Том 4. Девяностые

Испытание деньгами

А я вот думаю, что испытание деньгами самое тяжелое. Потяжелей диктатуры. Испытание деньгами мы не выдержали.

Никто не хочет платить за их продукцию. Им платить надо, а за их продукцию не надо.

Пока деньги не были деньгами, мы что-то немножко делали, нас чем-то немножко кормили. Все одинаково вставали в восемь, куда-то ехали, в том же порядке, как вставали. Там как-то сидели и в шесть куда-то возвращались. От этого такими яркими были песни у костра и походы на байдарках. И для того, кто не знал, что такое свобода (а откуда он мог знать), счастье было достигнуто.

Костры, байдарки, микроскопы.

Но и там никто не хотел работать, кроме увлеченных.

Хотя, если они такие увлеченные, почему в войне нас столько погибло?

Захотелось зарабатывать.

Деньгами дух поддержать. Гайдар сделал деньги.

«Попробуем», – сказал он, и испытание деньгами началось.

Если деньги настоящие, их всегда не должно быть.

У всех. Если у кого-то есть, они во что-то вложены. Если у кого-то нет, у того и нет, пока не заработает.

То есть в карманах нет ни у кого, кроме бандита.

И он старается побыстрей избавиться, чтоб не поймали.

К этой мысли: заработал – съел, заработал – надел, надо привыкнуть.

Не привыкаем мы. Сломились.

Язык на плече. Голова падает. Горло сухое.

А у тех все равно больше. У тех, которые рядом.

Они имеют кто место на базаре, кто контейнер.

А ты как просил, так и просишь.

Но если раньше кусок колбасы или муку, то теперь деньги. А кто даст? Я же сказал, что денег в кармане ни у кого нет. Для этого долго надо жить. Чтоб за благотворительность налоги не брали.

Сейчас кто заплатит налоги – сам резко обеднеет, а на государстве ничего не отразится.

Как было нищее, так и осталось.

Поэтому каждый думает – пусть хоть я.

Ну, пусть один из нас разбогатеет, то есть я.

И в этом есть смысл, поскольку государство из нас состоит.

Сам налоговый инспектор, видя что его усилия ни на чем не отражаются, хочет хоть какой-то результат, то есть свой дом. На таможенные курсы огромный конкурс, сам народ пальцем показывает – мама, я туда хочу.

И если на сцене нужен какой-то талант, юмор или хотя бы задница, то в эти места – автоинспекция, сан-эпидстанция, налоговая служба, КРУ, ЦРУ и аудиторская проверка – надо попасть. У нас всегда половина воровала, половина проверяла. От этого хищения были сто процентов.

А богатого теперь видят все.

Раньше – секретарь обкома.

Сказать, что богатый, нельзя. Ничего нет. Захотел обедать. Нажал кнопку.

Все привезли на машинах начальники райторгов, трестов. Заливное, отварное, жареное, дикое и ручное.

Пообедал, выпил, закурил.

Увезли все. Только пепел на столе и запах в кабинете.

Проветрили. Вообще ничего.

Ничего не ел, не пил.

Почему рожа толстая и глаза плывут, никто не знает.

А в холодильнике бутылка боржоми и пачка сигарет!

И все!

Захотел искупаться.

Налетели, возвели, построили, налили, включили.

Профилакторий.

Либо вообще почтовый ящик 3714/375.

И опять ничего.

То есть распаренный, сытый, пьяный, а вокруг ничего.

Так же точно…

Захотел… Секретарша. Инструктор. Завотделом.

Кого хочешь привезли и увезли. И никого.

То есть сидишь сытый, пьяный, любимый и никого.

Только чувство глубокого удовлетворения и ощущение, что все счастливы.

Все так же сидят.

И чего людям не хватает, когда все есть.

И очереди объясняются легко.

Черствый хлеб – это наше национальное блюдо.

Мороженое мясо – наши традиции.

Гвозди в ботинках – скромность в быту.

Пятеро в одной комнате – коллективное мышление.

Без воды, еды и тепла – романтика тайги. (Слова и музыка Н. Д. и А. П.)

То есть у всех ничего и у него ничего. Только это разное ничего. Он еще раздавать может. На раздаче он.

А теперь все видно. Какой дом. На чем ездит. Деньги видны! А власть не видна! Она чувствуется!

Поэтому они так против собственности. Зачем ему огород? У него вся область, все жители.

Испытание деньгами мы не выдержали.

