Том 4. Художественные произведения 1842-1846

Комментарии

В настоящий том включены художественные произведения Герцена 1841–1846 годов, последних лет жизни писателя в России: роман «Кто виноват?», повести «Сорока-воровка» и «Доктор Крупов», отрывок «Мимоездом».

В разделе «Варианты» приведены разночтения между последними редакциями и ранними публикациями, а также варианты автографа «Сороки-воровки». В связи с тем, что первопечатная, журнальная редакция повести «Доктор Крупов» значительно отличается от окончательного варианта, она приводится полностью в разделе «Другие редакции».

В том не вошел перевод пьесы Ф. Мессинджера «Новый способ платить старые долги», осуществленный Герценом, Т. Н. Грановским и Е. Ф. Коршем в 1844 г. для бенефиса М. С. Щепкина (см. письма Герцена к Н. X. Кетчеру от 18 декабря 1844 г. и 17 февраля 1845 г.). Сохранившаяся писарская копия перевода (Государственная театральная библиотека им. А. В. Луначарского в Ленинграде) не позволяет установить долю участия Герцена в этой коллективной работе.

Кто виноват?^*

Впервые опубликовано: главы I–IV – в 03, 1845, № 12, отд. I, стр. 195–245 (ценз. разр. – около 30 ноября 1845 г.), подпись: И –.; главы V–VII – в 03, 1846, № 4, отд. I, стр. 155–192 (ценз. разр. – 31 марта 1846 г.), подпись: И – р; полностью – в отдельном издании, СПб., 1847 (ценз. разр. – 20 ноября 1846 г.). Рукопись неизвестна.

Печатается по тексту издания: Кто виноват? Роман в двух частях Искандера. Второе издание, пересмотренное автором. Лондон, 1859.

Работа над романом была начата Герценом в 1841 г., во время новгородской ссылки. Самое раннее упоминание писателя об этом произведении встречается в дневниковой записи 2 августа 1842 г., т. е. уже после возвращения Герцена из Новгорода в Москву: «Статья о дилетантизме нравится и очень нравится. Повесть – нет. Повесть не мой удел, это я знаю и должен отказаться от повестей. Мне трудно писать повести…» По позднейшему свидетельству Герцена – в предисловии к лондонскому изданию «Кто виноват?» – повесть тогда «не понравилась московским друзьям», и он «бросил ее». Действительно, почти три года какие-либо упоминания о романе «Кто виноват?» отсутствуют в дневниках и письмах писателя. Только 29 мая 1845 г. Герцен спрашивает у издателя «Отечественных записок» А. А. Краевского: «Получили ли вы <…> мою повесть? напечатаете ли последнюю? <…> Если повесть пойдет, то я напишу к ней еще главу – другую». Очевидно, в «Отечественных записках» оказалась именно новгородская рукопись первых глав повести: «Заглавия ее я не помню, – писал Герцен Краевскому 12 июня 1845 г. – <…>кажется, „Похождения одного учителя”». Весьма вероятно, что Герцен передал роман журналу по настоянию Белинского.

Краевский некоторое время не решался печатать первые главы в своем журнале, не будучи твердо уверен в скором завершении Герценом всей работы над романом; останавливали его также возможные цензурные осложнения в связи с образом крепостника Негрова. «Насчет повести, – писал ему Герцен 23 июня 1845 г., – я думаю вот как: если она не пригодится для двух будущих №, то вручите ее Белинскому, а тот передаст Некрасову в альманах <имеется в виду «Петербургский сборник»>. Мне именно теперь не хочется ее продолжать. Насчет помещика Негрова вы можете успокоить: он решительно сходит со сцены, отдавши Любу замуж за учителя, и тут начинается совсем иная гистория<…>».

Так как Краевский попрежнему не печатал романа, Герцен в августе 1845 г. вновь пытается подействовать на него угрозой отдать написанные главы в «Петербургский сборник»: «Повесть решительно не пишется; я паки советую поместить ее отрывком: в подстрочном примечании можно сказать, что такой-то женится на такой-то. Если же вам очень не хочется ее помещать так, то физиолог Мажанди Петербурга <т. е. Некрасов> подзывает ее в свой альманах». Лишь осенью 1845 г. Герцен вернулся к работе над главами и придал отрывку более законченный, самостоятельный характер, оговорившись, что продолжение будет, в сущности, «совсем новой повестью, в которой только те же лица». В письме к Краевскому от 24 октября 1845 г. Герцен просил изменить название романа на «Кто виноват?» и вставить в текст эпиграф: «А дело оное предать суду божию и, почислив его оконченным, передать при отношении в архив. Протокол уголовной палаты». Однако эпиграф в журнале не был напечатан; в несколько измененной редакции он впервые появился лишь в отдельном издании романа 1847 г.

Некоторые места и выражения подверглись при публикации цензурным сокращениям, что, однако, не могло ослабить того огромного успеха у читателя, который имели главы романа в «Отечественных записках». Воодушевленный этим успехом, Герцен тотчас «засел» за продолжение «Кто виноват?» и написал «целое отделение, имеющее точно так, как первый отрывок, относительную целость и, между тем, внутреннюю связь» (письмо к Краевскому от 23 декабря 1845 г.).

Вскоре Герцен закончил работу над новым отрывком – «Владимир Бельтов», как озаглавил он его (следует отметить, что в окончательной редакции романа это название V–VII глав по недосмотру отнесено Герценом к одной V главе). Белинский пытался получить продолжение романа для задуманного им большого литературного альманаха (так называемого «Левиафана»). «Такие вещи, как „Кто виноват?”, – писал он Герцену 26 января 1846 г., – не часто приходят в голову, а, между тем, одной такой вещи достаточно бы для успеха альманаха» (В. Г. Белинский. Письма, т. III, СПб., 1914, стр. 96). Однако Герцен, считая себя связанным обязательствами перед Краевским, послал этот «эпизод между первой и второй частью» романа снова в «Отечественные записки». Неоднократно Герцен предупреждал Краевского о возможных осложнениях при прохождении новых глав через цензуру. Так, 19 января 1846 г. он писал: «Но вот условие, на которое я тем более обращаю Ваше внимание, что исполнение его я считаю необходимым: если что-нибудь важное, например, происхождение или жизнь до замужества Софи (вы увидите это лицо) не пропустят, ни под каким видом не печатайте, а пришлите мне переправить, ибо весь будущий смысл повести исказится от этого». И через два дня приписывает к тому же письму: «Повторяю мою усердную просьбу: никак не печатать с искажениями, а мне возвратить для перерабатывания. Повесть эта, несмотря на то, что она будет состоять из отдельных глав или эпизодов, имеет такую целость, что вырванный лист испортит все. Кстати, есть места смешные, за которые тоже попрошу вас постоять, например, посещение комиссаром квартиры на Гороховой». На этот раз поправки цензора, по свидетельству самого писателя, были незначительны («что не мешает им быть, – замечает Герцен в письме к Краевскому от 25 февраля 1846 г., – очень глупыми»).

