Том 2. Стихотворения

Он очень волновался накануне

В глухом и неизвестном Байконуре.

Час новых испытаний наставал,

Он жизнью человека рисковал.

«Конструктор, теоретик, академик,

Как высоко значенье этих слов.

Но тот, кто на себя скафандр наденет,

Рискует больше», — думал Королев.

Ударив в землю огненным копытом,

Ракета отделилась от земли

И очутилась в космосе открытом,

В неведомой космической дали.

По всей Земле воскликнули: — Запущен! —

И замер в ожиданье род людской.

Что день готовил нам грядущий,

Не знал ни академик, ни герой.

Не падать духом! Люди, не скорбите,

Жив человек, который на орбите,

Не превратился он в седую пыль,

И это не утопия, а быль.

Он жив! Он на земле уже — Гагарин,—

Ликуют люди, радость через край.

Конструктору счастливый день подарен,

Улыбка Юры солнечна, как май.

Теперь мы говорим: — Дорога в космос.

Она — реальность. Кто ее торил?

В уме ее прикинул Циолковский,

А Королев на деле сотворил.

Корни песни российской ослабли,

Нет мне горше, чем эта, утрат.

Шептуны из безликих ансамблей

Микрофонят со всех эстрад.

И откуда такая безликость,

Безголосье, бездушье порой?

Люди добрые, привезите

Песню поля и русских берез.

Песню подвига и простора,

Русь, по-прежнему затяни,

А не то мы разучимся скоро

Петь, как пели у нас искони.

Неужели и дальше так будет?

О, какой это страшный удар,

Если русскую песню погубят

Под глумленье и хохот гитар.

Десять девушек сидели

На заборе общежитья,

Маня, Таня, Тоня, Соня,

Нина, Зина, Тося, Фрося,

Агриппина, Акулина,

Ровно десять — как отдать.

Вышел Боков с балалайкой,

Девки дружной, тесной стайкой

От забора отскочили

И поэта заключили

В тесный круг — и ну страдать!

Десять девушек пылают,

Охи, вздохи посылают,

Сразу десять завлекают

И на чувства намекают,

Видит бог, что это так!

Но поэт не зазнается,

В нем влюбленно сердце бьется,

Он играет, он смеется,

С языка частушка рвется,

Он девчатам признается:

— Если б критики вот так!

Видел я триста ребят в штормовках,

Встал и спросил их: — За чем остановка?

— Не остановка! Откуда вы взяли?

Или оттуда, что мы на вокзале?

Мы нынче вечером будем на БАМе,

Будем строить, пойдем за грибами.

На берег вытянем чудо-тайменя,

Кончим работу — затеем пельмени!

— Кто вам поможет исполнить желанья?

— Летчики наши и рейсовый лайнер! —

Я побеседовал и убедился:

В бамовцах есть и напор и единство.

Знают ребята с БАМа, с КамАЗа

Труд и любовь, а еще Карла Маркса,

Ленина знают, и не бумажно,

А строительно, многоэтажно,

Очень жизненно, очень реально.

Этим ребятам ничто не рано,

Все в самый раз — и любовь и свершенья,

Дерзкие взлеты, стальные решенья!

Стоишь на высоком холме, как береза,

Примкнута к бровям смотровая ладонь.

Спокойно и гордо ты ждешь перевоза,

За речкой равнинной пасется твой конь.

Там ходит царевич с натянутым луком,

С поющей и гибельной тетивой.

Ты только скажи, он возьмет на поруки

Тебя, твое сердце и все, что с тобой.

Что спишь, перевозчик, что дремлешь, паромщик,

Давай перевоз и зазря не томи!

В ответ соловьи заливаются в роще

И сумрак идет на колени твои.

И дивный твой облик сияет и светит,

В реке шевельнулся луны локоток.

Взойдя на восхолмие, ласковый ветер

Колеблет на плечике серый платок.

Твоя пшеница белоярая

Хранится у меня в амбаре.

Я счастлив. Это подаяние

Мне ночью ангелы отдали.

В воскрылиях и всплесках голоса

Распахнутость и лебединость.

Как ты закликиваешь горестно,

Трубишь в свою непобедимость.

