НОВЫЕ СТИХИ И ПЕРЕВОДЫ
Памяти
Тамары Григорьевны Габбе
Из «лирической тетради»
* * *
Ты много ли видел на свете берез?
Быть может, всего только две, —
Когда опушил их впервые мороз
Иль в первой весенней листве.
А может быть, летом домой ты пришел,
И солнцем наполнен твой дом,
И светится чистый березовый ствол
В саду за открытым окном.
А много ль рассветов ты встретил в лесу?
Не больше чем два или три,
Когда, на былинках тревожа росу
Без цели бродил до зари.
А часто ли видел ты близких своих?
Всего только несколько раз. —
Когда твой досуг был просторен и тих
И пристален взгляд твоих глаз.
Стихи о времени
I
Быстро дни недели пролетели,
Протекли меж пальцев, как вода,
Потому что есть среди недели
Хитрое колесико — Среда.
Понедельник, Вторник очень много
Нам сулят, — неделя молода.
А в Четверг она уж у порога.
Поворотный день ее — Среда.
Есть колеса дня, колеса ночи.
Потому и годы так летят.
Помни же, что путь у нас короче
Тех путей, что намечает взгляд.
II
Нет, нелегко в порядок привести
Ночное незаполненное время.
Не обкатать его, не утрясти
С пустотами и впадинами всеми.
Не перейти его, не обойти,
А без него грядущее закрыто…
Но вот доходим до конца пути,
До утренней зари — и ночь забыта.
О, как теперь ничтожен, как далек
Пустой ночного времени комок!
III
Порой часы обманывают нас,
Чтоб нам жилось на свете безмятежней,
Они опять покажут тот же час,
И верится, что час вернулся прежний.
Обманчив дней и лет круговорот:
Опять приходит тот же день недели,
И тот же месяц снова настает —
Как будто он вернулся в самом деле.
Известно нам, что час невозвратим,
Что нет ни дням, ни месяцам возврата.
Но круг календаря и циферблата
Мешает нам понять, что мы летим.
* * *
В столичном немолкнущем гуде,
Подобном падению вод,
Я слышу, как думают люди,
Идущие взад и вперед.
Проходит народ молчаливый,
Но даже сквозь уличный шум
Я слышу приливы, отливы
Весь мир обнимающих дум.
* * *
Сегодня старый ясень сам не свой, —
Как будто страшный сон его тревожит.
Ветвями машет, шевелит листвой,
А почему, — никто сказать не может.
И листья легкие в раздоре меж собой,
И ветви гнутые скрипят, друг с другом споря.
Шумящий ясень чувствует прибой
Воздушного невидимого моря.
* * *
I
Я помню день, когда впервые —
На третьем от роду году —
Услышал трубы полковые
В осеннем городском саду.
И все вокруг, как по приказу,
Как будто в строй вступило сразу.
Блеснуло солнце сквозь туман
На трубы светло-золотые,
Широкогорлые, витые
И круглый, белый барабан.
II
И помню праздник на реке,
Почти до дна оледенелой,
Где музыканты вечер целый
Играли марши на катке.
У них от стужи стыли руки
И леденели капли слез.
А жарко дышащие звуки
Летели в сумрак и в мороз.
И, бодрой медью разогрето,
Огнями вырвано из тьмы,
На льду речном пылало лето
Среди безжизненной зимы.
III
Как хорошо, что с давних пор
Узнал я звуковой узор,
Живущий в пении оргáна,
Где дышат трубы и меха,
И в скрипке старого цыгана,
И в нежной дудке пастуха.
Он и в печали дорог людям,
И жизнь, которая течет
Так суетливо в царстве буден,
В нем обретает лад и счет.
«Счастье»
Как празднично сад расцветила сирень
Лилового, белого цвета.
Сегодня особый — сиреневый — день,
Начало цветущего лета.
За несколько дней разоделись кусты,
Недавно раскрывшие листья,
В большие и пышные гроздья-цветы,
В густые и влажные кисти.
И мы вспоминаем, с какой простотой,
С какою надеждой и страстью
Искали меж звездочек в грозди густой
Пятилепестковое «счастье».
С тех пор столько раз перед нами цвели
Кусты этой щедрой сирени.
И если мы счастья еще не нашли,
То, может быть, только от лени.
* * *
Возраст один у меня и у лета.
День ото дня понемногу мы стынем.
Небо могучего синего цвета
Стало за несколько дней бледно-синим.
Все же и я, и земля, мне родная,
Дорого дни уходящие ценим.
Вон и береза, тревоги не зная,
Нежится, греясь под солнцем осенним.
* * *
В полутьме я увидел: стояла
За окном, где кружила метель,
Словно только что с зимнего бала,
В горностаи одетая ель.
Чуть качала она головою,
И казалось, что знает сама,
Как ей платье идет меховое,
Как она высока и пряма.
* * *
Апрельский дождь прошел впервые,
Но ветер облака унес,
Оставив капли огневые
На голых веточках берез.
Еще весною не одета
В наряд из молодой листвы,
Березка капельками света
Сверкала с ног до головы.
Последний сонет
Т. Г.
У вдохновенья есть своя отвага,
Свое бесстрашье, даже удальство.
Без этого поэзия — бумага
И мастерство тончайшее мертво.
Но если ты у боевого стяга
Поэзии увидишь существо,
Которому к лицу не плащ и шпага,
А шарф и веер более всего.
То существо, чье мужество и сила
Так слиты с добротой, простой и милой,
А доброта, как солнце, греет свет, —
Такою встречей можешь ты гордиться
И перед тем, как навсегда проститься,
Ей посвяти последний свой сонет.
* * *
Когда, как темная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь.
* * *
Бремя любви тяжело, если даже несут его двое.
Нашу с тобою любовь нынче несу я один.
Долю мою и твою берегу я ревниво и свято,
Но для кого и зачем — сам я сказать не могу
* * *
Люди пишут, а время стирает,
Все стирает, что может стереть.
Но скажи, — если слух умирает,
Разве должен и звук умереть?
Он становится глуше и тише,
Он смешаться готов с тишиной.
И не слухом, а сердцем я слышу
Этот смех, этот голос грудной.
Пушкинская дубрава
Три вековых сосны стоят на взгорье,
Где молодая роща разрослась.
Зеленый дуб шумит у Лукоморья.
Под этим дубом сказка родилась.
Еще свежа его листва густая
И корни, землю взрывшие бугром.
И та же цепь литая, золотая,
Еще звенит, обвив его кругом.
Нам этот дуб священней год от года.
Хранит он связь былых и наших дней.
Поэзия великого народа
От этих крепких родилась корней.
У Лукоморья поднялась дубрава.
И всей своей тяжелою листвой
Она шумит спокойно, величаво,
Как славный прадед с цепью золотой.