Новые главы романа вызвали восторженный отзыв Белинского в письме к Герцену от 6 апреля 1846 г.: «Я из нее окончательно убедился, что ты – большой человек в нашей литературе, а не дилетант, не партизан, не наездник от нечего делать» (В. Г. Белинский. Письма, т. III, стр. 108).

В январе – феврале 1846 г. Герцен пишет повести «Сорока-воровка» и «Доктор Крупов», а затем приступает к завершению романа «Кто виноват?». Осенью 1846 г. роман был закончен.

К этому времени изменились планы Герцена относительно опубликования второй части «Кто виноват?» в «Отечественных записках». Белинский, которого, по свидетельству Герцена, начало второй части привело в восхищение, снова обращается к нему с просьбой не отдавать конца романа Краевскому, а напечатать «Кто виноват?» полностью в обновленном «Современнике». Некрасов осенью 1846 г. писал Белинскому: «Нам хочется напечатать этот роман вполне отдельной книжкой и дать в приложении к журналу безденежно» (Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, Гослитиздат, т. X, 1952, стр. 53). В самом начале октября 1846 г. Герцен приехал в Петербург. Порвав, наконец, с Краевским, он отдал рукопись второй части романа в «Современник».

В начале 1847 г. обе части «Кто виноват?» – с посвящением жене писателя, Н. А. Герцен, – вышли отдельным изданием как приложение к «Современнику». В 1859 г. Герцен издал роман в Лондоне, восстановив в тексте некоторые цензурные купюры.

В настоящем томе в текст лондонского издания внесены следующие исправления:

Стр. 17, строка 23: и такая услужливая, вместо: такая услужливая (по 03 и изд. 1847).

Стр. 18, строки 10–11: его ко мне к восьми часам, да непременно привел бы (восстановлено по 03 и изд. 1847).

Стр. 28, строка 23: каменьями (восстановлено по 03 и изд. 1847).

Стр. 29, строка 15: развивалась, вместо: развилась (по 03).

Стр. 29, строки 16–17: столько же известно, вместо: столько известно (по 03).

Стр. 31, строка 26: молча (восстановлено по 03 и изд. 1847).

Стр. 34, строка 8: никому неизвестные, вместо: неизвестные (по 03 и изд. 1847).

Стр. 64, строка 33: заботу, вместо: работу (по 03 и изд. 1847).

Стр. 79, строка 24: «семь фунтов грязи», вместо: «семь футов грязи» (по изд. 1847).

Стр. 99, строка 16: был писцом в том же столе; наконец, остальные пятнадцать лет он (восстановлено по 03).

Стр. 101, строки 13–14: определившийся, вместо: определяющийся (по 03).

Стр. 106, строка 15: всем, вместо: везде (по 03 и изд. 1847).

Стр. 116, строка 24: ковыряя в зубах спицами, вместо: ковыряя в зубах спичками (см. контекст).

Стр. 132, строка 33: и я узнала, вместо: я узнала (по изд. 1847).

Стр. 166, строка 38: умиряющую, вместо: умирающую (по изд. 1847).

Стр. 177, строка 15: и занемочь, и расплакаться, вместо: и занемочь, расплакаться (по изд. 1847).

Стр. 178, строка 30: болезненный сон, вместо: болезненно сон (по изд. 1847).

Стр. 193, строка 12: хочу, хочу и сделаю, вместо: хочу и сделаю (по изд. 1847).

Роман «Кто виноват?» явился событием выдающегося общественного значения и произвел, как писал впоследствии Герцен, «большую сенсацию» (письмо к Ш.-Э. Хоецкому от 15 августа 1861 г.). Пафос борьбы с крепостным правом как основным социальным злом русской действительности пронизывает роман Герцена. Все остальные проблемы, затрагиваемые в разной степени писателем, – проблема семьи и брака, горячо волновавшая тогда Герцена (см., например, его статью «По поводу одной драмы», 1842–1843 гг.), положение женщины, вопросы воспитания, тема русской интеллигенции и т. д. – служили лишь частными формами преломления этой основной темы произведения.

Острота протеста Герцена против крепостного строя приобретает в романе подлинно революционное звучание. С большой силой это проявилось в острых и выразительных намеках писателя на полное бесправие народа в условиях крепостнического строя. Несмотря на цензурное вмешательство, картина тяжелой жизни народа, прежде всего крепостного крестьянства, производила сильное впечатление.

Рисуя образ угнетенного народа, Герцен продолжал лучшие демократические традиции русской литературы XVIII – первой половины XIX века. В то же время тема борьбы с крепостным правом приобрела в творчестве Герцена новые идейные качества, соответственно уровню развития освободительного движения в России в 40-х годах XIX века. Герцен произносил своим романом суровый обвинительный приговор всей системе самодержавно-крепостнических порядков.

Зарисовки быта и нравов, пошлого «житья-бытья» чиновничье-помещичьего общества, характеристики «их превосходительств» – Негрова и его супруги, рассказ о жизни семейства дубасовского уездного предводителя, который Белинский причислял к лучшим страницам романа, образы чиновников в NN ярко показывали силу сатирического таланта Герцена.

Обращает на себя внимание настойчивость, с которой Герцен указывает на типическое значение образов и отдельных эпизодов романа, подчеркивая социальные причины, обусловливающие трагические судьбы героев. Жертвой этих уродливых социальных отношений выступает в характеристике Герцена Владимир Бельтов. В Бельтове отразился сложный процесс исканий дворянской интеллигенции после разгрома восстания декабристов. Его сила была раскрыта Герценом в столкновении с чиновничье-помещичьей средой; Бельтов был «протестом, каким-то обличением их жизни, каким-то возражением на весь порядок ее». Но незнание действительности, пассивное противопоставление себя пошлой жизни обитателей NN и всей крепостнической империи приводит Бельтова к внутреннему бессилию, заставляет его «уморить в себе страшное богатство сил и страшную ширь понимания».

По мысли Герцена, в известных условиях Бельтовы могут стать «практическими» людьми, нужными и полезными обществу. «…цель не Бельтов, – писал Герцен к Огареву летом 1847 г., – а необходимость подобного воздействия не на из рук вон сильного человека, но на прекрасного и способного человека». Беда, а не вина Бельтовых, – утверждает писатель, – в том, что они оказались не в силах перейти от бессильного противопоставления себя обществу к активной борьбе с ним.

Большим художественным достижением Герцена явился образ Любоньки Круциферской. По словам М. Горького, «это первая женщина в русской литературе, поступающая как человек сильный и самостоятельный» (М. Горький. История русской литературы, М., 1939, стр. 168). Любонька ближе к народной жизни, чем кто-либо другой из героев романа. Сознание духовного превосходства этой женщины не только над мужем, но и над Бельтовым не оставляет читателя. Однако силы Круциферской не находят применения в условиях того бесправия женщины, на которое обрекает ее весь строй жизни крепостнической России.

