Том 7. Бессмертный. Пьесы. Воспоминания. Статьи. Заметки о жизни

Предисловие[55]

«Нет, я виню не великого Дарвина, а тех лицемерных разбойников, которые ссылаются на него, которые, воспользовавшись наблюдениями и выводами ученого, пытаются сделать из них статью закона и систематически применять ее. Вы полагаете, что это великие, что это сильные люди. Нет, это не так… Без доброты, без милосердия, без человеческой солидарности ничего великого быть не может. Я утверждаю, что применять теорию Дарвина — злодейство, ибо это значит будить в человеке зверя, или, как говорит Эрше, пробудить все, что еще осталось у вставшего на ноги человека от того времени, когда он стоял на четвереньках».

Эти слова одного из действующих лиц моей пьесы содержат не только ее возвышенную идею, но и заглавие, слишком широкое, если понимать его буквально: «Борьба за существование». Конечно, я не собирался рассказать ни за один вечер, ни в одной, ни даже в нескольких книгах о битве за жизнь: нам никогда не охватить ее целиком, — так, солдат видит лишь окружающую его сумятицу боя, описанную Стендалем и Толстым, над которой будет вечно витать, несмотря на недавнее изобретение бездымного пороха, непонятный, смутный и загадочный рок. Мне хотелось показать на сцене новую породу мелких хищников, которые воспользовались законом Дарвина о борьбе за существование как предлогом, как оправданием всевозможных низостей и подлостей.

Этот тип не существовал у нас до войны.

«Франция сентиментальна, она должна приобщиться к науке», — часто говорил Гамбетта. Я безоговорочно разделял тогда эти идеи. Помню, с каким пылом последователи Гамбетты воспринимали жестокие саксонские формулировки: «Сильный пожирает слабого… выживает наиболее приспособленный» — и т. д. Вдруг стало известно, что Лебиц и Барре совершили преступление, научное злодейство, основанное на теории Дарвина, которой оба бандита пытались прикрыться, в особенности Лебиц, голова и мозг этого дела, Лебиц, настолько обнаглевший, что после убийства осмелился прочитать в студенческом квартале лекцию о борьбе за существование и частично повторить ее на допросе у следователя.

Тут я отчетливо понял всю опасность неверно воспринятой идеи: возможность применения подлецами или невеждами доктрин, извращенных в самой своей основе, провозглашение чудовищного людского эгоизма новым законом общества и оправдание любых аппетитов, любых преступлений ссылкой на естественно — историческую теорию, сформулированную великим мыслителем в уединении, в отвлеченном мире его башни из слоновой кости. Одновременно с Лебицем, этим педантичным и злым зверем, которого приятели вполне серьезно называли «замечательным парнем… очень умным человеком», мне предстал вполне современный тип борца за существование, или struggle for lifera, как я его окрестил, чтобы снискать расположение парижан, которые питают такое пристрастие к иностранным словам, что уже включили в свой лексикон выражение high lifer.

Образ этого юного прохвоста под маской педагога и ученого так заинтересовал меня, показался мне столь правдивым, столь современным, что я начал нечто среднее между романом и историческим этюдом под заглавием «Лебиц и Барре — два молодых француза нашего времени». Я работал над этим уже несколько месяцев, но тут во Франции вышел перевод замечательного романа Достоевского «Преступление и наказание»,[56] и оказалось, что это именно та книга, которую я собирался написать, да еще принадлежащая перу гения. Русский студент Родион олицетворял студента Лебица; его философские рассуждения, оправдывающие убийство старухи, представляли собой те диалоги, которые в моем воображении Лебиц и Барре вели по вечерам за столиком кабачка на улице Расина. Статья «О преступлении», написанная Родионом, — это была лекция Лебица в Латинском квартале. Мне пришлось отказаться от моей книги, но struggle for lifer по-прежнему не давал мне покоя, он появлялся то тут, то там, наглел с каждым днем, множился в обществе, в политических, артистических и светских кругах, пока изысканный разбойник Поль Астье — тип, объединяющий нескольких знакомых мне молодых авантюристов, — не встал как-то утром перед моим письменным столом, корректный, подтянутый, зловещий, — словом, такой, каким я вывел его в «Бессмертном» и в «Борьбе за существование».

Читал ли он Дарвина? Вряд ли. Вернее всего, что не читал. Но то немногое, что ему известно о дарвинизме, он охотно приводит в Палате, в клубе, в душе и фехтовальном зале — словом, всюду, где собираются мужчины (в присутствии женщин молодой человек держит иные речи), и научные формулировки, которые он запомнил мимоходом, помогают ему оправдать в собственных глазах и даже в глазах света свою преступную жизнь, жизнь бездушного честолюбца, жуира и убийцы. «Пусть я подлец, плевать мне на это!.. Я борюсь за существование». Лебиц, заметьте, действовал во имя того же принципа: между этими одинаково коварными и гнусными struggle for lifer′ами разница лишь в наружности и манерах, иными словами, чисто внешняя. Это я и пытался внушить публике. Когда Поль Астье рассказывает о самоубийстве своей жертвы Лидии Вайян, на нем смятая, расстегнутая рубашка с засученными рукавами, словно он только что совершил преступление; я показываю таким образом struggle for liferа во всей его циничной жестокости, а не облагороженного белым галстуком и фраком. Отсюда и сцена в ванной, в которой некоторые близорукие люди увидели лишь натуралистическое переодевание.

Конечно, этот красивый разбойник не представляет себе, что возможна хотя бы малейшая аналогия между ним, светским человеком, государственным мужем, сыном и внуком академиков, и каким-то жалким студентишкой. Конечно, он дарвинист «высокого полета», защитой ему служат честолюбие и жажда власти — броня столь же надежная, как и неподкупная совесть честного человека. Итак, за Поля Астье можно не беспокоиться. Как бы ему ни хотелось сбросить все путы, он не поддастся соблазну, не совершит преступления — в этом смысле он никакой опасности не представляет. Он слишком осторожен, слишком умен! И вдруг что-то оказывается сильнее его — значит, есть что-то, что может взять верх над человеком, даже самым умным, — и в руки к нему попадает грозное, верное оружие! Признаюсь, мне больше всего нравится в моей драме эпизод, с пузырьком, словно по волшебству очутившимся на туалетном столике, чтобы искушать, сводить с ума struggle for liferа и наконец привести его на край пропасти…

Но почему не столкнуть в нее?

На то есть две причины. Во-первых, светские люди умеют себя держать, обладают внешним лоском, и это служит им уздой. «В белом галстуке есть даже что-то нравственное», — говорит Шемино. Во-вторых, и это самая важная причина: Поль Астье принадлежит к тому поколению, к той «ладье», на которой потеряна неограниченная вера в древние установления, но еще сохранился смутный страх перед законом, перед жандармом. Быть может, я ошибаюсь, но мне кажется, что люди лет тридцати — сорока, нерешительные в добре и зле, подобно вопрошающим, смятенным Гамлетам, еще не пришли к полному, действенному нигилизму, свойственному тем, кто находится на следующей «ладье», откуда сбросили, как ненужный балласт, уважение к чему бы то ни было и какую бы то ни было нравственность. Впрочем, не сомневайтесь: если Полю Астье не хватило решимости в первый раз, то в следующий раз сердце и рука его не дрогнут. Несчастная Мари-Анто настолько убеждена в этом, что материнская жалость, которая живет в любви всякой женщины, неожиданно переполняет ее сердце, потрясенное книгой Эрше — этой ужасной историей о преступлении и эшафоте, — и, желая спасти негодяя Поля Астье от нового соблазна, на этот раз неодолимого, избавить его от стыда и ужаса казни, она соглашается на развод, хотя вначале поклялась не давать его, так как это противоречит ее убеждениям.

Кое-кому хотелось бы оборвать на этом месте драму, ибо такой конец больше соответствует общепризнанным законам общества: пусть Поль Астье остается победителем и, избавленный от старухи жены, тратит в свое удовольствие миллионы австриячки. Нет, у меня иной взгляд на жизнь. Я безусловно верю в формулу: «За все надо платить», — я много раз убеждался, что человеку воздается по заслугам, хорошим или плохим, и не на том свете, который мне неведом, а здесь, на земле, рано или поздно.

Признаюсь, моя ненависть к злым такова, что я внес, быть может, слишком много изощренности в кару, настигающую моего Поля Астье. Я сразил его на вершине блаженства, таким счастливым, что он даже стал добрее, с веточкой флердоранжа во рту, со взором, ослепленным золотым ореолом красавицы еврейки. И одновременно я заставил Вайяна, подстерегающего Поля Астье, применить к нему закон Дарвина о сильном, который пожирает слабого. «Я вооружен, ты безоружен, я уничтожаю тебя, бандит!» Славный Вайян! Однако он не принадлежит к struggle for lifer'ам, он пассажир старого-престарого корабля, — на этом корабле чему только не верили, а теперь все это вышло из моды. После того, как удар нанесен и хищник уничтожен, Вайян поднимает руку к небу и, словно эхо, повторяет холодное «Присуждаю» — возглас нотариуса на аукционе; этот жест показывает, орудием какого суда он себя считает. «Браво, Деннери!»[57]- прошептал в уголке зрительного зала молодой, щеголеватый «господин Нагле из Нима». Пожалуй, я с ним согласен, но что поделаешь? Я так ненавижу подлого хищника, что сам мог бы его застрелить.

Мне остается от всего сердца поблагодарить директора театра Жимназ и актеров-исполнителей «Борьбы за существование»; я сознаю, что при посредственной игре и менее совершенной рамке моя пьеса не была бы так горячо встречена публикой. Она длинна, изобилует подробностями, требует внимания, на что парижане особенно скупы, порой заставляет думать, а это нравится далеко не всем: «Идея? Какая скука!» Благодаря г-ну Виктору Конингу[58] и его превосходным актерам я паче чаяния имел успех; я счастлив, что могу публично выразить им свою признательность.

Я боялся главным образом того, что критика призовет меня к ответу за близкое родство «Бессмертного» и «Борьбы за существование», которая является как бы продолжением, следствием романа. Ничего подобного не случилось. Печать была ко мне очень благосклонна или по меньшей мере беспристрастна. Только в одной или двух критических статьях мне послышался злобный шелест «академических пальм», что крайне меня удивило: в моей пьесе нет ни одного антиакадемического слова. Да и в чем виноват столь опороченный «Бессмертный»? В том, что он без уважения говорит о Французской академии? Но скажите на милость: что уважают в наши дни? И не случалось ли академикам, даже прославленным, дурно отзываться о людях весьма почтенных или принимаемых за таковых? Разве академик Тэн не нападал на Наполеона, самого выдающегося деятеля нашего века, который дал нам таких людей, как Бисмарк? А разве Ренан, тоже академик, в своем жизнеописании Иисуса Христа, которое он нам преподнес в количестве трехсот тысяч экземпляров, проявил к нему почтительность?

Зато какую травлю, какую злобу, какой поток брани вызвали вольности, допущенные мною по отношению к достопочтенной Академии! А ведь я только имел смелость сказать, что ее милости не вредны, но бесполезны и что талантливый человек прекрасно обходится без ее штампа; я дерзнул рассказать о нравах этого мира специфических интриг, о многочисленных и противоборствующих ветрах, дующих в его холодных коридорах, о скользких ступеньках его извилистых лестниц, о его низких дверях, набивающих шишки самым гордым, которым приходится сгибаться, чтобы пройти в них; я пожалел о плачевном положении кандидатов в академики, ибо Академия тащит их за собой как обманчивую приманку, и, наконец, указал артистической молодежи на западню, уготованную ее гордости, ее независимости.

Против меня была направлена большая обвинительная речь г-на Кене де Борпера.[59] Пытаясь снискать благоволение Академии, он ставил после каждой цитаты из «Бессмертного» возмущенное, добродетельное многоточие, заменявшее непристойности, которые он при всем желании не мог привести, хотя и приписывал им скандальный успех произведения…

Но зачем я все это ворошу? Все это уже далеко, роман вышел в прошлом году. Я совсем забыл, что на устах и на афишах теперь «Борьба за существование», а вовсе не «Бессмертный».

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Поль Астье — депутат, 32 лет.

Мария-Антония, урожденная герцогиня Падовани — его жена.

Вайян — начальник почтово-телеграфной конторы, 60 лет.

Лидия — его дочь, 20 лет.

Антонин Коссад — заведующий лабораторией, 25 лет.

Эстер Селени, 20 лет.

Вдова маршала — ее тетка. 40 лет.

Граф Адриаии — гвардеец папской гвардии, 28 лет.

Маркиза де Роканер, 25 лет.

Герцог де Бретиньи — академик, 70 лет.

Графиня Фодер.

Шемино — помощник поверенного, 30 лет.

Лортиг — секретарь Поля Астье, 23 лет.

Эртбиз — дворецкий в замке Муссо.

Стен — слуга Поля Астье.

Нотариус.

Помощник нотариуса.

Рассыльный.

Первый солдат 12-го егерского полка.

Второй солдат 12-го егерского полка.

Старый крестьянин.

Туристы.

Гости.

Посетители аукциона.

Садовники.

Лакеи.

Выездной лакей.

Действие происходит в Париже и в замке Муссо (Луар-э-Шер).

ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ

Стен, Лортиг.

Лортиг (входит в кабинет; очень элегантен, воротник поднят, под мышкой портфель). Здравствуй, малыш!

Стен (не оборачиваясь). Здравствуйте, господин Лортиг.

Лортиг (кладет портфель на стол). Апрель, а холодновато! Патрон в Булонском лесу? (Открывает коробку с папиросами, хватает несколько папирос, одну берег в рот, другие запихивает в свой портсигар.)

Стен. Нет, господин Лортиг. Он еще не выходил.

Лортиг (поспешно перекладывает папиросы в ящик). Он болен?

Стен. Болен? Кто?.. Поль Астье?.. (Смеется.) Да что вы!

Лортиг. Очень странно… (Понизив голос, указывает на спальню.) Он один?

Стен. Должно быть. Я вхожу туда только по звонку. Надо полагать, один, — мадам вот уже три месяца в своем замке, в Турени, в Муссо.

Лортиг. М-да… Три месяца — срок большой, особенно, если супружеская жизнь трещит по всем швам. (Делает знак Степу, чтобы он спустился с лесенки.) Нового ничего не слышно? Ни о чем не болтают там, у вас?

Стен. Нового?.. Между барином и барыней?

Лортиг. Да я не об этом!.. Лопнул Эмерленг, их банкир. У них все состояние туда вложено, значит — полный крах!

Стен. Не могу вам сказать… Во всяком случае, нас как сидело десять человек за столом, так и сейчас сидит, и в замке при госпоже не меньше народу и в конюшнях все по-прежнему: выезды, экипажи, охота… И вообще, господин Лортиг, я с этим человеком ничего не боюсь. Мы с ним, когда занимались архитектурой, всего навидались…

Лортиг. Верно, верно, до женитьбы он же был архитектором!

Стен. А как же!.. Ведь это мы строили турецкое посольство и водолечебницу Кайзера. А реставрация замка Муссо — это наш шедевр.

Лортиг. Что и говорить, настоящий шедевр! Реставрируя замок, влюбить в себя его владелицу, уговорить гордую герцогиню Марию-Антонию Падовани, Мари-Анто, как ее зовут корсиканцы, стать госпожой Астье… Да, что называется — выгодная стройка.

Стен. А вначале было очень трудно. Я помню наш дом на улице Фортюне: шикарный домик в стиле Людовика Двенадцатого, сами строили. Вот там мы и отсиживались. Голодали!.. Багеты грызли!

Лортиг. Давно ли вы переживали это героическое время?

Стен (взбирается на лесенку). Года три назад. Ну, а потом мы, как все, взялись за политику, и вот сегодня мы — депутат, муж герцогини, в родстве с самыми знатными людьми Франции.

Лортиг. И протираем стекла в особняке Падовани. Этот старинный барский курятник с гербом — самый лучший курятник во всем предместье. Ты прав, малыш: такая удача придает бодрости.

Стен. Удача — удачей, а кроме того… (Делает широкий жест художника.) Он чувствует краски! Он, как никто, знает, где должна быть белая, где синяя, где красная. Никогда не ошибется.

Лортиг. В политике этому свойству цены нет.

Стен. Да, но пока мы достигли этого, сколько мы положили труда и как бедствовали!

