Том 1. Стихотворения 1898-1904

Рейн — чудесная река,

Хоть не очень широка.

Берега полны вином,

Полон пивом каждый дом,

Замки видны вдалеке,

Немки бродят налегке,

Ждут прекрасных женихов

И гоняют пастухов.

Скалы мрачные висят,

Немцы гадостью дымят,

Лёрлей нежная сидит

И печально так глядит,

Как победная Денкмаль

Кулаком грозит французу

И Термаль пускает в Узу.

Пойдем купить нарядов и подарков,

По улице гуляя городской.

Синеют васильки, алеют розы ярко,

Синеют васильки, люблю тебя, друг мой.

Вчера в мой дом Владычица явилась

В одежде, затканной прекрасно и чудно́,

И, указав на складки, где таилось

Мое дитя, сказала: «Здесь оно».

Скорей идти я в город снарядилась

Купить наперсток, нитки, полотно.

Пойдем купить нарядов и подарков,

По улице гуляя городской.

Владычица! Я лентами цветными

Расшила колыбель обещанной Твоей,

Пусть бог дарит звездами золотыми,

А мне дитя всех звезд его милей!

«Что́ делать мне с полотнами большими?» —

«Приданое для дочери моей».

Синеют васильки, алеют розы ярко,

Синеют васильки, люблю тебя, друг мой.

Ей платье и убор приготовляя,

К реке спешите полотно обмыть,

Ее убор богато расшивая,

Хочу его цветами нарядить.

«Ребенка нет! Что́ делать? — Для меня я

Прошу вас полотняный саван сшить».

Пойдем купить нарядов и подарков,

По улице гуляя городской,

Синеют васильки, алеют розы ярко,

Синеют васильки, люблю тебя, друг мой.

Права русского исторью

Уподоблю я громам,

Что мешают мне на взморье

Уходить по вечерам.

Впереди ж (душа раскисла!)

Ждет меня еще гроза:

Статистические числа,

Злые Кауфмана глаза…

Мая до двадцать второго

Не «исхичу я из тьмы»

Имя третьекурсового

Почитателя Козьмы.

· · · · ·

Швейцар, поникнув головою,

Стоял у отпертых дверей,

Стучал ужасно булавою,

Просил на водку у гостей…

· · · · ·

Его жена звалась Татьяна…

Читатель! С именем таким

Конец швейцарова романа

Давно мы с Пушкиным крестим.

Он знал ее еще девицей,

Когда, невинна и чиста,

Она чулки вязала спицей

Вблизи Аничкова моста.

Но мимо! Сей швейцар ненужный

Помехой служит для певца.

Пускай в дверях, главой недужной

Склонясь, стоит он до конца…

· · · · ·

Итак… В гостиной пышной дома

Хозяйка — старая корга —

С законом светским незнакома,

Сидела, словно кочерга…

Вокруг сидели дамы кру́гом,

Мой взор на первую упал.

Я не хотел бы быть супругом

Ее… Такой я не видал

На всем пути моем недальном…

Но дале… Около стола,

Склонясь к нему лицом печальным,

Она сидела… и ждала…

Чего? Ждала ли окончанья,

Иль просто чаю, иль… Но вот

Зашевелилось заседанье:

В дверях явился бегемот…

· · · · ·

Какого пола или званья —

Никто не мог бы отгадать…

Но на устах всего собранья

Легла уныния печать…

· · · · ·

И заседанье долго длилось,

Лакеи чаю принесли,

И всё присутствие напилось

Питьем китайския земли…

К чему ж пришли, читатель спросит.

К чему? Не мне давать ответ.

Девятый вал ладью выносит,

Уста сомкнулись, и поэт

Умолк… По-прежнему швейцара

На грудь ложилась голова…

Его жена в карете парой

С его кузеном убегла.

Пора сместить!

Пора сместить!!

Кого же?

Кого же, милый мой?

Да ну же, не мешай!

Уж не министров ли? Но сколько и каких?

Ужели всех? Слыхала я когда-то,

Что некий был мудрец, который всех сместил,

Но заменить не мог, как ни старался.

Текли года, увяло государство,

Но он по-прежнему их заменить не мог.

О! господи! Когда же наконец

Всё это прекратится?

А еще я помню:

Курсисток толпы в улицах смятенных

Рыдая шли… И пеплом посыпали

Главы свои в неистовстве великом.

Спросила я причину бед, но быстро

Ко мне подкрался полицейский мрачный,

И мнила я — мне казни не избегнуть,

Когда б не Клейгельс!

Если б это имя,

Навеки стертое с страниц газетных,

Историком поругано, навеки

Ушло из памяти твоей!

А чем же

Не нравится тебе оно?.. Казалось

Всегда мне, что и в мире нету краше,

А ты его бранишь…

Оставь мечты.

А то смотри, погибнем я и ты.

О, как сердит он нынче… неспроста.

Должно быть, голова его пуста…

«Обыкновенная» сегодня в духе:

Она сидит и думает о мухе.

(О чем и думать? — Но таков закон:

Когда у ней нет в мысли Рогачева —

Всё остальное вовсе нездорово.)

Кто ж будет тот, кто назовется: «он»?

· · · · ·

Прикорнувши под горою,

Мистик молит о любви

Но влеченье половое

Скептик чувствует в крови.

Как тут быть? Деревня близко,

А усадьба далека.

Грязью здешней одалиски

Не смутишь ты дурака.

· · · · ·

Мистик в поле (экий дурень!)

Стосковался и заснул.

Скептик, ловок и мишурен (!),

В деревеньку заглянул.

Видит он — на сеновале

Дева юная храпит,

На узорном одеяле,

Распластавшися, лежит.

· · · · ·

Посеял я двенадцать маков

На склоне голубой мечты.

Когда я спал — явился Яков

И молча вытащил цветы.

Меж тем, проснувшись, с длинной лейкой

Я вышел поливать цветник.

Хотя б один «листочек клейкий»

Оставил пакостный старик!

Я сел в беседке, роковому

Поступку не придав цены,

Решив, однако, к мировому

Его представить седины.

Бесстыдник чуял, что последствий

Он избежать уже не мог:

Он обронил в поспешном бегстве

Изящный носовой платок —

С своей неизгладимой меткой…

Но всё загладить пожелав,

Преступник встал перед беседкой

С «корнями неизвестных трав».

Из стихотворения Леонида Семенова.

Те травы, с моего согласья,

Он предложил мне посадить,

Прибавив: «Дочь мою, Настасью,

Пришлю сегодня же полить».

И я одобрил предложенье

Полупрезрительным кивком,

Настасья полила растенья,

Старик ушел с своим платком.

Когда взошла его крапива

(Я так и знал, хотя был строг!),

Старик, взойдя на холм, игриво

Сказал: «Я сделал всё, что мог» —

И положил в карман спесиво

Изящно вышитый платок.

«Опрокинут, канул в бездну»

Зинаидин грозный щит,

Ах! сражаться бесполезно

С той, которая ворчит.

Завтра буду с Соколовым

На извозчике — вдвоем!

Мы Семенова с Смирновым

И с Кондратьевым найдем!

Жду московского ответа

И еще — Вас самого,

Чтоб Вы видели поэта

Прежде гнусного портрета,

Коий будет снят с него.