Пожелания друзьям
Желаю вам цвести, расти,
Копить, крепить здоровье.
Оно для дальнего пути —
Главнейшее условье.
Пусть каждый день и каждый час
Вам новое добудет.
Пусть добрым будет ум у вас,
А сердце умным будет.
Вам от души желаю я,
Друзья, всего хорошего.
А все хорошее, друзья,
Дается нам недешево!
* * *
Ты много ли видел на свете берез?
Быть может, всего только две, —
Когда опушил их впервые мороз
Иль в первой весенней листве.
А может быть, летом домой ты пришел,
И солнцем наполнен твой дом,
И светится чистый березовый ствол
В саду за открытым окном.
А много ль рассветов ты встретил в лесу?
Не больше чем два или три,
Когда, на былинках тревожа росу
Без цели бродил до зари.
А часто ли видел ты близких своих?
Всего только несколько раз. —
Когда твой досуг был просторен и тих
И пристален взгляд твоих глаз.
Стихи о времени
Быстро дни недели пролетели,
Протекли меж пальцев, как вода,
Потому что есть среди недели
Хитрое колесико — Среда.
Понедельник, Вторник очень много
Нам сулят, — неделя молода.
А в Четверг она уж у порога.
Поворотный день ее — Среда.
Есть колеса дня, колеса ночи.
Потому и годы так летят.
Помни же, что путь у нас короче
Тех путей, что намечает взгляд.
Нет, нелегко в порядок привести
Ночное незаполненное время.
Не обкатать его, не утрясти
С пустотами и впадинами всеми.
Не перейти его, не обойти,
А без него грядущее закрыто…
Но вот доходим до конца пути,
До утренней зари — и ночь забыта.
О, как теперь ничтожен, как далек
Пустой ночного времени комок!
Порой часы обманывают нас,
Чтоб нам жилось на свете безмятежней,
Они опять покажут тот же час,
И верится, что час вернулся прежний.
Обманчив дней и лет круговорот:
Опять приходит тот же день недели,
И тот же месяц снова настает —
Как будто он вернулся в самом деле.
Известно нам, что час невозвратим,
Что нет ни дням, ни месяцам возврата.
Но круг календаря и циферблата
Мешает нам понять, что мы летим.
* * *
В столичном немолкнущем гуде,
Подобном падению вод,
Я слышу, как думают люди,
Идущие взад и вперед.
Проходит народ молчаливый,
Но даже сквозь уличный шум
Я слышу приливы, отливы
Весь мир обнимающих дум.
* * *
Сегодня старый ясень сам не свой, —
Как будто страшный сон его тревожит.
Ветвями машет, шевелит листвой,
А почему, — никто сказать не может.
И листья легкие в раздоре меж собой,
И ветви гнутые скрипят, друг с другом споря.
Шумящий ясень чувствует прибой
Воздушного невидимого моря.
* * *
Я помню день, когда впервые —
На третьем от роду году —
Услышал трубы полковые
В осеннем городском саду.
И все вокруг, как по приказу,
Как будто в строй вступило сразу.
Блеснуло солнце сквозь туман
На трубы светло-золотые,
Широкогорлые, витые
И круглый, белый барабан.
И помню праздник на реке,
Почти до дна оледенелой,
Где музыканты вечер целый
Играли марши на катке.
У них от стужи стыли руки
И леденели капли слез.
А жарко дышащие звуки
Летели в сумрак и в мороз.
И, бодрой медью разогрето,
Огнями вырвано из тьмы,
На льду речном пылало лето
Среди безжизненной зимы.
Как хорошо, что с давних пор
Узнал я звуковой узор,
Живущий в пении оргáна,
Где дышат трубы и меха,
И в скрипке старого цыгана,
И в нежной дудке пастуха.
Он и в печали дорог людям,
И жизнь, которая течет
Так суетливо в царстве буден,
В нем обретает лад и счет.
«Счастье»
Как празднично сад расцветила сирень
Лилового, белого цвета.
Сегодня особый — сиреневый — день,
Начало цветущего лета.
За несколько дней разоделись кусты,
Недавно раскрывшие листья,
В большие и пышные гроздья-цветы,
В густые и влажные кисти.
И мы вспоминаем, с какой простотой,
С какою надеждой и страстью
Искали меж звездочек в грозди густой
Пятилепестковое «счастье».
С тех пор столько раз перед нами цвели
Кусты этой щедрой сирени.
И если мы счастья еще не нашли,
То, может быть, только от лени.
* * *
Возраст один у меня и у лета.
День ото дня понемногу мы стынем.
Небо могучего синего цвета
Стало за несколько дней бледно-синим.
Все же и я, и земля, мне родная,
Дорого дни уходящие ценим.
Вон и береза, тревоги не зная,
Нежится, греясь под солнцем осенним.
* * *
В полутьме я увидел: стояла
За окном, где кружила метель,
Словно только что с зимнего бала,
В горностаи одетая ель.
Чуть качала она головою,
И казалось, что знает сама,
Как ей платье идет меховое,
Как она высока и пряма.
* * *
Апрельский дождь прошел впервые,
Но ветер облака унес,
Оставив капли огневые
На голых веточках берез.
Еще весною не одета
В наряд из молодой листвы,
Березка капельками света
Сверкала с ног до головы.
Последний сонет
Т. Г.
У вдохновенья есть своя отвага,
Свое бесстрашье, даже удальство.
Без этого поэзия — бумага
И мастерство тончайшее мертво.
Но если ты у боевого стяга
Поэзии увидишь существо,
Которому к лицу не плащ и шпага,
А шарф и веер более всего.
То существо, чье мужество и сила
Так слиты с добротой, простой и милой,
А доброта, как солнце, греет свет, —
Такою встречей можешь ты гордиться
И перед тем, как навсегда проститься,
Ей посвяти последний свой сонет.
* * *
Когда, как темная вода,
Лихая, лютая беда
Была тебе по грудь,
Ты, не склоняя головы,
Смотрела в прорезь синевы
И продолжала путь.
* * *
Бремя любви тяжело, если даже несут его двое.
Нашу с тобою любовь нынче несу я один.
Долю мою и твою берегу я ревниво и свято,
Но для кого и зачем — сам я сказать не могу
* * *
Люди пишут, а время стирает,
Все стирает, что может стереть.
Но скажи, — если слух умирает,
Разве должен и звук умереть?
Он становится глуше и тише,
Он смешаться готов с тишиной.
И не слухом, а сердцем я слышу
Этот смех, этот голос грудной.
Пушкинская дубрава
Три вековых сосны стоят на взгорье,
Где молодая роща разрослась.
Зеленый дуб шумит у Лукоморья.
Под этим дубом сказка родилась.
Еще свежа его листва густая
И корни, землю взрывшие бугром.
И та же цепь литая, золотая,
Еще звенит, обвив его кругом.