Лортиг. Но ведь Астье-отец богат. (Подражая овернскому произношению.) Гошподин Аштье де Шованья, академик, проживающий в апартаментах великого Вильмена… Он же должен был вам помогать?

Стен. Ни гроша он нам не дал. Отец с сыном не видятся.

Лортиг. Да, они разной школы. Вообще непонятно, как этот старозаветный болван, с его историко-философской чепухой, вроде «Исследования о Марке Аврелии» или «О назначении женщины», произвел на свет такого сына, как наш патрон, вполне современного, практичного молодого человека. (Указывает на спальню.) Он совсем иначе, чем его папаша, понял назначение женщины на земле! Он быстро выбрался из болота великого Вильмена. Просто поразительно: семья одна, а люди разные… Зато и везет же ему!.. В утреннем номере «Дева». — Да, кстати, нужно ему показать… (Подходит к спальне, отодвигает портьеру и стучит.) Это я, Лортиг… достоименитый правитель вашей канцелярии… тот, кого вы изволили прозвать господин Нагле из Нима… (Голоса Поля Астье не слышно.) Да… Нет… (Подобострастно смеется.) Прелестно!.. Вы знаете, сегодня «Деба» сообщает о вашем назначении… Да, у вас на столе… (Возвращается, кладет газету на стол, на самом виду, потом опять подходит к двери.) Есть ложа на сегодняшний спектакль в Опере. Послать госпоже Селени? Ах да, верно, дамы в отъезде!.. (Подходит к столу и кладет билет; про себя.) Ах, так вот почему он сегодня не в Булонском!.. Флирт прерван. (Снова подходит к двери.) Я положил вам на стол новую книжку Эрше — о ней сейчас много разговоров… Да, я знаю, вы романов не читаете — У вас довольно своих… Но это не роман… Это этюд о молодом Дарвине. С эпиграфом из Дарвина — из вашего любимого автора. (Кладет книгу Эрше на стол. Внимательно изучает почту на столе — штемпели, адреса, рассматривает конверты на столе.)

Стен (закрывает окно, берет лесенку; проходя мимо Лортига, холодно-насмешливым тоном). Пожалуйста, не стесняйтесь! — Заодно протрите и окна, раз уж вы здесь как дома. (Уходит.)

Лортиг (опять подходит к двери). Больше никаких приказаний, патрон? Хорошо… Значит, я вас увижу в Палате? Сейчас поеду в Министерство земледелия по поводу вашего кузена… До чего назойлив и до чего плохо воспитан этот провинциальный родственник!.. К черту?.. Великолепно!.. Все понял… Никаких сантиментов. (Уходит.)

Некоторое время сцена остается пустой, потом голая женская рука отодвигает портьеру.

Лидия (за сценой). Да нет же, нет, все ушли!

Лидия Вайян, потом Поль Астье.

Лидия (в корсаже, с обнаженными руками и плечами, подкалывает волосы и укладывает их жгутом). Я сама хочу прочитать газету! (Подбегает к столу и проглядывает утреннюю газету, которую Лортиг оставил на столе в развернутом виде.) А, вот! (Читает вслух.) «Вчера утром Совет министров утвердил назначение господина Поля Астье товарищем министра…» (Задумавшись, стоит неподвижно с газетой в руках.)

Поль Астье (из спальни). Лидия! (Входит. На нем изящный утренний костюм.) Ну что, детка?

Лидия (кладет газету на стол.) Я думаю о том, что вы стали важной, очень важной персоной.

Поль Астье. Да, мне еще не будет тридцати пяти лет, когда я стану министром. Отлично!

Лидия. А в этом блестящем апофеозе какая роль отведена бедной Лидии?

Поль Астье. Она всегда будет для меня самым дорогим существом на свете… Ах, если бы я был свободен, если бы я мог назвать тебя своей женой, своей настоящей женой!..

Лидия. Мне всегда нужна была только твоя любовь… Главное, чтобы тебе было легко со мной. Когда тебе надоест, когда я пойму по твоим глазам, что ты меня больше не любишь… это ведь сразу бывает заметно… я не буду преследовать тебя, приставать…

Поль Астье (тихо). А что же?

Лидия. Посмотри на меня… Пока они так на меня смотрят, я спокойна.

Поль Астье (наклоняется и целует ей плечи). Душа моя!..

Дверь в глубине внезапно открывается. Входит Шемино.

Лидия тихонько вскрикивает и убегает в спальню.

Поль Астье. Шемино (у него добродушная улыбка, бритый подбородок, белый галстук делового человека, маленький саквояж на ремне через плечо).

Поль Астье. А, Шемино!.. Ну, иди, иди!

Шемино. Дурак Лортиг не предупредил меня! (Жмет руку Полю, указывая глазами на дверь в спальню.) Как новенькая? Мила?

Поль Астье (со скучающим видом). Хороша новенькая!.. Целых полгода… Надоело…

Шемино (указывая на спальню). Осторожней!

Поль Астье. Портьеры… Там ничего не слышно.

Шемино. Я вспомнил… Малютка из Турени, любимица герцогини… ее лектриса, ее компаньонка… (Тоном дружеского упрека.) Зачем же ты встречаешься с ней здесь? Почему не в твоей холостяцкой квартире на улице Габриэль?

Поль Астье. Чистая случайность. Заметь, что она прошла через сад с улицы Лилля. И уйдет той же дорогой, так что все приличия будут соблюдены.

Шемино. Все равно нехорошо… При твоих отношениях с женой… За тобой идет слежка — за каждым твоим шагом, каждую минуту…

Поль Астье. Я знаю: Лортиг… Но он передает там только то, что я хочу, и подбирает здесь только то, что я бросаю.

Шемино (с восторженной улыбкой мнимого простака). Ловко, брат!.. (Показывая на спальню.) Значит, ты нарочно ее сюда привел?..

Поль Астье (смеясь.) Все может быть…

Шемино. Ты хочешь довести жену до бешенства… чтобы она пошла на разрыв… На полный разрыв?.. Это тебе не удастся!

Поль Астье. Ты думаешь?.. Да, ты же приехал из Муссо.

Шемино. Сегодня утром.

Поль Астье. Ты ее видел?

Шемино. Твою жену?

Поль Астье (сквозь зубы). Да, мою жену… Ну так что же?..

Шемино. О, я в восторге!.. Она прекрасно держится, совершенно спокойно относится к мысли о разорении… готова ко всему. Ты можешь продать замок, особняк, поместье, собак, выезды… Тут она предоставляет тебе полную свободу. А вот о разводе и слышать не хочет. Я попробовал нащупать почву, закинул удочку, но она тоном настоящей Падовани отрезала: «Никогда!» Я вспомнил, как она ударила плеткой по лицу Нагле из Нима, Лортига, когда он к ней приставал с чем-то. Кстати, у нее в руках была та же самая плетка, с короткой ручкой и длинным ремнем. Я поспешил откланяться и пошел осматривать владение… Что и говорить, мой милый, владение царское… Буковые аллеи длиной в целую милю, расходящиеся от главного подъезда, четыре кружевные башни, галерея, выходящая на реку… Вот только покупателя найти будет адски трудно…

Поль Астье. Уже есть.

Шемино. Три миллиона. Это тебе известно?

Поль Астье. Три миллиона, четыре — столько, сколько потребуется… Как раз сейчас там идет осмотр.

Шемино. Однако!.. Это что — полюбовное соглашение?

Поль Астье. Нет, нет, продажа с аукциона. Я не хочу, чтобы было известно, что я знаком с покупателями.

Шемино. Это сильно меняет дело. Если мы продадим Муссо хотя бы за три миллиона, беда поправима… Послушай: вернувшись оттуда, я сделал приблизительный подсчет. И вот что у меня получилось…

Те же и Стен.

Поль Астье. В чем дело?

Стен. Там два господина очень просят их принять.

Шемино. Судебное дело?

Поль Астье. Судебное?.. Не думаю. (Берет у слуги две визитные карточки, смотрит, вздрагивает, делает шаг по направлению к спальне, потом возвращается к Шемино — тот собирается уходить.) Постой, постой!.. (Стену.) Пусть немного подождут…

Стен уходит.

Поль Астье, Шсмино.

Поль Астье. Ты был прав. (Показывает на дверь спальни.) Это было неосторожно… (Показывает визитные карточки.) Отец… и жених…

Шемино (читает вслух). «Вайян, начальник почтово-телеграфной конторы. — Доктор Антонин Коссад, заведующий лабораторией…» (Внезапно прерывает чтение.) Нет, нет, это совсем не то.

Поль Астье (с удивлением). То есть как не то?

Шемино. Отец и жених — все так… но совсем по другому поводу… По делу о найме помещения — Кончился договор… Твоя жена в свое время подписала с этими Коссадами дурацкое соглашение, а я не счел нужным возобновлять. Они мне сказали, что обратятся к тебе.

Поль Астье. Так что, ты думаешь…

Шемино. Простое совпадение. Хочешь, я их приму?. До чего уморительна эта почтовая крыса! Кипятится, кипятится…

Поль Астье. Ну что ж, прими… Так будет благоразумнее. (Уходит в спальню.)

Шемино. Стен, потом Вайян и Антонин Коссад.

Шемино (садится за письменный стол и звонит. Входит Стен). Проси. (Разваливается в кресле, берет книгу, переворачивает страницы большим разрезным ножом и держит книгу так, что лица его не видно.)

Входят Вайян (седые усы, военная выправка, решителен, нервен) и Антонин (сухопарый, в очках, горбится по привычке, усвоенной в лаборатории, держится робко и неуверенно). Шемино выглядывает и приветливо улыбается с видом чертика, выскочившего из коробочки.

Вайян (с удивлением). Да, но ведь… мы к Полю Астье…

Шемино. Мои друг Поль Астье, как я вам уже говорил, занят в Палате, в бюджетной комиссии, и поручил мне уладить наши разногласия.

Антонин (говорит с усилием, слегка заикаясь). По-видимому… господину Полю Астье неизвестны… условия, на которых… это… это… как это?..

Вайян. Довольно, милый, довольно!.. Идем отсюда! — Идем!

Шемино. Почему вы не даете вашему другу высказаться?.. По-моему, этот молодой человек весьма красноречив.

Вайян. Мы пришли совсем не к вам. Раз господин Поль Астье у себя дома неуловим, мы поищем его в Палате. Он общественный деятель. Ему придется нас принять… Идем, Антонин.

Шемино. Позвольте, господин Вайян, это неблагоразумно! Вы, старый военный, должны хорошо знать, что такое инструкция… Вы, конечно, служили в армии?

Вайян (смягчившись). Нет, к моему большому сожалению, никогда не служил. В молодости я мечтал быть солдатом. Но у меня на руках была целая семья: сестры, братья, больная мать-вдова… В общем, то же, что и у моего крестника, милейшего Антонина.

Шемино (глядя на Вайяна). Поразительно! Походка, осанка… Да вы больше военный… чем все военные, вместе взятые!..

Вайян. Да, я старался походить на солдата, раз уж не удалось послужить… (Улыбаясь.) В управлении меня все прозвали майором.

Шемино (отдавая честь). Поставьте же, господин майор, себя на мое место — ведь я только выполняю приказ… Господин Астье нашел съемщика, который готов платить десять тысяч франков, то есть на восемь тысяч франков больше, чем госпожа Коссад. Если она хочет, она может сохранить за собой помещение, но платить ей придется больше.

Вайян (стукнув палкой по креслу). Черт побери! Вам же объясняли… Вы же понимаете, что для таких бедняков это форменное разорение!

Те же и Поль Астье.

Поль Астье. Что тут происходит?.. В чем дело? Здравствуйте, господа!

Вайян (Антонину). Говори.

Антонин (испуганно). Нет, нет, вы…

Вайян. Хорошо! Так вот в чем дело, господин Астье. Когда отец этого юноши, мой старый друг Коссад…

Поль Астье (прерывая его). Знаю, знаю… Торговый дом Коссад, часы, художественные изделия из бронзы. Жемчужная, восемнадцать… Я это дело знаю.

Вайян (печально). Вы не все знаете. Позвольте мне прочитать вам одно давнишнее письмо. (Антонину.) Ты позволишь, мой мальчик?

Антонин (тихо). Читайте.

Вайян (вынимает из кармана письмо и читает). «Вайян, старина!..» Это было восемь лет назад, в то время я еще служил в почтовой конторе Муссо. «Вайян, старина! Случилась беда: на складе у меня лежал чужой товар, я его заложил, чтобы уплатить один срочный долг. Это дурно, но что поделаешь? Жизнь так тяжела для нас, мелких торговцев! Мы между двух огней: между рабочими и крупными промышленниками, продержаться трудно… Так вот, если к двенадцати часам я не сумею достать денег, к прокурору поступит жалоба. Сейчас одиннадцать часов, мне ничего не удалось найти, и я решил умереть. После смерти меня не посмеют преследовать, и на моих детях не будет пятна. Ты столько сделал для нас…» Столько сделал! Бедняги!., «…что я не решился обратиться к тебе, но я прошу тебя не забывать о моей жене и о моих милых детях, которых я покидаю. Главное, постарайся, чтобы твой крестник Антонин кончил учение и чтобы он не занимался торговлей. Это хуже каторги. Ну, давай, поцелуемся в последний раз, дружище, и…» (Резко.) И он сдержал свое слово.

Молчание.

Вайян складывает письмо, вытирает глаза. Антонин отворачивается, чтобы скрыть волнение.

И вот при таких обстоятельствах герцогиня, доброта которой вам известна, господа…

Шемино. Подписала смехотворный договор…

Вайян. …который дал возможность вдове уплатить долги и поднять на ноги троих детей.

Антонин (вполголоса, протирая носовым платком очки). И вы ей помогали, крестный.

Вайян. Помолчи. Я исполнил желание твоего отца: ты не стал торговцем.

Поль Астье. Торговля вообще дело хорошее, но надо, как говорится, ростом выйти, а бедный господин Коссад…

Антонин (с глухой яростью). Он покончил с собой ради своих детей.

Вайян. Это уж не такой малый рост.

Антонин. Бедный отец! Если бы у него только было… это… это… как это?..

Шемино. Именно, именно, молодой человек!.. Именно этого ему и не хватало!..

Поль Астье (Вайяну, показывая на Антонина). Молодой человек — медик?

Вайян. Он заведует химической лабораторией при больнице. Он очень образованный, дельный малый, но заработка ему хватает только на жизнь, семье он еще не в состоянии помогать. Потому-то мы к вам и обращаемся, господин Астье.

Шемино. Вы хотите, чтобы мы вам подарили проценты с капитала в сто двадцать тысяч франков.

Вайян. Мы просим только исполнить данное обещание. Герцогиня Падовани сказала лично мне, Вайяну, на крыльце замка Муссо, что, пока она жива…

Поль Астье. Я не знаю герцогини Падовани, но у меня есть доверенность от госпожи Астье, моей жены, на управление ее имением, и я считаю, что договор не может быть возобновлен на прежних условиях. Прежде всего, почему вы так уверены в том, что мы сами не нуждаемся в этих деньгах?

Вайян (усмехаясь). Милостивый государь!..

Поль Астье. Кроме того, в делах нет места чувствам. Тут господствует закон Дарвина. (Антонину.) Вы человек ученый, вы должны знать великолепную формулу борьбы за существование.

Антонин. Да. Рождается больше людей, чем может выжить. Это… это… Уничтожь меня, а не то я уничтожу тебя…

Поль Астье (с улыбкой). Это закон природы, и, на мой взгляд, вполне естественно применить его в данном случае.

Вайян. Нам остается только напомнить госпоже Астье о слове, которое дала герцогиня Падовани.

Поль Астье. Как вам будет угодно, но, по-моему, вы только потеряете время и деньги на дорогу. До свиданья, господа!

Вайян. До свиданья…

Все раскланиваются.

Вайян и Антонин уходят в среднюю дверь.

Шемино, Поль Астье.

Шемино. Ну зачем ты вошел? Я бы отлично обошелся без тебя…

Поль Астье. Мне было любопытно посмотреть…

Шемино. Жениха?.. Сама изысканность! (Смеется.) Ну так как же? Ты уже нанял свадебную карету? Подыскал шафера? А флердоранж купил?

Поль Астье. Знаешь, дорогой мой, женщины — существа удивительные… А ведь малый-то ничего… Видимо, труженик, не глуп…

Шемино. Уж больно не красноречив: «Это, это, как это?»