Образ Круциферской свидетельствовал о поисках Герценом подлинно положительного героя в направлении, впоследствии наиболее близком революционным разночинцам 50-60-х годов. Это тем более важно отметить, что Герцен в условиях 40-х годов не мог правильно оценить историческую роль и значение разночинной интеллигенции. Его Круциферский полон «страха перед будущим», беспомощен в жизненной борьбе и выглядит мелким и жалким в сравнении с Бельтовым. Писатель сочувствует своему герою-разночинцу, но это сочувствие полно снисхождения. Он не видит – и не мог тогда видеть – в плебее Круциферском новой, активной социальной силы. Художественное воплощение «новых людей» – революционных разночинцев, исполненных глубокого сознания, что будущее принадлежит им, русская литература обрела с романом Чернышевского «Что делать?».

Роман Герцена вызвал оживленные отклики на страницах журналов и в литературных кругах, и это было лучшим доказательством жизненности и политической актуальности поставленных писателем вопросов. Белинский одним из первых отозвался о романе «Кто виноват?» как о замечательном произведении большой художественной силы; в статьях «Русская литература в 1845 году» и «Взгляд на русскую литературу 1847 года» он значительное место уделил всесторонней характеристике Герцена и его произведения. Анализ основных образов и художественных особенностей романа позволил великому критику с поразительным проникновением в сущность и своеобразие таланта Герцена-писателя определить ведущие черты и идейную направленность всего герценовского творчества. До наших дней страницы статей и писем Белинского, посвященные Герцену, остаются лучшими в критической литературе о писателе.

«Главную силу» таланта Герцена Белинский видел в «могуществе мысли». «У Искандера, – пишет критик, – мысль всегда впереди, он вперед знает, что и для чего пишет; он изображает с поразительною верностию сцену действительности для того только, чтобы сказать о ней свое слово, произвести суд» (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. XI, 1917, стр. 111, 135). Герцен был близок критику-демократу тем, что его искусство не замыкалось в узком кругу эстетических проблем, а было проникнуто передовыми идеями и тесно связано с борьбой передового русского общества против самодержавно-крепостнического строя. Белинский ценил в таланте Герцена его «глубокое знание изображаемой им действительности» (там же). Недаром он писал Герцену в одном из писем, что тот может «оказать сильное и благодетельное влияние на современность» (В. Г. Белинский. Письма, т. III, стр. 109).

Демократическая направленность творчества Герцена вызывала озлобленные нападки реакционной критики. Булгарин доносил жандармам о романе «Кто виноват?»: «Тут изображен отставной русский генерал величайшим скотом, невеждою и развратником<…> Дворяне изображены подлецами и скотами<…> а учитель, сын лекаря, и прижитая дочь с крепостной девкой – образцы добродетели…». «<…>я нахожу всю повесть предосудительною», – написал на доносе Булгарина Дубельт (см. М. Лемке. Николаевские жандармы и литература 1826–1855 гг., изд. 2, СПб., 1909, стр. 305).

Реакционный журнал «Сын отечества» пытался «обезвредить» «предосудительные» идеи произведения Герцена. Под видимым расположением к роману критик искажал идейный замысел Герцена. «Заглавие романа спрашивает: „Кто виноват?”, – пишет журнал. – Тронутый до слез читатель отвечает: одна судьба!.. Слава богу, что виноваты не люди, а судьба!» Журнал противопоставлял Герцена Гоголю, уверяя «почтенного автора, что одна патетическая страница его романа стоит дюжины таких карикатурных сочинений, каковы „Мертвые души”». Однако даже «Сын отечества» не мог не считаться с явной принадлежностью романа Герцена к гоголевской школе: «…подражание Гоголю, в иных местах, есть важнейший грех книги<…> из любви к изящному просим автора не подражать никому, всего менее Гоголю» («Сын отечества», 1847, № 4, отд. VI, стр. 28–34).

Реакционная критика отрицала типичность героев романа Герцена, признавая их «карикатурами» и «лишними». Она нападала также на стиль Герцена-художника – стиль просветителя-революционера. В «Очерках современной русской словесности», опубликованных в первой книжке «Москвитянина» за 1848 г., Шевырев, имея в виду беллетристику Герцена, обвинял «современную личность», что она «из самой себя хочет<…> почерпнуть всю жизнь, все содержание, все воззрение на мир, даже самый язык…» «Искандер, – продолжал Шевырев, – развил свой слог до чистого голословного искандеризма, как выражения его собственной личности». В том же номере журнала Шевырев печатает свой «Словарь солецизмов, варваризмов и всяких измов современной русской литературы», открывая его словарем «искандеризмов». Взгляд «Mосквитянина» подхватывает «Северная пчела» (см. Ф. Б<улгарин>. Журнальная всякая всячина – «Северная пчела», 1848, № 36, стр. 143). Нападки на стиль произведений Герцена являлись частным выражением борьбы реакции с передовой русской литературой в целом. В статьях «Москвитянина» и «Северной пчелы» реакционная критика начинала плести легенду о «неполноценности» художественного творчества Герцена, – легенду, в основе которой лежала вражда ко всей его деятельности.

Широкие круги русских читателей, вслед за Белинским, встретили роман Герцена с восторгом. Герцен, писал впоследствии (1860) Н. И. Сазонов, «стал одним из любимейших писателей молодежи» (ЛН,1941, № 41–42, стр. 198). Некрасов называл «Кто виноват?» «поистине превосходной повестью», «лучше он <Герцен> никогда ничего не писывал, – писал Некрасов к Н. X. Кетчеру 2 декабря 1845 г., - <…>читая его повесть, так и кажется, что он только и делал весь свой век, что писал повести: такая ровность и ни одной фальшивой нотки» (Н. А. Некрасов. Полн. собр. соч. и писем, т. X, стр. 49). Грановский отзывался о произведении Герцена как о «повести, исполненной ума, живости и метких замечаний» («Т. Н. Грановский и его переписка», т. II, М., 1897, стр. 422).

В сохранившемся в архиве Добролюбова «Реестре прочтенных книг» в записи от 4 июня 1850 г. указано: «„Отеч. зап.” 1846, т. 45. „Кто виноват?” Вл. Бельтов. Эпизод между 1-й и 2-й частями – Искандера». «Эпизод очень занимательный», – добавляет при этом 14-летний Добролюбов. Впоследствии Добролюбов давал читать «Кто виноват?» студентам Главного педагогического института (см. «Материалы для биографии Н. А. Добролюбова», т. I, М., 1890, стр. 316).

Роман Герцена сохранил свою популярность и для читателей следующих десятилетий и оказал большое воздействие на развитие демократической русской литературы. Важным свидетельством продолжавшегося интереса к роману в среде русских читателей следует считать постоянное возвращение к нему и, в частности, к образу Бельтова в литературно-критических статьях, публиковавшихся в журналах второй половины 50-х и в 60-х годах.

