Том 4. Материалы к биографиям. Восприятие и оценка личности и творчества

Материалы к биографиям Ивана Васильевича и Петра Васильевича Киреевских

Материал был подготовлен для «Русского архива»: Рассказы и анекдоты // Русский архив. — 1877. — Кн. 2. — Вып. 8. — С. 361–368. Т. Толычова — псевдоним писательницы Екатерины Владимировны Новосильцевой (Новосильцовой). Публикацию сопровождают примечания П. Б. «П. Б.» — это аббревиатура археографа и издателя журнала «Русский архив» Петра Ивановича Бартенева.

Материал был подготовлен П. И. Бартеневым для Русского архива: Рассказы и анекдоты // Русский архив. — 1877. — Кн. 2. — Вып. 8. — С. 479–482.

Публикации предшествует ссылка: «За сообщение этих дополнительных рассказов мы обязаны одному лицу, доныне здравствующему и находившемуся в близких отношениях к семейству Киреевских».

Написано в сельце Иваново, 17/30 июня 1877 г. Первая публикация: Северный вестник. — 1877. — №№ 68 (7 июля) и 69 (8 июля).

(OCR: к сноске 31) 1 Писатели М. П. Погодин, С. П. Шевырев, В. П. Титов, B. Ф. Одоевский, М. А. Максимович, А. И. Кошелев входили в начале 1820-х гг. в кружок С. Е. Раича и общество любомудрия, куда Одоевский (председатель общества) ввел и Николая Полевого, «который на первых же порах представил программу журнала. Она была отвергнута, он оставил общество» (Погодин М. П. К вопросу о славянофилах // Гражданин. — 1873. — 12 марта). Будучи издателем «Московского телеграфа» (1825–1834), Полевой привлек к журналу многих из перечисленных литераторов; в этот круг уже не входили, однако, С. П. Шевырев и М. П. Погодин, ставшие вскоре издавать «Московский вестник» (1827–1830), но присоединились П. А. Вяземский, М. Н. Лихонин, М. П. Розберг; в обоих журналах участвовал Пушкин.

Судя по набору имен, упоминаемых Кавелиным, возможно, он, вслед за Елагиной, не разграничивал четко «Московский телеграф» и «Московский вестник», в котором сотрудничали Е. А. Баратынский, Д. В. Веневитинов, В. П. Титов, И. С. Мальцев (Мальцов), С. А. Соболевский, А. С. Хомяков, братья Киреевские, А. И. Кошелев, В. Ф. Одоевский. Альманах «Мнемозина» в 1824–1825 гг. (вышли 4 книги) действительно издавали В. К. Кюхельбекер и В. Ф. Одоевский.

К. К. Павлова часто посещала салон Елагиных; по словам C. А. Рачинского, «особенно восхищался стихами Каролины Карловны Иван Васильевич Киреевский» (Татищевский сборник С. А. Рачинского. — СПб., 1899. — С. 108).

Материал был подготовлен для «Русского архива»: Рассказы и анекдоты // Русский архив. — 1877. — Кн. 2. — Вып. 8. — С. 483–495.

Автор сделал особую ссылку на то, что некоторые числовые указания были заимствованы им из статьи К. Д. Кавелина «Авдотья Петровна Елагина. Биографический очерк».

(OCR: к ссылке 58) 1 Археолог и нумизмат Александр Дмитриевич Чертков владел большим собранием книг и рукописей.

Написано в 1814 и 1815 гг.: 1-е — 2 октября, 2-е — 6 октября, 3-е — 6 октября, 4-е — 11 октября, 5-е — 14 октября, 6-е (I) — 13 октября, 6-е (II) — 17 октября, 7-е — 18 октября, 8-е — до 6 ноября, 9-е — 6 ноября, 10 — 8–9 ноября, 11-е, 12-е, 13-е, 14-е, 15-е, 16-е — между 9 ноября и 8 декабря, 17-е — 8 декабря, 18-е — 20 декабря, 19-е — 6 января. Печатается по изданию: Сочинения В. А. Жуковского. В 2 т. / Издание товарищества И. Д. Сытина. — М., 1902. — Т. 1. — С. 87–97.

Письма А. П. Киреевской хранятся: НИОР РГБ (архив В. А. Жуковского, ф. 104, к. VII, ед. хр. 13, 16, 17, 29, 31). Первая публикация: Литературное наследие. — М., 1968. — Т. 79. — С. 12–17, 23, 25.

Письма В. А. Жуковского печатаются по изданию: Сочинения В. А. Жуковского: В 2 т. / Издание товарищества И. Д. Сытина. — М., 1902. — Т. 1. — С. 391–410. Письмо В. А. Жуковского от 21 января 1830 г. было представлено в материале, подготовленном сводным братом И. В. Киреевского Николаем Алексеевичем Елагиными для первого собрания сочинений И. В. Киреевского (М., 1861).

