Том 5. Взвихрённая Русь

Дневник 1917—1921 гг.{*}

1917-18-19-21-21[1]

Алексей Ремизов

Взвихренная Русь

откуда пошла «Взвих[ренная] Русь»

10.Х.1948

1.IX.1917.

9 ч. утра. Началось это 23-го, и только сегодня могу записать кое-что, потому что был в чрезвычайном волнении. Ответственность, которую взял на себя народ, и на мне легла она тысячепудовая. Что будет дальше, сумеют ли устроиться, не напутали бы чего, не схулиганили бы, — столько дум, столько тревог за Россию. Душа выходит из тела, такое напряжение всех чувств моих.

Вчера я выходил за ворота вечером в 7 часу: очень испугался, что вода у нас остановилась. И это минут на десять. Позавчера выбегал днем: хотел догнать [1 нрзб.] и отыскать в сливочной Машу. И опять минут на десять. Я все в комнатах, как всегда. К несчастью вчера расхворался и почти не ел ничего и ослаб очень. И сужу я обо всем из окна, по слухам и слуху моему.

23-го в первый день я случайно попал на Невский. Надо было в Потребительской круп достать, метил-то [?] муки, конечно, и пошел после обеда около 5-и. Собирался сколько дней, а вышел как раз в такой день для меня невыхожий. Трамвай остановился за Полицейским мостом и пришлось выйти: казаки и народ, казаки сопровождающие с длинными пиками, раньше видел только на картинках, а разъезжающие без пик, с нагайками. Никакого беспорядка, выдержанно. Шел народ и одно знамя: «хлеба!» У думы полицейские не пропускали. Мне надо было на угол Жуковской и надо было поспеть поскорее — лавку закроют и все еще надеялся попасть в трамвай, но с Невского трамваи не ходили: какой-то один стоял, я вскочил и оказалось, прицепной вагон. И на Инженерной разъезжали казаки и до самой лавки. Была спешка и вздерг. На Бассейной у ворот стояла молодая баба с ребенком. «Ты иди, иди, не высовывайся! — сказал какой-то, — мало ли чего!» Да всего возможно было ожидать и один голос мне говорил вернуться домой, а другой совестный — как же так вернусь с пустыми руками. И дошел до лавки. И угодил, как нельзя хуже. В лавке поднялось смятение: начнут громить! Ставни закрыты. И минут с 20-ь было очень-очень тревожно. Никакой муки мне не дали, кое-как отвесили круп и с мешком через другой ход я вышел на Надеждинскую. Трамваи ходили, но попасть не было возможности. И я добрел до дому пешком, пробираясь через Невский от Михайлова. И когда я вернулся домой, отдышался и устоялся, одно я понял и почувствовал, что прорвало и «снобизму», как определил один простой человек, последнее наше время, этому снобизму мародерному конец. Это было в четверг. Поздно вечером приходил Пришвин. И толковали о том, что-то будет. В пятницу 24-го я после обеда выбегал на угол за газетой. Приходил Федор Иванович, только что вернувшийся из командировки. Рассказывал о своем трудном путешествии. Но ничего особенно еще не происходило. Была какая-то открытая дверь и только. В субботу 25-го приезжал Иван Николаевич]. На Невском что-то творилось, трамваи не ходили. Он рассказывал о своей Охте. В 9-м часу я вышел с ним за газетою, но газетчиков уже не было. В воскресенье 26-го было тихо, только трамваи не ходили и газет нигде [?] не было. Я сходил на угол за газетой.

27-го в понедельник забушевало.

Простых людей очень раздразнило объявление, что муки нет, а потому не хватает хлеб[а], что покупают очень много на сухари. Это объявление было в субботу расклеено, но держалось в памяти. «Нов[ое] время» хорошо заметило: мукой сыт не будешь, давайте хлеба! И непростых людей удивил откуда-то выскочивший Вейс, который заявил, что он ничего не знает о карточках и запрещает их. Утром пришел полотерный хозяин за деньгами.

— Стрелял литовский полк, — сказал он, — дураки. Один солдат свою жену убил. После схватили, дурак! Нас таки всех сняли. Какая же война. Все продано.

Около двух часов первое известие от Л[еонида] Михайловича] о событиях по соседству его о возмущении солдат, о освобождении заключенных, о пожаре Окружного Суда, о разгроме Предварительного] заключения.

Но у нас все было тихо.

Кто-то сказал из лавочников: «Наши заводские в гавань ушли, совещаются!»

И все было тихо до вечера. Около семи началась стрельба и продолжалась всю ночь и почти весь вчерашний день.

И у меня было такое чувство, личное это мое чувство, как тогда, как арестовали нас, русских, в Алленштейне и повезли в телячьих вагонах неизвестно куда. Полная безвестность. Полная неуверенность. И ожидание всего что хотите. Ночь на вторник прошла почти без сна. И до 6-и ч[асов] утра еще были вести телефонные. Но 28-го во вторник телефон замолк.

Стреляли с чердаков городовы[е]. Искали по чердакам этих городовых... Стреляли ребятишки, дурачась. Стреляли из орудий. Скудные сведения: взята Петропавлов[ская] крепость, арестован Хабалов в адмиралтейств[е]. Кронштадт не сдается. И идут три полка из Финляндии. Должно быть когда заняли Львов было все-таки увереннее жителям нежели нам: там все-таки издано обязательное постановление. А сейчас — кто же сдержит и установит порядок?

До нас никаких вестей, как складывается строй. Мы готовы ко всему. И так идут часы за часами.

До чего довели Россию! И столько крови своей! «Когда перестанут ссориться?» — замечание простого человека. Да, когда перестанут? Нельзя же вести войну друг с другом. Там война. А у нас, правильно, ссора. До чего довели Россию? Дошла весть о взятии Багдада. Когда вчера вышел за ворота, клубы дыма из-за домов: горит часть.

И весь вечер, все часы, все минуты одна дума: о России, сумеет ли устроиться? Ведь, народ темен. Бродят. Куда добредут? И боюсь я праздности человеческой. «Как на Пасху!» — кто-то сказал. О своей судьбе: началась война, все пошли, а я болен, никуда мне не пройти. И только когда пришел черед, поволокли и, измучив всего, освободили. Началась революция: я дома, куда мне идти с набрюшником?

1.III. Если бы все это кончилось до Пасхи! Достанет ли Маша молока? Ночью стреляли, но я так ослаб, что не мог подняться. Поутру мне показалось, — стреляют из орудий. Сейчас получил сведени[я] вчерашнего дня. Почувствовал какое-то веяние порядка. И сразу что-то изменилось. Я почувствовал, что в тревоги мои вошла надежда. И если бы мог я плакать, я заплакал бы. Такое острое было чувство. Маша вернулась. Безо всего. Стреляют на Малом проспекте. Всё городовых ловят. Говорят, Николай Николаевич] приехал. (Машин разговор) Еще известие за Шлиссельбургским трактом хлеб подешевел и все есть. А в Думе, говорят, грызня. Пошли бог мудрости. Дело идет о России. Присоединилась Англия и Франция. Известие это для меня было значительно. И еще известие горькое: стреляют с церквей. «Придется обходить храм Божий», — сказал мне русский человек с всею болью душевной.

2.III. Вчера одно замечание простого человека вывело меня немного из тупика. «Окружен немцами». «Не знает и не узнает». Что-то принесет день. Что-то видел я во сне, не могу припомнить. Замечу для памяти, что под 23-ье снился мне яркий сон: река и плыли мы в лодке и лодка погрузилась в воду и я поплыл. И подумал: «женщинам труднее, волосы спустятся на глаза при падении и потому труднее выплыть». Очень много вчера возмущался: ближайшее соседство наше до чего оказалось мелкодушно. На волю вчера совсем не выходил: легче мне, но и сейчас еще болит живот.

Вчера, как узнал, что художники будут рисовать плакаты, «прилили» слова, но еще неясные. Что-то с нашим Иваном Александровичем? Сегодняшний день принес вести безотрадные. Какие-то мальчишки раздают листки, сеющие рознь и смуту. Я говорил уже самое опасное праздность. В праздную толпу что угодно влетит. Какой-то «Совет рабоч[их] депутатов]» выпустил приказ. Бог знает что. Нет рус[скому] человеку должно быть надо обязательно что в скобках поставить, какое-то [1 нрзб.]. Вместо того, чтобы дружно укрепить право и порядок, выпускают листки, и говорят всякую ерунду, несообразности, говорят о земле до всяких учредительных] собраний. Темь, темь жуткая. И потом мне что-то через воздух почуялось, что-то против души моей русской. И я укрепил в себе это русское. И еще думаю: куда же девается гимн наш, к к[отор]ому мы больше чем привыкли. Без гимна пусто. Зло меня сейчас ест. Вот немцы те сумеют устроиться. А у нас — только палка. Без палки ничего. Лежит на столе этот приказ дурацкий, как взгляну, так и закипит. Хорошо что на улице не был, там говорят всякое терпение потерял бы, слушая оратаев. Погубят они Россию. В гв[ардейских] ч[астях] произошло соглашение. И оправдание некоторых пунктов совета раб[очих] депутатов]. Пошли Бог удачи. Слух: на 70 д[оме] С[реднего] проспекта] у нас нашли пушку, не велено выходить из дома никому.

А еще пушку под мостом Николаевским.

3.III. Сегодня получил первое письмо от Зыкова (25.11). Вечером вчера узнал о новом [1 нрзб.] и декларации. Полночи было личное испытание: «виновная совесть». Нет молока. Сколько было загублено народу, сколько было жертв! Какое свинство: когда нужно, приходит человек, а как устроится и спрятался. Со вторника не звонил Пришвин (28.11).

Вышел по острову походить. Все дома в красных флагах. Маленький мальчик на рукаве белая повязка с красн[ым] крестом, а в руке лук игрушечный: ходит посередке улицы.

Вчера масло слив[очное] продав[алось] по 80 к[опеек] ф[унт], а [1 нрзб.] по 2.40 к[опеек]. В понедел[ьник] 27.11. печенье стоило 2 р[убля], а вчера в той же лавке такое же печен[ье] 1.80. В понед[ельник] фунт сыру — 2.40, а сегодня 1 р[убль] 90 к[опеек]. Вот она [1 нрзб.] почему это, неизвестно. СлуА: отречение от престола имп[ератора] Щиколая] и наследника, а Мих[аила] Александровича] в пользу народа. Началось Михаилом и кончилось Михаилом.

4.III. Герасим-грачевник. Вся ночь прошла в думе о судьбе России. Атеистично-безбожно. Голоса не слышу ни с сердцем, ни с душою. Или такие дела делают[ся] людьми железными? А потом голос услышат... Когда узнал о отречении, все представил себе. Одинокость и сиротливость. Все торжествующее не по мне. Отверженность я не могу позабыть. И вот думал и думал о человеческой жестокой жизни, о рве Львовом. «Ты на мне ездил, теперь я на тебе покатаюсь!» Из вчерашних сообщений остановило: Сухомлинов и преображенцы. Я благословил всю победу России, но я не с победителями], я не надену краен [ого] банта, не пойду к Думе. Сегодня не выходил на волю. Я не могу быть с победителями, п[отому] ч[то] они торжествуют. Легкомыслия много и безжалостности. Был Ф. К. Сологуб. Сегодня собрание у Горького: основывают Минист[ерство] Изящных Искусств. Должно быть, ни Солог[уб], ни я туда не попадем. И опять тревога о России. Головы пустые, а таких много, чего сварганят? Одолели меня посетители. Получил первое письмо от Сергея. 5.III. Я будто в Москве. Остановился у Н. С. Бутовой. Жду С. П. И вижу Виктор пришел. Там моя кровать, а он на диване. В это время входит Н. С. Я говорю: это мой брат, пришел ночевать. А самому очень неловко; Н. С. его совсем не знает. А вот уже и утро. Я нарочно иду куда-то через комнаты, чтобы не дожидаться чего. И оттуда обратно и на улицу. Иду по Садовой. Против Николы Ковыльского два городовых и околодочный (летнее время в белом). Думаю: городовых уничтожили, а они стоят. И становлюсь с ними. Тут народ пошел и меня оттеснили. Какая-то барышня потянула меня за руку, показывает в трубочку свернутый диплом. Я ничего не могу разобрать, не вижу. К фонарю. Не понимаю. «Я кончила балетную школу», — говорит барышня. Догоняю С. П. А меня догнали мальчик и девочка. «Мы дети Шрейбера Як[ова] С[амойловича] и Фр[иды] Лазаревны]». Думаю: вот удивится С. П.: девочка беленькая, мальчик черненький, Встречаю П. Н. Прокопова с серебряными погонами, особенно серебряными. Он ночевал тоже у Ч. С. Бутовой. Иду дальше, у дома Н. С. что-то выносят и я помогаю. А когда вхожу в дом, приходит келейник Андр[ониева] мон[астыря] Миша принес ветчины и хлеба: «Тут кормить не соглашаются!»

II). Я надел как маску картину Н. С. Гончаровой и китай[скую] куртку, поднял воротник черный и пополз на четвереньках. С. П. говорит: «Потушите огонь!» Несколько раз повторила. Я в корзине, а вижу все. Электричество не горит, но светло. В дверь стучат. Я хочу зажечь электричество. А оно остановлено, не зажигается.

Сегодня вышли все газеты. Ходил по острову. Всех не мог купить. Трамвайный путь расчистили. К флагам привыкли. И красные ленточки загрязнились. Мне кажется, что встретил все тех же людей. А мы как за границей живем. Сейчас политика все, а какая в нас политика. Подумал: когда кончится война, переехать в Париж. Стоял сегодня в хвосте за газетами. Небывалая вещь — газетный хвост. И опять думаю: Иванушки-дурачки чего наделали, сумеют ли доделать?

6.III. Видел во сне кладбище. Это д[олжно] б[ыть] потому что вчера встретил два гроба, несли на Смоленское: один с венком, красн[ые] ленты, другой с фуражкой солдатской. Приходил Тиняков с покаянной. Приходил старш[ий] дворник, приносил постановление. Он сказал, что у нас в доме все идет дружно, только интеллигенция против. «Кто же это?» «А вот сам хозяин и еще Успенск[ий?]» Вот она какая интеллигенция! Тут я кое-что понял. «Отчего же против?» «На счет земли несогласны. И монархисты. А не понимают того, что около всегда как пиявки присасываются около главного». Вот оно что.

У слабых людей события последних дней и потрясения и неустроенность и будущее может просто душу сломить. Надо силу воли, духа. Претерпевший до конца спасется. Около Исаакия поравнялась [?] кучка народа, человек до 100 с красными флагами и другой флаг «Да здрав[ствует] С.-Д. рабоч[ая] партия», «Земля и воля». Идет еврей без шапки и выкрикивает: «Товарищи присоединяйтесь. Долой буржуазию! Шапки долой!» Поют: «Отречемся от старого мира» (Царь вампир из тебя тянет жилы, царь вампир пьет народную кровь). Мальчишка глазеет. Рядом идет с ружьем солдат: «Сказано шапки снимать, сними шапку!» Тут стояли два господина, приподняли шапки. И когда демонстрация отошла один сказал другому: «Пойдем!»

Был Пришвин. Очень трогательно, что в Москве 3-го был красный звон на Ив[ане] Вел[иком]. 15 звонарей. Нет, я не политик. И я подумал: уехать отсюда, ну в Москву что ли, только не быть тут.

7.III. Кошмарный сон. Попал под стрельбу. Потом тихий. Куда-то идем. В Москву, кажется, — там Г. А. Рачинский, Шестов, Н. С. Бутова. И какой-то педераст. Продают белые хлебы. Я выбрал 3 хлеба, они как большие рыбы. «Сколько?» — спрашиваю. «По рублю». У меня колун в руках. А я взял топор у ларечника и замахнулся на торговку. Она говорит: за все 50 к[опеек]. Тут вот и вынул ларечник из ее корзинки эти 3 хлеба и подал мне. (Всего денег у меня было полтора рубля).

Революция распустила чернь.

Прочитал сегодня много газет. И немного успокоился. Даст Бог, уложится, устроится. Самую последнюю социальную революцию произведут отходники. Их труд самый черный: чем чернее труд тем больше прав на свободы.

8.III. Государственная] Дума была в подчинении царя и бюрократии жульнической, а теперь Государственная] Дума в подчинении С[овета] Р[абочих] Депутатов] и недалеких людей. Тогда было рабство и теперь тоже. Но теперь рабство худшее. Арестовали царя. Какой-то автомобиль разъезжает по городу и стреляет в народ.

Только вера в силу народа русского, давшего Толстого и Достоевского спасает меня от полного отчаяния. Ничего не могу писать.

9.III. Видел во сне: едем по морю. «Я буду сиять по небесным полям!» Я заглянул себе через глаза и увидал, как сзади меня по небу плывут тонкие тающие облака и думаю: «как это можно сиять по небесному полю!» Лодка наша быстра. Огромное белое м[г]лубчатое [?] облако там вдали — это гроза. Лодка летит. И я думаю: вот никогда не поехал бы на лодке по морю. Море блистает под солнцем.

Измученный душой и телом я ничего не могу писать. Я только читаю газеты. Почему хоронить на Дворцовой площ[ади]? Хамы лезут обязательно, ч[то]б[ы] на Дворцовой. И ничем не вдолбишь. Уж Горький говорил и его не послушали.

10.III. Зацвела ты моя Русь алыми маками. Вижу тебя убранной невестой.

Госпожа великая Россия. Надо ко всему быть готову. А главное к смерти. Я словно умер. И вот теперь начинаю новую жизнь. И это не один я и так не только со мной. Могут завоевать немцы. Но уж это не будет так страшно. Главное, надо быть ко всему готову. Зашаталась Россия.

Нельзя было город св. Петра переделывать в Петроград. Нельзя было отрекаться от Петра. И вот силы оставили. Какая насмешка выход моей книги 23.II. Книга называется «Среди мурья».

10.III. Был Ив[ан] Александрович]. После всяких разговоров сел писать. Как будто немного оживаю. Ведь я умер, повторяю, и вот опять родился и учусь говорить, смотреть.

12.III. Приходил Пришвин. Он так же смущен.

13.III. Может быть, опасность обуздает чернь.

14.III. Русский народ еще не дорос до свобод. До таких.

В Мариинск[ом] театр[е] 12.III перед началом спектакля] хор спел стихи некоего Пальмина, муз[ыка] Черепнина.

Хотят сохранить памятники!

Был М. М. Пришвин. Увлекающаяся борода.

15.III. «Помазанника народ [?] смазал» — гогочут. 16.III. Битва под Пришвиным. После моего крика мне стало необыкновенно легко — эта легкость пустота. Темь ровная.

Вырезал из «Речи» статью «Паразиты революции». Ну, до чего все сиволапо.

17.III. Была Кругликова. Говорит, бегут с фронта. Добра не будет.

18.III. Был Ив[ан] Александрович].

19.III. Видел Финляндский полк, которым так пугали нас. Арестовали Тернавцева. Сегодня такая радостная солнечная весна.

21.III. 5 ч[асов] д[ня]. «Я тебя ненавижу. Дрянь. Всем сердцем тебя ненавижу». Был Р. В. Щванов-Разумник], Пет[ров]-Вод[кин], Пришвин. Вчера городовой на митинге в [1 нрзб.]: «Я иду на фронт, не все мы такие, зачем же на детей позор. Я могу быть убит». «Когда будешь убит, тогда и говори».

22.III. Едва дожил до Б[ожьего] В[оскресения]. Вчера был мороз, сегодня все потекло. 1604 год. «Самое первое несчастие от того, что у меня ребенок. А второе личное, что я живу в такое время».

23.III. Сегодня месяц революции. Похороны. Сейчас на углу 14 л[инии] какой-то самозванский милиционер полез в дом. Собралась толпа. «Голову ему снять!» Все-таки повели. Вчера ломовой: «Я не подданный, ч[то]б[ы] день и ночь работать». Видел сон: живем в [1 нрзб.] над домом. Добронравова мать и Л[еонид] М[ихайлович]. Пение «Величит душа моя господа» и французская колядка [?] — процессия.

24.III. Были Николай Алекс., Иванов, [1 нрзб.], Бурцев, [2 нрзб.]. Опять хвосты, опять нет хлеба.

25.III. Сон: у Бож[ьей] Мат[ери] венчик из чистого снега. Выдвинул ящик и вытянул ногу, на конце туфля.

26.III. Вчера был Ф[едор] Ив[анович]. Сегодня на почте в заказн[ом] письм[е] какой-то мальчик с пачкой зак[азных] писем уступал одиночным письмам. Редкое явление. К удивлению всеобщему хвосты хлебные подавляющие. Говорят, хлеба не будет.

Был Вяч[еслав] Яковлевич] Шишков. Добрая душа. Предлага[л] денег и муки обещал. Такая редкость!

27.III. Нашествие. Сначала Ив[ан] Александрович], потом Купреянов, потом Слон, а за ним Форш.

О, Господи, какая у меня тревога. Лег и лежал с открытыми глазами.

28.III. На минуту посветлело. П[етер]бург чистят. Тревога только [?] схватывает. Будь один, как-нибудь. И не о себе у меня дума.

29.III. Был Унковский. Приехал из Румынии. Разные на фронте. Много равнодушия. [1 нрзб.] при [1 нрзб.]. Поезд — матрос, к[оторый] убил врага [?]. Опечаленный взгляд на будущее.

30.III. Заходил Добронравов. Этот бодр и уверен.

31.III. Прих[одил] Ив[ан] Александрович] Рязан[овский].

Был сильный дождь этой ночью.

1.IV. Столько вчера проклятий и слез. В глазах стало черно. Ну, на службе помирилась. Были с Пришвиным в Синоде.

2.IV. 1 день Пасхи. У нас были только Романовы. А мы ходили к Воробьевым соседям. Вернулись рано. Газет нет. Печатники, толкуют, решили праздновать. 3.IV. Видел во сне Катерину (сестру С. П.), она обирает билетики, что хочу, то и спрошу. Я спросил, кем я был? И получил ответ: родился я в 1561 году, из Скандинавии, а имя мое Сергей.

Вчера думал, почему носят в кресле, носили бы в Лодке. Так как газет нет: всякие слухи. Немец идет на Москву. Эвакуируют Минск. Целое нашествие у нас в доме Л. Ис., К Бурлюк, Л. Ас., Блок, Алек. Ник. Г., Унковск[ий], Ф[едор] Щванович]. Кончилось все слезами и проклятиями и о смерти, о смерти, как всегда.

4.IV. Приходил Тиняков [1 нрзб.]. Потом Бурлюк Ник. и поехал с С. П. к Л. Д. Кузне[цо]вой. Приходил С. С. Прокофьев. Играл Мимолетное. Заехал [?] М. Мих., [2 нрзб.]. Вечером пошел к Ф. Ив. Такая [1 нрзб.]. Идет дождь. Вышли вечерние газеты. Беспокоит, как-то С. П. едет с фарфорового завода. 5.IV. Был А. М. Коноплян[цев] в защитном цвете. Романов [?] и Пришвин.

6.IV. Умер А. Д. Нюренберг. Был Разумник. Пишу в Литературный] Ф[онд] прошение. [1 нрзб.] Приходил прощаться М. М. Пришвин.

7.IV. Был на похоронах Нюренберга. Видел во сне Б. В. Савинкова]. [3 нрзб.]. Сейчас сижу и смотрю в стену — жить нечем. Думал, глядя на покойника: как ему теперь легко, успокоился.

8.IV. Нет таких могил, ч[то]б[ы] живых клали, а то бы лег. Вчера были Зоя Вл., Пет[р] Николаевич] Прок[опов], [1 нрзб.], Сахн., Романов. А сегодня Ив[ан] Александрович] и Виктор христосовались. 9.IV. Прибираю комнату. Ужасная слабость. 10.IV. Был Турка. «Денег столько, сколько подымешь. А земли столько, сколько обежишь!» Вчера была демонстрация с черными флагами. [1 нрзб.]. Публика в панике — какой-то десант вышел из Либавы.

11.IV. Приехал Ив[ан] Сергеевич] Сокол[ов-Микитов]. Очень обрадовал. Был Сологуб.

12, 75, 14, 15.IV. Разговоры о Ленине. Забыли и Сов[ет] р[абочих] и к[рестьянских] депутатов] и уже не боятся. Был Ив[ан] Александрович] Ряз[ановский] и Р. В. Иванов-Разумник].

18.IV. Смута все время была. Вечер[ом] заходили Клюев и Сокол[ов]. Опять были слезы и раздражения по злой памяти.

19.IV. Сон: мертвых хоронят так: на нос мокрую тряпку и больше ничего, а едят они черный хлеб с молоком. Случай: выбрали головой, он растерялся и две головы у него оказалось — одна городская, другая собственная [1 нрзб.] городск[ая]: воду пьют, улицы поливают. Были О. М. Пер[сиц], Ал. М. Коноп[лянцев], Ив[ан] Александрович] и Соколов[-Микитов].

19.IV. Опять тревожное время. Опять бронированные] автом[обили] и с ружьями. На Невск[ом] демонстрация. Долой Милюкова! Какие-то голодранцы кричат со своим грязнокрасным флагом.

21.IV. Россия гибнет от того, что не держат слова. Сказал — сделай. Сколько обмана сколько путаницы. Опять слезы и раздражение.

22.IV. 20 — 21 опять демонстрации, которые и закончились убийствами. Был Ив. Алек., Сок[олов-Микитов], Срезневский].

23.IV. Сегодня 2 месяца рус[ской] револ[юции]. Читая газеты как-то проникаешь в ту страшную ложь, к[отор]ой люди опутывают себя. Нигде нет такой лжи, к[а]к в газете. Видел во сне Вильгельма. Как подходят к нему [1 нрзб.] и когда идут то [1 нрзб.] плечом касаются плеча подходящего. Сегодня объявление главнокомандующего] о военной опасности Петербурга.

24.IV. 25.IV. Вчера был Ив[ан] Сергеевич]. Видел во сне сегодня девочку, пристала отнимает у меня узел. Я не выдержал закричал. А она мне говорит: я пить стала и путаться и воровать. Я ей свой адрес дал поговорить с ней. А потом подумал, зачем это я — она меня ограбит. И сейчас же подумал, да это сон. Совесть моя болит: вспоминаю свое бурное. Сегодня меня из трамвая [1 нрзб.], кричали: Так их надо на живо[дерню] тащить!

25.IV. Пролетарии] всех стран соединяйтесь!] — Прилетайте со всех стран!

29.IV. Был [у] В. Н. Фиг[нер]. Со сборником «Гусляром». Стара очень она, трудно ей. Думал о нашей жизни: России удел страдание. Захотели свергнуть, захотели счастья. И за то, может, получат в десятеро муку.

30.IV. Был Б. В. Савинков. Как постарел! Вечером прих[одила] А. Н. Чеботарев [екая]. И был крик и шум и гам.

2 мая. Сегодня были [1 нрзб.] и Пр. Сем. Сегодня опять из-за пустяков проклятия и слезы кровавые.

3 мая. Новое министерство вырабатывается.

4 мая. Были Щантелеймон] Сергеевич] Романов и А. Вас., читали «Новую жизнь». Ночью болело сердце.

5 — " — С утра крики и муки. К России: неужели конец? Посадили свиней за стол, загадили стол. Нет, и не спасут и самые благородцейшие министры.

Возвращался я поздно вечером домой. Сумерки белой ночи. Фонари кое-где зажгли. Шел я скорыми шагами, торопился: по слепоте своей наткнулся на какую-то [1 нрзб.] барышню и еще осторожнее стал. Вижу перед мной какаято груда и не подумал еще, как груда эта повернула и я наткнул[ся]: это был замухрыстый солдат, шинель внакид и с ним шинелью прикрывал он девочку лет двенадцати: солдат переходил на ту сторону к баням. И меня это страшно ударило и я шел, опять натыкаясь на встречного, я очень скоро шел. И забыть не мог эту груду: плюгащий и совсем как стебель девочку прикрытую шинелью. 6.V. Партиям не нужна никакая правда, им нужно, чтобы показать правоту партии: потому так и много лжи.

8 мая. Была О. М. Персиц (деньги), Клюев с режиссер[ом?] и Ник[олай] [2 нрзб.].

9 мая. Вешний Никола отдарил нас. Были Шишков и Коноплянцев.

Под Николу по всей России прошел ураган снежный. 12.V. Вчера был 3. И. Грж[ебин] (купил автомобиль) и д[октор] Срезнев[ский]. Последние дни из-за собраний рел[игиозно]-фил[ософских] очень повышенное [?] состояние.

16 вт[орник], 17 ср[еда] Левин, 18 чет[верг], 19 пят[ница] Ланг, 20 (суб[бота]) захворала С. П. Холецистит. Все эти дни в тревоге и заботах. А что бывает на святой Руси — смутно на душе за нее и больно.

23.V. Взяли билеты на 30 — 105 р. 30 к. Встала С. П. 21-го прих[одил] Ив. Сер. Соколов[-Микитов]. 25.V. Заем свободы. Бедно очень. А призывы как-то бездушны. Народ говорит ишь, нарядились! Положим, Савинков сказал: какой же тут народ, тут фабричные. А Розанов говорит: Россия в руках псевдонимов и солдаты и народ темный. Само правительство под арестом. 27.V. Были у В. В. Розанова. [1 нрзб.].

29.V. Погасло электричество в канун отъезда.

30.V. Сегодня в 5.40 едем.

— Слава Богу.

— Давно пора. Крестятся и целуются.

— Благодарю тебя, создатель, что ты не дал погибнуть моей родине! — стар[ый] ген[ерал].

Городовой переоделся в бабье платье, забыл, что с усами. Рвачев.

Бабы: штурмана поймали!

Да здравств[ует] рус[ская] революция и зацветет наше будущ[ее] республиканское] правительство] аки сирень в мае!

Забастов[щик] [?] не в платьи ходит, а в [1 нрзб.] попасть нельзя (ребенок).

Солдат: подождите бабы мас[ло] будет дешевле. Ба[ба]: бабье ждать не могут.

Есть только тов[а]ришши и кулаки; а ни господ ни мужиков. К слову десять слов приложат бабы. На лыко мыкают лен коноплю отращенный гребень. С селедки во рту одеревенеет. Накладет трупы кучею. Куда-то в Думу пихают гордо. А как же немцы придут? Господь не допустит. Там хлопает, тут хлопает — над головой летит. Я недостоин жить на свете. Я убил человека. Я перепил и буду пить — просит в тюрьму опять посадить.

«Погреб провалился» — к покойни[ку] (сон). [9 нрзб.]

Баба: Эх, как хорошо и наш брат на муфтабили катается!

28.III.

Из Москвы пришли (пешком) два полка (600 в[ерст] сделали в одну ночь.)

1.III.

Вокруг солнца круги были, мужчина говорит никогда не бывало такого

1.III.

Бабы, кричащие ура всякому и по всякому понимаемому

2. III.

надо становиться на работу

не слушайте офицеров } ура!

Идет барыня, а мальчишка кричит: растрёпа.

3.III.

Стрелять бы в них холостыми.

Надпись на трактире в Новом переулке Мариинск[ого] дворца:

«В виду свободы объявляю: мой трактир свободен для всех солдатов. Солдаты, приходите, кушайте, пейте бесплатно, а также желающие из публики. Да здравствует свобода!»

В Москве над головой Пушки[на] красный флаг

4.III.

у нас ухитрились в задницу коня на Знам[енской] площ[ади] (в памят[ник] Александру III) вставить красный флаг.

Зацвела наша Россеюшка! замечание о разукрашивании] крас[ными] флаг[ами].

Хоть подзатыльника бы дали! — замечание старухи, когда отпусти[ли] городов[ых]. Когда выносили кресло из Синода, было такое чувство, как при выносе покойника

5.III.

В государ[ственной] думе под разорванным портретом Государя сидели солдаты и котелок варился. Арестованные городовые помещ[енные] в Земщине собрали между собой по подписке 215 р. на нужды революции. Полицейские, обстреливающ[ие] Исаакиевскую площадь, получали по 100 р. суточных.

1 июня. Судя по проектам и письменным распоряжениям можно было ждать лучшего. Правда во отделение] наше никто не вошел, но ехать под постоянной угрозой — с дубастаньем в окна с криками, думалось иногда, лучше, пожалуй и без таких удобств, а попросту, как бывало в III классе. На крыше солдаты, как клюватые птицы — топ, дробь, крик и мат. Когда мы возвращались из Берлина, я боялся загадывать, я только думал на сейчас, так и прошлые ночи. Но тогда мы возвращались из Германии арестованные, а теперь — на родине среди свободного народа. Полем было ехать хорошо, несмотря на ветер — птицы по-прежнему поют и земля зеленеет. Поле чистое, как было, словно ничего и не произошло. На селе проезжали мимо собрания, агитатор разъяснял, что надо говорить не буржуа, а буржуаз.

Рассказывают, поп, перепуганный переворотом — первого будут громить попа — собрал народ и все, что досужие люди насочинили — и правду и неправду — сдабривал еще и собственными бурсацкими анекдотами, под конец речи своей сообщил и о Кшесинской, о ее дворце. Сказать балерина, — не понятно. Сказал: «певичка». А певицр превратилась у слушателей в теличку, для к[оторой] дворе,; построен. И пошла эта «теличка» по селу гулять.

Заявление от учителей и учительниц: кто не вступит в союз, того исключать из учителей.

На селе выступил солдат из П[етер]бурга — тут все из Петербурга — (это было в самом начале переворота) — слово закончил он словом историческим «долой царя, да здравствует самодержавие ! » Замечание мудрого человека: «равноправие женщинам дано, пока бунт не кончится».

Про реквизиции хлеба некоторые заявляли: «дайте нам царя, дадим и хлеба». (Да, по пути мне показалось, что поля пустоваты).

2 июня. Видел во сне Пришвина, очень расстроенного чем-то, будто у нас он, на острове.

«Харьков, 29 мая 1917. В селе Гребенникове, Сумского уезда крестьянин Гриценко во время молебна разбил икону Николая Чудотворца. Крестьяне постановили удалить на поселение Гриценко и доставили его в тюрьму. Сумский уездный комитет, по настоянию благочинного и других священников, вынес постановление, что Гриценко должен умереть голодной смертью. Постановление приведено в исполнение. Ему не дали пищи, и Гриценко умер в страшных мучениях».

Сижу и слушаю пение и как-то не верится: все врозь. И должно быть, не замечают.

3 июня. Видел во сне, будто где-то около нашего дома пожар. И я подумал: стоило мне только выйти, как беда случилась. Этим сон заканчивался, что я бегу из каких-то рядов где лавки все заперты. А до этого видел Виктора голого, почему-то его подвязывали к какой-то трапеции и он кружился, как мельница. А еще раньше, будто у нас в доме сидим обедаем. Прислуга объясняет, почему запоздала с обедом. С. П. очень рассердилась, она сразу запихала себе в рот целого цыпленка и рукой помогает, вот — давится.

Бараны прошли — пыль, как дым

1-я фигура кадрили. Вспоминаю, поет один голос тонкий и от этого голоса тоска собачья.

4 июня. Видел две церкви московские рядом стоят — одна Троица с огромным иконостасом. Сергей мне сказал: называется улей. А другая Духовская. В церковь зашел я вместе с Чехониным, вид которого совсем, как у Реми. Потом попал в какую-то длинную прихожую. Зачем-то надо мне видеть Копельмана. Слышу разговор литераторов хвастливый и самоуверенный. И очутился я тогда в саду в Сыромятниках, хожу по «той стороне» около яблони чудесной. Все шло ладно и сегодня оборвалось из-за какой-то перламутровой пластинки, которая переложена в карточную коробочку.

Мне показалось вчера, что Н[аташа] при посторонних стесняется за меня. Я отвечая на вопрос, ко мне обращенный «как я поживаю», не сразу ответил, заинтересованный выражением лица Н[аташи] и почувствовал, что ей неловко за меня.

5.VI. Жду с нетерпением возвращения из Борзны. Боюсь, что там расстроится что-нибудь и начнется какая-нибудь история и конец моим занятиям.

6.VI. Видел во сне так много людей. Видел Виктора, он будто сидит на камушке в солдатской шинели, а эполеты у него: два перекрещивающихся шнурка, на конце которых, свисая с плеч, маленькие орлы черные, под которыми красивые лоскутики, а шапка германская без козырька. Нос необыкновенно заостренный, как у Гоголя, а смеется, как Свирид (очень глупо). Я узнаю как-то, что он не в 9 армии, а в 8-ой, и там и тут был офицером.

— Что же ты теперь делаешь?

— Солдат кормлю, — и улыбается, как Свирид.

А я думаю: ишь, ведь, как, поваром сделался!

Мы сходим в зал к П. Е. Щеголев[у], с нами и Виктор. И вижу В. А. Жданова: он такой же, только поседел, но совсем такой же. С ним здоровается Виктор, хотя он его никогда и не видел, целует. И я поцеловался (и когда целовал, подумал: надо при встрече после долгих лет целоваться подольше). В. А. и смотрит на меня удивленно и головой качает:

— Как вы изменились! Как напоминаете мне одного моего приват-доцента, и тут, знаете, в щеках у вас.

Я вижу в столовой стоит Люб[овь] Ник[олаевна] Чернова [?].

— А это кто? — спрашивает В. А.

— А это, — я говорю, — сестра вашей жены.

И думаю, что же это он не признает ее. Неужели он спутал Л. Н. и С. П.

— Ах, как напоминаете мне моего приват-доцента, — все качает головой В. А.

Мы в какой-то длинной комнате, у нас такой нет, и я знаю, что это не наша квартира. Входит В. В. Розанов.

— Покажи мне, пожалуйста, из 10-ой армии человека.

— Да кого я вам покажу В. В.?

— Ну, скорей, скорей. Дело такое важное, я здесь и напишу. А я думаю, кого же ему показать: Виктора: ничего он от него не добьется! Ив[ан] Сергеевич] — слова не выжмешь.

А Розанов очень волнуется. И я понимаю, что что-то очень важное происходит, и свидетельство военного для него необходимо.

Мы занимаем огромную квартиру и живем не одни: у нас есть верх, куда ведет лестница из коридора, а внизу кухня. Квартира наша напоминает церковь. Я говорю нашему швейцару Димитрию:

— Зачем зря горит электричество. А он мне тихонько:

— Дм[итрий] Пет[рович] Сем[енов]-Тянь-Шаньский мне сказал, чтоб я жег побольше, а то Ив. Алек. Семенов и так ничего не платит.

— Да, позвольте, — говорю, — ведь квартира-то моя. И подымаюсь наверх. Тут появляется Над[ежда] Николаевна] Ждан[ова] и Добронравов.

— Вам Добронравов больше всех из писателей нравится? — говорит Н[адежда] Ник[олаевна].

— Да, — я не нахожу, что ответить, — он хорошо поет.

И вынимаю ноты: частью написано красными, а остальное черными чернилами.

— Пожалуйста, обратите внимание на это. Это мой брат привез с войны.

Добронравов поправил пенс[н]е.

— Это марш 13-го года.

И сели мы чай пить. С. П. разливает. Вдруг мне показалось, что с ней что-то плохо. Я бросил[ся] вниз с лестницы: лестница и коридор, как в бане, с потолка течет. И скорей в комнаты налево. И вижу Николая Ремизова, он сидит у стола.

Я очень удивился, что вернулся так рано.

— Иди; говорю — наверх, там дамы.

А он как-то безнадежно:

— Давно этим не занимаюсь, — и пошел наверх.

Я вышел к Ив. Сер. Сокол[ову-Микитову] он через улицу живет, вижу, на нем венгерка надета. Он со мной пойдет, только я должен телефон исправить: коробка испорчена, которая на стене висит. Я полез коробку прочищать. Снял с нее крышку, а надеть и не могу. А меня торопят.

Есть слова крепкие, и есть ужасно слабосильные и неуверенные. И такое слово повелось в последние годы: это слово смогу. На все лады оно перебирается, во всяких приказах и декларациях. Есть еще осклизлое слово, выговариваемое с легкостью, в к[отор]ой чувствуется обман: это слово — вероятно, произносимое интеллигентами нашими, как верьятно. Лучше пусть бы уж говорили «вероподобно» (достоверно и вероподобно).

Если Ленин это Болотников, то Блейхман (булочник анархист) это атаман Хлопок, для к[отор]ого разбой — социальный протест.

Теперь скажу о Нат[аше]: заметил сегодня очень враждебный ее глаз на меня и мне кажется, она в эти минуты просто ненавидит меня. Мне очень жалко С. П.: она хоть и делает вид, что ничего не поделаешь, а я чую, ее мучает в самой глубине ее сердца мучает это. Да и подумать: какое бы при ее болезни это было утешение? Нат[аше] 13 лет. Я помню себя в эти годы. Я перешел из III кл[асса] в IV. Жив еще былПрометей.

7.VI. Я около какой-то лавки в рядах; решил купить сластей всяких: продажи больше не будет. Лавку закроют через 5 минут. И я заторопился. Мне дают всяких мелочей, и развешивают очень медленно и я очень волнуюсь, что не успеют. Помню, в сахарной пудре как крупинки шоколад. Продает какая-то женщина, на Акумовну похожая, а помогает ей мальчик. Пошел дождик. И в ряды набирается народ. И вдруг вижу, только боюсь сказать себе, Ар[он] Д[авидович]: весь он, как в волшебном фонаре, истонченный и почти прозрачный, страшно помолодевший усы у него не подстрижены, а на самом деле, как у юного, легкой черной чертой над губою и целы все зубы. Одет он в легкий пиджак сиреневатый и галстук шелковый тончайший. Он прямо подходит ко мне и улыбаясь трясет мне руку и здоровается, и я вижу по его взгляду, как он спрашивает меня, узнал ли я его и сам без слов утверждает, что это он —

— С. П., — говорю я, — А. Д. Н[юренберг].

Удивление и необыкновенная радость на лице.

Я занялся моими покупками, а С. П. разговаривает о чем-то с ним и оба оживлены, только сразу видно, что он не здешний. И я думаю, как это никто не замечает?

Срок кончился, сейчас запрут лавку. Мне завернули небольшой пакет.

— 6 рублей: 4 за товар и 2 за услуги — мальчику, рубль и мне! — говорит похожая на Акумовну.

Вот думаю какие обдиралы! И мы втроем выходим из рядов. Мы идем сначала по улице, потом начинается уж дорожка, будто в Париже в Булонском лесу, а видно море.

— Мне пора, — сказал А. Д., — пора.

«Почему?» — я этого не сказал, но он понял мой вопрос и так плечами пожал и стал серьезным. Видно ему хотелось бы сказать, но он не мог этого сделать. И стал прощаться: С. П. он с жалостью смотрел в глаза и целовал ей руку, а потом мне долго тряс руку. И я заметил, как он старается так, чтобы моя рука не прикоснулась к нему, а потому так делает (он мне это передал без слов взглядом) что прикоснувшись, я почувствую кости — скелет мертвеца, а это очень страшно. Было пасмурно. Любимый мой серый день. В одной из церквей Нюренберга среди сырых колонн выставлена была картина. На ней была нарисована карта земли и вся война на ней кровавыми до просачивания красными и черными дымящимися красками. А приблизительно около Вены небольшой медальон тусклый, с мелкими фигурами, рисовал Кустодиев. Маделунг мне говорит, что стоит мне вписать свое имя в этот кружок и война кончится. А я не решаюсь этого сделать, зная, что М[аделунг] австрийский корреспондент. Из молвы мир[ской]: режут детей своих, а сами вешаются. (Про кухарку в шляпке: издалека по морде будет видно, какая ты барыня). Сидит Буц головой трясет, язык высунул. На солнце нашла туча. И как снежинки полетели белые лепестки на зеленый двор. Высоко летают коромысла. Юзеф косу точит. Кукует кукушка. Буц улегся. И как сторожевая трещотка, затрещал аист. Больше солнце не выйдет. И закат будет туманный.

8.VI. Видел во сне З. Н. Гиппиус и Философова. Я должен был нарисовать декорацию. И начал ее делать: огромную обезьяну и когда кончил ее, увидал, что лишний кусок в середке вбок пошел, тогда я от него вниз еще сделал обезьяну — и почудилось две головы: вверху и внизу. Я думал, что сделал очень плохо, а Философов нашел, что лучше и не надо.

Много иного еще видел, но память о сне моем спугнули. Полотенца: оказывается их мало взяли с собой — и четырех не хватает. И еще надо было взять не маленькую, а большую картонку, которая нигде не помещается и с к[отор]ой в дороге одна мука. Сегодня ветерок подул и летит, летит акация, — последние лепестки.

Я встаю в 9—1/2 10-го. Курю, записываю сны и прибираюсь. В 11-ь в 12-ом выпиваю стакан чаю с хлебом. После чаю прохожу минут на 10-ь в сад. И опять в комнату, и сижу занимаюсь до 3-х. В 3-й обед. После обеда ложусь с книгой и лежу до чаю до 5-и. Выпиваю 1 стакан. И возвращаюсь в комнату к себе и опять лежу с 1/2-а с книгою же. Потом пересаживаюсь к окну и занимаюсь до 1/2 8. От 1/2 8-го — до 8-и не всякий день гуляю по дорожке в саду и домой. Зажигаю лампу и до 9-и занимаюсь. В 9-ь яичница и чай (стакан чаю). После чего читаю газеты или рисую, или опять пишу до 12-и. Очень долго не засыпаю.

Сегодня началась 2-ая неделя, как мы в Берестовце.

Да, еще видел во сне Ив. Сер. Сокол[ова-Микитова]. Он сказал мне, что уезжает надолго. И еще видел Ник. Бурлюка. «Из всех нор в русскую жизнь вылез наглец и бесстыдник. Перед этим наглецом и бесстыдником вся Русь примолкла без ропота, без протеста. Выслушиваются невообразимые мерзости, с пеной у рта предлагаются действия, к[отор]ые претят самому элементарному нравственному чувству и энергичного отпора не находят. И почему мы этому торжествующему хулигану подчиняемся и даем разрушать нашу родину». Из речи Α. А. [1 нрзб.]. Самое тягостное это не ненависть, тут уж напрямик, а нелюбовь. Это такая мутная среда, куда ни один луч не проникнет.

9.VI. Видел во сне — —

Сон опять спугнули. Произошло это из-за воды. Хотел раскупорить раньше и выпустить газ, не снимая пробки, но пробка вылетела и много воды разлилось. Начались опять разговоры о полотенцах, которых будто бы мало взято, о том, что рано поехали на вокзал — в 3 часа, о паспорте Машином, к[отор]ый оказался у меня в кармане, и о картонке маленькой, и о невытряхнутых самоварах, — все это, все мои прегрешения, о которых говорилось уже раз сто и попрекалось мне в памяти моей куриной.

Лег я в час из-за газеты, а не спал до 3-х. Ночью кто-то стонал. А мне казалось, что это С. П. и я очень затревожился и все лежал и курил, готовый, если что надо, подняться. И когда я лежал ночь прояснилась и это прояснение ночи, рассвет выражается в каком-то колебании, точно дом это корабль, а ночь море, потом я увидел шторы и услышал первые клики птицы и шаги. Видел во сне Любоша, будто умер его отец. И несли его в цинковом гробу, он был закрыт и только голова его была вне гроба поставлена вперед, как изображения на саркофагах. Седая голова с длинной бородой и [1 нрзб.]. Я видел это из кондитерской, где мне сначала не отпускали печенье, а потом по записке Любоша выдали. Я взял еще граненую бутылку хорошей водки — думаю, для гостей пригодится. Видел Пет[ра] Николаевича] Прокопова, будто он на Арбате у Николая сидит. А больше не помню.

Очень опоздали с самоваром и потому все вверх дном.

Как успокаивает, когда в теплый ясный день слышишь, как пилят дрова.

В Киев[о]-Печерской Лавре над мощами Паисия перевернуты вверх ногами мощи Тита воина, ударили ножом в ногу мощи Исаии.

Надпись: воспрещается лущить семечки, садиться на прилавок, если много людей.

Без дела не надо входить в лавку, за неослушание будут подвергаться административным] взысканиям.

10.VI. Видел во сне, мы переезжаем на новую квартиру; сначала я поселился в какой-то общей комнате больничной, где стоят «койки» — Б[ориса] В[икторовича], Вальполя и Вильямса. Потом я переношу свою кровать куда-то на противоположный конец коридора. Тут ушла у нас прислуга, я ей и рису дал и просил остаться, но они все-таки ушли. И служит нам покойница Прасковья, моя нянька, для нас незримая. И опять мне надо тащить мою кровать и теперь в отдельную комнату. Оказывается мы будем жить в комнате, соседней с Добронравовым и платить будем 20 руб. в месяц. Вижу, выходит Добронравов: он маленького роста и совсем старый. В цилиндре. Он запер на висячий замок свою комнату и прощается. Наша комната на 6 этаже в виде ложи, но без барьера и пол очень шаткий, т. е. попросту легкая настилка, которая заходит [1 нрзб.] к[а]к спускается крыша и мы лежим на этой крыше и каждую минуту от неосторожного движения или просто от тяжести нашей крыша эта провалится и мы полетим вниз в партер. Я все время спохватываюсь. Вниз уже летят наши вещи. Но я хочу оправдать наше житье такое опасное. Я говорю, что два выхода у нас. И узнаю, что министром внутр[енних] дел назначен гр. ВоронцовДашков, к[отор]ый был при Александре] III, п[отому] ч[то] он единственный имеет власть. При этом подразумевается, что власть вовсе не дается назначением, любое и самое высокое место можно унизить, власть — личное качество. И с такою властью гр. Воронцов-Дашков.

К[атерина] явно меня не выносит ч[то]б[ы] избежать какнибудь обращения ко мне (так она не разговаривает и ни с чем не обращается) она говорит «доброе утро».

«В России нет теперь правосудия. Сидят люди и арестов[ан] государь и все это от того, что пошла молва, будто они и есть заводчики измены, а изменники, открыто призывающие на сторону Германии, сидят в совете и безнаказанно судят и рядят. Петербург это какой-то тушинский лагерь» ([1 нрзб.]).

Совершается дело Божие. Идет суд нечеловеческий. Трехлетняя война и все предшествовавшее ему выкровилось и теперь дало свой голос. Так быть как до войны было немыслимо. Я помню, как меня поразила грубость итальянской толпы во Флоренции в воскресенье на [1 нрзб.] празднике, помню какими провалами засияла жизнь в Париже во время карнавала по Елисейск[им] полям и Булонскому лесу: какая резкость между разряженными праздничными людьми и испитость и одичание Монмартра. Поразила меня еще грубость толпы в Сен-Клю на гулянье. А из ранних воспоминаний необыкновенное самодовольство на цюрих[ских] [?] с[оциал]-д[емократических] собраниях в среде наших с[оциал]-д[емократ]ов. Вели бы люди безбожно делали то, что хорошо (не грешно, а хорошо), т. е. выгодно, они достигли бы больших результатов. Но люди плохи, т. е. бесстыдны, а кроме того и глупы, п[отому] ч[то] чтобы сделать что-н[ибудь] хорошо, т. е. выгодно, надо уметь судить — обсуждать твой поступок. И вот считаю [?], что люди плохи в подавляющем большинстве своем и глупы и есть то, что есть и было. Да еще рядом с грубостью народной, помню, поразили меня молитвы в Вене в [соборе] св. Стефана: какое отчаяние и безысходность почуялись мне в этих отрывных взглядах и стоянии перед образом чудотворной Б[ожьей] М[атер]и.

Разум не поведет далеко, п[отому] ч[то] разумных-то очень уж мало. Есть великие лозунги. «Уведи меня в стан погибающих» и бесстрастие и на них летят не только одаренные, но и мошкара. И мошкара их опорочивает. И те кто судит обо всех по лозунгу — глубоко ошибается, как и тот, кто по мошкаре начнет судить по лозунгу.

Русские люди в смуту до того были вероломны, что даже получили имя перелеты.

11.VI. Видел муттер. Потом Пуришкевича. Обстановку плохо помню. Заспал сон. Блейхман — Солнцев, он же Хлопок атаман разбойничий. Болотникова воровские листы из сел [а] Коломенского. 22.Х.1606 г. Всегда были и есть взыскующие Града Грядущего, желавшие устроения жизни человеческой по правде, т. е. устройства царствия Божья на земле. Одни отодвигали наступление такого блаженного состояния мира к страшному суду и даже срок ставили — тысячелетие. Другие напротив, не отодвигая так неопределенно далеко, надеялись, что рано или поздно царствие Божие наступит на земле. И все это полагали в сем веке временном.

А в действительности, царствие Божие наступало на земле и не для всех, а островами. И наступление его было в зависимости от силы любви и гнева человеческого. Примером может служить самосожжение. Когда услышан был призывающий голос: Время просит страдания, тогда и началось царствие Божие.

И было бы ошибочно думать, что царствие Божие это какое-то справедливейшее устроение на земле, какие-то дома и храмы и конечно отхожие места самого последнего слова. Люди все делают, чтобы отдалить от своей жизни царствие Божие. Вся сила ума человеческого направлена на то, чтобы облегчить внешние средства общения между людьми, и от усложнения жизни в погоне за все увеличивающимися потребностями чисто внешними, люди теряют пути к духовному общению и притупляется духовное проникновение и сила любви и гнева. И это поведет к тому, что общаемость духовная естественно прекратится, и ангелы забудут пути к людям и земля провалится, как Содом и Гоморра.

Для того, чтобы наслаждаться в царствии Божием, при утонченной совести — надо не иметь совести — и вот Божия Матерь, как воплощение совести, хождение ее по мукам и есть образец того, что никогда не осуществимо царствие Божие при наших условиях на нелегкой земле. Одни говорили: мы не понимаем. Другие же, не понимая, думали, что все понимают и громко заявляли об этом, а в сущности к[акое]-нибудь порицаемое или одобряемое действие, сами, выполняя, порицали или одобряли его. Перед судом понимания своего, конечно, все правы всегда.

Иногда на меня приходит уныние, что русское дело пропало, что тушинцы, увлекая за собой чернь пряниками, сотрут нас, погибнет и литература русская: спрос пойдет на потаковнические мазки и кинематографическую легкость. Но я утешаю себя метлою: чую всей душой, что еще один захват, еще одна боль и метла подымется и сметет самоизбранников.

12.VI. Во сне видел Гордина, ехал я с ним на какой-то закрытой огромной лодке у которой сверху крышка же в виде лодки [рисунок лодки — Публ.] я очень боялся, п[отому] ч[то] на одном краю стояли мы и могло перевернуть, потом поехали на автомобиле, около трамвая слезли и тут автомобиль заняли кондукторы, что делать. Должно быть, было очень холодно. Гордин попросил себе у старухи лавочницы — тут же ларек ее — пальто и она дала ему какое-то пожелтевшее и стала упрекать. И я увидел, что Гордин в женском платье и никто не подозревает, что он наряжен. А старуха его пилит самыми последними словами. Уж вижу, Гордин плачет. Что же, думаю, он не возразит? А он отвечает мне: я напишу об этом. Я хожу по каким-то улицам очень узким. В дом вхожу на самый наверх тут Кузмин и его приятели. И очутился в Сыромятниках. Все лежат в зале тут и Блок. Потом разыскивал в клинике не знаю кого. И попал в тифозное отделение. Очень было жутко проходить этим коридором. Там и служители все в повязках и даже городовой. Когда я выбрался, то встретил Гиппиуса, который слился с Курицыным и каких-то неизвестных мужа с женой, с которыми заговорил. И все исчезло. Сон был сумбурный: и кроме лодки и автомобиля Гординского истлел.

13.VI. Видел во сне, что жду очереди сниматься в фотографии. Ждет и П. Е. Щеголев. А снимают долго. Наконец моя очередь. И меня сажают, а сзади садится какая-то еврейка. Всех так и снимают — на фоне евреек. Тут я проснулся. На воле гром — гроза. И опять вижу, мы куда-[то] все бежим и на каком-то мосту неизвестно зачем я отсек голову — так по пути — и бросил, и бегу, стираю кровь с пальцев. Потом собираемся ехать в Ессентуки. С. П. приедет потом, а нас четверо Викт[ор], Сергей, Прокофьев и я — мы совсем налегке с нотами, будем играть какие-то коротенькие пьесы с музыкой и пением. Осталось очень мало времени, а собираемся мы из Сыромятников. Я хожу по огороду, а на грядках кучи яблоков.

Вчера слышал как Наташа говорила о «политике» всякую путаницу и про Амигрантов. То, что говорила она, я не слушал, но самый тон и постукивание кулаком об стол, все это мне напомнило С. П. И еще напомнило — продолжительность. Уж закончила, легла, нет, все продолжает. И с той необыкновенной силой и твердостью в голосе.

Сегодня Наташа сказала, что она только дома так кричать и говорить может, а то она боится трусиха большая. Ну, это уж в меня. Говорить-то я и дома так не могу, а что трусоват, это мое.

14.VI. Сон разорванный. Долго вчера не мог заснуть. И газет вечером не было, а не спалось. Комар зудел, точно плакал. Потом заснул и вижу мое рожденье. На окне у Маяковского на стекле написано мне поздравление. Как будто в Сыромятниках. И окно его в огород выходит. Приходят поздравители. Тут и Виктор с Галей и еще с маленькой девочкой это его новая дочь. И Сергей. И Иван Ник. Пантелеев. Только Добронравова нет. И едем в трамвае и на трамвае народу — висят. Когда переезжаем мост, трамвай сворачивает с пути и идет около самого краю — перил нет и его шатает, вот-вот с моста полетим в воду. Как там в Сыромятниках меня беспокоило: пригласить Маяковского или не стоит — позовешь и не обрадуешься, так на трамвае меня мучает я-то на площадке, выскочу, а С. П. в вагоне. Из трамвая вышли. Я очутился один. Совсем темно, пошел дождик. Я едва различаю дорогу. Передо мной какой-то говорит, похож на Ив. Сер. Сокол[ова-Микитова] «ну, я останусь еще на день с Илиодором поговорю». И я вижу, как он подходит к монаху, Я стараюсь рассмотреть лицо и не вижу. И думаю, может, и мне подойти. И иду дальше. Мне встретились два монаха. «Нет, — говорит один. — Выход есть».

Наташа очень горячая. Плохо ей в жизни будет, трудно ей будет.

Нехорошие люди! Вот когда обвиняют всех простых людей только в разбое, только в корысти, хочется наперекор обелить даже ту тьму, которая есть. И эти обвинители обвиняют от корысти своей. Только чистый суд во имя другого чего-то большого суд праведный нам теперь права дайте — ответ на заявление, чтоб травы не мяли. Ведь он дерево, по [1 нрзб.] — ответ: из-за вас деревом сделался.

Наташа, как я замечаю, боится, когда начинается разговор о ее раннем детстве «у нас». Должно быть, это разрушает ее «[1 нрзб.]»[1].

15.VI. Вчера после газет, о событиях 10.VI сон был расстроенный. Я видел не образное, а словесное. Речь шла о клятве и присяге. И в нарушении клятвы заключалась вся суть событий. Потом я попал куда-то в какое-то училище и там нас все учат гимнастике — и учит Август Львов. Линде, учитель немец[кого] языка, а распоряжается [1 нрзб.]. Меня тоже заставляют, хотя мне и трудно делать. 1) в борьбе обретешь право свое с[оциалисты]-р[еволюционеры]. 2) в грабеже обретешь право свое а[нархисты].

Начали игру, в к[отор]ую только вдвоем играют, фильтр.

16.VI. Видел я во сне, что купил себе ботинки очень дорогие за 100 руб. А потом еще за 150 р. у Баннова в табачном магазине. Шел я куда-то, как мне казалось к Алекс[андро]-Нев[ской] Лавре с Ф. И. Щеколдиным. По дороге какой-то дом строят желтый, как игрушечный. Раскрашивает его Кустодиев Б. М. Здесь же сидит и Петров-Водкин. Я говорю П[етрову]-В[одкину] — «Художники должны поменьше рассуждать, тогда и выйдет картина!» И идем дальше с Ф. И. Ф. И. надо к Нарвским воротам. А я совсем запутался и не знаю, как показать. Тут какая-то женщина показывает: «Да вон налево!» И я соображаю, что мы вышли к Покрову. Я иду за городом. Мест этих я не знаю. Редкие постройки — памятники величайших размеров и самых затейливых. «Это строили худож[ники] Мир[а] Иск[усства]» догадываюсь. Цветов много. И иду назад: что-то напоминающее роты. Мне навстречу католическая процессия — одни маленькие девочки: поют марсельезу по-французски. Я думаю, «зачем это они поют такое». А мне говорят: «Это святая песнь». Я вхожу в какую-то прихожую, передо мной зеркало. По соседству в открытую комнату входит женщина, напоминающая В. Ф. Коммиссаржев[скую]. А муж ее инженер. Он тут же. Я вижу это в зеркало. Оба они говорят мне, чтобы я к ним пришел непременно. И я попадаю опять в город. Там Марк Карлович. У меня в руках рукопись, «Лирич[еская] проза» воззвание какое, которое написал я. И можно напечатать через инженера той дамы, похожей на В. Ф. Коммиссаржевскую. К Марк[у] Кар[ловичу] я иду опять туда. Там много народа. Танцуют. И я думаю: «в такое время танцуют!» А потом говорю себе «это весна». Среди танцующих Гюнтер. И слышу, говорит та, похожая на В. Ф. Коммиссар[жевскую]: «Слышу ваш голос η думаю, что же это вы не заходите!» Я оборачиваюсь и вспоминаю о своей рукописи.

Что такое Н[аташа]? Избалованный ребенок. Избалованный Л[идией], для к[отор]ой она единственная на свете в жизни ее цель и утешение. К[атерина] не всегда здесь, и она ее балует между прочим. От избалованности идут и капризы. Девочка капризная. Она повторяет чужие слова, т. е. того круга, где ей приходится быть. Другие же к ней относятся скорее нехорошо, ею тяготятся. И если смела дома и своевольна, в гостях этого ей пройти не может. На нее не обращают внимания. И там она смиреет. Ласкать ее никто не ласкает. Л[идия] не ласкает, п[отому] ч[то] Н[аташа] для нее все, а при такой близости выражения ласки не может быть. Вот Александра] Н[икитична?] с дядей Алешей даже никогда не разговаривает, п[отому] ч[то] любят друг друга — какой же тут разговор. Л[идия] все исполняет, что она ни захочет. «Вытри губы мои» — говорит Нат[аша]. И Л[идия] вытирает. «Пододвинь меня!» И Л[идия] пододвигает стул. Н[аташа] сыплет сахару себе в клубнику столько, что едва другим хватает. А укроп берет прямо горстью и ест. Это она может. В этом ей не откажут.

Когда свинья ест, она хвостиком помахивает. «Интеллигенция это ненормальное явление в природе. Интеллигенция] нам не говорит правды, а если при старом строе она бывала откровенной, то откровенность ее была продажной. При катастрофическом столкновении классов интеллигенция] должна погибнуть», — агитатор рабочий в Харькове.

17.VI. Видел я, будто у нас Ив[ан] Александрович]. И я его угощаю пирожным яблочным. Со сковородки прямо ножом целые поджаристые круги снимаю. Вдруг слышим наверху стучит кто-то, Ив[ан] Александрович] чего-то испугался. Мы с ним тихонечко пошли в кухню (дом расположен к[а]к в Сыромятниках). Это плотники работали. — Клим! — покликал я. Но никто не ответил. «Климушка!» — пропищал Иван Александрович]. Кто-то отозвался. Да, это, конечно, был Клим. Мы пошли наверх. Ив. Ал. без пиджака с какими-то ужимками шел сзади. Там лопнул водопровод и вот Клим чинил что[-то], заколачивая стену. От лестницы по правую руку стена от окна вся в картинах. Некоторые пришлось опустить и их внизу закрыл настил. «Г[оспо]жа Персиц сказала, чтоб эти яблоки сохранить!» — показал Клим на последнюю картину, к[отор]ая особенно покосилась. Кроме Клима еще тут плотники. Клим что-то рассказывал, не помню что-то о событиях, потом он сказал: «Главное же произойдет в пятницу на [1 нрзб.]!» Я очутился в магазине. Две продавщицы. Там исправляют мои ботинки. Приходит мальчик и говорит «Glasspapier!» Продавщица завертывает что-то и подает мне счет — лист с виньеткой, на к[отор]ой нарисованы карикатуры на евреев и написано «земская управа». Первая цифра 1 р. 60 к. и еще следует много. Выходит так, что мои ботинки не исправили, а пользуясь заказанным сделали новые и продали, а мои возвращают и с меня все деньги. Я положил счет в карман и говорю: «Я это Зем[ской] Управе покажу!» Продавщица страшно перепугалась. «Ради Бога, — говорит, — не дёлайте этого!» «Нет, я как русский человек, я это сделаю». Я без ботинок ушел.

Я стою в Успенском соборе. Только в Успенском соборе есть галереи, и там и стою. Тут и Виктор. Он самовар ставит. Потом я иду вниз. Тут оказывается очень много евреев. Это возмущает. Кто-то говорит. Снимите шапки. И я вижу, действительно, в шапках. И я сам в шапке. Это меня страшно поразило. Я скорее снял. Тут Горнфельд у решетки с папироской. «Горнфельд, — говорят, — так нельзя в церкви!» Иду к Ермогену. Вижу Анна Марк[овна] и Давид Абрамович. Кончается молебен. И я с ними выхожу. Около Успенского Собора какой-то странник раздает книжки. И на одной книжке он написал что-то. И вижу подает Д[авиду] Абрамовичу] для его соседки. А соседка его какая-то преследуемая в[еликая] княгиня, замаскированная. Д[авид] Абрамович] передает ей книги и знакомит со мной. И мы идем вместе мимо Ивана Великого к Левиным. Та идет впереди со мной. И я вижу, как вся она краской измазана, все лицо. Мне ее очень жалко. Левины садятся обедать. Я отказываюсь. И А[нна] Мар[ковна] благодарит меня за отказ. А та ест. И я очутился вдвоем с этой в[еликой] кн[ягнней], прошу у нее книжку, к[отор]ую странник ей подарил. Опять заходим в У[спенский] соб[ор]. Много военных. Ее узнают, но не показывают это, только смеются. Она мне говорит, что ей нужно к М. М. Исаеву. «Он добрый человек», говорю я. «О, нет, я у него кухаркой служила».

18.VI. Видел во сне, что я у Гржебина. Сам он страшно растерянный. Марья К[онстантиновна] обращается к П. Е. Щегол[еву], «зачем этого офицера позвали?» «Да мы сейчас партию с ним устроим». И раскладывает ломберный столик. Я еду по железн[ой] дороге. Сел я неизвестно зачем. И знаю, долго ехать. Потом опять Гржебин. Какие-то картинки. Приходит дворник. «Вы дрова брали». «Нет, говорю, не брали». «А то может брали, да я так спросил насчет билетиков». «У меня и книжки нет, да и зачем же я буду скрывать?» Тут какая-то прислуга, не знаю я ее, показывает мне на стол, на к[отор]ом нарисована рожа и всякие крендели выведены не то йодом, не то тем желтым составом, к[отор]ым письма из тюрьмы мазали. «Это дворник, как придет, так рисовать».

С. П. видела Мих. Ив. Терещ[енко] будто желтый весь и бабушку Брешк[о-Брешковскую].

19.VI. Видел во сне Прокофьева музыканта. И еще какого-то. Другой показывал, что сочинил он. Со своими компрессами и перевязками растериваю сон.

Вчера уж были признаки разлада. Сегодня совсем плохо. Решили ехать 30-го. Если удалось бы так осуществить в мире.

20.VI. Видел во сне, будто подымаемся мы с Н. С. Бутовой, она живет на страшной высоте и около дверей ее ящик прибит. Виктор вошел в этот ящик, дернул дверь, тугая дверь, изо всей силы, растворил и вошел. И в это время увидел, что ящик-то оторвался от двери — гвозди, как зубы, показались. Я схватился за него. И не знаю что делать. Единственный способ думаю влезть в него и приколотить гвозди, но когда я полезу, я непременно полечу вниз с ящиком. Или, если начну приколачивать, ящик сорвется. И нет у меня выхода. А это на страшной высоте. И я падаю вниз.

Мы летим высоко над землею. Это маленькие вагоны. Из нашего вагона можно пройти в другой, для этого надо высунуться из широкого окна и ухитриться и зацепиться к окну другого — вагоны летят один к другому углом. Сергей так и сделал и вернулся. Просится Артамонов из сосед[него] вагона. И боится. А я все представляю себе, как бы мне этак[-то?] и сердце у меня замирает.

Сначала мы были внизу, там Ада Аркадьевна и Аркадий, сын Ариад[ны] Вл[адимировны], потом я пошел на галерею высочайшего театра. Места надо занимать с налету. И вот я бросаюсь и сталкиваюсь с Верой Евг[еньевной] Копельман.

21.VI. Полночи не спал: была жестокая гроза. Я думал, что дождем выбьет стекла. Во сне видел, будто мы у Иды. И я должен ходить и караулить царских детей: они в белом — маленькие дети лет так 7 — 8, их пятеро. Умер в Пензе 16.1 Владимир Семенов[ич] Волков. Добрый человек был и заклеванный. А заклеван по женской части Привлечен в 1890 по делу последних] народовольцев. Сидел 2 1/2 г[ода] в крепости. Сегодня такой пасмурный день. И свежо, ветер большой. Ничего не писалось за весь день. Только рисовал, да стол прибирал. От того, что был дождь, мальчик не пойдет за газетами. Так и не узнали, чем окончилась дурацкая демонстрация воскресная Наташа сказала, что она только здороваться стесняется

Какие тучи идут валами. И очень грустно становится А птицы все-таки поют, кукушка куковала. И все утро по двору конь ходил. Еще бы, столько за всю эту жар> мух всяких перекусало его. До чего скучно тут. Сегодня 3 недели. Последнюю неделю я совсем не выхожу из комнаты, только утром после чаю по нужде.

22.VI. Видел во сне, пришел в театр на оперу и вижу, сидит в первом ряду М. И. Терещенко. Я с ним поздоровался и сел рядом. Я прохожу с Шаляпиным к самой рампе, выходит какая-то певица, у той сдавленный голос И действительно, когда запела точно давили ее, а сама улыбается. Потом вышла другая и удивительно запела. Шаляпин ее очень одобряет. Он вынул тетрадку и пишет ноты красным и черным. Объясняет мне его способ: это новая опера. Немного он напевает. Тут появляется Сергей. Он что-то рассказывает о новой квартире, где он нас поселит. Мы взяли билеты, чтобы ехать. И поехали на вокзал. Но дорогой заехали в ресторан. Там та оказалась, к[отор]ая хорошо пела и еще какая-то очень знакомая дама. Нам же надо торопиться на поезд. И я прощаюсь с ними. Не актриса, а другая поцеловала мне руки. «Не вытирайте, пожалуйста», — просит меня. Мы попали в кв[артиру] д[окто]ра Срезневского. Тут Виктор Рем[изов]. У Срезневск[ого] приемная в виде фонаря, как в редакции Новой Жизни. Висит образ главы Иоанна Предтечи. Он вделан в раму оконную. Я зачем-то стал раздеваться. Но Виктор заторопился, и я опять одеваюсь. «Выехать очень трудно» — говорят нам. «А главное, ведь наш поезд мог давно уж уйти!» И опять тороплюсь. Мы идем пешком. Не уверены, куда повернуть. И страшно обрадовались. Зеленый собор — это София. Стало быть правильно. По рельсам переходим со спуска в гору и идем насыпью. Вдруг какой-то мальчик. Он на меня жалуется: «Этот — показывает он на меня, — бросил коробку с порошком!» А это желтая коробка из-под банновских папирос и в ней просыпанный зубной порошок и карлсбадская соль. Я объяснил. Дальше, кажется, мы поехали уж в поезде. В П[етер]б[урге] 5 полков за нов[ое] прав[ительство] и 5 полков за старое. Те, кто за новое правительство, те за немцев. И вот теперь, мол, победят. Сегодня в первый раз загудели и затрубили жабы на болоте. Сейчас после дневного дождя, когда ветер расчистил полоску на закате, ожили птицы, и не так свежо стало.

Хотел все записать о комаре: когда потушу свет, комар звонит, точно где-то далеко бьют в набат.

23.VI. Видел во сне, будто мы были в Иерусалиме, потом на Афоне. И решили дома отслужить всенощную. Из Иерусалима у нас свечи, а с Афона забыли. Я помню коридор, где стоит распятие и перед ним красная лампада. Я сам зажег и висит подсвечник. К нам должны прийти Верховские со всеми детьми. Тут же вижу и Ив[ан] Сергеев[ич] сети чинит в углу. Думаю тесно будет. И переношусь в Грецию. Там идет война. И вижу Елизавету Мих[айловну] Терещенко, она вся заплаканная, но чему-то радуется сквозь слезы. Потом опять у нас, только я знаю, что это в какой-то глухой провинции. Я иду в учительскую. Тут профессор] мой технологии Як[ов] Яковлевич] Никитинский. Учитель рус[ского] языка со мной здоровается. Идет спор: хотят вычеркнуть Гоголя. И когда постановление совершилось, я вижу, уж на улице, на балкон вышел прапорщик, поднял знамя и сказал: «Запрещаю выходить на улицу и собираться в собрания!» Я, Господи, а как же служба-то, всенощная. И опять переношусь в коридор: вижу, как Сергей молится. Потом о. Гавриил: он рассказывает, что на Афоне его исправили и он может сноситься. «Пойдемте, — говорит он Сергею, — поищем». Народу к службе собирается много. Тут и Ф. И. Щеколдин. Кто-то рассказывает, что Сергей помер, он совсем поседел и помер.

А увидеть домового надо в великий четверг, понести ему творогу на чердак. Так и сделала одна, видеть его не видала, а только ощупала — мягкий. Если он скажет: у-у-у! — это хорошо. А если скажет — е! — плохо. Одна баба не велела сор из избы выметать, а велела заметать в угол. А в великий четверг, когда осталась одна, надела белую рубаху, и плясала на этом сору. К другой бабе прилетает золотой сноп: прилетит и рассыплется.

24.VI. Полночь. Цветет папортник. Лунная холодная ночь. Очень ярко запечатлелись в сне моем две наши прислуги и обе ужасные, как ведьмы [1 нрзб.]. [1 нрзб.], к[отор]ая ушла, когда меня посадили в госпиталь и та которая за ней безулыбная Прасковья Пименова. Но я помню, как я их видел.

Вижу Клюева. У нас такой инструмент, к к[отор]ому никак не подойдешь, не то это арфа, не то гусли. Клюев объясняет. Потом появляется Романов и Жилкин. Какие-то материи рассматривают. Я один сижу и со мной Наташа, только гораздо меньше, чем она есть, и слушает она меня — рассказываю ей о нашем простом роде. Потом видел чисто словесное: деление состояния души. Помню исключение, к[отор]ое я прохожу. Таганка. Мы подымаемся с Земляного вала. Играл сегодня в карты: в короли, в ведьму и в возы. И Наташа в первый раз в окно, проходя мимо, заговорила со мной, спросила меня сколько времени прошло. И кланялась как всегда.

25.VI. Лег я в 12-ь. Проснулся, еще ночь и с ужасом слушал ночь: это была какая-то ведовская песня: женские охрипшие голоса и врозь с мужским. Я долго слушал: голоса скакали, крутились «катали», как тут говорят, т. е. били — купальская песня.

