Том 4

XXX. Две сцены. Сцена первая

Прошло несколько месяцев, и при Алкмаре, небольшом городке на севере страны, проявившем себя героически, счастье испанцев отвернулось от них[105]. Полные стыда и ярости войска Филиппа и Вальдеса направились к Лейдену, и с ноября 1573 года до конца марта 1574 года город находился в осаде. Затем войска были отозваны для борьбы с Людвигом Нассауским[106], и осада была снята до тех пор, пока храбрый Людвиг и брат его Генрих с четырьмя тысячами солдат не были разбиты Альбой в роковой битве на Моокской долине. Теперь победоносные испанцы снова угрожали Лейдену.

По большой, совершенно пустой комнате ратуши этого города в начале мая ходил взад и вперед, бормоча что-то про себя, человек средних лет. Он был невысок и худощав, с карими глазами, русой бородой и седеющими волосами над высоким лбом, изборожденным морщинами от напряженных размышлений. Это был Вильгельм Оранский по прозвищу Молчаливый, один из величайших и благороднейших людей, когда-либо живших на свете, человек, призванный Богом для освобождения Голландии и навеки сокрушивший иго религиозного фанатизма, тяготевшее над тевтонской расой.

В это майское утро он был глубоко озабочен. В прошлом месяце двое его братьев пали от меча испанцев, и теперь эти испанцы, с которыми он боролся в продолжение многих тяжелых лет, шли на Лейден.

— Деньги! — бормотал Вильгельм про себя. — Дайте мне денег, и я спасу город. На деньги можно выстроить корабли, можно выставить больше людей, купить пороху. Деньги, деньги, деньги… а у меня нет ни дуката! Все ушло, до последнего гроша, даже драгоценности матери и посуда с моего стола. Ничего не осталось, и кредита нет.

В эту минуту вошел один из секретарей.

— Вы везде побывали, граф? — спросил принц.

— Везде, ваше высочество.

— И результат?

— Бургомистр ван де Верф обещает сделать все от него зависящее, и на него можно положиться. Но денег мало, они все ушли из страны, и вновь их негде достать.

— Знаю, — со вздохом проговорил Оранский, — не испечешь хлеба из крошек, валяющихся под столом. Расклеены ли призывы, предлагающие всем добрым гражданам жертвовать и давать взаймы все, что они могут в этот час нужды?

— Расклеены, ваше высочество.

— Благодарю вас, граф. Можете идти, больше нечего делать. Сегодня ночью поедем верхом в Дельфт.

— Ваше высочество, — заговорил секретарь, — во двор пришли два человека, желающие видеть вас.

— Это известные люди?

— Да, ваше высочество, всем известные. Один — Фой ван Гоорль, выдержавший осаду Харлема и бежавший потом оттуда. Он сын почтенного бюргера Дирка ван Гоорля, которого уморили в тюрьме. Другой — великан-фриз, прозванный Красным Мартином, слуга ван Гоорля, о подвигах которого ваше высочество уже, вероятно, слышали. Они вдвоем защищались в литейной башне против сорока или пятидесяти испанцев и положили их изрядное количество.

Принц кивнул головой.

— Знаю. Красный Мартин — Голиаф и молодец. Что им нужно?

— Точно не знаю, — сказал секретарь с улыбкой, — но они привезли с собой рыбную тележку. Фриз вез ее, впрягшись в дышло, как лошадь, а хеер ван Гоорль подталкивал сзади. Они говорят, что в тележке боевые запасы для службы отечеству.

— Почему они не отвезли их бургомистру или кому-нибудь из властей?

— Не знаю, ваше высочество. Они объявили, что передадут то, что привезли, только вашему высочеству.

— Уверены вы в этих людях, граф? Вы знаете, — прибавил он, улыбаясь, — мне приходится быть осторожным.

— Вполне уверен. Их многие здесь знают.

— В таком случае пришлите их. Может быть, они могут что-нибудь сообщить.

— Ваше высочество, они желают ввезти и тележку.

— Пусть ввезут, если она пройдет в дверь, — отвечал принц со вздохом, так как его мысли были далеки от почтенных граждан с их тележкой.