Нам этот дуб священней год от года.
Хранит он связь былых и наших дней.
Поэзия великого народа
От этих крепких родилась корней.
У Лукоморья поднялась дубрава.
И всей своей тяжелою листвой
Она шумит спокойно, величаво,
Как славный прадед с цепью золотой.
Пожелания друзьям
Желаю вам цвести, расти,
Копить, крепить здоровье.
Оно для дальнего пути —
Главнейшее условье.
Пусть каждый день и каждый час
Вам новое добудет.
Пусть добрым будет ум у вас,
А сердце умным будет.
Вам от души желаю я,
Друзья, всего хорошего.
А все хорошее, друзья,
Дается нам недешево!
Из Роберта Бернса
Из поэмы «Святая ярмарка»
Был день воскресный так хорош,
Все было лету радо.
Я шел в поля взглянуть на рожь
И подышать прохладой.
Большое солнце в этот миг
Вставало, как с постели.
Резвились зайцы — прыг да прыг —
И жаворонки пели
В тот ясный день.
Бродил я, радостью дыша
И вглядываясь в дали,
Как вдруг три женщины, спеша,
Мне путь перебежали.
На двух был черный шерстяной
Наряд — назло природе.
На третьей был наряд цветной
По моде, по погоде
В тот летний день.
Две первых были меж собой,
Как близнецы, похожи
Унылым видом, худобой
И мрачною одежей.
А третья козочкой шальной
Попрыгивала весело
И вдруг присела предо мной
И мне поклон отвесила
В тот яркий день.
Я шляпу снял и произнес:
— Я вас припоминаю,
Но извините за вопрос,—
Как звать вас, я не знаю.
С кивком задорным головы,
Смеясь, она сказала:
— Со мною заповедей вы
Нарушили немало
В досужий день!
Я — ваша Радость, я — Игра,
А это — Лицемерье,
И рядом с ней — ее сестра,
Глухое Суеверье.
Давайте в Мóхлин мы пойдем
И, если две сестрицы
Идут на ярмарку, найдем
Предлог повеселиться
Мы в этот день.
— Нет, я пойду сперва домой
И праздничную смену —
Сюртук и новый галстук мой —
Для ярмарки надену.
Поспел я к завтраку как раз,
Надел костюм воскресный.
А уж на праздник в этот час
Спешил народ окрестный
В тот шумный день.
Трусили фермеры верхом,
Шли батраки оравой.
И молодежь одним прыжком
Брала в пути канавы.
Бежали в праздничных шелках
Девицы-босоножки,
Несли сыры они в руках
И сдобные лепешки
В тот добрый день.
Монетку бросить был я рад
В тарелку с медью мелкою,
Но, уловив святоши взгляд,
Бросаю две в тарелку я.
Я в загородку заглянул.
Народ шумит, хлопочет,
Несет скамейку, доску, стул,
А кто и лясы точит
В свободный день.
Для знати выстроен навес
(Изменчива погода!).
А вот стоит вертушка Джесс,
Мигая всем у входа.
Ее подружки сели в ряд, —
Без них какая ярмарка!
А там ткачи сидят, галдят
(Из города Кильмáрнока).
Пришел их день!
Здесь кто вздыхает о грехах,
Кто в гневе шлет проклятья
Тем, кто измазал впопыхах
Их праздничные платья.
Кто сверху смотрит на других
Высокомерным взглядом,
А кто веселых щеголих
Зовет усесться рядом
В привольный день.
Но бесконечно счастлив тот,
Кто, отыскав два места,
Местечко рядышком займет
С подругой иль невестой.
Глядишь, рука его легла
За ней — на спинку стула,
Потом ей шею обняла,
А там на грудь скользнула
В тот чудный день.
Уселась публика и ждет.
Ни суеты, ни шума.
Вот Мóди речь держать идет,
Унылый и угрюмый.
Он целый час пугает нас
Десницею господнею.
Сам дьявол от его гримас
Сбежал бы в преисподнюю
В столь грозный день.
Толкуя нам один, другой
И третий тезис веры,
Он гневно топает ногой,
Волнуясь свыше меры.
Распутника и гордеца
Громит курносый пастырь
И жжет отступников сердца,
Как самый жгучий пластырь,
В тот страшный день.
Но вот встают сердито с мест
Земные наши судьи.
И впрямь, — кому не надоест
Такое словоблудье!
Речь произносит мистер Смит[9],
Но люд благочестивый,
Уже не слушая, спешит
К холодным бочкам пива
В столь жаркий день…
Послание Гамильтону
По поводу рождения у поэта близнецов
Рубцами хвалится боец —
Печатью молодечества.
Хвалу войне поет певец —
Проклятью человечества.
Велик не тот, кто сотню душ
Безвинных уничтожит.
Достоин чести скромный муж,
Что род людской умножит.
— Даны вам щедрые дары,—
Сказала нам природа,—
Но будьте столь же вы щедры
И множьтесь год от года.
Волью я в кровь струю огня,
Чтоб дружною четою
Вовеки жили у меня
Отвага с красотою!
_______
Творец нехитрых этих строф
Был некий бард беспечный.
Он пел среди родных лугов
От радости сердечной.
В него влила природа-мать
Огня большую долю,
И не дерзал он нарушать
Родительницы волю.
Начертанный природой путь
Безропотно прошел он.
Нашел он родственную грудь,
Любви безмерной полон.
Он цвет любви берег весной
От яда и от града,
И щедрый урожай двойной
Поэту стал наградой.
Был в сентябре вознагражден
Он за любовь и верность.
Ему подругой был рожден
Наследник — новый Бернс —
Чтоб нашу родину певец
Грядущих поколений
Воспел достойней, чем отец,—
Звучней и вдохновенней.
_______
О гений мира и любви,
Тебя мы призываем:
Шотландский край благослови
Обильным урожаем.
Пусть крепнет древний наш народ
И славится по праву,
И Бернсов род из года в год
Поет народу славу!
Овсянка
Раз — овсянка,
Два — овсянка
И овсянка в третий раз.
А на лишнюю овсянку
Где мне взять крупы для вас?
Одиноким, неженатым
Не житье, а сущий рай.
А женился, так ребятам
Трижды в день овсянки дай.
Век живет со мной забота.
Не могу ее прогнать.
Чуть запрешь за ней ворота,
Тут как тут она опять.
Раз — овсянка,
Два — овсянка
И овсянка в третий раз.
А на лишнюю овсянку
Где мне взять крупы для вас?
* * *
Жена верна мне одному,
И сам я верен ей за то.
Не ставлю рожек никому,
И мне не ставит их никто.
Своим трудом я нажил грош,
И сам истрачу я его.
Чтó у меня взаймы возьмешь?
И я не брал ни у кого,
Я не хозяин никому,
И никому я не слуга.