Во сне видел, задано два сочинения по рус[скому] и по зак[ону] Божьему. Законоучитель о. Геннадий Виноградов читал какую-то молитву с особенными ударениями. Все стояли на коленях. Я отдельно за колоннами, тоже стал. Я думаю, что поп чего-то затеял, чтобы о нем говорили. Потом иду в очереди на Земляном валу, иду справиться о моей рукописи. И все не так делаю: меня много перегнало народу. Вижу Шурочку Розанову. Она уже получила ответ, что принята. И вот дом какой-то. Хозяин дома напоминает покойного Φ. Ф. Фидлера. Я иду по лестнице. Лежат на кроватях: Свирский, Рославлев, Котылев. «А! -гговорят они, теперь вы у нас будете! С нами! С нами!» Им это по душе. Иду дальше. Вижу Митропан и с ним какая-то женщина. Митропан показывает на руку. «Тайный знак, — говорит он, — тайный знак!» Иду дальше. Тут Кузмин. Он роста, как Рославлев и с черной большой бородой, он говорит, что ему в школу прапорщиков нельзя поступить. «А как же, — говорю, — Пяст?» «А он готовится», — отвечает кто-то. «Тайный знак», — вспоминаю. «А вас в Обуховскую больницу положат на испытание». Я спускаюсь вниз. «По глазам, — думаю — зачем же в Обуховку?» Виктор объясняет, он слышал, как надо это делать: «надо, — толкует он путанно и несурьезно, — натощак выпить бутылку коньяку». И выйдет результат. Но не понятно, не то человек совсем ничего не будет видеть, не то это для общего ослабления. А потом, я ведь не могу выпить бутылку коньяку.

26.VI. 1917. Вижу, будто на площади примостились мы в каких-то палатках, площадь длинная, как у Сухаревой. Пасмурный день. И на довольно большом расстоянии от нас мучают — это особенная издевательская казнь, куда входит все и четвертование и уколы, такое, до чего не додумалось ни одно и самое жесточайш[ее] правительство. Это творит свой суд чернь. Измучают жертву, умертвят и показывают. А те, кто это делает я видел лицо одного — полная застылость на лице и равнодушие: как карандаш чинят, как стругают мясо.

Все мы в страшном волнении и возмущении.

И идем мы домой. Воскресенская площадь пустынна. Вдруг несколько городовых. Один ко мне. Он говорит мне: у вас будет обыск, ваши рисунки подсмотрели. И побежал. Я понимаю так что они бегут туда на площадь казни, а обыск у меня сделает чернь.

В каком[-то] коридоре. Мне предлагают надеть пальто студенческое. А есть и другое рваное пожелтелое. Я в это нарядился. И пошел домой. Я вошел в дом. Там кровать стоит. И свалены вещи около. Это Сергея кровать и вещи. В Сыромятниках. Хочу дальше идти. Дверь заперта. Ищу ключ. Ночь. Чуть освещено керосиновой лампой. Над дверью широкое стекло. И вдруг слышу: караул-ул-ул! И чьи-то голые ноги сверху на меня.

Я проснулся.

Мы у Садовского Б. А. Он в свою комнату нас не приглашает. Ходим в прихожей. Потом я иду на нашу новую квартиру. Оказалось из моей комнаты есть ход (стеклянная дверь) прямо на волю. «Как же, — думаю, — до сих пор мы и не знали про этот ход!» Я иду за стулом. Через коридор иду мимо чужих квартир. Все стеклянные. Взял стул и назад. Спускаюсь по лестнице. А за мной какие-то горничные. И одна напевает: Вера Степановна. Я спрашиваю: «Гриневич?» «Нет, смеется, наша!»

Видел В[арвару] Фед[оровну]. Она вышла замуж за третьего. Ей 40 лет. Сергей очень обижен: его чести, будто бы, лишили. «Ну, что ж пустяки, говорю, это не так и причем честь!» У В. Ф. родился ребенок, которого показывают.

Никакие и самые справедливейшие учреждения и самый правильный строй жизни не изменит человека, если не изменить в душе его, если душа его не раскроется и искра Божия не блеснет в ней. Или искра Божия блеснет в сердце человека не надо головы ломать ни [о] каком учреждении, ни о каком строе, потому что с раскрытым сердцем не может быть несправедливости и неправильности.

27.VI. Что видел во сне, ничего не помню. Вчера вечером началась жесточайшая пилка, коя возобновилась с утра. Куда уж тут что помнить. Все потому, что из дому нет вестей. Ив[ан] Александрович] Ряз[ановский] клялся и божился приходить каждую неделю и писать. И прислал всего 1 письмо, да не из квартиры. И как в воду.

Да вспомнил и сон. По соседству с нами был пожар, который залили: у нас только стекла побиты. И соседи наши, где горело, немцы. Мы к ним зашли. Я поехал на автомобиле e Борисом Сувориным. Я написал какую-то пьесу, к[отор]ую надо отдать напечатать. Тут Котылев появился.

Вины мои вот в чем: 1) доверился Ив[ану] Александровичу], а надо было, чтоб швейцаровские девочки писали. 2) положено для облегчения багажа полотенец меньше, чем надо 3) не взята большая картонка. 4) уверял, что паспорт отдал Машин, а на самом деле не отдал, у себя в кармане носил 5) на вокзал надо было ехать не в 3-й часа, а в 4-е. Вот эти самые пять вин, как зубья.

28.VI. Видел во сне, будто каждый из нас должен нарисовать проект воздушного корабля. И все мы идем по очереди со свитками, где эти корабли нарисованы. И летим. И все ничего. Но потом надо, оказывается, непременно в Романов-Борисоглебск. И как прилетели туда, оказывается должны делать экскурсии в окрестностях на 500—600 верст. Лететь вверх отвесно, очень тянет всего, но вниз ужасно. Я был один на самом дне. Весь корабль сделан из тончайших пластинок на железных рельсах. Корабль остановился над широченной рекой, повис. Я смотрю и сердце замирает. А кто-то говорит: «Виктор Ремизов, находящийся на противоположном конце, забеспокоился, а А[лексей] Р[емизов] боится!» Погода пасмурная. Куда мы не прилетали, везде опаздывали: поздний час, все закрыто.

Потом видел какой-то спектакль. И мне дают трико, к[отор]ое я должен передать. И я сижу с розовым триком дурак дураком. Видел там Николая Рем[изова].

И еще шел я куда-то и мне навстречу Аверченко. Я сказал ему, что я давно с ним хочу познакомиться. Так [1 нрзб.] дружески мы с ним разговаривали. А проснулся я совсем разбитый. Да еще видел, просыпаясь [?], Успенский собор в Москве.

Я с тобой и двух слов не сказал, я только смотрел да здоровался, когда ты проходила по двору. А слышать я много слышал, как ты говорила. И очень мне понравилось, с какой горячностью ты за интеллигенцию заступалась. И в этой горячности твоей мне почуялась сила твоя и разумение. Я подумал: в тебе есть дух жив, как в твоей маме (к[отор]ую ты называешь С[им]ой). И кулачками также стучишь, когда очень уж за сердце возьмет. Вот мне и захотелось написать тебе, рассказать тебе о тебе же. А ты мне ответь, получила ли письмо. Я тебе еще напишу.

Родилась ты в лунную весеннюю ночь, когда началось цветение каштанов. Жили мы в Одессе на Молдаванке, это самая заброшенная часть города, где ютится одна беднота. Занимали мы одну комнату и очень тесно было. Хозяйка, когда ты родилась, была недовольна за беспокойство, и все ворчала. Тебя положили на мою енотовую шубу. И помню я красенький дышащий комочек и все ротиком ловишь. А я на тебя так, как на Плика: подожди, мол, немножко, потерпи, дай мама отдышится и тебя накормит! А ты сморщишься вся, вот-вот закричишь, а под моими уговорами и затихнешь, только ротиком все ловишь, точно мушку поймать хочешь. Мы очень бедно жили. До масленицы служил я в театре в Херсоне. А в Великий Пост в Одессу переехали. И жалованья мне никакого. Я тогда только-только выбивался на трудной дороге писательской. И шел своим путем. А это очень трудно.

29.VI. Петра и Павла.

Видел какую церковь не в России служба предполагает. В пределе в левом (два только и есть) церковь необыкновенно светлая. Все молитвы читает С. П. Сначала так: священник задает вопросы, на к[отор]ые отвечает С. П. Только очень тоненьким голоском. Потом она выходит к амвону и там читает. Все по-русски. Мы находимся в каком-то городе. Похожий на Д. В. Философова вертится около нас: он говорит, что может достать лаку: он весь заросший чернейшими волосами: только полноса белая кожа и часть щек. Он говорит, что знает средство, как окрасить волосы. В училище. Учитель географии Геровский. Тут же всеобщая гимнастика. Видел во сне Мих. Ив. Терещенко. Он меня назначает на какую-то должность. Потом [1 нрзб.] Ал. Мих. и Тамару Мих. Мы в Киеве. Начинается всенощная. Поет тысячный хор: Благослови душе моя Господа. Мы не в церкви, а далеко стоим под [1 нрзб.] деревом. И как-то еще № 1072.

Наташа во сне видела корж, очень вкусный — соленый. Вчера во время грозы, когда сделалось темно. Небо стало водянисто зеленым — шла грозовая туча. И сказали, что светопреставление, Нат[аша] забеспокоилась. «Никогда еще я не любила и есть нельзя будет. Вы уже пожили. А мне 15 лет!»

Н[аташа] очень способна. Я слышал, как она учила полатински. Как она скоро усваивала, разбиралась в грамоте. Н[аташа] ни о ком не заботится, только о щенятах и беспокоится.

Вечером вчера после чаю играли в карты с Нат[ашей]: в короли и в ведьмы. Очень душно было прямо невмоготу. Видел во сне нашего хозяина. Оказывается есть галерея с садом. Так как очень жарко, я туда на ночь и ухожу. А это стоит больших денег, [1 нрзб.] это сказал швейцар. Но я ничего не плачу. В нашем же доме живет Добронравов Леонид, Зашел к нему, у него мать его сидит. Угощает обедом, много варенья. Когда я проходил по коридору, со мной встретился какой-то маленький красенький, на Беленсона похож. «Не хотите ли сняться?» «Хочу», говорю. «Я снимаю только нагишом». «Нет, нагишом не согласен!» У Добронравова гости еще были: Алек. Алек. А я пришел звать его петь. Я встретил там же в коридоре музыкантов. 3.VII. Видел во сне, будто вышел из меня кал, а девать его некуда, я завернул в газетн[ую] бумагу. Никакого кального признака отвратительного не было, и с живота снялись какие-то шкурки сальные и волосатые. Я почувствовал странное облегчение. Мельком видел докт[ора] Афонского. Я сел на огромный корабль. И все ходил по палубе. Когда хотел спуститься в каюту, оказывается попал в такое место, откуда прыгать только в воду. Конечно, можно там какие-то лестницы. Но мне кричат: прыгайте в воду. Я стоял нерешительно. Видел воду и пролет, куда я попаду, если не удержусь. Вода зеленая и быстрая. Пошел по палубе и почему-то сказали про меня, что я индеец. И меня окружили индейцы. И уж иду я с Сергеем по улице. Около церкви открытый алтарь. Там священник около царских врат предсказывает, у него волосы в шпильках для завивки. Перед ним женщина. Он ей говорит что-то. Сергей подошел первый. За ним я. Он посмотрел на меня и говорит: «посмотрите сколько видимой скорби и искания, а на самом деле на индейке женился!» Тут я вспомнил, что я на корабле был индейцем. Вижу, действительно все знает и стало мне очень грустно за свою мелочность и [2 нрзб.]. И слышу, как говорит С. П. «вот это настоящее». Я вижу и понимаю огромную разницу и иду один в Москву к часовне Боголюбской. Меня останавливает женщина старая и с ней черномазый: это Тиняков + Пи[мен] Карпов + Абрашка такой в Пензе был. А женщина его мать. Они меня ждали. Тиняков говорит: «Между нами было одно неприятное, к[отор]ое всегда оставалось. Теперь я сдал экзамен. И вот говорю вам. Теперь я свободен».

Видел во сне, я наверху, где на вышке влево отгороженной рисует Головин А. Я. и еще два художника. По соседству пожар. А они рисуют. Уж когда задымилась стена, они выскочили. Я говорю: «Что же это вы, от вас все видно и вы так спохватились поздно, ведь это же вещи все сгорят!» Мы спустились вниз, там проходы, как на Никол[аевском] вокз[але]. Говорят, что огонь проник и в нижн[ие] помещения]. А внизу мои книги и рукописи, все. Но туда пройти нельзя. Тут вижу Ф. И. Щеколдина и Рузского Н. П. сидят у столика чай пьют, о чем-то рассуждают.

Я вхожу в наши комнаты: ничего нет, одни стены обгорелые. Я думаю «и „Лейла" пропала и „Табак"». А ведь могли бы спасти. Другие (соседи) успели вынести. В соседней комнате Бялковский объясняет что[-то] по карте П. Е. Щеголеву. Тот слушает с недоверием. Я-то понимаю, а Бялковский нет и вовсю старается. Появляется Гржебин. И я остаюсь с Горьким. Обедать надо. Я очень легко одет, у меня мои походные заплатанные штаны, а пиджак новый. Я смотрю на Горького и не знаю, что сказать. «Вот, — говорю, — А[лексей] М[аксимович]!» и улыбаюсь. Опять Гржебин. Он рассказывает, как у него все погорело.

Я прохожу по коридору. Очень много народу, как на вокзале. Заглянул на себя в зеркало. Вид у меня непохожий: я в колпаке и вылитый Демьяныч.

5.VII. Видел во сне, покупал старинную книгу с миниатюрами. 50 руб. стоила. Когда ее раскрывали, голоса слышались: сначала урчание, а потом хор и музычка. Купил ее Сергей. Я ему 25 руб. дал. И еще раз возвращался к букинисту — лавка огромная с переходами. Еще присматривал книгу. Но они по-моему новые [?] и не купил. Прапорщики хозяйские дети штук 7. Совсем еще молоденькие. Идем по Москве, я хочу Сергею показать Николу в Толмачах. Подписка на заем. И торговец немец. Не можем найти выход. Потом будто в комнате, в к[отор]ой сижу уж 35 день в заточении и С. П. тут. И слышу зовет кого-то покойная А. Н. Мы присмирели. Проснулся. Кто-то кричал ночью. И под окнами точно через забор прыгнул кто-то. Еще видел Неглинный проезд. Толпы народа. Праздник.

Сейчас приходили нищие с кобзой. До чего стариной веет.

6.VII. Всю ночь снилась О. М. Персиц. Она была ко мне необыкновенно ласкова. И я боюсь, как бы в действительности не произошло другого. Видел еще, как иду я по улице и хочу сосчитать кред[итные] бил[еты] их у меня пачка. И около двери, где сидит ночн[ой] сторож, как это случилось не знаю, а потерял я кредитки. Спрашиваю у сторожа: «не положил ли я вам случайно в карман?»

7.VII. Видел во сне Иванова-Разумника. Он очень растерзанный. Он написал какую-то статью, к[отор]ая очень понравилась Шестову. Я ему это сообщаю. В магазине в рядах в Москве, я лимон хочу купить, а мне дают брусничную] эссенцию. Закрывают магазин. Кричат: погнали на войну! Я вышел: едут на конях гимназисты. Сон был очень прерывен и тревожен. Вчера понаехали сюда гости. И один ночевал по соседству. Вчера получил «Киев[скую] мысль» or 5.VII с описанием петербургских событий 2 — 4.VII. Поздно лег, а заснул и того позднее.

8.VII. Казанская. Вчера получил «К[иевскую] М[ысль]» от 6.VII. с описанием петербургских событий от 5. Все живо представляю себе.

Видел во сне И. А. Рязановского, будто приезжает он к нам из Пб. с докладом: он очень измятый и унылый. Потом театр. Я должен тоже играть. Суфлера я не слышу, а говорю свое. Наконец, надо же уходить. И слышу аплодисменты: вызывают. В студенческом мундире выхожу, кланяюсь.

Вл. Вас. Воробьев [?] проходит по коридору. Это баня. Я занял № и еще один № для Бурлюка к[отор]ого ждет С. П.

А С. П. видела во сне большевика с одним зубом посередке. Пришли «Р[усские] Ведомости?]» от 5-го, а «Речь» от 4-го.

9.VII. Видел во сне Балтрушайтиса. На вокзале обедали. И Н. М. Рем[изов и] Добронравов. Попал в какой-то дом, лезли на верх с таким трудом, а спустились сразу. Спутник мой огромный добродушный человек. А нам говорят, — «вы попали в публич[ный] дом!» Вот тебе и раз.

После вчерашних газет долго не спал, все думал. И по-другому еще думал. Пасмурно. Ветер. Удастся ли сегодня высвободиться из горчайшего нашего лета? Вчера зашел разговор, что началось все захватом. И Чернявского] Б[ог] наказал. А я подумал, Бог не накажет за то, что напр[имер] захватили чужого ребенка?

Чего у Наташи нет, это совести. Пока [она] совсем закрытая для других. Самое большее есть у нее еще дверка к щенятам, но к людям нет.

Я ниже подписавшийся московский купец варшавской фирмы «Свет» по взаимному соглашению с Марьей Степановной Крюковой решили жить гражданским браком, а потом я обязуюсь выполнить следующие условия:

I)во время пребывания на курорте в Ессентуках выдать ей за месяц с 10-го августа по 10-ое сентября пятьсот (500 р.) рублей.

II) когда переедем в Москву, я буду выдавать, пока не будем жить вместе, по 500 руб. в месяц.

III) В обеспечение ее дальнейшего существования я обязуюсь за каждый прожитой год со мной выдавать ей или вносить на ее имя в Государственный или частный банк по 5.000 руб. (пять тысяч руб.), начиная считать первым годом с 1 августа 1917 г. по 1-ое авг. 1918 года, если между нами не произойдут разногласия.

IV) Если Марья Степановна Крюкова пожелает взять своих двух дочерей, я согласен и обязуюсь дать им полное содержание и воспитание, а также обеспечить их в будущем.

V) в случае моей смерти я завещаю ей, как гражданской жене, ту часть моего состояния, какая полагается по закону гражданской жене. VI) Марья Степановна Крюкова со своей стороны обязуется быть любящей и верной гражданской женой, а кроме того обещает она, пока не будем жить вместе, приходить ко мне каждый день

Тадеуш Лаврент. Двор.

Я ниже подписавшаяся на все выше указанные условия согласна и обязуюсь все исполнить, как честная гражданская жена.

Чернигов

10.VII. Вчера поздно вечером приехали в Чернигов благополучно через [1 нрзб.]. Остановились] после 11 ч[асов] в гост[инице] «Москва» № 15. Видел во сне Сологуба, Ан[астасию] Ник[олаевну], Чернявского. Будто у нас квартира и одна только теплая комната, там у нас столовая. Я несколько квартир пересмотрел. И все так. А около одной оказалось кладбище. Сегодня первый день в Чернигове. Утром пошли в собор к Феодосию Углицкому. Служба уж кончилась. Какой-то старик священник молился у раки: очень горячо молился. Мне нравится белизна стен собора: белая, белая, как мазанка здешняя. В лавках пусто. Где распродано, а где и вовсе нет ничего. Я проводил С. П. и вернулся в гостиницу. И сижу тут в размышлениях. Пить очень хочется.

Что делают? Россия гибнет. Бесталанность, малоумие и мальчишество. А про любовь к России не услышишь.

11.VII. Поднялся чуть свет 1/2 6-го. И сон не помню, чтобы рассказать. Одно помню: видел Керенского. И что-то С. П. мне от него передавала. Проснулся так рано и от дум всяких и от клопов. Да, еще видел Аничкова.

12.VII. Вчера после праздного дня и нерешительности: куда же дальше-то в [1 нрзб.] или в Москву или в Киев? — стало тревожно. Сны наползали и пропадали. Видел Александра] Николаевича] Найденова, Ивойлова. Какой-то человек упрекал меня, что я не желаю рассказать ему о китайцах. А я, ей-Богу, о китайцах ровно ничего не знаю.

На воле ветрено. Иззяб ночь под простыней. И такое было чувство, лучше бы подольше не просыпаться и не решать.

13 июля. Ничего, ничего не помню, что и во сне видел. Почти не спал.

Москва

15 июля (суббота). Боже, что мы претерпели в дороге. Неужто такая незадача от [1 нрзб.] 13-го числа! Из Чернигова] выехали благополучно тут, не доезжая до Крут, поразил меня обход солдат. Они проверяли документы у евреев. Нынче все едут как кому вздумается хочешь в 2 классе, сделай милость, садись. И диких [1 нрзб.] было в нашем вагоне не мало.

Чем-то старинным повеяло, как вошли трое с ружьями и один из них протягивал руку к фонарю совсем по твоему лицу.

В Круты приехали 11-и еще не было и 1/2 5-го ждали наивно поезда билеты нам выдали, а мест не оказалось. До 3-х мы стояли в проходе.

1/2 3-го пробило. Я проснулся и С. П. мне сказала: все ложь! И мне снилось, будто снимаю с себя платье за платьем...

Продолжаю. Мы сначала сели в Международный] ваг[он], потом в 1 кл[асс]. Мы стояли в коридоре около нужного места куда за полдень. Потом перекочевали в корид[ор] внутри вагона. И тут расположились кое-как. И весь день и ночь 14-го прошел в [1 нрзб.]. Ночью у меня страшно заболела голова. Казалось, не хватит сил вынести. Приехали в Москву 15-го в 1 час дня. На извозчике за 14 руб. поехали в Таганку. И вот опять ночь, я окропил кровати водой от тараканов — какая это ночь [2 нрзб.] пошла.

Республику еще никто не установил, а республиканские войска бегут: тут напрасно одних большевиков] обвиняют, ведь жизнь-то одна мало кому охота помирать. А есть, может, и такие, в прежнее время пошли бы, а теперь... слушаться-то кого нынче. Ведь коли бы правда была... На власть революционной] демократии] посягнули не безумные, а сама власть революционной] демократии. Легко сказать: в подъяремных рабов и «темные силы»! Терзает родину неумелость, недуманье о родине, и все равно наше, а главное узость и замкнутость партий. И уж правду сказать, потерзали порядочно и доканают. А подъяремные рабы рабами и остались. Откуда же рабу и измениться. И ведь вот, палкой опять загнали в окопы. За эти месяцы столько было совершено насилия и не «темными силами», а партиями. Вспоминаю выборы у нас, ведь это один сплошной культ от спасителей революции]. Был порядок, да сплыл и ужасы позорного строя все время перед лицом нашим. И никто на Руси ни в чем не уверен.

Да уж худшего, что есть, едва ли и было когда. Реки крови льются; убийства, насилия, грабежи, тюрьма, каторга, все есть, все, все. Промышленность остановилась, голод, свободное слово задавлено, о совести что говорить, ее нынче никто не признает, да и нет ее. Такая «русская» свобода не дорога. И никто не дорожит ею. [1 нрзб.], хватают, кому надо для разбоя, насилия, всего, что хотите. Только это совсем не называется свободой. Порядок нарушен, [1 нрзб.] убита, [2 нрзб.] нельзя было провести! — Видят сучок у сос[еда] в оке, а в собственном] бревна не чувствуют.

12.VII. 16 и 17.VII. 18.VII. Такие ночи, ничего не вижу. Тараканы, тараканы и хозяйство. Так измучился, как будто мешки таскал. И мученью нашему еще не мало дней. Завтра всего 19-ое.

19.VII. Видел во сне m-me Ростовцеву, только на Ростовцеву не похожа совсем.

20.VII. Ильин день. Видел во сне А. Д. Нюренберга. «почти даром» 20 ш[тук?]. 18 к. 35 к. они видели, они и в ответе

21.VII. 22.VII. Такая идет жизнь, дорвешься до кровати, заведешь глаза и как убитый.

Был на всенощной в Успенск[ом] соборе и Ив[ан] Васильевич] Жилки[н].

23.VII. Видел во сне Пришвина. Пошел дождь.

24.VII. Много видел во сне снов, но ничего не припомню. Ночью была гроза настоящая: сначала гром гремел, потом запустил дождь.

25.VII 26. VII. Виделся с А. Н. Толстым, очень он взволнованный

1) огненная мать-пустыня | на своей воле нападь и провал

2) саранча

3) пряники

4) [2 нрзб.]

5) хвост неподобный

6) тощета

31.VII. Сегодня уезжаем из тараканника.

Ессентуки

1) 2 VIII (среда). Сегодня рано утром приехали в Ессентуки. («Личное оскорбление». «Совесть не позволяет»)

2) 3.VIII (четверг). Никак не можем устроиться. Были в Кисловодске, хлопотали о билетах и ничего не выходит.

3) 4. VIII (пятница). Началась моя всегдашняя ессентукская беда: захворал. Вчера еще были признаки, а сегодня совсем плохо. Воздержание от еды — единственное средство. Видел во сне Лидию [?] Акимовну.

4) 5. VIII (суббота). С 30-го живу под ножом. Моя неосторожность (необдуманность) сделала такое положение. Переношу терпеливо, как возмездие.

5) 6.VIII (воскрес[енье]). Видел во сне Н. П. Афонского, Вильямса. Вильяме меня спросил: «как поступить с вашей квартирой, передать ли ее частным лицам или обществ[енному] учреждению?» В П[етер]бурге безнадежно. Я держал экзамен по гимнастике. Какое-то поле. Телефон. Я не спрашиваю, за что это мне? Я знаю, за что это мне. Иногда кажется, нет для меня искупления и в такие минуты думаю я: хоть бы под колесо попасть, чтобы раздавило и дух вон. Ну, как мне других судить. Всякий осуждаемый поступок кажется мне несоизмерим с моей жизнью и делами. В душу я себе наплевал. И душа моя изъедена вся. И вот — нет, я не спрашиваю, за что это мне. Знаю, сам сделал, во всем сам виноват. Какая может быть душа оплеванная — дрянная душонка, да и человек дрянцо. Но мне хочется на свет, хочется выкарабкаться, хочется быть другим. Какая это тягота жизнь такая. Нет, никого не виню. Все сам сделал один, один. Самое-то ужасное, что от этого ни за что другой мучается. И до смерти мучиться будет. И если бы колесо меня переехало, от этого не легче: я видел бы, как другой-то мучается. Самый отъявленный предатель и последний мерзавец в жизни выше и чище меня. Вот проходят годы — мне ведь уже сорок лет — а грех мой, как тень за мной. Я все делаю, чтобы убить эту тень и бывает, будто освободился, и вдруг опять. Душа моя изъедена. Все готов принять, только бы не быть в тягость другим. И как мне писать? Знаю, что надо и не откладывая. А рука не подымается. Утра боюсь. Знаю, что оно принесет мне. Душа изъедена, дух погашен. Как рана. И нет, не вижу искупления. Все прощается, а такое помнится. Думал, избуду. Ничуть. Все сначала. И думаю, до смерти не избуду. И только когда совсем закрою глаза, может быть, тогда. А ведь, я думал, что можно. Думал, с годами, а главное болью можно загладить. И как ошибся. Господи, зачем это я сделал? Только и могу сказать: зачем это я сделал? Но за что, я не скажу. Вот она какая вина-то бывает на всю жизнь, до последней минуты. Когда я рос я и не предполагал такого, что может случиться со мною, и в один прекрасный день плюхнулся в грязь и завяз. Я был гордый и осудительный, а как завяз и голос пропал и не смею. Хоть на четвереньках ползи, да чтоб тебя сзади постегивали и пинали, только бы был срок, чтобы после стать и смотреть прямо и сметь. Жутко подумать. Зачем это я сделал? И сколько горя принес. Ни за что. У других не так. Все чище и лучше. Послушаю, все чище. И как это я по земле хожу и земля терпит. Или уж земля давно оттолкнула меня и отмстила?

6) 7.VIII (понедельник). Перешли в старую нашу комнату 341. 7) 8.VIII (вторник). После вчерашнего разговора сон неровный. Не помню. Живот болит. И все по-старому.

8) 9.VIII (среда). Видел во сне: во всех магазинах продается табак Стамболи. С. П. видела, как поехали в Индию: она, я, М. М. Исаев и М. В. Исаев и брат Ник[олая] II Александр. Все время думал ночью о судьбе Государя. Это жестоко — выслать в Тобольск. Поразила меня своей трусливостью речь Керенск[ого] и Авксентьева с.р.д. Живот все болит. Сегодня началась забастовка. Чаю нет, дали сырое яйцо и хлеб. Прислуга комнату не убирала. Вышли все папиросы. Курю сигары, какие захватили. Развал и распад.

9) 10.VIII (четверг). Очень плохо себя чувствую. Во сне видел скандальную историю с переводом драмы, к[отор]ую я будто бы списал. Говорят о необыкновен[ной] стройности и порядке похорон жертв революции, а забывают, что в Саратове в хвосте перед [?] [1 нрзб.] — была куда большая стройность и порядок.

10) 11.VIII (пятница). Забастовка кончилась. Сон плохо помню. Очень уж измучился.

11) 12.VIII (суббота). Видел во сне: поехал я к Переверзеву, забыл адрес, попал к Гуревичу и вышла путаница. Покрали кружку: поставил греть у источника и покрали.

12) 13.VIII (воскресенье). О билетах дума. Не припомню, что и во сне видел.

13) 14.VIII (понедельник). Вижу во сне, будто говорят: что вы о билетах думаете, с 12-го всеобщая забастовка. Погубили Россию. Неумелость, бесталанность.

14) 15. VIII (вторник). Видел во сне В. В. Розанова. Были мы у них. Потом собираемся домой, говорят: «в Таврич[еском] дворце пожар!» И уже стоим мы около палатки и в нас стреляют немцы. Потом вышли. Тут я понял, что Петербург взят немцами.

Получили речи Госуд[арственного] Совещ[ания]. Какая бедность у Керенского. И пустота у Авксентьева. Россию забыли. Не революция. Россия. Да Гриша убиенный нашел бы слова. А утром бы [1 нрзб.] интеллигенты. Повара забастовали и швейцары.

Сегодня за ужином вошел офицер (сосед наш с Георг[ием] офиц[ер]) и пошел с фуражкой — учител[ю?] франц[узского]. А учитель-то франц[узского?] тут же ходит со свидетельством. Куда офицер и он за ним, со свидетельством. Горло подвязано. «Ой, какое уничижение».

15) 16.VIII (среда). Видел во сне Городецкую и Наташу.

16) 17.VIII (четверг). Не могу забыть того учителя французского] для к[отор]ого собирали. Долго не мог заснуть.

17) 18.VIII (пятница). Вижу во сне, будто вхожу на собрание. Председательствует Лансере. Сколько раз посылали повестки, а никто не являлся. Тут же Пяст с вечерней газетой. Я у него ее отнимаю. Перерыв. Я вышел в другую комнату. Тут маленькая девочка — дочь А. Н. Бенуа. Она мне дает засахаренную грушу. А Ан[на] Кар[ловна] сидит грустная. Я ее успокаиваю. Девочка, передавая мне еще какую-то игрушку, говорит о Толстом Д. А. А[нна] .Карловна] ей возражает: «А. М. не получил такого образования и занять это место никак не может». Я собираюсь ехать. Дождь.

18) 19.VIII (суббота). Видел во сне Л. [2 нрзб.]. По воде мы с ней ехали.

19) 20.VIII (воскрес[енье]). Видел во сне В. В. Розанова.

20) 21.VIII (понедельник). Ночью была гроза. Сейчас темно. Первый пасмурный день. Видел во сне Сомова. После истории есаула Нечаева и пол[ковника] Сахарова появилось сообщение] о контрреволюционном] союзе Георгиевских] кавал[еров]. Тут дело не без подтасовки, чую. После чтения речей государственного] Совещания]. До чего у социалистов] оберегающ[их] революц[ию] погашение духа. До чего характерна речь Брешк[о-Брешковской] по злости и лжи, злопыхательству и ненависти. Забывают о духе. — стыдно и грех, за рукав тащут, не поступишь в союз, тебя господа мешком накроют, готовы шкуру содрать совсем.

21) 22.VIII (вторник). В 5-ь часов встал. Всю ночь всякий час просыпался. Вновь ужасный сон. Может, это луна, к[отор]ая прямо мне в лицо. Видел, будто Чулков читал драму. Я ее хорошо помнил, I акт, теперь забыл. Знаю, появляются ведьмы. И они явились. А Чулков стал раздеваться: он снял холщовые штаны закорузлые в подозрительных пятнах, он их снимал через голову. Ф. И. Щеколдина видел. Переезжали на новую квартиру. Боже мой, как это было страшно: лица этих ведьм.

5 минут осталось. Сейчас еду за билетами в Пятигорск. Разговор: Матрос англ[?]. В России не люб[ят] России, солдаты шли из-под палки. А когда палку взяли они и разбежались. Солдат: не все.

[1 нрзб.] папиросы 2 к. в раздробь

22) 23.VIII (среда). Видел во сне Алексея Толстого. Сейчас еду в Пятигорск за билетами. Билеты взял. Но весь разбит и изнемог. Вчера, когда стоим мы в очереди за письмами. Еще и гостин[ицу] не отпирали (касса помещается] в центральной] гостин[ице]). Подходит девочка подросток, д[олжно] б[ыть] нянька и две маленьких девочки. «Запишите», просит она. «А вам куда ехать?» «Никуда». «Зачем же вас записывать!» «Запишите», просит девочка. «Да куда, куда?» «На материю». «Не обманешь, не купишь!»

23) 24.VIII (четверг). Видел во сне, будто живем мы в Зимнем дворце. Там же и Разумник. Но когда нас поселили, он ушел. Там одна осталась горничная дворцовая, и вещи все целы.

Накачается на шею, в острог попадет. Красносотенник. Когда [?] ехали в поезде: «Когда лучше было при царе или теперь?» «И тогда и теперь». «Нет, не так, теперь хуже стало. Я возьму у тебя мешок и мне ничего не сделают а при царе ты меня в суд». Взята Рига, оставлен Двинск, арестов[ан] Мих[аил] Александрович], уморили Штюрмера. Я сегодня понял, что больше всего люблю я танцы. Как они красят самого обыкновенного человека, как подымают его и сколько в движении красоты. Речами Керенского кричит умирающая бессильная революция.

24) 25.VIII (пятница). Был у нас вчера Вяч. Иванов.

Во сне видел Теффи и Чуковского. Видел еще какое-то переселение. И под самое утро ясно сказалось, что Петербург обречен.

Хоть в бутылку полезай, деваться некуда.

Видел во сне баранов, лежат вроде собак черных, врачи какие-то. Приходил медведчик с медведем Шуркой и обезьяной. Пел медведчик медвежью песнь, так начинал он, потом медведь показывал, к[ак] кисловодские кухарки ходят, как барышни танцуют. Это я все с балкона видел. А потом иду ужинать, а впереди меня медведчик с мед ведем и обезьяна маленькая, идет, как медведь, старается так по-медвежьи. А сзади ребятишки: и страшно и любопытно. Я шел с ребятишками: и страшно и любоп[ытно].

25) 26.VIII (суббота). Дума о Петербурге. Видел во сне Михаила Ивановича] Терещенко. Видел наш переезд на новую квартиру. И почему-то я должен заниматься в комнате С. П. и иначе нельзя. У нас в доме все хорошо, только какой-то комод или стол надо выбросить и тогда будет совсем хорошо. Я не могу догадаться. А С. П. сердится. Наконец-то мне показал кто-то. Тут же и Кузнецов Вас. Вас. Сон очень тревожный.

26) 27.VIII (воскресенье). Опять видел во сне М. И. Терещенко. Второй день дождь и не видно ни [1 нрзб.], ни верблюда, ни быка. Дождь, дождь, дождь. И свежо стало. Вороний слет.

27) 28.VIII (понедельник). Не помню сна. Сообщения о панике с отъездом из Петербурга] очень расстроило С. П.

28) 29.VIII (вторник). Иван Постный. Вчера вечером слух пошел: будто Керенский убит или убежал, Корнилов диктатор, а преде[едатель] — Родзянко.

29) 30.VIII (середа). Пришло известие: Корнилова в отставку. От [1 нрзб.] мира: вчера ходил слух: диктатор Каледин. Корнилов объявлен изменником, он будто бы обещал солдатам в неделю кончить войну и продал Ригу. [1 нрзб.] велено следить за офицерами.

30) 31.VIII (четверг). Видел сон, зашел я в дом по соседству с М. И. Тер[ещенко]. Там хозяйка, на Жуковск[ого?] похожа. Я у них посидел и еще раз иду уж обедать. Пришел рано, кухарка пирог сделает. Я в чужой шляпе, мне она мала. И вижу, хозяйка недовольна. Потом я дома, только боюсь, там был покойник и конверт оставил, а я его взял себе, не брать бы мне его.

Вчера принесли «Приазов[ский] край» от 30.VIII. Арестованы] Пуришкевич и Балашов. [1 нрзб.] сняли. Все шло плохо, но теперь совсем скверно — пятнисто. «Измена и предательство». Задача — не допустить гибели России. Кровавое столкновение неизбежно. (26, 27, 28.VIII)

До чего много всяких слухов. Сейчас уж говорят: в Бологом путь закрыт.

Важное известие о посредничестве Алексеева и Милюкова. Шел я ужинать [2 нрзб.] и вижу штыки — солдаты идут по дорожке мне навстречу — я и пошел, всегда [1 нрзб.] так тянет и таких-то [3 нрзб.].

— Смотрите, солдаты и тут. А я думал их нет. Солдаты шли быстро.

Впереди шли в штатском милицион[ер] должно быть или какой-нибудь из комит[ета]. Вели офицера — молодой и видно, взволнованный, с загаром — в лицо бросилось, идет твердо и гордо.

(Маша без души осталась из-за [1 нрзб.]).

31) 1 сент[ября] (пятница). Вчера получ[ил] «Р[усское] С[лово]» от 29.VIII. Подробности о событиях. И сон был из событий, видел Б. Савинкова, будто лежит он, видел крестный ход, и арку под к[отор]ой проходил он золотой.

Всю ночь дул ветер.

Россия разделилась на две п[оловин]ы: одни за Россию, другие за революцию.

Здесь в [1 нрзб.] был обыск вчера [2 нрзб.].

32) 2 сент[ября] (суббота). Видел во сне Кузмина М. А. Газета «Р[усское] С[лово]» от 30-го вышла. Как во дни покойного [1 нрзб.]. У него был такой случай большого героического поступка, в истории дети поминали бы его и вот не хватило.

у него ноги обвязаны, вроде шпиона

солдат-депутат лакеем служил { обвинение в провокаторстве

— Нет, — говорит, — это хорошая барышня Сегодня в газетах напечатано о увольнении Савинкова.

Это меня очень порадовало. А то очень было тяжело за него.

33) 3 сент[ября] (воскрес[енье]). Вечером вчера принесли газеты от 30-го и 29-го. «Речь» с белыми прорехами.

Ночью после чтения много я думал. Теперь стало ясно: Россия погибнет. Она должна искупить грехи свои. И я готов принять эту кару со всем народом русским.

Два выхода: или умереть или принять. На первое я не смею ради долга моего. И я принимаю кару.

Все ценности не переоценены, а подменены. Первая: свобода — какая это насмешка России — какое издевательство. Смешение языков. Б[ог] покарал. И все это путь к унижению. Чья-то рука ведет. Суд совершился. Люди не видят, как их тащат на муку. Последняя отчаянная попытка за Россию. Но против суда Божьего не уйти. Какой [?] народ достоин своего правительства. И мы подходим под наши главы, мы обреченные на муку и унижение.

И в темнице Россия задумается. Русским людям надо принять эту темницу. Но многие — силы времени сего не разумеют и от неразумия своего горько поплатятся.

Терпеливо прими судьбу свою. Это как бы умер любимый человек. И вот эти дни прожил я как у постели умирающих. И сердце мое было раскалено. А сегодня ночью я понял и принял судьбу свою, как кару очищающую.

Россия будет побеждена. И русское царство затаится. Русское царство русское слово уйдет как И русским людям одно остается — молитва. Б. С[авинков] роковой человек и к гибели нашей он положил свою руку.

Решилась Россия. Вавилонская башня. Смешение языков.

Сгорела электрич[еская] станция. Сижу с огарышком. Сегодня была гроза чудесная.

34) 4 сент[ября] (понед[ельник]). Пасмурно. Дождик мелкий. Не помню сна.

35) 5 сент[ября] (вторник). Видел во сне Зонова, Мейерхольда. (2-го объявл[ена] республика).

36) 6 сент[ября] (серед[а]). Видел во сне всех Терещенков.

От комитета солдаток говорила Хрусталева. Она заявляет, что главная опасность контр-революции со стороны буржуазии.

— Почему дамы богатых классов не подумают о нас, о нашей бедноте? — спрашивает солдатка».

Чрезвычайное собрание 28 авг[уста] в Б[ожьей] Малостью] ростов, и нахичеванск. [2 нрзб.] общ[е]воен[ной] [1 нрзб.] организации?].

Русский народ, что ты сделал?

Ты искал свое счастье и все потерял.

Одураченной свиньей плюхнул в навоз.

Поверил:

Землю свою свою забыл колыбельную Где Россия твоя?

Русский народ, это грех твой непрощенный.

Где же [твоя] мудрость твоя мирская?

Я гордился, что я русский, берег имя родины моей, молился святой Руси.

И вот презираем. Со всем народом несу кару. Не смею глаз поднять.

— Что я сделал? Жалок, нищ и наг. Горе мое безмерно, скорбь глубока, страдание неисчерпаемо, нет утешения, нет надежд.

Берег высокий на холмах деревни, а внизу огороды, дальше луга заливные деревни огородные, сады.

Дорога вся изрыта водой, ямы от водоворота; где огороды были, точно граблями изрыто, проведено, точно ничего и не сеяли.

Углы клунь снесены водой, плетни валяются.

Озимое так все вымыло, будто и не сеяли, сено смело водой.

Овраги — плетни внизу лежат.

27. VII. Наказание.

Засуха была и вдруг ливень с градом.

Из села приехал батюшка на Троицу. Всенощ[ную] служили.

Встретили недоброжел[ательно].

И несколько парней (беглых) выкололи глаза Николе: Эту икону и самим можно написать, это дело рук человеческих.

Во время дождя возвращались в деревню, утонули в дожде

Девочка (13 л[ет]) была, водой к раките прибило, она уцепилась за сучья, нашли полумертвой: оглохла и онемела. Рыбак [1 нрзб.] Петровой Черкасиха Орина

Тамбов, 23. VIII. В деревне Ящерке, Тамбовского уезда, крестьяне совершили дикое насилие над членом продовольственной управы Минаевым.

Поводом к насилию послужило недовольство крестьян реквизицией Минаевым излишков проса у двух крестьян.

Был использован кем-то сфабрикованный слух, что Минаев взял с приказчика имения Орлова-Давыдова взятку в 30 рублей.

Минаева нарядили в женскую юбку, на голову надели мешок, украшенный кредитными билетами на 30 рублей, а в руки дали лопату с надписью: «За 30 сребренников продал свободу».

В таком виде Минаева до поздней ночи водили по селу, заставляя кричать:

— Я, член продовольственной управы, за 30 сребренников продал временное правительство.

В час ночи наряду милиции удалось увезти Минаева еле живого в волостное правление».

Все на всех

10 и 11 сент[ября] (воскр[есенье] на понед[ельник])

Вчера после трехдневного путешествия с препятствиями вернулись домой. Перед нами было крушение товарного поезда «по инерции», как объяснил обер[-кондуктор]. Встречал нас Ив. Серг. Соколов. И вчера и сегодня был И. А. Рязанов[ский]. Устал ужасно. И прислуги нет. Сейчас 1/2 2-го, посмотрю газету, не было времени с уборкой. А все-таки здесь легче, свободнее. Как тяжело жить в провинции с подслушиванием и подсматриваньем. «Слово и дело».

По [1 нрзб.] опять кричали солдаты: бей буржуев.

России нет. Россия уходит, как Китеж.

12 сент[ября]. Вчера приходил Пришвин. Он еще верит, что не погибла Россия. Она не уступает, отбрыкивается. Обедали у Н. С. Воробья. Кухарка говорит сама с собою, — не с собою, а с тряпочками. «С людьми уж не могу, так с тряпочками».

Сегодня телеф[онные] разговоры. Прислуги еще нет. Все чищу. Весь день на это. Тараканы меня изводят: ой, это плохой признак — это нищета идет. Говорил со Ждановым, он верит, не погибла Россия.

14 сент[ября]. Все еще без прислуги. Уборку кончил. Изгрязнился весь. Вечером вчера была А. Н. Чеботарев[ская]. Сегодня говорил с Б[орисом] Викторовичем] уж больно по-солдатски отвечает. Хочу про него написать воспоминания.

Сегодня ясный день. Только вихри носятся жуткие темные. Был Ив. Алек. Ряз[ановский].

15.IX. Был у Вильямса. Француз-летчик очень напомнил мне его взгляд. Россия гибнет от хулиганства.

Вечером приходили Разумник и Пришвин.

Заключен мир. У победителей полная сытость: хлеб и чай и благодушие. И над всем орлом [1 нрзб.] заносит бес. Нате выкусите! Вот вам плоды кровавые, вот вам [1 нрзб.] революция. Провидц[ы?] уйдут в горы. А вихрь выше поднимается. И будет кружиться, темный.

16.IX. (суб[бота]). Видел во сне Жданова Вл. Ан. и мышь.

17.IX. (воскр[всенье]). Лунная ночь. Видел во сне что-то страшное очень и забыл.

Вчера много было неприятностей: обманула прислуга, прислали от нотариуса о векселе Кузнецова, которому я заплатил. Вечером приходил Г. В. Вильямс, Пришви[н], Петров-Водкин.

18.1Х. Вчера был на именинах у Веры Евг. Был Мих. Мих. Исаев — вот он настоящий рус[ский] чел[овек]. Сегодня с утра беготня: к нотариусу о векселе. Пришла прислуга наконец.

19.IX. Полотер начал месяц. Срок в[екселю] Ф. И. Щеколдина. 200 р. — 19 марта 1918 г.

20.IX (середа). Снов больше не помню. Вчера ушла прислуга. И опять хозяйство на руках.

передовая женщина

задовая

Была Ол. Мих. Пер[сиц]. Я подумал, а что в смуту нашу и там найдутся ведь люди, к[отор]ые возжаждут пострадать. И опять увид[ел] хохочущий вагон с солдатами и наш вагон со стариком жалким.

21.IX. Утром сегодня была гроза. 2-ды гром и бледная молонья. Вечером приходили прап[орщик] Прокопов и В. Я. Шишков.

22.IX. Ходил к Жуковс[кому] Пав[лу] Семеновичу] сниматься. Вечер[ом] вчера прожектор ходил по небу. Приходил Замятин. Накануне вернулся он из Англии. Потянуло на родину погибать. За Замятиным приходил и Пришвин.

23.IX. Суббота. Печку растопил. Приходили наниматься. Подрядилась Настя на вторник 26.IX. Прислал посылку Ив. Сергеевич]. Мед, масло, варенье. Когда я стоял у плиты темно было — вдруг я почувствовал, как через голову черное что-то прошло, как туча. Я сразу схватился. Это была подводная туча глубочайшая. И все прошло. И только грусть какая-то осталась на сердце. Пасмурный вечер.

Хотел идти к Ф[едору] Щвановичу]. Поз[д]но.

Ко всенощной звонили печально. Я оклеивал свиток и [2 нрзб ] у божницы. [1 нрзб.]. После вечер[него] чаю почувствовал слабость, «хорошо, что к Ф. И. не пошли!» Хотел продолжать. Gloria [in] exselsis перечитал и нет, не могу спать.

с 23 на 24.VII (на воскрес[енъе]), в 1 час ночи

Видение

Распростертый крестом лежал я на великом поле и телом был я велик. В темноте горячей лежал я и вдруг стужа трясла все мои члены. Голос услышал я из тьмы старый дедов голос.

— Собери-ка, родимый, косточки матери нашей России. И я подумал:

вот и я лежу, п[отому] ч[то] я тоже кость от кости матери нашей России.

И стал я загребать кости — их великое множество тут и часы и самовары, загребаю, ой, не собрать всего. А собрать надо, чт[обы] вспрыснуть живой водой.

— Собери-ка, родимый, потрудись! — опять слышу голос.

И вижу: это Никола Угодник скорбный стоит над Русью.

Поднялся с ужасн[ой] головной болью. Едва оделся. Едва скипятил чайник. А как взял воды в пригорш[ню] умыться, не водой, огнем себя обдал. Нет, ноги не держат. И повалился. Измерила С. П. темпер[атуру] — 40° градусник искали, с 1/2 ч[аса] неизвестности. Лежал с горящей головою под горящей [1 нрзб.] и вдруг начинало трясти и зуб на зуб не попадал огневица жгла и трясовица ломала.

Детский доктор. Затем С. П. зажгла спиртовку, а резервуар не закрыла. Отчаяние! Разговор. П. С., [1 нрзб.], Ив. А. Рязан[овский]. Говорит в соседней комнате. И каждое слово, как игла.

После клизм [1 нрзб.] беготня. И сон в огне — забытье.

25.IX. Понед[ельник]. Сергиев день.

9 ч[асов] — 39,5 Приезжал д[октор] Ланг, были [1 нрзб.],

12 ч[асов] — 40 При[швин], Разум[ник], Замятин — ломило.

6 ч[асов] — 40,3

8ч[асов] — 38,8

26.IX. Bторн[ик]. Иоанна Богослова

9ч[асов] — 38,9 Прекратилось электричество, В. А. сообразил, что у [1 нрзб.]. Лежал ни жив, ни мертв.

1 ч[ас] — 38,1

3 ч[аса] — 39

6 ч[асов] — 38,3

Видел во сне, приходит И. С. Соколов, и все подушки. Полна[я] прихожая подушек — черн[ая] обивка. И чувству[ю] такое, как крышка серебряная?] в углу прихожей.

27.IX. Середа.

38,6 Был д[окто]р Керенский. Говорит крупоз[ное] восп[аление] легких] и ни пов[ерил?] сгорит на почве алкоголизма

38,2

38,8

38,4

28.IX. четверг.

38.5 приехал Н. П. Афонский

9 ч. 38,7

12 ч. 39,2

6 ч. 39,4 банки

29.IX. пятница

38,4

38,4

38.7 банки вихрь на воле видение

39.6

30.IX. суббота

39.0

39,4

39,8

39,2 кризис

38.7

39,2

38,1

1 октября воск[ресенъе]

7 1/2 — 37,8 падение

10 1/2 — 37,4 12 — 36,9

6 ч. в[ечера] — 36,8

2 ок[тября] (понедел[ьник])

9 ч. 36,6 Ночевала Люб[овь] Дмитриевна Блок.

1 ч. 36,3 Очень тяжело, почти не спал.

6 ч. 36,7

3 окт[ября] (вторник)

видел во сне то море, то снег.

и Бурлюков 36,3

Была В. Андр. Щеголева 36,3

36,3

4 окт[ября] (середа)

Начал записывать. Была В. Андр. Щеголева. Пришвин в [1 нрзб.] и принес книжку.

36,3

36,1

36,5

1 мая 1918

В связи с первомайским торжеством в Москве произошли следующие осложнения на религиозной почве. Вчера у Никольских ворот в Кремле было большое стечение народа. В толпе передавали легенду о каком-то чуде. Говорят, будто де скрывшийся и[с]торический образ Св. Николая на Никольских ворот[ах]. 1 мая красная завеса с надписью „Да здравствует интернационал!“, без всякой естественной причины в несколько минут наполовину истлела, стал де этот образ виден. Некоторые передают, что от лика Св. Николая исходило сияние. Многие из присутствующих крестятся, монахини кладут поклоны, конная стража разгоняет любопытных.

Еще накануне 1-го мая, когда красной материей затягивались иконы на Никольских и Спасских воротах, произошло волнение среди собравшегося народа. Была послана депутация к патриарху. По предложению Кузнецова, по телефону сообщили об этом управляющему делами совета Бонч-Бруевичу. Тогда же Бонч-Бруевич обещал сделать немедленное распоряжение, чтобы иконы не затягивались материей. Неизвестно, явилось ли это следствием распоряжения Бонч-Бруевича или в данном случае сыграл свою естественную роль громадный гвоздь, вбитый в кремлевскую стену около иконы, но уже 1-го мая красное полотнище было прорвано именно в том самом месте, где находится лик Святителя Николая. Вчера утром ветром завеса была разорвана пополам, так что ее нижняя часть отпала от верхней. Это послужило к различным комментариям в толпе религиозно настроенных людей. Из их среды была отправлена депутация в Казанский собор, которая просила духовенство выйти к воротам с крестным ходом для совершения молебствия. Этот крестный ход и молебствие состоялись.

Вчера на Красной площади, в связи с совершившимся у Никольских ворот, громадные толпы разгонялись.

По поводу волнений на Красной площади на религиозной почве „Наше Слово" сообщает: вчера, около 2 ч. дня, Советом Народных Комиссаров в Кремле было сообщено, что у стен Кремля собралась тысячная толпа, требующая удаления из Кремля всех комиссаров. Толпа волновалась, разглядывая красное полотнище, которое было прикреплено у Никольских ворот. Суеверная толпа никак не хотела верить, что это произошло благодаря сильному ветру. В толпе стали указывать, что рядом расположенные полотнища целы.

Агитаторы заявляли, что Николай Чудотворец разгневался де на большевиков. Увещания не подействовали на толпу, только с помощью броневиков удалось восстановить порядок».

[1917]

20.Х. Был вчера Афонск[ий]. Остался у меня бронхит. На сегодня назначено выступление. Пока тихо. Женщина, кричащая перед чернью: «Я хотела бы, чтоб меня разорвали за вас!» И вдруг закрыла лицо от стыда. «Умереть за дух Божий в человеке, а не за красные рожи!»

Видел во сне Наташу.

Умер Котылев Александр Иванович. Прих[одили] Пришв[ин] и Турка. Сегодня месяц как захворал я. Мне как-то жутко в той комнате. Вчера были Пришв[ин] и Верховск[ий]. Крестный ход состоялся. До какого идиотизма дошло «врем[енное] правительство]» — не разрешили: само себе яму роет.

Вчера началась опять канитель с выступлением. Но кажется есть и прок: будут говорить о мире.

25.X. Сегодня в 7 ч. утра арестов[али] врем[енное] правительство]. Наконец-то Владимир Ильич взял власть! Узнали после обеда.

25 [минут] 10-го, вечер. Залп из пушки. Из «Авроры».

26.X. Вчера лег в 1 ч[ас]. Все писал. «Слова с выш[ины?] Бог[а]». Электричество не погасло. Все стреляли, даже мне было слышно. Потом, когда лег услышал рожок и все затихло.

Видел во сне землянику, будто целая корзина, да мыть надо — грязная. И розу, к[отор]ую положили С. П. Елкуренка. И живем мы в гостинице. На улице вечером стоят, прилипнут к стенке и смотрят на вас — хулиганы. Улица, к[а]к могила. Редко и бегут.

27.Х. Вчера стрельбы не было. [1 нрзб.] и [1 нрзб.] с М. Мих. были у меня. В 12 ночи разговаривал с А. А. Блоком: ему кажется все таким мирным. Говорил и с Разумником. Смешение тьмы и пожеланий благих. Но в душе какая-то вера и бодрость.

Тогда была легкость и тревога: рушилась вековая стена, а теперь — даже весело.

Жалко мне Мих. Иван[овича], сидящего в Петропавловской] крепости.

26.Х. «Новая жизнь»

«В час ночи в квартиру Цвернера, находящуюся в 6 этаже, д. № 13 по Демидову пер., влетел артиллерийский снаряд, весом около 2 пуд. Пробив стену, снаряд упал на письменный стол. Так как взрыва не последовало, то обошлось без жертв».

Видел во сне Н. П. Булича, [3 нрзб.] и Л. Дим. Блок. 28.Х. Видел во сне Б. А. Садовско[го], обвязанного всего и струнного.

Юнкера сидят [1 нрзб.] в Пет[ропавловской] К[репости]. Беспокоюсь за Мих. Ивановича]. Убийство Сангушки. Уничтожен золотой шатер Яна Собесского. И много документов.

Навести следствие.

29.Х. Загафедин назвать как-н[ибудь] свою (игрушку) — это во сне.

Видел во сне Керенского.

Заволжские старцы.

Вчера было избиение юнкеров. Нового ничего не знаем, живем, как в плену. Сегодня целый день народ. Утром, я еще не успел умыться, пришел летчик. Потом Фед[ор] Ив[анович], Слон, Пр. Сем., Пришвин и опять летчик — начал чтение своего временника. И до полночи. И у меня такое чувство, словно меня из дому выжили. И вот я вернулся, но уж [1 нрзб.]. Я совсем сегодня ничего не делал. А писать надо.

Мещанин: «А зачем царя спихнули. Надо самим лучше сделаться, а потом и решать».

Видел во сне Зин. Ник. Гиппиус, Чуковского. Вымылся я грязной водой.

(Шел казак и пел: за ц[а]р[я], за Русь, за веру). Матрос в Зим[нем] дворц[е] сидел в кресле: а сказали бы домой идти, и винтовку бросил бы.

Умер сегодня в 2 ч[аса] ночи наш хозяин Дим. Пет. Семенов-Тянынанский. Накануне он читал свой временник у нас. И собирался прийти оканчивать сегодня в 8 ч[асов] веч[ера].

Хлеб тяжко́й.

Видел во сне А. Д. Нюренберга. Будто к нам приехал. Лечит меня. Введено осадное положение. «Гибнет Москва». Был И. А. Рязанов[ский]. Видел во сне Наташу. Потом какого-то офицера. Клинику. Вчера приходил Пришвин. «Не бежать ли, говорит, нам?» Очень он смущен.

Сон: Хозяин, только что умерший, пришел будто к нам и хочет оплести нас шерстью.

Были Разум[ник], Петров-Водкин, Замятин.

Видел во сне, забыл, и вот вспомнил, [1 нрзб.].

4.XI. Вчера при получении известия о сожжении Вас[илия] Блаженн[ого] и разрушении Успенск[ого] Соб[ора] Ф[едор] И[ванович] плакал, говоря по телеф[ону]. «Что же это такое сделали?» А еще не верю, что так бесповоротно. И еще успокаиваю себя: если и останутся развалины, они будут святее неразрушенного, только бы осталось что-нибудь.

Кое-кто заговаривает о бегстве из Петербурга: позавчера Пришвин, вчера Замятин. Впечатление тяжелое.

5.XI. (воскр[есенье]). Резолюция о несвободе печати. И это вполне последовательно. Когда в революц[ию] запретили монарх[ические] газеты, считали себя правыми, а теперь кричат! С утра сегодня тревога.

«Медовые выплевыши». Был Ф. И. Щеколдин.

1 1/2 мес[яца] служит у нас Настя, а только вчера увидала мою стену с игрушками: «Какие это здесь растопоры!» и стала рассматривать: «Птички сидят!»

Без 5-ти час выстрелы у ворот.

6.XI. Сижу и плачу: что мне делать из-за меня опять беда, из-за моей болезни — захворала Сер[афима] Павлов[на]. Сердце колотится. А! бес какая!

XI. Вчера и сегодня снег идет. «Заснул на мостовой». Взвизгнул как заяц, и дело с концом. Вчера был Шишков. Сейчас с утра Иван Алекс[андрович]. [2 нрзб.] Народ сегодня с утра. Сейчас 12 ч[асов] н[очи]. Сажусь писать. Вчера был д[окто]р Афон[ский]. Сегодня захворала С. П. — припадок печени. Идет снег. Были Прас[ковья] Сем[енов- на], Верх[овский], Ф[едор] Ив[анович] и Вал. Алек. С. П. лежит. Ф[едору] И[вановичу] 50 р[ублей].

Сегодня выборы в Учредительное] Собр[ание]. Никогда еще не было столько лжи, как теперь. С. П. лежит. Был Срезневский.

XI. Сер. Пав. лежит, сегодня хуже было после 4-х. и горшку место — ели кашу.

«Таратать» звонок будильника. С. П. еще лежит. Мало у нас бывает кто. Не помогут.

XI. Вчера встала С. П. Сегодня в первый раз выходил на волю (с 23 сен[тября] по 18 н[оя]б[ря]) и С. П, выходила. Просидел 56 д[ней] = 8 недель.

21. XI. Вчера было нашествие: приходили Пр[асковья] Сем[еновна]э Ф. Ив., Верх[овский], Замятин, Люд[мила] Ник[олаевна], Пришв[ин], Мар[ия] Мих[айловна].

22.XI. Вчера был мой 15-лет[ний] юбилей. Никого не было. Накануне приход[ил] Разумник. Растопоры. Собаки. «Сами и глазки садили» (у змей).

23.XI. Сегодня первый долгий поход. Были у Федора Ивановича]. С непривычки мне было холодно. Шел пешком больше часу.

26.XI. 3 пуда + 15 ф. 120 + 15 = 135 ф. 28.XI. Сегодня Учредительное] Собр[ание]. Вчера было очень напряженно. (Прих[одил] Пришв[ин]). Были блины по случаю открытия Учредительного] Соб[рания]: были Пришв[ин], Шишков [?].

3.XII. «Свобода, она хороша, когда есть своя голова. А голова, не то чтоб она была свободная, а, как сказать, настоящая голова, а не пыльный мешок».

«Натравливают, ну, и кажный делается, как собака».

4.XII. И до чего живуч человек, все у него отняли, а он все еще карабкается.

Это про Россию я говорю и русских. Сегодня было великое нашествие — И. А. Ряз[ановский], Тиняков [?], [3 нрзб.] и Разумник.

7.XII. Вчера объявили осадное положение. Был Ф. Ив. «Заплатить прикажу от [1 нрзб.]». Переучесть вексель.

10.XII. Вчера были [1 нрзб.], Приш[вин], Лунд[берг] и [1 нрзб.]. Принесли папиросы. Спорить так не годится. Спор у нас одно оскорбление. «Не хитри в деле сем». 13.XII. Вчера был Пришв[ин].

Пьяный Булат [4 нрзб.]: «Мне пора уходить!»

перекусить или не перекусить? — на пальцах гадает,

печки [1 нрзб.]

напрокудил, к стене лепится навалил кучу [1 нрзб.] себя говорить с перемычками

18. XII. Понедельник. В 1/4 3-го на 19-й раздался оглушительный взрыв (горел на Гутуевском острове склад).

19. XII. Сегодня пришел Мих. Д. Семен[ов]-Тяньшанский.

Убили Леонида Семенов [а] 14 декабря.

XII. Вчера видел на Среднем. Идет девочка с бутылкой, а впереди какой-то тоже с бутылкой. Девочка повернула на 12 лин[ию], тот было дальше идет. «Дядень[ка]! — крикнула девочка, — керосин тут продают!» И я подумал: еще можно жить на свете, и не совсем замкнул[ся] человек в зверя.

превратился в фифигу — невыносимый человек, к[отор]ый наседает солдат всех [1 нрзб.] выбил.

Солдаты России не заступают, а горько ходят по улицам.

XII. Вчера выпал снег. На кутью (к[отор]ой не было) пришли Исаев, Пришвин, Коноплянцев, Петр[ов]-Водк[ин], Гребенщи[ков], Сологубы, Ив. Серг., Пр. Сем., [1 нрзб.], Замят[ин], Ан. Васил.

[1 нрзб.] = 2 руб. [1 нрзб.] = 5 р.

26.XII. водопроводчику — 1 р.

27.XII. трубочисту — 1р.

1.1.1918 г. Новый год встречал у нас Пришвин.

во сне видел Ивойлова, нехорошее что-то видел — старое.

Русская литература всегда стояла на стороне угнетенных и по заветам ее никогда не может стать в ряды торжествующей обезьяны.

1.1918. Костры заволжские — самосожжения — от Аввакума возродили Пушкина и Достоевского. Сила духа старой Руси сожигающей[ся] перешла в Пушкина и Достоевского. Был Разумник — битва под Разумником. Вчера арестовали Пришв[ина].

С ружьями ходят. Разгоняют.

Метель. На углу 12 л[инии] Б[олыного] п[роспекта] 2 красногвардейца] с рук отнимают у газетчицы газеты.

— Боитесь, чтоб не узнали, к[а]к в народ стреляли.

— Кто стрелял?

— Б[ольшевик]и.

— Смеешь ты. — И повел.

— Я нищая, меня ограбили!

На уг[лу] 7 [линии] и Б[ольшого] п[роспекта] вижу отняли у газетчика, и повезли его. И тут же пробегала прислуга с газетой — и ее тоже на извозчика.

— И не сметь!

К Андр[еевскому] Собору. Толпа, войти нельзя.

— Расходитесь, расходи[тесь]! — красногвардейцы].

— Мы архиерея ждем. Крестный ход! — истово крестится со слезами женщина.

— Хоть бы нам б[ог] помог.

— Только б[ог] и может помочь. Разговор о стрельбе: с крыш стреляли.

— Да не пожалели вчера патронов.

Жен[щина] — Придет Виль[гельм] и заставит нас танцевать под окном. И будет танец.

— Большев[ики] устроили: каждый пойдет по одиночке с радостью.

Идет старик без руки и повторяет громче и громче

— Наказал Господь!

— Что это?

— Наказал Господь. Справа старуха.

— Что говорит?

— Да наказал Господь. И погодку плохую послал.

[поздняя приписка:] тут его и расхрястали.

8.I. Елку не разобрали. Стоит не осыпается. Были вчера

Добронравов и Замятин.

9.I. Вчера убили Шингарева и Кокошкина.

25 [минут] 10-го вечера — стреляют. 4 выстрела.

Европа! Старая Европа первая же расплюется с нами за то, что нет самой и первобытной чести.

Россия, хочешь осчастливить Европу, хочешь поднять бурю и смести и на западе всякие вехи старой жизни. И если так было бы, я не хочу твоего цветущего сада, который насадили окровавленные руки. Последняя Мурка, задушенная в канаве отравит мне все твои розы. Разговор с Блоком о музыке и как надо идти против себя. Голгофа! Понимаете ли вы, что значит Голгофа? Голгофа свою проливает кровь, а не расстреливает другог[о]. Разговор с Сер[геем] Дмитриевичем Мстиславским] о Пришвине.

11.I. Вчера была битва [?] под Петров[ым]-Водкин[ым]. [1 нрзб.] мир: ликвидация с Разумн[иковским] «Знаменем». С убитого Шингарева стянули куртку.

расторы — кривоножки.

19.I. 17.I. освобожден Пришвин.

вторник 19/6.II. Сегодня день особенный. Немцы вступают в Россию. Сегодня я видел, как на немецк[ого] солдата крестились бабы. (В суб[боту] получены были известия из Киева о убийстве митроп[олита] Владимира).

25/12. [1 нрзб.] Судьба наша без судьбы. (Случайность, убьют, конец). [1 нрзб.] Лучше бы [1 нрзб.] да с [1 нрзб.] встретил.

Москва, 22 февраля. Вчера при заходе солнца в Москве наблюдалось редкое небесное явление: от заходящего солнца поднялся вверх высокий огненный столб, перерезанный посредине поперечной полосой. Колоссальный багровый крест занимал западную часть небесного свода в течение нескольких минут.

Начинаются различные толки о кресте, идущем с запада».

27/14. Вчера приходили красногвар[дейцы]: нет ли у меня оружия? — Нету у меня оружия никакого.

[1 нрзб.] сегодняшний сон о муттер [?]. А я видел Варв. Федор. Ремизову.

I.III/16.II. Дорожите любовью!

Прощение и прощание.

2.III/17.II. Подписан мир. Видел во сне М. И. Т[ерещенко]. Сегодня его освободили.

3.III/18.II. «Задавили нас немцы». Вчера сбрасывали с аэропланов бомбы на Фонтанке.

6.III/21.II. Сегодня 3-й день, к[а]к лежит С. П. Вчера был доктор. Разбегаются. Говорят, что в пятн[ицу] 23-го придут. 25.[II] = 10. [III].

Берес[тяной] клуб = 66 (62 + 4) x 60 = 3960

Голова = 109 (103 + 6) x 60 = 6540

Подожок =111 (106 + 5) x 60 = 6660

Змея = 143 (140 + 3) x 60 = 858 } 257.40

23.[II]/10.III Видел во сне Ком[миссаржевского], он сказал, что неделю назад сошел с ума Зонов. Помешался над вопросом «кой роман труднее?» Видел муттер, ее караулит женщина с черным провалившимся носом. Видел Троцкого, будто к нам пришел. А мы живем на каком-то стотысячном этаже, на самом верху башни.

Великий вторник 30/17 апр[еля]. 9 ч. 20 [минут]. Стреляют далеко где-то. Нет, это ракеты пускают.

29 мая. Вижу я, в каком-то невольном заточении нахожусь я. Только это не тюрьма. А такая жизнь с большими запретами: очень много нельзя. Вроде осадного положения.

Около полночи вышел я из своей комнаты в общую. Это огромная зала, освещенная одним невидимым светом желтым. В зале был пустой, какие-то два офицера сидели, как у билетного стола, у широкой моей двери. Дверь была раскрыта.

На страшной дали по горизонту тянулись золотые осенние березки. Одни из них были срублены, но не убраны, и висят головой вниз золотые. Только листочки были совсем маленькие весенние.

Я и подумал, вот она какая тут весна!

В зал вошли пятеро Кранцев [?]. Стали в круг. И один из Кранцев сказал обращаясь к другим:

— Г[оспод]а конты, мы должны приветствовать сегодняшний день начала нового года.

А я повторил:

— Г[оспод]а конты, как это чудно, конты?

И подумал: это какие-нибудь акционеры, у каждого есть счет и потому так называют: контами. А сошлись эти конты п[отому] ч[то] тут единственное место, где позволяют собираться.

Я все-таки не утерпел и обратился] к самому старшему Кранцу:

— Почему вы говорите конты?

Тот смутился.

— Я это непременно напишу.

— Очень вам буду благодарен, — отвечает Кранц, — у нас торговое предприятие.

И вдруг я вспомнил, что не надо говорить, будто пишу я: писать запрещено.

И начинаю как-то оправдываться. И вижу, дама в сером дорожном платье, не молодая, жена этого Кранца. И я очень обрадовался. Ну, беды не будет. Я вспомнил, эта дама помогала нам перевезти наши вещи сюда, когда мы ехали.

— И Борис Михайлович Кустодиев тут, — сказала дама, — он тут комнату занимает.

Успокоенный, что ничего дурного не выйдет из моего разговора, я пошел к входной двери. И тут как-то со мной офицеры. Мы вместе вышли из двери на маленькую площадку. Перед нами, как улица огромная площадь. Офицеры тщательно соскребывают оставшейся] ледок. Они [2 нрзб.]. Огни желтые освещают.

А по горизонту далеко березы золотые.

— Как в Герма[нии] приучили в чисто[те] держать, — подумал я.

В это время из залы к нам вышел высокий офицер.

— Вас надо в штыки, — сказал он.

Я понял, он хотел сказать, что мне надо нести какую-то военную службу, и я сказал:

— Никак не могу — и показал на грудь.

— У нас все заняты, — ответил офицер, — одни орут. Да вы понимаете?

И тут я сообразил, что офицер малоросс.

Мы пошли с ним в залы.

— Вы из Кеми? — сказал он.

— Нет, я из Москвы.

— А где же ваша родина? — Тот не понимает меня, — сказал офицер.

— Я русский, Россия, Москва.

— Ха-ха-ха! — захохо[тал] офицер.

И я понял, что какая же у меня родина, что он правильно смеется надо мной, потому что России нет.

С. П. видела вчера:

Будто погасло электричество. И я ничего не вижу. Но я знаю, что здесь кто-то страшный присутствует.

— П-п!

Но его нет.

Я пошла искать его ощупью, но электричества нет, и ощупала руками лоб. Разбудила его. И говорю:

— Тут кто[-то] страшный, пойдем.

Но он не успел ответить, а я крикнула:

— Эй, кто там, выходи.

И вышла жен[щина]: большая полная в белом на Н. Львовну похожа. Молчит. Я поняла, что это. Я изловчилась, да к земле ее пригнула и на нее сама легла, да и трясу ее, трясу. Но чувствую она не умирает от моего трясения. И в это время [1 нрзб.] Н. Л. я [1 нрзб.].

— Н., ложитесь вы на меня, а то я одна не справлюсь.

— Я боюсь, что я вас задушу, если я на вас лягу.

А она вдруг подняла голову и две певицы поют — —

вы с ней очень долго затянитесь!

Как сдавит скука, и человек ничего не стоит.

28/15. VI. 1/2 с[ажени] дров.

23/24.VI. 6/7. Ночь под Ив[ана]Купала. Стрельба.

Вчера убит гр[аф] Мирбах. Пошел в театр и... вернулся — стреляют.

7/25. Лепешки по 3 руб. два раза укусить.

Крепкие мои калоши оказались такие рваные, что страшно и взглянуть. Откуда, что, ничего не понимаю.

Иду по снегу — белое, белое. И на душе так же бело. Очень далеко зашел, это я в Москве. И я не один, а с моим братом.

— Подожди, — говорит, — я посмотрю, можно ли. Мы стоим на крыльце, где живет кто-то, я не знаю, кто, но там можно было бы передохнуть.

— Нельзя, пойдем дальше! — возвращается он. И я опять иду.

Снег — белое, белое. Но на душе совсем не бело.

Чужая мать. Мед и яблоки.

8.XI.1918.

с 16 на 17 июля уб[или] Н[иколая] II.

9.XI.1918.

14/1.VII.1918 — 23/10.VIII.1918

15/2.VII — 21/8.VIII. Кислов[o] — 40 дн[ей] и 40 н[очей]

14/1.VII.1918 г. Воскресенье.

Выехали из Петербурга в Кислово-Микитово к Ив. Сергеевичу Соколову. Поднялись в 5 ч. утра. 1/2 8-го на трамвай сели, в 9 1/2 ч[асов] выехали. Место заняли, слава Богу, хорошее. И весь день ехали благополучно. 15/2. VII. Понедельник.

В 2 1/4 ч[аса] д[ня] приехали в Вязьму. В 3 2/4 в 4 кл[ассе] — в Семлево. И в Семлеве были в 4 1/4 ч[аса]. Пошли в чайную Ракасуя. Без 1/4 5-ь Ив. Сер. повез нас к себе. А вещи наши вперед Степан Иванович, 50 верст проехали и были на месте без 1/4 1-го ночи (без 1/4 11 по с./в[ремени]).

16/3.VII. Вторник.

Сегодня первый день в Кислове. Я в должности пчеляка. Вот в окно прямо перед моими глазами домики пчелиные.

Дорогой, как увидел близко землю с травой и цветами, подумал, так, д[олжно] б[ыть], если мертвеца выпустить из могилы, так смотреть будет.

Деревнями проезжали. Все лес сложен. Стройка идет. А по ж[елезной] д[ороге] налад чувствовался, хоть и ход был товарный. В прошлом году, как ехали, вспомянуть страшно. И ни одного-то солдата. Старики, родители Ив. С., сердечные люди, приняли нас по-царски. Мать Ив. Сер., Мария Ивановна одареннейшая с большой силой. Одно меня, как всегда мучает, боюсь стать в тягость. Только бы С. П. наладить жизнь, сяду я за труд мой мучительный.