Большие двойные двери растворились, и появился Красный Мартин, не такой, каким он был после осады Харлема, но каким был всегда, аккуратно одетый и с бородой еще длиннее и рыжее, чем прежде. В эту минуту он был занят странным делом. Через его грудь проходила широкая лошадиная подпруга, прикрепленная к оглоблям, с ее помощью он вез тележку, покрытую старым парусом. Груз, должно быть, был тяжел, так как, несмотря на всю силу Мартина и помощь Фоя, тоже не слабого, толкавшего тележку сзади, они с трудом перекатили ее колеса через маленький порог при входе в комнату.

Фой затворил двери, затем тележку вывезли на середину комнаты. Здесь Фой остановился и поклонился. Картина была до того странная и необъяснимая, что принц, забыв на минуту свои заботы, рассмеялся:

— Вам смешно, ваше высочество? — спросил Фой немного запальчиво, вспыхнув до корней своих белокурых волос. — Но когда вы выслушаете нашу историю, я уверен, вы перестанете смеяться.

— Менеер Фой ван Гоорль, — сказал принц серьезно и вежливо, — будьте уверены, что я смеялся не над такими храбрыми людьми, как вы и ваш слуга Мартин-фриз, не над людьми, которые могли выдержать натиск испанцев в литейной башне, которые вырвались из Харлема и сумели захватить одного из дьяволов армии дона Фредерика. Мне показался смешным ваш экипаж, а не вы. — Он слегка поклонился сначала одному, потом другому.

— Может быть, его высочество считает, что человек, исполняющий работу осла, и сам должен быть ослом! — проговорил Мартин, и принц снова засмеялся шутке.

— Ваше высочество, я на минуту прошу вашего внимания, и не по пустякам, — заговорил Фой. — Ваше высочество, может быть, слышали о неком Хендрике Бранте, умершем в тюрьме инквизиции?

— Вы говорите о золотых дел мастере и банкире, которого считали богатейшим человеком во всех Нидерландах?

— Да, ваше высочество, о том, чье богатство исчезло.

— Да, помню, исчезло… Говорили, впрочем, что кто-то из наших соотечественников бежал с этим богатством… — Он снова вопросительно взглянул на парус, покрывавший тележку.

— Вам передали это совершенно верно, ваше высочество, — продолжал Фой. — Красный Мартин, я и лоцман, убитый впоследствии, увезли богатство Хендрика Бранта с помощью женщины, жившей на островах, тетушки Марты, прозванной Кобылой, и спрятали его на Харлемском озере, где и нашли его после нашего бегства из Харлема. Если вам будет угодно узнать как, я расскажу вам потом. Это длинная история. Эльза Брант была также с нами…

— Она единственная дочь Хендрика Бранта, стало быть, наследница всего состояния? — перебил принц.

— Да, ваше высочество, и моя невеста…

— Я слышал об этой девице и поздравляю вас… Она в Лейдене?

— Нет ваше высочество. Все ужасы, пережитые ею во время осады Харлема, и многое другое, случившееся с ней лично, подорвали ее физические и нравственные силы, поэтому, когда испанцы грозили в первый раз осадой нашему городу, я отправил ее и матушку в Норвич, где они могут спать спокойно.

— Вы поступили очень предусмотрительно, хеер ван Гоорль, — со вздохом ответил принц, — но сами вы, по-видимому, остались?

— Да, мы с Мартином подумали, что долг обязывает нас дождаться конца войны. Когда Лейден освободится от испанцев, тогда и мы поедем в Англию, но не раньше.

— Когда Лейден освободится от испанцев… — Принц снова вздохнул и прибавил: — Оба вы, молодые люди, заслуживаете моего уважения, однако я опасаюсь, что при подобном положении дел ювфроу, в конце концов, не будет почивать совершенно беззаботно в Норвиче.

— Каждый из нас должен нести свою долю бремени, — грустно ответил Фой. — Я буду сражаться, она не будет спать.

— Я представляю, что иначе и не может рассуждать человек, в свое время и сражавшийся, и не спавший… Будем надеяться, что скоро наступит время, когда вам обоим можно будет отдохнуть вместе… Но заканчивайте свой рассказ.

— Конец близок. Сегодня утром мы прочли ваше обращение на улицах, и из него узнали то, о чем слышали и прежде, что вы сильно нуждаетесь в деньгах для морской войны и защиты Лейдена. Услышав, что вы еще в городе, и считая ваше обращение явным приказом, которого мы ждали, мы привезли вам богатство Хендрика Бранта. Оно в этой тележке.