А если в руки меч возьму,
Я отобью удар врага.
Так и живу день изо дня,
Тоской, заботой не томим.
Другим нет дела до меня,
И я не кланяюсь другим.
«Пойдешь ли со мною»
Пойдешь ли со мною, о Тибби Дунбар?
Пойдешь ли со мною, о Тибби Дунбар?
Поедем верхом иль в карете вдвоем,
А то и пешком по дорогам пойдем.
Отца твоего мне не нужен доход.
На что мне твой гордый и чопорный род?
Делить и нужду и достаток со мной
Приди ко мне, Тибби, в юбчонке одной.
Невеста с приданным
Я пью за невесту с приданым,
Я пью за невесту с приданым,
Я пью за невесту с приданым,
С горой золотых для меня!
Долой красоты колдовское заклятье!
Не тоненький стан заключу я в объятья,—
Нужна необъятная мне красота:
Хорошая ферма и много скота.
Красивый цветок обольстит и обманет,
Чем раньше цветет, тем скорее увянет,
А белые волны пасущихся стад
И прибыль приносят, и радуют взгляд.
Любовь нам порою сулит наслажденье,
А вслед за победой идет охлажденье.
Но будят в душе неизменный восторг
Кружки́, на которых оттиснут Георг.
* * *
Был я рад, когда гребень вытачивал,
Был я рад, когда ложку долбил
И когда по котлу поколачивал,
А потом свою Кэтти любил.
И, бывало, под стук молоточка
Целый день я свищу и пою.
А едва только спустится ночка,
Обнимаю подругу мою.
Бес велел мне на Бэсси жениться,
Погубившей веселье мое…
Пусть всегда будет счастлива птица,
Что щебечет над прахом ее!
Ты вернись ко мне, милая Кэтти.
Буду волен и весел я вновь.
Что милей человеку на свете,
Чем свобода, покой и любовь?
Свадьба в городке Мóхлин[10]
Когда был месяцев семи
Год восемьдесят пятый
И ливни спорили с людьми
За урожай несжатый, —
В то время мистер Так и Так
Отправился к невесте,
Чтобы отпраздновать свой брак
С ней и с деньгами тестя
В столь мокрый день.
Чуть солнце глянуло с небес
Сквозь полосу тумана,
Проснулась Нэлл, вскочила Бэсс,
Хоть было очень рано.
Утюг шипит, комод скрипит,
Мелькает ворох кружев…
Но Муза скромность оскорбит,
Их тайны обнаружив
В столь важный день.
Но вот — природе вопреки —
Стянули их корсеты,
И очень длинные чулки
На ножки их надеты.
Осталось — это не секрет —
Им застегнуть подвязки.
А впрочем, и такой предмет
Не подлежит огласке
В столь строгий день.
Шелка упругие, шурша,
Едва дают дышать им.
И все же могут, не греша,
Они гордиться платьем.
Легко их в талии сломать,
Шумят их шлейфы сзади.
Чтó Ева-мать могла б сказать,
На пышный зад их глядя
В воскресный день?
Вот в куртке праздничной, с хлыстом —
«Гей-го!» — подъехал Санди.
И Нэлл и Бэсс покинуть дом
Спешат, как по команде.
А вот Джон Трот — лихой старик.
Толст, как судья наш местный,
Он маслит, пудрит свой парик —
Да и сюртук воскресный
В столь славный день…
* * *
Весной ко мне сватался парень один.
Твердил он: — Безмерно люблю, мол.—
А я говорю: — Ненавижу мужчин! —
И впрямь ненавижу, он думал…
Вот дурень, что так он подумал!
Сказал он, что ранен огнем моих глаз,
Что смерть его силы подточит.
А я говорю: пусть умрет хоть сейчас,
Умрет, за кого только хочет,
За Джинни умрет, если хочет.
Усадьбу, где полный хозяин он сам,
И свадьбу — хоть завтра — сулил он.
Но думаю: виду ему не подам,
Что дурочку сразу прельстил он,
Усадьбой и свадьбой прельстил он.
И что бы вы думали? Вдруг он исчез.
А вскоре нашел он дорожку
К моей же сестрице двоюродной — Бэсс.
Терпеть не могу эту кошку,
Глухую, поджарую кошку!
Хоть зла я была, но пошла погулять
В Дальгáрнок — там день был базарный.
И вдруг предо мною явился опять,
Как призрак, дружок мой коварный,
Все тот же мой парень коварный.
Ответив негодному легким кивком,
Пройти поспешила я мимо.
Но он, ошалев, словно был под хмельком,
Назвал меня милой, любимой,
Своей дорогой и любимой.
А я, между прочим, вопрос задала,
Глуха ли, как прежде, сестрица
И где по ноге она обувь нашла…
О боже, как стал он браниться,
Как яростно стал он браниться!
Молил он скорее венчаться пойти,
А то он погибнет напрасно.
И я, чтоб от гибели парня спасти,
Сказала в ответ: — Я согласна.
Хоть завтра венчаться согласна!
Песня
на мотив народной песни «Покупайте веники»
Покупайте веники!
Вот хороший веник,
Веничек из вереска.
Не жалейте денег!
Мне нужна жена —
Лучше или хуже,
Лишь была бы женщиной,
Женщиной без мужа.
Толстая, худая —
Это все равно.
Пусть уродом будет —
По ночам темно.
Если молодая,
Буду счастлив с нею.
Если же старуха,
Раньше овдовею.
Пусть детей рожает, —
Было бы охоты.
А бездетной будет —
Меньше мне заботы.
Если любит рюмочку,
Пусть не будет пьяница.
А не любит рюмочки —
Больше мне останется!
Милорд спешит в поля, в леса…
Роскошен, леди, ваш убор,
Шелками вышит ваш узор,
А Дженни в юбочке простой
И без шелков пленяет взор.
Милорд спешит в поля, в леса,
Не взяв ни сокола, ни пса.
Не лань он ищет день и ночь,
А Дженни, фермерскую дочь.
Миледи так нежна, бела,
Но не она ему мила,
Не знатный род ее, не честь,
А то, что дал за нею тесть.
Где перепелка меж болот
Сквозь вереск выводок ведет,
Там девушка живет в тиши,
Цветок, раскрывшийся в глуши.
Две стройных ножки поутру
Скользят по мшистому ковру,
И смех играет, как алмаз,
В зрачках задорных синих глаз.
Осанка леди и наряд —
Образчик вкуса, говорят.
Но та сулит нам рой утех,
Кого мы любим больше всех.
Песня смелых
Прощай, синева, и листва, и трава,
И солнце над краем земли,
И милые дружбы, и узы родства.
Свой жизненный путь мы прошли.
Кто волею слаб, кто судьбы своей раб, —
Трепещет, почуяв конец.