Особенно остро тема Бельтова всплыла на страницах русских журналов в связи с полемикой конца 50-х годов вокруг так называемых «лишних людей». В статье «Что такое обломовщина?» (1859) Добролюбов глубоко раскрыл те общие социальные, идейные и психологические черты, которые объединяли «лишних людей» с русскими либералами-обломовцами 50-х годов; вместе с тем в своей оценке «лишних людей» предшествующих десятилетий, от Онегина и Печорина до Рудина и Бельтова, критик исходил из реальных исторических условий, в которых приходилось им выступать. Поэтому Добролюбов характеризует Бельтова как человека «с стремлениями действительно высокими и благородными», который все же не только не мог «проникнуться необходимостью», но даже не мог представить «страшной, смертельной борьбы с обстоятельствами», давившими его (Н. А. Добролюбов. Полн. собр. соч., Гослитиздат, т. II, 1937, стр. 26). Однако в новых условиях, в обстановке политической борьбы 50-х годов, когда «лишние люди» стали воплощением русского либерализма, оставаться в прежнем положении «лишнего человека», по мысли Добролюбова, означало неизбежно скатиться к обломовщине.

Отмечая, вслед за передовой русской критикой, положительные стороны Бельтова, выделяющие его в ряду других «лишних людей», М. Горький писал в своих каприйских лекциях (1909), что «Бельтов должен был или войти в кружок петрашевцев, или встать в ряды эмигрантов, только что начавших тогда поход на Европу» (М. Горький. История русской литературы, стр. 170). Царская цензура на протяжении десятилетий не прекращала своей борьбы против романа Герцена. В 1866 г. В. О. Ковалевскому удалось издать роман в Петербурге, но предпринятое им в 1871 г. переиздание было конфисковано властями. Даже в 90-х годах цензура продолжала рассматривать «Кто виноват?» как «знамя протеста» (см. «Красный архив», 1923, № 3, стр. 223) и принимала все меры, чтобы не допустить новых изданий романа. Цензурные купюры в романе не были восстановлены и в павленковском издании сочинений Герцена (1905).

…одна из них не написана… – Имеется в виду ранняя, неоконченная редакция повести «Елена» (или «Там»), над которой Герцен работал еще в Вятке, в 1836–1837 гг. (а не только «в первое время<…> переезда из Вятки во Владимир», как пишет далее Герцен). Прообразом Елены, героини повести Герцена, послужила П. П. Медведева (см. «Былое и думы», ч. III, гл. XXI – «Разлука»).

…другая – не повеcть. – Речь идет о «Записках одного молодого человека», опубликованных в 03 в 1840–1841 гг.

…один женский образ, чтоб на нем не было видно слез. – Имеется в виду П. П. Медведева. Ссылка Герцена на «Былое и думы» («Полярная звезда» на 1857 г., кн. III) указывала на посвященные ей страницы мемуаров.

Один из друзей моих… – Н. X. Кетчер.

…брусничный сок Лариных мог повредить Онегину. – См. «Евгений Онегин» А. С. Пушкина, гл. III, строфа IV:

Боюсь: брусничная вода

Мне не наделала б вреда.

Белинский ~ писал ко мне… – Герцен далее неточно цитирует письмо Белинского от 6 февраля 1846 г. (см. В. Г. Белинский. Письма, т. III, стр. 99).

…после представления «Бригадира»… – Слова Потемкина о комедии Фонвизина мемуаристы обычно относят к его «Недорослю».

…оканчивающийся со всех сторон медведем… – На изделиях Ярославской мануфактурной фабрики обычно было изображение медведя, служившее гербом города Ярославля.

…на диване Авраам три раза изгонял ~ а с левой – их головы. – Согласно библейской легенде, Авраам после рождения сына по требованию своей жены Сарры изгнал из царства рабыню-наложницу Агарь и своего сына от нее Измаила.

…чужие лестницы были для нее не круты, чужой хлеб не горек. – Реминисценция стихов из поэмы Данте «Божественная комедия» («Рай», песнь XVII).

…от поцелуя к трагической развязке. – См. «Божественную комедию» Данте, «Ад», песнь V.

…бегства своего Иосифа… – Имеется в виду герой библейской легенды, преследуемый любовью жены его начальника.

…оставленной Дидоны… – Героиня поэмы Вергилия «Энеида», покинутая своим возлюбленным Энеем.

…дамского управления Парок… – Парки – в античной мифологии богини, олицетворявшие судьбу человека от рождения и до смерти; представлялись в виде трех прядущих сестер, причем последняя из них изображалась с ножницами в руках, обрезающими нить жизни человека.

…«Марфы Посадницы» Карамзина. – См. «Собрание образцовых русских сочинений и переводов в прозе», ч. V, СПб., 1816, стр. 6-12. Стр. 75. Злоумна ненависть, судя повсюду строго … – Цитата из второй книги поэмы И. Ф. Богдановича «Душенька».

…вопреки Вобановой системе, не повел дальних апрошей… – Имеется в виду система осады крепостей, разработанная французским военным инженером Вобаном; апроши – узкие рвы на подступах к осажденной крепости.

…горького сознания о кислоте винограда… – Ср. заключительные строки басни И. А. Крылова «Лисица и виноград».

Эрменонвиль – имение близ Парижа, где провел последние месяцы своей жизни Руссо.

Ферней – замок в Швейцарии, где в 1758–1778 гг. жил Вольтер.

…изображение праздника при федерализации… – Имеется в виду празднование в Париже 14 июля 1790 г., при участии представителей провинций, годовщины взятия Бастилии.

…Фемида должна быть слепа… – В древнегреческой мифологии богиня правосудия Фемида, как символ беспристрастного суда, изображалась с завязанными глазами.

…он вспоминает первое свидание после разлуки… – Намек автобиографического характера: Герцен имеет в виду один из памятных дней своей жизни – 3 марта 1838 г., когда он, тайно приехав в Москву из Владимира, где находился в ссылке, встретился со своей невестой, Н. А. Захарьиной (см. «Былое и думы», ч. III, гл. XXIII – «Третье марта и девятое мая 1838 года»).

…Тераменовым рассказом … – Имеется в виду рассказ Терамена в трагедии Расина «Федра» о гибели его воспитанника Ипполита (д. V, сцена VI).

Каретные ваши… – Имеются в виду большие дорожные сундуки и баулы, которые устанавливались на крыше кареты (от франц. la vache).

…и стали бы его называть «мамочкой»… – Герцен подразумевает встречу Чичикова после возвращения его из поездки по имениям помещиков (Н. В. Гоголь. Мертвые души, т. I, гл. VII).

…взаимных ланкастерских гонений…– Имеется в виду так называемая ланкастерская система обучения, при которой ученики взаимно помогают друг другу.

…лионские работники, которые умирают голодной смертью с готовностью трудиться…– Тяжелое положение лионских рабочих привело в 1831 и 1834 гг. к вооруженным восстаниям; борьба лионского пролетариата привлекала к себе внимание передовых общественных кругов как во Франции, так и за ее пределами.

…в вечной любви здесь и там… – Подразумевается стих: «Und das Dort ist niemals hier!» («И то, что Там, – никогда не бывает здесь!») из стихотворения Шиллера «Der Pilgrim».