Россия у тебя не прянична

И не сусальна, как обычно.

В твоей светелке чисто, празднично,

Там я живу, твоя добыча!

Чу! Где-то гиканье, и топанье,

И прах копытный под ногами.

Секирами, мечами, копьями

Прогоним идолищ поганых.

О избранность моя, о чудо!

Пред нами дальняя дорога.

Седлай коня, твоя кольчуга

Все вытерпят, она от бога!

Средь куликовского пожарища

Упала молния прямая.

Ты этим божеским кинжалищем

До печени пронзи Мамая!

О женщина! Ты изначальна,

Качает бог твои качели.

И твой ребеночек отчаянно

Толкнул ножонками во чреве!

Как мне не хватало твоих откровений,

Как мне не хватало твоих заклинаний.

Пускай графоман это все опровергнет,

Но мы с тобой знаем, луна-то льняная!

Колдунья! Пойдем-ка с утра по коренья,

Найдем в Уссурийске поляну женьшеня.

История катит свои поколенья,

И наши стихи — это наши решенья!

Темнеет трава по прозванью пустырник,

Мы дождь ей подарим, лишь только росла бы.

И сеется мрак сквозь ресницы густые,

И падают звезды в подол Ярославны.

На плечи ложится ночная прохлада,

Прикрой свои плечики теплой одеждой.

Из хвороста, из всевозможного хлама

Пробился цветок — это наша надежда!

Поэзия — трехпалый свист

В глухой ночи за переправой.

Дрожмя дрожит зеленый лист,

Когда она идет дубравой.

Поэзия — пожар в словах,

Прыжок пружинисто-упругий.

Она живет на островах,

А плавает на вольных стругах.

То выйдет на реку Оять,

То выгребет на даль донскую.

Зачем на полках ей стоять,

Сердца людей по ней тоскуют!

Воскресенье, а люди какие-то сонные,

Озабоченные, не влюбленные,

Динамиту им, что ли, в кровать,

Чтобы спячку взорвать?

Эй, вы, сони, тетери брусничные,

Вы тамбовские или столичные,

Вы — органика или скелет,

Где направленность и интеллект?

Гражданин! Вы проспите Очаково,

Вы прочтите, что здесь напечатано.

Это лирика, это Кольцов,

Да проснитесь, в конце-то концов!

Вы, гражданка, с авоськой сиреневой,

Хватит кофту чужую примеривать,

Хватит все без разбору хватать,

Не угодно ли вам почитать?

Это Байрон, а это Рождественский,

Заберите, в авоське поместится,

Все на вас как положено быть,

А поэзию надо любить!

Обращаюсь открыто я: — Граждане!

Наше общество не буржуазное,

Нет в нем бедности и голодух,

В нашем обществе главное — дух!

Электричка подходит к Мичуринцу,

Солнце как-то значительно щурится,

И заглядывает в вагон,

И за поездом шпарит вдогон!

Похрустывает наст под лыжами

И синева в ушах звенит.

И кое-где открылись рыжие

Бесстыжие бугры земли.

Волнует это обнажение

И просится в ночные сны,

Обозначая приближение

Ее величества Весны.

Галдят с какой-то новой бодростью

Грачи на гнездах, за спиной.

Они не изменили подданства,

Хоть улетали в мир иной.

Шумят над липами и вязами,

Нарушив спячку и покой.

Их кровная к земле привязанность

Мне нравится. Я сам такой!

В зенит небесный взмыли голуби,

День говорлив, как тамада.

И озорно глядит из проруби

Зеленоглазая вода.

И чудится землетрясение

От боя солнечных часов.

И льется музыка весенняя

В консерватории лесов!

Соловьи — удельные князья.

Земли им особые дарованы.

Кто ж не знает — соловьям нельзя

Поселяться стаями вороньими.

Соловьиный искренний сонет

Смело соревнуется с Петраркою.

До него вороне дела нет,

Весь восторг вороны — карканье!

Летом я люблю встречать рассвет,

Песней величать планету милую.

Это потому, что мой сосед

Соловей, по батьке — Будимирович!