Но гибели час, неизбежный для нас,
Не страшен для гордых сердец.
Умрем не сдаваясь, — ни шагу назад
В неравном и славном бою.
Кто в блеске победы грядущей не рад
Стоять и погибнуть в строю?
О чествовании памяти
поэта Томсона
Ты спишь в безвременной могиле,
Но кажется, глядишь с усмешкой на устах
На тех, что голодом вчера тебя морили,
А нынче лаврами твой увенчали прах.
Из поэмы «Святая ярмарка»
Был день воскресный так хорош,
Все было лету радо.
Я шел в поля взглянуть на рожь
И подышать прохладой.
Большое солнце в этот миг
Вставало, как с постели.
Резвились зайцы — прыг да прыг —
И жаворонки пели
В тот ясный день.
Бродил я, радостью дыша
И вглядываясь в дали,
Как вдруг три женщины, спеша,
Мне путь перебежали.
На двух был черный шерстяной
Наряд — назло природе.
На третьей был наряд цветной
По моде, по погоде
В тот летний день.
Две первых были меж собой,
Как близнецы, похожи
Унылым видом, худобой
И мрачною одежей.
А третья козочкой шальной
Попрыгивала весело
И вдруг присела предо мной
И мне поклон отвесила
В тот яркий день.
Я шляпу снял и произнес:
— Я вас припоминаю,
Но извините за вопрос,—
Как звать вас, я не знаю.
С кивком задорным головы,
Смеясь, она сказала:
— Со мною заповедей вы
Нарушили немало
В досужий день!
Я — ваша Радость, я — Игра,
А это — Лицемерье,
И рядом с ней — ее сестра,
Глухое Суеверье.
Давайте в Мóхлин мы пойдем
И, если две сестрицы
Идут на ярмарку, найдем
Предлог повеселиться
Мы в этот день.
— Нет, я пойду сперва домой
И праздничную смену —
Сюртук и новый галстук мой —
Для ярмарки надену.
Поспел я к завтраку как раз,
Надел костюм воскресный.
А уж на праздник в этот час
Спешил народ окрестный
В тот шумный день.
Трусили фермеры верхом,
Шли батраки оравой.
И молодежь одним прыжком
Брала в пути канавы.
Бежали в праздничных шелках
Девицы-босоножки,
Несли сыры они в руках
И сдобные лепешки
В тот добрый день.
Монетку бросить был я рад
В тарелку с медью мелкою,
Но, уловив святоши взгляд,
Бросаю две в тарелку я.
Я в загородку заглянул.
Народ шумит, хлопочет,
Несет скамейку, доску, стул,
А кто и лясы точит
В свободный день.
Для знати выстроен навес
(Изменчива погода!).
А вот стоит вертушка Джесс,
Мигая всем у входа.
Ее подружки сели в ряд, —
Без них какая ярмарка!
А там ткачи сидят, галдят
(Из города Кильмáрнока).
Пришел их день!
Здесь кто вздыхает о грехах,
Кто в гневе шлет проклятья
Тем, кто измазал впопыхах
Их праздничные платья.
Кто сверху смотрит на других
Высокомерным взглядом,
А кто веселых щеголих
Зовет усесться рядом
В привольный день.
Но бесконечно счастлив тот,
Кто, отыскав два места,
Местечко рядышком займет
С подругой иль невестой.
Глядишь, рука его легла
За ней — на спинку стула,
Потом ей шею обняла,
А там на грудь скользнула
В тот чудный день.
Уселась публика и ждет.
Ни суеты, ни шума.
Вот Мóди речь держать идет,
Унылый и угрюмый.
Он целый час пугает нас
Десницею господнею.
Сам дьявол от его гримас
Сбежал бы в преисподнюю
В столь грозный день.
Толкуя нам один, другой
И третий тезис веры,
Он гневно топает ногой,
Волнуясь свыше меры.
Распутника и гордеца
Громит курносый пастырь
И жжет отступников сердца,
Как самый жгучий пластырь,
В тот страшный день.
Но вот встают сердито с мест
Земные наши судьи.
И впрямь, — кому не надоест
Такое словоблудье!
Речь произносит мистер Смит[9],
Но люд благочестивый,
Уже не слушая, спешит
К холодным бочкам пива
В столь жаркий день…
Послание Гамильтону По поводу рождения у поэта близнецов
Рубцами хвалится боец —
Печатью молодечества.
Хвалу войне поет певец —
Проклятью человечества.
Велик не тот, кто сотню душ
Безвинных уничтожит.
Достоин чести скромный муж,
Что род людской умножит.
— Даны вам щедрые дары,—
Сказала нам природа,—
Но будьте столь же вы щедры
И множьтесь год от года.
Волью я в кровь струю огня,
Чтоб дружною четою
Вовеки жили у меня
Отвага с красотою!
Творец нехитрых этих строф
Был некий бард беспечный.
Он пел среди родных лугов
От радости сердечной.
В него влила природа-мать
Огня большую долю,
И не дерзал он нарушать
Родительницы волю.
Начертанный природой путь
Безропотно прошел он.
Нашел он родственную грудь,
Любви безмерной полон.
Он цвет любви берег весной
От яда и от града,
И щедрый урожай двойной
Поэту стал наградой.
Был в сентябре вознагражден
Он за любовь и верность.
Ему подругой был рожден
Наследник — новый Бернс —
Чтоб нашу родину певец
Грядущих поколений
Воспел достойней, чем отец,—
Звучней и вдохновенней.
О гений мира и любви,
Тебя мы призываем:
Шотландский край благослови
Обильным урожаем.
Пусть крепнет древний наш народ
И славится по праву,
И Бернсов род из года в год
Поет народу славу!
Овсянка
Раз — овсянка,
Два — овсянка
И овсянка в третий раз.
А на лишнюю овсянку
Где мне взять крупы для вас?
Одиноким, неженатым
Не житье, а сущий рай.
А женился, так ребятам
Трижды в день овсянки дай.
Век живет со мной забота.
Не могу ее прогнать.
Чуть запрешь за ней ворота,
Тут как тут она опять.
Раз — овсянка,
Два — овсянка
И овсянка в третий раз.
А на лишнюю овсянку
Где мне взять крупы для вас?
* * *
Жена верна мне одному,
И сам я верен ей за то.
Не ставлю рожек никому,
И мне не ставит их никто.
Своим трудом я нажил грош,
И сам истрачу я его.
Чтó у меня взаймы возьмешь?
И я не брал ни у кого,
Я не хозяин никому,
И никому я не слуга.
А если в руки меч возьму,
Я отобью удар врага.
Так и живу день изо дня,
Тоской, заботой не томим.
Другим нет дела до меня,
И я не кланяюсь другим.
«Пойдешь ли со мною»
Пойдешь ли со мною, о Тибби Дунбар?