Таков ли был я, расцветая? – Цитата из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина («Путешествие Онегина»).

…кто не умеет сам себя довлеть. – Эти слова Бельтова вызвали отрицательный отзыв Белинского в письме к В. П. Боткину от 4 марта 1847 г. («…герой его повести говорит любимой им женщине, что человек должен довлеть самому себе!!» – В. Г. Белинский. Письма, т. III, стр. 195).

…времена греческого освобождения…– Имеется в виду национально-освободительное движение греческого народа в 20-х годах XIX века.

…погибнуть от львов, как в Данииловой пещере… – Согласно библейской легенде, знаменитый вавилонский мудрец Даниил (VII–VI века до н. э.) за неисполнение царского указа был сброшен в ров, где содержались львы, и лишь чудом избежал смерти.

Есть боги, – а земля злодеям предана. – Цитата из трагедии «Эдип в Афинах» В. А. Озерова (д. III, явл. 4.)

…карфагеняне прокатили Регула…– По преданию, жители города Карфагена, взяв в плен римского полководца Регула (III в. до н. э.), посадили его в ящик, утыканный внутри гвоздями.

…не хуже венецианского мавра…– Имеется в виду Отелло, герой одноименной трагедии Шекспира.

…вовсе не похож на Медузу…– В греческой мифологии Медуза – чудовище с звериными ушами, тупым носом, оскаленными зубами, с змеями вместо волос на голове; согласно античным преданиям, люди каменели при взгляде на нее.

Влияние Цицерона было бы заметно каждому … – Имеются в виду слова Цицерона в одной из его речей против Катилины: «Доколе же, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпеньем?»

…«обошелся посредством» руки…– Намек на манеру изъясняться, свойственную жительницам города NN в «Мертвых душах» Н. В. Гоголя («Я обошлась посредством платка» – см. т. I, гл. VIII).

Ради рома и арака…– Цитата из стихотворения Д. В. Давыдова «Бурцову»; у Давыдова: «Ради бога…» (см. «Стихотворения Дениса Давыдова», М., 1832, стр. 79); Герцен цитирует по изданию «Сочинений в стихах и прозе Дениса Давыдова» 1840 г., где по цензурным соображениям «бога» было заменено на «рома» (см. часть I, стр. 10).

Сорока-воровка^*

Впервые опубликовано в С,1848, № 2, отд. I, стр. 125–147 (ценз. разр. – 31 января 1848 г.); подпись: Искандер.

Печатается по С с восстановлением по черновому автографу, хранящемуся в ПД, цензурных изъятий и исправлением ряда цензурных искажений.

Повесть была написана Герценом в январе 1846 г. для альманаха Белинского «Левиафан». 6 февраля 1846 г. Белинский писал Герцену: «Рад я несказанно, что нет причины опасаться не получить от тебя ничего для альманаха, так как „Сорока-воровка” кончена и придет ко мне вовремя» (В. Г. Белинский. Письма, т. III, стр. 97). Получив повесть, Белинский 19 февраля 1846 г. сообщал Герцену о своих впечатлениях: «Твоя „Сорока-воровка” отзывается анекдотом, но рассказана мастерски и производит глубокое впечатление. Разговор – прелесть, умно чертовски. Одного боюсь: всю запретят. Буду хлопотать, хотя в душе и мало надежды» (там же, стр. 102).

Издание альманаха не осуществилось, и повесть Герцена была напечатана лишь два года спустя в искаженном цензурой виде. Белинский писал П. В. Анненкову 15 февраля 1848 г., что, несмотря на цензурные изменения в повести, «мысль ярко выказывается» и что «„Сорока-воровка” имела большой успех» (там же, стр. 338). О повести Герцена Белинский упоминает также в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» (см. В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. XI, стр. 118).

При отсутствии рукописи повести текст «Современника» долгое время не вызывал к себе критического отношения. По этому тексту «Сорока-воровка» была перепечатана в сборнике «На несколько часов» (вып. II, СПб., 1867), в сборнике «Раздумье» (М., 1870), в собраниях сочинений писателя. Однако в 1889 г. в «Русской старине» (№ 4) была напечатана по рукописи, обнаруженной среди бумаг брата Герцена, Егора Ивановича, первоначальная редакция «Сороки-воровки». В тексте этого автографа Герцена, подвергшемся различным стилистическим уточнениям и исправлениям, оказались важные детали, опущенные или видоизмененные при публикации повести в «Современнике» по совершенно очевидным цензурным соображениям. Из повести были удалены яркие подробности крепостного быта; вместо князя в роли соблазнителя в тексте «Современника» появился один из его «любимцев», что привело к многочисленным и значительным искажениям текста и ослабило обличительную силу повести. Эти изменения в тексте повести, вероятно, производились без участия Герцена, еще в январе 1847 г. уехавшего за границу. В результате отдельные места «Сороки-воровки» в «Современнике» стали просто непонятными для читателя. Например, в рассказе актрисы говорится, что после смерти помещика – первого владельца труппы «вскрыли бумаги, но в них ничего не нашлось. Новость эта оглушила нас…» О том, что же рассчитывали найти актеры крепостной труппы в бумагах помещика, можно было только догадываться. Между тем в автографе повести прямо указано: «вскрыли бумаги, но отпускные, написанные нам, затерялись и т. д. Непонятным в тексте «Современника» было упоминание о «князевых словах» («их бы вырезать на моей могиле», – говорит актриса) – как потому, что, если судить по журнальному тексту, их произносит не князь, а тот же его «любимец», так и потому, что сами слова были грубо искажены.

Учитывая все изложенное, редакция сочла необходимым в текст «Современника», взятый за основу, внести следующие исправления по автографу (А):

Стр. 218, строки 12–13: приобщил к ней всю девичью, отдал в солдаты лакея (восстановлено по А).

Стр. 222, строка 28: жандармов, вместо: стражей

Стр. 225, строка 32: так ругался, как сам князь, вместо: очень ругался.

Стр. 226, строки 9-11: князь этого у нас недолюбливает, т. е. не сам-то… а т. е. насчет других-то недолюбливает; он его и велел, вместо: этого у нас недолюбливают, его

Стр. 226, строки 13–14: а потом связамши приводят (восстановлено по А).

Стр. 226, строка 27: царей, вместо: султанов

Стр. 229, строки 11–14: отпускные, написанные нам, затерялись, а может, их и вовсе не было, может, он по небрежности и не успел написать их, а говорил нам так, вроде любезности, что они готовы, вместо: в них ничего не нашлось.

Стр. 229, строки 15–16: нас продали с публичного торга, и князь купил всю труппу. Он, вместо: наша труппа перешла в другие руки. Князь

Стр. 229, строка 30: князь, вместо: один из любимцев князя

Стр. 229, строки 34–37: подослал ко мне управителя, сулил отпускную на том условии, чтоб я на десять лет сделала контракт с его театром, не говоря о других обещаниях и условиях, вместо: подослал ко мне своего поверенного с разными обещаниями и условиями.