Хожено, езжено,

Плавано, летано

В ясные дни, в непогоду лихую,

В холод собачий, немыслимый — вот она

Жизнь человека, который рифмует.

Не кабинетик с ласкающим шелестом

Белых бумаг, ожидающих слова,—

Речка, рябая от рыбьего нереста,

И затаенный шалаш рыболова.

Не ожиданье с жестоким томлением,

Скоро ль Пегас будет цокать копытом,

А припаданье к ручью, с утолением

Жажды познанья и радости быта.

Меридианы и ребра как братья,

Жаль вот, что жизнь с каждым днем все короче.

Пусть подойдет она, наши объятья

Будут светиться, как белые ночи!

Февральские метели

Прокинулись дождем.

К нам птицы прилетели

Все те, которых ждем.

Весенний день дарован

Для завиванья гнезд.

И этим очарован

Лесной оратор дрозд.

Где снег лежал по пояс,

Белел, как старый скит,

Бежит весенний поезд,

И семафор открыт.

Скорый поезд идет через луг,

Через прелесть

        весенних просторов,

Из-за поезда столько разлук,

Из-за глупости

       столько раздоров!

Жизнь сложна,

       не поймешь ее вдруг

Никакими трудами ученых.

Скорый поезд идет через луг,

Через сердце людей

           разлученных.

Земля, что куталась зимою,

Раздета донага.

Я двигаюсь. Земля за мною

Слетает с сапога.

Земля обнажена до пояса,

До стынущих канав.

Ее животворящее достоинство

Тревожит корни трав.

Прислушайтесь! Они шевелятся

И просят: — Нам тепла-а-а! —

Они задрогли.

Им еще не верится:

Весна пришла.

Она послала приглашение

Прилету птиц.

Разливы рек звучат

Как нарушение

Речных границ.

Земля еще гола

И неприветлива

И всходов ждет.

Хотя еще и холодно, и ветрено,

Мать-мачеха цветет.

— Ну, здравствуй,

          терпеливая и смелая!

Жива? Тебе везло. —

В ответ на это войско целое

По глине поползло.

Другим цветам

       тропа еще не торена,

А этим — вот она.

А этим вся речная территория,

Вся круча отдана.

Дрозд закричал пронзительно

              в ольшанике

От имени отцов:

— Вороны, хватит каркать,

              вы мешаете

Насиживать птенцов!

Что ты, дождь, вызваниваешь

По железной крыше?

Как тому название?

Где я это слышал?

Или на экзамене

В классе у Игумнова?

Или на вокзале

У перрона шумного?

Или в дальнем поезде

Возле Еревана?

Или в беге понизу

За тетеревами?

Или слышал в Ма́нтурове,

Или где-то в Падуе?..

Дождь, как капли мятные,

Падает и падает.

Чья же это музыка?

Мусоргского? Глинки?

Очень она русская,

А творец — великий!

Тополиный переулок,

Тихий город Торопец.

Принимал меня в больнице

Незнакомый терапевт.

Он поставил мне диагноз,

На диагнозе — латынь.

Я вертел медзаключенье,

Значит, болен, как ни кинь.

Пил какую-то отраву,

Что-то горькое глотал.

Что-то бабки мне давали,

Что-то сам изобретал.

Охал, ахал, ставил грелки,

Пил микстуру заодно.

Вдруг однажды две сиделки

Мне мигнули сквозь окно.

Встал тогда я, разозлился,

Бросил капли, бросил бром

И по жизни покатился,

Как весенний первый гром.

Улыбалась мать-землица,

Говорила: — Шире шаг! —

И смеялася сестрица:

— Милый мой, давно бы так!

Не жалуйся на жизнь,

Она прекрасна,

Когда идут дожди,

Когда на небе ясно.

Не жалуйся на жизнь,

Она — подарок.

Свет жизни и в ненастье

Очень ярок.

Возьми с ее цветов

Нектар медовый,

Убей любовью к ней

Навет недобрый.

Жизнь — это чудо,

Жизнь — подарок дивный.

Зачем ее корить?!

Дари ей гимны!

Жизнь — вечное звено,

Единство круга.

Все это нам дано

Узнать в объятьях друга!