Сделать, чтобы продать, ничего не можем. Сами у себя купить не хотим. Не нравится то, что делаем.

Те, что наукой – те да. Арзамас в проволоке, Байконур в проволоке. СССР в проволоке. С чем сравнивать? Только воевать.

Даже при коммунизме хорошо получалось то, что рождалось в конкуренции, то есть оружие. А пока воевать не надо, миллионы инженеров разбрелись. Кто туда, кто сюда. Кто туда-сюда, челночат.

Конечно, унижение.

Однако зачем одной мебельной фабрике тысячи конструкторов-оружейников. Им бы возделывать почву, либо тихо разжечь войну между Анголой и Ботсваной и выехать туда по специальности.

Также и тысячам дежурных под водой… Какое-то время их еще можно кормить и подавать туда воздух. Но они же по отдельным людям не стреляют. Им даже мелкие города не годятся. Им страны, страны нужны. Народонаселение, площадя. Они ведут прицельные стрельбы с Камчатки по Кольскому полуострову, что же им предложить?

А людям высокой квалификации под водой без дела тяжело. Хотя гораздо легче, чем дома. Поэтому возвращаться они не хотят и дежурят у берегов Америки беспрерывно. Все-таки обеспеченная страна.

Как один из них спросил:

– Дядь Миша, а правда, что Америка снабжается лучше, чем Россия?

– Правда, сынок, – сказал я. – А ты давно под водой?

– Давно, – сказал он. – Но это секрет.

И пошел в туалет, который стреляет отходами в лицо.

Жалко их. Так тяжело бесшумно сидеть.

Тут на симфоническом концерте тянет захохотать или высморкаться. А там месяцами бесшумно, чтоб, не дай бог, не узнали где. И Пугачеву заводить нельзя.

Нашим, когда на Северном полюсе сидели, американцы подо льдами Шаляпина заводили или «Калинку». А нам нельзя. Чтоб свои снабжение не прерывали. Американцев чего бояться? Свои чтоб не забыли!

На авианосцах тоже дежурили, дежурили. Раньше хоть на подлодку наедут, самолет обстреляют. Как-то напряженность поддерживали.

Теперь и этого нет.

А в местных конфликтах в Таджикистане или в Осетии… Что ты там с авианосцем будешь делать.

То есть для нашего оружия нужны глобальные потрясения, чтоб людей не считать.

Это наша сильная сторона.

А для мелких конфликтов индивидуальность нужна. А у нас коллектив.

Так что разменяли авианосец на пять квартир и для командующего джип «Круизьер».

То есть опять-таки вместо невидной пользы государству – ясный четкий результат. Конечно, суд, который невнятно объяснит, что авианосцы важнее.

Но, при отсутствии военной доктрины, использовать авианосец просто как подставку для смотрения в бинокль тяжело. Ему все-таки противник нужен, чтобы там ни говорили. И зарплата нужна. И за спиной больше четкости. А то напоминает кулаки в отсутствии тела.

Можно, конечно, носиться по волнам и угрожать кому попало. Но от чьего имени, вот вопрос?

И проблема запчастей сожрет весь молодой задор.

А еще… наши летчики взлет отработали, а посадку нет. Потому что то было на земле, а это на море. И очень важно их соединить, корабль и самолет. Очень важно.

И в местных конфликтах такая дурацкая ситуация: форма одинаковая, язык одинаковый, оружие одинаковое, образование одинаковое.

Как тут воевать?

А как не воевать?!

Президент уже есть.

Ему страна нужна.

Война идет трудно.

Стреляли какое-то время, стреляли. Потом стрельба прекратилась.

Автоматы продали. Расчет сидит в укрытии.

– Огонь! – кричат.

– Заряжай осколочными, – просто так кричат.

Оружие давно продали противнику. Деньги поделили. Снаряды сразу туда подвозят. То есть все враги из одного центра снабжаются.

Силе наша армия не проиграла. Какая там сила?

Деньгам проигрывает.

Советское воспитание бескорыстное.

Убивали помногу и бесплатно. А тут десантник замахивается ножом, а вместо крика: «Пощади! Не убивай!» – «Продай нож!»

Это уже не война.

Если бы Дантес спросил: «Почем пуля?» – Пушкин был бы жив. До сих пор.

Разведчики крались-крались, ползли-ползли.

Приползли без ничего.

Все у них купили по дороге: и фонарик, и карты, и шифры, и форму.

