Том 2. Проза. Переводы

<ВОКРУГ «ПУТЕШЕСТВИЯ В АРМЕНИЮ. >{*}

Жизнь на всяком острове — будь то Мальта, Святая Елена или Мадера — протекает в благородном ожиданье <...> Ушная раковина истончается и получает новый завиток, [в беседах мы обнаруживаем больше снисходительности и терпимости к чужому мнению, все вместе оказываются посвященными в мальтийский орден скуки и рассматривают друг друга с чуть глуповатой вежливостью, как на вернисаже.

Даже книги передаются из рук в руки бережнее, [[бережно, как]] <чем> стеклянная палочка градусника на даче...]

[При этом местность обнажена]

А ночью можно видеть, как фары автомобилей, [пересекающих] [обозначающих достойное Рима севанское плато], пожирающих проложенное с римской твердостью шоссе [выплясывают по зигзагам шоссе, рассекающего севанское плато], пляшут по зигзагам его огоньками святого Эльма.

Хоровое пенье, этот бич советских домов отдыха, совершенно отсутствовало на Севане. Древнему армянскому народу претит бесшабашная песня с ее фальшивым былинным размахом, заключенным в бутылку казенного образца.

[Днем этот удивительный безлесый, математически лысый]

На мой взгляд, армянские могилы напоминают рыжие футляры от швейных машин Зингера.

Молодежь звала купаться всех жизнелюбивых. [Томная дама яростно читала, лежа в парусиновом кресле, одну из великих книг нашей москвошвейной литературы]

[на весь этот завхозно-утробный мирок с тощими деревьями, институтским <нрзб.>, с бамбуковой мебелью]

[когда пронесся]

Люди заметались по острову, гордые сознанием [совершившегося] непоправимого несчастья. [В минуту страха мужчину тошнит, как беременную женщину] [Тощий] Непрочитанная газета загремела жестью в руках. [Институтская <нрзб.> погрузилась в карболовый раствор катастрофы] Остров затошнило, как беременную женщину.

Казалось, он прорвал тесемку старта [Нижняя губа его дрожала. И он был]

Там же на острове Севане учительница Анаида Худавердьян вызвалась обучить меня армянской грамоте. Ее фигурку заморенной львицы вырезала из бумаги семилетняя девочка: [из] к энергичному платьицу, [из которого торчали руки условные как руки и но<ги>], взятому за основу, были пририсованы жестко условные руки и ноги и еще после минутного раздумья прибавлена неповорачивающаяся голова.

Ненависть к белогвардейцам, презренье к дашнакам и чистая советская ярость одухотворяли Анаиду [Наскучив беспартийностью и отсталостью] [эта] [чувствуя себя рядовой] [красную солдатку, бросившую мужа-комсомольца, потому что он был] Смелая и понятливая, красной солдаткой бросила мужа-комсомольца, плохого товарища, воспитывала двух разбойников, Рачика и Хачика, то и дело поднимавших на нее свои кулачки.

К Пут[ешествию] в Армению

[Семью молодого Сагателляна-племянника]

[То был армянский Несчастливцев Кигень Аспагранович. Молодой племянник Сагателлян. [[В]] Уже пожилой мужчина, получивший военно-медицинское образование в Петербурге — и оробевший ог голоса хриплой бабки — кладбищенск<ой> [[парки]] — родины своей; оглохший от [[ее]] картавого кашля ее честнейших в мире городов; [[навсегда перепуганный]] навсегда перепуганный глазастостью и беременностью женщин, львиным напором хлебных, виноградных и водопроводных очередей.

Кто он? Прирожденный вдовец — при живой жене. Чья-то сильная и властная рука еще давным-давно содрала с него воротничок и галстук.

И было в нем что-то от человека, застигнутого врасплох посещением начальника или родственника и только что перед тем стиравшего носки под краном в холодной воде...

Казалось, и жена ему говорит: «Ну какой ты муж, — ты вдовец»,

Молодой племянник Сагателлян являл собой пример чистокровной [[и полной и трогательной]] мужской растерянности. Его мучила собственная шея. Там, где у людей воротничок и галстук, у него было какое-то стыдливое место... То был мужчина, беременный сознанием своей вины перед женой и детьми...

С каждым встречным он заговаривал с той отчаянной, напропалую заискивающей откровенностью, с какой у нас в России говорят лишь ночью в вагонах.]

Первый урок армянского языка я получил у девушки по имени Марго Вартаньян. [Она была единственной дочерью важного [[заграничного]] ученого армянина, — и, как мне показалось, консула, близкого к меценатствующим [[национальным]] кругам] [Она была единственной дочерью важного [[заграничного]] ученого армянина. Отец ее [[энтузиаст]] составил [[историческую]] карту Великой Армении в V веке и [[и наблюдал за подозрительной щедростью американцев]] вел переговоры с подозрительно щедрыми американцами из общества АРА. В начале советизации он [[был]] состоял советским комиссаром в Эчмиадзине. По словам Марго, последний католикос — ленивый и жирный мужик — кормился одними цыплятами, а в последние годы читал только биографии великих людей.] Отец ее был важный заграничный армянин, — и, как мне показалось, консул [заграничных меценатствующих] сочувствующих советскому строительству с национальной точки зрения буржуазных кругов. О священничестве, богатстве и правительстве Марго говорила с [удивлением швейцарской] наивным ужасом пансионерки.

В образцовой квартире Вартаньянов электрический чайник и [розовый] шербет из лепестков роз тесно соприкасался с комсомольской учебой.

Даже свой [хрупкий, швейцарский туберкулез] не долеченный в Швейцарии туберкулез бедняжка Марго [растила в Армении, как драгоценный тепличный цветок] остановила пылью эриванских улиц: «дома умирать нельзя!».

Она руководила пионерами, кажется, и хорошо владела [изученным после итальянского с прочими языками] наречием бузы и шамовки.

Бывая у Вартаньянов [часто встречался с человеком форменного габсбургского типа] неизменно сталкивался с другом ее отца — обладателем столь изумительного габсбургского профиля, что хотелось спросить его, как делишки святой инквизиции.

В общем, я ничему не научился у древне-комсомольской царевны. Мало того, что она лишена была всяких педагогических способностей, Марго наотрез не понимала [таинственной прелести] таинственности и священной красоты родного языка.

Урок, заметанный на живую нитку любезностей, длился не более получаса. <нрзб.> Донимала жара. Коридорные метались по всей гостинице и ревели, как орангутанги. Помнится, мы складывали фразу: «Муж и жена приехали в гостиницу».

Женские губы, прекрасные в болтовне и скороговорке, не могут дать настоящего понятия о…….

Никто не посылал меня в Армению, как, скажем, граф Паскевич грибоедовского [чиновника] немца и просвещеннейшего из чиновников Шопена (см. его «Камеральное описание Армении»; сочинение, достойное похвалы самого Гете).

Выправив себе кой-какие бумажонки, к которым [в душе] по совести и не мог относиться иначе, как к липовым, я [приехал в мае 1930 года] выбрался с соломенной корзинкой в Эривань в мае 30-го года [в чужую страну, чтобы пощупать глазами ее [[электростанции]] города и могилы, набраться звуков ее речи и подышать ее труднейшим и благороднейшим историческим воздухом].

Везде и всюду, куда бы я ни [приходил] проникал, я встречал твердую волю и руку большевистской партии. [,которая и для Армении стала] [Советская власть] Социалистическое строительство становится для Армении как бы второй природой.

Но глаз мой, [жадный] [падкий до всего странного, [[случайного]] мимолетного и скоротечного] улавливал в путешествии лишь светоносную дрожь [случайностей], растительный орнамент [действительности, анекдотический узор].

[По справедливости, я уподобился озорнику-мальчишке, который забрался в важное место с [[побитым]] карманным зеркальцем в руках, [[когда он весело хитрит и наводит им куда ни вздумается]] [[хитрит и пускает направо и налево]]...]

Неужели я подобен сорванцу, который вертит в руках карманное зеркальце и наводит всюду, куда не следует, солнечных зайчиков?

Внизу по улице Абовьяна шли пионеры со всего города — маршем гладиаторов.

Они шли с боевыми интервалами по три в ряд, под бравурные звуки фанфар. Армянские мальчики и юноши, коротконогие, усатые, с широчайшими плечами борцов. Они шли какой-то вздрагивающей берцовой походкой.

[Нельзя кормить читателя одними трюфелями! В конце концов он рассердится и пошлет вас к черту! Но еще в меньшей степени можно его удовлетворить деревянными сырами нашей [[кегельбанной]] доброкачественной литературы.

По-моему, даже пустой шелковичный кокон много лучше деревянного сыра... [[Давайте почувствуем, что предметы не кегельбаны!]] Выводы делайте сами.]

Это был гребень моих занятий арменистикой — год спустя после возвращения из Эривани — [печальная] глухонемая пора, о которой я должен теперь рассказать, еще через год [в этой] [и опять весной] [и снова к весне] — и снова в Москве и весной.

Москва подобрела: город [был] чудный, подробный, дробный, с множественным и сложным [зреньем], как устройство [глаза у комнатной мухи] мушиного глаза, зреньем.

Что мы видим? Утром — кусок земляничного мыла, днем, —

В январе мне стукнуло 40 лет. Я вступил в возраст ребра и беса. Постоянные поиски пристанища и неудовлетворенный голод мысли.

Я сейчас нехорошо живу. Я живу, не совершенствуя себя, а выжимая из себя какие-то дожимки и остатки.

Эта случайная фраза вырвалась у меня однажды вечером после ужасного бестолкового дня вместо всякого так называемого «творчества».

Для Нади.

Ан. В. Л., подняв на меня скорбное мясистое личико измученного в приказах посольского дьяка, собрав всю елейную невинность и всю заморскую убедительность москвича, побывавшего в Индии, вздев воронью бороденку...

К тому же легкость вторглась и в мою жизнь, — как всегда сухую и беспорядочную и представляющуюся мне щекочущим ожиданьем какой-то беспроигрышной лотереи, где я мог вынуть все что угодно, — кусок земляничного мыла, сиденье в архиве в палатах первопечатника или вожделенное путешествие в Армению, о котором я не переставал мечтать.

Хозяин моей временной квартиры, молодой белокурый юрисконсульт, врывался по вечерам к себе домой, схватывал с вешалки резиновое пальто и ночью улетал на «юнкерсе» то в Харьков, то в Ростов.

Его нераспечатанная корреспонденция валялась по неделям на неумытых подоконниках и столах.

Постель этого постоянно отсутствующего человека была покрыта украинским ковриком и подколота булавками.

Вернувшись, он лишь потряхивал белокурой головой и ничего не рассказывал о полете.

[Соседи мои по квартире были трудящиеся довольно сурового закала. Мужчины умывались в сетчатых майках под краном. Женщины туго накачивали примуса, и все они яростно контролировали друг друга в соблюдении правил коммунального общежития]. Бог отказал этим людям в приветливости, которая все-таки украшает жизнь...

[Вряд ли эти люди были достойными носителями труда — энергии, которая спасает нашу страну]

Им не был чужд и культ умерших, и даже некоторое уважение к отсутствующим. [Мы напоминаем и тех и других].

[Ежики, проборы, височки, капустные прически и бороды]

[Табаки на дворике торчали как восклицательные знаки. Цветы стояли, прикуривая друг у друга по старинному знакомству. Между клумбами был неприкосновенный воздух, свято принадлежавший небольшому жакту. Дворик был проходной. Его любили почтальоны и мусорщики. И меня допекала его подноготная с конюшнями, сарайчиками и двумя престарелыми черствыми липами, давно состоявшими на коричневой пенсии [[давно вышедшими из зеленого возраста на коричневую пенсию]]. Их кроны давно отшумели.

Старость ударила в них казнящей молнией.]

Приближался день отъезда. Кузин купил дьявольски дорогой чемодан, заказал плацкарту на Эривань через фисташковый Тифлис.

Я навсегда запомнил картину семейного пиршества у К.: дары московских гастрономов на сдвинутых столах, бледно-розовую, как испуганная невеста, семгу (кто-то из присутствующих сравнил ее жемчужный жир с жиром чайки), зернистую икру, черную, как масло, употребляемое типографским чертом, если такой существует.

Разлука — младшая сестра смерти. Для того, кто уважает судьбу, — есть в проводах зловеще-свадебное оживленье.

Семья его уважала резоны судьбы и в проводы вкладывала зловеще-свадебное оживленье. А тут еще примешался день рожденья... Я подошел кстарухе К., тихой как моль, и сказал ей несколько лестных слов по поводу сына. Счастье и молодость собравшихся почти пугали ее... Все старались ее не беспокоить.

[Коричневая плиточная московская ночь... Липы пахнут дешевыми духами.]

[Ситцевая роскошь полевых цветов смотрела из умывальных кувшинов. Сердце радовалось их демократичной азбучной прелести.]

[Сколько раз за ними нагибались с веселыми восклицаниями, столько раз они отрабатывали в кувшине — колокольчиками, лапочками, львиной зевотой.]

Цветы — великий народ и насквозь грамотный. [Волнующий] Их язык состоит из одних лишь собственных имен и наречий.

Шесть недель, назначенные мне для проживания в Сухуме, я рассматривал как преддверие и своего рода карантин — до вызова в Армению. Комендант по имени Сабуа, ловко скроенный абхазец с ногами танцора и румяным лицом оловянной куклы, отвел мне солнечную мансарду в «доме Орджоникидзе», [который стоит, как гора на горе, вынесен, как на подносе срезанной горы, — так и плывет в море вместе с подносом] <который вынесен> на свободную горную площадку, так что море его обволакивает.

Я быстро и хищно с феодальной яростью осмотрел владения окоема: мне были видны, кроме моря, все кварталы Сухума, с балаганом цирка, казармами...

Там же, в Сухуме, в апреле я принял океаническую весть о смерти Маяковского. Как водяная гора жгутами бьет позвоночник, стеснила дыхание и оставила соленый вкус во рту.

Не потому ли с такой отчетливостью запоминаются места, где нас

Три недели я просидел за столом напротив Безыменского [и так и не разгадал, о чем с ним можно разговаривать].

Однажды, столкнувшись со мной на лестнице, он сообщил мне о смерти Маяковского. Человек устроен наподобие громоотвода. Для таких новостей мы заземляемся, а потому и способны их выдержать. И новость, скатившись на меня в образе Безыменского, ушла куда-то вниз под ступеньки.

Безыменский изобрел интересный способ общаться с людьми при помощи сборной граммофонной пластинки, приноровленной к его настроению.

Наливая себе боржому в стакан, он мурлыкал из «Травиаты». То вдруг огреет из «Риголетто». То расхохочется шаляпинской «Блохой»...

В хороших стихах слышно, как шьются черепные швы, как набирает власти [и чувственной горечи] рот и [воздуха лобные пазухи, как изнашиваются аорты] хозяйничает океанской солью кровь.

«Рост» — оборотень, а не реформатор. Кроме того, он фольклорный дурень, плачущий на свадьбе и смеющийся на похоронах — носить вам не переносить. Недаром мы наиболее бестактны в возрасте, когда у нас ломается голос.

Критики Маяковского имеют к нему такое же отношение, как старуха, лечившая эллинов от паховой грыжи, к Гераклу...

Общество, собравшееся в Сухуме, приняло весть о гибели первозданного поэта с постыдным равнодушием. (Ведь не Шаляпин и не Качалов даже!) В тот же вечер плясали казачка и пели гурьбой у рояля студенческие вихрастые песни.

Как и всегда бывает в дороге, в центре внимания моего встал человек, приглянувшийся просто так — на здоровье...

Я говорю о собирателе абхазских народных песен М. Коваче. Еврей по происхождению и совсем не горец, не кавказец, он обстругал себя в талию, очинил, как карандаш, под головореза.

Глаза у него были очаровательно наглые, со злющинкой, и какие-то крашеные, желтые...

От одного его приближения зазубренные столовые ножи превращались в охотничьи. [Я полюбил его за хвастливую языческую свежесть]

[Мир для него разделялся надвое: абхазцы и женщины. Все прочее — не стоящее и ерша. Ему приводили коротконогих крестьянских лошадей... Эка важность... Было бы седло. Смотрите: он уже прирос к коню, обнял его ляжками — и был таков...]

Абхазские песни удивительно передают верховую езду. Вот копытится высота; лезет в гору и под гору, изворачивается и прямится бесконечная, как дорога, хоровая нота — камертонное бессловесное длинное а-а-а! И на этом ровном многокопытном звуке, усевшись в нем, как в седле, плывет себе запевала, выводя озорную или печально-воинственную мелодию...

Песни, изданные Ковачем, чрезвычайно просто аранжированы. Мне запомнилась одна: музыкальная мельница или дразнилка. [Она, как и все прочие, написана на случай.] Старик в Очемчирах замучил сход: говорил-говорил и кончить не мог.

Ее наиграл для меня на рояле [непривычными] наглыми пальцами этнограф и горец — Ковач.

[В Сухуме меня пронзил древний обряд погребального плача. Шел я под вечер...]

На той же оцепленной розами, никем не заслуженной, блаженной даче [Совсем другое впечатление производил] — грузин, Анатолий К., директор тифлисского национального музея. Губы его были заметаны шелковой ниткой — и после каждого сказанного слова он как бы накладывал на них шов.

Впрочем, никогда не растолковывайте человеку символику его физического облика. Этой бестактности не прощают даже лучшему другу.

С К. — он был крупнейшим радиоспецом у себя на родине — мы ходили в клуб субтропического хозяйства ловить [средиземную] миланскую волну на шестиламповый приемник.

Он смахнул с аппарата какого-то забубенного любителя, из тех, что роются в домашнем белье эфира, вздел наушники с монашеским обручем и сразу — нащупал, выбрал и подал нечто по своему вкусу.

[А вкус у него был горький, миндальный. Раз как-то он сказал: — Бетховен для меня слишком сладок — и осекся...]

Удивительна судьба наших современников, — судьба сынов и пасынков твоих, СССР.

Человека разрабатывают, как тему с вариациями, ловят его на длину волны.

Так, инженер К. сначала принял постриг электротехника, потом распутывал клубок неправды в РКИ, а ныне он заведует грузинской фреской с ее упаси меня боже какими огромными малярийными глазищами.

Уже потом, значительно позже, я разгадал духовную формулу К.

Казалось, [где-то и когда-то] из него выжали целую рощу лимонов. За ним волочилась сама желтуха и малярия. Свою собственную усталость он вычислял во сне. Он не боролся с нею, — но выздоравливал [от нее, как только его о чем-нибудь интересном спрашивали, как только]. Его усталость была лишь скрытой формой энергии.

У него было сонное выражение математика, производящего на память, без доски, многочленный…..

Веки с ячменными наростами………..

В приемной Совнаркома я видел жалобщиков-крестьян. Старики-табаководы в черной домотканой шерсти похожи на французских крестьян-виноделов.

У Нестора Лакобы — главы правительства — движения человека, стреляющего из лука... Это он [привез медвежонка на автомобиле] получил медвежонка в подарок от крестьянского оратора на митинге в Ткварчелах... Слуховая трубка глухого Лакобы воспринимается как символ власти...

[Он убивает кабанов и произносит великолепные]

Абхазцы приходят к марксизму [минуя христианство Смирны, минуя ислам] не через Смирну и не облизав лезвие, а непосредственно от язычества. У них нет исторической перспективы, и Ленин для них первее Адама. Их всего горсточка — 200 000.

[Бывшие князья сидят в черкесках на пристани .. ]

Слава хитрой языческой свежести и шелестящему охотничьему языку — слава!

Художник по своей природе — врач, исцелитель. Но если он никого не врачует, то кому и на что он нужен?

Такая определенность света, такая облизывающаяся дерзость раскраски бывает только на скачках [в которых ты заинтересован всею душою...]. И я начинал понимать, что такое обязательность цвета, старт голубых и оранжевых маек и что цвет не что иное, как чувство старта, окрашенное дистанцией и заключенное в объем...

Каждый дворик, подергивавшийся светотенью, продавали из-под полы.

Посетители передвигаются мелкими церковными шажками.

[В углу на диване сидит москвичка с карими глазами в коротком платье цвета индиго и смотрит на Монэ] Каждая комната имеет свой климат. [Они так отличаются, что глаз, переходя от Гогена к Сезанну, может простудиться. Еще, чего доброго, надует ему ячмень от живописных сквозняков]

В комнате Клода Монэ [и Ренуара] воздух речной. [Входишь в картину по скользким подводным ступеням дачной купальни. Температура 16° по Реомюру... Не заглядывайся, а то вскочат на ладонях янтарные волдыри, как у изнеженного гребца, который ведет против теченья лодку, полную смеха и муслина.]

Назад! Глаз требует ванны. Он разохотился. Он купальщик. Пусть еще раз порадуют его свежие краски Иль-де-Франс………………………

Он учил, как избежать коричневых соусов. [При этом он с живостью француза защищался от врагов. В кратком изложеньи убедительно мелькали бурнусы, красные юбки, шаровары, шелковые пояса и, кажется, еще тыквы и <нрзб.>]

Вероятность……………

...Роскошные плотные сирени Иль-де-Франс, сплющенные из звездочек в пористую, как бы известковую губку, сложившиеся в грозную лепестковую массу; дивные пчелиные сирени, исключившие [из мирового гражданства все чувства] все на свете, кроме дремучих восприятий шмеля, — горели на стене [тысячеглазой] самодышащей купиной, [и были чувственней, лукавей и опасней огненных женщин] более сложные и чувственные, чем женщины.

Что-то шепелявила тень, но ее никто и не слушал. Липки стояли с мелко нарубленной рублевой листвой. Солнечный свет казался мне.... [Всю солнечную казенщину действительности...] В основном — эта широкая и сытая улица барского труда давала все то же движенье, — [катышечки-волны чуть-чуть подсиненных холстов, обгоняемые ситцевыми тенями;] [каменные] ленивые фронтоны дрожали, как холст, и обтекали светом.

Клод Монэ продолжался, от него уже нельзя было уйти...

Венецианцы смеялись, когда Марко Поло рассказывал, что в Китае ходят бумажные деньги. На них купишь разве что во сне. Золото не прилипает к шелковистой бумаге...

[Самый спокойный памятник из всех, какие я видел. Он стоит у Никитских ворот, запеленутый в зернистый гранит. Фигура мыслителя, приговоренного к жизни.]

Мы приближаемся к тайнам органической жизни. Ведь для взрослого человека самое трудное — это переход от мышления неорганического, к которому он приучается в пору своей наивысшей активности, когда мысль является лишь придатком действия, к первообразу мышления органического.

Задача разрешается в радужном чечевичном пространстве в импрессионистской среде, где художники милостью воздуха лепили один мазок в другой, где...

С тех пор, как друзья мои — хотя это слишком громко, я скажу лучше: приятели — вовлекли меня в круг естественнонаучных интересов, в жизни моей образовалась широкая прогалина. Передо мною раскрылся выход в светлое деятельное поле.

Линней ребенком в маленькой средневековой Упсале не мог не заслушиваться объяснений в странствующем зверинце...

Слушатели воспринимали зверя очень просто: он показывает людям фокус [одним только фактом своего существования] в силу своей природы, в силу своего естества. Звери резко разделялись на малоинтересных домашних и заморских. А позади заморских, привозных угадывались и вовсе баснословные, к которым не было ни доступа, ни проезда, ибо их затруднительно было сыскать на какой бы то ни было географической карте.

В темном вестибюле зоологического музея на Никитской улице валяется без призору челюсть кита, напоминающая огромную соху.

Навещая ученых друзей на Никитской и любуясь на эту диковину...

И если Ламарк, Бюффон и Линней окрасили мою зрелость, то я благодарю прожорливого киплингского кита за то, что он пробудил во мне ребяческое изумление перед наукой.

Ламарк чувствует провалы между классами. [Это интервалы эволюционного ряда. Пустоты зияют.] Он слышит синкопы и паузы эволюционного ряда.

Ламарк выплакал глаза в лупу. Его слепота равна глухоте Бетховена...

У Ламарка [умные] басенные звери. Они приспособлены к условиям жизни по Лафонтену. Ноги цапли, шея утки и лебедя, — [все это милая и разумная находчивость покладистой басни]

В эмбриологии нет смысловой ориентации и быть не может.

Самое большее — она способна на эпиграмму.

Я хочу познать свою кость, свою лаву, свое гробовое дно, [как под ним заиграет и магнием и фосфором жизнь, как мне улыбнется она: членистокрылая, пенящаяся, жужжащая]. Выйти к Арарату на каркающую, крошащуюся и харкающую окраину. Упереться всеми [границами] фибрами моего существа в невозможность выбора, в отсутствие всякой свободы. Отказаться добровольно от светлой нелепицы воли и разума. [Если приму, как заслуженное и присносущее, звукоодетость, каменнокровность и твердокаменность, значит, я недаром побывал в Армении]

Если приму как заслуженное и тень от дуба и тень от гроба и твердокаменность членораздельной речи, — как я тогда почувствую современность?

[Что мне она? Пучок восклицаний и междометий! А я для нее живу...]

Для этого-то я и обратился к изучению древнеармянского языка. Структура нашего………….

Усталости мы чувствовать не смели. Солнце печенегов и касогов стояло над нашими головами.

Книг с собой у меня была одна только «Italienische Reise»[1] Гете в кожаном дорожном переплете, гнущемся, как Бедекер...

Вместокодака Гете прихватил с собой в Италию краснощекого художника Книппа, который с биографической точностью копировал по его указанию примечательные ландшафты.

[Тамерланова завоевательная даль стирает всякие обычные понятия о близком и далеком. Горизонт дан в форме герундивума] Едешь и чувствуешь у себя в кармане пригласительный билет к Тамерлану.

<ЧИТАЯ ПАЛЛАСА>{*}

Никому, как Палласу, не удавалось снять с русского ландшафта серую пелену ямщицкой скуки. В ее [мнимой] однообразности, приводившей наших поэтов то в отчаяние, то в унылый восторг, он подсмотрел неслыханное [разнообразие крупиц, материалов, прослоек] богатое жизненное содержание. Паллас — талантливый почвовед. Струистые шпаты и синие глины доходят ему до сердца...

Он испытывает натуральную гордость по случаю морского происхождения бело-желтых симбирских гор и радуется их геологическому дворянству.

Я читаю Палласа с одышкой, не торопясь. Медленно перелистываю акварельные версты. Сижу в почтовой карете с разумным и ласковым путешественником. Чувствую рессоры, пружины и подушки. Вдыхаю запах нагретой солнцем кожи и дегтя. Переваливаюсь на ухабах. Паллас глядит в окошко на волжские увалы. Вот я ворочаюсь, сдавленный баулами. Ключ бежит, вьясь по белому мергелю. [Кремнистые глины... Струистые глины... А в карете-то

Вообразите спутником Палласа не кого иного, как Н. В. Гоголя. Все для него иначе. Как бы они не перегрызлись в дороге. Карета все норовит свернуть на сплошную пахотную землю.]

[Картина огромности России слагается у Палласа из бесконечно малых величин. Ты скажешь: в его почтовую карету впряжены не гоголевские кони, а майские жуки. Не то муравьи ее тащат цугом, с тракта на тракт, с проселка на проселок, от чувашской деревни к винокуренному заводу, от завода — к сернистому ключу, от ключа — к молошной речке, где водятся выдры]

Палласу ведома и симпатична только близь. От близи к близи он вяжет вязь. Крючками и петельками надставляет свой горизонт. Незаметно и плавно в карете, запряженной муравьями, переселяется из округи в округу.

Белыми руками концертмейстера он собирает российские грибы. Сырая замша, гнилой бархат, а разломаешь: внутри Лазурь.

Паллас насвистывает из Моцарта. Мурлычет из Глюка. Кто не любит Генделя, Глюка и Моцарта, тот ни черта не поймет в Палласе.

Вот уж подлинно писатель не для длинных ушей. Телесную круглость и любезность немецкой музыки он перенес на русские равнины. [Он писал не тонко измельченными растительными красками. Он красит и дубит и вываривает природу с красным сандалом. Он вываривает крутиком и смолчугом. Симбирские пашни, березники и киргизские степи — в арзамасском фабричном котле. Он гонит краску из березовых листьев с квасцами — на китайку для нижегородских баб и на синьку для неба]

[Нравы и обычаи, ритуалы, свадебные и похоронные культы, уборы женщин, костюмы, ремеслы и промыслы жителей]

Все, что видит путешественник, — лишь краски и узоры, отпечатанные на холстах земли, на ее полотенцах.

Удивительный был немец этот Паллас. Мне кажется, он умудрился объехать всю Россию от Москвы до Каспия — с большим избалованным сибирским котом на коленях. [Видел метко, записывал остро; был он и географ, и аптекер, и красильщик, и дубильщик, и кожевенник, был ботаник, зоолог, этнограф, написал полезную и прелестную книгу, пахнущую свежекрашеной холстиной и грибами, — а все не стряхивал своего кота с колен и чесал ему глухое с проседью ухо — и так всю дорогу ни разу его не обеспокоил.] Кот, наверно, был глухой, с проседью за ухом.

А ведь его благородие, вздумай он прокатиться еще раз, мог попасть в лапы к Пугачеву. То-то он писал бы ему манифесты на латинском языке или указы по-немецки. Ведь Пугачев жаловал образованных людей. Он бы в жизни Палласа не повесил. В канцелярии Петра Федоровича сидел тоже немец, поручик Шваныч илиШванвич. И строчил: ничего... А потом отсиживался в баньке.

Светлая и объемистая книга Палласа отпечатана на удивительно сухой китайской бумаге. Страницы ее набраны широко и зернисто. Чтение этого натуралиста прекрасно влияет на расположение чувств, выпрямляет глаз и сообщает душе минеральное кварцевое спокойствие.

Физиология чтения еще никем не изучена. Между тем — эта область в корне отличается от библиографии, и надлежит ее относить к явлениям органической природы.

Книга в работе, утвержденная на читательском пюпитре, уподобляется холсту, натянутому на подрамник.

Она еще не продукт читательской энергии, но уже разлом биографии читателя; еще не находка, но уже добыча. Кусок струистого шпата.

Наша память, наш опыт с его провалами, тропы и метафоры наших чувственных ассоциаций достаются ей в обладание бесконтрольное и хищное.

И до чего разнообразны ее военные уловки и хитрости ее хозяйничанья.

Демон чтения вырвался из глубин культуры-опустошительницы.Древние его не знали. В процессе чтения они не искали иллюзию. Аристотель читал бесстрастно. Лучшие из античных писателей были географами. Кто не дерзал путешествовать — тот и не смел писать.

Новая литература предъявила к писателю высотное требование, [к сожалению, плохо соблюдаемое и многократно поруганное] от которого у многих авторов закружилась голова: не смей описывать ничего, в чем так или иначе не отобразилось бы внутреннее состояние твоего духа.

[Итак, авторский замысел вторгается в пережитое.]

Мы читаем книгу, чтобы запомнить, но в том-то и беда, что прочесть книгу можно только припоминая.

Будучи всецело охвачены деятельностью чтения, мы больше всего любуемся своими родовыми свойствами. Испытываем как бы восторг классификации своих возрастов.

Не забывайте, что книгу мы получаем из рук действительности. И Пармская могила Стендаля для известного разряда читателей воняет тухлым прованским маслом [На днях я перечел [[Пармский монастырь]] монахиню Стендаля и готов приписать запах тухлого прованского масла из парижских театральных ресторанов].

Действительность носит сплошной характер.

Соответствующая ей проза, как бы ясно и подробно, как бы деловито и верно она ни составлялась, всегда образует прерывистый ряд.

Но только та проза действительно хороша, которая всей своей системой внедрена в сплошное, хотя его невозможно показать никакими силами и средствами.

Таким образом, прозаический рассказ не что иное, как прерывистый знак непрерывного.

Сплошное наполнение действительности всегда является единственной темой прозы. Но подражание этому сплошняку завело бы прозаическую деятельность в мертвый тупик, потому что [она имеет дело только с интервалами] непрерывность и сплошность нуждаются все в новых и новых толчках-определителях. [Нам нужны приметы непрерывного и сплошного, отнюдь не сама невоспроизводимая материя.]

Безынтервальная характеристика невозможна

Окончательное дотошное описание материи упирается в световой эффект: так называемый эффект Тиндаля (косвенный показатель молекулы в ультрамикроскопе)..., а там все сначала, описывай свет и т. д.

Идеальное описание свелось бы к одной-единственной пан-фразе, в которой сказалось бы все бытие.

[Но речь прозаика никогда не составляется, не складывается, как не подбирается...]

Для прозы важно содержание и место, а не содержание — форма.

Прозаическая форма: синтез.

Смысловые словарные частицы, разбегающиеся по местам.

Неокончательность этого места перебежки. Свобода расстановок. В прозе — всегда «Юрьев день».

<ЛИТЕРАТУРНЫЙ СТИЛЬ ДАРВИНА>{*}

С детства я приучил себя видеть в Дарвине посредственный ум. Его теория казалась мне подозрительно краткой: естественный отбор. Я спрашивал: стоит ли утруждать природу ради столь краткого и невразумительного вывода. Но, познакомившись ближе с [произведениями великого] сочинениями знаменитого натуралиста, я резко изменил эту незрелую оценку.

И вот что сейчас необходимо отметить: Дарвин раз навсегда изгнал красноречие, изгнал риторику, изгнал велеречивость из литературного обихода натуралиста.

[Золотая валюта фактов поддерживает баланс его научных предприятий, совсем как миллион стерлингов в подвале британского банка обеспечивает циркуляцию хозяйства страны.]

Линней [произносил] [говорил с кафедры проповедника. Его систематика служила обедню, умилялась] [умиляясь изящному и целесообразному строению] превозносил изящное и целесообразное строение живых тварей. [Он демонстрировал — во славу и в доказательство разумности творца — всякие всячины, курьезы, редкости и красивости органической природы <...> Бюффон строил свои блестящие трактаты...]

<Ламарк, полный> [погружаясь в] [углубившийся] предчувствия истины и захлебывающийся от отсутствия конкретных подтверждающих ее фактов и материалов (отсюда легенда о его «конкретобоязни»), — прежде всего законодатель.Он говорит как член Конвента. В нем и Сен-Жюст и Робеспьер. Он не столько доказывает, сколько декретирует законы природы.

«Происхождение видов» [имеет форму отчета] ошеломило современников. Книгу читали взасос. Ее успех у читателей был равен успеху гетевского «Вертера». Ясно, что ее приняли как литературное событие, в ней почуяли большую и серьезную новизну формы.

[В противоположность другим] эта книга была рассчитана на завоевание широчайших читательских масс. [Она была прямым продолжением газеты, публицистики, политической статьи]. И ее воспринимали как научную публицистику.

Дарвин всегда обращается к натуралистам по профессии или к широким любительским кругам. У него есть тенденция сделать так называемую «публику», понимая под ней верхушку образованной буржуазии... [Среди множества буржуазных ученых литературный стиль Дарвина....]

Естественнонаучные труды Дарвина, взятые как литературное целое, как громада мысли и стиля, — не что иное, как кипящая жизнью и фактами и бесперебойно пульсирующая газета природы.

Дарвин организует свой материал, как редактор-издатель большого и влиятельного, скажем прямо — политического органа.

Он не один. У него множество сотрудников — корреспондентов, разбросанных по всем графствам, колониям и доминионам Соединенного Королевства, по всем странам земного шара.

«Я раздобыл себе, — говорит он, — все породы (голубей), какие только мог купить или так или иначе заполучить с помощью друзей в разных странах. Особенно я благодарен сэру Эллиоту».

Коневодства, птичники, питомники, оранжереи, пчельники, принадлежащие специалистам, людям самостоятельного и ограниченного опыта, обслуживают Дарвина. Больше того: они оплодотворяют его труд.

Автор благодарит своих добровольных агентов и сотрудников, переписывается с ними, часто ссылается на них.

Солидарность Дарвина с международной любительской верхушкой естествоведов придает его научному стилю теплокровность, самоуверенность, сообщает его аргументации силу дружеского рукопожатия.

[Торговый флаг] великобританского флота реет над страницами его трудов.

Купеческое здравомыслие, чувство инициативы, солидарности, бесстрашие перед конкурентами, самоуверенная и несколько ограниченная жизнерадостность — вот рычаги, движущие его научной изобретательской мыслью.

Но эти факторы в не меньшей степени влияют на стиль и манеру, на деятельную форму его изложения, они напитывают собой и предопределяют литературную структуру его жизненного труда.

Конечно, стиль натуралиста — один из главных ключей к его мировоззрению, так же как глазего, его манера видеть — ключ к его методологии.

«Когда я проникся этими истинами и захотел сообщить их моим ученикам, то понял, что прежде, чем углубляться в детали и в частности, надлежит установить общие принципы касательно всех животных, показать целое»... («Философия зоологии»).

Систематика — гордость и слава линнеевского естествознания — благоприятствовала искусству описаний. Она породила замечательное мастерство детальных и замкнутых в себе созерцательных характеристик. У бездарных кропателей они вырождались в накопление полицейских примет, у художественно одаренных натуралистов расцветали в узор, в миниатюру, кружево.

Самостоятельное мастерство и своеобразное искусство пассивно-созерцательных натуралистических описаний достигли наивысшего расцвета во вторую половину XVIII столетия. Один из самых блестящих примеров этого жанра — «Физическое путешествие по разным провинциям Российской империи», составленное академиком Палласом в 1767 — 69 году.

Здесь барская изощренность и чувствительность глаза, выхоленность и виртуозность описи доведены до предела, до крепостной миниатюры.

«Асиятская козявка (Chrisomela asiatica) величиной с сольтициального жука, а видом кругловатая с шароватою грудью. Стан и ноги с прозеленью золотыя, грудь темнее, голова медного цвета. Твердокрылия гладкия, лоснющиеся, с примесью виолетового цвета черныя. Усы ровныя, передния ноги несколько побольше. Поймана при Индерском озере». Описанная Палласом азиатская козявка костюмирована под китайский придворный театр, под крепостной балет. Натуралист преследует чисто живописные феерические задачи. Он забывает упомянуть анатомическую структуру насекомого.

Ко времени Дарвина искусство этих миниатюристов дворянского естествознания пришло в окончательный упадок. Устои классической линнеевской систематики были расшатаны рукою Ламарка.

Буржуазия уже не нуждалась в естественнонаучной идеологии, восхвалявшей разумность в действительности.

Сравните с этими богословами, ораторами и законодателями в естественной науке скромного Дарвина, по уши влипшего в факты, озабоченно листающего книгу природы — не как Библию — какая там Библия! — а как деловой справочник, биржевой указатель, индекс цен, примет и функций.

Система карточных записей, та гигантская текучая картотека, о которой говорил Дарвин в своей автобиографии, оказала решающее влияние на его научную стилистику.

Дарвин избегает выписывать весь длинный «полицейский» паспорт животного или растения. Он вступает с природой в отношения военного корреспондента, интервьюера, отчаянного репортера, которому удается подсмотреть событие у самого его истока. Он никогда ничего не описывает, — он только характеризует, и в этом смысле……………

Ту же самую развенчивающую работу проделал Диккенс над обществом тогдашней Англии... В тогдашней Англии с ее молодыми мануфактурами и феодальными судейскими машинами Диккенс……

На смену кропательству и составлению каталогов Дарвин выдвинул новый принцип естественнонаучной вахты. «Происхождение видов» — такой же точно путевой дневник, как «Путешествие на «Биггле». [Натуралист — дозорный, несущий службу на капитанском мостике.]

Молодая буржуазия охотно посылала своих детей в кругосветное плаванье. Путешествие на фрегате вокруг света входило в большой план воспитания молодого человека, которому прочили серьезное будущее. Ряд художников, ученых и поэтов прошли кругосветную школу. Вот почему в научных сочинениях Дарвина мы видим элементы географической прозы, начатки колониальной повести и морского фабульного рассказа. Он искусно перемежает показания живых свидетелей, показания очевидцев с выписками из ученых трудов.

Для Дарвина характерна нелюбовь к цитатам. Он очень редко выписывает тексты буква в букву. Чаще всего он приводит то или иное чужое мнение в самом лапидарном виде, в краткой, энергичной и абсолютно объективной формулировке.

Если мы захотим определить тональность научной речи Дарвина, то лучше всего назвать ее научной беседой. Это не профессорская лекция в обычном смысле и не академический курс. Вообразите ученого садовода, который водит гостей по своему хозяйству и, останавливаясь между грядками и клумбами, дает им объяснение; или зоолога-любителя в питомнике, принимающего добрых друзей.

Необычайная дружественность Дарвина к большинству образованных представителей его класса, уверенность в их поддержке, особая открытость, приветливость его научной мысли и самого способа изложения — все это не что иное, как результат классовой солидарности и жажды широкого сотрудничества с международными научными силами буржуазии.

Кроме того, надо отметить тягу Дарвина к читателю-середняку, его желание быть понятным средне-образованному буржуа, джентльмену средней руки, каким он считал самого себя. Величайший эрудит своего века не случайно говорил с широкой публикой через голову касты ученых. Ему важно снестись непосредственно с этой публикой. Она лучше его поймет, чем ученые педанты. Он несет читателям нечто насущное, социально необходимое, поразительно гармонирующее с их самочувствием.