Стихотворение Ивана Сергеевича Аксакова завершает серию материалов об Авдотье Петровне Елагиной, помещенных в «Русском архиве» (1877. — Кн. 2. — Вып. 8. — С. 483–496). Стихотворение снабжено примечанием Петра Ивановича Бартенева: «Стихи эти написаны в ответ на письмо А. П. Елагиной, при котором она прислала автору изваянное изображение Спасителя в терновом венце. Писаны они в 1848 году, когда И. С. Аксаков служил обер-секретарем в Московском Сенате».

Написано 11 мая 1830 г. Первая полная публикация: Русская старина. — 1887. — 10. — С. 224. Посвящено «экспедиции» в Троице-Сергиеву лавру.

Написано в сентябре 1831 г. Первая публикация: Языков Н. М. Полное собрание стихотворений. — M.-Л, 1934. — С. 370.

Написано в 1831 г. Первая публикация: Северные цветы. — СПб., 1831. — С. 141.

Написано в 1831 г. Первая публикация: Новые стихотворения Н. М. Языкова. — М., 1845. — С. 327.

Написано в конце апреля — 1 мая 1832 г. Первая публикация: Парус. — 1859, 3 января. Подарено А. П. Елагиной в день ее именин вместе с портретом Н. М. Языкова, написанным в 1829 г. А. Д. Хрипковым.

Написано в 1835 г. Первая публикация: Московский наблюдатель. — 1836, март. — Кн. I. — С. 72.

Написано в марте 1841 г. Первая публикация: Русская беседа. — СПб, 1841. — Т. 2.

Написано весной 1844 г. Первая публикация: Новые стихотворения Н. М. Языкова. — М., 1845. — С. 1.

Написано 11 февраля 1845 г. Первая публикация: Языков Н. М. Полное собрание стихотворений. — M.-Л., 1934. — С. 629.

Письма Н. М. Языкова И. В. Киреевскому, В. А. Елагину и П. В. Киреевскому впервые были напечатаны в издании сочинений поэта (Л., 1982).

Написано весной 1838 г. П. В. Киреевским, Н. М. Языковым и А. С. Хомяковым. Первая публикация: Симбирские губернские ведомости. — 1838, 14 апреля. Первый в русской фольклористике документ, формулирующий научные принципы записи произведений народной поэзии.

В архиве П. В. Киреевского сохранилась инструкция о том, как надо переписывать песни (НИОР РГБ, ф. 125, п. 44):

Правила как писать

1. Каждую строку начинать прописною буквою.

2. Знаки ставить, где они означены.

3. Там в строке, где стоит //, нужно делать две строки или стиха.

4. Там, где проведены под словами ≡ черты, нужно те слова помещать в другой строке.

5. Те слова, которые на конце стиха так подчеркнуты, нужно ставить в начале другой строки или повторять в другом стихе.

6. По окончании песни нужно оставлять ту осьмушку, на которой она переписывалась.

7. Сказки переписывать на четвертке листа, оставляя почти в половину поля и каждую на отдельной тетради.

8. Стихи также на четвертке, только без поля.

9. Загадки или замечания, встречающиеся наряду с песнями, не переписывать.

10. Наблюдать как можно вернее правильность в словах, а для этого нужно прежде всего разбирать, а потом уже писать.

Письмо хранится: НИОР РГБ, ф. 99, п. 4, ед. хр. 21. Первая публикация: Литературное наследие. — М., 1968. — Т. 79. — С. 66.

Печатается по изданию: Татищевский сборник С. А. Рачинского. — СПб., 1899.

Сближение Е. А. Баратынского и И. В. Киреевского состоялось в конце 1820-х гг., перейдя вскоре в самые тесные дружеские отношения, насыщенные интенсивным духовным общением. Разрыв отношений произошел в конце 1830-х гг. по причинам, не вполне еще выявленным.

Печатается по полному собранию сочинений А. С. Пушкина. Письма № 479 и 492.

1832 год

Письмо хранится в ЦГАЛИ (ф. 236. 1. 144). Первая публикация: Литературная учеба, 1988. — № 2. — С. 93.

Относится ко времени, когда «общие идеи» и «общие ожидания» П. Я. Чаадаева и И. В. Киреевского были особенно близкими. Рассуждения П. Я. Чаадаева о следствиях «скачущего» времени могли быть связаны с европейскими волнениями 1830–1831 гг. Они перекликаются с его мыслями о «всеобщем столкновении всех начал человеческой природы», о «великом перевороте в вещах», о гибели «целого мира» (см. письмо П. Я. Чаадаева к А. С. Пушкину 18 сентября 1831 г.: Чаадаев П. Я. Сочинения. — М., 1989. — С. 352–356).