Поль Астье. Да, он робок, как все гордые люди, у которых было тяжелое детство. После свадьбы он стал бы развязнее. Все было решено между двумя семьями… молодые люди любили друг друга, но мне стоило сделать знак…

Шемино. А зачем ты его сделал? Значит, она тебе нравилась?

Поль Астье (улыбаясь). В то время она мне была нужна для одной маленькой combinazione, как говорит наш друг граф Адриани, гвардеец папской гвардии… Она была камнем для моей пращи; мне женщины только для этого и нужны.

Шемино. Так что их брак…

Поль Астье. Сам понимаешь, о нем и речи больше нет.

Шемино. А «это, это, как это»?

Поль Астье. Ты же его видел, — у него не очень счастливый вид.

Шемино (с восхищением). Ну и молодец же ты!.. А все-таки ты мне скажи: когда тебе понравится очень хорошенькая или очень… (хочет сказать «очень богатая», но не решается). Одним словом, вполне в твоем вкусе, как ты действуешь?..

Поль Астье (улыбаясь).

Шемино. Но ты же не влюбляешься?

Поль Астье. Я притворяюсь и благодаря этому сохраняю хладнокровие. Я говорю все, что требуется, у меня есть свой репертуар, очень небогатый, всегда один и тот же: душа, цветочек, звездочка. Понимаешь, мой милый: женщина остановилась на романсе. Мне даже кажется, что она приблизилась к мандолине, стала еще сентиментальнее по мере того, как мужчина становился все более хищным, а жизнь становилась все труднее.

Шемино. Послушай: ты должен научить меня своей системе — я бы подцепил хорошее приданое и выкупил у папаши Бутена контору, а то я уже десять лет корплю у него в помощниках.

Поль Астье. Я тебе вот что скажу: главное, что вредит тебе в глазах женщин, — это твой насмешливый вид. Ты вечно посмеиваешься, а это зря… Страсть не любит шуток, женщины больше всего на свете боятся насмешки…

Шемино. А разве я насмешлив?

Поль Астье (меняя тон). Вернемся к цифрам. После продажи, после уплаты всех долгов сколько, по-твоему, у нас останется?

Шемино (про себя, как бы повторяя урок). Душа, цветочек, звездочка… (Громко.) Я рассчитываю, что останется от тридцати до тридцати пяти тысяч, включая твое депутатское жалованье.

Поль Астье. Я так и думал… Нищета… Да, да, нищета… Когда мы два года назад поженились, у моей жены было шестьсот тысяч франков дохода. Она привыкла к такой жизни, да и я тоже. Что же нам прикажешь делать теперь? Бедствовать, голодать, пробавляться грязной политикой?..

Шемино. Да что ты выдумываешь? При таких средствах, как у тебя…

Поль Астье (берет из коробки папиросу). Да, попался я с герцогиней… Ловко получилось. (Закуривает.) Камень на шее, а выгоды никакой.

Шемино. Камень на шее! Это слишком сильно сказано!..

Поль Астье. Ей пятьдесят лет! (Предлагает Шемино папиросу.)

Шемино. Да, конечно, герцогиня… то есть госпожа Астье очень изменилась после свадьбы: за два года она постарела на десять лет, но все-таки у нее на редкость величественный вид… Она умеет носить туалеты, она начитана… (Улыбается.) Правда, выгоды никакой… (Закуривает.) Разумеется, в твоем возрасте, при твоем положении тебе легко найти богатую невесту.

Поль Астье (грубо). Есть у меня богатая невеста… (Тихо.) Но только это между нами… Ей двадцать лет, она еврейка, сирота, баснословно богата и ждет не дождется, чтобы я развелся…

Шемино. Повторяю: к несчастью, твоя жена никогда не пойдет на развод.

Поль Астье. Но почему?

Шемино. Прежде всего потому, что она тебя любит.

Поль Астье. Ты уверен?

Шемино. Безусловно.

Поль Астье (улыбаясь). В таком случае, ее можно будет склонить…

Шемино. На что? На развод? Бедняжка!..

Поль Астье. На развод — по любви. Наполеон и Жозефина.[61]

Шемино. С той только разницей…

Поль Астье. Что Жозефина осталась красавицей…

Шемино. И что он был Наполеон.

Поль Астье. Любящая женщина всегда видит в мужчине что-то вроде Наполеона… Да, да, я просто неправильно повел дело. С такой страстной натурой, как она… Я надавил не на ту педаль… Но время еще есть… Мне надо с ней повидаться.

Шемино. Что?.. После всего, что произошло?.. После ужасных сцен, после шума, вызванного вашим разрывом, после ее бегства в замок зимой?.. И ты рассчитываешь, что она вернется?

Поль Астье… Если она меня любит!

Шемино. И вы опять будете жить вместе?.. И долго это продлится?

Поль Астье. Сколько нужно.

Шемино. Я бы на твоем месте побоялся.

Поль Астье. Кого мне бояться? Герцогини? (Смеясь.) Корсиканской мести?

Шемино. Себя самого!.. Итак, вы опять начинаете жить вместе. Предположим, что ты не добьешься…

Поль Астье. Добьюсь!

Шемино. А все-таки предположим, предположи… Вдруг она заупрямится и не захочет дать развод…

Поль Астье. Что тогда?

Шемино. Э… да у тебя здесь новая книга Эрше! Ты не читал?

Поль Астье (презрительно). Нет!

Шемино (берет книгу и читает название). «Лебиц и Барре — два молодых француза нашего времени». Это, знаешь, про двух молодых людей, которые убили старуху молочницу…

Поль Астье. А, да, из-за нескольких грошей… Дурачье! Их головы дороже не стоили. Но какое отношение… эти два негодяя…

Шемино. Это не просто два негодяя! Это два молодых человека, таких же, как ты и как я, школьные товарищи, воспитанные, образованные, но — голодные… и дарвинисты до мозга костей… Один из них в зале суда в Аррасе, после убийства, прочитал публичную лекцию на тему борьбы за существование… Сильный пожирает слабого!.. Твоя теория! (Меняя тон.) Но какая ловушка, мой милый, эти научные формулы!.. (Постепенно понижая голос.) Как незаметно можно соскользнуть, поддаться, как поддались они!

Поль Астье. Ты что… с ума сошел?

Шемино. Да, конечно!.. Принципы… Честь, совесть…

Поль Астье. Гораздо больше: мое честолюбие!.. Что ты мне рассказываешь о каких-то двух подлецах, у которых подвело животы, о двух бездельниках, мечтающих о том, чтобы их жалкие желания немедленно удовлетворялись? У меня совсем другой размах, я люблю власть, я хочу подняться высоко, слышишь? Очень высоко! Управлять событиями, людьми! Нет, я не поскользнусь на апельсинной корке!.. (Улыбаясь.) Благодарю за добрый совет…

Шемино насмешливо улыбается.

Но я в себе уверен, что бы ни случилось… Постой! (Задумывается). Сегодня заседание, завтра бюджетная комиссия… Приходи ко мне в воскресенье, — ты увидишь здесь мою жену.

Шемино (берет шляпу). Видишь ли, я только что на Муссо… Позволь мне усомниться. (Вздрогнув.) Поль! Стучат!.. (Показывает на спальню). Там.

Поль Астье. Да, действительно, я совсем про нее забыл…

Шемино пытается уйти.

Подожди, сейчас ты получишь урок.

Те же и Лидия; на ней шляпа с опущенной вуалеткой; она мило, но просто одета.

Поль Астье. Входите, можете войти… Это Шемино.

Шемино. Друг детства Поля.

Лидия (с улыбкой). Я вас хорошо знаю.

Поль Астье. Милая девочка! Как видите, мы немного взволнованы… Случилось… Мне нужно кое-что сообщить вам…

Лидия. Боже мой! Что такое? (Испуганно смотрит на него.) Нет, нет, не говорите!.. Не говорите, что это конец!

Поль Астье. Нет, нет, не конец… Надеюсь, что еще не конец… Но мы должны быть очень осторожны… Только что ушли отсюда господин Вайян и Антонин.

Лидия. Отец?.. Он узнал?

Поль Астье. Нет, нет, не думаю… Во всяком случае, они пришли под предлогом возобновления договора с Коссадами… Но это совпадение, их приход… Шемино перехватил их взгляды… Правда, Шемино?

Шемино утвердительно кивает головой.

По правде говоря, я испугался. За вас, за себя. В моем положении…

Лидия. Бедный отец!.. А я за него…

Поль Астье. Нам надо на некоторое время перестать встречаться…

Лидия. А там… у нас?

Поль Астье. На улице Габриэль?.. Самое неподходящее место… Зверя чаще всего ловят в его норе.

Лидия. Но мне можно будет писать вам?

Поль Астье. До востребования?.. Конечно!

Лидия (тихо, с нежностью). Вы забудете меня, нехороший вы человек!

Поль Астье (обнимая ее). А о ком же мне еще вспоминать? (Бросает взгляд на Шемино). Ведь ты моя единственная звездочка на пасмурном небе!.. Голубой цветочек в моей безлюдной степи…

Лидия (сияя при словах «цветочек», «звездочка»). Да, да, это я нехорошая, Поль… Я вам верю, верю безгранично. (Страстно и радостно). До свиданья, до свиданья! До свиданья! До скорого свиданья!.. (Уходит через террасу в сад.)

Поль Астье провожает ее. Некоторое время остается в глубине сцены, потом подходит к Шемино.

Шемино, Поль Астье.

Шемино. Ты меня поразил!

Поль Астье (улыбаясь). Ну что?..

Шемино. Двумя словами… даже не тремя… Надо же уметь их произнести: цветочек, звездочка…

Поль Астье. Главное — не смеяться… До свиданья, Шемино! В воскресенье ты будешь завтракать с Наполеоном и Жозефиной.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Мария-Антония, маркиза де Роканер.

Голос Эртбиза. Ни за что! Говорят вам-нет!.. Я не позволю!.. И первого, кто посмеет…

Мария-Антония (перегнувшись через перила). Что такое? Что такое? Да замолчите же вы, наконец!.. Сальвиатто! Из-за чего весь этот шум?

Слуга (за сценой). Это наш дворецкий…

Те же и Эртбиз.

Эртбиз (входит разъяренный; в одной руке у него фуражка с галуном, в другой — разорванное объявление). Да, сударыня, это я. Посмотрите, что они приклеили на главном подъезде. (Читает.) «Продается с аукциона…»

Мария-Антония (вполголоса). Боже мой! Уже!

Эртбиз (продолжает читать), «…поместье и замок Муссо движимое и недвижимое имущество, земли, виноградники, луга, леса, острова, мельницы…»

Мария-Антония. И ты сорвал это объявление?..

Эртбиз. Я все сорву, сколько бы они ни наклеили.

Мария-Антония. Не стоит, милый Эртбиз, все равно поместье пойдет с молотка. Пусть висит объявление.

Маркиза де Роканер вздрагивает.

Эртбиз. Муссо будет продан? Не может быть! Если бы мне сказал кто другой, а не вы, я бы не поверил!

Мария-Антония. Не горюй… Тебя не уволят. Такие старые слуги, как ты, составляют часть поместья.

Эртбиз. Я думаю не о себе. Но я тридцать лет был здесь сторожевым псом и привык гордиться домом. Вы были все эти годы так добры ко мне, и я прошу у вас последней милости.

Мария-Антония. Что ты хочешь?

Эртбиз. Сегодня четверг — день, когда мы допускаем в замок публику.

Маркиза де Роканер. Ах да, обязательство владельцев исторических замков!

Мария-Антония. У вас в имении это не принято?

Эртбиз (указывая на объявление, которое он все еще держит в руках). Если на главном подъезде будет висеть эта мерзость, пусть уж лучше кто-нибудь другой показывает дом.

Мария-Антония. Нет, нет, дружок, исполняй свои обязанности, как всегда. Объявление пусть повесят завтра.

Эртбиз (в сильном волнении). Благодарю вас. (Уходит.)

Мария-Антония, маркиза де Роканер.

Маркиза де Роканер (берет Марию-Антонию за руки.) Значит, это правда, мой милый друг? А я тоже не хотела этому верить.

Мария-Антония. Да, по-видимому, я разорена, но эта беда меня не так сильно огорчает… Богата я или бедна, тут я или там, — моя жизнь пропала, моя жизнь проиграна, и всего моего состояния не хватит выкупить ее.

Маркиза де Роканер (тихо). У вас все то же горе?.. Все то же?..

Мария-Антония. Все то же… Только сумасшедшие влюбляются в моем возрасте! (Широко открыв глаза, держит маркизу де Роканер за руки.) Почему этот человек встал на моем пути? Почему я не вырвала из сердца надежду на новое счастье, на новую жизнь? Ведь все было для меня кончено! (С отчаянием в голосе.) Ах, Луиза, Луиза! Какая ты счастливая! Ведь ты еще молода!

Маркиза де Роканер. Молода? Спросите моего мужа, маркиза де Роканер, — для него я уже давно не молода… И если уж говорить о презрении, о пренебрежении, об измене, о лжи, то я не хуже вас знаю, что брак сулит и что он дает на самом деле. Но только я сразу примирилась со своей участью и решила, что это даже особая доблесть: живя рядом с таким негодяем, как мой муж, оставаться порядочной женщиной. Я постаралась найти себе развлечения… Увлеклась спортом, охотилась на волков, на лисиц. Вы больше не охотитесь с гончими, герцогиня?

Мария-Антония. Нет.

Маркиза де Роканер. Я тоже, я очень быстро уставала… Тогда я принялась за скульптуру, но от нее такая грязь!.. Потом увлеклась Вагнером. В Байрейте я не пропустила ни одного спектакля[62] за целый сезон… На второй сезон меня уже не хватило… После Вагнера… (Припоминает.) Чем я увлекалась после Вагнера? Ах да, благотворительность!.. Это тоже спорт и тоже очень утомительный… Я основывала приюты, сиротские дома, вроде вашего — для немых. Свекровь охотно мне помогала. Она ведь очень богата, как вы знаете. При каждой новой шалости своего сына она появлялась у меня с двадцатью, тридцатью, пятьюдесятью тысячами франков — в зависимости от размеров очередного безобразия ее мальчика: «Вот, дитя мое, для ваших старых священников», или: «Я все время думаю об этих бедняжках — о вдовах солдат». Таким образом, эта милая особа осведомляла меня обо всех моих брачных невзгодах лучше любого специального агента. Наконец, я предпочла ничего о них не знать, отказалась от благотворительности и ушла в чистую религию, без всяких добрых дел. Но только отдельные счастливцы способны погрузиться в это душой и телом, а я не смогла. И вот чем теперь я живу. (Вынимает из кармана серебряный флакончик.) Вот морфий… вот иголка…

Мария-Антония. Луиза!

Маркиза де Роканер. Когда мне становится очень тоскливо — раз! (Делает вид, что колет себя в руку.) Удивительное ощущение: кажется, что тебя укачивает или что ты немного опьянела. Ни о чем не думаешь или, вернее, обо всем сразу, душа твоя словно расширяется — так бывает, когда долго смотришь на море. Вы никогда не пробовали?

Мария-Антония. Замолчи! А ты не думаешь о последствиях такого расслабленного состояния? Можно сойти с ума, опуститься. Как ты решаешься?..

Маркиза де Роканер. Это все выдумки! Я держу себя в руках и не увеличиваю дозы.

Мария-Антония. Нет, нет… Дитя мое! В мире есть только одно, ради чего стоит жить, — это быть любимой.

Маркиза де Роканер (внезапно сделавшись серьезной). Правда? Вы так думаете? (Понизив голос.) Да, я тоже так думаю. (С горестью.) Ах, если бы мой муж…

Мария-Антония. Ты еще можешь надеяться, ты молода. А для меня все кончено… все… и никаких надежд…

Маркиза де Роканер. Почему?.. А может быть, именно этот крах сблизит вас?

Мария-Антония (живо). Боже сохрани! Я слишком много выстрадала. Чего мне стоили эти два года совместной жизни! Чувствовать, что больше не нравишься ему, видеть, как разница в возрасте увеличивается с каждым днем!.. Я стала до того ревнивой, что мне хотелось умереть, хотелось убить его. Я мечтала о кровавой вендетте, как в наших маки[63] мечтала плеснуть купоросом в лицо тем женщинам, которые ему нравились и которые, как мне казалось, бродили вокруг да около моего счастья.