Стр. 229, строка 37: управителя, вместо: поверенного

Стр. 230, строка 15: князь, вместо: он.

Стр. 230, строка 16: вашему сиятельству? вместо: вам?

Стр. 230, строка 22: князь вместо: посетитель

Стр. 230, строки 30–31: Князь, – сказала я, – вы меня можете отослать в деревню, на поселение, вместо: Вы, – сказала я, – можете сделать мне много зла

Стр. 230, строка 31: права, вместо: блага

Стр. 230, строка 35: князь, вместо: он

Стр. 231, строки 1–2: Князь, – сказала я сухо, – что вам угодно в моей комнате в такое время? вместо: Что вам угодно в моей комнате в такое время? – сказала я сухо.

Стр. 231, строка 3: князь, вместо: он

Стр. 231, строка 8: князь (восстановлено по А).

Стр. 231, строка 13: Князь, вместо: Старик

Стр. 231, строки 17–19: Кому смеешь говорить! Я, дескать, актриса, нет, ты моя крепостная девка, а не актриса… вместо: Кому ты смеешь говорить этим языком? Ты воображаешь, что ты актриса!..

Стр. 231, строки 34–37: хуже всего этого были последние слова князя; они врезались в голову, в сердце; я не знаю, как вам сказать, антонов огонь сделался около них. Я не могла отделаться от них, забыть… С тех пор я постоянно в лихорадке, вместо: Я постоянно в лихорадке

Стр. 232, строки 26–27: вы запираете нас? вместо: запирают нас?

Стр. 232, строки 36–38 – стр. 233, строка 1: Я готов был броситься к ногам этой женщины. Как высока, как сильна, как чудно изящна казалась она мне в эту минуту признания!

Мы помолчали (восстановлено по А).

Стр. 233, строки 12–16: Одно нехорошо, и тем хуже, что это прежде мне не приходило в голову: малютка будет его, он ему скажет: «прежде всего, ты мой». А впрочем, я так слаба, так больна, что бог милостив – приберет и его (восстановлено по А).

Повесть «Сорока-воровка» говорит о неиссякаемых творческих силах и талантливости русского народа, о его стремлении к материальному и духовному раскрепощению, о присущем простому русскому человеку сознании личного достоинства и независимости. Судьба крепостной интеллигенции для Герцена неразрывно связана с судьбой всего крепостного крестьянства. Подобно «Путешествию из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева и «Дмитрию Калинину» В. Г. Белинского, «Сорока-воровка» была прежде всего посвящена обличению крепостного права в целом. Именно так оценивал ее М. Горький, когда в курсе лекций по истории русской литературы говорил: «Герцен первый в 40-х годах в своем рассказе „Сорока-воровка” смело высказался против крепостного права» (М. Горький. История русской литературы, стр. 206). В «потрясающей истории крепостной актрисы, затравленной и замученной барином» (там же, стр. 183), М. Горький справедливо увидел общую трагедию русского народа в условиях самодержавно-крепостнического строя.

В основу «Сороки-воровки» был положен эпизод, рассказанный Герцену великим русским артистом М. С. Щепкиным. Эпизод этот действительно имел место в труппе владельца крепостного театра в Орле графа С. М. Каменского – развратного самодура-крепостника под маской «просвещенного» мецената. А. Н. Плещеев писал 14 марта 1849 г. Ф. М. Достоевскому, что у Щепкина «слезы блистали на глазах, когда он говорил о свиданьи своем с этой актрисой, которой он мне и имя назвал, так же как и имена прочих лиц этой повести» («Дело петрашевцев», т. III, М.-Л., 1951, стр. 288). Крепостнические нравы, существовавшие в театре Каменского, впоследствии были описаны также в повести Н. С. Лескова «Тупейный художник» (1883).

Князь жестоко расправляется с актрисой, потрясающей зрителей своей игрой, только за то, что она, крепостная раба, осмелилась протестовать против надругательства над ее достоинством женщины, над элементарными человеческими правами. Так раскрывается в повести подлинное значение упоминания в эпиграфе о «хозяине, ласковом душою».

Либеральная критика 40-х годов пыталась замолчать обличительный пафос повести Герцена. В «Заметках о русской литературе прошлого года», опубликованных в январской книжке «Современника» за 1849 г., П. В. Анненков истолковал «Сороку-воровку» как произведение, в котором «все резкое и угловатое» «осторожно обойдено». «…С каким уважением к эстетическому чувству читателя, – писал он, – рассказано происшествие, которое под другим пером легко могло оскорбить его». Либерал и критик-эстет Анненков стремился ослабить те выводы, которые, несмотря на цензурные искажения, напрашивались читателю повести.

В 1863 г., в статье, посвященной памяти Щепкина, Герцен писал о нем и о Мочалове как о «тех намеках на сокровенные силы и возможности русской натуры, которые делают незыблемой нашу веру в будущность России». Таким же «намеком», укреплявшим связи демократа Герцена с народными массами России, был образ крепостной актрисы. В ее протесте Герцен еще не усматривает исторически действенной, активной силы, горькая исповедь актрисы вызывает у рассказчика лишь тягостные раздумья. Однако образ героини повести не оставляет впечатления слабости; это гордый и мужественный характер, мятежная, бунтующая душа. Не случайно она с таким вдохновением играет именно Анету – образ на сцене дополняет характеристику самой актрисы, глубже и полнее раскрывает ее.

Одним из важных звеньев в идейном содержании повести служит ее начало. Разговор о театре и о возможности появления в России великой актрисы по существу является выражением взглядов Герцена на условия развития русской культуры и русского искусства, борьбы писателя-революционера со взглядами славянофилов и буржуазных либералов-западников. Славянофилы, отрицая политическую и экономическую отсталость крепостной России и идеализируя полуфеодальную крестьянскую общину, тот «сельский быт, один народный у нас», о котором говорит в повести Герцена «славянин», враждебно относились к прогрессивному развитию русского искусства, как и всей русской культуры. Славянофильские понятия об идеалах русской народности связывались с московской стариной; недаром «славянин» так решительно настаивает, что встретить великую русскую актрису можно разве только в Москве. Свои идиллические и, по сути дела, глубоко реакционные представления о русской народной жизни «славянин» противопоставляет «Западу», где, по его мнению, «все основано на вражде». Выдавая себя за истинных поборников народных нравов и народного духа, славянофилы свои искаженные понятия о подлинно национальных чертах русского народа прикрывали ложным подражанием простонародью; даже свой внешний облик они стремились стилизовать под русскую старину: так, «славянин» в повести Герцена по-патриархальному острижен «под кружок».

Космополит-«европеец» также считает, что на русской сцене не может быть актрисы, «которая была бы не хуже Марс, Рашель», но причину этого он видит в национальной ограниченности русской культуры.

Герцен, мысли которого в разговоре выражает «молодой человек, остриженный под гребенку», спорит и с тем и с другим, по существу одинаково отрицающими духовные богатства, стремление к независимости и сознание достоинства человеческой личности, присущие русскому народу. Для писателя неприемлемы и славянофильская проповедь патриархальной покорности и барское пренебрежение либерала-западника к русскому национальному искусству.