Май 1845 года

Первая публикация: Вестник Европы, 1871. — № 11. — С. 334.

П. Я. Чаадаев пародирует (слова, выделенные курсивом) стиль журнальной статьи И. В. Киреевского 1845 г. «Обозрение современного состояния словесности».

Относится к статье И. В. Киреевского «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» (Письмо к графу Е. Е. Комаровскому), напечатанной в «Московском сборнике» (М.,1852. — Т. 1.).

Печатается по изданию: Чаадаев П. Я. Статьи и письма. — М., 1989. — С. 386–387.

Написано по случаю закрытия журнала «Европеец» и предполагавшихся санкций против И. В. Киреевского. Печатается по изданию: Сочинения В. А. Жуковского: В 2 т. / Издание товарищества И. Д. Сытина. — М., 1902. — Т. 1. — С. 359–360.

Переписка В. А. Жуковского с принцем П. Г. Ольденбургским о И. В. Киреевском была выпущена отдельным изданием (М., 1912). Подлинное письмо В. А. Жуковского хранится в архиве Александровского лицея, в деле о приеме воспитанников в 1850 г.

(OCR: к сноске 227) 2 Воспитание Василия очень беспокоило родителей, и И. В. Киреевский решил поместить его в Императорский Александровский лицей. Он желал определить сына на казенное содержание и обратился за содействием к В. А. Жуковскому, который письмом от 31 марта 1849 г. передал его ходатайство попечителю лицея принцу П. Г. Ольденбургскому. Однако определить молодого Киреевского в лицей на казенный счет оказалось невозможным в силу правил действовавшего тогда устава лицея, и он был помещен в пансион Ф. В. Гроздова.

Об отроческих годах старшего сына И. В. Киреевского, Василия встречается несколько беглых замечаний в дневнике Елизаветы Ивановны Поповой (М., 1911 г.), дочери издателя Ивана Васильевича Попова: «7 мая 1849 г. Киреевские нынче утром поехали с сыном в Троицкую лавру; по возвращении оттуда повезут его в петербургский лицей.

18 мая. Киреевские уехали в Петербург. Они грустят, отдаляя от себя сына, чтобы впоследствии уготовить путь ему к блестящей будущности. Я разделяю печаль их, но, сверх того, боюсь Петербурга: „там упражняются в расколах и безверии“ и, что еще хуже, во всяком разврате.

11 июня 1850 г. Иван Васильевич <Киреевский> приехал сюда из Петербурга со своим любезным сыном. Последний выдержал экзамен и поступил в лицей.

20 июля. Вечер, 10 часов. Наконец Иван Васильевич Киреевский приехал сюда <в Москву> со своим сыном, без жены. Она осталась в деревне.

4 июля. Я проводила Васеньку в Петербург».

По отзывам многих из его товарищей, Василий Киреевский поступил в лицей мальчиком религиозным, хорошо подготовленным, знавшим французский, немецкий, английский и латинский язык. Сверх того, он хорошо рисовал и играл на фортепиано. Однако в течение шестилетнего (1850–1856 гг.) пребывания в лицее он не отличался прилежанием в учебе. Кое-как переходя из класса в класс, был выпущен в июне 1856 г. из лицея в чине губернского секретаря, последним из двадцати семи воспитанников XXI курса.

Оставив лицей, Василий Киреевский поступил в Измайловский полк, но прослужил в нем недолго. Получив после смерти отца порядочное наследство, уехал за границу, где прожил не менее 15 лет. Вернулся в Петербург и в 1877 г. отправился в Черногорию, поступив волонтером в армию, сражавшуюся против турок. Барон А. Е. Врангель в своих воспоминаниях о пребывании в Черногории говорит, что в самом начале 1878 г. «нас часто посещал здесь русский доброволец Киреевский, товарищ по лицею Рихтера, — престранная, оригинальная, безобидная личность. Всякий раз, видя его, я спрашивал себя, с какой степени любители всяких приключений идут воевать? А сколько таких оригиналов шло тогда в Сербию и Черногорию и как над ними зло трунили черногорцы! Киреевский всегда был влюблен в какую-нибудь черногорку и распевал ей на гитаре по вечерам под окном серенады. Этих нежностей черногорцы не знают и удивлялись им» (Новое время. 1911. Иллюстрированное приложение к № 12666. — С. 7). В том же году Василий Киреевский вернулся в Петербург.

