Том 2. Драматические произведения

Ты вовремя, боярин, с доброй вестью

Вернулся из Сибири: угодил

Как раз попасть в тот день, как государь

Венчается на царство!

Богу слава!

Довольно он откладывал венчанье

Со дня, как Земской думою соборной

На царство был избран!

Да, да, в шеломе,

А не в венце, с мечом заместо скиптра,

Он ждал татар. Но хан, им устрашенный,

Бежал назад! И то сказать: пятьсот

Нас вышло тысяч в поле. Без удара

Казы-Гирей рассыпан — и ни капли

Не пролилося русской крови!

Слава

Царю Борису!

Слава и хвала!

Подумаешь: как царь Иван Васильич

Оставил Русь Феодору-царю!

Война и мор — в пределах русских ляхи —

Хан под Москвой — на брошенных полях

Ни колоса! А ныне, посмотри-ка!

Все благодать: амбары полны хлеба —

Исправлены пути — в приказах правда —

А к рубежу попробуй подойти

Лях или немец!

Что и говорить!

Воскресла вся земля! Царю недаром

От всех любовь. Такого ликованья,

Я чай, Москва отроду не видала!

Насилу я проехал чрез толпу;

На двадцать верст кругом запружены

Дороги все; народ со всех концов

Валит к Москве; все улицы полны,

И все дома, от гребней до завалин,

Стоят в цветах и в зелени! Я думал:

Авось к царю до выхода проеду!

Куды! Я чай, от валу до Кремля

Часа четыре пробирался. Там

Услышал я: в соборе царь Борис —

Венчается!

Сейчас вернется в терем!

Ты что ж не там?

Послов примать наряжен.

Каких послов?

Да мало ль их! От папы,

От цесаря, от Англии, от Свеи,

От Персии, от Польши, от Ганзы —

Не перечтешь!

И всех их примет царь?

Всех с этого престола слушать будет!

Пора, пора воссесть ему на нем!

Семь месяцев венчания мы ждали!

А до того, чай, целых шесть недель

Приять венец его молили!

Да,

Смирению такому нет примера.

До нас дошло, как вашим он моленьям

Внять не хотел!

И если бы владыка

От церкви отлучением ему

Не угрозил — быть может, и доселе

Мы были б без царя!

А говорили:

Честолюбив!

Поди ты! Мало ль что

О нем толкуют! Говорили также:

Он Дмитрия-царевича извел!

Безбожники! Бессовестные люди!

Когда б извел Димитрия Борис,

Он стал ли бы от царства отрекаться!

Вестимо, нет! Когда скончался Федор,

Рыдали все, но скорбь ничья сравниться

Со скорбию Бориса не могла.

Я был уже в походе; не сподобил

Меня Господь к усопшего руке

С другими приложиться. Говорят,

Был чудно светел лик его?

Тиха

Была его и благостна кончина.

Он никому не позабыл сказать

Прощальное, приветливое слово;

Когда ж своей царицы скорбь увидел,

«Аринушка, — сказал он, — ты не плачь,

Меня Господь простит, что государить

Я не умел!» И, руку взяв ее,

Держал в своей и, кротко улыбаясь,

Так погрузился словно в тихий сон —

И отошел. И на его лице

Улыбка та последняя осталась.

Царь благодушный!

После похорон

Постриглася царица.

И тогда же

С ней заперся правитель?

В тот же день.

Молениям боярским не внимая,

Он говорил: «Со смертию царя

Постыли мне волнение, и пышность,

И блеск, и шум. Здесь, близ моей сестры,

Останусь я; молиться с ней хочу я

И здесь умру!»

Идут, идут! Народ

Волнуется! Вот уж несут хоругви!

А вот попы с иконами, с крестами!

Вот патриарх! Вот стольники! Бояре!

Вот стряпчие царевы! Вот он сам!

В венце и в бармах, в золотой одежде,

С державою и скипетром в руках!

Как он идет! Все пали на колени —

Между рядов безмолвных он проходит

Ко Красному крыльцу — остановился —

Столпились все — он говорит к народу…

Целует крест — вот на крыльцо вступает —

Как светел он! Сияние какое

В его очах! Нет, сам Иван Васильич

В величии подобном не являлся —

Воистину, то царь всея Руси!

Соизволеньем Божиим и волей

Соборной Думы — не моим хотеньем —

Я на престол царей и самодержцев

Всея Руси вступаю днесь. Всевышний

Да укрепит мой ум и даст мне силы

На трудный долг! Да просветит меня,

Чтобы бразды, мне русскою землею

Врученные, достойно я держал,

Чтобы царил я праведно и мудро,

На тишину Руси, как царь Феодор,

На страх врагам, как грозный Иоанн!

Великий царь! Господь тебя услышал:

Твои враги разбиты в пух и прах!

Воейков я, твой Тарский воевода,

Тебе привезший радостную весть,

Что хан Кучум, свирепый царь сибирский,

На Русь восстать дерзнувший мятежом,

Бежал от нас в кровопролитной битве

И пал от рук ногайских мурз. Сибирь,

Твоей опять покорная державе,

Тебе навек всецело бьет челом!

Благодаренье Господу! Да будет

В сей светлый день нам знамением добрым

Благая весть! Встань, воевода Тарский,

И цепь сию, в знак милости великой,

От нас прими!

Мой сын, царевич Федор,

Вам здравствует со мной, бояре! Он

Летами млад, но ко святой Руси

Его любовь равна моей. В нем буду

Готовить мне достойного на царство

Преемника. Любить его, бояре,

Я вас прошу!

Да здравствует царевич!

Живет царевич!

Государь, послы

Ждут позволенья милости твоей

На царствии здоровать!

Пусть войдут!

Посол Елисаветы, Ричард Ли!

Британии Великой королева

Царю Борису дружеский поклон

Усердно шлет, его на русском троне

Приветствуя как друга своего,

Как кровного, возлюбленного брата.

Великий царь! Ей дорог несказанно

С тобой союз, и, если бы избрать

Для сына ты меж юными княжнами

Британии невесту захотел,

Твое свойство вменила б королева

Себе в любовь и видела бы в нем

Залог союза наших двух народов

И совершенье мысли Иоанна,

Который был ей другом… Графа Дарби

Младая дочь красою превышает

Красавиц всех, а кровь ее одна

С Елисаветы королевской кровью!

Благодарю сестру Елисавету.

Ее союзом боле дорожу,

Чем всех других высоких государей,

Писавших к нам о том же. Но мой сын

Феодор млад еще о браке думать —

Мы подождем.

Миранда, нунций папы!

Великий царь всея земли Московской!

Святой отец Климент тебе свое

Апостольское шлет благословенье

И здравствует на государстве! В знак

Особенной своей к тебе любви

Он утвердить твой титул предлагает,

Как титулы богемских королей

И польских утвердил он. Если ж ты

Своей душой, миролюбиво-мудрой,

Столь ведомой наместнику Христа,

Как он, о царь, скорбишь о разделенье

Родных церквей — он через нас готов

Войти с твоим священством в соглашенье,

Да прекратится распря прежних лет

И будет вновь единый пастырь стаду

Единому!

Святейшего Климента

Благодарю. Мы чтим венчанных римских

Епископов и воздаем усердно

Им долг и честь. Но Господу Христу

Мы на земле наместника не знаем.

Наш царский сан, по воле Божьей, мы

От русской всей земли прияли — боле ж

Ни от кого не просим утвержденья.

Когда святой отец ревнует к вере,

Да согласит владык он христианских

Идти собща на турского султана,

О вере братии наших свободить!

То сблизит нас усердием единым

К единому кресту. О съединенье ж

Родных церквей мы молимся все дни,

Когда святую слышим литургию.

Барон Логау, цесарьский посол!

Великий царь! Рудольфус, римский цесарь,

Тебе на царстве братский шлет поклон,

Моля тебя помочь ему войсками

И деньгами, чтобы могли султану

Мы дать отпор, безбожному Махмету,

Грозящему из Венгрии идти

На Австрию!

Не в первый раз султану

Австрийским мы обязаны посольством.

При Федоре, покойном государе,

Мы учинили с вами договор:

От турок вам помочь казною нашей,

С тем чтобы вы взвели Максимильяна,

Рудольфа брата, на литовский трон.

Вы приняли исправно наши деньги,

Но, под рукой, с Литвою сговорились —

И Жигимонта свейского признали,

Врага Руси, литовским королем!

Великий царь, мы не были вольны!

Наш претендент, Максимильян, Замойским

В Силезии был полонен.

И вместо

Чтобы его оружьем свободить,

С Литвой скорей вы заключили мир

И даром нас поссорили с султаном.

Не мы, о царь! Султан твой давний враг,

И на Москву он хана насылает

Не в первый раз. Когда ты дашь ему

Нас одолеть, ты своего ж злодея

Усилишь, государь!

Поход крестовый

Я на него Европе предлагаю.

Он враг нам всем, не мой один. Испаньи,

Сицилии и рыцарям Мальтийским,

Венеции и Генуи он враг,

Досадчик всем державам христианским!

Пускай же все подымут общий стяг

На Турцию! Тогда не из последних

Увидят нас. Но до того мы будем

Лишь наши грани русские беречь.

Мы не хотим для Австрии руками

Жар загребать. Казною, так и быть,

Мы учиним вам снова вспоможенье,

Войска ж свои пока побережем.

Посол литовский, канцлер Лев Сапега!

Великий царь! Твой брат, король на Польше,

Король на Свее и великий князь

Земли литовской, Третий Жигимонт,

Прислал тебе со мною, Львом Сапегой,

Его короны канцлером, поклон

И гратуляцию на царстве! Наше

К концу приходит скоро перемирье,

Но Жигимонт и мы, паны, хотим

Уже забыть вражду с Москвою. То

Король Батур с царем Иваном прались —

На души ж их пускай тот ляжет спор!

Ты ж новую вчинаешь династию,

И твоему величеству не нужно

Литигиум тот старый пильновать.

Коль Жигимонта свейским королем

Признаешь ты и титул обещаешь

Ему давать, который у него

Его ж правитель, Карлус, отымает,

Эстонию ж землей признаешь польской —

То мы тебе Ливонию уступим

И грамоту согласны подписать

На вечный мир с Москвою!

Пан Сапега!

Ты шесть недель в Москве, кажися, ждал,

Пока тебе перед собой явиться

Дозволил я. Ты времени довольно

Имел узнать войска и силы наши.

Сдается мне, мир будет Жигимонту

Нужней, чем нам. Ливонская земля

С Эстонией есть вотчина Руси

От Ярослава Первого, от сына

Владимира Святого. Род мой нов,

Но я с державой русскою приял

Права ее древнейших государей.

Доколе жив, не уступлю из них

Ни одного. Я Жигимонта свейским

Не признаю владыкой. Герцог Карлус

Владеет Свеей. Титулов пустых

Я не даю.

Тогда, великий царь,

Осталось мне, всев на коня, до дому

Скакать без мира?

Доброго пути!

Но, царь великий, я ж не за войною —

За миром прислан я!

Борис

Из уваженья

Ко брату Жигимонту, перемирье

Я вам продлю. В моей Боярской думе

Ты можешь мой услышать уговор.

Посол от Свей, Эрик Гендрихсон!

Преславный царь! Правитель свейский Карлус

От всей души тебе на государстве

Свой шлет поклон и просит, чтобы в споре

Его чинов с литовским Жигимонтом

Ты свейскую корону поддержал!

Его зовут на королевство?

Царь…

Да, да, я знаю! Свейские чины

Уже ему корону предлагали!

Когда тебе земли желанье нашей

Уж ведомо…

Я знаю все.

Но герцог

Чинам ответа не дал и короны

Еще не принял…

Он корону примет.

К престолу Карлус призван всей землей —

Он отказаться от него не может.

Приветствую отныне королем

Его я свейским, Карлусом Девятым!

И если брат наш Карлус с нами хочет

Пребыть в любви — пусть продолжает он

Вести войну с Литвою неуклонно,

Ливонию ж с Эстонией признает

Землею русской. Мы ему на том

Наш вечный мир и дружбу обещаем!

Аврамий Люс, Флоренции посол!

Тебе, царю Московский державы,

Избранному любовью всей земли,

Шлет Фердинанд, из рода Медицеев,

Приветствие и дружеский поклон.

Был дед его любовию народной,

Равно как ты, к правлению призван —

Достоинства сроднили оба рода:

Как Козимо и как Лоренцо наш,

Ты друг наук и вольного искусства.

То ведая, тебе великий вождь

Флоренции услуги предлагает

И рад тебе художников своих,

Ваятелей прислать и живописцев,

Литейщиков и зодчих, да цветет

Твоя земля не только славой бранной,

Но и красой художества вовек!

Любезного я брата, Фердинанда,

Благодарю душевно; принимаю

Его любовь и добрую услугу

Признательно. Суров наш русский край;

Нам не дал Бог, как вам, под вольным небом

Красой искусства очи веселить;

Но что над плотью высит человека,

Что радует его бессмертный дух,

От Бога то ведет свое начало,

И верю я, оно на пользу будет

И радость нам!

Прими же, государь,

В знак непременной дружбы Фердинанда,

Сей небольшой фиал. Иссечен он

Из горного кристалла и оправлен

Искуснейшим из наших мастеров:

Ему Челлини имя.

Будет мне

Двояко дорог этот дар. Поведай

Великому Флоренции вождю,

Что если есть в земле моей русийской

Что б ни было пригодное ему —

Оно его!

Любчанский бургомистер,

От всех имперских вольных городов!

Земли русийской светлый император

И славный царь! Любчанские купцы

От имени Ганзы высокохвальной

На государстве здравствуют тебе!

Усердье наше ведомо Русии:

Когда еще голландцы и французы,

И англичан пронырливый народ

В твой славный край не знали и дороги,

Уже Ганза исправно, аккуратно

И дешево все лучшие ему

Товары доставляла; и за то

Она была русийскими князьями

Избавлена от пошлин. Государь!

Вели ж и ты, чтоб неприличных пошлин

Не брали с нас! А мы, в усердье нашем,

Тебе дары посильные несем.

Из серебра литого вот фигуры:

Фортуна вот — в ней двадцать фунтов с лишком —

А это вот богиня Венус — в ней

Есть тридцать фунтов — это птица струс —

А вот павлин — вот лев — вот два еленя —

Вот два коня — петух — и славный бог

Меркуриус — всего сто десять фунтов

И двадцать три золотника!

Издавна

Нам другом был почтенный город Любек.

Благодарю Ганзу за поздравленье

И за дары. Имперских городов

Избавить мы от пошлины не можем,

Зане у нас купцы иных земель

Ее несут. Но, в уваженье древней

С любчанами приязни, мы велим

С них пошлин брать отныне половину,

Товары ж их избавим от осмотра,

С тем чтоб они, по совести, их сами

Нам объявляли.

Виват царь Борис!

Великий государь! От шах-Аббаса

К тебе посол персидский, Лачин-Бек!

Великий, грозный и пресветлый царь!

Твой друг и брат, Аббас, владыка перский,

Здоровает тебе на государстве

И братский шлет поклон. Ты держишь Русь

Единою могучею рукой —

Простри, о царь, с любовию другую

На моего владыку и прими

От шах-Аббаса, в знак его приязни,

Сей кованный из золота престол,

В каменьях самоцветных и в алмазах.