Принц поднес руку ко лбу и отступил на шаг.

— Вы не шутите, Фой ван Гоорль? — спросил он.

— Нисколько, уверяю вас.

— Но постойте, вы не можете распоряжаться этим богатством, оно принадлежит Эльзе Брант.

— Нет, ваше высочество, я по закону могу распоряжаться им, так как отец мой был назначен Брантом его наследником и душеприказчиком, а я унаследовал его права. Кроме того, хотя известная доля назначена Эльзе, она желает (ее письменное, засвидетельствованное заявление при мне), чтобы все деньги до последнего дуката пошли на нужды отечества по моему усмотрению. Отец ее, Хендрик Брант, всегда был хотел, чтобы его состояние пошло на пользу родине. Вот копия завещания, в котором он выражает волю, чтобы мы употребили его деньги «на защиту нашей страны, на борьбу за свободу веры и на уничтожение испанцев, каким образом и когда — вам укажет Господь». Передавая мне это завещание, он сказал: «Я уверен, что тысячи и десятки тысяч моих соотечественников будут жить, благословляя золото Хендрика Бранта». Находясь в убеждении, что Бог, надоумив его, в свое время укажет и нам Свою волю, мы ради сохранения сокровищ были готовы идти на смерть и пытку. Теперь, как предрек Брант, наступило время, теперь мы понимаем, зачем мы, я и этот человек, остались в живых. Мы представляем вам все сокровище в целости, до последнего флорина, не взяв и суммы, завещанной из этого богатства Мартину.

— Вы шутите! Вы шутите! — повторял принц.

По знаку Фоя Мартин подошел к тележке и снял покрывало. Под ним оказались пять покрытых грязью бочонков с меткой Б на каждом из них. Тут же наготове лежали молоток и долото. Положив оглобли тележки на стол, Мартин влез в тележку и несколькими сильными ударами молотка выбил дно первого попавшегося под руку бочонка. Под дном показалась шерсть, Мартин снял ее, опасаясь в душе, как бы не произошло какой-нибудь ошибки, и затем, не имея терпения дольше ждать, высыпал содержимое бочонка на пол.

В бочонке находились драгоценные камни, в которые Брант, предвидя смутное время, постепенно превращал свое крупное недвижимое имущество. Теперь они сверкающим ручьем, переливаясь красными, зелеными, белыми и голубыми огнями, полились из заржавевших от сырости ящичков, где хранились, кроме драгоценных жемчугов, заключенных в плотно закупоренной медной шкатулке, и со звоном рассыпались по полу.

— Кажется, драгоценных камней всего один бочонок, — сказал спокойно Фой, — в других, более тяжелых, золотые монеты. Вот, ваше высочество, опись, сверившись с которой, вы можете убедиться, что мы ничего не утаили.

Но Вильгельм Оранский не слушал его, он смотрел на драгоценности и говорил про себя:

— Корабельный флот, войско, запасы, средства для подкупа сильных и приобретения помощи, свобода, богатство, счастье для Нидерландов, вырванных из когтей испанцев! Благодарю Тебя, Господи, направившего сердца людей к спасению нашего народа от грозной опасности…

В приливе радости и облегчения великий принц закрыл лицо руками и заплакал.

Итак, в ту минуту, когда Лейден был при последнем издыхании, богатство Хендрика Бранта пошло на уплату жалования солдатам и на постройку флота, который благодаря благоприятному ветру получил в надлежащее время возможность двинуться по затопленным лугам к стенам Лейдена, вынудил испанцев снять осаду и тем самым подписал смертный приговор испанскому владычеству в Голландии. Недаром, стало быть, пролилась кровь предусмотрительного Бранта и Дирка ван Гоорля, недаром перенесла Эльза на Красной мельнице ужаснейший страх, какой только в состоянии перенести женщина, не напрасно Фой и Мартин оборонялись в литейной башне, в тюрьме и во время осады, не напрасно тетка Марта, бич испанцев, нашла себе могилу в водах Харлемского озера!

Вероятно, из этого рассказа можно было бы сделать и другие выводы, применимые к нашей жизни, но предоставим читателю самому поразмыслить о них.