17/4.VII. среда.

Много снов мне снилось. И все забылись. Еще нет ровности житейской, не могу отдаться чистой мысли.

Авксентьева я видел во сне.

Сейчас вспомнил. { снимались в комнате и на балконе

18/5.VII. четверг. (письмо послано Як[ову] Петровичу Гребенщикову]).

Видел во сне д[окто]р[а] Ланга. Живет на море. Исследование показало, что жесточайшее малокровие.

Смотрю в окно. И одно говорю: «Господи, как хорошо в Божьем мире!» { снимались

и невиновный и винный страдает отсталость = осталось ворье

лезут когда на изгороду

они теперь не к пристани

Полотилик Григ. Сер.

Куликов [?]

1807

Иди к немытому! черту

плетеница = гирлянда

не было совсем и не завел

что украл, то Б[о]г дал

хоть мед ему на голову

лей

все будет кричать горько

VII. вторник.

Видел во сне Федора Ивановича.

24/11.VII. середа.

очень много видел во сне, но ничего не запомнил. Идет дождь. В Щекине на р. Угре церковь Иоанна Рыльского. Б[ожья] М[атерь] Ченстоховская. С. Н. был тихий.

25/12.VII. четверг

Видел во сне [1 нрзб.] Шаляпина. Сад наш [слова смыты].

26/13. VII. пятница

Много снов видел. Получ[ил] петербургские] газ[еты]. Последняя] 23.VII (вторник)

27/14.VII. суббота

видел во сне Ариад[ну], Блока, Алексея Толст[ого], Зин[аиду] Ник[олаевну], Лундберга, Шестова. Будто Пасха.

28/15.VII. воскресенье

видел во сне Настю. Ел хлеб с новой муки. И объелся.

2 газеты.

29/16.VII. понедельник

видел во сне Арк. Пав. Зонова.

30/17.VII. вторник

Ночью такой был ливень, казалось, снесет весь дом. 31/18.VII. среда

видел много бандеролей, писем. Ювачева и какого-то юродивого. Все дождь. 2 газеты. «Повесть забавная о двух турках в бытность их во Франции». В СПб. 1793.

1 авг./19. VII. четверг.

Сегодня после дождей ясно. Вчера пробовал косить. Видел во сне Чернявского Н. А. в военной форме и Нат[алью] Вас[ильевну Григорьеву]. 2 авг./ 20. VII. пятница Ильин день.

Такая была чудесная ночь с тихими крепкими звездами. И вдруг дождь. Вчера опять косил 1 1/2. «Речь» воскресная] от 28 не пришла. Получ[ил] 2 письма: 1) от Рукавишникова 2) от Прас[ковьи] Сем[еновны].

3 авг./21.VII. суббота.

Видел во сне жену Лундберга. Взял у меня Всеволожск[ий] книги без меня, не оставил реестра. Φ. Ф. Коммиссарж[евский] пришел, я его хотел остановить, но он очень поспешно скрылся.

4 авг./22. VII. воскр[есенъе], Мар[ия] Ма[г]д[алина]. Вижу, И[ван] Сергеевич] входит. И за ним мальчик. Принесли ему пальто зеленого цвета — пальто Достоевского.

В Петер[бурге] совершился переворот, свергнута совет[ская] власть. Вижу генералов, все в новеньк[их] золотых погонах.

Пришла посылка от Ф. Ив., от его родственников. И вот он сам входит. Горячий большой кулич, пасха и коробочка с подписью Ф. И. Щеколд[ина]. Он посмотрел и умер. И еще посылка от Роман[ова], яблоки, но все они прелые лежат. Пасмурный облачный день. Слышно как звонят к обедне, так тихо — за 4 версты слышно. Получ[ил] 2 письма [от] С. Рем[изова], [нрзб.]

5 авгy[ста]/23.VII. понедельник.

Видел во сне, будто ездил на автом[обиле]. Не доставлена] [почта].

воскрес[енье] 28.VII. среда 31.VII

6 авг./24.VII. вторник

Опять дождь.

Во время обеда меня стало ломать. И я принужден был лечь. 37,2 пот[ом] 37,8 п[ульс] 100

7 авг./25.VII. середа

Ночью такой пот, не спал. Малины выпил 3 стакана п[ульс] 90 — 82 т[емпература] 36,4

36,7— 12

36,6— 4 ч[аса]

36,4

8 авг. / 26.VII. четверг.

Видел во сне, что у нас обыск. Входят солдаты в турецких шапках. А главный — женщина. Она подошла [ко] мне и говорит: «вы ездили на Кавказ до станции Семлево». «Ездил» — говорю. И понимаю, что это что-то значит. И действительно, солдаты ушли. Потом идет поезд и я замечаю, что по спешке я набрал много лишнего: все калоши и гири. И все это выбрасываю.

утр[ом] 36,5.

Сегодня поднялся. Только голова болит.

9 авг./27.VII. пятница.

Ночью проснулся весь мокрый. Долго не мог заснуть. Мысли бежали очень быстро. Видел во сне Аверченко, Ив[анова]-Разум[ника], с которым 2 раза за границу ездил. Попались потом сербские солдаты. А у Аверченки парикмахерская и аукцион. Я принес картину Гончаровой и, кажется, ее продали. Там же был Добужинский.

10 авг./28.VII. суббота.утр[ом] 36,4.

Видел во сне, что переехали в Екатеринбург. Скучища смертная.

11 авг./29.VII. воскрес[енье]. Сераф[имы девы] 36,1

Видел во сне Зин. Ник. Гиппиус. Спрашивала меня: откуда я знаю, как она верует.

Вчера был в бане. А какой чудесный был вечер — осенний. Ясно, тихо, осенне. И сегодня без единого облачка небо.

В саду и на лугу желтые цветы, как по весне — второцветы.

Днем прилетают с озера стрекозы — жениться. Птицы молчат, давно перепели, только одна какая-то стонет.

12 авг./30.VII. понедельник

Ночью дождь. И сейчас пасмурно. Но тепло. О России в истории будет написано мелким шрифтом.

13 авг./31.VII. вторник

Видел во сне Вар. Фед. Ремизову.

14 авг./1 середа

Видел во сне Рославлев[а], Конч., Нат[ашу], [1 нрзб.]. Вчера у С. П. был новый припадок печени днем. Холод стоит, не дай Бог.

15 авг./2 четверг

Видел Вар. Фед. Рем[изову]. Сегодня ночью был мороз. Наутро все было покрыто белым.

16/3 авг. пятница

Видел во сне Павла Елис[еевича], Сологуба. Хотел купить в немец[кой] мясной говядины. Арестовали будто Сергея. И еще видел мух, иду по площади, а все мухи лежат целыми грядами.

17/4 авг. суббота

Волки и те стадом ходят.

18/5 авг. воскрес[енье]

Видел во сне, будто Викт[ор] Рем[изов] тоже служит в Театрал [ьном] Отделе.

19/6 авг. понед[ельник]. Преобраэюение

Вчера была такая чудесная лунная ночь, а сегодня с утра дождь. Три последних дня ничего не писал, выдергивал канву. Видел во сне Бальмонта, Вар. Ф. Ремизову.

20/7 [августа], вторник.

Видел во сне жену Назарыча и старых знакомых своих, к[отор]ых совсем забыл, они [1 нрзб.].

21/8 [августа], середа.

Видел во сне Чуковского], 70000 процентных] бумаг, Чулкова (Чулков привез красного вина), Настю. Встретили на поле [?], она сказала, что приискала себе место. Дождь. Вчера хотели выехать, не пришлось. Что-то будет сегодня, удастся ли. Сегодня 40 дн[ей] и 40 ночей, как в Кислове.

22/9 [августа] четв[ерг] [1 нрзб.]

23/10 [августа] пят[ница] [1 нрзб.]

Знаете, бывает у меня такое чувство, точно я виноват перед всеми. И мне хочется прощенья просить у всякого. Около чужого несчастья руки греют.

Моему горю как-нибудь помогать надо, что же делать. Заяц на пеньке

лица их, как земля

тело их прилипло к костям их

власы их оброша до пояса

до раму брады их, к[а]к стрелы

по персям лежат, от голода и

ноготь и ризы их изодраша

лежаща от гладу и [1 нрзб.] распадоша

а голоса их, к[а]к пчелиные

3. III. Чего же мне вдруг жалко стало?

А жалко мне стало туманного пасмурного утра. Я стою на лугу около леса. Кукушка кукует и звонит монастырский колокол.

Это было очень давно под Звенигородом в Спасо-Сторожевском монастыре, где мы, странствуя, останавливались. Вот чего мне жаль — расставаться не хочется. Не вернешь —

Кукушка и там кукует. Балтрушайтис лет 10 мне вез из Швейцарии часы с кукушкой, да так и не довез. Но все равно и там кукушка.

10. III

Чего я вдруг обрадовался?

Наклонился я над самоваром [что-то не шумит] угольков подбросить и вдруг так ясно представил себе устьсысольскую осень — яснейшие вечера с синей зарей, зеленые разросшие мхи и жгучую тоску тогдашнюю. Оторванность от жизни, молодость.

30. III

Тоска на меня нахлынула. Зубами стучу от ее лютости. Снился мне нынче сон большой. Комната — вся книгами уставлена и на полу книги и в эту комнату поселяют меня одного. И чего-то жалко мне. И не уйти никуда. Как-то потерялся я. Я так [?] уж не говорю, а это от старых звуков отзвук.

2. IV

Покорился судьбе, я подставил спину под плети и лицо плевкам.

И не говор[ю] ничего.

Я иду весь пр[о]зябший, победив всякую стужу, иду [через тьму] улицей прямой дорогой к могиле.

Я знаю, ни в ком не пробудится милосердие и я упаду обессиленный.

Судьба, которой покорен я, ты может одна сжалишься...

Судьба, которой покорен я, если бы знать мне, зачем тебе нужны мои унижения и весь мой страдный путь?

Судьба, которой покорен я, помилуй, помилуй

5. IV. Когда я вчера шел поздно вечер[ом] по трамвай[ным] рельсам по Невскому, раскатанному с ухабами большой дороги, под пронизывающим ветром и держал в руках документ мой, заготовл[енный] ч[то]б[ы] не расстреляли у мостовой [1 нрзб.], я вдруг до отчетливости ясно понял всю тупость благодетелей человечества, я понял, что всякое благодеяние, исходящее от ума, несет не благодеяние, а злодеяние — какую-то насильственную машину, бреющую и стригущую.

IV. Снилось мне ([1 нрзб.]) комната с двумя окнами, посреди зеркало. Я причесыв[ался] пер[ед] зерк[алом], выглянул в окно и вижу на небе огромный ключ, а у окна женщину с девочкой.

— Посмотрите, на небе ключ?

Та смотрит, а ключа уже нет, исчез, а на его месте Б[ожья] М[атерь] такая же, как ключ, железная.

— Посмотрите Б[ожья] М[атерь] теперь!

А в это время и Б[ожья] М[атерь] исчезла, а стоит Христ[ос] золотой с огромным посохом и говорит:

— Становитесь на колени, сейчас будет конец света.

И тут же [?] люди оказали[сь], стали на колени.

А небо потемнело.

В саду [1 нрзб.] тут попа в белой шапочке, на шапочке золотая звезда. Мальчики проносят огромное блюдо с причастием и всех будет причащать.

Все стали на колени.

За себ[я] мне не страш[но]

и не [за] себ[я] я прошу.

все [1 нрзб.] мертвецы, но я понял и то, что только от сердца может идти подлинное истинное добро живому миру (24.III) 6.IV. И опять жгучая нашла тоска.

И чего-то жалко мне.

Горит — горит — —

13.IV. Вербное [воскресенье]

Видел во сне Ф. И. [Щеколдина]. Будто он пришел, прочитал о себе и очень остался доволен. Вообще он увидал то, чего хотел видеть при жизни.

А вчера видел В. В. Розанова. Будто спит на кушетке.

15.V. (Вторник)

После 6-и вдруг точно прошло что или нашло на меня и я почувствовал, как меня сжало всего и пьет — —

Борюсь, не хочу поддаваться. 8 ч[асов] в[ечера] 37,4.

Вспоминаю сон прош[лой] недели: приехала Ол. Дав. Камен[ева], привезла мне туфли — нехороший сон.

10.IV.

Взбираюсь я на снежную гору — трудно, скользит, проваливается, а главное не знаешь, может над ямой идешь, — сзади женщина.

— Вот по горам горам уж лазает

— Да, или так плохо ходить

— А за то все наше: и земля наша и небо наше и все безобразие ваше

— Да, ужасная жизнь сделалась

— Не жизнь, а жестянка от разбитого экипажа Иду я возле Сената

— [1 нрзб.] нет ли у вас работы — голос сзади.

— Как[ая] вам работа?

— Возьмите меня служить хоть даром

— Не могу, не нужно мне

— Вы не обижайтесь. К кому же нам и обращаться, к[а]к не к вам, а у вас и самих теперь нечего.

— Да уж к[ак] нечего. Стала рассказ[ывать], к[а]к она с голоду скоро помрет, у нее квартира [1 нрзб.], а дров нет, кероси[на] нет и все продано, что было.

26.IV. Вчера проходил по набережной.

Нева идет — — Иду, и все смотрю. И вижу, не я один на мосту, стоят, тоже смотрят.

— Нева идет.

И отчего это глядишь, не оторвешься, как река идет.

И я подумал:

— А когда у нас все кончится и настанет тишь да гладь, скучно будет.

Движение тянет.

27.IV. Наши комнаты, только все они больше.

В моей комнате сидят. Барышня Е. Г. Григорьева. Я выхожу, а у себя лежит А. М. И слышу, шаги [1 нрзб.] в столовой.

— Да помоги же мне!

— Как так я позову сейчас ночь, ведь [1 нрзб.].

И хочу сказать: [1 нрзб.] А А. М. говорит:

— Да здесь никакой [1 нрзб.] не поможет. Будет решено расправляться со всеми, у кого нет 1/2 φ [унта] революционности?] а у меня только 1/8-шка.

2.V. Лед ладожский прошел. Сегодня жарко.

Растворил комнату, закрытую на зиму и вдруг вспомнил «Бесприданницу» с Коммиссаржевской.

И что-то зажглось на сердце

Ой, чего же это поется и не остановишь

А вчера я подум[ал], глядя на ракеты: от нас видно, на 6 этаже живем, куда вода не подымается и электричество не горит:

Как на реку, когда лед идет, смотреть и смотреть, так и на ракеты глядеть — — к[а]к летят огненные змеи и птицы.

Кто говорит: уезжай [1 нрзб.].

А я говорю:

— Куда же я поеду, тут хоть место нагретое.

А то говорят: в Кронштадт уезжай, а я говорю: упаси, у нас страшно, а на этом острове еще страшней.

[2 нрзб.] идей.

Тут недавно возле академии ученье было, один солдат и говорит: «Товарищи, не пойдемте на фронт, все это мы из-за жидов деремся!» А как[ой]-то еврейчи[к] с портфелем «ты нам [1 нрзб.]». А он опять: «Товар[ищи], не поедем на фрон[т], это мы все за жидов». А еврей и [1 нрзб.] скомандовал: «Стреляйте в него». Тогда 2 солдата вышли, а он побежал. Не успел до угла добежать, они его настигли, да как выстрелили, кишки у него вывалились и целая лужа крови. Я иду и горько [?] плачу. Красногвардеец] подошел и говорит: «Иди в свою квартеру плакать!» Я говорю: «Когда это публично делают [?]: то можно публично и плакать».

3.V. Сегодня по пути домой я встретил много странных людей безногих, безруких, выползли на свет божий. — И я вспомнил как 26.11.1917 тоже вдруг появились —

появилось.

Или это обида выходит на улицу?

11.V. Видел я, проснулись мы, а на улице городовые стоят: в ночь заняли Петербург, никто и не слышал.

Я иду, спешу, точно скрываюсь от кого-то — от полиции? — не знаю, я один. Сумерки, захожу в какую-то рощицу и вдруг вижу гроб несут, я в сторону — а и тут другой несут. И куда я не метнусь — все несут покойников — черный гроб, а носильщики — сестры в белых косынках.

18.V. Видел во сне А. А. Блока, будто наряжен он в красный костюм, напоминающий китайский Горького.

Я говорю A. A.:

— Вам надо женские ботинки, я всегда в женских и тогда на каблуках костюм будет совсем хорош. Без каблуков невозможно.

А Разумник замечает:

— У вас всегда были подленькие мысли.

Блок А. А. приходит, за ним народ — народ черный, один он в красном.

28.VI. Охотиться за водой! Никто не поверит. А мы всякий день этим занимаемся — к нам вода на 6 этаж не подымается.

5.VII. Сегодня утром у нас пошла вода. Радовался, как теплу. Какое это счастье, когда из крана течет вода и не надо за ней охотиться.

Ехал на трамв[ае] к Горькому. Нахлынула память жарчайшая. Чем же человек жив на этом свете ужасном, чем красна краткая изменчивая его жизнь? Не встречей ли, не любовью мгновенной и разлукой, не верой ли и разочарованием. Вот в этом клубке измен и очарований — жарчайшая тоска. Тоска, которая живит душу.

Подумал о Горьком: сколько он видит слез и слез человеческих.

— Чересчур.

17.VII. Опять на распутье: вывезет или пропад?

На первом месте: агитационная литер[атура], затем учебная, потом классики, а потом все мы еще живущие Робинзоны.

На жалованье жить невозможно. Надо еще что-то. А печатать не будут. Как же жить-то. Вывезет или пропад?

В прошл[ом] году, помню, когда уничтожили газеты и журналы было жутко и до 19 года. Осень и зиму побирался, должал, потом вывернулся кабалой.

А теперь,

9.VIII. Все хотел записать и откладывал, о добрых людях. Есть добрые люди. У нас на Большом [проспекте] стоит старуха, милостыню просит (сегодня декрет об упразднении нищенства). А всякий раз, проходя, вижу я, как подходят к ней какие-то женщины, шушукаются с ней, а на лице у нее тогда как луч, светится: помогают, видно. 3 дня горит электричество] до 12-и. Слава богу. Боюсь, когда думаю о дровах. А думаю часто: редкий час не думаю. Как будем жить. Вообще вся наша жизнь пугает меня. Утром встаю с отчаянием.

Все силы уходят только не на то, чтобы писать, а что-то такое делать, чтобы быть на белом свете.

Боюсь. Хватит ли сил на все эти хождения. 5.IX. Ночью был обыск по всему дому. К нам постучались в 3-й ч[аса] утра.

7.IX. Ходили осматривать квартиру от жилищ[ной] комис[сии] к уплотнению.

Вода у нас совсем не течет

11.IX. Был трубочист, не бывший год.

16.Х. В окно полыхает зарево.

21.X. Началось с 13.V. с понедельника. (Взятие Ямбурга) Вчера без 1/4 6-ь с «Севастополя» выстрел — необыкновенно торжественное что-то точно запело и у [1 нрзб.]. И сегодня под утро в тот же час я проснулся — опять такая торжеств[енная] песня [?] тончайшей стали.

С воскресен[ья] стою в очередях по 3 — 4 часа.

Сегодня выдался особенно тяжелый день — 2 очереди

Когда ехал в [1 нрзб.] на Исаакиевск[ой] начинали путать проволокой. А когда возвращался, видел в Алекс[андровском] саду [1 нрзб.] пулеметы и около солдаты. Шли солдаты, курили. IX. Первый снег. Градус мороза.

С понедельника сижу дома — простудился. В субботу уж хворь была, да думал, обойдется. Второй уж раз за эту осень.

А сегодня как-то бодрее.

А последние дни такие темные.

Думал: подам прошение Совет[у] Народ[ных] Комиссаров] расстрелять меня как запаршивевшую собаку — все равно, ни толку от меня, ни пользы. Все мое время уходит на добычу, а венец дел — один раз в неделю пообедать.

Тучи разбегаются [?], солнце.

Читаю Н. В. Успенского. Я еще с детства полюбил.

Надо его оправдать. Есть замечательные вещи — Мопассан. [1 нрзб.], «Так на роду написано».

3.XI/21.X. Завтра Казанская. Завтра назначено общее собрание для ликвидации Театрального] Отд[ела]. Я прослужил год и 5 м[есяцев] (с мая 1918 — ноябрь 1919). Начал с 500 р. в м[есяц], а кончил 5.898 р.

30.XI. С 19-го я в Театр и Зрелище.

Сны мне больше не снятся

Я [это недавно] как-то спохватился, где сны — нету.

Истомленный ложусь и сплю.

Свиная жизнь наша. Делать все — не хватает ни сил, ни времени для своего дела. И свое не делаешь. Сколько я думал, а записать и пустяков не удосужишься.

Ожесточенные мысли приходят мне в ожесточении моем и отчаянии.

Я вдруг понял, что добродетельным может быть только богач и властелин. Только власть и богатство дают человеку привилегию быть добродетельным.

Может ли бедняк быть честным и добрым

Ждем весны. Только бы дожить до весны.

И что странно: я делаю все, самую грязную работу, не могу делать своего, а привилегированное сословие моего дела не может делать, а от своего отлынивает.

И получается одна свинская нищенская жизнь.

1 дек[абря]. Вчера утром вдруг

Сегодня поднялся в бодром духе. Готов все принять и поднять, кажется самый последний труд.

Вчера понял, что надо нести крест, а какой крест легок. Но надо, п[отому] ч[то] так надо.

3.XII. Культ мускулов.

Завтра 17 л[ет], как напечатан «Бебка» (1902 — 1919).

6.XII. Горечь на сердце.

Ничего не пишу. Только старое, старое, старое, чтобы только к[ак]-н[и]б[удь] прожить

12.XII. 6.435 р. + 643 р. 50 = 7076 р. 50 6.435 2

[...]

15.XII.. Ломают заборы. Как я рад, что ломают заборы

23.XII. Это совсем неправда, будто вечера литерат[урные] — одно развлеч[ение] и думать ни о чем не надо. Нет это больше, надо напряжение души, навык, воспитание — труд.

1920 г.

3.III/19.II. Вчера было видимо великое знамение. Среди бела дня в солнечности открылась радуга, а над ней венцы как солнца.

Народ говорил: «К усиленной войне» («Усиленный» слово употребительное, напр[имер] «усиленный паек»). Во сне видел мои любимые ножницы, которые никак не могу найти.

почалиться = позариться

беспоследственно

Беда родит силу

Хлынувшие льды [и бегство человека] вызвали огонь

Дпя спасения человек похотлив очень.

I 1902-3-4 — 73

II 1905 — 82

III 1906 — 146

IV 1907 — 93

V 1908 — 100

VI 1909 — 69

VII 1910 — 103

VIII 1911 — 183

IX 1912 — 224 | 1073

X 1913 — 181 Писем В. В. Розанова — 17

XI 1914 — 137

XII 1915 — 257

XIII 1916 — 278

XIV 1917 — 202

XV 1914-1918 война — 135

XVI 1918 — 176

XVII 1919 — 170

XVIII 1906 — 1914 — 48 | 1554

XIX 1920

XX 1921

XXI 1921 | 1627

Умерла бабушка, мать М[арьи] К[онстантиновны] Гржебиной, Ольга Ивановна.

Вчера видел во сне японского принца: свои сочинения ему дал с картинками. И еще будто ПТО все во вшах, все спит, кроме ком[наты] 15. Танцы. Через стек[ло] двери видел стол сервированный. Туда приедет М. Ф. Андреева.

— стучите хорошенько

— я теперь умею ногой лягаться

6.III. воскресенье.

Видел во сне Ионова, будто лежит у него на столе разрешение на мои книги — печатать. А Ал. С. [Ионова] будто лежит: у нее сын родился. И рядом ее мать сидит.

21.III. «Я не пророк, я не апостол, я тот петух, к[отор]ый запел и отрекшийся Петр вспомнил о Христе».

20.III. В ту ночь приснилось мне, будто сижу я в нашей комнате на уголку стола — поздний час, давно все в доме заснули, и у проф. Гревса погас огонек. А я сижу с зав[язанной] гол[овой] — [2 нрзб.] — и курю с изнывающей думой бездельно. И вдруг слышу, шаги — стучит по лестн[ице], подымается кто-то. И от стука сердце у меня упало.

— Эх, думаю, не вовремя это все. [Мозг у меня в голове высыхает, а тут соображать надо].

А уж близко, стучат — в дверь стучат.

Я затаился на миг — и знаю, что понапр[асну] идут, ничего у меня нет, а в то же время страх как[ой]-то пойманный.

И опять стук. Встал я.

— Эх, не во время ж.

Отворяю.

Наш[а] мал[енькая?] прих[ожая] будто расширенная] в боль[шой] зал. И входит человек: весь он в крас[ном], не то это это опуще[нные] крылья, не то огром[ные] легки[е], а внутри ни[чего] нет, толь[ко] какие-то ребр[а], как[ая-то] кость, вырезанная на гравюре по меди, и лицо — очень бледное и не то что бледное, а как у бедуина, опаленное солнцем, иссуш[енное] жаром и бор[ода] черная, толь[ко] на [1 нрзб.] той бороды, сам[а] собой выросла, из людей никто, пустой и эта голова, как на возду[хе], п[отому] ч[то] нет ни шеи — пустой и к[акая]-то [?] реберн[ая] кость.

Но глаза глаз[ами] — я посмотрел и уви[дел] через них, то же лицо, т[а]ки[е] [же] глаза и дальше то же лицо и те же глаз[а], а человек один стоял против меня.

И тако[й] ужас напал на меня — даже не чувств[овал], я как пойм[анный] заверт[елся] на месте и проснулся, боясь шевельнуться.

А присн[ился] мне этот сон после чтен[ия] пье[сы] Евг. Замя[тина] «Огн[и] св. Д[оминика]» (Инквизиция). В этой пье[се] [так] же стучат, как в мо[ем] сне, и тот же мой ужас от это[го] стука. И есть инквизиторы.

11.1V/29.III. 1 день Пасхи.

Теплынь, благодать. Вчера, когда возвращался от Андрея это не ветер, а зефир какой-то благоприятный в теле у теплого океана.

русский человек должен говорить на двух языках: по-русски на языке Пушкина, и по-матерному

Вчера была мне удача — редкий подарок. Копнул переплет «Мысленного рая», а там целые сокровища — скоропись.

15.IV. Бес мутил под Пасху: свечка у меня таяла, я зажигал и тушил и вот хватился, нет шапки. Нашел, слава Богу, а все-таки перепугался — вырвали у меня из рук спящего. А у мальчика, который немного дальше стоял, шапки так и не нашлось. На Кирочной № 15 в домовой церкви поп вышел и прямо затянул «Христос воскрес» (долго не разрешали служить и попа изловили в последнюю минуту)

Кто-то крикнул: Что-то [?], батюшка, не то.

Поп, стоя в царских вратах, — «Эй, черт»

Создалась сумятица, вой и плач.

В Казанском соборе как[ой]-то подросток, озорничая задумал закурить от свечки, чуть не разорвали

Второй день, как лежит Сер[афима] Павл[овна]. Припадок печени. Второй день воды нет. Измаялись, измучились. Вчера я не выходил из дому, сторожа. А сегодня сбегал в лавку, Господи, словно пух зеленый налетел и покрыл деревья и у нас по линии трава.

второй день в [1 нрзб.] t 15° R.

А меня, как ночь, душит кашель. Господи, измаялись, измучились.

— Вы упали духом?

— Я? — вот вода у нас не подымается, сердце горит

Сижу и чувствую, что топлюсь — —

дома воды нет, опоздаю, и не принесут.

ветер воет

ехал, смотрел на Неву

бежит, бежит — —

«Завтра к Ложкомоеву надо идти, стоять в очереди, клянчить»

Подумал

а Нева бежит — —

По площади идти побоялся,

холод такой нестерпимый — думаю, не вынесешь

Как это зиму прожили!

А тут апрель и сил нет.

Просто ничего не просить, так отдаться на волю Божию

Эх, воду прозеваю.

Опять, опять ветер —

Прогревает на солнце.

Рассматривает — заснуть? — и от курева дремлется часы слышу ясно — идут

Опять воду вспомнил.

15.III. 1921

р[або]ты Лени[на?]

зарождение нэпа

16-17-1918 Уб[ит]

Н[иколай] II

Пишу письмо, стихами

пиром чирнило моего

но я прощу тут вас слезами

не растолхуйте мне его.

Подумайте, знать, что никогда не будет на нашей улице праздник, это ужасно.

Петлин

Крошкин

30.VI. На новую квартиру переехали Троицкая, 4 кв. 1.

5.VIII. То, чего она так боялась, о чем боялась думать, что может случиться и с нею, а это случалось (кто [1 нрзб.] и очередь [?] только в сказках, с той девочкой, за которой гналась Баба-Яга и настигла и ловила, случилось сегодня утром под полдень на Троицкой ул.

Пишу тебе писмо, стихами пиром чирнило моего но я прошу тут вас слезами ну растоой же вылинялой

Девочка лет 5-и не больше, девчоночка в бледно голубом вылинялом платьице и такой же вылинялой бледно желтой кофточке, стиснув в ручонках коробочку с папиросами, обернутую белой бум[аг]ой металась со стороны в сторону с криком из [2 нрзб.] ни за что не поддаваясь мальчишке-милиционеру в защ[итной] курт[ке], кото[рый] добродуш[но] с улыбкой не злой (смешно ведь!) гонялся за ней и никак не мог изловить.

И не поймал бы, если бы были ей ворота, но еще двое в темном пересекли ей дорогу и схватил ее, улыбаясь под истошный крик

— Дяден[ька], дяд[енька], отпусти!

— Оставь ее, оставь ее! — голоса из остановившихся прохожих, к[отор]ые следили за всей этой сказочной правдошной сценой.

И на лицах не было никакого удовлетворения, что вот под полдень случилось то, что случалось только в тех страшных сказках, которые любила эта несчастная девчонка.

Я пересекал всю эту гоньбу, ни на минуту не задержавшись, все видя и сердцем обращенный к той минуте, которая, м[ожет] б[ыть] на всю жизнь перевернет душу этой девчонки.

Последнее время думал много о всех событиях наших и всего мира.

М[ожет] б[ыть] иначе нельзя. Нельзя, невозможно, ч[то]б[ы] ч[еловеческ]ая порода добровольно пошла подругому в царство духа.

Надо насилие, огонь, надо устрашить, гнать человечество.

Иначе нельзя, по косности своей не [может — зачеркнуто Ремизовым. — А. Г.] в состоянии человек сам своею силою. Инквизиция огнем думала спасти душу человека; а я думаю террором — уздой декретов — можно спасти человечество] — вывести его на новую дорогу.

В переустройстве матерьяльн[ых] отношений матерьяльное выставляется идеалом — материальным.

но это кажущееся по ограниченности человеческой,

путь же через матерьяльное к духу.

обвивается вокруг сердца, как язык и кровь течет из сердца

Я больше не вижу небо.

Я вижу улицу, толкучку, торговлю и облаву

24.VIII.

Есть русские люди бессовестные, такие, как Роз. Тин. Гор.

— " — и подл[ые]

26. VIII. Собственность не воров[ство], а собака на сене

но уничтожение собств[енности] требует высокого развития духа человеческого, развивалось терпение создают не идеи, а корысть книжность ничего, вино, корысть, торг[овля] [1 нрзб.] (брови) Нищие, а самовар есть [3 нрзб.]

30.IX. Утро. Иду за молоком в Петрокоммуну. Всякий день дают. 1 бутылку за 32 р. Великое благодеяние. Но я всякий день должен ходить с Троицкой на Адмиралт[ейскую] набережную] 12.

Больше никуда не выходил.

Когда шел, мысленно писал до ожесточения. Писал 1 сцену из Китовраса, статью о Скоморохах (Огоньки) и Шум Города (рассказ).

А вернулся — разбитый. Куда уж писать! Точно сожжен. И только к вечеру восстал. Но тут принес Алянский переписку Гершензона и Вяч. Иванова.

И до поздней ночи читали мы с Соломоном: он за Гершензона, я за Вяч. Иванова.

1.Х. Утро. Вся душа переполнена. Сел бы к столу и писал: А надо идти. Куда идти?

— В Петрокоммуну, все за той же бутылкой молока. И это еще вовсе не означает, что вот я пришел и получил, нет, я еще должен, как водится, подождать и вочередиться. Без этого никакая добыча не дается и ничего получить нельзя.

Сначала пошел в контору Г[р]жебину. Потолкался (который месяц хожу выручать рукопись своего «Рва львиного»). Сегодня там все сердитые. Поправил вывеску «галоши» на «калоши» и пошел дальше. — — в Петрокоммуну. Первый холодный день. Иззяб. Из Петроком[муны] с бутылкой вернулся домой и сейчас же пошел в ПТО на Литейный. А вернулся совсем замороженный и посеревший. И дома холодно.

Иногда мне кажется, что [больше] уж не выдержу — я, ведь, совсем обескровленный, и если держусь на ногах, когда весь валюсь, то только упорным духом своим. Вечером писал расск[аз]. И окончили с Соломоном переписку Гершензона с Вяч. Ивановым.

2.Х. Утро. Ой, как холодно сегодня. Все окно запотело. Снег шел. Пошел в Балтфлот прикреплять карточку С. П. Из Балтфлота в Дом Ученых. И опять беда: не ту карточку принес: надо желтую, а я зеленую. Слава Богу, что в Б[алт]Ф[лоте] хлеба выдали. С хлебом вернулся домой и сейчас в ПТО на Литейную. А из ПТО в кухню. После обеда пришел Алянский с рассказом о Уельсе, как Уельса чествовали в Д[оме] И[скусств] — телятину ели с шоколадом.

— Уельс шоколаду не ел! Писал «Шум города».

Поздно вечером пришли С[оломон] Г[итманович] и В. П. — расправляли серебро для игрушечной стены моей. Потерял я мундштук — большое несчастье. Упала лампа и разбилось стекло — не знаю, где и достать теперь.

Лопнул горшок из-под каши — где такой добудешь. И что это такая напасть — все бьется!

3.Х. Сегодня воскресенье. Никуда не идти. Какое счастье! Упала тарелка старинная и пополам, а с тарелкой и ваза из-под цветов — отлетели края.

Весь день писал. Кончил и переписал «Шум города». Заходил после обеда Замятин, принес мундштук. И телефон исправили — две беды прошли.

Что-то Соломона нет — 12-ый час. Устал я сегодня, но эта устал[ость] моя благословенна.

4.Х. Раннее утро. Ясное. Из противопол[ожного] дома вынесли гроб некрашенный деревянно-желтый, поставили на дроги — лошадь рыжая. Только священник серебряный в серебряной митре. Кого это повезут? Какая-то старуха плачет. Лития — вечная память. Возница-мальчишка сел на дроги и повезли — —

И ладан проник через мое окно. Во сне видел Бориса Гитм[ановича Каплуна]. Весь в сером мышином мягком. Показывал мне [1 нрзб.] узкие и [1 нрзб.] яблочный. Потом я очутился на лугу, нагруженный, продовол[ьственными] карточками и удостоверениями. Но какого-то главного у меня не было. И я все схватывался и ахал.

Потерялись мячик и перчатки. Мячик я нашел, а перчаток нет.

Пора. Куда?

— В Петрокоммуну за молоком.

По случ[аю] понедельника] молоко запоздало. Велели прийти попозже. Ладно. Ничего не поделаешь. Пошел в Толмачевск[ий] университет. А оказалось, что занятия отменены (не все еще съехались) и приходить мне не надо было. Пошел в Отдел Управления]. В редакции никого не застал. Рукопись оставил какой-то барышне и в Дом Ученых. С лестницы на лестницу, добился-таки [и мне выдали. — зачеркнуто Ремизовым. — Публ.] толку, но казначей куда-то вышел и заплатить деньги я не мог. А когда будет, неизвестно. Пошел опять в Петр[о]ком[муну]. Получил бутылку. И назад в Д[ом] Уч[еных] ждать казначея. Казнач[ея] я все-таки не дождался, и заплатил деньги какой-то барышне около казначейской комнаты сидящей. И больше у меня денег ни копейки. Есть цепочка серебряная. Больше ничего. Вернулся домой и пошел в ПТО. Заседание было сердитое. Очень горячился и когда вышел, показалось очень холодно. А погорячился из-за плёва человеческого — отголоска вечера в Д[оме] И[скусств] с Уельсом.

Соломон принес пуд иностранных газет. Алянский пришел с Н. А. Павлович — в первый раз. Шапошник[ов] — [без стихов] за повинностью: отдал примус. Ал. Вас. «по-прежнему молчал». Разбирали альбомную запись Уэллса Алянскому. Какая мудрость в каждой строчке! 5.Х. С утра в поход. На Сергиевскую в прачешную за бельем. Ветер так и крутит беспощадно.

Подумал: к[а]к петропавловская пушка — звон. Это к рассказу. В прачешной тепло. А вышел, ветер так и рвет, так и прокалывает. Вернулся домой. А дома новость: С. П. больше не служит в Балтфлоте. Эх, пропали папиросы! Побежал в Петроком[муну] за молоком, за минуту пришел и получил [далее следует глаголическая буква «добро». — Публ]. Из Петрок[оммуны] в Дом Ученых карточку прикреплять. Потом домой. Ходили к Алянскому на Колокольную. Сегодня у них последний день праздника — угощали нас обедом. Вернулись от Алянского, приплел секретарь «Крас[ного] Милиц[ионера]» Закатимов, очень хороший мальчик. Это все насчет всяких продовольственных] карточек.

После Закатимова разговор с Эпштейном о печках.

Вопию нашим зеркальным стеклам:

Был Алянский. Дела театральные. Дела союзные.

Дела московские — неделя скандалов.

За полночь спустился Соломон [на совещание].

В лавку привезли воз с яблоками. Когда вносили в лавку, мешок разорвался и яблоки посыпались на мостовую. Мальчишки сейчас же бросились подбирать. За большими полезли и маленькие. Тут пущены были вожжи, а одному голопузу извозчик наступил сапогом на руку — тот нагнулся, чтобы поднять, протянул руку и такое вышло.

6.Х. Пасмурное утро. Не могу никак вспомнить сна. Только вспоминаю какую-то дорожку очень зеленую. Собрался в П[етро]ком[муну], пришел печник. Подождал, пока кончит печку и в путь. Сегодня теплее. Только у нас-то холодно будет — проломил стену для трубы. В П[етро]ком[муну] поспел вовремя. С бутылкой пошел в Балтфлот (в лавку). Из Балтфлота домой. Дома застал Веру Евгеньев[ну] Б.

Пылища в комнате, не дай Бог. Пошел в ПТО на Литейный. Толкался, добиваясь продовольственных] карточек и рецепта докторск[ого]. Вернулся домой, а дома стену прорубают — труба лопнула централ [ьного] отопления. Разворотили и ушли. После обеда пришла Валентина] Анд[реевна] Щеголева и А. Н. Ходасевич. Ушли. Наталья Вас[ильевна] пришла. Холод ужасный. Что еще надеть? Не хочется пальто, а придется.

Была С. Н. Дважды вызывал по тел[ефону] Соломона — занято. Так и не пришел.

Еще новая беда: камин дымит.

7.Х. И опять утро и опять поход в Петроком[муну] за молоком и по Петроком[муне] путешествие за [1 нрзб.] с рецептом. Из Петроком[муны] пошел в Балтфлот. Не хотят отпускать С. П. Придется идти и завтра — надо же карточку-то отдать.

Читал в Д[оме] И[скусств] «о человеке, звездах и о свинье». Всегда мне тяжко, когда выступаю: все мне все кажется ненадобным, все это чтение мое.

Вернулись домой с П. Е.

К полночи спустился Соломон

Лег в отчаянии, дрожа и безмысленно.

8.Х. И опять — зачем проснулся и вот тороплюсь? Пошел в Толмачевку. Рассказывал о Достоевском — «стиль бахвальный». Слушал своего ученика Соколова о колдунах из села Спаса Кологривского уезда Костромской губернии]. Память у него плохая, дорогой карандаш потерял, а на селе нигде.

Из Толмачевки (нет лучше, из Толмачей) в Д[ом] Ученых. Встретил Горького.

Говорю ему:

— Как стал получать ученрый] паек, чувствую, что с каждым днем умнею.

А он смеется:

— Я, говорит, тут не причем.

— Как же, говорю, это вы сделали такой Дом.

Из Д[ома] У[ченых] в Балтфлот. Взял карточку С. П. Из Балтфлота домой и сейчас же в Горохр. Из Горохра, пообедал, и в Дом Литераторов.

Был Князев, тоже нос повесил,

И все-таки пишу. Начал расск[аз] маленький «Яблоки» продолжение «Шума города».

Вечером Нат[алья] Вас[ильевна] и совсем поздно из Одессы посол Прусс[?] от Вл. Нарбута. Понемногу отнекиваются, нет только Ив. Сер. Соколова.

Лег в 4-ом [часу], писал все. Да, опять беда: телефон.

9.Х. Суббота. Самый подходящий день для прошений. Все становятся добрыми и внимательными.

Ну, пошел в Петроком[муну] и долго там пришлось выстоять, хоть и добрые все субботние.

Из Петроком[муны] в ПТО. И вернулся совсем разбитый. Вечером приходил Алянский и еще было литературное. В. Евг. читала рассказ. Сказала, на 15 м[инут], а читала час. И с ней Мар[ия] Борис[овна] Исаева.

Наклеивал серебро на стену.

В комнате как-то потеплело. Окна заклеили в моей комнате.

Рассказ дамский со словами словаря беллетристики и читанный и слышанный, одно, что это биографич[еское] и относится к Леониду Андрееву.

Спустился Соломон и была Нат[алья] Вас[ильевна]. Еще позднее лег — в 4-е. Писал.

10.Х. Воскресенье, никуда. Весь день писал «Свет слова». Вечером приходили мой ученик Соколов из Толмачей и Беленсон.

Как это хорошо, когда никуда не выходить. И писал и чайник вычистил.

11.X. В Толмачи. В Петроком[муну]. Домой. В ПТО.

12.Х. В Горохр, в Нарсуд. Домой. Переписываю и рисую.

13.Х. Разломило меня совсем пополам. Это от окон.

В Д[ом] Уч[еных] и домой. Какой денек-то сегодня — покровский!

14.Х. В П[етро]Ком[муну], домой, в Нарсуд. Вечером нашествие.

15.Х. В Толмачи, в П[етро]Ком[муну], в Толмачи, в Петроком[муну] и домой. Книжку у меня похитили, хлеб и сахар пропал, а в ТО вместо сахара выдали крупу — говорят, не хватило сахара.

16.Х. В Петр[о]Ком[муну]. В Д[ом] Уч[еных]. Домой. Вечером на «Короле Лире».

17.Х. Воскресенье. И вот с 1 — 5-и в м[алом] за[ле] консерватории] читал «О ч[еловеке], зв[ездах] и [о] св[инье]» и «Заяч[ьи] ск[азк]и».

18.Х. (5 окт.). В Толмачи, П[етро]Ком[муну], далее в ПТО.

Были: Соломон, С. Гор[одецкий], В. Пл., Алянск[ий], Петр [?] Вас., Шишков [?].

До вечера приходил Клюев Н. А. Приношений великое множество.

19.Х. Никуда не уходил

20.X. В Д[ом] Уч[еных]. Приходил Н. М. Кузьмин.

21.Х. П[ет]р[о]Ко[ммуна], Д[ом] У[ченых], ПТО. С 14 на 15.XI с воскресенья на понед[ельник]

Видел во сне будто слышу звонок, окликн[ул] С. П.

Она говорит:

— Звонят.

И так раза два.

И потом голос:

— тут спит черт Копицин [?].

И это такой голос, открыл я глаза в ужасе.

Хорошо помню, от стены этот голос.

4.XII.1920. Началась зима. Утром вижу снег и легкий мороз.

За трехлетием лихолетья наступил новый год четвертый и первый. И как счастливы те, кто прожил их

27.XII. Первый похожий на зимн[ий] день.

И если бы солнышко наше было, солнышко тронули бы, все испортили.

Самый разгул чертячий, как всяк знает, в рождественский сочельник, еще есть одна ночь — крещенская, но в эту ночь потише.

Черти загодя готовятся к этому дню. И хоть всегда они беспреп[ятственно?] могут проникать на землю по всяким поручениям от Духа тьмы, но так свободно, как в сочельник, — один раз в году [удается].

26.II — 27.II Ночь

В этой квартире

самовар ставят

А. Р. стоит у дверей в шапке «ученой» и в пальто [1 нрзб.] и А. Р. сказал:

«Меня ведь арестуют».

И я смотрю, вокруг стоят солдаты и сидят [?] кругом солд[аты?].

От ужаса не могу раскрыть рта, язык не поворачивается. Рукой открыл рот.

Иначе и не

Взяла сумку и пошла к Гржеб[ину?]. Темно на улице. В темноте идет знакомая фигура — дочь А. Ан. Д. Викт[ория?]. Тут еще ничего, а на Фурштадтской отнимут у меня продукты, к[оторы]е лежат в сумке. Поравнялись муж и жена. Муж в офицер[ском] [2 нрзб.]. Что-то [1 нрзб.] заговорить. Вижу, не плохие, хорошие люди. Идем вместе.

Подходим ко 2-ой Рождественской, а это не Рождественская] а к[а]к на 2 [1 нрзб.] устроены садики, как [2 нрзб.] и И когда проходили через бульвары, деревья стоят в снегу

Вдруг стало сразу светло.

Я посмотрела на небо и сказала своим спутникам:

— Посмотрите! Посмотрите!

И да[ль]ше жаркие лучи [1 нрзб.] и разноцвета[ые]: синий, фиолетовый и желтый, как от солнца [?], [1 нрзб.]. Смотрим все и удивляемся

— Знамение, говорим

Вглядываюсь:

И кто-то из спутников говорит:

— Это елка, это значит, завтра воскресенье будет. Они входят во двор и я с ними. Мы идем по нему

[?] в дом по мрам[орной] лест[нице], где кормят детей и вся лестница уставлена едой: пирожные, холод[ец] заливной

Я боюсь идти

— Как же тут пройти? Какая-то прислуга убирает. Когда я вошла туда вижу:

К. Вл. и М. В. в коричневом платье. К. В. говорит:

— Мы пойдем ко мне ночевать на rue de Versaille.

— Хорошо. М. говорит:

— Я сейчас ухожу. Пойдем ночевать в Наркомдел

— Хорошо.

Прощаюсь с К. В. И вижу, что ей это неприятно. Куда вышли с М. В. Двор длинный, никаких ворот — спасительных?] вор[от].

[1 нрзб.] — быстро вперед ушла.

— М. В.! М. В.! кричу.

Но она уже исчезла. Я думаю:

— Вот тебе и на, я не знаю, как бы одно[й] пройти. Обратно вхожу. Думаю:

«Пойду к К. В. на Avenue de Versaille». Иду, во дворе грохочет.

Оборачиваюсь, прямо на меня лошадиная голова. Я с ужасом отстранилась[?] и проснулась. С 3-го на 4.

Сидим в моей комнате: я, С. П. и Сергей. Ночь. С улицы вызывают из каждого дома и расстреливают. Сейчас дойдет очередь до нашего дома. Чей-то голос называет:

— Год — 69

И я выхожу через окно, но ничего [?] не поднимаю, а как в стеклянную дверь

Оборачиваюсь: вижу у стола С. П. и Сергей. Кланяюсь и иду.

Под аркой сидит солдат, чуть освещенный лампочкой. Он что-то говорит.

Я понимаю, я должен присесть, чтобы меня сняли. И чувствую, что это не к добру — меня расстреляют.

И ясно вижу, что [1 нрзб.] солдат [2 нрзб.], что солдат негр и объяснять ему что[-либо] бесполезно. Тут проснулся.

Потом видел м[ать] Блок[а], А. Блока, ветчину и колбасу, разобрали [?] под столом.

«В России возможно только два правительства: царское и советское!»

Ленин

1.IV. — Смотрела курички на улицы

— Курички видел

27.III. Я медленно иду, мимо меня проходят и говорят

— Послезавтра ждут кризиса, у нее тиф. Конечно по дороге захватила. 45 дней из Крыма ехала. По дороге девочку 7-и лет похоронила.

— Конечно из От[дела] Управ[ления] вам дадут бумажки, но ботинки вы не получите. Получают ботинки не только они сами, но и их жены и их дети, их матери, их бабушки и даже их прабабушки. А тут служишь с утра до ночи, и все равно никогда не получишь.

— Нельзя же всех расстрелять

Видел во сне Льва Шестова

шлифовал серебряный [?] [5 нрзб.]

фантазеры = фантазисты не логично = это не [1 нрзб.] нафорсилась [?] и пошла после меня трава не расти

5 Авг[уста] в 4 ч[аса] дня в 3 ч[аса] ночи поезд

6-го. На Балтийском вокзале 8 ч[асов] утра. Уехали [?] в 11 ч[асов] дня.

7-го. Утром Ямбург, стояли до 8 утра зря

8-го. Обыск.

9-го. в 11 ч[асов] веч [ера] приехали в Нарву. Сидели до

10-го вечера. Вечером была дезинфекция и в карантине

11.VIII. Карантин. Утром до подачи обеда [?] на вокзале выгрузка багажа (переход через Нарову).

12.VIII. мытье полов.

13.VIII. переход в ком[нату] 26 из 5-ой. Прививка оспы.

15.VIII. допрос. Узнали о смерти А. А. Блока (+ 7.VIII.1921). Помещен [ы?] вместе с туберкул [езными?].

16.VIII. Вечер. Снимались. Концерт.

17.VIII. [1 нрзб.]. Освобождены] от соседства туберкулезных?].

18.VIII. Преображ[аемся?]. Американская] комис[сия].

19.VIII. Снимались у мешков

20.VIII. Кинематограф

21.VIII. воскрес[енье] «[1 нрзб.]».

22.VIII. выпустили из карантина. Вечером

23.VIII. Утро. Приехали. Сидим в комнате и ждем: пустят ли нас или [1 нрзб.]

24.VIII. Вечер переходили на ул. [1 нрзб.], 15

25.VIII. Паспорт по [1 нрзб.] до 19 сент[ября] в Консульстве

26.VIII. Фотография

27.VIII. субб[ота]

31. VIII. В. М. Чернов.

1.IX. Известие о смерти С. М. Гор[о]децк[ого]. Был Вл.

М. Зенз[инов].

3.IX.

4.Х. Вл. Ив. Лебедев.

10.X. Газеты. Неужто Гумилева расстреляли? Не хочется верить

Граждане хищнически расходующие воду будут привлекаться к ответственности.

Не трудящийся да не ест.

1917.

1918.

1919.

На последнем заседании Комтруда был возбужден вопрос об освобождении от топливной повинности писателей, объединенных в союзе писателей, заменив им работы по лесозаготовкам повинностью по ведению культурной работы. Комтруд отклонил это предложение и предложил привлекать писателей к топливной повинности на общих основаниях».

Отдых подходит [?] свинье, человек не свинья, и никаких отдыхов ему не надо. Праздник это совсем дело другое. Развлечения, сны о духе.

сижу и слушаю пение и как-то не верится: все врозь — и не замечают.

бараны прошли — пыль, как дым

первая фигура кадрили

вспоминаю всякие пения:

поет один голос тонкий и от этого голоса тоска собачья

все шло ладно и сегодня оборвалось из-за какой-то перламутровой пластинки, которую переложил в картонную коробочку

мне показалось вчера, а может это мой глаз мнительный! мне показалось, что Наташа при посторонних стесняется за меня.

Я не сразу ответил на «как вы поживаете?» увидав вдруг выражение лица Наташи и почувствовал, что ей неловко за меня

Это я и сам хорошо понимаю, как это бывает. Только насчет меня-то это совсем уж напрасно.

жду с нетерпением возвращения из Борзны. Очень боюсь, что там расстроит что-нибудь и начнется история и конец моим занятиям.

есть ужасно произносимо[е] слово вероятно лучше б уж говорили достоверно, вероподобно.

разбой — «социальный протест»

заметил враждебный глаз на меня, и мне кажется, она в эти минуты просто ненавидит

А С. П. хоть и делает вид, что ничего не поделаешь, а я чую, ее мучает, в самой глубине ее сердца мучает это. Наташе 13 лет. Я помню себя в эти годы. Я перешел из III в IV

сидит Буц, головой трясет, язык высунул —

на солнце нашла туча и как снежинки полетели лепестки

на зеленый двор

высоко летают коромысла

Юзеф косу точит, кукует [ку] кушка

Буц улегся.

И как сторожевая трещотка затрещал аист

Больше солнце не выйдет и закат будет туманный

много мне сегодня снилось, но память о сне моем спугнули полотенца

Писательское ремесло это ужасно капризная штука: вся стройка воздушная — пустяки последние, слово, движение, шаг могут сдуть и не знаю, все ли писатели так, но у меня — это величайшее несчастье

И вот полотенца разрушили до беспамятства — и уж ничего не помню а история с полотенцами такая: оказывается их мало взяли из Петербурга, и четырех никак не хватает; и еще надо было взять не маленькую, а большую картонку, которая

— нигде не помещается в вагоне и с которой в дороге одна мука.

сегодня ветерок подул и летит летит акация — последние лепестки

Я встаю в 9 — 1/2 10-го. Курю, записываю сны и прибираюсь. В 11 — 12-ь выпиваю стакан чаю с хлебом. После чаю прохожу минут на 10-ь в сад. И опять в комнату. И сижу, занимаюсь до 3-х. В 3-й обед. После обеда ложусь с книгой. И лежу до чаю — до 5-и. Выпиваю стакан чаю. И возвращаюсь в комнату к себе и опять лежу с 1/2 часа с книгою. Потом пересаживаюсь к окну и занимаюсь до 1/2 8. От 1/2 8 до 8-и (не всякий день) гуляю по дорожке в саду. И домой. Зажигаю лампу и до 9-и занимаюсь. В 9-ь яичница и стакан чаю. После чаю читаю газеты или рисую или пишу — до 12-и. Очень долго не могу заснуть.

Иногда спохватываюсь: какое уродство! И как себя помню, я всегда что-то такое выделывал с собой — какое-то добровольное тюремное заточение. А иначе я едва ли бы мог. Гулять — я не могу гулять так.

И я думаю, что строй моей жизни и вовсе не уродство, а самое законнейшее приспособление.

Как-то Николай Бурлюк сказал верно, что мне затвор надо.

И одно меня смущает: затвор — испытанное дело. А улица. Как помню себя, всеми правдами и неправдами я все делал, чтобы обходить улицу. И первая катастрофа в жизни моей произошла именно потому, что вышел (вопреки воли своей) на улицу 18.XI.1896 г.

сегодня началась 2-ая неделя, как мы в Берестовце.

самое тягостное — это не ненависть (тут напрямик!), а не-любовь.

Не-любовь — это такая мутная среда, куда ни один луч не проникнет.

видел во сне — —

опять спугнули, а произошло это из-за боржому. Хотел раскупорить раньше и выпустить газ, не вынимая пробки, но пробка вылетела и много разлилось воды,

и опять о полотенцах, которых мало взяли с собой и еще о том, что рано поехали на вокзал — за 3-й часа! и еще о Машином паспорте, который оказался у меня в кармане, а я уверял — клялся и сердился — что отдал,

и еще о маленькой картонке и о невытряхнутых саварах а вообще о моей куриной памяти и прегрешениях вольных и невольных

лег я в час из-за газеты, а не спал до 3-х. ночью стонал кто-то, а мне казалось, что это С. П. И я очень затревожился и все лежал и курил готовый, если вдруг что, подняться. И когда я лежал, незаметно прояснилась ночь, и это прояснение ночи, рассвет, выражался в каком-то колебании, точно

потом я увидел шторы

и услышал первые клики птиц и шаги —

очень опоздали с самоваром и потому все вверх дном

как успокаивает, когда в теплый летний день слышно, как пилят дрова.

Надпись:

Заспал сон.

Перед судом понимания своего все правы всегда.

На воле гром — гроза.

Вчера слышал, как Наташа говорила о политике всякую путаницу и про амигрантов. То, что говорила она, я не слушал, но каким тоном! — и это постукивание кулаком об стол, все это мне напомнило С. П.

И еще напомнила — не отходчивостью. Уж, кажется, все кончила, легла, нет, все продолжает. И с той необыкновенной силой и твердостью в голосе.

сегодня Наташа сказала, что она только дома так кричит и так говорить может, а то боится. Наташа — трусиха большая. Это — мое, только я и дома никогда так не сумею сказать.

Долго вчера не мог заснуть. И газет вечером не было и не спалось. Комар зудел, точно плакал.

Наташа очень горячая: плохо ей в жизни будет, грудно ей будет.

Разве что спасет боязнь.

Наташа боится, когда начинают разговор о ее раннем детстве у нас. Должно быть, это разрушает какие-нибудь мифические ее представления, сложившиеся в Берестовце о ее первом годе.

нехорошие люди!

вот когда обвиняют всех простых людей только в разбое, только в корысти, хочется наперекор обелять даже и ту тьму, которая есть. Эти обвинители обвиняют сами-то из-за своей корысти. Только чистый суд во имя чего-то большого — суд праведный.

— Чего вы траву мнете!

— Нам теперь права даны.

— Ведь он дерево!

— Из-за вас деревом сделался.

Вчера после газет о событиях 10.VI сон был расстроенный.

начали игру, в которую только вдвоем играют, фильтр

Когда свинья ест, она хвостиком помахивает. «интеллигенция это ненормальное явление в природе. Интеллигенция нам не говорит правды, а если при старом строе она бывала откровенна, то откровенность ее была продажной. При катастрофическом столкновении классов интеллигенция должна погибнуть»

из речи агитатора

Наташа избалованная. Избаловала ее Л., для которой Наташа единственная д[олжно] б[ыть] на свете — в жизни ее цель и утешение. К. не всегда здесь и она ее балует между прочим. От избалованности идут и капризы. Наташа капризная. Она повторяет чужие слова, — того круга, где ей приходится быть. Другие же к ней относятся скорее нехорошо: ею тяготятся. И если смела она в доме и своевольна, в гостях этого ей пройти не может. На нее не обращают внимания и она вдруг смиреет. Ласкать ее никто не ласкает: Л. не ласкает, п[отому] ч[то] она для нее все, а при такой близости выражение ласки невозможно Вот пример: Аркадий и дядя. И это не по свойству исключительному Аркадия, это в порядке вещей, что он никогда не разговаривает с дядей, а оба молчат а любят друг друга по-настоящему

Л. все исполняет, чего бы Наташа не захотела.

— Вытри губы мне! — говорит Наташа. Л. вытирает.

— Подвинь меня! — Л. подвигает со стулом.

Наташа сыплет сахару себе в клубнику столько, что едва другим хватает.

А укроп берет прямо горстью и ест.

Это она может и в этом ей не откажут — это так полагается.

Вчера уж были признаки разлада. Сегодня совсем плохо. Решили ехать 30-го. Если бы удалось так осуществить и в мире.

полночи не спал: была жестокая гроза, я думал, что дождем выбьет все стекла

узнал из газет, что в Пензе 16.I умер Волков Владимир Семенович. Добрый был человек и заклеванный, а заклевала его Пенза интеллигентская за «женский вопрос», как мне там один объяснил. Он был женат и женился еще студентом и была его жена лет на 20-ть его старше. И [у] нее были дети, состоятельная. И жил он в ее доме. Занимался делами — частный поверенный. Принимал в своей комнате. Жену не показывал. Говорили, что на содержании живет. Это была его первая вина перед Пензой — а в Пензе к[ого]-н[ибудь] непременно надо винить, а то от скуки заснешь.

А вторая вина: в Петербурге он сошелся с одной. Звали ее Надежда Владимировна (по отчеству не помню) Изра- ильсон — на фельдшерских курсах училась — крещеная еврейка. Тоже привлекалась с ним по делу «последних народовольцев» 1890 г. и оба сидели в Крестах 21/2 года. Была у нее девочка. И должно быть, он ей ничего о своей семье не сказал. И когда оба приехали в Пензу, началась целая история.

Жившая в Пензе писательница Ольга Рунова (сотрудничала] в «Рус[ской] Мысли») написала повесть из пензенской жизни, где все были выставлены и рассказана вся история и не так, как она случилась, а как могла случиться по пензенским соображениям. Повесть напечатана была в книжка[х] «Недели» Гайдебурова. Нас было ссыльных в Пензе: Ин[н]окен. Алексеев, Курило, названный] доктором (он кончил в Харькове, только не совсем), студент Горвиц, ко[тор]ый мне красное одеяло подарил, Баршев Алексей Сергеевич (студент).

Израильсон эта очень хотела, что[бы] мы с Волковым дружили.

Да чего-то не вышло.

Я бывал у него: герценовского вида в золотых очках, и очень разговорчивый.

А Израильсон приходила к нам, когда жил я с Алексеевым в одной комнате в доме, который купили Карпинские — тут я тогда и познакомился с Вячеславом Алексеевичем Карпинским (женат на Сар[ре] Наум[овне] Равич)

Вспомнилось мне все это и решил записать, чтобы не забыть окончательно.

Израильсон на жену Леон[ида] Андреева, на Денисевич была похожа и было что-то и от Животовской — рот. Больная совсем, надорванная.

Вспомнил отчество Израильсон.

Крестный был Влад. Алекс., б[ывший] офицер, тоже с нами жил с двумя детьми, жена померла, был он не то, что ссыльный, к[а]к Волков, а поднадзорный «на родине» — привлекался по делу их косвенно.

Пасмурный день.

И свежо, ветер большой.

Ничего не писалось за весь день, только рисовал да стол прибрал.

Оттого, что был дождь, мальчик не пойдет за газетами, так и не узнаем, чем окончилась воскресная демонстрация в Петербурге.

Наташа сказала, что она только здороваться стесняется.

Тучи идут валами — —

и очень грустно.

а птицы все-таки поют и куковала кукушка.

все утро по двору конь ходил — еще бы, сколько за все

жаркие дни всяких мух перекусало его.

И до чего мне скучно в деревне.

Сегодня 3-й недели.

Последнюю неделю я совсем не выхожу из комнаты, только утром после чаю. Смотрю в окно — —

Ничего мне не хочется: ни писать, ни читать

духовная мощь и мужество в жизненной борьбе — беспощадная борьба против зла, лжи, тьмы

Говорят:

В Петербурге 5 полков за новое правительство и 5 полков за старое. Чья возьмет?

В первый раз затрубили и загудели жабы на болоте. После дневного дождя, когда ветер расчистил полоску на закате, ожили птицы и не так свежо

о комаре: когда на ночь потушу свет, зазвонит комар и точно где-то далеко в набат бьют

чтобы увидеть домового, надо в великий четверг понести ему творогу на чердак,

если он скажет: у-у-у! —

а если: е! —

одна баба не велела сор из избы выметать, а велела заметать в угол

и в великий четверг, когда осталась одна, надела белую рубаху

а к другой, соседке, по ночам прилетает золотой сноп:

Лунная холодная ночь — полночь, папортник цветет

сегодня мое рожденье: мне 40 лет.

играл в карты: в короли, в ведьму и в возы.

И Наташа в первый раз, проходя мимо окна, заговорила со мной

— спросила меня, сколько времени прошло?

И кланялась, как всегда.

лег в 12-ь. Просыпаюсь, еще ночь, слышу, поют — это была какая-то ведовская песня: женские охрипшие голоса и врозь с мужскими.

Я долго лежал, не мог заснуть, все слушал:

голоса скакали, крутились, «катали», как тут говорят, — купальская песня.

что видел во сне, ничего не помню

вчера еще с вечера началось великое землетрясение и

возобновилось с утра

все и забыл

из дому вестей нет: Ив. Алек. клялся и божился заходить к нам всякую неделю на остров и писать, а прислал всего l-о письмо,

да и то не из квартиры нашей, как было условлено.

И больше ничего, как в воду.

вины мои следующие:

и эти пять вин моих, как острые самые зубья пилы, которой пилят грешников на том свете в соборе Благовещенском в Сольвычегодске.

я с тобой и двух слов не сказал. Я только смотрел да здоровался, когда ты проходила по двору. А слышать я много слышал, как ты говорила. И очень мне понравилось, с какой горячностью ты заступалась и в этой горячности мне почуялась сила твоя и разумение. Я подумал: в тебе есть дух жив, как в твоей мате[ри]! И кулачками так же стучишь, когда очень уж за сердце возьмет. Вот мне и захотелось написать тебе, рассказать тебе о тебе же. А ты мне ответь, получила ли письмо. Я тебе и еще напишу.

Родилась ты в лунную весеннюю ночь, когда зацвел каштан. Жили мы в Одессе на Молдаванке — это самая заброшенная часть города, где ютится лишь беднота, и где начинаются обыкновенно погромы. Занимали мы одну комнату: очень было тесно. Хозяйка, когда ты родилась, была недовольна за беспокойство и все ворчала. Тебя положили на мою енотовую шубу. И помню я красненький дышащий комочек — это ты вроде комочка была. И все ротиком ловишь. А я на тебя так, как на Плика:

Вчера разговор зашел, что все началось с захвата (революция и есть захват!)

и что вот Ч[ем?] Бог наказал, а я подумал: о захватах вообще лучше помалкивать, кто не грешен и о наказании Божьем не судить человека, п[отому] ч[то] завтра, кто знает, придет и твой черед и ты будешь наказан. Нет, о наказании, как о беде надо принимать сердцем не злорадствуя, а жалея. У Наташи совесть совсем закрыта для других и самое больше[е] есть маленькая щелочка к — щенятам, но к людям закрыто.

«ВОНЮЧАЯ ТОРЖЕСТВУЮЩАЯ ОБЕЗЬЯНА...»{*}

Вонючая торжествующая обезьяна, питающаяся падалью, реквизированным сахаром и ананасами, ты напялила на свои подпрыгивающие кривые ноги генеральские штаны, стянутые с растерзанного тобой генерала, на вихрастую голову, прикрывая уши, самодовольно нахлобучила французский красный колпак, присвоила русское крестное имя, русскую человеческую кличку и, обольстив изголодавшуюся горемычную чернь медовым пряником — посулом мира, хлеба, земли и воли, а главное праздностью и беспечальным обезьяньим довольством, с тупым пулеметом и бездушным штыком завладела Русью, родиной моей, покаранной за свое русское «обознался», «здорово живешь» и «наплевать».

Косноязычная, гикающая с набитым семечками ртом, исковеркала ты родную русскую речь «главковерхами» и «викжелями», изъёрнившаяся, ты могучее «могу» превратила в бессильное (импотентное) «с-могу», объявила изменниками русских людей, для которых твоя обезьянья морда есть обезьянья морда, а не лик Спасителев, как пыжишься представиться перед простецами и недоумками, набрала в свою стаю все отребье, весь грех наш и позор русский, и расправляешься в судах-расправах своих, бросая по тюрьмам на снедь острожным вшам, кого твоя нога хочет, кличешь освободить Европу от империалистических зверств и захватов, а бессчастную Русь, захватив, загнала обезьяньей расправой своей к той темной до-ярославовой поре истории нашей, когда предки наши звериным обычаем живяху, запустила лапу свою в оттопыренный карман богача, а заодно и к трудовым копейкам бережливых работников, а теперь обожравшаяся, торжествующая, вымазанная сластями, калом и кровью, протянула лапу и ко мне — к нам, писателям русским, которых на многомиллионной Руси и ты с своим коротким умом можешь без большого труда пересчитать по узловатым пальцам.

Понимаешь ли ты, самодовольная и торжествующая обезьяна, хоть что-нибудь в моей жизни и в моей воле, можешь ли ты вызвать под своим тупым черепом хоть отдаленные мысли, хоть намек о моем труде? Знаешь ли ты хоть что-нибудь о той боли, какая жжет меня, о той тревоге и муке, в которой проходит моя жизнь наяву и во сне? Снились ли тебе сны мои и играло ли сердце твое от радости, заливавшей душу мою, от той радости, от которой светится весь мир — дышат камни, оживают игрушки, глядят, разговаривают звезды, и разрывалось ли сердце твое от тоски и скорби, которая обугливала всякий блеск и свет? Нет, ты дрыхнешь и тебе ничего не снится, нет, ты не страждешь, ты только орешь от голода и визжишь от похоти, и нет звезд над тобой. Как же ты, нищая духом, можешь посягать на мою волю и распоряжаться моим трудом, который есть одна живая боль?

И еще скажу тебе, понимаешь ли ты, что я последний нищий, собираю окурки, чтобы набить хоть одну цельную папиросу, всем приятелям и знакомым должный, и никогда не знаю, буду ли завтра обедать или только языком щелкать, и тело мое измождено, душа измучена, кожа с нее содрана — ты не понимаешь? — понимаешь ли ты, что, под видом благодеяния народу, ты запускаешь лапу не в карман мой, который пуст, а лезешь к моей шее, к кресту моему, который тяжелее золота и горячее огня.

Прочь обезьяньи лапы! Ты не смеешь! Мой труд нельзя ни реквизировать, ни национализировать, как нельзя мысли моей ни повелевать, ни приказывать — меня можно только убить.

P.S. Весь сыр-бор загорелся из-за Михайловского. При чем Михайловский? Какое тебе дело до Михайловского? Михайловский — русский писатель, обысков не производил, в тюрьмы никого не сажал, говорил о правде — истине и справедливости. Какое тебе дело до правды? Твоя правда — ложь, твоя истина — обман, твоя справедливость — застенок.

КЛАД{*}

Эка, куда его занесло! Ищи среди бела дня на Набережной в Париже —

Клады кладутся с зароком — и первое дело: знать зарок.

А зарок зароку рознь: один зарок — на голову человечью, другой — на сорок голов воробьиных, третий — на «отчу», а бывает — на матерное слово:

Клад в Париже лежал с зароком на матерное слово.

Вот и подумайте!

Ведь это на Москва-реке с таким зароком — да тот же, ну... Пильняк давно бы его, походя, забрал, а тут — в Париже —

Ведь население еще не просвещено! и не только мысленно, а и громко не употребляют таких слов!

Да и из русских заезжих, ну, скажите, кто из литературного круга разумеет? Возьмите для примера самого Милюкова или Фондаминского с Авксентьевым, ну нарочно при всех попробуйте проэкзаменовать!

Да им самое ходовое из этого словаря коломенского, что тому же Пильняку по-английски.

Да, трудно придумать что-нибудь более несообразное и более замысловатое, как такой зарок — в Париже!

Купил Поляков соломенную шляпу. У Делиона купил на Сен-Жермене. Надел — крепко. Идет — посвистывает. (В Европе все посвистывают, у нас — не полагается!)

Дни яркие — солнцем проняло — прёт.

А у него с глазами чего-то:

Шел Поляков по Набережной к книжным ларькам:

Сколько хотите! — и оккультной и по терапии.

Остановился. Прицелился — книга к книге, всякие —

Но только что за корешок тронул, откуда ни возьмись ветер — как дунет:

Тут Поляков не удержался: досадно — новенькая ведь! у Дел иона! — да как матнёт —

И кто бы подумал:

Поляков не удержался —

И в ту же самую минуту в глаза его влипли листы — лист за листом — расписанные, как нарезанные, с усиками, закорючками —

Тронул: бумага старая, а живет. И ничего сразу не разберешь — чего это? — а наше — русское.

— Сколько? — спросил Поляков по-французски.

И не торгуясь, заплатил мелочь —

Забрал Поляков связку и домой.

А какая была шляпа — соломенная! — Делион!

Как ехали из России, взяли мы с собой земли — так с переточку в костяной коробке —

Был я всем и стал ничем, как и всякий тут русский без России.

А земля — это и память и крепь.

Жили мы у Делион на Кирхштрассе. Только что начали обживаться: подвесил я над столом паука, открыл «Обезьянью палату» и за работу.

Русскому человеку тут, в Германии, большое ученье: начинай с аза и долби, как школьник —

Ноябрь — там в России первопуток, а здесь дождище, самая осень и только клён стоит перед окногл зеленый.

В субботу приходили дети — в «Обезьяньей палате» им вольготно: ведь для них все в ней живое от пряника «Micheli» до черного Унтергрундика, такого косматого духа, который по подземной дороге — от Wilhelmplatz до Wittenbergplatz — ночью один катается, винтики проверяет.

Приходила Ира, — играли в медведи.

Приходил Гиви, персидский мальчик, разговаривал с ним по-грузински — дети на всех языках понимают! И Леночка: ей все кошечку хочется, медведей не надо — медведей она не боится, сама пугает.

Приходила Женя: я ей «книжку писал», она мне домики рисовала.

Потом Гржебинские дети и Юра — «паука смотреть».

И Андрей Белый —

И еще звонок — Поляков-Литовцев.

Знал я Полякова еще по Петербургу — у Вячеслава Иванова на «башне», много тому прошло! Всё с театром, какое уж благочестие, а тут гляжу — и леп и благообразен (портрет Сорина в «Жар-Птице» видели? — живой!)

И подает сверток.

Признаюсь, подумал на сигары —

Такое было постановление обезвелволпала, чтобы все обезьяньи кавалеры несли всякий по силе в обезьянью палату: кофе (настоящий), сигареты, папиросы, табак и бумагу — канцеляристу «хабар обезьяний».

А развернул — рукописи.

«Ну, — думаю, — есть у нас русская земля, а вот и наша старина рукописная: еще крепче будет крепь!»

— Откуда?

— Купил я соломенную шляпу. У Дел иона купил на Сен-Жермене. Надел — крепко. Иду — посвистываю. (В Европе все посвистывают!)

И рассказал Поляков все по порядку до самого того места, как ветром унесло у него шляпу и как с досады выругался он последними словами, — «новенькая ведь, соломенная, Делион!» — и как в ту же минуту вдруг увидел среди книг и эти рукописи.

— Ничего не понимаю! Что-то о построении Петергофа, а имена: Савинков, Милюков, Бурцев, Шатилов, Аничков, Лукьянов, Путилов, Карташов, Бронштейн и несколько писем не то Алексею Максимовичу, не то Алексею Михайловичу? Ничего не понимаю!

Тут дети стали прощаться и с ними Андрей Белый — домой пора.

Выкрасил я им рожицы на прощанье в разные краски: кого в красную, кого в синюю, кого в зеленую.

Простились они с моим Feuermannchen’oм — нос у него колбаской розовый, колпачок на голове черный, а сам озабоченный:

И долго — к великому моему страху — шумели в прихожей и на лестнице.

Проводил я детей, за посла взялся Полякова.

Сварил я ему кофе — по особому рецепту А. М. Поляковой! — в карлсбадском кофейнике: носик с пробкой, чтобы кофейный дух беречь.

И стало послу жарко —

Прокуковала кукушка девять кукуков.

Заторопился посол:

Пошел выпускать его за дверь.

— Спасибо! спасибо! — забывшись, громко крикнул вдогонку.

И уж тихонько — совсем неслышно — вернулся в комнату:

Пять дней, не разгибаясь, сидел я над рукописями — клад разбирал.

В трудных местах, где очень уж хитро и стерто, помогала С. П.

Вот какой кирпич!

Всё переписал (трижды переписал!) — букву за буквой, строчку за строчкой. Переговорил каждое слово — слово за словом — ведь писали, как говорили! Я как прошелся по годам — от года к году.