Наследье древних шахов — изо всех

Ценнейшее Аббасовых сокровищ!

Благодарю великого Аббаса.

Его приязнь тем более ценю,

Что слышал я, быть может ложно, будто

Он хочет мир с султаном заключить,

Иверию ж, подвластную нам землю,

И Александра, подданного нам

Ее царя, теснит.

Великий царь,

То клевета! Тебе сказал неправду

Царь Александр. Он сам дружит султану,

Как твоему, как нашему врагу!

Впустить сюда султанского посла!

К царю посол султанский, Челибей!

Всея Руси могучий повелитель!

Султан Махмет, твой друг и брат, тебе

Через меня на воцаренье шлет

Приветствие и, в знак своей приязни,

Седло и златом кованную сбрую

В каменьях драгоценных. Государь!

Султан Махмет, добра тебе желая,

Предостеречь тебя велит, что твой

Неверный раб, царь Александр, замыслил

Тебя предать и к перскому Аббасу

В подданство переходит!

Пусть войдет

От Александра присланный посол!

Великий, благоверный государь!

Царь Александр, твой ревностный слуга,

Тебе на царстве кланяется земно.

Не попусти, о царь всея Руси,

Ему вконец погибнуть! Шах-Аббас

Безжалостно, безбожно разоряет

Иверию! Султан Махмет турецкий

Обрек ее пожарам и мечу!

Ограблены жилища наши — жены

Поруганы — семейства избиенны —

Монастыри в развалинах — и церкви

Христовые пылают!

Славный царь,

Не верь тому — не мы, а персы грабят

Иверию!

Великий государь,

Не верь послу суннитского султана!

На языке суннитов клевета,

Обман и ложь! Не разоряют персы

Иверию — они лишь турок гонят

Вон из нее и только лишь твоих

Изменников карают!

Боже правый —

Иверия моя!

Шеит неверный!

Султан тебе покажет в Испагане,

Как гоните вы нас!

Суннитский пес!

В Стамбуле мы с тобою разочтемся!

О государь, от злобы их обоих

Будь нам защитой!

Слушайте! Кто б ни был

Подвластной нам Иверии теснитель —

Шах иль султан — клянусь, не попущу

Ничьей руке касаться русских граней!

Дьяк Афанасий! Ты напишешь ныне ж

Бутурлину с Плещеевым приказ

Вести полки на Терек. Лачин-Бек!

Тебе был путь немалый к нам от моря

Хвалынского. Ты видел нашим войском

Покрытый край от Волги до Москвы.

Пятьсот и с лишком тысяч поднялося

На мой призыв. Когда я захочу,

Я вдвое их могу поставить в поле.

С Аббасом рад я в дружбе пребывать,

Но должен ты в моей Боярской думе

Дать за него нам клятвенный обет:

От перских войск Иверию очистить.

А ты, султана турского посол,

Неси ему дары его обратно!

Нам ведомо, на нас кем поднят, шел

Казы-Гирей, кичася силой ратной!

Но он бежал! Прошли те времена,

Когда Руси шатание и беды

Врагам над ней готовили победы!

Она стоит, спокойна и сильна,

Законному внутри послушна строю,

Друзьям щитом, а недругам грозою!

Наш царский долг окончен. Вот царица

С царевною пришли принять, бояре,

Здорование ваше!

Бьем челом

Царице и царевне! Им на царском

Здороваем венчанье! Много лет

Вам, матушки вы наши!

Государи,

Благодарим за ваше пожеланье!

Прошу любить и жаловать меня

С царевною!

Господь благослови

Тебя, царевна наша! Божья пташка!

Весенний цветик наш!

Не заслужила

Великой вашей ласки я, бояре,

И не себе любовь примаю вашу,

Но батюшке-царю!

Касатка наша!

Кто за царя не рад бы умереть?

Но любим мы тебя не за него —

За разум твой! За ласковый обычай!

За тишину! За ангельские очи!

Господь с тобой!

Великий государь!

Народа мы не можем удержать!

Врываются насильно, голосят:

«Хотим царю Борису поклониться,

Царя Бориса видеть!»

Настежь двери!

Между народом русским и царем

Преграды нет!

Отец родной! Поволь

Нам светлые твои повидеть очи!

Друзья мои, входите! Дорогие

Вы гости мне! Зови, царевна Ксенья,

Зови мирян к почестному столу!

Пожалуйте, миряне! Просим всех

К нам на хлеб, на соль!

Матушка-царевна!

Дай на тебя полюбоваться! Очи

Порадовать!

Назад! Не будет места!

И нищие полезли!

Всем сегодня

Свободный вход! Кто нищим вступит в терем,

Имущим тот воротится домой!

Входите, Божьи люди! Вы ж, бояре,

Ведите всех к почестному столу!

Царица и царевна, — ты, Феодор,—

Гостей моих идите угощать!

Вино и мед чтобы лились реками!

Идите все — я следую за вами!

Свершилося! В венце и в бармах я

Держу бразды Русийския державы!

Четырнадцать я спорил долгих лет

Со слепотой, со слабостью, с упорством —

И победил! Кто может осудить

Меня теперь, что не прямой дорогой

Я к цели шел? Кто упрекнет меня,

Что чистотой души не усумнился

Я за Руси величье заплатить?

Кто, вспомня Русь царя Ивана, ныне

Проклятие за то бы мне изрек,

Что для ее защиты и спасенья

Не пожалел ребенка я отдать

Единого? Мне на душу не раз

Ложилось камнем темное то дело,

И думал я: «Что, если не достигну,

Чего хочу? Что, если грех тот даром

Я совершил?» Но нет! Судьба меня

Не выдала! Я с совестию счеты

Сегодня свел — и не боюсь поставить

Моих заслуг и винностей итог!

Могу теперь идти стезею чистой!

Прочь от меня притворство и обман!

Чрез пропасти и смрадные болота

К престолу днесь меня приведший мост

Ломаю я! Разорвана отныне

С прошедшим связь! Пережита пора

Кромешной тьмы — сияет солнце снова —

И держит скиптр для правды и добра

Лишь царь Борис — нет боле Годунова!

Ты говоришь: царица на молитве?

Не сметь ее тревожить. В этой келье

Мы подождем.

Крилошанка уходит.

Давно ли здесь, в печали,

С сестрою я беседовал вдвоем!

Вот терем тот, где я хотел провесть

Остаток дней! Судьба не так решила

Заместо рясы плечи багряницей

Мне облекла. Чу! Радостные крики,

Сюда нас провожавшие, опять

Послышались! Ты с Шуйским объезжал

Сейчас Москву. Что молвят? Все ль довольны?

Кому ж не быть довольным, государь?

На перекрестках мед и брага льются,

Все войско ты осыпал серебром;

Нет из бояр ни одного, кому бы

Ты не послал иль блюда золотого,

Иль ценной шубы с своего плеча;

Всех должников ты выкупил из тюрем —

Кому ж не быть довольным? Только, царь,

Не в гнев тебе: ты без разбора начал

Всех жаловать; ни на кого опалы

Не наложил; и даже самых тех,

Которые при Федоре хотели

Тебя сгубить, ты наградил сегодня.

Так, государь, нельзя. Обидно то

Покажется твоим усердным слугам,

Что со врагами в милости своей

Ты смешиваешь их!

Врагов уж боле

Нет у меня. Прошла пора борьбы,

И без различья ныне изливаться

Должна на всех царя Русии милость,

Как солнца свет.

И волю языкам

Ты всем даешь. Романовы доселе

Мутят бояр!

Что говорят они?

Да то же, что и прежде говорили:

Не дельно, мол, при Федоре крестьян

Ты прикрепил; боярам недочет-де

В работниках; пустуют-де их земли

От той поры, как некого к себе

Им сманивать!

Я жалобу ту знаю.

Дворяне мыслят как?

В огонь и в воду

Готовы эти за тебя; немало

Поправились с тех пор, как Юрьев день

Ты отменил. А тоже бить челом

Сбираются тебе, что в лес от них

Бегут крестьяне.

Сами виноваты;

Сверх моготы с них требуют они;

Крестьяне не рабы; не в кабалу

Я отдал их. На днях указ объявят:

Что за какой надел кому нести.

Владельцы, царь, роптать начнут.

Пусть ропщут,

Всем угодить не властен человек;

И если целой выгода земли

В ущерб пришлася стороне единой,

Ту сторону не вправе я беречь.

Начни же, царь, с Романовых. Строптив

Их больно род, Феодор вот Никитич

Ведет такие речи…

Он в отца;

Не может мысли утаить. Тем лучше!

Я не боюсь того, кто говорит,

Что думает. Охотно я прощаю

Их речи тем, чьи у меня в руках

Теперь дела. Уже не нужно мне

И день и ночь, без отдыха, как прежде,

За каждым словом каждого следить.

К иным теперь могу я начинаньям

Мысль обратить. Иван Васильич Третий

Русь от Орды татарской свободил

И государству сильному начало

Поставил вновь. Но в двести лет нас иго

Татарское от прочих христиан

Отрезало. Разорванную цепь

Я с Западом связать намерен снова;

Для Ксении из многих женихов

Недаром мною датский королевич

Уже избран. С державами Европы

Земля должна по-прежнему стать рядом,

А в будущем их, с помощию Божьей,

Опередить.

Великий государь,

Ты смотришь вдаль и царственной высоко

Ты мыслию паришь, а между тем

Вокруг тебя не все идет так гладко,

Как кажется. Романовых за речи

Их дерзкие ты трогать не велишь;

Но есть другой, опасливый на речи,

На вид покорный, преданный слуга,

Который вряд ли милости твоей

Усердствует в душе: Василий Шуйский.

Не мнишь ли ты, усердию его

Я веру дал? Он служит мне исправно

Затем, что знает выгоду свою;

Я ж в нем ценю не преданность, а разум.

Не может царь по сердцу избирать

Окольных слуг и по любви к себе

Их жаловать. Оказывать он ласку

Обязан тем, кто всех разумней волю

Его вершит, быть к каждому приветлив

И милостив и слепо никому

Не доверять.

Боярин князь Василий

Иваныч Шуйский!

Милости прошу.

С объезда ты заехал, князь Василий?

Что нового?

Да что, царь-государь,

Не знаю, как тебе и доложить!

На Балчуге двух смердов захватили

Во кружечном дворе. Они тебя

Перед толпой негодными словами

Осмелилися поносить.

За что?

За Юрьев день.

Что сделала толпа?

Накинулась на них; чуть-чуть на клочья

Не разнесла; стрельцы едва отбили.

Где ж эти люди?

Вкинуты пока

Обои в яму.

Выпустить обоих!

Растолковать им, что на время только

Прикреплены они, затем что всюду

Шаталися крестьяне и скудела

Чрез то земля. Когда же приобыкнут

Сидеть на месте, снимется запрет.

Помилуй, царь!

Помилуй, государь!

Дозволь пытать их, государь! Должно быть,

Подучены они; другие могут

Найтись еще!

Не трогать никого.

Хотели б вы, чтоб омрачил я день

Венчанья моего? День этот должен

Началом быть поры для царства новой;

Светить Руси как утро должен он

И возвещать ей времена иные

И ряд благих, безоблачных годов!

Царь-государь, дозволь по правде молвить,

По простоте: ведь страху-то ни в ком

Не будет так!

Надеюся, не будет.

Не страхом я — любовию хочу

Держать людей. Прослыть боится слабым

Лишь тот, кто слаб; а я силен довольно,

Чтоб не бояться милостивым быть.

Вернитеся к народу, повестите

Прощенье всем — не только кто словами

Меня язвил, но кто виновен делом

Передо мной — хотя б он умышлял

На жизнь мою или мое здоровье!

Прости меня, великий государь,

Я не ждала тебя сегодня. В церкви

В день твоего венчанья за тебя

Молилась я.

Царица и сестра!

По твоему, ты знаешь, настоянью,

Не без борьбы душевной, я решился

Исполнить волю земскую и царский

Приять венец. Но, раз его прияв,

Почуял я, помазанный от Бога,

Что от него ж и сила мне дана

Владыкой быть и что восторг народа

Вокруг себя недаром слышу я.

Надеждой сердце полнится мое,

Спокойное доверие и бодрость

Вошли в него — и ими поделиться

Оно с тобою хочет!

Мир тебе!

Да, мирен дух мой. В бармы я облекся

На тишину земли, на счастье всем;

Мой светел путь, и как ночной туман

Лежит за мной пережитое время.

Отрадно мне сознанье это, но

Еще полней была б моя отрада,

Когда б из уст твоих услышал я,

Что делишь ты ее со мною!

Брат,

Я радуюсь, что всей земли желанье

Исполнил ты. Я никого не знаю,

Опричь тебя, кто мог венец бы царский

Достойно несть.

В годину тяжких смут,

Когда, в борьбе отчаянной с врагами,

Я не щадил их, часто ты за то

Меня винила. Но, перед собой

Одной Руси всегда величье видя,

Я шел вперед и не страшился все

Преграды опрокинуть. Пред одной

В сомнении остановился я…

Но мысль о царстве одержала верх

Над колебанием моим… Преграда

Та рушилась… Не произнесено

До дня сего о том меж нас ни слова.

Но с той поры как будто бездны зев

Нас разделил… В то время, может быть,

Ты не могла судить иначе, но

Сегодня я перед тобой, Ирина,

Очистился. Ты слышишь эти клики?

В величии, невиданном поныне,

Ликует Русь. Ее дивится силе

И друг и враг. Сегодня я оправдан

Любовию народной и успехом

Моих забот о царстве. Я хотел бы

Услышать оправдание мое

И от тебя, Ирина!

Оправданья

Ты ожидаешь, брат? В тот страшный день,

Когда твой грех я сердцем отгадала,

К тебе глубокой жалости оно

Исполнилось. Я поняла тогда,

Что, схваченный неудержимой страстью,

Из собственной природы ею ты

Исхищен был. Противникам так часто

Железную являя непреклонность,

Круша их силу разумом своим,

Ты был дотоль согласен сам с собою.

Но здесь, Борис, нежданный, новый, страшный

В тебе раздор свершился. Высоту

Твоей души я ведала; твои

Я поняла страданья. Не холодность —

Нет, лишь боязнь твоей коснуться раны

Меня вдали держала от тебя.

Когда б ты мне открылся — утешеньем,

Любовию тебе б я отвечала,

Не поздними упреками. Но ты

Молчал тогда — теперь же хочешь мною

Оправдан быть? Брат, я за каждым днем

Твоим слежу, моля всечасно Бога,

Чтоб каждый день твой искупленьем был

Великого, ужасного греха,

Неправды той, через нее же ныне

Ты стал царем!

Отвороти свой взор

От прошлого. Широкая река,

Несущая от края и до края

Судов громады, менее ль светла

Тем, что ее источники, быть может,

В болотах дальних кроются? Ирина,

Гляди вперед! Гляди на светлый путь

Передо мной! Что в совести моей

Схоронено, что для других незримо —

Не может то мне помешать на славу

Руси царить!

Цари на славу ей!

Будь окружен любовью и почетом!

Будь праведен в неправости своей —

Но не моги простить себе! Не лги

Перед собой! Пусть будет только жизнь

Запятнана твоя — но дух бессмертный

Пусть будет чист — не провинись пред ним!