Узоры на снегу, на дереве,

На белом полотне.

Какое русское радение,

Любовь к своей земле.

Узор, идущий вдоль обочины,

Потом через кювет.

Да это ж выдох вологодчины,

Ее сюжет!

Узоры на столовой ложке,

Что привезли из Хохломы.

Как вяжется он с просьбой крошки:

— Мама, хлебца отломи!

Узор, похожий на созвездие,

На рысь коня,

Узор-печаль, узор-известие,

Признание: — Люблю тебя!

Остался мне в недопитой бутылке

Один глоток.

Но все равно я чистый, юный, пылкий,

Вот так, браток!

А я бегу за станционной ланью,

Кричу: — Постой! —

Подвергнутый жестокому желанью

Игры пустой.

А я все верю, хоть сто раз обманут

В кругу клевет.

Но в сердце радость раннего тумана,

Обиды нет.

В моей суме сухарь да ломтик редьки,

Земная суть.

Текут через меня моря и реки

И Млечный Путь.

Беру свирель, лирически сигналю:

— Я здесь! Я жив! —

Молчит передо мною даль седая,

Глаза смежив.

Быть может, завтра рухну в этот донник,

Сползу с бугра,

Но все равно я рыцарь, не разбойник,

Творец добра!

В баньке я попарился,

Похлестался веничком,

Вышел потихонечку,

Выпил помаленечку.

Вот иду и думаю:

Не богат я, беден.

Но народу нашему,

Обществу не вреден.

В «Волге» ворованной

Не хочу кататься,

Честному положено

Честным и остаться.

Свет в окошке радует,

Тьма в лесу тревожит.

Тьмою и неправдою

Личность жить не может.

Личность рассыпается

От неправды в пепел,

В жалкое создание,

В нравственные степи.

Тьмою и неправдою

Может жить хапуга.

Видно, он для этого

Свинчен очень туго.

Это он ворованным

День и ночь торгует,

Ходит всюду гоголем,

Голубем воркует.

Это он с утра уже

Маску надевает.

И преуспевает,

И преуспевает.

Я поэт не белоручка,

Сам пахал, траву косил.

Доли не придумать лучше —

Труд меня не омрачил.

Только труд нас всех ваяет,

Сиднем можно ли сидеть?

Только труд и позволяет

Честно всем в лицо глядеть.

Хлеборобов воспеваю,

Сам чуть свет встаю, тружусь,

Всюду рифмой поспеваю,

Что скрывать, я тем горжусь.

Родом не из лежебоков,

Не из тех, кто в стороне,

Я, простите, Виктор Боков,

Лень с хандрою не по мне!

Родина моя в заплыве.

Всех нас цель одна зовет.

Как же буду я в отрыве

От больших ее забот?

Родина моя в разбеге,

Век мой громко в рельс пробил.

Не поеду на телеге,

Заведу автомобиль!

Май месяц только тридцать дней,

А молодость того короче.

Ну как не поклониться ей,

За то, что был я непорочен.

Пойду девчонку провожать,

Бывало, целый час прощаюсь,

Осмелюсь руку ей пожать,

На поцелуи не решаюсь.

Достаточно того, что мы

Полны энергии, экстаза.

Как звезды, светим среди тьмы

В четыре юношеских глаза.

Признаюсь: я ее любил,

Она меня звала Ромео.

Когда я ногу порубил,

Она, как дурочка, ревела.

Но успокаивал жених

И улыбался ей сквозь слезы,

И в отношениях своих

Не знали мы постыдной прозы.

Ах, молодость! Мечта, полет,

Романтика и Беатриче.

На праздник молодость идет,

Порадуйтесь и посмотрите!

Земля показалась!

Готовьте зерно посевное.

Такого потопа

Не видели мы после Ноя.

В своих берегах

Не вмещается малая речка.

То вывернет корень,

То вытянет жгут,

То свернется в колечко.

Земля показалась!

Механики, как у вас

С тракторным парком?

Не вас ли вороны встречают

Критическим карком?!

Земля показалась!

Механики,

Милые други,

Готовы ли ваши машины

И плуги?

Земля показалась!

Открылось грачиное вече.