Подклеил, склеил, переплел — разными золотыми и серебряными бумажками, разноцветными, как камушками, покрыл переплет.

(Иван Пуни за эту работу мне картинку свою подарил — «революция»).

Поедем в Россию, это будет первый наш дар России —

КЕДРИКИ

Нет, нигде по всей Устюжине от Северной Двины и Вычегды и выше до Устьсысольска я не видел таких купавых кедров, таких и тихих и шумящих вековой сибирской сурью, как в Коряжемском монастыре в монастырской ограде.

Монастырь за Сольвычегодском по Вычегде — в белые ночи колокол слышно.

А какие орехи!

С орехами с кедровыми скоротаешь и самые длинные зимние вечера, когда на Устюжине саженный снег и только сорок колоколен сорока церквей сольвычегодских гудут — — ко-ло-ко-лами.

Соль Вычегодская (Сольвычегодск) — это наш северный Rothenburg!

А за белой зимой разольется весна, зашумят кедры —

Сказку келареву о поставке хлеба писал не сам келарь — келарь Мина только исправил: вычеркнул «каков прислан указ» и «вышеписанного», а «в отпуске будем» заменил «поставим и в отдаче будем» и в самом конце к «ведомо учиним» прибавил «на писме».

— Теперь можно и набело переписывать!

И вдруг вспомнил —

И тут же на «сказке» сделал приписку — широкой разгонистой строчкой:

«ВЗВИХРЕННАЯ РУСЬ» АЛЕКСЕЯ РЕМИЗОВА: СИМВОЛИСТСКИЙ РОМАН-КОЛЛАЖ

Опубликованная отдельным изданием в Париже в 1927 г., книга А. М. Ремизова «Взвихренная Русь» принадлежит к числу центральных, наиболее ярких и значимых произведений в многообразном творческом наследии мастера. Сам Ремизов хорошо осознавал, что именно в этой книге ему суждено было высказаться о себе и о пережитом его родиной в полный голос. Свидетельствует об этом, в частности, его позднейшая надпись (4 августа 1947 г.) на экземпляре «Взвихренной Руси», подаренном Вадиму Андрееву и его жене Ольге Викторовне:

«Эту книгу я писал, как отходную — исповедь мою перед Россией. Передо мною была легенда о России — образ старой Руси и живая жизнь Советской России.

Со старым я попрощался, величая, а с новым — я жил, живу и буду жить.

И еще в этой книге революция...»[1]

В немногочисленных отзывах на «Взвихренную Русь», появившихся в русской эмигрантской печати, примечательно удивительное единодушие: критики буквально вторят друг другу в своих — чрезвычайно высоких — оценках и характеристиках. «Взвихренная Русь», по убеждению князя Д. П. Святополк-Мирского, «займет одно из первых мест в литературе наших дней, и в творчестве самого Ремизова. Его запись о Великой Русской Революции полна значительности и внутренней, непосредственно воспринятой правды. Законный потомок Достоевского и гоголевской «Шинели», Ремизов с особой остротой переживает боль и страдание, и его рассказ о Революции прежде всего хождение по мукам простых русских людей, застигнутых Революцией <...> отношение его к ней двойное, «амбивалентное», отношение ненависти и любви, притягивания и отталкивания, и притягивания тем сильнейшего, чем сильнее соответное ему отталкивание»[1]. Во «Взвихренной Руси», по словам другого рецензента, К. В. Мочульского, «лирически — с мукой страстной и великой любовью — ведется повесть о глухой ночи России. Годы войны и революции, о которых столько писали политики, журналисты, писатели-бытовики, — проходят перед Ремизовым в немеркнущем свете; тьма кромешная озарена им, оправдана и искуплена. Рассказать правдиво, ничего не скрывая и ничего не прикрашивая, о зверином, «волчьем» времени — о ненависти, отчаяньи и крови, рассказать так, чтобы читающий — не умом, а сердцем, всем своим телом — пережил странную тяготу и томление и не отрекся от духа, — задача труднейшая. Как ввести в повесть мертвенный, грузный быт этих лет: показать людей, заживо гниющих в холодных гробах-углах в медленно разлагающемся городе — Петербурге? И содрогаясь от ужаса и отвращения, — продолжать верить в человека? <...> Ремизов не умеет парить в успокоительных абстракциях, не умеет смотреть и не видеть. Ему дано острое и пристальное зрение: это его и мука и отрада»[2]. В сходной по экспрессии тональности и с аналогичной общей оценкой «Взвихренной Руси» выступил Михаил Осоргин: «... книга совершенно исключительная, опять странная, опять трудная, смущающая, испытующая, но пронизанная высокой человечностью, освященная тем светом откровения, который дается мученичеством, вернее — сомученичеством в страшнейшем из застенков — в застенке людского быта. Книга эта рождена в революции и останется ее памятником. Это — запись кошмара, многими пережитого, но немногими оправданного. Она останется непонятной для тех, кто не пережил в России страшных 18 — 20 годов революции и кто не видел их снизу, из глубин человеческой мясорубки, из-под пресса, а не со стороны или с высот командующих»[1]. Предельно лаконичную, но вполне однозначную и вескую оценку «Взвихренной Руси» позднее дала Нина Берберова: «бессмертная книга»[2].

Обтекаемое и самое общее определение «книга», не случайно чаще всего употребляемое применительно к «Взвихренной Руси», скрывает растерянность читателя в попытках более конкретного и точного определения жанра этого произведения. Подобные попытки приводят к полной разноголосице: литературно-историческая хроника, автобиографическая повесть, воспоминания, роман-хронйка, мемуары-хроника и т. д.; отдельная статья была посвящена обоснованию тезиса о том, что «Взвихренная Русь» являет собой образчик жанра новой эпопеи, эпопеи XX века — века «повышенного индивидуализма», творящей эпический мир исключительно на основе индивидуального жизненного опыта автора[3].

Сам Ремизов первоначально опубликовал значительную часть текстов, вошедших впоследствии во «Взвихренную Русь», с жанровым обозначением «временник». Такое авторское определение, указывавшее на хроникальную природу повествования, одновременно отсылало к произведению, которое во многом служило для Ремизова, составлявшего своего рода субъективную летопись новой русской «смуты», прообразом и историческим аналогом, — к «Временнику» дьяка Ивана Тимофеева, писавшемуся в 1616 — 1619 гг[4]. Изложение истории России в эпоху «смутного времени», между царствованиями Ивана Грозного и Михаила Романова, сочеталось в этом произведении с личными наблюдениями и мемуарными свидетельствами автора; исторические катаклизмы представали в интерпретации частного человека, и такой подход обнаруживал с ракурсом, избранным Ремизовым во «Взвихренной Руси», очевидные соответствия. Еще в повести «Пятая язва» (1912) Ремизов указал на «Временник» Ивана Тимофеева как одно из пророческих произведений прошлого, на века определившее параметры, которым неизменно продолжают соответствовать Россия и русский народ: «Обиды, насильство, разорение, теснота, недостаток, грабление, продажа, убийство, непорядок и беззаконие — вот русская земля»[1], реалии, запечатленные во «Взвихренной Руси», демонстрируют полный набор всех перечисленных признаков. Тем не менее определение «временник» корректно лишь в отношении части текстов — правда, весьма значительной, — составивших общий корпус ремизовской книги, В целом же «Взвихренная Русь» являет собой причудливую и многосоставную повествовательную композицию, не имеющую себе подобий в традиционной системе жанровых координат; по словам К. Мочульского, Ремизов в этой книге «не считается с привычными определениями жанров: <...> краткие заметки перемежаются с рассказами; большие повести вставлены между двумя снами — и лирические монологи чередуются с сухими записями дневника»[2].

Анализируя композиционное строение «Взвихренной Руси», Елена Синани-Мек Лауд выявила в книге два ряда, относительно которых отдельные фрагменты текста организуются в некое повествовательное единство, — линейное повествование, соблюдающее строгую хронологическую последовательность, как бы горизонтальную ось (собственно ремизовский «временник»), и второй композиционный ряд, образующий, в сочетании с первым, своего рода вертикальную ось повествования, которая вводит в зону авторской субъективности, метафизического преображения действительности, отражает ремизовские рефлексии по поводу событий, фиксируемых на горизонтальной оси[3]. Композиционная основа повествования определена «временником». Существенно в этом отношении, что первоистоком будущего произведения стал дневник, который вел Ремизов в революционные годы, — текст (в том виде, в каком он сложился), к печати не предназначавшийся; позднейшее (10 октября 1948 г.) пояснение к нему, сделанное Ремизовым, гласит: «откуда пошла «Взвих<ренная> Русь» мой дневник 1917 г. с 1 марта и до августа 1921»[1] (примечательна здесь словесная формула, вызывающая ассоциацию «Взвихренной Руси» с древнейшим памятником русского летописания — «Повестью временных лет», «откуду есть пошла Руская земля»). Ремизов вел дневник в рукописных тетрадях, получивших в пору работы над «Взвихренной Русью» заглавия и хронологические обозначения: «И Орь. 27 II. — 1.VI. 1917», «IV. Ростань. 10. VIII. — 25. X. 1917» и т. д.; те же или аналогичные им заглавия и обозначения зафиксированы в хронологически выстроенном повествовании «Всеобщее восстание. Временник Алексея Ремизова», напечатанном в берлинском журнале-альманахе «Эпопея» в 1922 г. (№ 1 — 3); позднее весь этот текст без существенных изменений — но с изъятием точных датировок отдельных частей — вошел во «Взвихренную Русь».

По всей вероятности, Ремизов снял точные хронологические указания на последней стадии подготовки книги к печати, тогда же дав новые заглавия отдельным разделам; в рукописи «Взвихренной Руси» (хранящейся в Центре Русской Культуры Амхерст-Колледжа, США) имеется автограф Ремизова (с техническими указаниями для типографского набора), содержащий заглавия разделов: «1. Весенняя рынь 23 — 27 II 1917» (окончательное заглавие — «Веснакрасна»), «2. Орь 27 II — 1 VI 1917» («Медовый месяц»), и т. д. Все эти точные временные привязки, дополнительно подчеркивающие летописное начало в структуре книги, в печатный текст «Взвихренной Руси» не попали; в ходе авторской редактуры были сняты и другие конкретные признаки, обнажающие дневниковую природу повествования (например, в рукописи раздела «Перед шапошным разбором» первая фраза: «С 1-го июня мы на новой квартире», в тексте книги: «С начала лета мы на новой квартире»; там же в рукописи: «14. 3. Кронштадтское восстание. 15. 3. Речь Ленина — зарождение нэпа», в тексте книги приведенные датировки отсутствуют). Устранены локальные хронологические обозначения, однако в последовательности повествовательных фрагментов, составляющих композицию книги, линейный хронологический ряд неуклонно сохраняется.

Историческая хроника во «Взвихренной Руси» сочетается с текстовыми фрагментами, резко контрастными по жанру, — лирическими и философскими поэмами в прозе, рассказами с развернутым самостоятельным сюжетом и повествовательными миниатюрами, игровыми псевдодокументами, вроде «конституции» и «манифеста» Обезвелволпала, и т. д. Эти тексты чередуются с фрагментами «временника», а иногда оказываются внутри хронологических разделов повествования (например, раздел «временника» «Весна-красна» завершается лирической поэмой «Красный звон», а между VIII и IX фрагментами «временника» «Москва» вкраплено — правда, без обозначения заглавия — знаменитое ремизовское «Слово о погибели Русской Земли»). Создание впечатления внешнего хаоса, стилевой, тематической, жанровой чересполосицы, безусловно, было осознанной и глубоко продуманной творческой задачей Ремизова — его художественным образом той социально-исторической субстанции, которая стала предметом повествования. Это хорошо поняли уже первые читатели «Взвихренной Руси»; в частности, Михаил Осоргин писал: «Рассказать книгу Ремизова невозможно. Тому, кто ее только перелистает, она покажется набором мелких рассказиков, сценок, чудачеств, отступлений, случайных записей, неправдоподобных снов, пестрящих подлинными именами. Время от времени тон бытовой повести или нарочитого гаерства переходит в неожиданную, высокую, как бы даже преувеличенную лирику и вновь завершается какой-то заметкой, годной для газетного отдела курьезов и анекдотов. Нужно привыкнуть к письму Ремизова, чтобы прежде, чем дойдешь до последней умиротворяющей страницы, где-то на полустроке, внезапно — но с полной ясностью — понять, что вся эта суета манеры, вся эта неслитая смесь быта и бытия, бодрствования и сна, крови и анекдота, великого горя и мизерных радостей, — все это и есть олицетворение взвихрённой России, той самой, которую мы воочию видели и горю которой приобщились»[1].

Повествовательно-композиционная техника, используемая Ремизовым во «Взвихренной Руси», вполне удовлетворяет индивидуальному жанровому понятию «сверхповести», изобретенному Велимиром Хлебниковым и обоснованному во введении к его «сверхповести» «Зангези» (1922): «Сверхповесть <...> складывается из самостоятельных отрывков, каждый с своим особым богом, особой верой и особым уставом. <...> Она похожа на изваяние из разноцветных глыб разной породы <...> Рассказ есть зодчество из слов. Зодчество из «рассказов» есть сверхповесть»[2]. Если же хлебниковскому неологизму предпочесть термин «роман», как наиболее традиционное и широко употребительное жанровое обозначение для повествовательных художественных произведений большого объема, то «Взвихренная Русь» будет вполне удовлетворять определению роман-монтаж[3] или даже более радикальному — учитывая сугубую разножанровость и разнородность по стилевой фактуре составляющих его фрагментов: роман-коллаж. В ряду многообразных экспериментов с монтажными приемами, осуществлявшихся в системе модернистской культуры начала XX века[4], «Взвихренная Русь» занимает весьма значимое место, во многом предопределив новации, традиционно связываемые с другими произведениями и другими литературными именами; в частности, вводя в ткань своего повествования подлинные (или имитирующие подлинность) документы — газетные вырезки, лозунги, правительственные декреты, письма простых людей и т. д., — Ремизов предвосхитил не только аналогичные композиционные приемы, использовавшиеся в русской прозе 1920-х гг. (особенно наглядно и ярко — в «хроникально» организованном романе Анатолия Мариенгофа «Циники», 1928), но и вызвавшую в свое время мировой резонанс калейдоскопическую стилистику Джона Дос Пассоса (монтировавшего в единое повествование нарративную сюжетную прозу, лирические дневниковые фрагменты, газетную и кинематографическую хронику), которая впервые была применена им в романе «42-я параллель» («The 42-nd parallel», 1930).

Коллажные приемы можно проследить во «Взвихренной Руси» на самых различных уровнях — при рассмотрении общей композиции произведения; при рассмотрении отдельного фрагмента, включающего собственно художественную прозу и документальные (или псевдодокументальные) вкрапления; при рассмотрении соответствий между художественным текстом и внетекстовой реальностью. В последнем отношении особенно примечательно, что подчеркнуто субъективный ремизовский «временник» представляет собой монтаж двух типов повествования — описывающего подлинную реальность, преломленную авторским сознанием, и воспроизводящего реальность заведомо мнимую, фантомную: художественно обработанные записи снов. При этом постоянно происходит то, что Т. В. Цивьян определяет как «переплеск сна в явь»[1]: в записанных снах фигурируют реальные лица и сновидчески преображенные подлинные обстоятельства, предстающие иногда в заведомо игровом, провокационном ключе (и в этом отношении можно понять В. Ф. Ходасевича, заявившего Ремизову: «Отныне я вам запрещаю видеть меня во сне!»[2]); реальность же уподобляется сновидению с его алогизмом, разорванными связями и фантастическими сочетаниями. Размышляя по поводу ремизовских «снов», опубликованных за несколько лет до революции, Д. В. Философов писал: «Во сне ты — да и никто — не ответствен, а просыпаясь, инстинктивно веришь, что входишь в мир разумной воли, или столь же разумной необходимости. Но бывают времена, что эта естественная вера колеблется, а иной, сверхъестественной, нет. Реальный мир превращается в бессмыслицу, а за реальностью ничего нет, пустота».[1] Именно такие времена стали предметом изображения в ремизовской революционной хронике.

Коллажная природа построения «Взвихренной Руси» наглядно проясняется, если проследить основные вехи творческой истории этого произведения. Все входящие в него автономные фрагменты (в библиографии Ремизова, составленной Еленой Синани, выделено 80 таких фрагментов[2]) были опубликованы (некоторые неоднократно) до выхода книги отдельным изданием в 1927 г., при этом авторские указания на их принадлежность к корпусу «Взвихренной Руси» появились лишь в 1925 г. — при публикации фрагментов в берлинской газете «Дни» и рижском журнале «Перезвоны». Как самостоятельные произведения печатались в периодике разделы ремизовского «временника», публиковались автономно или в составе иных циклов другие составляющие «Взвихренной Руси»: открывающий книгу рассказ «Бабушка», опубликованный в журнале «Заветы» еще в 1913 г. (№ 3), входил в книгу Ремизова «Весеннее порошье» (Пг., 1915), «Асыка» (под заглавием «Обезьяны») впервые появился еще в сборнике ремизовских «Рассказов» (СПб., 1910), многие фрагменты будущей «Взвихренной Руси» ранее входили в другие его авторские циклы («Шумы города», вышедшие отдельным изданием в Ревеле в 1921 г.) и книги («Ахру», 1922; «Кукха», 1923), поэма «О судьбе огненной» была напечатана в 1918 г. отдельной книжкой. Разомкнутость, импровизационная подвижность композиционной структуры, организующей повествовательное пространство «Взвихренной Руси», сказывается и в том, что некоторые фрагменты, которые входили в предварительные циклы, опубликованные в периодике, в окончательный состав книги не попали; могли бы быть представлены в ее составе и некоторые другие произведения Ремизова, отразившие его вйдение революционных событий, — например, очерки и фельетоны, напечатанные в 1917 г. в «Простой газете»[1] или оставшаяся в рукописи «Вонючая торжествующая обезьяна...», непосредственно примыкающая к «обезьяньему» циклу во «Взвихренной Руси»[2]. Существенно при этом, что, формируя окончательный состав и композицию «Взвихренной Руси», Ремизов стремится к воплощению более «оптимистической», провиденциальной историософской концепции, чем та, которая могла сложиться в читательском сознании при знакомстве с разрозненными фрагментами будущего целого: не случайно он завершает книгу лирико-патетической поэмой в прозе «Неугасимые огни», исполненной веры в грядущее возрождение родины; также не случайно, включая в книгу несколько видоизмененный текст «Слова о погибели Русской Земли», автор снимает это заглавие и даже не выделяет «Слово...» в самостоятельную рубрику, а помещает его внутри раздела «Москва», «скрывает» между хроникальными фрагментами.

Создавая итоговую композицию «Взвихренной Руси», Ремизов наиболее кардинальным образом следовал тем творческим принципам, которые складывались у него на протяжении четверти века литературной деятельности, тому методу, который сам он определил предельно кратко: «Я беру себя — свое, и раскалываю на 33 кусочка и эти куски соединяю»[3]. Многосоставность, мозаичность, композиционная дробность присущи уже самым первым его опытам сюжетной прозы (со всей очевидностью они прослеживаются в его первом романе «Пруд») и достаточно отчетливо проступают даже в произведениях, по своей внутренней организации наиболее близких к традиционным нарративным структурам. Критики, воспринимавшие эти традиционные структуры как беллетристический канон, расценивали отмеченные особенности прозы Ремизова весьма негативно; так, А. А. Измайлов писал о его «Крестовых сестрах»: «...с работой Ремизова случается то, что бывает с мозаичной картиной, когда ее смотришь слишком близко. Каждая клеточка, каждый спай берут внимание. Какой-то таинственный дух, который должен слить, спаять, обобщить эти красные, синие, черные клетки в одно творческое создание, куда-то отлетел. Целого нет. Так нет целого у Ремизова. Точно видишь черновик его повести, где на каждой странице подклейки, над каждой строкой — вставки»[1]. Для Ремизова, однако, все эти «подклейки», «вставки» и прочие приметы коллажного повествования — наиболее адекватная форма творческой самореализации; в предпочтении «мозаичного» изложения линей но-дискурсивному на свой лад сказывается исконная принадлежность писателя к символистской культуре и символистским философско-эстетическим приоритетам. Представление о мире как средоточии символических соответствий, ставшее краеугольным конструктивным принципом символистской эстетики, на материале ремизовского творчества откликается, в частности, отмеченными композиционными приемами, тем методом соположения разнородных эстетических феноменов, который позволяет выявить между этими феноменами «тонкие властительные связи» (Валерий Брюсов, «Сонет к форме», 1895) и который наиболее наглядно раскрывается во «Взвихренной Руси».

Аналоги этому методу можно обнаружить в творчестве других русских символистов, высоко ценимых Ремизовым, — прежде всего у Андрея Белого, давшего в прозаических «симфониях», появившихся в начале 1900-х гг., свою версию монтажной композиции, многими особенностями предвосхитившую позднейшие опыты Ремизова, а также у Александра Блока с его поэмой «Двенадцать», по характеру изображения революционной стихии-смуты чрезвычайно близкой «Взвихренной Руси»[2]. В передаче Вадима Андреева зафиксированы слова Андрея Белого (опубликовавшего несколько частей ремизовского «временника» в своем журнале «Эпопея»): «Если в поэзии лучшим произведением русской революции является «Двенадцать» Блока, то в прозе — само собой разумеется и за явностью и договаривать стыдно, — это «Взвихренная Русь» Ремизова»[1]. Поэма «Двенадцать» может рассматриваться как прообраз ремизовской книги и на уровне композиционных приемов: это — «не связное, последовательное повествование», а «ряд <...> отдельных эпизодов, соединенных по принципу монтажа»[2], каждый из эпизодов выстроен в своем, контрастном по отношению к соседним, жанрово-стилевом регистре, авторский текст включает «документальные» вкрапления — подлинные лозунги и воззвания и т. д.

«Соответствия» ремизовским повествовательным приемам выявляются и в иных литературных эпохах. В отличие от многих других выразителей символистской культуры, Ремизов хорошо знал и чрезвычайно высоко ценил русскую «разночинную», шестидесятническую прозу: по его словам, «конец шестидесятых и начало семидесятых — словесный взлет ни с чем не сравнимый»[3]. Именно в эту пору, в произведениях Салтыкова-Щедрина, Лескова, Глеба Успенского и целого ряда их современников, наиболее яркое развитие получила эстетика прозаического цикла — очеркового, новеллистического, публицистического; появляются романы-циклы, романы-хроники; циклы компоновались из отдельных, относительно самостоятельных и самодостаточных повествовательных единиц, которые иногда могли включаться в различные, параллельно возникавшие композиционные модификации; аналогичную картину мы наблюдаем в творческой истории «Взвихренной Руси».

Однако монтажные принципы, манифестированные этим произведением, имели еще один явный прообраз, наиболее, вероятно, для Ремизова внутренне близкий и значимый, — древнерусскую книжность. Готовый вместе с Розановым отвергать изобретение Гутенберга, «обездушивающее» и нивелирующее всех писателей[1], влюбленный в рукописную книгу, получающий отдохновение в изощренных каллиграфических опытах[2], Ремизов воскрешал в себе средневекового книжника, писца — переписывал старинные грамоты, переписывал (иногда без всякой прагматической надобности) собственные произведения, стилизуя в графической фактуре различные типы древнерусских почерков, а в оформлении — «изукрашенность» древнерусских рукописных книг (среди сохранившихся рукописей «Взвихренной Руси» отдельные фрагменты переписаны набело подобным образом по нескольку раз). Пристально ознакомившийся со многими памятниками древнерусской литературы, хорошо ориентировавшийся в древнерусской палеографии, Ремизов имел вполне исчерпывающее представление о том, что письменность этой эпохи представлена по преимуществу в виде кодексов — сборников. Согласно общей характеристике В. О. Ключевского, «сборник — характерное явление древнерусской письменности. В каждом рукописном собрании, уцелевшем от Древней Руси, значительная часть рукописей, если не большинство, — непременно сборники. <...>. Огромное количество оригинальных древнерусских произведений носит характер более или менее краткой статьи. Эти статьи были слишком малы, чтобы каждая из них могла составить отдельную рукопись, и удобство читателя заставляло соединять их в сборники в том или другом порядке или подборе <...>. Форма сборника, господствовавшая в древнерусской письменности, проникала иногда в самый состав даже цельных литературных произведений. Памятники, первоначально цельные по своему содержанию и литературной композиции, иногда теряли под руками позднейших редакторов свой первоначальный вид, разбиваясь на отдельные статьи или осложняясь новыми прибавочными статьями, и, таким образом, принимали характер сборника»[3].

Без особенных натяжек работу Ремизова по формированию окончательной композиции «Взвихренной Руси» можно соотнести с работой древнерусского писца, в результате которой рождался рукописный свод. Ремизов сознательно выстраивал роман-конволют: термин, используемый в библиотечной технике для обозначения соединенных под одним переплетом небольших самостоятельных изданий, соотносимых друг с другом по определенным формальным и содержательным параметрам, метафорически достаточно емко охватывает содержательное и формальное целое «Взвихренной Руси». Необходимо, однако, учитывать, что в сознании автора эта книга — именно целое, а не механическая совокупность. Смысловой центр «Взвихренной Руси», аккумулирующий в себе все ее разноречивые составляющие, образует поэма «О судьбе огненной», представляющая собой вольное переложение философских фрагментов Гераклита. Непосредственно от Гераклита могли передаться Ремизову и те универсальные формулы, в согласии с которыми организована «Взвихренная Русь»: «связи: целое и не целое, соединяющееся и разнообразящееся, мелодичное и немелодичное и из всего — единое и из единого — всё»[1].

А. В. Лавров

КОММЕНТАРИИ

Впервые опубликовано отдельным изданием: Взвихренная Русь. Париж: ТАИР, 1927.

Текст печатается по этому изданию с сохранением специфических особенностей авторской орфографии и пунктуации, с исправлением опечаток и других погрешностей набора по автографам и предварительным публикациям.

Предварительные публикации отдельных фрагментов:

Бабушка // Заветы, 1913, № 3; А. Ремизов. Весеннее порошье. СПб.: Сирин, 1915;

Весна-красна: под загл.: Всеобщее восстание. Временник // Народоправство, 1917, № 5, 1 авг. («1. Суспиция. 2. Кровавый мор. 3. Звезда сердца»); № 10, 25 сент. («4. По ратным мукам. 5. Между сыпным и тифозным. 6. Огненная мать-пустыня»); № 12, 16 о кг. («7. Язык запал. 8. Тощета великая. 9. Хлеба»); № 18/19, 25 дек. («10. Суд непосужаемый. 11. На своей воле. 12. Красный звон»); в составе тех же фрагментов, под загл.: Всеобщее восстание. Временник Алексея Ремизова. 1. Весенняя рынь. 23 — 27 — II — 1917 // Эпопея (М. — Берлин), 1922. № 1;

Медовый месяц: под загл.: Всеобщее восстание. Временник Алексея Ремизова. 2. Орь. 27/II — 1/VI — 1917 // Эпопея (М. — Берлин), 1922, № 2; главка «Молчальник»: под загл.: Слово серебро, молчание золото // Простая газета. 1917, № 20, 3 дек.

В деревне. I—XXVI: под загл.: Всеобщее восстание. Временник Алексея Ремизова. 3. Мятенье. 1/VI — 10/VII 1917 // Эпопея (М. — Берлин), 1922, № 3;

Москва. I—XX: под загл.: Ростань // Воля России (Прага), 1924, № 1/2; текст в составе фрагмента VIII (от «Широка раздольная Русь, родина моя» до конца фрагмента) — под загл.: Слово о погибели русской земли (библиографические сведения на с. <609—610> наст. тома);

Октябрь. I—VII: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 1. Ветье // Воля России (Прага), 1926, № 2;

Саботаж: под загл.: Акакий Башмачкин // Дело народа, 1917, № 223, 15 дек.; под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 2. Саботаж // Воля России (Прага), 1926, № 2;

Современные легенды: Искры // Шумы города; I. Рука Крестителева. II. Святой ковчежец: под загл.: Свет во тьме светит. Современные легенды. I. Рука Крестителева. Святой ковчежец // Новый вечерний час, 1917, № 2, 30 дек.; Шумы города; III. Белое сердце: под загл.: Белое сердце. Современная легенда // Новый вечерний час, 1918, № 25, 16(3) февр.; Шумы города;

Голодная песня // Шумы города;

Знамя борьбы. I—IX: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 3. Завиток // Воля России (Прага), 1926, № 2;

О судьбе огненной // А. Ремизов. О судьбе огненной. <Пг., артель художников «Сегодня», 1918>; под загл.: А. Ремизов. Электрон. От слов Гераклита Эфесского. Пб.: Алконост, 1919 (расширенный вариант текста); А. Ремизов. Огненная Россия. Ревель: Библиофил, 1921; под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 4. О судьбе огненной // Воля России (Прага), 1926, № 2;

Лесовое: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 5. Лесовое // Воля России (Прага), 1926. № 2;

Четвертый круг // Москва, 1919, № 3; Шумы города; под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 6. Четвертый круг // Воля России (Прага), 1926, № 2;

Обезвелволпал: I. Конституция: под загл.: Обезвелволпал // Бюллетени Дома Искусств в Берлине. 1922. № 1/2; под тем же загл // А. Ремизов. Ахру. Повесть петербургская. Берлин: изд. З. И. Гржебина, 1922; под тем же загл // Кукха; под тем же загл // Наш огонек (Рига), 1925, № 46, 14 ноября; II. Манифест // Бюллетени Дома Искусств в Берлине. 1922. № 1/2; А. Ремизов. Ахру. Повесть петербургская. Берлин: изд. З. И. Гржебина, 1922; Русское эхо (Берлин), 1925, № 33, 30 авг.; III. Лошадь из пчелы: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 7. Лошадь и<з> пчелы // Воля России (Прага), 1926, № 3; IV. Рожь: под загл.: Рожь. Из книги «Взвихренная Русь» // Перезвоны (Рига), 1925, № 3; V. Асыка: под загл.: Обезьяны // А. Ремизов. Рассказы. СПб.: Прогресс, 1910; под тем же загл // Шиповник 3; под загл.: Асыка царь обезьяний // Ухват (Париж), 1926, № 3, 15 мая;

Три могилы // Записки мечтателей, 1919, № 1; Крашеные рыла; под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 8. Три могилы // Воля России (Прага), 1926, № 3;

Заяц на пеньке: Зенитные зовы // Записки мечтателей, 1919, № 1; под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 9. Заяц на пеньке. <1.> Зенитные зовы // Воля России (Прага), 1926, № 3; Заплечный мастер: под загл.: О заплечном мастере память ярославская // Красный балтиец, 1920, № 8; под загл.: Веретейка. 1. Заплечный мастер // Эпопея (М. — Берлин), 1922, № 2; под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 9. Заяц на пеньке. <2> Заплечный мастер // Воля России (Прага), 1926, № 3;

Окнища: вступительные строки («лица их — сама земля...»: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». Окнища (1919 — 1920). 1. Мороки // Дни (Берлин), 1925, № 704, 1 марта; I. Фифига: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». Окнища (1919 — 1920). 2. Фифига // Там же; II. На углу 14-ой линии: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». Окнища (1919 — 1920). 3. На углу 14-ой линии // Там же; III. Заложники: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». Окнища (1919 — 1920). 4. Заложники // Там же; IV. Лавочник: под загл.: Из Книги «Взвихренная Русь». Окнища (1919 — 1920). 5. Лавочка // Там же; V. Анна Каренина: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 1. Анна Каренина // Дни (Берлин), 1925, № 806, 20 сент.; VI. Портреты: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 2. Портреты // Там же; VII. Братец: под загл.: Взвихренная Русь: Братец // Звено (Париж), 1925, № 122, 1 июня; VIII. Мы еще существуем: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 1. Мы еще существуем. 2. Эрнс // Дни (Берлин), 1925, № 761, 10 мая; IX. От разбитого экипажа: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 1. От разбитого экипажа // Дни (Берлин), 1925, № 744, 19 апр.; X. Демон пустыни: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 3. Демон пустыни // Дни (Берлин), 1925, № 761, 10 мая; XI. Именины: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 2. Именины // Дни (Берлин), 1925, № 744, 19 апр.; XII. Катя: под загл.: Россия в письменах: Катя // Дни (Берлин), 1925, № 830, 18 окт.; XIII. Благожелатель: под загл.: Благожелатель. Из книги «Взвихренная Русь» // ПН, 1926, № 1751, 7 янв,; под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 1. Благожелатель // За свободу (Варшава), 1926, № 9, 13 янв.; XIV. Благодетель // ПН, 1926, № 1751, 7 янв.; под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 2. Благодетель // За свободу (Варшава), 1926, № 9, 13 янв.; XV. Среди бела дня. 1. Налетчики. 2. Пристают: под загл.: Взвихренная Русь: Налетчики. Пристают // Звено (Париж), 1925, № 130, 27 июля; XVI. Рыбий жир: под загл.: Взвихренная Русь: Рыбий жир // Звено (Париж), 1925, № 122, 1 нюня; XVII. Электрофикация: под загл.: Взвихренная Русь: Электрофикация // Понедельник (Рига), 1925, № 1, 1 июня.

Загородительные вехи. I—VIII: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 10. Загородительные вехи // Воля России (Прага), 1926, № 3.

На даровых хлебах: I. Находка // Шумы города; Собачья доля: Петербургский сб. рассказов. Слово, 1922; II. Сережа // Современные записки (Париж), 1925, кн. 25; III. Труддезертир: под загл.: «Труддезертир» // Современные записки (Париж), 1925, кн. 26; IV. По «бедовому» декрету // Современные записки (Париж), 1925, кн. 26.

Винигредная ерунда: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 11. Винегредная ерунда // Воля России (Прага), 1926, № 3.

Шумы города: I. Звезды: под загл.: Шум города. Звезды // Красный милиционер, 1920, № 14; Шумы города; II. Свет слова // Шумы города; III. Заборы: под загл.: Шум города. Заборы // Красный милиционер, 1920, № 14; Шумы города; без загл., в составе цикла «Крюк» // Новая русская книга (Берлин), 1922, № 1; IV. Панельная сворь // Шумы города.

Перед шапошным разбором. I—VIII: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 12. Перед шапошным разбором // Воля России (Прага), 1926, № 3.

Огненная Россия — памяти Достоевского: под загл.: Огненная Россия // Пушкин. Достоевский. Пб.: изд. Дома Литераторов, 1921; А. Ремизов. Огненная Россия. Ревель: Библиофил, 1921.

Петербург — Петрова память: I. Подъемный мост: под загл.: Россия в письменах. Парижский клад. 5. Подъемный мост // Беседа (Берлин), 1923, № 3; II.Мельница: под загл.: Россия в письменах. Парижский клад. 7. Мельница // Там же; III. Бронштейнова ведомость: под загл.: Россия в письменах. Парижский клад. 6. Бронштейнова ведомость // Там же; IV. Белые медведи: под загл.: Россия в письменах. Парижский клад. 4. Белые медведи // Там же; V. Вино и табак: под загл.: Россия в письменах. Парижский клад. 3. Вино и табак // Там же; VI. По пунктам и сверх: под загл.: Россия в письменах. Парижский клад. 8. По пунктам и сверх // Там же; VII. Резной мастер: под загл.: Россия в письменах. Парижский клад. 9. Резной мастер // Там же; VIII. Красная ворона: под загл.: Россия в письменах. Парижский клад. 10. Красная ворона // Там же.

К звездам — памяти А. А. Блока: под загл.: Из огненной России (Памяти Блока) // ПН, 1921, № 500, 2 дек.; под загл.: Из огненной России. Памяти Блока // Звено (Берлин), 1922, № 1, яив.; под загл.: К звездам // А. Ремизов. Ахру. Повесть петербургская. Берлин: изд. З. И. Гржебина, 1922.

В конце концов: под загл.: Из книги «Взвихренная Русь». 13. В конце концов // Воля России (Прага), 1926, № 3.

Неугасимые огни // Дело народа, 1918, № 13, 7 марта; Перезвоны (Рига), 1926, № 20.

Рукописные источники хранятся в ЦРК АК.

Подборка текстов открывается листом с позднейшим пояснительным автографом: «А. Ремизов. ВЗВИХРЕННАЯ РУСЬ (остальное в Берлине, а из Берлина куда девалось, не знаю). А. Remisoff. 7 X 1948». Автографы Ремизова — три указателя содержания «Взвихренной Руси»; композиционная последовательность фрагментов в них почти полиостью соответствует основному тексту, но сохранены некоторые первоначальные заглавия и хронологические характеристики. Наиболее поздний из них, по всей вероятности, автограф, содержащий авторские технические указания для типографского верстальщика, имеет в перечне заглавий разделов и отдельных фрагментов следующие отличия от окончательного текста: «1. Весенняя рынь 23 — 27 II 1917» (в окончательном тексте: «Весна-красна»), «2. Орь 27 II — 1 VI 1917» («Медовый месяц»), «3. Мятенье 1 VI — 10 VII 1917» («В деревне»), «4. Ростань 1 VII — 25 X 1917» («Москва»), «5. Ветье 26.10 — 31.12.1917» («Октябрь»), «7. Современные легенды. 1917», «8. Голодная песня. 1918», «9. Завиток 6.1 — 6.7.1918» («Знамя борьбы»), «И. Лесовое 14.7 — 22.8. 1918», «14. Заяц на пеньке 3.3 — 12.12.1919», «15. Окнища (1919 — 1920)», «16. Загородительные вехи 1.4 — 3.5.1920», «20. Перед шапошным разбором 1.7.1920 — 13.3.1921», «22. Россия в письменах. Петрова память» («Петербург — Петрова память»).

Ниже дается описание составляющих подборку автографов отдельных фрагментов «Взвихренной Руси» с указанием наиболее существенных вариантов по отношению к основному тексту (некоторые варианты текста, восходящие к автографам, сообщаются ниже в комментариях к тексту «Взвихренной Руси»).

«Весна-красна»: «XIII. Плакат» — беловой автограф с правкой, незначительные варианты.

«Москва» — беловой автограф с правкой: главки I — VIII (до: «Широка раздольная Русь, родина моя...»), IX — XVII, XIX — XX; в отдельной папке с обозначением: «Alexei Remisov. Глава из „Взвихренной Руси". I ч.»; заглавие: «Ростань. Из временника 17-го года. 10 VII — 25 X». Варианты текста:

С. 127. Главка IV, абзац «Было смутное чувство пропада...», заключительная часть: «...до чего можно дойти, — это как и тут в Германии: начало 22-го года и что теперь».

С. 128. Главка V, после строки «и где уступали, пойдут против»:

Да, жаль, что не застал его, и не узнать.

С. 132. Главка VI, после строки «Большевик!»:

«Большевик! Да ведь большевик-то марксист прежде всего уверен, что знает: что и как нужно, чтобы устроить на земле человека. A я в этих делах ни в чем не уверен и ничего не знаю; я только чувствую, — и во мне сказалось словами «Крестовых сестер», — если бы люди вглядывались друг в друга и замечали друг друга и т. д.»

С. 135. Главка VIII, в абзаце «На стихирах пели...»: «...какой строй и строгость — русский стиль!»

Там же, конец абзаца «Он тоже меня заметил...»: «...и строй и строгость — наш русский стиль!»

С. 150. Главка XII, начало абзаца: «Я думал о Лермонтове — о лермонтовской "прозе" несравненной неповторяемой — »

С. 157. Вместо текста главки XVIII.

— — — — — — — — — — — — — — —

— — — — — — — — — — — — — — —

— — — — — — — — — — — — — — —

«Москва» — беловой автограф с правкой, без заглавия, без начала и конца: главка XVIII (до слов в абзаце « — Фиандра, содержатель веселого дома...»: «огоньки замелькали»), отсутствует ряд фрагментов печатного текста. Варианты текста:

С. 157. Конец абзаца «А я трясусь в злой стуже...»: «...гору нагоришь, тут и часы и самовары».

С. 158. Конец абзаца «А Павел — — »: «...пригнулся да как свистнет — — »

С. 160. Абзац: «Но моего голоса не слышно: не царь-колокол, мое слово воры украли».

С. 162 — 163. Вместо «Первый раз вижу ~ — — — »:

«Керенский» доктор.

Керенский слушал, нырял, выстукивал.

Керенский:

— Крупозное воспаление: правое легкое. А на левой стороне — на почве алкоголизма.

Тут я будто очнулся: все вижу, всю нашу комнату, только сквозь дым.

— Я не пил, — говорю, — и не пью.

— Все равно, на почве алкоголизма.

С. 168. После абзаца «Я лежу на жарине...», вместо строки тире:

Опять был Афонский. Ждут кризиса. Банки. Синее пламя в глазах. И черно.

«Октябрь» — 1) беловой автограф с правкой, с незначительными вариантами, заглавие: «Из книги „Взвихрённая Русь". Ветьё. 26.10 — 31.12 1917 г.»; 2) беловой автограф, с отдельными вариантами, заглавие: «Ветьё. 26.Х — 31.XII 1917»; 3) беловой автограф (наиболее близкий к основному тексту), заглавие: «Из книги „Взвихренная Русь". За звездною долей. Ветьё. 26.10 — 31.12 1917 г.». Варианты текста:

С. 174 — 175. Главка II. Вместо «Владимир Унковский», «Унковский» (при всех упоминаниях имени): «Владислав Ходасевич», «Ходасевич» (автограф 1), «Ходасевич» (автограф 2), «Владислав Ходасевич» (автограф 3).

С. 174. Глава II. Перед абзацем «Керенский наряжен монахом» зачеркнуто (автограф 1): «Куприн прочитал в первый раз „Крестовые сестры", а».

С. 175. Главка IV. После абзаца «Вот так все и разбегутся» зачеркнуто (автограф 1):

«Говорил с Б. по телсфо!гу:

— Я никогда не оставлю Петербурга.

А он — он собирается ехать».

С. 176. Главка V. Абзац: «Какой-то из властей, напившись на обыске» — и т. д. (автографы 1, 2).

«Саботаж» — 1) беловой автограф с правкой, незначительные варианты, заглавие: «Из книги „Взвихрённая Русь". Саботаж. Акакий Башмачкин»; 2) беловой автограф (наиболее близкий к основному тексту). Вариант текста (автограф 1):

С. 179. Абзац «А он им — ...», после «ты слышишь ли------!» зачеркнуто:

«он, твой Акакий Башмачкин, им в ответ:»

«Знамя борьбы» — 1) беловой автограф с правкой, черновой автограф, наброски (предварительный, краткий вариант текста), заглавие: «Завиток 1 I — 24 VI (6 VII) — 21.8.1918»; 2) беловой автограф с правкой, заглавие: «Из книги „Взвихрённая Русь". Завиток. 6.1 — 6.7 — 21.8.1918»; 3) беловой автограф (наиболее близкий к основному тексту), заглавие: «Завиток. 6.1. — 6.7. 1918 г.». В автографах 2, 3 нумерация главок отсутствует, вместо нее соответствующие фрагменты текста обозначены разделительными звездочками — астерисками, вместо номера главки — дата: главка I — «6.1.»; II — «9.1.»; III — «19.2.»; IV — «22.2.»; V — «26.2.»; VI — «2.3.»; VII — «2.5.»; VIII — «21.5.»; IX — «6.7.». Варианты текста:

С. 193. Главка II. Абзац « — — — когда они...» (автограф 2): «Убийцы показали, что когда они» — и т. д.

Там же. Абзац «После Блока...», зачеркнуто: после слов «...о Пришвине» (автограф 2): «надо, чтобы Пришвина выпустили».

С. 194. Главка IV. После абзаца «В Москве багровый крест» зачеркнуто (автограф 2):

«Написал „Голодную песню". Отделал „Современные легенды" (Искры, Рука Крестителева, Святой Ковчежец, Белое сердце) и рассказ „Звезды" (про наше василеостровское горе-горькое)».

Главка V. После абзаца «Приходили с обыском красногвардейцы — » зачеркнуто (автограф 2): «и откуда таких набрали: тощие, в чем душа».

Там же. После абзаца «Глазели на мою серебряную стену...» (автограф 2):

«(Кончил „о судьбе огненной — от слов Гераклита Ефесского" (темного))».

С. 195. Главка VI. Вместо «И вижу: „Albern"» (автограф 1):

«И вижу: Зоиова караулит женщина с черным провалившимся носом. Входит Л. Троцкий. А живем мы на каком-то бесчисленном этаже на самом на верху башни».

С. 196. Главка VII. Абзац, вместо «--------Яков Петрович Гребенщиков»

(автографы 2, 3): «------А. Э. Коган („Солнце России" — „Жар Птица")».

Там же Абзац, вместо «В кухне Яков Петрович» (автографы 2, 3): «В кухне А. Э. Коган».

С. 196. Вместо обозначения главки VIII (автографы 2, З)[1]:

«21.5

«В составе Театрального Отдела при Народном Комиссариате по просвещению учреждено Бюро историко-театральной и репертуарной секций. В это Бюро вошли: председатель П. О. Морозов (+1920), члены — Вс. Э. Мейерхольд, А. А. Блок, А. М. Ремизов, С. Э. Радлов и Вл. Н. Соловьев».

Северная Коммуна, N° 95, 1918 г.

(Впоследствии вошли: проф. Φ. Ф. Зелинский, акад. Н. А. Котляревский (1925), П. П. Гнедич (1925)».

В автографе 2 далее зачеркнуто: «А. Р. Кугель и писатели — Анна Радлова, Вяч. Шишков, Виктор Шкловский, Вл. В<а>с. Гиппиус)».

С. 197. Главка VIII. Вместо «Вейсы» (многократные упоминания): «Кранцы» (автограф 1).

«О судьбе огненной» — беловой автограф, незначительные варианты.

«Лесовое» — 1) беловой автограф с правкой, без заглавия, как части II и III раздела «Завиток» («Знамя борьбы», автограф 2); 2) беловой автограф (близкий к основному тексту), заглавие: «Лесовое 14.7 — 22.8 1918». Варианты текста:

С. 202. Вместо «Поднялись чуть свет. ~ в деревню к Соколову» (автограф 1):

«14.7.

Поднялись с 5-и! Для меня это такой ужас куда-нибудь ехать! Должно быть, и на тот свет также будет. Я покорюсь. Как покоряясь судьбе, сейчас поднялся, чтобы ехать — в деревню к И. С. Соколову».

После астериска, вместо «Лесавки, лесовое, лесное------» (автограф 1):

«Первые дни в деревне».

С. 203. После «...московскую „Бедноту"» (автограф 2):

«Сегодня получено известие о расстреле Николая 11-го»[2].

С. 204. Вместо заключительного фрагмента (после астериска) (автограф 1):

22.8.

Вернулись в Петербург. И когда входили во двор, первый — голодный вопрос:

— Хлеб привезли?

Закрыты все газеты и журналы. А идет зима.

— — — — — — — — — — — —

Четвертый круг» — два беловых автографа с незначительными вариантами.

«Обезвелволпал»: «III. Лошадь из пчелы» — 1) беловой автограф с правкой, заглавие: «Лицевое хождение по Гороховым мукам б. канцеляриста и трех кавалеров Обезвелволпала. Донесение старейшему князю обезьяньему Павлу Елисеевичу Щеголеву. Лошадь из пчелы»; 2) беловой автограф, заглавие: «Из книги „Взвихренная Русь". Лицевое хождение по Гороховым мукам б. канцеляриста и трех кавалеров Обезвелволпала. 1919. Донесение старейшему князю обезьяньему Павлу Елисеевичу Щеголеву. Лошадь из пчелы»; 3) беловой автограф, заглавие — как в основном тексте, с датировкой: «1919 г.». Варианты текста:

С. 208. Главка «Донесение». Вместо «В ночь на Сретение» (автографы 1 — 3). «В ночь на 15-е февраля, как раз под Сретение».

С. 209. Там же, после «...от великого ума человеческого,» (автографы 1, 3): «а скорее от великого ума человеческого».

Там же, начало абзаца «Поутру по обедне...» (автографы 1, 2): «Поутру по обедне через обезьяньего зауряд-князя 3. И. Гржебина было донесено о ночном происшествии в обезвелволпале князю обезьяньему А. М. Горькому».

С. 214. Главка «Поутру», после абзаца «Хотелось мне ~ вот на нем — » (автограф 2):

«принимая вовнимание, что с 15-го ноября с/г. дорога на Таврю ухудчается, а в одном месте так называемое „Гара Кафлангу" совершенно заваливается снегом, на растояние 17 вер. и почти дорога закрывается, но бывают случаи с большим риском принужденные пассажири перебираются через эту гору, что массо случаев смерти. В виду чего приходится поездку нашего Саада отложить до марта б/г.»

С. 216. Главка «По лестнице на Гороховой», после заключительного абзаца (автографы 1, 2):

« — Трубку потерял! — жалобно вспомнил он, и мне почудилось: в голосе его прозвучала совсем не трубка».

С. 220. Главка «Президиум», абзац «Служитель шмыгал...» (автографы 1, 2): «Служитель, должно быть, из старых, шмыгал» — и т. д.

«IV. Рожь» — беловой автограф, незначительные варианты, заглавие: «Из книги „Взвихрённая Русь" (1919 — 1920). Донесение обезьяньего посла обезьяньей вельможе и обезьянья виза».

«Три могилы» — 1) беловой автограф, заглавие: «Из книги „Взвихрённая Русь". Три могилы (1919 г.)»; 2) беловой автограф (близкий к основному тексту), заглавие: «Три могилы. 1919». Варианты текста:

С. 227. Абзац; вместо «О его революционной работе» (автограф 1): «О его политической деятельности».

Там же, абзац; вместо «Весной в революцию ездили» (автографы I, 2): «В мае 17-го года поехали».

«Заяц на пеньке» — 1) беловой автограф с правкой, заглавие «Из книги „Взвихрённая Русь". Заяц на пеньке. 3.3.1919 — 3.5.1920» (заключительная часть автографа — текст, составивший в основном тексте раздел «Загородительные вехи»); 2) беловой автограф (близкий к основному тексту), заглавие: «Заяц на пеньке. 3.3. — 12.12.1919».

В обоих автографах отделенные друг от друга астерисками фрагменты текста в большинстве своем сопровождаются следующими точными датировками:

С. 228. Перед «Все только и говорят...»: «3.3.»

С. 230. Перед «Вербное»: «13.4.»

С. 231. Перед «По пути домой...»: «3.5.»

С. 232. Перед «Обыск по всему дому...»: «5.9.»

С. 233. Перед «В очереди за хлебом...»: «23.10.»

С. 234. Перед «Заседание в „Астории"...»: «1.12.»

Варианты текста:

С. 231. Абзац «Шел на Кронверкский...» (автограф 1): «Шел к Горькому на Кронверкский» — и т. д.

С. 232. Вместо абзаца «Ранним утром мягко-серебряно-звонко» (автограф 1):

«Началось с 13-го. А вчера ранним утром с „Севастополя" выстрел: необыкновенно торжественное что-то, точно запело н укатилось мягко-серебряно-звонко».

Вместо абзаца «Стою в очередях по три, по четыре часа» (автограф I):

«С воскресенья стою в очередях по три, по четыре часа.

А сегодня две очереди!»[1]

С. 233. Вместо фрагмента «Трамвай набит ~ только не коммунистов!"» (автограф 1)[2]:

3.11.

Завтра Казанская — завтра назначено общее собрание для ликвидации ТЕО. Я «прослужил»6[3] месяцев, начал с 500 р. в месяц, а кончил 5.898 р. За 5 месяцев «служба» моя прошла мирно. Один был только случай, напомнивший мне мою попытку поступить на службу в «Государственный Контроль». Это было в 1906 году, пошел я наниматься в Контроль. Начальник мне сказал, что дело должно быть выше всего. А я сказал: мое дело — писать, а «служить» я вынужден, иначе невозможно жить. (И вгорячах закурил папироску). Начальнику это не понравилось, и меня на должность не приняли. На одном из заседаний ТЕО я заявил, что на заседания, где будет обсуждаться «смета», я не б>ду ходить — ничего не понимаю! — а писать я буду о тех пьесах, о которых захочу, а не про то, что мне дадут писать, и вообще я буду ходить по веем секциям вроде как домового и где мне понравится, там я посижу, послушаю, а где скучно — уйду. (Ведь всю «службу» я представляю, как «матерьял» для моего дела!) Р. В. Иванов-Разумник это очень хорошо понял. А так никто ничего не сказал, только смеялись, как и на все, что я писал и говорил. Но этот смех был хороший. Но что было для меня неожиданным: после заседания подошел ко мне А. [А. Блок][4] и в первый и единственный раз сурьезно (обыкновенно он говорил со мной, улыбаясь), ну как по-настоящему в роли «председателя» сказал мне, что единственный выход — мне уйти.

«Да куда же мне уйти-то?»

«Из ТЕО, — повторил Α., — я не знаю, куда хотите!»

«Если я уйду, — сказал я, — меня, как неслужащего, назначат на общественные работы».

— — —

И по малодушию моему (а ведь «общественные работы» — это матерьял куда интереснее заседаний ТЕО, и, может быть, я бы и вынес эти работы, как многое, что раньше казалось непосильным!) я через несколько дней потащился в ТЕО в неурочный и /для меня тягчайший час утром и застал А.

«Пришел[, Александр Александрович,] что-нибудь поделать!» — сказал я виновато π не глядя: очень я тогда весь переломился.

И вдруг увидел по его жалобной улыбке и как покраснел он, что он передумал и за эти несколько дней понял, как с первых моих слов тогда понял меня Иванов-Разумник.

И все пошло по-старому, нет, еще вольней: я писал только о том, о чем хотел, я ходил «домовым — шутом гороховым» по всем секциям и, куда заходил посидеть, всем было весело.

И вот почему мне жалко, что кончилось наше ТЕО.

19.11.

С сегодняшнего дня я в ГГГО (ПТО это то же, что и ТЕО, только ТЕО — всероссийское, а ПТО — петербургское). Там я был под О. Д. Каменевой, а теперь под Μ. Ф. Андреевой.

(В состав коллегии впоследствии вошли: А. Р. Кугель, Анна Радлова, С. Э. Радлов, Вяч. Шишков, Вл. В<а>с. Гиппиус и Виктор Шкловский)[1].

С. 234. Вместо фрагмента «Заседание в „Астории" ~ моя „история"» (автограф 1):

1.12.

После заседания в «Астории» о культпросвете среди «загородительных отрядов» (я — от ПТО, Евг. Замятин — от «Всемирной литературы»), на котором была высказана «гениальная» мысль, что «Историю», написанную «Сатириконом», надо взять за пример и «таково должно быть задание для нашей работы», я, вернувшись домой, написал о «человеке, звездах и свинье». Это итог целого года — моего вожжания с дураками. Если будет повторение подобного заседания, обязательно прочитаю.

С. 234. Перед абзацем «Сегодня у меня особенный день» (автограф 1):

«12.12.

Ломают заборы — какой стал широкий наш Большой проспект!»

С. 235. В конце текста датировка (автографы 1, 2): «1768 г.».

«Окнища»: «V. Анна Каренина» — беловой автограф с правкой, незначительные варианты.

«VI. Портреты» — беловой автограф с правкой. Варианты текста:

С. 247. Конец абзаца « — Марья Федоровна и Петр Петрович!..»: «...откуда, мол, такой взялся, по старине сказать — „невеглас", по-современному — „несознательный"».

С. 248. Абзац: «И вспомнил, как мой ученик из „Красноармейского Толмачевского университета"»; конец абзаца: «...что Гоголь жив и служит в ПТО под начальством Марьи Федоровны и Петра Петровича — „член коллегии"».

«VII. Братец» — беловой автограф с правкой, незначительные варианты.

«VIII. Мы еще существуем». «IX. От разбитого экипажа». «X. Демон пустыни» — беловой автограф с правкой (нумерация глав, соответственно: 10, 11, 12). Варианты текста:

С. 255. «IX. От разбитого экипажа». Абзац «В необыкновенной шубе...»: «...держась чересчур прямо, как только держался один И. Ф. Анненский, навстречу мне» — и т. д.

Там же. Конец абзаца «Я очень ему обрадовался...»: «... надо было растолковывать, только он и Замятин».

С. 256. Конец абзаца « — Моя должность...»: «...я, как бывший канцелярист, а теперь политком, спрошу — — »

С. 258. «X. Демон пустыни». Абзац «Эх, думаю...», после «...то же самое лицо и те же глаза»: «и дальше — опять то же лицо и те же глаза».

«XI. Именины» — беловой автограф с правкой, незначительные варианты.

«XV. Среди бела дня» — 1) беловой автограф с правкой («Налетчики. Пристают»), незначительные варианты; 2) беловой автограф с правкой («Пристают»), заглавие: «Среди бела дня (авантюрное)»; 3) беловой автограф с правкой («Пристают»), заглавия: «Приставанье» (зачеркнуто), «Среди бела дня», текст разделен на три подглавки (в соответствии с членением астерисками). Варианты текста (автограф 3):

С. 276. Начало 3-й подглавки (после астериска), эпиграф: «после 15.3. речи Ленина Зарождение нэпа»

Там же. Вместо «На углу Троицкой ~ иголки, мыло»:

«Иду из Наркоминдела.

На углу Невского и Троицкого сидит женщина: ларек — нитки, иголки, мыло».

«XVI. Рыбий жир» — беловой автограф с правкой, незначительные варианты.

«XVII. Электрофнкация» — 1) беловой автограф с правкой; 2) беловой автограф с правкой, незначительные варианты. Варианты текста:

С. 281. Вместо «И „всем, всем, всем" ~ по соседству под Петербургом» (автограф 1):

«И „всем, всем, всем" и дубоножие, казалось бы отошедшее в вечность.

В «социалистическом отечестве», когда официально упразднили церковные праздники, в Рождество по-прежнему долго еще ходили поздравители б. дворники, б. полотеры, б. трубочисты поздравляли «с рождеством Христовым!» В ожидании чаевых — праздничных. А вот по соседству под Петербургом» — и т. д.

Там же. Абзац « — — — ну, вот по соседству...», вместо «...нарядили за ним негласное наблюдение и наблюдающие»: «...нарядили за ним негласное наблюдение (Казанцев — б. с.-р.!) и чекисты» — и т. д.; вместо «в дом к поднадзорному-то»: «в дом к Казанцеву» (автограф 1).

После «...какие же мы после этого коммунисты?»-» (автограф 1): «А другой балтмор же Быстрое старательный и деловой, делящий все народы на иностранцев: немцев, французов, англичан — и на православных, под которыми он подразумевал русских, [конечно, коммунистов][1] — задано было изложить своими словами отрывок из «Медного всадника»: «На берегу пустынных волн стоял он дум великих полн... и думал он: отсель грозить мы будем шведу... природой здесь нам суждено в Европу прорубить окно... и перед младшею столицей померкла старая Москва, как перед новою царицей порфироносная вдова...» — и вот что он подал:

С. 282. Абзац «Да, мечты!..», после «...такого человеческого слова» (автограф 2): «ведь все пищевые, продуктовые и продовольственные слова,» — и т. д.

С. 283. Последняя строка (автограф 2): «всех переловили».

«Загородительиые вехи» — 1) беловой автограф с правкой, заглавие отсутствует (заключительная часть автографа 1 «Заяц на пеньке»), ряд фрагментов текста отсутствует; 2) беловой автограф, полный вариант текста, близкий к основному, заглавие: «Загородительиые вехи 1.4 — 3.5 1920». В обоих автографах нумерация главок отсутствует, вместо нее соответствующие фрагменты текста обозначены астерискамп, вместо номера главки — дата: главка I — «1.1.20»; главка II — «4.3.»; главка III — «5.3.»; главка IV — «6.3.»; главка V — «11.4.»; главка VI — «12.4.»; главка VII — «15.4.»; главка VIII — «3.5.». Варианты текста:

С. 285. Главка III. Начало первого абзаца (автографы 1, 2): «В прошлом году Горький» — и т. д. После «...заместителя Луначарского» (автограф 1): «Книжки, конечно, никогда не выйдут».

Там же. Вместо заключительной строки (« — — — »; автограф 1):

«Заменять я не буду, а так отдам — „для пищепитания". Все равно не напечатают».

Главка IV. После «А рядом сидит ее мать» (автограф 1):

«(После оказалось, что у Ионова умер сын — я его никогда не видал)».

«На даровых хлебах»: «II. Сережа» — 1) беловой автограф с правкой, заглавие «Из книги „Взвихрённая Русь". [Мертвые души.][1] Сережа (1919 — 1920)»; 2) беловой автограф, заглавие: «Из книги "Взвихрённая Русь". На даровых хлебах (1919 — 1920). Сережа» — наборная рукопись, представленная в «Современные записки», с пометами редактора М. В. Вишняка.

В автографе 1 — другие имена у персонажей: Анна Петровна (Марья Петровна), Фокин (Котохов).

«III. Труддезертир» — беловой автограф с правкой, заглавие: «Из книги "Взвихрённая Русь" (1919 — 1920). Труддезертир»; незначительные варианты.

«IV. По „бедовому" декрету» — 1) беловой автограф с правкой; 2) беловой автограф с правкой; 3) беловой автограф, заглавие: «Из книги „Взвихрённая Русь" (1919 — 1920). По „бедовому" декрету».

Во всех автографах — незначительные варианты. В автографе 1 Софья Петровна — «невеста Соколова» (не Воробьева).

«Винигредная ерунда» — беловой автограф с правкой, заглавия: «Россия в письменах», «Рождество» (зачеркнуто), «Винигредная ерунда» (зачеркнуто). Варианты текста:

С. 338. 1-й абзац. Вместо «...как Леонид Андреев и Горький»: «...как Леонид Андреев, Горький и [Ходасевич] Мочульский,» — и т. д.; вместо «...или там — на Аугсбургерштрассс ~ „под царь-колокол"»: «или к решетке „Люксембургского сада" или там — „под памятник Екатерины" или там — „в царь-колокол"».

Там же. Абзац «Теперь через сколько лет...», между «...мы ке там искали — — » и «Скажу одно»: «не там мы искали — и для читателей [«Биржевых ведомостей» и «Русских ведомостей»,] «Вестника Европы» и «Русского Богатства» и прочих столпов до Разряда Изящной Словесности II-го отделения Академии наук [я так и остался на веки вечные пишущим о чертях и не по-русски, а] Шестов так и остался просто «ничего не разберешь», хотя «стиль изумительный»! [Только теперь я увидел, кто меня читал и языком не бередил: потому что сам не только так говорит, но и слышит только такой язык.] Но это все не к тому, о чем речь. [И не для хвастовства.] А надо же когда-нибудь оправдаться, что ни Лев Исааков<ич>, ни я, хоть и Fie избалованные живым «откликом», все-таки читателя имели, и не пятерых, и не трех, как говорилось, когда по осени сходились мы на сходбище на Земляном валу в доме Хншина у С. В. Лурье».

«Перед шапошным разбором» — 1) беловой автограф с правкой, без нумерации фрагментов римскими цифрами (вместо них — астериски), некоторые фрагменты текста отсутствуют, заглавие: «Из книги „Взвихрённая Русь". Перед шапошным разбором. 1.7.1920 — 15.3.1921»; 2) беловой автограф, заглавие: «Перед шапошиым разбором. 1.7.1920 — 15.3.1921». Варианты текста:

С. 353. Главка I. 1-й абзац: «С 1-го июня мы» — и т. д. (автографы 1, 2).

Там же. Абзац «Освобожденный от „водяной повинности"...», после «...из тьмы на свет,» (автограф 1): « — в нашем доме электричество горит круглые сутки! — »

С. 354. Главка III. Конец 2-го абзаца, вместо «все равно, ничего не поймет!» (автограф 1): «И в безнадежности я проснулся».

С. 355. Главка IV. После абзаца « — Какая мудрость...» (автограф 1):

«Инженеру-металлургу Шапошникову отдал наш примус для починки».

С. 357. Главка VI. Вместо «...трубку не умею Не могу никак» (автограф I): «трубку не умею, а крутить не наловчился.

Пасмурное любимое утро. Не могу никак» — и т. д.

Главки VII — VIII. Вместо «... мы пробираемся через сугробы ~ нельзя же всех расстрелять!» (автограф I): «мы пробираемся через сугробы на Бассейную в Дом Литераторов встречать новый год. И в колоколе (в церквах в первый раз новый год празднуют по новому стилю) слышится весть о начале новой жизни — новой страды.

14.3.

Кронштадтское восстание.

15.3.

Речь Ленина. (Зарождение Нэпа) — Мюр и Мер<илиз>!»[1]

Главка VIII, первые фразы (автограф 2):

«14.3. Кронштадтское восстание.

15.3. Речь Ленина — зарождение нэпа — „Мюр и Мерелиз!"»

«В конце концов» — 1) беловой автограф с правкой; 2) беловой автограф с правкой; 3) беловой автограф. Незначительные варианты. Вариант текста:

С. 393. Абзац « — Не-ет ~ китайские стены» (автограф 1):

« — Нет, совсем нет — „падаль!" — ну, вот, я по моему малокровию ведь я же — за самые нерушимые китайские стены: — образец нереволюционера! — » — и т. д.

«Неугасимые огни» — беловой автограф с правкой (1-й фрагмент текста, до астериска); заглавие: «Из книга „Взвихренная Русь". Неугасимые огни. 1918 г.» Варианты текста:

С. 394. Начало 1-го абзаца: «Живо до боли встает моя старая память — » — и т. д.

Там же. Вместо «так при царе Иване ~ костер из тьмы»:

«Так при Иване Грозном, так и при Годунове, так при Алексее Михайловиче — столповой распев — из теми и свечи».

Там же. Абзац «За Москва-рекой заря...»: «За Москва-рекой — заря, по заре, чуть разгорясь, звон из-под Симонова. Белая — берёстиха заалела соборная церковь Благовещения».

В описанный корпус автографов «Взвихренной Руси» включен также беловой автограф рассказа «Рождество» (1919), не вошедшего в печатный текст книги. Вероятно, Ремизов одно время намеревался ввести его в состав «Взвихренной Руси», поскольку об этом рассказе идет речь в разделе «Винигредная ерунда».

В архиве М. В. Борисоглебского (РНБ. Ф. 92. Ед. хр. 349) сохранились также черновые автографы двух рассказов («Находка», «Заборы»), вошедшик в состав «Взвихренной Руси»: «Шум города. 6. Находка. 4. Заборы».

Первые публикации текстов, вошедших впоследствии во «Взвихренную Русь», состоялись соответственно в 1910 («Асыка») и в 1913 г. («Бабушка» — задолго до возникновения замысла всего произведения. Прообразом будущей книги стал «временник» Ремизова «Всеобщее восстание», публиковавшийся с августа по декабрь 1917 г. в московском журнале «Народоправство»; тексты, составившие этот цикл, соответствуют разделу «Весна-красна» в окончательно установленном корпусе «Взвихренной Руси» (без заключительной главы «Плакат»), Как явствует из сообщений Г. И. Чулкова, редактировавшего «Народоправство», глава XII цикла («Красный звон») была опубликована в журнале в сокращенном виде; 30 ноября 1917 г. Чулков писал Ремизову: «Большое спасибо за „Временник". Первые две главы (X и XI) я уже отправил в типографию, а XII глава вызвала возражения со стороны моих товарищей по редакции. Сомневаются, чтобы «изысканный лиризм» этой главы был уместен на страницах такого делового и сурового еженедельника. Я оставил, однако, за собою право поместить и эту главу, если Вы разрешите мне выпустить некоторые строчки — тридцать-сорок в итоге. Сделаю это осторожно без ущерба для цельности. Выпущу такие рефрены, как «Ио, иа, Ио, цолк» и тому подобное. Все это Вам легко восстановить в книге, и в книге это не будет звучать так неожиданно, как на страницах «Народоправства». Если получу Ваш ответ скоро, присоединю последнюю главу к первым двум, сделав необходимые сокращения. <...> Не гневайтесь на меня за эту грубую операцию: такова судьба редактора подобных изданий вообще, где нет единства в управлении делами и где приходится считаться с различными мнениями» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 24. Л. 41). Ремизов, однако, при последующих переизданиях «Красного звона» сделанных Чулковым купюр не восстановил. Публикация последующих разделов ремизовского «временника» в «Народоправстве» не могла состояться по причине прекращения издания журнала (1 февраля 1918 г. Чулков известил Ремизова: «...первого февраля — с выпуском двадцать четвертого номера — журнал наш не будет более выходить по причине полного расстройства транспорта и почты, а также ввиду захвата железнодорожных киосков агентами советской власти». — Там же. Л. 35).

Цикл, напечатанный в «Народоправстве», в 1922 г. был переиздан в берлинском журнале «Эпопея» (№ 1), выходившем под редакцией Андрея Белого; в том же году в №№ 2 и 3 «Эпопеи» появилось продолжение ремизовского «временника» «Всеобщее восстание»; во «Взвихренной Руси» эти тексты составили три первых раздела книги — «Весна-красна», «Медовый месяц», «В деревне»; 4-й и 5-й разделы «Взвихренной Руси» были впервые опубликованы в пражском журнале «Воля России» — соответственно в 1924 и 1926 гг. Множество текстов, включенных во «Взвихренную Русь», было опубликовано в конце 1910-х — начале 1920-х гг. в периодических изданиях, сборниках, альманахах, а также в составе авторских книг Ремизова («Шумы города», «Ахру», «Кукха»),

В 1925 — 1926 гг. Ремизов публиковал в эмигрантской периодике отдельные фрагменты будущей книги уже с указанием на их принадлежность к целому — «Взвихренной Руси». Впервые обозначение «Из книги „Взвихренная Русь". Временник Алексея Ремизова» появилось 1 марта 1925 г. при публикации в берлинской газете «Дни» цикла прозаических миниатюр «Окнища (1919 — 1920)»; это обозначение автор сопроводил пояснительным примечанием: «Начало „Временника" — 1917 год — от февраля до октября — главы „Весенняя рынь", „Орь", „Мятенье" — были напечатаны в ж. „Эпопея", Берлин, №№ 1, 2, 3 у небезызвестного А. Г. Вишняка, племянника „Современных Записок" <подразумевается один из руководителей парижского журнала „Современные записки" М. В. Вишняк. — Ред>; а глава „Ростань" — в „Воле России", Прага, 1924, 1 — 2. А. Р.».

Предварительные публикации текстов, позднее вошедших во «Взвихренную Русь», вызвали заинтересованное читательское внимание; К. В. Мочульский откликнулся на них рецензией «О „Временнике" Ремизова» (Звено. 1924. № 54, 11 февраля. Подпись: К. В.), в которой утверждал: «Заметки Ремизова едва ли не самое замечательное из всего писанного об эпохе войны и революции. Время их не состарит; напротив, когда актуальность их отстоится, превратясь в художественный сюжет, когда перестанет развлекать нас острота подмеченного, запечатленного и „снятого с натуры" — только тогда откроется нам масштаб замысла и крепь построения. О безумных днях, о смятении духа и растлении души написать просто, без „литературности" — вот это до сих пор не удавалось никому. Невыносима всякая приукрашенность, приемы и эффекты, когда дело идет о настоящей, а не придуманной гибели родины, о настоящей, а не театральной крови. <...> И вот не только „та" жизнь охватывает, и „те" люди обступают, но как будто в „тот" воздух погружаешься — узнаешь звуки, запахи...» (Мочульский К. Кризис воображения: Статьи. Эссе. Портреты / Сост., предисловие, примеч. С. Р. Федякина. Томск, 1999. С. 404 — 405). Отдельным изданием «Взвихренная Русь» была опубликована под маркой издательства «ТАИР» (название составлено из первых слогов имен двух сестер — Татьяны Сергеевны и Ирины Сергеевны Рахманиновых). Как свидетельствует В. Б. Сосинский, издательство это возникло «с единственной целью и программой: напечатать полный текст „Взвихренной Руси" Алексея Ремизова, отрывки из которой тогда впервые появлялись в различных ежемесячниках и альманахах Зарубежной России» (Сосинский Вл. Конурка (Об Алексее Ремизове, Александре Алехине, братьях Модильяни и других) // Вопросы литературы. 1991·. № 6. С. 172).

В эмигрантской печати появилось несколько откликов на «Взвихренную Русь» — рецензии К. В. Мочульского (Звено. 1927. № 219. 10 апреля), И. С. Лукаша (Слово. 1927. № 619), М. Осоргина (Современные записки. 1927. Кн. 31), кн. Д. П. Святополк-Мирского (Версты. 1928. № 3). Книга получила однозначно высокую оценку: отмечались ее «изумительная полнота и богатство» (Святополк-Мирский), «несравненная убедительность» (Мочульский). М. Осоргин подчеркнул, что эта книга, «рожденная в дни отчаяния и озаренная мягким, лучистым светом надежды», занимает совершенно особое место в ряду произведений, запечатлевших трагедию пореволюционных лет: «В современной российской литературе революционный быт отражен с большой яркостью. И там, на месте, легче разрешимы психологические загадки этого быта. Но российским писателям недостает отдаления и духовной озаренности, которою проникнуты писания Ремизова. <...> Ремизов, уйдя из быта и унеся о нем память, — осветил эту память светом любви, веры и человечности. И быть может главное — светом веры. Поэтому его книга, обильная страшными деталями революционного быта, часто подводящая к порогу отчаяния, „в конце концов" не только полнее дает эпоху революции, но и находит для эпохи и для революции лучшие слова оправдания. Вера дает ему то, чего не могут иметь утратившие веру старую и еще не приобретшие новой. Из огня и полымя эта его вера вынесена невредимой и сто крат озаренной» (Современные записки. 1927. Кн. 31. С. 456. Подпись: Мих. Ос.). «Повести из быта революции», составившие «Взвихренную Русь», по впечатлению К. В. Мочульского, «поражают своей остротой и неожиданностью. Люди и предметы повернуты к нам той стороной, которой мы еще никогда не видели. Мелочи приобретают новый — трагический смысл: иетопленная квартира, мигающий ночник, пайковая селедка, уборка лестниц, испорченный водопровод — становятся эпическими мотивами. Убогая, нищенская жизнь раскрывается в своей громадной значительности, как торжественная и скорбная поэма» (Мочульский К. Кризис воображения. С. 283). Несколько лет спустя Л. Н. Гомолицкий утверждал, что ремизовские «Взвихренная Русь» и «похождения Корнетова» (тексты, позднее объединенные под заглавием «Учитель музыки») — «самое значительное и живое из созданного за рубежом — эпопеи Революции и Эмиграции»: «„Взвихренная Русь" — жестокая, жуткая песнь о последних годах войны, первых революции, в голодном Петрограде, под грохот рушащейся жизни, в торжестве беспощадных к человеческой единице теорий — вопреки всему — голос человека, „изгвожденного" сердца, в последнем падении, унижении и смирении» (Гомолицкий Л. Н. О настоящем и будущем // Меч (Варшава). 1934. № 1/2. 20 мая. С. 17).

Многие реалии и обстоятельства, описываемые или упоминаемые во «Взвихренной Руси», нашли отражение в Дневнике Ремизова за 1917—1921 гг., публикуемом в наст. томе, а также в комментариях к нему А. М. Грачевой.

С. 7. ...с Ферапонтовских фресок... — Росписи Дионисия и его сыновей (1502 — 1503) в соборе Рождества Богородицы в Ферапонтовом (Рождественском) монастыре (село Ферапоитово Вологодской губернии).