Поэтому Дарвин добродушен, поэтому он избегает научной терминологии в своей раздвижной, панорамной и медленно выпрямляющейся книге.

«Происхождение видов» как литературное произведение — большая форма естественнонаучной мысли. Если сравнить ее с музыкальным произведением, то это не соната и не симфония с нарастанием частей, с замедленными и бурными этапами, а скорее сюита. Небольшие самостоятельные главы....

Энергия доказательства разряжается «квантами», пачками. Накопление и отдача. Периоды накопления, конкретолюбия, эмпирического нагнетания чередуются с периодами отдачи; вдох и выдох, приливы и отливы.

Здесь требования науки счастливо совпадают с одним из основных законов художественного воздействия. Я имею в виду закон гетерогенности, который побуждает художника соединять в один ряд по возможности разнокачественные звуки, разноприродные понятия и отчужденные друг от друга образы.

В поле зрения Дарвина всегда находится целиком весь органический мир. С удивительной свободой и легкостью он оперирует самыми отдаленными разновидностями живых существ.

[Для Дарвина характерна]

Глаз натуралиста обладает, как у хищной птицы, способностью к аккомодации. То он превращается в дальнобойный военный бинокль, то в чечевичную лупу ювелира.

Дарвин строго следит за профилем своего доказательства. В поисках различных опорных точек он создает настоящие гетерогенные ряды, то есть группирует несхожее, контрастирующее, различно окрашенное.

Свое научное доказательство Дарвин строит объемно. Он протягивает координаты примера в ширину, в глубину, в высоту, воздействуя при этом с помощью подлинной селекции материала.

«Я назову только три случая инстинкта: побуждающий кукушку откладывать яйца в чужих гнездах, рабовладельческий инстинкт муравьев и строительство пчелиных сот».

Лишь сочетание мысли с могучим инстинктом естествоиспытателя позволило Дарвину добиться таких результатов. Я имею в виду истинный отбор, скрещивание и селектирование фактов, которые приходят на помощь научному доказательству, создают благоприятную среду для обобщения.

В «Происхождении видов» животные и растения никогда не описываются ради самого описания. Книга кишит явлениями природы, но они лишь поворачиваются нужной стороной, активно участвуют в доказательстве и сейчас же уступают место другим. Больше всего и охотнее всего Дарвин пользуется [приемом] серийным разворачиванием признаков и сталкиванием пересекающихся рядов. Сплошь и рядом, постепенно накопляя существенные приметы, он дает усиливающуюся гамму.

Приливы и отливы достоверности оживляют каждую маленькую главу «Происхождения видов».

Но самое замечательное и поучительное для всех писателей — это забота Дарвина о том, чтобы читатель в фактах, в «натуралиях» не задохнулся [чтобы прослойками воздуха и света...]; это бесперебойная забота [писателя] Дарвина-художника о наиболее выгодном физическом освещении каждой детали.

Здоровое расположение духа естествоиспытателя сказывается в свободном расположении научного материала. Дарвин располагает факты с изумительным вкусом. Он позволяет им дышать. Он рассыпает их в фигурные созвездия, группирует в светящиеся сгустки.

Бодрящая атмосферическая ясность, словно погожий денек умеренного английского лета, то, что я готов назвать «хорошей научной погодой»; не что иное, как хорошее,в меру приподнятое настроение автора — заражают читателя, помогают ему освоить теории Дарвина.

К ОЧЕРКУ «МИХОЭЛЬС»{*}

и человечек-то подбитый ветром и в <кармане?> сущая чепуха — просроченная командировка: удост<оверение> на штабной вагон да пять кусков сахару. Откуда же взялась демоническая самовлюбленность , страстная убедительность — Шиндель гипнотизирует нас, заст<авляет> желать, чтоб у него был сахар и настоящая командировка.

Температура игры М<ихоэльса> реальна, как физическое тепло и холод. Но так же реально передает он температуру исторического дня, в устах Шинделя «Наркомпрос! Наркомпрос!» звучит, как вздохи эоловой арфы.

Когда Шинд<ель> с констр<уктивистской> площ<адки>, изобр<ажающей> комнату, вых<одит> на «улицу», — вся фигура пайкового чортика съеживается и слышно, как снег хрустит под наркомпросными валенками. Такого актера нельзя выпускать на реалистическую сцену — вещи расплавятся от его прикосновений. Он создает предметы — иголку с ниткой, рюмку с перцовкой, зеркало, быт, когда ему вздумается. Не мешайте ему: это его право. Не отнимайте у него творческой радости. Иногда, утомившись прыжками, утомившись мудрым своим беснованием на беспредметной сцене, М<ихоэльс> сад<ится> на пол: «Дов<ольно!> Прекр<атим> игру»... Тогда это часовщик, созерцающий зубчики в лупу, это еврей, созерцающий свой внутренний мир, — совсем одинокий, с горящей свечкой в руках и с выражением страдальческого восторга, как в«Колдунье».

М<ихоэльсу> близки эпилептические крайности: иногда он бывает на грани припадка падучей («Ночь на ст<аром> рынке»), но здесь его спасает воистину............................... ……………………….

[...маска еврипидова актера] — слепое лицо, изборожденное зрячими морщинами. Теоретики класс <ического> балета обращают громадное внимание на улыбку танцовщицы — они считают ее дополнением к движению, истолкованием прыжка, полета. [Но это пляска мыслящего тела, которой учит нас Михоэльс] Но иногда опущенное веко видит больше, чем глаз, и ярусы морщин на человеческом лице глядят, как скопище слепцов. Когда изящнейший фарфоровый актер мечется, как каторжанин, сорвавшийся с нар, избитый товарищами, как запарившийся банщик, как базарный вор, готовый крикнуть свое последнее неотразимо убедительное слово [перед самосудом] — тогда стираются границы национального и начинается хаос трагического искусства. [Так в смятении <нрзб.> еврейскому <нрзб.> из Москвы мелькает тень Еврипида. Тогда начинается та мешанина …………]

Каждый спектакль с участием М<ихоэльса> проходит <нрзб.> в двух планах: образ, создаваемый иудаистическим актером, бьется о рамки спектакля, взрывает его оформление, и всей режиссерской машине спектакля не догнать М<ихоэльса>, как мельничному крылу не догнать другого.

И ни к кому больше, чем к М<ихоэльсу>, не применимы слова Вахтангова: «Свадьбу» и «П<ир> в<о> вр<емя> ч<умы>» надо игр<ать> в од<ном> спект<акле>: по сущ<еству> <это> одно и то же».

Михоэльс однажды сказал: «Я умоляю художников сохранить мне мое лицо». И все пьесы Госета построены на раскрытии маски Михоэльса, и в каждой из них он проделывает бесконечно трудный и славный путь от иудейской созерцательности к дифирамбическому восторгу, к освобождению, к раскованной мудрой пляске...

На днях в Киеве встретились два замечательных театра: украинский «Березиль» и Еврейский камерный из Москвы. Великий еврейский актер Михоэльс на проводах «Березиля», уезжающего в Харьков, сказал, обращаясь к украинскому режиссеру Лесю Курбасу: «Мы братья по крови»... Таинственные слова, которыми сказано нечто большее, чем о мирном сотрудничестве и сожительстве народов.

Между тем оба театра совершенно непохожи, даже полярны. Еврейский камерный, приехавший в Киев на шестинедельные гастроли, прикоснулся к родной почве: здесь он у себя дома и бесконечно выигрывает, когда кругом кипит еврейская толпа, звучат еврейские голоса, царит еврейский вкус — покрой одежды, жест...

«Березиль» мог возникнуть только на У<краине>. Его молодая рассудочность, трезвость театральной мысли, его балаганная живость, достигшая апофеоза в украинской...

«Березиль» никак не может освободиться от обезьяньих лап экспрессионизма и театрального лжесимволизма: от толлеровщины. Вот, например, злостный по своей рассудочности трюк: актер Бучма (Джимми) на канате переправляется из американского застенка — туда и обратно — в толпу, изображающую коллектив. Канатная переправа — Дж<имми> черпает силу и утешение в коллективе и возвращается в застенок... Это безумно точно, а потому безумно скучно...

Я видел только проводы «Березиля»: мозаичный праздничный спектакль, составленный из отрывков. Этого бесконечно мало, чтобы составить суждение о театре, но слишком достаточно, чтобы почувствовать его вкус.

Маленький Соловцовский театр был наэлектризован: каждый фрагмент и провозглашаемое имя режиссера встречалось аплодисментами.

Я пришел к концу пира, а потому было трудно догнать восторг и опьянение обычных зрителей «Березиля»………………………………………

ИЗ ЗАПИСЕЙ РАЗНЫХ ЛЕТ{*}

Прообразом исторического события — в природе служит гроза. Прообразом же отсутствия события можно считать движение часовой стрелки по циферблату. Было пять минут шестого, стало двадцать минут. Схема изменения как будто есть, на самом деле ничего не произошло. Как история родилась, так она может и умереть; и действительно, что такое, если не умирание истории, при котором улетучивается дух события, прогресс, детище девятнадцатого века. Прогресс — это движение часовой стрелки, и при всей своей бессодержательности это общее место представляет огромную опасность для самого существования истории. Всмотримся пристально вслед за Тютчевым, знатоком грозовой жизни, в рождение грозы...

1910-е гг.

[Вошел Яхонтов — бледный, помятый, с вышитыми губами и высоким лбом [[александровского чиновника]] бонвивана и мечтателя. [[Прошел и сел и сначала глухо застонал]] словно - озаренный газовыми фонарями]

1931

<3>

2 мая 31 г. Чтенье Некрасова. «Влас» и «Жил на свете рыцарь бедный».

Некрасов:

Пушкин:

«С той поры» — и дальше как бы слышится второй потаенный голос:

Та же фигура стихотворная, та же тема отозвания и подвига.

Здесь общее звено между Востоком и Западом. Картина ада. Дант лубочный из русской харчевни:

1. Набрал в рот вселенную и молчит. Всегда-всегда молчит. Аж страшно.

2. К кому он обращается?

К людям, которые никогда ничего не совершат...

Как Тиртей перед боем, — а читатель его — тот послушает и побежит... в концерт...

В современной практике глаголы ушли из литературы. К поэзии они имеют лишь косвенное отношение. Роль их чисто служебная: за известную плату они перевозят с места на место. Только в государственных декретах, в военных приказах, в судебных приговорах, в нотариальных актах и в завещательных документах глагол еще живет полной жизнью. Между тем глагол есть прежде всего акт, декрет, указ.

Когда писатель вменяет себе в долг во что бы то ни стало «трагически вещать о жизни», но не имеет на своей палитре глубоких контрастирующих красок, а главное — лишен чутья к закону, по которому трагическое, на каком бы маленьком участке оно ни возникало, неизбежно складывается в общую картину мира, — он дает «полуфабрикат» ужаса или косности — их сырье, вызывающее у нас гадливое чувство и больше известное в благожелательной критике под ласковой кличкой «быта».

<7>

Внимание — доблесть лирического поэта, растрепанность и рассеянность — увертки лирической лени.

Комментарии

Во второй том настоящего собрания вошли прозаические произведения, а также поэтические переводы О. Э. Мандельштама. Материал распределен между следующими разделами:

I — автобиографическая проза и очерки; II — основные критические и историософские статьи и эссе; III — избранные статьи, очерки и рецензии; IV — избранные переводы.

Внутри каждого раздела материал расположен, в основном, хронологически. В Приложения включены записные книжки и черновые наброски.

В комментариях указываются прижизненные или первые посмертные публикации, а также публикации, появившиеся после 1987 г. и не отраженные в библиографии прозы Мандельштама (CK, с. 313 — 318).

Черновые наброски, ранние редакции, а также реальный коммент. к произведениям, входившим в CK в наст, изд., опускаются. См. CK, с. 259 — 311.

Шум времени (с. 6). — Мандельштам О. Шум времени. Изд-во «Время». Л., 1925, апрель, 102 стр., тир. 3000 экз., обложка худ. Е. В. Килюшевой (вместе с «феодосийскими» главами). Главы «Тенишевское училище», «Сергей Иваныч» и «Эрфуртская программа» — перепеч. в газ. «Дни», Париж, 1926, 3 октября, с. 3 — 4. Вошло в состав ЕМ (сентябрь 1928 г.), где подверглось несущественной, но повсеместной редакторской (главным образом стилистической) правке. Печ. по изд. 1925 г. с исправлением явных опечаток по ЕМ.

Об истории создания «ШВ» вспоминает Н. Я. Мандельштам: «Страшная канитель была с «Шумом времени». Заказал книгу Лежнев <И. Г. Лежнев. — П. Н.> для журнала «Россия», но, прочитав, почувствовал самое горькое разочарование: он ждал рассказа о другом детстве — своем собственном или Шагала, и поэтому история петербургского мальчика показалась ему пресной. Потом был разговор с Тихоновым <А. Н. Тихоновым-Серебровым. — П. Н.> и Эфросом. Они вернули рукопись Мандельштаму и сказали, что ждали от него большего. Хорошо, что мы не потеряли рукописи — с нас могло статься... С «Шумом времени» нам повезло. У меня случайно оказался большой конверт, я сунула в него листочки, и они пролежали много лет. Второй — чистовой — экземпляр кочевал по редакциям <в частности, журналов «Звезда», «Красная новь», альманаха «Круг». — П. Н.>, и все отказывались печатать эту штуку, лишенную фабулы и сюжета, классового подхода и общественного значения. Заинтересовался Георгий Блок, двоюродный брат поэта, работавший в дышавшем на ладан частном издательстве. К тому времени Мандельштам уже успел махнуть рукой на все это дело... Книга вышла, а рукопись все же пропала, скорее всего у самого Блока, когда его арестовали...» (HM-II, с. 380 — 381). Основная работа над «ШВ» (Мандельштам диктовал свою прозу жене) была проделана осенью 1923 г. в Гаспре в Крыму; последние главы, предположительно, были написаны в 1924 г. в Ленинграде. В издательском каталоге «Времени» за май 1925 г. сохранилась рекламная аннотация «ШВ»: «Это беллетристика, но вместе с тем и больше чем беллетристика — это сама действительность, никакими произвольными вымыслами не искаженная. Тема книги — 90-е годы прошлого столетия и начало XX века, в том виде и в том районе, в каком охватывал их петербурж-ский уроженец. Книга Мандельштама тем и замечательна, что она исчерпывает эпоху» (ИРЛИ, ф. 542, — сообщ. К. М. Азадовским). Вопреки указаниям «Книжной летописи», «ШВ» вышел из печати не в мае, а в начале апреля. Так, 3 апреля датирована доверенность на имя Е. Э. Мандельштама для расчетов с издательством (АЕМ), а 5 апреля экземпляр «ШВ» Мандельштам подарил П. Н. Лукницкому. По свидетельству в его дневнике за 5 апреля 1925 г., Мандельштаму не нравилась обложка книги, сочетание названия «Шум времени» и обозначения издательства «Время» казалось ему странным (АПЛ). О более ранних попытках издать «ШВ» свидетельствует письмо О. Э. Мандельштама к А. К. Воронскому, датируемое, по всей видимости, концом лета 1924 г.: «Уважаемый Александр Константинович! Посылаю Вам выправленный текст моих «Записок». Простите за чудовищную проволочку: она объясняется отнюдь не забывчивостью моей, а тем, что я хотел над вещью спокойно поработать. Буду вам весьма признателен, если вы сообщите мне, когда и где вы собираетесь ее печатать, так как я предполагаю, выждав приличный срок после появления ее в «Красной нови» или «Круге», напечатать ее с некоторыми дополненьями книжкой, о чем я и вел переговоры с «Ленинградом». Разумеется, после моей медлительности, я не решаюсь торопить вас, а с дальнейшими моими планами на книгу буду ждать ровно столько, сколько вам потребуется. С искренним приветом О. Мандельштам. Ленинград. Ул. Герцена, д. 49, кв. 4. P.S. Из мелькавших названий мне бы хотелось остановиться на «Шум времени», с подзаголовком: «Записки». Очень прошу прислать корректуру, которую я не задержу» (Из истории советской литературы 1920 — 1930-х годов. Литературное наследство, т. 93. М., 1983, с. 601, публ. E. А. Динерштейна). 1 февраля 1926 г. Мандельштам заходил в гостиницу «Европейская» с целью повидать А. Н. Тихонова для разговора о переиздании «ШВ» в изд-ве «Круг» (АПЛ).

Реакция на «ШВ» была неоднозначной. Первым из рецензентов — уже в апреле (!) 1925 г. — на «ШВ» откликнулся А. Лежнев в обзоре «Литературные заметки»: «Мы отнюдь не являемся поклонниками Мандельштама-поэта, особенно Мандельштама последнего времени. Стихи его становятся с каждым разом все более отделанными, но и все более скучными. Они потеряли собственный запах и пахнут сейчас так, как пахнет «Сестра моя жизнь». Они составлены как ребус, но разгаданные дают гораздо меньше, чем обещают. И тем более удивляет нас такая книга, как «Шум времени». Автор в ней показывает себя прекрасным прозаиком, мастером тонкого, богатого и точного стиля, несколько французской складки, доходящего иногда до той степени изысканной и выразительной простоты, которая заставляет вспоминать Анатоля Франса. Правда, он иногда напоминает и Эренбурга, но лишен банальности последнего. Его фраза сгибается под тяжестью литературной культуры и традиции. Вместе с тем образы его своеобразны и контрастны, а сравнения неожиданно-верны. Он сшибает эпитеты лбами, как это советует делать Анатоль Франс... Многое в книге Мандельштама не своевременно, не современно — не потому, что говорится в ней о прошлом, об ушедших людях, а потому, что чувствуется комнатное, кабинетное восприятие жизни, — и от этой несовременности не спасает самый лучший стиль. Иногда его характеристики раздражают своей барски-эстетской поверхностностью. Но справедливость требует добавить, что таких меньшинство. «Комнатные» главы компенсируются — и даже с избытком — материалом, имеющим определенный общественно-исторический интерес. Характеристики 80-х и 90-х годов и периода реакции сделаны хотя и односторонне, но очень остроумно и во многом несомненно верны. Интересно, что исходной точкой у Мандельштама всегда при этом служит литература... Еще раз повторяем: это односторонне; к тому же еще совершенно неуместен тон высокомерного превосходства, явственно звучащий у автора. Но как верно и метко уловлено им многое в этой эпохе общественного упадка, вырождающегося народничества, обреченности, нытья, бессилья «сочувственно тлеющей» интеллигенции!» (Печать и революция, 1925, № 4, с. 151 — 153).

Г. Фиш назвал свою рецензию «Режиссер Галкин в центре мира»: «Автобиографические импрессионистические зарисовки одного из лидеров акмеизма — уже ушедшего в историю русской литературы, кроме историко-литературного и просто литературного, приобретают некое социальное значение. Прежде всего о форме: так может писать только очень большой мастер языкослова. Ощущение вещи и слова — одно из оставшихся в литературе достижений акмеизма — ясно проступает в каждой фразе. Скупо выбирая эпитеты, — как мастер — Мандельштам пользуется только полновесными словами, несколькими словами давая яркую картину, где отчетливо видна «каждая вещь», цвет и аромат ее. ...Книга эта является документом мироощущения литературного направления «акмеизма», автобиографией «акмеизма»; подобно тому, как «Письма о русской поэзии» Н. Гумилева — критическое знамя акмеизма — его литературная позиция... Крепкое ощущение каждого отдельного явления, каждого эпитета и непонимание, неосознание их положения и отношения в ряде другиях явлений...

Тишина... в доме Мандельштама — поэтому, вместо музыки революции (Блока), остается у него ощущение «моровой язвы», — но и это может быть лишь литературная фигура — надо же как-нибудь заметить и сказать о начале первой четверти молодого века» (КГВ, 1925, 30 июня, с. 5).

Иначе подошел к «ШВ» Н. Лернер: «Автор — известный поэт — рассказывает о сравнительно недавнем прошлом, — даже самые ранние его воспоминания не заходят глубже 20 — 25 лет до революции, но его ухо умело прислушаться даже к самому тихому, как в раковине, «шуму времени», и в относящейся к этой эпохе мемуарной литературе едва ли найдется много таких — интересных и талантливых страниц. С щемящей тоскою и не без презрения описывает Мандельштам ту двойную безбытность, еврейскую и русско-интеллигентскую, из которой он вышел... Тот «хаос иудейства», который так тяжело, так болезненно переживает он в своих воспоминаниях, вошел какой-то далеко не безразличной функцией в историю России, но мало кем до сих пор был так отчетливо определен. Мы подавлены громадой идейных обобщений и обилием исторических фактов, но у нас крайне редки психологические документы, в которых полно и ярко запечатлены настроения той или иной эпохи. К таким произведениям принадлежат и «Былое и думы» Герцена, «История моего современника» Короленко, воспоминания Овсянико-Куликовского. К этому роду относятся и мемуары О. Мандельштама, написанные горячо, нервно, с лирическим воодушевлением, — жаль, что кое-где не без вычур (кто-то глядит на едущий по улице фаэтон с изумлением, «словно везли в гору еще не бывший в употреблении рычаг Архимеда», — для чего это кривлянье?). Историк предреволюционной России в этой книжке многое ощутит живо и сильно» (Былое, 1925, № 6, с. 244).

«ШВ» не остался незамеченным и русской эмиграцией. В. Вейдле (под инициалами В. В.) писал: «Эту книгу нельзя рассказать, так же как нельзя «своими словами» передать сущность стихотворения. Она состоит из отдельных очерков, из ряда единичных воспоминаний о людях, квартирах, концертах, происшествиях, каждое под другим заглавием, но отнюдь не распадается притом на эти свои короткие главы. Если оставить в стороне гораздо менее совершенные, касающиеся недавнего Крыма, четыре последние главы, то можно сказать, что книга говорит только о двух вещах, о двух мирах, если угодно: о петербургской России и ее конце и еще «о хаосе иудейском». Оба мира сродни Мандельштаму, но они сродни ему по-разному. «Хаос иудейский» — это он так разительно его назвал — то, в чем он родился, то, чему он приобщен кровью; петербургская Россия — ее он сам избрал для себя, для своего искусства: она стала родиной его поэзии. Оба мира одинаково ощутимы для него, одинаково в нем живы. Потому-то обе темы книги и воплощены им так адекватно, а не потому, чтобы ему было присуще специфическое чутье историка. Он не различает, не сравнивает, настоящих мыслей в его книге почти нет; но он безошибочно передает самый запах и вкус еврейства, и воздух Петербурга, и звук петербургских мостовых. Вторая родина ему важней и дороже первой. Его восприятие Петербурга сливается с его восприятием мира вообще, как оно легло в основу его стиха, его фразы. «Мне всегда казалось, что в Петербурге обязательно должно случиться что-нибудь очень пышное и торжественное». Но последнее пышное и торжественное, что случилось в Петербурге, это поэзия Мандельштама. Его проза похожа на его стихи, и чем она ближе к его стихам, тем это лучше для нее, тем меньше она может бояться иногда ей угрожающей пустоты... прозаик в нем не перестает учиться у поэта. Там, где они соперничают, побеждает всегда поэт.

лучше, чем «Неуклюжие дворники, медведи в бляхах, дремали у ворот». Но проза достигает часто великолепной переполненности стиха... его проза точно так же стремится к самозаключенной фразе, не нуждающейся, по существу, ни в каком дальнейшем окружении...

Если в чем-нибудь ее упрекнуть, так это в том, что так легко поставить в вину и стихотворцу Мандельштаму: в риторике... Не то чтобы понятие риторической поэзии мы считали непременно осудительным, но мы думаем, что и русскому стиху, и, особенно, бедной русской прозе после захлебывающейся нечленораздельности, которая была в ней так в ходу за последние годы, нужна еще более беспощадная трезвость и даже — не побоимся этого слова — еще большая рассудочность. Мы усматривали больше будущего в неожиданной, пронзительно интеллектуальной прозе Пастернака, впитывающей в себя всякое дискурсивное содержание, а не включающей его только в стилистическую мозаику, как с политикой или историей неизменно поступает Мандельштам. Если не становиться, однако, на эту опаснейшую, историческую и, значит, поневоле, пророческую точку зрения и оценивать большой талант, нельзя не увидеть сразу, что все в нем целостно и едино. Качества его стиля суть качества его мира. Его видение порфироносно, даже если это видение нищеты. Вселенная представляется ему в виде какой-то царственной декорации... «Даже смерть мне явилась впервые в совершенно неестественно пышном парадном виде». Вот почему его риторика нечто более глубокое, чем стилистическая манера; вот почему мы принимаем то, что он теперь снова нам дает; искусство, похожее на рассыпавшееся ожерелье, — но из жемчужин одной воды» (газ. «Дни», Париж, 1925, 15 ноября, с. 4).

Дважды — в берлинском «Руле» и рижской «Сегодня» — откликнулся на «ШВ» Ю. Айхенвальд: «Шум времени» — так называется изданная в Петербурге книжка О. Мандельштама. О ней трудно дать представление, она не может быть пересказана, потому что все ее высокое своеобразие заключается в ее стиле. В нем есть что-то от старого Петербурга, и недаром о Петербурге больше всего вспоминает поэт. Собственно воспоминания для Мандельштама еще преждевременны, потому что, как видно из сообщений, ему не более 34 лет от роду. Но дело для него не в мемуарах, — дело для него в слове, таком насыщенном и самозамкнутом и так исполненном великолепия, что страницы его или, по меньшей мере, их отдельные тирады становятся похожи на пышное зодчество. И даже обидно, что вся эта строгая и роскошная речь нередко тратится на содержание малое и мелкое. Ведь не просто же даровитый автор впечатления своего детства и ранней юности отождествляет с тем «шумом времени», с теми настроениями, какие, на его слух, присущи были концу XIX века... Каждый имеет право на самого себя, каждый субъект может быть субъективен; но имеет право на себя и история, а вот ее Мандельштам хочет насильственно уложить в притязательные рамки своих личных восприятий. Его книга не история, а биография, и она исторична лишь постольку, поскольку с историей связана всякая биография. Замечательно при этом, что наш ранний мемуарист вовсе не хочет быть биографичным, не хочет говорить о себе, а хочет «следить за веком, за шумом и прорастанием времени», т. е. за тем, значит, как растет трава истории; «память моя — говорит он — враждебна всему личному; если бы от меня зависело, я бы только морщился, припоминая прошлое... память моя не любовна, а враждебна, и работает она не над воспроизведением, а над отстранением прошлого». Работа, конечно, излишняя, потому что и без того наше прошлое с каждым днем все больше и больше отстраняется от всякого из нас. Но верно то, что, вопреки психологии, память Мандельштама не любовна, а враждебна, память у него злопамятна. Тон высокомерия и насмешки проникает всю его книгу...

Можно было бы, вослед самому О. Мандельштаму, признать, что сущность вспоминаемой им жизни слагается из Петербурга и еврейства, и к тому же слагается так, что Петербург — это «гранитный рай его стройных прогулок», а его родное еврейство — это «хаос иудейский», можно было бы это признать, если бы вообще сущность жизни и книги Мандельштама не сводилась к самодовлеющей словесности. Последняя шум времени претворяет в строгие колоннады и кариатиды полнозвучных и важных и неожиданных слов. Надо всем надменно торжествует невский гранит стилистики. Есть срывы и у нее, есть порою неприятная и темная изощренность мысли и выражения: но все это отступает перед каким-то, я сказал бы, империализмом слога с его умной и величественной красотой» (газ. «Руль», Берлин, 1925, 9 декабря, с. 2 — 3).

Второй отзыв Ю. Айхенвальда отличается от первого повышенным ригоризмом суждений, что сближает его с отзывами А. Лежнева и Г. Фиша: «Известный поэт Осип Мандельштам в своей недавно вышедшей книге «Шум времени» задается целью рассказать не свою личную биографию, а то, какие настроения характеризовали самый конец XIX и начало ХХ-го века в России.

Только недоумение испытываешь, когда мы читаем у него, что суть девяностых годов — это за утренним чаем разговоры о Дрейфусе, споры о «Крейцеровой сонате», смена дирижеров за высоким пультом стекляннoго Павловского вокзала, буффы дамских рукавов... Он требует, чтобы на его книгу смотрели не как на историю, а как на биографию; между тем книга его исторична лишь постольку, поскольку с историей связана всякая биография. Историю нельзя редактировать. Однако именно подобное предприятие замышляет Мандельштам: он историю редактирует, он ее поправляет, он ее стилизует, — и она выскальзывает из его искусных рук, из-под его прихотливого карандаша... Шум времени — да, его Мандельштам услышал, и то — когда его услышали все, когда мир зазвонил во все колокола, и в этом, конечно, нет заслуги, но прорастание времени — нет, его Мандельштам не услышал, и как под шумом, судя по его собственным словам, он понимает как раз прорастание, т. е. процесс тихий, процесс для нас немой, то явно, что он впадает в недоразумение и своего намерения не осуществляет.

И все-таки он прав в самом заглавии своей книги. Ибо каждое время имеет, действительно, свой шум...

Таким образом, поэты историкам предложили тему: объяснять, откуда и как бесшумные русские поколения создали русский шум — тот шум, который нашел свое эхо и во всех остальных сгранах мира. Надо объяснить, в интересах истины и истории, отчего над смертным ложем блоковского поколения, как это и предвидел сам поэт, «взвилося с криком воронье» и этим криком вороньим и шумом своим диким заглушило истинную речь России, исказило ее слова, надолго испортило ее дела...» (газ. «Сегодня», Рига, 1926, 23 апреля, с. 7).

Также дважды о «ШВ» написал Д. Святополк-Мирский. В рецензии в «Современных записках» он отмечал: «Не будет преувеличением сказать, что «Шум времени» одна из трех-четырех самых значительных книг последнего времени, а по соединению значительности содержания с художественной интенсивностью едва ли ей не принадлежит первенство. Впрочем, такая высокая оценка относится только к первым двум третям книги, в которых говорится о детских и ученических годах автора (90-е и 900-е); последняя треть, с остальными не связанная, занята крымскими впечатлениями времени гражданской войны, и хотя в них много ярких и сильных страниц, они не могут претендовать на значение, равное с первой частью. Первые же семьдесят страниц книги — «томов премногих тяжелей». Эти главы не автобиография, не мемуары, хотя они и отнесены к окружению автора. Скорее (если бы это так не пахло гимназией) их можно было бы назвать «культурно-историческими картинами из эпохи разложения самодержавия». Это чувство разложения, провинциализма, эпигонства и глубокой второсор-тности эпохи — главный лейтмотив книги, — в этом чувстве Мандельштам как раз особенно близок к Блоку, — с полуцитаты из него он и начинает книгу... Трудно дать понятие об этих изумительных по насыщенности главах, где на каждом шагу захватывает дыхание от смелости, глубины и верности исторической интуиции. Замечателен и стиль Мандельштама. Как требовал Пушкин, его проза живет одной мыслью. И то, чего наши «прости Господи глуповатые» романисты не могут добиться, Мандельштам достигает одной энергией мысли. Очень образный, иногда даже неожиданный способ выражения (и не совсем, хотя и почти, свободный от косноязычия) свободен от нарочитости, изысканности и ненужности. Только в крымских главах, явно более бедных мыслью, есть нарочитая и ненужная украшенность» (Современные записки, Париж, 1925, X» 25, с. 542 — 543). В другом отзыве Святополк-Мирский писал: «Как Пастернак, Манде.\ьштам совершенно свободен от ритмичности, риторичности и «импрессионизма-. «Шум времени» — книга воспоминаний, но не личных, а «культурно-исторических». Мандельштам действительно слышит «шум времени- и чувствует и дает физиономию эпох. Первые две трети его книги, посвященные воспоминаниям о довоенной эпохе, с конца 90-х годов, несомненно гениальное произведение, с точки зрения литературной и по силе исторической интуиции... Традиция Мандельштама восходит к Герцену и Григорьеву («Литературные скитальчества»); из современников только у Блока (как ни странно) есть что-то подобное местами в «Возмездии». Эти главы должны стать — и несомненно станут классическим образцом культурно-исторической прозы...» (Благонамеренный, Брюссель, 1926, № 1, с. 126).

В то же время, по мнению Г. Адамовича, восторги по поводу «ШВ» уместны лишь применительно к «остроте мандельштамовской мысли», тогда как «мандельштамовский слог» вызывал у него «уныние и скуку» (Литературные беседы (еженедельник ж. «Звено»), Париж, 1926, № 199). Ср. также в поздней его статье «Несколько слов о Мандельштаме»: «Тщетно стараюсь найти в прозе Мандельштама то, что так неотразимо в его стихах... Цветисто и чопорно... В прозе своей Мандельштам как будто теряется, — теряется, потеряв музыку. Остается его ложноклассицизм, остается стремление к латыни... В прозе Мандельштам не дает «передышки» (BП-IV, с. 98 — 100).

Особо резкое, вызвавшее даже недоумение и удивление Г. П. Струве, неприятие «ШВ» выразила М. Цветаева в письме к Д. А. Шаховскому от 18 марта 1926 г. (из Лондона, где она гостила у Д. П. Святополк-Мирского): «Сижу и рву в клоки подлую книгу М<андельштама> «Шум времени» (цит. по СС-II, с. 551). Тогда же, по-видимому, М. Цветаева написала статью «Мой ответ Осипу Мандельштаму», вызванную «эстетским», по ее мнению, описанием Крыма времен гражданской войны. Судя по письму к ней Б. Пастернака от 23 мая 1926 г., Цветаева обозначила поэтику «ШВ» афоризмом вполне ироническим: «натюрмортизм» (см.: Дружба народов, 1987, № 7, с. 260, публ. К. М. Азадовского, Е. В. Пастернак и Е. Б. Пастернака). Статья предполагалась к печатанию в ж. «Воля России» (Прага), но С. Я. Эфрон, как член редколлегии, убедил ее не публиковать статью, как незаслуженно резкую (Цветаева М. Соч. в 2-х томах, т. 2. М., 1980, с. 502). Об этом же, по собственному свидетельству, ее просил и В. В. Сосинский (устное сообщ.). Ср. в более позднем ст-нин Цветаевой, «О поэте никто не подумал...» (1934), явно обращенном к Мандельштаму: «Бог с ним, с громом, Бог с ним, с шумом // Времени не моего!»

«ШВ» и работой над ним живо интересовался Пастернак: «Все больше жалею я, что так и не услышал Вашей прозы... Закончили ли Вы ее уже? Когда можно ждать появленья «Воспоминаний»?» (из письма от 19 сентября 1924 г.). Уже после выхода «ШВ» Пастернак писал Мандельштаму 16 августа 1925 г.: «Шум времени» доставил мне редкое, давно не испытанное наслажденье. Полный звук этой книжки, нашедшей счастливое выраженье для многих неуловимостей, и многих таких, что совершенно изгладились из памяти, так приковывал к себе, нес так уверенно и хорошо, что любо было читать и перечитывать ее, где бы и в какой обстановке это ни случилось. Я ее перечел только что, переехав на дачу, в лесу, то есть в условиях, действующих убийственно и разоблачающе на всякое искусство, не в последней степени совершенное. Отчего Вы не пишете большого романа? Вам он уже удался. Надо его только написать. Что мое мненье не одиноко и не оригинально, я знаю по собственному опыту, то есть так же, как я, судят о вашей прозе и другие, между прочим Бобров...» (ЛО, 1990, № 2, с. 48 — 50).

Переиздание «ШВ» в составе ЕМ послужило поводом и для написания обобщающих статей, в частности статьи H. H. Берковского «О прозе Мандельштама». Противопоставляя поколению Мандельштама поколение Блока, он пишет о первом: «Разгромом революции, реакцией оно определилось до конца ногтей: самые следы политики выжигались, как в раскольничьих домах то место, где сидел никонианин. Как в овечью закуту, художники были загнаны в узкую эстетику, «публицисты» кончились как бы навсегда, вместо них начались «артисты». Мандельштам с прочими от хаотических идеологий символизма пересел к блюду беспардонной литературной игры. «Артистом», «игроком» он заявляется и в своей последней книге прозы.

Перед Мандельштамом трехмерный мир культурных ценностей; дознаваться, доискиваться до изнанок незачем — все уже опознано и окрещено словами...

Назвать — значит опознать. Но Мандельштам с умыслом именует вещи невпопад, берет их «не той рукою», вместо «постижений» у Мандельштама остроумная словесная игра...

Мандельштам работает в литературе, как на монетном дворе. Он подходит к грудам вещей и дает им в словах «денежный эквивалент», приводит материальные ценности, громоздкие, занимающие площадь, к удобной монетной аббревиатуре. Образы его «монетны» — в этом их суть.

Стиль Мандельштама имеет откровенную тенденцию интенсивно «сокращать» вещный мир, — благодаря особым переносам фраза несет у него предельную вещевую нагрузку...

Для прозы нашей Мандельштам показателен как раз сегодня.

...Существо мандельштамовского письма — «историософичность»: быт у Мандельштама не как этнография вне места, времени, а как факт истории с точной датой, с точным стилем. Своеобразным методам «родовой», историографической фиксации бытовых фактов, быть может, суждена немалая влиятельность.

Бытология, как у Олеши и Мандельштама, взятая на просвечивание культурно-философской мыслью, сулит нашей прозе путь и нужный и высокий» (Звезда, 1929, № 5, с. 160 — 168).

Под мощным и неослабевающим впечатлением мандельштамовской прозы находилась и Анна Ахматова. Название позднейшей из ее поэтических книг — «Бег времени» (1965) откровенно перекликается с «Шумом времени». Впрочем, известно, что после 1928 г. она не перечитывала эту прозу, заново вернувшись к ней лишь в 1957 г., во время работы над «Листками из дневника» — воспоминаниями о Мандельштаме. Ее, как отмечает Р. Д. Тименчик, заинтересовало «преодоление поэта» в его, поэта, прозе, изолированность описываемых в прозе событий от предмета его устных рассказов и бесед: «Шум времени», несомненно, был для Ахматовой одним из уроков — как писать об истории» (Тименчик Р. Д. Неопубликованные прозаические заметки Анны Ахматовой. — Изв. АН СССР. Сер. литературы и языка, 1984, № 1, с. 66 — 67. Автор проводит точные параллели между «ШВ» и ахматовскими «Путем всея земли» и «Поэмой без героя»). Перечитывая прозу Мандельштама, Ахматова восхищалась: «Богат Осип, богат» (Герштейн Э. Замоскворечье. — ЛО, 1985, № 7, с. 108). Замышляя собственную прозу, она мыслила ее себе не иначе как «двоюродную сестру» «Охранной грамоты» и «Шума времени». В черновых набросках она полушутливо замечает: «Боюсь, что по сравнению со своими роскошными кузинами она будет казаться замарашкой, простушкой, золушкой и т. д. ...

Оба они (и Борис, и Осип) писали свои книги, едва достигнув зрелости, когда все, о чем они вспоминают, было еще не так сказочно далеко. Но видеть без головокружения девяностые годы 19 в. с высоты середины XX века почти невозможно» (Мандрыкина Л. А. Ненаписанная книга. «Листки из дневника» А. Ахматовой. — Книги. Архивы. Автографы. Обзоры, сообщения, публикации. М., 1963, с. 63 — 64).

Музыка в Павловске (с. 6). — Описываются впечатления от симфонических концертов, проводившихся в здании Павловского железнодорожного вокзала. Ср. ст-ние «Концерт на вокзале» (1921). Семья Мандельштамов в 1890-х годах жила в Павловске на Правленской ул., д. 42.

Глухие годы России. — Ср. у А. Блока в поэме «Возмездие» (1910 — 1921): «Рожденные в года глухие...»

Разговоры о Дрейфусе. — Сотрудник французского генштаба Альфред Дрейфус (1859 — 1935), еврей по национальности, в 1894 г. был обвинен в шпионаже в пользу Германии и приговорен к пожизненному заключению на Чертовом острове близ берегов Гвианы; в 1895 г. был помилован, а в 1906 — реабилитирован.

Имена полковников Эстергази и Пикара. — Полковник Мари Жорж Пикар (1854 — 1914), руководивший отделом контрразведки французского генштаба, в 1895 г. обнаружил документы, свидетельствующие о невиновности Дрейфуса и о шпионской деятельности майора Эстергази (1847 — 1923). После этого был смещен со своего поста реакционным «антидрей-фусарским» командованием, а после огласки обнаруженных документов в прессе — арестован по обвинению в разглашении государственной тайны. После освобождения и реабилитации вернулся на военную службу и в 1906 — 1909 гг. в чине генерала занимал пост военного министра в кабинете Клемансо. Майор Эстергази в 1893 г. бежал в Англию, где впоследствии признал свою вину.

«Крейцерова соната». — Имеется в виду одноименная повесть Л. Толстого (опубл. в 1891 г.), вызвавшая оживленную полемику в русской периодике.

Эспаньолка — узкая «испанская» бородка.

Капули и «а-ля кок» — прически, распространенные в XIX в.

Дирижер Галкин в центре мира. — Галкин Н. В. (1850 — 1906) — дирижер и скрипач, профессор Петербургской консерватории, дирижировал павловскими концертами в 1892 — 1903 гг. (см.: Розанов А. С. Музыкальный Павловск. Л., 1978).

Патриотическая какофония увертюры двенадцатого года — Торжественная увертюра П. И. Чайковского «1812 год» (1880).