Маркиза де Роканер (притворяясь испуганной). Это ужасно!

Мария-Антония. А он, вместо того чтобы уберечь меня от такого страшного несчастья, забавлялся тем, что нарочно возбуждал мою ревность: может быть, он рассчитывал, что это поможет ему освободиться, что это послужит предлогом для развода… O… он очень хитер!.. Но последняя моя рана, самая жестокая, самая оскорбительная… это история с Лидией Вайян. Помнишь?..

Маркиза де Роканер (с удивлением). С Лидией?.. Не может быть! Дочь нашего бывшего почтового…

Мария-Антония. Я никогда ни в чем не подозревала ее… Боже мой, я так хорошо относилась к ней, к ее отцу!.. Она всегда была при мне, я заботилась о ней, как о своей дочери… И вдруг однажды я убедилась… но как! Это было так бесстыдно, так грубо!.. Они стояли, прижавшись друг к другу, и целовались. Я застала их между дверями… А когда я выгнала эту девчонку, знаешь, что сделал мой дорогой законный супруг?.. Он добился для ее отца повышения по службе, и они переехали в Париж… Понимаешь? Так было для него удобнее… Вот с этого и начался наш разрыв.

Маркиза де Роканер. Лидия, девчонка!.. Какая наглость!.. А отец ничего не знает?.. Я бы на вашем месте рассказала ему.

Мария-Антония. Отцу? Что я могу ему сказать? Этот человек слеп. Он один из тех больных, которые ни за что не хотят лечиться… Фу! Как мерзко жить на свете!.. Что бы со мной было, если бы я не уехала сюда и не прожила зиму в тишине и в уединении! До какого сумасшествия я бы могла дойти! А ты говоришь о примирении! Нет, нет! Да ведь он мечтает только о разводе или о моей смерти, чтобы жениться на молодой!

Маркиза де Роканер (презрительно). На дочке почтальона? И вы думаете, что он решится?

Мария-Антония. О нет, она бедна! Он наметил другую — она очень богата.

Маркиза де Роканер. Откуда вы знаете?..

Мария-Антония (с улыбкой). От его секретаря Лортига: этого молодого человека подослали ко мне… с какими грязными целями — этого я до сих пор не знаю… Но, хлестнув его несколько раз по физиономии, я сделала из него преданного слугу.

Те же и Эртбиз.

Эртбиз (радостно). Господин Вайян!

Мария-Антония. Что ты говоришь? Вайян?..

Эртбиз. Да, сударыня.

Мария-Антония. Ты уверен?

Эртбиз. Да, сударыня.

Маркиза де Роканер. Это уж чересчур!

Мария-Антония. И он хочет видеть меня? Пусть войдет. Это даже любопытно…

Маркиза де Роканер. Я ухожу.

Мария-Антония. Нет, нет, пожалуйста, не уходи. Ты мне нисколько не мешаешь.

Те же и Вайян.

Вайян (здоровается; горячо). Сударыня, сударыня! Как я счастлив вас видеть!

Мария-Антония (холодно). Здравствуйте, Вайян. Вы по делу? Чем могу быть полезна?

Вайян (слегка растерявшись). Полезна, сударыня?.. Да мне ничего не нужно. Вы и так одарили меня сверх меры, я получил больше, чем мог ожидать… Перевод в Париж!.. Я и мечтать не смел о таком повышении…

Мария-Антония. О, поверьте: я тут ни при чем!

Вайян (с удивлением). Как ни при чем? А кто же тогда? Я об этой великой милости никого не просил.

Мария-Антония. Подумайте, постарайтесь припомнить!

Маркиза де Роканер (улыбаясь). Какой-нибудь таинственный покровитель.

Вайян. Но я же никого не знаю, и потом, я привык, герцогиня, быть за все обязанным вам, и когда ко мне пришло счастье, я сейчас же подумал о вас… Перед отъездом из Муссо в Париж я несколько раз приходил в замок, но меня к вам не пускали… Мне было очень стыдно, я уехал, так и не поблагодарив вас.

Мария-Антония. Меня благодарить не за что, Вайян, я не имею никакого отношения к вашему повышению.

Вайян. Ничего не понимаю!

Маркиза де Роканер (растягивая слова). Может быть, благодаря личным отношениям вашей дочери…

Вайян. Моей дочери?

Маркиза де Роканер (растягивая слова). Отец красивой девушки достоин повышения — это, так сказать, административный закон…

Вайян (смотрит на нее искоса; с глухой злобой). Но не у нас в семье, маркиза!

Мария-Антония. Вы по-прежнему живете вместе?

Вайян. Да, вместе с Лидией! Вы же знаете, сударыня, что у меня нет никого на свете, кроме Лидии, и у нее никого, кроме меня… Да, да, мы всегда вместе, мы неразлучны. Люди теперь такие злые… Кругом сплетники.

Мария-Антония. Но когда вы на службе, Лидии, наверно, скучно.

Вайян. Простым людям скучать некогда. Она целый день занята. У нас маленькое хозяйство, можно сказать — всего ничего, но у нее всегда все в порядке, все так уютно… Как она сама. Потом она берет переводы с английского, с немецкого. Она очень способная, и образование у нее есть — благодаря вам, сударыня, мы этого никогда не забываем.

Мария-Антония (мягко). Полно, Вайян!

Вайян. Вот сейчас, например, она переводит для одних иностранок воспоминания какого-то знаменитого человека. Какой-то известный патриот — право, не помню, из какой он страны… Эти дамы так любезны, так внимательны к Лидии, каждый день заезжают за ней в экипаже: они хотят, чтобы перевод она делала при них.

Маркиза де Роканер. Подумайте! (Бросает взгляд на Марию-Антонию.) А вы знакомы с этими иностранками? Вы их видели?

Вайян. Нет. Я только знаю, что одна из них — сверстница Лидии и что они очень подружились.

Маркиза де Роканер. Как же вы не поинтересовались? Я бы на вашем месте… Вы только подумайте: вашу дочь увозят каждый день в экипаже… Я бы боялась, как бы этот знаменитый патриот не похитил ее у меня!

Вайян (вспыхнув). Он умер, сударыня.

Маркиза де Роканер. Ах, вот что!

Вайян. А потом, мою дочь не похитишь.

Мария-Антония (живо). Помните, вы мне говорили о замужестве Лидии? Теперь уже об этом нет речи?

Вайян (погружен в свои размышления). Простите, сударыня… Ах, да, замужество!.. Нет, она отказалась. Я жалею, потому что это очень хороший юноша… и любит ее… но ведь только мать могла бы догадаться, что творится в этой маленькой головке, а матери у Лидии нет, давно нет.

Мария-Антония (смягчившись). Вы должны заменить ей мать.

Вайян (в замешательстве). Да, конечно… Я… Простите, сударыня, я очень волнуюсь… Я чувствую упрек в ваших глазах, в вашем голосе… И вообще я чувствую, что вы ко мне изменились… Не могу понять, почему… Ломаю себе голову… Я всегда так уважал вас, был вам так благодарен… А сегодня все не так…

Мария-Антония (про себя). Несчастный человек! (Громко.) Успокойтесь, мой друг, никто здесь не желает вам зла, просто вы пришли в недобрый час. Садитесь, Вайян!

Вайян (вытирает лоб платком). Это правда, сударыня? Вы на меня не сердитесь?

Мария-Антония. Дайте мне руку, как вашему старому другу, и скажите, зачем вы пришли.

Вайян (все еще взволнован). Так вот, я пришел… Вы, может быть, помните… когда-то вы сделали одолжение семье Коссад…

Два удара колокола.

Мария-Антония. Ах! Уже пришли!

Маркиза де Роканер. Замок открыт по четвергам.

Мария-Антония. Пойдемте ко мне, Вайян.

Вайян. Я не вовремя, сударыня… Я лучше в другой раз…

Мария-Антония. Нет, нет, идемте, идемте! (Маркизе.) Ты идешь, Луиза? (Поднимаясь с ней по лестнице, тихо.) Как я рада!.. Он ничего не знает, бедняга!

Эртбиз, Эстер Селени, граф Адриани, вдова маршала, туристы, старый крестьянин, два солдата 12-го егерского полка.

Дверь распахивается.

Эртбиз (громовым голосом). Осмотр начинается! (Видя, что зала пуста, отходит в сторону и пропускает входящих.)

Входят Эстер Селени, в дорожном костюме, очень кокетлива. В руке маленький бинокль. За ней граф Адриани, гвардеец папской гвардии (в штатском, напомажен, щеголеват, итальянские усики) ведет под руку вдову маршала в трауре: густая, длинная вуаль, шляпка. За ними туристы: англичане, немцы, жители Тура, старый крестьянин, два солдата 12-го егерского полка, несущего в округе гарнизонную службу.

Эртбиз (очень быстро). Милостивые государыни и милостивые государи! Вы видите перед собой старинную кордегардию эпохи Екатерины Медичи, реставрированную в стиле XVI века, так же как и башня, которую нам предстоит осмотреть. Красивый потолок, разбитый на прямоугольники, старинная мебель, обои с вытканными на них изображениями турниров, портрет Франциска Первого, приписываемый Приматиччо[64]… Военные! Вытрите ноги!

Первый солдат (вытирая ноги). Ладно, старина, ладно!

Второй солдат. А почему только мы должны вытирать ноги?.. Это даже странно.

Эстер (оглядываясь по сторонам). Да, французские королевы неплохо жили, им легко было казаться красавицами в этой оправе! Ужасно, что приходится любоваться всем этим в такой скверной компании!

Вдова маршала (жалобным тоном). Милая Эстер! Иначе мы не могли бы сюда попасть.

Граф Адриани (с итальянским акцентом). Я сказал швейцару, что вы вдова маршала Селени, самого знаменитого в Австро-Венгрии маршала, а я гвардеец папской гвардии в Ватикане, но он мне ответил: «У нас осматривают только партиями».

Эстер (с презрением). Партиями! (Показывая на Эртбиза.) Отвратительный тип!

Вдова маршала (останавливается перед портретом Франциска I; взволнованно). Эстер!

Эстер (хладнокровно). Что, тетя Кэт?

Вдова маршала. Посмотри на этот портрет.

Эстер. Ну и что же?

Вдова маршала. Ты не находишь, что он похож… на того, кого я вечно оплакиваю?

Эстер. Мой дядя, фельдмаршал, похож на Франциска Первого?.. Ни капельки!

Вдова маршала. А мне кажется, осанка, поворот головы… О, я всюду вижу сходство!

Граф Адриани (с глубоким вздохом). Бедняжка!

Эртбиз. А сейчас вы видите перед собой террасу, где Луиза де Водемон, жена Генриха Третьего, узнала…[65] (Подбегает к Эстер: та поднимается по лестнице.) Куда вы? Это вход во внутренние апартаменты!

Эстер (на верху лестницы; с невинным видом). А разве в замке кто-нибудь живет? Ведь сейчас лето.

Эртбиз. Живет или не живет, публика не допускается туда для осмотра. Пожалуйста, спуститесь.

Эстер (спускаясь; про себя). А мне так хотелось ее увидеть! Только взглянуть… чтобы мы посмотрели друг другу в глаза.

Эртбиз (возвращаясь) …где Луиза де Водемон, жена Генриха Третьего, узнала, что ее мужа убил Жак Клеман. С тех пор она в своих вдовьих одеждах, которые она не сняла до самой своей смерти, каждый день приходила сюда вспоминать и рыдать.

Вдова маршала (плачет). Боже мой! Боже мой! (Падает в кресло.)

Граф Адриани (в испуге похлопывает ее по рукам). Ma che, ma che… Мадемуазель Эстер!

Эстер. Что еще?

Вдова маршала. Ах, я не могла справиться со своим волнением! Эта несчастная королева… У нее такая же трагическая судьба, как и у меня…

Эстер. Позвольте, тетя Кэт, но ведь мой дядя не был убит?

Вдова маршала. Траур по великому человеку и траур по королю — это почти одно и то же… Я, жена великого патриота, потерпевшего поражение в Каринтии, я тоже осталась верна, как и королева, я тоже дала клятву, и слезы мои не высохнут никогда.

Эртбиз (переходя от террасы к галерее). Мы переходим в музыкальный зал, построенный по желанию Дианы де Пуатье, с выходом на реку.(Меняя тон и указывая на вдову маршала.) Если эта особа устала и хочет немного отдохнуть, мы прихватим ее на обратном пути. (Прежним широковещательным тоном.) Старинные панели, картины мастеров, железный пюпитр тонкой работы, трехструнные скрипки, виола дамур. Пожалуйте за мной… Военные! Вытрите ноги! (Выходит на галерею.)

Первый солдат. Ладно, старина, ладно!

Второй солдат. Опять вытирать? Удивительно!

Вдова маршала (Эстер и графу Адриани). Вы идите, а я побуду тут. (Встает с кресла.) Я тоже хочу предаться воспоминаниям, хочу поплакать на этой печальной террасе, излить мое горе на том же месте, что и бедная королева…

Эстер (графу). Побудьте с ней, Пепино.

Граф Адриани. Ma[66] мне хочется быть с вами.

Эстер. Я понимаю, но вы кавалер моей тети, а не мой.

Граф Адриани. Злая!

Эстер. До свиданья, тетя Кэт! Я ухожу, а вы наплачьтесь тут без меня. (Выходит на галерею.)

Вдова маршала, граф Адриан и, потом Эстер.

Граф Адриани (горящими глазами смотрит вслед Эстер). Cristo, как хороша! (Понизив голос и опустив глаза.) А главное, simpatica. (Подходит к террасе, где вдова маршала с видом страдалицы сидит лицом к публике.) Сударыня!

Вдова маршала (жалобно, сквозь слезы). Милый граф!

Граф Адриани. Вы не боитесь холода? Плакать можно и в комнатах… Апрельское солнце коварно!

Вдова маршала (естественным тоном). Да, вы правы, меня уже знобит. (Переходит в кордегардию.)

Граф Адриани. Выезжать за город рано.

Вдова маршала. Это каприз Эстер, избалованного ребенка: она непременно хотела осмотреть замки Турени. Если мы окончательно переедем во Францию, она мечтает проводить лето в одном из таких королевских замков.

Граф Адриани. Мадемуазель Эстер — маленькая королева, ma содержание такого замка стоит больших денег.

Вдова маршала. Ее состояния вполне на это хватит.

Граф Адриани (про себя). Si, si, simpatica, molto simpatica!.[67]

Вдова маршала. В Будапеште жили два брата Селени: мой муж, фельдмаршал, и отец Эстер, директор Имперского банка. Оба скончались несколько лет назад, оставив двойное наследство: один — миллионы, другой — бессмертную славу. Мы с племянницей делим это наследство. Она ведет дела и приумножает отцовское богатство.

Граф Адриани (с интересом). Приумножает?

Вдова маршала. Да, она человек деловой…

Граф Адриани (в восторге). Да, да, это у нее в крови!

Вдова маршала. А я всецело посвятила себя неувядаемой памяти моего мужа. (Берет графа за руки; горячо.) Ах, граф, быть вдовой великого человека — это такая честь!.. Но какое это тяжелое бремя!.. Какое тяжелое бремя!.. В моем возрасте другая женщина имела бы полное право на счастье, на любовь.

Граф Адриани (про себя). Cristo!

Вдова маршала. Потому что ведь мы, женщины… ведь мы не так, как вы, мужчины… мы начинаем гораздо позднее…

Граф Адриани (про себя). Ну, это кто как!

Вдова маршала. Наша зрелость хранит в себе привкус юности, запасы чистоты, восторженности… Вы даже представить себе не можете!.. Что же мне делать? Я ношу знаменитое, всемирно известное имя, я за него отвечаю, но ведь это преждевременное отречение от жизни, это монастырь. (Ищет носовой платок, не выпуская его рук.)

Граф Адриани (слегка смущен). Бедная женщина!..

Вдова маршала. А может быть, я все-таки найду знатного человека с благородной душой, который согласится разделить со мною тяжелую ношу и позволит мне остаться вдовой — так сказать, морально, получая от меня все, что я могу ему дать.

Граф Адриани (пытаясь высвободиться). Вам будет трудно найти такого!

