Том 19

Ф. ЭНГЕЛЬС ЗАМЕЧАНИЕ К СТРАНИЦЕ «ИСТОРИИ КОММУНЫ»[240]

(ПЕРЕМИРИЕ г-на ТЬЕРА ОТ 30 ОКТЯБРЯ 1870 ГОДА[241]) Нужна была вся тупость и все лицемерие людей 4 сентября, чтобы назвать весть об этом перемирии «доброй вестью». Действительно добрая весть... для пруссаков.

Капитуляция Меца только что вернула свободу действий 6 корпусам прусской армии = 120000 человек. Надо было быть Трошю и Жюлем Фавром, чтобы не видеть, что после неминуемого прибытия этой новой армии в центр Франции станет почти невозможной всякая попытка освободить Париж от осады, не видеть, что это был момент не для заключения перемирий, а для того, чтобы сделать наивысшее военное усилие. На это оставалось всего лишь пятнадцать дней; но это были пятнадцать драгоценнейших дней, это был критический период войны.

Положение было таково.

Чтобы осуществить блокаду Парижа, немцы должны были пустить в ход все войска, за исключением 3 дивизий пехоты. У них не было никакого резерва, так как эти 3 дивизии, заняв Орлеан и Шалон, утратили значение резерва, ибо их задерживала Луарская армия. На западе, на севере, на востоке была лишь кавалерия; она обеспечивала наблюдение за этой территорией и ее объезд, но не была в состоянии удержать ее против наступления пехоты.

К концу октября линия немцев, окружавшая Париж, была уже очень хорошо укреплена со стороны города; но всякое нападение извне застигло бы пруссаков врасплох в открытом поле. Достаточно было бы появления 50000 человек, хотя бы даже таких молодых войск, какими располагала тогда Франция, чтобы прорвать блокаду и восстановить коммуникации

Парижа со страной. Но, как мы видели, действовать надо было быстро, а произошло вот что.

Парижское правительство согласилось на перемирие, которое, несмотря на кратковременность, дало передышку немецким войскам, истощенным работами и ночной службой в связи с блокадой (30 октября).

Со своей стороны, Орель де Паладин сосредоточивает свою армию 2 ноября во Вьерзоне с намерением идти на Божанси, перейти там Луару и вклиниться между пруссаками (22-я дивизия), занимающими Шатоден, и баварцами, находившимися в Орлеане. Переход от Вьерзона до Божанси — около 45 километров — вполне можно было сделать в два дня. Но, если верить немецкому источнику («Военные мысли и суждения» и т. д.[242]), Гамбетта имел наивность полагать, что армия в 40000 человек может передвигаться по железной дороге так же быстро, как простой пассажир. И вот он приказывает генералу, вместо пешего перехода, перевезти свою армию по железной дороге из Вьерзона в Тур, а оттуда в Божанси. Генерал протестует; Гамбетта настаивает. Вместо двухдневного перехода и вместо 45 километров Луарская армия совершает путешествие по железной дороге в 180 километров, которое заняло у нее пять дней и которое вдобавок не могло остаться скрытым от разведки неприятеля. Только 7-го она была вновь сконцентрирована в Божанси и готова к действию. Но было потеряно три драгоценных дня, а неприятель был предупрежден о происшедшем передвижении.

И какие дни! 3 ноября, в самый критический день, прусская кавалерия, целая бригада, была вынуждена под натиском десяти многочисленных отрядов франтиреров[243]покинуть Мант и отступить в Вер. С другой стороны, значительные французские силы всех видов оружия были замечены при переходе из Курвиля по направлению к Шартру. Если бы Луарская армия, вместо того чтобы кататься в вагонах, произвела атаку 4-го, что она вполне могла бы сделать; если бы она вклинилась — а это было ей легко выполнить — между баварцами и 22-й прусской дивизией; если бы она использовала свое огромное численное превосходство для того, чтобы разбить их порознь, одних за другими, а затем двинуться на Париж, — то можно почти с уверенностью сказать, что Париж был бы освобожден.

Мольтке несомненно прекрасно сознавал опасность; поэтому он и решил в случае необходимости действовать так, как действовал Наполеон при Мантуе[244]: снять блокаду, пожертвовать осадным артиллерийским парком, формировавшимся в Виллакубле, сконцентрировать свою армию для действий в открытом поле и возобновить блокаду лишь после победы, то есть после прихода армии из Меца. Багаж версальской главной квартиры был уже на повозках; все было готово к отъезду, оставалось только запрячь лошадей (по словам очевидца, швейцарского полковника д'Эрлаха[245]).