Материал подготовлен сводным братом И. В. Киреевского Николаем Алексеевичем Елагиными (OCR: опечатка) для первого собрания сочинений И. В. Киреевского (М., 1861), изданного А. И. Кошелевым. В настоящем издании публикуется без подборки писем, помещенных в отдельном томе.

(OCR: к сноске 232) О московском периоде жизни Ивана и Петра Киреевских в какой-то мере могут свидетельствовать «Ежедневные записки» М. В. Киреевской. Дневник М. В. Киреевской велся с 1825 г., когда ей было 15 лет. И хотя она не была еще участницей литературных собраний у Елагиных, все же в ее «Записках» встречаются некоторые факты и имена, а также зарисовки жизни семьи:

«1825 год. Января 4. <…> Я заметила, что мне надобно стараться убегать шутки, потому что сегодня за обедом Батеньков у меня спрашивал, какой я нации, и я отвечала в шутку — никакой, он принял это за серьезное и подумал, что я не знаю, какой я нации.

1826 год. 4 марта. <…> Ванюша уговаривал Петрушу не идти в военную службу, подобно Сократу, очень умно.

17 марта. <…> У нас сегодня обедал Одоевский, он прекрасно играет на фортепиано и кажется довольно любезным. Мне он очень жалок. У него имение очень расстроено, а старый и богатый его дядя ничего ему не дает.

22 марта. <…> В вечеру <…> пришли Яниш и Соболевский.

27 марта. <…> В 7 часов пришел Максимович и приехали Арбеневы П. И. и А. П. <…> Во весь вечер у нас был один Максимович.

28 марта. В 7 часов Петенька и Ванюша уехали к Полевому. К нам приехали Яниш и Гагарина <…>, говорили об истории, которую до смерти бы хотелось, чтобы поскорее кончили, то есть всех освободили и простили[325].

5 апреля. <…> Вечером были Яниши.

4 мая. <…> Часу в восьмом вечера приехал Ляпунов с женой, я сидела до конца и долго вслушивалась в ее разговор с маменькой, все говорили о нарядах. Таков почти всегда дамский разговор, и у меня нету другого. Надо больше учиться.

Потом приехали Норов и Титов. Норов читал свое сочинение „Очарованный узник“, мне оно очень понравилось.

1827 год. 1 января. <…> До 9 часов вечера играла на фортепиано. Остальной вечер сидела у маменьки, у нас были Погодин и Яниш.

7 марта. <…> Переводила с русского на немецкий с Петрушей, потом записала то, что перевела. Тут было уже три часа. Вечером читала с Петрушей.

8 марта. <…> До часу перевела 8 страниц с французского на русский. Потом читала и переводила с Петрушей до 4 часов.

21 сентября. <…> Приехал Мельгунов, весь день рисовала, и вечером играли на фортепианах.

1828 год. 11 января. <…> За обедом было очень скучно. Разговор Азбукина и Воейкова совсем не занимателен. После обеда, в то время как они играли в карты, я все говорила с Петрушей. Он научил меня, что такое ямбы и хореи. Потом приехали Кошелев и Офросимов с женами.

3 февраля. <…> После чаю Ванюша хвалил Тика, а маменька и Рожалин нашли его странным.

19 февраля. <…> Вечером мне было весело. У нас были Мицкевич и Матюшкин. Они оба интересно и хорошо говорят. Мицкевич много говорил о Польше, как это должно быть ему тяжело, бедный изгнанный.

1 марта. <…> Вечером танцевали. Каролина Яниш выдумывала смешные фигуры. Шевырев был очень любезен.

5 марта. <…> После ужина говорили о Geisterseher, что это человек, в котором все страсти перекипели и следы только оставили на лице. Он покорил все страсти. Вокруг него какое-то тихое величие, и он для всех непостижим, потому что выше всех.

10 марта. Сегодня все, что делала, было прилежно. Вечером приехали Погодин и Шевырев.

6 августа. <…> У нас был Шевырев, Фонвизин, Погодин, Максимович. Очень было весело.

18 августа. <…> Возвратясь, нашли дома Погодина, и Ванюша читал свою сказку.

1829 год. 25 июня. <…> Боже мой, как трудно иметь над собой власть! Провожаем Языкова, как жаль, что он едет! Братьям и Петерсону так с ним было весело! Что будет, когда поедет Петруша, мне даже подумать об этом горько. Как я люблю этого доброго Пьера, он совсем не кажется таким чувствительным, каким он есть в самом деле.