Не захоти от мысли отдохнуть,

Что искупать своим ты каждым мигом,

Дыханьем каждым, бьеньем каждым сердца,

Свой должен грех! И если изнеможешь

Под бременем тяжелым — в эту келыо

Тогда приди…

Твой приговор жесток.

Безвинным я себя не мню. Безвинен

Не может быть, кто с жизнию ведет

Всегда борьбу, кто хоть какую цель

Перед собой поставил, хоть какое

Желание в груди несет. В ущерб

Другому лишь желанья своего

Достигнет он! То место, где я стал,

Оно мое затем лишь, что другого

Я вытеснил! Не прав перед другими

Всяк, кто живет! Вся разница меж нас:

Кто для чего не прав бывает. Если,

Чтоб тьмы людей счастливыми соделать,

Я большую неправость совершил,

Чем тот, который блага никакого

Им не принес, — кто ж, он иль я, виновней

Пред Господом? Ирина, от тебя

Мое принять пришел я оправданье —

Я жду его — тебе до дна я душу

Мою открыл — еще ли не оправдан

Я пред тобой?

Все ту же на тебе

Я вижу тень. Куда бы ни пошел ты,

Везде, всегда, зловещая, она

Идет с тобой. Не властны мы уйти

От прошлого, Борис!

Постричься должен,

Кто мыслит так! От дела отказаться!

Отшельником в пустыню отойти!

То не мое призвание. Мой грех

Я сознаю; но ведаю, что им лишь

Русь велика! Оплакивать его

Я не могу! Мне некогда крушиться!

Не под ярмом раскаянья согбен,

Но полный сил, с подъятою главою,

Идти вперед я должен, чтоб Руси

Путь расчищать! Прости, сестра. Кто прав —

Ты или я — то времени теченье

Покажет нам. Злодейство ль совершил

Иль заплатил Руси величью дань я —

Решит земля в годину испытанья!

Вот уж который день, брат Христиан,

Мы сходимся с тех пор, как ты помолвлен

Со Ксенией, и каждый раз тебя,

Мне кажется, мы оба больше любим,

Могли б тебя мы слушать без конца,

Но ты досель о родине нам только

Рассказывал своей…

Да, королевич,

Пора, чтоб ты нам о себе поведал.

Уже давно спросить тебя хочу я:

Как вырос ты? И как доселе жил?

И как во Фландрии сражался?

Все,

Все расскажи нам, Христиан. Мы стали

Теперь с тобой родные; вместе нам

Пришлося жить, так надо знать друг друга!

Начни сначала. Детство нам свое

Сперва скажи!

Несложная то повесть,

Царевна, будет: мой отец, король,

Со мной простясь, услал меня ребенком

Из города в норвежский дальний замок

И указал там жить — зачем? — не знаю.

Мрачны картины первых лет моих:

Среди туманов северной природы,

Под шум валов и сосен вековых

Прошли мои младенческие годы.

Мне помнятся раскаты непогоды,

Громады гор, что к небу вознеслись,

С гранитных скал струящиеся воды

И крутизна, где замок наш повис.

Ребенком там, в мечтанье одиноком,

Прибою моря часто я внимал

Или следил за ним веселым оком,

Когда в грозу катил за валом вал

И, разбиваясь о крутые стены,

Отпрядывал потоком белой пены.

И с ранних пор сказанья старины,

Морских бойцов походы и сраженья

Отважные мне навевали сны,

И вдаль меня манили приключенья.

В один покой случайно я проник;

Висели латы там под слоем пыли,

А на столе лежало много книг —

Норвежские то летописи были.

Я стал читать — и ими, как огнем,

Охвачен был сильнее с каждым днем,

И ярче все являлись мне виденья:

Богатыри, и схватки, и сраженья.

Так время шло. Четырнадцати лет

Я призван был в столицу. Новый свет

Открылся мне. Я с радостию детской

Предался жизни суетной и светской —

Но ненадолго. Праздности моей

Стыдиться стал я скоро. Прежних дней

Воскресли сны и прежние виденья:

Все те же сечи, схватки и сраженья.

И думал я: настанет ли тот день,

Когда мечта, которую с любовью

Я все ловлю, как веющую тень,

Оденется и плотию и кровью?

И он настал. Вскипел великий бой,

Священный бой за веру и свободу:

Испании владыка встал войной,

Грозя цепями вольному народу.

Во Фландрию тогда Европы всей

Стекалися единоверных рати —

И из тюрьмы я вырвался моей

На выручку преследуемых братий.

Да, Христиан, мы слышали про то,

Как ты с испанцем бился под Остендом.

Счастлив же ты! Тебе уж двадцать лет!

Ты мог уже свои изведать силы,

Ты сам себя на деле испытал —

А я!

Тебе, царевич, суждена

Блистательнее доля. Ты стоишь

Близ своего отца, чтоб у него

Державою учиться управлять,

Как те князья, которые отвсюду

Съезжалися в испанский стан, учиться

У Спинолы, у пармского вождя,

Как управлять осадою.

Ты прав;

Отца пример перед собою видеть —

То счастье для меня, и лучшей доли

Я б не желал, как только научиться

Ему в великом деле помогать.

Но не легко дается та наука,

А праздным быть несносно. Ты ж успел

Узнать войну, ты отражал осаду,

Ты слышал пушек гром, пищалей треск,

Вокруг тебя летали ядра…

Да,

И я узнал, что мужество и сила

Должны теперь искусству уступать;

Что не они уже решают битвы,

Как в славные былые времена,

И грустно мне то стало. Но меня

Поддерживала мысль, что я служу

Святому делу.

И за это мне

Ты, королевич…

Сразу полюбился?

Так, Ксенья?

Так. Но я бы знать хотела,

Его спросить хотела б я: как он

Чужую мог заочно полюбить?

Легко мне дать ответ тебе, царевна:

Ты не была чужая для меня!

Царя Бориса чтит весь мир. Далеко

О нем молва в Европе разнеслась;

Кому ж его вблизи случалось видеть,

Обвороженный возвращался тот

На родину; но прославлял он столь же

Величие правителя Русии,

Сколь совершенства дочери его.

Кто б ни был то, посланник, или пленный,

Или купец ганзейский, — ни один

Не забывал царевну Ксенью славить,

Ее красу и ум превозносить

И неземную, ангельскую кротость.

Рассказы те в мою запали душу;

А дальний твой, несхожий с нашим край,

Все, что молва о нем к нам приносила:

Разливы рек, безбережные степи,

Снега и льды, обычай, столь отличный

От нашего; державы христианской

Азийский блеск, с преданьями отцов

Нам общими, — все это, как нарочно,

Набросило волшебный некий свет

На образ твой. Ты мне предстала тою,

С кем связан я таинственной судьбою…

Тебя добыть не мыслил я тогда,

Но образ твой светил мне как звезда,

Приковывал мои невольно взоры —

И в шуме битв, в пылу кипящих сил,

Я, рыцаря заслуживая шпоры,

Тебе, царевна, мысленно служил!

Брат Христиан, как странно и как ново

Мне речь твоя звучит! Не думал я,

Чтоб можно было полюбить кого,

Не знаючи иль не видав. Но правда

Мне слышится в твоих словах, и вместе

В них будто что-то чуется родное;

И хорошо с тобой мне, Христиан,

Так хорошо, как будто после долгой

Разлуки я на родину вернулся.

И Ксенья вот задумалась, смотри!

Задумалась я вправду. Новый мир

Ты, королевич, мне открыл. У нас

Не любят так. У нас отцы детей

Посватают, не спрашивая их,

И без любви друг к другу под венец

Они идут. Я, признаюсь, всегда

Дивилася тому.

Обычай этот

К нам от татар привился, а до них

Вольна была невеста жениха

Сама избрать.

Гаральд норвежский наш

Дочь Ярослава русского посватал.

Но не был он в ту пору знаменит

И получил отказ от Ярославны.

Тогда, в печали, бросился он в сечи,

В Сицилии рубился много лет

И в Африке, и наконец вернулся

В град Киев он, победами богат

И несказанной славою, и Эльса

Гаральда полюбила.

Да, в то время

Стекалось в Киев много женихов.

Другая Ярославна за Индрика

Французского пошла, а третья дочь —

За короля венгерского Андрея.

Всем трем отец дал волю выбирать.

Тогда у нас свободней, Христиан,

И лучше было. В те поры у немцов

Был мрак еще, а в Киеве считалось

Уж сорок школ. Татары все сгубили.

Отец твой то, царевич, воскресит,

Вознаградит потерянное время!

Да, Христиан. Но, верь мне, ты не знаешь

Еще отца! Доселе видел ты

Его дела; но если б видеть мог ты

Его любовь к земле, его заботу,

Его печаль о том, чего свершить

Он не успел, его негодованье

На тех людей, которые б хотели

Опять идти по-старому, — и вместе

Терпенье к ним, и милость без конца —

Тогда бы ты узнал его!

Хотя бы

Его не знал я вовсе — и тогда

Он за любовь великую твою

Мне б дорог стал!

Не потому его

Люблю я, Христиан, что он отец мне;

Нет, я за то люблю его, что он

Так мало мыслит о себе!

То правда;

Лишь об одной земле его забота:

Татарщину у нас он вывесть хочет,

В родное хочет нас вернуть русло.

Подумаешь: и сами ведь породой

Мы хвастаться не можем; от татар ведь

Начало мы ведем!

Но двести лет

Вы русские. Татарской крови мало

Осталось в вас.

Ни капли не осталось!

И вряд ли бы нашелся на Руси,

Кто б ненавидел более татар,

Чем мы с отцом.

Они навряд ли также

Царя Бориса любят с той поры,

Как он разбил, при Федоре, их силу!

Ведь вот теперь сидим мы здесь втроем

И говорим свободно, а в народе

Ведь думают, что Ксеньи и доселе

Ты не видал, что ты ее увидишь

Лишь под венцом! А вместе показаться

И думать вам нельзя, того обычай,

Вишь, не велит! Хотелось бы мне знать:

Когда она не пряталась, пока

Невестой не была, зачем теперь

Ей прятаться!

Нельзя, сказал отец,

Все разом переделать; глубоко

Пустил у нас чужой обычай корни

И медленно выводится.

К прискорбью!

И матушка вот следует ему.

Ей нелюбо, что видеться дозволил

Вам двум отец. Она бы под замком

Тебя держать хотела!

Не вини

Ты нашу мать за это, королевич.

Не всякому дано так ясно видеть,

Как батюшке.

Не то одно. Что грех

Уж нам таить! Еще за то косится

На Христиана наша мать, что он

Не нашей веры.

Но ведь нашу веру,

Не правда ль, примешь ты?

Не торопи

Меня, царевна. В этом Бог волен.

Учителей я ваших обещал

С благоговеньем выслушать, но только

По убежденью откажусь от веры

Моих отцов.

Тогда спокойна я.

Не можешь, королевич, не принять

Ты нашей веры. Без греха могу я

Тебя любить.

А я уж и подавно!

Дадим же мы втроем обет друг другу

Любить друг друга, помогать друг другу,

Не мыслить врозь и вместе жить всегда!

Ты, Ксения, согласна?

Всей душой!

Ты, Христиан?

И сердцем и душою!

Но в тайне пусть союз наш остается!

Тем крепче будет он. Подумай только,

Чего не сможем сделать мы втроем!

Ты нас учи всему, чем превосходна

Твоя земля, а мы со Ксеньей будем

Тебя знакомить с Русью!

Дай мне Бог

Ей вместе с вами послужить!

Втроем

Мы воскресим то время, о котором

В старинных книгах ты читал, когда

Так близки были наши деды. Боже!

Продли отцу его надолго дни,

Чтоб Русью стала снова Русь!

Господь

Услышь тебя, Феодор!

Царь идет!

Я перервал ваш, дети, разговор.

Вы горячо о чем-то толковали.

Что, Христиан? Успел ты на Руси

Обжиться с нами?

Да, отец! Он русский!

И русский он обычай перенял:

Он на пути к Москве, себе в забаву,

Смирял неезженых коней!

Нам Власьев

И Салтыков так донесли. Ты любишь

Искать везде опасность, Христиан,

То укрощать коней, то по волнам

Ладьею править в бурю?

Государь,

Я датчанин. Нам, как и русским, любо,

Когда не трубит бранная труба,

Изведывать уменье или силу

Над чем пришлось.

Но Ксении моей

Твоя отвага даровая может

Не по сердцу прийтись.

Царевна Ксенья!

Скажи сама, по правде: жениха

Ты робкого могла ли б полюбить?

Нет, королевич.

Если бы у нас

Была война, тогда бы, Христиан,

Ты удаль мог свою нам показать!

О, помяни ж ты это слово, царь!

И если кто войну тебе объявит,

Дай русскую вести мне рать! Клянусь,

Я победить врагов твоих сумею

Иль умереть, отец мой, за тебя!

А мне, отец, дозволь идти с ним вместе!

Обоим нам дай кровью послужить

Родной земле!

Любезен мне ваш пыл

И ваша доблесть, юноши, но Русь

Ограждена от войн теперь надолго.

Не чаем мы вторжения врагов;

Соседние наперерыв державы

Нам предлагают дружбу и союз;

Совместников на царство мы не знаем;

Незыблем наш и тверд стоит престол —

И мирными придется вам делами

Довольным быть.

Великий государь,—

Боярин Годунов, Семен Никитич!

Пускай войдет!

Пойдем, брат Христиан,

Пойдем, сестра. У батюшки дела!

Что сталося с тобой? Чем так, Никитич,

Встревожен ты?

Великий государь,

Есть чем тревожиться! Возникнул слух:

Царевич жив!

Жив кто?

Царевич Дмитрий!

С ума ты, что ль, сошел?

И сам бы рад

Так думать, царь; но с разных к нам сторон

Все та же весть приходит: жив Димитрий!

Кто слышал эту весть?

На площадях,

В корчмах, везде, где только два иль три

Сойдутся человека, тотчас шепчут

Они о том промеж себя.

И что ж

По-ихнему? Как тот царевич Дмитрий

Воскреснуть мог?

Все та же басня, царь!

Какая басня? Говори!

Ты помнишь —

Когда, падучим схваченный недугом,

Упал на нож и закололся он —

Ты помнишь…

Ну?

Нагие оболгали

Тебя, что будто…

Помню басню их.

Ну, что ж? Когда б и вправду так случилось,

Как мог воскреснуть он?

Убийцы, мол,

Ошиблися — зарезали другого.

Кто смеет это говорить? Его

Весь Углич мертвым видел! Ошибиться

Не мог никто! Клешнин и Шуйский, оба

Его в соборе видели! Нет, нет,

То слух пустой; рассеется он скоро,

Как ветром дым. Но злостным на меня

Я вижу умысел. Опять в том деле

Меня винят. Забытую ту ложь

Из пыли кто-то выкопал, чтоб ею

Ко мне любовь Русии подорвать!

Романовы Черкасских угощали

Вчерашний день. За ужином у них

Шла речь о том же. Слуги донесли.

Романовы? Которых я щадил?

Они молву ту распускают? Нет —

Нет, этого терпеть нельзя!

Давно бы

Так, государь!

Не будем торопиться —

Их чтит народ…

Лишь развяжи мне руки!

Преступником в глазах народа царь

Не может быть. Чист и безгрешен должен

Являться он, чтобы не только воля

Вершилася его без препинанья,

Но чтоб в сердцах послушных как святыня

Она жила!