Эстер (входит и, поглядывая в сторону внутренних апартаментов, подходит к столу. Про себя). А ведь она только что была здесь! (Берет со стола книгу.) Когда мы пришли, она, наверно, читала эту книгу. А вот брошенная вышивка — это ее, конечно. Я в ее доме и в ее жизни! (Твердо.) Я вошла в ее жизнь… а мы не знаем друг друга! (С легким смехом.) Боже, до чего это смешно! (Подходит к вдове маршала, та сморкается от умиления.) Ну как, тетя Кэт, вы все еще плачете? А ведь ваш герой не всегда был в хорошем настроении… Припомните: иногда мой милый дядя бывал даже очень груб. Если бы он не умер, вы бы развелись с ним.

Вдова маршала. Это верно, он часто мне изменял, он бил меня, но такова участь жены великого человека. Он сам мне говорил: «Уважай слабости божества!»

Эстер (рассеянно, глядя на дверь во внутренние апартаменты). Я не могу уйти, не увидав ее! (Графу.) Вы были знакомы, Пепино?

Граф Адриани. С кем? С маршалом? Да.

Эстер. Нет, с госпожой Астье, когда она еще была герцогиней Падовани?

Граф Адриани. Да, да, я был с ней знаком три года назад, когда мы с легатом привезли кардинальскую шапку.

Эстер. А, эта знаменитая шапка, которую вы не то потеряли, не то где-то оставили…

Вдова маршала (про себя). У одной хорошенькой парижанки, которую вы встретили на вокзале.

Граф Адриани (с наигранной скромностью). Это очень печальная история… На вокзале его высокопреосвященство говорит мне: «Пепино! Возьми шапку…» А у меня уже была в руках скуфья… Значит, обе руки заняты. Я… я заблудился в больших залах… и проснулся только наутро…

Вдова маршала (про себя). И не мог вспомнить, у какой хорошенькой девушки я оставил обе шапки.

Эстер (рассеянно). Она была тогда еще хороша?

Граф Адриани (озадаченно). Кто? Девушка, которую я встретил на вокзале?

Эстер. Нет, герцогиня…

Граф Адриани. Cristo, как она была хороша!.. (Опустив глаза.) А главное, simpatica.

Эстер. Перестаньте! Для вас все женщины хороши и симпатичны. (Подходит к террасе.) Посмотрите, тетя Кэт: как красив был бы здесь мавзолей фельдмаршала!

Вдова маршала. Мавзолей? Где?

Эстер (показывая вдаль). Вон там, на этом зеленом островке посреди Шер. Это было бы великолепно!

Вдова маршала. Нам могут не позволить, детка. Для этого нужно, чтобы поместье было нашим.

Эстер. Да, конечно, вот я и хочу купить его. Мне нравится этот исторический Муссо. Приятно было бы бродить по этим паркам французских королев, касаться платьем тех самых плит, по которым волочились их парчовые шлейфы.

Вдова маршала (мечтательно). Памятник в виде высокой колонны, которую было бы видно издали, с надписью: «Великому человеку, побежденному в Каринтии»… Да, да, моя дорогая, решайся!

Эстер. Я уже решила. Дайте мне вашу визитную карточку.

Вдова маршала протягивает ей карточку с широкой черной каймой.

Неужели у вас нет какой-нибудь другой, менее траурной?

Вдова маршала (очень взволнованно). Но это вовсе не так уж траурно!..

Те же, Эртбиз, двое солдат, старый крестьянин и туристы.

Эртбиз (выходит из галереи и кладет на стол большую книгу). Милостивые государыни, милостивые государи, прошу. Если кто-нибудь из посетителей хочет вписать свое имя в золотую книгу замка Муссо, то вот она. Напишите вашу фамилию и какую-нибудь мысль… (Солдатам.) Что придет в голову…

Первый солдат. Мысль?.. Да ладно, старина!..

Второй солдат (почесывая затылок). Не так-то это просто!

Туристы толпятся около стола.

Эстер. Как, вы тоже хотите, тетя Кэт?..

Вдова маршала. Я делаю это не для себя, детка, но всюду, где я только могу написать его имя…

Эстер (подзывая знаком Эртбиза). На одну минутку!.. Можно видеть госпожу Астье?

Эртбиз. Нет! Госпожа никого не принимает с зимы.

Эстер. А карточку передать ей можно?

Эртбиз (прочитав карточку, почтительно). Не знаю… Попробую.

Эстер. Скажите, что это по поводу покупки поместья.

Эртбиз (горячо). Поместье не продается!

Эстер. А меня уверяли…

Эртбиз (в бешенстве). Поместье не продается!.. Вот и все. Выход отсюда.

Второй солдат (вписывает в книгу). «Мне осталось прослужить еще девятьсот тринадцать дней».

Эртбиз. Прошу вас, не задерживайтесь!

Все уходят. Два удара колокола.

Эстер (останавливается у двери; Эртбизу). Простите, я еще не расписалась! (Возвращается к столу и наклоняется над книгой.)

Мария-Антония и маркиза де Роканер появляются на площадке лестницы; Эстер, наклонившись, пишет, не замечая их, Эртбиз со связкой ключей в руке с нетерпением ждет у открытой входной двери.

Маркиза де Роканер. Дорогой друг! Вы всегда останетесь герцогиней.

Мария-Антония (спускаясь с лестницы). Но я же обещала Коссадам. Можно разориться, но не сдержать свое слово нельзя.

Эстер (выпрямляется). Вот она!.. (Замечает Марию-Антонию. Обе женщины смотрят друг на друга молча, не здороваясь.)

Эртбиз (звеня ключами). Выход отсюда!

Мария-Антония (маркизе). Кто это?

Эстер (торжествующе, про себя). Ну вот, я ее и увидела! (Уходит со злым смешком.)

Эртбиз идет за ней и захлопывает дверь.

Мария-Антония, маркиза де Роканер.

Мария-Антония. Почему она так злобно на меня смотрела?

Маркиза де Роканер. В книге должна быть ее фамилия. (Читает вслух.) «Графиня Эстер Селени, Будапешт».

Мария-Антония (про себя). Неужели это она?

Mapкиза де Роканер (презрительно). Графиня Эстер!.. Иерусалимская дворянка!

Мария-Антония. Знаешь, кто это? Это будущая госпожа Астье.

Маркиза де Роканер. Госпожа Астье?..

Мария-Антония. Только им придется подождать моей смерти, и я очень надеюсь…

Те же и Поль Астье.

Поль Астье (выходит слева из внутренних апартаментов). Наконец!.. Вот они где!

Мария-Антония (вздрогнув). А!

Поль Астье (подходит с развязным видом). А я думал, дорогой друг, что вы у себя. (Кланяется маркизе). Маркиза! Деревня идет вам на пользу. Нет, правда, у вас обеих цветущий вид…

Маркиза де Роканер. Никто вам уже не верит, красивый лжец. До свиданья! (Обнимает герцогиню.)

Поль Астье. Как, вы уже уходите?

Маркиза де Роканер. Я пробыла здесь два часа!

Поль Астье. Но ведь меня-то здесь не было!

Маркиза де Роканер. До свиданья, до свиданья! (В сторону.) А все-таки он обаятелен!

Мария-Антоиия, Поль Астье.

Поль Астье (проводив маркизу де Роканер до двери, подходит к жене и берет ее за руку). Здравствуй, Мари-Анто!

Мария-Антония (отнимает у него руку; сурово). Здравствуйте, господин Астье.

Поль Астье (улыбаясь). О-о! (Вглядывается в нее.) Гордо поднятые брови, раздувающиеся ноздри… Значит, мы все еще в маки?.. Все еще продолжается вендетта?

Мария-Антония. Послушайте, дорогой мой, не надо притворяться. Мы здесь одни, и мы хорошо знаем друг друга.

Поль Астье (улыбаясь). А вы уверены, что знаете меня?

Мария-Антония. До отвращения, до тошноты.

Поль Астье (улыбаясь). Мне не надо прибегать к глупому трюизму: «У вас не парламентские выражения». Напротив, у вас именно парламентский тон, именно парламентский… Продолжайте, прошу вас… Мне будет казаться, что я на заседании. (Садится.) Итак, Мария-Антония, вы меня знаете до кончиков ногтей? А с какого времени?

Мария-Антония. Да, правда, я горячусь, горячусь, я выхожу из себя и оттого проигрываю. А ты спокоен, ты силен… Хорошо, попробую и я… (Садится.) Итак, ты хочешь знать, с какого времени я тебя знаю, дорогой Поль? Через шесть месяцев, в конце октября, будет три года.

Поль Астье (улыбаясь). Вот это, я понимаю, точность! Значит, еще до нашей свадьбы?

Мария-Антония. Да… В тот день мы гуляли в парке. (Показывает рукой в сторону парка.) Ты говорил мне о любви, а я рассказывала тебе о своей жизни с герцогом, моим первым мужем, и о моих долгих мучениях, которые продолжались до его смерти. Был чудесный вечер, солнце почти зашло, только на скошенной траве еще виднелись догоравшие отблески. Мы сели возле беседки. Ты говорил мне нежные слова, а я сидела рядом с тобой, моя рука была в твоей, твоя голова — на моем плече, и вдруг одно слово… а может быть, даже и не слово… мне все объяснило! Я все поняла… Вас влекло ко мне не как к женщине, вас притягивало великолепное поместье, богатство, связи… Меня вы не любили… (С горькой улыбкой.) Меня вы не любили… Я пережила страшную минуту. Глаза мои закрылись, как перед смертью. Ваш голос доносился до меня откуда-то издали, очень смутно, и в то же время я слышала, как под дыханием осеннего ветра падают в парке листья: одни — еще полные соков — медленно, другие — легкие — быстро. Вокруг беседки слышались как бы чьи-то шаги, топот безмолвной толпы, бегство разбитого войска… Это все была я, это было поражение моей прекрасной мечты.

Поль Астье. Дорогой друг! Я так ясно понял, что происходит в вашей душе, что уехал на следующее утро.

Мария-Антония (живо). Да, уехал, но для того, чтобы я побежала за вами вслед!.. Что я, конечно, и сделала. Но даже в то утро, во время бешеной скачки по полям, пригнувшись к шее моей лошади, боясь опоздать к поезду, который увозил вас… знаете, что я говорила себе? «Ты сошла с ума, несчастная герцогиня, зачем ты так торопишься? Ты можешь ехать шагом, медленным шагом — можешь быть уверена, что ты его нагонишь: он твой злой рок, и тебе его не избежать». Теперь суди, дорогой Поль, знаю ли я тебя!

Поль Астье. Во всяком случае, я вернулся сюда только по вашему настоянию. Вы просили меня, умоляли: «Я буду твоей женой, вернись».

Мария-Антония. Да, я стала твоей женой; я дала возможность свету посмотреть этот унизительный для меня спектакль: как герцогиня Падовани становится госпожой Астье, женой своего архитектора, который ее не любит. В моей жизни было много мрачных и горестных дней, но ни разу так не сжималось у меня сердце, как в день моей свадьбы. Помнишь? Чиновник в мэрии поглядел на меня с любезной улыбкой и сказал: «Мы ждем невесту!..» А невеста была я!.. А потом в церкви!.. Церковь на улице Вожирар, залитая светом, убранная цветами… и ни одной души… Светского вида прелат в лиловой пелерине читал нам по книге проповедь, в которой, как всегда, говорилось о «чести супруга», о «юных прелестях супруги». (С горьким смехом.) Как это было уместно! Ну разве я обратила бы на это внимание, если бы я тебя не знала?.. Поверь мне: я измерила глубину пропасти, я дала тебе слово и бросилась туда с открытыми глазами.

Поль Астье. Нет, Мария-Антония! Вы бросились за мной потому, что вы меня любили… Зачем отрицать, зачем проклинать свою любовь!.. Это недостойно вас. А сколько женщин умирает, так и не узнав любви!

Мария-Антония. О да. я испытала любовь, но я заплатила за нее жестокими муками… Нет, нет, я не жалуюсь, я никого не обвиняю, я ничего не прошу… Взгляни на этот балкон и вспомни — я никогда не лгала. Когда я три месяца назад убежала сюда, то с первых же дней моего изгнания, моего одиночества меня начало преследовать безумное желание перевеситься через перила, броситься вниз и разбиться… К счастью для меня, я верю в бога… А затем мысль о том, что скажет свет… Женщина в моем возрасте… в моем положении… кончает с собой, точно покинутая гризетка!.. Бог помог мне справиться с собой, меня исцелила и природа и молитва… и я забыла тебя.

Поль Астье (подвигает к ней кресло). Забыла меня?.. Но разве это возможно? Два человека, связанные такими крепкими узами, — разве они смогут когда-нибудь забыть друг друга? Нет, нет! Я вам не верю. Даже когда вы молитесь, мысль обо мне мешает вам молиться. Вечером, когда вы, в одиночестве, смотрите полными слез глазами на звезды, они говорят вам обо мне.

Мария-Антония (дрожа). О боже, опять он тут! Опять начинается эта пытка!.. Оставь в покое это несчастное существо, которое столько выстрадало из-за тебя!

Поль Астье (придвигается к ней еще ближе; тихо). А если я не хочу, чтобы оно страдало, если я хочу загладить зло, которое я ему причинил?

Мария-Антония (порывистым движением высвобождаясь). Нет, нет, ты лжешь! Я знаю, зачем ты здесь, я знаю, что тебе от меня надо, сейчас я тебе скажу: я порчу тебе жизнь, и ты хочешь отшвырнуть меня ногой, как ненужную скамейку! Развод — ведь так? (Сквозь зубы.) Чтобы жениться на этой австриячке, на этом золотом мешке.

Поль Астье (слегка удивлен ее осведомленностью). Что такое? Кто это вам наболтал? Я действительно раза два встречался с мадемуазель Селени в австрийском посольстве, но никогда в жизни…

Мария-Антония. Не надо лгать, я знаю все.

Поль Астье. Прежде всего эти дамы уехали из Парижа.

Мария-Антония. Я же только что видела вашу куклу. Она красива. К сожалению, вам не удастся жениться на ней! Поймите, вбейте это себе в голову наконец: я никогда не дам вам развода, слышите? Никогда! Я однажды уже пошла на скандал, согласившись на брак, вторично я на это не пойду. Да, я знаю, Шемино мне говорил… Нет ничего проще… Суд отнесется снисходительно… Надо только написать письмо: грубое обращение, тяжкие оскорбления… Это слишком позорная для меня комедия. Что бы ни говорили ваши юристы, мой милый, развод не закон, это порок. Как француженка, как христианка, я не хочу заражаться этим пороком. Церковь нас соединила, пусть она же и разлучит нас, расторгнет наш брак. Но, пока она не освободит меня от моей клятвы, я, как это ни грустно для вас, буду до могилы вашей женой, преданной и верной.

Поль Астье (улыбаясь, совершенно спокойно). Да я же этого и хочу!.. Господи боже! Я за этим и приехал — просить вас, чтобы вы вернулись ко мне. Я хочу вернуть жену, которую я потерял.

Мария-Антония (живо). Вернуть? Меня? Зачем?

Поль Астье. Мне не хватает спутницы жизни, умной, преданной, верной, она мне необходима, никогда еще ее поддержка не была мне так нужна, как сейчас. Я взываю к вашей доброте, Мария-Антония, к вашему женскому великодушию. Переезжайте ко мне в Париж. Здесь вам оставаться нельзя — все это будет продано. Давайте начнем новую жизнь… Я говорил вам, что я назначен товарищем министра?.. Я должен устраивать приемы, должен вести открытую жизнь, а наши средства этого не позволяют… Мы можем выйти из этого положения, только призвав на помощь все наше благоразумие и придя к полюбовному соглашению. Помогите мне! Я терплю бедствие, и я взываю к вам!

Мария-Антония (гордо). Вернуться к вам? Благодарю вас! Чтобы встречаться там с вашими любовницами. (В порыве бешеной ревности.) Не лги! Вчера утром Лидия была там… у меня! В моем доме!

Поль Астье. Ваши клевреты, которые докладывают вам ежедневно обо мне, должны были бы вам сообщить, что финалом этой встречи был полный и окончательный разрыв.

Мария-Антония. Это мне сообщили… Что ж из этого? Не та, так другая!

Поль Астье. Клянусь вам…

Мария-Антония. Ах, не клянись!.. Я тебя знаю!