26 июня. Весь день работала, а вечером ничего не делала. Опять не перевела этих трех страниц. Чем больше откладывать, тем хуже. Ах, как мне хочется учиться и образовать себя как только можно лучше. Когда все кончу для Пьера, примусь за ученье. Сильная воля наконец возьмет верх над ленью <…>» (ЦГАЛИ, ф. 236, оп. 1, ед. хр. 495).

(OCR: к сноске 233) В архиве П. В. Киреевского сохранились два официальных документа (НИОР РГБ, ф. 99, к. 21, ед. хр. 54–55):

Sub auspiciis gloriosissimis auqustissimi ас potentissimi principis ас domini domini Ludovici, Bavarlae regis rel. Coram almae et reglae hujus universitatis rectore magnifico sancta et jurisjurandi loso pollicitus est D. Petrus de Kiréefsky, Moscaviensis, Phil. Cand.

I. Se Rectori Magnifico atque Senatui academico, Magistratui suo legitimo, fidem, obedientiam et reverentiam debitam praestiturum;

II. Pietatem veram, sobrios et compositos mores, vestitum honestum, et quidquid in omni vita ingenuum ac liberalem bominem decet, sedulo sectaturum;

III. Secretas societates, cujuscunque nominis sint, aversaturum;

IV. Se legibus et statutis Academiae Ludovico-Maximilianeae conditis et condendis in omnibus fore obsequentem.

Quo pacto, data etiam dextra, in numerum Civium almae et regiae hujus Academiae redactus est, et hasce literas, ejus rei testes, sigillo Universitatis munitas, manuque Rectoris Magnifici subscriptas accepit.

Monachii, die 26 mensis Octobris anno 1829. № 130.

Dr. Fridericus Thiersch h. I. Rector[326].

Dem Studiosus Philosophiae, Hrn Peter v. Kireefsky aus Moskau, wird bei seinem Abgange von der hiesigen Kgl. Universität hinmit bezeugt, dass sich derselbe vom 26 October 1829 bis jetzt des Studierens wegen dahier aufgehalten, während dieser Zeit ein klagefreies, den Sätzungen entsprechendes, Betragen beobachtet, und in Ansehung verbotener Verbindungen sich nichts Nachteiliges habe zu Schulden kommen lassen.

München den 28 October 1830.

Königl Universitats-Rectorat.

Dr. Allioli d.z. Rector[327].

Речь, прочитанная протоиереем Федором Федоровичем Сидонским (1805–1873) — санкт-петербургским священником, ключарем Казанского собора в г. Санкт-Петербурге, богословом и философом, автором книги «Введение в науку философию» (СПб., 1833) — при отпевании И. В. Киреевского, была напечатана в «Русской беседе» (1856. — II. — С. 1–4), а также в виде отдельного оттиска из «Русской беседы» (Сидонский Ф., протоиерей. Речь при отпевании Ивана Васильевича Киреевского // Иван Васильевич Киреевский. — М., 1856).

Отпевание И. В. Киреевского проходило в Санкт-Петербурге в Знаменском Входоиерусалимском храме. По окончании отпевания гроб с телом покойного доставили на вокзал, чтобы препроводить его в Москву и далее на место вечного упокоения в Козельскую Введенскую Оптину пустынь. Похоронили И. В. Киреевского у алтаря соборного храма. На подножии креста, установленного на могиле И. В. Киреевского, по благословению его духовника, старца иеромонаха Макария, были высечены слова, в которых отразилась вся земная жизнь философа-христианина: «Премудрость возлюбих и поисках от юности моея Познав же, яко не инако одержу, аще не Господь даст приидох ко Господу»[328].

Известно, что в келии оптинского старца Макария висело изображение почившего И. В. Киреевского во гробе.

Восприятие и оценка личности и творчества Ивана Васильевича и Петра Васильевича Киреевских

Написано в 1856 г. к статье И. В. Киреевского «О необходимости и возможности новых начал для философии», публикуемой в журнале «Русская беседа» (1856. — II. — Отд. «Науки». С. 1–48).

В конце 1855 г. славянофилы наконец-то получили разрешение на издание собственного журнала. Журнал решено было назвать «Русская беседа», редактором-издателем стал А. И. Кошелев, его помощником-соредактором — Т. И. Филиппов. Журнал выходил четыре раза в год, его издание было прекращено со второй книжки в 1860 г.

Номер со статьей И. В. Киреевского «О необходимости и возможности новых начал для философии» вышел уже после кончины ее автора. Статья была сопровождена некрологом, написанным другом Ивана Васильевича Киреевского, поэтом и публицистом, идеологом славянофильства Алексеем Степановичем Хомяковым.