С Романовыми я

Повременю. Но если кто в народе

Дерзнет о слухе том лишь заикнуться —

В тюрьму его! Ступай разведай, как

И кем тот слух посеян на Москве?

До корня докопайся — и о всем

Мне донеси!

Нет, этого нельзя,

Нельзя терпеть! Хоть я не царь Иван,

Но и не Федор также. Против воли

Пришлось быть строгим. Человек не властен

Идти всегда избранным им путем.

Не можем мы предвидеть, что с дороги

Отклонит нас. Решился твердо я

Одной любовью править; но когда

Держать людей мне невозможно ею —

Им гнев явить и кару я сумею!

Скажи мне все; не бойся молвить правду;

Твои слова не выйдут из покоя

Из этого. Когда ты с Салтыковым

Был в датскую посылан землю сватом,

Что ты узнал о женихе?

Все вести

О нем я, матушка-царица, прямо,

Как слышал, так и отписал к царю,

Не утаил ни слова.

Не хитри

Со мной, голубчик. Ты, чай, боле знаешь,

Чем отписал. Зачем король покойный

Услал его ребенком от себя?

Не ведаю, великая царица.

Я ведаю. Король не почитал

Его за сына. Так ли?

Видит Бог,

О том не знаю.

Афанасий Власьич,

Тебе со мной ломаться не расчет.

Ты думный дьяк, да только ведь и мы

Не из простых. Иным словечком нашим

Тебе не след бы брезгать. В гору может

Оно поднять, да и с горы содвинуть!

Ну, говори ж, да не утаи, дружок:

Ведь до рожденья этого Хрестьяна

В совете быть король уж перестал

С своею королевой?

Были толки.

Ну, видишь ли!

Великая царица,

Где ж толков не бывает? Мало ль что

Болтает люд! По смерти королевы

Король вернул его к себе; и жил же

Он при дворе с своим со старшим братом,

Как королевский сын!

Не зауряд ли?

И старший брат, теперешний король,

Кажись, не больно жаловал его.

Так, что ли?

Всяко люди говорят;

Язык-то, благо, без костей. Не знаю,

Как было прежде, ноне же они

В согласии; король его зовет

Своим любезным братом.

А когда

Захочет царь, как он уже задумал,

Его эстонским сделать королем,

Тогда его как братец будет звать?

Дороже, чай, эстонская земля

Ему родства покажется с царем!

Найдутся и улики. Ксенья ж наша

Очутится за неким басурманом

Без племени и роду!

Эх, царица!

Бояться волка — не ходить и в лес!

Что толковать, когда царевна Ксенья

Помолвлена!

Помолвка не венец.

Когда бы ты, голубчик, согласился

Сказать царю, что мне ты повестил…

Побойся Бога, матушка-царица,

Я ничего не говорил тебе!

Ну, ну, добро! Мы знаем то, что знаем;

Ступай, дружок, не бойся ничего!

Власьев уходит.

Дементьевна!

Здесь, матушка-царица!

Ну, что ты там про них узнала?

Встали

Ранехонько; на Воробьевы горы

Поехали; с царевичем жених

Все ехал рядом; много говорили

Промеж собой; смеялися; потом

Скакались вместе; обскакал жених

Царевича; но этот ничего,

Сам будто рад; души, вишь, в нареченном

Не чает зяте!

С толку вовсе немчин

Его уж сбил.

Вернулися к закуске;

Откушавши с царевною втроем,

В покое царском вместе оставались,

Как царь поволил.

Новые порядки

Заводит царь. Он с ними, что ль, сидел?

Нет, матушка; спустя часок изволил

Войти в покой; пришел Семен Никитич,

Они ж ушли: царевич с женихом,

Царевна во светлицу.

А часок

Таки сидели вместе? Ну конечно,

Коль выдают за немчина ее,

Так и обычай надо ей немецкий

Перенимать. Что слышала еще?

Боярыня вернулась Василиса

Из Киева. Твои повидеть очи

Ждет позволенья.

Милости прошу.

Пускай войдет.

Здорово, Василиса!

Вернулась с богомолья своего?

Ну что, голубушка? Как можешь?

Терпит

Господь грехам, великая царица!

Что ж? Видела Печерскую ты лавру?

Чай, хорошо?

Ох, матушка-царица,

Как хорошо! Ох-ох, как хорошо!

Просвирку вот там вынула во здравье

Твое, царица; а вот эту вот

За упокой родителя твого,

Григория Лукьяныча!

Спасибо,

Голубушка. Ну, что путем-дорогой

Узнала ты?

Чудесное настало,

Царица, время. Знаменья являет

Везде Господь: всходили три луны

Намедни враз; теленком двухголовым

Корова отелилась; колокольни

От ветра падают. И все то мне

Печерский некий старец толковал:

Великие настанут перемены,

И скоро-де совсем не будет можно

Узнать Руси!

Да. И теперь ее,

Пожалуй, не узнаешь. Чай, слыхала?

Посватали царевну!

Как не слышать!

От радости, поверишь ли, царица,

И ноги подкосились!

Ну, немного

Тут радости.

Как, матушка?

Да разве

Своих князей-то не было? Не то

В Литве князей довольно православных!

Чай, каждый рад бы выехать к царю,

Аксиньюшку посватать!

А еще бы!

Еще б не рад!

Чем немчина Бог весть

Отколь выписывать.

Ах, свет-царица!

Сказать ли правду? Как узнала я,

Что немчин он, так и кольнуло в сердце!

Ей-Богу, право!

Слушай, Василиса:

Ведь неспроста оно могло случиться!

А именно, что неспроста, царица!

Не с ветру, матушка!

Он, окаянный,

Приворожил царевну. И царя

С царевичем, должно быть, обошел.

Я Федора не узнаю с тех пор,

Как на Москву жених приехал. Смотрит

Ему в глаза, и только!

Право дело,

Царица-матушка! Вестимо, так!

Признаться, я о том лишь услыхала,

И говорю: «Владычица святая!

Тут приворот!»

А как по-твоему?

Помочь нельзя?

Как, матушка-царица,

Как не помочь! Разведать только надо:

В чем сила-то его? Да эту силу

И сокрушить. Следок его, царица,

Дай вынуть мне и погадать на нем.

Ну, а потом?

Потом его и силу

Мы сокрушим. Есть корешок такой.

Спасибо, мать. Прости ж теперь. Об этом

С тобою после потолкуем мы.

Спесив уж больно стал со мной Борис

Феодорыч. Дочь вздумал, не спросись

У матери, за басурмана выдать!

Нет, погоди! Еще поспорим вместе!

Нелепая, безумная та весть —

Не выдумка! Неведомый обманщик,

Под именем Димитрия, на нас

Идет войной; литовскую он шляхту

С собой ведет, и воеводы наши

Передаются в ужасе ему!

Кто этот вор, неслыханный и дерзкий?

Селения к нему перебегают —

Молвой Москва встревожена — его

Нам презирать нельзя! Доколь не сможем

Назвать его по имени, он будет

Димитрием в глазах толпы! Возможно ль?

Меня бродяга изменить заставит

Исконное решение мое!

Не благостью, но страхом уже начал

Я царствовать. Где ж свет тот лучезарный,

В котором мне являлся мой престол,

Когда к нему я темной шел стезею?

Где светлый мир, ценою преступленья

Мной купленный? Вступить на путь кровавый

Я должен был или признать, что даром

Прошедшее свершилось. Колебаться

Теперь нельзя. Чем это зло скорей

Я пресеку, тем мне скорее можно

Вернуться будет к милости.

Ну, что?

Что ты узнал? Кто этот человек?

Сам сатана, я думаю! Нигде

Я до следов его не мог добраться.

Под стражу мы людей довольно взяли,

Пытали всех; но ни с огня, ни с дыба

Нам показаний не дал ни один.

Мы знать должны, кто он! Во что б ни стало

Его назвать — хотя пришлось бы имя

Нам выдумать!

Найти такое можно.

Был в Чудове монах, Григорьем звали,

Стрелецкий сын, из Галича. Бежал

Недавно он и, пьяный, похвалялся:

«Царем-де буду на Москве!»

Зачем

Меня не известили?

Государь,

То был пустой, беспутный побродяга,

Хвастун и враль; монахи все ему

В глаза смеялися.

Но, может быть,

То он и есть?

Нет, государь, не он.

Тот вор умен, мечом владеть умеет,

А этот только бражничал да лгал.

Каких он лет?

Лет двадцати иль боле.

Куда бежал?

На Стародуб. Оттоль

Ушел в Литву.

Как прозывался он?

Отрепьевым.

Он нам пригоден. Им

Того пока мы вора назовем.

Лишь то, что нам является в тумане,

Смущает нас; что осязать мы можем

Или назвать — свою теряет силу.

Гонца в Литву отправить к королю:

Чтобы скорей свою унял он шляхту;

Что стыдно-де пособие чинить

Негодному, беспутному бродяге;

Что Гришка-де Отрепьев, беглый инок,

Морочит их; что если в мире быть

Со мной хотят — чтоб выдали его!

Разведчиков умножить. Знать я должен,

Что говорят, что думают бояре.

Им на руку пришлася эта весть!

Романовым избрание мое

Досель как нож; ближайшею роднею

Они себя Феодору считают;

А Шуйские мне рады б отомстить

За князь Иван Петровича; все ж вместе

Мне Юрьев день простить они не могут!

Что слышно в городе?

По вечерам

К Романовым съезжаются бояре

И шепчут много, но от слуг они

Хоронятся. И чью-то чашу пили

В молчании.

Изменничье гнездо!

Я знаю чью! Награду обещать

Тому, кто мне на них найдет улику!

Улика будет.

Голод между тем

Досель еще свирепствует. Напрасно

Народу я все житницы открыл,

Истощены мои запасы. В день,

Когда венец я царский мой приял,

Я обещал: последнюю рубаху

Скорей отдать, чем допустить, чтоб был

Кто-либо нищ иль беден. Слово я

Теперь сдержу. Открыть мою казну

И раздавать народу: царь-де помнит,

Что обещал. Когда казны не станет,

Он серебро и золото отдаст,

Последнюю голодным он одежду

Свою отдаст — но чтоб лихих людей

Не слушали; чтобы ловили всех,

Кто Дмитрия осмелится лишь имя

Произнести!

Мстиславскому сказать,

Чтоб воеводство над войсками принял.

Украинским уж боле воеводам

Не верю я. Ступай, исполни все,

Как я велел.

Отец, так это правда?

Земле грозит опасность? Этот дерзкий,

Безумный самозванец в самом деле

Мог обмануть украйны? Мог рубеж

Переступить? И на тебя войною

Теперь идет?

Недолго будет он,

Надеюсь я, торжествовать. Улики

У нас в руках.

Но между тем у нас

Он города берет? Отец, пошли,

Пошли меня и брата Христиана

К твоим войскам! Вели, чтоб под начало

Он взял меня!

Сын Федор, если б враг

Достойный шел на Русь, быть может, я

Послал бы вас; но с этим темным вором

Царевичу всея Руси сразиться

Не есть хвала. Кто плахе обречен —

Не царскими тот имется руками.

Не княжескими также. Ты, однако,

Мстиславского на этого врага

Сейчас послал. Его ты, стало быть,

Ничтожным не считаешь. Ты велишь

Хватать всех тех, кто произносит имя

Покойного царевича; отец,

Нам правосудье ведомо твое —

Ты мог ли бы то сделать, если б ты

Опасности не чаял? Мы со Ксеньей

Об этом долго толковали; горько

Казалося и непонятно нам,

Что ты, отец, который столько раз

Нам говорил: я лишь дела караю,

Но ни во чью не вмешиваюсь мысль,—

Что начал ты доискиваться мыслей,

Что ты за мысль, за слово посылаешь

Людей на казнь! Но мы решили так!

Насилуешь свое, отец, ты сердце

Затем, что Русь в опасности. И если

Оно так есть — и если в самом деле

Опасность ей грозит, — кому ж, отец,

Встречать ее, кому, коли не мне?

Кипит в нас быстро молодости кровь;

Хотел бы ты во что б ни стало доблесть

Свою скорее показать; но разум

Иного требует. Ты призван, сын,

Русийским царством править. Нам недаром

Величие дается. Отказаться

От многого должны мы. Обо мне

Со Ксенией вы вместе толковали —

В одном вы не ошиблись: неохотно

Ко строгости я прибегаю. Сердце

Меня склоняет милостивым быть.

Но если злая мне необходимость

Велит карать — я жалость подавляю

И не боюсь прослыть жестоким.

Видишь!

Ты говоришь: необходимость — стало,

Опасность есть!

Она явиться может —

И, чтоб ее предупредить, я должен

Теперь быть строг. Когда придет пора,

Я к милости вернусь. Где Ксенья? Мы

Не виделись сегодня. Пусть она

Ко мне придет.

Мне кажется, когда

Ее услышу голос, легче будет

Мне на душе. Царенья моего

Безоблачна взошла заря. Какую

Она, всходя, мне славу обещала!

Ее не может призрак помрачить!

С минувшим я покончил. Что свершилось,

То кануло в ничто! Какое право

Имеет прах? Земля меня венчала,

А хочет тень войти в мои права!

Я с именем, со звуком спорить должен!

Федор возвращается со Ксенией.

Поди ко мне, дитя мое, садись —

Но что с тобой? Ты плакала?

Отец…

Ты так глядишь, как будто ты какую

Утрату понесла?

Да, мой отец,

Ты молвил правду — понесла утрату

Я страшную! Не я одна — мы все —

Все понесли ее! Тебя, отец мой,

Утратили мы все — ты стал не тот!

Куда твоя девалась благость? Ты ли,

Ты ль это предо мной? Когда, бывало,

Народу ты показывался — радость

Во всех очах сияла; на тебя

С любовию смотрели и с доверьем —

Теперь же — о, какая перемена!

Теперь со страхом смотрят на тебя!

Взгляни вокруг: везде боязнь и трепет —

Уж были казни — о доносах шепчут,

Которые ты награждать велишь,—

Москва дрожит — так было, говорят,

Во времена царя Ивана…

Ксенья…

Ты стал жесток…

Опомнись, Ксенья. Ты

Меня довольно знаешь. Если я,

Которого терпение тебе

Так ведомо, решаюся карать —

То, стало быть, я не могу иначе!

Ты то пойми.

Нет, этого понять

Я не могу, нет, не могу, отец!

Зачем твой гнев? Чего боишься ты?

Тебя в убийстве гнусном обвиняют?

Ты чист как день! Презрением лишь должен

Ты отвечать на эту клевету!

Так на нее доселе отвечал я.

Но, Ксения, презрение мое

Почли за страх. Ты слышала, какую

Они сплели об этом деле басню,—

Неведомый воспользовался вор

Молвою той, и ныне…

Государь,

Могу ли я?..

Войди.

Великий царь,

Дозволишь ли мне молвить?

Говори.

Отец и царь! Уверен ли ты в том,

Что человек, который на тебя

Идет войной, — не истинный Димитрий?

В уме ль ты, королевич? Кто в тебя

Вселил ту мысль?

Молва такая ходит —

За тайну мой советник Гольк сегодня

Мне повестил, что слышал где-то он:

Не сам царевич Дмитрий закололся,

Но был убит. Иные ж говорят,

Что не его убили, но другого,

Ошибкою. Один противоречит

Другому слух. Кто знает, государь,

Не скрыто ль что в сем деле от тебя?