С. 15. ...на Каменноостровском... хозяин Курицын... — Квартира художника и архитектора Владимира Николаевича Курицына в доме 35а по Каменноостровскому проспекту.

...хожу я по «Новому Времени», ищу квартиру или комнату... — Ежедневная петербургская газета «Новое время» имела большой отдел частных объявлений, который занимал в каждом номере не менее 2 — 3 страниц.

С. 17. ...сквозь туман кремнистый путь... — Начало 2-й строки стихотворения М. Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу...» (1841).

С. 26. ...смотрел картину Петрова-Водкина... — Описывается картина К. С. Петрова-Водкина «На линии огня» (1916; хранится в Государственном Русском музее).

С. 27. На Ильин день по-старому, на Спасов по-новому... — День пророка Илии — 20 июля ст. ст. (2 августа и. ст. в XX в.), празднество Всемилостивому Спасу — 1/14 августа. 19 июля (1 августа н. ст.) 1914 г. Германия объявила войну России.

С. 28. Прокофьев на рояли играл — «скифское». — Видимо, имеется в виду оркестровая «Скифская сюита» (ор. 20; премьера 16 января 1916 г.), сочиненная С. С. Прокофьевым на музыку для несостоявшегося балета «Ада и Лоллий» (по мотивам древнеславянской мифологии, либретто С. М. Городецкого).

С. 29. ...за Хованщину либо за Бориса... — Оперы М. П. Мусоргского «Хованщина» (первое исполнение в 1886 г.) и «Борис Годунов» (1874).

До Рождества еще убили Распутина... — Г. Е. Распутин был убит 17 декабря 1916 г. кн. Φ. Ф. Юсуповым, В. М. Пуришкевичем, вел. кн. Дмитрием Павловичем и др.

...прямой ход к Царскому. — Подразумевается: к императору Николаю II, его семье и окружению (Николай II тогда постоянно проживал в Александровском дворце Царского Села).

С. 30. Акумовна — кухарка, одна из героинь повести Ремизова «Крестовые сестры» (1910).

...напастях Буркова дома... — Дом на Фонтанке у Обуховской больницы, описываемый Ремизовым в повести «Крестовые сестры» (см. комментарий к ней в т. 4 наст. изд.).

С. 30. ...Двенадцать лет назад, 9-го января... — 9 января 1905 г., «кровавое воскресенье» — день расстрела войсками мирной манифестации петербургских рабочих.

С. 33. ...подходили к Знаменью. — Церковь Входа Господня в Иерусалим (Знаменская) на Знаменской площади (на пересечении Невского и Литовского проспектов); построена по проекту Ф. И. Демерцова, освящена в 1806 г.; в 1938 г. церковь была закрыта и через два года взорвана.

С. 34. ...старинную повесть о Антиохе — царе сирийском и Аполлоне Тирском... — Рассказ Ремизова «Аполлон Тирский» опубликован в составе его книги «Трава-мурава: Сказ и величание» (Берлин: изд. С. Ефрон, <1922>). Ср. свидетельство Д. С. Усова в статье «Силуэты. 7. Алексей Ремизов»: «...он, по собственному признанию, в тот памятный конец февраля 17-го года <..> дописывал под выстрелы свою старинную повесть об Аполлоне Тирском» (Понедельник. 1918. № 10. 6 мая).

С. 35. ...в канун войны привелось побывать в Риме... — В Италии Ремизов с женой был в мае 1914 г. (Венеция, Флоренция, Рим, Милан), с конца мая по вторую половину июля — в Швейцарии и Германии, возвратились в Петербург через Швецию 31 июля (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 6. Л. 2).

...вышел я на Средний проспект... — В 1917 г. в последующие годы Ремизов жил в Петрограде по адресу: Васильевский остров, 14 линия, дом 31.

С. 37. ...на Фонтанку к... M. М. Исаеву. — Присяжный поверенный, приват-доцент Петроградского университета проживал по адресу: Фонтанка, 24.

...Окружный горит... ~ Предварилка горит! — В ходе революционных событий 27 — 28 февраля 1917 г. были сожжены Окружной суд и Дом предварительного заключения.

С. 42. ...мостки на Волковом... — Литераторские мостки, место захоронения писателей и общественных деятелей на Волковском кладбище.

...колтовские улицы... — Большая, Средняя и Малая Колтовские улицы на северо-западной окраине Петербургской (Петроградской) стороны, примыкающие к Колтовской набережной (Малой Невки; ныне — набережная адмирала Лазарева). На сегодняшний день сохранилась только Большая Колтовская улица (часть Пионерской ул. — между Корпусной ул. и наб. адмирала Лазарева).

С. 45. «...Керенский вскочил на стул и стал говорить — » — Вероятно, имеется в виду речь А. Ф. Керенского, назначенного министром юстиции 1 марта 1917 г., в Екатерининском зале Таврического дворца, в которой он объявил о составе Временного правительства и о вступлении Временного правительства в исполнение своих обязанностей.

С. 46. ...не Таврический и не Песочный... — Подразумеваются квартиры, которые снимал Ремизов в 1910-е гг. на улицах Таврической и Песочной.

Носили Бабушку... — Подразумевается Е. К. Брешко-Брешковская, начавшая революционную деятельность в 17-летнем возрасте, после реформы в 1861 г., и заслужившая имя «Бабушки русской революции»; освобожденная в марте 1917 г. из минусинской ссылки, прибыла в Москву, а затем в Петроград,, где ее бурно чествовали.

Пришвин — агроном, человек ученый... — В 1902 г. M. М. Пришвин окончил агрономическое отделение философского факультета Лейпцигского университета.

С. 47. ...о Каменщиках, Таганской тюрьме. — Об аресте Ремизова и заключении его в Таганской тюрьме в ноябре — декабре 1896 г. см.: Революционер Алексей Ремизов. С. 421, 438.

С. 50. «Царь-вампир из тебя тянет жилы...». — Строки из революционной «Новой песни» («Отречемся от старого мира!..», 1875) П. Л. Лаврова, исполнявшейся на мелодию «Марсельезы» и бывшей в период между февралем и октябрем 1917 г. официальным российским гимном (см.: Вольная русская поэзия XVIII — XIX веков. В 2 т. Л., 1988. Т. 2. С. 190, 591 — 592 — примечания С. А. Рейсера).

С. 55. ...«о втором издании русской революции». — В похоронах жертв революции, состоявшихся 23 марта 1917 г. на Марсовом поле, участвовали бывшие шлиссельбургские узники — В. Засулич, В. Фигнер, Г. Лопатин. Ср. газетное сообщение: «Особенно восторженно приветствуют Веру Засулич. Радостная, оживленная, она старается сказать всем несколько радостных слов, ответить всем на приветствия.

— Второе издание русской революции, — говорит улыбаясь Вера Засулич, — много лучше первого!..» («Похороны жертв революции» // Речь. 1917. № 71. 25 марта. С. 3).

С. 58. ...как твердил Иванов-Разумник, скифский вихрь, буря — пьянящая китоврасова музыка... — Подразумевается «скифская» идеология, основные контуры которой были обозначены Ивановым-Разумником в предисловии к сборнику 1-му «Скифов» (<Пг.> 1917); «скифство» Иванова-Разумника анализировалось в целом ряде работ, см., например: Белоус В. Г. 1) «Скифское», или Трагедия «мировоззрительного отношения» к действительности // Звезда. 1991. № 10. С. 158 — 166; 2) Испытание духовным максимализмом: О мировоззрении и судьбе Р. В. Иванова-Разумника // Литературное обозрение. 1993. № 5. С. 25 — 37. Параллель между Ивановым-Разумником и демоном Китоврасом, персонажем древнерусской повести «О Соломоне царе и о Китоврасе басни и кощуны», «вольным жителем привольных степей», персонифицировавшим стихию абсолютной свободы, связывалась в сознании Ремизова с его замыслом драматического произведения о Соломоне и Китоврасе, над которым он работал в 1918 — 1920 гг. (см.: Грачева А. М. Скифство в интерпретации Алексея Ремизова: мистерия «Соломон и Китоврас» // Иванов-Разумник: Личность. Творчество. Роль в культуре. СПб., 1996. С. 89 — 95).

Встретили Пасху... — Пасха в 1917 г. — 2 апреля.

С 59. ...служил он в каком-то земском отряде... — Призванный в действующую армию, А. А. Блок служил табельщиком в 13-й инженерно-строительной дружине Всероссийского Союза Земств и Городов, находился в расположении дружины (ст. Лунинец Полесских жел. дор.) с 26 июля до конца сентября 1916 г. и с 2 ноября 1916 г. по 17 марта 1917 г.

...в тесной Кауфманской часовне. — Часовня, возведенная архитектором Д. Д. Уструговым в ограде здания Повивального института (набережная Фонтанки, 148), принадлежала церкви Равноап. Марии Магдалины при Общине сестер милосердия имени генерал-адъютанта М. П. фон Кауфмана (см.: Антонов В. В., Кобак А. В. Святыни Санкт-Петербурга: Историко-церковная энциклопедия в трех томах. СПб., 1996. Т. 2. С. 237 — 238).

С. 61. ...И. С. Соколов-Микитов, солдат — летчик с фронта... — И. С. Соколов-Микитов, вступивший добровольцем в армию во время первой мировой войны, служил в санитарных отрядах, летал мотористом на первом русском тяжелом бомбардировщике «Илья Муромец»; в феврале 1917 г. на фронте был избран председателем Совета солдатских депутатов и направлен делегатом в Петроград.

С. 63. ...с Павлом Елисеевичем Щеголевым на Большой Дворянской... — Адрес П. Е. Щеголева: Большая Дворянская ул., 10.

...в книжной лавке у Якова Гавриловича Новожилова. — Лавка располагалась по адресу: Большая Дворянская ул., д. 15.

С. 66. Ленин приехал. — В. И. Ленин прибыл в Петроград на Финляндский вокзал 3 апреля 1917 г.

С. 69. ...«Сиренско-Терещинковский» период жизни... — Подразумевается время деятельности петроградского издательства «Сирин», основанного в октябре 1912 г. и прекратившего свою деятельность с началом мировой войны; владельцами и руководителями издательства были М. И. Терещенко и две его сестры, Ремизов был в числе литераторов, имевших к «Сирину» ближайшее отношение (сохранились дневниковые записи Ремизова о деятельности «Сирина», которые он вел в особой тетради: ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 3).

...неволя — Шлиссельбургская крепость... — В. H. Фигнер, как одна из участниц цареубийства 1 марта 1881 г., была арестована в феврале 1883 г. и с 1884 г. в течение 20 лет отбывала одиночное заключение в Шлиссельбургской крепости.

...приехал Савинков. — Б. В. Савинков возвратился в Россию из эмиграции 9 апреля 1917 г. Ремизов был знаком с ним со времен своей вологодской ссылки (1902 — 1903).

С. 70. «Николины Притчи» — книга Ремизова «Николины притчи» (<Пг>: Тип. Главного управления пограничной охраны, 1917), изданная З. И. Гржебиным (обложка С. Чехонина).

С. 71. ...о «Новой Жизни», о Горьком. — «Новая Жизнь» — газета, выходившая в Петрограде с апреля 1917 по июль 1918 г. под редакцией М. Горького (публиковавшего там свой цикл публицистических статей «Несвоевременные мысли»), при ближайшем участии А. Н. Тихонова, H. Н. Суханова, В. А. Базарова, В. А. Десницкого; орган группы социал-демократов «интернационалистов».

С. 73. ...знакомство с Розановым в 1905 г. на Шпалерной... — Адрес В. В. Розанова: Шпалерная ул., 39, кв. 4. Обстоятельства знакомства с Розановым Ремизов описал во вступительной главе («Колония») своей книги «Кукха. Розановы письма» (Берлин, 1923). В 1917 г. Розанов жил в доме 446 по Шпалерной ул.

С. 75. ...Апокалипсис — несколько книжечек... — «Апокалипсис нашего времени», периодическое единоличное издание Розанова, выходившее в Сергиевом Посаде с ноября 1917 по октябрь 1918 г. (10 выпусков).

С. 77. ...возвращались из Берлина в Петербург... — См. коммент. к с. 35.

С. 79. ...недаром в ее дворце Ленин засел. — Особняк на углу Кронверкского проспекта и Большой Дворянской улицы (1904; архитектор А. И. Гоген), принадлежавший балерине М. Ф. Кшесинекой (в прошлом — фаворитке Николая II); 11 марта 1917 г. в нем разместились Центральный и Петроградский комитеты партии большевиков, военная организация партии и редакция газеты «Солдатская правда». Ленин прибыл в особняк Кшесинской 3 апреля 1917 г., в день приезда в Петроград; в апреле — июне 1917 г. там под его руководством л при его участии был проведен ряд конференций большевистской партии.

С. 91. ...«Был у Христа младенца сад»... — Стихотворение А. Н. Плещеева «Легенда» («Был у Христа младенца сад...», 1877), положенное на музыку П. И. Чайковским (1884), В. И. Сокальскнм (1897), В. И. Ребиковым (1902), А. К. Чертковой (1907).

С. 92. ...министром иностранных дел назначили! — М. И. Терещенко стал министром иностранных дел Временного правительства 5 мая 1917 г.

С. 93. ...in eine hohere Region hinaufgestiegen! (нем.) — вознесен в высшие сферы!

С. 94. ...в табачном магазине у Баннова. — Магазин А. К. Баннова на Невском пр., д. 77.

С. 95. ...Bleichmann ist schon gestorben! (нем.) — Блейхман уже умер!

С. 96. «Кресты» — петроградская тюрьма; там служил И. А. Рязановский.

С. 102. «Хиба!» (укр.) — недостаток; погрешность, оплошность, промах.

С. 109. Каиниты — одна из гностических сект II в., особо чтила Каина, которого признавала за «произведение высшей силы», а также Иуду Искариота, на том основании, что через его предательство свершилось дело спасения людей.

С. 114. ...обезьяньи хвосты ~ Толстова еще судили за это!» — Отражение реальной истории, случившейся на новогоднем маскараде 3 января 1911 г. на квартире у Ф. Сологуба: Ремизов был обвинен в том, что он отрезал хвост от обезьяньей шкуры; на самом деле виновником проделки был А. Н. Толстой (см.: Обатнина Е. Р. От маскарада к третейскому суду («Судное дело об обезьяньем хвосте» в жизни и творчестве А. М. Ремизова) // Лица: Биографический альманах. Вып. 3. М.; СПб., 1993. С. 448 — 465).

С. 115. ...летчик Василий Каменский... — Поэт-футурист В. В. Каменский в начале февраля 1911 г. приобрел у Петербургского товарищества авиации моноплан типа «Блерио XI», в том же году учился в Париже в мастерских авиатора Л. Блерио, в ноябре 1911 г. получил диплом на звание пилота-авиатора Имп. Всероссийского аэроклуба; в 1912 г. совершал показательные полеты, сопровождавшиеся чтением лекций об авиации.

С. 119. ...ein ruhiges Platzchen fur brennende Cigarren (нем.) — тихое местечко для пылающих сигар.

С. 122. «Вечный праздник» — роман И. И. Ясинского, отдельное издание: СПб., тип. И. Н. Скороходова, 1891.

С. 127. ...припоминая мое прошлое. — имеется в виду участие Ремизова в 1897 г. в Пензе в деятельности нелегального марксистского кружка Г. Ельшина (см.: Революционер Алексей Ремизов. С. 427 — 430).

С. 137. ...был Расстрига, был Вор... — Имеются в виду Лжедмитрий I (? — 1606), русский царь в 1605 — 1606 гг., по общепринятой версии — беглый дьякон Чудова монастыря Григорий Отрепьев, и Лжедмитрий II (? — 1610), происхождения неясного, сформировавший правительство в 1608 — 1609 гг. в селе Тушине под Москвой, контролировавшее значительные территории вокруг Москвы («Тушинский вор»).

С. 139. «Я не русский, нет правды на русской земле!» — Автореминисценция из повести «Пятая язва» (1912): «Нет, я не русский, — отскакивал от зеркала Бобров. — Не русский, я немец, все русские предатели и воры!» (Ремизов А. М. Избранное. Л., 1991. С. 352).

С. 141. И свилось небо, как свиток. — «Небо скрылось, свившись, как свиток» (Откр. VI, 14).

С. 143 — 144. Государственное Совещание — проходило под председательством А. Ф. Керенского 12 — 15 августа 1917 г. в Москве, созвано Временным правительством; присутствовало около 2500 человек.

С. 151. «Пляс Иродиады» — произведение Ремизова (отд. изд. — Берлин: Трирема, 1922), входило в его цикл «Лимонарь» (1907) под заглавием «О безумии Иродиадином, как на земле зародился вихорь».

С. 156. «Демократическое совещание» — Всероссийское Демократическое совещание, проходившее в Петрограде 14 — 22 сентября 1917 г., участвовали 1582 делегата.

С. 157. ...на Кронверкском, где Горький. — С начала марта 1914 г. по 1921 г. М. Горький проживал в доме 23 по Кронверкскому проспекту.

С. 160. ...только что из Англии вернулся... — Ср. свидетельства в автобиографии Е. И. Замятина: «В начале 1916 г. уехал в Англию — строить русские ледоколы»; «...в сентябре 1917 г. вернулся в Россию» (Замятин Е. Я боюсь: Литературная критика. Публицистика. Воспоминания. М., 1999. С. 5, 6).

С. 165. ...в первый самовольный приезд мой в Петербург... — Проживание в столицах было позволено Ремизову по специальному разрешению министра внутренних дел кн. П. Д. Святополк-Мирского в январе 1905 г.; до этого Ремизов приезжал нелегально в Петербург в начале июня 1904 г. О встречах во время этого приезда с Д. В. Философовым он сообщает в письмах к жене от 5 и 6 июня 1904 г. (На вечерней заре II. С. 249 — 251).

...Егоровские бани в Казачьем... — Центральные бани Егорова по адресу: Большой Казачий пер., дом 11.

С. 172. 25 минут 10-го... с Авроры выстрел! — Холостой выстрел — сигнал к штурму Зимнего дворца — был произведен с крейсера «Аврора» 25 0!сгября в 21 ч. 45 мин.

На другой день из газет... — Ср. газетное сообщение (рубрика «На улицах», происшествия ночи с 25 на 26 октября): «В первом часу ночи один из снарядов попал в д. 13 по Демидову пер. Снаряд пробил стену 6 этажа у окна квартиры купца Цвернера и упал не разорвавшись на пол» (Новое время. 1917. № 14907. 26 октября. С. 3).

С. 173. ...писал «Россию в письменах»... — См.: Ремизов А. Россия в письменах. Том I. Берлин: Геликон, 1922.

...сидел над «Временником» — «всеобщее восстание!» — Разделы будущей «Взвихренной Руси», публиковавшиеся под заглавием «Всеобщее восстание. Временник Алексея Ремизова» в 1917 г. в журнале «Народоправство» и в 1922 г. в берлинском журнале «Эпопея».

С. 174. Жалко мне М. И. Терещенку. — М. И. Терещенко, в числе других министров Временного правительства заключенный большевиками в ночь с 25 на 26 октября 1917 г. в Петропавловскую крепость, был выпущен из крепости весной 1918 г.

С. 175. ...будто во время переворота сожжен Василий-блаженный. — Слух, отражающий отчасти действительное положение вещей в Москве в ходе большевистского переворота, когда пострадали многие исторические памятники в центре города; ср. свидетельство очевидца (запись от 10 ноября 1917 г.): «В Кремль не пускают, но я уже видел страшные язвы, нанесенные ему кощунственными руками: сорвана верхушка старинной башни, выходящей к Москвереке <...>, сбит крест с одной из глав «Василия Блаженного», разворочены часы на Спасской башне» — и т. д. (Окунев Н. П. Дневник москвича (1917 — 1924). Paris, 1990. С. 105).

С. 175. Приходил П. ... — M. М. Пришвин. Ср. его дневниковую запись о посещении Ремизова от 30 октября 1917 г. (Пришвин M. М. Дневники. 1914 — 1917. М., 1991. С. 381).

С. 177. «Слон Слонович» — прозвище Ю. Н. Верховского в кругу друзей.

С. 178. ...на Кронверкском у Ф. И. Щеколдина. — Ф. И. Щеколдин жил в доме 23 по Кронверкскому проспекту.

С. 179. ...маленький человек Акакий Башмачкин... — Герой повести Н. В. Гоголя «Шинель» (1842) выступает здесь как представитель петроградского чиновничества, отказывавшегося работать под руководством большевиков после захвата ими государственной власти.

С. 191. Вчера арестовали Пришвина. — M. М. Пришвин, арестованный 2 января 1918 г., находился в заключении две недели, до 17 января. См. его дневниковые записи этого времени (Пришвин M. М. Дневники. 1918 — 1919. М., 1994. С. 6 — 21), а также письма Пришвина к Ремизову от 3 и 9 января 1918 г. (Русская литература. 1995. № 3. С. 194 — 200. Подготовка текста и примечания Е. Р. Обатниной).

...стреляны в народ! — Речь одет о расстреле большевиками в Петрограде 5 января 1917 г. мирных демонстраций в поддержку Учредительного собрания, открывшегося в Таврическом дворце в тот же день и разогнанного ранним утром 6 января. См., например, статьи «Кровь...», «5-ое января», «Стрельба на Литейном» — о стрельбе в манифестантов на Литейном пр., Фурштатской ул., на Сампсониевском и Литейном мостах (Новый вечерний час. 1918. № 4. 5 января).

С. 193. Долго разговаривал с Блоком по телефону... — Ср. запись Блока от 8 января 1918 г.: «Вечером — телефон с Ремизовым <...>» (Блок А. Записные книжки. 1901 — 1920. M., 1965. С. 383).

С. 195. «Albern» (нем.) — нелепый, глупый; дурачиться. Такое название имел ремизовский альбом из 16 рисунков, экспонировавшийся на выставке рисунков Ремизова в Праге в 1933 г. (см. вступительную заметку А. М. Грачевой к Дневнику Ремизова за 1917 — 1921 гг // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 16. М.; СПб., 1994. С. 411 — 412).

С. 198. Вчера убили графа Мирбаха. — Германский посол в Москве В. Мирбах был убит 6 июля 1918 г. левыми эсерами, чекистами Я. Г. Блюмкиным и И. Л. Андреевым. Подроб. см.: Велидов А. Похождения террориста: Одиссея Якова Блюмкина. M., 1998. С. 20 — 35.

...на «Царскую невесту»... — Опера Н. А. Римского-Корсакова (1899), поставленная в Василеостровском театре на Большом проспекте (вблизи Галерной гавани).

С. 199. От слов Гераклита Ефесского. — В своем переложении около двадцати фрагментов из Гераклита Ремизов пользовался переводом, выполненным московским филологом-классиком В. О. Нилендером (Гераклит Ефесский. Фрагменты / Перевод Владимира Нилендера. М: Мусагет, 1910). См.: Безродный М. Об источниках книги Ремизова «Электрон» // Новое литературное обозрение. 1993. № 4. С. 154 — 156.

С. 202. ...около дома, где жил когда-то Ф. К. Сологуб. — В 1905 г., когда Ремизов обосновался в Петербурге, Ф. Сологуб проживал по адресу: Васильевский остров, 7 линия, д. 20.

С. 203. ...московскую «Бедноту». — «Беднота» — ежедневная газета, издававшаяся в Москве Центральным Комитетом Коммунистической партии (большевиков) с 1918 г.

С. 205. ...«поэты берутся ~ вестники сил его». — Цитата из главы XXXI («В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность») книги «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847). См.: Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. T. VIII. <Л.>, 1952. С. 407.

С. 207. Обезвелволпал. — Об учрежденной Ремизовым в 1908 г. игровой Обезьяньей Палате см. в статье Е. Р. Обатниной в наст. томе, а также в ее работе «„Обезьянья Великая и Вольная Палата": игра и ее парадигмы» (Новое литературное обозрение. 1996. № 17. С. 185 — 217).

...«ахру» (огонь), «кукха» (влага), «гошку» (еда). — Интерпретацию этих соответствий предлагает М. Безродный в заметке «Об обезьяньих словах» (Новое литературное обозрение. 1993. № 4. С. 153 — 154).

С. 208. Лошадь из пчелы. — Обыгрывается"одно из народных поверий, описанное в «Сказаниях русского народа» И. П. Сахарова (1885): «Знахари полагают, что все пчелы первоначально отроились от лошади, заезженной водяным дедушкою н брошенной в болото. Когда рыболовы опустили невода в это болото, то, вместо рыбы, вытащили улей с пчелами. От этого улья развелись пчелы по всему свету» (Сказания русского народа, собранные И. П. Сахаровым. М., 1990. С. 99). См. об этом в статье Б. В. Аверина и И. Ф. Даниловой «Автобиографическая проза А. М. Ремизова» (Ремизов А. Взвихренная Русь. М., 1991. С. 20).

С. 209. ...забран б. канцелярист обезвелволпала. — Ремизов, наряду с другими литераторами (некоторые из них упоминаются ниже), был арестован в ночь с 14 на 15 февраля 1919 г. (ср. дневниковую запись Блока от 15 февраля: «Утром — телефон С. П. Ремизовой об аресте А. М. Ремизова» // Блок А. Записные книжки. С. 449), как человек из окружения Иванова-Разумника, арестованного 13 февраля по «делу» о несуществовавшем заговоре левых эсеров. Основанием для ареста послужила изъятая у Иванова-Разумника записная книжка с именами и адресами его знакомых. Подробное описание всей этой истории Иванов-Разумник дал в мемуарах «Тюрьмы и ссылки» (см.: Иванов-Разумник. Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки. М, 2000. С. 120 — 158).

...захвачен был... А. А. Блок... — Блок был арестован вечером 15 февраля 1919 г., выпущен на свободу утром 17 февраля (см.: Блок А. Записные книжки. С. 449 — 450). О совместном пребывании под арестом вместе с Блоком рассказал А. З. Штейнберг (см.: Памяти Александра Блока: Андрей Белый. Иванов-Разумник. А. З. Штейнберг. Пб.: Вольная философская ассоциация, 1922. С. 35 — 53; Штейнберг А. З. Друзья моих ранних лет (1911 — 1928). Париж, 1991. С. 35 — 42). См. также: Иванова Е. В. Об аресте Александра Блока в 1919 году // Филологические науки. 1992. № 4. С. 89 — 92; Белоус В. Г. Александр Блок в «Деле левых социалистов-революционеров». По материалам архива ФСБ (СПб) // Иванов-Разумник: Личность. Творчество. Роль в культуре. С. 17 — 23.

С. 209. ...Р. В. Иванов-Разумник отправлен со Шпалерной из Предварилки на Москву. — Иванов-Разумник был отправлен под конвоем в Москву вечером 15 февраля, выпущен на свободу в конце февраля. См.: Иванов-Разумник. Писательские судьбы. Тюрьмы и ссылки. С. 468 — 471; Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. СПб., 1998. С. 171 — 173.

С. 211. ...буквы и марки, нарисованные им для «Скифов» и «Знамени борьбы». — «Знамя борьбы» — ежедневная газета Петроградского комитета Партии левых социалистов-революционеров, выходившая в 1918 г. Для двух сборников «Скифы» (<Пг>, 1917 — 1918) К. С. Петров-Водкин выполнил издательскую марку, общее оформление и эскиз обложки.

С. 216. ...про «книгочия василеостровскаго»... — В автографах «Лошади из пчелы» — уточнение: «про Я. П. Гребенщикова, „книгочия василеостровского“». Я. П. Гребенщиков жил на Васильевском острове в доме 68 по 15 линии.

С. 231. ...появилось частное книгоиздательство... — В автографе вместо этого: «появилось книгоиздательство З. И. Гржебина». Издательство З. И. Гржебина было организовано в 1919 г. в Петрограде с филиалами в Москве и (позднее) в Берлине; общее руководство в нем осуществлялось М. Горьким, А. Н. Бенуа, С. Ф. Ольденбургом и А. П. Пинкевичем. См.: Хлебников Л. М. Из истории горьковских издательств: «Всемирная литература» и «Издательство З. И. Гржебина» // Литературное наследство. Т. 80. В. И. Ленин и А. В. Луначарский. Переписка, доклады, документы. M., 1971. С. 668 — 703.

С. 233... — Господа под Гатчиной легли. — Подразумеваются наступательные действия Красной Армии против войск генерала H. Н. Юденича в конце июня 1919 г.

С. 234. Заседание в «Астории»... — Гостиница «Астория» на Исаакиевской (б. Марнинской) площади, построена по проекту Ф. И. Лидваля (1908).

«Историю» надо писать так, как в издании «Сатирикона»... — Имеется в виду пародийно-сатирическая «Всеобщая история, обработанная „Сатириконом“» (СПб., изд. М. Г. Корнфельда, 1911), написанная Тэффи, О. Дымовым, Арк. Аверченко и О. Л. Д’Ором и иллюстрированная художниками-сатириконцами А. Радаковым, А. Яковлевым, А. Юнгером и Ре-Ми (Н. Ремизовым).

...написал «о человеке, звездах и свинье». — Произведение Ремизова «О человеке, звездах и свинье» было впервые опубликовано в сборнике 1 «Дом Искусств» (Пб., 1921), перепечатано в журнале-альманахе «На чужбине» (Tallin, 1921), вошло в книгу Ремизова «Крашеные рыла» (Берлин, 1922).

С. 239. ...«за одну нашу голову сто ваших голов!» — После убийства JI. И. Каннегисером председателя Петроградской ЧК М. С. Урицкого (30 августа 1918 г.) газета «Правда», центральный большевистский печатный орган, обнародовала передовой лозунг: «Пролетариат ответит организованным массовым террором и удвоенными усилиями на фронте»; в передовой статье «Не страх и смущение, а ненависть и месть» заявлялось: «Рабочий класс принимает вызов. <...> Ваших заложников у нас достаточно. На войне — как на войне. На ваш подлый, мелкий, единоличный террор рабочий класс ответит массовым, беспощадным, классовым террором, о каком вы еще и не мечтали. Рабочие! <...> Будьте готовы к массовому, беспощадному натиску на врагов революции везде и повсюду. Надо очистить города от буржуазной гнили. Надо взять всех господ буржуа на учет, как это сделали с господами офицерами, и истребить всех, опасных для дела революции» (Правда. 1918. № 185. 31 августа); 1 сентября в «Правде» (№ 186) появились новые публикации такого же рода, в их числе — статья Н. Копылова «Враг должен быть уничтожен»: «Необходимы: немедленный арест и выделение в концентрационные лагери буржуазии и ее наемников. <...> И пусть помнят подлые наемные убийцы, что за каждую жертву, за каждого вырванного из его рядов вождя, пролетариат сумеет ответить таким массовым террором, перед которым побледнеет сентябрьская расправа французской революции над ее врагами, и который вырвет с корнем плевелы контрреволюции в советской республике».

С. 240. ...на собрании в Театральном Отделе... — Ремизов был членом Историко-театральной и Репертуарной секции при Театральном отделе Народного комиссариата по просвещению в Петрограде; соответствующее удостоверение датировано 6 июля 1918 г (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 1. Л. И).

С. 247. В Народном Доме... — «Народный дом императора Николая И» в Александровском парке (Петроградская сторона), театральное здание, построенное в 1901 г. обществом попечения народной трезвости.

Марья Федоровна и Петр Петрович! — М. Ф. Андреева, заведующая Петроградского театрального отдела (ПТО), и П. П. Гиедич, прозаик, драматург, театральный деятель; входил в Репертуарную секцию ТЕО Наркомпроса.

С. 250. ...житие из Пролога о преподобном Нифонте. — Житие Нифонта Констанцского, переведенное с греческого и широко известное в древнерусских списках (три редакции памятника представлены списками XII века; см. статью О. В. Творогова в кн.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. Вып. I. Л., 1987. С. 172 — 173), извлечения из Жития входили в сборники постоянного состава — «Златоуст» и «Измарагд». См.: Житие преподобного Нифонта. СПб., 1879 — 1895. Вып. 1 — 3.

С. 255. ...о моей литеращрной «бедовой доле»... — Под заглавием «Бедовая доля» Ремизов публиковал циклы своих «снов» в книгах «Рассказы» (СПб.: Прогресс, 1910) и в 3-м томе Сочинений (СПб.: Шиповник, <1911>).

С. 276. «Мюр и Мерилиз» — универсальная торговая фирма в Москве; располагалась в специально приспособленном для торговых операций пятиэтажном здании (Петровка, 2), штат служащих в начале XX в. составлял свыше 1500 человек.

...в парикмахерскую — к б. Жарову... — Дамские парикмахерские Ф. Ф. Жарова — на Троицкой ул. (д. 30) и на Гороховой ул. (д. 54).

С. 277. ...к б. Гурмэ. — Кондитерская «Де-Гурме» (Невский пр., д. 76).

С. 281. В Большом Драматическом театре... ставши б. короля Лира... — Эта постановка «Короля Лира» Шекспира была осуществлена в сентябре 1920 г. См.: «Король Лир» (Открытие сезона в Гос. Большом Драматическом театре) // Жизнь искусства. 1920. № 562/563. 21 — 22 сент. С. 1 — 2.

С. 282. ...изобразить по-русски всю мировую литературу! — Петроградское издательство «Всемирная литература», основанное в сентябре 1918 г., ставило своей задачей издание на русском языке 1500 памятников мировой литературы. См.: Каталог издательства «Всемирная литература» при Народном Комиссариате по просвещению. Пб., 1919.

С. 282. ...в «Бесовском действе»... — «Бесовское действо» — пьеса Ремизова, впервые опубликованная в альманахе «Факелы» (кн. 1. СПб., 1906); отдельное издание пьесы было осуществлено Театральным отделом Наркомпроса (Пб., 1919).

С. 285. ...подбираю сказки для детей... — Издание этой книги Ремизова не было осуществлено.

...книга патриарха Никона «Мысленный рай». — В основанном Никоном Иверском Валдайском монастыре были напечатаны три книги, в том числе сборник «Рай мысленный» (1658 — 1659), в котором помещено собственное сочинение Никона «Слово благополезное о создании монастыря пресвятыя Богородицы Иверския».

С. 302. ...о таком не мечтал и Гоголь!.. — Намек на основную сюжетную коллизию «Мертвых душ».

С. 309. ...я публично читал «Царя Максимилиана»... — Народную драму «Царь Максимилиан» Ремизов опубликовал в собственной обработке (Царь Максимилиан. Театр Алексея Ремизова по своду В. В. Бакрылова. Пб.: Алконост, 1920).

«Поди и отведи моего сына Адольфа» и т. д. — См.: Там же. С. 35.

С. 330. ...«барышня» из «Гибели надежды»... — Драма нидерландского писателя Германа Гейерманса (1864 — 1924), опубликованная в 1901 г. См.: Гейерманс Г. Гибель «Надежды»: Драма в 4-х действиях / Пер. Э. Э. Матерна и А. П. Воротникова. М., <1902>.

С. 338. ...моего рассказа «Рождество». — Этот рассказ Ремизова был опубликован в журнале «Красный милиционер» (1921. № 1 (15)), вошел в книгу Ремизова «Шумы города» (Ревель: Библиофил, 1921). См.: Ремизов А. М. Собр. соч.: т. 3. Оказион. М., 2000. С. 361 — 364.

С. 349. ...и звезда с звездою говорит... — Строка из стихотворения М. Ю. Лермонтова «Выхожу один я на дорогу...».

С. 359. «избы черные-пречерные ~ почему не кормят дите?» — Сокращенная цитата из «Братьев Карамазовых» (ч. 3, кн. 9, гл. VIII). См.: Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1976. Т. 14. С. 456.

С. 360. ...помните Азорку... — Имеются в виду слова Нелли о ее матери («Униженные и оскорбленные», ч. 4, гл. VII): «...про Азорку рассказала, потому что раз где-то на реке, за городом, мальчишки тащили Азорку на веревке топить, а мамаша дала им денег и купила у них Азорку» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. В 30 т. Л., 1972. Т. 3. С. 412).

...несчастную клячу, ее иссеченные кнутом глаза... — Подразумевается сон Раскольникова («Преступление и наказание», ч. 1, гл. V). См.: Там же. Т. 6. Л., 1973. С. 46 — 49.

...Илюшины сапожки, старенькие, порыжелые... — См.: «Братья Карамазовы», Эпилог, гл. III (Там же. Т. 15. Л., 1976. С. 193 — 194).

...«и чувствует он ~ со всем безудержем — » — Цитата из «Братьев Карамазовых» (ч. 3, кн. 9, гл. Vili). См.: Там же. Т. 14. С. 456 — 457.

С. 362. «Над ним широко ~ за все и вся — » — Цитата из «Братьев Карамазовых» (ч. 3, кн. 7, гл. IV). См.: Там же. С. 328.

С. 363. ...опетая моим горестным «Словом»... — Подразумевается «Слово о погибели Русской Земли» (С. 404 — 410 наст. тома).

С. 380. ... — памяти А. А. Блока — Взаимоотношения Ремизова и Блока наиболее развернуто характеризуются в публикации их переписки (Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 2. М, 1981. С. 63 — 128 / Вступ. статья З. Г. Минц. Публикация и комментарии А. П. Юловой) и воспоминаний Ремизова о Блоке (Там же. С. 120 — 142. / Публикация Н. А. Кайдаловой и H. Н. Примочкиной).

...Лирова ночь! — Подразумевается эпизод бури в степи в «Короле Лире» (акт. Ш, сцена 2).

...мы подъезжали к границе, оставляя русскую землю... — Ремизов выехал m Петрограда за границу 7 августа 1921 г. — в день кончины Блока, о которой он узнал позднее.

С. 381. Севпроса, Кубу, Сорабиса... — Кооператив служащих в Комиссариате просвещения Северной коммуны, Комиссия по улучшению быта ученых, Союз работников искусств.

...после похорон Ф. Д. Батюшкова... — Ф. Д. Батюшков скончался в Петрограде 18 марта 1920 г. (см. записи Блока в этой связи: Блок А. Записные книжки. С. 489).

С. 382. Это хорошо, что на Смоленском... — Блок был похоронен на Смоленском кладбище 10 августа 1921 г.; позднее, 27 — 28 сентября 1944 г прах поэта был перенесен на Литераторские мостки Волковсксго кладбища.

...из вашей-то насиженной выгнали? — С лета 1912 г. Блок проживал в доме 57 по Офицерской улице, в квартире 21: в октябре 1918 г. квартира 23 в том же доме была снята матерью поэта, переехавшей туда вместе со своим вторым мужем Ф. Ф. Кублицким-Пиотгух. После кончины отчима Блок вместе с женой, испытывая постоянную угрозу «уплотнения», 23 февраля 1919 г. переехал в квартиру матери. См.: Галанина Ю. E. «...В доме сером и высоком у морских ворот Невы» // Труды Гос. Музея истории Санкт-Петербурга. Вып. IV. Музей-квартира А. Блока: Материалы научных конференций. СПб., 1999. С. 26 — 27

С. 385. «...и каждый вечер друг единственный...» — Строка из стихотворения Блока «Незнакомка» («По вечерам над ресторанами...», 1906). Е. П. Иванов оставил дневниковые свидетельства о создании этого стихотворения (см.: Иванов E. П. Записи об Александре Блоке / Публикация Э. П. Гомберг и Д. Е. Максимова // Блоковский сборник. Тарту, 1964. С. 406).

...Чучела-Чумичела и кум его Волчий хвост... — Образы из сказки Ремизова «Зайка» (1905), входящей в его цикл «Посолонь».

С. 386. «И сидим мы дурачки...» — Строфа из стихотворения Блока «Болотные чертенятки» («Я прогнал тебя кнутом...», 1905), посвященного А. М. Ремизову.

...Я на должности... «Домового»... — В редакции петербургского журнала «Вопросы жизни» Ремизов с февраля 1905 г. вступил в должность заведующего конторой — «т. е. попросту всякую всячину делать», как сообщал он А. П. Зонову в письме от 20 января 1905 г. (Литературное наследство. Т. 98. Валерий Брюсов и его корреспонденты. Кн. 2. М., 1994. С. 186).

С. 386. ...с вашим «Балаганчиком» и моим «Бесовским действом». — В Театре В. Ф. Коммиссаржевской были осуществлены постановки пьес Блока — «Балаганчик» (режиссер В. Э. Мейерхольд, премьера 30 декабря 1906 г.) и Ремизова — «Бесовское действо» (режиссер Ф. Ф. Коммиссаржевский, премьера 4 декабря 1907 г.).

...«весенняя обрядовая песня»... — Тема диссертации Е. В. Аничкова «Весенняя обрядовая песня на Западе и у славян» (ч. 1 — 2. СПб., 1903 — 1905).

Разговоры о негазетной газете у А. В. Тырковой. — Ср. дневниковую запись Блока от 18 ноября 1912 г.: «Дважды разговор с А. М. Ремизовым по телефону — насчет газеты Тырковой» (Блок А. Собр. соч. В 8 т. М.: Л., 1963. Т. 7. С. 180) — и последующие его аналогичные записи на ту же тему. Предполагалось интенсивное участие обоих авторов в газете «Русская молва», начавшей выходить с 9 декабря 1912 г.

С. 386 — 387. 1913 год... Вы жили тогда на Монетной... — Ошибочное сообщение. На Малой Монетной ул. (д. 9, кв. 27) Блок жил с ноября 1910 до июля 1912 г., после этого он переселился на Офицерскую ул. (д. 57).

С. 387. ...ваш театр на Фонтанке... — Большой драматический театр; 24 апреля 1919 г. Блок был назначен в нем председателем Управления.

...Алконост... мытарства и огорчения книжные... — Об отношениях Блока с издательством «Алконост» и о конфликтах этого издательства с официальными советскими инстанциями см.: Чернов И. А. Блок и книгоиздательство «Алконост» // Блоковский сборник. Тарту, 1964. С. 530 — 538; Белов С. В. Мастер книги: Очерк жизни и деятельности С. М. Алянского. Л., 1979. С. 31 — 53; Белов С. В. Блок и первые послереволюционные издательства («М. и С. Сабашниковы», «Алконост») // Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 4. М., 1987. С. 713 — 725.

...отозвались... на «Зеленый сборник»... — Имеется в виду рецензия Блока, появившаяся в «Вопросах жизни» (1905. № 7; см.: Блок А. Собр. соч. В 8 т. М.; Л., 1962. Т. 5. С. 586 — 587), на «Зеленый сборник стихов и прозы» (СПб.: Щелканово, 1905), включавший стихи Ю. Верховского, Вл. Волькенштейна, К. Жакова, М. Кузмина и прозу П. Конради, В. Менжинского.

...чествование М. А. Кузмина... — Это чествование состоялось в Доме Искусств 29 сентября 1920 г., Блок выступил на нем с приветствием от имени Всероссийского Союза поэтов (см.: Блок А. Собр. соч. В 8 т. Т. 6. С. 439 — 440); сохранилось датированное этим же днем приветствие Ремизова Кузмииу (РГАЛИ. Ф. 420. On. 1. Ед. хр. 88).

...стихи про «французский каблук»... — Образ из заключительной строки стихотворения Блока «Унижение» («В черных сучьях дерев обнаженных...», 1911).

Февральские поминки Пушкина — это ваш апофеоз. — Имеется в виду выступление Блока с речью «О назначении поэта» 13 февраля 1921 г. на вечере памяти Пушкина в петроградском Доме Литераторов, вызвавшее сильный общественный резонанс.

...«Алконост» женился! — С. М. Алянский, руководитель издательства «Алконост», женился на Н. Л. Гинзбург в начале января 1921 г.

С. 388. Лев Шестов... начал печататься в дягилевском «Мире Искусств»... — В журнале «Мир Искусства» были опубликованы статья Шестова о книге Д. С. Мережковского «Л. Толстой и Достоевский» (1901. № 8/9), а также его книга «Достоевский и Нитше. Философия трагедии» (1902, №№ 2, 4 — 9/10). Рассказ Шестова о начале его сотрудничества в «Мире Искусства» см. в кн.: Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова: По переписке и воспоминаниям современников. Paris, 1983. Т. 1. С. 48 — 49.

С. 389. ...вывела Блока на улицу с красным флагом... в 1905 г. — Ср. сообщение М. А. Бекетовой в биографическом очерке «Александр Блок» (Пг.: Алконост, 1922): «17-е октября и дни всеобщего ликования Ал. Ал. переживал сильно. Он участвовал даже в одной из уличных процессий и нес во главе ее красный флаг, чувствуя себя заодно с толпой» (Бекетова М. А. Воспоминания об Александре Блоке. М., 1990. С. 72).

...один «Театральный отдел» чего стоит!.. — Свод материалов, характеризующих эту сторону пореволюционной деятельности Блока, см. в документальной хронике Е. В. Ивановой «Блок в Театрально-литературной комиссии и ТЕО Наркомпроса» (Литературное наследство. Т. 92. Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 5. M., 1993. С. 134 — 222).

МЕЖДУ СВЯТОЙ РУСЬЮ И СОВЕТСКОЙ РОССИЕЙ. АЛЕКСЕЙ РЕМИЗОВ В ЭПОХУ ВТОРОЙ РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

К моменту начала Второй русской революции — февралю 1917 г. А. М. Ремизов достиг середины жизненного пути и находился в расцвете творческих сил. Он был признанным мастером русской прозы, зрелым человеком, чьи общественно-политические и эстетические приоритеты сложились, убеждения имели четкую концептуальность. Свершающиеся на его глазах события осмыслялись Ремизовым сквозь призму исторических аналогий и жизненного опыта, куда входили и собственные попытки достижения «счастья народного», и личное знакомство со многими из тех, кто в 1917-м году вышел на авансцену драмы русской истории.

Ремизов находился в эпицентре событий — Петрограде. Ни он, ни его жена не имели какой бы то ни было собственности (кроме интеллектуальной), за которую им надо было бояться или о приобретении которой можно было бы мечтать. Ремизовский взгляд на происходящее был взглядом русского интеллигента, демократически настроенного, думающего и болеющего за судьбу России и ее народа.

Для понимания общественной позиции Ремизова значим тот факт, что помимо печатных выступлений, художественных текстов и писем сохранился его Дневник 1917 — 1921 гг. Благодаря этому документальному источнику можно «услышать» ремизовский голос, узнать его откровенное мнение о происходящем.

Для художественного мышления писателя основным был метод проведения исторических аналогий между современными событиями и предшествующими явлениями русской истории. При этом надо учитывать глубокий и постоянный интерес Ремизова к древнерусской культуре и аккумуляцию ее категорий его художественным мировоззрением.

Еще в начале 1900-х гг. Ремизов, в связи с пересмотром былых революционных убеждений, отказался от представления о характере развития России, как о пути «исторического прогресса». Согласно его тогдашней концепции, мир был создан и забыт Богом, а путь России был тупиковым путем проклятого народа, обреченного на бессмысленные страдания. Ремизовский сборник переделок старинных отреченных сказаний «Лимокарь» (1907) заканчивался картиной тотальной победы Зла.

С середины 1900-х гг. ремизовская концепция направленности исторического пути России изменилась. Теперь он рассматривал его как органичное развитие национальной социокультурной модели, менявшей очертания, но по сути остававшейся неизменной. В его историософии появляются такие категориальные понятия, как «Русская Земля» — социокультурное единство пространства, населяющего его народа и созданной им культуры; «Россия» — исторически-конкретная фаза развития Русской Земли; «Русь» — символ констант, составляющих духовные основы бытия русского народа; «Государство российское» — издавна, органично развивавшиеся формы «уклада», «порядка» — политической организации жизни. По мысли писателя, всякие попытки резкой деформации или слома национальной социокультурной модели приводили к историческим катаклизмам — Смутам, в ходе которых сам народ, пройдя путем очищения страданием, восстанавливал исконный «порядок», «наряд» Русской Земли. Последней по времени попыткой его нарушения была революция 1905 г. По Ремизову, ее поражение было обусловлено ее неорганичностью для пути национального развития, и, в то же время, оно имело провиденциальный характер испытания, посылаемого России Богом. В том же ключе он воспринял события Февраля 1917 г.

В новой политической ситуации для Ремизова сходным историческим прецедентом стала русская Смута конца XVI — начала XVII в. Концептуальной основой для ее осмысления явились научные труды крупнейшего специалиста по той эпохе С. Ф. Платонова, и прежде всего его «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI — XVII вв. (Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время)» (СПб., 1899). Объясняя истоки своего интереса к этому историческому периоду, Платонов отмечал: «Мне представлялось, что это время является историческим узлом, связующим старую Русь с новой Россией. Естественным казалось взяться прежде всего за этот узел и потом, держась за путеводные нити, расходящиеся из этого узла, или восходить в древнейшие эпохи, или спускаться в новейшие времена»[1]. Анализ ремизовского Дневника показал, что писатель постоянно листал монографию Платонова, ища в развитии событий прошлого разгадку смысла настоящего и прогноз на будущее.

Для Ремизова главным критерием оценки исторического деяния было его соответствие органическому процессу развития народного самосознания. «Собирание Русской Земли» — складывание государственности — являлось, по сути, проявлением того же процесса. Фиксируя в Дневнике события февральских дней 1917 г., Ремизов отмечал: «Ответственность, которую взял на себя народ, и на мне легла она тысячепудовая. Что будет дальше, сумеют ли устроиться, не напутали бы чего, не схулиганили бы, — столько дум, столько тревог за Россию. <...> Весь вечер, все часы, все минуты одна дума: о России, сумеет ли устроиться? Ведь, народ темен. Куда добредут?» (Дневник. 28 марта 1917).

По мысли Ремизова, Февраль 1917 г. — нарушение «порядка», начало Смутного времени. С первых послереволюционных дней писатель ощущал случившееся как результат манипулирования народной темнотой, осуществлявшегося небольшой кучкой людей ради своих узкопартийных целей. Вспоминая древнерусскую «Повесть временных лет», он называл в Дневнике Временное правительство — «Временное», а Петербург — «тушинский лагерь». «Иногда на меня приходит уныние, что русское дело пропало, что тушинцы, увлекая чернь пряниками, сотрут нас, погибнет и литература русская <...> Но я утешаю себя метлою: чую всей душой что еще один захват еще одна боль и метла подымется и сметет самоизбранников» (Дневник. 22 октября 1917).

Октябрьский переворот явился для Ремизова органичным продолжением февральских событий, подобно тому как в XVII в. крестьянское восстание Болотникова бьшо следствием явлений самозванцев, претендовавших на выражение воли русского народа. «Если Ленин это Болотников, — записывал Ремизов в дни июньского кризиса, — то Блейхман (булочник анархист) это атаман Хлопок, для к[оторого] разбой — социальный протест» (Дневник. 6 июня 1917). Характерно, что первоначально фиксация в Дневнике перехода власти к большевикам была лишена какой бы то ни было отрицательной эмоциональной окраски: «Сегодня в 7 ч. утра арестов[али] врем[енное] прав[ительство]. Наконец-то Владимир Ильич взял власть» (Дневник. 25 октября 1917). Однако вскоре, когда выявился характер новой власти как диктатуры, пусть и пролетариата, а не демократии — т. е. власти народа, отношение Ремизова к ней изменилось. От сдержанного неприятия он перешел к действенному протесту теми средствами, какие были доступны писателю — т. е. к войне оружием слова.

Конец 1917 — начало 1918 гг. — время активной публицистической деятельности Ремизова в эсеровских изданиях, таких, как «Простая газета», «Новая простая газета», «Дело народа», «Вечерний звон», «Воля страны», «Воля народа». Одним из видов его публицистики были художественные произведения малых жанров (притчи, политические сказочки, скоморошины). Они представляли собой актуальные отклики на современность, скрытые под прозрачным сюжетным камуфляжем. Так, например, в это время он создал новую редакцию своей же переработки рассказа из древнерусского Про́лога о старце Герасиме, излечившем больного льва. В ремизовской притче «Страх смертный» старец помог льву, лев стал служить старцу, на которого раньше работал лишь конь. Рассказ, казалось, кончался картиной «всеобщего счастья». Но в новой редакции Ремизов сделал к нему небольшое дополнение: «И никто не знал, как плохо коню! Старец знал, для чего ему лев служит, и лев знал, для чего он старцу служит, а конь ничего не знал, для коня старец — старец, лев — лев. И это тоже никто не знал, ни старец, ни лев // И возненавидел конь льва, а пуще старца святого. И одного уж ждал конь и об одном по-своему, по-кониному, творил Богу молитву и утреннюю, и вечернюю, чтобы освободил его Бог от льва, прибрал старца»[1]. Если образы двух героев (старца и льва) были знакомы читателю, то не менее известен был ему и третий герой — конь. В русской литературе и публицистике (Ф. Достоевский, М. Салтыков-Щедрин, Гл. Успенский, Н. Михайловский и др.) образ «лошаденки», «коняги» издавна был символом страдающего народа. Рассказ о благоденствии старца и льва, основанном на страдании «облагодетельствованного» ими коня, был помещен среди публицистических заметок, осуждавших пропагандировавшееся большевиками принуждение всех ко всеобщему счастью. В подобном контексте он становился притчей о неприятии народом «благодеяний», насильно насаждаемых новой властью. По сути, такими же притчами были и политические сказочки Ремизова. Форма «притчи» была избрана автором, чтобы сделать отвлеченную мысль понятной «простому читателю» и чтобы скрыть крамольный смысл сказанного от возрождавшейся цензуры.

Другим видом ремизовской публицистики были прямые обращения к читателю. В труде о Смуте С. Ф. Платонов особо отметил роль известных (таких, как дьяк Иван Тимофеев, келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын) и безымянных публицистов XVII в., чьи сочинения прерывали то, пользуясь выражением Авраамия Палицына, «безумное молчание» народа, которое также было причиной Смуты. Программный публицистический текст под этим названием («Безумное молчание») был опубликован Ремизовым в день открытия Учредительного Собрания, на которое он, подобно многим, возлагал последнюю надежду — видел для России возможность вернуться к органическому пути своего развития. «Мы в смуту живем, все погублено — без креста, без совести. И жизнь наша — крест. И также три века назад смута была — мудровали Воры над родиной нашей, и тяжка была жизнь на Руси. //Ив это смутное время, у кого болела душа за правду крестную, за разоренную Русь, спрашивали совесть свою: // „За что нам наказание такое, такой тяжкий крест русской земле?" // И ответил всяк себе ответом совести своей // И ответ был один: // „За безумное наше молчание"»[1].

Начало 1918 г., вплоть до времени закрытия большевиками эсеровских изданий — последний этап публицистического творчества Ремизова. От притч, сказочек он перешел к формам прямого обращения к читателю, избрав для этого фольклорный жанр «плача» и древнерусский жанр «слова», соединивший в себе, как отмечал Д. С. Лихачев, два фольклорных жанра — «плача» и «славы»[2].

Вершиной публицистики Ремизова стало «Слово о погибели Русской Земли». Использование писателем названия конкретного древнерусского памятника («Слова о погибели Русской земли») не означало стилизационного подражания ему. Ремизову было известно, насколько широко использовался данный жанровый термин («слово») в древнерусской литературе. Можно предположить, что он привлек к себе внимание писателя прежде всего как емкое обозначение произведения, не ограниченного жестким жанровым каноном. В годы революции Ремизов не раз обращался к этому жанру в своей публицистике («Заповедное слово русскому народу», «Слово к матери-земли»).

«Слово о погибели» было органичным продолжением древней литературной традиции. И в то же время оно было произведением русского авангарда XX в., текстом, основанным на художественном принципе монтажа, на смене различных речевых ритмов. В «Слове» переплелись отдельные стилевые приемы, образы, скрытые цитаты из памятников древнерусской литературы, фольклора и из новейшей литературы, в том числе из произведений и Дневника Ремизова.

По своей художественной структуре «Слово» представляло собой соединение плачей, приговоров, пророчеств и притч, сказываемых разными людьми разных эпох, но спрашивавших, причитавших или вещавших об одном и том же — судьбе России. Среди них был слышен и одинокий голос «очевидца» событий, потерявшегося и оглушенного происходящим: «Русь моя, земля русская, родина беззащитная, обеспощаженная кровью братских полей, подожжена горишь!»[1]

В образно-символической форме в «Слове» представлен исторический путь развития Русской Земли от начальных времен ее укладывания, через годины татарского нашествия, время царствования Ивана Грозного, эпоху русской Смуты рубежа XVI — XVII в., перипетии трагической истории раскола XVII вв., эпоху Петровских преобразований и до современности — годов мировой войны и второй русской революции. Столетия уходили за столетиями, менялись правители, враги, иной становилась сама Россия, но одно оставалось неизменным — сквозь пропад и разруху каждый раз воскресала Русь — «Святая Русь» — символ духовной сущности русского народа. Представляя читателю череду катаклизмов русской истории, Ремизов тем самым вводил современность — последнюю русскую «разруху» — революцию — в единый типологический ряд исторического процесса развития России. Современность характеризовалась в «Слове» как период разделения «России» со своей душой («Русью»), которая существует, поскольку она вечна, но скрыта, потаенна: «Ты весь Китеж изводи сетями — пусто озеро, ничего не найти» (с. 198). И в этом плане особое значение в «Слове» имел образ «Безумного всадника» — Медного всадника — Петра I, предстающего воплощением Российского государства, зачастую жестокого, меняющего свои формы, но необходимого для организации «порядка», «уклада» Русской Земли, в конечном счете для восстановления единства «Руси» и «России». Именно с этим образом связан скрытый оптимизм «Слова»: «Безумный ездок, что хочет прыгнуть за море из желтых туманов, он сокрушил старую Русь, он подымет и новую, новую и свободную из пропада // Слышу трепет крыльев над головой моей // Это новая Русь, прекрасная и вольная, царевна моя // Русский народ, верь, настанет Светлый день» (с. 199). Но по мысли Ремизова, для возрождения Русской Земли необходимо духовное возрождение народа, его покаяние и преображение. После этого люди и станут, используя евангельскую символику, «званными гостями», настоящими хозяевами, «которые сядут на широкую русскую землю» (с. 200).

Завершающая часть произведения — это слово пророка, вещающего о бедах Отечества. И тут необходимо понять ключевую фразу, которая не раз обговаривалась и критиками, и исследователями «Слова»: «Закукурекал бы, да головы нет: давно оттяпана!» (с. 200). Она восходила к известному евангельскому сюжету: троекратное пенье петуха являлось напоминанием Петру об отречении от Христа.

В структуре «Слова о погибели» эта фраза была органично связана как с общим художественным планом произведения, так и с мировоззренческой концепцией писателя революционных лет. Как уже говорилось, финал «Слова» — это речь пророка — плач о прошлом, обличение настоящего, прорицание будущего. В этом контексте существенна запись в Дневнике Ремизова от 21 марта 1920 г.: «Я не пророк, я не апостол, я тот петух, к[оторый] запел и отрекшийся Петр вспомнил о Христе». В Дневнике эта фраза закавычена — может быть, это — запись чьих-то слов, или цитата из какого-то источника. Но творческое сознание писателя аккумулировало этот «чужой» текст. Фраза о «петухе» вводила в «Слово» важную для ремизовского творчества того времени идею миссии писателя как некоего «духовного катализатора» процесса пробуждения народной совести. В июньской дневниковой записи 1917 г. Ремизов отмечал: «Никакие и самые справедливейшие учреждения и самый правильный строй жизни не изменит человека, если не изменить в душе его, если душа его не раскроется и искра Божия не блеснет в ней. Или искра Божия блеснет в сердце человека не надо головы ломать ни [о] каком учреждении, ни о каком строе, потому что с раскрытым сердцем не может быть несправедливости и неправильности». По мысли Ремизова, пробуждение совести, принятие страдания как судьбы приведет Россию к возрождению — Второму Пришествию.

После закрытия эсеровских изданий открытая публицистическая деятельность Ремизова прекратилась. Писатель пытался жить литературным трудом, издавать свои книги. В самых неожиданных издательствах вышли «Николины притчи» (1917), «Никола Милостивый» (1918), «Русские женщины» (1918), «Странница» (1918), «О судьбе огненной» (1918), «Снежок» (1918), «Крестовые сестры» (1918), «Сибирский пряник» (1919), «Электрон» (1919), «Бесовское действо» (1919), «Трагедия о Иуде принце Искариотском» (1919), «Царь Максимилиан» (1920), «Заветные сказы» (1920), «Царь До дон» (1921), «Е. Заишные сказки тибетские» (1921).

Трудности с изданием книг и почти полное отсутствие возможности публикации в периодической печати вынудили его, как и многих литераторов, принять участие в работе многочисленных одновременно и циклопических, и эфемерных культурных начинаний той поры. С 1 мая 1918 г. и до конца своего пребывания в Петрограде Ремизов служил в Театральном Отделе (ТЕО) Наркомпроса, был членом историко-теоретической и репертуарной секций[1], непременным членом Бюро ТЕО, заведующим русским театром репертуарной секции. После реформирования ТЕО с 15 ноября 1919 г. он служил в Петербургском Театральном Отделении (ПТО) Наркомпроса, где выполнял обязанности члена репертуарной коллегии. В эссе «К звездам» Ремизов, мысленно обращаясь к умершему А. Блоку, своему другу и соратнику по ТЕО, вспоминал: «Наша служба в ТЕО — О. Д. Каменева — бесчисленные заседания и затеи, из которых ничего-то не вышло. И наша служба в ПТО — Μ. Ф. Андреева — ваш театр на Фонтанке, помните, вы прислали билеты на „б. короля Лира”»[2].

Служба в ТЕО, а затем в ПТО была органичным продолжением многолетнего ремизовского интереса к театру. Позднее его внутренние рецензии на пьесы для зрителя Республики Советов были объединены в книге «Крашеные рыла» (Берлин, 1922). Ремизовские взгляды на характер нового театра развивали идеи поэта и теоретика символизма Вячеслава Иванова о необходимости слияния зрителей и актеров в едином соборном действе — мистерии, результатом которого будет духовный катарсис. Так, в статье 1919 г. «Рабкресреп — рабоче-крестьянский репертуар — » Ремизов писал: «Мне видятся два театра: // театр простора — это театр площадей и дубрав // и театр стен // На площадях и дубравах: // или разыгрывается русалия — большое всенародное действо с душой, устремленной к вечному, религиозное, безумное; // или театр борьбы и мечты, в котором основа временная, цель устроительная, дух разумный»[1].

Практической реализацией театральных идей Ремизова стали его переделка народной драмы «Царь Максимилиан» (изд.: Пг., 1920) и сохранившаяся в архиве писателя мистерия «Соломон и Китоврас»[2].

Начало творческого интереса писателя к легендарному образу царя Соломона относилось к началу 1910-х гг. (сказка «Царь Соломон», 1911). В 1912 г. Ремизов планировал вместе с А. Блоком создать драматическое произведение — «русалию», основанную на древнерусской переводной «Повести о Китоврасе». Замысел не был осуществлен, но легенда о встрече библейского мудреца с волшебным существом Китоврасом, который при помощи чар обернулся царем Соломоном и правил его царством, продолжала интересовать Ремизова. Революция 1917 г. — новая попытка создать новые небеса и новую землю — побудила писателя вернуться к давнему замыслу и дать новое толкование древнему эзотерическому сюжету. Так появилась мистерия «Соломон и Китоврас». Работая над текстом, Ремизов прибавил к сюжету древнерусской переводной повести сюжет легенды о начале и завершении строительства Соломонова Храма. В его мистерии три основных персонажа — царь Соломон, Китоврас и строитель Храма Адонирам. Соломон олицетворял собой «законное» человеческое мироустройство. Его антагонист — «вольный житель степей», «кентавр» Китоврас представал как воплощение стихии абсолютной свободы. Он стал одним из центральных ремизовских символов сущности революции. Писатель нашел условную философскую и эстетическую аналогию истолкования сути этого образа в символике «скифской» теории Р. В. Иванова-Разумника. «Соломон и Китоврас» — это мистерия о мировом переустройстве. В пьесе сопоставлены два царства (Соломона и обернувшегося им Китовраса) как олицетворение двух типов социума. Царство Соломона — мироустройство на основе «закона» и рациональной человеческой «мудрости». Царство Китовраса — творимый волей Адонирама эксперимент по созданию свободного «нового мира». В финале царство Китовраса сгорает в огне, так как, по мысли Ремизова, мир стихии и воли — притягательная, но обреченная утопия — неизбежно превращается в своего антипода — царство принуждения. Кульминация мистерии — погружение Адонирама в пламя. Это — момент его мистического преображения, искупления своего эксперимента по созданию царства безвластия. В конце пьесы на сцене оказывалось два царя Соломона как воплощение нового выбора, стоящего перед людьми.

Годы военного коммунизма отразились на жизни и судьбе Ремизова во всей полноте своих проявлений и тягот.

В ночь с 13 на 14 февраля 1919 г. Ремизов был арестован и отправлен в ЧК по «делу» Р. В. Иванова-Разумника — делу о несуществовавшем заговоре левых эсеров. Его забрали вместе с А. А. Блоком, Е. И. Замятиным, С. А. Венгеровым, А. 3. Штейнбергом, К. С. Петровым-Водкиным, М. К. Лемке и др. на основании записей в телефонной книжке Иванова-Разумника. 15 февраля писатель был выпущен на свободу. В условиях «красного террора» родилась знаменитая ремизовская Обезьянья Великая и Вольная Палата, представлявшая собой игровую форму протеста против государства диктатуры пролетариата[1].

Наступивший в Петрограде голод заставлял Ремизова искать все новые места службы. Как и многие литераторы, в 1919 — 1920 гг. он участвовал в работе издательства «Всемирная литература», где редактировал пьесы И. Граббе («Сто дней», «Дон Жуан и Фауст»). Издательством были приняты к публикации ранние переводы Ремизова (И. Шляф «Вейганд», Рашильд «Продавец солнца», А. Жид «Филоктет»). В августе и сентябре 1920 г. он был сотрудником Продовольственного театра при московском ТЕО и написал для него детскую пьесу «Пупки кощеевы». В ноябре и декабре того же года Ремизов состоял членом коллегии драматургов при Политпросвете Политотдела 7-й армии. В 1920/21 учебном году он работал лектором по предмету «Теория прозы» на словесном отделении факультета искусств в Красноармейском университете имени тов. Толмачева, а на театральном отделении читал историю новой литературы от Гоголя до Горького вместо К. И. Чуковского (как позднее вспоминал Ремизов, «успел только Гоголя»). В июле 1921 г. он был уволен по сокращению штатов ввиду реорганизации университета на новых началах. Житейские тяготы осложнялись тем, что в квартире Ремизовых на 6-м этаже (14 линия Васильевского о-ва, д. 31/33, кв. 48) отключили водопровод и паровое отопление, и писателю приходилось тратить много сил на решение бытовых проблем. С 30 мая 1920 г. Ремизов с женой вынуждены были перебраться на казенную квартиру, в «общежитие» — «Первый Отель Петросовета» (Троицкая, д. 4, кв. 1). Дневник зафиксировал все более обостряющееся безысходное настроение Ремизова и неприятие им происходящего. Так, 5 апреля 1919 г. Ремизов записал: «Когда я вчера шел поздно вечер[ом] по трамвай[ным] рельсам по Невскому, раскатанному с ухабами большой дороги, под пронизывающим ветром и держал в руках документ мой, заготовленный] ч[то]б[ы] не расстреляли у мостовой [1 нрзб.], я вдруг до отчетливости ясно понял всю тупость благодетелей человечества, я понял, что всякое благодеяние, исходящее от ума, несет не благодеяние, а злодеяние — какую-то насильственную машину, бреющую и стригущую».

Возможно, что в этих тяжелых условиях родились первые мысли о возможности отъезда из России, о чем как бы намекает первая запись 1919 г. (от 3 марта): «Чего же мне вдруг жалко стало? А жалко мне стало туманного пасмурного утра. Я стою на лугу около леса. Кукушка кукует и звонит монастырский колокол. <...> Вот чего мне жаль — расставаться не хочется. Не вернешь — Кукушка и там кукует». Ремизов начал искать пути временного отъезда из России. В 1919 г. он обратился к Леониду Андрееву с просьбой помочь ему выехать с женой в Финляндию[1]. В январе 1920 г. через М. Горького он передал официальную просьбу в СНК. По невыясненным причинам этот документ остался в архиве Горького:

«В Совет Народных Комиссаров

[от] писателя Алексея Михайловича Ремизова и жены его

Серафимы Павловны Ремизовой, урожд. Довгелло

Петербург, В. О. 14 л[иния] 31 кв. 48

Прошу разрешить мне и жене моей временно выехать за границу. Тяжелая болезнь моя — обострившиеся припадки круглой язвы желудка с кровавыми рвотами — лишает меня возможности работать.

Сколько было сил, я все делал, и обессилел совсем, а лечиться невозможно. Оба мы обузой стали. У жены моей желчно-каменная болезнь.

14.1.1920 Петербург

Алексей Ремизов С. Ремизова-Довгелло [2]

Через несколько месяцев, не получив ответа на эту просьбу, Ремизов обратился за помощью к старому знакомому по Пензенской ссылке, видному большевику В. А. Карпинскому:

«20.IV. 1920

В. О. 14 л. 31 кв. 48

Алексей Михайлович Ремизов

Дорогой Вячеслав Алексеевич!

Измучился я за эти последние годы и изболелся, и уж не пишу, как мне положено, а Бог знает, что делаю — все делаю, потому и писать ни духа, ни часа нет.

Хочу просить Вас, помогите мне: поговорите с кем это надо! — отпустить меня и жену мою (С. П. Ремизову-Довгелло) в Финляндию хоть на теплые летние месяцы. Из последних сил хожу и все делаю. Измаяно сердце, ноги, дых и мысли.

Телесная страда моя (язва желудка) истощила последние силы. А я должен много ходить и 6^ой этаж безводный и все повинности, требующие крепкие руки.

И я только прошу, на теплые летние месяцы отпустить. Просил я через Горького Луначарского — никакого ответа нет. Вячеслав Алексеевич, сделайте что-нибудь — устройте, чтобы разрешение нам дали за границу выехать. Алексей Ремизов.

Письмо это передает Соломон Абрамович Абрамов, он Вам на словах передаст, что видел, как живем — в каком захлёбе»[1].

Хлопоты остались безрезультатными, и в следующем, 1921-м, Ремизов возобновил попытки получить разрешение на выезд. Так, 7 марта он обратился к московскому писателю А. Г. Глебову: «Просьба к Вам, научить, какое надо подать прошение Чичерину о загранице — отпустить нас за границу. (Не могу, от головы погибаю, а голова от суеты — хожу, как в чалме и это всю зиму). И можете ли вы передать Чичерину это прошение. Напишите на Наркоминдел Серафиме Павловне, а то очень долго идут письма. Я просил бы отпустить нас с правом вернуться[2]. Только в середине года дело сдвинулось с мертвой точки, — при посредничестве Горького. Об этом свидетельствует письмо Ремизова[3]:

«Алексей Максимович

получил от Луначарского удостоверение

прилагаю

прошу Вас, приложите к анкете нашей заграничной.

[Приложение: письмо-машинопись на бланке Народного комиссара по просвещению РСФСР. — А. Г.]

Удостоверение

Настоящим удостоверяю, что Народный Комиссар по Просвещению находит вполне целесообразным дать разрешение писателю Алексею Ремизову временно выехать из России для поправки здоровья и приведения в порядок своих литературных дел, т. к. его сочинения издаются и сейчас за границей вне поля его непосредственного влияния.

Нарком по просвещению А. Луначарский (подпись-автограф)

Секретарь (подпись отсутствует)»

7 августа 1921 г. Ремизов с женой покинули Россию. Финальные страницы Дневника — это хронологический перечень последних дней на Родине.

В Берлине Ремизов пробыл с 1921 по 1923 г. В его записях тех лет, письмах знакомым постоянно звучит мотив о скором возвращении. Так, на книге «Огненная Россия» он сделал дарственную надпись жене: «С 1917 — 1921 в Петербурге каждое слово памятно от лютой боли моей до весны последней петербургской. Четыре года жизни как в огне. Сколько я за тебя беспокоился за эти годы. Я-то как-нибудь, — думал, — нет, другого выхода не было. И когда вернемся, какая-такая будет жизнь там, когда вернемся? А без тебя бы пропал и там, и тут. Алексей Ремизов. 26.XII. 1921. Берлин»[1]. Тем же настроением проникнуты, например, письма Ремизова к С. М. Алянскому: «Я себя за эмигранта не считаю, а лишь за временно живущего вне России, как на санатории для восстановления потерянных сил» (21.1.1922); «В Петербург мы собираемся. Надо придумать тогда, как квартиру достать (24.11.1922)[2]. Косвенное свидетельство можно найти и в письме от 26 февраля 1922 г. М. О. Гершензона JI. И. Шестову: «От Ремизова получил одно письмо из Берлина <..> не знаю, искренно ли он пишет, что хочет скоро вернуться»[3].

30 октября 1923 г. Ремизов получил вид на жительство за № 817, выданный консульством РСФСР на основании Постановления В ЦИК от 2.8.1923 за № 16 гр.[4] В архиве писателя имеются сведения, что им был подан запрос на себя и жену и получены «Разрешения] на въезд в Россию выданы Консульским] Отдел[ом] Полномочного] Представительства от 1/Х 23 г. № Р/1П действительны] по 2/XII 23 г.»[5]. Однако разрешение оказалось ненужным, так как 5 ноября 1923 г. Ремизовы переехали в Париж.

Революционная эпоха, пережитая Ремизовым в Петрограде, стала для писателя не только годиной гнева, но и временем накопления творческой энергии. Ремизов не был пассивным созерцателем происходящего, а по мере своих сил его активным участником. Уста писателя не были затворенными, и его голос звучал в общем трагическом хоре эпохи. Жизненные впечатления, философские раздумья и художественная практика революционных лет способствовала новому взлету ремизовского творчества, главным результатом которого стала хроника «Взвихренная Русь».

А. М. Грачева

КОММЕНТАРИИ

Впервые опубликовано: Новая простая газета. 1917. 29 ноября. № 17. С. 3, под псевдонимом «Скоморох Терентий».

Печатается по первой публикации.

Адресат сатирического произведения Ремизова — Анатолий Васильевич Луначарский (1875 — 1933) — советский партийный и государственный деятель, видный член Российской социал-демократической партии (большевиков). 25 октября 1917 г. на II Всероссийском съезде Советов рабочих и солдатских депутатов Луначарский огласил написанное В. И. Лениным воззвание «Рабочим, солдатам и крестьянам!», извещающее о победе восстания рабочих и солдат и переходе власти к Советам. Он был избран членом Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета (ВЦИК) и вошел во Временное рабочее и крестьянское правительство — Совет Народных Комиссаров (CHK), в котором был утвержден народным комиссаром просвещения.