Поль Астье (берет ее за руки). Выслушайте меня, Мария-Антония: во мне долго, очень долго бурлила молодость… Только в этом моя вина перед вами. Все огорчения, которые я доставлял вам, происходят отсюда… Сейчас я стал спокойнее, серьезнее, стал взрослым… Я хочу положить конец нашим недоразумениям. Будем опять друзьями, только друзьями, если хотите.

Мария-Антония (горько). Конечно! (Хочет отодвинуться от него.)

Поль Астье (удерживает ее). Будем как два пальца на одной руке, одним движением связанные, стремящиеся к одной цели.

Мария-Антония (сдаваясь). Когда мы поженились, я именно об этом и мечтала… Я все еще оплакиваю это время.

Поль Астье (тихо и нежно). А потом… Кто знает? Когда я заслужу ваше доверие…

Мария-Антония. Замолчи! Замолчи! Никогда!

Поль Астье (так же). Мари-Анто! Мари-Анто!.. Душа моя!..

Мария-Антония (резким движением высвобождается; решительно). А, колдун! Ты видишь меня насквозь, а сам остаешься вечной загадкой!.. Так это правда? Правда? Я тебе нужна?.. Я могу помочь тебе в чем- то?.. Хорошо, мой друг, я вернусь.

ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ

Лидия одна.

Эта уютная хозяйка в большом английском переднике, в приподнятой юбке, с засученными рукавами, наливающая в чайник кипяток, ничем не напоминает красивую полуобнаженную девушку из первого действия. Раздается звонок, которого она, по-видимому, ждала.

Лидия. Наконец-то!.. (Бросается к двери.) Не беспокойтесь, тетушка Андре, я сама… (По дороге закрывает дверь из передней в кухню.) Затворите дверь в кухню… (Открывает входную дверь, быстро впускает рассыльного и закрывает за собой дверь в переднюю.)

Лидия, рассыльный.

Лидия (тихо). Вы его видели?

Рассыльный (тоже тихо). Да, мадемуазель.

Лидия. Вы с ним говорили? С ним самим?

Рассыльный. С ним самим… У входа в министерство… Я ждал, когда подъедет его карета, как вы велели. Только он вышел, я отдал ему письмо.

Лидия. Он его прочел?

Рассыльный. Бегло. (Показывает.) Вот так!

Лидия. Ответ?

Рассыльный. Ответа нет.

Лидия. Хорошо, спасибо.(Дает ему деньги.) До свиданья!.. Идите, идите, я закрою.

Рассыльный уходит, оставив дверь в переднюю открытой. Убедившись, что он ушел, Лидия закрывает дверь в переднюю.

Лидия одна.

Лидия. Ответа нет… (Медленно идет к столу и садится на стул.) Он прав. Почему он должен был отвечать? Что нового мог он мне сообщить? Герцогиня вернулась, заняла свое место — это так естественно!.. Бедная женщина! Ей много пришлось выстрадать, теперь мой черед. (Встает, расставляет на столе чашки, затем выходит на середину сцены.) И все-таки… нет, нет! У него были тогда такие ласковые глаза!.. Он прощался со мной так нежно! Я чувствую… что-то говорит мне… Нет, это не конец! Это не последний удар в сердце, от которого умирают…

Звонят. Лидия вытирает глаза, кричит:

Звонят! Тетушка Андре, откройте! (Суетится у стола.)

Женский голос (в передней). Можно видеть мадемуазель Вайян?

Лидия. Это ее голос!

Дверь из передней открывается.

Лидия, Эстер, выездной лакей в роскошной ливрее.

Эстер (в глубине передней, пока лакей помогает ей снять пальто). Здравствуйте!

Лидия. Мадемуазель Эстер!

Эстер (все еще в передней). Я могла написать вам, что вернулась, но это было бы долго. Ну и забрались же вы на верхотуру! Я еще никогда так высоко не поднималась. (Входит в столовую.) Давайте поцелуемся!

Лидия (целует ее; опуская рукава). Простите, я по-домашнему…

Эстер. Нет, это очень мило… Высокая прическа, передник в полоску… Вы просто из английского романа.

Лидия. Я должна помогать по хозяйству. У нас только больная старушка, почти совсем глухая…

Эстер (показывая на лакея, который стоит в передней). Паскевич ее ужасно напугал, и она убежала в кухню… Для кого этот чудный букет ландышей? Вы ждете своего поклонника?

Лидия. О, мой поклонник!..

Эстер. Да, я знаю: вы ледышка, чистая, прозрачная, но берегитесь! В один прекрасный день вы оттаете.

Лидия (со смущенной улыбкой). Я жду отца к завтраку, он должен сейчас прийти.

Эстер. Я буду рада познакомиться с господином Вайяном. Он старый военный? (Показывает на стены.) На стенах батальные картины… оружие!

Лидия. Нет, мой отец не был на военной службе. Но у него душа солдата, героя: это сама честь, дисциплина, самоотверженность! Однако ему, как и очень многим, не удалась жизнь. И вот он тешит себя этими картинами. Хотя это не всегда успокаивает его. Особенно последнее время он стал задумываться, грустить. Ничего не поделаешь! Вечный разлад между мечтой и действительностью, между тем, что имеешь и чего желаешь, и от этого разлада в конце концов не хочется жить.

Эстер. Ну как сказать! Для меня мечта и действительность неразрывны. Я всегда осуществляла все свои желания. Во всяком случае, до последнего времени. (Смотрит на блюдо с вишнями.) Мне хочется вишен, можно?

Лидия. Конечно.

Эстер (с жадностью поедая вишни, ходит взад и вперед по комнате). Не понимаю, что со мной сегодня творится. Не могу усидеть на месте. Нервничаю… дрожу…

Лидия (мягко). Что-нибудь случилось?

Эстер (весело). Ничего не случилось. Я сумасшедшая, только и всего. Ну, конечно, не такая сумасшедшая, чтобы меня нужно было запереть, просто у меня не все дома, на меня находит. А вы такая тихая, такая спокойная, вас это удивляет.

Лидия. Скажите, у вас горе?

Эстер (помолчав). Вам не понять моего горя… Я не столько горюю, сколько злюсь…

Лидия. Ну так сердитесь, бранитесь…

Эстер. Я очень одинока в Париже… Мне даже некому излиться.

Лидия. А ваша тетя?

Эстер. Она меня очень любит, но ее невозможно вытащить из погребальной урны с прахом великого человека! Единственная моя подруга — это вы, дорогая. (Берет Лидию за руку.) Подруга верная, преданная, но уж такая сдержанная, такая рассудительная!..

Лидия. Я только такой кажусь.

Эстер. Я всегда боюсь отпугнуть вас.

Лидия (улыбаясь). Ну, а как же молодой человек?

Эстер. Какой молодой человек?

Лидия. Вы мне недавно говорили, что вам очень нравится кто-то.

Эстер. Это верно, очень нравится.

Лидия (улыбаясь). Мне кажется, я догадываюсь… Я часто видела его у вас.

Эстер. У нас?.. Он ни разу у нас не был.

Лидия. Это не граф Адриани?

Эстер. Что вы! Я?.. В эту марионетку?..(Передразнивает графа.) «Cristo, как хороша!..» Покорно вас благодарю! Нет, нет, тот, кого я выбрала, кому я готова покориться, — настоящий повелитель, один из тех неустрашимых людей с непреклонным взглядом, перед которыми все женщины ходят по струнке, а мужчины ложатся, как собаки… Ах, чего бы мы с ним достигли вдвоем!.. К несчастью, он несвободен.

Лидия. У него связь?

Эстер. Связь — это бы еще ничего! Он женат. Неудачный брак во всех отношениях… Они должны были вот-вот развестись, вдруг какая-то интрига — не могу понять, в чем дело, — и вот они опять вместе, помирились… Ох уж эти французы! Ветер у них в голове. Когда я вернулась, я получила записку, всего несколько слов: «Некоторое время встречаться нельзя; терпение и доверие!» И больше ничего! Я заплакала от бессильной злобы.

Лидия. Зачем же плакать? Терпение и доверие — в этих словах вся любовь.

Эстер. Я не умею ждать.

Лидия. Значит, вы не умеете любить.

Эстер. Нет, я его люблю, мне никто не нужен, кроме него. Он так красив, так прекрасно себя держит!.. И еще я его люблю за то, что благодаря ему я познакомилась с вами.

Лидия (потрясена). Так, значит, это…

Эстер. Поль Астье, товарищ министра. Я же вам рассказывала: однажды вечером в посольстве моя тетя спросила, кто мог бы перевести мемуары…

Лидия Да, да, я помню… А он — он любит вас? Он вам часто говорит об этом?

Эстер (со смехом). Очень часто!

Лидия. Но где же?.. Ведь он же не бывает у вас, и вы у него, конечно.

Эстер. Разумеется! Он жил отдельно, но за ним всегда следили… Жена у него такая злая, у нее ужасный характер… Она ни за что не хочет разводиться, только чтобы помешать нашему браку… Мы стали скрывать наши отношения, и от этого наши встречи стали только еще упоительнее. Иногда мы встречались в театре, почти каждое утро — в Булонском лесу… Ездить верхом и флиртовать — это такое наслаждение, правда?

Лидия. Не знаю.

Эстер. Ну конечно! Господи, какая я глупая!

Лидия. Значит, герцогиня… (Поправляется.) Госпожа Астье ничего не подозревает?

Эстер. Во всяком случае, до моего отъезда ничего не подозревала… Представьте себе: чтобы сбить с толку шпионов, он сделал вид, что у него интрижка, он стал всячески афишировать роман с одной девушкой… с одной из тех, на которых не женятся, понимаете?..

Лидия. Из тех, на которых не женятся… Да, я понимаю. (Хватает ее за руки.) А вы, Эстер, твердо уверены, что он женится на вас, если получит развод?

Эстер (простодушно). А иначе он меня не получит.

Лидия. Да, конечно.

Эстер. Может быть, его жена что-то заподозрила? Может быть, она догадалась, что этот роман был только ширмой?.. Во всяком случае, она наложила руку. Но я не отступлюсь, я ведь вояка. Да и все козыри у меня. Я молода, богата, а этого уж никак не скажешь о его жене.

Лидия (опускаясь на стул, чтобы не упасть). Конечно, с такой соперницей, как вы, бороться не стоит.

Те же и Вайян.

Вайян (входит, насупившись, смотрит подозрительно на громадного лакея, стоящего в передней; сквозь зубы). Что этой дылде здесь нужно?

Лидия. Отец!.. (Вайяну.) Мадемуазель Эстер Селени.

Вайян (удивлен; его сумрачное лицо постепенно проясняется). Как? Значит, это правда? (Быстрым движением снимает фуражку.)

Эстер (протягивает ему руку). Здравствуйте, господин Вайян!.. (Смеясь, указывает на переднюю.) Мой лакей занял всю вашу переднюю?

Вайян (пожимает ей руку). Так это вы, это вы? Ах, мадемуазель!

Эстер. Я беру его с собой, чтобы тетя была спокойна: ваш Париж внушает ей суеверный страх.

Вайян (все еще не может прийти в себя). Ах да, ваша тетя!.. Как я счастлив! Я не могу вам передать мою радость, мой восторг! Позвольте, я на вас еще посмотрю!

Эстер. Вы меня такой себе представляли? Я такая, как она вам говорила? (Кивает на Лидию, застывшую, с отсутствующим взглядом.)

Вайян. Да, но я предпочитаю… Всегда лучше убедиться самому.

Эстер. А я приехала, чтобы похитить у вас Лидию. С завтрашнего дня мы опять принимаемся за мемуары. (Лидии.) Бедняжка! Я понимаю, как вам надоел этот великий патриот.

Вайян (с беспокойством). Великий патриот у вас?

Эстер. А как же! Конечно, у нас. Он не оставляет нас ни на минуту… Свет еще не видел такого — как бы это получше выразиться? — такого назойливого покойника.

Вайян (смеясь от всего сердца). Ну да, ведь он покойник, а я и забыл…

Эстер. Но до чего живуч! В передней лежит его шляпа, перчатки, трость, как будто он собирается идти гулять… В столовой для него накрыт прибор утром и вечером. Представляете себе, как весело смотреть на это вечно пустое место и как я бываю счастлива, когда моя дорогая Лидия приходит к нам обедать и ужинать? Затем всюду его бюсты, портреты — и в Париже и в Вене… Мы путешествуем с обозом.

Вайян (весело). Однако вы злючка!

Эстер. Нисколько! В сущности, тетя стала по-настоящему счастлива, когда овдовела. Если бы вы подслушали как-нибудь, когда мы остаемся одни, сколько в ней детского веселья, живости, жизнерадостности! Но для публики она вдова великого человека и раба внешних проявлений своей скорби. Разве она когда-нибудь решится сказать слугам: «Уберите из передней шляпу покойника» или «Покойный фельдмаршал сегодня не будет завтракать»?

Вайян (хохочет). Действительно, это довольно трудно. Но вы, мадемуазель, не фельдмаршал, и я надеюсь, что у вас нет оснований не позавтракать с нами чем бог послал.

Лидия (слегка смущена). Папа!..

Эстер (чуть-чуть насмешливо улыбаясь). Благодарю вас, господин Вайян!.. Я бы с удовольствием, но моя бедная тетя осталась наедине со своим героем… Нет, нет, мне надо бежать!.. До завтра, дорогая! Экипаж приедет за вами рано утром.

Вайян (провожает ее). Я не заметил на улице вашего экипажа… Вы пришли пешком?

Эстер. Я обожаю ходить пешком… Все оборачиваются… Я всю вашу улицу переполошила… (Лакею.) Паскевич! Пальто! (Переходит в переднюю; лакей подает ей пальто.) Пустяки. Я так довольна, что побывала у вас! Эти два прибора, столик, Лидия в английском переднике — все это Париж, о котором мы, иностранцы, понятия не имеем, которого ваши писатели нам не показывают. До свиданья! (Уходит. Вайян провожает ее на лестницу.) До свиданья, господин Вайян!

Лидия (все такая же неподвижная, тихо). Вот он — удар ножом, удар в самое сердце!

Лидия, Вайян.

Вайян (заглядевшись на нее, с нежностью). Лидия!

Лидия (очнувшись). Что, папа?

Вайян (широко раскрыв объятия). Обними меня! Обними покрепче старого дурака. (Прижимает ее к груди.) Подозревать тебя, такую честную, такую правдивую!.. Как будто я не знал тебя!.. Как будто я не знал, что ты выше всяких подозрений!..

Лидия (отворачивается; стараясь высвободиться). Я не понимаю…

Вайян. Конечно, не понимаешь! Я ни за что не осмелюсь тебе признаться во всех глупостях, которыми за последнюю неделю была полна моя бедная голова. А я еще надеялся, что заменю тебе мать, окружу тебя такими же нежными заботами — ведь ты так рано их лишилась! Какое там! Разве матери когда-нибудь пришли бы такие мысли о дочери? Разве можно заменить мать? (Порывисто.) Не отходи от меня, не отходи от меня, скажи мне, только тихонько, чтобы никто не услышал: «Отец! Я тебя прощаю».

Лидия. Но…

Вайян. Да, да, я так хочу… Повторяй: «Отец!..»

Лидия (тихо). «Отец!..»

Вайян. «Я тебя прощаю».

Антонин (за сценой). Крестный!

Лидия целует отца и убегает к себе в комнату.

Вайян (счастлив). Она меня простила!

Вайян, Антонин Коссад.

Вайян. А, это ты! (Идет к нему навстречу.) Друг мой! Как я рад!

Антонин (вполголоса). Я тоже, крестный. А где она?

Вайян (показывая на дверь). У себя.

Антонин. Все улажено.

Вайян (отходит с ним направо). Да ну? Подослал?

Антонин. Конечно! Этому вашему Лортигу жизнь дорога. Посмотрели бы вы на него! Я взял с собой верзилу Менье, моего товарища по лаборатории, потому что у него больше этого… этого… как это? Он говорил, а я делал жесты. Вообще это продолжалось недолго… «Или стреляться, или подписывайте».

Вайян. И он подписал?

Антонин. С восторгом.

Вайян. Скажи пожалуйста! Значит, так уж мне на роду написано — не драться… даже в штатском платье… Подписал, ничего не меняя?

Антонин. Запятой не переставил, взгляните! (Показывает бумагу.)