Ораторы те же,

И те же знакомые речи.

Земля показалась!

Мать-мачеха греет соцветья,

Цветет, не боится

В тревожное наше столетье.

Земля показалась!

Великая новость сезона.

Готовьте для сева

Отборные, лучшие зерна!

Земля показалась!

Упрела, разбухла,

Как каша,

И небо над ней, над землею,

Большая

Заздравная чаша!

Поэзия неподневольна,

Она — веление души,

И служит людям добровольно,

Не за корысть, не за гроши.

Она, как радуга над полем,

Прокинулась и вся горит,

Простим ей все и все позволим,

Пусть только сердцу говорит.

Она, как та роса ночная,

Покрыла свежестью луга,

Траву высокую качая,

Стоит, раздевшись донага.

Не вижу преувеличенья,

Когда поэт решил сказать:

«Не продается вдохновенье,

Но можно рукопись продать!»

— За что весну вы цените,

Товарищи механики?

— Весна — великий сеятель,

Творец живой органики.

Весной люба бессонница,

Она нас всех преследует.

И нам нисколь не совестно,

Что мы не спим как следует.

Сроки сева сжатые,

Время ограничено,

Плохо, если в тракторе

Что-то недовинчено.

Пашется отважно,

Сеется толково,

Если все отлажено,

От руля до шпоры.

День весной год кормит,

Целый год хозяйственный.

Трактора, как кони,

Вышли в ночь, глазастые!

Из рожков надраенных

Зернышки ложатся.

К мать-земле аграрной

Надо им прижаться!

Весеннее небо выстирано,

Весеннее небо выглажено.

А наша рожь-матушка выстояла,

В том воля великая выражена.

Не вымокла и не вымерзла,

Стоит зеленым-зеленехонька.

Какие морозы вынесла,

Не жалуется, не охает.

Откуда такое терпение?

Такая выносливость адская?

Чьего она изобретения?

А рожь отвечает: — Я вятская!

А вятичи люди суровые,

Они новгородцы бывалые.

Злосчастием, горем целованы,

Знавали невзгоды немалые.

И рожь у них терпеливая,

Не падает, не ломается.

Оттаявшая, счастливая,

Она уже ввысь подымается!

Как ты смеешься озорно!

Обиды нет в душе напрасно.

С тобою всё твое звено,

Под стать твоей улыбке ясной.

— Перелопачивай давай!

В буртах горит верно сырое.

Читали все про каравай?

Заслужим — всем дадут Героя!

Лопаты, руки, смех, восторг,

Дон плещется за их плечами.

— Хороший хлеб у нас растет! —

Девчата радостно кричали.

А звеньевая вся цвела

И молодостью вся лучилась.

Сказав себе: — Идут дела! —

В азартный труд сама включилась.

На почте завели аквариум,

Какой-то ромбовидной формы.

Зашел, а мне кричат: — Отваливай!

Не до тебя, мы рыбок кормим.

Перехожу на умиление,

Не будет толку с укоризны.

— Вы молодцы! Процесс кормленая

Необходим для нашей жизни.

Смотрю — почтарки улыбаются,

Корм рыбкам задают ускоренно.

И бандероли отправляются,

И грубость с невниманьем — в сторону.

Мораль какая? Нет морали,

Не каждому мораль мила.

Хочу, чтоб люди не орали,

А тихо делали дела!

Овсянки запели веснянки,

Синицы запели колядки.

Обрадовались крестьянки:

— Все вовремя, все в порядке!

Сугробы внезапно осели,

Дорога под полозом плачет.

На солнечной карусели

Катается солнечный зайчик.

Весенняя ткань небосвода

Тонка, как косынки из шелка.

Готовясь к зачатьям, природа,

Как мудрая женщина, смолкла.

Насупила колкие брови

Ель, хмурый и гордый отшельник.

Земля в ожидании нови

День ото дня хорошеет!

На Вычегде, на Печоре,

На Пинеге, на Двине

Солнце задорной девчонкой

Кидалось в объятья ко мне.

Грело меня, ласкало,

Гладило по волосам,

Клюквы мне всклень насыпало

По расписным туесам.

Рыжую руку совало

В крышу, на сеновал.