Сатира направлена как против неприемлемого Ремизовым диктата новой власти в области культурной политики (в частности, против принятой 17 ноября «Резолюции ВЦИК по вопросу о печати», фактически ликвидировавшей свободу прессы; против принятого 22 ноября Декрета ВЦИК и CHK об учреждении Государственной комиссии по просвещению), так и конкретно против Наркома просвещения. Как свидетельствуют источники, за все время непосредственных контактов между Ремизовым и Луначарским не было никакого личного конфликта. Они познакомились в 1901 г., в период вологодской ссылки (см. их оценку друг друга в кн.: Луначарский А. В. Великий переворот: Октябрьская революция. Ч. 1. Пб., 1919. С. 24; Иверень. С. 197 — 198). В период 1917 — 1921 гг. Луначарский не раз помогал Ремизову в житейских делах, вызволял его из ЧК и способствовал даче разрешения на выезд за границу. Тем не менее именно Луначарский стал мишенью сатиры Ремизова как олицетворение жесткого и некомпетентного отношения власти к культуре. Жанр произведения — «скоморошина» — вольная интерпретация фольклорных текстов, связанных с народной смеховой культурой, особо интересовавшей Ремизова в 1917 — 1921 гг. Такой жанр не раз использовался в его сатирическом творчестве этого времени. Источник псевдонима «Скоморох Терентий» — былина «Про гостя Терентиша».

С. 399. ... говорит, не умолкая... — Ср. характеристику Луначарского периода вологодской ссылки у Н. Бердяева: «Луначарский не был вполне тоталитарным марксистом. Он соединял Маркса с Авенариусом и Ницше, увлекался новыми течениями в искусстве. Он был человек широко начитанный и одаренный, но на нем лежала печать легкомыслия. Тогда еще никто не предвидел, что Луначарскому предстоит быть народным комиссаром просвещения в правительстве жестокой диктатуры. Сам он менее всего был жестоким, и его, наверное, шокировала деятельность чека. Он хотел быть покровителем наук и искусств и в этом развращал писателей и артистов» (Бердяев H. А. Самопознание. Л., 1991. С. 125). Ср. характеристику Луначарского в «Иверне»: «На меня нахлынуло море слов <„> Я не г.:ог определить, где <...> я <...> видел — и эту в непрерывном движении, ей-Богу, как хвост живую козью бороду и безбрежные словолнвные глаза» (Иверень. С. 197).

С. 399. ...о христианстве ~ об обезьянстве... — Ремизовская сатира является откликом на остро переживавшийся петроградскими деятелями культуры, и в частности Ремизовым, действительно имевший место, но преувеличенный слухами и газетными статьями факт повреждения московских святынь (Успенского, Благовещенского соборов, Чудова монастыря и др.) и Кремля в момент захвата власти большевиками (см., например, ред. статью: Трагедия Кремля и Зимнего дворца // Наша речь. 1917. № 1. 16 ноября. С. 2). Ремизовский текст намекает на непоследовательность поведения Луначарского. 2 ноября нарком просвещения подал в Совет Народных Комиссаров заявление о выходе из правительства в связи с полученными сведениями о разрушении московских памятников русской истории. 3 ноября Луначарский в обращении «Ко всем гражданам России» сообщил, что его отставка не принята и он остается на посту. В данном случае образ «обезьяны» предстает традиционным в антибольшевистской прессе символом тотального нигилизма, ассоциировавшегося с новой властью (ср. семантику публицистической статьи Ремизова «Вонючая торжествующая обезьяна..» С. 534 — 535 наст. изд.).

Хобот (просторечн.) — хвост.

А не пора ли ему, братцы, дергача задавать! — дать деру, убираться.

Впервые опубликовано: Простая газета 1917. 2 дек. № 19. С. 3, в разделе «Катушок Ивана Кочана», без подписи.

Печатается по первой публикации.

«Катушок Ивана Кочана» — название раздела анонимных сатирических публикаций в «Простой газете». В нем публиковались произведения И. Соколова-Микитова и А. Ремизова. См.: H. Lampi. Politicai satire of Remizov and Zamijatin on the pages of Prostaya gazeta // Aleksej Remizov. Approaches to a Protean Writer. Columbus. 1987. P. 243—259; Субботин С. И. К атрибуции псевдонимных сочинений из «Простой газеты» // Рус. лит. 1992. № 4. С. 205 — 215 (уточнение атрибуции). Тема сатирической притчи Ремизова — разрушение российской государственности, начавшееся, с точки зрения писателя, еще в момент Февральской революции 1917 г. и логично завершившееся октябрьским переворотом.

С. 400. И сгорел суд. — В Петербурге в один из первых дней Февральской революции толпой было подожжено здание Окружного Суда (Литейный, 4). «Главное здание петроградского окружного суда на Литейном пр. совершенно уничтожено пожаром. В огне погибло все делопроизводство нотариата, гражданских и уголовных отделений и совета присяжных поверенных» (Речь. 1917. № 55. 5 марта. С. 3). Современниками это было воспринято как символическое событие, знаменующее наступление эпохи беззакония.

С. 400. ... человек ты или обезьяна... — см. коммент. к «Бабинькин кочет». С. 605.

Впервые опубликовано: Вечерний звон. 1917. № 16. 27 дек. С. 4.

Печатается по первой публикации.

В сатирической сказочке «Комми-ссар» иронически изложены события 1917 г.: свержение самодержавия, приход к власти Временного правительства и большевистский переворот.

С. 400. Комми-ссар — игра слов. Комми — сокращенное от «коммивояжер» — агент по рекламе какого-либо товара.

... последний царь ~ взял да и ушел... — Имеется в виду последовавшее 2 марта 1917 г. отречение от престола императора Николая II.

... дьяк Болтунов — намек на Александра Федоровича Керенского (1881 — 1970) — известного адвоката, одного из активных деятелей Февральской революции. С 2 марта Керенский — министр юстиции Временного правительства, затем военный и морской министр, с 25 сентября до 25 октября — премьерминистр и Главковерх. Прославился своим ораторским искусством. См., например, свидетельство H. H. Суханова: «Повсюду — в окопах, на судах, на парадах, в заседаниях фронтовых съездов, на общественных собраниях, в театрах <...> Керенский говорил все о том же и все с тем же огромным подъемом, с неподдельным, искренним пафосом. Он говорил о свободе, о земле, о братстве народов и о близком светлом будущем страны <...> Агитация Керенского была (почти) сплошным триумфом для него. Всюду его носили на руках, осыпали цветами. Всюду происходили сцены еще невиданного энтузиазма» (Суханов H. Н. Записки о революции. Т. 2. Кн. 3-4. M., 1991. С. 197 — 198).

С. 401. Прилог — приложение, приклад.

Бабинькин кочет — нарком просвещения А. В. Луначарский, См. комментарий к одноименному произведению (С. 605 — 606).

С. 402. ... сейчас же замок без ключа отперли. — Утром 27 декабря были заняты все банки и кредитные учреждения Петрограда, а вечером ВЦИК принял Декрет о национализации банков.

Впервые опубликовано: Вечерний звон. 1917. № 16. 27 дек. С. 4.

Печатается по тексту первой публикации.

Сатирическая сказка посвящена приходу к власти большевиков и основана на использовании образов русских былин (Соловей-Разбойник, Идолище поганое).

С. 402. ...будет мир, будет хлеб, будет воля вольная... — Цитируется текст общеизвестного большевистского лозунга. Ср., например: «За мир, за хлеб, за землю, за народную власть!» (Декреты советской власти. Т. 1. М, 1957. С. 8).

Впервые опубликовано: Вечерний звон. 1918. № 23. 5 января. С. 3.

Печатается по тексту первой публикации.

Текст опубликован в день открытия Учредительного Собрания.

С. 403. Безумное молчание — цитата из публицистического произведения XVII в. «Сказания» Авраамня Палицы на.

Видел я ~ знак заграждающий прошел в душу народную. — Опубликовано как отдельный текст в «Простой газете» (1917. 3 декабря. № 20. С. 4) в подборке текстов с общим заглавием «Зазыв». Это заглавие было впервые использовано в анонимном обращении к читателям, подписанным псевдонимом «Сергей Скрытник»:

Каждый думает, что одинок и поэтому молчит. Иной раз и хочется душу отвести, словом перекинуться, да не с кем. На улицу пойти, на угол? Нет, уж лучше перетерпеть.

Невысказанное слово сердце печет. Сидят такие, думают — кумекают, до всяких небылиц додумаются, а правильную правду узнать не у кого.

Для таких людей будет в «Простой газете» особое место. «Простая газета» хочет помочь затерявшимся людям друг дружку найти.

«Много чего от слова бывает: словом можно что хочешь накликать, словом и беду прогоняют. Мудрым людям известно. Когда сказать слово надо, а когда промолчать лучше».

Русский человек себя за мудреца не почитает. Не рабья покорная бессловесность, — это подлинная душа русская, черта народная, — осторожность к слову.

Только псоглавая толпа падка на зык и расправу:

— Дурак, видно, дед наш, — все молчит, — слышал я от глупых людей, — вот Гараська, — подвесь ему на язык гирю, и тогда не замолкнет.

Не многим под силу молчание. Мудрые люди знают: кто на язык легок, тот и умом шаток. Слово скороговорное, что лист осенний, не падет на сердце семенем, дающим плод.

А в дни наши несуразные, перепутные, сколько сказано пустых слов!

Большая сила нужна, чтоб опустошенному слову душу вернуть» (Новая простая газета. 1917. № 1. 26 ноября. С. 4).

В номере 20-м «Простой газеты» (1917. 3 дек. С. 4) было продолжена рубрики «Зазыв». Публикация состояла из нескольких текстов. Первый из них — новое обращение «Сергея Скрытника» к читателям:

Что такое «Зазыв»? — спросит тот, кто не читал в «Простой газете» мое первое письмо: «скрытникам и молчальникам».

Скрытниками и молчальниками я таких людей называю, что в нынешние дни одиноко живут, кому словом перекинуться не с кем, — отвести душу, а на угол идти неохота. К этим людям и написано мое письмо, — первый мой зазыв.

Скажите, молчаливые люди, — ваше слово — злато!

Для переписки с вами в «Простой газете» отведено особое место: —

«ЗАЗЫВ», — пишите в «Простую газету» — —

Вслед за обращением «Сергея Скрытника» в той же рубрике были опубликованы: текст «Загражденные уста» за подписью «Алексей Ремизов» и притча «Слово серебро — молчание злато» за подписью «Федор Бублов». Последняя в измененной редакции вошла в кн. «Взвихрённая Русь» (подглавка «Молчальник» главы «Медовый месяц»). Согласно авторскому списку публикаций (Собр. Резниковых) автором последнего текста был Ремизов. Стилистический и семантический анализ анонимных обращений «Зазыв» позволяет сделать предположение, что и они были написаны Ремизовым, хотя оказались не включены в авторский список публикаций. Сходное мнение о принадлежности «Зазывов» Ремизову см.: Субботин С. И. К атрибуции псевдонимных произведений из «Простой газеты» // Рус. лит. 1992. № 4. С. 208).

С. 403. Мы в смуту живем... — ремизовская аллюзия событий 1917 г. на эпоху русской Смуты XVII в.

Воры (др.-рус.) — политические преступники.

Впервые опубликовано: Россия в слове. Литер, прил. № 1 к газ. «Воля народа». 1917. 28 ноября. С. 2, под загл. «Слово о погибели земли русской».

Прижизненные публикации: Скифы. Сб. 2. Пг., 1918 [дата выхода в свет: декабрь 1917]. С. 194 — 200; Взвихренная Русь. С. 180 — 189 (в составе главы «Москва»).

Печатается по тексту сб. «Скифы».

Первый набросок «Слова» — в Дневнике Ремизова, запись от 6 сентября 1917 г. (С. 477). О дате первой публикации см.: Иезуитова Л. А. «Слово о погибели земли русской» А. М. Ремизова в газете «Воля Народа» // Алексей Ремизов. Исследования. С. 67 — 80; Субботин С. И. Еще раз о дате первой публикации «Слова о погибели...» А. М. Ремизова // Новое литературное обозрение. 1995. № 14. С. 154 — 156 (уточнение даты). Публикация в сб. «Скифы» является вариантом первой публикации. Автором произведена лексическая правка. Ее направленность — усиление черт стилизации под фольклорное произведение (например, изменено: «русская земля» на «земля русская»; «безбожные человекоборцы» на «человекоборцы безбожные» и т. п.); уточнение лексики (например, «обезьяний крик» исправлено на «обезьяний гик», «горести» на «горечи» и т. д.). Также проведена пунктуационная правка, направленная на усиление авторских особенностей пунктуации по сравнению с более стандартным газетным вариантом. Вслед за текстом Ремизова в сб. «Скифы» помещена статья Ρ В. Иванова-Разумника «Две России», в которой признавались высокие художественные достоинства произведения, но утверждалась реакционность общественной позиции его автора: «Огненный вихрь революции ненавистен Ремизову: сметает и испепеляет вихрь этот самое дорогое, самое исконное, самое любимое <...> Какие же мировые ценности «Святой Руси» сметает этот враждебный вихрь? <...> Смело и откровенно отвечает на это Ремизов: самодержавие, православие, народность. <...> именно здесь его ценности, <...> таков внешний политический смысл «Слова о погибели Русской Земли» (с. 208 — 209). См. также оценку Иванова-Разумника в письме к Андрею Белому от 8 декабря 1917 г.: «Ремизовское «Слово» — удивительное; но внутренне построено оно на «злости лютой» и на призыве к мести, к расправе. Не на этих путях победа — чья бы то ни было, справа или слева. А я верю в великую духовную победу после предстоящего нам великого поражения. В этом тема ответа моего Ремизову» (Андрей Белый и Иванов-Разумник. Переписка. Публ., вступ. статья и комм мент. А. В. Лаврова и Джона Мальмстада. Подгот. текста Т. В. Павловой, А. В. Лаврова и Джона Мальмстада. СПб., 1998. С. 145). Публикация статьи Разумника охладила отношения между ним и Ремизовым (см. запись в Дневнике от 1 января 1918 г.: «Был Разумник — битва под Разумником») и вызвала негативную реакцию в литературных кругах. Так, А. Чеботаревская возмущалась невозбранностью «общественному критику Разумнику Иванову клеветать на безответного сказочника Ремизова, оплакивающего на своем языке, своими словами и образами, гибель земли русской» (Новый вечерний час. 1918. № 3. 4 янв. С. 2 ). По этому поводу см. также письмо З. Н. Гиппиус Ремизову от 1 января 1918 г.: «То, что сделал с вами Иванов-Разумник — последнее похабство. Я только что увидела „Ск[ифы]"э и считаю, что до такой бесчестности ни один литератор никогда не доходил. Кроме того и сама по себе его статья столь кощунственно-грязна, что ее трудно держать в руках. Когда я видела С[ерафиму] П[авловну], я еще фактически ничего не знала, хотя внутренне все это не лишено логики. Смердяковы только верны себе. Не забывайте, что лакеи — хуже своих господ» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр .53. Л. 1 — 1 об.).

С. 404. «Слово о погибели Русской Земли». — Ср. название произведения древнерусской литературы «Слово о погибели Русской земли» (XIII в.) См. также название сочинения героя повести Ремизова «Пятая язва» (1912) следователя Боброва «Плач над разоренностью земли русской о погибели русского народа».

Широка раздольная Русь... — Ср. в былине «Про Соловья Буди м и ров ич а»: «Широко раздолье по всей земли...» (Сборник Кирши Данилова).

Безумный ездок, хочешь за море прыгнуть ~ Брат мой безумный — несчастлив час! — твоя Россия загибла. — Неточная цитата из романа Андрея Белого «Петербург»: «С той чреватой поры, как примчался к невскому берегу металлический Всадник, <...> как бросил коня на финляндский серый гранит — надвое разделилась Россия <...> страдая и плача, до последнего часа — Россия. / Ты, Россия, как конь! <...> Хочешь ли и ты отделиться от тебя держащего камня, как отделились от почвы иные из твоих безумных сынов <...> Или, может быть, хочешь ты броситься, разрывая туманы, чрез воздух, чтобы вместе с твоими сынами пропасть в облаках?» (Андрей Белый. Петербург // Сирин. Сб. 1. СПб., 1913. С. 140 — 141).

С. 404. Я кукушкой кукую... — мотив «кукушки» из Плача Ярославны («Слово о полку Игореве»).

... был Расстрига, был Вор, замутила смута... — Имеются в виду события периода русской истории (1584 — 1613), названного эпохой Смуты. Ее осмысление Ремизовым базировалось на исторических трудах С. Ф. Платонова, и, в частности, на монографии «Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI — XVII вв.» (СПб., 1899). Расстрига — Лжедмитрий I (ок. 1580 — 1606), самозванец, выдававший себя за царевича Дмитрия Ивановича, сына Ивана Грозного; по официальной версии расстриженный монах Григорий Отрепьев, в 1605 — 1606 гг. — русский царь. Вор — Лжедмитрий II (? — 1610), самозванец, также выдававший себя за царевича Дмитрия Ивановича, имевший военный лагерь в селе Тушино и прозванный «Тушинский Вор».

... брата родного выгнали... — Имеется в ввиду изгнание из Москвы польских интервентов народным ополчением в 1612 г.

...поволжские леса... — Заволжье было местом расположения старообрядческих монастырей и скитов.

...за веру русскую в срубах сжигали себя... — Под влиянием ожидания конца света и преследования властей старообрядцы осуществляли акты самосожжения, принимавшие в ряде случае массовый характер. Начавшись в конце XVII в., самосожжения продолжались на протяжении всего XVIII в.

С. 405. ...в мать-пустыню... — Образ из духовного стиха «Прекрасная маги пустыня...».

Был на Руси Каин ~ сложил песни неизбывные... — Ванька-Каин (Иван Осипов Каин, 1718 — после 1755) — знаменитый московский вор, впоследствии сыщик. Ему приписывалось авторство ряда народных песен («Не шуми, мати, зеленая дубравушка...» и др.). См.: Песни, собранные П. В. Киреевским. М., 1872. Вып. 9. С. 72 — 74.

...вижу твой краснозвонный Кремль свист несносных пуль, обеспощадивиаш сердце мира... — Имеется в виду обстрел Кремля большевиками при взятии власти в Москве.

Ясак — особый колоколец при церкви, которым дают знак звонарю, когда благовестить и звонить, когда перестать.

С. 406. О, моя родина ~ пошатнулась ты, неколебимая... — аллюзия на цитату из «Вступления» к поэме А. С. Пушкина «Медный всадник»: «Красуйся, град Петров, и стой // Неколебимо, как Россия...».

Багряница — широкий плащ ярко-красного цвета, торжественное облачение владетельных особ.

...сердце открытое не раз на крик кричало на всю Русь: «нет правды на русской земле!» — или за исконное безумное свое молчание? — неточная цитата из речи Боброва (Ремизов А. Пятая язва // Альм. Изд. «Шиповник». Кн. 18. СПб., 1912. С. 196). В автоцитшу включены: 1) «нет правды на русской земле» — слова Ивана Грозного — цитата из «Послания» служивших при его дворе иноземцев Иоганна Таубе и Элерта Крузе, взятая Ремизовым из примечания № 191 к IX тому «Истории государства Российского» H. М. Карамзина; 2) «безумное свое молчание» — цитата из «Сказания» Авраамия Палицына.

С. 406. ...к глазам твоим иссеченным... — отсылка к символике сна Раскольникова о засеченной кляче — образе страдания человеческого. Ср.: «Он бежит подле лошади, он забегает вперед, он видит, как ее секут по глазам, rio самым глазам» (Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч. В 30 т. Т. 6. С. 48).

С. 407. Я не русский... — полный текст слов Ивана Грозного, см. предыдущее примеч.

Рясно — ожерелье.

Ты канешь на дно светлая. — Отсылка к древнерусской Легенде о граде Китеже — повествовании о русском городе, ставшем невидимым и скрывшемся от войска хана Батыя на дно озера Светлояр. Ср. запись в Дневнике от 10 — 11 сентября 1917 г.: «России нет. Россия уходит, как Китеж».

С. 408. ...неволи вместо свободы ~ рабства вместо братства ~ уз вместо насилия... — Перифраз популярного в 1917 г. лозунга Французской революции «свобода, равенство, братство».

...подымается ангел зла — серебряная пятигранная звезда над головой его с семью лучами, и страшен он. ~ Апокалиптический образ Абадонны. Возможно, ремизовский образ ангела зла восходит к теории трансцедентальной магии. В ней одним из демонических созданий, которое символизировало астральный свет, являлся Бафомет, гермафродический Козел Мендеса, изображавшийся с пентограммой на лбу. (См.: Мэнли П. Холл. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. СПб., 1994. С. 366).

И свилось небо, как свиток. — Ср.: «И небо скрылось, свившись как свито к» (Отк. 6; 14).

С. 409. Ты весь Китеж изводи сетями — пусто озеро... — Ср.: «Аще ли пойдет и мыслите начнет, славши везде, и таковому закрыет господь. И покажется ему лесом и пустым местом. И ничто же таковый получит себ'к, но токмо труд его всуе бысть. <...> И сей град Болший Китежь невидим бысть» (Памятники литературы Древней Руси. XIII век. Т. 3. М., 1981. С. 224).

Русский народ ~ Господи, что я сделал! — См. набросок этой части «Слова» в Дневнике, запись от 6 сентября.

Светлый день — Пасха.

Слышу трепет крыльев ~ Это новая Русь... — Ср. стих. С. Есенина «О Русь, взмахни крылами...» (1917).

С. 410. Закукарекав бы, да головы нет: давно оттяпана! — Ср. текст Дневника, запись (цитата из неуст. произведения) от 21 марта 1920 г.: «Я не пророк, я не апостол, я тот петух, к[оторый] запел и отрекшийся Петр вспомнил о Христе». Имеется в виду евангельский эпизод отречения апостола Петра (Лк. 22; 54 — 61).

С. 410. ...норовят дочиста слопать все до прохода гостей, до будущих хозяев земли... — Ср. евангельскую притчу о брачном пире (Мф. 22; 1 — 14).

Вечная память. — Возглас, которым заканчивается панихида или заупокойная лития.

Впервые опубликовано: Воля страны. 1918. № 16. 15 февраля. С. 2.

Печатается по тексту первой публикации.

Тексты-источники: Веселовский А. Н. Разыскания в области русского народного стиха. СПб., 1889, Раздел XII «Судьба-Доля в народных представлениях славян». С. 173 — 260 (Веселовский); Афанасьев А. Поэтические воззрения славян на природу. T. I — III. M., 1865 — 1869 (Афанасьев-I-III).

С. 411. От Косарей по Становищу души усопших... — Мифологическое представление о дороге в загробное царство по небесному Млечному Пути. Ср. у Афанасьева о ее стражах: «Подобное представление у нас соединяется с головой млечного пути, которую в тульской губ. называют косари; уверяют, что там стоят на страже четыре косаря и рубят всякого, кто вздумает пройти этою заповедною дорогой» (Афанасьев-III. С. 285 — 286).

...души усопших из звезд светлее светлых, охраняя пути солнца, повели Денницу к восходу. — Ср.: «...звезды — души людей <...> души усопших, выводят <...> утреннюю зарю на небо, охраняют пути солнца» (Веселовский. С. 238). Денница — утренняя заря.

Обида-Недоля. — Ср.: «идея прирожденной судьбы сплотилась с идеей личной вменяемости; в Слове о Полку Игореве, где Обида является со значением Недоли, как иногда в северорусских причитаниях, понятие ее заслуженности расширилось: не один молодец навлекает на себя несчастие, а вся русская земля платится за грех своих князей» (Веселовский. С. 252).

...вот хлебы и сыры и мед... — Ср.: «Рожаницѣ краютъ хлѣбы и сиры и медъ» (Афанасьев-III. С. 416).

...не кудлатая рваная Обида... — Ср.: «приходит Доля <...> оборвана, кудлата» (Веселовский. С. 258).

...лебедь, плещущая крылами у синего моря... — Образ восходит к пересказу Веселовским текста «Слова о полку Игореве». Ср.: «...плещет крылами у синего моря» (Веселовский. С. 252).

С. 412. ...свяжи нашу нить с нитью Доли, скуй ее ~ в одной брачной доле... — Ср.: «Красавица <....> силой добывает свою долю — нить, улаживающуюся в брачную сорочку» (Веселовский. С. 259).

Впервые опубликовано: Вечерний час. 1918. № 37. 19/6 марта. С. 3.

Печатается по первой публикации.

С. 413. Убрус — платок.

Ширинка — полотенце.

Впервые опубликовано: Воля народа. 1918. № 1. Литер, прилож. «Россия в слове». С. 17 — 20.

Прижизненные издания: Раннее утро. 1918. № 65. 16 апреля. С. 1 (в сокращении).

Печатается по первой публикации с учетом авторского исправления опечаток.

Текст «Слова» был перепечатан без согласия автора в газ. «Раннее утро». Откликом стала редакционная заметка «Литературные нравы» (Воля народа. 1918 Апрель. № 2. С. 24). В ней указано, что «перепечатка произведена полностью, со всею тщательностью, с сохранением всех оказавшихся в нашем журнале опечаток» и дан список лексических и пунктуационных опечаток. Сличение текстов первой публикации и газетной перепечатки показало, что последняя была произведена с значительными сокращениями текста и изменением пунктуации.

С. 413. Каин, где брат твой? — цитата из Библии (Быт. 4; 9).

С. 414. Разве я сторож брату моему? — цитата из Библии (Быт. 4; 9).

Сын погибели — Люцифер.

Все на тебя и ты один на всех — перифраз известного афоризма: «Один за всех, и все за одного».

С. 415. Рядить — править, держать в порядке.

Русь, говорю тебе, стань! — Ср. евангельское чудо исцеления расслабленного Иисусом Христом — слова Христа: «Встань, возьми постель свою, и иди в дом твой» (Мф. 9; 6).

С. 416. ...скачет черный конь, на нем всадник — весы в руках ... — один из четырех всадников Апокалипсиса, олицетворение Голода (Откр., 6; 6).

...фунт будет пища твоя... — Речь идет о введенных властями карточках на продовольствие, разделенных по категориям соответственно характеру труда. Один фунт хлеба в день полагался работникам физического труда (см. коммент. к Дневнику. С. 635 — 636).

С. 417. Он остановит твой путь ~ скажешь: Здесь я, здесь поставлю дом мой! — аллюзия на библейские события: исход иудеев из Египта и странствование в поисках земли обетованной (Исх.).

...великий дух уведет тебя в пустыню, там встречу тебя. — Ср. явление Господа Моисею в пустыне (Исх. 16; 10 — 12).

С. 418. Простец (церк.) — неученый человек, мирянин.

С. 419. Сергий Радонежский, св. (1314 — 1392) — подвижник, преобразователь монашества в Северной Руси; Петр, св. (ум. 1326) — митрополит всея Руси; Алексей, св. (ум. 1378) — митрополит Киевский и всея Руси; Иона, св. (ум. 1461) — митрополит Московский; Филипп (ум. 1473) — митрополит московский; Василий Блаженный (1469 — 1557) — московский юродивый, чудотворец; Прокопий праведный (ум. 1303) — устюжский юродивый, чудотворец; Нил Сорский, преподобный (ок. 1433 — 1508) — монах Кирилло-Белозерского монастыря, знаменитый деятель Русской церкви; Савватий Соловецкий, преподобный (ум. 1435) — основатель Соловецкого монастыря; Зосима Соловецкий, преподобный (ум. 1478) — основатель Соловецкого монастыря.

С. 420. Мария Египетская, преподобная (VI в.) — раскаявшаяся блудница, проведшая 47 лет в покаянии в заиорданской пустыне.

Впервые опубликован: Минувшее. Исторический альманах. Вып. 16. М.; СПб., 1994. С. 407 — 549 (подготовка текста А. М. Грачевой, Е. Д. Резникова; вступ. статья и комментарий А. М. Грачевой).

Рукописный источник: Беловой автограф с правкой. 1917 — <1927> — Собр. Резниковых.

Дневник А. М. Ремизова 1917 — 1921 гг. состоит из 9 рукописных тетрадей и отдельных листов приложения. Большинство тетрадей плохой сохранности, некоторые — обгорелые, с утратами текста. Автор систематизировал их дважды — первый раз в 1920-е гг. — в период работы над книгой «Взвихренная Русь» (опубл. в 1927). Тогда появились заглавия отдельных тетрадей: вторая — «И. Орь. 27.VI. — 1.VI. 1917»; третья — «III» (тетрадь сильно обгорела по правому краю); четвертая — «IV. Ростань. ЮЛИ. — 25.Х.1917»; пятая и шестая — «V. Ветье. 26.Х.1917 — 1918»; седьмая — «VI. Заяц на пеньке. 1919 — 1920 до переезда на Троицкую до 30.VI. Петербург»; — «Гошку 1920.31.VI. — 1921.5.VIII»; девятая, без номера — «Заградительные вехи». Последняя тетрадь является переписанным и пересказанным текстом третьей. Ее существование в конволюте существенно, так как намного сдвигает хронологические рамки начала «пересказа» Ремизовым своих личных документов. В последнюю тетрадь вложен лист со стилизованными под скоропись XVII в. каллиграфически переписанными «обезьяньими» текстами («Вонючая торжествующая обезьяна...») и из «Временника» («Спешу тебя уведомить...») — опубл. в альм. «Минувшее» (С. 512 — 513). К тетрадям приложены: автограф (рукой неустановленного лица) эссе «Неугасимые огни» (по изд.: Дело народа. 1918. 7 марта. № 13. С. 2); вырезки из газет — цикл политических сказок под заглавием «Саботаж» (I. [Комми-ссар] // Вечерний звон. 1917. 27 декабря. № 16; II. Акакий Башмачкин // Дело народа. 1917. 15 февраля. № 233; III. Расправа // Дело народа 1917. 3 декабря. № 223) — в тексты внесены незначительные стилистические поправки, дано общее название цикла и под каждой сказкой проставлена дата: «1917»; автограф (рукой неустановленного лица) стихотворения «Зенитные зовы» (по изд.: Записки мечтателей. 1919. № 1. С. 94 — 96). Тогда же отдельные титульные листы тетрадей были «украшены» иллюстративными материалами: «Портрет В. И. Ленина», «Портрет вел. кн. Кирилла Владимировича», «В. И Ленин в гробу» (фотографии — вырезки из газет). Нанесены пометы чернилами, красным и синим карандашами. Данные пометы сделаны поверх других, более ранних помет простым карандашом. О типе помет будет сказано далее. Весь материал собран в папку и озаглавлен «1917 — 18 — 19 — 20 — 21. Алексей Ремизов. Взвихренная Русь. Откуда пошла Взвихренная Русь. Мой дневник 1917 г. с 1 марта до августа 1921, а с 5-го VIII начинается наше странствование». Под заглавием — вырезка из газеты с датой-автографом и глаголический знак-анаграмма. В правом верхнем углу обложки подпись: «A. Remizoff».

Следующий этап систематизации материала — послевоенные годы. Его датирует помета на обложке: «(хотел переписать, но для глаза неразборчиво) 10.Х.1948» и подпись внизу: «Алексей Ремизов». К этому времени была утрачена первая тетрадь (1 — 26 марта 1917), а оставшиеся писатель решил отреставрировать, проклеив стыки между листами полосами кальки с конторским клеем, что нанесло рукописи значительный ущерб.

Историческая ценность дневника определяется отражением в нем периода одного из основных поворотов русской истории XX в. Художественная значимость публикуемого материала заключается прежде всего в том, что с самого начала он был своеобразной «рабочей тетрадью» писателя с записями сюжетов, тем, текстов одних произведений и составлял фактографическую канву других. В той или иной степени на его основе написаны хроника «Всеобщее восстание»; рассказы, объединенные позднее в книгу «Шумы города» (опубл. в 1921), отдельные части книги «Крашеные рыла́», произведений: «Слово о погибели Русской Земли», «Огневица», «Плачужная канава» и, наконец, Дневник — основной источник хроники «Взвихренная Русь».

Текст Дневника 1917 — 1921 гг. публикуется в полном объеме по автографу (Собр. Резниковых). Не печатаются приложения к Дневнику: «обезьяньи» тексты, а также большие по объему газетные вырезки, вклеенные в Дневник. Изложение их содержания дано в комментарии. Текст публикуется с полным сохранением авторской орфографии и пунктуации. Подобная подача текста автографа во многом позволяет уточнить принципиальный вопрос о формировании индивидуально-авторской системы графики и пунктуации в ремизовских произведениях 1920-х гг. Сокращенные слова восстанавливаются в квадратных скобках. Слова, не поддающиеся прочтению, а также скрытые на стыках листов под слоем канцелярского клея и смытые влагой, обозначаются в квадратных скобках как неразборчивые с указанием их количества (например: [1 нрзб.]). Слова, прочтенные предположительно, сопровождаются знаком вопроса в квадратных скобках. Инициалы лиц, упомянутых в дневнике, расшифрованы, хотя ряд имен так и остался неустановленным. Как правило, после первого истолкования не раскрываются инициалы лиц, наиболее часто встречающиеся в Дневнике (например: С. П. — Серафима Павловна Ремизова-Довгелло, А. М. — Алексей Михайлович Ремизов, Ив. Ал. — Иван Александрович Рязановский, Ф. И. — Федор Иванович Щекоддин, Ив. С. — Иван Сергеевич Соколов-Микитов, M. М. — Михаил Михайлович Пришвин). Не исправлены ошибки при авторском переводе дат старого стиля на новый там, где это нельзя подтвердить дополнительными данными, так как нет уверенности, какая дата была для Ремизова исходной. Сохранены авторские написания фамилий (например: Уельс вместо Уэллс).

С. 423. «В перепуге...» — вырезка из неуказ, газеты.

С. 425. ...откуда-то выскочивший Вейс... — Ср. Дневник Пришвина от 25 февраля 1917: «Внезапно вынырнул откуда-то Уполномоченный Петрограда Вейс и предъявляет свои административные права» (Дневник Пришвина-I. С. 242).

...повезли в телячьих вагонах... — О возвращении Ремизова в Россию из Германии в 1914 г. см. в рассказе «Полонное терпение»: Ремизов А. За святую Русь. Пг., 1915. С. 25, 29.

С. 426. ...вести телефонные. — Ср. запись в Дневнике Пришвина-I от 27 февраля 1917: «Пробовал пройти к Ремизову, дошел до 8-ой линии, и потом из орудий там и тут, выстрелы раздаются, отдаются, кто бежит, кто смеется, совершенно как на войне вблизи фронта, только тут в городе ночью куда страшнее... А телефон все работает, позвонил к Ремизову, что дойти до него не мог» (С. 245).

С. 427. ...с Иваном Александровичем... — Имеется в виду И. А. Рязановский, служивший в тюрьме «Кресты». См. о событиях в «Крестах»: «Днем сильный отряд солдат и вооруженного народа после краткого сопротивления тюремной стражи взял Выборгскую одиночную тюрьму, Кресты. Все политические заключенные <...> освобождены» (Русские ведомости. 1917. 2 марта. № 48. С. 1).

...Совет ~ выпустил приказ... — 1 марта был издан Приказ № 1, адресованный всем солдатам и матросам Петроградского гарнизона. Он предписывал создать во всех частях комитеты из выборных представителей от нижних чинов, в политическом отношении подчиняться Петросовету. Пункт 6 предусматривал отмену обращения нижних чинов к офицерам с применением общих титулов, вставания во фрунт и обязательного отдания чести. 4 марта Приказ № 1 был распространен на всю армию и флот.

С. 428. ...узнал о новом... — 2 марта по соглашению между Думским Комитетом и Петросоветом было образовано Временное правительство (премьер-министр — кн. Г. Е. Львов).

...о рве Львовом... — В 1917 г. Ремизов продолжал работу над романом «Канава» (др. авторские названия: «Ров львиный», «Плачужная канава»). При жизни писателя не был опубликован отдельной книгой.

...Основывают Министерство] Изящных Искусств. — 4 марта М. Горький, озабоченный возможными актами вандализма в отношении памятников искусства, провел у себя на квартире собрание представителей художественной общественности, на котором была образована «Комиссия по делам искусств» (председатель — М. Горький, заместители — А. Бенуа, Н. Рерих, секретарь — M. Добужииский). После этого события прошел слух, что Горький хочет монополизировать ведение искусством и стать министром. 12 марта в Михайловском театре состоялся митинг деятелей искусств против комиссии Горького (см.: Муратова К. Д. Максим Горький в борьбе за развитие советской литературы. М.; Л., 1958. С. 23 — 26).

...письмо от Сергея. — См. письмо С. М. Ремизова от 2 марта (с пометой Ремизова о его получении «4.III.1917»): «От всего сердца, от всей души поздравляю вас дорогие Серафима Павловна и Алексей! Голова кружится от происходящего, горло сжимается и слезы выступают от величия и торжественности. Думаю, что на днях уже все начнут работать с удвоенной силой, а тем самым и скоро кончим войну» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 167. Л. 38).

С. 429. Какая-то барышня... — В кн. «Взвихренная Русь» при пересказе этого сна указано имя барышни — Пугавка. См. также в романе «Канава»: один из героев — Будылин — собирается жениться на девушке из простонародья — Анне Семеновне Пугавкиной.

...келейник ~ Миша. — Возможно, что имеется в виду послушник Андрониева монастыря в Москве, знакомый детства Ремизова. Ср.: Подстриженными глазами. С 103 — 106.

С. 430. «Царь вампир из тебя тянет жилы...» — Песня «Отречемся от старого мира» («Русская марсельеза»), стих. П. Л. Лаврова (1875).

С. 431. ...хоронить ~ на Дворцовой... — Похоронная комиссия Пстросовета приняла решение захоронить жертвы Февральской революции на Дворцовой площади. Затем местом захоронения было избрано Марсово поле. Первоначально похороны были назначены на 10 марта, окончательная дата — 23 марта.

Нельзя город св. Петра переделывать в Петроград. — «Немецкое» название «Санкт-Петербург» было официально изменено на более «патриотическое» — «Петроград» с 18 августа 1914 г. после вступления России в первую мировую войну. Ремизов изначально негативно воспринял перемену названия города.

«Среди мурья» — Ремизов А. Среди мурья: Рассказы. M., 1917. См. дарственную надпись на этой книге: «Серафиме Павловне Ремизовой-Довгелло. Алексей Ремизов. 1917. Эта книга вышла в самый первый день революции в 1917.23.2. и как-то сразу пропала: ее ни у кого не было и не купить нигде и ни одного отзыва» (Каталог. С. 19).

...Пришвин ~ смущен. — Ср. Дневник Пришвина-I от 11 марта: «Дни — нарастающая тревога. <...> Я не верю в Берлинскую революцию, но вражды не чувствую к захватившим власть, такой вражды, чтобы вступить с ними в войну и примкнуть к другой группе: их правда, но осуществится она не теперь, не насильно» (С. 254 — 255).

С. 432. «Не плачьте над трупами...». — Популярная революционная песня на слова стих. JI. И. Пальмина «Requiem» (1865).

«Помазанника народ [?] смазал». — Возможно, отголосок разговора с Пришвиным, присутствовавшим 14 марта на заседании Совета Р. С. Д. Ср. Дневник Пришвина-I от 14 марта: «В Совете Р. С. Д. — на выработке воззвания к рабочим всего мира (усы голодранца да купцы). Презид11ум: Чхеидзе (помазанник: смазали!). Стеклов: час лекции о французской революции и другим по 5 минут» (С. 256).

Битва под Пришвиным. — Возможно, это отражение разговора, зафиксированного в Дневнике Пришвина-I от 15 марта: «У Горького „штаб“. <...> Максим прекрасен: радость проповедовать, чтобы люди почувствовали радоегь, изменяли свои личные отношения, чтобы писатели как-то по-новому писали. <...> Большой очаровательный человек и в славе. Как человек подполья. Обойденные: Ремизов — сказал ему о Горьком свое мнение, и Ремизов побледнел, облился по́том и говорит: „Вы лакей Горького!“ и проч. Причина сего: несчастье его, которое загородило ему дорогу к свету, радости народной. Они революции ждали, из-за нее жизнь свою затратили, а когда пришла революция, сидят не у дела» (С. 257).

Была Кругликова. — В начале 1917 г. Крутикова должна была иллюстрировать неустановленную книгу Ремизова. См. ее письмо от 25 января: «Вот неудача-то! Простите. Не могу исполнить Вашу просьбу при всем желании, ибо 23 янв[аря] было, а 25 есть и, значит, срок пропущен. У меня рисунков нет, я не предполагала такой спешки. Если бы хоть пришло письмо пораньше, а то оно где-то, видимо, заблудилось. Как же Вы будете издавать без рисунков или кто другой сделает?» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 107. Л. 1).

Арестовали Тернавцева. — Ср. характеристику Тернавцева Ремизовым в ст. «О понимании» (1952): «Тернавцева я встречал на собраниях Религиознофилософского общества и у Розанова, обаятельный „цыган“ из Кишинева. Улыбка — весна и в спорах, будь он и против, а как друг Занимал он большое место в Синоде по отделу образования и страстный лодочник» (Алексей Ремизов. Исследования. С. 230).

С. 432. Похороны. — См. воспоминания очевидца А. И. Мельникова: «Улицы Петрограда в тот день имели необычный вид. Никто не работал: решением Исполкома Петросовета день похорон был объявлен нерабочим. Магазины закрыты. Трамваи не ходили. Улицы заполнены колоннами демонстрантов с яркими красными знаменами, транспарантами. <...> Похоронные процессии шли к Марсову полю районными колоннами» («Вспомним всех поименно...»: О тех, кто похоронен в братских могилах на Марсовом поле / Публ. А. И. Мельникова // Белые ночи. Л., 1978. С. 252 — 253).

С. 433. Слон — дружеское прозвище Ю. H. Верховского.

...Унковский. Приехал из Румынии. — В 1917 г. В. H. Унковский служил врачом южного военно-санитарного поезда Ее Имп. Вел. Гос. Имп. Александры Федоровны. См. его письмо Ремизову от 27 апреля 1917, посланное после их встречи в Петрограде: «Привет Вам из далекой Румынии, приехал на днях. Из Петрограда я направился в Харьков, где прожил несколько дней. Оказалось, что меня не перевели в Россию — пока буду служить в Румынии» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 214. Л. 30).

Бычи с Пришвиным в Синоде. — В архиве Ремизова сохранился пропуск на визитной карточке управляющего Канцелярией Святейшего Синода П. В. Гурьева: «Петр Викторович Гурьев просит швейцаров главного Синодального здания пропустить в Синодальную церковь на пасхальную утреню г. Ремизова и с ним четырех лиц. П. Гурьев. 30 марта 1917 г.» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Л. 11). См. также Дневник Пришвина-I от 2 апреля: «Мы ходили к заутрене с Ремизовыми в Синодскую церковь, „О мире всего мира!“ — возглашают в церкви, а в душе уродливо отвечает: „О мире без аннексий и контрибуций“. И как сопоставишь это в церкви и то, что совершается у людей, то нет соответствия» (С. 266).

С. 434. Умер А. Д. Нюренберг. — См. публ. Ремизова: Из «временника». Доктор Нюренберг // Почта вечерняя. 1918. № 8. 18 марта. С. 4. Нюренберг был прототипом Доктора — одного из героев повести «Корявка». См. об этом дарственную надпись жене на кн. «Корявка» (1922) (Каталог. С. 23).

Приходил прощаться M. М. Пришвин. — 1 апреля 1917 г. семья Пришвина переехала в д. Песочки Новгородской губернии.

С. 435. ...вспоминаю свое бурное. — В 1896 — 1902 гг. Ремизов принимал участие в революционной деятельности (подробнее см.: Революционер Алексей Ремизов. С. 419 — 447).

Сборник «Гусляр». — Издание не состоялось. См. письмо В. Фигнер Ремизову от 5 октября 1917: «Вы можете составить обо мне самое дурное мнение, если вам не сказали, что <...> сборник Ваш <...> издать не удастся и его можно взять на Екатерининской, 1) у нашего секретаря. <...> Причина — громоздкость сборника. Ведь вышел бы дорог в продаже; 2) типографии завалены работой по текущим вопросам и я лично прямо чувствовала бы себя неловко, занимая рабочие руки изданием такого сборника. 3) Две-три вещицы, прочитанные мной были такие, что не возбуждали охоты печатать их. 4) Вы все говорили, чтобы я и не читала, но я этого не могу, в интересах читателя надо бы все прочесть, но у меня решительно нет времени для этого. 5) Не читая, не могла рекомендовать и настаивать. Так он зря и пролежал в шкафу. Напишите мне добрым словом — я очень не хотела бы, чтоб вы сердились на меня» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед хр. 219. Л. 1).

С. 436. Сегодня ~ едем. — Далее следует конец тетради, где записаны отдельные слова и заметки.

...штурмана поймали! — Имеется в виду Б. В. Штюрмер. После Февральской революции он был арестован и умер в Петропавловской крепости.

С. 438. с. Берестовец. — В с. Берестовец Борзненского уезда Черниговской губернии находилось имение семьи жены Ремизова. Настоящее написание ее родовой фамилии — Довкгело (или Довгело). Здесь и далее сведения даны по неопубликованной рукописи внука писателя Б. Б. Бунич-Ремизова «Из воспоминаний о семье С. П. Ремизовой-Довкгело» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед хр. 54. Л. 1 — 21). Далее: Бунич-Ремизов. Из воспоминаний... с указанием номера листа.

...о Кшесинской, о ее дворце. — В 1904 — 1906 гг. петербургский архитектор А. И. Гоген при участии арх. А. И. Дмитриева, А. В. Самойлова построил особняк в стиле «модерн» (Б. Дворянская ул., д. 2 — 4) для балерины М. Ф. Кшесинской. Роскошь особняка породила слухи об источниках финансирования постройки, так как Кшесинская была известна своей близостью к Николаю II и членам императорской фамилии.

С. 439. «Харьков ~ крестьянин разбил икону ~ умер в страшных мучениях». — Вырезка из неустановленной газеты.

Сыромятники — район в Москве, где прошло детство Ремизова. См. описание родных мест в: Подстриженными глазами. С. 49.

С. 440. Н[аташа] ~ стесняется за меня. — См. запись в Рабочей тетради Ремизова 1950-х: «От Берестовца (имения) до города Борзна 15 верст. Мы ехали втроем: С[ерафима] П[авловна], я и Н[аташа]. Не хочется писать, запишу только канву. Хозяйка меня называла не А[лексей] М[ихайлович], а А[лексей] Иваныч, а раз Ив[ан] Ив[аныч]. Я молчал. Меня вызывали на ответы, чтобы посмеяться. Наконец, меня прорвало и я стал отвечать по-своему и прекратил под хохот. С[ерафима] П[авловна] была очень расстроена. Н[аташа] избегала смотреть. А возвращаться, я сел с кучером. У меня было чувство: Н[аташа] меня стесняется. Это было для меня ужасно: я ее очень, любил. И вот через столько лет я пережил то же самое чувство» (Собр. Резниковых). Ср. также изложение воспоминаний Ремизова: «...он [Ремизов. — А. Г.] рассказал <...> о своем последнем свидании с нею [Наташей. — А. Г.], в 1917 году в Берестовце: настоящей встречи не вышло. Наташа дичилась. Да и в этом берестовецком доме все было не просто, а подчинено какому-то принятому порядку, ритуалу: женская и мужская половины, на все положенные часы, все установлено раз и навсегда. Наташа почти не показывалась отцу, кроме как за столом. У А. М. было впечатление, что дочь избегает его, как будто стыдится» (Резникова. С. 48 — 49).

Видел во сне ~ Виктора ~ в солдатской шинели. — В 1917 г. В. М. Ремизов находился на Румынском фронте подпоручиком в 157-й Воронежской пешей дружине.

С. 442. Прометей. — В кн. «Подстриженными глазами» упомянут «приютившийся у нас сын няньки, половой с Зацепы, принявший имя „Прометей“» (С. 174).

С. 443. Маделунг ~ австрийский корреспондент. — Во время первой мировой войны О. Маделунг был корреспондентом немецких газет на Восточном фронте. О взаимоотношениях Ремизова и Маделунга см.: Письма А. М. Ремизова и B.Я. Брюсова к О. Маделунгу / Сост., подгот. текста, предисл. и коммент. П. Альберга Енсена и П. У. Мёллера. Copenhagen, 1976.

С. 444. Самое тягостное ~ нелюбовь. — Отражение психологической дисгармонии, испытываемой Ремизовым во время посещений Берестовца. Ср. свидетельство Б. Б. Бунич-Ремизова: «Когда же Серафима Павловна вышла замуж за Алексея Михайловича — ее приезды в Берестовец стали еще реже и короче: по той причине, что ее родные относились к Алексею Михайловичу весьма критически. <...> Алексей Михайлович, очевидно, чувствовал, что он чужой в берестовецкой усадьбе — и во время редких своих приездов туда <...> был сосредоточен в своих мыслях, которыми ему не с кем было поделиться. <...> Периодами Алексей Михайлович ни с кем в Берестовце не хотел разговаривать, иногда отвечал невпопад, произнося, как казалось родным Серафимы Павловны, какие-то непонятные, бессмысленные фразы. В комнате, где жили супруги Ремизовы, Алексей Михайлович развешивал бумажных чертиков и любовался ими. Садясь за работу, он иногда покрывался пледом с головой, что-то из-под него шептал и выкрикивал. И у всех родных Серафимы Павловны закрадывалась подчас мысль о психической неуравновешенности Алексея Михайловича» (Бунич-Ремизов. Из воспоминаний... JI. 14 — 15).

С. 445. Прасковья. — О няньке Прасковье см.: Подстриженными глазами. C.52.

С. 446. Поразила ~ грубость толпы в Сен-Клю на гулянье. — Текст Дневника за 10 июня использован в романе «Канава». Ср., например: «Майские нарядные катанья в Париже в Елисейских полях, и какие измученные серые лица там, у подножия Святого Сердца, — жалкий приют измызганной в постоянном труде бедноты, и беспросветно. Помню весенний праздник в благоговейно поблекшей Флоренции, ее гремячие по-московски мостовые; и другое гулянье в Париже в опустошенном Сен-Клу — какие жалости подобные развлеченья, топот дешево разряженной толпы, какая грубь сапог, и только что по-русски не матерят» (Ремизов А. Канава // Ремизов А. Избранное / Подгот. текста, коммент. и послесл. А. А. Данилевского. Л., 1991. С. 542).

...самодовольство на цюрих[ских] [?] с[оциап]-д[емократических] собраниях... — Данное свидетельство подтверждает факт общения Ремизова с кругом социал-демократической русской эмиграции во время его летней поездки (1896) в Швейцарию, Германию, Австрию, откуда он вернулся с сундуком нелегатьной литературы.

С. 447. «Уведи меня в стан погибающих...» — Цитата из стих. Н. А. Некрасова «Рыцарь на час» (1860).

Видел муттер. — Слабеющее здоровье матери — постоянный мотив в письмах к Ремизову брата Сергея, жившего в 1917 г. вместе с ней во флигеле при усадьбе Найденовых. См., напр., его письмо от 26 мая: «У тебя, Алексей, есть „Воспоминания“ H. А. Найденова, пошлю в дополнение родословное древо

(хронологию проставь по селу Батыеву). Между прочим опасаюсь, как бы скоро не пришлось мне давать тебе грустную, но неизбежную телеграмму: маменька все хуже и хуже становится, часто впадает в забытье и говорит совершенно несвязные речи. Изо дня в день на моих глазах происходит угасание, и это приближение, это яркое ощущение неотвратимости рождает во мне какое-то неиспытанное чувство и не страх это и не жалость, а что-то иное; какая-то нежность, как к малому ребенку, хочется предупреждать желания, сделать хоть что-нибудь, что облегчило бы, принесло отраду в последний раз» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 167. Л. 61).

С. 450. Аристократичность. — Наташа восприняла культивировавшееся а семье Довкгело представление о былой славе рода. «По преданию, сохранившемуся в семье Довкгело (или Довгело, как принято было писать эту фамилию в начале XIX в.), их род происходит от королевской литовской фамилии, родоначальником которой был, якобы, некий Явно (или Явнут) <...> К середине XIX в. от полулегендарного королевского происхождения семьи Довкгело остались только воспоминания да потомственное дворянство» (Бунич-Ремизов. Из воспоминаний... Л. 3-4). Аксиома о знатности своего рода составляла одну из основ самосознания С. П. Ремизовой. См., например, легендарное развитие этого постулата (с рассказом о старинном замке — родовом имении Довкгело) и упоминание о трудных отношениях Ремизова с родственниками жены у А. В. Тырковой: Тыркова-Вильямс А. Тени минувшего: Встречи с писателями // Воспоминания о серебряном веке / Сост., предисл., коммент. Вадима Крейда. М., 1993. С. 338. См. также критическую оценку этой легенды Б. Б. БуннчРемизовым, пользовавшимся «Записками» (1910 — 1912) брата С. П. Ремизовой — Сергея: «„Это была средняя усадьба, — вспоминает Сергей Павлович. — довольно-таки запущенная. Она никогда до конца не приводилась в порядок. Дом, выстроенный более 40 лет назад, стоит незаконченным... Не помню ни одной весны или осени, чтоб в эту усадьбу не заходили чужие свиньи и лошади через поломанную изгородь... Сад поломан и запущен“. Так что замок с башнями в усадьбе, о котором упоминается в „В розовом блеске“ (С. 385 — 387) — то ли легенда, то ли рухнул от ветхости до первых воспоминаний Сергея Павловича и Лидии Павловны» (Бунич-Ремизов. Из воспоминаний... Л. 9 — 10).

...о событиях 10. VI. сон был расстроенный. — См. статью «Подробности событий в Петрограде» (Киевская мысль. 1917. 13 июня. № 145. С. 4), где говорилось о «Съезде рабочих и солдатских депутатов» и возможных последствиях демонстраций.

С. 451. ...К[атерина] ~ балует ее между прочим. — Ср. свидетельство Б. Б. Бунич-Ремизова: «Моя мать <...> не раз говорила, что для нее самым родным человеком была воспитавшая ее Лидия Павловна, которую H. А. Ремизова всегда называла святой женщиной. Е. С. Семенова [подруга детства и юности Наташи. — А. Г.] утверждает, что на воспитание и особенно учебу Н. А. Ремизовой большое влияние имела не Лидия Павловна, а Екатерина Павловна, с которой племянница считалась больше, чем с не в меру баловавшей ее Лидией Павловной» (Бунич-Ремизов. Из воспоминаний... Л. 20).

С. 454. С. П. видела ~ бабушку Брешк[о-Брешковскую]. — В юности С. П. Ремизова была участницей революционного движения. Ср. позднюю запись Ремизова: «С. П. была любимая „внучка“ Бабушки Брешковской. С. П. судилась по делу социалистов-революционеров и была приговорена. Просидела год в Предварилке и 3 года в ссылке в Вологодской губернии (Усть-Сысольск, Сольвычегодск и Вологда)» (Резникова. С. 28).

С. 455. Во сне ~ будто мы у Иды. — 20 июня Ремизов получил письмо С. Ремизова от 14 июня 1917 г. — ответ на свой запрос о возможности остановиться у кого-нибудь из родных в Москве (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 167. Л. 64 — 64 об.).

Умер ~ Волков. — О В. С. Волкове и его жизни в Пензе Ремизов вспоминал в кн. «Иверень» (Иверень. С. 124). В этой книге упомянуты также Н. В. Израильсон и Ольга Рунова, что дает читателю намек на семейную драму Волкова, раскрытую Ремизовым при переработке этой тетради Дневника в тетрадь «Заградительные вехи».

...Сергей рассказывает о новой квартире... — Тематика сна навеяна полученным 21 июня письмом Сергея (от 17 июня), где подробно сообщалось о квартире, предоставляемой Ремизовым родственниками в Москве (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 167. Л. 65 — 66 об.).

С. 457. ...о нашем простом роде. — Сублимация уничижительного отношения к роду Найденовых со стороны родственников С. П. Ср. в воспоминаниях Еунич-Ремизова: «Вся семья Довкгело очень отрицательно относилась к родным Алексея Михайловича, ставя их на одну доску с купеческим „темным царством“» (Бунич-Ремизов. Из воспоминаний... Л. 14). Подобное отношение было предвзятым: с середины XIX в. семья Найденовых принадлежала к культурной и финансовой верхушке московского купечества. Особую известность имел дядя Ремизова — Н. А. Найденов (1834 — 1905) — председатель Московского Биржевого комитета, глава найденовского Купеческого Банка и одновременно известный историк, автор многих книг, посвященных московским древностям.

С. 459. Сергей очень обижен. — Возможно, сон отражает тревогу Ремизова за судьбу брата, до июня 1917 жившего вместе с матерью в Сыромятниках. См. письмо Сергея от 9 июня: «Сообщаю тебе новость. Я из Сыромятников уезжаю по письменному требованию В. А. Найденова [их дяди. — А. Г.]. <...> Значит, произошла и у меня революция. В 42 года приходится начинать жить сызнова. Ну что ж, кое-что видал и испытан, попробую еще, да пожалуй это и к лучшему; одно только меня беспокоит — это маменька — я-то постараюсь обставить это незаметно для нее, но что поделаешь с окружающими бабами, которые уже начали свои некчумушные подвывания, как дескать сына от матери гонят и как она без него будет (ведь эти идиоты Найденовы не смогли сделать все это келейно), толку-то нет, а маменька сильно расстраивается, вчера пришлось доктора звать» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 167. Л. 62 — 62 об.). См. дальнейшее развитие истории с изгнанием Сергея в его письме к Ремизову от 17 июня (второе письмо того же дня): «Сегодня утром покинул Сыромятники. В последние часы моего пребывания В. А. [Найденов. — А. Г.] устраивал всякие выпады, чтобы задеть мое самолюбие, имея целью, конечно, чтобы я сделал что-нибудь бестактное, словом как-нибудь нашумел и дал бы ему в руки козырь, но удовольствия этого я ему не доставил. Не могу я до сих пор взять в толк, не знаю чем объяснить эту подлую черту найденовщины — сделать другому человеку нравственную боль безо всякой для себя выгоды. И черта эта не покидает человека, стоящего одной ногой в гробу. У нас стоит жара нестерпимая, 45° и выше. А это действует на состояние маменьки, последнее время к вечеру она бывает малосознательна, но, конечно, это полоумие может продлиться и год, и более. Уехал я не прощаясь, будто на службу ушел. Во всем доме [имеется в виду флигель матери Ремизова. — А. Г.] идет ремонт. Верх, говорят, будут сдавать. Приедешь и не узнаешь дома. А знаешь почему ремонтируют, несмотря на страшную дороговизну? А потому, что В. А. так сказал: с М. А. может что-нибудь случиться (по-русски: умрет) придут люди и увидят, что она жила в грязи. Продержали до 70 лет черт знает как, а стало быть как умрет, чтоб видели, что они все отдавали для ее покоя. Мерзавцы!» (Там же. Л. 65).

С. 459. ...Ряз[ановский] ~ прислал всего I письмо... — Сохранился ряд писем И. А. Рязановского Ремизову за лето 1917, касающихся присмотра за квартирой. О тревогах Ремизова свидетельствует, напр., ответное письмо Рязановского от 14 июля: «Дорогой Алексей Михайлович. Присланная Вами телеграмма испугала и расстроила меня. Успокойтесь, Бога ради, успокойте глубокоуважаемую Серафиму Павловну — все благополучно, квартира цела: в ней обитает матрос Балтфлота Иван Сергеевич [Соколов-Микитов. — А. Г.]. <...> Вообще нет повода беспокоиться, ибо в Вашей стороне на Васильевском Острове все хорошо, а в нашем краю, у Лавры были 3 — 4 да еще 7^го июля целые сражения» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 180. Л. 28).

С. 460. ...маме (к[отор]ую ты называешь Симой). — Ср. воспоминания Б. Б. Бунич-Ремизова: Наташа «не имела представления о матери, свойственного детям, растущим возле родителей. Лидия Павловна рассказывала, каким непривычным было для девочки слово „мама“, которому ее пришлось учить, когда Серафима Павловна приехала в усадьбу: девочка привыкла называть мать так, как называли ее взрослые: Сима» (Бунич-Ремизов. Из воспоминаний... Л. 17).

С. 461. ...в Одессу переехали. И жалованья мне никакого. — См. вступление Ремизоза к разд. «Херсон»: «Сезон 1903 до поста 1904 г. в Херсоне с театром. С поста 1904 перекочевали в Одессу, а в мае в Киев. „Заведывание репертуаром“ оказалось шире, чем я думал: в мои обязанности входила и корреспонденция, и отправка на почту. Заниматься своим не оставалось времени. Вспоминаю это время, как тягчайшее. <...> Херсонским сезоном и кончилось мое театральное. В Николаев я ездил, а в Тифлис отказался. И начинается наша одесская страда» (На вечерней заре-2. С. 237).

С. 463. ...и «Лейла» пропала и «Табак». — Упомянутые в записи сна произведения Ремизова имели сложную историю создания и публикации. «Лейла» — балетное либретто. Единственный результат несостоявшегося замысла создать балет на музыку К. Лядова с хореографией М. Фокина см.: Встречи. С. 167 — 171. Текст опубликован под заглавием «Алалей и Лейла» в кн.: Ремизов А. Русалия. Берлин, 1922. Повесть «Табак» в первом изд. под загл. «Что есть табак» (СПб., 1908) отпечатана в 25 нумерованных экз.; второе издание под тем же заглавием вошло в кн.: Ремизов А. Заветные сказы (Пб., 1920), отпечатанную в 333 нумерованных экз. См. также публ. текста «Что есть табак» и комментарий: Aima mater (Тарту). 1990. № 2(4). Октябрь. С. 7 — 8 (подгот. текста и предисл. Е. Г.).

С. 464. ...показать Николу в Толмачах. — Братья Ремизовы родились в собственном доме купца 2-й гильдии М. А. Ремизова в Толмачевском пер., д. 8, в приходе церкви св. Николая Чудотворца в Толмачах и были крещены в этой церкви.

С. 464. ...с описанием петербургских событий 2 — 4. VII. — В газете «Киевская мысль» (1917. Ks 163. 5 июля. С. 2 — 3) сообщалось о петербургских событиях, связанных с июльским правительственным кризисом и концом двоевластия.

Все живо представляю себе. — В газете «Киевская мысль» (1917. 6 июля. № 166. С. 3) было дано суммарное изложение событий 3 — 5 июля и сообщено о переменах в составе Временного правительства (отставка Г. Е. Львова, новый премьер — А. Ф. Керенский).

С. 465. ...но к людям нет. — Датее следует конец тетради, на ее последнем оборотном листе переписанный Ремизовым текст «Ессентукского документа».

С. 466. Ростань. — Раздел «IV Ростань» в рукописи иллюстрирован вырезкой из неустановленной газ.: «Ленин в гробу» с пометкой Ремизова «21.1.24 г.».

С. 467. В Круты... — Пейзаж, увиденный Ремизовым на станции Круты, остался для него одним из символических образов утраченной России. Он неоднократно вспоминал о нем в послереволюционных произведениях. См. одно из первых отражений этого образа в дарственной надписи жене от 1925 на кн. «Зга» (Прага, 1925): «Нынче в начале лета я открыл замечательную улицу rue Docteur Blanche, она между rue Rafet и трудной мне по выговору rue de l’Assomption. Я часто хожу на эту улицу. Dr. Белого, там около № 6 тополь (пирамидальный), ну точь такой на станции Круты. Я стою на противоположной стороне и смотрю на тополь, на шевелящиеся листья и прислушиваюсь к шуму их, тополь шумит особенно к вышине, не в стороны: шум идет, как по лестнице и я, глядя и слушая, вспоминаю Круты — поминаю твою землю, (у меня земли нету). Как странно, здесь в Париже уголок той России и мне кажется, что этот тополь упирается в то небо, как тот — гам в Кругах» (Каталог. С. 24 — 25).

..поехали в Таганку. — Ремизовы остановились в Москве на квартире В, М. Ремизова. См. письмо С. М. Ремизова брату от 17 июня: «О дне приезда своевременно сообщи Иде [жене Виктора. — А. Г.] и мне и с вокзала прямо сыпь в Таганку» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 167. Л. 64).

Республику еще никто не установи!... — Запись сделана на чистой левой стороне развернутого тетрадного листа и в конце текста датируется 12 июля 1917.

С. 468. любит... — Далее следует запись народных слов и выражений.

С. 469. «Огненная мать-пустыня» — название рассказа Ремизова (впервые опубл.: Народоправство. 1917. 25 сентября. № 10); «Хвост неподобный» — вероятно, первоначальное название рассказа «Лис преподобный» (впервые опубл.: Красный балтиец. 1920. № 7); «Тощета» — первоначальное название рассказа «Тощета великая» (впервые опубл.: Народоправство. 1917. 16 октября. № 12).

«...как поступить с вашей квартирой...» — Летом 1917 в квартире Ремизовых жил И. Соколов-Микитов, так же как и И. А. Рязановский, постоянно сообщавший Ремизовым о ее сохранности. См. его письмо Ремизову от 30 июля: «Все цело — сохраню. Подходят голодные дни. Через два месяца в Петербурге все решится. Думаю о Вас и так решаю: лучше не приезжайте» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 195. Л. 25); письмо от 24 июля: «Алексей Михайлович, у Вас все благополучно. Живу в Вашей комнате. Никто ко мне не ходит и не звонит, а чтобы не одному быть, зажигаю лампадку и цветы у меня белы на столе» (Там же. Л. 27).

С. 471 Поразила ~ речь Керенек[ого] и Авксентьева... — Ремизов пишет о выступлениях, прозвучавших 4 — 5 августа на проходившем в Зимнем дворце Совещании представителей Государственной Думы, исполкомов комитетов Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и различных партий — в связи с событиями на юго-западном фронте.

Во сне видел скандальную историю с переводом драмы, к[оторую] я будто бы списал. — Возможно, сублимация истории 1909 — обвинения Ремизова в плагиате из-за его обработок фольклорных текстов (см.: Ремизов А. Письмо в редакцию. 29-го авг. 1909 г // Золотое руно. 1909. № 7-9. С. 145 — 148; см. также: Встречи. С. 26 — 30).

Гриша убиенный. — Имеется в виду Г. Распутин.

С. 472. Дождь. — После записи от 18 августа следуют вырезки из газет: «Демократия об обороне страны» (неуказ, газета от 8.VIII.1917); вырезка о телеграмме ген. Корнилова (Новая жизнь. 1917. 29 августа. № 114); статья «Генерал Деникин» (Русское слово. 1917. 29 августа).

С. 473. ...папиросы 2 к. враздробь. — После записи от 22 августа следуют вырезки из неуказанных газет: речь И. Г. Церетели (22.VIII); отрывок из обзора печати, посвященного анализу военного положения страны (1.IX).

Приходил медведчик с медведем ~ и обезьяной. — Ср. воспроизведение этого эпизода в кн. «Мышкина дудочка»: «Проходил медведчик с медведем и обезьянкой; обезьянка старалась идти по медвежьи, уморительно ковыляла. Дружная компания остановилась под нашими окнами. Пел медведчик заунывную песню — «косолапы да мохнаты» и о дикой цыганской воле; песней и начиналось, А медведь показывал — «как кисловодские кухарки ходят» — «как барышни танцуют». Я наблюдал с балкона; окно — настежь» (Мышкина дудочка С. 184).

С. 474. Принесли «Приазов[ский] край» от 30.VII1. — Имеется в виду редакционная статья «Подробности событий о корниловском мятеже»: «Арестованы были также Пуришкевич и Балашов. Вызванный генерал Алексеев прибыл в воскресенье и в течение всей ночи совещался с Керенским» (Приазовский край. 1917. 30 августа. № 207. С. 1).

С. 475. ...напечатано о увольнении Савинкова. — См., например, заметку «К отставке Савинкова»: «Б. В. Савинков ушел после того, как выяснилось, что посты военного и морского министров займут военные лица» (Приазовский край. 1917. 2 сент. № 210. С. 3).

С. 476. Савинков ~ к гибели нашей ~ положил свою руку. — Ср. ремизовскую характеристику Савинкова: «У Савинкова не было никакой подготовки и никаких познаний, нужных для „правителя“ государства. Вся жизнь ушла на организацию истребления. Очутившись у власти, он ничего бы не выдумал, ничего бы не изобрел: истребительный зуд истощил все его силы. <...> Савинковым нельзя сделаться, Савинковым надо родиться. Савинков чувствоват себя роковым — да он и был роковым» (Иверень. С. 266).

«Выступление солдаток». — Вырезка из неуказанной газеты.

Чрезвычайное собрание ~ орган[изации]. — Далее следует вырезка из неуказанной парижской газеты 1920-х о кончине Адолия Сергеевича Родэ — владельца петербургского ресторана «Вилла Родэ».

С. 477. Русский народ ~ плетни внизу лежат. — Первоначальный набросок пятого раздела «Слова о погибели Русской Земли».

С. 478. «Реквизиция хлеба». — Вырезка из неуказанной газеты.

...Пришвин ~ еще верит, что не погибла Россия. — Ср. в Дневнике Пришвина-I запись от 8 сентября: «Вы идете по России и видите опустевших озлобленных людей с расщепленной душой и спрашиваете себя: где же народ? <...> Брошена земля, хозяйство, промышленность, семья, все опустело, все расщепилось, озлобилось <...> Но действительная жизнь движется вокруг реальности (созидание). Тут в действительной жизни, в конце концов, какой-нибудь бычок жует мерно по старым часам, и как ни бейся, он быстрее не будет жевать, и не повернешь весну на зиму и осень не обернешь к весне. Тут все возможно и проверки нет никакой. Кто быстрее забежит вперед? И что увидит забежавший вперед?» (С. 360 — 361).

С. 479. ...говорил с Б[орисом] Викторовичем] ~ про него написать воспоминания. — Статья Ремизова «Савинков» опубл. в «Последних новостях» (1932. 13 марта. № 4008). Наиболее развернутая характеристика его личности и судьбы дана Ремизовым в гл. «Савинков. Le tueur de lions» книги «Иверень».

У победителей полная сытость... — Имеется в виду сдача и арест ген. Корнилова. «Генерал Корнилов сдался и арестован в ставке. Поднятое им восстание, таким образом, ликвидировано, — ликвидировано без пролития крови и в короткий срок» (Русские ведомости. 1917. 2(15) сентября. № 202. С. 1).

...прислали от нотариуса о векселе... — В архиве Ремизова имеется письмо нотариуса П. Федорова с требованием уплаты 40 рублей по приказу В. Кузнецова. Платеж до 3 часов пополудни 16 сентября 1917 (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. II. Л. 43). Там же см. погашенный вексель Ремизова В. Кузнецову на 200 рублей (Л. 44).

С. 480. ...Замятин ~ вернулся из Англии. — В марте 1916 Замятин был командирован в Англию для наблюдения за строительством судов по русским заказам на заводах в Глазго, Ньюкасле, Сандерленде.

Настя. — О Насте см. Дневник Пришвина-I от 30 декабря: «Когда стучусь к Ремизову и прислуга спрашивает: «Кто там?» — я отвечаю, как условились с Ремизовым, по-киргизски. — Хабар бар? Значит есть новости. Девушка мне отвечает со смехом: — Бар! И я слышу через дверь, как она говорит Ремизову: — Грач пришел. Киргизские мои слова почему-то вызывают в пей образ грача, и всегда неизменно. Сама же Настя белая, в белом платочке, и притом белоруска. Кто-то сказал ей, что Россия погибает. <...> — Неправда, — говорим мы ей, — пока с нами Лев Толстой, Пушкин и Достоевский, Россия не погибнет. <...> Как-то на улице против нашего дома собрался народ и оратор говорит народу, что Россия погибнет и будет скоро германской колонией. Тогда Настя в своем белом платочке пробилась через толпу к оратору и остановила его, говоря толпе: — Не верьте ему, товарищи, пока с нами Лев Толстой, Пушкин и Достоевский, Россия не погибнет» (С. 396 — 397).

«Gloria in exselsis». — Опубл.: Скифы. Сб. 1-й. Пг., 1918. № 2.

«Видение». — Это набросок произведения Ремизова «Огневица». О попытке ее публикации свидетельствует письмо Г. Чулкова — редактора журн. «Народоправство» — Ремизову (от 29 декабря 1917): «Как быть с „Огневицей“? Дальнейшее существование „Народоправства“ сомнительно. Нельзя издавать журнал во время гражданской войны: разрушенные почта и транспорт. Если к первому февраля не наступит умиротворения, „Народоправство“ отдаст Богу душу. „Огневицу“ сейчас поместить не можем. Я, пожалуй, отдам переписать ее на машинке. Один текст пошлю Вам, а другой оставлю — на случай, если...» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 24. Л. 42). «Огневица» была опубл. в кн.: Ремизов А. Огненная Россия. Ревель, 1921. Она составила 2-й раздел книги, единственный из четырех, позднее не включенный в кн. «Взвихренная Русь». Образность «Огневицы», возможно, вызвана и постоянно читаемыми Ремизовым текстами протопопа Аввакума. Ср. видение Аввакума в тексте «Пятой челобитной»: «И лежашу ми на одре моем и зазирающу себе, яко в таковыя великия дни правила не имею, но токмо по чоткам молитвы считаю, и божиим благоволением в нощи вторыя недели, против пятка, распространился язык мой и бысть велик зело, потом и зубы быша велики, а се и руки быша и ноги велики, потом и весь широк и пространен под небесем по всей земли распространился, а потом Бог вместил в меня небо, и землю, и всю тварь» (Житие протопопа Аввакума им самим написанное и другие его сочинения / Подгот. текста и коммент. Н. К. Гудзия, В. Е. Гусева, Н. С. Демковой и др. Иркутск, 1979. С. 144).

С. 481. Измерила С. П. темпер[aтypy]... — В архиве Ремизова сохранился его температурный листок (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 1. Л. 22) и записи доктора Афонского о ходе болезни (Там же. Л. 19 — 19 об.).

С. 482. 1 мая 1918. — Дата-автограф поставлена над вырезкой из газ. «Новый вечерний час» (1918. 3 мая/20 апреля. № 72. С. 2), которая открывает новую тетрадь дневника, хотя на следующей странице продолжается дневник за 1917. Над записью от 20 октября ряд поздних неразборчивых помет, отдельных слов и фраза: «Они сидят и от ужаса друг у друга губы кусают».

С. 484. Остался у меня бронхит. — См. письмо Ремизова В. Г. Тучапской от 14 октября: «А тут вернулись с Кавказа, захворал я жестоко (крупозное воспаление легких), теперь поднялся, отдышиваюсь и какие дела не сделал, исполняю» (РГАЛИ. Ф. 420. Оп. 1. Ед. хр. 79. Л. 13).

...арестов[али] врем[енное] правит[ельство]... — Под текстом записи от 25 октября, завершающей страницу рукописи, приписка 1920-х: «оторопленный». Над текстом следующей записи приписка того же времени: «Б[ог] попустит кровав[ый] мор».

С. 485. Жалко мне Мих. Иван[овича], сидящего в Петроп[авловской] крепости. — М. И. Терещенко в числе прочих министров Временного правительства был арестован в ночь с 25 на 26 октября и препровожден в Петропавловскую крепость.

Вчера было избиение юнкеров. — Речь идет о подавлении выступления юнкеров Владимирского, Павловского и других петроградских военных училищ.

Сегодня целый день народ ~ Пришвин... — Ср. запись в Дневнике Пришвина-I от 29 октября: «Сбегал на 14 линию к Ремизову. Едва пропустили. Пропуск спрашивают через окошко в железных воротах. Узнали, пропустили вооруженные охотничьими ружьями дежурные домового комитета Каждый дом — маленькая крепость. <...> У Ремизова старик Семенов-Тяиьшанский по-старчески, учительно, как новую или им открытую истину, говорил: — Мы находимся во времена Кромвеля и французской 1-й революции, а они хотят ввести пролетарскую республику. Нам нужна революция во имя [1 нрзб.] прав личности: то, что провозглашено в манифесте 17-го октября. Социализм — это антипод свободы личности. Просто сказать, что попали из огня в полымя, от царско-церковного кулака к социалистическому, минуя свободу личности» (С. 381).