Фигнер терял голос — Фигнер H. H. (1857 — 1918) — известный тенор, солист Мариинского театра в 1887 — 1907 гг.

Опыт господина Фуко — опыт, доказывающий вращение Земли вокруг Солнца и вокруг своей оси; маятник Фуко был установлен и в Исаакиевском соборе.

Костел Екатерины — католический храм на Невском пр., построен в 1763 — 1783 гг. по проекту арх. Ж. Б. Валлен-Деламота, редкий пример переходного стиля от барокко к классицизму.

Лангранж Антоний — священник этого костела.

Гороховая — ныне ул. Дзержинского.

Ребяческий империализм (с. 8). — Конный памятник Николаю I — сооружен в 1856 — 1895 гг. на Исаакиевской пл. по проекту арх. О. Монферрана и ск. П. К. Клодта.

Инженерный (или Михайловский) замок — дворец напротив Летнего сада, построенный в 1797 — 1800 гг. арх. В. Ф. Бренном (по замыслу В. И. Баженова).

«Золотые ворота» — по сообщению Е. К. Лившиц и Н. К. Бруни-Бальмонт, детская игра, типа современного «ручейка»; играя, пели песенку: «Золотые ворота, // Проходите, господа. // Я сама пройду // И детей проведу»; тот, перед кем «ворота» захлопывались, платил «штраф».

«Палочка-воровочка» — детская игра, предположительно то же, что «палочка-выручалочка».

Красная лютеранская кирка — ныне, в перестроенном виде, Дом культуры работников связи (ул. Герцена, д. 58; построена в 1863 — 1865 гг. для немецкой общины).

Крюков канал, голландский Петербург — так называемая «Новая Голландия» — небольшой остров, образованный Мойкой и каналами Крюковым и Круштейна. При Петре I здесь были деревянные сараи для хранения корабельного леса для нужд близрасположенной Галерной верфи, устроенной по голландскому образцу; в 1765 — 1780 гг. здесь был сооружен грандиозный ансамбль кирпичных складских корпусов с величественной аркой над внутренним каналом.

Эллинг — приспособление для спуска судов со стапелей верфи на воду.

Миллионная — ныне ул. Халтурина, одним концом выходит на Дворцовую пл.

Похороны наследника — по всей видимости, великого князя Константина Николаевича Романова (поэта, подписывавшегося «К. Р.»), умершего 13 февраля 1892 г.

Александровская колонна (или Александровский столп) — триумфальный памятник из красного гранита высотой 47,5 м в честь победы в Отечественной войне 1812 г. (построен в 1830 — 1834 гг. по проекту арх. О. Монферрана).

Аничков — Аничков мост на пересечении Невского и р. Фонтанки, украшенный великолепными конными скульптурными группами по углам моста работы ск. П. К. Клодта (построен в 1839 — 1850 гг.).

Караванная — ныне ул. Толмачева.

Конюшенная — Б. и М. Конюшенная, ныне ул. Желябова и ул. С. Перовской.

Спуск броненосца «Ослябя». — Эскадренный броненосец «Ослябя» был спущен на воду в 1898 г.; потонул во время русско-японской войны.

Лайки и опойки — различные сорта кож. Отец поэта был перчаточником и сортировщиком кож (см. ниже).

Бунты и француженки (с. 11). — Михайловский манеж — огромный для своего времени пролет (34 м), перекрытый деревянными фермами с подвесным потолком (построен ок. 1800 г. по проекту арх. В. Ф. Бренна, фасад с площади — арх. К. И. Росси).

Похороны Александра III — состоялись 8(20) ноября 1894 г.

Шоколадное здание итальянского посольства — д. 82 по наб. Мойки («шоколадный» здесь характеристика не цвета, а рустованного фасада здания).

Итальянский посланник — барон Марокетти.

Кальвинистка — последовательница Жана Кальвина (1509 — 1564), одного из реформаторов католицизма, имевшего большое влияние во Франции и Швейцарии. Сам Мандельштам принял 17/30 июля 1911 г. крещение в методистской церкви г. Выборга у пастора Розена (соотв. свидетельство — АЕМ).

Блистательный покров, накинутый над бездной. — Ср. у Тютчева в ст-нии «Святая ночь на небосклон взошла...» (1848, 1850).

Черно-желтый ритуал — цветовая гамма, связанная с еврейской традицией.

Вейки — финские извозчики, на масленицу украшенные лентами, цветами и колокольцами, возившие по город) ряженых.

Новый год в сентябре. — По иудейскому календарю Новый год — Рош-Гашана (Рош Ашана) — празднуется в сентябре (1 и 2 числа месяца Тишрей) в честь родившегося в этот день Адама.

Иом Кипур — день Всепрощения и Поминовения (празднуется 10 числа месяца Тишрей).

Книжный шкап (с. 13). — В главе описываются отцовское и материнское начала в семье поэта. Род отца, Эмиля (Хацкеля) Вениаминовича Мандельштама (1851 — 1938), перчаточника, а впоследствии купца I гильдии, владельца конторы по продаже кожевенных товаров, происходил из местечка Жагоры в Шавельском уезде Двинской губ. (ныне территория Литвы). В конце февраля 1891 г., когда старшему сыну было около 1,5 месяцев, в Динабургской (Двинской, совр. Даугавпилс) ремесленной управе он получил аттестат достойного мастера по перчаточному делу и сортированию кож. После получения диплома купца I гильдии перевез свою семью сначала в Павловск, а затем в Петербург. 19 января 1889 г. в Динабурге сочетался браком с Флорой Осиповной Вербловской (1866 — 1916). Мать поэта окончила русскую гимназию в Вильно, успешно занималась музыкой, играла на фортепиано. Состояла в родстве с Венгеровыми, Копелянскими, Слонимскими, Кассирерами. Ее любимыми книгами, вспоминал Е. Э. Мандельштам, были Пушкин и Гоголь. В недатированном письме к младшему брату Мандельштам просит его разрешения на то, чтобы оставить у себя «маминого Гоголя», которого он уже однажды спас от гибели (по-видимому, имелось в виду усердие отца, начавшего вдруг в 20-х годах заново переплетать книги из семейной 6-ки). В письме к отцу от 12 декабря 1936 г. Мандельштам вспомнил отцовский «книжный шкап» (НМ, 1987, № 10, с. 206). В наст, время шкаф и стол переданы в музей ИРЛИ.

Деревянный дом на Ключевой улице, в немецкой Риге. — Дедушка и бабушка поэта — сортировщик кож Вениамин Зунделович Мандельштам (1831 — 1909?) и его жена Мере Абрамовна (1832 — 1910-е) жили в Риге на Ключевой ул. (Шпренштрасе, ныне — ул. Авоту), в д. 6 (дом не сохранился) (см.: Д-88, с. 94).

Русская история евреев — по-видимому, одна из книг И. Г. Оршанского: «Евреи в России. Очерки и исследования. Вып. I» (СПб., 1872) или «Евреи в России. Очерки экономического и общественного быта русских евреев» (СПб., 1877).

Торговая улица. — На углу Торговой (ныне ул. Союза Печатников) и Офицерской (ныне — ул. Декабристов) находилась хоральная синагога.

Кернер Т. (1791 — 1813) — немецкий патриотический писатель эпохи наполеоновских войн.

Лейпцигско-тюбингенские издания. — Лейпциг и Тюбинген — известные центры немецкой полиграфической культуры.

Пушкин в издании Исакова — семьдесят шестого года. — По всей видимости, имеется в виду 2-е изд. тома первого «Лирические стихи» под ред. Г. Н. Геннади (СПб., 1870). Известен неповрежденный экземпляр, в темно-синем коленкоре (Библиотека русской поэзии И. Н. Розанова. Библиографическое описание. М., 1975, с. 95). В 1876 г. в издаваемой Я. А. Исаковым «Классной библиотеке для средних учебных заведений» вышли следующие соч. А. С. Пушкина: «Борис Годунов» (вып. 1), «Полтава» (вып. 2) и «Медный всадник» (вып. 12).

У, идиотская цветовая азбука Рембо!.. — Ср. сонет А. Рембо «Гласные», посвященный т. н. «цветному слуху».

Надсон Семен Яковлевич (1862 — 1887) — русский поэт. Его проза, дневники и письма были изданы в 1912 г.

Ваал — повторяющаяся рифма и образ из ст-ния С. Надсона «По следам Диогена» (1879) (см. также коммент. к ст-нию «За гремучую доблесть грядущих веков...»).

Милль Стюарт (1806 — 1873) — английский философ и основатель теории т. н. утилитарного общества.

Львиный Антон — А. Г. Рубинштейн (1829 — 1894), выдающийся русский пианист и композитор, основатель Русского музыкального общества (1859) и первой в России Петербургской консерватории (1862).

Софья Перовская и Желябов — видные народовольцы, проповедовавшие самопожертвование во благо народа. Ср. разночинную «присягу чудною четвертому сословью» в ст-нии «1 января 1924».

Гаршин В. М. (1855 — 1888) — русский прозаик, покончил с собой, бросившись в пролет лестницы.

Венгеров Семен Афанасьевич (1855 — 1920) — русский историк и пушкинист, библиограф, впоследствии основатель и первый директор «Книжной палаты». В течение 30 лет был занят составлением литературной картотеки, насчитывавшей ок. 2 млн. карточек со сведениями о почти 70 тыс. писателей и ученых и легшей в основу «Критико-биографического словаря русских писателей и ученых» (т. н. «Венгеровского»). Мандельштам одно время был членом руководимого С. А. Венгеровым Пушкинского семинария при университете (сообщ. Р. Д. Тименчиком). См. также: Венгеров С. А. Героический характер русской литературы. СПб., 1911.

Плелся по Загородному. — С. А. Венгеров жил по адресу: Загородный пр., д. 21, кв. 36.

Финляндия (с. 17). — Максимилиановский переулок — ныне пер. Пирогова (между пр. Майорова и Прачечным пер.).

Поблизости от «Жизни за царя» — т. е. от Мариинского театра на Театральной пл.

Териоки — ныне г. Зеленогорск.

Ивановы огни — обычай прыгать через костер в Иванов день (24 июня по ст. ст.).

Народный дом — находился на Петроградской стороне. Построен арх. Г. И. Люцедарским в 1910-е годы; ныне здесь кинотеатр «Великан» и планетарий.

Небритый и зеленоглазый... как его называл Блок. — См. ст-ние Блока «В дюнах» (1907).

От Владимира Соловьева. — См. его ст-ния «Сайма», «На Сайме зимой», «Иматра» и многие др., посвященные природе Финляндии.

Особенное значение Финляндии для петербуржца — Ср. в письме к матери от 20 апреля 1908 г. из Парижа: «Маленькая аномалия: «Тоску по родине» я испытываю не о России, а о Финляндии. Вот еще стихи о Финляндии...» (CC-IV, с. 116 — 117, к письму приложено ст-ние «О, красавица Сайма, ты лодку мою колыхала...»).

Шариковы (настоящая фамилия — Кушаковы) — купцы, разбогатевшие на торговле кожевенным сырьем, с которыми у отца поэта были деловые связи и дружеские отношения. Ср. в воспоминаниях Е. Э. Мандельштама: «В Выборге жили они в добротном деревянном особняке, рядом с которым стоял многоэтажный каменный дом с большой лавкой... Семья Кушаковых, их дом в какой-то степени сохраняли радушно-патриархальную атмосферу еврейского клана и в то же время были вполне современны. Осип очень любил здесь бывать. Ему было 17 — 18 лет, а у Кушаковых было две прелестных дочери-невесты. За одной из них брат не на шутку ухаживал... Есть две фотографии, где брат снят с сестрами и с бутылкой и корабликом... Но коварная девушка, вызвавшая Осины симпатии, довольно неожиданно вышла замуж за военного капельмейстера...» (АЕМ).

Шведская крепость — основана в Выборге в конце XIII в.

Гостиница «Бельведер» — стала знаменитой после того, как группа прогрессивных депутатов I Государственной думы (в основном кадетов) 10 июля 1906 г. обратилась к народу с призывом отказаться от уплаты налогов и службы в армии в знак протеста против роспуска Думы. Отказавшиеся были преданы в декабре 1907 г. суду и приговорены к трехмесячному заключению и лишению избирательных прав.

Хаос иудейский (с. 19). — См.: Морозов А. История — биография — образ. Заметки читателя (Д-88, с. 101 — 103).

Шавли — местечко в Жагорском уезде Курляндской губ. (ныне г. Шяуляй в Литве), фамильная родина Мандельштама. О роде курляндских ювелиров, со слов самого поэта, сообщает В. Парнах (см. также описание встречи с часовщиком-однофамильцем в Ялте — HM-II, с. 575 — 577).

Мариинский театр (ныне Ленингр. театр оперы и балета им. С. М. Кирова) — открыт в 1860 г. возобновлением оперы М. И. Глинки «Жизнь за царя». Зрительный зал, вмещавший после перестройки здания в 1894 — 1896 гг. более 1600 человек, состоял из пяти ярусов.

Литовский замок — был построен в 1798 — 1799 гг. по проекту арх. И. Е. Старова (первоначально — казармы Литовского мушкетерского полка). С 1823 г. — городская тюрьма. Сгорел в февральскую революцию 1917 г. (находился на Офицерской ул.).

Кантор — в католических храмах и синагогах — певец и руководитель хора (в православных храмах — регент).

Камилавка — головной убор духовных лиц — расширяющийся кверху цилиндр.

Барон Гинцбург — Гинцбург Гораций Осипович (Нафтали Герц) (1833 — 1909), барон гессен-дармштадтский, крупнейший банкир и меценат, основатель и председатель Общества распространения просвещения между евреями в России, добился от русского правительства разрешения на строительство в Петербурге синагоги и пожертвовал на нее большие средства.

Варшавский А. М. — деятель, близкий к барону Гинцбургу. Спиноза — Спиноза Барух (1632 — 1677), голландский философ, выходец из еврейской семьи. После разрыва с еврейской общиной покинул Амстердам и занимался шлифовкой стекол; любил смотреть на бои пауков в банках.

Руссо Жан-Жак (1712 — 1778) — французский писатель и философ, привнесший в рационализм XVIII в. культ чувства и страсти. «Естественный человек», по его воззрениям, следовал своему внутреннему чувству.

Высшая талмудическая школа в Берлине — скорее всего, Hochschule fur die Wissenschaft des Judentums или Rabbinseminar (открыты в 1872 — 1873 гг. и существовали до 1938 г.).

Конспиративная молочная лавка на Караванной, откуда подводили мину под Александра. — Минный подкоп шел из лавки Кобозева, расположенной не на Караванной, а на Малой Садовой ул. (в доме на углу Караванной — ныне Толмачева — и Невского был арестован А. И. Желябов).

Когда меня везли в город Ригу, к рижским дедушке и бабушке — по-видимому, в 1901 г. По воспоминаниям Е. Э. Мандельштама, мать поэта, отдыхая с детьми на Рижском взморье, чуждалась ортодоксального уклада жизни семьи свекра и ограничивалась лишь визитами вежливости. В Риге жил также дядя поэта — Герман Вениаминович.

Дерпт — ныне г. Тарту в Эстонии.

Ферейны, возвращавшиеся с большого певческого праздника. — От нем. «Verein» (союз, общество); по-видимому, корпоранты-студенты Дерптского университета, участники местного певческого праздника.

Нахохлятся, как старые обиженные птицы. — Ср. «Это птицы сумрачно-хохлатые» в ст-нии «Канцона».

Черно-желтый шелковый платок — талес, специальная накидка, которую евреи надевают на время молитвы.

Бильдерлингсхоф — ныне Булдури.

Дуббельн — ныне Дубулты.

Лошадиный марш прекрасной Каролины — по-видимому, «Каролиненгалоп» И. Штрауса-старшего.

Барон с моноклем по фамилии Фиркс. — 700 десятин земли на Рижском взморье принадлежало семейству баронов фон Фиркс (последний из баронов умер в 1914 г.).

Майоренгоф — ныне Майори; концерты устраивались здесь в саду гостиницы Хорна на ул. Йомас.

«Смерть и просветление» Штрауса — симфоническая поэма Рихарда Штрауса.

Патетическая симфония Чайковского — так назывались Пятая (1888) и Шестая (1893) симфонии П. И. Чайковского.

Дворянское собрание — находилось на Михайловской пл. (ныне пл. Искусств и Большой зал Ленинградской филармонии). Мать часто брала с собой на концерты сыновей.

Концерты Гофмана и Кубелика (с. 23). — Польский пианист и композитор Иосиф Гофман (1876 — 1957) и чешский скрипач-виртуоз и композитор Ян Кубелик (1880 — 1940) много гастролировали в России. Отголоски их совместных гастролей слышатся также в ст-нии «За Паганини длиннопалым...» (1935):

«Кто с чохом чех, // Кто с польским балом...» Первины скрябинского «Прометея». — Премьера «Поэмы огня», где Скрябин в музыкальную партитуру впервые ввел световую гамму, состоялась 2 марта 1911 г. в Москве (в Петербурге — 9 марта); дирижировал С. Кусевицкий, у рояля — автор.

Трабанты (букв.: спутники, сопровождающие) — телохранители и рыцарственные поклонники высокопоставленных дам средневековья; здесь — фанатичные поклонники артистов, собравшиеся перед подъездом Дворянского собрания.

Тенишевское училище (с. 24). — О. Э. Мандельштам поступил в Тенишевское коммерческое училище 1 сентября 1900 г. Его выпуск был третьим по счету. В 1898 г. на основе домашней школы В. В. Струве была организована школа кн. В. М. Тенишева, в 1900 г. преобразованная в Тенишевское коммерческое училище, сразу же завоевавшее репутацию лучшего учебного заведения такого типа. Организатором и первым директором училища был известный педагог Александр Яковлевич Острогорский (1868 — 1908). Осип Мандельштам оказался самым младшим в своем классе. 15 мая 1907 г., по окончании 16 семестров, он получил аттестат за № 24, удостоверявший следующую его успеваемость: русский язык и словесность — 4, немецкий язык — 4, французский язык — 5, русская и всеобщая история — 5, география — 4, зоология, физиология и ботаника — 5, химия — 5, геология и физическая география — 5, космография — 5, арифметика — 5, алгебра — 4, геометрия — 4, тригонометрия — 3, физика — 3, коммерческая арифметика — 3, счетоводство — 3, история торговли — 5, политическая экономия — 3, законоведение — 4, гражданское и торговое право — 4, товароведение — 3, коммерческая география — 4, рисование — 3 (ЛГИА, ф. 176, оп. 3, ед. хр. 3, л. 33). Первоначально училище размещалось в обычном жилом доме на Загородном пр., но уже в 1900 г. на отпущенные кн. Тенишевым средства было построено замечательное новое здание по Моховой ул., д. 33, с превосходными классами, залом и оборудованием. Но еще больше училище славилось подбором учителей и своими демократическими традициями. Ученики выпускали свои рукописные журналы, в одном из них («Пробужденная мысль») Мандельштам впервые опубликовал свои стихи. Подробнее о Тенишевском училище см.: Зенченко Н. С. Коммерческие училища как общеобразовательная школа России начала XX века (на материалах Санкт-Петербургских коммерческих училищ). — Дисс. на соискание уч. степени канд. пед. наук. М., МОПИ, 1953, а также в воспоминаниях Е. М. Крепса «О прожитом и пережитом» (М., 1989, с. 10 — 13).

Шустовская вывеска — водочное заведение.

Витте С. Ю. (1849 — 1915) — русский государственный деятель, автор Манифеста 17 октября 1905 г.

Вирениус A.C. (1832 — 1910) — доктор медицины; см. его кн.: Характеристики учащихся. СПб., 1904.

Румяный, как ребенок с банки Нестле — фирмы, специализировавшейся на детском питании и др. молочных изделиях.

Тарханов (Тархан-Моурави) Иван Ромазович, кн. (1846 — 1908) — физиолог, ученик И. М. Сеченова, профессор Петербургского университета, был председателем попечительского совета Тенишевского училища.

Литературный фонд (Общество для пособия нуждающимся литераторам и ученым) — основан в Петербурге в 1859 г. по инициативе А. В. Дружинина и при участии Н. А. Некрасова, А. Н. Островского, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого и др.

Надсон. — См. коммент. к гл. «Книжный шкап».

Исай Петрович Вейнберг — Петр Исаевич Вейнберг (1846 — 1904), известный в свое время и плодовитый переводчик.

Александрийский актер Самойлов. — Имеется в виду П. В. Самойлов (1866 — 1931), участник труппы Александринского театра в 1900 — 1904 и 1920 — 1924 гг.

Ковалевский Максим Максимович (1851 — 1916) — русский историк, юрист, социолог и этнограф, академик (1914), основатель конституционно-монархической партии демократических реформ (кадетов), депутат I Государственной думы и Государственного совета, с 1909 г. — владелец и редактор ж. «Вестник Европы».

Петрункевич Иван Ильич (1843 — 1928) — русский политический деятель, организатор и председатель «Союза освобождения», один из основателей партии кадетов, редактор газеты «Речь», депутат I Государственной думы.

Родичев Федор Измаилович (1853 — 1932) — один из лидеров партии кадетов, талантливый оратор.

Анненский Николай Федорович (1843 — 1912) — брат поэта, русский экономист и общественный деятель, видный представитель либерального народничества, один из руководителей «Союза освобождения».

Батюшков Федор Дмитриевич (1857 — 1920) — историк литературы, журналист и общественный деятель, близкий кругу «Русского богатства», в 1902 — 1906 гг. редактор журнала «Мир Божий».

Овсянико-Куликовский Дмитрий Николаевич (1853 — 1920) — литературовед, лингвист и историк культуры, почетный академик (1913), в 1913 — 1918 гг. — один из редакторов «Вестника Европы».

Остальные проклинали ручной труд. — Иную характеристику дает Е. М. Крепс: «В субботу последним уроком был ручной труд — столярное дело. И тут все было организовано умно. Никакого принуждения. Ты устал, тебя не интересует столярное дело — сиди и не мешай другим. Но большинство, и я в том числе, любили ручной труд...» Занятия по ручному труду вел Георгий Константинович Соломин.

Воеводский — по-видимому, Сергей, сын егермейстера двора его императорского величества Н. А. Воеводского, выбывший из училища по домашним обстоятельствам в начале 1905 г., будучи учеником 7 класса (в училище состоял также его брат Лев) (ЛГИА, ф. 176, oп. 1, ед. хр. 10, л. 234 и 291).

Стасюлевич Михаил Матвеевич (1826 — 1911) — историк, журналист и общественный деятель, основатель и редактор (в 1866 — 1908 гг.) «Вестника Европы». Упоминается в статье «Огюст Барбье» (CK, с. 193).

Леонид Зарубин — по сообщ. Л. В. Розенталя, был редактором ученического журнала «Пробужденная мысль».

Донской бассейн. — Имеется в виду Донецкий бассейн.

Слободзинский Сергей Николаевич (1889 — ?). — С его братом, по-видимому, Мандельштам служил в 1918 г. в комиссии по разгрузке Петрограда (см.: ВЛ, 1989, № 9, с. 275).

Борис Синани. — См. коммент. к гл. «Борис Синани». «Образование» — ежемесячный педагогический и научно-популярный журнал, с 1896 г. выходивший под ред. А. Я. Острогорского. В 1907 — 1908 гг. А. Блок напечатал в нем 7 ст-ний. Серов Валентин Александрович (1865 — 1911) — русский художник; видимо, имеются в виду картины «Дети» (1899) и «Мика Морозов» (1901).

Сергей Иваныч (с. 28). — В воспоминаниях Е. Э. Мандельштама сообщается о двух репетиторах, занимавшихся с братьями Мандельштам, — Б. В. Бабине-Корене и Сергее Ивановиче. Первый был типичный вечный студент и профессиональный революционер, эсер, человек большой душевной стойкости и благородства, прошедший через царскую тюрьму и ссылку. После революции он работал в Институте научной организации труда в Москве и за принадлежность к эсерам неоднократно подвергался арестам. Что касается Сергея Ивановича, то указание на службу в Пулковской обсерватории навело нас на след единственного «Сергея Ивановича» в ее штате за период с 1905 по 1921 г., а именно — Сергея Ивановича Белявского (1883 — 1953), университетского профессорского стипендиата, принятого в обсерваторию 22 февраля 1909 г. в качестве сверхштатного астронома и 3 марта 1909 г. командированного в Крым для заведования Симеизским отделением Пулковской обсерватории. Там он проработал до 1925 г. В 1937 — 1944 гг. — он директор Пулковской обсерватории, в 1939 г. избран членом-корреспондентом АН СССР (сообщ. К. Л. Масленниковым). Подтверждения нашей гипотезы содержатся в личном деле студента математического разряда физико-математического факультета Санкт-Петербургского университета С. И. Белявского (ЛГИА, ф. 14, оп. 3, ед. хр. 39182). Он родился 23 ноября 1883 г. в Петербурге в семье чиновника, в 1900 г. уволенного по болезни со службы. 5 апреля 1902 г., еще первокурсником, он обратился с прошением об освобождении его от взноса платы за 1902 — 1903 гг. О бедности свидетельствует и удостоверение от пристава 2-й московской части в том, что Белявский С. И. — «состояния бедного, имущества никакого не имеет. Живет в № 33 Николаевской улицы, имеет один урок, где получает по 15 руб. в месяц, чем и существует, платя еще из этих денег 6 руб. в месяц за занимаемую им 1/2 комнаты в квартире № 9 означенного дома».

Меншиковский университет. — Неточность: во дворце Меншикова размещался 1-й кадетский корпус, Университет же размещался в здании Двенадцати Коллегий.

Неаполитанская собачья пещера из физики — т. е. пещера, в которой собирается углекислый газ.

Где-то в Седлице или в Ровно. — С. И. Белявский первые четыре класса гимназии проучился в Орле, а закончил он Рижскую Александровскую гимназию (с золотой медалью).

Мелкие губернаторы западного края были у него в роду. — Его мать, Анна Адольфовна Сулима-Самуйло, была католичкой и, по-видимому, литовкой. О том, были ли в ее роду царские губернаторы, сведениями не располагаем.

Мне довелось его встретить много позже. — Встреча, скорее всего случайная, состоялась осенью 1923 г. в Крыму (Мандельштам в это время писал «ШВ» в Гаспре, а неподалеку, в Симеизе, работал С. И. Белявский).

Юлий Матвеич (с. 30). — См. о нем в воспоминаниях Е. Э. Мандельштама: «Мать жила одиноко. Друзей у нее было мало. Среди них выделялся один очень добрый и очень отзывчивый человек — Ю. М. Розенталь. Это был старый холостяк, богатый человек, финансист, принимавший деятельное участие в строительстве одной из юго-западных железных дорог. В трудные периоды жизни матери — во время ее размолвок с отцом, сложностей, возникающих с воспитанием детей, появлялся Ю. М. Розенталь в нашем доме, как добрый домовой, как хранитель нашего домашнего очага. Он всегда находил теплые слова, умел подсказать то, что снимало или, во всяком случае, облегчало матери ее положение... У Ю. М. Розенталя были и другие дома, где проявлялись его доброта и заботливость. Но, в конечном счете, люди отплатили ему злом за добро. Гостинодворские купцы Орешниковы, вернее, жена этого купца сумела прибрать старика к рукам. Они как паутиной его оплели: уговорили ликвидировать его квартиру, поселили у себя, вытянули все деньги и в конце концов выселили беспомощного, полуслепого Ю. М. в убогую комнатку в деревянном домике в Лесном. Здесь я с Осей проведывал этого милого человека уже незадолго до его смерти. Грязный, запущенный и заброшенный, с большой лупой в руках, с катарактами на обоих глазах, он ежедневно от корки до корки штудировал газету «Новое время», монархический официоз Суворина, и восторгался черносотенными программными антисемитскими фельетонами знаменитого в то время Меньшикова, натравливающего читателей газеты на евреев, студентов, на все прогрессивное» (АЕМ).

Меньшиков Михаил Осипович (1859 — 1919) — публицист, один из виднейших авторов газ. «Новое время», расстрелянный большевиками.

Ренан Жозеф-Эрнест (1823 — 1892) — французский филолог и историк, автор знаменитой книги «Жизнь Иисуса» (1863).

«Новое время» — ежедневная массовая петербургская газета консервативного (с 1905 г. — черносотенного) направления, издавалась А. С. Сувориным. В ней сотрудничали А. П. Чехов, В. В. Розанов, Ф. Сологуб и др.

Эрфуртская программа (с. 32). — См.: Морозов А. История — биография — образ. Заметки читателя (Д-88, с. 103 — 104).

Эрфуртская программа — программа Германской социал-демократической партии, принятая на партийном съезде в октябре 1891 г. в Эрфурте. В. В. Г. — В. В. Гиппиус (см. коммент. к гл. «В не по чину барственной шубе»).

«Физика» Краевича — Краевич К. Д. Учебник физики (с 1868 по 1912 г. выдержал 13 изданий).

Возле тенишевской оранжереи. — Ср. в ст-нии «Когда в далекую Корею...».

«Весы» — журнал русских символистов, выходивший в Москве в 1904 — 1909 гг.

Обуховский завод — сталелитейный завод в Петербурге, основанный в 1862 г. горным инженером П. М. Обуховым.

Чернов Виктор Михайлович (1873 — 1952) — один из основателей и руководителей партии эсеров, ее теоретик, стремившийся внести в народническую идеологию партии элементы марксистского экономизма. Был министром земледелия во Временном правительстве, председателем Учредительного собрания.

Михайловский Николай Константинович (1842 — 1904) — критик, социолог, публицист, идеолог народничества. Вокруг него и руководимого им с 1894 г. ж. «Русское богатство» группировалась значительная часть либерально-демократической интеллигенции России.

Лавров Петр Лаврович (1823 — 1900) — публицист, идеолог раннего народничества, представитель субъективной школы в социологии, член общества «Земля и воля» и партии «Народная воля». Его «Исторические письма» пользовались большой популярностью в среде революционной молодежи. С 1870 г. жил в эмиграции.

Каутский Карл (1854 — 1938) — один из лидеров и теоретиков германской социал-демократии и II Интернационала, порвал с марксизмом после начала первой мировой войны. См. весьма ироническую его характеристику в очерке «Меньшевики в Грузии» (Огонек, 1923, № 20, 12 августа, с. 3 — 7; перепеч. — ЛГр, 1987, № 9, с. 204 — 208).

Павленковское издание — массовая серия «Жизнь замечательных людей», издававшаяся Ф. Ф. Павленковым в 1880 — 1890 гг.

Эрфуртская программа, марксистские пропилеи. — Ср. в письме к В. В. Гиппиусу от 19 — 27 апреля 1908 г. из Парижа: «Первые мои религиозные переживания относятся к периоду моего детского увлечения марксистской догмой и неотделимы от этого учения» (ИРЛИ, ф. 77, оп. 1, ед. хр. 16).

Пропилеи — колоннада, ведущая в греческий храм.

Когда выпрямляется позвоночник века. — Ср. в ст-нии «Век» (1923).

«И паутинки тонкий волос дрожит на праздной борозде» — из ст-ния Тютчева «Есть в осени первоначальной...» (1857); у Тютчева — «Лишь паутины» и «блестит».

Мыслящий тростник и покров, накинутый над бездной. — См. коммент. к ст-нию «Из омута злого и вязкого...».

Зегевольде — ныне Сигулда. Ср. в воспоминаниях Е. Э. Мандельштама: «Мать и все мы, братья, как-то приехали в... Зегевольде... Здесь, в соседстве с полуразрушенным средневековым рыцарским замком, по глубокой долине протекает речка, ее крутые, лесистые берега высотой в 200 — 300 метров были когда-то хорошо укреплены, и следы этих оборонительных сооружений еще кое-где сохранились. Со всех сторон этот замок был окружен богатыми поместьями остзейских баронов, власть которых тяжелым бременем ложилась на плечи бедноты — батраков и испольщиков. В 1905 году здесь вспыхнуло восстание, поколебавшее власть местных хозяев. Для расправы с бунтовщиками был вызван карательный отряд русских драгун. Около одного из помещичьих домов мы с Осей обнаружили небольшую подбитую пушку, из которой расстреливали батраков и крестьян. О жертвах недавних трагических событий нам рассказали местные жители. На обратном пути мы зашли в костел, и церковные песнопения еще больше усилили гнетущее впечатление от того, что мы с Осипом видели и слышали. О подавлении революции, о репрессиях и казнях мы знали главным образом из газет. А здесь, где лилась кровь, все это принималось гораздо острее и взволнованнее» (АЕМ).

Курляндская река Аа. — Неточность: курляндская Аа — это р. Лиелупе, здесь же подразумевается р. Гауя, называемая также лифляндской Аа.

Только что пожгли баронов. — См. коммент. к главе «Финляндия».

Ундины — водяные духи с женским телом, роскошными зелеными волосами и рыбьим хвостом; своим пением и красотой очаровывали путников и увлекали их на дно.

Бурги — здесь: замки.

Каневской (Ореус) Иван (1877 — 1901) — поэт-символист, критик и переводчик, близкий друг В. В. Гиппиуса; утонул в р. Гауя в июле 1901 г. (подробнее см. в публикациях Р. Д. Тименчика в рижских журналах «Даугава», 1983, №5, и «Родник», 1987, № 10).

Ангелы Иакова. — Ср. в статье «Петр Чаадаев».

Я весь мир почувствовал хозяйством. — Ср. в статьях «О природе слова» и «Пшеница человеческая».

Семья Синани (с. 34). — Глава посвящена семье ближайшего гимназического друга Мандельштама — Бориса Борисовича Синани (1889 — 1910). В 1909 г. он женился на 18-летней Александре Эдуардовне Монтвиж-Монтвида, дочери редактора детского журнала «Всходы », в 1910 г. у них родился сын Игорь, в том же году Борис умер от скоротечной чахотки.

Скульптура Федора Толстого. — Толстой Ф. П. (1783 — 1873) — русский скульптор, медальер и живописец. Однако авторами двух воспетых Пушкиным статуй «Мальчик, играющий в свайку» и «Мальчик, играющий в бабки» являются А. В. Логановский и Н. С. Пименов.

Свайка. — Игра заключается в том, чтобы свайку — толстый гвоздь или шип с большой головкой — броском всадить в отмеченное на земле кольцо.

Синани Борис Николаевич (1850 — 1922?) — выходец из ортодоксальной караимской семьи. Не подчинившись воле отца, ушел из дома и поступил в Военно-медицинскую академию, служил полковым врачом во время русско-турецкой войны 1877 — 1878 гг., после войны работал в Колмовской психиатрической больнице близ Новгорода. Здесь он женился гражданским браком на Варваре Лукиничне (фамилия не уточнена), родившей ему трех дочерей и одного сына. После ее смерти Б. И. Синани с семьей переехал в Петербург, где занялся частной практикой, в частности лечением внушением (см. его кн.: О лечении внушением. Новгород, 1910). После обострившейся в начале 1920-х годов язвы желудка Б. Н. Синани переехал в Симферополь, где и умер, предположительно в 1922 г.

Мать была русской. — Она была наполовину русской, наполовину гречанкой.

Синани жили на Пушкинской улице — в д. 17.

Маленькая горбунья Лена — младшая (р. 1893) сестра Бориса Синани, названная так в честь самой старшей сестры, умершей в начале 1890-х годов. Была низкорослой, но горбуньей не была. После смерти отца вернулась в Петроград, а в 1926 — 1927 гг. уехала в Новосибирск.

Врач и душеприказчик Глеба Успенского. — Когда Г. И. Успенский (1843 — 1902) заболел душевной болезнью, Б. Н. Синани взялся за его лечение и поселил у себя в доме (в Колмово). См.: Дневник доктора Б. Н. Синани. — В кн.: Глеб Успенский. Летопись Государственного литературного музея, кн. 4. М., 1939, с. 515 — 598.

Михайловский Н. К. — См. коммент. к главе «Эрфуртская программа».

Женя — старшая сестра Бориса Синани; познакомившись в Париже с политэмигрантом А. Кудрявцевым, родила от него дочь Галю и сына Вадима.

Сенат «Русского богатства». — «Русское богатство» — ежемесячный общественно-политический журнал, душой которого с 1895 г. был Н. К. Михайловский; среди наиболее деятельных сотрудников — Короленко, Мамин-Сибиряк, Потапенко, Златовратский, Глеб Успенский, Горнфельд, Протопопов и др.

Чернов. — См. коммент. к главе «Эрфуртская программа».

Пешехонов Алексей Васильевич (1867 — 1933) — публицист и общественный деятель, один из лидеров партии народных социалистов, в начале 1900-х годов был близок к эсерам, входил в редколлегию «Русского богатства». В мае — августе 1917 г. занимал пост министра продовольствия во Временном правительстве.

Мякотин Венедикт Александрович (1867 — 1937) — историк и публицист-народник, сотрудник «Русского богатства», член партии народных социалистов.

Вениамин — младший и любимый сын Иакова.

Натансон (Бобров) Марк Андреевич (1850 — 1919) — старый народник, деятель «Земли и воли», член ЦК партии эсеров, после революции 1917 г. стал левым эсером и сблизился с большевиками, входил в Президиум ВЦИК.

Клейнборт Лев Максимович (1875 — 1938) — марксистский журналист и литературный критик, меньшевик, редактор ж. «Темы жизни» (1906 — 1907). См. его кн. «Очерки народной литературы» (Л., 1924).

Некая Наташа — Наталья Николаевна Павлинова (1888? — 1942), писательница, автор романа «Цицерон. Молодые годы» (СПб., 1909).

Скверные открытки — аллегории Штука и Жукова — открытки с изображением красивых томных девиц с заломленными руками и т. д. Штук Франц (1863 — 1928) — немецкий скульптор и живописец, особенно популярными были репродукции его картины «Грех». Жуков Иннокентий Николаевич (1875 — 1948) — скульптор, автор небольших шаржированных статуэток, олицетворяющих различные грехи.

« Чтец-декламатор » — объемистое издание, содержавшее стихи и прозу современных писателей, выходило в Киеве в конце 1900-х годов.

«Русская муза» — Русская муза. Собрание лучших оригинальных и переводных стихотворений русских поэтов XIX века. Сост. П. Я. СПб., изд. ж. «Русское богатство», 1904.

П. Я. — Петр Филиппович Якубович-Мельшин (1860 — 1911), поэт-народник, автор сб. «Отклик» (1881) и «Стихотворения Матвея Рамшева» (1887).

Михайлов — по-видимому, Николай Михайлович Михайлов (1878 — 1804), автор посмертного сб. «Стихотворения» (1906).

Тарасов — Евгений Михайлович Тарасов (1882 — 1943), автор сб. «Стихи» (1906) и «Земные дали» (1908). Анский (Раппопорт) Семен Акимович (1863 — 1920) — еврейский писатель, писал на идише и по-русски, печатался в ж. «Русское богатство», «Восход», «Еврейский мир». В 1896 — 1910 гг. секретарь П. Лаврова в Париже, был близок с В. М. Черновым и другими лидерами эсеров.

Домашние лирики из «Русского богатства» и «Вестника Европы» — П. Я. (см. выше) и Allegro (псевдоним Поликсены Сергеевны Соловьевой, 1867 — 1924).

Гольдберг Ю. В. — издатель, а с № 2 и редактор ежемесячного журнала «Поэт», выходившего в изд-ве «Распространитель» с апреля по июнь 1907 г. (вышло 4 номера) и в 1908 г. (№ 1, май). Адрес редакции — Пушкинская ул., д. 19. В том же изд-ве в 1906 г. в переводе с немецкого вышла поэма Ю. В. Гольдберга «Парламент насекомых» (рец. на нее была помещена в № 1 ж. «Поэт»).

Наемный юноша небесно-поэтической наружности — по-видимому, А. М. Радзиевский, редактор первого номера.

Полковник Мин — Г. А. Мин, полковник лейб-гвардии Семеновского полка, один из руководителей подавления выступлений пролетариата в Москве в 1905 — 1906 гг. (см.: Сторожев В. Ф. В. Дубасов и Г. А. Мин на Пресне в 1905 г. — Голос минувшего, 1918, № 4, и Владимиров В. Карательная экспедиция лейб-гвардии Семеновского полка в декабрьские дни на Московско-Казанской ж. д. М., 1906).

Слава была в ц. к., слава была в б. о. — Ц. к. и б. о. — Центральный комитет и боевая организация партии эсеров.

Глухая дача в Райволе. — Райвола (ныне Рощино) — дачный поселок; имеется в виду легочный пансион Линде в Мустамяках (ныне noс. Горьковский), славившийся своей молочной кухней. Мандельштам неоднократно отдыхал в этом пансионе и хорошо был знаком с его владельцами — братьями Федором и Иваном Федоровичем Линде. В августе 1911 г. на этой даче попали в засаду и были арестованы несколько революционеров, в т. ч. и Ф. Ф. Линде (Петербургский листок, 1911, 9 августа). См. также коммент. к ст-нию «Когда октябрьский нам готовил временщик...».

Гершуни Григорий Александрович (1870 — 1908) — член ЦК партии эсеров, террорист и организатор «б. о.».

«Жизнь человека» — драма Л. Андреева «Жизнь человека» (1907).

Комиссаржевская (с. 41). — Фрагмент, под загл. «Она была свободна», перепеч. в кн.: О Комиссаржевской. Забытое и новое. Воспоминания, статьи, письма. М., 1965, с. 79 — 80.