Пойдешь ли со мною, о Тибби Дунбар?
Поедем верхом иль в карете вдвоем,
А то и пешком по дорогам пойдем.
Отца твоего мне не нужен доход.
На что мне твой гордый и чопорный род?
Делить и нужду и достаток со мной
Приди ко мне, Тибби, в юбчонке одной.
Невеста с приданным
Я пью за невесту с приданым,
Я пью за невесту с приданым,
Я пью за невесту с приданым,
С горой золотых для меня!
Долой красоты колдовское заклятье!
Не тоненький стан заключу я в объятья,—
Нужна необъятная мне красота:
Хорошая ферма и много скота.
Красивый цветок обольстит и обманет,
Чем раньше цветет, тем скорее увянет,
А белые волны пасущихся стад
И прибыль приносят, и радуют взгляд.
Любовь нам порою сулит наслажденье,
А вслед за победой идет охлажденье.
Но будят в душе неизменный восторг
Кружки́, на которых оттиснут Георг.
* * *
Был я рад, когда гребень вытачивал,
Был я рад, когда ложку долбил
И когда по котлу поколачивал,
А потом свою Кэтти любил.
И, бывало, под стук молоточка
Целый день я свищу и пою.
А едва только спустится ночка,
Обнимаю подругу мою.
Бес велел мне на Бэсси жениться,
Погубившей веселье мое…
Пусть всегда будет счастлива птица,
Что щебечет над прахом ее!
Ты вернись ко мне, милая Кэтти.
Буду волен и весел я вновь.
Что милей человеку на свете,
Чем свобода, покой и любовь?
Свадьба в городке Мóхлин[10]
Когда был месяцев семи
Год восемьдесят пятый
И ливни спорили с людьми
За урожай несжатый, —
В то время мистер Так и Так
Отправился к невесте,
Чтобы отпраздновать свой брак
С ней и с деньгами тестя
В столь мокрый день.
Чуть солнце глянуло с небес
Сквозь полосу тумана,
Проснулась Нэлл, вскочила Бэсс,
Хоть было очень рано.
Утюг шипит, комод скрипит,
Мелькает ворох кружев…
Но Муза скромность оскорбит,
Их тайны обнаружив
В столь важный день.
Но вот — природе вопреки —
Стянули их корсеты,
И очень длинные чулки
На ножки их надеты.
Осталось — это не секрет —
Им застегнуть подвязки.
А впрочем, и такой предмет
Не подлежит огласке
В столь строгий день.
Шелка упругие, шурша,
Едва дают дышать им.
И все же могут, не греша,
Они гордиться платьем.
Легко их в талии сломать,
Шумят их шлейфы сзади.
Чтó Ева-мать могла б сказать,
На пышный зад их глядя
В воскресный день?
Вот в куртке праздничной, с хлыстом —
«Гей-го!» — подъехал Санди.
И Нэлл и Бэсс покинуть дом
Спешат, как по команде.
А вот Джон Трот — лихой старик.
Толст, как судья наш местный,
Он маслит, пудрит свой парик —
Да и сюртук воскресный
В столь славный день…
* * *
Весной ко мне сватался парень один.
Твердил он: — Безмерно люблю, мол.—
А я говорю: — Ненавижу мужчин! —
И впрямь ненавижу, он думал…
Вот дурень, что так он подумал!
Сказал он, что ранен огнем моих глаз,
Что смерть его силы подточит.
А я говорю: пусть умрет хоть сейчас,
Умрет, за кого только хочет,
За Джинни умрет, если хочет.
Усадьбу, где полный хозяин он сам,
И свадьбу — хоть завтра — сулил он.
Но думаю: виду ему не подам,
Что дурочку сразу прельстил он,
Усадьбой и свадьбой прельстил он.
И что бы вы думали? Вдруг он исчез.
А вскоре нашел он дорожку
К моей же сестрице двоюродной — Бэсс.
Терпеть не могу эту кошку,
Глухую, поджарую кошку!
Хоть зла я была, но пошла погулять
В Дальгáрнок — там день был базарный.
И вдруг предо мною явился опять,
Как призрак, дружок мой коварный,
Все тот же мой парень коварный.
Ответив негодному легким кивком,
Пройти поспешила я мимо.
Но он, ошалев, словно был под хмельком,
Назвал меня милой, любимой,
Своей дорогой и любимой.
А я, между прочим, вопрос задала,
Глуха ли, как прежде, сестрица
И где по ноге она обувь нашла…
О боже, как стал он браниться,
Как яростно стал он браниться!
Молил он скорее венчаться пойти,
А то он погибнет напрасно.
И я, чтоб от гибели парня спасти,
Сказала в ответ: — Я согласна.
Хоть завтра венчаться согласна!
Песня на мотив народной песни «Покупайте веники»
Покупайте веники!
Вот хороший веник,
Веничек из вереска.
Не жалейте денег!
Мне нужна жена —
Лучше или хуже,
Лишь была бы женщиной,
Женщиной без мужа.
Толстая, худая —
Это все равно.
Пусть уродом будет —
По ночам темно.
Если молодая,
Буду счастлив с нею.
Если же старуха,
Раньше овдовею.
Пусть детей рожает, —
Было бы охоты.
А бездетной будет —
Меньше мне заботы.
Если любит рюмочку,
Пусть не будет пьяница.
А не любит рюмочки —
Больше мне останется!
Милорд спешит в поля, в леса…
Роскошен, леди, ваш убор,
Шелками вышит ваш узор,
А Дженни в юбочке простой
И без шелков пленяет взор.
Милорд спешит в поля, в леса,
Не взяв ни сокола, ни пса.
Не лань он ищет день и ночь,
А Дженни, фермерскую дочь.
Миледи так нежна, бела,
Но не она ему мила,
Не знатный род ее, не честь,
А то, что дал за нею тесть.
Где перепелка меж болот
Сквозь вереск выводок ведет,
Там девушка живет в тиши,
Цветок, раскрывшийся в глуши.
Две стройных ножки поутру
Скользят по мшистому ковру,
И смех играет, как алмаз,
В зрачках задорных синих глаз.
Осанка леди и наряд —
Образчик вкуса, говорят.
Но та сулит нам рой утех,
Кого мы любим больше всех.
Роскошен, леди, ваш убор,
Шелками вышит ваш узор,
А Дженни в юбочке простой
И без шелков пленяет взор.
Милорд спешит в поля, в леса,
Не взяв ни сокола, ни пса.
Не лань он ищет день и ночь,
А Дженни, фермерскую дочь.
Миледи так нежна, бела,
Но не она ему мила,
Не знатный род ее, не честь,
А то, что дал за нею тесть.
Где перепелка меж болот
Сквозь вереск выводок ведет,
Там девушка живет в тиши,
Цветок, раскрывшийся в глуши.