Вайян (читает то вслух, то про себя). «Я, нижеподписавшийся, объявляю, что все, что я говорил в Почтовом управлении в присутствии служащих третьего отделения о мадемуазель Вайян и об ее отце… мм… мм… мм… мм… все это низкая ложь. Лортиг». (Нерешительно.) По-твоему, этого достаточно?

Антонин (смеясь). А что же еще нужно? Не бойтесь: Лортиг никогда больше не осмелится повторить, что у вас есть покровители в министерстве. А кто он такой?

Вайян. Он занимал маленькую должность у нас, а теперь в Министерстве внутренних дел. Наверно, в канцелярии у Астье.

Антонин (сквозь зубы). Значит, он отъявленный мерзавец.

Вайян. Не в этом дело. Подумать только, что достаточно было одного слова маркизы де Роканер и сплетен на почте, чтобы я усомнился в моей девочке и поверил всем гнусностям, даже не потребовав доказательств!.. А знаешь, эти Селени — прелестные дамы.

Антонии (неопределенно). А!

Вайян. Мадемуазель Эстер только что была у нас… Пяти минут не прошло… Я ее уговаривал остаться позавтракать с нами… Старый Бартоло,[68] старый дуралей, вот ты кто!

Дверь в комнату Лидии открывается.

Антонин (тихо). Будьте осторожны!

Вайян (идет навстречу Лидии и обнимает ее). Давайте завтракать!

Те же и Лидия.

Лидия сняла передник, вытерла глава.

Лидия. Здравствуйте, Антонин!.. Вы позавтракаете с нами?

Антонин. Благодарю вас, я уже завтракал.

Вайян (садится). Садись и выпей чашку чаю. Это тебе полезно. Ты же в лаборатории возишься со всякой дрянью, черт знает чем дышишь…

Лидия (Антонину, живо). Как у вас дома?

Антонин. Спасибо, хорошо.

Вайян. Знаешь, я даже во сне видел твою лабораторию и все эти крысиные яды.

Лидия (Антонину, живо, явно желая переменить разговор). Как ваша матушка, сестры?

Антонин. Все здоровы. Они очень рады, что благодаря крестному договор продлен.

Вайян. Благодаря герцогине, дети мои… Делайте со мной, что хотите, а я не могу называть ее иначе… (Антонину.) Ты знаешь, она вернулась в Париж, они опять поладили.

Антонин. Да, я слышал. (Искоса смотрит на Лидию, которая начинает усиленно хлопотать.)

Вайян . В газетах пишут о каком-то большом празднестве с благотворительной целью в доме Падовани. Теперь они всюду бывают вместе. На днях была псовая охота у Бретиньи, и герцогине в виде особого уважения поднесли ногу убитого оленя.

Антонин (тихо, в бешенстве). Это ее мужа должны были бы ногой… (Делает недвусмысленное движение ногой.)

Вайян (хохочет с полным ртом). Ты вечно на него злишься!.. А между тем он с головой. Ты читал его вчерашнюю речь в Палате? Он не пустозвон… хотя и сын академика. Он идет прямо к цели.

Антонин. О да, это один из наших знаменитых strug lifer'ов.

Вайян. Что?

Антонин. Strug liferов или struggle for lifer ов. Так в своей последней книге называет Эрше новую породу мелких хищников, для которых замечательное открытие борьбы за существование служит лишь научным обоснованием всякого рода подлостей.

Вайян. Но ведь Астье тогда говорил нам, что это закон природы.

Антонин. Да… закон лесов и пещер… Но мы-то, слава богу, вышли из этого состояния! Человек встал на ноги, изобрел огонь, свет, понял, что такое совесть, что такое нравственность, навел страх на диких зверей.

Вайян. Почему ты не ешь, детка?..

Антонин. Сейчас дикие звери оживились. Слышите, как они рычат, как они дерутся у миски с едой?

Вайян (Лидии). Ишь, шельмец, как здорово говорит!

Антонин. Нет, я виню не великого Дарвина, а тех лицемерных разбойников, которые ссылаются на него, которые, воспользовавшись наблюдениями и выводами ученого, пытаются сделать из них статью закона и систематически применять ее. Вы полагаете, что это великие, что это сильные люди. Нет, это не так! (Ударяет кулаком по столу; очки у него падают, он их протирает.) Без доброты, без милосердия, без человеческой солидарности ничего великого быть не может. Я утверждаю, что применять теорию Дарвина — злодейство, ибо это значит будить в человеке зверя, или, как говорит Эрше, пробуждать все, что еще осталось у вставшего на ноги человека от того времени, когда он стоял на четвереньках.

Вайян (с полным ртом). Почему же ты не сказал всего этого Полю Астье, когда мы были у него?

Антонин. Почему? Потому что я робок, потому что я несчастный заика, потому что слова ко мне приходят или слишком поздно, или стремительным, бурным потоком, так что мне трудно бывает их высказать. Но я в этом не виноват: слишком рано я узнал страшную сторону жизни. Мне было всего пятнадцать лет, когда однажды вечером нам принесли отца… Помните, крестный?.. Потом у меня долго дрожали губы. Сейчас это прошло, но осталось заикание, и чем сильнее я волнуюсь, тем сильнее заикаюсь.

Вайян (растроган; обращаясь к дочери). Слышишь, деточка? Бедный малый! Что его особенно волнует, того — то он и не может выразить.

Антонин. Тогда этот человек позволил себе так небрежно говорить о моем любимом отце: «Бедный господин Коссад ростом не вышел для того, чтобы заниматься торговлей». А я не мог выговорить ни слова… Я только боялся зарыдать, и мне безумно хотелось дать ему по физиономии… Да, на это я был способен.

Вайян. Значит, по-твоему, Поль Астье…

Антонин (надев очки). Поль Астье, в облегающей талию визитке, с подкрученными усиками, Поль Астье, государственный деятель, Поль Астье, светский человек, — из той же самой породы, что и те два мерзавца, о которых пишет Эрше, — я вам непременно дам почитать эту прекрасную книгу.

Лидия срывается с места и уходит в переднюю.

Вайян. Куда ты, голубка? Позови тетушку Андре.

Лидия. Я сейчас приду, отец.

Вайян, Антонин Коссад, потом Лидия.

Вайян. Она тоже очень нервничает… Беспокойство сегодня у нас в воздухе. Ты мог бы этим воспользоваться.

Антонин. То есть как воспользоваться?

Вайян. А вот как… Ты говорил с ней месяца три назад. Больше вы не возвращались к этому разговору?

Антонин. Нет. Я думаю, что она не изменила своего решения.

Вайян (с доброй улыбкой). А я не думаю. Я сейчас смотрел на нее, когда ты говорил. Попытайся еще раз. Я вас оставлю одних, ты сегодня в ударе. А ну, смелей!.. Постарайся ее уговорить и, если она согласится, приходи ко мне в контору. Я буду так счастлив, я так давно мечтаю вас поженить! Только смотри не бормочи, черт тебя дери! Без всех этих «это, это, как это», ладно? А потом, поверь мне… (Ставит свою чашку на стол и снимает с Антонина очки.) Тебе гораздо лучше без очков. (Бросает салфетку и зовет.) Доченька!

Лидия (входит с накрытым блюдом). Вот, папа!

Вайян. А, дьявольщина! Посмотри на часы, детка! Милая гостья меня задержала. Надо скорей бежать в контору.

Лидия. Как! Ты не хочешь…

Вайян (берет горсть вишен). Вот возьму вишен и съем их на лестнице, старый уличный мальчишка! А ты завтракай, милочка, ты ничего не ела. И Антонин за компанию. По-моему, он хочет тебе что-то сказать… что-то такое, под чем я подписываюсь обеими руками. (Посылает Лидии воздушный поцелуй, напевая, направляется к выходу и закрывает за собой дверь.)

Антоиии Коссад. Лидия сидят за столом друг против друга.

Антонин (с грустной улыбкой). Не бойтесь, Лидия!

Лидия. Я знаю, мой друг, что вам нечего мне сказать. Мы обо всем переговорили, а сейчас у меня к вам большая просьба.

Антонин. Я слушаю.

Лидия. Я уезжаю надолго… Мой отец ничего об этом не знает… Когда он вернется, он найдет письмо, из которого узнает, куда я уехала и почему…

Антонин. Лидия, одумайтесь!.. Уехать! Какой удар для вашего бедного отца! Ведь вы для него все!

Лидия. Знаю, знаю, но так нужно! Не старайтесь меня разжалобить, — мне и без того тяжко. Так нужно.

Вас я прошу об одном: быть с ним, когда он узнает, не оставлять его одного… Обещаете?

Антонин. Обещаю.

Лидия. Спасибо.

Молчание.

Антонин (не глядя на нее). Вы уезжаете далеко?

Лидия. Очень далеко.

Антонин. Надолго?

Лидия. Да, очень надолго!

Антонин. А он… едет вместе с вами?

Лидия (смотрит на него с удивлением). Кто он?

Антонин (тихо). Я все понял… Он приедет потом… Поль Астье!..

Лидия. Так вы об этом знаете? Все об этом знают?

Антонин. Вы мне сказали тогда, что любите другого, и я стал доискиваться. Он особенно и не таился. (Резко.) Так вы твердо решили ехать?

Лидия. Твердо.

Антонин. Сегодня?

Лидия. Сегодня.

Антонин. В котором часу?

Лидия. Сейчас.

Антонин (оглядываясь). Вещи уложены?

Лидия (улыбаясь страдальческой улыбкой). Все, что мне нужно, я собрала.

Антонин (помолчав). Вот что! Раз вы едете одна… Хотите, я скажу маме? Она бы поехала с вами. Она все может понять! Ей так много пришлось пережить!

Лидия (сквозь зубы). Нет, нет, спасибо… Мне никто не нужен.

Антонин. Позвольте мне хотя бы проводить вас на вокзал!

Лидия. Нет, не надо, не провожайте!

Антонин (горячо). Ведь я же ваш друг!

Лидия. Вы такой благородный… такой великодушный!.. Я должна была бы… я бы хотела… но теперь уже слишком поздно. Я прошла мимо своего счастья, не заметив его… Я думала об этом, когда слушала вас. (После некоторого молчания, порывисто.) Да, вы правы, этот человек — злодей. Теперь мне ясно, что он собой представляет. Он воспользовался моей неопытностью, он меня втоптал в грязь, он меня уничтожил. И я все еще люблю его…

Антонин (в сильном волнении). Да, если любишь, то уж… то уж тогда конец. Все видишь, все знаешь, твердишь себе без конца… это… это… как это?..(Рыдает.) И все равно любишь…

Лидия (в сильном волнении). Прощайте, друг мой! Я на вас надеюсь!

Антонин в знак согласия наклоняет голову и быстро уходит.

ДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ

Эртбиз, садовники.

Эртбиз (в сильном волнении). Поставьте у входа стол для нотариуса. Вот так. (Посмотрев направо.) Кресла для дам!.. Хорошо! Унесите корзину! Поставьте несколько стульев на эту сторону. Вчера не хватило. На аукцион приходит столько народу!..

Те же и Вайян.

Вайян останавливается в глубине; он очень изменился, похудел; на шляпе траурная лента.

Эртбиз (расставляет стулья). А, господин Вайян! И вы к нам? Давно мы с вами не видались!

Вайян (проходит по сцене). Да, дорогой Эртбиз! (Садовникам — в ответ на их поклоны.) Здравствуйте! Здравствуйте! (Занятому своим делом Эртбизу.) Я прочитал, что у вас был аукцион, и пришел побродить здесь: может быть, удастся найти хоть какую — нибудь вещицу на память о прежней жизни в этом родном для меня доме, где моя девочка была так счастлива!

Эртбиз (все еще поглощен устройством). Вы опоздали, господин Вайян. Сегодня пятый день аукциона. Заканчиваем с оружием, с охотничьими принадлежностями… Потом пойдет конюшня, может быть, и оранжерея, если будет время.

В глубине появляются посетители.

А, вот и парижские торговцы, стая воронов! (Тем, кто пробует звук у клавесина.) Эй, вы там! Не трогайте! Все, что в том углу, уже пошло с молотка…

Вайян. А замок? Тоже продан?

Эртбиз. Да… Замок продан. Новые владельцы уже переехали, правда, пока налегке — живут в павильоне Медичи. (Понизив голос.) Две иностранки, очень богатые… Разве их можно сравнить с нашей бедной герцогиней?

Вайян. О да, бедная герцогиня!

Эртбиз. Ее погубило это замужество. Теперь все кончено… Она с ним развелась…

Вайян. И вернулась в Аяччо. Да, странные бывают дела в наше время!.. А вы, Эртбиз, остаетесь?

Эртбиз (следя за входящими). Надеюсь. Шемино сказал, что меня оставляют.

Вайян. Шемино? Поверенный…

Эртбиз. Да, он занимался расторжением брака, и теперь у него прекрасные отношения с новыми владельцами. (Кричит.) Не сюда! Эти кресла заняты! (Устремляется направо, навстречу маркизе де Роканер и графине Фодер, которых сопровождает граф Адриани. Узнав маркизу, Эртбиз кланяется ей.) Прошу вас, маркиза, пройдите сюда.

Те же, маркиза де Роканер, графиня Фодер и граф Адрнаин; одной рукой он опирается на руку маркизы, другой — на палку, двигается медленно. Вслед за ними входит нотариус и садится вместе со своим помощником за стол.

Публика все прибывает.

Маркиза де Роканер (пока графиня Фодер остановилась поговорить с нотариусом, медленно ведет по сцене графа Адриани). Как вы себя чувствуете, милый граф?

Граф Адриани. Голова кружится… Но я держусь, держусь…

Маркиза де Роканер. Я вам говорила, что воздух нашего дома поставит вас на ноги.

Граф Адриани (томно). Не только воздух, но и ваши нежные заботы, маркиза… И старое вино Вувре, которое милейший маркиз…

Маркиза де Роканер (с нежностью). Удивительно! Я старалась вылечить вас и сама стала здоровой. Больше я себе не делаю уколов морфия.

Граф Адриани (с трудом усаживается на левой стороне сцены, ноги кладет на стул). Вот меня этот злодей Поль Астье уколол так уколол. Poverino! Пять месяцев я пролежал в постели. (Томно.) А вас со мной не было, Луиза!

Маркиза де Роканер. Тсс!

Графиня Фодер (подходит к ним). Нотариус назвал мне фамилию новых владельцев Муссо — госпожи Селени.

Граф Адриани (приподнимается). О!..

Графиня Фодер. Они обе из Венгрии. Одна из них красавица.

Граф Адриани. Cristo, как она хороша!..

Маркиза де Роканер (строго). Вы ее знаете, Пепино?

Граф Адриани (лицемерно, опустив глаза). Немного.

Графиня Фодер. Но это — еще не все. Оказывается, Поль Астье, получив официальный развод, женится на этой красавице.

Граф Адриани. А моя combinazione? Это он ее сделает!.. (Встает.) Я поговорю с нотариусом.

Графиня Фодер. Что с ним? (Идет вместе с маркизой де Роканер вслед за графом Адриани в глубину сцены.)

Эртбиз (вытирая со лба пот, подходит к Вайяну; Вайян, погруженный в размышления, понурившись, сидит на скамье). Как дела, господин Вайян? Вы довольны?.. По-прежнему на почте?

Вайян. О нет! После смерти дочери я подал в отставку.

Эртбиз. Боже милостивый! Ваша дочь, милая барышня?.. Ну, конечно, как же это я не догадался по вашей траурной ленте! Простите, пожалуйста! Как же это случилось?

Вайян. Разве это можно объяснить?.. Парижский воздух оказался ей вреден. Как-то вечером она вернулась домой совсем больная… Так тянулось около двух месяцев, а потом… а потом… (Тихо, встав со скамьи.) Только бы узнать, кто этот негодяй, который ее убил!..

Эртбиз. Мадемуазель Лидия! Такая добрая, такая ласковая… Мы все любили ее… Я хорошо помню, как она уходила из замка в тот день, после ужасной сцены с герцогиней. (Вайян изумлен.) Она пришла к нам и никак не могла успокоиться…

Вайян (потрясен). После сцены с герцогиней?.. С герцогиней?..

Эртбиз (понизив голос). Ну, конечно, разве вы не знали?.. Когда герцогиня застала их обоих…

Вайян (в ярости). Обоих?