Комиссаржевская Вера Федоровна (1864 — 1910) — выдающаяся русская актриса; в 1896 — 1902 гг. — в труппе Александрийского театра (ныне — Ленингр. театр драмы им. А. С. Пушкина); в 1904 г. в Петербурге открыла Драматический театр, труппа которого распалась после ее внезапной смерти от черной оспы 10(23) февраля 1910 г. во время гастрольной поездки в Ташкент.

Багровых-внуков... — намек на «Семейную хронику» (1856) и «Детские годы Багрова-внука» (1858) С. Т. Аксакова.

У Комиссаржевской была плоская спина курсистки... — Ср. у В. Э. Мейерхольда: «Маленькое чуть асимметричное лицо, сутулая фигура, опущенные плечи и поразительная улыбка, от которой, казалось, светлела рампа» (Гладков А. Воспоминания, заметки, записи о В. Э. Мейерхольде. — Тарусскис страницы. Калуга, 1961, с. 305).

Бравич (Баранович) К. В. (1861 — 1912) — актер, один из ближайших друзей и помощников В. Ф. Комиссаржевской в Драматическом театре (1904 — 1909). Ср. в статье А. Блока «Памяти К. В. Бравича»: «В этом театре, который был рубежом двух эпох, Бравич — всегда этот второй элемент, эта почва искусства; земля, без которой не видно неба...» (Блок А. Собр. соч., т. 5. М. — Л., 1962, с. 472).

Брак и Гедда — персонажи пьесы Г. Ибсена «Гедда Габлер» (1890).

Савина М. Г. (1854 — 1915) — актриса; с 1874 г. — в труппе Александрийского театра, где занимала ведущее положение.

Создавая театр Ибсена и Метерлинка... — О преклонении перед этими драматургами Комиссаржевская писала Мейерхольду (см.: В. Ф. Комиссаржевская. Письма актрисы. Воспоминания о ней. Материалы. Л. — М., 1964, с. 164).

Комиссаржевская, сыграв «Балаганчик»... — Премьера «Балаганчика» А. Блока в театре В. Ф. Комиссаржевской состоялась 30 декабря 1906 г. (режиссер и исполнитель роли Пьеро — -В. Мейерхольд).

«В не по чину барственной шубе» (с. 43). — Ср. очерк «Шуба».

Леонтьев Константин Николаевич (1831 — 1891) — писатель, публицист и философ, незадолго до смерти постригся в монахи. В своем основном соч. «Восток, Россия и славянство» (СПб., 1885 — 1886, т. 1 — 2) в качестве организующего принципа государства и общества проповедовал т. н. «византизм» — строгую церковность, твердую монархическую власть, сохранение крестьянской общины и сословного деления; призывал «подморозить» развивающуюся Россию «византизмом».

Гиппиус Владимир Васильевич (1876 — 1941) — поэт и литературовед, один из ранних представителей символизма (псевдонимы — Вл. Бестужев, Вл. Нелединский). В Тенишевском училище преподавал русский язык и литературу. См. его запись в «Сведениях об успехах и поведении ученика 3-го класса Тенишевского училища Мандельштама Осипа за 1901 — 1902 г.»: «Русский язык. За год чрезвычайно развернулся. Особый прогресс наблюдается в самостоятельном мышлении и умении изложить результаты его на бумаге» (АЕМ). Оказал мощное формирующее влияние на личность Мандельштама, часто бывавшего у него в 1910-е годы на квартире в Перекупном пер. Ср. в письме Мандельштама к нему от 19 — 27 апреля 1908 г. из Парижа: «История наших отношений или, может быть, моих отношений к вам кажется мне вообще довольно замечательной. С давнего времени я чувствовал к вам особенное притяжение и в то же время чувствовал какое-то особенное расстояние, отделявшее меня от вас. Всякое сближение было невозможным, но некоторые злобные выходки доставляли особенное удовольствие, чувство торжества: «а все-таки...» И вы простите мне мою смелость, если я скажу, что вы были для меня тем, что некоторые называют «друго-врагом»... Осознать это чувство стоило мне большого труда и времени... Но я всегда видел в вас представителя какого-то дорогого и вместе враждебного начала, причем двойственность этого начала составляла даже его прелесть. Теперь для меня ясно, что это начало не что иное, как религиозная культура, не знаю, христианская ли, но, во всяком случае, религиозная» (ЛО, 1986, № 9, с. 109, публ. П. Нерлера). По воспоминаниям Е. В. Гиппиуса (известного музыковеда, сына В. В. Гиппиуса), «...отец относился к Мандельштаму очень любовно, но не вполне сочувствовал его стихам (что было в духе времени — они принадлежали к разным «группировкам»)... Отец был учителем не только литературы, он был учителем духа: у него был целый литературно-моральный кодекс...»

«Северные цветы» — альманах русских символистов.

«Скорпион» — изд-во символистов, владельцем которого был С. А. Поляков, а фактическим руководителем — В. Я. Брюсов.

Коневской. — См. коммент. к главе «Эрфуртская программа».

Добролюбов Александр Михайлович (1876 — 1944?) — богоискатель и поэт, один из ранних символистов. Дружил с В. В. Гиппиусом в 1890 — 1900-х гг. В 1898 г. «ушел» из литературы, став религиозным странником и основателем секты добролюбовцев.

Недоброво Николай Владимирович (1882 — 1919) — поэт, филолог и критик.

...до Коневца раннего символизма. — Коневец — остров на Ладожском озере, известный своим монастырем. Уподобление раннего символизма такому острову духовности сочетается с дополнительным указанием на И. Коневского, одно из ст-ний которого называлось «С Коневца» (1898).

Феодосия (с. 50). — На заднике обложки кн. 1 альм. «Ковш» (Л., 1925) был помещен анонс кн. 2: «О. Мандельштам. Феодосийские рассказы». Впервые — Мандельштам О. Шум времени. Л., 1925, с. 83 — 101, в составе «ШВ». Обособленно, под загл. «Феодосия», — ЕМ, с. 167 — 188. В письме к тов. Коробовой (по-видимому, сотруднице изд-ва «Прибой» или Госиздата), посланном из Ялты 25 июня 1928 г., Мандельштам отчаянно просил «во что бы то ни стало выбросить из Егип<етской> Марки конец: все, кроме самой Ег<ипетской> М<арки> и «Шума времени», который кончается словами «козьим молоком феодосийской луны», — от этих слов и до конца — умоляю все выбросить. Никаких «Возвращений» и т. п. Включив эти мелочи в книжку, я допустил серьезнейшую оплошность. Оставив эти мелочи, мы убьем книжку. Она стоит того, чтобы жить; спасайте ее. Обратитесь к Груздеву, Слонимскому, уладьте технику этого дела, если оно связано с материальным ущербом — я все возмещу, верну деньги. (Прилагаю обязательство.)

Немедленно меня известите о том, что все в порядке. Я не сплю до тех пор спокойно и отрекусь от книжки, если она выйдет в ином виде. Ведь я просил об этом еще в апреле (письмо в Лит-Худ на имя Варковицкой). Теперь еще не поздно.

Я пробовал делать выброски из этих главок. Это не помогло. В присланной Вами корректуре я их просто перечеркиваю — и только в таком виде могу подписать книгу к печати. Нельзя печатать ничего из перечеркнутого, но если будут напечатаны «Встреча в редакции» и «Авессалом» — мне остается повеситься» (ГПБ, ф. 474, альб. 2, л. 52 — 58). Требования Мандельштама были выполнены. Очерк «Возвращение» см. в III разделе наст, тома, тексты «Встречи в редакции» и «Авессалома» утрачены.

Мандельштам (вместе с братом Александром) прибыл в Крым из Харькова, по-видимому, в сентябре 1919 (самое раннее из упоминаний о нем датируется 11 или 17 сентября) и провел здесь около года (в сентябре 1920 г. он сумел выехать в Батум). «Хуже всех было положение выехавшего сейчас в Батум О. Э. Мандельштама, менее всех приспособленного к реальной жизни и обносившегося и изголодавшегося до последней степени» (Поэты в Крыму. — Крымский вестник, Симферополь, 1920, 5 сентября). Подробнее о его жизни в Коктебеле и Феодосии см. в статьях В. Купченко «Феодосийский литературно-артистический кружок» (ВЛ, 1976, № 4, с. 311 — 314) и «Осип Мандельштам в Киммерии» (ВЛ, 1986, № 7, с. 188 — 199). Мандельштам участвовал в различных поэтических выступлениях в Феодосии, печатался в ряде феодосийских и севастопольских изданий («К искусству!», «Ковчег», «Обвалы сердца», «Пьяные вишни», предполагалось его участие и в журнале «Пережитое», так и не появившемся). Здесь были написаны ст-ния, вошедшие в Т и ВК.

Начальник порта (с. 50). — Глава посвящена Александру Александровичу Новинскому (? — 1958?), капитану II ранга, начальнику Феодосийского порта, с которым Мандельштам был знаком еще с 1917 г. (см.: ВЛ, 1987, № 7, с. 193 — 194). Эвакуировался в 1920 г. Ср. также портрет Новинского в кн. А. Седых «Далекие, близкие» (Нью-Йорк, 1962, с. 27): «...человек крошечного роста, с черной бородкой, разгуливавший по городу в белоснежном кителе, с кортиком. Он умер... в Холливуде, где стал киносценаристом».

Рош... Лившиц, Рейзиер — фамилии оптовых феодосийских торговцев.

Каниферштан (от нем. Kann nicht verstehen — «не могу вас понять») — обозначение богача в сказке Жуковского «Две были и еще одна» (1831).

Гинзбурги — два брата: Моисей Исаакович (1877 — 1940), журналист, член РСДРП с 1902 г., и Симон (1900 — 1953), музыковед.

Ландсберги — Эммануил Александрович, врач и провизор, его сын Леонид (ок. 1899 — 1957), юрист.

Город походил не на Геную. — В Феодосии сохранились остатки генуэзской крепости XIV — XV вв. Каффа.

На нежную Флоренцию. — Ср. в ст-нии «В разноголосице девического хора...» (1916): «Успенье нежное — Флоренция в Москве».

Сарандинаки Михаил Николаевич (? — 1917) — инженер-гидролог, заведующий метеостанцией, автор поэтического сборника «Этюды 1901 — 1916» (Феодосия, 1916).

Мабо-Азовский Михаил Васильевич (1878 — 1961) — директор Азовского банка в Феодосии, поэт и журналист.

Врангель П. Н., барон (1878 — 1928) — генерал-лейтенант, с апреля 1920 г. главнокомандующий Русской армией в Крыму.

Эвакуация — в основном, в Константинополь; состоялась в ноябре — декабре 1920 г.

Старухина птица (с. 53). — Ср. ст. 3 в ст-нии «Не говори никому...»: «Птицу, старуху, тюрьму» (1930).

Итальянская — ныне ул. Куйбышева.

С голоду умерла теософка Анна Михайловна, — Имеется в виду антропософка Александра Михайловна Петрова (1871 — 1921), педагог гимназии, приятельница Волошина (сообщено В. Н. Купченко).

С января пошла неслыханно жестокая зима. — Ср.: «После продолжительных морозов, доходивших до 12° Реомюра <15°С. — П. Н.>, с 23 января наступила оттепель» (Вечернее время, Феодосия, 1920, 23 января).

Астория — гостиница (здание и название сохранились).

Городской сумасшедший — по-видимому, Хороз Кифиевич Крым, кричавший петухом (сообщ. В. Н.. Купченко).

Карантинная слободка (Карантин) — место в порту, где проходили 40-дневный карантин мусульмане, возвращавшиеся через Феодосию из хаджа.

Геркуланум. — См. коммент. к ст-нию «Когда в теплой ночи замирает...».

Жила заботой о воде. — Ср.: «Жители городских окраин в течение последних 10 лет остаются совершенно без воды. В тех семьях, где имеются рабочие силы, вода притаскивается на плечах из ближайшего фонтана, остальные лишены всякой возможности иметь воду. Водовозов нет, а имеющиеся требуют до 5 р. за ведро. Заведующий водопроводом инженер Кейль объясняет недостаток воды большим расходом воды в карантине» (Вечернее время, Феодосия, 1920, 23 января). О недовольстве населения подачей воды в Феодосии сообщалось и 6 июля 1920 г. (газ. «Вечерний курьер», Симферополь).

Обледеневшую водокачку. — Ср. тот же образ в ст-нии «Куда мне деться в этом январе?..».

Когда Деникин отступал от Курска — в октябре 1919 г.

Ощущенье... чумы. — В мае 1920 г. в Феодосии была зафиксирована эпидемия холеры (Таврический голос, 1920, 21 мая). Вместе с тем в Трапезунде, Батуме и др. местах Черноморья были отмечены вспышки чумы.

Бармы закона (с. 54). — Бармы — драгоценные оплечья византийских императоров и русских царей, надевавшиеся во время коронации.

Грязная газетка Освага — выходивший в Симферополе «Вечерний курьер» (см.: Новицкий П. Из истории крымской печати в 1919 — 1920 гг. — Печать и революция, 1921, № 1, с. 53 — 54). В самой Феодосии в 1920 г. выходили газеты «Крымская мысль» и «Вечернее время» (Осваг — т. н. «Осведомительное агентство при Главнокомандующем вооруженными силами Юга России»).

Митридат — возвышенность на северо-западной окраине Феодосии (названа так по предложению И. К. Айвазовского, по примеру одноименной горы в Керчи).

Клещи тюрьмы. — Феодосийская тюрьма находилась в северной части города, возле кладбища и одного из базаров.

Полковник Цыгальский — Александр Викторович Цыгальский (1880 — ?), военный инженер и поэт. В 1920 г. в Феодосии вышла книга его стихов «Душа русского гражданина (Избранные стихи 1911 — 1920)» (см. рец. И. Горева на нее в газ. «Таврический голос», Симферополь, 1920, 7 июля).

КУБУ (ЦЕКУБУ) — Центральная комиссия по улучшению быта ученых, созданная в 1921 г. по инициативе М. Горького.

«Мне все равно, с царем или без трона...» — из ст-ния А. Цыгальского «Храм Неопалимой Купины», посвященного М. Волошину и датированного 20 января 1920 г. (альм. «Ковчег». Феодосия, 1920, с. 63). Приводим его текст полностью:

Мазеса да Винчи (с. 56). — Мазеса да Винчи. — По сообщ. Э. С. Гурвич, его настоящее имя было Моисей. В «Известиях военно-революционного комитета г. Феодосии» за 4 мая 1919 г. упомянут художник Мозессо Гурвич (Гуревич), участвовавший в оформлении города к 1 Мая, а в журнале «К искусству!» (Феодосия, 1919, № 1, вышел в ноябре) — художник Мозессо, проживавший на Надеждинской ул., в доме б. Райхлина.

Словарь Макарова — знаменитый русско-французский словарь.

Энтомология Фабра — по-видимому, 10-томные «Энтомологические воспоминания» французского энтомолога Ж. А. Фабра (1823 — 1915).

Кондотьеры — предводители наемных войск в итальянских государствах в XIV — XVI вв.

Адамово яблоко — кадык.

Египетская марка (с. 59). — Звезда, 1928, № 5, с. 51 — 76, с разбивкой на 3 главы и множеством опечаток. ЕМ, с. 7 — 69, с разбивкой на 8 главок, где главки I — IV соответствовали главе I в «Звезде», главки V и VI — главе II и главки VII и VIII — главе III. Печ. по ЕМ. Разрозненные автографы черновых редакций — AM, а также ЦГАЛИ, ф. 1893, оп. 2, ед. хр. 5 (см. один из фрагментов в примеч. А. А. Морозова в HM-I, с. 413). Под загл. «Парнок» повесть анонсировалась в ж. «Звезда» в 1927 — 1928 гг. Ср. также анонс в ж. «На литературном посту»: «О. Мандельштам выпускает новый роман «Египетская марка». Роман из эпохи керенщины» (1927, № 22-23, с. 153). 15 июня 1927 г. Д. С. Усов писал Е. А. Архиппову: «О.М. в Лицее и пишет повесть, так странно перекликающуюся с Гоголем «Портрета» (ЦГАЛИ, ф. 1458, оп. 1, ед. хр. 78, л. 113 об.). Вс. Рождественский сообщал тому же адресату 25 февраля 1928 г.: «О. Мандельштам написал любопытнейший роман, который, вероятно, будет печататься в «Звезде» (там же, ед. хр. 74, л. 57 об.). По свидетельству В. А. Каверина, Мандельштам, готовя публикацию в «Звезде», трижды забирал рукопись из редакции, внося все новые и новые исправления.

Первым на «ЕМ» откликнулся М. Зингер, рецензент «Известий»: «Мандельштам задерживает внимание читателя не только своим образным языком, но также изложением сюжета сразу в нескольких планах. Сюжет Мандельштама также необычен. В нем нет ни завязки, ни развязки. В сборнике «Египетская марка» Мандельштам представлен как мастер небольшого полотна. Сквозь сатирические очки смотрит Мандельштам на свой литературный материал — мелочи дореволюционного быта. Прозой своей Мандельштам завяз в давно прошедших годах. Полка с древнееврейскими книгами. Дуббельн — еврейский курорт рижского чопорного взморья, учителя и соученики по Тенишевскому училищу и ряд ярких портретов маленьких, но занятных современников автора, — вот темник Мандельштама. Автобиографический характер книги не умаляет ее интереса. Мастерское владение словом следовало бы Мандельштаму использовать при другой, более современной и действенной теме» (Известия, 1928, 27 сентября, с. 7).

По мнению В. Друзина, проза Мандельштама «живет культурой слова», фабула «ЕМ» — едва намечена: «И вот фабула рассыпается. Заранее созданная конституция преодолевается постоянным авторским вмешательством. Рядом с повествованием о Парноке все время ведет свою линию голос автора. В историю Парнока врывается материал автобиографической повести «Шум времени» — воспоминания детства, под детским углом зрения вещи, люди. Все это осмыслено своеобразной философией эпохи — «философией Петербурга»... Для стихов и для прозы Мандельштама характерна эта история, многопланность, громадная историко-культурная нагрузка (в ней, конечно, многое от идеалистического и эстетического восприятия), стремление заключить в одну всеохватывающую синтетическую формулу окружающий мир явлений».

Рецензент точно указывает на «гоголевско-достоевское происхождение Парнока. У него есть родословная: Голядкин, коллежские асессоры, все эти люди, которых шельмовали, спускали с лестниц и оскорбляли в сороковых и пятидесятых годах.

Так осмысляется Парнок. Теперь встает вопрос: как уживаются под одной кровлей повести две разнородные линии? Голос автора должен быть приведен в соответствие с линией Парнока. И, оказывается, есть общее. Это — тот фон, который все время господствует и который, может быть, является истинным героем повести.

Это — город Петербург, Петербург Гоголя и Достоевского, традиционных белых ночей, снов и наваждений. Но эти традиции повернуты по-новому — Петербург выбит из благополучной жизни...

А что же происходит с героем? Да ничего. Или почти ничего...

Итак, ничего не завязано, ничего не разрешено. Что же получилось? Многопланное построение со множеством литературных и исторических ассоциаций — вещь с громадной историко-культурной нагрузкой. Вещь, живущая каждым куском (нарочито разбитая на куски), каждой самостоятельной фразой.

И все-таки, несмотря на обособленность частей своих, несмотря на отсутствие фабулы, «Египетская марка» ощущается как устойчивая конструкция, где стержнем служит Петербург, а скрепами частей — философия «Петербургского инфлуэнцного бреда».

В этом умении скреплять самые разнородные части, владеть игрой случайных ассоциаций — признак мастерства.

Наша революционная литература должна воспользоваться культурой слова прозы Мандельштама, многопланностью, свободой владения разнородным материалом, историко-культурным диапазоном, пореволюционному переосознав философию Мандельштама, то есть дав другую мотивировку отдельным элементам конструкции» (Жизнь искусств, Л., 1928, 7 октября, № 41, с. 4).

Кратким конспектом указанной статьи В. Друзина была написанная им же рецензия в КГВ, заканчивающаяся так: «Высокая культура слова должна быгь переосознана. Тогда она сможет строить подлинно новую литературу» (КГВ, 1928, 1 ноября, с. 5).

По мнению А. Тарасенкова, Мандельштам — «бывший поэт» и за годы революции «почти ничего не дал», в его прозе — «с одной стороны, пустоты, с другой стороны — тончайшая, именно поэтическая наблюдательность». «ЕМ» (включая сюда и «ЖВ») идет для него «под знаком опрощения, нарочитой вульгаризации старого классического образа поэта... Действующие лица «Египетской марки» (а они — все люди одного психологического склада, все они безысходно мечутся, боятся революции и не могут к ней «прилепиться») являются для автора воплощением его собственной настроенности... А за всем этим у Мандельштама сознание своей идейной и психологической смерти, ощущение краха своего бытия...

В полном соответствии с общим идейно-психологическим настроением повести находится ее разорванная сумбурная композиция, импрессионистические перескоки от действия к бесчисленным лирическим отступлениям, вся ее стилевая «бредовость». В целом книга О. Мандельштама, несмотря на отдельные очень «левые» высказывания, например, о белогвардейцах — это сгусток горечи по поводу ушедшего прошлого, злая, издевательская ирония над самим собой, над своим поэтическим стилем. Ее идейная пустота почти трагична. Ни большая искренность автора, ни его тонкое мастерство изощренного стилиста дела не спасают. Книга — лишь показатель того, что писатель бесконечно далек от нашей эпохи. Все его мироощущения — в прошлом» (На литературном посту, 1929, № 3, с. 72 — 73). В другом отклике А. Тарасенков утверждает, что стиль Мандельштама — это «стиль сумбурно смещенных плоскостей, стиль, порожденный распадающимся бытием буржуа, сознание которого видит во всем хаос, анормальность, бессмысленное соединение несоединимого» (Печать и революция, 1930, № 1, с. 79 — 80).

По мнению Б. Ольхового, автора статьи «О попутничестве и попутчиках», »ЕМ» — одна из книжек «ни о чем», «...беспредметничество, являющееся свидетельством того, что автору нечего сказать о современности, что единственным его уделом стало плетение словесных кружев, вышивание крестиком или гладью салфеток по примеру какого-либо одряхлевшего генерала, которому также ничего не осталось, кроме такого «вегетарианского» занятия...» (Печать и революция, 1929, № 6, с. 8). Ср. в дневниковой записи В. Инбер от 24 марта 1959 г.: «Оргия изобразительных средств у Мандельштама в его «Египетской марке». Безумное расточительство» (Инбер В. «Страницы дней перебирая...». М., 1967, с. 299). Ср. также в письме Е. К. Лившиц к комментатору от 13 октября 1984 г.: «Сейчас я читаю Египетскую марку... Я помню это время, и меня поражает даже не то, о чем он пишет, а как! Откуда? Из каких глубин его ума, души, памяти возникли эти эпитеты, такие сжатые, емкие и исчерпывающие? Конечно, он гений».

Центральные персонажи «ЕМ» — разночинец Парнок и ротмистр Кржижановский, отнимающий у Парнока, «маленького человечка», все на свете — визитку, рубашку, женщин. В этом смысле сюжет «ЕМ», по наблюдению С. В. Поляковой (устн. сообщ.), следует сюжету «Шинели» Гоголя, а сам Парнок является проекцией Акакия Акакиевича на современность. В то же время H. H. Берковский усматривал в фабульной коллизии «ЕМ» «ситуацию двух Голядкиных, из которых второй, двойник-удачник, бредово присваивает все преимущества, дразнящие оригинала-неудачника, первого Голядкина» (Берковский Н. О прозе Мандельштама. — Звезда, 1929, № 5, с. 160 — 168). Д. Сегал интерпретирует их противопоставление как коллизию лжи и выхода из лжи и ставит в центр своего анализа треугольник: Парнок — самосуд на Фонтанке — ротмистр Кржижановский (Сегал, с. 132 — 133).

Фигура центрального персонажа «ЕМ» — Парнока — соединяет в себе как отчетливо авторские, так и столь же отчетливо чуждые ему черты. Г. П. Струве, К. Браун и другие исследователи отмечали прямую связь между Парноком из «ЕМ» и Валентином Яковлевичем Парнахом (1891 — 1951), поэтом и переводчиком, танцовщиком и теоретиком танца, братом С. Я. Парнок и Е. Я. Тараховской, в 1922 г. вернувшимся из Парижа и бывшим соседом Мандельштама по Дому Герцена. В автобиографической прозе В. Парнаха «Пансион Мобэр» (ЦГАЛИ, ф. 2251, оп. 1, ед. хр. 44), писавшейся, по-видимому, одновременно с «ШВ» и повествующей о душевных метаниях русского поэта, пропитанного европейской культурой, к тому же еврея по происхождению, ищущего и не находящего себе места в треугольнике Россия — Европа — Палестина, есть немало общих черт с «ШВ» и «ЕМ». В частности, и у В. Парнаха одним из ключевых является мотив самосуда толпы (в «Пансионе Мобэр» антисемитски окрашенного).

В то же время нет основания для полного отождествления героя «ЕМ» с В. Парнахом, своего рода Агасфером нашего времени, человеком, подобно Мандельштаму, равно хрупким и мужественным (во всяком случае, сам В. Парнах, по свидетельству его сына, приняв этот образ на свой счет, был крайне обижен на автора «ЕМ»).

Гл. I (с. 59). — Костел Гваренги — вероятней всего, Мальтийская католическая капелла на Садовой ул., принадлежавшая ордену «мальтийских рыцарей» и построенная в 1798 — 1800 гг. арх. Д. Кваренги (ныне — клуб Суворовского училища).

Американская дуэль-кукушка. — См. в «ЕМ», гл. V.

Милый Египет вещей — по-видимому, Петербург детских лет.

Хочешь Валгаллу: Кокоревские склады. — По воспоминаниям Е. Э. Мандельштама, младшего брата поэта, Ф. О. Вербловская имела склонность к частым переменам квартир (17 раз за 1898 — 1916 гг.). Происходило это осенью, а на лето, пока семья переезжала на дачу, вся мебель и имущество сдавались на хранение в Кокоревские склады. См. также коммент. к «ШВ».

Бодрым шевиотовым сном. — От шевиота — мягкой, плотной, слегка ворсистой шерстяной или полушерстяной ткани для шитья костюмов или пальто.

Мервис. — По сообщ. Е. К. Лившиц, прототипом Мервиса послужил известный мужской портной В. В. Кубовец, чех по национальности (жил на Невском пр., д. 68).

Мельница-шарманка — ручная кофемолка кубической формы (см. ст-ние «Кухня»).

Сабинянка. — От «Похищения сабинянок» — известной картины Тьеполо в Эрмитаже.

Каменноостровский — ныне Кировский пр. Ср. его характеристику в гл. II. В 1917 г. здесь проживал в д. 24а, кв. 35, Э. В. Мандельштам с сыновьями.

Время раскалывается на династии и столетия. — Именно так, по династиям, велся учет времени в феодальном Китае.

Карта полушарий Ильина. — Ильин А. А. (1857 — 1920-е) — совладелец основанной его отцом картографической фирмы «Ильин и К°». Такие карты обычно вещали над детскими кроватками.

Певица итальянской школы. — Имеется в виду Анджелина Бозио (1824 — 1859) — известная итальянская певица, сопрано. В 1855 — 1859 гг. пела на сцене императорской оперы в Петербурге, с особенным успехом — в «Травиате» Верди. В конце сезона 1858/59 гг. она простудилась и 13 апреля 1859 г. умерла от воспаления легких. Похоронена в Петербурге на католическом кладбище. Ср. у Некрасова в ст-нии «О погоде» (1865):

Мандельштам намеревался написать о Бозио отдельную повесть. В ж. «Звезда» (1929, № 12, и 1930, № 1 — 5) была анонсирована его повесть «Смерть Бозио». В этой связи примечательно, что в «ЕМ» оба отрывка о Бозио даны в кавычках.

Пироскаф — первоначальное название парохода.

Рулады и тремоло — приемы вокального искусства.

Русских сотенных с их зимним хрустом. — Ср. в «ЕМ», гл. VIII («Молодой еврей пересчитывал новенькие, с зимним хрустом, сотенные бумажки»), а также в ст-нии «С миром державным я был лишь ребячески связан...» (1931).

Бельканто — возникший в Италии вокальный стиль, отличающийся певучестью и изяществом звучания.

Сливочное масло «звездочка» — до революции фирменное фасованное масло в фунтовой упаковке.

Адвокат Грузенберг — по-видимому, Оскар Осипович Грузенберг, один из лучших кассационных адвокатов, участник защиты в деле Бейлиса.

Люсъен де Рюбампре — герой романов О. де Бальзака «Блеск и нищета куртизанок» и «Утраченные иллюзии».

Сантос-Дюмон Альберто (1873 — 1932) — один из пионеров воздухоплавания, бразильский авиатор, конструктор дирижаблей и самолетов. В 1901 г. облетел на дирижабле вокруг Эйфелевой башни, а в 1906 г. совершил первый в Европе полет на самолете (ок. 60 м).

Гл. II (с. 62). — Павильон в Инженерном (Михайловском. — П. И.) саду — два небольших объема с полукруглой аркадой и колоннадой (арх. К. И. Росси, 1825).

Галерная улица — ныне Красная ул.

Из общества ревнителей и любителей последнего слова — иронический перифраз «Общества ревнителей художественного слова», или «Поэтической академии», основанной осенью 1909 г. усилиями С. Маковского, В. Иванова и И. Анненского (собрания происходили в редакции «Аполлона»).

Из салона мадам Переплетчик. — Возможно, имеется в виду салон А. М. Зельмановой или П. О. Паллады-Бельской (см. их описание в кн.: Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1989, с. 520 — 521).

Трамвайный лепет жизни. — Ср. ст-ния «Вы, с квадратными окошками...», «Мы с тобою поедем на А и на Б...», а также стихи для детей «Два трамвая» и др.

Кресло «стиль рюсс». — См. в гл. «Книжный шкап» в «ШВ».

Пески — район в Петербурге — от теперешних Советских (б. Рождественских) улиц до Невы.

Мадеполам — холщовая тонкая ткань, модная в 1920-х годах.

Матушка, пожалей своего сына — цитата из «Записок сумасшедшего» Гоголя.

Котильонный значок. — От котильона — заранее ангажированного танца. Как правило, котильон состоял из кадрили, со вставками мазурки, вальса и польки.

Сестрорецк — дачное место под Петербургом, значительную часть населения которого составляли евреи.

Гл. III (с. 67). — Николай Александрович, отец Бруни! — Бруни Н. А. (1891 — -1937?), брат художника Льва Бруни, рисовавшего Мандельштама в 1915 г. Н. Бруни учился в Тенишевском училище на год позже Мандельштама, окончил Петербургскую консерваторию. Увлекался футболом, языками, в т. ч. эсперанто, входил в первый «Цех поэтов» (печатался в «Гиперборее», «Голосе жизни», «Новой жизни»). В 1914 г. ушел добровольцем на фронт, служил в авиации, полный георгиевский кавалер. В 1916 г. чудом остался жив, после того как его самолет потерял балансировку и врезался в землю. В ознаменование чуда спасения Н. Бруни решает стать священником, и в 1918 г. он принимает сан, служа сначала под Харьковом, затем в Козельске, Москве, позднее в с. Касынь возле Клина и в самом Клину. Современникам запомнилась панихида, отслуженная им в 1921 г. по А. Блоку. С 1929 и до ареста в декабре 1934 г. работал в авиаконструкторском бюро. Меру наказания — 5 лет исправительно-трудовых лагерей — отбывал в Ухте, где в 1937 г., к 100-летию со дня смерти Пушкина, изваял гипсовый памятник поэту, сохранившийся до наших дней. В том же году, по-видимому, был расстрелян. См. о нем в кн.: Лугин Г. 28°14'30" восточной долготы. Рига, 1933, с. 32 — 33.

Люстриновый рукав. — Люстрин — блестящий черный материал, из которого шили рясы.

Стояло лето Керенского, и заседало лимонадное правительство. — Об отношении Мандельштама к Керенскому в 1917 г. см. ст-ние «Когда октябрьский нам готовил временщик...».

Горячее облако прачечной. — Ср.: «Не кто иной, как Мандельштам, посвятил меня в тайны петербургского savoir vivr'a... кончая польской прачечной, где за тройную цену можно было получить через час отлично выстиранную и туго накрахмаленную сорочку — удобство поистине незаменимое при скудости нашего гардероба» (Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1989, с. 516).

Плоили. — Плоить — сгибать сборками или складками.

Ротмистр Кржижановский. — Начальником городской милиции Петрограда при Временном правительстве был Д. А. Крыжановский (Петроградский голос, 1917, 7 марта). Возглавляемая им милиция оказалась бессильной в борьбе с грабежами, самосудами и погромами. После Октябрьской революции служил в ЧК (см.: Сегал, с. 138). Самосуды были обычным делом в 1917 — 1918 гг. Описание самосуда, как убедительно показал Д. Сегал, теснейшим образом связано с газетной хроникой 1917 — 1918 гг. См. также статьи «Зверь-толпа» (Воля народа, Пг., 1917, 22 октября) и «Революция и самосуды» (Революционные работники, 1918, № 1, с. 8 — 9).

«Концерт» в Палаццо Питти — картина Джорджоне в флорентийской галерее.

Гл. IV (с. 69). — Гороховая — ныне ул. Дзержинского.

Апраксинские пиджаки. — От Апраксина двора, где продавались самые дешевые вещи.

Страшное слово «требуха». — В коммент. к «Новым стихам» Н. Я. Мандельштам пишет, что «О. М. не выносил никаких внутренностей — пупков, печени, почек» (HM-III, с. 154).

Как шииты в день Шахсе-Вахсе. — См. «Кое-что о грузинском искусстве».

Пуговицы делаются из крови животных! — Ср. с Пуговичником в «Пер Гюнте» Г. Ибсена.

Щербаков переулок — переулок между Фонтанкой и Загородным пр.

Цирк Чинизелли — один из первых в России стационарных цирков (здание для него было построено арх. В. А. Кенелем в 1876 г. на наб. Фонтанки).

Сидел горбатым Спинозой и глядел в свое иудейское стеклышко. — После наложенного на Б. Спинозу «херема» и его изгнания из амстердамской еврейской общины некоторое время ему пришлось заниматься шлифовкой оптических линз.

Марципанные куклы — разнообразные изделия из особого марципанового теста.

Товарищи в школе дразнили его «овцой», «лакированным копытом», «египетской маркой» и другими обидными именами. — Известно прозвище, данное Мандельштаму, по одним источникам — В. Хлебниковым, по другим — И. Северяниным: «мраморная мука».

Малый театр — б. Суворинский, ныне Большой Драматический театр им. А. М. Горького. Египетский мост — мост над Фонтанкой со стилизованными чугунными львами.

Пачули — сильные, но вульгарные дешевые духи.

Калинкин — Мало-Калинкинский мост через канал Грибоедова у его впадения в Фонтанку.

К Прозерпине или к Персефоне — здесь: на тот свет.

Артур Яковлевич Гофман — сотрудник Министерства торговли и промышленности, преподаватель Коммерческого училища И. А. Мазинга.

Барбизонское солнце — намек на барбизонскую школу-группу французских пейзажистов (Т. Руссо, Ж. Дюпре и др.), работавших в деревне Барбизон близ Парижа в 1830 — 1860-е годы (были представлены в собраниях Щукина и Морозова. — См. коммент. к «ПА»).

Гл. V (с. 73). — А на Садовой у Покрова стоит Каланча — между Вознесенским пр. (ныне пр. Майорова) и Б. Подьяческой ул.

Мне ставили руку по системе Лещетицкого. — Лешетицкий Теодор (Федор) (1830 — 1915) — польский пианист и музыкальный педагог, профессор Петербургской консерватории. Ученик К. Черни, он реформировал его систему чисто пальцевой беглости, перенося акценты на раскрепощение кисти рук (ему принадлежит термин «кисть-рессора»).

Александринка — ныне Ленингр. академич. театр драмы им. А. С. Пушкина. Большой поклонницей музыкального искусства была мать поэта; она часто брала с собой сыновей на концерты и спектакли.

Ведь и держался я одним Петербургом — концертным, желтым, зловещим, нахохленным, зимним. — Ср. ст-ния «Я вернулся в мой город, знакомый до слез...» и «С миром державным я был лишь ребячески связан...».

Юдифь Джорджоне улизнула от евнухов Эрмитажа. — Джорджоне (1476 или 1477 — 1510) — итальянский живописец венецианской школы. Его картина «Юдифь» с 1902 г. представлена в Эрмитаже.

Бесенок скандала вселился в квартиру на Разъезжей. — Ф. М. Достоевский на Разъезжей ул. не жил, но жил поблизости — на углу Литейного пр. и Графского пер. (ныне пер. М. Ульяновой).

«Жизель» — балет А. Адана (1841), утвердивший романтическое направление в мировом балете.

«Государственный лед» — намек на учение К. Леонтьева.

Гл. VI (с. 78). — Средняя Рогатка — застава на Забалканском (ныне Московском) пр., здесь был Путевой дворец Елизаветы.

Как шелковые куколи. — Куколь — башлык, капюшон, капор (ср. «Там, за куколем дворцовым...» в ст-нии «Жизнь упала, как зарница...», 1925).

Самум... Арабы... — «Самум» — название первой поэтической книги В. Парнаха (Париж, 1914), в которую включено ст-ние, посвященное Мандельштаму. «Арабы» — ст-ние В. Парнаха, опубликованное в ж. «Любовь к трем апельсинам», 1914, №3 (см.: ТименчикР. Заметки об акмеизме. I. — RL, 1974, V. 7-8, р. 37 — 38).

«Просеменил Семен в просеминарий» — эпиграмма на С. А. Венгерова.

Николаевский вокзал — ныне Московский.

«Страховой старичок» Гешка Рабинович — Рабинович Генрих Яковлевич, приятель Мандельштама, сын известного врача, хорошо знавшего семью Ф. О. Вербловской. В его санатории в Мустамяках Мандельштам неоднократно отдыхал. Г. Я. Рабинович в 1950-х годах жил в Аргентине и опубликовал ряд шуточных ст-ний Мандельштама.

Мыло Ралле. — По предположению Е. К. Лившиц, имеется в виду мыло фирмы «Роже и Галле».

Кофейня Филиппова — на углу Невского и Троицкой (ныне ул. Рубинштейна).

Тетя Вера приходила обедать и приводит с собой отца-старика Пергаменma. — Вера Сергеевна Пергамент — родственница матери, секретарь М. М. Ковалевского, пианистка.

Гамаши — высокие гетры до колен.

Ламповый магазин Аболинга (правильно — Аболина) — находился при ламповой фабрике на Вознесенском пр., д. 23.

«Лес вещей» — ироническая отсылка к «лесу символов» — исходной точке символистского мировоззрения.

Цветочный магазин Эйлерса. — Магазины этой фирмы находились на Невском пр., д. 30, Литейном пр., д. 24, Каменноостровском пр., д. 23, и на Английской наб., д. 36.

Женщина-врач Страушнер — предположительно, зубной врач Р. А. Страшунская-Хволес.

Гл. VII (с. 81). — Тогда изящнейший фарфоровый портной мечется. — Ср. в черн. набросках в очерку «<Михоэльс>» (см. Приложения).

Рыбий жир — смесь пожаров, желтых зимних утр и ворвани. — Ср. «рыбий жир ленинградских речных фонарей» (Ленинград, 1930). Ворвань — жир морских животных и рыб.

Птичье око, налитое кровью, тоже видит по-своему мир. — Ср. термин «показ эпохи сквозь «птичий глаз» в заявке Мандельштама в Госиздат на написание повести «Фагот» в 4 печ. листа: «В основу повествования положена «семейная хроника». Отправная точка — Киев эпохи убийства Столыпина. Присяжный поверенный, ведущий дела крупных подрядчиков, его клиенты, мелкие сошки, темные люди, — даны марионетками, — на крошечной площадке с чрезвычайно пестрым социальным составом героев разворачивается действие эпохи — специфический воздух «десятых годов». Главный персонаж — оркестрант киевской оперы — «фагот». До известной степени повторяется прием «Египетской марки»: показ эпохи сквозь «птичий глаз». Отличие «Фагота» от «Егип<етской> марки» — в его строгой документальности, — вплоть до использования кляузных деловых архивов. Второе действие — поиски утерянной неизвестной песенки Шуберта — позволяет дать в историческом плане музыкальную тему (Германия). О. Мандельштам» (ЦГАЛИ, ф. 611, оп. 2, ед. хр. 243, л. 118).

Хруст мышьяка на зубах у черноволосой французской любовницы, младшей сестры нашей гордой Анны. — Имеются в виду мадам Бовари и Анна Каренина.

«Нурмис» — известная фирма, выпускавшая беговые коньки.

Бурже — петербургская ювелирная фирма.

Жорж Онэ — аптекарь, персонаж романа Флобера «Мадам Бовари».

Мы еще поглядим — почитаем. — Ср. надпись Мандельштама на экз-ре ЕМ, подаренном С. Б. Рудакову 3 апреля 1936 г.: «Поживем — поглядим, С. Б.! М.».