И все ль тебе подробности известны

Димитриевой смерти? Может быть,

В те дни и вправду было покушенье

На жизнь его и спасся он? Я тотчас

Подумал, царь, что если в самом деле

Димитрий жив — ты первый поспешишь

Его признать!

И ты не обманулся.

Когда б нежданно истинный Димитрий

Явился нам — я первый бы навстречу

Ему пошел и перед ним сложил бы

Я власть мою и царский мой венец.

Но Дмитрий мертв! Он прах! Сомнений нет!

И лишь одни враги Руси, одни

Изменники тот распускают слух!

Забудь о нем. В Димитриевой смерти

Уверен я.

Но так ли он погиб,

Как донесли тебе, отец? В том слухе

Об углицком убийстве часто правда

Мне чуялась. Со дня ж, как мамку ту

Увидел я…

Где встретился ты с ней?

У матушки.

Ей во дворце не место.

За клевету Нагих ее в ту пору

Я щедро наградил; с нее довольно —

Ей здесь не место!

Стало быть, и ты,

Отец, ее подозреваешь?

Нет!

Нет, никого подозрить не могу.

Доказано мне верно: закололся

В недуге он!

Великий государь,

Царица к милости твоей идет!

Что надо ей? Мне некогда!

Она

Уж у дверей.

Оставьте, дети, нас!

Не прогневись, свет-государь Борис

Феодорыч, и на свою рабу

Не наложи опалы за докуку!

А вы, голубушки, ступайте в сени,

Пождите там.

Какой тебя, царица,

Приводит спех?

Ох, свет мой государь,

Мы все спешим! Ты Ксеньюшку посватать

Вот поспешил, а королевич твой

Спешит проведать, как пропал царенок

Там в Угличе. И немчины его

Промеж себя толкуют: уж не вправду ль

Зарезан был царенок? Как оно

По-твоему? По-моему, негоже;

Им толковать не след.

Их толкам я

Не властен помешать; все ж речи их

Мне ведомы.

Все ль, свет мой? А вот мне

Оно не так сдается. Не смекнул ли

Чего жених? Он эти дни с чего-то

Стал пасмурен.

Не мнишь ли ты, он слухам

Поверил тем?

Где мнить мне, государь!

Ты лучше знаешь. Не хотел ты слушать,

Что про его рождение тебе

Сказала я. Когда ты положил,

Чтоб этот безотецкий сын детей

Сбил с разума, — твоя святая воля!

Так, значит, быть должно!

Царица Марья,

Куда ты гнешь? Коли что знаешь ты,

Скажи мне прямо!

Батюшки мои!

Что ж я скажу? Ты разве сам не видишь?

Жених с детьми толкует целый день;

Те слушают; сомнение на них

Уж он навел. Пожди еще немного,

И скоро все они узнают.

Марья!

Я запретил тебе напоминать

Об этом мне!

Я, батюшка, молчу;

Четырнадцать вот скоро лет молчала,

Да не пришла ль пора заговорить?

Не поздно ль будет, если немчин твой

Доищется улики на тебя?

Чего ж ты хочешь?

Мне ль чего хотеть,

Свет-государь! Свое я место знаю.

Мне, бестолковой бабе, и негоже

Советовать тебе. Ты дочь посватал

Без моего совета; без меня же

Ты сам найдешь что сделать!

В Христиане

Уверен я.

Уверен, так и ладно.

По моему ж, по бабьему уму,

Не от народа ждать беды нам надо,

Не от бояр — не в городе для нас

Опасность есть, а в тереме твоем,

Доколе в нем останется твой немчин —

Спокойно спать не можем мы!

Довольно!

Молчи о том. Царю Руси нет дела,

Что дочери Скуратова Малюты

Не по сердцу жених, избранный им,

Не твоему то племени понять,

Что для Руси величия пригодно!

Где, батюшка, нам это понимать!

Родитель мой служил царю Ивану

По простоте. Усердие его

Царь жаловал. А ты меня посватал,

Чтобы к царю Ивану ближе стать.

Что ж? Удалось. Ты царским свояком,

Ты шурином стал царским, а потом

Правителем, а ныне государем.

Где ж дочери Скуратова Малюты

Указывать тебе! Перед тобой

Поклонную я голову держать

Всегда должна. Прости же, государь,

Прости меня за глупую мою,

За бабью речь. Вперед, отец, не буду!

Какие вести? Ну?

Чернигов взят!

Не может быть!

Изменники связали

В нем воевод и к вору привели.

Путивль, Валуйки, Белгород, Воронеж

Ему сдались, Елец и Кромы также.

Один лишь Северск держится. Басманов

Засел в нем насмерть. Лаской и угрозой

Старался вор склонить его, но он

На увещанья отвечал ему

Картечию.

Я не ошибся в нем!

Я говорил тебе: не верь боярам!

Верь только тем, кто, как и мы с тобой,

Не древней крови!

Что еще принес ты?

Мятежный дух как будто обуял

Не только край, но самые войска.

Что день, к врагу они перебегают,

Скудеет рать…

О чем же воеводы

Там думают? От страху ль потеряли

Рассудок свой? Наказ послать им строгий,

Чтоб вешали изменников! Чтоб всех,

Кто лишь помыслит к вору перейти,

Всех, без пощады, смертию казнили!

Не то — я сам явлюся между них!

Боярин князь Василь Иваныч Шуйский!

С чем старая лисица приплелась?

Пускай войдет!

Ты слышал вести?

Слышал,

Царь-государь.

Что скажешь ты на это?

Неладно, царь.

Неладно — вижу я!

А кто виной? Бояре продают —

Да, продают меня!

Суди их Бог!

Им Божьего суда не миновать.

Но до того я в скорых числах буду

Их сам судить. Мстиславского меж тем

Я к рати шлю.

Ему и книги в руки.

Он старше всех. Голов там больно много.

Не прогневись, великий государь,

За простоту, дозволь мне слово молвить.

Скажи.

Когда б ты захотел туда

Поехать сам — все снял бы как рукою.

А вам Москву оставить? Знаем это.

Нет, оставлять Москву царю не час.

Придумай лучше.

А не то еще

Вот что, пожалуй: вдовая царица,

Димитриева мать, теперь на Выксе,

Пострижена сидит. Ее бы, царь,

Ты выписал. Пускай перед народом

Свидетельствует крестно, что Димитрий

Во гробе спит.

Послать за ней! Но долог

До Выксы путь. Восстановить покорность

Мы здесь должны. Пример я над иными

Уж показал. Что? Утихают толки?

Нет, государь. Уж и не знаешь, право,

Кого хватать, кого не трогать? Все

Одно наладили. Куда ни сунься,

Все та же песня: царь Борис хотел-де

Димитрия-царевича известь,

Но Божиим он спасся неким чудом

И будет скоро…

Рвать им языки!

Иль устрашить тем думают меня,

Что много их? Но если б сотни тысяч

Меня в глаза убийцей называли —

Их всех молчать и предо мной смириться

Заставлю я! Меня царем Иваном

Они зовут? Так я ж его не в шутку

Напомню им! Меня винят упорно —

Так я ж упорно буду их казнить!

Увидим, кто из нас устанет прежде!

Ну, гости дорогие, перед сном —

По чарочке! Во здравье государя!

Которого?

Ну, вот еще! Вестимо,

Законного!

Не осуди, боярин,

Не разберешь. Разымчиво уж больно

Твое вино.

Законному царю

Мы служим все, да только не умеем

По имени назвать.

А коли так —

И называть не нужно. Про себя

Его пусть каждый разумеет. Нуте ж:

Во здравие царя и государя

Всея Руси!

Храни его Господь!

Дай всякого врага и супостата

Под нозе покорить!

А уж немало

Он покорил.

Ты о татарах, что ли?

Аль, может, о татарине?

Нет, этот

Еще крепок.

Чернигов, слышно, взят.

Еще по чарочке!

Про государя!

Челом, бояре, вам! Чью пьете чару?

Царя и государя, князь Василий

Иванович. На, выпей!

Эх, Феодор

Никитич, чай, указ-то государев

Ты позабыл? Не так, бояре, пьете.

«Великому, избранному от Бога,

Им чтимому и им превознесенну,

И скифетры полночныя страны

Самодержащему царю Борису,

С царицею, с царевичем его

И всеми дома царского ветвями,

Мы, сущие в палате сей, воздвигли,

В душевное спасенье и во здравье

Телесное, сию с молитвой чашу.

Чтоб славилось от моря и до моря

И до конец вселенныя его

Пресветлое, царя Бориса, имя,

На честь ему, а русским славным царствам

На прибавленье; чтобы государи

Послушливо ему служили все

И все бы трепетали посеченья

Его меча; на нас же, на рабех

Величества его, чтоб без урыву

Щедрот лилися реки неоскудно

От милосердия его пучины

И разума!» Ух, утомился. Вот,

Бояре, как указано нам пить.

Уж больно кудревато, не запомнишь.

Я выдолбил.

Не все его меча,

Кажись, трепещут.

Да и не на всех

Его щедроты льются.

Исчерпал

Пучину милосердия.

Ты с Верьху?

Был на Верьху.

Ну, что ж?

Все слава Богу.

Рвать языки велел.

Что ты? Кому?

Помилуй Бог, кому?

Да всем, кто скажет,

Что Дмитрия извел он аль что Дмитрий

Не изведен, а жив.

Так как же быть?

Что ж надо говорить?

А то, что было

При Федоре приказано: что Дмитрий

В недуге закололся.

Вот как! Видно,

Уж он чиниться перестал. Да разве

Он казнями кого переуверит?

Пускай казнит; мешать ему не надо.

Как не смекнет он, что, когда к Москве

Подступит тот, ему несдобровать?

На каждого на мудреца довольно

Есть простоты. Когда ж мудрец считал,

Да все считал, да видит, что обчелся,

Тут и пошел плутать.

Ты, князь Василий

Иванович, ты в Углич был посылан

На розыск тот. Скажи хоть раз по правде,

По совести: убит аль нет царевич?

Убитого ребенка видел я.

Да Дмитрия ль?

Сказали мне, что Дмитрий.

Да сам-то ты?

А где ж его мне знать?

Что ж мыслишь ты о том, который ныне

На нас идет?

А то же, что и вы.

Язык нам враг. И батюшка Борис

Феодорыч, должно быть, это знает;

Нас от врага он избавлять велит.

Хозяин ласковый, да так, пожалуй,

И до тебя он доберется?

Трудно.

Что скажет он? Романовы признали

Димитрия царем? Да вся Москва

Того лишь ждет, чтоб мы его признали.

Аль что его убийцей мы зовем?

Да пусть о том лишь слух пройдет в народе —

Его каменьями побьют!

А мы

Пока молчим. Народ же говорит;

Романовы поближе Годунова

К Феодору-царю стояли. Если б

Романов сел на царство — Юрьев день

Нам отдал бы!

Романовым не нужно б

Заискивать у меньших у дворян;

Народ боярство любит родовое

За то, что выгоды у них одни.

А мелких он не терпит. Нет, до нас

Добраться трудно.

Бьем челом, бояре!

Вы, государи, Федор с Александром

Никитичи, по царскому указу

Под стражу взяты!

Мы? Под стражу взяты?

За что?

За то, что извести хотели

Царя и государя колдовством.

Довел на вас ваш казначей Бортенев.

Коренья те, что вы уж припасли,

Он предъявил. У патриарха вам

Допрос немедля учинят. Вы также,

Князья Черкасский, Сицкий и Репнин,

Обвинены.

Мы в чем же?

Заодно

С Романовыми были. Вас под стражу

Беру я с ними.

Князь Василь Иваныч!

Тебе велит великий государь

Вести допрос над ними.

Видит Бог,

Насилие и клевета!

Возможно ль?

По одному извету казначея,

Которого за кражу я прогнал

Тому три дня?

Вот он тебе и платит!

А царь ему, должно быть? Боже правый!

Да это в точь, как при царе Иване!

Негоже так, бояре, говорить!

Царь милостив. А мне Господь свидетель,

Я вашего не ведал воровства!

Помыслить сметь на батюшку царя!

Ах, грех какой! Пойдем, Семен Никитич,

Пойдем к владыке начинать допрос.

Помилуй Бог царя и государя!

«Убит, но жив»! Свершилось предсказанье!

Загадка разъяснилася: мой враг

Встал на меня из гроба грозной тенью!

Я ждал невзгод; возможные все беды

Предусмотрел: войну, и мор, и голод,

И мятежи — и всем им дать отпор

Я был готов. Но чтоб воскрес убитый —

Я ждать не мог! Меня без обороны

Застал удар. Державным кораблем

В моей спокойной управляя силе,

Я в ясный день на бег его глядел.

Вдруг грянул гром. С налету взрыла буря

Морскую гладь — крутит и ломит древо

И парус рвет… Не время разбирать,

Чей небо грех крушением карает,—

Долг кормчего скорей спасти корабль!

Беда грозит — рубить я должен снасти!

Нет выбора — прошла пора медлений

И кротости! Кто враг царю Борису —

Тот царству враг! Пощады никому!

Казнь кличет казнь — власть требовала жертв —

И, первых кровь чтоб не лилася даром,

Топор все вновь подъемлется к ударам!

По твоему, великий государь,

Являюся указу.

Князь Василий!

Ты избран мной быть старшим у допроса

Романовых. Мне верность показать

Даю тебе я случай.

Заслужу,

Царь-государь, великое твое

Доверие!

Издавна злоба их

Мне ведома. Но за мое терпенье

Я ожидал раскаянья от них;

Они ж бояр с собою на меня

Замыслили поднять, а мне погибель

Готовили.

Недаром от меня

Таилися они!

Твой розыск ныне

Явит: как мыслишь ты ко мне.

Помилуй,

Царь-государь! Уж на мое раденье,

Кажись, ты можешь положиться…

Прежде ж

Чем Дмитриева мать, царица Марфа,

Свидетельствовать будет на Москве,

Что сын ее до смерти закололся

И погребен, ты выедешь на площадь

И с Лобного объявишь места: сам-де,

Своими-де очами видел ты

Труп Дмитрия, — и крестным целованьем

То утвердишь. Меж тем я со владыкой

Велел везде Отрепьеву гласить

Анафему: в церквах, в монастырях,

На перекрестках всех, его с амвонов

Велел клясти! Быть может, вразумится

Чрез то народ.

Навряд ли, государь.

Не в гнев тебе, а диву я даюся,

Как мало страху на Москве!

Досель?

Ты кой-кого и пристрастил, пожалуй,

А все же…

Ну?

Да что, царь-государь!

Хоть бы теперь: Романовых под стражу

Ты взять велел. И поделом. Да разве

Они одни?

Другие также взяты.

Кто, государь? Черкасский с Репниным?

Да Сицкий-князь? Всего три человека!

А мало ль их? И думают они:

Всех не забрать!

Так думают у вас?

Так ведайте ж: что сделано досель —

Одно лишь вам остереженье было,

Острастка то лишь малая была —

Гнев впереди!

Святая простота!

Дает понять: тебя насквозь я вижу,

Ты заодно с другими! А меж тем,

Что ни скажу, за правду все примает.

Боится нас, а нам грозит. Борис

Феодорыч, ты ль это? Я тебя

Не узнаю. Куда девалась ловкость

Твоя, отец? И нравом стал не тот,

Ей-Богу! То уж чересчур опаслив,

То вдруг вспылишь и ломишь напрямик,

Ни дать ни взять, как мой покойный дядя,

Которого в тюрьме ты удавил.