Две стройных ножки поутру
Скользят по мшистому ковру,
И смех играет, как алмаз,
В зрачках задорных синих глаз.
Осанка леди и наряд —
Образчик вкуса, говорят.
Но та сулит нам рой утех,
Кого мы любим больше всех.
Песня смелых
Прощай, синева, и листва, и трава,
И солнце над краем земли,
И милые дружбы, и узы родства.
Свой жизненный путь мы прошли.
Кто волею слаб, кто судьбы своей раб, —
Трепещет, почуяв конец.
Но гибели час, неизбежный для нас,
Не страшен для гордых сердец.
Умрем не сдаваясь, — ни шагу назад
В неравном и славном бою.
Кто в блеске победы грядущей не рад
Стоять и погибнуть в строю?
О чествовании памяти поэта Томсона
Ты спишь в безвременной могиле,
Но кажется, глядишь с усмешкой на устах
На тех, что голодом вчера тебя морили,
А нынче лаврами твой увенчали прах.
Из народной поэзии
Шотландские народные баллады
Верный сокол
— Недаром речью одарен
Ты, сокол быстрокрылый:
Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой!
— Я рад снести ей письмецо
По твоему приказу.
Но как мне быть? Ее в лицо
Не видел я ни разу.
— Легко ты милую мою
Отыщешь, сокол ясный.
Среди невест в ее краю
Нет более прекрасной.
Пред старым замком, сокол мой,
Садись на дуб соседний.
Сиди и пой, когда домой
Придет она с обедни.
Придет с подругами она —
Их двадцать и четыре.
Нет счету звездам, а Луна
Одна в полночном мире.
Мою подругу ты найдешь
Меж дев звонкоголосых
По гребням, что сверкают сплошь
В ее тяжелых косах.
______
Вот сокол к замку прилетел
И сел на дуб соседний
И песню девушкам запел,
Вернувшимся с обедни.
— За стол садитесь пить и есть,
Красавицы девицы,
А я хочу услышать весть
От этой вольной птицы.
— Свою мне песню вновь пропой,
Мой сокол сизокрылый.
Какую весточку с тобой
Прислал сегодня милый?
— Тебе я должен передать
Короткое посланье.
Твой друг не в силах больше ждать
И молит о свиданье.
— Скажи: пускай хлеба печет,
Готовит больше солода
И пусть меня на свадьбу ждет,
Покуда пиво молодо.
— Залога просит твой жених,
Он чахнет в ожиданье.
Кольцо и прядь кудрей твоих
Пошли в залог свиданья!
— Для друга прядь моих кудрей
Возьми, о сокол ясный.
Я шлю кольцо с руки моей
И встретиться согласна.
Пусть ждет в четвертой из церквей
Шотландии прекрасной!
К отцу с мольбой пошла она,
Склонилась у порога:
— Отец, мольба моя — одна.
Исполни, ради бога!
— Проси, проси, родная дочь,—
Сказал отец сурово,—
Но выкинь ты из сердца прочь
Шотландца молодого!
— О нет, я чую свой конец.
Возьми мой прах безгласный
И схорони его, отец,
В Шотландии прекрасной.
Там в первой церкви прикажи
Бить в колокол печальный.
В соседней церкви отслужи
Молебен погребальный.
У третьей дочку помяни
Раздачей подаянья.
А у четвертой схорони…
Вот все мои желанья!
В светлицу тихую пошла
Красавица с поклоном,
На ложе девичье легла
С протяжным, тихим стоном.
Весь день, печальна и бледна,
Покоилась в постели,
А ночью выпила она
Питье из сонных зелий.
Исчезла краска нежных губ,
Пропал румянец алый.
Три дня недвижная, как труп,
Красавица лежала…
Сидела в замке у огня
Столетняя колдунья.
— Ох, есть лекарство у меня! —
Промолвила ворчунья.
— Огонь велите-ка раздуть,
А я свинец расплавлю,
Струей свинца ожгу ей грудь
И встать ее заставлю!
Ожгла свинцом колдунья грудь,
Ожгла девице щеки,
Но не встревожила ничуть
Покой ее глубокий.
Вот братья дуб в лесу густом
Сестре на гроб срубили
И гроб дубовый серебром
Тяжелым обложили.
А сестры старшие скорей
Берутся за иголку
И саван шьют сестре своей,
Рубашку шьют из шелку…
_______
— Спасибо, верный сокол мой,
Мой вестник быстрокрылый.
Вернулся рано ты домой.
Ну, что принес от милой?
— Принес я прядь ее кудрей,
Кольцо и обещанье
Прибыть к четвертой из церквей
Шотландских на свиданье.
— Скорее, паж, коня седлай,
Дай меч мой и кольчугу.
С тобой мы едем в дальний край
Встречать мою подругу!
_______
Родные тело в храм внесли
И гулко отзвонили,
К другому храму подошли
И мессу отслужили.
Вот в третьем храме беднякам
Раздали подаянье.
Потом пошли в четвертый храм,
Где милый ждал свиданья.
— Эй, расступитесь, дайте путь,
Вы, родичи и слуги.
В последний раз хочу взглянуть,
В лицо моей подруги!
Но лишь упала пелена
С лица невесты милой,
Она воспрянула от сна
И с ним заговорила:
— О, дай мне хлеба поскорей,
О, дай вина немного.
Ведь для тебя я столько дней
В гробу постилась строго.
Эй, братья! Вам домой пора.
Погромче в рог трубите.
Как обманула вас сестра,
Вы дома расскажите.
Скажите всем, что не лежу
Я здесь на ложе вечном,
А в церковь светлую вхожу
В наряде подвенечном,
Что ждал в Шотландии меня
Не черный мрак могилы,
А ждал на паперти меня
Избранник сердца милый!
Томас Рифмач[11]
Над быстрой речкой верный Том
Прилег с дороги отдохнуть.
Глядит: красавица верхом
К воде по склону держит путь.
Зеленый шелк — ее наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня.
Ее чудесной красотой,
Как солнцем, Том был ослеплен.
— Хвала Марии Пресвятой! —
Склоняясь ниц, воскликнул он.
— Твои хвалы мне не нужны,
Меня Марией не зовут.
Я — королева той страны,
Где эльфы вольные живут.
Побудь часок со мной вдвоем,
Да не робей, вставай с колен,
Но не целуй меня, мой Том,
Иль попадешь надолго в плен.
— Ну, будь что будет! — он сказал.
Я не боюсь твоих угроз! —
И верный Том поцеловал
Ее в уста краснее роз.
— Ты позабыл про мой запрет.
За это — к худу иль к добру —
Тебя, мой рыцарь, нá семь лет
К себе на службу я беру!
На снежно-белого коня
Она взошла. За нею — Том.
И вот, уздечкою звеня,
Пустились в путь они вдвоем.