Травиата (Виолетта), Розина, Церлипа — героини опер «Травиата» Верди, «Севильский цирюльник» Россини и «Дон-Жуан» Моцарта.

Гл. VIII (с. 84). — Трианон — загородная резиденция французских королей.

Капитан Голядкин — персонаж повести «Двойник» Ф. Достоевского.

Буше — круглое пирожное.

Посолонь — т. е. по солнцу.

Башкирки — маленькие мохнатые лошадки.

Митенка — перчатка без пальцев.

Гостиница «Селект»... на Малой Лубянке. — Сразу же после Октябрьской революции здесь разместилась московская, а потом и Всероссийская ЧК, занявшая позднее и соседнее здание страхового общества «Россия».

Четвертая проза (с. 88 — СС-И (1-е изд.), с. 215 — 230, с нумерацией главок. В СССР — Радуга, Таллинн, 1988, № 3, с. 16 — 28 (публ. Б. Соколова, примеч. М. Юрьева). Печ. по тексту «Родника» (Рига, 1988, № 6, с. 22 — 25, публ. С. В. Василенко и Ю. Л. Фрейлина), где дается по машинописной копии А. А. Морозова, сделанной со списка 1940-х годов рукой Н. Я. Мандельштам. В AM сохранились еще два списка «ЧП» ее рукой. Автографа не существует. Поэт диктовал ее жене зимой 1929/30 гг.

«Четвертую прозу» мы никогда не держали дома, а в нескольких местах — и я переписывала ее от руки столько раз, что запомнила наизусть» (НM-I, с. 289). Основной список хранился у Л. А. Назаревской, дочери М. Горького (см. коммент. в «Роднике»). Круг читателей или слушателей «ЧП» был, по понятным причинам, весьма узок — нам известны, в частности, А. Ахматова и Н. Н. Пунин, В. Б. и В. Г. Шкловские, Е. Я. Хазин, А. Адалис, Э. Г. Герштейн, Г. А. Шенгели. В Воронеже было уничтожено начало «ЧП», где говорилось о казарменном социализме. «В памяти Н. Я. Мандельштам сохранилась авторская мысль о невозможности построить подлинный социализм одним лишь волеизъявлением и аргументация, звучавшая примерно так: если бы граждане договорились построить Ренессанс, то вышло бы не Возрождение, а в лучшем случае кафе или ресторан «Ренессанс» (Родник, 1988, № 6, с. 27, коммент. С. В. Василенко и Ю. Л. Фрей-дина).

Ахматова писала о «ЧП»: «Эта проза, такая неуслышанная, забытая, только сейчас начинает доходить до читателя, но зато я постоянно слышу, главным образом от молодежи, которая от нее с ума сходит, что во всем XX веке не было такой прозы» (Ахматова, с. 205). Ср. отзыв Г. А. Шенгели: «Это одна из самых мрачных исповедей, какие появлялись в литературе» (Герштейн, с. 52).

«Четвертая проза» — заглавие домашнее. Оно означает прежде всего очередность ее появления (вслед за «ШВ», «Феодосией» и «ЕМ»). Кроме того, по замечанию М. Юрьева, «четвертый» у Мандельштама означает «последний», «самый последний» или даже «следующий за последним» (см. в ст-ниях «На розвальнях, уложенных соломой...» или «Скрипачка»), что, в конечном счете, восходит к концепции «Москва — третий Рим» с примечанием старца Филофея о том, что «четвертому не бывать». Ср. также «Четвертое сословье» (которому «присягал» Мандельштам) — т. е. пролетариат, сословие, не предусмотренное концепцией «трех сословий».

Жанр этого небольшого произведения не поддается однозначному определению. Элементы исповеди, памфлета, открытого письма в нем, бесспорно, присутствуют, но не определяют целого. В целом же эта проза — диагноз нравственной деградации эпохи, уже начисто лишенной категорий доброты, порядочности и чести.

Биографическими источниками «ЧП» послужили два обстоятельства. Первое — служба в газете «Московский комсомолец» в августе 1929 — феврале 1930 г., обнажившая перед поэтом некоторые новые механизмы и возможности политической борьбы победившего строя с неугодными ему слоями общества (как, например, крестьянство) и отдельными личностями (см.: Нерлер П. Осип Мандельштам в «Московском комсомольце». — Лит. учеба, 1982, № 4, с. 125 — 130). Второе — инцидент с известным литературоведом и переводчиком Аркадием Георгиевичем Горнфельдом (1867 — 1941): в сентябре 1928 г. в изд-ве «Земля и фабрика» (ЗиФ) вышел «Тиль Уленшпигель» Шарля де Костера, на титульном листе которого Мандельштам был указан как переводчик, тогда как в действительности он являлся редактором и обработчиком двух переводов, принадлежавших А. Г. Горнфельду и В. Н. Карякину. Мандельштам срочно вернулся из Крыма и первым сообщил об этом А. Г. Горнфельду; он же настоял на публикации «Письма в редакцию» члена правления ЗиФа А. Венедиктова, подтверждающего этот факт как оплошность (КГВ, 1928, 13 ноября). Тем не менее А. Г. Горнфельд опубликовал 28 ноября в той же газете свое «Письмо в редакцию» под заглавием «Переводческая стряпня», где, лишенный возможности обвинить Мандельштама в плагиате, А. Г. Горнфельд упрекает его и издательство в сокрытии имени настоящего переводчика, а главное — возражает против самого метода механического соединения и неквалифицированной, на его взгляд, переработки двух разных переводов, отчего страдают интересы читателя. 10 декабря 1928 г. Мандельштам выступил с ответным письмом в «Вечерней Москве». Ответив на брошенные обвинения и показав существо своей работы над исходными текстами, он писал: «Но не важно, плохо или хорошо исправил я старые переводы или создал новый текст по их канве. Неужели Горнфельд ни во что не ставит покой и нравственные силы писателя, приехавшего к нему за 2000 верст для объяснений, чтобы загладить нелепую, досадную оплошность (свою и издательскую)? Неужели он хотел, чтобы мы стояли, на радость мещан, как вцепившиеся друг другу в волосы торгаши? Как можно не отделять «черную» повседневную работу писателя от его жизненной задачи?.. Неужели я мог понадобиться Горнфельду, как пример литературного хищничества?..

Мой ложный шаг — следовало настоять на том, чтобы издательство своевременно договорилось с переводчиками — и вина Горнфельда, извратившего в печати весь мой писательский облик, — несоизмеримы. Избранный им путь нецелесообразен и мелочен. В нем такое равнодушие к литератору и младшему современнику, такое пренебрежение к его труду, такое омертвение социальной и товарищеской связи, на которой держится литература, что становится страшно за писателя и человека.

Дурным порядкам и навыкам нужно свертывать шею, но это не значит, что писатели должны свертывать шею друг другу».

На это Горнфельд ответил письмом, не опубликованным, но разошедшимся в списках, где говорилось: «Но Мандельштам до такой степени потерял чувство действительности, что, совершив по отношению ко мне некоторые поступки, в которых ему пришлось потом «приносить извинения», меня винит в том, что я нарушил его покой. Я не хотел и не хочу от него ничего: ни его извинений, ни его посещений, ни его волнений... Если скандал и произошел, то это очень хорошо: «явочному порядку» положен некоторый предел. Это должен приветствовать и Мандельштам: это избавит его от сходных «ложных шагов» и неизбежно связанных с ними нарушений его покоя» (ЦГАЛИ, ф. 155, oп. 1, ед. хр. 584, л. 21 — 22). Тем не менее, как явствует из ответа А. Г. Горнфельда на запрос Всероссийского Союза писателей в связи с обращением В. Н. Карякина, Горнфельд добивался «только гласности и суда общественного мнения и потому совершенно удовлетворен той оглаской, которую получило дело» (там же, л. 25). Однако делу не дано было заглохнуть. После того как Мандельштам 7 апреля 1929 г. выступил в «Известиях» со статьей «Потоки халтуры», где охарактеризовал положение с переводной литературой как катастрофическое и предложил целый ряд мер по его исправлению, в ЛГ 7 мая 1929 г. появился фельетон Д. Заславского «О скромном плагиате и развязной халтуре», этот, по выражению Е. Б. и Е. В. Пастернак, «классический образец неуязвимой инсинуации. Он начинается описанием элементарного плагиата, кончившегося привлечением виновного в Киеве к уголовной ответственности. В отличие от этого «скромного плагиата», развязная деятельность литератора, редактирующего чужое произведение, судебно не наказуема. Эта так называемая халтура, по мнению Заславского, — тот же плагиат. Кто же осуждает развязную халтуру? Это делает Мандельштам, требующий в своей статье суда над халтурщиками. В третьей части фельетона Заславский с помощью цитат из Горнфельда характеризует Мандельштама как пример недобросовестности, осуждаемой самим Мандельштамом. В заключение описывается воображаемый суд Мандельштама-критика над Мандельштамом-редактором. Таким образом, ловкой шулерской передержкой Заславский обращает критику издательского дела в целом, за которую ратовал Мандельштам, на самого Мандельштама» (Память. Вып. 4. М., 1979, — Париж, 1981, с. 308).

В следующем номере ЛГ (13 мая) были помещены письма в редакцию, — во-первых, самого Мандельштама, где, в частности, говорится: «Опубликование же всякого рода заведомо ложных, неполных, неточных или подтасованных сведений, а также порочащих человека немотивированных сопоставлений называется клеветой в печати. Так называется поступок со мной гр. Заславского...», а во-вторых, письмо в защиту Мандельштама, подписанное 15 известными писателями (К. Зелинский, В. Иванов, Н. Адуев, Б. Пильняк, М. Козаков, И. Сельвинский, А. Фадеев, Б. Пастернак, В. Катаев, К. Федин, Ю. Олеша, М. Зощенко, Л. Леонов, Л. Авербах и Э. Багрицкий). Д. Заславский ответил новым «Письмом в редакцию», где полностью процитировал «Переводческую стряпню» А. Г. Горнфельда, а также некое частное письмо Мандельштама, где тот просил у Горнфельда снисхождения и предлагал ему деньги — во избежание огласки (ЛГ, 1929, 20 мая). Одновременно дело было передано в Конфликтную комиссию ФОСП (Федерации объединений советских писателей), занявшую сначала примирительную, а затем враждебную по отношению к Мандельштаму позицию; разбирательство переросло со временем в форменную травлю поэта, несмотря на то что Московский губсуд отказал В. Н. Карякину в его иске к ЗиФу и Мандельштаму на том основании, что мандельштамовская обработка «является совершенно самостоятельным произведением» (Вечерняя Москва, 1929, 17 июня). 5 июля Д. Заславский печатает в «Правде» новую статью против Мандельштама («Жучки и негры»), где описывалась эксплуатация одних писателей («негров») другими («жучками»). Созданная ФОСП Комиссия для разбора обвинений, предъявленных Мандельштаму «Литгазетой», вырабатывает свое заключение лишь в декабре 1929 г., признав ошибочность публикации фельетона Д. Заславского и одновременно моральную ответственность Мандельштама.

Взбешенный таким заключением, Мандельштам пишет «Открытое письмо советским писателям», по существу являющееся первой редакцией «ЧП»: «Какой извращенный иезуитизм, какую даже не чиновничью, а поповскую жестокость надо иметь, чтобы после года дикой травли, пахнущей кровью, вырезать у человека год жизни с мясом и нервами, объявить его «морально ответственным» и даже ни словом не обмолвиться по существу дела... Я ухожу из Федерации советских писателей, я запрещаю себе отныне быть писателем, потому что я морально ответственен за то, что делаете вы» (CC-IV, с. 135).

«ЧП» — это, выражаясь словами Н. Я. Мандельштам, голос уже не «усыхающего довеска», а — «отщепенца, знающего, почему он один, и дорожащего своей изоляцией. О. М. возмужал и стал «очевидцем». Ущербность исчезла, как сон... После «Четвертой прозы» это его уже не страшило... Уленшпигелевское дело с его отростками — оно заглохло бы гораздо раньше, но О. М. отчаянно раздувал его — заставило О. М. открыть глаза на действительность» (HM-I, с. 166). Ср. также у А. К. Гладкова, сравнивающего «ЧП» с «японскими рыбками», предсказывающими землетрясения, причем «реакция настолько громче события, ее вызвавшего, что тут все кажется преувеличенным, раздутым, слишком обостренным, чересчур чувствительным. У кого из литераторов не случалось подобного: в плагиате обвиняли и Тургенева и Толстого. Но если соотнести накал и пафос обобщений «Четвертой прозы» со всей дальнейшей судьбой поэта, то она не покажется ни чрезмерной, ни преувеличенной... Причинная связь в судьбе поэта находится в более сложном соотношении к бывшему и будущему, чем в обыденной жизни. Предощущение должного совершиться предваряет биографический факт как таковой. Это предощущение и рождает стихи, забегающие вперед случившегося» (Гладков А. Поздние вечера. М., 1986, с. 323 — 324).

Гл. 1. — Каган Вениамин Федорович (1869 — 1953) — известный математик, с 1923 г. профессор Московского ун-та, заслуженный деятель науки РСФСР (с 1929 г.).

В невероятном деле спасения. — Речь идет о произвольном аресте пяти банковских служащих, которым угрожал расстрел. «О. М. случайно узнал на улице про предполагаемый расстрел пяти стариков и в дикой ярости метался по Москве, требуя отмены приговора. Все только пожимали плечами, и он со всей силой обрушился на Бухарина, единственного человека, который поддавался доводам и не спрашивал: «А вам-то что?» Как последний довод против казни О. М. прислал Бухарину свою только что вышедшую <18 мая 1928 г. — П. Н.> книгу «Стихотворения» с надписью: в этой книге каждая строчка говорит против того, что вы собираетесь сделать... Приговор отменили» (HM-I, с. 120).

Гл. 2. — Исай Бенедиктович — Мандельштам И. Б. (1885 — 1950?), дальний родственник О. Э. Мандельштама, талантливый переводчик Шекспира, Гете, Гюго, Бальзака, Л. Переца и др. Перевел книгу секретаря А. Франса Ж. Ж. Бруссона «Анатоль Франс в туфлях и халате» (Л., 1925). В 1935 г. был выслан в Уфу, в 1946 — 1950 гг. жил в г. Малоярославце.

Черный камень Каабы. — Кааба — кубообразное сооружение внутри мечети Аль-Маджиж-аль-Харам в Мекке, в восточную стену которого вмурован обрамленный серебром черный камень метеоритного происхождения.

К двум скупщикам переводного барахла. — По-видимому, имеются в виду кооперативное изд-во «Прибой» и ленинградское отделение Гослитиздата.

Живая картинка по Венецианову? — В одном из списков: «по Верещагину».

Вихрастого малютки комсомола. — Ср. ст. 13 — 20 в ст-нии «Квартира тиха, как бумага...».

Гл. 3. — Легкая кавалерия — комсомольское движение конца 1920-х годов по инспекции и контролю над предприятиями: небольшие группы молодежи, ставившие себе целью борьбу с бесхозяйственностью, бюрократизмом и «пережитками капитализма». Одним из организационных центров движения в Москве была редакция газеты «Московский комсомолец».

Самосуд. — Ср. попытку героя «ЕМ» Парнока спасти человека от самосуда.

Социалистический пассаж-комбинат. — Редакция «Московского комсомольца» помещалась первоначально на СтароБасманной ул., а с 16 ноября 1929 г. — на Тверской, в старом пассаже, где помещались все редакции газет объединения «Московская правда», столовая, а также театр-варьете, — в настоящее время здесь театр им. Ермоловой.

Гибер — предположительно, директор газетного объединения «Московская правда».

Жида с лягушкой венчают — из описания колдовского шабаша в ст-нии Пушкина «Гусар» (1833).

Он саваном газетным шелестит — цитата из финала пьесы Э. Толлера «Человек-масса» в переводе О. Мандельштама (М. — Л., 1923).

Гл. 4. — Караван-сарай Цекубу — общежитие Центральной комиссии по улучшению быта ученых на Кропоткинской наб., д. 5.

Грин Александр Степанович (1880 — 1932) — известный писатель-романтик; участвовал в заседании конфликтной комиссии ФОСПа 10 июня 1929 г. После его смерти Мандельштамы поддерживали дружеские отношения с его вдовой H. H. Грин, жившей у них в Доме Герцена зимой 1932/33 гг. и принимавшей их у себя в Старом Крыму в мае 1933 г.

Моя шуба лежала поперек пролетки — по существу, первое проникновение в «ЧП» темы «дела об Уленшпигеле». Ср. в «Переводческой стряпне» А. Г. Горнфельда: «Но когда, бродя по толчку, я нахожу там, хотя и в переделанном виде, пальто, вчера унесенное из моей прихожей, я вправе заявить, а ведь пальто-то краденое!» Взяв эти слова эпиграфом к своему печатному ответу на брошенные обвинения, Мандельштам спрашивал «литературного критика Горнфельда, как мог он унизиться до своей фразы о «шубе»?» (Вечерняя Москва, 1928, 10 декабря, № 288). См. «развитие» этой темы в «ЧП», гл. 14.

Ворованный воздух. — Ср. «бороться за воздух прожиточный» в «Стихах о неизвестном солдате».

Гл. 5. — В ремесле словесном я ценю только дикое мясо. — Ср. в ст-нии «Батюшков».

И до самой кости ранено — строки из варианта поэмы Важа Пшавела «Гоготур и Апшина» в переводе Мандельштама.

Дом Герцена (ныне здание Литературного института им. А. М. Горького — Тверской бул., д. 25) — здесь в 1920-х годах размещалось большинство писательских организаций, писательская столовая (ср. ресторан в «Доме Грибоедова» в романе Булгакова «Мастер и Маргарита») и писательское общежитие, где в 1922 — 1923 (в левом флигеле) и в 1931 — 1933 гг. (в правом флигеле) жил и Мандельштам.

Литературная страничка — так назывался раздел, который вел Мандельштам в «Московском комсомольце».

Гл. 6. — Бритвочка жиллет. — Ср. ст-ние «Пластинкой тоненькой жиллета…».

Гл. 7. — Я китаец — никто меня не понимает. — После революции и гражданской войны в Москве осело немало китайцев. Так, по сообщению С. И. Липкина, Мандельштамы в 1929 — 1930 гг. сдавали белье в китайскую прачечную в районе Тверской ул. (возле нынешней гостиницы «Минск»).

Халды-балды — пустословие; упоминается в книге А. Горнфельда «Муки слова» (М. — Л., 1927, с. 100).

Мравьян-Муравьян — Мравьян А. А. (1886 — 1929), нарком просвещения и зампредсовнаркома Арм. ССР. Его ответ Н. И. Бухарину по поводу поездки Мандельштама в Армению см. в преамбуле к «ПА». («Муравей» на церковнославянском — «мравит».)

Армянский особняк — представительство Арм. ССР в Москве, находилось на ул. Рождественка, д. 3.

Самую лучшую книжку Зощенки — возможно, сборник рассказов «Над кем смеетесь?» (1928). О дружеских отношениях с Зощенко говорит его подпись под «письмом пятнадцати» и то, что в свой первый «нелегальный» приезд в Ленинград в 1937 г. Мандельштамы ездили к нему в Сестрорецк или Разлив (НМ-1, с, 303).

Гл. 8. — Не расстреливал несчастных по темницам — из ст-ния Есенина «Я обманывать тебя не стану...» (1922).

Митька Благой — Благой Дмитрий Дмитриевич (1893 — 1984), член-корр. АН СССР (1953), автор работ о Пушкине и поэтах его времени. С 1926 г. занимался организацией Литературного музея при Всероссийском Союзе писателей, а также комиссии по изучению творчества С. Есенина (см. Б<лаг>ой Д. «Дом Герцена», — Журналист, 1926, № 2, с. 50). После открытия музея в 1928 г. (на 2-м этаже Дома Герцена) был его первым директором. В музее были мемориальная комната А. И. Герцена и отдел памяти С. Есенина, где экспонировалась, в частности, и веревка, на которой повесился поэт. В 1937 г. (а фактически позже, в 1940 — 1941 гг.) музей был передан Гослитмузею. Мандельштам и Д. Благой в 1922 — 1923 гг. были соседями по Дому Герцена.

Чем была матушка филология и чем стала! — Ср. в статье «О природе слова»: «Европа без филологии даже не Америка; это цивилизованная Сахара, проклятая Богом, мерзость запустения».

Гл. 9. — Паралитический Дантес. — Горнфельд с детства страдал параличом обеих ног.

Дядя Moня с Бассейной. — Горнфельд жил по ул. Некрасова (б. Бассейная), д. 58.

Попка имени его величества короля Альберта и Владимира Галактионовича Короленко — намек на кн.: Письма В. Г. Короленко к А. Г. Горнфельду с предисловием А. Г. Горнфельда. Л., Сеятель, 1924.

В некотором роде меня пережил. — Возможно, имеется в виду то обстоятельство, что конфликт с Мандельштамом пошел Горнфельду на пользу в плане переиздания его собственного перевода «Тиля Уленшпигеля» — в 1929 г. изд-вом «Красной газеты» и в 1930 г. изд-вом «Огонек» (переиздавался также в 1935 и 1938 гг.).

«Нет на свете мук, сильнее муки слова» — из ст-ния С. Я. Надсона «Милый друг, — я знаю, я глубоко знаю...» (1882). «Муки слова» — название книги А. Г. Горнфельда, впервые вышедшей в СПб. в 1906 г. (в 1927 г. была переиздана Госиздатом в расширенном виде).

Квисисана (ныне «Нева») — известный ресторан на Невском пр., д. 46, где собиралась литературная богема Петрограда (упоминается также в произведениях А. Блока и Б. Пастернака).

«Биржовка» — «Биржевые ведомости», самая популярная из петроградских дореволюционных газет, «газета-сплетница», как ее иногда называли.

Господин Проппер — Соломон Максимович Проппер, банкир и издатель «Биржевых ведомостей.

Кугель — традиционное еврейское блюдо.

Талес — ритуальное одеяние, надеваемое при молитве в синагоге.

Гл. 10. — Есть одна секретарша. — В одном из списков: «У Н. И. есть секретарша». Имеется в виду Августа Петровна Короткова (р. 1899) — в 1926 — 1937 гг. секретарь Н. И. Бухарина в различных организациях Агитпропа, в т. ч., с июня 1929 г. до января 1937 г., в «Известиях», куда, по ее воспоминаниям, и приходили к Бухарину Мандельштам с женой. Сам Н. И. Бухарин называл ее «пеночкой» или «птичкой-пеночкой» (ср. «белочка» у Мандельштама). К Мандельштаму он относился в высшей степени благожелательно, А. П. Короткова помнит, как Мандельштам подарил ему автограф ст-ния «Куда как страшно нам с тобой...». (Об А. П. Коротковой см. также в воспоминаниях А. М. Лариной «Незабываемое». — Знамя, 1988, № 11, с. 133.)

Один мерзавец мне сказал, что правда по-гречески значит мрия. — По свидетельству Н. Я. Мандельштам, эта циническая шутка принадлежит Катаеву (слово «мрiя» — не греческое, а украинское: «греза», «мечта»).

Гл. 11. — Певица Бозио — Анджелина Бозио (см. ком мент, к «ЕМ»).

Кажется, в вашем доме. — См. выше о Доме Герцена (в этом доме родился А. И. Герцен).

Гл. 12. — Романес — здесь: кочевые цыгане.

Чинить расправу. — В обоих списках над строкой вписан вариант: «вершить расправу».

Гл. 13. — Два брата Шенье. — Старший, Андре Мари Шенье (1762 — 1794), — поэт, казненный в Париже за день до падения якобинской диктатуры, страстным обличителем которой он был; младший, Мари Жозеф Шенье (1764 — 1811), — драматический поэт, автор трагедий, сатир и гимнов, внушенных духом Великой французской революции.

In mezzo del cammin del nostra vita — начальный стих «Божественной комедии» Данте.

Гл. 14. — Корякин Василий Никитович (1872 — 1938) — литератор, см. преамбулу.

Процитировать... жаркую гоголевскую шубу. — См. коммент. к гл. 4.

Три раза обегу. — В одном из списков поправлено: «пробегу».

Гл. 15. — Хоть бы раз Иван Мойсеич кто назвал. Эй, Иван, чеши собак! — цитаты из сатиры Некрасова «Эй, Иван» (1867).

Гл. 16. — Но такова моя воля. — В «Роднике» конъектура публикаторов: «моя доля».

Для меня в бублике ценна дырка — реминисценция «Мистерии-буфф» Маяковского: «Чего кипятитесь? // Обещали и делим поровну: // одному бублик, другому — дырка от бублика. // Это и есть демократическая республика».

Ильинка — одна из «деловых» улиц Москвы (ныне ул. Куйбышева).

Ленин и Троцкий. — Подразумеваемый здесь анекдот не разыскан.

Шубертовский лееркастен (букв.: пустой ящик, нем.) — по-видимому, шарманка.

Зеленые крашеные селедки — реминисценция известного анекдота.

Армавир — город на Северном Кавказе, основанный и названный так беженцами-армянами в память о столице Великой Армении.

Эм-эс-пэ-о — Московский союз потребительских обществ.

Поднимите мне веки — цитата из «Вия» Гоголя. Ср. в преамбуле о «пробуждении самого поэта от летаргии».

Путешествие в Армению (с. 100). — В письме к отцу (датируется апрелем 1931 г.) Мандельштам писал: «Сел я еще за прозу, занятие долгое и кропотливое» (НМ, 1987, № 10, с. 204). Работа началась, когда Мандельштамы переехали в комнату на Покровке (НМ-III, с. 165), и продолжалась и в 1932 г. Впервые напечатано, при посредничестве Н. И. Харджиева и Ц. С. Вольпе, в «Звезде», 1933, № 5, с. 103 — 125 (с пропусками и опечатками). Предполагалась и отдельная книга в Издательстве писателей в Ленинграде. Однако издание было доведено лишь до стадии третьей корректуры, датируемой 31 июля 1933 г. (ее неправленый переплетенный экземпляр, под условным названием «Севан», сохранился среди книг Б. И. Соловьева, бывшего в 1930-х годах зам. главного редактора издательства «Советский писатель», — библиотека ЦГАЛИ, № 23692). Печатанье книги было приостановлено, по всей видимости, из-за появления негативных откликов на журнальную публикацию. Так, Н. Оружейников писал, чго в «ПА» «...все построено на кокетстве с усложненной и насильственной реминисценцией. О. Мандельштама интересует не познание страны и ее людей, а прихотливая словесная вязь, позволяющая окунуться в самого себя, соизмерить свой внутренний литературный багаж со случайными ассоциациями, возникающими при встречах и поездках. Писатель бронируется литературными предками. Поэтому в очерках об Армении мы узнаем, что «Ламарк боролся за честь живой природы со шпагой в руках», что «Сезанн лучший желудь французских лесов», а у Матисса — «шахские прихоти французского метра», даже что «Безыменский — силач, поднимающий картонные гири», наконец, кое-что о маках и землянике и ничего о строящейся советской Армении. Нет слов — О. Мандельштам виртуозно фехтует словом. Ему «страшно жить в мире, состоящем из одних восклицаний и междометий», — и он стремится к тонким нюансам речевой музыки. Ламарк, Гете, Сезанн мобилизованы для того, чтобы прикрыть отсутствие действительной Армении» (ЛГ, 1933, № 28, 17 июня). С. Розенталь, назвав Мандельштама «осколком старых классов», писал: «Какой бедный мир, мир маркера и гурмана! Мир, где самое блестящее — фальшивый бриллиант Тэта и где луг похож на биллиардное сукно, а розы — на сливочное мороженое. «Я растягиваю зрение, как лайковую перчатку», — жеманничает Мандельштам... Весь «опус» О. Мандельштама наполнен рассуждениями. Рассуждениями, страдающими бедностью мысли, завуалированной пышной, но тем не менее анемичной декламацией... От образов Мандельштама пахнет старым, прелым, великодержавным шовинистом, который, расточая похвалы Армении, хвалит ее экзотику, ее рабское прошлое, ибо о настоящем не написал ни строки Мандельштам. Так «путешествовать» можно, сидя в комнате и окружив себя гравюрами, старинными книгами и раритетами армянской старины... Можно с брезгливостью пройти мимо острот Мандельштама о Безыменском. В них неуемная злоба человека, не понимающего пролетарской литературы. Так говорили, писали и «путешествовали» до революции поэты «Вены», кабака на Морской улице, поэты затхлых салонов, герои литературных «пятниц» и «сред». Старый петербургский поэт-акмеист О. Мандельштам прошел мимо бурно цветущей и радостно строящей социализм Армении» (Правда, 1933, 30 августа); на приеме у С. И. Гусева Мандельштам назвал статью С. Розенталя желтопрессной (HM-I, с. 167). М. Чечановский (редактировавший несостоявшееся двухтомное собр. соч. Мандельштама в ГИХЛе) предложил поэту «отказаться» от «ПА», но встретил категорический отказ.

Из откликов на «ПА» отметим также статью В. Шкловского «Путь к сетке», интерпретировавшего эволюцию мандельштамовской прозы, начиная с «ШВ», как путь к изолированности от реальности: «Шум времени». Простая проза... «Египетская марка» — книга, составленная как будто из кусков, как будто нарочно разбитая и склеенная, обогащенная приклейками... Между тем куски слиты... Мандельштам не похож на своего героя. Он лучший человек своего времени, настоящий человек той культуры, которая создала и его, и, по-иному, Пастернака... Элементы реального в «Шуме времени» сильны и ироничны. Их меньше в «Египетской марке». Сейчас Мандельштам строит мир из цитат. Как будто потеряна надежда на построение, остались опять обломки. Гордость в их обладании. Они заменяют гербы... Мандельштам в стиле своего путешествия взял путь на украшенную статью «Путешествие в Армению». Это путешествие среди грамматических форм, библиотек, слов и цитат... Мандельштам огромный поэт, но он для того, чтобы передать вещь, кладет вокруг нее литературные ассоциации. Он возводит ее к привычному ряду... Путешествие О. Мандельштама странно, как будто он коллекционирует эхо...

Картины делаются не для того, чтобы ими компрометировать солнце. Это мы сами, когда искусство становится манерой, мы сами оказываемся в клетке, сеткой отделяющей нас от мира» (Лит. критик, 1933, №5, с. 113 — 117).

В 1967 г. «ПА» дважды переиздавалось в Армении: во-первых, в ЛА — 1967, № 3, с. 83 — 99 (предисловие Г. Эмина, послесловие Н. Я. Мандельштам, — ею же был частично исправлен текст, однако в ряде мест — в главах «Замоскворечье» и «Вокруг натуралистов» — вынужденно были допущены купюры, отсутствовавшие в «Звезде»), и, во-вторых, в сборнике «Глазами друзей» (Ереван, Айастан, 1967, с. 167 — 205, — по тексту «Звезды»).

В наст, издании печатается по предоставленной А. А. Морозовым копии авториз. машинописи с исправлениями Н. Я. Мандельштам (вставки цензурных изъятий, случайных пропусков и опечаток) и с учетом книжной корректуры.

Впервые у Мандельштама Армения упоминается в 1922 г. в статье «Кое-что о грузинском искусстве», где отмечается, что не Армения, а Грузия стала для русской поэзии «обетованной страной». Незадолго до этого в Тифлисе Мандельштам перевел ст-ние армянского поэта-футуриста Кара-Дарвиша «Пляски на горах». В 1929 г. впервые была задумана поездка в Армению, о чем свидетельствует письмо от 14 июня 1929 г. Н. И. Бухарина, бывшего тогда председателем Коминтерна и главным редактором «Известий», к председателю Совнаркома Арм. ССР С. М. Тер-Габриэляну (1886 — 1937): «Дорогой тов. Тер-Габриэлян! Один из наших крупных поэтов, О. Мандельштам, хотел бы в Армении получить работу культурного свойства (напр., по истории армянского искусства, литературы в частности, или что-либо в этом роде). Он очень образованный человек и мог бы принести вам большую пользу. Его нужно только оставить некоторое время в покое и дать ему поработать. Об Армении он написал бы работу. Готов учиться армянскому языку и т. д. Пожалуйста, ответьте телеграфом на ваше представительство. Ваш Бухарин» (впервые опубл. в статье Г. И. Кубатьяна «Место армянской темы в творчестве Мандельштама (Уроки Армении)». — Вестник Ереванского гос. ун-та. Обществ, науки, 1989, № 6, с. 19 — 20). Ответ, подписанный А. А. Мравьяном, наркомом просвещения и зампредсовнаркома Арм. ССР, пришел спустя 11 дней телеграфом: «Москва, Закпредство. Просьба передать поэту Мандельштаму возможно предоставить в Университете лекции по истории русской литературы, также русскому языку в Ветеринарном институте. Наркомпрос Мравьян. 23 июня 1929 года» (ЦГАОР Арм. ССР, ф. 113, оп. 6, ед. хр. 49, л. 34). Однако после внезапной смерти А. А. Мравьяна 23 ноября 1929 г. поездка расстроилась. Эта ситуация описывается в «ЧП».

Вторая попытка попасть в Армению была предпринята в начале 1930 г. Н. Я. Мандельштам, вызванная для этого из Киева, записала, что А. П. Короткова (см. коммент. к «ЧП») спросила, куда Мандельштам хочет ехать. «В Армению», — ответила Н. Я. Мандельштам, на что A. П. Короткова вздохнула: «Значит, это серьезно». Действительно, как писала Н. Я. Мандельштам, организованное Н. И. Бухариным через B. М. Молотова и С. И. Гусева (члена ВЦИК и президиума Коминтерна) путешествие в Армению — «...не туристская прихоть, не случайность, а, может быть, одна из самых глубоких струй мандельштамовского историософского сознания. Традиция культуры для Мандельштама не прерывалась никогда: европейский мир и европейская мысль родилась в Средиземноморье — там началась та история, в которой он жил, и та поэзия, которой он существовал. Культуры Кавказа — Черноморье — та же книга, «по которой учились первые люди». Недаром в обращении к Ариосту он говорит: «В одно широкое и братское лазорье сольем твою лазурь и наше черноморье». Для Мандельштама приезд в Армению был возвращением в родное лоно — туда, где все началось, к отцам, к истокам, к источнику. После долгого молчания стихи вернулись к нему в Армении и уже больше не покидали... В последний год жизни — в Воронеже — он снова вспомнил Армению, и у него были стихи про людей «с глазами, вдолбленными в череп», которые лишились «холода тутовых ягод»... Эти стихи пропали. Но и так армянская тема пронизывает зрелый период его труда» (ЛА, 1967, № 3, с. 100 — 101).

В письме к М. С. Шагинян от 3 апреля 1933 г. Мандельштам определил жанр «ПА» как «полуповесть»: «Эта вещь, которую я вам посылаю и хочу, чтобы вы прочли, еще не напечатана (будет в «Звезде» и в Ленингр. изд.), но случилось так, что эта вещь — эта рукопись уже работает и дышит, как живой человек, отвечает, как живая, за живых и вместе с ними борется. Помните, в Эривани я брал у вас томик Гете и читали статейку в З.К.П. <«3а коммунистическое просвещение». — П. Н.>, где я поклонился и от вас и от себя «живой» природе. Тематика наших беглых встреч... всегда была защитой действительности от мертвых ее определителей. Вы всегда бранили меня за то, что я не слышу музыки материализма, или диалектики, или все равно как называется.

Эти же разговоры продолжаются в моем «Путешествии». Материальный мир — действительность — не есть нечто данное, но рождается вместе с нами. Для того, чтобы данность стала действительностью, нужно ее в буквальном смысле слова воскресить. Это-то и есть наука, это-то и есть искусство.

Дружба с героем моей полуповести — она-то и помогла мне эту воскрешающую работу проделать. Самое личное из наших качеств помогло мне сделать такой прыжок в объективность, который мне даже не снился. Кто я? Мнимый враг действительности, мнимый отщепенец. Можно дуть на молоко, но дуть на бытие немножко смешновато. Но для того, чтобы действовать, нужно бытие густое и тяжелое, как хорошие сливки, — бытие Аристотеля и Ламарка, бытие Гегеля, бытие Ленина» (Вопросы истории естествознания и техники, 1987, .№ 3, с. 131). Как и «ШВ», «ПА» автобиографично, но композиционно «ПА» ближе не к «ШВ» с его внутренне цельными, самостоятельными главками, а к «ЕМ» с ее фрагментами, смысл которых может быть вполне усвоен лишь на уровне произведения в целом. О композиции «ПА» см.: Нерлер П. Заметки о «Путешествии в Армению» Осипа Мандельштама. — ЛА, 1987, № 10, с. 69 — 79.

В письме к М. С. Шагинян излагается история отношений Мандельштама с героем этой прозы — биологом Б. С. Кузиным (1903 — 1973) (в «Звезде», возможно из-за его ареста в начале апреля 1933 г., выведен под именем Александра Борисовича Зотова), — см. коммент. к ст-нию «К немецкой речи». Об их случайной встрече в чайхане во дворе мечети в Эривани см. в воспоминаниях Б. С. Кузина (Вопросы истории естествознания и техники, 1987, №3, с. 133 — 144, публ. М. Давыдова и А. Огурцова). Б. С. Кузин окончил в 1924 г. естественное отделение физико-математического отделения МГУ по специальности «Зоология описательная». Вместе с Е. С. Смирновым и Ю. М. Вермелем выпустил книгу «Очерки по теории эволюции» (М., 1924), посвященную П. Каммереру. Начал работать (а с 1925 по 1930 г. и жить вместо сторожа) в Зоологическом музее МГУ на Б. Никитской (ныне ул. Герцена). Занимался энтомологией, систематикой жуков и клещей и гидробиологией (см.: Б. С. Кузин и А. А. Любищев о систематике. Давняя дискуссия и современность. Из переписки Б. С. Кузина и А. А. Любищева. — Природа, 1983, № 6, с. 74 — 87, публ. Р. Г. Баранцева). Дважды подвергался аресту, работал в Москве, Карелии, Казахстане, с 1953 г. — в с. Борок Ярославской обл., где вместе с И. Д. Папаниным основал Институт биологии внутренних вод АН СССР.

Севан (с. 100). — В июне 1930 г. было объявлено об открытии с 1 июля на оз. Севан первого в Армении профсоюзного дома отдыха (стоимость проживания — 60 руб. в общежитии и 110 — 160 руб. в отдельной комнате) (Советакан Хайастан, 1930, 18 июня). Дом отдыха состоял из трех зданий бывшего монастырского комплекса на южном берегу острова. Одновременно здесь отдыхало около 30 человек. Имелась столовая, дизельная, маленький магазинчик, баркас, на северном берегу песчаный пляж. Сохранились воспоминания Анаит Ашотовны Худавердян (1902 — 1983), организатора и директора Ереванского русского педучилища, — соседки Мандельштама по дому отдыха: «Помню Осипа Мандельштама, мужчину лет сорока, роста среднего, с несколько заостренным подбородком, длинной шеей, с откинутой назад головой... В его характере бросалось в глаза нервное беспокойство. Он нервничал по пустякам. Это чувствовалось во всем его поведении. Но каждый раз на помощь приходила его верная подруга — жена Мандельштама — Надежда Яковлевна». (Ее сын — Г. X. Худавердян, тогда 8-летний мальчик, — вспоминает о том, что О. М. носил соломенную шляпу и охотно возился с детьми.) В 1930 г. на Севане кроме упоминаемых в прозе лиц см. ниже) отдыхали также композитор Романос Меликян, врачи Малхазян, Абрамян и Жук, биолог Геделян, наездами бывал Агаси Ханджян — первый секретарь КП(б) Армении. С 1955 г. описываемый остров является полуостровом, уровень воды в озере упал на 18 м (вследствие несбалансированного спуска воды в р. Раздан).

Двумя достойнейшими архитектурными памятниками VII века... — Имеются в виду храмы св. Карапета и св. Аракелоца, построенные в 874 г.

Гюнейский берег — побережье Севана к северо-западу от с. Цовагюх (б. Чибухлу).

Гокча — старое малоупотребительное название Севана.

Самапакерт 1 Цамакаберд) — селенье и коса напротив бывшего острова, по оси которой впоследствии прошла перемычка, соединившая остров с коренным берегом.

Кувшинное погребение древнейшего народа Урарту. — Кувшинные погребения, но более поздней (античной) эпохи были раскопаны здесь археологом Е. Лалаяном в 1904 — 1907 гг. Урартийские (IX — VI вв. до н. э.) кувшинные погребения впервые были обнаружены в Араратской долине в 1950-х годах. Около с. Лчашен (б. Ордаглу) на южном берегу Севана были найдены урартские надписи.

Я уже видел в Эриванском музее... с дырочкой в черепе, просверленной для злого духа. — Черепа эпохи поздней бронзы (XII — XI вв. до н. э.) со следами хирургических операций на черепе были найдены возле с. Лчашен. По-видимому, экспонировались в Музее истории Армении, занимавшем в 1930 г. две комнаты в правительственном здании на углу пл. Ленина и ул. Абовяна (до настоящего времени не сохранились).

Хачатурьян (Хач) Асотур Хачатурович (1862 — 1938) — армянский этнограф, историк и археолог, профессор и член-корреспондент АН СССР (с 1925 г.). Учился в Эчмиадзине и Страсбурге, работал в Эрзруме и Константинополе, с 1925 г. — в Ереване. Крупнейший специалист по истории и клинописи государства Урарту (см. его «Критическую историю Армении клинописного периода», 1933, на арм. яз.).