Впервые напечатана в «Русском слове» (1862, кн. 2). Затем вошла в ч. 2 первого издания сочинений Писарева (1866 г.). Варианты текста обеих прижизненных публикаций незначительны. В трех местах в тексте имеют место следы очевидных цензурных пропусков, отмеченные как в журнале, так и в первом издании знаком — — . Ввиду отсутствия автографа статьи эти пропуски невозможно восстановить. Здесь статья воспроизводится по тексту первого издания.

Опубликование этой статьи в ч. 2 первого издания сочинений Писарева явилось одним из пунктов обвинения, выдвинутых на судебном процессе против издателя Ф. Ф. Павленкова. Цензурный комитет, возбуждая 7 июля 1866 г. судебное преследование в отношении Ф. Павленкова, писал между прочим, «что статья „Русский Дон Кихот“, под формою литературной критики заключая в себе осмеяние нравственно-религиозных верований и отрицание необходимости религиозных основ в просвещении и нравственности, составляет закононарушение, предусмотренное в ст. 1001 Уложения о наказаниях» (см.: Литературный процесс по 2-й части «Сочинений Д. И. Писарева» // Писарев Д. И. Сочинения. Дополнительный выпуск. Изд. 3. — СПб., 1913. — С. 251). В том же заключении цензурного комитета статья «Русский Дон Кихот» характеризовалась как одна из наиболее «вредных по направлению» статей, напечатанных в журнале «Русское слово» незадолго до его приостановки в 1862 г.

Печатается по оттиску Биографического словаря русских деятелей: Братья Киреевские. Биографические очерки. — СПб., 1898.

(OCR: к сноске 268) 1 Летом 1856 г. П. В. Киреевский, похоронив брата Ивана Васильевича, тяжело заболел. У него начался приступ болезни, которая мучила его на протяжении многих лет. Опасаясь за свою жизнь, Петр Васильевич вызвал к себе брата, Василия Алексеевича Елагина, который приехал к нему вместе с женой, Е. И. Елагиной.

Дневник В. А. Елагина сохранился в виде нескольких черновых записей и начала беловой рукописи, озаглавленной «Воспоминания о последних днях жизни П. В. Киреевского». Первая запись относится к приезду В. А. Елагина в Киреевскую Слободку.

«25 августа. Я приехал в субботу в пятом часу утра. После обеда был Майдель[329], а когда он уехал, Петр в первый раз сказал мне, что ему нужно сделать завещание, что он начал о нем думать после смерти брата Ивана, что меня назначает душеприказчиком, чтобы я этого вовсе не пугался, что это только долгая речь, что будем говорить, пожалуй, целый год и все устраивается только из предосторожности, на всякий случай. „Эту болезнь я не считаю смертельною…“ Меня это, однако, встревожило, а вышедши от него, я узнал, что он меня ждал нетерпеливо, что для этого посылал за мною в Бунино. Вечером он еще говорил о духовном завещании и Кате и, между прочим, просил ее меня успокоить. „Завещание не имеет связи с теперешнею моею болезнью. Я начал о нем думать с самой смерти брата“. Ему только нужно поговорить о нем со мною. Разговора этого я старался, однако ж, не возобновлять. Целые 22 дня видел я его беспрестанно и часто был с ним наедине целые часы. Сам он не начинал речь, хотя было ясно, что его что-то очень заботит: „Задорные мысли не дали заснуть“, — говорил он иногда. „Теперь у меня свежа голова, пожалуйста, не опоздайте. Мне нужно многим распорядиться“. Доктор обещал как христианин предупредить его, когда будет нужно, когда будет опасность.

7 сентября. Воскресенье. Поутру он опять попросил читать ему громко Маколея, начиная с того места, где он остановился: „Как это любопытно!“ Много говорил о книгах, о переводах, о своих планах. „Книги, книги! Как они меня занимали и теперь как еще занимают!“ Вдруг перед обедом припадок глухоты прервал чтение, смертельно огорчил его. Лихорадки не было, но слабость заметно увеличилась от горя.

<…> В половине сентября ему стало гораздо хуже. 21-го Павлов объявил, что он опасен. 22-го Майдель требовал консультации, сказал об этом самому больному.

23 сентября. Иван Филиппович[330] приехал вечером и сказал нам: „Напрасно вы не даете ему высказаться. Это его успокоит, а если начнет он сам, поддержите разговор о завещании. Ведь и без того о нем думает, и это ему мучительно. Теперь он не в состоянии распорядиться ничем, но это пройдет, ему будет лучше, и тогда говорите с ним о завещании и кончайте это дело“.