С. 485. ...начал чтение своего временника. — Неясно, какой текст имеет в виду Ремизов. В журн. «Народоправство» (1917. 16 октября. № 12) появились части: «Язык запал», «Тощета великая», «Хлеба».

С. 486. ...при получении известия о сожжении Вас [алия] Блажен[ного] и разрушении Успенск[ого] Соб[ора]... — О значительных разрушениях культурных памятников Москвы при взятии власти большевиками писали многие газеты. См., например, сообщение газ. «Приазовский край»: «Разрушены все памятники. Вся Москва разгромлена. Кремль весь изрешетили» (1917. 7 ноября. № 264. С. 2).

Резолюция о несвободе печати. — В «Резолюции В ЦИК по вопросу о печати» от 4/17 ноября говорилось: «Восстановление так называемой „свободы печати“, т. е. простое возвращение типографий и бумаги капиталистам — отравителям народного сознания, явилось бы недопустимой капитуляцией перед волей капитана, сдачей одной из важнейших позиций рабочей и крестьянской революции, т. е. мерой безусловно контрреволюционного характера» (Декреты Советской власти. Т. 1. М., 1957. С. 43).

...увидала мою стену с игрушками... — Речь идет о ремизовской коллекции народных игрушек и природных курьезов. Ср. воспоминания М. Добужинского: «Квартира их была полна всевозможной курьезной чепухи, висели пришпиленные к обоям разные сушеные корни и „игры природы“, вербные чертики и прю <...> В советское же время его квартира (тогда на Васильевском [острове]) превратилась уже совсем в колдовское гнездо, разный чудовищный вздор был развешан на веревках, и стены были самим Ремизовым расписаны по обоям чертями и кикиморами (Добужинский М. В. Воспоминания. М., 1987. С. 277). О судьбе ремизовской коллекции см.: Грачева А. М. Алексей Ремизов и Пушкинский Дом (Статья 1. Судьба ремизовского «музея игрушек» // Рус. лит. 1997. № 1. С. 185 — 215).

С. 487. Сегодня выборы в Учред[ительное] Собр[ание]. — В Петрограде голосование rio выборам в Учредительное Собрание начатось 12 ноября. В архиве Ремизова сохранились удостоверения А. М. и С. П. Ремизовых за номерами соответственно 1449 и 1448 по выборам в Учредительное Собрание (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 1. Л. 20 — 21). Ремизовские ожидания на установление законной демократической власти, связанные с созывом Учредительного Собрания, прямо почти не выражены в сохранившихся письменных источниках. Неожиданное отражение их см. в дарственной надписи Ремизова жене в 1922 г. на кн. «Чаакхчыгыз-Таасу. Сибирский сказ» (Берлин, 1922): «Я думай (ждал) что в Учредительное] Собр[ание] съедутся все народы и через них я узнаю Сибирь» (Каталог. С. 22).

28 ноября — день, назначенный Временным правительством для созыва Учредительного Собрания.

С. 488. Убили Леонида Семенов[а]... — В последние годы жизни поэт Л. Д. Семенов занимался крестьянским трудом на хуторе в Дашковском уезде Рязанской губ., где и был убит в собственном доме бандитами (см.: Л. Д. Семенов Тян-Шанский и его «Записки» / Публ. З. Г. Минц и Э. Шубина // Учен. зап. ТГУ. Вып. 14: Труды по рус. и слав, филологии. XXVIII: Литературоведение. Тарту, 1977. С. 102 — 146).

С. 488. На кутью пришли ~ Гребенщиков... — См. воспоминания Ремизова о Гребенщикове: «Я помню, в саму темь военного коммунизма, в годы 1918 — 1921, у кого только не было по слабости человеческой мысли бежать куда глаза глядят — „оставить Россию? А кому же сторожить русскую книгу?“ — Яков Петров приходил в ярость <...> В годы 1918 — 1921 я не помню жизнерадостнее человека во всем Петербурге: в какой только ячейке, на каком только собрании: и у балтморов, и у красноармейцев, и на всяких „трубошных“ заводах, во всех районных отделах и подотделах не выступал он, „бия себя в грудь“, часами читая о своем любимом библиотечном деле и библиографии, а после лекции — песни петь» (Встречи. С. 264 — 265).

Новый год встречал у нас Пришвин. — Ср. Дневник Пришвина-II, запись от 1 января 1918 г.: «Встретили Новый год с Ремизовыми: их двое и я, больше никого. На дворе стужа ужасная» (С. 5).

Русская литература ~ никогда не может встать в ряды торжествующей обезьяны. — 31 декабря 1917 г. вышел декрет о государственной монополии на издания всех русских классиков. Сотрудник газеты «Вечерний час» (с 1918 — «Новый вечерний час») П. Пильский объявил о проведении «Анкеты о монополии классиков» среди писателей. В связи с этим см. письмо Ремизова Ф. Сологубу от 1 января 1918: «Звонил Пильский написать ему для Вечернего Часа о декрете, унич[тожавшем] авторс[кое] право. Пильский сказал мне, что с Вамп разговаривал о этой анкете. Я написал, написал и сосед наш Пришвин. Завтра 1/2 9го утра пришлет Пильский ко Пришвину за рукописями» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. Ед. хр. 580. Л. 24). Ср. запись в дневнике Блока от 1 января: «Новый год встретили с Любой, сочиняя ответ на анкету Пильского (отмена литературного наследства для „Вечернего часа“)» (Блок А. А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1971. Т. 6. С. 319). Публикация материалов анкеты открылась сведениями о наследниках авторских прав Некрасова, Тургенева, Гончарова, Салтыкова-Щедрина и изложением мнения проф. С. А. Венгерова (1918. 2 января. .№> 1. С. 4). Во 2-м номере было объявлено, что итогом анкеты будет «принципиальная статья» Пильского, и приведены мнения Ф. Сологуба, Д. Мережковского, А. Блока. В частности, Сологуб отметил, что это постановление «несправедливо и нецелесообразно». В следующих номерах были напечатаны ответы Вас. НемировичаДанченко, Ан. Чеботаревской, Тэффи (4 января. № 3. С. 3); А. Куприна, А. Амфитеатрова, О. Миртова, М. Пришвина (5 января. № 4. С. 4). Далее публикация ответов прекратилась вместе с прекращением 11 января выхода самой газеты. В номере от 11 января (№ 5) появилась статья «Разгром редакции „Нового вечернего часа„», где сообщалось, что 6 января «помещение редакции подверглось разгрому. Из кладовых типографии было вывезено 5 бочек керосина и 1 бочка бензина. В редакции были разорваны и частью сожжены рукописи, а в конторе — книги» (С. 2). После этого публикация материалов анкеты не возобновилась, не появилась и итоговая статья П. Пильского. Очевидно, утрачен был и написанный ответ А. Ремизова. Приложенный к последней тетради публикуемого Дневника текст о «торжествующей обезьяне», семантически перекликающийся со словами дневниковой записи от 1 января 1918, позволяет сделать предположение, что данный текст и есть неопубликованный ответ писателя на анкету. Беловой автограф того же текста хранится в архиве Ремизова в ИРЛИ (см. Приложение к наст. тому).

С. 488. ...битва под Разумником. — Тяжелый разговор, очевидно, был связан с появлением ст. Р. В. Иванова-Разумника «Две России» (Сб. «Скифы». Пг., 1918 [дата выхода: декабрь 1917]. Вып. 2. С. 201 — 231). См. комментарий к «Слову о погибели Русской Земли» в наст. изд.

Вчера арестовали Пришв[ина]. — M. М. Пришвин находился под арестом с 2/15 по 17/30 января 1918. Ремизов принимал участие в хлопотах по его освобождению. В архиве Ремизова сохранился документ на бланке Петроградской ЧК: «8 января 1918 г // Постоянный пропуск № 606 // Комиссару пересыльной тюрьмы // Прошу дать свидание госпоже Раздольской M. М. с арестованным Михаилом Михайловичем Пришвиным // Товарищ Председателя В. Яковлев // Секретарь И. Ильин» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 4. Ед. хр. 4).

С. 489. Вчера убили Шингарева и Кокошкина. — Арестованные А. Н. Шингарев и Ф. Ф. Кокошкин были переведены из Петропавловской крепости в Мариинскую больницу для лечения. В ночь с 6/19 на 7/20 января оба были убиты ворвавшимися в больницу матросами.

С. 490. Разговор с Блоком о музыке... — Ср. в ст. «К звездам»: «Помню, после убийства Шингарева и Кокошкина говорили мы с Блоком по телефону — еще можно было! — и Блок сказал мне, что над всеми событиями, над всем „ужасом“ слышит он — музыку, и писать пробует» (Взвихренная Русь. С. 51,3). В этот день Блок закончил статью «Интеллигенция и революция».

...из Киева о убийстве митроп[олита] Владимира. — Газета «Новый вечерний час» (1918. 16/3 февраля. № 25. С. 2) сообщала о двух версиях убийства бывшего Петроградского, а тогда Киевского митрополита Владимира: «По одной — он убит случайно в своей квартире, а по другой, наоборот, он был выведен из своей квартиры и расстрелян у митрополичьего дома».

«Небесное знамение». — Вырезка из неуказ, газеты.

...сегодняшний сон о муттер... — Родные постоянно сообщали Ремизову об ухудшающемся здоровье матери. См., например, письмо С. Ремизова от 4 октября 1917: «Бываю я у маменьки, угасает она понемногу, начинает плохо видеть и плохо реагировать на окружающее»; его же письмо от 25 декабря 1917: «У маменьки бываю почти раз в неделю, живет она по инерции. Очень бывает рада мне, т. к. я приношу гостинцы. В разговоре сознается, что уже ничего не помнит и что все ей безразлично» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Л. 69 об., 71 об.).

С. 491. «Берестяной клуб» — впервые: Речь. 1912. № 268; «Голова» — впервые: Огонек. 1914. № 13; «Подожок» — впервые: Огонек. 1914. № 14. Все три сказки в той же последовательности включены в кн. «Сказки русского народа, сказанные Алексеем Ремизовым» (Берлин: изд. Гржебина, 1923). «Змея» — впервые: Записки мечтателей. 1921. № 2 — 3. Сборник «Сказки русского народа» был подготовлен для изд. Гржебина еще в Петрограде (см. письмо Ремизова В. Л. Львову-Рогачевскому от 7 декабря 1919 — РГАЛИ. Ф. 1100. Ед, хр. 45. Л. 2).

С. 491. Дата: 23 [II]/10[III] — описка Ремизова при пересчете на новый стиль: надо 23[II]/8[III].

С. 493. 1/2 с[ажени] дров. — Добывание дров стало одной из наибольших материальных тягот Ремизова. Сохранились документы 1918 — 1919, относящиеся к «отопительной проблеме». 25 декабря 1918 г. Ремизов подал письмо в Отдел заготовок Комиссариата народного просвещения: «Покорнейшая просьба отпустить дров для моей квартиры, состоящей из 4-х комнат на 6-м этаже» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 16. Л. 53). Далее в бумагах Ремизова имеется акт: «10 декабря 1919 г. гражданину Алексею Михайловичу Ремизову, проживающему в д. № 31/33 по 14 линии, были привезены от объединенного кооператива «Домотоп» по квитанции] № 32086 дрова, коих по указанной квитанции должно было быть 1 1/2 саж[ени], между тем как фактически оказалось дров лишь одна сажень. Дрова в момент подвоза в дом были сброшены извозчиком в присутствии владельца А. М. Ремизова, а засим по переноске их на место и укладке в поленницу оказалась недостача таковых в количестве 1/2 саж[ени]» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. Лб. Л. 69).

Мороки — над текстом приписка 1920-х гг.: «(о международном полож[ении] по текущему моменту)».

С. 494. Кислово. — Ремизовы гостили у родителей И. С. Соколова-Микитова в с. Кислове Дорогобужского уезда. См. письмо Соколова-Микитова Ремизову от 5 июня 1918 г. «Дорогие Ал[ексей] М[ихайловнч] и С[ерафима] П[авловна]! Самое трудное дорога, как доехать. На станцию можно выслать рессорную бричку (не очень хорошую) и потихоньку доберемся. Самое страшное по железной дороге, — ехать теперь в теплушках, битком набитых жидовой и хамотой... Написал, было, вам большое письмо со всеми страхами, а старики запретили: „напишешь такое, они не приедут“. Очень хотят, чтобы вы приехали. Мама уж хлопочет: что едят, где кровати поставить. Окна в сад, на пчел. Ход отдельно в сад. Буду все по порядку. Старики мои, знаете вы, люди хорошие, однако есть в них от того, чего так не выносит Серафима Павловна. Но „чайничка“ в доме нашем быть не может. Насчет еды. Всего здесь вдосталь, а молока всего больше. Готовят же просто, едят некрасиво. Нет умелой прислуги. Ванны нет (есть баня). Очень неудобное нужное место. Цветов старики мои не любили (не думали о них) и перед домом свинячий плац. Зато, как хорошо в лесу и на реке! И лес, и река близко. Много будет ягод и грибов. <...> Если решитесь, присылайте телеграмму в одном слове: „решились“ или письмо и я постараюсь приехать» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 195. Л. 35).

С. 495. «Повесть забавная о двух турках в бытность их во Франции». — Изложение сюжета этой повести включено Ремизовым в текст романа «Канава» (см.: Ремизов А. Избранное. Л., 1991. С. 520 — 521).

С. 496. ...2 письма [от] С. Р[емизова]... — Сохранилась открытка Сергея от 17/30 VII: «Завтра отбываю за границу [на Украину. — А. Г.] — имею пропуск на 2 месяца <...> еду в неизвестность и первобытным способом» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед хр. 167. Л. 74).

С. 499. ...часы с кукушкой... — Подобные часы были для Ремизова одним из символов домашнего очага. Они появлялись на всех квартирах Ремизова вплоть до известной «кукушкиной» комнаты в его последней парижской квартире на ул. Буало, д. 7. Ср. финал его переезда на эту квартиру: «Кукушка закуковала и пошла жизнь» (Кодрянская. С. 64).

С. 499. ...представил себе устьсысольскую осень... — См. воспоминания Ремизова о ссылке: «Перебрасывая из тюрьмы в тюрьму, судьба вывела меня путем „несчастных“ (говорю по-русски) от ковылевых степей сквозь вологодскую деберь на устье Сысолы, и там покинули на своей воле жить среди югры — „языка нема“. И только что ступил я на берег и очутился за злой изгородью частых кустов шиповника, сразу почувствовал — мое сердце поворотилось — и тоска обожгла мне душу. Этот воздух, эти краски, эти звуки — сырые туманы лукоморья» (Ивсрень. С. 157).

Тоска на меня нахлынула. — 1919 год начался для Ремизова рядом психологических потрясений и человеческих утрат. В ночь на 14 февраля он был арестован вместе с К. С. Петровым-Водкиным, А. 3. Штейнбергом, М. К. Лемке, Е. И. Замятиным, К. А. Сюннербергом, С. А. Венгеровым в связи с начавшимися преследованиями эсеровской прессы. 15 февраля вечером Петрова-Водки на, Лемке и Ремизова отпустили благодаря заступничеству М. Горького и А. Луначарского. В архиве Ремизова (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 12) сохранилось, очевидно, не понадобившееся, письмо на бланке Комиссариата народного просвещения (письмо — машинопись, подпись — автографы): «15 февраля 1919 г // Председателю Чрезвычайной Комиссии // № 2359/1 // тов. Скороходову // Очень прошу Вас разрешить свидание с арестованным писателем Алексеем Ремизовым, об освобождении которого я одновременно хлопочу, жене его Серафиме Павловне // Комиссар по Просвещению А. Луначарский // Секретарь А. Аронова». 16 февраля Ремизов получил срочную телеграмму от С. Ремизова: «Маменька скончалась похороны вторник восемнадцатого Сергей» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 167. Л. 80). Приехать на похороны Ремизов не смог о чем уведомил брата в письме от 17 февраля (местонахождение неизвестно). В ответном письме от 22 февраля Сергей подробно описал похороны матери: «Сегодня получил твое письмо, Алексей, от 17/11. Телеграмму тебе я послал на другой день Сретенья утром в воскресенье на Николаевском вокзале по дороге на панихиду, послал бы я ее и раньше, но произошла путаница: последнее письмо от тебя я получил 17/Х без твоей пометки о квартире твоей, после этого писем не было и когда настал час известить тебя, то никто не знал адреса, некоторые говорили, что где-то на Песочной, но точно сказать никто не мог. Маменька умерла 31/1 ст[арого] ст[иля] в 11 ч. веч[ера] по нормальному московскому времени, умерла тихо, занеся руку, чтобы перекреститься (пальцы сложенные для креста так и остались). В пятницу утром известили меня, так что я пришел туда только в первом часу дня. Маменька очень изменилась, кожа да кости и маленькая стала, нос тонкий, щеки ввалились чуть-чуть напоминала ту карточку, где снята вместе с папенькой. Умерла на своей постели и на стол ее не клали, а в Сретенье в 6 ч. веч[ера] положили в гроб и вынесли к Грузинской, поставили в холодную церковь, где она и стояла до вторника. Во вторник в 10 ч[асов] мы с Викташей перенесли ее в правый престол для отпевания. Обедню служил саккеларий Успенского собора Пшеничников, а на отпевание вышли пять протоиереев и один священник при двух дьяконах. Отпевали по чину, как следует истово. В 1 1/2 ч[аса] привезли в Покровский монастырь и похоронили рядом с бабинькой, поставили большой дубовый крест. Тяжело мне, Алексей, и горько на душе, нервы что ли истрепались, по каждый вечер не могу прогнать от себя воспоминаний прежнего, не могу сдержать себя, плачу. С радостью думаю, что завтра смогу сходить в Покровский монастырь. Живем мы все кое-как, вечно с нехваткой того или другого. Я лично ушел весь в работу: ухожу из дому в 8 ч. у[тра] и в 8 ч. в[ечера] прихожу обратно, а то и в ч[асов] 9 и даже позже. Я не голодаю и не нуждаюсь, но ведь я один и у меня до minimum’a ограничены потребности — не то, конечно, у Викташи, там зачастую голодно и очень. Интересно, как ты перемогаешься, почему ты попал на Гороховую и что там такое, что тебя оттуда выпустили. По конверту вижу, что ты служишь, должно быть, в Репертуарной секции и что начальство твое Всеволод. Но что и как из письма не видно» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 167. Л. 75 — 75об.).

С. 501. Видел во сне Ф. И. [Щеколдина] ~ он пришел, прочитал о себе... — Ф. И. Щеколдин умер в начале 1919 г. от тифа. Похоронен на «Коммунистической площадке» кладбища Александро-Невской лавры. Речь идет о ремизовской статье-некрологе «Три могилы» (1919), посвященной С. М. Поггенполю, Ф. И. Щеколдину, В. В. Розанову. См. в этой статье оценку значимости личности Щеколдина для Ремизова: «Не могу я никак свыкнуться с этой бесповоротной мыслью. С похорон вернулся домой, поставил самовар и подумал: придет Федор Иванович, расскажу ему, как хоронили — не придет больше Ф. И. и на Пасху не жди. <...> Он был честнейший человек, самый надежный. И таким его знали во всех уголках России» (Крашеные рыла. С. 134; впервые опубл.: Записки мечтателей. 1919. № 1).

...видел В. В. Розанова. Будто спит он на кушетке. — В. В. Розанов умер 5 февраля. См. некролог Ремизова («Три могилы»): «Помер Василий Васильевич Розанов — самый живой из старших современников, всеобъемлющий, единственный в литературе русской, и одинокой в бродячей нашей жизни» (Крашеные рыла. С. 134). В последние годы жизни Розанова Ремизов постоянно просил знакомых, бывающих в Москве, узнавать о его положении. См., например, письмо А. А. Бородина Ремизову от 29 мая 1918: «Отдаю Вам краткий отчет в исполнении Ваших поручений. <...> Ездил в Лавру. Не без труда нашел на поляне Розановых. В. В. не было, как назло уехал в Москву, так что взять Вам Апокалипсиса (очень интересно и глубоко, особенно т. 2) не мог, но дочь обещала напомнить отцу, чтобы выслали. Варвара Дмитриевна выглядит ужасно, краше в фоб кладут. Вообще они все жалки, заброшены, раздавлены событиями. Долгов тьма, продают вещи, даже книги, живут без прислуги, В. Д. сама все делает с дочерьми на кухне, хотя едва на ногах держится. Жаловалась на невыносимую тоску и тяжелую старость. Все время заговаривается, не сразу меня признала. Дочь Таня рассказывала мне, что В. В. тоже в таком жалком виде. Он, между прочим, помирился <...> с Гершензоном, был на днях у М. О., и когда М. О. упомянул про Вас, он спросил: „А что Алексей Михайлович]; все еще читает лекции студентам?“ Очевидно, память у бедного очень слаба стала» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 35. Л. 2 — Зоб.).

С. 502. ...вспомнил «Бесприданницу» с Коммиссаржевской. — Роль Ларисы в пьесе А. Н. Островского «Бесприданница» была одной из лучших в репертуаре В. Ф. Коммнссаржевской. Ремизов видел ее в этой роли на сцене Театра Коммнссаржевской (1904 — 1906), где в 1907 была поставлена его пьеса «Бесовское действо».

С. 502. ...на 6 этаже живем, куда вода не подымается... — См. отражение тогдашнего быта А. Ремизова в «игровой» оценке В. Шкловского: «Зимой в 1919 году жил Ремизов в Петербурге, а водопровод в его доме взял да и лопнул. Всякий человек растерялся бы. Но Ремизов собрал у всех знакомых бутылки, маленькие аптекарские, винные и всякие другие, какие попались. Построил он их ротон в комнате на ковре, лотом брал по две и бежал по лестнице вниз за водой. При тако\! способе воду нужно носить для каждого дня недели. Очень неудобно, но — забавно» (Шкловский В. Zoo, письма не о любви, или Третья Элоиза. Пг., 1923. С. 27).

С. 503. Видел я... — Перерывы в ведении Дневника связаны с загруженностью Ремизова работой и домашними обязанностями. См. его письмо С. М. Алянскому от 13 мая: «Самуил Миронович, спросите сестру Вашу Берту Мироновну и сами подумайте: нет ли „приходящей“. Изнемогаю и дела не делаю. В. О. 14 л[иния]. 31. кв. 48. 209-69. Серафима Павловна захворала» (РГАЛИ. Ф. 20. Оп. 1. Ед. хр. 9. Л. 1).

Видел во сне А. А. Блока... — Тематика сна о Блоке навеяна реалиями быта Петрограда. См. описание одежды самого Ремизова: «Года военного коммунизма довели многих из нас до полной нищеты <...> Бедный Ремизов и впрямь стал походить на клошара, бродягу. Он обматывал себя тряпками, кутался в рваное трико, одевал на себя заплатанную, в цветочках кофточку Серафимы Павловны» (Анненков Ю. Дневник моих встреч. Цикл трагедий. Т. 1. Л., 1991. С. 207 — 208).

Подумал о Горьком: сколько он видит слез... — См. итоговую оценку взаимоотношений Ремизова с М. Горьким в годы революции в статье Ремизова «Три письма Горького»: «В жестокие годы русской жизни, когда на Взвихренной Руси творился суд непосужаемый, в революцию 1917 — 1920, самым громким именем — я свидетель того времени — назову Алексей Максимович Горький. Сколько было сохранено жизней <...> Сколько раз в эти годы обращались ко мне, потому что известно, я писатель, а значит, свой Горькому, похлопотать перед Горьким: последняя минута — единственная надежда — спасти от смерти. Я не знал ни тех, кто просит, ни тех, за кого просили. И всякий раз пишу одно и то же: Алексей Михайлович, умоляют спасти. И адрес. А потом ко мне придут благодарить за Горького» (Встречи. С. 120).

С. 504. На жалованье жить невозможно. — См. письмо Ремизова редактору журн. «Рабочий мир» П. H. Зайцеву от 19 июля 1919: «Очень трудный м[еся]ц, надо много денег, ч[то]б[ы] к[а]к-н[и]б[удь] перебыть. Берите за 3 р[у]б[ля] Лиса» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 2. Ед. хр. 23. Л. 54).

С. 505. ...венец дел ~ раз в неделю пообедать. — Ср. в письме Ремизова к С. М. Алянскому от 23 октября: «Самуил Миронович, если есть какая-нибудь возможность, найдите клад золотой и дайте мне малость» (РГАЛИ. Ф. 20. Оп. 1. Ед. хр. 9. Л. 8).

...назначено общее собрание для ликвидации Театрального] Отд[ела]. — См. письмо Ремизова H. Г. Виноградову от 6 февраля 1920: «Часто за зиму думал о Вас, а ведро, бочка и кастрюли всякий божий день напоминают. Всю зиму воды не было и теперь нету. Как прожили, один Бог весть. <...> С ноября служу в ПТО (Петербургское] [Театральное] отделение), просп[скт] Володарского (Литейный, 46) на прежнем положении: чл[ен] реперт[уарной] только не секц[ии], а коллегии, а упразднят коллегию, уж не знаю, в комиссию, д[олжно] б[ыть], попаду. Хожу пешком, трамвай ходит только до Адмнралт[ейства]. Очень за зиму измучился. Придешь домой, за кухню и стал я уж нынче и водонос, и кухон[ный] мужик, и судомойка, и младший дворник и еще, и еще, и еще не перечислишь. На письмо времени и не стало. Мы туг все на литеры разделены: фнзич[еский] труд — А — 1 ф[унт] хлеба в день; менее тяжел[ый] — Б — 1/2; и самый легкий (умственный, напр[имер]) — В — 1/4. Я в В попал» (Письма А. М. Ремизова Н. Г. Виноградову / Публ. А. М. Грачевой // Алексей Михайлович Ремизов. 1877 — 1957 — 1993. Былое и думы. Однодневное благотворительное литературное приложение. СПб., 1993. С. 10).

С. 505. Я прослужил год... — Ремизовская оценка своей службы в ТЕО и ПТО дана в тексте дарственной надписи жене на кн. «Крашенные рыла»: «С ней связана вся моя страда театральная, все тягчайшие годы 1917 — 1921 — жгучая память и ответ, как человек над человеком мудровать может» (Каталог. С. 23).

С. 506. «Бебка» — впервые опубл.: Курьер. 1902. 21 ноября (4 декабря).

Ничего не пишу. — Ср. оценку ситуации в письме Ремизова В. Л. Львову-Рогачевскому от 7 декабря 1919 г.: «Тьма холодная и повинность му скульная убивают меня. Не хватает времени, и сил мне от Бога отпущено мало» (РГАЛИ. Ф. 1100. Оп. 1. Ед. хр. 45. Л. 2).

С. 507. Реестр писем. — Первоначальный план Ремизова передать весь свой архив в Публичную библиотеку был впоследствии изменен. Писатель разделил его на две части: письма и документы до 1912 включительно переданы в Публичную библиотеку (ныне: РНБ). См. в Отделе Рукописей РНБ составленную Ремизовым опись передаваемых писем от 23 ноября 1919 г. (Ф. 634. Ед. хр. 273). В нее включены 224 единицы хранения. Перечисленный состав описи не соответствует полностью реальному наличию документов. Вторая часть архива, включающая в основном письма от 1913 до 1921 и творческие рукописи последнего русского периода творчества, поступила в «Дом литераторов» (ныне хранится: ИРЛИ). Передаточная опись владельца архива отс\тствует. Несовпадение фактического и заявленного в описи количества писем к отдельным адресатам подтверждает изменение воли Ремизова передать все письма на государственное хранение. В начале 20-х гг. творческие рукописи были взяты друзьями Ремизова из «Дома литераторов» и возвращены автору. Отдельные письма (Блока, Горького и др.) были им взяты с собой при отъезде из России. Так, им были отобраны все 18 писем Розанова, впоследствии использованные при работе над кн. «Кукха. Розановы письма» (оконч. в Берлине 8 нюня 1923, изд. 1923).

...разрешение на мои книги — печатать. — Речь идет о разрешении издать в «Алконосте» кн. «Что есть табак» с новыми рисунками Сомова. Издание было приостановлено зав. Петроградским отд. Госиздата И. И. Поповым по решению рабоче-крестьянской инспекции, увидевшей в рисунках порнографию. История несостоявшегося издания подробно изложена в кн. «Встречи» (С. 78 — 81). См. также дарственную надпись жене на кн. «Царь Додон» (1923), отразившую перипетии издания: «Рисунки вышли неудачно — слитно, ничего не поймешь. Книжка вышла, когда жили на Троицкой. Рабоч[е]-крест[ьянская] инспекция возбудила дело по заявлению какой-то: „у наших детей нет учебников, а тут какую-то похабщину издают, бумагу тратят“. А писалось давно, в 1907 г. Материалом послужила народная сказка. А бумага действительно хорошая, и действительно ее так мало, что ни одного учебника не напечатать» (Каталог. С. 21).

С. 507. В ту ночь приснилось мне... — Описание сна от 20 марта включено в ст. «Ни за нюх табаку» (1920) — рецензию на пьесу Е. Замятина «Огни св. Доминика». Вошла в кн. «Крашеные рыла» (С. 92 — 93). Там же и оценка сна: «Не от того, что накурился я шалфею, не от боли моей изводящей явился мне ночью со стуком и пламенем демон безводной пустыни, нет, прочитанная на ночь пьеса взбудоражила меня» (С. 93).

С. 508. ...I день Пасхи... — Над текстом приписка 1920-х: „Крептюков.“

С. 509. Копнул переплет «Мысленного рая»... — Имеется в виду старопечатный сб. «Рай мысленный» (1658 — 1659). В него вошло сочинение патриарха Никона «Слово благополезное о создании монастыря пресвятые Богородицы Иверския».

Завтра к Ложкомоеву ~ стоять в очереди, клянчить. — См. воспоминания Ремизова: «Помню из петербургской жизни 1919 — 1920 г. товарищ Ложкомоев из Петрокоммуны на керосиновых прошениях Ремизова ставил резолюцию и всегда „выдал.“ — и исключительно за почерк» (Куковников В. [Ремизов А.] Рукописи и рисунки А. Ремизова // Числа. 1933. Кн. 9. С. 194).

С. 510. 15.III.1921. — Далее записи в конце тетради 1919 г.

Пишу тебе письмо, стихами... — Текст частушки — запись рукой неустановленного лица.

Гошку — еда. Одно из трех «обезьяньих» слов, приведенных в Конституции Обезьяньей Великой и Вольной Палаты (Обезвелволпала). Впервые опубл. под загл. «Обезвелволпал»: Бюллетени Дома искусств в Берлине. Февраль/март 1922. № 1/2.

На новую квартиру переехали... — Последний петроградский адрес Ремизова: «Отель № 1 Петросовета», Троицкая ул., д. 4, кв. 1. Писатель вспоминал о мотивах переезда: «Зиму 1919 года мы вытерпели на нашей хорошей квартире в доме Семенова-Тянь-Шанского на Васильевском острове. Больше терпеть стало не под силу. Во „Взвихренной Руси“ в рассказе „Труддезертир“ полная картина нашего „жития“. В мае 1920 года мы переехали на Троицкую в „Первый Отель Петросовета“ (это устроила С. Н. Равич, знакомы с Вологды). С Троицкой мне было совсем близко на Литейный в дом Юсупова — ПТО. Я состоял при М. Ф. Андреевой и дважды в неделю ходил на „призрачные заседания театральной коллегии“. Близко мне было и в Дом Литераторов на Бассейной, а то изволь переть с 14-й линии! И Серафиме Павловне в Аничков Дворец — она учила моряков 2-го Гвардейского „берегового“ экипажа» (Встречи. С. 68 — 69).

С. 512. Писал 1 сцену из Китовраса. — Историю создания пьесы-мистерии «Кнтоврас» и публикацию ее текста см.: Грачева А. М. К истории невоплощенного драматургического замысла А. Ремизова и А. Блока («Соломон и Китоврас») // Сб.: Александр Блок. Материалы и исследования. Вып. 3. СПб., 1998. С. 138 — 178.

...статью о Скоморохах... — Неясно, о какой статье идет речь. В это время Ремизов работал над циклом «Скоморошьих сказок» (их рукопись, датированная «9.11.1920 г.», — РНБ. Ф. 1012. Собр. В. С. Спиридонова. Ед. хр. 7). Отдельное издание не осуществилось. Цикл вошел в кн. «Сказки русского народа, сказанные Алексеем Ремизовым».

«Шум города» — название цикла рассказов, публиковавшихся в еженедельнике «Красный милиционер»: «Звезды», «Заборы», «Изошел» (1920. № 4), «Рождество» (1921. № 1/15).

...переписку Гершензона и Вяч. Иванова. — Имеется в виду рукопись кн.: Вячеслав Иванов и М. О. Гершензон. Переписка из двух углов. Пг., 1921.

...выручать рукопись своего «Рва львиного». — Публикация романа «Канава (Ров львиный)», первоначально предполагавшаяся в нзд-ве Гржебина, затягивалась, и Ремизов искал другие пути для осуществления издания. В частности, он получил от В. Л. Львова-Рогачевского официальное предложение опубликовать роман в Москве в письме от 1 сентября: «В ответ на Ваше письмо относительно „Рва львиного“ мы писали Вам, Алексей Михайлович, но ответа никакого не получили до сих пор. Между тем книга Ваша „Ров львиный“ включена в список книг, назначенных к печатанию в первую очередь и редакция ждет ее получения с большим нетерпением» (ИРЛИ. Ф. 256. Оп. 3. Ед. хр. 126. Л. 9). В ответном письме ог 7 декабря 1919 Ремизов сообщал о положении дел с рукописью: «„Ров львиный“ лежит у Гржебина. На него сделан контракт. Но я еще не подписал только по хвори моей. Чтобы взять у Гржебина Р[ов] Л[ьвиный] надо ему 15000 заплатить... 15000 я получил от Гржебина, но этой суммой не оценивается Р[ов] Л[ьвиный], в нем 8 листоч. Напишите сколько я могу получить за Р[ов] Л[ьвиный], сколько оценивается лист, вообще какие условия. Может, можно было сначала через альманах провести» (РГАЛИ. Ф. 1100. Оп. 1. Ед. хр. 45. Л. 1).

С. 513. Уельс шоколаду не ел! — Банкет в честь Г. Уэллса в Доме Искусств описан в мемуарах Г. Иванова: «Приглашенные — человек тридцать — собрались к сроку, прохаживались мимо столовой и поглядывали на сервированный великокняжеской посудой стол. Всех интересовал завтрак. <...> Банкет был позорный. Уэллс с видимым усилием ел „роскошный завтрак“, плохо слушал ораторов и изредка невпопад им отвечал. <...> Уэллсу меню завтрака явно не понравилось» (Иванов Г. Мемуары и рассказы. М., 1992. С. 66 — 67). См. также отражение того же события в кн. Уэллса «Россия во мгле» (Уэллс Г. Собр. соч.: В 15 т. Т. 15. М., 1964. С. 322, 333).

...расправляли серебро для игрушечной стены моей... — Стены в квартире Ремизова были украшены игрушками и рисунками, приклеенными к обоям и посвященными, главным образом, Обезвелволпалу. См. первоначальный печатный текст «Манифеста» Обезвелволпала: «Есть асычий нерукотворный образ — на голове корона, как петуший гребень, ноги — змеи, в одной руке — венок, в другой — треххвостка — на стене написан в рост человечий в Петербурге, на Васильевском острове, д. 31, кв. 48, на самом на верху, куда и вода не подымалась и носить дрова отказывались, где только жили люди да гулял ветер» (Ремизов А. Ахру. Берлин; Пб.; М, 1922. С. 49 — 50). Настенные рисунки были украшены аппликациями из «серебряной» оберточной бумаги из-под чая. См. фотографии интерьера последней квартиры Ремизова: Ремизов А. Альбом. 1920 — 1950. — ИРЛИ. Ф. 256. On. 1. Ед. хр. 54. Л. 12 — 17.

С. 514. Шапошников] — [без стихов] за повинностью... — В архиве M. Горького хранится рекомендательное письмо Ремизова от 12 января 1921, представляющее поэта H. А. Шапошникова, с приложением его шуточного пропуска-удостоверения в том, что он — «Пищик Посол из Обезьяньей великой вольной палаты» (ИМЛИ. Архив. А. М. Горького. КГ-П. 65.10.7).

С. 515. Читал ~ «о человеке, звездах и о свинье». — Сохранились рисованные автором афиши выступлений Ремизова в «Доме Искусств» в 1920 г. (РГАЛИ. Ф. 420. On. 1. Ед. хр. 47. Л. 1 — 6). Эссе «О человеке, звездах и свинье» впервые опубл.: Сб. Дом искусств. № I. Пб., 1921.

С. 516. Рассказывав о Достоевском... — Возможно, на основе этой лекции возникло эссе «Огненная Россия» (опубл. впервые: Дом литераторов. Пушкин... Достоевский. Пб., 1921. № 16). Позднее текст включен в кн. «Взвихренная Русь»).

«Яблоки». — Рассказа с таким названием не выявлено.

С. 517. Вечером на «Короле Лире». — Речь идет о спектакле «Король Лир»

B.Шекспира в Большом Драматическом театре. См. письмо Ремизова к Блоку — председателю режиссерского управления театра от 6.IX.1920 (возможно, публикаторы письма неправильно прочитали дату): «Дорогой Александр Александрович! Дайте, если можно, билет на 1-ое представ<ление> б<ывшего> К<ороля> Лира для Серафимы Павловны. О себе прошу: мне все равно куда, в ложу ли, под ложу ли. Какой знак билетный? Теперь с Троицкой близко» (Александр Блок. Новые материалы и исследования. Кн. 2. М, 1982 (Лит. наследство. Т. 92).

«Заячьи сказки». — Над циклом «Заячьи сказки» Ремизов работал в 1916 — 1918 гг. Первая публикация цикла: Игра. 1918. № 2. Напряженное ожидание разрешения на выезд отражено в дарственной надписи жене на кн. «Ё. Заяшные сказки тибетские» (Чита, 1921): «С этой книгой связано наше ожидание: что решит наша судьба — останемся в Петербурге или уедем. И уехали» (Каталог. C.21).

С. 518. В этой квартире... — Запись сна С. П. Ремизовой.

С. 521. ...в 3 часа ночи поезд... — Ср. фиксацию событий отъезда в кн. «Огненная память», где цитируются личные записи Ремизова: «В ночь перед отъездом, 5-го августа: „как не хотелось уезжать. Всю ночь продумал: не хотелось. Но потом как оборвало, а у С. П. открылось на границе: ей так не хотелось расставаться“. Целый день в Петербурге ушел на переезд с одного вокзала на другой, на формальности и на обыск. Потом переехали в Ямбург, где поезд простоял весь день и всю ночь. Дорога продолжалась пять дней. В Нарве — одиннадцатидневный карантин. И только утром 23 августа Ремизовы добрались до Ревеля. В 1921 году А. М. было всего 44 года. Но и тогда, сильно близорукий, он всего боялся, чувствовал себя потерянным. „Утром до обеда меня гоняли иа вокзал выгружать багаж (11.VIII). Переходил по мосту через Нарову — это для меня такой ужас: что хотите, только не переходить мост...“; „12.VIII — заставили мыть пол. Мне это ничего не значит, я и натирать могу. Только бы не переходить мост!“ 18 сентября Ремизовы покинули Ревель, а 21.IX. 1921 приехали в Берлин» (Резникова. С. 61).

С. 521. ...стоят до 8 часов зря... — См. воспоминания Ремизова о переходе границы: «И разве могу забыть я холодный августовский вечер. А это было в день смерти Блока. Наш телячий поезд по пути к Нарве, нейтральная зона: на той стороне солдат в щегольской английской форме, сапоги по поле, а на этой — наш русский. И каким нищим показался мне этот красноармеец. И вдруг я услышал за спиной голос: «Прощайте, товарищ!» И этот голос прозвучал отчетливо, в нем было такое кипящее — из рассеченного сердца последним словом. И на это последнее слово — Россия! — я весь вздрогнул. Я видел, как красноармеец как-то с затылка неловко снял свой картуз, я видел, обернувшись, — я встретил, и не забуду, глаза — дальше и сверху глядели они, горя, и я узнал этот голос, — над раскрытой могилой» (Подстриженными глазами. С. 15).

...была дезинфекция и в карантине. — О карантине в Нарве см. позднюю запись Ремизова <1940-е?>: «Это как после пожара в глазах огонь — такое я увидел в карантине в Нарве, куда попали мы из России в августе 1921 г. Особенно мне памятны танцы: молчаливо-кружащиеся пары. Мне казалось, что прожитые годы в Революцию забили рты на клей: какое жуткое молчание с невыбивающимися словами из-под. И тоже особенно памятно: звероподобный начальник с лицом расплющенным масляным, — он танцевал всякий вечер. Остановившийся огонь в глазах и разочарование: карантин на две недели — каторга! Те же самые порядки, от которых, думалось, наконец-то, избавился. Тягчайшее воспоминание» (Собр. Резниковых).

Известие о смерти С. М. Городецкого. — Сообщение ложное.

С. 522. Неужто Гумилева расстреляли? — Н. С. Гумилев был расстрелян в ночь с 24 на 25 августа 1921 г. по обвинению в участии в контрреволюционной организации.

Два мира борются... — Записи слов и частушек рукой неустановленного лица на последнем листе тетради.

«Трудовая повинность». — Вырезка из неуказанной газеты.

С. 523. ...сны о духе. — Далее следует 13 страниц с вырезками из газет, посвященных теме, надписанной Ремизовым над первой из них («Подробности убийства Караулова»): «Сто голов за одну нашу», т. е. теме «красного террора».

С. 529. ...я тогда и познакомился с Карпинским... — См. воспоминания Ремизова: «Всю зиму мы прожили на Дворянской у Дружбацких. А по весне нас всех турнули. Их барский дом за долги был продан <...> Новые владельцы шли той же дорогой по липкому серому снегу нам навстречу: Карпинские. Студент — Вячеслав Алексеевич — с нами поздоровался. (Его путь тоже как и мой: Вологда, потом эмиграция, а в революцию редактор „Деревенской бедноты“» (Иверень. С. 120).

С. 533. ...в год революции 1917-ый. — К Дневнику приложены отдельные листы с автографами — «обезьяньими текстами»: 1) «Вонючая торжествующая обезьяна...» 2) «Из временника» («Спешу тебя уведомить, друг мой...») — в дальнейшем включено в гл. «Рожь» кн. «Взвихренная Русь» под загл. «Донесение обезьянского посла обезьяньей вельможе» (С. 293 — 295).

ОБЕЗЬЯНЬЯ ВЕЛИКАЯ И ВОЛЬНАЯ ПАЛАТА АЛЕКСЕЯ РЕМИЗОВА

В революционные годы (1917 — 1921) окончательно сложилась знаменитая литературная игра Алексея Ремизова — Обезьянья Великая и Вольная Палата. Это «тайное общество» как оригинальное воплощение принципов литературного и человеческого братства ведет свое начало со времени создания «Трагедии о Иуде принце Искариотском» (1908). Образы и сюжет пьесы были заимствованы из апокрифических сказаний, и только один персонаж — царь обезьяний Обезьян Великий — Валах — Тантарарах — Тарандаруфа Асыка Первый — выбивался из рамок привычных представлений. Колоритный герой побудил писателя придумать для маленькой Ляляши (Елены), дочери брата Сергея, игру в Обезьянью Палату.

Возникшая из детской забавы, Обезьянья Великая и Вольная Палата соединяла реальность с воображением и импровизацией; ее игровая условность ничуть не умаляла серьезности и конкретности самой жизни. Автор отвел себе в этом фантастическом пространстве скромную роль секретаря и хроникера — «канцеляриуса». Каждый посвященный в члены общества (среди которых были самые яркие представители литературно-художественной элиты Петербурга, Москвы, а затем и эмиграции) удостаивался «обезьяньей награды» — грамоты, знака или ордена за особые заслуги и специального звания или должности.

Союз людей свободного творческого духа, неотягощенных трафаретным мышлением, выделяющихся из обывательской среды, назван Обезьяньим обществом, поскольку, с одной стороны, обезьяна символизирует природную мудрость, естественность и даже хитрость, с другой — своеволие, нежелание подчиняться каким-либо нормам и правилам, словом, живет в свое удовольствие. Отметим, что Ремизов заявил «обезьянью» тему еще в 1903 году. В одном из стихотворений в прозе («После зноя желаний») встречается строка: «И скотский гам гогочет и мудрость обезьянья глубокомысленно мечтает»[1], где противопоставленные «скотство» и «мудрость», инстинкт и разум (впоследствии основополагающие мировоззренческие концепты ремизовского творчества), впервые соотнесены, пусть и косвенно, с антитезой Человек — Обезьяна.

Стереотипное представление человека об обезьяне непременно включает в себя не только элемент развлечения (обезьяна по своей природе должна уметь презабавно «ломать комедию»), но и скрытое опасение перед ее проделками. Впервые конфликт Человека и Обезьяны представлен в «Трагедии о Иуде...» и рассказе-сне «Обезьяны» (1908), где люди публично казнят обезьян — в соответствии с собственными законами. Человеку выгодно представить собственную жестокость свойством обезьяньего характера и обвинить обезьян во всех смертных грехах, себя же наделить высшим правом распоряжаться чужой жизнью и уже от имени власти насаждать узаконенный садизм.

Однако исторический контекст привносит в образ ремизовской обезьяны принципиальные изменения. В произведениях первых революционных лет обезьяна предстает воплощением грубой, бессмысленной и разрушительной силы, символом большевизма, революционной толпы, не признающей святынь, лишенной нравственных критериев. В знаменитом «Слове о погибели Русской Земли» (1917) эта тема звучит в унисон статьям М. Пришвина, публицистическим произведениям Ф. Сологуба, «Черным тетрадям» или стихотворениям 3. Гиппиус революционных лет[2]. «Слову...» предшествовало «сочинение» следователя Боброва из повести Ремизова «Пятая язва» (1912) — «Плач над разоренностью земли русской о погибели русского народа», где миру людей впервые в унизительном смысле присваиваются обезьяньи повадки: «хихикающее трусливое общество с своим обезьянским гоготом»[1].

Если образ обезьяны используется в «Слове о погибели...» косвенно — в качестве нелестного сравнения, то в неопубликованном при жизни писателя памфлете «вонючая торжествующая обезьяна» прямо отождествляется с большевизмом. Такая трактовка раздвигает рамки «обезьяньей» темы в творчестве писателя, позволяя обнаружить антиномическую сущность своеволия обезьяны. Волеизъявление в понимании Ремизова — это действие, нравственное содержание которого зависит от выбора между бессмысленным разрушением жизни («торжествующая обезьяна») и творческим преображением действительности (Обезвелволпал). В своем Дневнике Ремизов в тот же самый день, когда, по всей вероятности, была написана «Вонючая торжествующая обезьяна...» (1 января) записал: «Русская литература всегда стояла на стороне угнетенных и по заветам ее никогда не может стать в ряды торжествующей обезьяны»[2].

Чем очевиднее становились результаты большевистской революции, поначалу казавшейся неуемным разгулом народной стихии, тем нагляднее проявлялся ее государственнический характер. Вольный порыв жизни угасал, придавленный революционными декретами, запретами и ограничениями. В новом политическом контексте «обезьянье своеволие» выглядело предпочтительнее «порядка», устанавливаемого государством. Образ обезьяны-тирана — невменяемого чудовища, разрушающего культуру и самое жизнь — исчезает из ремизовского творчества как будто в одночасье. Происходит своего рода семантическая «перекодировка» символов, а образ «вонючей торжествующей обезьяны» сменяется образом свиньи. Начиная с 1919 — 1920 годов, в «обезьяньих» текстах Ремизова именно свободолюбивые обезьяны воплощают и хранят высокие этические принципы. «Реабилитация» обезьяны, быть может, отчасти объясняется изменением политической ситуации, заставившей писателя убедиться в переменчивости так называемых общественно-политических констант жизни и в постоянстве стремления человека к свободе. Некоторые косвенные свидетельства о круге чтения писателя этого времени наталкивают на мысль, что такой значимый поворот в его мировоззрении, возможно, имел и конкретную литературную основу. В домашнем «кондуите» «книгочея» Обезвелволпала — библиофила Я. Гребенщикова несколько раз встречаются отметки о выдаче Ремизову романа А. Франса «Восстание ангелов» из собственной библиотеки[1].

Напомним, что роман начинается с таинственного и варварского разрушения богатейшего книгохранилища. Библиотекарь, господин Сарьетт впадает в отчаянье. Силясь понять, кто способен на такое дикое преступление, он «задавал себе вопрос, не являются ли эти ночные погромы делом злоумышленников, которые проникают сюда с чердака, через слуховое окно, чтобы похитить редкие и ценные издания. Но никаких следов взлома нигде не было видно, и, несмотря на самые тщательные розыски, он ни разу не обнаружил ни малейшей пропажи. Сарьетт совершенно потерял голову, и его стала преследовать мысль, что, может быть, это какая-нибудь обезьяна из соседнего дома лазает с крыши через камин и орудует здесь, имитируя ученые занятия. „Обезьяны, — рассуждал он, — очень искусно подражают действиям человека". Так как нравы этих животных были известны ему главным образом по картинам Ватто и Шардена, он воображал, что в искусстве повторять чьи-нибудь жесты или передразнивать кого-нибудь они подобны Арлекинам, Скарамушам, Церлинам и Докторам итальянской комедии; он представлял их себе то с палитрой и кистями, то с ступкой в руке, за приготовлением снадобий, то листающей у горна старинную книгу по алхимии. И когда в одно злосчастное утро он увидел большую чернильную кляксу на странице третьего тома многоязычной Библии в голубом сафьяновом переплете, с гербом графа Мирабо, он уже не сомневался больше, что виновницей этого злодеяния была обезьяна»[1].

Поиски вскоре привели библиотекаря в старый сарай, где он увидел бесконечно жалкое создание — ничуть не похожее на то, что рисовалось в его воображении: «...на прелой соломе, на рваной подстилке, сидела, дрожа, молодая макака, охваченная цепью поперек туловища. Она была ростом с пятилетнего ребенка. Ее посиневшая мордочка, морщинистый лоб, тонкие губы выражали смертельную тоску. Она подняла на посетителя все еще живой взгляд своих желтых зрачков. Потом маленькой сухой ручкой схватила морковку, поднесла ко рту и тут же отшвырнула прочь. Поглядев несколько мгновений на пришедших, пленница отвернулась, как если бы она не ждала ничего больше ни от людей, ни от жизни. Скорчившись, обхватив колено рукой, она сидела не двигаясь, но время от времени сухой кашель сотрясал ее грудь»[2].

Несчастная, замученная людьми макака удивительным образом напоминает персонажей сна «Обезьяны». Несомненно, что в контексте переживаемой писателем исторической эпохи, когда культурные ценности стали объектом отмщения революционной толпы за многовековую социальную несправедливость, этот фрагмент «Восстания ангелов» мог наполниться особым смыслом, актуализирующим и тему озверевшего человека, и образ невинного животного, а весь сюжет — предстать вариацией на тему истинных и ложных умозаключений, в границах которых вращается стереотипное мышление, «...старый книголюб, который пришел сюда, объятый гневом и негодованием, ожидая встретить насмешливого врага, коварное чудовище, ненавистника книг, теперь стоял растерянный, подавленный, огорченный перед этим маленьким зверьком, у которого не было ни сил, ни радостей, ни желаний. Поняв ошибку, растроганный этим почти человеческим лицом, еще более очеловеченным печалью и страданиями, он опустил голову и сказал: — Простите»[1].

В конце 1910-х — начале 1920-х годов основным объектом едкой ремизовской иронии стали «бесхвостые» двуногие, которые, объявив себя «человеками», так и не выбрались из состояния «скотов»[2]. На известную литературную традицию — наделять животных человеческими чертами и подчеркивать их несомненное превосходство над людьми (восходящую к Плутарху), а также на откровенно сатирическую ориентацию приема позже указал сам писатель: «...„обезьянье царство" как-то само собой получило в войну и революцию сатирический характер свифтовского лошадиного царства гуигнгнмов: царь Асыка издавал манифесты и подписывал „собственнохвостно" декреты»[3].

Обезвелволпал был определенно аполитичным сообществом, но в то же время не мог существовать вне политики. Изолированное для непосвященных и умышленно отвлеченное от действительности пространство откровенно пародировало уродливые формы большевистского режима. Предметом сатиры становилось даже обыкновенное бытовое поведение. В этом плане показательна сказка «Заячий указ», ориентированная на жизненные реалии первых революционных лет. Ее герой — хитроумный заяц провозглашает среди зверей «указ с печатью»: « — От царя обезьяньего Асыки велено от всякого рода зверя доставить по сто шкур»[1]. Используя традиционный сказочный прием, Ремизов проецирует характерные явления мира людей на фантастический мир животных. Так, в сцене, где заяц читает «указ» царя Асыки, травестируется общеизвестный стиль поведения революционных комиссаров с их декретами и мандатами: заяц умело использует рефлекс страха перед символом власти — «красным ярлычком от чайной обертки». Образ зайца несет в себе приметы житейского прагматизма самого писателя, который в роли канцеляриста Обезвелволпала провозглашал указы Асыки и собирал с верноподданных Великого Обезьяна подать («хабар»), необходимую для красочного оформления царских указов и грамот (особо ценилась цветная бумага или просто яркие обертки от упаковок). Миф об обезьяньем царе, издающем указы для людей, дополняется новым, пародийным элементом, с помощью которого сатирически высвечивался абсурд жизни. Введение имени Асыки в контекст сказки совершается органично, без каких-либо авторских комментариев[2].

К 1921 году появились основные законодательные документы Палаты, существенно пополнился список «обезьяньих» князей и кавалеров. Определившись как антитеза революционной действительности, Обезьянья Палата, конечно, являлась утопией: невозможным в мире очевидного. «Обезьяньи» тексты («Конституция», «Манифест», «Донесение обезьяньего посла обезьяньей вельможе», «Асыка», «Вонючая торжествующая обезьяна...» и др.) явились реакцией писателя на конкретные события и представляли собой художественное изложение идеологии и этических идеалов Палаты, которые намеренно противопоставлялись сумбуру и беззаконию революционной действительности. Как ироническая и даже сатирическая форма противостояния действительности, Обезьянья Палата копировала новые жизненные реалии. Даже появившаяся в 1920-м году аббревиатура Обезвелволпал была создана наподобие названий таких политических и общественных образований, как Копровуч, Наркомпрос и многих других неологизмов, населивших быт и язык нового времени.

В составе «Взвихренной Руси» принципиальные изменения приобрел сон «Обезьяны», где он опубликован под новым названием — «Асыка»[1]: обезьяны, выстроенные для казни на Марсовом поле, уподоблены красноармейцам (в редакции 1910 г. — солдатам), безбожных людей сменили «гуманнейшие умники», а в выражении «крещеный и некрещеный русский народ» были сняты все поясняющие эпитеты.

Наиболее показательно антагонизм «скотского» и «звериного», человека и обезьяны представлен в «Донесении обезьяньего посла обезьяньей вельможе». Первоначальный вариант «Донесения...», по-видимому, написанный летом 1921 года, запечатлен в Дневнике писателя. Здесь, однако, отсутствует последний абзац, основным содержанием которого стала тема свободного преодоления границ, связанная с отъездом Ремизова из России. Когда писатель оказался на положении бесправного эмигранта, именно «пограничье» навсегда стало для него естественным жизненным пространством. Поэтому в «Кукхе» (1923), мысленно обращаясь к старейшему кавалеру Обезвелволпала В. Розанову, он с горечью сетовал: «Эх, Василий Васильевич, только обезьянья палата (обезьянья палатка!) уничтожила всякие границы, заставы, пропуски и визы — иди куда хочешь, живи, как знаешь. И как она безгранична, палатка-то, границ не имеет, так и значения, увы! Никакого в ограниченном мире»[2].

Мифологический нарратив «Донесения обезьяньего посла» вписан в исторический контекст своей эпохи. В условиях политической деспотии победившего режима «обезьянье своеволие» выглядело предпочтительнее «порядка», устанавливаемого государством. Анархизм как «свободное подчинение правилам» воспринимался вполне позитивной декларацией прав отдельной личности. Некоторые содержательные аспекты «Донесения...» почти буквально напоминают высказывания одного из основоположников русского анархизма П. Кропоткина: «Среди своих ближайших сородичей, обезьян, человек видел сотни видов <...>, живших большими обществами, где все члены каждого общества были тесно соединены между собою. Он видел, как обезьяны поддерживают друг друга, когда идут на фуражировку, как осторожно они переходят с места на место, как они соединяются против общих врагов, как они оказывают друг другу мелкие услуги, вытаскивая, например, шипы и колючки, попавшие в шерсть товарища, как они тесно скучиваются в холодную погоду и т. д. Конечно, обезьяны часто ссорились между собой, но в их ссорах было, как теперь бывает, больше шума, чем повреждений; а по временам в минуты опасности, они проявляли поразительные чувства взаимной привязанности...»[1] Слова из «Донесения...» о том, что «ложь всегда будет ложью, а лицемерие всегда будет лицемерием, чем бы они ни прикрывались» безусловно, восходят к сзифтовским гуигнгнмам, на языке которых «совсем нет слов, обозначающих ложь и обман»[2]. «Он <гуигнгнм-хозяин> рассуждал так: способность речи дана нам для того, чтобы понимать других и получать сведения о различных предметах; но если кто-нибудь станет утверждать то, чего нет, то назначение нашей речи совершенно извращается, потому что в этом случае тот, к кому обращена речь, не может понимать своего собеседника; и он не только не получает никакого осведомления, но оказывается в состоянии худшем, чем неведение, потому что его уверяют, что белое — черно, а длинное — коротко. Этим ограничивались все его понятия относительно способности лгать, в таком совершенстве известной и так широко распространенной во всех человеческих обществах»[1].

Этический смысл «Донесения...» вполне очевиден: жизнь отдельного человека, куда выше революционных обязательств перед государством, народом, партийным сообществом, насильственно ограничивающих свободу с целью исправления его же собственной «скотской» природы. «Обезьянам» не надо притворяться «человеками»: они обладают самыми «неограниченными правами» по преодолению всех искусственных границ, придуманных людьми. И — не будучи никому и ни в чем обязанными — для сохранения собственной жизни («хвоста»!) обезьяны непременно должны объединиться: их спасение единственно возможно при условии свободного подчинения «строгим правилам и выработанным формам».

Принципы своеволия были узаконены Ремизовым в «Конституции» Обезьяньей Великой и Вольной Палаты и в «Манифесте» «верховного властителя всех обезьян» Асыки Первого, которые, равно как и декларируемая «идеология», носили системообразующий характер. «Неисповедимость» целей и намерений Палаты вполне подтверждалась содержанием законодательных параграфов: предельно общими словами о характере «общества», его верховном правителе (образ которого известен, хотя «его никто никогда не видел»), гимне, обезьяньем танце, иерархической структуре, всего лишь трех «обезьяньих словах» да неизвестно зачем добавленного правила бытового поведения, намеренно подчеркивался «тайный» характер Обезвелволпала. «Манифест» декларировал одно-единственное право: называть ложь — ложью, а лицемерие — лицемерием. Отторгая «гнусное человечество, омрачившее свет мечты и слова», документ фиксировал противоположность свободного и естественного обезьяньего мира рабскому и лицемерному сообществу «людей человеческих».

Непременным условием самоутверждения государства является так называемая «легитимация» власти. В послереволюционном историческом контексте «Конституция» Обезьяньей Великой и Вольной Палаты и «Манифест» «верховного властителя всех обезьян» Асыки Первого не могли выглядеть иначе, чем откровенный политический эпатаж[1]. В то время как новая власть, свергнувшая монархическую форму правления, стремилась сделать жизнь своих сограждан максимально контролируемой и «прозрачной», Обезвелволпал узаконил принципы своеволия: объявил себя «тайным обществом», «конституционной монархией» и в соответствии с парадоксальной логикой абсурда установил для своих подданных в качестве основного жизненного принципа «свободновыраженную анархию»: «Обезьянья Палата тем и обезьянья, дает все права и освобождает от всяких обязанностей»[2].

Однако следует иметь в виду и принципиальное отличие ремизовского «анархизма» (достаточно условного и аллегорического) от т. н. «зоологического материализма» русских анархистов, которые воспринимали порядки, царящие в животном мире, буквально: или же признавали инстинкт животных за основу развития человеческой свободы, или же как состояние, которое следует преодолеть. Ремизовская утопия, откровенно пародируя идеологическое доктринерство — в том числе и ортодоксальных анархистов, предлагала вполне оригинальный вывод: человек только тогда выйдет из своего рабского, «скотского» состояния, когда будет вести себя по отношению к другим людям столь же естественно, гармонично и «интеллигентно» — как относятся друг к другу представители животного мира.

На фоне уродливых проявлений большевистского режима Обезьяний орден стал контроверзой людскому противоборству и разъединению, провозгласив своим идеалом мир гармоничных человеческих взаимоотношений, исходным и итоговым смыслом которого должны быть принципы взаимоуважения, доброжелательства, абсолютной свободы без обязанностей и полной анархии, основанной на порядке и осознанных ограничениях.

Е. Р. Обатнина

КОММЕНТАРИИ

Впервые опубликован: Новое литературное обозрение. 1995. № 11. С. 143 — 145 (Публикация Е. Обатниной).

Рукописные источники: 1) Беловой автограф — ИРЛИ. Ф. 256. On. 1. № 40. Л. 1 — 2; 2) беловой автограф — Собр. Резниковых.

Дата: <1918>.

При жизни писателя текст остался неопубликованным за исключением небольшого фрагмента, первоначально вошедшего в рассказ «Голодная песня» (1918) книги «Шумы города» (Ревель: Библиофил, 1921), а затем под таким же названием — в книгу «Взвихренная Русь». Кроме нескольких несущественных разночтений с рукописью, автором была внесена одна принципиальная корректива: образ обезьяны заменен на «самодовольную и торжествующею» «свиную толпу с пятаками». Использование образа свиньи представляется закономерным продолжением литературной сатирической традиции. Ближайшим литературным предтечей «Вонючей торжествующей обезьяны...» можно назвать «сон» M. Е. Салтыкова-Щедрина «Торжествующая свинья, или Разговор свиньи с правдой» из цикла «За рубежом». «Вонючая торжествующая обезьяна...» в своем обличительном звучании приближена к «Слову о погибели Русской Земли» и в силу этой аналогии может быть истолкована как панорамное изображение большевистского террора. Публицистика революционной эпохи позволяет убедиться в том, что почти каждая строка «Вонючей торжествующей обезьяны...» конкретизируется действительными событиями, относящимися к концу 1917 года, когда большевики последовательно захватывали все рычаги государственной власти. Структура памфлета напоминает сужающиеся концентрические круги: от фактов, отражающих историческую катастрофу, — к беде личного порядка. По сути дела, перед нами обвинительная речь, описывающая состав преступления и страшные симптомы времени. Поэтому текст можно разделить на «общие места» революционного лихолетья, образующие фон эпохи, и перечисление отдельных фактов, за которыми стоят конкретные политические сюжеты. Атрибутировать рукопись позволяет фрагмент, где происходит своеобразный сдвиг от политического памфлета к лирическому повествованию. Именно эта часть текста несет в себе заряд особой, личной актуальности и напрямую связана с конкретными событиями своего времени. В последние дни декабря 1917 года в прессе появилось сообщение об очередном декрете ВЦИК, непосредственно коснувшемся интересов творческой интеллигенции. Основным содержанием правительственного постановления был вопрос о создании государственного издательства. Наряду с монополизацией изданий всех русских классиков объявлялась отмена авторской собственности (см.: Декреты Советской власти. M., 1957. Т. 1. С. 296 — 298). На страницах газеты «Новый Вечерний Час» в начале января 1918 года возникла специальная рубрика «Опрос писателей», в которой возможность высказаться на злободневную тему была предоставлена ведущим литераторам — Д. Мережковскому, А. Куприну, А. Амфитеатрову, А. Блоку, Ф. Сологубу, М. Пришвину и др. А. Чеботаревская заявляла прямо: «Под видом „социализации авторских прав“ совершается невежественными демагогами, всячески подольщающимися к толпе, грубейшее покушение на трудовые гроши работников мысли и самое циничное издевательство над правами личности <...> декрет об авторском праве — такая же „поденка“, как и прочие произведения гг. комиссаров. Но отвратительно, что они и в этом случае не останавливаются перед искажениями истины, внушая темным массам лживое представление о „буржуях-писателях“, купающихся в золоте, тогда как положение писателя в России всегда было, есть, да, по-видимому, и впредь будет одним из самых бедственных и гонимых» (Новый Вечерний Час. 1918. 4 января. № 3. С. 3). В этом контексте памфлет «Вонючая торжествующая обезьяна...» является своеобразным ответом на анкету об авторском праве. О том, что Ремизов сочинил некий текст для рубрики «Ответы писателей», свидетельствует его письмо Ф. Сологубу от 1 января 1918 года: «Звонил Пильский написать ему для В<ечернего> 4<аса> о декрете, уннчтож<ающем> авторс<кое> право {Пильский сказал мне, что с Вами разговаривал о этой анкете. Я написал, написал и сосед наш Пришвин, Завтра 1/2 9-го утра пришлет Пильский ко Пришвину за рукописями...» (ИРЛИ. Ф. 289. Оп. 3. № 580. Л. 24). Причина, по которой ответ Ремизова так и остался неопубликованным, вероятно, кроется в самом тексте, который по своему характеру приближен к обличительной речи, а по своей политической ориентации — к сугубо антибольшевистскому памфлету, что в принципе не противоречило взглядам редакции «Нового вечернего часа», однако содержание «Вонючей торжествующей обезьяны...» оказалось гораздо шире заявленной темы анкеты. Вариант текста находится также в составе Дневника писателя 1917 — 1921 гг.

С: 534. Вонючая... — Ср. с восклицанием В. Розанова в «Апокалипсисе нашего времени», первые два выпуска которого увидели свет в конце 1917 г.: «Не довольно ли писать о нашей вонючей Революции...» (Розанов В. В. Мимолетное. М., 1994. С. 420).

...торжествующая обезьяна... — Метафорическое восприятие революционного переворота как крушения мира и наступления «последних времен», позволяет увидеть несомненную аллюзию памфлета к Bestia Triumphans — латинскому названию апокалиптического образа торжествующего зла, возникающему в 13-й главе «Откровения святого Иоанна Богослова». Заметим также, что в христианской традиции обезьяна — это figura Diaboli (см.: Janson H. W. Apes and ape lore in the Middle ages and the Renaissance. London, 1952. P. 13 — 27).

C. 534 ...стянутые с растерзанного тобой генерала... — Генерал-майор Николай Николаевич Духонин исполнил после октябрьского переворота должность верховного главнокомандующего Ставки. 8 (21) ноября 1917 года он был отставлен от своих обязанностей лично Лениным и заменен прапорщиком Н. В. Крыленко после того, как 7 (20) ноября отказался выполнять распоряжение Совета Народных Комиссаров о начале переговоров с противником. Духонин мотивировал свое неподчинение тем, что подобные переговоры могут вестись только от имени правительства, которое признано армией и страной (см.. Переговоры со Ставкой // Простая газета для города и деревни. 1917. 10 ноября. № 3. С. 3). На следующий день после приказа CHK на станции Могилев над безоружным генералом революционными солдатами и матросами, которые предварительно установили плакат с надписью: «Революционный трибунал», был учинен зверский самосуд. Трагедия разыгралась в присутствии «главковерха» Крыленко (см.: Главковерх Крыленко // Дело. 1918. 27 января (9 февраля). № 5. С. 1). Подобные расправы стали жуткой «нормой» революционного времени. 10 декабря 1917 г. «Воля Народа» поместила сообщение о самосуде над командующим войсками Туркестанского военного округа генералом Коровиченко (№ 190. С. 4), упоминание о котором вошло в текст «Взвихренной Руси» в качестве иллюстрации к рассказу о извращенном понимании порядка в революционные годы.

...самодовольно нахлобучила французский красный колпак... — Намек на полюбившуюся большевикам и левым социалистам-революционерам аналогию с Великой французской революцией. Ср.: «Вот теперь они принялись читагь и цитировать вкривь и вкось „Историю французской революции“ Жореса» (Русанов H. С. Жорес и большевистские историки // Дело. 1918. 24 января (6 февраля). № 2. С. 1). Подобный исторический параллелизм стал в правоэсеровской прессе объектом едкой иронии. В статье «Красный гроб» с принципиально значимым подзаголовком — «Слово о том, как доказала Россия, что человек действительно происходит от обезьяны», М. Пришвин писал: «...французская пьеса превратилась в русскую мистерию о происхождении человека от обезьяны, страшную и невиданную миром мистерию, где на тронах сидят обезьяны, а души усопших по черным улицам вихрем носятся в красных гробах» (Воля Народа. 1917. 5 ноября. № 164. С. 1; см. также: Пришвин М. Смех обезьян. Из дневника // Воля Народа 1917. 28 октября. № 156. С. 1). Ф. Сологуб высказался на эту же тему в газете «Петроградский голос»: «Мы поспешили назвать нашу революцию великою и сравнить ее с Великой французской революцией. Но вот видим, что величия в делах наших мало, и революция наша является только обезьяною Великой французской революции» (Сологуб Ф. Крещенье грязью // Петроградский голос. 1918. 6 января. № 4. С. 2). Примечательно, что автор цитирует здесь ремизовское «Слово о погибели Русской Земли»: «вокруг нас „гарь и гик обезьяний“, по скорбному слову Ремизова».

...обольстив изголодавшуюся горемычную чернь медовым пряником — посулом мира, хлеба, земли и воли... — Фраза, перекликающаяся с передовицами газет правых эсеров конца 1917 г. («Воля Народа», «Простая газета для города и деревни»), где первые декреты Советской власти назывались лживыми обещаниями, служащими приманками для народных масс.

С. 534. ...исковеркала ты родную русскую речь «главковерхами» и «викжелями»... — Аббревиатуры «главковерх», под которой подразумевалась фигура верховного главнокомандующего, народного комиссара по военным и морским делам H. В. Крыленко и «викжель» (Всероссийский исполнительный комитет железнодорожников) в конце 1917 г. не сходили со страниц прессы (См.: Поход на Викжель. В министерстве путей сообщения // Вечерний час. 1917. 27 ноября. № 1. С. 3; «Приказ» верховного главнокомандующего // Воля народа. 1917. 11 ноября. № 169. С. 4). Орган ЦК партии левых социалистов-революционеров газета «Знамя труда» в этой связи писала: «Рушатся ненавистные устои, и с ними вместе, под самыми их обломками гибнет духовное богатство народное <...> Тускнеет образность русской речи, и слово, лишенное своего художественного значения, низводится до степени простого условного знака» (Петров К. В защиту художественного слова // Знамя Труда. 1918. 4 января (17 января). № 110. С. 2). В качестве примера автор статьи приводил слова «главковерх» и «центробалт».

...твоя обезьянья .морда есть обезьянья морда, а не лик Спасителев, как пыжишься представиться перед простецами и недоумками... — Полемическое указание на неохристианские, «скифские» идеи Иванова-Разумника, который писал в «Двух Россиях»: «За корявыми словами, русской революцией всемирно провозглашенными: „мир без аннексий и контрибуций на основе самоопределения народов4 — только душевно глухой мог не расслышать слов вдохновенных, когда-то провозглашенных миру: „на земле мир, в человеках благоволение“...» (Скифы. Сб. 2. [Пг.,] 1918. С. 201).

...загнала обезьяньей расправой своей... — Всепоглощающая атмосфера насилия и произвола — лейтмотив постоянных газетных откликов конца 1917 — начала 1918 гг. Ср.: «Теория „священного насилия“ и практика „беспощадной расправы“ приносят свои плоды. <...> А смольные верховники и главковерхи в это время одной рукой подписывают приказы, в которых, захлебываясь, уверяют, что „Россия не хочет и не будет вести войны, что она распускает свою армию“, что она и дальше „будет распускать ее“, а другой грозят расстрелами без суда и „беспощадной расправой“ и подстрекают к новым убийствам несчастных, ослепленных людей» (Долой гражданскую войну! // Дело. 1918. 28 января (10 февраля). № 6. С. 1). Инвективная реплика Ремизова о расправах без суда и следствия пересекается с рядом газетных публикаций, раскрывающих произвол революционных трибуналов. Комментируя директивы Советов по созданию революционных трибуналов, где в качестве мер борьбы с нарушителями «революционного порядка» предлагались «принудительные работы, лишение свободы, высылка за границу и тому под.», — газета «Новый Вечерний Час» с понятным беспокойством отмечала: «Особенно характерны эти последние словечки. Кто определит их содержание?» (H. В революционном трибунале // Новый Вечерний Час. 1917. 9 декабря. № 11. С. 4). Тема расправ в тексте Ремизова сопряжена с темой тюремного застенка как одной из форм большевистского террора. Очевидно, что документальным источником этого мотива могли послужить не только арест гр. С. Паниной, арест и убийство А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина в конце ноября 1917 — начале января 1918 года, но и арест M. М. Пришвина в составе редакции «Воля Народа», под которым он находился со 2 по 17 января 1918 г. (См.: Пришвин М. Капитан Аки // Воля страны. 1918. 26 января. № 5. С. 2; а также редакционные статьи газеты «Воля народа», начиная от 5 января 1918 г.; после ареста — «Воля страны»), В этом смысле примечательны наблюдения, сделанные Пришвиным в пересыльной тюрьме, откуда он писал Ремизову 3 января 1918 г.: «Дорогой Алексей Михайлович! арестовали нас кучей: (и Розов тут!) и тот некий, который пришел купить Волю Народа. Из этого заключаю, что должны ж выпустить; но, говорят, что может быть сидение будет и долгое. <...> у меня отобрали портфель со многими рукописями (и Вашими) <...> Я требовал портфель со стихами и согласно с говорившими: я — член Учр<едительного> Собр<ания>, говорил: ,.А я русский писатель!“ На это получил ответ — после 25-го октября это не считается!“ <...> мне кажется <...>, что тюремное сидение есть точное изображение тому состоянию духа, которое мы все испытываем теперь дома» (Письма M. М. Пришвина к А. М. Ремизову / Вступ. статья, публикация и примечания Е. Р. Обатниной // Русская литература 1995. № 3. С. 194).

С. 534. ...к той темной до-ярославовой поре истории нашей... — При великом князе киевском Ярославе Мудром (ок. 978 — 1054) Древняя Русь получила «Русскую правду» — первый свод государственного права.

С. 535. ...нищая духом... — Выражение «нищие духом» в Евангелии относится к людям, сознающим скудость своей духовной жизни и обретающим духовное богатство в Царстве Божием (Лк. 6, 20 — 21); у Ремизова оно связывается исключительно с бездуховным настоящим.