Карс — город в северовосточной Турции, в прошлом один из основных армянских культурных центров (в 1878 — 1918 гг. в составе России).

Индоевропейская теория — теория, согласно которой все европейские народы и языки произошли от единого арийского народа — носителя праязыка.

К яфетическим выдумкам Mappa. — Марр H. Я. (1864 — 1934) — русский востоковед и лингвист, академик (с 1909 г.). Занимаясь сравнительно-историческим изучением картвельских языков, выдвинул т. н. яфетическую теорию, согласно которой все языковые семьи не связаны генетическим единством, а складываются вторично как результат скрещения. Первоначально Марр называл яфетическими только языки кавказской группы, позднее — все языки, стоящие на определенной древней ступени структурного развития. Не исключено, что Мандельштам в Армении встретился с Марром, прибывшим сюда 19 августа 1930 г. для чтения лекций по языкознанию и знакомства с новооткрытыми памятниками армянской культуры (Советский Хайастан, 1930, 19 августа).

Каринъян Арташес Баласиевич (1886 — 1982) — советский государственный и партийный деятель, историк и литературовед; в 1924 — 1930 гг. был председателем ЦИК Арм. ССР, в 1930 г. — зам. директора Ин-та истории литературы им. М. Абовяна (в «Звезде» «товарищ Кариньян» заменен — по всей видимости, вымышленным — «т. Суреном Будажьяном — бывшим председателем одной из плановых комиссий»).

Чтение напостовской литературы. — Имеется в виду печатная продукция группы вульгарно-социологических критиков, сгруппировавшихся вокруг рапповского журнала «На посту» (с 1925 г. — «На литературном посту»). Мандельштам намекает на новую должность тов. Кариньяна.

Баркас бормотал «не пито — не едено»... — О весьма примечательной личности Е. О. Гаспаряна, капитана этого баркаса, см. в очерках А. Белого «Армения» (Красная новь, 1928, № 8) и И. Катаева «Отечество» (Наши достижения, 1934, № 9) — перепеч. в кн.: Глазами друзей. Ереван, 1967).

Жизнь на всяком острове... и отрицательной свободой. — По воспоминаниям А. А. Худавердян, вечерами (после 10 часов электричества не было) Мандельштам мрачнел и нервничал из-за того, не случится ли с островом какое-либо несчастье (например, не провалится ли он).

Почтенный краевед Иван Яковлевич (Иоанес Теракопович. — П. Н.)

Сагателян (1867 — 1936) — юрист по образованию (учился в Петербурге), ректор Эчмиадзинской духовной семинарии, депутат II и III Государственной думы от партии «Дашнакцутюн», стоял на эсеровских позициях. В 1917 г. уехал из Петербурга за границу, жил в Вене. Вернулся в Армению в 1921 г. по приглашению советского правительства; работал в Наркомземе Арм. ССР, занимался природоохранной деятельностью, в частности лесопосадками в окрестностях Еревана.

Жизнерадостный химик Гамбаров — Степан Погосович Гамбарян (1879 — 1948), профессор, впоследствии член-корр. АН Арм. ССР. Учился в Риге, Мюнхене, Лейпциге и Тифлисе. С 1920 г. — в Ереване, где основал кафедру и лаборатории органической химии, один из открывателей советского синтетического каучука (см.: Азатян В. Д. Памяти С. П. Гамбаряна. — Изв. АН Арм. ССР. Хим. науки, 1962, т. XV, № 2, с. 205 — 206).

Доктор Герцберг. — Личность не установлена.

Зайналу — по-видимому, с. Нижнее Загалу на дальнем (восточном) берегу Севана (ныне с. Цовак Варденисского района).

Экс-хлысты, давно переставшие радеть — скорее всего, молокане, жившие недалеко от Севана в нескольких деревнях (Симоновка, Еленовка и др.).

То-то поднялась тревога. — «Надо было видеть в эти часы Осипа Мандельштама, возбужденного, возмущенного случившимся. Он подходил к каждому, хватал за рукав и с жаром говорил: «А ведь человек погиб зря, беды бы не случилось, если бы лодка и пловцы были у нас здесь, у причала» (из воспоминаний А. А. Худавердян).

Непрочитанная газета загремела жестью в руках. — Телеграмма правительству Армении о смерти проф. Гамбаряна была уже отправлена.

Еленовка — молоканское село на берегу Севана (с 1935 г. — г. Севан). В 1923 г. Наркомземом Армении здесь была организована ихтиологическая станция, переименованная позднее в озерную.

Норадуз — селение на южном берегу Севана (восточнее Еленовки). Здесь находился главный рыбзавод Арменторга, арендовавшего оз. Севан с 1924 по 1930 г. (см.: Турова-Морозова Л. Поездка в Армению и Курдистан летом 1927 г. — Землеведение, 1929, т. 24, вып. I, с. 55 — 68).

Арнольди Л. В. — ихтиолог и энтомолог, вместе с М. А. Фортунатовым руководил озерной станцией в Еленовке. В 1930 г. участвовал в опыте по переносу 755 тыс. оплодотворенных икринок севанской форели в оз. Иссык-Куль (см.: Мурзаев Э. М. Лев Семенович Берг. 1876 — 1950. М., 1983, с. 35). Носил протез и хромал из-за врожденной недоразвитости одной ноги (сообщ. Л. В. Чхаидзе).

По солнечным часам... или розы, вписанной в камень. — Очевидно, подразумеваются солнечные часы с южной стороны знаменитого центрокупольного трехъярусного храма в с. Звартноц (641 — 662). На часах — надпись на грабаре: «Молиться Богу в любой час угодно».

Ашот Ованесьян (с. 105). — Ованесян Ашот Гареникович (1887 — 1972) — советский государственный и партийный деятель, историк, академик (с 1960 г.). Получил образование в Германии. В 1920 — 1921 — нарком просвещения Армении, в 1922 — 1927 гг. — первый секретарь ЦК КП(6) Арм. ССР. С 1928 г. — в Москве (в Институте Маркса — Энгельса и в Институте народов СССР; 1936 — 1937 гг. в Институте истории АН СССР).

Институт народов Востока — Институт по изучению языков и этнических культур восточных народов СССР. Размещался в боярских палатах XVII в. на Берсеневской наб., примыкая к церкви Николы на Берсеневке.

Воздух по набережной Москва-реки — тягучий и мучнистый. — Поблизости расположена кондитерская фабрика «Красный Октябрь». (6. Эйнема).

Выхваль — удаль.

Москва (с. 106). — В ЛА — под загл. «Замоскворечье». Грязно-розовый особняк на Якиманке — видимо, дом, где жила семья Б. С. Кузина (см. ниже).

Книжку Синьяка в защиту импрессионизма. — По-видимому, кн.: Синьяк П. От Эж. Делакруа к неоимпрессионизму. М., 1913.

Закон «оптической смеси». — «Очень хорошо, чтобы краски не были смешаны материально. Они смешиваются естественно на известном расстоянии, на основании симпатического закона, которым они связаны. Тогда колорит достигает большей энергии и свежести» (Эж. Делакруа. — См.: Синьяк П. Указ. соч., с. 18).

Делакруа Э. (1798 — 18651 — французский художник, глава школы романтизма.

«Путешествие в Марокко» (точнее, «Путешествие по Марокко»). — См.: Дневник Эжена Делакруа. Вып. 1 (1822 — 1832). Пб., изд. отдела изобразит, искусства НКП, 1919, с. 72 — 95.

Хозяин моей временной квартиры. — В июле — августе 1931 г., по протекции А. О. Моргулиса, Мандельштамы жили в квартире юриста Д. Рысса из Ростова (НМ-III, с. 115). См. также примеч. к ст-нию «Сегодня можно снять декалькомани...».

Суровые семьи трудящихся. — «Мандельштам употреблял слово «трудящиеся», которое навязло на зубах из-за газетного треска, в значении «служащие», «обыватели» (примеч. Н. Я. Мандельштам).

Будто произносили слоаво «повидло». — «В то время на кухнях коммунальных квартир непрерывно говорили о повидле, заменявшем дорогой сахар» (примеч. Н. Я. Мандельштам).

Мережка — тонкое шитье по краю ткани.

Кошениль — красноцветный червец, сырье для получения красной (карминной) краски.

Б. С. проживал со старушкой матерью на Б. Якиманке. — Семья Б. С. Кузина — мать Ольга Эргардовна (1885? — 1934), сестры Ольга (1908 — 1976), Галина (р. 1909) и брат Сергей (1910 — 1934) — жила на Б. Якиманке, д. 22, кв. 155 (в наст, время дом снесен). Сам Б. С. Кузин с 1925 г. фактически жил в помещении университетского Зоологического музея на Б. Никитской ул. (ныне ул. Герцена).

Старик Сергеев (Илья Сергеевич) — университетский столяр.

К саламандрам знаменитого венского самоубийцы профессора Каммерера. — Каммерер Пауль (1880 — 1926) — австрийский зоолог, занимавшийся вопросами омоложения (см. его кн.: Омоложение и продолжительность жизни. М. — Л., 1921) и наследования приобретенных признаков. В серии опытов над пятнистыми, или огненными, саламандрами доказывал, что их окраска весьма зависит от условий внешней среды; в то же время его тезис о наследовании приобретенных свойств доказать не удалось, а после обвинении в фальсификации опытных данных (как позднее было доказано, необоснованных) 23 сентября 1926 г. застрелился в Гохшенаберге под Веной, оставив жену и дочь. «Он не мог, жить, если его подозревав в фальсификации данных» (Гранин Д. Зубр. — НМ, 1987, № 1, с. 45). Об отношении к нему Б. С. Кузина красноречиво свидетельствует письмо шести биологов (в т. ч. Б. Кузина, Ю. Вермеля и Е. Смирнова) в редакцию «Известий» по поводу кинокартины «Саламандра»: «Мы, лица, имевшие наиболее прямое отношение к д-ру Каммереру, считаем своим долгом заявить, что ни с точки зрения личных отношений, ни с научной точки зрения содержание фильма не имеет ничего общего с тем трагическим эпизодом, который нам пришлось пережить в позапрошлом году» (Известия, 1928, 19 декабря, с. 5).

Любил музыку Баха... как готический фейверк — Все инвенции И. С. Баха написаны для клавесина. По-видимому, имеется в виду органная обработка одной из них.

О мертвых петлях. — «За несколько лет до проводов Кузина о них рассказывал Борис Матвеевич Лапин» (примеч. Н. Я. Мандельштам). Ср. также: «Я была в Старосадском, когда к Мандельштаму прибежал Борис Лапин. Он только что летал на самолете и делал мертвую петлю — тогда были такие сеансы над Москвой. Он удивительно точно и интересно описал, как менялось соотношение между небом, землей и аэропланом, показывал, как надвигалась на него земля» (Герштейн, с. 41).

Узкое — дом отдыха Центральной комиссии по улучшению быта ученых (расположен по Калужскому ш., ныне в черте Москвы).

Теперь не то, но перелом пришел, пожалуй, слишком поздно. — Ср. в ст-нии 3 из «Стихов о русской поэзии»: «Полюбил я лес прекрасный...» (написано 3 — 7 июля 1932 г.).

Лжекотильонные знаки. — От котильона — см. ком-мент, к «ЕМ».

Итак, Б. С., вы уезжаете первым. — Б. С. Кузин еще раз ездил в Армению в 1931 г., на новую поездку туда надеялся и Мандельштам. «В стихах О. М. не тешил себя пустыми надеждами и точно знал, что уже никогда не увидит близорукого армянского неба» (примеч. Н. Я. Мандельштам).

Вы остановитесь на улице Спандаръяна, 92, у милейших людей Тер-Оганъянов. — Дом сохранился (по новой нумерации — ул. Спандарьяна, д. 74). В нем тогда было 4 комнаты в верхнем и 2 в нижнем этажах (балкон и надстройка появились позже). В 1930 г. здесь жил Левон Оганян (1892 — 1931) — врач, выпускник Второго МГУ (где, вероятно, и познакомился с Кузиным) и аспирант проф. Сперанского; в 1929 г. переехал в Ереван, где служил главврачом 2-й детской больницы, в 1931 г. умер от разрыва сердца.

Большеротые люди с глазами, просверленными прямо из черепа, — армяне. — Ср. стихотв. набросок о сапожниках-армянах, сосланных в Воронеж (I, Приложения).

Персидский пенал. — Ср. «Рисующий лев из пенала» в ст-нии 3 цикла «Армения».

Ореховый сумрак квартиры Тер-Оганьянов. — На окнах в большой зале имелись глухие деревянные ставни (кроме того, во дворе росло несколько ореховых деревьев).

Сарванлар — татарское село в Араратской долине (ныне в Масисском районе).

Вашу антидарвинистическую сущность. — Б. С. Кузин стоял на ламаркистских (точнее — гетеанских) позициях.

Есть у Гете в «Вильгельме Мейстере». — Имеется в виду роман «Годы странствий Вильгельма Мейстера» (1795 — 1796).

Своеобразный орден — секта «гернгутеров» (XVIII в.), близкая к учению т. н. «моравских братьев».

«Теория эмбрионального поля», предложенная просрессором Гурвичем — теория, объяснявшая системную направленность и упорядоченность в развитии и функционировании организмов (см.: Гурвич А. Г. Теория биологического поля. М., 1944, а также: Белоусов А. В., Гурвич А. А. и др. Александр Гаврилович Гурвич. 1874 — 1954. М., 1970, с. 133 — 138, — на с. 138 трактовка Мандельштама названа «романтическим переложением» теории биологического поля).

Терменвокс — музыкальный инструмент с электрической генерацией звука, извлекаемого приближением палочки или руки исполнителя к небольшой антенне (назван в 1921 г. по имени изобретателя — ленинградского инженера Льва Термена. См. беседу с ним в «Московских новостях», 1988, № 17, 24 апреля).

Козаков Михаил Эммануилович (1889 — 1954) — прозаик, автор книг «Мещанин Адамейко» (1927), «Полтора Хама» (1927) и «Человек, падающий ниц» (1929). Возможно, Мандельштам имеет в виду его предисловие к роману «Девять точек», где он призывал «уничтожить прошлое в жизни». В мае 1934 г. предлагал возбудить судебное дело против Мандельштама, давшего пощечину А. Толстому.

Пьетро де Винеа. — См.: Данте. Божественная комедия. Ад, XIII.

С настурцией московского биолога Е, С. Смирнова. — Смирнов Евгений Сергеевич (1898 — 1977) — биолог, близкий друг Б. С. Кузина и его коллега по Зоологическому музею.

Камер-обскура — прибор в виде ящика с небольшим отверстием в передней стенке, проходящие через него лучи света дают на противоположной стенке обратное изображение некоего поставленного перед отверстием предмета.

Манэ Эдуард (1832 — 1883) и Монэ Клод (1840 — 1926) — французские художники-импрессионисты.

Митогенетические лучи — сверхслабое ультрафиолетовое излучение ряда живых тканей и химических реакций, стимулирующее деление клеток. Открыто А. Г. Гурвичем в 1923 г. См. о них также в «Повести о разуме» M. M. Зощенко.

Сухум (с. 115). — В ожидании необходимых документов из Еревана Мандельштам с женой отдыхал в апреле 1930 г. на даче Совнаркома Абхазии им. Орджоникидзе в Сухуме. См.: Лакоба С. Абхазия тридцатых — глазами поэта. — Советская Абхазия, 1981, 9 августа, а также: Лакоба С. «Крымские дни в Сухум-кале...». Сухуми, 1988, с. 186 — 197. В переписке Н. И. Подвойского (см. ниже) с женой, Н. А. Дидурской, приводятся имена некоторых из отдыхающих: в конце апреля — это «двое из секретариата Сырцова (Коган и Жибайло)», Безыменский с женой, свояченицей и сыном, Ломакин из Института Маркса — Энгельса — Ленина, с женой (дочь А. Джапаридзе) и тещей, «жена армянского Наркомпроса, недавно погибшего от разрыва сердца» (А. А. Мравьяна!), жена Криницкого с дочерью, жена Иосифа Косиора, «собиратель абхазских песен, молодой, лет 33 — 34, Ковач» (см. ниже), «беспартийный инженер-грузин» (по-видимому, Канделаки), поэт Казин с женой, летчик Б. Чухновский и др. В письме от 4 мая 1930 г. сообщается об изменениях в составе отдыхающих: среди приехавших — «Мандельштам, муж и жена, беспартийные, муж — поэт», «Ежов, зам. «наркомзема» (это — будущий нарком внутренних дел Н. И. Ежов), «Смилга — возглавлял КПК», Линде — зам. начальника валютного фонда Наркомфина, Рутерман — начальник Ткварчелугля (здесь и ниже сообщено Н. Н. Подвойской). См. также HM-I, с. 308 — 310.

Город траура. — Зимой и ранней весной в Сухум приезжало много туберкулезных больных. Похоронная, траурная музыка звучала довольно часто.

Апсны — абхазский язык.

Гора Чернявского — называлась по имени купившего ее купца, вырубившего на ней весь лес (ныне — Сухумская гора, или Самата-арху).

Оливковый совхоз на Новом Афоне. — Из Сухума Мандельштамы совершали поездки в Н. Афон, Гудауты, Ткварчели.

Подвойский (в «Звезде» — Лей) Николай Ильич (1880 — 1948) — советский партийный и военный деятель, в 1930 г. — член ЦКК ВКП(б), руководитель Культпросвета и Всероссийского общества борьбы с алкоголизмом, председатель Спортинтерна. Девизом Подвойского было: «Я должен всех повернуть на коммунизм» (Козырев С. Дом на набережной. — Родина, 1989, № 3, с. 16). В письмах к жене он оценивал состав отдыхающих «на даче Орджоникидзе» как совершенно неподходящий для себя: «Большинство из этого состава рассматривает свой отдых как удовольствие, а не как необходимость, потому строит свой отпуск по-иному — компания различных комбинаций для времяпрепровождения, веселья и сжигания восстанавливаемой на трудовые гроши пролетариата энергии. Меня этот образ жизни возмущает, и я болею за выбрасываемые на них государственные деньги. Преступно, что у нас курорты, так же как и у буржуазии, весьма часто превращают в увеселительные учреждения».

Его мечтой было процитировать «Капитал» Карла Маркса в шалаше Поля и Виргинии. — Ср. в другом письме Н. И. Подвойского к жене: «Беру с собой переписку Маркса и Энгельса или «Ленинский сборник» (12). Вообще читаю письма Маркса и Энгельса с величайшим наслаждением».

Молчаливые латыши — по-видимому, Смилга и Линде (см. выше).

«Дорф» — по-видимому, Найдорф — немецкое село близ Сухума.

Гулиа Дмитрий Иосифович (1874 — 1960) — абхазский поэт и ученый, в 1930 г. — председатель Академии абхазского языка и литературы (ныне им. Д. И. Гулиа). См. о нем: Гулиа Г. Дмитрий Гулиа. Повесть о моем отце. М., 1965.

Тартарен и оружейник Костекальд — персонажи романа А. Доде «Тартарен из Тараскона».

Гаер Евреинов — Евреинов H. H. (1879 — 1953), режиссер и теоретик театра, один из руководителей «Кривого зеркала», завсегдатай «Бродячей собаки», О культе козла см. в его кн.: «Азазел и Дионис». Пг., 1923.

Бриллиантом Тэта. — Тэт — известная фабрика по изготовлению фальшивых драгоценностей.

Вещественных доказательств бытия. — Далее следовала вычеркнутая фраза: «Да поможет нам книга, резец и голос и его союзник — глаз».

Страшно жить в мире, состоящем из одних восклицаний и междометий! — Ср. в «ЕМ»: «Страшно подумать, что наша жизнь — это повесть без фабулы и героя, сделанная из пустоты и стекла, из горячего лепета одних отступлений, из петербургского инфлуэнцного бреда» (II, 85).

Безыменский А. И. (1898 — 1973) — советский поэт, активный участник РАППа, журнала «На посту». См.: ФлейшманЛ. Эпизод с Безыменским в «Путешествии в Армению». — SH, v. III, 1978, р. 193 — 197.

Байбак — лентяй и соня.

Французы (с. 118). — Всклянъ — полно, доверху, вровень с краем.

Сезанн Поль (1839 — 1906) — французский художник-импрессионист, широко представленный в собр. И. А. Морозова.

Одалиска — наложница.

Матисс Анри (1869 — 1954) — французский художник, глава школы «фовистов», по заказу С. И. Щукина выполнил два больших панно («Танец» и «Музыка») для лестницы его особняка (ул. Знаменка, д. 8), где в 1923 — 1928 гг. находилось 1-е отделение Гос. музея нового западного искусства.

Ван-Гог Винсент (1853 — 1890), Монэ К. (см. выше) и Ренуар Огюст (1841 — 1919) — голландский и французские художники. Описываемая картина Ван-Гога «Ночное кафе в Арле» была продана в 1933 г. в частные руки в США. В наст, время — в галерее Йельского университета (см.: Мосякин А. Продажа. — Огонек, 1989, № 6 — 8). Картиной К. Моне «Сирень на солнце» навеяно ст-ние «Импрессионизм» (1932).

Синьяк (см. выше) придумал кукурузное солнце. — Имеется в виду пуантилизм — точечное письмо мелкими, как зерно, мазками — творческий метод П. Синьяка. По всей видимости, Мандельштам описывает его картину «Сосна» (1909).

Озанфан А. (1886 — 1966; — французский художник, теоретик пуризма. Мандельштам описывает его картину «Графика на черном фоне» (1928), приобретенную музеем в 1928 г.

Пикассо Пабло (1881 — 1973) — французский художник, основоположник кубизма; описывается картина «Старый еврей с мальчиком» (1903). О «танцующих осколках скрипки, некогда разбитой Пикассо» см. в статье «Кое-что о грузинском искусстве» (1922).

Писсаро Камиль (1831 — 1903) — французский художник-импрессионист; описывается его полотно «Оперный проезд в Париже» (1890).

Аккомодация — приспособление.

Внутренняя секреция — процесс образования и выделения железами особых «секретов» — активных веществ, попадающих прямо в кровь и разносимых ею по всему организму.

Апперцепция — восприятие, обусловленное накопленным опытом, знаниями, а также психическим состоянием человека.

Посольство живописи — Гос. музей нового западного искусства на Пречистенке (Кропоткинской ул.), д. 21 (ныне — Академия художеств СССР), образовавшийся в 1928 г. в результате слияния бывших коллекций С. И. Щукина и И. А. Морозова. В 1948 г. музей был расформирован, а его фонды распределены между Эрмитажем и Гос. музеем изобразительных искусств им. А. С. Пушкина.

И все это... (было напихано в веревочную сетку. — Ср.: «У Осипа Мандельштама есть книга «Путешествие в Армению». В этой книге он рассказывает о том, как он зашел в музей. В музее были картины французских художников, написанные мелкими мазками. Эти мазки, если ближе к ним подойти, производят впечатление мозаики, но если отойти немного, то они должны дать впечатление живого цвета. Когда Мандельштам вышел из комнаты с картинами, он увидел реальный мир разбитым на мазки, увидел его как будто через теннисную сетку. То, что было на картинах методом, стало содержанием восприятия и было перенесено в реальность. Метод восприятия действительности сделался заменой действительности и лег между восприятием и воспринимающим.

Когда человек воспринимает явления природы через явление искусства, он теряет реальное сознание предмета. Об атом явлении, чрезвычайно разнообразно существующем,-я и хочу рассказать. Почему это формализм...» (Шкловский В. О формализме (из доклада в Доме кино). — Литературный Ленинград, 1936, № 20, 26 апреля, с 3).

Вокруг натуралистов (с. 121). — Ламарк Жан Батист (1744 — 1829) — французский натуралист, создатель натурфилософской теории эволюции, основывающейся на принципах изменчивости, наследуемой вследствие упражнения и неупражнения тех или иных органов, наследования и накопления таких изменений, а также внутреннего стремления организмов к совершенствованию. Основное сочинение — «Философия зоологии» (1809). См. ст-ние «Ламарк» (1932).

Линней Карл (1707 — 1778) — шведский натуралист, автор «Системы природы» — первой в мире систематики флоры и фауны (1735).

Бюффон Жорж Луи (1707 — 1788) — французский натуралист, автор 36 томов «Естественной истории» (1749 — 1788); признавал изменчивость видов под влиянием внешней среды.

Паллас Петр Симон (1741 — 1811) — немецкий и русский натуралист и путешественник, член Петербургской Академии наук, возглавлял ряд экспедиций, описанных им в «Путешествии по разным провинциям Российской империи». СПб., 1773 — 1778.

Мариона (марена) — краситель, добываемый из корней одноименного растения, растущего на Кавказе и в прикаспийских степях.

Балоболка (балабалка) — мелкое подвесное украшение.

Дарвин Чарльз (1809 — 1882) — английский натуралист, основоположник эволюционной теории естественного отбора (дарвинизм). Основной труд — «Происхождение видов путем естественного отбора, или сохранение благоприятствуемых пород в борьбе за жизнь» (1859).

Лестница живых существ — натурфилософское представление об иерархическом порядке всего живого: Бог — человек — четырехногие — птицы — рыбы — змеи — насекомые — тли (переход к растениям) — растения — камни — соли — сера — земля. Ср. «подвижную лестницу Ламарка» в ст-нии «Ламарк» (1832).

Чесма и Трафальгар — места решительных морских побед русского флота над турецким (1770) и английского над франко-испанским (1805).

Синкопа — здесь: провал, сдвиг, зияние посередине.

Когда дирижер вытягивает палочкой... в устройстве музыкальных орудий. — Ср. о дирижировании в «РД». Лафонтен Ж. (1621 — 1695) — французский писатель-баснописец, традициям которого во многом следовал наш И. А. Крылов.

Упсала — город в Швеции.

Фирдусси (Фирдоуси; ок. 940 — 1020 или 1030) — персидский поэт, создатель гигантской (св. 100 тыс. строк) поэмы «Шах-намэ». Ср. запись в дневнике Д. Выгодского о встрече в Ленинграде 15 апреля 1934 г. ученых-востоковедов с писателями: «...Бертельс час говорил о Фирдоуси. Потом Лозинский читал перевод. Когда заговорил Мандельштам, он десятью словами перечеркнул и холодные слова ираниста, и стихи Лозинского. Заговорил о тревоге, которая есть в Фирдоуси, о пиршественной роскоши, богатстве, об изобилии, которое во всем мире и над миром, о «выморочном изобилии», которое никому не принадлежит. Заговорил один из глубочайших людей нашего времени, заговорил поэт, в котором тревога, для которого Фирдоуси — целый мир, который он по-своему, своим миром ощущает... И блекнут... слова Бен. Лившица о «спондеизации» и «пиррихиизации» и все слова Смирновых, Федоровых, болтуна Дм. Цензора, резонерствующих и ничего не чувствующих, ничем не горящих наших писателей! Мандельштам сразу поднял на сто градусов... разговор, который писатели... не могли поддержать. Хватал (у Над<ежды>) папироску, делал одну затяжку и бросал, вскакивал со стула, подбегал к Лозинскому со своим ставшим рефреном о том, что... нельзя так просто, надо придумать строфу» (ГПБ, ф. 1169, оп. 1, ед. хр. 46, л. 125 — 126).

Джемаджид (Джамшид) — персонаж «Шах-намэ» — царь, счастливое правление которого длилось 700 лет.

Мамикон Геворкъян — Геворгян М. А. (1877 — 1962), армянский филолог, переводчик и театральный деятель. Учился в Москве — в Лазаревском институте и университете, до 1921 г. работал в Тифлисе (в газ. «Кавказское слово»), затем в Ереване — был первым директором первого Армянского драматического театра, директором Гос. публ. библиотеки Армении, много переводил на армянский (А. Островский и др.) и русский (Абовян, Сундукян, Фавстос Бюзаид), в конце жизни — работал в Ин-те языкознания (составлял и редактировал четырехтомный русско-армянский словарь). См. о нем также: ШервинскийС. От знакомства к родству. Ереван, 1986, с. 194.

Французское издание Молля. — См.: Mohl J. Le livre des Rois par Aboul Kasim Firdousi. V. 1 — 7. Paris, 1838 — 1878.

Аштарак (с. 125). — Аштарак — село (в наст. время — город) к северо-западу от Еревана, на южном склоне Арагаца.

Село Аштарак повисло на журчанъи воды... — Ср. в цикле «Армения»: «Какая роскошь в нищенском селеньи // Волосяная музыка воды!..»

Аштаракская церковь — По-видимому, имеется в виду церковь Маринэ (1281), типичная для Армении (другая аштаракская церковь — Камврарор — уникальный памятник сер. VII в. с черепичной сферичной кровлей).

Твержу про себя спряжения по грамматике Mappa. — См.: Марр Н. Я. Грамматика древ-неармянского языка. Этимология. СПб., 1903.

Стюарты — королевская династия в Шотландии и Англии (XIV — XVIII вв.). Королева Мария Стюарт и ее внук Карл были казнены.

«Вертер». — Имеется в виду роман Гете «Страдания молодого Вертера» (1774).

Ашуги — народные поэты, певцы.

Алагез (с. 128). — Алагез — тюркское название Арагаца.

Laudatura est — правильнее «laudanda est».

Обсидиан — вулканическое стекло, очень красивый, блестящий поделочный камень черного или черно-коричневого цвета.

Бьюракан (Бюракан) — деревня на склоне Арагаца (ныне знаменита обсерваторией АН Арм. ССР).

Коши — временные жилища пастухов на сезонных пастбищах.

Камарлу — селение в районе Эчмиадзина (ныне noс. Мецамор).

1. Тело Аршака неумыто, и борода его одичала... — Далее следует вольный пересказ армянской исторической хроники Фавстоса Бюзанда, записанной Мандельштамом, по всей видимости, со слов М. А. Геворкяна (см. выше), переводившего ее на русский язык (История Армении Фавстоса Бюзанда (сер. «Памятники древнеарм. литературы»), т. I. Пер. с древнеарм. и коммент. М. А. Геворкяна. Под ред. С. Т. Еремяна. Вступ. статья Л. С. Хачикяна. Изд-во Арм. ССР. Ереван, 1953, с. 158 — 160). Армянский царь Аршак II (345 — 367) восстал против персидского царя Шапуха. Шапух пригласил Аршака и его спарапета (военачальника) Васака в свою столицу Ктесифон для заключения мира и вероломно заточил его в крепость Ануш — «крепость забвения», узник которой обречен был окончить в ней свою жизнь. Просьба Драстамата об одном добавочном дне для Аршака, даже будучи удовлетворенной, обрекала его на смерть. После подобающего царям ужина и музыки были поданы фрукты и с ними нож, схватив который Аршак вонзил его себе в сердце. Увидев это, Драстамат бросился к Аршаку, вынул нож из его тела, вонзил его себе в бок и тотчас же умер (об интерпретации Мандельштамом первоисточника см. также: Зольян С. Подражание как тип текста: об интерпретации двух армянских источников О. Мандельштама и А. Ахматовой. — Вестник Ереванского гос. ун-та. Обществ, науки, 1986, № 1, с. 231 — 236). В своем пересказе Фавстоса Мандельштам не отступает от канвы повествования, но насыщает его яркими деталями и смещает некоторые акценты — так что этот вольный пересказ вполне переосмысляется как прямое высказывание о собственной судьбе («Ассириец держит мое сердце»).

Народ Кушани возмутился против Шапуха. — Кушанский царь (из династии Аршакидов), правивший в г. Балхе в Бактрии (на территории нынешнего Афганистана), восстал против Шапуха.

Некий Драстамат, самый образованный и любезный из евнухов... — Арм. слово «неркини» обозначает не только «евнух», но и «ближний советник» (примеч. М. А. Геворкяна).

Он был губернатором провинции Андех... — У Фавстоса Бюзанда — «правитель гавара Ангел-Туп».

II

В настоящий раздел вошли избранные статьи и очерки, раскрывающие мировоззренческие, эстетические и поэтические принципы Мандельштама. Это статьи из книги «О поэзии», «Разговор о Данте», <«Скрябин и христианство»>, «Пшеница человеческая» и «Гуманизм и современность». Все произведения выстроены в хронологическом порядке.

Первые критические опыты О. Э. Мандельштама относятся к 1908 г.: «Не занимаюсь почти ничем, кроме поэзии и музыки. Кроме Верлэна, я написал о Роденбахе и Сологубе и собираюсь писать о Гамсуне» (из письма к В. В. Гиппиусу от 19 — 27 апреля 1908 г. — ЛО, 1986, № 2, с. 110). Эти тексты не разысканы. С 1910 по 1935 г. статьи, рецензии и очерки Мандельштама появлялись в периодике, особенно часто — в 1922 — 1923 гг. Кроме того, в сер. 1920 — нач. 1930-х годов для ряда издательств им были написаны десятки внутренних рецензий, главным образом на иностранные книги, предлагаемые к переводу.

Первую попытку собрать книгу статей Мандельштам предпринял в 1918 г. (см. план ближайших изданий петрогр. изд-ва «Арзамас». — ЦГАЛИ, ф. 993, оп. 1, ед. хр. 190). Издание не было осуществлено. О подготовке в Госиздате «книги статей литературного и культурно-исторического характера» в 1923 г. сообщали «Россия» (№ 6 (апрель), с. 32), «Лит. еженедельник» (№ 26, 30 июня, с. 16) и «Накануне» («Лит. приложения», № 62 и 63 за 22 и 29 июля). Однако следов такой книги в архивах Госиздата (ЦГАЛИ, ЦГАОР, ЛГАЛИ) обнаружить не удалось. Мандельштам значился и в списке авторов «Критической библиотеки», выпуск которой в 1923 — 1924 гг. планировало харьковское изд-во «Пролетарий» (ЦГАОР УССР, ф. 168, оп. 1, ед. хр. 90а, л. 40). Публикация статей предполагалась и в неосуществленном двухтомном собр. соч. Мандельштама (темпланы ГИХЛ на 1932 — 1933 гг. — ЦГАЛИ, ф. 613, оп. 1, ед. хр. 11, л. 23; ф. 611, оп. 2, ед. хр. 243, л. 121 — 122).

Книга «О поэзии» вышла в свет в изд-ве «Academia» в конце июня

1928г. тиражом 2100 экз. Ее открывало следующее предисловие «От автора»: «В настоящий сборник вошел ряд заметок, написанных в разное время в промежуток от 1910 до 1923 года и связанных общностью мысли. Ни один из отрывков не ставит себе целью литературной характеристики; литературные темы и образцы служат здесь лишь наглядными примерами. Случайные статьи, выпадающие из основной связи, в этот сборник не включены. 1928. О. М.». Известно, что, собирая ОП, Мандельштам разыскивал некоторые из своих ранних статей (в частности, «Утро акмеизма» и «Скрябин и христианство»). За исключением «Заметок о Шенье», для всех вошедших в ОП статей известны ранние публикации; при подготовке книги практически все статьи (кроме «Франсуа Виллона») были заново отредактированы автором. Лишь у немногих из статей полностью или частично сохранились черновики («Конец романа», «О собеседнике», «Петр Чаадаев», «Заметки о Шенье»). В архиве Ленингр. гос. ин-та истории искусств, в формальном подчинении которому находилось изд-во «Academia», сохранился НР — наборный экземпляр ОП, подписанный к печати 27 апреля 1927 г. (ИРЛИ, ф. 172, оп. 1, ед. хр. 636), отличающийся от ОП не только текстуальными разночтениями, но и, отчасти, составом. Так, в него входит статья «Буря и натиск» (правда, уже перечеркнутая Мандельштамом в оглавлении), а к статье «Заметки о поэзии» еще не присоединен текст статьи «Борис Пастернак» (что позволяет предполагать наличие еще одной — окончательной — редакции рукописи книги, возможно — на стадии сверки). Из дневника А. А. Кроленко, в 1921 —

1929гг. возглавлявшего изд-во «Academia», известно, что издание ОП горячо поддерживал Ю. Н. Тынянов и что авторский договор был заключен в феврале 1927 г. (ГПБ, ф. 1120).

Сохранилось несколько откликов современников на выход ОП. Так, Э. Г. Герштейн вспоминает: «Впечатление от чтения — потрясающее. Обход девятнадцатого века — или назад, в стройный рассудочный восемнадцатый, или вперед, в неизвестное иррациональное будущее, — наполняли меня апокалипсическим ужасом. Остальные статьи... были близки моему восприятию жизни всем строем мысли и художественным стилем философской прозы Мандельштама» (Герштейн, с. 21). Иной была тональность официальных рецензентов. Так, О. Бескин обозначив Мандельштама как «последнего из могикан «акмеизма», в самом начале ОП усматривает «лирически оформленную ненависть к технической культуре... Город — экстракт современности — ему ненавистен. В срочном порядке он зовет назад... Мандельштама приводят в бешенство материалистические основы XIX века <поэт противопоставляет им XVIII век. — П. Н.>, для похвал и возвеличения которого у Мандельштама прямо слов не хватает» (Печать и революция, 1929, кн. 6, с. 105 — 108). Отсюда — «реакционность теоретико-поэтических настроений» Мандельштама. «Нельзя, — продолжает Бескин о Мандельштаме, — отказать ему в смелости. На рубеже 1929 г., на двенадцатом году Октябрьской революции выступить со стопроцентно идеалистической концепцией мировосприятия — зрелище поучительное и, я бы сказал, даже назидательное... Логика рассуждений Мандельштама должна, естественно, привести его к утверждению антиобщественной поэзии, поэзии экстерриториальной, подчиненной особым «консульским» законам своей же касты (милый XVIII век, когда не было классов, а были одни касты!). Какой же должна быть поэзия?.. Естественно, что автор не обошел в своем сборнике и основы основ поэтического творчества — языка... На помощь приходит теория об эллинистическом духе русского языка, очевидно по своим буйно-дионисиевским свойствам развившегося самостоятельно, в отрыве от истории... Всю нечисть современной марксистской теории и практики сметает Мандельштам на своем пути маленькой книжкой «О поэзии»... Акмеист Мандельштам отказывается ревизовать свои старые позиции. Он предлагает по ним равняться. Но неизменные «акмеистические» теории в 1928/29 г. — мракобесие и реакционность. Поправка на «честность с собой» не спасает положения» (там же).

По мнению Н. Н. Коварского («Лит. современник», 1933, № 1, с. 148 — 150), высказанные в ОП мысли «не попутны ни современной литературе, ни современной лирике. Для меня (и, надо полагать, для любого писателя, критика, поэта нашей страны) неприемлемо то высокомерие, с которым относится Мандельштам к «спекулятивному мышлению», к той борьбе мысли и языка, из которой победителем неизменно выходит мысль... Речь в статье идет ведь не о друзьях, — да и никто не станет (абсурдная мысль!) призывать в союзники спекулятивное мышление символизма, — речь идет о глубоко враждебном нам высокомерии к идее, об утверждении вкуса главенствующим и организующим началом поэзии... Но соль, конечно, не в этом. Главное — в системе, построенной на принципах вкуса, в поэзии, которая, убегая от мысли, строится на второстепенных моментах слова, на вкусе, на эмоциональном тоне, на окраске. И эти принципы полностью реализованы в творчестве Мандельштама. Здесь страшная опасность для современной поэзии, опасность срыва в систему Мандельштама, — тем более страшную, что внешне эта система кажется созданием исключительно высокой культуры... Никакая мысль не одушевляет это прошлое в глазах поэта, — античность и средние века, Гомер и Цицерон, Расин и Бальзак, Венеция и декабристы, Оссиан и Диккенс — все одинаково дорого и одинаково мертво в его глазах. Отсюда возникает система странных ассоциаций и сопоставлений, в которой смешаны все исторические планы, в которой Фронда находится в одной строфе с Горой, Голиаф с Мирабо, Россия, Лета и Лорелея. Не нужно думать, будто эти имена скрывают или, вернее, символизируют подлинное проникновение в глубину определенной исторической эпохи или разных эпох. Здесь нет мысли, здесь нет истории, здесь есть только то ощущение, которое испытывает нумизмат, прикасаясь к металлической поверхности недавно приобретенной старинной монеты. Подлинно, для Мандельштама слово как монета для нумизмата. Напрасно с именем Мандельштама связывались надежды на новую эпоху классицизма в поэзии. Явление, которое скрывается за этим термином, неповторимо... Избави бог кого-либо из современных поэтов от такого переживания мира, от такого отношения к слову! Что за радость освободится от груза воспоминаний, перенеся его в будущее и превратив надежду!»