<…> Получен был ответ из Оптина, о чем я тогда же сказал ему. До среды 26-го мы не решались прочесть самого письма, боялись все, кроме Маши, что приготовления к последней исповеди его истощат. Майдель говорил, что он боится, однако, совершенного падения сил. Лучше не было. В среду 26-го рано поутру Маша начала говорить об оптинском письме и завещании, я прочел его Петру. Он сказал: „Готов последовать совету старцев“. Заметно было, что он огорчился, понявши опасность. Я просил доктора успокоить его.

Майдель долго молчал, сидел перед ним с унылым лицом и потом сказал: „Петр Васильевич. Я обещал наперед сказать вам, когда вам нужно будет заняться вашими делами. Теперь время настало. Кончите это дело, чтобы быть покойным“. Петр понял все, пожал ему руку, благодарил за исполнение обещания и сказал, что ему это очень нужно, а мне прибавил: „Времени у меня мало для разговора, а на душе куда как много“.

<…> Тогда же он мне сказал: „Вся сила моего движимого имения в моих бумагах и книгах. Я их завещаю тебе“»

(НИОР РГБ, ф. 99, п.13, ед. хр. 30).

В архиве П. В. Киреевского сохранилось письмо В. А. Елагина к И. С. Аксакову, в котором он сообщает о П. В. Киреевском: «В ночь на 20 августа он вдруг почувствовал страшную боль в печени. 20-го написал имена людей, которых ради Бога просил освободить[331], хотел было послать за мною именно для того, чтобы сделать меня душеприказчиком и написать завещание. Но не хотел испугать, сам написал письмо к моей жене, в котором просил прислать меня, когда я съезжу на именины к брату Николаю, чтобы я мог читать ему громко, потому что „сам он опять несколько расклеился“. Рука была такая ужасная, что жена отправила нарочного осведомиться и между тем собралась бросить больного сына и скакать в Слободку на дрожках (лошадей для большого экипажа пока не было). Судьба так устроила, чтобы именно в этот день я уехал в Петрищево еще за два дня до именин брата. Между тем больной бегал по комнате от боли, не мог даже сидеть, пока не выбился из сил и не упал на постель, где спал. 24 августа вечером, воротившись в 11 часов ночи в Бунино, я не нашел дома жены, насилу отыскал к часу ночи свежих лошадей и от темноты поспел в Слободку только к 5 часам утра, ровно за два месяца до его последнего часа. Я нашел его в маленьком кабинете, узнал, что в ночь ему приставили 20 пиявок и что боль утихла немного, по крайней мере, позволила лежать. Я нашел его желтым, как лимон» (НИОР РГБ, ф. 99. п. 4, ед. хр. 51).