Весь сыр-бор загорелся из-за Михайловского. — В начале января 1918 г. обсуждался декрет о монополизации наследия писателей-классиков и очним из первых — наряду с Некрасовым, Тургеневым и Сатгыковым-Щедриным — назывался H. К. Михайловский. См.: Монополизация русских писателей // Новый Вечерний Час. 1918. 2 января. № 1. С. 4.

...говорил о правде — истине и справедливости. — Согласно учению Михайловского социолог ищет пути к осуществлению должного, или правдысправедливости, в отличие от естествоиспытателя, который удовлетворяется правдой-истиной.

Клад; Кедрики // Беседа (Берлин), 1923, № 3 (1-я и 2-я главки цикла «Россия в письменах. Парижский клад»; остальные главки цикла составили во «Взвихренной Руси» раздел «Петербург — Петрова память»).

С. 539. ...в «Жар-Птице»... — «Жар-птица» — ежемесячный литературнохудожественный иллюстрированный журнал, выходивший в Берлине в 1921 — 1923 гг. (и позднее в Париже в 1925 — 1926 гг.); редактор-издатель А. Э. Коган, литературный редактор А. Черный, художественный редактор Г. К. Лукомскии.

С. 83. ...о его новой книге о Паскале «Маковка мысли»... — Работа Л. Шестова о философии Б. Паскаля вышла по-французски отдельной книжкой: La nuit de Gethsemani. Essai sur la philosophie de Pascal (Paris, 1923), на русском языке под заглавием «Гефсиманская ночь. Философия Паскаля» опубликована в «Современных записках» (1924. Кн. 19, 20); позднее вошла в книгу Шестова «На весах Иова» (1929).

АННОТИРОВАННЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ А. М. РЕМИЗОВА[1]

А. M. — Ремизов А. М.

А. Р. — Ремизов А. М.

Аверченко Аркадий Тимофеевич (1881 — 1925) — прозаик-юморист и сатирик. После 1917 — в эмиграции. НО, 176, 460, 497

Авксентьев Николай Дмитриевич (1878 — 1943) — политический деятель, член ЦК партии эсеров. В 1917 — член исполкома Петросовета, в июле-августе — министр внутренних дел во Временном правительстве, в октябре — председатель Предпарламента. С конца 1918 — в эмиграции. 90, 178, 471, 494, 536

Адрианов Сергей Александрович (1871 — 1942) — литературный критик, публицист, историк литературы, переводчик. 212

Акумовна — прислуга Ремизовых, прототип одноименной героини повести «Крестовые сестры». 30 — 32, 443

Александр III Александрович (1845 — 1896) — российский император (с 1881). 446

Алексеев Василий Михайлович (1881 — 1951) — филолог-китаевед, профессор Петроградского университета (с 1918), академик (с 1929). 124 Алексеев Михаил Васильевич (1857 — 1918) — генерал от инфантерии. До июня 1917 — фактический руководитель военных операций русско-германского фронта. После провала корниловского мятежа с 12 по 23 сентября 1917 — нач. штаба верх, главнокомандующего. В марте 1918 принял звание «верх, руководи геля Добровольческой армии» и главы Особого совещания. 151, 474

Алексей Михайлович (1629 — 1676) — русский царь (с 1645). 361, 394

Алексей Николаевич (1904 — 1918) — цесаревич, сын Николая II. 428

Алексей Петрович (1690 — 1718) — цесаревич, сын Петра 1. 366

Алексий (1293/1298 — 1378), св. — митрополит Московский. 135, 395, 419

Алешутин — смотритель огорода имп. Анны Иоанновны. 376, 378

Алсуфьев (Олсуфьев) Матвей Дмитриевич, граф. (ум. до 1750) — обергофмейстер при дворе Петра I. 373

Альтшулер Ольга Михайловна. 96

Алянский Самуил Миронович (Алконост) (1891 — 1974) — основатель и руководитель книгоиздательства «Алконост» (1918 — 1926), издатель журн. «Записки мечтателей», зав. издат. бюро ТЕО, сотрудник ИЗО Наркомпроса (1918 — 1919); в дальнейшем — работник ряда издательств Москвы и Ленинграда. 262, 355, 387, 512 — 515, 517

Андреев Леонид Николаевич (1871 — 1919) — прозаик, драматург. 338, 517

Андреева Мария Федоровна (урожд. Юрковская, в замуж. Желябужская, 1868 — 1953) — актриса, гражданская жена М. Горького. В 1919 — 1921 — комиссар театров и зрелищ Петрограда, зам. наркома просвещения по художественным делам, зав. Петроградским отделом ТЕО Наркомпроса. 247, 249, 383, 387

Андреева-Дельмас Любовь Александровна (1879 — 1969) — оперная певица, артистка Театра музыкальной драмы в 1913 — 1919 гг., адресат цикла стихотворений Α.. Блока «Кармен». 387

Андрусон Леонид Иванович (1875 — 1930) — поэт, переводчик. 105

Аничков Евгений Васильевич (1866 — 1937) — критик, литературовед, автор исследований по фольклору и литературе средних веков. 212, 386, 388, 466

Анна Иоанновна (1693 — 1740) — императрица (1730 — 1740). 375, 540

Анна Петровна (1708 — 1728) — царевна, дочь Петра I. 373

Арзухин — мастер Оружейного двора при Петре I. 366

Ариадна — см. Тыркова-Вильямс А. В.

Аркадий — Борман Α. Α., сын Тырковой-Вильямс А. В. 454

Артамонов Михаил Дмитриевич (1888 — 1958) — поэт. С 1912 сотрудничал в большевистских изданиях. После Октября 1917 — секретарь литературной группы при иваново-вознесенской газ. «Рабочий край». 454

Архангельский Александр Андреевич (1846 — 1924) — композитор, хоровой дирижер. 101

Аусгусс, врач. 84

Аусем Отто Христианович (1875 — 1929) — социал-демократ, в ссылке в Вологде с 1901 г. работал земским статистиком; впоследствии советский партийный и государственный деятель. 198

Афонский Николай Павлович — ассистент клинического военного госпиталя в Петербурге. В 1916 обследовал Ремизова на предмет пригодности к военной службе. В 1917 — 1921 — лечащий врач Ремизовых. 112, 162, 165, 462, 469, 481, 484, 486

Бадаев Алексей Егорович (1883 — 1951) — советский партийный и государственный деятель; в 1920-е гг. — председатель Петроградской продовольственной управы. 261

Балтрушайтис Юргис Казимирович (1873 — 1944) — поэт, переводчик, театральный деятель, дипломат; писал на русском (до 1920-х гг.) и литовском языках; в 1921 г. — чрезвычайный посланник и полномочный представитель Литовской республики в РСФСР. 94, 118, 465, 499

Бальмонт Константин Дмитриевич (1867 — 1942) — поэт, прозаик, переводчик. С 1921 — в эмиграции. 498 Баранцов. 365 — 366

Бардалеан (у Ремизова: Барладеан) Алексей Георгиевич — революционер, женевский эмигрант в 1900 — 1910-х гг. 65

Баршев Алексей Сергеевич — студент, пензенский ссыльный. 529

Басемщиков Потап — мастер-паяльщик в Петергофе при Петре I. 369

Батюшков Федор Дмитриевич (1857 — 1920) — литературный и театральный критик, историк литературы, общественный деятель. 381

Бауэр Михаэль (1871 — 1929) — один из видных деятелей Антропософского общества, ближайший сподвижник Р. Штейнера. 146, 147

Бачманов — комиссар при строительных работах в Петергофе при Петре I. 371

Бейлис Мендель (1874 — 1934) — приказчик кирпичного завода в Киеве, обвинявшийся в 1913 г. в ритуальном убийстве мальчика Андрея Ющинского. 92

Беклемишева Вера Евгеньевна (1881 — 1944) — драматург, литератор; жена С. Ю. Копельмана. 455, 515, 516

Беленсон Александр Эммануилович (1890 — 1949) — поэт, прозаик, критик, издатель альм. «Стрелец», зав. литературным отделом журн. «Красный милиционер». 111, 517

Белопольский. 285

Белый Андрей (наст, имя Бугаев Борис Николаевич, 1880 — 1934) — прозаик, поэт, критик, теоретик символизма 26, 82 — 85, 93, 114, 252, 255, 388, 389, 538, 539 Бенуа Александр Николаевич (1870 — 1960) — живописец, график, театральный художник, критик, историк искусства, режиссер, музейный деятель, один из основателей и руководителей объединения «Мир искусства» и одноименного журнала. 127, 472

Бенуа (урожд. Кинд) Анна Карловна (1870 — 1952) — жена Α. H. Бенуа. 472

Бердяев Николай Александрович (1874 — 1948) — философ, литератор, публицист, общественный деятель. 13, 48, 103, 118, 299, 338

Бидлоо Николай — личный врач Петра I. 375 Биск И. С. (или Лев Соломонович). 171

Блейхман (псевд. H. Солнцев) Иосиф Соломонович (1868 — 1921) — в 1917 г. — лидер Петроградской федерации анархистов-коммунистов, участник Февральской революции. Один из руководителей захвата 5 июня 1917 г. анархистами газ. «Русская Воля». 66, 95, 442, 447

Блок Александр Александрович (1880 — 1921) — поэт, драматург, критик, переводчик. 58, 69, 71, 92, 111, 134, 173, 174, 177, 193, 198,.209, 240, 246, 255, 263, 338, 380 — 391, 433, 484, 490, 495, 503, 520, 521

Блок (урозд. Менделеева) Любовь Дмитриевна (1881 — 1939) — актриса, жена А. А. Блока. 482, 485

Богуславская (в замужестве Пуни) Ксения Леонидовна (1892 — 1972) — график, художник театра и прикладного искусства; жена художника И. А. Пуни. 95

Болотников Иван Исаевич (? — 1608) — предводитель крестьянского восстания в 1606 — 1607 гг. 66, 442, 447

Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873 — 1955) — сов. государственный и партийный деятель, историк, этнограф и литератор. В 1917 — 1920 — управ, делами Совнаркома. 483

Борис Федорович Годунов (ок. 1552 — 1605) — русский царь (1598 — 1605). 394 Борисов Фрол — штукатурный мастер в Петергофе при Петре I. 375 Борисяк. 356

Браунштейн (Бронштейн) Иоганн Фридрих (конец XVII — первая половина XVIII в.) — немецкий архитектор, работал в 1710 — 1720-х гг. в Петербурге, Петергофе и Кронштадте. 366, 369, 371, 539

Брешко-Брешковская Екатерина Константиновна (1844 — 1934) — одна из организаторов и лидеров партии эсеров. После 1917 поддерживала Временное правительство. После Октября заняла позицию, враждебную по отношению к сов. власти. В 1919 эмигрировала. 46, 100, 454, 472

Бруни Лев Александрович (1894 — 1948) — живописец, график. 95

Брунц Андрей Иванович — полковник, комиссар строительных дворцовых работ при имп. Анне Иоанновне. 378

Брюсов Валерий Яковлевич (1873 — 1924) — поэт, прозаик, критик, историк литературы, переводчик. 69, 94, 116

Булич Николай Павлович — знакомый Ремизовых по вологодской ссылке, по профессии лесник, сосед по имению семьи Довкгелло, с детства знавший С. П. Ремизову-Довгелло.

Бунин Иван Алексеевич (1870 — 1953) — прозаик, поэт, переводчик, публицист. 116

Бурлюк Владимир Давидович (1886 — 1917?) — живописец, график. 94, 482

Бурлюк Давид Давидович (1882 — 1967) — поэт, художник, литературный и художественный критик; теоретик и организатор футуризма. 117, 482 Бурлюк Николай Давидович (1890 — 1920?) — поэт, прозаик, теоретик искусства. 47, 433, 444, 465, 482, 525

Бурцев Владимир Львович (1862 — 1942) — публицист, журналист, редактор журн. «Былое». После Февральской революции издавал в Петрограде газ. «Общее дело». С 25 октября 1917 по 18 февраля 1918 был в заключении в связи с публикацией разоблачительных материалов о большевиках. 432

Бутова Надежда Сергеевна (1878 — 1921) — актриса МХТ. 47, 48, 429, 430, 454

Бутягина Александра Михайловна (ок. 1882 — 1920) — падчерица В. В. Розанова. 105, 458

Бялковский Марк Николаевич — литератор, сотрудник журн. «Лукоморье». 113, 114, 463

Василий Блаженный (1469 — 1557) — московский юродивый. 419

Вейс Давид Львович — заведующий конторой издательства «Шиповник». 114,

197, 425

Венгеров Семен Афанасьевич (1855 — 1920) -историк литературы, библиограф; профессор Петербургского университета. 209

Верховский Юрий Никандрович (1878 — 1956) — поэт, историк литературы, специалист по русской поэзии нач. XIX в., переводчик. 103, 117, 387, 433, 456, 484, 485, 487

О. Викторин (Викторин Михайлович Добронравов; 1889 — 1937) — церковный деятель, участник «иосифлянского» движения. 28

Вильгельм II Гогенцоллерн (1859 — 1941) — германский император и прусский король (1888 — 1918). 28 ноября 1918 отрекся от престола. 39, 50, 116, 435, 489

Вильямc Гарольд (1876 — 1928) — английский журналист, корреспондент газ. «Тайме» в Петрограде до 1918, муж А. В. Тырковой-Вильямс. 89, 103, 445, 469, 479

Виноградов Геннадий Федорович — священник, знакомый детских лет Ремизова. 105, 457

Вишняк Абрам Григорьевич (1895 — 1943) — владелец издательства «Геликон» в Берлине в 1920-х гг. 116

Владимир (Василий Никифорович Богоявленский; 1848 — 1918) — митрополит Киевский и Галицкий, церковный публицист; канонизирован в 1992 г. 193, 490

Владыкин — врач. 114

Волков Владимир Семенович (? — 1917) — частный поверенный, знакомый Ремизова по ссылке в Вологде. 455, 528, 529

Волковысский Николай Моисеевич (1881 — не ранее 1940) — журналист. 355, 387

Вольфсон Марк Карлович — владелец петроградского издательства «Мысль» в 1918 — начале 1920-х гг. 176

Воробьевы — соседи Ремизовых. 433, 464

Воронцов-Дашков Илларион Иванович, гр. (1837 — 1916) — госуд. деятель, гекерал-лейтенакг. В 1881 — 1882 — один из организаторов «Священной дружины» — для борьбы с революционным движением. Министр имп. двора и уделов (1881 — 1897), наместник Кавказа (1905 — 1915), член Гос. совета, 446

Всеволожский Иван Александрович, кн. (1835 — 1909) — театральный деятель. С 1881 — директор имп. театров (до 1886 — петербургских и московских, в 1886 — 1899 — петербургских). 496

Вышеславцев Борис Петрович (1877 — 1954) — философ, социолог. 103

Генекре Константин — швед, участник строительных работ в Петергофе при Петре I. 369, 372

О. Геннадий — см. Виноградов Г. Ф.

Гераклит Эфесский (ок. 540 — ок. 480 до н. э.) — древнегреческий философ. 199

Геровский — учитель географии в Александровском коммерческом училище (Москва). 111, 461

Гершензон Михаил Осипович (1869 — 1925) — историк литературы и общественной мысли, философ. 48, 118, 512, 513

Гессен Иосиф Владимирович (1866 — 1943) — публицист, один из основателей и член ЦК партии кадетов. 194

Гиллер Матвей — староста дворцовых садовников при имп. Анне Иоанновне. 377

Гиппиус Владимир Васильевич (псевд. «Вл. Бестужев», «Вл. Нелединский», 1876 — 1941) — поэт-символист, преподаватель, с 1917 — директор Тенишевского училища, троюродный брат 3. Н. Гиппиус. 92, 449

Гиппиус Зинаида Николаевна (1869 — 1945) — поэтесса, прозаик, критик. 176, 443 485, 495, 497

Глебова-Судейкина Ольга Афанасьевна (1885 — 1945) — драматическая актриса, танцовщица; первая жена С. Ю. Судейкина. 212

Гнедич Петр Петрович (1855 — 1925) — прозаик, драматург, театральный деятель. 247, 249

Гоголь Николай Васильевич (1809 — 1852). 83, 103, 170, 179, 205, 206, 248, 249, 282, 286, 302, 306, 359, 360, 382, 389, 390, 440 Годин Яков Владимирович (1887 — 1954) — поэт. 105

Голицын Дмитрий Михайлович, князь (1665 — 1737) — государственный деятель, член Верховного тайного совета. 368

Головин Александр Яковлевич (1863 — 1930) — живописец, театральный декоратор, главный художник Мариинского театра. 113, 463

Гончарова Наталия Сергеевна (1881 — 1962) — живописец, художник театра, график. 36, 429, 497

Горвиц Левко — пензенский ссыльный. 529

Гордин Владимир Николаевич (1882? — после 1926) — литератор, редактор жури. «Вершины». В 1921 — редактор литературного отдела газ. «Красный балтиец». 91, 448

Горнфельд Аркадий Георгиевич (1867 — 1941) — критик, литературовед. 98, 453

Городецкая (урожд. Козельская) Анна Алексеевна (1889? — 1945) — жена С. М. Городецкого. В начале 1910-х публиковала стихи и прозу. 472

Городецкий Сергей Митрофанович (1884 — 1967) — поэт, прозаик, критик. 103, 517, 521

Горшков Алексей Иванович — хозяин московской пивной. 132

Горький Максим (наст, имя Пешков Алексей Максимович, 1868 — 1936) — прозаик, драматург, публицист, общественный деятель. 55, 71, 87, 100, 101, 114, 157, 193, 209, 285, 338, 382, 383, 428, 431, 463, 503, 516

Гребенщиков Яков Петрович (1887 — 1935) — библиотекарь Государственной Публичной библиотеки, библиофил. 115, 196, 216, 383, 385, 488, 494

Гржебин Зиновий Исаевич (1869 — 1929) — художник и издатель. В 1919 — основал «Издательство 3. И. Гржебина», фактическим руководителем которого был Горький. В 1920 выехал в Берлин, основал филиал своей фирмы и выпустил часть рукописей, приобретенных в 1918 — 1920. В 1923 разорился. 70, 71, 114, 436, 453, 454, 463, 512, 518

Гржебина (урожд. Дориомедова) Мария Константиновна (1880 — 1968) — жена 3. И. Гржебина. 285, 453

Григорьев Борис Дмитриевич (1886 — 1939) — живописец, график. 176, 537, 540 Григорьев Федор — живописец и золотильщик в Петергофе при Петре I. 370 Григорьева Е. Г. 502

Григорьева Наталия Васильевна. 58, 495, 517

Гринберг Захар Григорьевич (1889 — 1949) — член РКП(б), заведующий Организационным центром Наркомпроса РСФСР. 285, 356

Гриневич Вера Степановна. 109, 459

Гумилев Николай Степанович (1886 — 1921) — поэт, драматург, прозаик, критик, переводчик. 255, 256, 383, 522

Гюнтер Иоганнес фон (1886 — 1973) — немецкий поэт и переводчик русской литературы, с 1909 по 1914 — сотрудник журн. «Аполлон». 95, 451

Девиер Антон Михайлович, граф — денщик Петра I, генерал-полицмейстер Санкт-Петербурга (с 1718). 365

Деникин Антон Иванович (1872 — 1947) — генерал-лейтенант, главнокомандующйй Добровольческой армии. 303 — 306, 315

Денисевич Анна Ильинична (по мужу Андреева, 1885 — 1948) — жена Леонида Андреева. 529 .

Диксон Владимир Васильевич (1900 — 1929) — поэт, прозаик; его посмертная книга «Стихи и проза» (Париж, 1930) вышла в свет с предисловием Ремизова. 93

Дмитриев-Мамонов Иван Ильич, граф (1680 — 1731) — генерал-аншеф, морганатический супруг царевны Прасковьи Ивановны. 378

Дмитрий царевич (1582 — 1591) — сын Ивана IV Грозного. 395

Добронравов Леонид Михайлович (1887 — 1926) — прозаик, драматург, публицист. 29, 54, 58, 85, 177, 193, 212, 425, 432, 433, 441, 446, 450, 462, 465, 489

Добронравова Анна Константиновна (1892 — 1984) — «матушка о. Викторина»; с 1944 г. в эмиграции. 28

Добронравова — мать Л. М. Добронравова. 432

Добужинский Мстислав Валерианович (1875 — 1957) — художник, член объединения «Мир искусства», мемуарист. 90, 176, 497

Довкгело Александра Никитична (1846 — 1917) — мать С. П. Ремизовой-Довгелло. 145, 452, 464

Довкгело Екатерина Павловна (1870 — 1925) — старшая сестра С. П. Ремизовой-Довгелло. 433, 446, 451

Довкгело Лидия Павловна (1876 — 1944) — младшая сестра С. П. Ремизовой Довгелло, воспитательница Наташи Ремизовой. 451, 452, 527, 528

Дориомедова Ольга Ивановна (1894 — 1919) — мать М. К. Грмсебиной. 285

Достоевский Федор Михайлович (1821 — 1881). 42, 174, 205, 206, 300, 301, 303, 358 — 363, 431, 488, 496, 516

Дьяконов Михаил Александрович (1855 — 1919) — историк, профессор истории права. 100

Дягилев Сергей Павлович (1872 — 1929) — театральный и художественный деятель, организатор художественных выставок, музыкальных Русских сезонов в Париже, главный редактор журнала «Мир искусства». 88, 388

Дядя Алеша (дядя Лезя) — Сергей Павлович Довкгело (1874 — 1919) — дядя Наташи Ремизовой, брат С. П. Ремизовой-Довгелло. 452

Егор — садовник Найденовых (братьев матери Ремизова). 17

Екатерина I Алексеевна (урож. Марта Скавронская, 1684 — 1727) — российская императрица (с 1725). 368, 540

Елчанинов — комиссар при строительстве Петергофа. 369

Ермоген (Гермоген, не позже 1530 — 1612) — святитель, московский патриарх (с 1606). 98, 442

Есенин Сергей Александрович (1895 — 1925) — поэт. 85, 356

Жакоб Макс (1876 — 1944) — французский прозаик, поэт, художник. 265

Жданов Владимир Анатольевич (1869 — 1932) — юрист, социал-демократ, руководитель рабочих кружков. С 1895 — ссыльный в Вологде. Защитник на политических процессах, в частности, защищал И. Каляева по делу об убийстве вел. кн. Сергея Александровича. В 1917 — сотрудник Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. 84, 440, 479

Жданова Надежда Николаевна — революционерка, жена В. А. Жданова. В конце 1890-х — ссыльная в Вологде. 84, 441

Жилкин Иван Васильевич (1874 — 1958) — публицист, член 1-й Гос. думы («трудовик»), сотрудник и член редакции журн. «Наша жизнь» (1904 — 1908). 104, 115, 457, 469

Жуковский Дмитрий Евгеньевич (1868 — 1943) — издатель, переводчик философской литературы. 13, 386 Жуковский Павел Семенович — фотограф. 474, 480

Заборовский, майор. 364, 368

Зайцев Борис Константинович (1881 — 1972) — прозаик. 115

Закатимов — секретарь журнала «Красный Милиционер». 514, 515

Залит (Зале) Карл Францевич (1888 — 1942) — латышский скульптор. 95

Залкинд Виктор Александрович (1895 — ?) — инженер, «конкректор Обезвелволпала». 356

Замараев Иван — солдат-караульщик в Петергофе при Петре I. 376, 378

Замятин Евгений Иванович (1884 — 1937) — прозаик, драматург. С 1932 — в эмиграции. 89, 160, 193, 209, 263, 285, 356, 480, 481, 486, 487, 488, 489, 508, 513

Замятина (урожд. Усова) Людмила Николаевна (1883 — 1964/65) — жена Е. И. Замятина. 487

Зандер Александр Львович — доктор, знакомый Ремизова с 1913 г. 111

Засулич Вера Ивановна (1849 — 1919) — деятельница революционного движения (с 1903 — меньшевичка), публицист, критик. 55

Земцов Михаил Григорьевич (1688 — 1743) — архитектор. 369, 376

Зенбулатов. 365, 366

Зензинов Владимир Михайлович (1880 — 1953) — публицист, член ЦК эсеровской партии, депутат Учредительного Собрания. 521

Зернов Михаил Степанович (1857 — 1938) — доктор медицины, создатель и владелец санатория в Ессентуках. 144

Зилоти (у Ремизова: Зилотги) Александр Ильич (1863 — 1945) — дирижер, педагог, музыкальный деятель. 111, 113

Зноско-Боровский Евгений Александрович (1884 — 1954) — критик, драматург, шахматный литератор; в 1909 — 1912 гг. — секретарь журнала «Аполлон». 92

Золотарь — следователь Петроградской ЧК. 215

Зонов Аркадий Павлович (1875 — 1922) — актер, режиссер, работал в Товариществе новой драмы Мейерхольда, в 1907 — 1908 — в театре В. Ф. Коммиссаржевской, с 1916 — в Камерном театре. 93, 195, 476, 491, 495

Зоргенфрей Вильгельм Александрович (1882 — 1938) — поэт, переводчик. 123

Зосима Соловецкий (ум. 1478), св. — основатель Соловецкого монастыря. 419

Ив. Ал. — см. Рязановский И. А.

Ив. С. — см. Соколов-Микитов И. С.

Иван V Алексеевич (1666 — 1696) — царь (вместе с младшим братом Петром I; 1682 — 1696). 375

Иван IV Васильевич Грозный (1530 — 1584) — великий князь всея Руси (с 1533), первый русский царь (1547 — 1584). 186, 394, 395, 406

Иван I Данилович Калита (? — 1340) — князь московский (с 1325), великий князь владимирский (с 1328). 395

Иван Николаевич — см. Пантелеев И. Н.

Иванов Вячеслав Иванович (1866 — 1949) — поэт, теоретик символизма, драматург, переводчик, филолог-классик. 94, 100, 386, 473, 512, 513, 539

Иванов Евгений Павлович (1879 — 1942) — публицист, детский писатель; близкий друг А. А. Блока. 384, 385, 432

Иванов-Разумник (наст, имя Иванов Разумник Васильевич, 1878 — 1946) — критик, публицист, историк литературы и общественной мысли, выразитель взглядов «неонародничества». 58, 117, 123, 134, 152, 160, 176, 177, 209, 246, 387, 432, 434, 464, 473, 481, 485 — 488, 490, 497, 503

Ивойлов Владимир Николаевич (псевд. Княжнин, 1883 — 1942) — поэт, историк литературы. 123, 466

Израильсон Надежда Владимировна — акушерка, знакомая Ремизова по пензенской ссылке. 528, 529

Илиодор (Труфанов Сергей Михайлович, 1880 — 1952) — иеромонах, один из организаторов «Союза русского народа», был близок к Распутину, затем порвал с ним. В 1912 заточен во Флориеву пустынь, бежал в Норвегию, где сочинил памфлет «Святой черт», направленный против Распутина и имп, Александры Федоровны. 93, 450

Иона (ум. 1461), св. — митрополит Московский (с 1448). 135, 394, 415 Ионов (наст. фам. Бернштейн) Илья Ионович (1887 — 1942) — поэт, издательский работник. В 1920-е зав. Петроградским отд. Госиздата. 285, 387

Ионова А. С. 285

Исаев Михаил Михайлович (ок. 1880 — после 1948) — профессор уголовного права. 37, 98, 105, 453, 479, 488

К. — см. Довкгело Ε. П

Каин (Ванька Каин, Иван Осипов Каин, 1718 — после 1755) — знаменитый московский вор, впоследствии сыщик. 405

Каледин Алексей Максимович (1861 — 1918) — генерал, а 1917 — 1918 — войсковой атаман Донского казачества. На Гос. совещании в августе 1917 выступил с программой подавления революционного движения. После Октября отказался признать власть СНК. 151, 474

Каляев Иван Платонович (1877 — 1905) — член боевой организации эсеров, убийца вел. кн. Сергея Александровича; поэт, друг Ремизова по вологодской ссылке. 70

Каменева (наст. фам. по мужу Розенфельд) Ольга Давыдовна (1883 — 1941) — жена Л. Б. Каменева, сестра Л. Д. Троцкого, заведующая ТЕО Наркомпроса со дня его основания по июль 1919, председатель бюро театрального совета при Наркомпросе, позднее — заведующая художественно-просветительским подотделом МОНО. 230, 387, 501

Каменский Василий Васильевич (1884 — 1961) — поэт, прозаик. 115

Каплун Борис Гитманович (1894 — 1937) — двоюродный брат Урицкого, в 1919 — управ, делами комиссариата Петросовета; в 1921 — член коллегии отдела управления Петросовета, в том же году исключен из партии. В 1924 — гл. секретарь ленинградского Промбанка. В конце 1920-х переехал в Москву. В 1937 г. расстрелян по обвинению в участии в антисоветской троцкистской организации. 381, 513

Каплун (Сумский) Соломон Гитманович (1891 — 1940) — меньшевик, журналист, до революции — сотрудник «Киевской мысли». Эмигрировал. В Берлине — владелец изд-ва «Эпоха», сотрудник «Соц. вестника»; в Париже — сотрудник «Последних новостей». 355, 512 — 517

Каравак (Коровак) Луи (конец XVII в. — 1754) — придворный художник, в России с 1716 г. 370

Кардасей — столярных и каменных дел мастер в Петергофе (1-я половина XVIII в.). 370, 375

Карл-Фридрих, герцог Голштейн-Готторпский (1700 — 1739) — супруг Анны Петровны, дочери Петра I. 373

Карпинский Вячеслав Алексеевич (1880 — 1965) — журналист, видный деятель большевистской партии. В 1903 — выслан в Вологодскую губ., в 1904 — 1907 — в эмиграции. В 1918 — 1922 — редактор газ. «Беднота», в 1918 — 1927 — член редколлегии «Правды». 529

Карпов Пимен Иванович (1887 — 1963) — прозаик. 113, 463

Карпов Степан Карпович — комиссар строительства Петергофа при Петре I. 369, 378

Карташев Антон Владимирович (1875 — 1960) — профессор Петербургской Духовной академии, в 1917 г. — министр исповеданий Временного правительства; историк церкви. 152

Квадрий Антон — штукатурный мастер в Петергофе при Петре I. 370

Керенский Александр Федорович (1881 — 1970) — юрист, народный социалист, министр юстиции во Временном правительстве Г. Б. Львова, затем глава Временного правительства второго состава. 46, 123, 125, 151 — 153, 174, 300, 400, 401, 471, 473, 474, 485

Киреев Григорий Сильвесгрович — купец. 62

Кишкин Семен — строитель. 366, 367

Кпопотовский Владимир Владимирович (псевдоним — Лери; 1883 — 1944) — поэт, журналист, театральный обозреватель. 94

Клюев Николай Алексеевич (1884 — 1937) — поэт. 104, 434, 436, 457, 517

Ключов Тарас Петрович — библиофил. 259 — 262

Книпович Евгения Федоровна (1898 — 1988) — критик, литературовед. 384

Ковалевский Максим Максимович (1851 — 1916) — историк, юрист, социолог, земский деятель; профессор Московского и Петербургского университетов. 64

Кожебаткин Александр Мелетьевич (1884 — 1942) — секретарь издательства «Мусагет», владелец издательства «Альциона»; библиофил. 116

Князев Василий Васильевич (1887 — 1937/38) — поэт. Репрессирован. 516

Кокошкин Федор Федорович (1871 — 1918) — публицист, юрист, один из основателей партии к.-д. и член ее ЦК, депутат 1-й Гос. думы, Государственный контролер во 2-м составе Временного правительства, депутат Учредительного Собрания. 193, 389, 489

Коллонтай Александра Михайловна (1872 — 1952) — советский государственный и партийный деятель; в 1917 — 1918 гг. — нарком государственного призрения. 111 Колчак Александр Васильевич (1874 — 1920) — военачальник, полярный исследователь, гидролог; адмирал, один из руководителей Белого движения. 128, 303 — 306, 315

Коммиссаржевская Вера Федоровна (1864 — 1910) — актриса, основала два драматических театра. 95, 386, 451, 502

Коммисаржевский Федор Федорович (1882 — 1954) — режиссер, театральный педагог, теоретик театра. 195, 491, 496

Кондевна, нянька у В. М. Ремизова. 128 — 130

Кондурушкин Степан Семенович (1874 — 1919) — прозаик, журналист. 92

Кони Анатолий Федорович (1844 — 1927) — юрист, сенатор, литератор, общесгвенный деятель. 387

Коноплянцев Александр Михайлович — товарищ M. М. Пришвина по Елецкой гимназии. 58, 103, 434, 436, 488

Копельман Соломон Юльевич (1881 — 1944) — совладелец (с 3. И. Гржебиным) изд-ва «Шиповник». 114, 439

Копельман Вера Евгеньевна — см. Беклемишева В. Е.

Копец — хозяйка квартиры M. М. Пришвина. 95

Кормедон Антуан (Антон Антонович) — садовый мастер. 376 — 378

Кормчий Л. (наст, имя Король-Пурашевич, он же Перагис Леонид Юлианович; 1876 — 1944) — журналист, прозаик. 105

Корнилов Лавр Георгиевич (1870 — 1918) — генерал от инфантерии (1917), верховный главнокомандующий (июль-август 1917). Руководитель неудачного выступления против Временного правительства. После Октября 1917 — один из организаторов Добровольческой армии. 59, 144, 147, 151, 474

Коробанов, майор — комиссар строительных работ при имп. Анне Иоанновне. 378

Короленко Владимир Галактонович (1853 — 1921) — прозаик, публицист. 144 — 149

Котляревский Нестор Александрович (1863 — 1925) — литературовед, критик, публицист; академик (с 1909 г.). 195, 387

Котылев Александр Иванович (? — 1917) — журналист, издатель. 105, 106, 109, 171, 458, 460, 484

Кошиц — хоровой дирижер. 111

Кругликова Елизавета Сергеевна (1865 — 1941) — художница, график. 432

Кублицкая-Пиоттух (урожд. Бекетова, в первом браке — Блок) Александра Андреевна (1860 — 1923) — мать А. А. Блока. 198, 520

Кугель Александр Рафаилович (псевдоним — Homo Novus; 1864 — 1928) — драматург, театральный критик, режиссер. 257

Кузьмин Григорий (XVII в.) — мастер-палач. 235

Кузьмин H. М. 517

Кузмин Михаил Алексеевич (1872 — 1936) — поэт, прозаик, драматург, переводчик, композитор. 70, 92, 106, 212, 387, 449, 458, 475

Кузнецов Василий Васильевич (1881 — ?) — скульптор, автор бюста Ремизова 474 Кузнецова-Бурлюк Людмила Давыдовна (1886 — 1968) — живописец, сестра братьев Бурлюков. 433

Купреянов Николай Николаевич (1894 — 1933) — художник. 433

Куприн Александр Иванович (1870 — 1938) — прозаик. 116

Курило М. А. — пензенский ссыльный. 529

Курицын Владимир Николаевич. 15, 16, 92 Курицына Мария Ивановна. 15, 16 Курлушкин. 117

Кустодиев Борис Михайлович (1878 — 1927) — живописец, график, театральный художник, член объединения «Мир искусства». 87, 197, 443, 451, 492

Кшесинская Матильда Феликсовна (1872 — 1971) — балерина; с 1895 г. — прима-батерина Мариинского театра. 74, 79, 438

Л. — см. Довкгело Л. П.

Ладыжников Иван Павлович (1874 — 1945) — издатель, владелец издательства в Берлине. 114

Ланг Георгий Федорович (1875 — 1948) — врач. 177, 481, 494

Лансере Евгений Евгеньевич (1875 — 1946) — художник, член объединения «Мир искусства». 472

Лебедев Владимир Иванович (1883 — 1956) — поэт, редактор. 521

Леблон Жан Батист (1679 — 1719) — французский архитектор; автор генерального плана застройки Санкт-Петербурга и основного корпуса Большого Петергофского дворца. 369, 376

Левенвольд Рейнгольд фон, граф — обер-гофмаршал при дворе имп. Анны Иоанновны. 376, 377 Левин — врач. 436

Левин Давид Абрамович (1863 — ?) — публицист, юрист. 98, 453

Левина Анна Марковна, жена Д. А. Левина. 453

Лемешов — следователь Петроградской ЧК. 218, 219

Лемке Михаил Константинович (1872 — 1923) — историк, публицист. 134, 209, 214, 215, 217, 218, 220, 221

Ленин (наст. фам. — Ульянов) Владимир Ильич (1870 — 1924). 59, 66 — 68, 74, 79, 127, 172, 304, 305, 357, 434, 442, 484, 510, 520

Ленский (наст. фам. — Абрамович) Владимир Яковлевич (1877 — 1937) — прозаик, поэт. 105

Лермонтов Михаил Юрьевич (1814 — 1841).. 150, 391

Лжедмитрий I (? — 1606; предположительно Григорий Отрепьев) — русский царь (1605 — 1606), самозванец. 137, 404

Лжедмитрий II (? — 1610) — самозванец неизвестного происхождения («Тушинский вор»). 137, 404

Либкнехт Карл (1871 — 1919) — немецкий социал-демократ, один из основателей (в 1918 г.) Коммунистической партии Германии. 247 — 249

Линде Август Львович — учитель немецкого языка. 450

Ложкомоев — ответственный советский работник. 261, 509

Лукомский Георгий Крескентьевич (1884 — 1952) — график, акварелист, художественный критик, историк архитектуры. 196

Лукьянов Семен. 376, 539

Луначарский Анатолий Васильевич (1875 — 1933) — публицист, литературный критик, искусствовед и театровед, драматург; народный комиссар просвещения в 1917 — 1929 гг. 99, 209, 387, 399, 401

Лундберг Евгений Германович (1887 — 1965) — писатель, журналист. 92, 176, 195, 487, 495, 496

Лурье Артур Сергеевич (1892 — 1966) — композитор. 212

Лурье Семен Владимирович (1867 — 1927) — публицист, журналист. 47

Львов Лоллий Иванович (1888 — 1968) — поэт, журналист, критик. 24 Любе — голландский купец. 369

Люксембург Роза (1871 — 1919) — деятель германской и польской социал-демократии, одна из организаторов Коммунистической партии Германии. 247 — 249

Ляцкий Евгений Александрович (1868 — 1942) — литературный критик, историк русской литературы, этнограф, фольклорист, прозаик. 117

M. M. — см. Пришвин M. M.

Маделунг Ore (1872 — 1949) — датский писатель, долгое время жил в России. Друг Ремизова со времен вологодской ссылки. 87, 443

Майзельс Бруно. 86

Максимов Дмитрий — столярный подмастерье. 376

Мардефельд, барон — прусский посланник при Петре I. 373 Маркс Карл (1818 — 1883). 248

Марья Алексеевна — младшая конторщица редакции журнала «Вопросы жизни». 386

Маяковский Владимир Владимирович (1893 — 1930) — поэт, драматург. 70, 93, 449, 450

Мейерхольд Всеволод Эмильевич (1874 — 1940) — режиссер и актер. В 1918 — 1919 — зам. зав. петроградского отделения ТЕО, в 1920 — 1921 — зав. ТЕО. В 1920 провозгласил программу «Театрального Октября». 386, 476

Менелик II (1844 — 1913) — негус абиссинский (император Эфиопии). 114

Менжинский Вячеслав Рудольфович (1874 — 1934) — советский партийный и государственный деятель; с 1919 г. член Президиума ВЧК, с 1923 г. зам. председателя, с 1926 г. председатель ОГПУ; прозаик. 387

Меншиков Александр Данилович, князь (1673 — 1729) — сподвижник Петра I, военачальник, с 1718 г. президент Военной коллегии. 373, 378

Мережковский Дмитрий Сергеевич (1865 — 1941) — прозаик, поэт, критик, публицист, переводчик, литературно-общественный деятель. 92, 244, 285

Микетти (Микетий, Мекенгив) Никколо — архитектор, работавший в Петерб>ргс с 1718 по 1722 г. 366, 369, 373, 376

Милюков, капитан. 364, 539

Милюков Павел Николаевич (1859 — 1943) — историк и публицист, один из основателей партии к.-д., председатель ее ЦК, редактор газ. «Речь» (1906 — 1918). Депутат 3-й и 4-й Гос. думы. В 1917 — министр иностранных дел во Временном правительстве I состава. 67, 68, 151, 434, 474, 536

Минаев — член Петроградской продовольственной управы. 148

Минский (наст. фам. Виленкин) Николай Максимович (1856 — 1937) — поэт, драматург, философ, публицист, переводчик. 110

Мирбах Вильгельм фон, |раф (1871 — 1918) — посол Германии в Советской России. 198

Митропан Петр Андреевич (1891 — 1988) — сербский переводчик русской литературы, критик, литературовед. 106, 144, 458

Михаил Александрович, вел. кн. (1878 — 1918) — брат Николая II, в марте 1917 отрекся от престола. 428

Михаил Федорович (1596 — 1645) — первый московский царь (с 1613) из династии Романовых. 428

Мишель Жан — резчик по дереву. 369, 370

Молвин — работник Петроградской продовольственной управы. 261

Мопассан Анри Рене Альбер Ги (1850 — 1893). 505

Моргенштерн Маргарета (урожд. Гозрбрух фон Лихтенштерн; 1879 — 1968) — жена немецкого поэта и антропософа Кристиана Моргенштерна, автор биографии Михаэля Бауэра. 146

Мошков Петр — интендант строений при Петре II и Анне Иоанновне. 367, 378

Мстиславский (наст. фам. Масловский) Сергей Дмитриевич (1876 — 1943) — прозаик, публицист, член ЦК партии с.-р., член президиума II Всероссийского съезда Советов, в декабре 1917 — январе 1918 — член Президиума ВЦИК. 68, 193, 490

Муйжель Виктор Васильевич (1880 — 1924) — прозаик. 105, 285

Муратов Павел Павлович (1881 — 1950) — прозаик, эссеист, искусствовед, переводчик, публицист. 117

Мухин — работник Петроградской продовольственной управы. 261

Найденов Александр Николаевич (1866 — ?) — двоюродный брат Ремизова, сын Н. А. Найденова. 466

Нарбут Владимир Иванович (1888 — 1938) — поэт, издательский деятель. 102, 516

Нарбут Егор (Георгий) Иванович (1886 — 1920) — художник-график; брат В. И. Нарбута. 102

Некрасов Николай Алексеевич (1821 — 1877). 391

Немирович-Данченко Василий Иванович (1844 — 1936) — прозаик, журналист. 355 Неронов Борис. 367, 377

Никитинский Яков Яковлевич (ок. 1855 — 1924) — профессор, автор работ по химической технологии. 103, 456

Николай II (1868 — 1918) — российский император (1894 — 1917). 177, 400, 428, 431, 438, 471, 494, 510

Николай Николаевич (младший), вел. кн. (1856 — 1929) — внук Николая I, генерал от кавалерии (1901). С августа 1915 по 15 марта 1917 — главнокомандующий войсками Кавказского фроига. 15 марта 1917 при отречении Николай И назначил его верх, главнокомандующим, но под давлением Временного правительства и Советов вел. кн. отказался от этой должности. Эмигрировал в 1919. 426

Никон (Никита Минов; 1605 — 1681) — патриарх Московский (с 1652 г.). 285

Нил Сорский (ок. 1433 — ок. 1508) — знаменитый деятель русской церкви. 419

Новожилов Яков Гаврилович — книготорговец-антиквар. 63, 115, 222

Нувель Вальтер Федорович (1871 — 1949) — член объединения «Мир искусства», чиновник особых поручений канцелярии Министерства императорского двора. 203

Нюренберг Арон Давидович (1877 — 1917) — доктор медицины. 59, 86, 87, 434, 442, 443, 469, 486

Онарлеус. 365

Осипов Сергей Яковлевич — сотрудник издательства «Сирин». 85

Оснер Конрад (1669 — 1747) — резчик по дереву, ваятель, литейщик. 370, 372,

374, 375

Павлов Семен Михайлович — комиссар на строительстве в Петергофе при Петре I. 369, 372, 373, 378

Павлович Надежда Александровна (1895 — 1980) — поэтесса, мемуаристка. 514

Пальмин Лиодор (Илиодор) Иванович (1841 — 1891) — поэт, переводчик. 431

Пантелеев Иван Николаевич. 35, 450

Паскаль Блез (1623 — 1662) — французский математик, физик, религиозный философ, писатель. 540

Пастернак Борис Леонидович (1890 — i960) — поэт, прозаик, переводчик. 103 Переверзев Валериан Федорович (1882 — 1968) — литературовед. Участник революционного движения. В 1918 избран членом Социалистической академии. 471

Персиц Ольга Михайловна. 434, 436, 452, 464, 479

Петр, св. (ум. 1326) — митрополит Московский. 135, 419

Петр I Великий (1672 — 1725) — русский царь (с 1682, правил с 1689 г.) первый российский император (с 1721 г.). 364, 366 — 368, 373 — 376, 540, 542

Петр II (1715 — 1730) — российский император (с 1727). 376, 540

Петрищев Василий Борисович — журналист. 387

Петров-Водкин Кузьма Сергеевич (1878 — 1939) — живописец, прозаик. 26, 94, 193, 209, 211, 213 — 217, 219 — 221, 432, 451, 479, 486, 488, 490 Пильняк (наст. фам. Вогау) Борис Андреевич (1894 — 1938) — прозаик. 48, 536 Нильский Петр Моисеевич (1879 — 1941) — литературный и театральный критик, прозаик. 110

Пименова Прасковья — прислуга Ремизовых. 104, 457

Пинес Ефим Семенович. 97

Пинкевич Альберт Петрович (1883 — 1939) — профессор, доктор педагогических наук, издательский работник. 114, 209

Пино Никола (Пинау, Пинови; 1684 — 1754) — французский скульптор. 370 Пирамидова, протопопица. 29

Платонов Сергей Федорович (1860 — 1933) — историк; академик. 98

Поггенполь Сергей Михайлович — доктор медицины. 74, 226, 247

Познер Соломон Владимирович (1880 — 1946) — журналист. 83, 209

Полсолем (Солем) — фонтанный мастер в Петергофе при Петре I. 369, 370

Поляков Соломон Львович (псевд.: С. Литовцев, С. Л. Поляков-Литовцев; 1875 — 1945) — журналист, публицист, прозаик, драматург; в 1921 — 1922 гг. соредактор берлинской газеты «Голос России», постоянно жил в Париже. 536, 537, 539, 540

Полякова А. М. 540

Пономарьков Иван — старообрядческий регент. 91

Постников Сергей Порфирьевич (1883 — 1965) — эсер, секретарь редакции журнала «Заветы» (1912 — 1914) и газеты «Дело народа» (1917 — 1918); в эмиграции один из создателей Русского заграничного исторического архива в Праге. 90

Пр. — см. Пришвин M. M

Прасковья Семеновна Мирская — нянька Ремизова. 89, 445

Прасковья Федоровна (урожд. Салтыкова; 1664 — 1723) — царица, жена царя Ивана V Алексеевича, мать импер. Анны Иоанновны. 375

Пришвин Михаил Михайлович (1873 — 1954) — прозаик, публицист. 28, 32, 34, 45 — 47, 51, 53, 54, 57, 58, 82, 95, 98, 109, 111, 160, 175 (П.), 191, 193, 259, 425, 428, 430 — 434, 469, 478-482, 484-490

Прокопов Петр Николаевич — прапорщик. 15, 16, 28, 91, 429, 434, 445, 480

Прокофьев Сергей Сергеевич (1891 — 1953) — композитор. 28, 100, 433, 449, 454

Протопопов Александр Дмитриевич (1866 — 1918) — министр внутренних дел и шеф жандармов в 1916 г. 29

Пуни Иван Альбертович (1894 — 1956) — живописец. 95, 541 Пунин Николай Николаевич (1888 — 1953) — искусствовед. 95 Пуришкевич Владимир Митрофанович (1870 — 1920) — депутат 2 — 4-й Гос. думы, монархист. 447, 474

Пучков Анатолий Иванович (1894 — 1973) — поэт; в 1919 — 1920 гг. — заместитель комиссара продовольствия Петрограда, заместитель председателя Петроградского единого потребительского общества. 261

Пушкин Александр Сергеевич (1799 — 1837). 264, 265, 300 — 302, 360, 387, 488, 508

Пфейфер, фрау — владелица квартиры Ремизова в Шарлотгенбурге (Берлин). 385

Пяст (наст. фам. Пестовский) Владимир Алексеевич (1886 — 1940) — поэт, переводчик, стиховед, теоретик декламации, мемуарист. 106, 472

Равич Сарра Наумовна — жена В. А. Карпинского. 529

Радлова Анна Дмитриевна (урожд. Дармолатова; 1891 — 1949) — поэтесса, драматург, переводчица. 86, 87

Распутин (Новых) Григорий Ефимович (1872 — 1916) — «старец», близкий к имп. Александре Федоровне и Николаю II, фактически определял политику последних лет царской власти. 29, 458

Растрелли Бартоломео (Варфоломей Варфоломеевич), граф (1700 — 1771) — архитектор; в России с 1716 г. 376

Рафачович Сергей Львович (1875 — 1943) — поэт, драматург. 262

Рахманинов Сергей Васильевич (1873 — 1943) — композитор, пианист. 100

Рачинский Григорий Алексеевич (1853 — 1939) — переводчик, философ, один из руководителей Московского РФО и изд-ва «Путь». 118, 430

Рейснер Лариса Михайловна (1895 — 1926) — прозаик, публицист, драматург. 116

Ре-ми (псевд., наст, имя Ремизов-Васильев Николай Владимирович (1887 — 1975) — художник-карикатурист, сценограф и живописец. 83, 439

Ремизов Виктор Михайлович (1876 — 1919) — брат А. М. Ремизова, банковский служащий. С 1914 — служил в армии. После Октября 1917 — инспектор Красной Армии. Расстрелян колчаковцами. 84, 106, 128, 129, 429, 439 — 441, 449, 453, 454, 456, 458, 460, 498

Ремизов Николай Михайлович (1872 — 1936) — брат А. М. Ремизова, присяжный поверенный Моск. судебной палаты, присяжный стряпчий Моск. коммерческого суда, староста Успенского Собора в Кремле. В мае 1918 арестован вместе с рядом других церковных деятелей, освобожден благодаря заступничеству одного из старых большевиков, благоволивших к А. М. Ремизову. 89, 441, 460, 465

Ремизов Сергей Михайлович (1875 — 1921) — брат А. М. Ремизова. В 1917 — 1919 — служащий на товарной станции Курской ж. д. 101, 103, 108, 112, 115, 130, 133, 354, 428, 439, 449, 450, 454, 455, 457, 459, 462 — 464, 496, 498, 520 Ремизова (урожд. Тархова) Варвара Федоровна (1882 — 1951) — актриса Пензенской Народной Драмы, ряда провинциальных трупп, потом ГОСТИМа, жена Сергея Ремизова. 459, 490, 497, 498

Ремизова Галина Викторовна — дочь В. М. Ремизова. 449

Ремизова (урожд. Рюккерт) Ида Федоровна — жена В. М. Ремизова. 455

Ремизова (урожд. Найденова) Мария Александровна (1848 — 1919) — мать А. М. Ремизова. 133, 134, 447, 490, 491

Ремизова Наталья Алексеевна (1904 — 1943) — дочь А. М. Ремизова, преподаватель русского и украинского языка и литературы. 440, 442, 449 — 452, 457, 460-462, 465, 472, 484, 486, 497, 523, 526, 527, 530, 532, 533

Ремизова-Довгелло Серафима Павловна (1876 — 1943) — палеограф, жена А. М. Ремизова. 5, 47, 48, 68, 71, 85, 88, 92, 93, 112, 122, 125, 145, 146, 156, 171, 172, 177, 195, 247, 287, 353, 354, 387, 429, 433, 436, 440, 441, 443, 445, 449, 450, 454, 460, 461, 463-^167, 471, 474, 481, 484, 486, 490, 492, 497, 509, 513, 515, 518, 520, 523, 525, 532, 540

Рёрих Николай Константинович (1874 — 1947) — живописец, театральный художник, археолог, прозаик; основатель мистического вероучения. 111

Родзянко Михаил Владимирович (1859 — 1924) — председатель 4-й Гос. думы. 38, 39, 45, 474

Розанов Василий Васильевич (1856 — 1919) — публицист, прозаик, критик, философ. 32, 70, 73 — 75, 84, 105, 112, 113, 165, 177, 227, 230, 388, 390, 436, 440, 441, 471, 472, 501

Розанова (Бутягина-Розанова; урожд. Руднева; ок. 1864 — 1923) — жена В. В. Розанова. 73 — 75

Романов Пантелеймон Сергеевич (1885 — 1938) — прозаик. 104, 434, 435, 457, 496

Рославлев Александр Степанович (1883 — 1920) — поэт. 104 — 106, 458, 497

Рошаль Семен Григорьевич (1896 — 1917) — большевик, один из инициаторов июльских волнений 1917 г. 111

Рузский Николай Павлович. ИЗ, 463

Рукавишников Иван Сергеевич (1877 — 1930) — поэт, прозаик. После Октября 1917 организовал два музея в Н. Новгороде, преподавал в Московском высшем литературно-художественном ин-те им. В. Я. Брюсова. 496

Рунова-Богданова (урожд. Мещерская) Ольга Павловна (1864 — 1952) — писательница. 529

Русинов Артемий — солдат-караульщик в Петергофе при Петре I. 376, 378

Рысс Петр Яковлевич (1870 — 1948) — журналист; народный социалист. 212

Рябинин Александр Николаевич — журналист. 175

Рязановский Иван Александрович (1869 — 1921?) — историк-архивист, археолог, библиофил, юрист. В 1918 — 1919 — преподаватель петроградских курсов мастерства сценических постановок, возглавляемых В. Э. Мейерхольдом. В 1919 — архивариус Историко-Революционного архива в Петрограде. 54, 58, 66, 88, 89, 96, 97, 105, 106, 115, 160, 177, 222, 249, 427, 431 — 435, 452, 459, 460, 464, 478, 479, 481, 486 — 488, 531

Сабашникова (в замужестве Волошина) Маргарита Васильевна (1882 — 1973) — художница, первая жена М. А. Волошина; деятельная участница антропософского движения. 95

Савватий Соловецкий (ум, 1435), сз., преп. — основатель Соловецкого монастыря. 419

Савинков Борис Викторович (лиг. псевдоним — В. Ропшин; 1879 — 1925) — член партии с.-р., глава ее Боевой Организации, прозаик, поэт, публицист. Летом 1917 — управ. Военным министерством Временного правительства, в период наступления Корнилова — Петроградский военный генерал-губернатор, затем вышел в отставку. После Октября 1917 — организатор борьбы с большевиками. 63, 69, 70, 87, 89, 165, 434, 435, 445, 475, 476, 479

Савинков Евсевий. 365, 366, 369, 539 С. Г. — см. Каплун С. Г.

Садовской (наст. фам. Садовский) Борис Александрович (1881 — 1952) — поэт, прозаик, историк литературы, критик. 108, 109, 459, 485

Сахаров. 176

Сахн. — см. Сахновский В. Г.

Сахновский Василий Григорьевич (1886 — 1945) — режиссер, театровед, педагог. 434

Свирский Алексей Иванович (1865 — 1942) — писатель. 105, 458

Святополк-Мирский Дмитрий Петрович, князь (1890 — 1939) — литературный критик, литературовед, публицист; в эмиграции в 1920 — 1932 гг. 89, 92

Сеземан Василий Эмильевич (1884 — 1963) — философ. 103

Сеземан Нина Николаевна. 111

Семенов-Тян-Шанский Дмитрий Петрович (1852 — 1917) — владелец дома № 31 на 14-й линии Васильевского острова, где жил А. М. Ремизов. Сын путешественника и географа П. П. Семенова-Тян-Шанского. 85, 111, 175, 441, 485

Семенов (наст. фам. Семенов-Тян-Шанский) Леонид Дмитриевич (1880 — 1917) — поэт, прозаик, революционер, религиозный пропагандист. 178, 488

Семенов-Тян-Шанский Михаил Дмитриевич (1881 — 1942) — сын Д. П. Семенова-Тян-Шанского, географ. В 1920-х — директор Ин-та центрографии в Ленинграде. 124, 178, 488

Сенлоран — «резной мастер» в Петергофе при Петре I. 375

Синявин (Сенявин) Ульян Акимович — генерал-майор, оберкомиссар Петербургской городской канцелярии строений (с 1709 г.). 368, 369, 371, 373, 378 Синявин (Сенявин) Федор Акимович — комиссар строений при Петре I, брат У. А. Сенявина. 368, 378

Скуратов-Бельский Григорий Лукьянович (Малюта) (? — 1573) — думный дворянин, приближенный Ивана Грозного; глава опричного террора. 394

Смирнов А. С. 109

Соколов-Микитов Иван Сергеевич (1892 — 1975) — прозаик. 61, 73, 84, 155, 156, 159 — 161, 170, 177, 202, 434-436, 441, 444, 450, 478, 480, 481, 494, 496

Сологуб (наст. фам. Тетерников) Федор Кузьмич (1863 — 1927) — поэт, драматург, прозаик, переводчик 123, 193, 202, 211, 212, 214, 244, 285, 428, 434, 466, 488, 497

Сомов Константин Андреевич (1869 — 1939) — живописец, график. 93, 127, 203, 472

Сорин Савелий Абрамович (1878 — 1953) — живописец. 539

Спиридонова Мария Александровна (1884 — 1941) — одна из руководителей партии левых эсеров. 210

Срезневский Вячеслав Вячеславович — психиатр, старший врач психиатрической лечебницы на Выборгской стороне в Петербурге. 102, 435, 436, 456, 487

Срезневский Измаил Иванович (1812 — 1880) — филолог, палеограф, этнограф; академик. 267

Старостина Василиса Петровна — прислуга Д. Е. Жуковского. 13, 14

Степун (Степпун) Федор Августович (1884 — 1965) — философ, прозаик, социолог, общественный деятель. 126, 177, 338

Струве Михаил Александрович (1890 — 1949) — поэт, прозаик, литературный критик. 92

Суворин Борис Алексеевич (1879 — 1940) — прозаик, журналист. 460

Сувчинская Вера Александровна — дочь А. И. Гучкова, первая жена П. П. Сувчинского. 116

Сувчинский (Шелига-Сувчинский) Петр Петрович (1892 — 1985) — публицист, музыковед, музыкальный и литературный критик. 101, 196

Сусанин Иван (? — 1613) — крестьянин Костромского уезда, герой борьбы против польских интервентов. 115

Суханов (наст. фам. Гиммер) Николай Николаевич (1882 — 1940) — меньшевикинтернационалист, экономист, публицист. 117, 209

Сухомлинов Владимир Александрович (1848 — 1926) — в 1909 — 1915 — военный министр. В сентябре 1916 приговорен к бессрочной каторге за неподготовленность армии к войне. 1 мая 1918 освобожден по амнистии. Эмигрировал. 428

Сухотин Алексей Михайлович (1888 — 1942) — лингвист, один из основателей Московской фонологической школы. 92

Тарсуков Лука — дьяк Санкт-Петербургской городской канцелярии. 366

Терещенко Елизавета Михайловна — мать М. И. Терещенко. 103, 456, 476

Терещенко Михаил Иванович (1886 — 1956) — крупный землевладелец, сахарозаводчик, глава изд-ва «Сирин». После Февральской рев. — министр финансов во Временном правительстве (внепартийный), после отставки Милюкова занял пост министра иностранных дел. Арестован с другими министрами Временного правительства. После освобождения эмигрировал. 92, 100, 174, 195, 386, 454, 455, 461, 474, 476, 485, 490

Тернавцев Валентин Александрович (1866 — 1940) — чиновник Синода, литератор, участник рел.-фил. собраний. 432

Тер-Погосян Микаэл — член эсеровской партии. 65

Тиняков Александр Иванович (1886 — 1934) — поэт, критик, журналист. 50, 92, 93, 105, 113, 430, 433, 463, 487

Тихонравов Николай Саввич (1832 — 1893) — историк литературы; академик. 267 Толстой Алексей Николаевич, граф (1883 — 1945) — прозаик, драматург. 103, 114, 469, 473, 495

Толстой Дмитрий Андреевич, граф (1823 — 1889) — государственный деятель, с 1865 — обер-прокурор Синода, с 1866 по 1880 — одновременно министр народного просвещения. 472

Толстой Лев Николаевич, граф (1828 — 1910). 300, 301, 303, 431

Трезини (Трезин) Доменико (ок. 1670 — 1734) — архитектор, швейцарец; с 1703 г. работал в России, в основном в Петербурге. 364, 376

Троцкий (наст. фам. Бронштейн) Лев Давыдович (1879 — 1940). В 1917 — член ЦК партии большевиков, председатель Петросовета, после Октября — первый нарком по иностранным делам. 195, 304, 305, 491

Туволков Василий. 365

«Турка» — Тотеш Илья Аронович, знакомый Ремизова со времен его жизни в Херсоне. 61 — 65, 434, 484

Тыркова (в 1-м браке Борман, во 2-м — Вильяме) Ариадна Владимировна (1869 — 1962) — общественная деятельница, член ЦК партии к.-д., прозаик, публицист. 386, 454, 495

Тэффи (наст. фам. Бучинская, урожд. Лохвицкая) Надежда Александровна ( 1892 — 1952) — прозаик, мемуаристка. 212, 473

Унковский Владимир Николаевич (1888 — 1964) — врач, прозаик, журналист, знакомый Ремизова с 1911. 174, 175, 433

Урицкий Моисей Соломонович (1873 — 1918) — председатель Петроградской ЧК (с марта 1918). 239

Успенская Вера Глебовна (1877 — ?) — дочь Г. И. Успенского, первая жена Б. В. Савинкова. 63

Успенский Глеб Иванович (1843 — 1902) — прозаик, публицист. 63, 430

Успенский Иван Иванович (1862 — ?) — брат Г. И. Успенского; заведующий экспедицией заготовления государственных бумаг. 204

Успенский Николай Васильевич (1837 — 1889) — прозаик. 505

Уэллс (Уельс, Уэлс) Герберт Джордж (1866 — 1946) — английский прозаик. 355, 513, 514

Ф. И. — см. Щеколдин Ф. И.

Фарсуар — мастер художественных столярных работ в Петергофе при Петре I. 369, 375

Федин Константин Александрович (1892 — 1977) — прозаик. 99

Федор Иоаннович (1557 — 1598) — русский царь (с 1584 г.). 395

Ферстер Иоганн Кристиан — архитектор. 365

Фигнер Вера Николаевна (1852 — 1942) — революционерка-народница, член исполкома «Народной воли», писательница. 68, 69, 435

Фидлер Фридрих (Федор Федорович) (1859 — 1917) — переводчик, поэт, основатель частного литературного музея. 105, 458

Филипп (в миру — Федор Степанович Колычев; 1507/23 — 1569), св. — митрополит Московский. 135, 394, 412

Философов Дмитрий Владимирович (1872 — 1940) — литературный критик, публицист, общественный деятель. 88, 165, 443, 444, 461

Форш (урожд. Комарова) Ольга Дмитриевна (1873 — 1961) — писательница. 433

Фондаминский Илья Исидорович (псевд. И. Бунаков; 1880 — 1942) — общественно-политический деятель, публицист, историк, издатель; член ЦК партии эсеров. 536

Хабалов Сергей Семенович (1853 — 1929) — до Февральской революции военный комендант Петрограда. 426

Харитон Борис Осипович (1876 — 1941?) — журналист, литературный критик; один из организаторов петроградского Дома Литераторов (1918 — 1922). 355

Хлебосолов Никита Иванович. 235

Хлопок — атаман, предводитель восстания крестьян в 1603 г. 66, 442, 447

Ховин Виктор Романович (1891 — после 1940) — литературный критик, издатель журнала «Очарованный Странник» (1913 — 1918). 95, 177

Ходасевич (урожд. Чулкова) Анна Ивановна (1886 — 1964) — сестра Г. Чулкова, в 1910-е — жена В. Ф. Ходасевича. 515

Цензор Дмитрий Михайлович (1879 — 1947) — поэт. 105

Церетели Ираклий Георгиевич (1882 — 1959) — меньшевик, министр внутренних дел и министр почты и телеграфа Временного правительства 151

Циглер Франц — резчик по дереву, ваятель в Петергофе. 370, 374, 375

Часовников Петр — подканцелярист при имп. Анне Иоанновне. 377

Чеботаревская Анастасия Николаевна (1869 — 1921) — переводчица, критик, жена Ф. Сологуба. 435, 466, 479, 482

Черепнин Николай Николаевич (1873 — 1945) — композитор, педагог, дирижер. В 1906 — 1909 работал в Мариииском театре. С 1921 — в эмиграции. 431

Черкасский Алексей Михайлович, князь (1680 — 1742) — государственный деятель; с 1714 г. — член Комиссии городских строений в Санкт-Петербурге. 365, 367, 377

Чернов Виктор Михайлович (1873 — 1952) — один из лидеров партии эсеров. В 1917 — временный председатель Учредительного Собрания. 93, 521

Чернова-Колбасина Ольга Елисеевна (1886 — 1964) — вторая жена В. М. Чернова; литератор. 93

Чернявский Николай (Колау) Андреевич (1892? — 1942?) — поэт, собиратель русского и фузинского фольклора, переводчик. 123, 465, 466, 495

Чехов Антон Павлович (1860 — 1904). 146

Чехов Иван Павлович (1861 — 1922) — брат А. П. Чехова; педагог. 146, 147

Чехонин Сергей Васильевич (1878 — 1936) — живописец, график. 31, 83, 439

Чуковский Корней Иванович (наст, имя: Корнейчуков Николай Васильевич, 1882 — 1969) — детский писатель, критик, литературовед. 174, 176, 285, 473, 485, 498

Чулков Георгий Иванович (1879 — 1939) — прозаик, поэт, критик, литературовед. 176, 472, 498

Чхеидзе Николай Семенович (1864 — 1926) — председатель меньшевистской фракции в 4-й Государственной Думе, в феврале — августе 1917 г. председатель Исполкома Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. 45

Шавлыгин, хиромант. 22, 23

Шаляпин Федор Иванович (1873 — 1938) — певец. 29, 100, 101, 455, 495

Шапошников Петр — садовник в Петергофе при имп. Анне Иоанновне. 377

Шапошников Владимир Георгиевич (1870 — ?) — инженер-технолог. 261, 262, 514

Шатилов Яков Федорович — заведующий казенными амбарами при Петре I. 364, 368, 539

Шатилов Федор Федорович — комиссар при Петре I. 378

Шебуев Николай Георгиевич (1874 — 1937) — журналист, издатель. 115

Шекспир Уильям (1564 — 1616). 281

Шестов (наст. фам. Шварцман) Лев Исаакович (1866 — 1938) — философ, литературный критик. С 1920 — в эмиграции. 48, 52, 85, 116 — 118, 128, 129, 338, 388, 430, 464, 495, 520, 537, 540

Шингарев Андрей Иванович (1869 — 1918) — земский деятель, член ЦК партии к.-д., депутат 2 — 4-й Гос. дум, после Февральской революции — министр земледелия в первом составе Временного правительства и министр финансов — во втором составе, депутат Учредительного Собрания. 193, 389, 489, 490

Шишков Вячеслав Яковлевич (1873 — 1945) — прозаик. 57, 58, 83, 160, 285, 433, 436, 480, 486. 487, 517

Шкапская Мария Михайловна (1891 — 1952) — поэтесса, журналист. 487

Шкловский Виктор Борисович (1893 — 1984) — прозаик, критик, литературовед; теоретик формальной школы. 93, 95, 193, 282, 283, 537

Шпенглер Освальд (1880 — 1936) — немецкий философ, культуролог. 265

Шпет Густав Густавович (1879 — 1937) — философ, эстетик, литературовед. 176

Шрейбер Фрида Лазаревна — жена Шрейбера Я. С. 48, 429

Шрейбер Яков Самойлович — инженер. 48, 196, 338, 429

Шталь Симон — дворцовый птичник при Петре I. 368, 376, 377

Штейнберг Аарон Захарович (1891 — 1975) — философ, литератор; секретарь Вольной Философской Ассоциации. 134, 209, 214, 215, 217 — 219

Штюрмер Борис Владимирович (1848 — 1917) — с марта по 10 ноября 1916 — председатель Совета министров, одновременно с марта по июль — министр внутренних дел, с июля по ноябрь — министр иностранных дел. 473

Шумахер. 376

Щегловитов Иван Григорьевич (1861 — 1918) — министр юстиции (1906 — 1915), председатель Государственного Совета (1917). 68

Щеголев Павел Елисеевич (1877 — 1931) — литературовед, историк освободительного движения. После Февральской революции — член Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. 63, 83, 92, 99, 101, 113, 176, 208, 212, 222, 384, 388, 440, 449, 453, 454, 463, 497, 516

Щеголева (урожд. Богуславская) Валентина Андреевна (1878 — 1931) — актриса, жена ГI. Е. Щеголева. 482, 515

Щеколдин Федор Иванович (1870 — 1919) — социал-демократ, искровец. Принимал активное участие в подготовке II съезда РСДРП. После революции 1905 — 1907 — отошел от политической деятельности. 54, 58, 94, 103, 113, 156, 174, 175, 178, 194, 226, 227, 230, 383, 384, 425, 432, 433, 451, 457, 463, 472, 479, 480, 485-487, 495, 501

Эйк Яган — садовый мастер при имп. Анне Иоанновне. 376

Элиасберг Александр Самойлович (1878 — 1924) — немецкий переводчик русских писателей, выходец из России. 537

Эль-Крисар Эдгар — резной мастер в Петергофе при Петре I. 375

Энгельс Фридрих (1820 — 1895). 248

Эрберг (наст. фам. Сюннерберг) Константин Александрович (1871 — 1942) — критик, теоретик искусства, поэт. 209

Юденич Николай Николаевич (1862 — 1933) — генерал; главнокомандующий противоболыиевистской Северо-Западной армией в 1918 — 1920 гг. 306, 315

Юркун (Юркунас) Юрий Иванович (1895 — 1938) — прозаик. 92

Яблочков. 105

Якулов Георгий Богданович (1884 — 1928) — живописец, театральный художник, график. 356

Ясинский Иероним Иеронимович (псевдоним — Максим Белинский; 1850 — 1931) — прозаик, поэт, журналист. 122

Ященко Александр Семенович (1877 — 1934) — юрист, литератор; редактор-из~ датель берлинских критико-библиографических журналов «Русская Книга» (1921) и «Новая Русская Книга» (1922 — 1923). 47, 103

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В НАСТОЯЩЕМ ТОМЕ

Бахметевский архив — Бахметевский архив русской и восточноевропейской истории и культуры Колумбийского университета г. Нью-Йорка (США). Фонд: Рукописи Алексея Михайловича Ремизова (Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture at Columbia University in the City of New York (USA). «Alexei Mikhailovich Remizov Manuscripts»).

ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации (Москва).

ГЛМ — Государственный литературный музей. Отдел рукописей (Москва).

ГРМ — Государственный Русский музей (Санкт-Петербург).

ИМЛИ — Институт мировой литературы им. А. М. Горького РАН. Отдел рукописей (Москва).

ИРЛИ — Институт русской литературы (Пушкинский Дом)

РАН. Рукописный отдел. Литературный музей (СанктПетербург).

РГАЛИ — Российский государственный архив литературы и искусства (Москва).

РГБ — Российская государственная библиотека. Отдел рукописей (Москва).

РНБ — Российская национальная библиотека. Отдел рукописей и редких книг (Санкт-Петербург).

СПбГТБ PO — Санкт-Петербургская государственная театральная библиотека. Рукописный отдел.

Собр. Резниковых — Собрание семьи Резниковых (Париж).

ЦРК АК — Центр Русской культуры Амхерст-Колледжа (США). Архив А. Ремизова и С. Ремизовой-Довгелло. (Amherst College Center for Russian Culture (USA). «Alexei Remizov and Serafima Remizova-Dovgello Papers»).

Автобиография 1912 — Ремизов А. Автобиография 1912 г. / Публ. А. М. Грачевой // Лица. Биографический альманах. Вып. 3. М., СПб.: Феникс-Atheneum, 1993. С. 437 — 442.

Автобиография 1913 — Ремизов А. Автобиография 1913 г. / Публ. А. М. Грачевой // Лица. Биографический альманах. Вып. 3. M.; СПб.: Феникс-Atheneum, 1993. С. 442 — 445.

Алексей Ремизов. Исследования — Алексей Ремизов. Исследования и материалы: Сб. научных статей и публикаций. СПб., Дмитрий Буланин, 1994.

В розовом блеске — Ремизов А. В розовом блеске. Нью-Йорк: Изд. имени Чехова, 1952.

Встречи — Ремизов А. Встречи. Петербургский буерак. Париж: LEV, 1981.

Взвихренная Русь — Ремизов А. Взвихренная Русь. Париж: ТАИР, 1927.

Дневник — Ремизов А. Дневник 1917 — 1921. Подгот. текста А. М. Грачевой и Е. Д. Резникова. Вступ. заметка и коммент. А. М. Грачевой // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 16. М.; СПб.: Феникс-Atheneum, 1994.

Дневник Пришвина I —II — Пришвин M. М. Дневники: 1) 1914 — 1917. М., 1991; II) 1918 — 1919. М., 1994.

Каталог — Волшебный мир Алексея Ремизова. Каталог выставки. СПб., Хронограф, 1992.

Кодрянская — Кодрянская Н. Алексей Ремизов. Париж, [1959].

Кодрянская. Письма — Кодрянская Н. Ремизов в своих письмах. Париж, 1977.

Крашеные рыла́ — Ремизов А. Крашеные рыла. Берлин: Грани, 1922.

Кукха — Ремизов А. Кукха. Розановы письма. Берлин. Изд. 3. И. Гржебина, 1923.

Мышкина дудочка — Ремизов А. Мышкина дудочка. Париж: Оплешник, 1953.

НРС — «Новое русское слово» ^(Нью-Йорк).

НЖ — «Новый журнал» (Нью-Йорк).

Огонь вещей — Ремизов А. Огонь вещей. Сны и предсонье. Париж: Оплешник, 1954.

Пляшущий демон — Ремизов А. Пляшущий демон. Танец и слово. Париж: Склад издания «Дом книги», 1949.

ПН — «Последние новости» (Париж).

По карнизам — Ремизов А. По карнизам. Белград: Русская библиотека, 1929.

Резникова — Резникова Н. В. Огненная память. Воспоминания об Алексее Ремизове. Berkeley: Berkeley Slavic Specialties, 1980.

Революционер Алексей Ремизов — Грачева А. M. Революционер Алексей Ремизов: миф и реальность // Лица. Биографический альманах. Вып. 3. М.; СПб.: ФениксAtheneum, 1993. С. 419 — 437.

Рус. лит. — «Русская литература» (Санкт-Петербург).

PH — «Русские новости» (Париж).

Сирин 1 — 8 — Ремизов А. Соч.: В 8 т. СПб.: Сирин, 1910 — 1912. СП — «Совётский патриот» (Париж).

Учитель музыки — Ремизов А. Учитель музыки / Подгот. к печати, вступ. статья и примеч. Антонеллы д’Амелия. Paris: La Presse Libre, [1983]. Учен. зап. ТГУ — Ученые записки Тартусского государственного университета.

Шиповник 1 — 8 — Ремизов А. Соч.: В 8 т. СПб.: Шиповник, [1910 — 1912].

Кор. — коробка.

печ. текст — печатный текст.