Когда кто так становится неровен,

То знак плохой!

Входит Христиан, за ним Гольк и Браге.

Высочество! Подумай:

Сомнений нет, исход в сем деле ясен —

Царем Димитрий будет, а Борису

Погибели не миновать. Что нужды,

Что ложный то Димитрий? Он победно

Идет к Москве — и Русь его встречает!

А в преступлении Бориса, принц,

Достаточно теперь ты убежден:

Нам присланные тайно показанья

Тех в Данию бежавших угличан,

Все, что мы здесь узнали стороною,

Чего не мог ты не заметить сам,—

А сверх всего, народный громкий голос

И казни те жестокие — все, все

Его винит, ему уликой служит!

До короля ж дошла молва, что царь

Эстонию, короны датской лену,

Не Дании намерен возвратить,

Но дать тебе. Король за это гневен.

Спеши его умилостивить, принц!

Ждать от Бориса нечего нам боле —

Его звезда зашла!

Земли русийской

Царевну ты, высочество, посватал,

Не дочь слуги, злодейством на престол

Взошедшего. Когда законный царь

Иль тот, кого земля таким признала,

С него венец срывает — обещаньем

Не связан ты. От брака отказаться

Ты должен, принц!

Довольно! Все, что вы

О нем сказали, сам себе сказал я —

Но я не в силах слушать вас… Моя

Кружится голова…

Ты бледен, принц,—

Ты нездоров…

Да, да, я нездоров…

Вы совершенно правы — точно так —

Убийца он… Мне холодно сегодня…

Она не знает ни о чем.

Дозволь

Позвать врача, высочество!

Не надо.

Оно пройдет. Но отчего сегодня

Зеленое такое небо?

Принц,

Ты вправду болен…

Вы сказать хотите,

Что брежу я? Нет, я здоров. Оставьте

Меня теперь — я дам ответ вам скоро.

Гольк и Браге уходят.

Под этим кровом доле оставаться

Не должен я. Мне детский крик предсмертный

Здесь слышится — я вижу пятна крови

На этих тканях… Я ее люблю!

Да, я люблю ее! Теперь меж нами

Все кончено.

Один ты, Христиан?

С кем говорил ты?

Ксения, постой —

Не уходи — тебе сказать мне надо —

Ведь ты еще не знаешь? Мы должны

Расстаться, Ксенья!

Что с тобой? Зачем

Расстаться нам?

Да, да, зачем расстаться?

Кто хочет нас с тобою разлучить?

Ты не моя ль? Кто говорит, чтоб душу

Я разорвал? Нет, требовать того

Не может честь!

Опомнись, Христиан;

Твои слова без смысла. Что случилось?

Беги со мной!

Святая матерь Божья!

Ужель я отгадала? Христиан,

Кто виделся с тобой? Чьей клевете

Ты на отца поверил?

Ксенья, Ксенья!

И жизнь и душу я б хотел отдать,

Чтоб эту скорбь, чтоб эту злую боль

Взять от тебя!

И ты поверил? Ты?

Ты, Христиан?

Нельзя остаться мне —

Нельзя — ты видишь!

Выброси скорей

Из сердца эту мысль! Она тебя,

Тебя чернит, а не отца! Как мог ты

Поверить ей!

Не правда ль? Ей поверить

Я сам не мог? Она вошла насильно!

От лобных мест кровавыми ручьями

В меня влилась!

Да, он жесток во гневе!

Я не хочу — я не могу его

Оправдывать! Но разве ты не видишь?

Негодованьем гнев его рожден

На клевету! Таким он не был прежде!

Ты знал его! Ужели ты забыл,

Как был высок, как милостив душою

Он был всегда! Как мог — как мог — как мог

Поверить ты! О Христиан, какую

Ты пропасть вырыл между нами!

Нет!

Разъединить чужое преступленье

Нас не должно! Душа моя с твоею

В одно слилась! Когда б земля под нами

Расселася — когда бы это небо

Обрушилось на нас — не врозь, а вместе

Погибли б мы!

Уж мы разлучены!

Да, Христиан! Иль мнишь ты, не должна я

Мою любовь из сердца вырвать вон?

Когда отца кругом теснят враги,

Друзья ж бегут — ты также переходишь

К его врагам!

Но если б от него

И все ушли и если б целый мир

Его винил — одна бы я сказала:

Неправда то! Одна бы я осталась

С моим отцом!

Нет у тебя отца!

Твоим отцом убийца быть не может!

Ты сирота! Как я, ты сирота!

Беги со мной! Я не на счастье, Ксенья,

Тебя зову, не на престол! Быть может,

Я осужден к лишеньям и к нужде,

Быть может, я скитаться буду — но,

Где б я ни стал, то место, где я стану,

Оно всегда достойно будет нас!

А этот терем, Ксенья…

Королевич!

А, ты был здесь? Ты слышал все? Тем лучше!

Я не скрываюсь от тебя — ты должен

Меня понять!

Тебя я понял. Ты

Царя Бориса оскорбил смертельно —

Ты наглый лжец!

Брат Федор…

Гнусный ты,

Бесстыдный лжец и клеветник!

Царевич!

Войди в себя!

Предатель! Переметчик!

Иуда ты!

Войди в себя, царевич!

Опомнися! Когда ты оскорблен —

Не бранью мстить ты должен! На Руси

Так в старину не делали!

Ты прав —

Спасибо, что напомнил…

Бейся насмерть!

Побойтесь Бога! Что вы, что вы? Стойте!

Как? Брат на брата!

Нет, не стану биться!

Ты брат ее!

О, до чего дошли мы!

Давно ли мы втроем, в покое этом,

Так мирно говорили, так хотели

Служить Руси — а ныне!

Что со мной?

Кругом меня все потемнело вдруг —

Меня не держат ноги…

Христиан,

Ты нездоров?

Вы оба здесь? Со мною?

Как счастлив я! Друзья, скажите, что

Случилося?

Он болен!..

Слава Богу,

То был лишь бред! Сестра, останься с ним,

Я за врачом пойду!

Не уходи —

Мне хорошо. Но что-то надо мною

Как облако внезапно пронеслось —

Был шум в ушах — так, говорят, бывает,

Когда дурману выпьешь… Я припомнить

Стараюсь что-то… сам не знаю что…

Ловлю, ловлю… и все теряю…

Вспомнил!

Бежим отсель!

У пристани корабль

Норвежский ждет — уж якорь подымают —

Скорей на палубу, скорей!

Он бредит!

Я говорю вам всем: неправда то!

Всех, кто дерзнет подумать, что царевна

Убийцы дочь, на бой я вызываю!

Прижмись ко мне — не бойся, Ксенья, этих

Зеленых волн! — Я слушать вас устал —

Я знаю сам. — Прибавьте парусов!

Какое дело нам, что на Руси

Убийца царь! — Вот берег, берег! Ксенья,

Мы спасены!

Брат, брат, что сталось с ним?

Друзья мои, мне кажется, я бредил?

Мне очень дурно. Голова моя

Так кружится, а сердце то забьется,

То вдруг замрет…

Ты болен, Христиан!

Встань, обоприся на руку мою…

Я поведу его!

Спасибо, брат,

Спасибо, Ксенья, это все пройдет —

Как хорошо мне между вас обоих!

Сейчас народ повалит из церквей!

Вмешайтеся в толпу; глаза и уши

Насторожить! Сегодня панихида

Царевичу Димитрию идет,

Отрепьева ж клянут; так будут толки!

Какие толки! Всяк теперь боится

Промолвиться.

А мы на что? Зачем

Двойную нам награду обещал

Семен Никитич? Зачинайте смело

Тот с тем, тот с этим разговор, прикиньтесь,

Что вы к Москве Отрепьевым тем тайно

Подосланы; когда ж кто проболтнется —

Хвать за ворот его! А если будет

Кому из вас нужна подмога — свистом

Подать маяк! Ну, живо, рассыпайтесь!

Идет народ!

Великий грех служить

Живому человеку панихиду!

Тяжелый грех!

А кто же тот Отрепьев,

Кому они анафему гласили?

Монах какой-то подвернулся.

Что ж,

Какое дело до того монаха

Царевичу Димитрию?

Молчи!

Нас слушают.

О чем вы, государи,

Ведете речь?

Да говорим: дай Бог

Изменщика, Отрепьева того,

Что Дмитрием осмелился назваться,

Поймать скорей!

Гм! Эти-то с чутьем!

Подходят несколько других.

Вишь, изворот затеяли какой!

Безбожники!

Знать, плохо им пришлось,

Губителям!

Романовы в тюрьму

Посажены.

Помилуй Бог, за что?

Боятся их за то, что много знают!

Проходят.

Проваливай, бабье! От вас ни шерсти,

Ни молока!

Федюха! А Федюха!

Смотри, у энтого какая сзади

Коса болтается! Чай, из духовных?

Божественный, должно быть, человек.

Покажем лист ему!

Нешто, покажем!

Отец родной, позволь тебя спросить:

Ты грамотный, никак?

Господь сподобил.

Так сделай Божескую милость: вот

Какой-то лист нашли у подворотни;

Прочти его, родимый!

Предъяви!

«Мы, Божиею милостью, Димитрий

Иванович, царь и великий князь

Всея Руси, ко всем русийским людям:

Господним неким превеликим чудом

Сохранены и спасены…» Гм, гм!

«И первых тех, которые навстречу

Со хлебом-солью к нам придут, тех первых

Пожалуем». Эй, люди, говорите:

Кто дал вам лист?

Нашли под воротами,

Ей-Богу-ну!

Под самой подворотней!

А кто подкинул?

Видит Бог, не знаем!

Не знаете?

Хватайте этих двух!

В застенок их!

Отец родной, за что?

За что, помилуй?

Вам в застенке скажут!

Да что, почтенный, что за торг у нас?

Себе в наклад ведь продаем сегодня.

А с немцов пошлин половину снял!

Какой тут торг!

Так, так, родимый: сами

Концов свести не можем. Разоренье

Пришло на нас!

Одна надежда ноне —

Царь Дмитрий Иоаннович. Не терпит

Ни немцов он, ни англичан. Пусть только

Пожалует!

А что?

Подметный лист

Попался мне: всех, говорит, купцов

От пошлин свобожу!

Подай-то Бог!

Так вот ты как! Так ты стоишь за вора?

Эй, наши! Эй!

Да что вы! Бойтесь Бога!

За что его?

А вы чего вступились?

Хватай их всех!

Раздайтесь! Место! Место!

Боярин князь Василь Иваныч Шуйский!

С чего, миряне, подняли вы шум?

Грех вам мутиться!

Опомнитесь, миряне. Царь Борис

Феодорыч так приказал. Он знает,

Кого хватать. А вы пройти мне дайте

До Лобного до места; по указу

По царскому я речь скажу.

Нет, этот

Не вступится!

Да, не чета Иван

Петровичу!

Какую ж речь он скажет?

А вот послушаем.

Народ московский!

Вам всем: гостям и всем торговым людям,

Всем воинским, посадским, и слободским,

Митрополичьим всем, и монастырским,

И вольным, и кабальным всяким людям,

Я, князь Василь Иваныч Шуйский, бью

Напред челом!

Вам ведомо, что некий

Еретик злой, расстрига, чернокнижник

И явный вор, Отрепьев Гришка, Бога

Не убоясь, диаволу в угоду,

Дерзнул себя царевичем покойным,

Димитрием Иванычем назвать…

И с помощью литовской рати ныне

Идет к Москве, а с ним немало наших…

Из Северской земли…

Слышь, с ним и наши!

Изменников. И хочет он, расстрига,

Великого, почтенного от Бога

Царя Бориса Федорыча свергнуть,

И церковь православную попрать,

И вовлекти в латинскую нас ересь.

Что ведая, великий государь

Мне повелел вам повестить сегодня

Все, что своими видел я очами,

Когда, при Федоре-царе, посылан

Я в Углич был, чтоб розыск учинить:

Как там царевич Дмитрий Иоанныч

Упал на нож и закололся.

Знаем!

Слыхали то!

И по приезде мы,

С Андреем со Петровичем, в собор

Отправились, с Луп-Клешниным, и там

Увидели младенца бездыханна,

Пред алтарем лежаща, и его

Пресечена была гортань.

Да кто же

Младенец был?

Что Гришка же Отрепьев

Не Дмитрий есть, а некий беглый вор,

От церкви отлученный и проклятый,—

В том я клянусь и крест на том целую,

И не видать мне царствия небесна,

И быть на Страшном Божием суде

Мне прокляту, и в огнь идти мне вечный,

Когда солгал!

Да в чем же он клянется?

Что Дмитрий не Отрепьев.

Без него

Мы знаем то!

Постой, он говорит!

И ведомый еретик тот и вор

Великого, почтенного от Бога

И милосердного царя Бориса

Кусательно язвит, а от себя

Вам милостей немало обещает,

И Юрьев день обратно вам сулит.

И вам велит великий государь

Тому расстриге веры не давать;

А кто поверит или кто посмеет

Сказать, что он есть истинный Димитрий,—

Великий царь тому немедля вырвать

Велит язык. Я все сказал — простите!

Вот те и речь!

К чему он вел ее?

Знать, близко тот.

И наших с ним довольно.

И милости, слышь, обещает нам.

Да, Юрьев день, слышь, отдает.

Так что же?

А то, что, слышь, язык свой береги.

Побережем.

А не идти ль туда?

Куда туда?

Навстречу-то?

Ну, ну,

Чай, подождем.

Да долго ль ждать?

А здесь-то

Спужались, чай.

Да, есть с чего спужаться:

Ведь тот-то прирожонный!

Подождем!

Ну, подождем.

И вправду подождем.

Четырнадцать минуло долгих лет

Со дня, как ты, мой сын, мой ангел Божий,

Димитрий мой, упал, окровавленный,

И на моих руках последний вздох

Свой испустил, как голубь трепеща!

Четырнадцать я лет все плачу, плачу,

И выплакать горючих слез моих

Я не могу. Дитя мое, Димитрий!

Доколь дышу, все плакать, плакать буду

И клясть убийцу твоего! Он ждет,

Чтоб крестным целованьем смерть твою

Я пред народом русским утвердила —

Но кто б ни был неведомый твой мститель,

Идущий на Бориса, — да хранит

Его Господь! Я ни единым словом

Не обличу его! Лгать буду я!

Моим его я сыном буду звать!

Кто б ни был он — он враг тебе, убийца,—

Он мне союзник будет! Торжество

Небесные ему пошлите силы,

Его полки ведите на Москву!

Иди, иди, каратель Годунова!

Сорви с него украденный венец!

Низринь его! Попри его ногами!

Чтоб он, как зверь во прахе издыхая,

Тот вспомнил день, когда в мое дитя

Он нож вонзил! Но слышатся шаги —

Идут! Меня забила дрожь, и холод

Проникнул в мозг моих костей — то он!

Убийца тут — он близко, матерь Божья!

Дай мне владеть собой! Притворством сердце

Исполни мне — изгладь печаль с лица —

Перероди меня — соделай схожей

Коварством с ним, чтоб на моих чертах

Изобразить сумела бы я радость

О мнимом сыне, возвращенном мне!

Царица Марья Федоровна, бью

Тебе челом!