Солнышко интересовалось:

— Ты еще не вставал?

Вот тебе, милый, шанежки,

Вот тебе и морошка.

Я для тебя, душа моя,

Семги достало немножко!

Солнышко! Красное чёлышко,

Мы одного роду-племени,

Дай золотое мне перышко,

Как всесоюзную премию!

Заблудиться в этой шевелюре,

Что прикрыла челкою чело.

Утонуть в есенинской лазури

Этих глаз и больше ничего!

Увести прелестное созданье,

Целовать без удержу в пути,

Отвязать от привязи желанье,

Что томилось долго взаперти.

Подарить ей песни и просторы,

Золота любви насыпать в горсть.

Чтоб она из города Ростова

Каждый месяц ездила в Загорск.

Молодость, как брага, ходит в жилах

И звенит в коленах соловья.

Что богатыри без женщин милых,

Без признанья: — Милый, я твоя!

Вы — женщина, вы — мать семейства,

Вам жизнь дала уже уроки.

Казалось бы — любви не место,

Казалось бы — прошли все сроки.

Но в вас еще смеется юность

И май черемухою машет.

И я, как юноша, волнуюсь

При встрече с женственностью вашей.

Для счастья моего не надо

Кокеток лживая небрежность.

В любви одна влечет отрада:

Сердечность, скромность, верность, нежность.

Голубонька! Не я ль на крыше

Воркую над голубкой сизой?

С надеждою, что ты услышишь

И соизволишь дать мне визу

В страну, где трон травы шелковой,

Где гнезда строит птица ремез.

Где ты горячею щекою

Мой лоб остуженный согреешь!

Счастье!

Какое привычное слово.

Счастье!

Какая большая потребность.

Счастье!

Скажу и задумаюсь снова,

Вы понимаете, что не о хлебе.

Счастье!

И вспомнится сразу свиданье

Вечером теплым во тьме сеновала.

Я разговаривал только стихами,

Рифмы любимая мне подавала.

Счастье!

Стою среди сосен можгинских,

Где-то в Удмуртии благословенной,

Всех извещаю: — Скоро не ждите!

Я прописался теперь во Вселенной.

Счастье!

Сверкают плоты на быстринах,

Бьется двинская вода в корневища.

И оживают в напевах былинных

Север, поморы, костры, огневища.

Счастье!

Звучит нестареющий Моцарт,

Музыкой я несказанно обласкан.

Сердце в приливе высоких эмоций

Каждому хочет добра и согласья.

Счастье!

Застолье, где шум и веселье,

Верная дружба над всеми витает.

Кто-нибудь спросит: — А где же

               Есенин?

— Вот он! — И кто-то уж с ходу читает.

Счастье!

Проснуться и свежестью мысли,

Свежестью чувства с друзьями делиться.

Взмыть по-орлиному в горные выси,

И без оглядки на нивы пролиться.

Все это счастье! Оно безгранично,

Кто его ловит, тот смело дерзает,

Счастье не в банках, не в слитках хранится,

Счастье в движенье, оно ускользает!

В долине смерти тишина и мир.

Война давно попряталась в траншеи.

Марс не справляет свой кровавый пир

И орденов не вешает на шею.

Марс вычеркнут отныне из богов,

Какой он бог, когда в крови и дыме?!

И столько у него теперь врагов,

Что вряд ли он и голову подымет.

Два кладбища остались от него,

От первой мировой и от последней,

Два кладбища и больше ничего,

Но вот беда, у Марса есть наследник.

Сегодня он зовется дядя Сэм,

Размахивает бомбою нейтронной,

Он угрожает — это ясно всем —

Планете всей, единой и огромной.

Что ни война, то новые кресты,

Что ни война, то новые могилы,

И выводы мои — они просты —

Объединим скорее наши силы.

И доброй волей счастье оградим,

Чтоб род людской нигде не прекратился,

Развеем довоенный этот дым,

Чтоб он в военный дым не превратился!

Надо скликаться!

Надо тесней становиться.

Надо смыкаться —

Туча над миром нависла.

Надо возвысить

Голос протеста:

— Распрям, раздорам,

Насильям не место!