Сравнение текста ОП с HP и особенно с ранними редакциями входящих в ОП статей указывает на весьма сложную и неоднозначную по мотивации авторскую работу над текстами, во многих случаях подвергшимися весьма серьезной переработке. Она заключалась как в стилистическом и смысловом редактировании (в частности, очевидна установка на снижение антисимволистского пафоса многих статей), так и в правке или купировании текста, носящих явно цензурный или, точнее, автоцензурный характер. Последнее особенно характерно для таких статей, как «Слово и культура», «О природе слова», «Петр Чаадаев». В целом это создает трудноразрешимую текстологическлю коллизию. При подготовке CK, где ОП давалась как цельная и обособленная в самостоятельный раздел книга со сложившейся композицией, была сохранена и позднейшая текстологическая канва (при этом мы ориентировались, однако, не столько на ОП, сколько на ее HP). Это решение встретило немало возражений в откликах и рецензиях на CK. Так, по мнению Э. Г. Бабаева, пострадал прежде всего самый принцип историзма, столь важный для Мандельштама как для поэта: «Нет никакой необходимости принимать переработанный текст 1928 года за выражение последней авторской воли» (Бабаев Э. Г. Мандельштам как текстологическая проблема. — ВЛ, 1988, № 4, с. 204 — 205). «Главный недостаток книги — некритическое использование текстов сборника «О поэзии» (1928), при подготовке которого действовали факторы, препятствовавшие осуществлению авторской воли в полной мере. Это видно по характеру большей части сокращений (нередко значительных по объему), так и по сходным примерам из вышедших в том же году «Стихотворений» Мандельштама. Особенно пострадали статьи «Петр Чаадаев» и «О природе слова», которые следует считать в этой редакции искаженными. Тексты их следовало бы давать по предшествующим публикациям» (Мец А. Г. Поэзия как способ познания мира. — Нева, 1988, № 8, с. 186). О проблематичности поздних редакций «Чаадаева» и «Слова и культуры» см. также: Тоддес Е. А. Мандельштам и его издатели. — ЛО, 1988, № 5, с. 63 — 64.

В наст. изд. входящие в ОП статьи, кроме «Заметок о поэзии», даются по их первопубликациям. Хронологический принцип избавляет нас и от необходимости следовать композиции ОП как цельного произведения, к тому же скрепленного весьма красноречивым «От автора».

Франсуа Виллон (с. 134). — Аполлон, 1913, № 4, с. 30 — 35 (вслед за статьей помещены фрагменты из «Большого завещания» Вийона в пер. Н. Гумилева, ошибочно приписанные Мандельштаму в кн.: Поэты французского Возрождения. Ред. и вступ. статья В. М. Блю-менфельда. Л., 1938, с. 33 — 35). ОП, с. 87 — 97, с датой «1910 г.» (отсутствует в HP) и без разбивки текста на главки. Черн. наброски к статье — CK, с. 271 — 274 (по AM). Печ. по ж. «Аполлон».

Среди книг Мандельштама сохранилось карманное издание «Les poemes de Maistre Francois Villon. Paris [1906]. Увлеченность образом Ф. Вийона Мандельштам пронес через всю жизнь — ср. очерк «Возвращение» (1923) и ст-ние «Чтоб, приятель и ветра и капель...» (1937).

Утро акмеизма (с. 141). — Сирена, Воронеж, 1919, № 4-5, 30 января, с. 69 — 74. Перепеч. в кн.: Литературные манифесты (От символизма к Октябрю). Сборник материалов. М., 1929, с. 45 — 50. На экз-ре этой книги из библиотеки Е. Я. Хазина (в собрании А. Ж. Аренса) автором вписана дата «1912 г.». Н. И. Харджиев датирует статью маем 1913 г. (БП, с. 255). Печ. по CK, с. 168 — 172, с учетом поправки на экз-ре кн. «Литературные манифесты» (из б-ки А. Я. Хазина): «Я говорю, в сущности, знаками, а не словом» (в ж. «Сирена» и CK: «сознанием, а не словом»).

Полемизируя с программными выступлениями символистов и футуристов 1912 — 1913 гг. — статьи Вяч. Иванова и А. Белого в «Трудах и днях» (1912, № 1), коллективная «Пощечина общественному вкусу» (декабрь 1912 г.) или «Декларация слова, как такового» А. Крученых (апрель 1913 г.), — статья писалась как акмеистический манифест, но была отвергнута в этом качестве Н. Гумилевым и С. Городецким — синдиками «Цеха поэтов»; их собственные манифесты («Наследие символизма и акмеизма» и «Некоторые течения в современной русской поэзии») были помещены в «Аполлоне», 1913, № 1, с. 42 — 50. Ср. более поздние оценки Мандельштамом акмеизма в «О природе слова» (1922) и в письме к Л. В. Горнунгу о его стихах (август 1923 г.): «...в них борется живая воля с грузом мертвых, якобы «акмеистических», слов. Вы любите пафос. Хотите ощутить время. Но ощущенье времени меняется. Акмеизм 23 года — не тот, что в 1913 году. Вернее, акмеизма нет совсем. Он хотел быть лишь «совестью» поэзии. Он суд над поэзией, а не сама поэзия. Не презирайте современных поэтов. На них благословение прошлого» (архив Л. В. Горнунга). Ср. также определение, данное Мандельштамом на вечере его стихов в ленинградском Доме печати 22 февраля 1933 г.: «Акмеизм — это была тоска по мировой культуре» (из восп. С, Гитович об А. Ахматовой — АЕМ).

О собеседнике (с. 145). — Аполлон, 1913, № 2, с. 49 — 54. ОП, с. 17 — 25 (новая редакция). Авториз. машинопись первонач. ред., под загл. «О моменте общения в поэтическом творчестве», — AM. Гранки первонач. ред., с правкой, приводящей к тексту ОП, — ИРЛИ, ф. 172, оп. 1, ед. хр. 1935. Печ. по ж. «Аполлон».

Петр Чаадаев (с. 151). — Аполлон, 1915, № 6-7 (август — сентябрь), с. 57 — 62. Разрозненные черн. наброски — AM, а также собр. М. С. Лесмана (см.: Книги и рукописи в собрании М. С. Лесмана. Аннотированный каталог. Публикации. М., 1989, с. 305). ОП, с. 71 — 77, под загл. «Чаадаев», без гл. V и с другими изъятиями, но со вставкой в конце гл. 2 фразы: «Таков был католицизм замоскворецкого сноба». CK, с. 87 — 91 (по ОП). Печ. по ж. «Аполлон».

Об увлечении Мандельштама в 1914 г. Чаадаевым вспоминает Б. Лившиц: «...автор тоненького зеленого «Камня», вскидывая кверху зародыши бакенбардов, дань свирепствовавшему тогда увлечению 1830 года, который обернулся к нему Чаадаевым, предлагал «поговорить о Риме» и «послушать апостольское credo» (Лившиц Б. Полутораглазый стрелец. Л., 1989, с. 321). Статья написана не позднее осени 1914 г. Сохранилось письмо Мандельштама к С. К. Маковскому, редактору «Аполлона», от 8 мая 1915 г.: «Многоуважаемый Сергей Константинович! В ноябре прошлого года мною была предложена «Аполлону» статья о Чаадаеве, принятая к напечатанию. В течение полугода эта статья не была напечатана. Мне неизвестно, каковы были причины, мешавшие включению этой статьи в очередной номер, однако, не желая ждать, пока прекратится действие этих причин, я считаю мою статью свободной и прошу мне возвратить ее в виде оттиска, т. к. в настоящее время я не помню, где находится рукопись этой статьи. С истинным уважением Осип Мандельштам» (Архив Русского музея, ф. 97, оп. 1, ед. хр. 155). Перекликаясь с вышедшей в 1908 г. книгой М. О. Гершензона, статья во многом выражает мировоззрение самого Мандельштама в дореволюционный период. Ср. ст-ние «Посох» (1914). Ее написание, видимо, связано с выходом двухтомного Собр. соч. и писем П. Я. Чаадаева под ред. М. О. Гершензона (М., 1913 — 1914). Сохранился отзыв С. П. Каблукова о статье: «В изящном, стилистически изощренном и вполне безукоризненном изложении с совершенной отчетливостью и прекрасно размеченной краткостью рисуется образ первого совершенно свободного Русского, который одним фактом своего бытия оправдывает и свой народ, и свою Родину» (Каблуков, 4 сентября 1915 г.).

<Скрябин и христианство> (с. 157). — ВРСХД, 1968, т. 120, под загл. «Пушкин и Скрябин», не принадлежащим автору. Автограф — разрозненная беловая рукопись, а также отдельные черновики — AM. Печ. по копии, сделанной А. А. Морозовым с автографа, заглавие — по названию доклада «Скрябин и христианство», прочитанного Мандельштамом в Санкт-Петербургском Религиозно-философском обществе, предположительно, в 1915 г. Полный текст хранился у С. П. Каблукова и после его смерти в 1921 г. пропал. Составляя ОП, Мандельштам разыскивал эту статью. Сохранился зачеркнутый в черновике отрывок из нее: «Рим железным кольцом окружил Голгофу: нужно освободить этот холм, ставший греческим и вселенским. Римский воин охраняет распятье, и копье наготове: сейчас потечет вода: нужно удалить римскую стражу... Бесплодная, безблагодатная часть Европы восстала на плодную, благодатную — Рим восстал на Элладу... Нужно спасти Элладу от Рима. Если победит Рим — победит даже не он, а иудейство — иудейство всегда стояло за его спиной и только ждет своего часа — я восторжествует страшный противоестественный ход: история обратит течение времени — черное солнце Федры» (CC-IV, с. 100).

Скрябин Александр Николаевич (1872 — 14 апреля 1915) — русский композитор и пианист, реформатор музыкальной культуры. См. о «первинах» его «Прометея» в «ШВ». По свидетельству пианистки И. Д. Ханцын, Мандельштам и в 20-е годы любил музыку Скрябина, особенно опусы 16 и 37, и часто просил: «Сыграйте мне вашего Скрябина».

Мраморный Исаакий. — Исаакиевская церковь в 1837 г. находилась в здании Адмиралтейства.

Еврипид — древнегреческий поэт-трагик V в. до н. э.

Федра — героиня одноименной трагедии Ж. Расина, отрывок из которой впоследствии был переведен Мандельштамом. Ср. в «О природе слова»: «Расин раскрылся на «Федре»...».

И новый Орфей бросает свою лиру в клокочущую пену... — Согласно мифу, кифару Орфея в реку (Гебр) выбросили растерзавшие его вакханки.

Скрябин... ступень русского эллинства. — О «русском эллинизме» — см. статью «О природе слова».

Хилиазм (от греч. тысяча) — учение о 1000-летнем земном царствовании Христа, за которым воспоследует конец света.

Терпандр — древнегреческий поэт (VIII в. до н. э.), жил в Спарте; основатель греческой классической музыки и лирической поэзии; ему же приписывается усовершенствование лиры, к четырем струнам которой он прибавил еще три.

Менады (от греч. неистовствующие) — то же, что вакханки, спутницы бога вина Диониса. Проблему «дионисийского» и «аполлонического» начал в искусстве разрабатывали Вяч. Иванов и др. теоретики символизма.

Католическая радость Бетховена. — В черн.: «Христианская, я определил бы точнее, католическая».

«Сей белой славы торжество» — из ст-ния «Ода Бетховену» (1914).

Снова Антигона требует погребения для милого братнего тела. — Согласно мифу, вопреки смертному запрету фиванского царя Креонта, дочь Эдипа Антигона предала земле тело Полиника, своего брата, погибшего вместе с другим братом, Этеоклом, в их междоусобном поединке.

Мистики знергично отвергают. — В черн.: «Православные мистики...»

Гармоническая архитектоника... — В черн. имеется продолжение: «...архитектоника звучащего мгновения, великолепная архитектоника в поперечном разрезе звучности и почти аскетическое пренебрежение к формаль...»

Заметки о Шенье (с. 161). — Первая публикация не разыскана. См. анонсы статьи Мандельштама «А. Шенье» (Аполлон, 1914, № 10) и его монографии «Андрэ Шенье» в каталоге изд-ва «Современник» (Современник. Сб. 1. М., 1922, с. 2). ОП, с. 78 — 86. Черн. наброски и подготовительные записки — AM и, частично, HP. Печ. по CK, где дано по ОП с учетом ряда исправлений по AM и HP.

Об Андре Шенье см. также строфу из допечатной редакции «Оды Бетховену» (1915) и в «ЧП».

Слово и культура (с. 167). — Альм. «Дракон», Пб., 1921, вып. 1 (май), с. 73 — 78. Газ. «Искусство», Батум, 1922, 20 июня, с. 1 (перепеч. «ввиду ее крайнего интереса»). Альм. «Цех поэтов», Берлин, 1922, кн. 1, с. 81 — 89. ОП, с. 5 — 11 (в сокращенно-отредактированном виде). Дав название всему сборнику, — CK, с. 39 — 43. Печ. по альм. «Дракон» (с исправлением опечаток).

Статья написана, по-видимому, весной 1921 г. и представляет собой попытку культуроцентрического осмысления иллюзорного движения навстречу новому. Упоминается в рецензиях на альм. «Дракон» и ОП. Так, С. Бобров называет ее «ужасной безграмотщиной... с задранным в небеса носом» (Печать и революция, 1921, № 2, с. 207), а Зигфрид (по всей видимости, Э. А. Старк) находит ее интересной и «в духе футуризма» (Книга и революция, 1921, № 10-11, с. 35). См. также рец. А. Свентицкого (А. Э. Мечиславцева) (Вестник литературы, 1921, № 6-7, с. 78) и статью А. Г. Горнфельда «Научная глоссолалия (об Андрее Белом)» (в кн.: Парфенон. Сб. 1. СПб., 1922, с. 68).

Трава на петербургских улицах. — Об этом природном явлении пишут многие современники, а геоботаник В. Л. Комаров даже написал статью «Флора петроградских улиц в 1918 — 1920 гг.», не пропущенную цензурой (из неопубл. воспоминаний В. П. Семенова-Тян-Шанского).

О природе слова (с. 172). — Первоначально публикация предполагалась в харьковском ж. «Грядущие дни» (см. ж. «Художественная мысль», Харьков, 1922, № 9, с. 18 — 22). Впервые вышло в 1922 г. в виде отдельной брошюры в харьковском изд-ве «Истоки» (12 с). Под загл. «О внутреннем эллинизме в русской литературе» — Накануне, Берлин, 1923, 10 июня, «Лит. приложение», № 56, с 3 и 5 — 7 (разночт. см. в коммент.). ОП, с. 26 — 45, без эпиграфа и с существенными купюрами (см. CK). Кроме HP частично сохранились также неправленые гранки (ИРЛИ, ф. 172, оп. 1, ед. хр. 1935). Печ. по брошюре.

Со статьей явно перекликается лекция Мандельштама «Акмеизм или классицизм? (Внутренний эллинизм в русской литературе. В. Розанов, И. Анненский, А. Блок, лжесимволисты, акмеисты, имажинисты. Выход из акмеизма и классицизма)», прочитанная им в Киевской философской академии 7 марта 1922 г. «Лектор утверждает за русской поэзией для будущего значение, подобное древнеклассической — для прошлого. Так называемую эпоху символизма в русской литературе тов. Мандельштам называет лжесимволизмом и видит в акмеистической школе русской поэзии — ростки здорового будущего...» (Пролетарская правда, Киев, 1922, 14 марта). На выход брошюры в Харькове откликнулся А. Бем — рецензент пражского журнала «Воля России» (1923, № 6-7, апрель, с. 159 — 160). Он писал: «Книга небольшая, но в ней очень ярко отразилось умонастроение времени. «О природе слова» сказано очень мало, но зато фон взят широкий... Начав с уничтожения теории прогресса, автор пришел к отлучению Запада от эллинистического наследия... Что же является сущностью русского языка, делающего его преемником эллинской культуры? «Эллинистическую природу русского языка, — говорит автор, — можно отождествить с его бытийственностью», т. е. с представлением о реальности слова, с его номинализмом. Язык не может быть средством, он сам по себе довлеет; всяческий утилитаризм есть смертельный грех против русского языка! Раз есть грех, то есть и грешники, которые подлежат отлучению от русского языка и литературы. И автор смело отлучает от литературы А. Белого, который, по его словам, является «болезненным и отрицательным явлением в жизни русского языка», и К. Бальмонта, поэта, «совершенно чуждого русской литературе». Только к концу наш автор подходит к вопросу о природе слова, но подходит с тем, чтобы очень быстро покончить с ним и перейти к обоснованию акмеизма «как органической школы русской лирики»... Удивительнее всего то, что вся теоретическая часть книги автору в конце, когда он подходит к акмеизму как литературной школе, в сущности, не понадобилась. Акмеизм, оказывается, силен вовсе не теоретизированием, а своим отталкиванием от символизма. Тут нельзя не согласиться с автором. В полной мере мы присоединяемся и к определению значения акмеизма... Нам думается, акмеизм, как литературная школа, еще не сказал своего последнего слова, и напрасно один из его основателей так неудачно пытается подвести надуманную теорию под живой факт литературной жизни».

«Но забыли мы, что осиянно...» — из ст-ния Гумилева «Слово» (1921). Это ст-ние было впервые опубликовано в том же альм. «Дракон», что и статья «Слово и культура».

А. Блок (7 августа 21 г. — 7 августа 22 г.) (с. 187).‑ Россия, 1922, № 1 (август), с. 28 — 29. ОП, с. 57 — 60, под загл. «Барсучья нора» (текст — без гл. 2 и без начала гл.1). HP, под загл. «А. Блок» и с перечеркнутым последним абзацем гл. 2. Печ. по ж. «Россия».

Опубликовано в связи с 1-й годовщиной смерти А. Блока, весть о которой застигла Мандельштама в Грузии. В августе 1921 г. в Батуме он прочитал доклад о Блоке, положения которого, возможно, отразились в наст, статье. 7 февраля 1922 г. Мандельштам принял участие в вечере памяти Блока в Харькове (сообщ. А. А. Морозовым). Знакомство Мандельштама с Блоком состоялось в 1911 г. Об отношении к Блоку см. в «ШВ», статьях «Письмо о русской поэзии» и «Буря и натиск». Самым гениальным у Блока, по сообщ. Э. Г. Герштейн, Мандельштам считал четверостишие из ст-ния «Как тяжело ходить среди людей...» (1910) (Герштейн, с. 54). Как бы критически Мандельштам ни относился к символизму и символистам, он всегда выделял Блока из их среды. В то же время в 30-е годы, по-видимому, отношение к Блоку переосмысливалось. В этой связи весьма характерен относящийся к осени 1931 г. эпизод, описанный Э. Г. Герштейн: на принадлежавшем ей экземпляре «Возмездия» А. Блока Мандельштам сделал несколько заостренно-гневных и «ядовитых», по ее выражению, пометок, начинающихся словами «И возник вопрос,..», заимствованными из прозаического «Предисловия» к «Возмездию» («В Киеве произошло убийство Андрея Ющинского, И возник вопрос об употреблении евреями христианской крови») (Герштейн, с. 48 — 49; сама книга пропала). См. также о восприятии Блоком Данте в «РД» (Л. Е. Пинский в незавершенной части своего послесловия в РД развивал мысль о том, что «Разговор о Данте» — это отчасти и «Разговор против Блока». Вместе с тем в 1935 г. Мандельштам подготовил для Воронежского радио передачу о Блоке. В отношении Блока к Мандельштаму показательно, что в антиакмеистической статье «Без божества, без вдохновенья» Блок даже не упомянул Мандельштама. См. также коммент. к ст-нию «Веницейская жизнь» (1920).

Пшеница человеческая (с. 191). — Накануне, Берлин, 1922, 7 июня. Разыскана и обнаружена Л. Флейшманом (Wiener Slawischer Almanach. 1982, 10). В СССР — Тыняновский сборник. Третьи Тыняновские чтения. Рига, 1988, с. 214 — 217, как приложение к Тоддес.

О газете «Накануне» и о сотрудничестве в ней Мандельштама см. в кн.: Миндлин Э. Необыкновенные собеседники. М., 1979, с. 101 — 105 и 129 — 159.

«Царей и царств земных отрада» — начало «Оды на день восшествия на всероссийский престол ея величества государыни императрицы Елизаветы Петровны, 1747 года» М. В. Ломоносова.

«Нечто праздничное веет» — из ст-ния Ф. Тютчева «Над виноградными холмами...» (1836).

С розовой пеной усталости у губ. — Ср. ст-ние «С розовой пеной усталости у мягких губ...».

Девятнадцатый век (с. 195). — Гостиница для путешествующих в прекрасном, М., 1922, № 1 (ноябрь), без пагинации, с датой «21/VI1» (очевидно, 1922 г.). ОП, с. 61 — 70, с незначительной (по сравнению с другими статьями) правкой. Печ. по журналу (абзацы размечены по ОП).

Статья была замечена рецензентами: «Мандельштам не доволен XIX веком», — резюмирует «Всемирная иллюстрация» (1922, № 6, с. 12), а в «Корабле» (Калуга, 1923, № 7-8, с. 44 — 45) эта «глубокая и интересная по идеям» статья названа Б. Горнунгом «суровым, своевременным... обвинительным актом минувшему столетию за всю ту глубину культурного падения, в которую вогнал Европу релятивизм и гносеологизм». Во многом статья перекликается и полемизирует со статьей Блока «Крушение гуманизма» (1919; опубл. — Знамя, 1921, Л» 7 — 8), где XIX в. рассматривается в свете неразрешимости противоречия между «цивилизацией и культурой». См. также: «Мандельштам говорит, что символисты ошибочно полагали, будто есть культура — и это хорошо, и есть цивилизация — и это дурно. Мандельштам говорит: «Цивилизация выдумала культуру» (Гинзбург, с. 414). См. также статью И. Киреевского «Девятнадцатый век» (1833).

Конец романа (с. 201). — Альм. «Паруса», М., 1922, № 1, с 27 — 32. ОП, с. 52 — 56, в новой редакции. Список рукой Н. Я. Мандельштам, с разночт., — ЦГАЛИ, ф. 1893, оп. 1, ед. хр. 3. Печ. по альм. «Паруса».

«Конец романа» — одно из важных и наиболее оригинальных звеньев в системе общих рассуждений Мандельштама о литературном процессе как целостности в его соотнесенности с социально-историческим развитием. Вопрос о кризисе романа как жанра был в те же годы одной из актуальных эстетических проблем. Необходимо отметить, что, верно поставив «диагноз» романному' жанру, Мандельштам ошибался в прогнозе его будущности: личность — а с нею и роман — уцелела в социальных потрясениях века, благодаря незадействованным ресурсам своего внутреннего развития на фоне противостояния или смертельной борьбы с тоталитарным, как правило, обществом (романы М. Булгакова, В. Гроссмана, Г. Гессе, Г. Маркеса, О. Чиладзе и др.).

Гуманизм и современность (с. 205). — Накануне, Берлин, 1923, 20 января, «Лит. приложение», № 36. В СССР — Н-88. Печ. по газ. «Накануне».

Одна из ключевых мировоззренческих статей Мандельштама, синтезирующая его понимание исторических и актуальных политических процессов. Говоря о «монументальности» надвигающихся социальных форм, Мандельштам предупреждает об опасности узурпирующего народную волю тоталитаризма (ср. «ассирийскую» образность в ст-нии 1923 г. «Ветер нам утешенье принес...» и об «ассирийце, держащем мое сердце» в концовке «ПА»). Не теша себя иллюзиями, Мандельштам тем не менее полон исторического оптимизма и пророчествует о бессмертии гуманизма (эта же тема — одна из основных тем «Воронежских стихов»).

Заметки о поэзии (с. 207). — Контаминация (с небольшими сокращениями и редакционной правкой) двух частей — статьи «Vulgata (Заметки о поэзии)» (Русское искусство, М., 1923, кн. 2-3 (февраль), с. 68 — 70) и статьи «Борис Пастернак» (Россия, 1923, № 6 (февраль), с. 29; начинается словами: «Когда явился Фет...»). ОП, с. 46 — 51, под загл. «Заметки о поэзии» (в HP 2-я часть отсутствует, а 1-я сохранена целиком, с исправлением ошибки с «вульгатой» — см. CK, с. 284. Печ. по ОП.

Творчество Б. Пастернака фигурирует и в др. статьях этого времени («Литературная Москва», «Буря и натиск»). Осенью 1924 г. Пастернак писал Мандельштаму: «Милый мой, я ничего не понимаю! Что хорошего нашли Вы во мне! Кто внушал и подсказывал Вам статьи вроде... той, что в «Русском искусстве»?» (ВЛ, 1972, № 9, с. 159).

Выпад (с. 211). — Россия, 1924, № 3 (август), с. 187 — 190. ОП, с. 12 — 16 (новая, в значительной степени стилистическая редактура — на стадии HP). Печ. по журналу.

Разговор о Данте (с. 214). — СС-II (1-е изд.). В СССР — РД (худ. В. Ильющенко, тираж 25 тыс. экз.). Авт. рукопись неизвестна. Два прижизненных списка ранних редакций хранятся в ИРЛИ — ф. 630 (Изд-во писателей в Ленинграде), оп. 1, ед. хр. 125, список рукой Н. Я. Мандельштам, датируемый летом 1933, и ф. 803 (С. Б. Рудакова), оп. 1, ед. хр. 26, авториз. список рукой С. Б. Рудакова с датой — «7 июня 1936 г.». Списки рукой Н. Я. Мандельштам — АН и AM, черновики и подготовит, записи — AM. Печ. по CK, где с небольшими исправлениями дается по тексту РД, восходящему к авторизов. машинописи 1933 г. (собр. Н. И. Харджиева). См. также черн. фрагменты к «РД» (Приложения). Цитаты из Данте сверены по изд.: Tutte le opere di Dante Alighieri. Nuovamente rivedute nel testo dal E. Moore. Compilato dal P. Toynbee. 3 ed. Oxford, 1904 (находилось в личной библиотеке Мандельштама). Переводы иностранных текстов выполнены Н. В. Котрелевым.

«РД» был написан весной 1933 г. в Старом Крыму и Коктебеле. Там же Мандельштам читал его А. Белому и А. Мариенгофу, а осенью и зимой В. Жирмунскому, Ю. Тынянову, А. Ахматовой, Б. Лившицу — в Ленинграде, Б. Пастернаку и В. Татлину — в Москве. Тогда же рукопись «Разговора о Данте» «...была переведена в «Звезду», и очень скоро выяснилось, что печатать ее не будут. То же в «Сов. пис.» <Изд-во писателей в Ленинграде. — П. И.> (из письма Н. Я. Мандельштам к автору послесловия к РД Л. Е. Пинскому, лето 1966 г. — архив Л. Е. Пинского). См. также письмо Мандельштама в это изд-во от 3 сентября 1933 г.: «Прошу вернуть Л. М. Варковицкой рукопись «Разговора о Данте», отклоненную издательством» (ГБЛ, ф. 729, к. 6, ед. хр. 15). Ср. также свидетельство Э. Г. Герштейн: «Рукопись «Разговора о Данте», переданная Мандельштамом в Госиздат, была возвращена ему после прочтения ее Дживелеговым без единого полемического замечания, но со множеством вопросительных знаков на полях» (Герштейн, с. 72). А. Ахматова вспоминает о встрече с Мандельштамом в 1933 г.: «...Осип весь горел Дантом: он только что выучил итальянский яз<ык>. Читал «Бож<ественную> ком<едию>» днем и ночью... Потом мы часто читали вместе Данта» (Лямкина Е. И. Вдохновение, мастерство, труд (Записные книжки А. А. Ахматовой). — Встречи с прошлым. М., 1978, вып. 3, с. 414). В настоящее время «Разговор о Данте» переведен на ит., англ., нем., фр., пол., чеш. и др. европейские языки, а его автор включен в словник «Enciclopedia dantesca» (v. III. Roma, 1971, s. 860).

«Сравнивая этюд о великом итальянце со статьями 10-х или 20-х годов, — пишет Л. Е. Пинский, — мы убеждаемся в изумительной органичности и принципиальности эстетических позиций О. Мандельштама на протяжении более чем двух десятилетий, таких бурных в истории русской и мировой поэзии. В статьях назревало то единое для всего его творчества понимание поэтического слова, которое под конец жизни выкристаллизовалось в очерке о любимом поэте, своего рода ars poetica О. Мандельштама... Мысль Мандельштама, плод глубокого переживания от заново прочитанной «Комедии», развивается одновременно в нескольких планах — дантологическом, общетеоретическом и программно-личном. Прежде всего это новый разговор о Данте, новый подход, в принципе отличный от академического...» (РД, с. 59 — 60). Ср. также в письмах С. Б. Рудакова: «Занимаюсь «Разговором о Данте» (собственно «о Мандельштаме» — т. е. Данта там нет — очень мало, если есть)» (Рудаков, 22.03.1936); «Все с 1930 года по воронежские стихи включительно, все стиховое было вокруг «Разговора о Данте», причем до него или после него, но все смотрело на него. Или в Данте оправдываются готовые стихи, или стихи последующие его распространяют и оправдывают. Это «Разговор» о вас. Т. е. все, что вы думаете теоретически, вы изложили в порядке доказательств того, что Дант «хороший», «настоящий» (я упрощаю, но это значит, что «Дант и есть поэзия«), по смыслу же это было обсуждение вашей практики... Вам нужна была структурность. Подошли бы и естествознанье, и математика, и архитектура.» (Рудаков, 3.04.1936). См. также примеч. А. А. Морозова (РД, с. 71 — 84).

И. Эренбург. Одуванчики. Париж. 1912 (с. 256). — Гиперборей, 1912, № 3 (декабрь), с. 30. Подп.: «О. М.». Черновик — AM.

Игорь Северянин. Громокипящий кубок. Поэзы. Пре-дисл. Ф. Сологуба. М., «Гриф», 1913 (с. 256). — Гиперборей, 1913, № 6 (март), с. 28. Подп.: «О. М.». См. в ВЛ, 1986, № 3, с. 204, рец. Мандельштама на стихи другого эгофутуриста — П. Кокорина (1913).

Иннокентий Анненский. Фамира-кифаред. Вакхическая драма. М., Изд-во Португалова, 1913 (с. 257). — День, СПб., 1913, 8 октября, прилож. «Литература. Искусство. Наука». Вып. 1. По свидетельству А. Ахматовой, Мандельштам говорил об Анненском с неизменным пиететом (Лямкина Е. И. Вдохновение, мастерство, труд (Записные книжки А. А. Ахматовой. — Встречи с прошлым. Вып. 3. М., 1978, с. 417). Сохранилась его почтовая карточка от 21 августа 1909 г.: «Глубокоуважаемый г. Анненский! Сообщаю Вам свой адрес на случай, если он будет нужен редакции «Аполлона»... (ЦГАЛИ, ф. 6, оп. 1, ед. хр. 390). На заседании «Общества ревнителей художественного слова» («Поэтической Академии») 3 декабря 1911 г., посвященном памяти Анненского и проходившем под председательством В. Иванова, Мандельштам говорил об Анненском как о «поэте отливов дионисийского чувства» (Рус. худож. летопись, 1911, № 20, с. 321). Мандельштам рассказывал Ахматовой, «что был у Анненского и тот (как это ни странно) дал ему совет переводить» (Ахматова, с. 184).

Аргиопа — парнасская нимфа, мать Фамиры.

О современной поэзии (К выходу «Альманаха Муз») (с. 258). — Автограф — AM. Написана, предположительно, осенью 1916 г. Прн жизни автора не печаталась. Отрывки опубл. в ВЛ-68, с. 199 — 200. Впервые полностью: Харджиев Н. Восстановленный Мандельштам. — RL, 1977, v.V, № 3, р. 19 — 22. С некоторыми уточнениями и воспроизведением авторской правки — в ДП-81, с. 194 — 195. В наст, издании — по тексту «Дня поэзии».

Кое-что о грузинском искусстве (с. 260). — Советский юг, Ростов-на-Дону, 1922, 19 января. Перепеч. в газ. «Батумский час» (номер не разыскан, указание на это содержится в статье Т. Табидзе «41 градус. Директор Терентьев». — Рубикон, Тифлис, 1923, № 11, на груз, языке. Сообщ. Т. Никольской).

Мандельштам впервые попал в Грузию летом 1920 г., когда вместе с братом А. Э. Мандельштамом, а также И. Эренбургом и его женой выбирался из занятого войсками Врангеля Крыма через Батум и Тифлис (см.: Эренбург И. Люди, годы, жизнь, кн. I-II. М., 1961, с. 508 — 517; Табидзе Н. Память. — Альм. «Дом под чинарами. 1976». Тбилиси, 1976, с. 41 — 42; Мицишвили Н. Пережитое. Тбилиси, 1963, с, 164 — 166). Второй раз он побывал в Грузии летом и осенью 1921 г. В этот приезд он перевел стихи Важа Пшавела, И. Гришашвили, Т. Табидзе, Г. Леонидзе, Н. Мицишвили, В. Гаприндашвили (см.: Поэты Грузии. Тифлис, 1921; Гришашвили И. Стихи. Тифлис, 1922). «Осип всерьез и глубоко полюбил грузинскую поэзию. Грузинские стихи он слушал, как музыку, просил при этом читать помедленней, выделяя мелодию. Больше других он восторгался Бараташвили и Важа Пшавела, знал наизусть бараташвилиевскую «Серьгу» в переводе В. Гаприндашвили...» (сообщ. К. Надирадзе). См.: Нерлер П. «Из Крыма пустился в Грузию...» (ЛГр, 1987, № 9, с. 197 — 203), а также: Парнис А. Заметки о пребывании Мандельштама в Грузии в 1921 году. — В сб.: L'Avangar-dia a Tiflis. Venezia, 1982, p. 211 — 227. Еще две встречи Мандельштама с Грузией состоялись весной и осенью 1930 г., до и после путешествия в Армению. Именно в Тифлисе, в октябре 1930 г., после долгого перерыва он снова начал писать стихи.

Письмо о русской поэзии (с. 263). — Советский юг, Ростов-на-Дону, 1922, 21 января. Батумский час, 1922, 11 февраля.

Кровавая мистерия 9-го января (с. 267). — Советский юг, Ростов-на-Дону, 1922, 22 января (спец. номер, посвященный очередной годовщине расстрела мирной демонстрации 9 января 1905 г.).

«Гротеск» (с. 269). — Обозрение театров гг. Ростова и Нахичевани-н/Д., 1922, № 6 (11), 29 января — 1 февраля, с. 5.

Шуба (с. 272). — Советский юг, Ростов-на-Дону, 1922, 1 февраля.

Мандельштам прибыл в Ростов-на-Дону, возвращаясь из Грузии, в середине января 1922 г. и провел в нем около месяца. «Конец» купленной в Ростове шубы (на ней спал М. Пришвин, сосед Мандельштама по Дому Герцена в Москве 1922 — 1923 гг.; шуба сгорела от вспышки самодельного примуса) описан в рассказе М. Пришвина «Сопка Маира» (Лит. учеба, 1980, № 1, с. 127).

Литературная Москва (с. 274). — Россия, М., 1922, № 2 (сентябрь), с. 23 — 24.

Литературная Москва. Рождение фабулы (с, 278). — Россия, М., 1922, № 3 (октябрь), с. 26 — 27.

Буря и натиск (с. 282). — Русское искусство, М., 1923, № 1 (февраль), с. 75 — 82. В анонсе журнала иное название: «О современной русской поэзии» (Накануне, 1923, 30 января, «Лит. приложение», № 37, с. 7). Первоначально входила в состав ОП (HP, л. 37 — 46). В наст. изд. печ. с учетом исправлений, внесенных в HP.

Андрей Белый. Записки чудака. Т. II. Изд. «Геликон», Берлин, 1922 (с. 292). — Красная новь, 1923, кн. 5, с. 399 — 400.

Наиболее развернутый (и самый резкий) выпад Мандельштама против прозы А. Белого (см. статьи «О природе слова», «Литературная Москва. Рождение фабулы»). Летом 1933 г., когда инерция общего противостояния акмеизма и символизма, еще заметная в нач. 20-х годов, совершенно угасла, поэты встретились в Коктебеле, и Мандельштам читал А. Белому «Разговор о Данте». Позднее, в Воронеже, Мандельштам говорил С. Б. Рудакову: «Мы <т. е. он и Белый. — П. Н.> не в том, что другие, видим мастерство» (из письма С. Б. Рудакова к жене от 20 июня 1935 г. — ВЛ, 1980, № 12, с. 242). См. также стихи Мандельштама на смерть А. Белого.

Холодное лето (с. 294). — Огонек, 1923, № 16, 15 июля, с. 12 — 15, с подзаголовком «Проза». Рукопись частично сохранилась — AM. Печ. по ж. «Огонек».

Ср. очерк М. Булгакова «Москва краснокаменная» (1922).

«Метрополь». — Здесь в № 246 Мандельштам жил в 1918 г., переехав из Петрограда вместе с Наркомпросом, где он тогда служил (см.: Нерлер П. Осип Мандельштам в Наркомпросе в 1918 — 1919 годах. — ВЛ, 1989, № 9, с. 275 — 279).

Мюр-Мерилиз — универсальный магазин напротив «Метрополя» (современный ЦУМ).

Ползет холодок по всей лапчатой Москве. — Ср. ст-ние «Московский дождик» (1922).

Когда тяжелый зной прожег большие камни — ранняя редакция начала ст-ния Барбье «Собачья склока» в переводе О. Мандельштама.

«Эта грубая девка, бастилтьская касатка» — образы из того же ст-ния Барбье. См. также ст-ние «Париж» (1923).

Путешествовать за керосином. — «Мы жили тогда на Тверском бульваре в «Доме Герцена». Керосин добывали у спекулянтов на Бронной. Дом архитектуры — как в Тифлисе: наружная лестница и балкон в длину всего дома, куда выходят двери квартир и комнат...» (примеч. Н. Я. Мандельштам — сообщ. А. А. Морозовым).

Двор Вхутемаса. — ВХУТЕМАС — Высшие художественно-технические мастерские; основаны в 1920 г., находились на Мясницкой (ныне ул. Кирова).

Заноза в лазури. — Ср. в ст-нии «Как тельце маленькое крылышком...» (1923): «В лазури мучилась заноза...»

Горб Камергерского — ныне проезд Художественного театра.

У Спасителя. — Имеется в виду храм Христа Спасителя, разрушенный 5 декабря 1931 г.

Воспитательный Дом — огромное здание в стиле классицизма на Москворецкой наб., построенное в 1764 — 1770 гг. (арх. К. И. Бланк при участии арх. М. Ф. Казакова); до 1917 г. — приют для незаконнорожденных детей и детей бедняков, с 1917 по 1926 г. — здание ВЦСПС (Дворец труда), в наст, время — Военная академия им. Дзержинского.

Сухаревка (с. 296). — Огонек, 1923, № 18, 29 июля, с. 14, с подзаголовком «Проза». Киевский пролетарий, 1926, 16 мая. Прижизненная машинопись — AM. Печ. по газ. «Киевский пролетарий».

Описывается торг, традиционно раскидывавшийся возле Сухаревой башни (строилась в 1692 — -1695 гг. по проекту Лефорта на средства стрелецкого полковника Л, Сухарева; местонахождение первого в России училища математики и навигации; разрушена в 1932 г.). См. также ст-ние Н. Павлович «Сухаревка» (1922) (Рупор, М., 1922, № 1, с. 15).

Свош базаров бабьей шириной — цитата из ст-ния «Все чуждо нам в столице непотребной...» (1918).

Запах дубленой кожи. — Этот запах был привычен Мандельштаму с детства (см. «ШВ»).

Возвращение (с. 299). — Ю-87, с. 76 — 77.

При подготовке ЕМ первоначально предполагалось как дополнение к «ШВ», но, как явствует из письма Мандельштама к сотруднику Ленгосиздата т. Коробовой от 25 июля 1928 г., было вынуто автором из корректуры: «Никаких «Возвращений» и т. п. Включив эти мелочи в книжку, я допустил серьезную оплошность. Оставив эти мелочи, мы убьем книжку. Она стоит того, чтобы жить; спасайте ее» (ГПБ, ф. 474, альб. 2, м. 52 — 58). Перекликается и отчасти текстуально совпадает с очерком «Меньшевики в Грузии» (Огонек, 1923, № 20, 12 августа).

В августе девятнадцатого года... — Описываемые события происходили в конце августа и сентябре 1920 г., вскоре после эвакуации (в июне 1920 г.) из Батума и Батумской области английского военного гарнизона. О предшествовавшем им пребывании Мандельштама в Крыму см. в статье В. Купченко (ВЛ, 1987, № 7, с. 186 — 202). Хитрый полковник — по-видимому, полковник А. В. Цыгальский (1880 — ?), начальник контрразведки в Феодосии, распорядившийся выпустить Мандельштама из тюрьмы (ему посвящена главка «Бармы закона» в «Феодосии»).

Долговязый А. — очевидно, Н. Я. Агнивцев (1888 — 1932), поэт и автор популярных куплетов и песенок, при меньшевистском правительстве жил в Грузии.

Городецкий Сергей (1884 — 1967) и Ивнев Рюрик (1891 — 1981) — поэты и хорошие знакомые Мандельштама, подолгу жившие в Грузии. Ллойд-Tpuecmuно (или «Австрийский Ллойд») — австро-венгерское общество страхования и классификации судов, основанное в Триесте в 1832 г. по образцу британского, существующего с конца XVIII в., Эд. Ллойдом в Лондоне.

Муши (от арм. Мшак) — носильщики.

Романтические тюрьмы Сильвио Пеллико. — Пеллико Сильвио (1789 ‑ 1854) — итальянский писатель и драматург; в 1820 г. был обвинен в причасности к заговору карбонариев и приговорен к 15 годам «жестокого» тюремного заключения в Шпильберге (Моравия). Помилованный в 1830 г., опубликовал мемуары «Мои темницы» (1833; рус. перевод — 1836), проникнутые философско-религиозным духом смирения и мистикой.