Тяжелые условия жизни русского народа под ярмом крепостников не дают ему возможности в полной мере выявить свою одаренность – таков вывод, к которому подводит читателя рассказ «известного художника».

«Сорока-воровка» – повесть большого социального значения, свидетельство пристального изучения писателем-революционером русской действительности, выдающееся произведение критического реализма в русской классической литературе.

Твой дом, украшенный богато… – Цитата из анонимной эклоги «Графу С. М. Каменскому», напечатанной в мартовской книжке «Украинского вестника» за 1816 г. (ч. 1, стр. 343–348). Стр. 214. Здесь натиск пламенный… – Цитата из стихотворения А. С. Пушкина «К вельможе».

Император Август, который разделял ваши славянские теории ~ совершенно чистыми. – Римский император Август в период своей диктатуры ввел ряд законов, направленных на укрепление семьи; его дочь Юлия получила строгое воспитание под наблюдением отца, но впоследствии была известна своим безнравственным поведением.

«Opium et champagne» («Опиум и шампанское») – французский одноактный водевиль; в сезон 1842/43 г. был поставлен в Москве, тогда же переведен Д. В. Григоровичем (при участии В. Р. Зотова) на русский язык и показан на сценах Малого и Александринского театров.

…рыдал от «Сороки-воровки»… – Имеется в виду историческая мелодрама Кенье и д’Обиньи (1815); на петербургской сцене впервые была показана в октябре 1816 г. (см. «Сорока-воровка, или Палезосская служанка». Историческая драма в трех действиях. Сочинение гг. Кенье и д’Обиньи. Перевод с французского г. Вальберха. СПб., 1816). В работе над повестью Герцен, несомненно, обращался к тексту этого издания; приводимые им слова Анеты и некоторые мизансцены заимствованы из пьесы.

Последний бедный лепт, бывало…– Цитата из главы четвертой «Евгения Онегина» А. С. Пушкина (строфа XLV).

…хоть по россиниевской опере. – Опера Дж. Россини «Сорока-воровка» (1817) в Петербурге была в первый раз представлена в январе 1821 г.

«Коварство и любовь» – драма Ф. Шиллера; была впервые переведена в России в 1806 г., поставлена на сцене петербургского театра в 1827 г.

Доктор Крупов^*

Впервые опубликовано в С (под названием «Из сочинения доктора Крупова»), 1847, № 9, отд. I, стр. 5-30 (ценз. разр. 31 августа 1847 г.); подпись: Искандер;затем в сборнике «Прерванные рассказы Искандера», Лондон, 1854, стр. 149–197. Рукопись неизвестна.

Печатается по тексту второго, исправленного издания сборника «Прерванные рассказы Искандера», Лондон, 1857, стр. 155–203.

Повесть «Доктор Крупов», как и «Сорока-воровка», предназначалась для альманаха Белинского «Левиафан». Замысел повести встретил горячее одобрение критика. «Мысль „Записок медика”, – писал он Герцену 19 февраля 1846 г., - прекрасна, и я уверен, что ты мастерски воспользуешься ею» (В. Г. Белинский. Письма, т. III, стр. 102). Повесть к тому времени была уже закончена, и вскоре Белинский получил ее рукопись. «„Записки доктора Крупова” – превосходная вещь», – отозвался он в письме к Герцену от 20 марта 1846 г. (там же, стр. 104).

В «Современнике» повесть была напечатана с цензурными сокращениями (см. раздел «Другие редакции», стр. 277–299 настоящего тома), причем через цензуру она, вероятно, проходила дважды. Так, 8 октября 1846 г. Герцен писал жене, что «Записки д-ра Крупова» пропущены «с небольшими выпусками». Впоследствии, перед публикацией в журнале, повесть была подвергнута дополнительной цензуре, и Грановский, например, находил в «Современнике» уже «большие выпуски» (см. ЛН,т. 62, стр. 92). О «значительных пропусках, сделанных цензурой», говорит в примечании к повести в сборнике «Прерванные рассказы» и сам Герцен. Трудно сказать, располагал ли Герцен в Лондоне полным сводом цензурных изъятий, но несомненно, что напечатанный им в «Прерванных рассказах» текст в основном восходил к первоначальной редакции повести (об этом, в частности, говорит упоминание во вступлении Крупова о «сборнике», куда он посылает отрывок из своих записок).

В 1858 г. в парижском журнале «Revue Française» был напечатан французский перевод «Доктора Крупова», принадлежавший Аксенфельду и высоко оцененный Герценом. Этот перевод, сделанный с текста «Прерванных рассказов», Герцен перепечатал впоследствии в «Kolokol» (№№ 4 и 5 от 15 февраля и 1 марта 1868 г.), подвергнув его некоторой переработке, имевшей главным образом стилистический характер. В «пражской коллекции» (ЦГАОР) и «софийской коллекции» сохранилось одиннадцать страниц публикации повести в «Revue Française» с правкой Герцена, которые служили наборным оригиналом для «Kolokol». Желая сделать перевод более доступным для западноевропейского читателя 60-х годов, Герцен произвел в повести ряд купюр, изъяв кое-какие подробности русского крестьянского и помещичьего быта, идиоматические выражения, а также отдельные замечания о европейских делах, которые он счел неуместными в этом издании. К словам: «résidence» («резиденция») и «capitale» («столица») в «Kolokol» Герценом сделано следующее подстрочное примечание, отсутствующее в русском тексте: «Distinction que les slavophiles faisaient toujours – pour rehausser Moscou» <«Различие, которое славянофилы всегда делали, чтоб возвысить Москву»>[73].

В текст повести, напечатанный в сборнике «Прерванные рассказы Искандера» (1857), в настоящем томе внесены следующие исправления:

Стр. 239, строка 7: изложение, вместо: положение (по С и изд. 1854).

Стр. 248, строка 14: нельзя, брат, вместо: нельзя брать (по С).

Стр. 249, строка 19: никто не звал, вместо: никто не знал (по изд. 1854).

Повесть «Доктор Крупов» – яркое сатирическое произведение Герцена. Старый врач-материалист Крупов из многолетнего опыта своей лечебной практики, из общих наблюдений над жизнью людей делает заключение, что человечество больно безумием и его история – это «аутобиография сумасшедшего». По мысли Герцена, истоки «повального безумия» лежат в социальном строе, в общественном неравенстве людей. «Поврежденным» выглядит весь строй жизни, при котором люди, работающие «денно и нощно», «не выработывали ничего, а те, которые ничего не делали, беспрерывно выработывали, и очень много». В этом мире социальной несправедливости и лицемерия, убеждается Крупов, так называемые «сумасшедшие» – «в сущности и не глупее и не поврежденнее всех остальных, но только самобытнее, сосредоточеннее, независимее, оригинальнее, даже, можно сказать, гениальнее тех». Все, например, считают полоумным пономарева сына Левку, но Крупов показывает, сколько обаяния и непосредственности чувства в этом больном деревенском мальчике, каким преданным и самоотверженным выступает он в дружбе, как трогательно любит он природу.