Сеянье смерти,

Сеянье страха

Нам, планетянам,

Хуже, чем плаха.

Не посягайте на мир,

Не топчите святыни.

Или не слышны вам

Звоны Хатыни?!

Будущее, где ты? Постучись!

На ночлег пущу на простынь свежую.

Ты, как происшествие, случись,

Я тебе в свирель сыграю нежную.

Дом мой весь из песен и стихов,

Звезды мне прислуживают запросто.

Я не пожалею лучших слов,

Лучших вин тебе добуду к завтраку.

Будущее! Я тебе писал

Из окопов, где шрапнель царапала.

Будущее! Я тебя искал

Много лет настойчиво-старательно.

Приходи ко мне! Я твой босяк,

Твой пастух и твой послушник яростный.

Твой родник, который не иссяк,

Несмотря на все угрозы старости!

Что ни лес, ни трава

Расстилается,

Под ногой у меня

Расстояньице.

Неоглядны

Российские стороны,

Тяжелы невподым

Плуги-бороны.

А землица лицом

Рябоватая,

Ей нужны мужики

И новаторы,

Ей нужно прилежанье,

Лелеянье.

Что земле

Хлебопашцы неверные?!

Ей любовь подавай

Да согласие,

Солнце яркое,

Небо атласное.

Что ни лес, ни трава

Расстилается,

Силой, яростью

Хлеб наливается!

Небо синеет

Ивановским ситцем.

Новость какая —

Рожь колосится.

Колос к колосу,

Как на параде.

Добрые люди,

Полный порядок.

Тут не требуется

Разъяснения,

Значит, люди

Пахали и сеяли.

Каждый стебель —

Чудо редчайшее.

Встал, как воин

В минуту молчания.

Колос — добро.

Достоянье народное,

Зыбка зерна,

Колыбель плодородия.

До горизонта

Сила и сизость,

Всеми рифмами

Чувствую близость

К этой пашне,

К этому пахарю,

К этому полю

С веселыми птахами!

Полпланеты Родина

Наша занимает.

Думаю, что это

Каждый понимает.

На Чукотке сумерки,

А в Москве рассвет.

Какие мы широкие,

Других таких и нет!

Степи не измерить,

Горы не излазить.

Что-то я расхвастался,

Как бы их не сглазить.

Просторы и пашни

Печальны иногда,

Не забыли павших

В военные года.

Родина — руды,

Родина — газ.

Ей бывает трудно,

Но есть рабочий класс!

Родина — пристань,

Песня под дугой.

Пожить бы мне лет триста,

Чтоб быть ее слугой!

Красавица забрызгана известкой,

Но движется с достоинством княжны.

Она кричит: — Девчата, кровь из носа,

Но план сегодня дать должны!

На телогрейке свежие белила

И точки с запятыми кувырком.

И красила она и веселила

Своих подруг калужским говорком.

— Чаво? — Да ничаво! — Куды Кудыкина?

— Сяледку привязли. Бярем? — Бярем! —

Вдруг сочинила, будто Люда Зыкина

Работала когда-то маляром.

— А я хотела тоже быть певицей,

Чтоб, как она, народ увеселять,

Но помешал парнишка смуглолицый.

«Брось пение, — сказал, — пойдем гулять!»

Смеются, смело зубы обнажают,

Дают простор душе своей простой.

И кажется, чуть-чуть воображают,

Что им доверен дом, где жил Толстой.

— Девчонка, калужаночка бедовая,

С разлетом удивительных бровей,

Стена-то у тебя теперь как новая.

— Ты прав, товарищ! Но любовь — новей!

Бок о бок тесно жмутся ведра с краской,

Осталось красить только полчаса.

Кончай работу! Сердце бредит лаской,

Любовь восходит на свои леса!

Руки виноградарей,

Руки сталеваров,

Пальцы ненаглядные,

Крепость тыловая.

Власть необоримая,

Звоном налитая,

Выкриком: — Бери меня,

Я твой пролетарий!

Руки возле блюминга,

Возле огнепада,

Любите не любите,

Но работать надо.

Руки в апатите,

В блестках горных руд.

Хотите не хотите,

Всему хозяин труд!