Если бы пруссаки были вынуждены снять блокаду Парижа, это могло бы привести к давлению со стороны Европы и к почетному миру. Во всяком случае, этот факт должен был бы оказать огромное моральное воздействие прежде всего на Европу, затем в особенности на Францию и, наконец, в противоположном духе, на немцев. А материальные последствия этого факта! Париж имел бы в своем распоряжении по меньшей мере пятнадцать-двадцать дней, чтобы запастись продовольствием по всем железным дорогам, идущим с юга и с запада, что было бы равносильно продлению защиты на один или на два месяца. Столько же времени было бы выиграно для организации армий в провинциях; эти армии не приходилось бы больше бросать против неприятеля неприученными к дисциплине, необученными, необмундированными, почти безоружными. Чтобы вернуть Франции шансы на успех, нужно было только выиграть время; возможность добиться этого представилась 3 и 4 ноября; мы видели. как эта возможность была упущена.

Проследим, однако, за событиями, Париж не предпринял даже вылазки. В течение недели военные силы, приближавшиеся к Парижу с запада, не сделали никакой попытки к нападению. Это не удивительно. Силы эти, должно быть, были довольно слабы; декрет Гамбетты, возлагавший на г-на де Кератри организацию Западной армии, датирован 22 октября!

Оставалась Луарская армия, вступившая в строй 7 ноября у Божанси. Только 9-го Орель атакует баварцев у Кульмье; как только последние увидели, что отступление 22-й прусской дивизии, шедшей к ним со стороны Шартра, неизбежно, — они отступили в Тури, где на следующий день, 10 ноября, к ним присоединилась эта дивизия. Орель больше не пошевелился. Между тем, три корпуса армии из Меца в 60000 человек форсированным маршем приближались со стороны Сены. Две Другие прусские дивизии (3-я и 4-я), отправленные из Меца по железной дороге, уже прибыли к Парижу. Теперь Мольтке получил возможность направить 17-ю прусскую дивизию в Тури, куда она и прибыла 12-го. Четыре немецких дивизии, около 35000 человек, оказались таким образом в строю против Луарской армии, которая с тех пор перестала вызывать у них беспокойство.

Однако 14 ноября значительные силы французов двинулись из Дрё на Гдан, в двух переходах от Версаля. Мольтке, который в этом направлении располагал пока только своей кавалерией, не был в состоянии произвести достаточно энергичНой разведки, чтобы выяснить, какие силы скрывались за этим авангардом. В этот день он снова собирался покинуть Версаль и снять 5локаду (Блюме[246]).

Но на этот раз решали дело уже не дни, а только часы. Первый из корпусов армии из Меца (IX) в тот же день прибыл в Фонтенбло, III должен был между 16-м и 18-м прибыть в Немур, а Х —19-го в Жуаньи на Йонне. 17-ю дивизию Мольтке направил в Рамбуйе, 22-ю — в Шартр, баварцев — в Оно, то есть между Луарской армией, которой он открыл путь на Париж, и войсками, угрожавшими Версалю с запада. На этот раз собственная бездеятельность спасла Ореля. Если бы он двинулся в образовавшийся перед ним прорыв, он был бы раздавлен двумя немецкими армиями, готовыми броситься на его фланги. 19 ноября три корпуса II прусской армии со своими резервами на Йонне заняли Фонтенбло и Немур. 20 ноября 1-я армия под начальством Мантёйфеля была сконцентрирована на линии Уазы от Компьена до Нуайона; армия из Меца подкрепляла блокаду Парижа с севера и с юга. Последняя возможность снять эту блокаду была упущена, — упущена благодаря Трошю, Гамбетте, Орелю, взаимные ошибки которых, можно сказать, подкрепляли одна другую чуть ли не с хваленой точностью прусских батальонов.

Написано Ф. Энгельсом в начале февраля 1877 г.

Печатается по рукописи Перевод с французского

Впервые опубликовано на русском языке в Сочинениях К. Маркса и Ф. Энгельса, 1 изд., т, XV, 1933 г.