Пострижена царица

По твоему указу. Пред тобой

Лишь инокиня Марфа.

Твой обет

Не умаляет званья твоего.

Я пред тобой благоговею ныне,

Как некогда благоговел, когда

Сидела ты с царем Иваном рядом.

Благодарю.

Царица, до тебя

Уж весть дошла…

Что сын мой отыскался?

Дошла, дошла! Благословен Господь!

Когда его увижу я?

Царица,

В уме ли ты? Твой сын, сама ты знаешь,

Четырнадцать уж лет тому, в недуге

Упал на нож…

Зарезан был. Ты то ли

Хотел сказать? Но я лишилась чувств,

Когда та весть достигла до меня —

Его я мертвым не видала!

Но

Он мертв, царица, — он убился, в том

Сомнений нет…

Так мнила я сама…

Его весь Углич мертвым видел…

Я

Не видела его!

На панихиде

Ты у его молилась трупа…

Слезы

Мои глаза мрачили; я другого

За сына приняла. Теперь я знаю,

Димитрий жив! Приметы мне его

Все сказаны — он жив, он жив, мой Дмитрий!

Он жив, мой сын!

Возможно ль? Радость блещет

В твоих очах? Ужель ты вправду веришь,

Что жив твой сын? Ужель мне сомневаться?

Ужели был и Клешниным и Шуйским

Обманут я?

Не прогневись, Борис

Феодорыч. Твой разговор с царицей

Я слышала за дверью. Невтерпеж,

Свет-государь, мне стало: поклониться

Царице Марфе захотелось.

Земно

Тебе я, матушка-царица Марфа

Феодоровна, кланяюся. Слышу:

Царевича ты мертвым не считаешь?

Так, стало, тот, кто в Угличе убился,

Тебе не сын?

Не знаю, кто убился,—

Димитрий жив! От ваших рук он Божьим

Неведомо был промыслом спасен!

Хвала творцу и матери пречистой,

Мой сын спасен!

Царица, если веришь

Ты истинно тому, что говоришь,—

Поведай мне: кто подменил его?

Кем он и как из Углича похищен?

Где он досель скрывался? Чтобы веру

Тебе я дал, я должен ведать все!

Какое дело мне, ты веришь, нет ли?

Верь или нет — довольно: жив мой сын —

Не удалось твое злодейство!

Нет!

Не может быть! Неправда! Быть не может!

Как спасся он?

Дрожишь ты наконец!

Как спасся он? Царица, берегися —

Тебя могу заставить я сказать

Всю правду мне!

Свет-государь Борис

Феодорыч, быть может, обойдемся

Без пытки мы! Ты, матушка-царица,

Его убитым не видала?

Нет!

А полно, так ли, матушка? Подумай.

Могла ль его убитым видеть я,

Когда убит он не был?

А посмотрим.

Войди, голубка!

Входит Волохова.

Знаешь ты ее?

Она! Она! Прочь, прочь ее возьмите!

Возьмите прочь!

Что, матушка, с тобой?

Что взволновалася ты так? Зачем

Тебя приводит в ужас Василиса?

Прочь! Прочь ее! Кровь на ее руках!

Кровь Дмитрия! Будь проклята вовеки!

Будь проклята!

Довольно, Василиса,

Ступай себе.

Ну, батюшка Борис

Феодорыч? Уверился теперь,

Что нет в живых ее царенка? То-то!

Уж ты за пытку было! Ты умен,

А я простая баба, дочь Малюты,

Да знаю то, что пытки есть иные

Чувствительней и дыба и когтей.

Чего ж ты, свет, задумался? Забыл ли,

Зачем пришел?

Опомнися, царица!

Опомнись, мать. Ну, государь?

Царица,

Ты выдала себя. Теперь мы знаем,

Не можешь ты за сына почитать

Обманщика, дерзнувшего назваться

Димитрием. Как ни погиб царевич —

Хотя б о том мне ложно донесли,—

Но он погиб. Твоя печаль, поверь,

Почтенна для меня, и тяжело

Мне на душу твое ложится горе.

Я б много дал, чтоб прошлое вернуть,

Но прошлое не в нашей власти. Мы

Должны теперь о настоящем думать.

Великую, царица, можешь ты

Беду от царства отвратить: лишь стоит

Перед народом клятву дать тебе,

Что Дмитрий мертв и погребен. Согласна ль

На это ты?

Я выдала себя —

Мой сын убит. Но как о том народу

Я повещу? Ты в том ли мне велишь

Крест целовать, что на моих глазах

Тобою купленная мамка сына

Убийцам в руки предала?

Клянусь,

Я не приказывал того!

Мой сын

Тобой убит. Судьба другого сына

Послала мне — его я принимаю!

Димитрием его зову! Приди,

Приди ко мне, воскресший мой Димитрий!

Приди убийцу свергнуть твоего!

Да, он придет! Он близко, близко — вижу,

Победные его уж блещут стяги —

Он под Москвой — пред именем его

Отверзлися кремлевские ворота —

Без бою он вступает в город свой —

Народный плеск я слышу — льются слезы —

Димитрий царь! И к конскому хвосту

Примкнутого тебя, его убийцу,

Влекут на казнь!

Пророчит гибель нам

Твоя гортань?

Так подавись же, сука!

Отчаянью прощаю твоему.

Размыслишь ты, что месть твоя не может

Царевича вернуть, но что в твоей,

Царица, власти помешать потокам

Кровавым течь и брату встать на брата.

Не мысли ты, что до Москвы без боя

Дойдет тот вор! Нет, он лишь чужеземцев

К нам приведет! Раздор лишь воспалит он!

Утраченный тебе твой дорог сын;

Но менее ль тебе, царица, дорог

Покой земли? Молчанием своим

Усобице откроешь ты затворы,

Тьма бед, царица, по твоей вине,

Падет на Русь! За них пред Богом будешь

Ты отвечать. О том раздумать время

Даю тебе — прости! Свети мне, Марья!

Ушли — и жало жгучее уносят

В своих сердцах! Я ранила их насмерть,

Я, Дмитриева мать! Теперь их дни

Отравлены! Без сна их будут ночи!

Лишь от меня спасения он ждал —

Я не спасу его! Пусть занесенный

Топор падет на голову ему!

Прости, мой сын, что именем твоим

Я буду звать безвестного бродягу!

Чтоб отомстить злодею твоему,

На твой престол он должен сесть; венец твой

Наденет он; в твой терем он войдет;

Нарядится он в золото и в жемчуг —

А ты, мой сын, мое дитя, меж тем

В сырой земле ждать будешь воскресенья,

Во гробике! О Господи! Последний

Ребенок нищего на Божьем солнце

Волен играть — ты ж, для венца рожденный,

Лежишь во тьме и в холоде! Не время

Твои пресекло дни! Ты мог бы жить!

Ты вырос бы! На славу всей земле

Ты б царствовал теперь! Но ты убит!

Убит мой сын! Убит, убит мой Дмитрий!

Не легче королевичу?

Увы,

Великий царь, припадки стали чаще!

Надежда есть?

Не много, государь.

Но чем он так внезапно заболел?

Неведомые признаки сбивают

Нас с толку, царь.

Послушай! Жизнь его

Мне собственной моей дороже жизни!

Сокровища не знаю я такого,

Которого б не отдал за него!

Скажи своим товарищам, скажи им —

И помни сам, — нет почестей таких,

Какими бы я щедро не осыпал

Спасителя его!

Великий царь,

Не почести нам знанья придадут.

По долгу мы служить тебе готовы;

Награда нам не деньги, а успех.

Но случая подобного ни разу

Никто из нас не встретил.

Воротись

К нему скорей. Блюди его; науку

Всю истощи свою! Во что б ни стало

Спаси его! Скажи другим: пределов

Не будет благодарности моей!

Ступай, ступай!

Ужели нас Господь

Еще накажет этою потерей!

Он то звено, которым вновь связал бы

Я древнюю, расторгнутую цепь

Меж Западом и русскою державой!

Через него ей возвратил бы море

Варяжское! Что Ярослав стяжал,

Что под чужим мы игом потеряли —

Без боя то, без спора возвратил бы

Я вновь Руси! Со смертию его

Все рушится. А Ксения моя!

Чем чистая душа ее виновна,

Что преступленье некогда свершил

Ее отец? Ты, бедная! Легко

Жилось тебе, и понаслышке только

Ты ведала о горестях людских.

Ужели их на деле испытать

Так рано ты осуждена? Ужели

Все беды съединятся, чтобы разом

На нас упасть? Здесь умирает зять,

А там растет тот враг непостижимый —

Моя вина, которой утвердить

Навеки я хотел работу жизни,

Она ж тяжелой рушится скалой

На здание мое!

Великий царь…

Какую новую беду еще

Ты мне принес?

То не беда, а дерзость,

Великий государь; к тебе писать

Осмелился тот вор…

Подай сюда,

Вид царской грамоты имеет сверток;

И царская привешена печать…

Искусно все подделано. Прочти!

«Великий князь и царь всея Русии

Димитрий Иоаннович, тебе,

Борису Годунову! От ножа

Быв твоего избавлены чудесно,

Идем воссесть на царский наш престол

И суд держать великий над тобою.

И казни злой тебе не миновать,

Когда приимем наши государства.

Но если ты, свою познавши мерзость,

До нашего прихода с головы,

Со скверный своея, сам сложишь

Наш воровски похищенный венец,

И в схиму облечешься, и смиренно

Во монастырь оплакивать свой грех

Затворишься, — мы, в жалости души,

Тебя на казнь не обречем, но милость

Тебе, Борису, царскую мы нашу

Тогда явим. Путивль, осьмого марта».

Тебя кручинит этот дерзкий лист?

Не оттого, что после всех трудов

И напряженья целой жизни тяжко

Лишиться было б мне венца! Всегда

Я был готов судьбы удары встретить.

Но если он мне милость предлагает,

Рассчитывать он должен, что вся Русь

Отпасть готова от меня! И он,

Быть может, прав. Те самые, кто слезно

Меня взойти молили на престол,

Они ж теперь, без нуды и без боя,

Ему предать меня спешат! И здесь,

Здесь, на Москве, покорные наружно,

В душе врагу усердствуют они!

А что я сделал для земли, что я

Для государства сделал — то забыто!

Мне это горько.

Государь, что может

Тот наглый вор?..

Таким его считал я,

Таким считать велит его рассудок —

Но после всех невзгод моих невольно

Сомнения рождаются во мне.

Свидетеля мне надо, кто бы видел

Димитрия умершим!

Но царица

Созналася…

Сознание ее

Могло испугом вынуждено быть.

Я ведаю, что было покушенье,

Но знать хочу: была ли смерть?

Его

Василий Шуйский мертвым видел…

Шуйский!

Могу ли верить я ему?

Тогда

Вели призвать Андрея Клешнина.

Он схиму принял, Богу отдался,

Он не солжет.

Послать за ним! Но тайно

Пусть он придет. И говорить ни с кем

Чтобы не смел!

Великий государь,

Врачи тебе прислали повестить:

Отходит королевич!

Боже правый!

Нет никого — войди, сестра!

Как мне

Наедине с тобою быть хотелось!

Что ты узнал о нем?

Не допустили

Меня к нему; но я у двери слушал:

Тебя зовет с собою громко он

В Норвегию и то же обвиненье

Твердит о нашем об отце…

Ужасный,

Ужасный бред!

Бред, говоришь ты?

Как?

Ты думаешь, он вправду верит?

Ксенья,

Когда б одно лишь это мог я думать!

Но что ж еще?

Нет, нет, об этом знать

Ты не должна! Не спрашивай меня!

Брат, слышишь?

Что?

На половине той

Забегали!..

Отец идет сюда…

Мне страшно, Федор!

Ксения моя…

Отец, что там случилось?

Будь тверда —

Крепися, Ксенья!

Пощади ее!

Да, я тверда! Я все могу услышать —

Надежды нет? Нет никакой? Скажи!

Все кончено!

Ксения шатается и падает.

Господь с тобою, Ксенья!

Что, долго ли до смены?

Чай, устал?

Нет, жутко как-то.

Да и мне, признаться,

Не по сердцу в палате этой. Все

Как будто ходит кто-то. Поглядишь —

Нет никого!

Ну, Бог с тобой! Не к ночи

Об этом речь.

Часок еще, пожалуй,

Стоять придется.

То-то. А ей-Богу,

Двойную смену на дворе бы лучше

Я простоял!

Вишь, сам заводишь речь!

Нет, чур меня! О чем-нибудь другом

Заговорим. Заметил ты сегодня,

Как пасмурен был царь?

И впрямь, он был

Еще мрачней, чем эти дни.

Кручина…

Да, есть о чем. А говорят, Басманов

Того разбил недавно вора.

Что же

Все мрачен царь? Не верит, что ли?

Лик-то

Как страшен стал!

Глядит и не глядит…

Я б не хотел теперь его увидеть!

Избави Бог!

Постой — ты слышал?

Что?

Дверь скрыпнула!..

Ну, ври себе!

Шаги!..

И впрямь шаги…

То из покоев царских

Сюда идут… Все ближе…

Кто идет?

Молчи, молчи! Он сам!

«Убит, но жив»!

Меня с одра все тот же призрак гонит.

Даны часы покоя всякой твари;

Растение и то покой находит,

В росе купая пыльные листы!

Так быть нельзя. Чтобы вести борьбу,

Я разумом владеть свободным должен.

Мне нужен сон. Не может без наклада

Никто вращать в себе и день и ночь

Все ту же мысль. И жернов изотрется,

Кружась без отдыха… «Убит, но жив»!

Я совершил без пользы преступленье!

Проклятья даром на себя навлек!

Когда судьбой так был обманут я —

Когда он жив — зачем же я, как Каин,

Брожу теперь? Безвинностью моей

Я заплатил за эту смерть — душою

Ее купил! Я требую, чтоб торг

Исполнен был! Я честно отдал плату —

Так пусть же мой противник вправду сгинет

Иль пусть опять безвинен буду я!

Куда зашел я? Это тот престол,

Где, в день венчанья моего, я в блеске

Невиданном дотоле восседал!

Он мой еще. С помазанной главы

Тень не сорвет венца!

Престол мой занят!

Нет, это там играет лунный луч!..

Безумный бред! Все та же мысль! Рожденье

Бессонницы! Но нет — я точно вижу —

Вновь что-то там колеблется, как дым,—

Сгущается — и образом стать хочет!

Ты — ты! Я знаю, чем ты хочешь стать,—

Сгинь! Пропади!

Святая сила с нами!

Помилуй Бог нас!

Кто здесь говорит?

Кто вы? Зачем вы здесь? Как смели вы

Подслушивать?

Великий государь,

Наряжены мы терем караулить!..

Вы на часах? Так где же ваши очи?

Смотри туда! Что на престоле там?

Царь-государь… я ничего не вижу!..

Так подойди ж и бердышем своим

Ударь в престол! Чего дрожишь? Иди —

Ударь в престол!

Часовой подходит к престолу.

Стой! Воротись — не надо!

Я над тобой смеялся! Разве ты

Не видишь, трус, что это месяц светит

Так от окна? Тебе и невесть что

Почудилось?.. Смотрите же вы оба:

О том, что здесь вы слышали сейчас

Иль видели, — молчать под смертной казнью!

Вы знаете меня!

Кто там?

То я,

Великий государь! Тебя ищу я…

Кто право дал тебе за мной следить?