Руки для таски

Пушек, батарей,

Руки для ласки

Жен и матерей.

Руки для восстания,

Руки для борьбы.

Песня у них старая:

— Мы не рабы!

У станков не вы ли это

В утреннюю рань?

Ах, как смело вылетела

Ленинская длань!

Давно мне говорил Асеев,

Слова куда-то вдаль бросая:

— Кого история отсеет,

Кого история оставит.

Тогда он был белей Эльбруса,

Что говорил, все это правда:

— Поэзия не любит трусов,

Поэзия — деянье храбрых.

Подтянутый и моложавый,

Ценил он все своим тарифом:

— Поэзия — моя держава,

Опричники и слуги — рифмы!

— Поэзия — мое спасенье! —

И я твержу, взгляд вдаль бросая:

— Кого история отсеет,

Кого история оставит!

В природе любая материя,

Замечено мною давно,

Уходит от угнетения,

И мне это тоже дано.

Какая-то смертная муха,

Попав в западню паука,

Усилием тела и духа

Рвет подлые сети силка.

На что уж улита, которой

Бог не дал хороших мозгов,

При мне и, представьте, что скоро

Избавилась от врагов.

А я со своим лабиринтом

Извилистого вещества

Промямлю трусливо «Берите»?

В толстовцы пойду? Черта с два!

Немало Гомер понимал,

Легко разбирался во многом,

Как мудро он мир обнимал

Размером размеренно-строгим!

Когда я у моря стою,

У древней и каменной гривы,

Гекзаметр Гомера пою —

Прибои, приливы, отливы.

Когда окажусь среди звезд,

Один на один со Вселенной,

Гомер предо мной во весь рост

Встает красотою нетленной.

И все выкрутасы стиха,

Увечья его и калечья

Вдруг сыплются, как шелуха,

Пред ясной, естественной речью.

Первая проталина —

Добрый вестник хлеба.

Первое братание

Жаворонка с небом.

Из-под снега выбилась

Челка ржи-зимовщицы.

Весна ключ свой вставила

В скважину замочную.

Травынька-муравынька

Распрямила пёрстышки,

Утром раным-раненько

Дрозд проснулся в гнездышке.

Резко, настоятельно

Крикнули уста его,

Он самостоятельно

Стал свой дом устраивать.

Стая лебединая,

Звонница весенняя,

Над двинскими льдинами

Звонит в звоны Севера.

В небе гуси-лебеди

Фильм весны показывают.

Звонко были-небыли

Ручеек рассказывает.

Молодость прошла. Но я не плачу,

Круг извечен и определен.

Седины своей не прячу

И своих повергнутых знамен.

Соколом взлетал, орлом взвивался,

Зорькою рассветною алел.

Что таить: любовью занимался,

Охал под окном и тихо млел.

Целовал девчат на сеновалах,

Провожал их с утренней росой.

Это все ушло и миновало

И звучит теперь, как дивный сон.

Все глубины жизни я измерил,

В ссадинах бывалое весло.

При любой невзгоде в солнце верил,

И оно дарило мне тепло.

Все стареем поздно или рано,

День прошел. Закат в густой крови.

Внученька, садись за фортепьяно

И Шопена в гости позови!

Очередь за тортами огромная!

Я кому-то место уступлю.

У меня желанья очень скромные —

Хлебушка куплю.

Свежего, немятого, душистого,

Что щекочет ноздри по утрам.

И за что я только так неистово

Черный хлеб люблю, не знаю сам.

— С черным, — уверяла мама, — плохо ли,

Хлеб — второе солнышко в избе. —

А квашня стояла, тихо охала,

Радуясь крестьянской похвальбе.

Я в жнитво суслоны ставил на поле,

На гумно свозил и клал скирды.

Было время — слезы горько капали

В черный, черствый хлеб моей судьбы!

Черный хлеб всю жизнь моя религия,

Для меня и бог его творил.

Мой дружок Бочарников в Нелидове

Мне об этом тоже говорил.

Вот он! Ароматнейшая корочка,

А на ней, как звезды в небе, тмин.

Есть в народе нашем поговорочка:

Все победы одержали с ним!