Признаки «безумия» Крупов последовательно показывает в жизни различных социальных слоев – чиновников, помещиков и др. На «повреждении» основаны отношения людей между собой, их семейный быт, свойственное им чинопочитание, принимавшее, как у помещика-скряги, патологические формы, и т. д. В сущности, утверждает Крупов, жизнь в городе ничем не отличалась от порядков в доме умалишенных.

М. Горький писал, что Герцен в «Докторе Крупове» «едко обрисовал крепостное право» (М. Горький. История русской литературы, стр. 183). Важно заметить при этом, что среди «повально поврежденных» у Герцена почти отсутствуют крепостные, хотя «болезнь» оказывает свое разлагающее влияние на людей из простого народа, вроде кухарки Матрены, и даже на детей. Народ выступает в повести жертвой этого всеобщего безумия, и именно в его среде зреет протест против несправедливого устройства жизни. Однако Герцен в 40-х годах еще не рассматривал революционное движение крестьянских масс как «средство лечения» крепостнических порядков. Его Крупов называет другие меры: «Во-первых, истина, во-вторых, точка зрения, в-третьих, я далеко не все сказал, а намекнул, означил, слегка указал только». Разумеется, цензурные условия принуждали Герцена быть предельно кратким и осторожным, но несомненно горячее убеждение писателя, что человечество неизбежно пойдет по пути прогресса, что передовое общественное движение (т. е. «истина», «точка зрения») «исцелит» эту жизнь, основанную на насилии и несправедливости. «Местами воздух становится чище, – говорит в заключение Крупов, – болезни душевные укрощаются».

Примеры, которые подтверждали бы его теорию, Крупов ищет и в истории человеческого общества, начиная с древнего мира. Он склонен отрицать закономерный и прогрессивный характер развития общества, призывает не выставлять «после придуманную разумность и необходимость всех народов и событий». Герцен уже в 40-х годах не стоял и не мог стоять на такой точке зрения, лишавшей его революционные устремления исторической перспективы. Но памфлетом Крупова в его нарочито заостренной, гротескной форме он решительно разоблачал реакционную фальсификацию исторического процесса, служившую обоснованием «разумности» общества, основанного на эксплуатации. Сатира Герцена направлена и против капиталистического строя на Западе: буржуазная Европа также обнаруживает «очень удовлетворительные симптомы» безумия – «и в ирландском вопросе, и в вопросе о пауперизме, и во многих других». (Эти строки отсутствовали в тексте «Современника»; по всей вероятности, они были дописаны Герценом при издании «Прерванных рассказов» на основе собственных впечатлений от жизни Западной Европы).

В пессимизме и скептических парадоксах Крупова безусловно отразились некоторые стороны мировоззрения самого Герцена. Однако Герцен шел дальше своего героя и никогда не терял веры в светлое будущее народа, в его освобождение от угнетения и произвола. Внутренняя полемика со своим героем-скептиком в вопросах исторического развития, начатая Герценом образом Крупова в романе «Кто виноват?» и в повести «Доктор Крупов», в разных вариациях проходит через ряд других беллетристических произведений писателя («Поврежденный», 1851, «Скуки ради», 1868–1869, «Aphorismata», «Доктор, умирающий и мертвые», 1869).

Повесть «Доктор Крупов» была исключительно тепло встречена как читателями, так и передовой русской критикой. В статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» Белинский писал о «превосходном рассказе» Искандера: «В нем автор ни одною чертою, ни одним словом не вышел из сферы своего таланта, и оттого здесь его талант в большей определенности, нежели в других его сочинениях. Мысль его та же, но она приняла здесь исключительно тон иронии, для одних очень веселой и забавной, для других грустной и мучительной, и только в изображении косого Левки – фигуры, которая бы сделала честь любому художнику, – автор говорит серьезно. По мысли и по выполнению, это решительно лучшее произведение прошлого года…» (В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. XI, стр. 119).

«Крупов восхитителен», – писал Белинскому Тургенев 14/26 ноября 1847 г. (см. В. Г. Белинский. Письма, т. III, стр. 385), а Грановский назвал повесть Герцена «гениальной вещью»: «Давно я не испытывал такого наслаждения, какое он мне дал. Так шутил Вольтер во время оно, но в Крупове более теплоты и поэзии» (ЛН,т. 62, стр. 92).

«…от этой пьесы, – писал Грановский Герцену в другом письме (от 25 августа 1849 г.) – мне повеяло всем тобою. В Левке и в Крупове были знакомые, дорогие мне черты, хотя они и не похожи один на другого» (там же, стр. 96).

Образ Крупова неоднократно использовался Герценом в его публицистике. Широкая популярность повести позволяла ему одним упоминанием своего героя высмеивать политических противников «Колокола». Недаром реакционные круги спустя много лет относили повесть Герцена к числу его наиболее революционных выступлений в 40-х годах.

…от резиденции…– т. е. от Москвы, сохранившей после того, как столицей стал Петербург (1712), значение важного административного и церковного центра.

…знал Вольфиеву философию… – Вероятно, имеется в виду учение немецкого философа-идеалиста Хр. Вольфа о бессмертии человеческой души; в начале XIX века в России преподавалось в семинариях.

…на известном основании Ганеманова учения…– По теории основателя гомеопатии Ганемана, лечить больных следует малыми дозами тех веществ, которые в больших дозах вызывают в организме здорового человека симптомы, подобные симптомам данной болезни.

…отец приносит дочь на жертву, чтобы был попутный ветер … – Имеется в виду древнегреческий миф, по которому царь Агамемнон принес в жертву богам свою дочь Ифигению перед походом на Трою.

…персидский царь гоняет море сквозь строй…– По рассказу Геродота, персидский царь Ксеркс (V в. до н. э.) велел высечь море за то, что бурей был снесен мост, по которому персидские войска должны были переправляться в Грецию.

…цикутой хотели лечить от разума и сознания. – Цикута – сильно действующий яд, который в древней Греции давали выпить приговоренным к смертной казни; так был казнен Сократ.

…в ирландском вопросе. – Имеется в виду борьба ирландского народа за освобождение от полуколониальной зависимости от Англии, обострившаяся в связи с голодом 1845–1848 годов.

Аристотель называл Анаксагора единым трезвым в сонме пьяных. – Герцен имеет в виду оценку Анаксагора в «Метафизике» Аристотеля (кн. 1, гл. 3).

…Бентам прямо сказал…– Имеется в виду «Traités de législation civile et pénal» Бентама (1802), в русском переводе – «Рассуждение о гражданском и уголовном законоположении», тт. I–III, СПб., 1805–1811.

Мимоездом^*

Впервые опубликовано в первом издании сборника «Прерванные рассказы Искандера», Лондон, 1854, стр. 99-105. Рукопись неизвестна.

Печатается по тексту второго, исправленного издания сборника. Лондон, 1857, стр. 105–111.