Андрей Клешнин, по твоему веленью,

К тебе пришел.

Ступайте оба прочь!

Никто не видел Клешнина?

Никто.

По тайному крыльцу его я в терем

Сам проводил.

Впусти его!

Под схимой

Он от мирских укрылся треволнений,

А я, как грозный некогда Иван,

Без отдыха мятусь. Как он, средь ночи

Жду схимника, чтобы сомненье мне

Он разрешил. И как при нем, так ныне

При мне грозит Русии распаденье!

Ужель судьба минувшие те дни

Над нею повторяет? Или в двадцать

Протекших лет не двинулся я с места?

И что я прожил, был пустой лишь сон?

Сдается мне, я шел, все шел вперед

И мнил пройти великое пространство,

Но только круг огромный очертил

И, утомлен, на то ж вернулся место,

Откуда шел. Лишь имена сменились,

Преграда та ж осталась предо мной —

Противник жив — венец мой лишь насмешка,

А истина — злодейство есть мое —

И за него проклятья!

Это ты?

Я сам. Зачем меня ты потревожил?

Спокойно не дал умереть? В чем дело?

Давно с тобою не видались мы.

И лучше бы нам вовсе не видаться.

Ты нужен мне.

Еще? Кого зарезать

Задумал ты?

Твоя не в пору дерзость,

Ее терпеть я не хочу!

А я

Хочу быть дерзок. Или, мнишь ты, после

Того, что я видаю по ночам,

Ты страшен мне?

Оставь обычай свой.

Дай мне ответ по правде: в Углич ты

На розыск тот посылан с Шуйским был,

Дай мне ответ — и царствием небесным

Мне поклянись: убит иль нет Димитрий?

Убит ли он? Дивлюся я тебе.

Или мою не разглядел ты схиму?

Так посмотри же на мое лицо!

Зачем бы я постился столько лет?

Зачем бы я носил вериги эти?

Зачем живой зарылся б в землю я,

Когда б убит он не был?

Ты его

Сам видел мертвым?

Будь спокоен. Мы

Его убийц названье не украли —

Оно, по праву, наше: на гортани

Зияет рана в целую ладонь!

И не было подмена?

Нет. Когда бы

Его черты забыть я мог — мне их

Мои бы сны напомнили…

Кто ж тот,

Кто называет Дмитрием себя?

Почем мне знать! Дух, может быть, иль хуже,

Но говорить с тобой об этом ночью

Я не хочу. Об эту пору чуток

Бывает тот!

Андрей…

Забудь Андрея!

Четырнадцать уж лет в болоте черти

Играют им. Брат Левкий пред тобой.

Постригся ты, но схима не смирила

Твой злобный дух. Не кротостию речь

Твоя звучит.

Не в кротости спасенье.

Ты мягко стлал, но не помог себе

Медовой речью в горькую годину.

Не помогли и казни. Над тобой

Проклятье Божье. Мерзость ты свою

Познай, как я; прими такую ж схиму;

Сложи венец; молися и постись;

Заприся в келье…

Русскою землею,

Блюсти ее, на царство я избран!

В невзгоды час с престола моего

Я не сойду, как скоморох с подмосток!

С мечом в руках, не с четками, я встречу

Врага земли!

Земля тебя клянет!

А враг у нас с тобой один: оружью

Он твоему смеется! С ним сразиться

Ты можешь, только павши ниц во прах

Перед крестом!

Когда придет мой час,

Я принесу за грех мой покаянье.

Теперь грозу я должен встретить. Если

Тебе еще что ведомо в сем деле,

Скажи мне все!

Я все тебе сказал.

Убийца ты. Волхвы тебе когда-то

Семь лет царенья предсказали. Близок

Твой смертный час. Прости — я ухожу.

От инока от Левкия прими

Благословенье днесь.

Перед твоей

Священною склоняюся я схимой —

Не пред тобой, монах!

Лобзай же руку,

Благословляющую тя!

Твою?

Она в крови? Так что ж? Ты разве чище?

Сложи венец!

С судьбой бороться буду

Я до конца!

Так умирай как пес!

Что государь? Каков он?

До рассвета

В постелю не ложился. Все ходил

По-прежнему и сам с собою все

Как будто разговаривал.

Басманов

Сей ночью прибыл; о своей победе

Царю отчет привез он. Царь его

Не принимал?

Нет. Грамоту к себе

Потребовал; прочтя, перекрестился,

Ему ж велел быть к лобному столу.

И лег в постель?

Лег, только ненадолго;

Чрез краткий час встал снова и велел

Царевича позвать; а нам дал строгий

Запрет за два покоя никого

К ним не пускать.

Они доселе вместе?

Досель… Но вот, кажись, идут!

Уйдем!

Мы трудные с тобою времена

Проходим, сын. Предвидеть мы не можем,

Какой борьба приимет оборот

С врагом Руси. Мои слабеют силы;

Престол мой нов; опасна смерть моя

Для нашего теперь была бы рода;

Предупредить волненья мы должны.

Я положил: торжественною клятвой

Связать бояр в их верности тебе.

Сегодня, сын, тебя венчать на царство

Я положил!

Отец, помилуй! Как?

В тот самый день, когда ты честь воздать

Басманову за славную победу

Готовишься?

Изменчива судьба.

Мы на лету ее всечасно ласку

Ловить должны. Усердье к нам людей

С ней заодно. Сегодня прежним блеском

Мой светит скиптр. В Бориса счастье снова

Поверили. Сегодня уклониться

От царской воли никому не может

И в мысль войти. Но знаем ли мы, что

Нас завтра ждет? Я на обеде царском

От всех бояр хочу тебе присяги

Потребовать.

Прошу тебя, отец,

Уволь меня!

Приять венец русийский

Назначен ты в тот самый час, когда

На царство я взведен был Земской думой.

Себе и роду своему престол

Упрочить ты обязан.

Нет, отец!

Я не могу — уволь меня!

Сын Федор,

Что значит это?

Не гневись, отец,—

Венчаться не могу я! На престол —

Я не имею права!

Как?

Отец,

Прости меня! Ты борешься упорно —

Я ж не уверен, что противник твой —

Не истинный Димитрий!

Не уверен?

Ты, Федор, — ты?

Я углицкое дело

Читал, отец, и Шуйского тот розыск.

Бессовестно допрос был учинен!

Отыскивать не так бы должен правду,

Кто б искренно хотел ее узнать!

Но правда та мне ведома!

Ты мог

Обманут быть!

Нет, не был я обманут!

От Шуйского лишь углицкое дело

Ты то узнал!

Я прежде знал его!

Ты?

Я!

Отец! Как мог его ты знать?

Когда тебе улики дам я в руки,

Что Дмитрий мертв…

Как? У тебя иные

Улики есть, чем те, что собрал Шуйский?

Иные — да!

И ты доселе их

Не предъявил?

Я их не предъявлю!

Мне на слово поверить должен ты!

Димитрий мертв!

Нет, прежде не поверю,

Чем сам увижу те улики!

Ты —

Их требуешь? Ты хочешь их, сын Федор?

Так знай же все!

Нет, нет, отец! Молчи!

Поверил я! Не говори ни слова —

Поверил я!

Недолго мне осталось

На свете жить. Земли мне русской слава,

Свидетель Бог, была дороже власти.

Но, вижу я, на мне благословенья

Быть не могло.

Нет, нет! Оно не может

Быть на тебе!

Ты чист и бел. Тебя

От прикасанья зла предохранить

Мне удалось. Господь твою державу

Благословит.

О, если б не пришлось мне

Ее принять!

Неизлечим недуг

Душевный мой. Он разрушает тело —

И быстро я, усильям вопреки,

Иду к концу. В страданье человек

Бывает слаб. Мне ведать тяжело,

Что все меня клянут… Услышать слово

Приветное я был бы рад…

Нам не везет!

Победу над собою

Мы празднуем!

Неволей торжествуем!

Да полно, так ли плохо? Ведь виной

В победе этой лишь один Басманов;

Не будь его, Димитрий смял бы нас!

Он нас и смял. Уж наши отступали,

Как враг того Басманова принес.

Окрысился, уперся — а к нему

Как раз на помощь немцы подоспели.

Проклятые!

Какое горе им!

Борису присягали, за Бориса

Кладут живот!

Басманов за него же!

А то небось за нас? Собака знает,

Чей ела корм!

О чем, бояре, вы?

Да все о том же, князь Василь Иваныч,

О радости великой.

Как бы только

Не горевать пришлося нам! Мне пишут:

Он вновь собрать успел свои дружины,

К нему идет подмога от Литвы,

А Роща-Долгорукий со Змеевым

Передались ему; Мосальский также

И Татев тож!

Ты шутишь, князь?

Ей-Богу.

Царь ведает?

Зачем его тревожить?

Пожалуй, пир сегодняшний та весть

Испортила б.

Ну, слава Богу! Лишь бы

Басманова царь не послал опять!

Нет, нет, зачем! Нельзя нам на Москве

Быть без него!

Признайся, князь Василий,

Ведь это ты царя-то надоумил

Басманова призвать?

А кто ж еще?

Ведь он себе награду заслужил!

Хитер же ты!

Ну, где уж нам хитрить!

А вот и он!

Челом, боярин Петр

Феодорыч, тебе от всей от Думы!

Утешил нас, ей-Богу-ну! А то

И батюшке-царю кручинно стало;

Как с вором, мол, не справиться-то с тем,

С расстригою!

Навряд ли он расстрига.

Расстрига, нет ли — тот же вор. Теперь,

Чай, не начнет!

Нет, князь Василь Иваныч,

Боюсь, начнет. Хоть он и вор, а удаль

Нам показал свою. И любо видеть,

Как рубится! В беде не унывает:

Когда его войска погнали мы,

Последний он, и шаг за шагом только

Нам уступил. Так, говорят, косматый,

Осиленный ловцами, покидает

Добычу лев!

Да ты, никак, боярин,

Не в шутку хвалишь вора!

Не таюсь,

Мне по сердцу и вражая отвага!

А за твою тебе сегодня царь

Воздаст почет!

Храни его Господь!

Но лучше бы меня теперь у войска

Оставил он. Не надо б дать врагу

Опомниться.

И без тебя, боярин,

Его добьют. Ты ж для совета нам

Здесь надобен.

Недаром государь

Пожаловал тебя в бояре. Будешь

Нас разуму учить!

Нам будешь в Думе

Указывать!

Боюся, не сумею

Вам быть под стать.

Мы славимся породой,

А ты умом!

Кто чем богат!

Боярин

Петр Федорыч! Великий государь,

До своего до царского прихода,

Мне приказал приветствовать тебя

И эту шубу, с своего плеча,

Прислал тебе в подарок!

С царской лаской!

Стольники надевают на него шубу.

Не заслужил я милости великой!

То лишь почин. Угодно государю

Тебе такие почести воздать,

Каких еще он никому доселе

Не воздавал!

Мое взыграло сердце!

Кому ж и честь, когда не воеводе,

Что от врага лютейшего вконец

Избавил нас!

Но успокой, родимый,

Скажи, Семен Никитич, правда ль: ночью

Недужил царь?

Нет, миловал Господь,

Одна была усталость.

Богу слава!

И то сказать, ни день ни ночь покоя

Нет милости его. Зато теперь

Он от хлопот уж может отдохнуть!

Как бледен он!

Мертвец!

Боярин Петр

Феодорыч!

За доблесть за твою,

За славную за службу и за кровь —

Прими от нас великий наш поклон

И от земли русийской челобитье!

Великий царь! За малую ты службу

Чрез меру мне сегодня воздаешь!

Дозволь мне, царь, вернуться к войску. Там,

Быть может, мне твою удастся милость

И вправду заслужить!

Пожди еще.

Тяжелое принудило нас время

Быть строгими. Москва все эти дни

Опал довольно видела и казней.

Она должна увидеть на тебе,

Как верных слуг, за правду их, умеет

Царь награждать. Садись со мною рядом.

Мне на царевну Ксенью жаль смотреть,

Вошла в палату, на ногах едва

По женихе тоскует.

Чай, нелегко сидеть в алмазах ей

Да в жемчуге, когда на сердце смерть!

Царевич также невесел.

А царь-то!

Не в радостный ты час к нам прибыл, Петр.

Семейное меня постигло горе,

Затем порой задумчив я кажусь;

Но славная твоя победа нас

Оправила.

Великий государь,

Дай Бог тебе веселья и здоровья

И всех врагов под ноги покорить!

Мы похоронный точно пир справляем.

Смотри, как он веселым хочет быть,

А сам не свой!

Ему недуг, быть может,

Невмоготу.

Кабы да тот недуг

Нам впрок пошел! Царевны Ксеньи жаль.

Да, жаль ее.

Что с братом и с сестрой

Мы сделаем, когда на царство тот

Пожалует?

Царевна Ксенья, встань

И дорогому гостю поднеси

Заздравную стопу!

Уважь, боярин!

Во здравие царя и государя!

Во здравие царя и государя!

Во здравие боярина Петра

Басманова! Пусть долго он живет,

На образец другим, земле на славу,

Врагам на страх!

Во здравие его

И много лет!

Да славится вовеки

Святая Русь и да погибнут все

Ее враги!

Анафема врагам!

Семь лет прошло, что я земли русийской

Приял венец. Господня благодать

Была над ней — доколь, подобно язве

Египетской, тот не явился враг,

Над ним же мы победу торжествуем.

Час недалек, когда, проклятый Богом,

Он на земле достойную себе

Приимет мзду. Господь дела карает

Неправые; в сердцах читает он,

И суд его, как громовая туча,

Всегда висит над головою тех,

Что злое в сердце держат умышленье.

Бояре все! Что заслужили б те,

Что, сидя здесь, за царскою трапезой,

В душе своей усердствовали б тайно

Разбитому Басмановым врагу?

Помилуй, царь!

Моей бы ждали смерти,

Чтоб перейти к тому, лихому вору,

Наследника ж хотели б моего

Ему предать?

Царь-государь, помилуй!

Возможно ли! — И в мысль то не вместится! —

Нет между нас предателей!

Пусть встанет,

Кто верен мне!

Мы все тебе верны!

Что, встал небось?

А ты-то?

Поневоле

Подымешься. Не выдать же себя!

Клянитесь мне, что будете служить

Феодору по вере и по правде!

Клянемся, царь!

Что будете его

Оберегать до смерти и до крови,

Когда меня не станет!

Все клянемся!

Клянитесь мне, что, если между вас

Кто-либо держит злобу на меня,

Он злобы той на сына не захочет

Перенести!

Во всем тебе клянемся!

Уж положися на своих рабов,

Царь-батюшка!

В соборе вашу клятву

Вы целованьем крестным утвердите.

Мы в животе и смерти не вольны —

Я Федора хочу еще при жизни

Моей венчать. От младости он мной

Наставлен был в науке государевой.

Господь ему превыше лет его

Дал светлый ум, и с духом твердым кротость

В нем сочетал, и правоты любовь,

Нетронутую мудрствованьем ложным,

В него вложил. Его царенье будет

На радость вам, на славу всей земле!

Чего я сделать не успел для царства —

То он свершит —

и за него теперь

Заздравный сей я кубок подымаю!

Да здравствует царевич! Много лет

Царевичу Феодору!

Что с ним?

Шатается!

Басманов…

Государь!

Отец! Отец!