О последних днях жизни П. В. Киреевского свидетельствует и письмо будущего редактора «Московского вестника» И. В. Павлова к А. И. Малышеву: «<…> Ну-с, славянофилы все консеквентные немцы, тупоумные вольфы… Лейбницем же был у них человек необыкновенный, малоизвестный в печати… человек, который был моим другом и наставником… Октября 26 дня его не стало[332]! Уходила его, в моих глазах, уходила его отвратительная славянофильская семья… Ты, конечно, догадываешься, что я говорю о Петре Васильевиче Киреевском. Знаешь, Андрюша, каково я чадушко? И что значит иметь на меня влияние?.. И на меня — мужа развитого и укоренившегося — Петр Васильевич имел страшное влияние! Нравственное обаяние этого человека было неописанно… Пятна не было на душе его. Несмотря на его великую ученость, он был непритворно скромен, как красная девка. Зла в живом человеке он решительно понимать не мог. Всякий дурак мог его надуть наглейшим образом! Ненависть в нем только была к принципам и к правительству. Несмотря на свой глубокий, можно сказать, артистически тонкий ум, он был совершенное дитя. А что любви, что правды было в этом человеке! <…> У него есть старуха мать, умнеющая баба, какую я когда-либо видал… Это Авдотья Петровна Елагина, о которой ты, конечно, слыхал от Грановского. Но женщина она без сердца и крайне не симпатичная. Была еще при нем сестра, бестолковая богомолка, два брата Елагиных, добрые и умные ребята, но совершенные дети, особенно старший Василий, женатый на немке[333]… „О старец! Гроб передо мною!“ Как я ненавижу эту поганую тварь!.. Она, вот видишь, Эмеранс (Помнишь, Эмеранс Шанте ле Сарафан в повести Тургенева „Два приятеля“?). Пленительная, услужливая Эмеранс, которая в семействе разыгрывает и Марфу и Марию… Она-то ходила за больным, и ей-то по детской доброте он вверился всесовершенно! Приглашен был здешний немец, инспектор управы, добрый, хотя и надутый дурак. Приехал я, вижу, страшная чепуха. Говорю откровенно. Немка страшно обижается, подпущает мне колкости. Ей все верят. Я к немцу-инспектору. Говорю, вот и вот, что надо делать. Он соглашается. Но назначенное мной лекарство дают через два дня и в десять раз меньшей дозе (à la lettre[334]). Вскоре печальный исход и был очевиден… Я братьям предсказываю смерть. Обижаются, потому что немец обнадежил. Неприятности. Я перестаю ездить. Дикий Якушкин — ты помнишь его? Он страстно любил Петра Васильевича. Приезжает к ним от меня и начинает ругаться! „Павлов-де вот что говорит, вы его морите“. Марфа-Мария, несмотря на свою немецкую глупость, хитра. Она-то умела Якушкину на меня наговорить, что он на меня разъярился и, как резиновый мячик, отскочил от немки прямо ко мне… Чуть на дуэль меня не вызывает… Я ему сказал дураку и объяснил, в чем дело. По личному желанию больного я опять к нему стал ездить. Эмеранс пустилась было в объяснения. Много мне стоило труда, чтобы ее не оттаскать… Через несколько дней больной умер. Медицинских советов я уже не давал, но умолял братьев дать ему подписать духовную, чего он страстно желал и по временам метался и кричал на весь дом: „Сжальтесь, дайте подписать духовную!“ Эмеранс всех уверила, что это его расстроит, так и не дали. Они по нем не наследники: у Ивана Васильевича остались сыновья; тут своекорыстия не было — одна глупость и немецкий патриотизм. Нужно тебе сказать, что за год до этого у Петра Васильевича умер управляющий, которого он очень любил, после управляющего осталась жена. Она была полной и очень распорядительной хозяйкой. Петр Васильевич ни во что не вмешивался, кроме лесоводства, в котором был великий знаток. Он уважал эту женщину и хотел ее обеспечить. Эмеранс за это ее возненавидела! Мало того, что не дала подписать духовную, где бедной женщине оставлялся кусок хлеба; она ее гнала, на каждом шагу попрекала ее приживальством, делала ей тысячи неприятностей… и — что всего ужасней — все это делалось так, что Петр Васильевич все слышал, все знал — и мучился! Прогнать Эмеранс он не мог, а духовной подписать ему не давали… Можно ли придумать более страшную пытку для умирающего человека, который весь был доброта и деликатность?..» (НИОР РГБ, М. 8223/8, лл. 19–21).

Письмо И. В. Павлова не датировано, но написано, по-видимому, вскоре после смерти П. В. Киреевского. Оно в какой-то мере воссоздает напряженную обстановку последних месяцев жизни П. В. Киреевского. Оценка же И. В. Павлова родных П. В. Киреевского носит явно субъективный характер. Многие обвинения, в особенности касающиеся методов лечения больного, теперь невозможно проверить.

Печатается по изданию: Братья Киреевские. Жизнь и труды их. — СПб., 1899.

Печатается по изданию: Исторические записки (о русском обществе). — М., 1910. Гл. I–VII.

Очерк о И. В. Киреевском, представленный в контексте историко-философского сборника, вызвал оживленную полемику. П. Б. Струве усмотрел в статье намерение воскресить доктрину славянофильства, безоговорочно приписав М. О. Гершензону славянофильские симпатии (Русская мысль, 1902. — № 12). М. О. Гершензон вынужден был опровергнуть эти суждения (Русская мысль, 1910. — № 2). С резкой критикой обрушился на книгу и в первую очередь на очерк об И. В. Киреевском рецензент «Русского богатства», увидевший в работе стремление подменить общественное значение славянофильства чисто религиозным (Русское богатство, 1910. — № 1). «Вестник Европы» отозвался статьей, положительно оценив попытку М. О. Гершензона разглядеть в славянофильстве не ряд религиозно-политических догм, а «здоровое зерно» правильного понимания человеческой личности (Вестник Европы, 1910. — № 1). Сочувственно встретил книгу Н. А. Бердяев, сам изучавший славянофилов. Его замечания носят характер дружеской критики: по его мнению, славянофилы были в большей мере «универсалистами» и «общественниками», и «индивидуалистическое» истолкование их взглядов уводит М. О. Гершензона в явную односторонность (Московский еженедельник, 1910. — № 9).

Написано для собрания русских народных песен П. В. Киреевского: Гершензон М. П. В. Киреевский. Биография // Русские народные песни, собранные П. В. Киреевским. Т. 1. — М., 1910. Отдельный оттиск. — М., 1910.

Написано для газеты «Новое время» (1911, 12 февраля) в связи с выходом второго издания собрания сочинений И. В. Киреевского (М., 1910–1911), подготовленного М. О. Гершензоном.

Написано для газеты «Новое время» (1912, 27 сентября, 9 и 18 октября).