Это не война. Это деньги!

Настоящие, полноценные деньги.

А когда капитан первого ранга вернулся на джипе, у всех екнуло.

Бросились в бухту – нету ни эсминца, ни сопровождения.

Один джип «Хюндаи-баттерфляй».

Мины с полями – за долги по электричеству.

Вот… Испытание деньгами.

Теперь те главные, кто мозгами, локтями, зубами разбогател.

Вопрос – где? Ответ – у нас!

Этот ответ всех смущает. Заработать здесь можно! Потратить не дадут!

Здесь в традициях заработок пропивать. Изобретения и открытия приводили в вытрезвитель все коллективы.

«Время одиночек прошло», – говорили ученые.

Если изобретение у нас прощали, то трезвость – никогда.

Трезвый автор умирал в безвестности.

Если раньше было немного больших денег… Еще раз повторяю, если раньше было немного больших денег (кстати, хорошо сказано!), то теперь много больших денег.

Отдыхать там на Западе так же тошно, как здесь жить. Здесь ты делаешь вид, что не понимаешь, как все живут, там – действительно не понимаешь.

А наша проститутка лучше, это, как говорят в Думе, однозначно.

Секс – это слова.

Лезть в разговорник некогда.

Переводчик в этой ситуации ведет себя как сволочь. Значит, отдыхать приходится здесь и работать здесь.

И от этого, в общем, жить со всеми этими газетами, ресторанами, охраной.

Ну а как здесь жить, знаем мы все.

И специальных врачей для богатых у нас не делают, как и дорог, как и выхлопных газов. Так что тратить деньги на дорогах с таким покрытием, или в публичных домах с таким отоплением, или просто даже случайно воду хлебнуть во время мытья, как и купить в аптеке лекарство годности эпохи Киплинга и Ватерлоо – это скончаться в тех же ужасных мучениях, что при бедности.

Часть богатств уходит на взятки и заказные убийства. Мастерство киллеров растет, пуленепробиваемый тюль дорожает. А под пулями тратить деньги так же малоинтересно, как получать денежные переводы в окопе.

Остается вкладывать в промышленные предприятия, которые выпускают то, что мы знаем.

Раздача кончилась.

Раньше давали чужие деньги, теперь свои. То есть он хочет отдавать деньги, но за какую-то работу. Отсюда непрерывные конфликты с населением.

Платить налоги психологически невыносимо, когда видишь лица налоговых инспекторов. Кажется, что отдаешь именно им. То есть трансляция, как отдают им – есть, куда отдают они – нет.

В общем, в стране, где это все происходит, то есть у нас – и у бедных, и у богатых, возникает уверенность в завтрашнем дне.

Настолько твердая, что не хочется жить.

Только жрать, пить, стрелять и целоваться.

В коттеджах, празднично возведенных вокруг столицы, никто не живет. В бассейнах воды нет.

Опять все ради детей. Уже двадцатое поколение строит детям счастливую жизнь, закладывая себя в фундамент.

Испытание деньгами.

Все, что на сцене или экране зависит от денег, становится все проще и проще. Если раньше на экране выполняли и перевыполняли, то теперь стреляют и целуются. Тогда врали и сейчас. Все-таки мы еще чем-то занимаемся. И шутки от пояса и ниже. Что в боксе и юморе запрещено.

И газеты, конечно, только о том, как себя вести в постели, как будто мы из нее не вылезаем.

Хотя прохожие на улицах есть.

И на демонстрациях битком, значит, не все время в постели.

Тем более без зарплаты те же девять месяцев.

Так что сексуальная ориентация у нас меняется ежеминутно, направленная на то, где денег добыть. Убеждения вертятся, как колеса.

Лишь бы выбрали, лишь бы место занять. Ну а там борцы за народное счастье, пять тысяч голос! Не выдержали мы испытание деньгами.

Теперь спорт. Мозги кончились, пошла утечка мышц, и чем удержишь?!

Теперь музыка. Чем ее удержишь?

Теперь балет. Чем его удержишь?

Безмолвие уезжает.

Остается то, что зависит от языка. И все остальное, что не зависит ни от чего.

Очередей не стало. Жители стоят в демонстрациях.

Единственное, что добавилось – звук. Слышны слова! Проклинают громко. Это и дает надежду.

А сколько потеряно друзей?

А сколько потеряно талантов?

Испытание деньгами мы не выдержали, приступаем к испытанию временем.