Эртбиз. Ну да, с ее мужем!

Нотариус (зовет). Эртбиз!

Эртбиз (оборачиваясь к нему, живо). Иду, иду, господин нотариус!.. (Подходит к столу нотариуса.)

Вайян (у него вырывается сдавленный крик). Поль Астье!.. Так это он! (Стоит один на переднем плане.) Теперь мне все ясно… Мой перевод в Париж, последний разговор с герцогиней… Она, конечно, думала, что я участвовал во всех этих грязных делах!.. Да, да, это его имя Лидия скрывала от меня до самой смерти, его имя было у нее на устах, когда она стискивала зубы в агонии… Поль Астье!.. Хорошо, хорошо!.. (Смотрит на часы.) Через пять часов я буду в Париже… (Делает шаг к выходу.) Клянусь честью, сегодня вечером я отомщу за мою дочь!

Эртбиз (возвращается к Вайяну). Знаете, господин Вайян, что мне сейчас сказали?.. Он здесь!

Вайян. Поль Астье?.. Зачем он приехал?

Эртбиз. Как зачем? Он больше не владелец замка, но он депутат округа, выборы на носу…

Вайян (силится улыбнуться, но вид у него страшный). Ах, он здесь?.. Где же он остановился?

Эртбиз. В «Серебряном льве»… Другой гостиницы здесь нет.

Вайян. Благодарю вас. Я пойду туда. (Уходит налево.)

Эртбиз (глядя в глубину сцены). Внимание!.. Пришли хозяйки. (Отходит в сторону.)

Те же, вдова маршала, Эстер. Шемино и выездной лакей.

Дамы — в легких нарядных платьях, с светлыми зонтиками в руках. Вдова маршала, в розовом платье, идет под руку с Шемино. Эстер останавливается в глубине сцены и заговаривает с нотариусом — тот встает и кланяется ей. Графиня Фодер и маркиза де Роканер стоят слева и не сводят глаз с вошедших, особенно с Эстер. Впереди идет высокий лакей; в руках у него подушка, чтобы подложить под ноги вдове маршала.

Вдова маршала (к Шемино, тоном обиженной девочки). Чем только я не пожертвовала ради вас, мой друг! Вы постепенно отрываете от моего сердца бедного великого человека.

Шемино (цветет). Надеюсь, это не очень болезненная операция?

Вдова маршала. Началось с того, что из вестибюля пропала его шляпа.

Шемино (смеется). Я вечно путал ее с моей.

Вдова маршала. Потом со стола исчез его прибор!

Шемино (с невинным видом). Но он же никогда не приходил вовремя!

Вдова маршала. И, наконец, я перестала носить траур, хотя поклялась не снимать его до смерти.

Шемино. Признайтесь, однако, что вы чувствуете себя сейчас лучше! Розовый цвет вам очень к лицу. И потом мы же ведь скоро поженимся…

Вдова маршала. Молчите, Фердинанд!

Шемино (в сторону). Меня действительно зовут Фердинандом! (Громко.) Я не мог жениться на вас, пока вы были похожи на вдову Артемисию.

Вдова маршала. Это не имеет значения! Вы позволите мне надевать его иногда?

Шемино. Что, траур?

Вдова маршала. В памятные дни… В годовщину его славного поражения в Каринтии.

Шемино (весело). Еще бы! Да в такие дни я сам надену траур!.. Меня от этого не убудет!.. Притом поверенному в делах полагается носить черный костюм.

Вдова маршала. А воспоминания?.. Воспоминания моего героя? Вы разрешите мне продолжить работу над ними?

Шемино. Мы будем работать вдвоем. Ваш герой отчасти принадлежит и мне. Воспоминания великого человека дадут прекрасный доход. Я буду следить за продажей, как здесь, на аукционе. (Усаживает вдову маршала в кресло на правой стороне сцены, берет у лакея подушку и подкладывает ей под ноги.)

Эстер (смеясь, подходит к ним). Ах, как смешно!

Шемино. Что именно?

Эстер (указывает на графа, от которого сидящая перед ним маркиза де Роканер упорно закрывает Эстер зонтиком). Вон граф Адриани… Его прячут. Наверно, ему даже запрещено поздороваться с нами.

Шемино. Послушайте: он же отлично помнит, во что ему обошлась последняя встреча, когда он поздоровался с вами… в Опере.

Эстер. Положим, это верно… (Подзывает Эртбиза, разговаривающего в глубине сцены.) Эй, человек! Человек!..

Эртбиз (подходит, снимает шляпу). Меня зовут Эртбиз, мадемуазель.

Эстер (надменно). Вы будете называться так, как мне угодно, или вас совсем не будут называть… Принесите мне книгу замка Муссо, в которой расписываются посетители.

Эртбиз кланяется и уходит.

Вдова маршала (в волнении). Зачем она тебе понадобилась, дитя мое?

Эстер. Просто так, каприз…

В глубине сцены, вызывая всеобщее внимание и любопытство, появляется Поль Астье. К этому времени оранжерея наполняется самой разнообразной публикой.

Те же и Поль Астье.

Он бледен, подтянут, держит голову прямо. Кланяется направо и налево; проходя мимо нотариуса, говорит ему несколько слов.

Маркиза де Роканер. Ну, это уже слишком!

Графиня Фодер. Что вы говорите?

Маркиза де Роканер. Здесь Поль Астье! Он пришел сюда! Он посмел…

Графиня Фодер. Прекрасный Артаксеркс наносит визит Эсфири.

Поль Астье (останавливаясь около дам). А, и вы здесь, сударыни?.. Какой приятный сюрприз!

Маркиза де Роканер. Сюрприз для нас, дорогой господин Астье!

Поль Астье (при виде графа). А, дорогой граф! Как я рад, что вы уже на ногах!

Граф Адриани (шутливо). Я тоже, дорогой Паоло… Уверяю вас.

Поль Астье (маркизе). Вы удивлены, маркиза, что я здесь? Поверьте, это мне нелегко (подчеркнуто), так же, как, надеюсь, и вам нелегко вновь войти в тот дом, где каждый шаг будит столько отголосков, столько воспоминаний!

Маркиза де Роканер (слегка смущена). Бедная Мария-Антония!

Графиня Фодер. Да, да, конечно, все это очень печально… Но я хочу купить здесь пару лошадей.

Поль Астье. А маркиза де Роканер согласилась сопровождать вас… Вот это по-дружески!.. Вам, наверно, хочется караковых?

Графиня де Фодер. Да, этих двух рысаков… Я просто с ума схожу.

Поль Астье. Я думаю, они пойдут за очень высокую цену…

Маркиза де Роканер. А вы, а вы зачем сюда пришли?..

Поль Астье (холодно). Я пришел, чтобы отобрать вещи, которые, насколько мне известно, были особенно дороги… Старый клавесин… итальянская виола… Там были настолько деликатны, что ничего не захотели отложить для себя, но я условился с заведующим аукционом, и сегодня вечером все эти вещи отошлют в Аяччо.

Взрыв хохота в той группе, где Эстер и ее тетка.

Шемино (вдове маршала). Даю вам слово!

Поль Астье (взглянув на Эстер). Вы разрешите мне поздороваться с моими знакомыми — госпожами Селени? (Проходит по сцене.)

Нотариус. Господин Астье!

Поль Астье останавливается у его стола.

Маркиза де Роканер. Как это благородно с его стороны!

Графиня Фодер (вполне искренне). Да, он, как всегда, безупречен!

Граф Адриани (шутливо). Он? Да… Безупречен… Cristo!

Шемино (подходит к Полю Астье). Иди же!.. Тебя ждут… (Нотариусу.) Можно начинать, господин нотариус.

Движение в публике.

Поль Астье (вдове маршала). Сударыня! Вы своею свежестью затмили все розы.

Шемино. Я это уже ей сказал, мой друг… (Тихо.) Твои уроки пошли мне на пользу.

Нотариус. Тише!.. В продажу поступает пара пистолетов в футляре… Цена — двести франков.

Маркиза де Роканер. Двести пятьдесят.

Вайян (из толпы). Триста.

Маркиза де Роканер. Четыреста.

Вайян. Пятьсот!

Шум в толпе.

Маркиза де Роканер. Однако!.. Шестьсот!

Вайян. Семьсот!

Маркиза де Роканер. Восемьсот!

Вайян (в бешенстве). Тысячу!

Гул в толпе.

Нотариус. Дают тысячу франков. Никто не предлагает больше? Раз. Два. Три. Присуждаю!

Те же и Эртбиз.

Эртбиз (входит справа, держа в руках книгу с золотым обрезом; про себя). Ишь ты! Вот он, сувенир-то дядюшки Вайяна… За тысячу франков! (Подойдя к Эстер.) Мадемуазель! Вот книга.

Эстер (указывая на ближайшую кадку с апельсиновым деревом). Хорошо… Положите сюда. (Полю Астье.) Мне хочется вам кое-что показать. Тетя Кэт! Подите, посмотрите.

Вдова маршала (приближается с несколько растерянным видом). Ну зачем? Можно и потом… Сейчас не время. Аукцион гораздо интереснее.

Эстер (показывая Полю Астье книгу записей). Посмотрите, что я написала тут, когда в первый раз приехала в Муссо… Это было пять месяцев назад, в апреле… Числа пятнадцатого… Тетя! Я не ошибаюсь?

Вдова маршала (все более и более смущаясь). Дитя мое! Разве я могу это помнить? (К Шемино.) В то время у меня голова кругом шла. Я все время плакала.

Шемино (простодушно). Покойный маршал снова явился вам.

Вдова маршала. Что, что?

Шемино. Ну да… снова выплыл на поверхность. В этом нет ничего дурного.

Поль Астье (листает книгу). Пятнадцатое апреля, вот! (Читает.) «Граф Адриани, папский гвардеец… Наречение Соломона… (Подражает итальянскому акценту Пепино.) „Ибо сильна, как смерть, любовь“». (Показывает на левую сторону сцены, где маркиза де Роканер пробует клавесин, а граф, с томным видом склонившись над ней, слушает.) Соломон был, безусловно, пророком!.. Он предсказал появление маркизы де Роканер.

Эстер. Действительно, она его спасла после того, как вы ранили его шпагой на дуэли.

Поль Астье (читает). «Вдова великого человека маршала Селени».

Эстер (весело,). А какую мысль записала милая тетя Кэт?

Вдова маршала. Какая ты несносная!

Поль Астье (читает). Изречение Жубера: «Достойной супругой и вдовой женщина может быть только единожды».

Шемино (вдове маршала, весело). Великолепно! Надеюсь, вам не придется быть дважды вдовой. Более того: ручаюсь.

Вдова маршала (к Шемино). Вечные шутки и остроты! (Слегка ударяет его веером.) Вы — дитя Франции.

Шемино (отходит с ней в глубину сцены; шепотом). Душа! Цветочек! Звездочка!

Поль Астье (читает). И наконец: «Графиня Эстер Селени».

Эстер. Я написала немного, но зато это не Соломон и не Жубер. Это мое собственное изречение.

Поль Астье. Написано по-английски.

Эстер. Так изящней и загадочней.

Поль Астье (читает). «I shall return».

Эстер. В переводе: «Я вернусь». (Порывисто.) И я вернулась в королевское владение Муссо! Я сдержала слово… (Понизив голос.)… Вернуться сюда владелицей замка. И я вернулась вместе с вами. Уж если я чего-нибудь очень захочу, то уж добьюсь непременно. (Властным движением захлопывает книгу.)

В глубине оранжереи движение. Стол нотариуса выносят.

Шемино (быстро подходит к маркизе де Роканер и графине Фодер). Минутку внимания, сударыни! Перейдемте на лужайку — распродажа лошадей будет происходить там.

Вдова маршала (издали). Эстер! Ты же мечтала купить лошадей!

Эстер. Да, да, сейчас. (Удерживает Поля Астье. Они сидят под большим апельсиновым деревом, их головы почти закрывает листва.) Что с вами? Почему вы такой мрачный? Может быть, на повороте аллеи перед вами возникло привидение — легкий призрак красавицы, с которой вы некогда бродили по парку?

Поль Астье. Я не верю в привидения — мне они никогда не являлись!

В эту минуту Вайян, следивший за Полем Астье, проходит в глубине сцены и уходит налево. Публика расходится.

Эстер, Поль Астье.

Поль Астье. Вы говорите, я мрачен. Нет, дорогая Эстер, это маска, это официальная и светская манера держать себя. Но вам я скажу правду. До сих пор — до этого благословенного мига — я смотрел на жизнь как на борьбу, как на ожесточенную схватку жестоких и алчных честолюбий. Я шел по жизни легко, не испытывая ни укоров совести, ни сострадания. Я был черств, я был циничен. Это не моя вина. Я продукт своего времени. Те, кто идет за мной, будут еще беспощадней.

С аукциона доносится гул толпы.

Нотариус (за сценой). Тише, прошу вас!

Поль Астье. Я полюбил вас, Эстер! Вам одной я говорю эти слова от души. Я люблю вас! Это ощущение так ново для меня, так необычно!.. Я чувствую облегчение, успокоение, что-то большое, радостное овладело мной, обезоружило меня, и, если только вы этого захотите, оно сделает из меня другого человека: я буду уже не воинственным, а добрым.

Эстер (улыбается). Боже мой! Вы меня пугаете! У вас часто бывает такое умиротворенное состояние духа?

Поль Астье. Клянусь вам, не часто!

Эстер. Ну, тогда я спокойна. Сорвите эти белые цветы, вот эту ветку, что у меня над головой. Нет, другую, повыше, на ней цветы еще лучше, свежее.

Нотариус (за стеной). Продается пара выезженных, подобранных под масть лошадей вместе с упряжкой.

Поль Астье подает Эстер цветы.

Эстер. Нет, возьмите их себе… Это я… вам… Я отдаю себя вам…

Поль Астье. Благодарю! (Наклоняется, чтобы поцеловать ее руку.)

Эстер. Напрасно!.. Я в перчатке.

Поль Астье. Тогда сюда! (Быстрым движением спускает перчатку и целует ее руку выше локтя.)

Эстер. Осторожней! Могут увидеть.

Поль Астье (холодно, не оборачиваясь). Никого нет.

Эстер (улыбается). Какая выдержка!.. Вот таким вы мне нравитесь, такого я полюбила — с холодными, но жгучими глазами, с дерзким, волевым ртом! Я похожа на вас — я тоже отчаянная и своевольная.

Нотариус (за сценой). Дают пятнадцать тысяч франков.

Голос. Шестнадцать.

Второй голос. Семнадцать.

Первый голос. Восемнадцать.

Крики, шум.

Вдова маршала (из глубины сцены, в полной растерянности). Эстер!.. Эстер!.. Скорей! (Уходит.)

Голос. Двадцать тысяч.

Поль Астье. Подождите. (В сторону аукциона, — громко.) Двадцать пять!

За сценой гул.

Нотариус. Двадцать пять!.. Дают двадцать пять тысяч.

Поль Астье. Лошади стоят этих денег. Я вам их подарю.

Эстер. Мне? Это будет ваш свадебный подарок?.. (Пожимает ему руку.) Я согласна!

Нотариус. Двадцать пять тысяч. Кто больше?

Эстер. Я приношу богатство и красоту, вы — власть и безграничную отвагу… Такая женщина, как я, такой мужчина, как вы…

Поль Астье (привлекая ее к себе). Вдвоем мы завоюем весь мир!

Эстер (прижавшись к нему). Весь земной шар… Мой любимый, мой повелитель!

Те же и Вайян.

Вайян входит слева и некоторое время словно ждет, чтобы объяснение в любви кончилось. Наконец подходит ближе.

Вайян. Господин Астье!

Нотариус (за сценой). Кто больше? Раз… два…

Поль Астье оборачивается, узнает Вайяна и идет навстречу старику — тот останавливает его движением левой руки.

Вайян. Мы боремся за существование, молодой человек, не так ли?

Нотариус. Три!..

Вайян (вынимает из кармана пальто пистолет). Сильный пожирает слабого. (Прицеливается, стреляет.) Так вот, я уничтожаю тебя, бандит!

Нотариус (за сценой). Присуждаю!..

Поль Астье шатается и падает мертвым к ногам Эстер. Все вбегают на сцену.

Крик ужаса.

Вайян (воздев руки к небу). Присуждаю!.. Да! Именно присуждаю!..