Виллона, моего друга и любимца. — Ср. ст-ние «Чтоб, приятель и ветра и капель...» (1937).

Я пошел в русскую газету. — В 1920 г. в Батуме на русском языке выходили газеты «Голос труда», «Батумский вестник», «Батумская жизнь», «Эхо Батума» и «Батумский час».

Чхиквишвили Вениамин Соломонович — в августе — сентябре 1920 г. чрезвычайный комиссар Батума и Батумской обл.

Мдивани Э. Н. — генерал, командующий войсками в Батумском округе.

Мазуркевич Владимир Александрович (1871 — 1942) — автор множества популярных романсов. В 1920 г. — редактор-издатель ежемес. ж. «Кавказское слово», в котором помещал свои стихотворные панегирики вождям Грузинской республики, например: «Жордания! Прости за этот вольный стих — // Он искренен, без тени лицемерья, — // Среди анархии, средь бурь, средь пошлости, безверья // Ты — Чудо-Богатырь, ты — гений, ты — велик!» (см. фельетон A. Черного в газ. «Грузия», Тифлис, 1920, № 127, 28 сентября).

Жорда ния Ной Николаевич (1869 — 1953) — в 1918 — 1921 гг. председатель меньшевистского правительства Грузинской республики.

Суриковская премия — по всей видимости, от «Суриковского кружка», сложившегося в 1870-х годах из крестьянских писателей — приверженцев и последователей крестьянского поэта Ивана Сурикова. В действительности B. А. Мазуркевич был лауреатом премии им. А. С. Пушкина за 1916 год (см.: Книжное обозрение, 1990, № 1, 5 января, с. 4 — 5).

Художественный театр и слово (с. 303). — Театр и музыка, М., 1923, № 36 (6 ноября), с. 1139 — 1140.

К юбилею Ф. К. Сологуба (с. 305). — Последние новости. Л., 1924, 11 февраля.

<Михоэльс> (с. 306). — КГВ, 1926, 10 августа, под загл. «Моск<овский> Государственный> еврейский театр» и с редакционной преамбулой: «19 августа в Ленинграде начинаются гастроли Московского Государственного еврейского театра. Гастроли ГОСЕТа будут происходить в помещении Малого академического театра. В Ленинграде театр покажет почти весь свой московский репертуар, в том числе и последнюю постановку, не показанную еще в Москве, — «137 детских домов». Театр привозит с собой все декорации, костюмы и пр., и спектакли будут идти в том же виде, как они идут в Москве». Под редакц. загл. «Гордость пляски» перепеч.: Н, 1990, № 11, 12 — 18 марта, с. 20 (публ. П. Нерлера). Черн. наброски к этой статье — AM (см. Приложения).

Михоэлс (Вовси) Соломон Михайлович (1890 — 1948) — выдающийся актер и режиссер, народный артист СССР (с 1939 г.). В 1919 г. поступил в Еврейскую театральную студию при Театральном отделе Наркомпроса в Петрограде, на основе которой в том же году был создан Московский (с 1920 г. — Государственный) еврейский Камерный театр, переименованный в 1925 г. в Московский Государственный еврейский театр (ГОСЕТ). С 1929 г. — художественный руководитель этого театра. См. о нем: Гринвальд Л. Б. Михоэлс. М., 1948, а также сборник высказываний о театре самого Михоэлса (Статьи. Беседы. Речи. М, 1960; 2-е изд. — 1965).

Альтман Натан Исаевич (1889 — 1970) — живописец, скульптор, книжный график, театральный художник. В ГОСЕТе оформлял спектакль «Уриэль Акоста» К. Гуцкова, а также «Труадек», «Десятую заповедь» и «137 детских домов». С. Марголин в неопубликованной статье «Художники Госета. От Шагала до Тышлера» писал о нем: «Натан Альтман появился в Госете как противоядие Шагалу. Его экстатичности он противопоставил свое благоразумие, его порывистости — свою невозмутимость, его взвихренности — свою рациональность. Шагал был фантастом — Альтман оказался математиком... Вместе с Альтманом Госет отыскивал закономерность, целесообразность и строгую суровость своего сценического языка... Но будь Альтман только математиком в искусстве, ему нечего было бы делать в Госете. В том-то и дело, что Альтман такой же романтик, как и Шагал. Художник переживал лишь иной этап в искусстве и иные дни. Альтмановский Госет остается романтическим театром» (Московский Государственный еврейский театр. Наборный экземпляр сборника статей, посвященного 15-летию театра. — ЦГАЛИ, ф. 613, оп. 1, № 8528, л. 234 — 235). См. также шуточное ст-ние «Это есть художник Альтман...».

Грановский А. М. (1890 — 1937) — организатор ГОСЕТа и его художественный руководитель. Режиссер всех основных постановок театра до 1929 г.

Шатхен (идиш) — сват на еврейской свадьбе.

Радичев И. — художник-декоратор и реквизитор ГОСЕТа.

Портной Шимеле Сорокер — персонаж пьесы Шолом-Алейхема «Крупный выигрыш» (в ГОСЕТе — «200 000»). Исполнение этой роли — одно из значительнейших актерских достижений Михоэлса.

Яхонтов (с. 308). — Экран «Рабочей газеты», М., 1927, № 31 (3 июля), с. 15.

Поэт о себе (с. 310). — Читатель и писатель, 1928, № 46 (18 ноября), с. 3. Является ответом на анкету: «Советский писатель и Октябрь». Перепеч. — Книга и революция, 1929, № 15-16, с. 22 (как своего рода приложение к рец. А. Манфреда на «Стихотворения» Мандельштама). Автограф датирован 24 октября 1928 г. (ЦГАЛИ, ф. 1893, оп. 1, № 9, л. 11 — 13 об.); после 1-го абзаца — фраза: «[Я всегда ощущал «старый мир» как нечто законченное и обреченное; поэтому октябрьская рев. не могла...]».

Отняла у меня «биографию», — Ср. в статье «Конец романа»: «Ныне европейцы выброшены из своих биографий, как шары из биллиардных луз...»

Я благодарен ей за то... — В автографе: «[Я нисколько об этом не жалею, т. к. благодарен ей...]».

Скорее возможна заготовка читателей... — Ср. в статье «Армия поэтов» (CK, с. 214 — 220).

Адалис. Власть. Стихи. М., «Сов. писатель», 1934 (с. 325). — Подъем, Воронеж, 1935, № 6 (сентябрь), с. 109 — 111 (подп.: «О. М.»).

Одна из пяти рецензий Мандельштама, напечатанных им в 1935 — 1936 гг. в «Подъеме, (см.: В.Л, 1980. № 12. с 257 — 260, публ. Э. Герштейн).

Адалис (Ефрон) Аделина Ефимовна (1900 — 1989) ‑ поэтесса и переводчица, в 1922 г. Мандельштам одобрительно отозвался о ней в статье «Литературная Москва».

ПЕРЕВОДЫ

Мандельштам свободно владел французским и немецким языками, в начале 1930-х гг. выучил итальянский, кроме того, учил испанский и дрсвнеармянский языки. Но он никогда не относил себя к числу профессиональных переводчиков, более того, он неоднократно отмежевывался от этого литературного занятия. Вместе с тем он все же занимался переводами — чаще по необходимости, но нередко и по любви, как, например, в случае со старофранцузским эпосом, с сонетами Ф. Петрарки, «Федрой» Ж. Расина, ямбами О. Барбье, некоторыми ст-ниями грузинских лириков. Определенный интерес составляют и те переводы Мандельштама, которые он выполнил без внутреннего побуждения, по заказу.

В наст. изд. включены лишь переводы из старофранцузского эпоса (подготовлены и откомментированы А. Д. Михайловым) и перевод начала «Федры» Ж. Расина. Полная публикация корпуса стихотворных переводов Мандельштама ввиду ограниченности объема издания оказалась невозможной. Переводы четырех сонетов Фр. Петрарки, согласно воле автора, даны в корпусе «Новых стихов» (I, 204 — 206).

Значительная часть стихотворных переводов — из старофранцузского эпоса (частично), французской (Ж. Расин, О. Барбье, Ж. Дюамель), грузинской (Важа Пшавела, В. Гаприндашвили, И. Гришашвили, Л. Леонидзе, Н. Мицишвили и Т. Табидзе) и армянской (Кара-Дарвиш) поэзии — собраны в кн.: Мандельштам О. Стихотворения. Переводы. Очерки. Статьи. — Тбилиси, Мерани, 1990, с. 263 — 303.

Из старофранцузского эпоса

Эта работа Мандельштама была анонсирована журналом «Россия- в 1923 г. Предполагалось, что переводы будут напечатаны в издательстве «Всемирная литература» (хотя в планах издательства такая книга не значилась). Перевод был сдан в Госиздат 23 мая 1922 г. (согласно помете на рукописи малого формата — см. ниже) и в конце декабря оплачен (ЛГАЛИ, ф. 2968, оп. 1, ед. хр. 51, л. 169). Здесь рукопись пролежала более двух лет. По просьбе кого-то из сотрудников Госиздата, возможно А. Воронского (см. надпись на рукописи малого формата), профессор И. И. Гливенко (1868 — 1931), в то время председатель Главнауки, специалист по западной литературе нового времени, дал отрицательный отзыв на рукопись. На бланке Госиздата он написал: «Старофранцузский эпос. Отрывки из «Песни о Роланде» и другие. Вещь непригодная по трем причинам: 1) Неизвестно, на какого читателя рассчитана 2) Отрывки мало показательны 3) Перевод слаб. И. Гливенко».

Рукопись была передана в архив издательства и в настоящее время хранится в ИМЛИ (ф. 225, оп. 1, ед. хр. 1), куда поступила в середине 30-х годов из Литературного музея. Перевод представлен в двух вариантах. Список рукой Н. Я. Мандельштам на листах малого формата озаглавлен: «Избранные отрывки из старофранцузской эпической литературы (Chansons de geste). Перевод Осипа Мандельштама». В. этом списке семь отрывков: «Роланд отказывается трубить в рог», «Смерть Роланда», «Паломничество Карла Великого», «Коронование Людовика», «Алисканс», «Из повести об Алексее», «Сыновья Аймона». Ряд отрывков, переведенных Мандельштамом, отсутствует.

Более полным является список большого формата, также переписанный рукой Н. Я. Мандельштам и озаглавленный «Старофранцузский героический эпос», однако последовательность отрывков здесь совсем иная, чисто случайная: отсутствующие в малом списке эпизоды из «Песни о Роланде» («Запевка» и «Смерть Оливье») помещены после других отрывков, впервые появляется отрывок из поэмы «Берта Большая Нога». В тексте отрывка II из поэмы «Паломничество Карла Великого» первые четыре стиха написаны, видимо, рукой самого Мандельштама, имеются также немногочисленные поправки его рукой.

В наст. изд. последовательность переведенных Мандельштамом отрывков хронологическая. На первом месте «Жизнь святого Алексея», к которой сам поэт сделал в рукописи примечание: «Один из древнейших памятников французской словесности — зачаток романа и драматического светского повествования», строго говоря не являющийся эпическим произведением. Далее следуют «Песнь о Роланде», поэма «Паломничество Карла Великого», поэмы из цикла Гильома. Оранжского («Коронование Людовика» и «Алисканс»), поэма «Сыновья Аймона» и, наконец, поэма о Берте Большеногой.

Как известно, с осени 1909 г. Мандельштам в течение двух семестров изучал романскую филологию в Гейдельбергском университете. Затем он занимался романистикой на историко-филологическом факультете Петербургского университета под руководством учеников А. Н. Веселовского профессоров В. Ф. Шишмарева (1875 — 1957) и Д. К. Петрова (1872 — 1925). Видимо, первый из них снабжал его необходимыми изданиями и помогал советами. Возможно, ему же во многом принадлежит и отбор отрывков; он проведен исключительно удачно, и поэтому точка зрения И. И. Гливенко совершенно неверна.

Не всегда возможно указать, каким именно изданием старофранцузского текста пользовался Мандельштам. Указаний на это в рукописях нет. В одних случаях совершенно отсутствует нумерация строк, в других либо дается нумерация внутри каждого отрывка, либо приводится нумерация оригинала. Нигде не дана нумерация строф (так называемых лесс или тирад), отмечаемая в наст. изд. на полях.

Жизнь святого Алексея (с. 316). — CC-I, № 462. Печ. по рукописи (ИМЛИ).

Это один из древнейших памятников французской словестности (датируется серединой XI столетия). Произведение состоит из 125 пятистишных строф, связанных ассонсами. Мандельштам в своем переводе отказывается от строфического лечения поэмы и, как правило, передает текст двустишиями с парной рифмой.

Императорский стяг... червленый и длинный... — В оригинале — «королевское знамя» (gunfanun); как и во многих других местах этого перевода, Мандельштам вводит уточняющие и украшающие детали, не отходя тем не менее от точности передачи оригинала.

Песнь о Роланде (с. 318). — SH, v. IV, 1979, р. 306 — 317 (публ. В. А. Швейцер). Печ. по рукописи (ИМЛИ).

Ко времени перевода Мандельштамом отрывков этого памятника существовало уже несколько ег) русских переводов, в том числе свободное стихотворное переложение Б. Н. Алмазова (1869), прозаический перевод А. Н. Чудинова (1896) и стихотворный, обладающий высокими поэтическими достоинствами, Ф. Г. де Ла Барта (1897), за который переводчик заслуженно получил Пушкинскую премию Академии наук и который затем неоднократно переиздавался. Мандельштам, несомненно, знал два последних перевода и пользовался ими при своей работе; об этом говорит с трудом расшифровываемый листок с какими-то выписками рукой Мандельштама (подсчеты количества стихов, упоминание ассонансов и т. д.), где хорошо читаются слова «Чудинов» и «Барт».

...император наш... — Во время описываемого похода Карл Великий еще не был провозглашен императором; он стал им в 800 г.

Шесть лет... — описка переводчика: в оригинале говорится о семи годах, реальный же поход начался и закончился в 778 г.

До самых волн... — В действительности войска Карла во время этого похода до моря не дошли.

Марсиль (или Марсилий) — традиционное имя сарацинского царя во французском героическом эпосе.

Аполлон. — В Средние века арабам приписывалась вера в этого древнегреческого бога.

Олифан (или Олифант) — рог Роланда из слоновой кости (откуда и название).

Дюрандаль — меч Роланда. Название его, видимо, произведено от слова «dur» — «твердый».

Аспрское ущелье — горный проход в Пиренеях.

Турпин — архиепископ Реймский (753 — 794), приближенный Карла Великого. О его реальном участии в походах ничего не известно, но эпос приписывает ему воинственность и храбрость.

Ганелон — традиционный образ предателя в эпосе. Его прототипом был архиепископ Санский Генило (837 — 865), который в 856 г. изменил франкскому королю Карлу Лысому, за что был судим, но прощен.

Динарий — крупная золотая монета в средневековой Европе.

А-О-И. — Этот припев, встречающийся, видимо, только в Оксфордской рукописи поэмы в конце отдельных лесс и смысл которого не очень ясен, помещен переводчиком не всегда там, где он есть в оригинале. Случаи расхождения перевода со старофранцузским текстом в дальнейшем мы не оговариваем.

Карлон — то есть Карл Великий. Написание личных имен в средневековых текстах обычно очень вариативно (Оливье — Оливьер, Ронсеваль — Ронсево и т. д.). В современных переводах эта вариативность, как правило, не передается. Мандельштам же ее сохраняет.

Дионисий — католический святой, считавшийся первосвятителем Галлии и покровителем Франции. Посвященный ему монастырь находится недалеко от Парижа.

Перчатку в знак смирения снял с правой руки... — В Средние века этот жест означал верность вассала сюзерену. В данном случае Роланд как бы вручает ее Богу, своему будущему сеньору.

Воскресивший Лазаря... — См. Евангелие от Иоанна, II, 43 — 44.

Даниил. — См.: Кн. Пророка Даниила, IV, 22.

Карл воскликнул... — Далее император перечисляет погибших в сражении своих двенадцать пэров (архиепископ Турпин не входил в их число).

Наймон — ближайший советник Карла.

Шарлемань — то есть Карл Великий.

Айс — Аахен, столица Карла.

Дог. — Тут Мандельштам не вполне точен: в оригинале речь идет о медвежонке (brohun), который, как полагают, олицетворяет предателя Ганелона (медведи — его родичи).

Ардени — Арденны, горный массив на северо-востоке Франции.

Терваган (или Тервагант) — в представлении средневековых европейцев, одно из сарацинских божеств.

Эмир. — Имеется в виду Балигант, который должен приплыть из Африки с большим войском на помощь Марсилию. Балигант изображается в поэме как верховный сарацинский вождь.

По доброй воле... — Эта лесса почти дословно повторяет текст первой лессы; на этот раз Мандельштам не ошибся и упомянул «Семь лет». Вавилон — так в средневековых литературных текстах называли воображаемую столицу сарацин, которую можно отождествить с Новым Вавилоном (Каиром), резиденцией египетских султанов.

...много карбункулов... — В Средние века считалось, что драгоценные камни светятся ночью и их можно использовать в качестве фонарей.

Миновали Марброзу, Марбризу проехали... — Здесь упоминается два вымышленных топонима.

Эбр — река в Испании. В средневековых текстах чаще называлась Собром.

Марсильон — то есть Марсилий.

Магом — то есть Магомет.

Нет с нами Блуна... — Здесь Мандельштам ошибся: он принял прилагательное «светловолосый» (le blunt), относящееся к Журфалену, за имя собственное и тем самым создал новый персонаж.

...И под плащом несут письма и вещи. — Перевод произвольный; в оригинале просто сказано, что они держат друг друга за полы плащей.

На Эбре у нас пять тысяч барж стоит... — В оригинале указано иное число кораблей — четыре тысячи.

Альда — сестра Оливье и невеста Роланда.

Хлодвиг. — Имеется в виду сын Карла, будущий король Людовик Благочестивый.

Паломничество Карла Великого в Иерусалим и Константинополь (с. 331). — SH, v. IV. 1979, р. 318 — 323 (публ. В. А. Швейцер). Печ. по рукописи ИМЛИ.

Эта небольшая поэма (всего 870 стихов) возникла, вероятно, в первой половине XII в. Ее, с одной стороны, комический, с другой — совершенно фантастический характер ставит это произведение в особое положение в эпическом наследии Франции. Формально поэма входит в так называемый «Королевский цикл», но по тону и сюжету решительно отличается от других включаемых в него обычно произведений. На русский язык до Мандельштама поэма не переводилась.

Переплыли воду реки Лалис... — Здесь и далее Мандельштам не совсем точен: начало лессы отсутствует, опущено название вымышленной реки Флум, которое принято за слово «река» (такое значение зафиксировано в словарях, но в поэме превращено в топоним), рекой же в переводе сделан Лалис (город Лаодицея в Малой Азии).

Симеон — видимо, один из трех почитаемых церковью Симеонов Столпников.

Степан — святой Стефан, первый христианский великомученик, забитый камнями в Иерусалиме.

...отвесил поклон. — Далее в переводе большой пропуск.

Гуг-сильный (или Гугон) — вымышленный император Константинополя.

Втируша. — Так Мандельштам переводит старофранцузское слово «es-cut» — «шпион», «соглядатай».

...И усов не потеряет... — В оригинале речь идет о бороде.

...пусть плюет мне железом в глаза. — В оригинале сказано проще: «пусть мне выколет глаза».

Вильгельм из Оранжа — граф Гильом Оранжский, герой большого числа поэм.

Ожье — популярный эпический герой, центральный персонаж нескольких поэм. Согласно эпической традиции, он много враждовал с Карлом, но нередко приходил ему на помощь и сопровождал его в походах.

Бернардс — Бернард Брабантский, брат Гильома Оранжского, популярный эпический герой.

Бертран — сын Бернарда Брабантского, любимый племянник Гильома Оранжского.

Эрно из Жиронды — брат Бернарда и Гильома.

Аймер — младший из семи братьев (Эрно, Гильом, Бернард и др.).

...алеманского шитья — то есть изготовленного в немецких землях.

Герин — один из двенадцати пэров Карла, упоминаемый и в «Песни о Роланде».

Коронование Людовика (с. 352). — SH, v. IV. 1979, р. 318 — 323 (публ. В. А. Швейцер). Печ. по рукописи (ИМЛИ).

В 1976 г. был напечатан полный перевод поэмы, выполненный Ю. Корнеевым, затем в кн.: Песни о Гильоме Оранжском. М., Наука, 1985, с. 466 — 470. «Коронование Людовика» — очень известная поэма второй половины XII в., входящая в цикл Гильома Оранжского.

...баварская марка... — В эпоху Карла Великого «марками» назывались окраинные области, находившиеся под особым управлением и создававшиеся с военными целями — для охраны рубежей империи.

...алеманский круг — немецкие земли.

Норман — Нормандия.

Новара — Наварра, область на юго-западе Франции.

Тосканъ — Тоскана, провинция в Италии.

Сам римский апостол... — Речь идет о папе римском Льве III (на престоле в 795 — 816 гг.); в действительности на короновании его не было.

Жиронда — залив на юго-западе Франции, образуемый слиянием двух полноводных рек, Гароны и Дордони.

Арль — ошибка переводчика: в оригинале Орлеан.

...пятнадцать лет? — В действительности Людовику было уже 35 лет.

Вильгельм — то есть Гильом Оранжский, герой поэмы.

...человекоубийства грех! — По средневековым представлениям убить человека в храме считалось большим грехом.

Лоуис — вариант написания имени Людовик.

Алисканс (с. 342). — CCI, № 463. В СССР — в кн.: Песни о Гильоме Оранжском. М., Наука, 1985, с. 470 — 472.

Эта поэма, входящая в цикл Гильома Оранжского, рассказывает о сражении франков с сарацинами при Алискансе (древнеримский некрополь в окрестностях Арля). В переведенном отрывке рассказывается, как Гильом после поражения от сарацин и гибели любимого племянника Вивьена приезжает в свою столицу, чтобы собрать новое войско.

Гибурк — одно из распространенных в рукописной традиции написаний имени Гибор, жены Гильома, сарацинской царевны, до крещения носившей имя Орабль.

Курносый — кличка Гильома, данная ему из-за того, что в одном из поединков противник повредил ему нос (в некоторых версиях — отрубил его кончик).

Бадук — один из сарацинских вождей.

Дерамед — сарацинский вождь, отец Орабль-Гибор.

...что близ Нейрона убит... — явная неточность; тут речь идет об апостоле Петре, который, как часто упоминается в эпосе, «блюдет Луг Неронов», то есть Ватиканский холм в Риме, где когда-то находился разбитый императором Нероном большой сад.

Ураст — неточность; в оригинале речь идет о сарацинском военачальнике Корсольте из Ураста, то есть Ураст является топонимом, а не именем персонажа.

Сыновья Аймона (с. 344). — Россия, 1923, № 5 (январь), с. 3, с подзаголовком «Баллада». Альм. «Наши дни», 1923, № 3, с. 27 — 33, с подзаголовком «Стихи» и с авторской сноской: «В основу положен отрывок из старофранцузского эпоса geste de «Doon de Mayence». K-23, с 75 — 78, с авторским подстрочным примечанием «По старофранцузскому эпосу».

В «России» текст разбит на двустишия или на трехстишия, объединенные рифмой, стих 35 выделен отдельно, так как не поддержан рифмой соседней строки. В «Наших днях» текст разделен на полустишия, тем самым количество строк удвоено; строфического деления нет. В К-23 разделения на полустишия нет, как и выделения двустиший.

По сравнению со списками в публикациях отсутствуют ст. 5 — 6, 68 — 69, 79 — 80, 83 — 88, а первые три стиха изменены на следующие:

В списках в ст. 15 ошибочно упомянут Бертран. Такого брата в поэме нет, в публикациях это имя исправлено на «Ричард» (что соответствует оригиналу). Мы также вводим это исправление.

Предполагалось включение перевода в С: в ГПБ сохранилась часть верстки С, где за ст-нием «Аббат» идет сокращенный текст «Сыновей Аймона» (сняты ст. 3 — 8, 29 — 34, 58 — 66), вычеркнуто заглавие и рукой Б. Лившица вписано новое: «Подражание старофранцузскому». Мандельштам восстановил в корректуре ст. 58 — 60. Предполагалось перенесение перевода в сборнике на другое место (помета рукой неустановленного лица: «Поставить это стихотворение после стихотворения «Нашедший подкову», с. 168»), но поэт «Сыновей Аймона» из С исключил. Печ. по рукописи (ИМЛИ).

Переведенный отрывок взят из обширнейшей поэмы «Четыре сына Аймона», входящей в цикл Доона де Майанс (Майнцского). Поэма повествует о вражде сыновей Аймона Дордоньского с императором Карлом Великим. Отрывок рассказывает о том, как четыре брата-бунтаря, от которых отвернулся даже родной отец, после многих лет, проведенных в скитаниях и в неравной борьбе с Карлом, приезжают в родной дом.

...четыре брата... — восставшие против Карла сыновья Аймона Дордоньского Ааларт, Рено, Гишар и Ришар (у Мандельштама — Ричард).

Дама — их мать Айя, жена Аймона.

Королевский племянник — Бертоле, который во время игры в шахматы поссорился с Рено и был им убит.

Меуза — река, протекающая по Северной Франции, Бельгии и Голландии.

Арденнская земля. — См. коммент. к «Песни о Роланде». В Арденнах братья нашли на какое-то время убежище.

Выстроили замок... — Речь идет о замке Монтессор, построенном братьями.

...как в трубле Роланд... — намек на соответствующий эпизод «Песни о Роланде».

Берта — Большая Нога (с. 347). — SH, v. IV. 1979, р. 327 — 328 (публ. В. А. Швейцер). Печ. по рукописи (ИМЛИ).

Поэма о несправедливости франкского короля Пипина Короткого, отца Карла Великого, по отношению к своей молодой жене Берте (что было вызвано интригами и наветами придворных, прежде всего служанки Маргисты, подменившей Берту собственной дочерью) сложилась в начале XII в. От текста поэмы сохранились небольшие разрозненные фрагменты. Во второй половине XIII в. сюжет обработал известный поэт того времени Адене-ле-Руа. Именно его поэму и переводил Мандельштам.

Сен-Дени — пригород Парижа, где находится знаменитый собор с захоронениями многих французских королей.

Мельхиор, Гаспар, Бальтазар — волхвы, поклонявшиеся только что родившемуся Христу.

Кто знает, куда ведут? — В оригинале сказано несколько иначе: «Как у той, что не знает, куда должна идти».

Бланшефлор — согласно легендам, легшим в основу поэмы, мать Берты.

Разразилась слезами в темноте... — Перевод очень приблизителен; в оригинале сказано: «Обратилась к Богу, справедливому Отцу».

Святой Юлиан — католический святой, считавшийся покровителем странников.

Из французской поэзии

РАСИН Жан (1639 — 1699) — французский поэт и драматург-классицист. В статье «О природе слова» Мандельштам писал: «Ныне ветер перевернул страницы классиков и романтиков, и они раскрылись на том самом месте, какое всего нужнее было для эпохи. Расин открылся на «Федре»...». Ср. ст-ния «Ахматова» и «Я не увижу знаменитой «Федры»...». См. также: Гинзбург, с. 369. По сообщ. Н. Я. Мандельштам, поэт получил предложение перевести «Федру» целиком, но был переведен только отрывок — диалог Ипполита с его воспитателем Тераменом (БП, с. 312). В дневнике Л. В. Горнунга сохранилась запись от 3 марта 1933 г.: «А. Эфрос <в то время заведовал отделом французской литературы в этом изд-ве. — П. Н.> предложил по телефону «Федру» перевести мне. Сказал, что Мандельштам не сможет сказать так, как нужно» (архив Л. В. Горнунга). В двухтомнике Ж. Расина (1937) «Федра» вышла в переводе С. Шервинского.

<Начало «Федры»> (с. 349). — К-23, с. 90. БП, № 277. Печ. по К-23.

См. коммснт. к указ. выше ст-ниям.

Ахерон — река в Северной Греции, она же — одна из рек Аида, подземного царства мертвых.

Эвлида (Авлида) — гавань в Беотии.

Тенара — древнее название мыса Матапан; местная пещера с пропастью считалась входом в Аид.

ПРИЛОЖЕНИЯ

В Приложения ко второму тому включены черн. наброски, записи и ранние редакции, относящиеся к произведениям, включенным в наст, том, а также отдельные записи, не имеющие конкретной привязки в основном корпусе, но корреспондирующие с затронутыми в нем темами и проблемами. В раздел не включены черн. записи к «ЕМ» (АМи ЦГАЛИ), в наст, момент полностью еще не расшифрованные.

*<Вокруг «Путешествия в Армению»> (с. 352). — ВЛ-68, с. 180 — 191, под загл. «Вокруг путешествия в Армению». Записные книжки 1931 — 1932 гг. (с некоторыми пропусками). В архиве И. М. Семенко, разбиравшей т. н. «записные книжки» Мандельштама, сохранилась следующая запись-описание: «Если это и были когда-то записные книжки, то они превратились в россыпь. Скорее, это были торопливые записи на любом клочке. След существования одной записной книжки — маленькая красная обложка («Благополучное» название дано для продвижения в журнале «Вопросы литературы»). Каждый фрагмент соответствует клочку бумаги. «Паллас» — на листках большего формата». Пять листков, в т. ч. один на бланке «Зоологического музея Императорского Московского университета», — в архиве Ю. Г. Оксмана (ЦГАЛИ, ф. 2567, оп. 2, ед. хр. 63). В наст. изд. печ. по машинописи, подготовленной И. М. Семенко и озаглавленной как в ВЛ-68 (с небольшими уточнениями в композиции).

Во вступ. заметке к публикации в ВЛ-68 И. М. Семенко писала: «Записные книжки 1931 — 1932 годов теснее, чем печатное прозаическое «Путешествие», связаны со стихотворной «Арменией». В них больше своеобразного лиризма... Фрагментарная запись — основа ман-дельштамовской прозы. Ее нельзя рассматривать только как заготовку для будущего развернутого описания. Отказ Мандельштама-прозаика от принципа «сплошного» повествования входил в систему его эстетических воззрений...» (См. об этом у самого Мандельштама в <«Читая Палласа»>.) Фрагменты выстроены в порядке следования глав в «ПА». В квадратных скобках приводится зачеркнутый автором текст. См. также коммент. к осн. тексту.

Огоньки святого Эльма (у древних греков огни Кастора и Поллукса) — слабое электрическое свечение над выдающимися остроконечными предметами, нередкое в горах и в тропических морях. У моряков считаются дурным предзнаменованием.

Учительница Анаида Худавердъян. — О ней и об ее сыновьях Рачике и Хачике см. в преамбуле коммент. к «ПА».

Марго Вартанъян. — Личность не установлена.

Последний католикос. — С 1911 по 1930 г. католикосом всех армян был Геворк V Суринян; следующим католикосом был Хорен I Мурадбекян (с 1932 по 1938 г.), а в промежутке место католикоса было не занято.

Наречием бузы и шамовки — здесь: языком бродяг и блатных.

Паскевич И. Ф. (1782 — 1856) — граф Эриванский, светлейший князь Варшавский, генерал-фельдмаршал, в 1827 — 1830 гг. наместник на Кавказе и главнокомандующий русской армией (см. у Пушкина в «Путешествии в Арзрум», 1830).

Шопен И. И. (1789 — 1870) — француз на русской службе, историк и этнограф, исследователь Закавказья (см. его труд: Исторический памятник состояния Армянской области в эпоху присоединения ее к Российской империи. СПб., 1852). Ан. В. Л. — А. В. Луначарский (?).

День рождения. — Б. С. Кузин родился 11 мая.

Старуха К. — мать Б. С. Кузина.

Океаническую весть о смерти Маяковского — 14 апреля 1930 г.

Безыменский А. И. — См. о нем: Флейшман Л. Эпизод с Безыменским в «Путешествии в Армению» (SH, v. III. 1978, р. 193 — 197). См. также «Разговор с Маяковским» Безыменского, где самоубийство поэта приравнивается к уклонению от работы и чуть ли не прогулу (в кн.: Так понимаю я любовь. М., 1936, с. 108 — 112, датировано 10 сентября 1936 г., начато, по сообщ. Л. А. Безыменского, в апреле).

Ковач Константин Владимирович (1893? — 1947?) — переехал в Сухум из Ростова, в сер. 20-х годов руководил духовым оркестром; увлекся собиранием абхазского музыкального фольклора, написал несколько симфоний на абхазские темы, организовал музыкальную школу и училище в Сухуме, руководил симфоническим оркестром. См. его работы: «101 абхазская народная песня» (Сухум, 1929), «Песни кодорских абхазцев. Сб. этногр. материалов с нотными записями» (Сухум, 1930) и др.

Древний обряд погребального плача. — Ср. ст-ние «Пою, когда гортань — сыра, душа — суха...» (1937).

Анатолий К. — Анатолий (Ананиа) Какабадзе, до 1929 г. — директор Геофизической обсерватории, с 1 января 1929 по 22 мая 1931 г. — директор Национального музея Грузии (архив Гос. музея Грузии — сообщ. С. С. Болквадзе).

Лакоба Нестор Аполлонович (1893 — 1936) — абхазский советский гос. деятель, в 1922 — 1930 гг. — председатель Совнаркома Абх. АССР, в 1930 — 1936 гг. председатель ЦИК Абх. АССР.

Французы. — Ср. ст-ние «Импрессионизм» (1932).

Самый спокойный памятник — памятник К. А. Тимирязеву у Никитских ворот.

Кодак — здесь: фотоаппарат.

*<Читая Палласа> (с. 364). — ВЛ-68, с. 191 — 194. Печ. по машинописи, подготовленной И. М. Семенко.

Примыкает к главе «Вокруг натуралистов» в «ПА» (см. соотв. коммент.).

Крутик и смолчуг — малоупотребительные областные обозначения местных растительных красок (соответственно, синего и черного цветов).

Квасцы — камни, содержащие кристаллы двойных сернокислых солей; употребляются при обработке кож.

Шванвич М. А. (1755 — 1802) — в чине подпоручика попал в 1773 г. в плен к Пугачеву, присягнул ему и служил в его штабе переводчиком. После разгрома Пугачева, лишенный чинов и дворянства, был сослан в Туруханский край, где и умер, не дождавшись амнистии. Пушкин вынашивал замысел исторической повести о его судьбе, впоследствии трансформировавшийся в «Капитанскую дочку».

Пармский монастырь — «Пармская обитель», роман Стендаля (1839).

Для прозы важно содержание и место... В прозе — всегда «Юрьев день». — Ср. об «асимметричности прозы» в рец. на «Записки чудака» А. Белого (1923).

Эффект Тиндаля — эффект рассеяния света при прохождении светового пучка через неоднородную среду. Назван по имени открывшего его физика Д. Тиндаля (1820 — 1893).

<Литературный стиль Дарвина> (с. 367). — ВЛ-68, с. 194 — 199. Именно к этому тексту, по-видимому, относятся автографы из фонда Ю. Г. Оксмана (ЦГАЛИ). 28 нумерованных фрагментов, большинство из которых текстуально совпадает с текстом ВЛ-68 и под загл. «Заметки о натуралистах (Записная книжка)» — в кн.: Пути в незнаемое. Писатели рассказывают о науке. Сб. 15. M., 1980, с. 442 — 446, с послесловием Б. М. Кедрова. Этот текст восходит к архиву биолога А. А. Любищева (1890 — 1972), знакомившегося с рукописью Мандельштама по просьбе его вдовы. Приводим текст фрагм. № 8 — 10, отсутствующий в др. источниках:

«8. Организация научного материала — стиль натуралиста.

Серийно-массовый характер научного опыта Дарвина.

Единичное явление в центре внимания линнеевского натуралиста.

Описательность. Живописность. «Миниатюры» Бюффона и Палласа.

Телеология. Благодарность. Умиленность. Похвала природе.

Красноречие — Линней, Бюффон, Ламарк. Прозаизм Дарвина. Популярность, установка на среднего читателя. Тон беседы. Метод серийного разворота признаков. Пачки примеров. Подбор гетерогенных рядов. Помещение действенных примеров в центре доказательств.

9. Приливы и отливы достоверности как ритм в изложении (Происх. видов). Автобиографичность. Элементы географической прозы. Школа кругосветного плавания (Бигль). Роль глаза. Глаз как орудие мысли.

10. Происхождение видов. Животные и растения никогда не описываются ради самого описания. Книга кишит явлениями природы, но они лишь поворачиваются нужной стороной, активно участвуют в доказательстве и сейчас же уступают место другим». Интересный разбор и оценку этих заметок с точки зрения профессионала-биолога см. в письме А. А. Любищева к Н. Я. Мандельштам от 18 марта 1958 г. (Ленингр. отд. Архива АН СССР, ф. 1033, оп. 3, т. 147, ед. хр. 37 — сообщ. Р. Г. Баранцевым). Сен-Жюст Л. А. (1767 — 1794) и Робеспьер M. M. И. (1758 — 1794) — деятели французской буржуазной революции конца XVIII в., лидеры якобинцев, члены Национального Конвента, высшего представительного органа Франции в период республики.

Аккомодация — здесь: приспособление глаза к ясному видению предметов на различных расстояниях.

К очерку <«Михоэльс»> (с. 373). — Печ. впервые по AM (текст подготовлен С. В. Василенко и Ю. Л. Фрейдиным).

Фрагм. <1>. —

Шиндель — персонаж комедии А. Вевюрко «137 детских домов» (1926).

«Колдунья — пьеса А. Гольдфадена (1922), где Михоэлс исполнял роль Гоцмаха.

«Ночь на старом рынке» (1925) — трагический карнавал по мотивам И. Л. Переца, где Михоэлс исполнял роль первого бадхена.

Фрагм. <2>. — Когда изящнейший фарфоровый актер... — Ср. текстуальное совпадение с «ЕМ» (II, 81).

Фрагм. <3>. — Слова Вахтангова расшифровано по догадке Р. Д. Тименчика. — П. Н.>. — Ср. запись Е. Б. Вахтангова от 26 марта 1921 г.: «Я хочу поставить «Пир во время чумы» и «Свадьбу» Чехова в один спектакль. В «Свадьбе» есть «Пир во время чумы». Эти зачумленные уже не знают, что чума прошла, что человечество раскрепощается, что не нужно генералов на свадьбу» (см. в кн.: Вахтангов. Записки. Письма. Статьи. М. — Л., 1939, с. 232, — до Мандельштама эти слова могли дойти в передаче кого-либо из общих знакомых, напр. П. Г. Антокольского). Фрагм. <5>. — Строго говоря, является наброском не к очерку о Михоэлсе, а к циклу несколько более ранних (май — июнь 1926 г.) статей о киевском (с 1926 г. — харьковском) театре «Березиль», выдвинувшемся в эти годы в число ведущих и самобытнейших театров в стране (см. CK, с. 227 — 232). До 1933 г. театром руководил его создатель, актер и режиссер Лесь (Александр Степанович) Курбас (1887 — 1942). В 1933 г. Л. Курбас переехал в Москву и одно время работал в Государственном еврейском театре над постановкой «Короля Лира» с Михоэлсом в главной роли.

На днях в Киеве встретились два замечательных театра. — В мае — июне 1926 г. в помещении б. Соловцовского (ныне — Государственного драматического им. И. Франко) театра гастролировал Государственный еврейский театр (с ноября 1925 по май 1926 г. это помещение было постоянной площадкой театра «Березиль»).

Толлеровщина. — Толлер Эрнст (1893 — 1939) — немецкий драматург, поэт и революционер, член правительства Баварской советской республики (1919). В 1924 г. в «Березиле» была поставлена его пьеса «Человек-масса», русский перевод которой, опубликованный в 1923 г., был сделан Мандельштамом. Толлеру была посвящена и статья Мандельштама «Революционер в театре» (Театр и музыка. М., 1923, № 1-2, 5 января, с. 425 — 426).

Буша А. М. (1891 — 1957) — один из ведущих артистов «Березиля», исполнитель главной роли в спектакле «Джимми Хиггинс» по роману Э. Синклера.

Из записей разных лет (с. 375). — Здесь приводятся лишь некоторые из отрывочных записей Мандельштама, привязка которых к тем или иным произведениям невозможна или затруднительна.

<1>. — РД, с. 77 (примеч. А. А. Морозова). Запись по старой орфографии (AM); датируется 1910-ми годами. Печ. по РД.

*<2> <О Яхонтове>. — Печ. впервые по сделанной И. М. Семенко расшифровке одного из черн. набросков в AM. Записано на одном листе с одним из набросков к «ПА», датируется 1931 — 1932 гг.

<3 — 5>. — ВЛ-68, с. 201 — 202, с подзаголовком «Записи 1931 г.». Печ. по ВЛ-68.

Недоступное уму — цитата по памяти; у Пушкина — «Непостижное уму».

Набравши море в рот. — Эти строки принадлежат, по-видимому, самому Мандельштаму.

Тиртей — древнегреческий поэт сер. VII в. до н. э., воспевал спартанскую дисциплину и военный дух воинов.

<6 — 7>. — ВЛ-68, с. 202. Печ. по ВЛ.

Из записей 1935 — 1936 гг. По-видимому, фрагменты из незавершенной статьи об А. Серафимовиче.