Они неслись во весь опор.
Казалось, конь летит стрелой.
Пред ними был пустой простор,
А за плечами — край жилой.
— На миг, мой Том, с коня сойди
И головой ко мне склонись.
Есть три дороги впереди.
Ты их запомнить поклянись.
Вот этот путь, что вверх идет,
Тернист и тесен, прям и крут.
К добру и правде он ведет,
По нем немногие идут.
Другая — горная — тропа
Полна соблазнов и услад.
По ней всегда идет толпа,
Но этот путь — дорога в ад.
Бежит, петляя, меж болот
Дорожка третья, как змея,
Она в Эльфландию ведет,
Где скоро будем ты да я.
Что б ни увидел ты вокруг,
Молчать ты должен, как немой,
А проболтаешься, мой друг,
Так не воротишься домой!
Через потоки в темноте
Несется конь то вплавь, то вброд.
Ни звезд, ни солнца в высоте,
И только слышен рокот вод.
Несется конь в кромешной мгле,
Густая кровь коню по грудь.
Вся кровь, что льется на земле,
В тот мрачный край находит путь.
Но вот пред ними сад встает.
И фея, ветку наклонив,
Сказала: — Съешь румяный плод —
И будешь ты всегда правдив!
— Благодарю, — ответил Том,—
Мне ни к чему подарок ваш:
С таким правдивым языком
У нас не купишь — не продашь.
Не скажешь правды напрямик
Ни женщине, ни королю…
— Попридержи, мой Том, язык
И делай то, что я велю!
_______
В зеленый шелк обут был Том,
В зеленый бархат был одет.
И про него в краю родном
Никто не знал семь долгих лет.
Из поэмы «Калевала»
Рождение кáнтеле (Из руны 44)
Старый, вещий Вейнемейнен,
Проходя опушкой леса,
Услыхал: береза плачет,
Дерево роняет слезы.
Он подходит к свилеватой,
Тихо плачущей березе
И такую речь заводит,
Говорит слова такие:
— Что ты, дерево, тоскуешь?
Что ты плачешь, белый пояс?
На войну тебя не гонят,
Воевать не заставляют.
Тихо молвила береза:
— Людям может показаться,
Будто я смеюсь на солнце,
Будто весело живу я.
Мне же, слабой, не до смеха.
Веселюсь порой от скуки,
Глупая, от горя плачу.
Как не плакать мне, бессильной,
Не томиться, бесталанной!
Кто удачею богаче,
Тот надеется на лето,
Красное, большое лето.
Я же, бедная, тревожусь,
Чтоб кору с меня не сняли,
Не срубили тонких веток.
Краткою весной к березам
Резвые приходят дети,
Режут нас пятью ножами,
Добывая сок прозрачный.
Летом пастухи-злодеи
Белый пояс мой сдирают,
Чтоб сплести кошель и ковшик
И для ягод кузовочек.
Подо мной, березой белой,
Под листвой моей кудрявой,
Девушки в кружок садятся,
Игры девичьи заводят
И зеленый веник вяжут
Из моих душистых веток.
А порою ствол березы
Подсекают для пожоги,
Разрубают на поленья.
Трижды этим жарким летом
Подо мною дровосеки
Топоры свои точили,
Чтобы стройную березу
Подрубить под самый корень.
Вот что лето мне приносит,
Таковы его подарки.
А зима не лучше лета,
Снег и стужа — не милее.
Грусть меня зимой сжимает.
Я сгибаюсь от заботы,
И лицо мое бледнеет.
Злую боль несет мне ветер,
Иней — горькую обиду.
Буря с плеч срывает шубу,
Стужа — платье золотое.
И тогда я, молодая,
Сиротливая береза,
Остаюсь под ветром голой,
Неодетой, неприкрытой.
Дрожью я дрожу от вьюги.
Слезы стынут на морозе.
И промолвил Вейнемейнен:
— Перестань грустить, береза,
Полно плакать, белый пояс!
Скоро ты дождешься доли,
Лучшей доли, жизни новой.
Ты от счастья плакать будешь
И смеяться от веселья!
С этим словом Вейнемейнен
Взял плакучую березу.
Целый день ее строгал он,
Долгий день над ней работал.
Кáнтеле построил за день,
Сделал гусли из березы
На мысу среди тумана,
На пустынном побережье.
И промолвил Вейнемейнен:
— Сделан короб деревянный,
Вечной радости жилище.
Славный короб — весь в прожилках,
Весь в разводах и узорах.
Где же я колки достану,
Где достану я гвоздочки?
Дерево росло на воле —
Дуб высокий на поляне.
Ветви дружные вздымались.
Желуди на каждой ветке
В золотых росли колечках,
И на каждом из колечек —
Голосистая кукушка.
Чуть кукушка закукует,
В пять ладов несутся звуки, —
Золото из клюва каплет,
Серебро из клюва льется.
Вот для кантеле гвоздочки!
Вот колки для звонких гусель!
Есть гвоздочки золотые
И колки для звонких гусель.
Но теперь нужны и струны.
Целых пять достать их надо,
А без струн играть не будешь.
Старый, вещий Вейнемейнен,
Он искать пустился струны,
Струны тонкие для гусель.
И дорогою в долине
Молодую видит деву.
Девушка не плачет горько
И не слишком веселится.
Просто — песню напевает,
Чтоб скорее минул вечер
И пришел ее любимый.
Старый, вещий Вейнемейнен
Сапоги свои снимает
И, подкравшись к юной деве,
Говорит слова такие:
— Пять волос твоих, девица,
Дай для кантеле на струны,
Добрым людям на утеху!
И без ропота девица
Пять волос дала тончайших,
Пять иль шесть нежнейших прядей
Вейнемейнену на струны,
Добрым людям на утеху.
Вот и кончена работа, —
Вышло кантеле на славу.
Вещий, старый Вейнемейнен
Сел на плоский серый камень,
На гранитную ступеньку.
Взял он гусли осторожно,
В руки взял земную радость,
Выгибом поставил кверху,
А основой — на колени.
И настраивает струны,
Согласует их звучанье.
Наконец, настроив струны,
Короб кантеле кладет он
Поперек своих коленей,
Нáискось слегка поставив.
Опускает он на струны
Ногти рук своих проворных.
Пять его искусных пальцев
По струнам перебегают,
Перепархивают ловко.
Так играет Вейнемейнен,
Отогнув большие пальцы,
Струны чуть перебирая.
И откликнулась береза,
Дерево заговорило
Всей листвой своей зеленой,
Всеми гибкими ветвями,
Звонким голосом кукушки,
Нежным волосом девичьим.
Заиграл он побыстрее —
Громче струны зазвучали.
А кругом трясутся горы,
Валуны, катясь, грохочут,
В море падают утесы,
Мелкая скрежещет галька.
Пляшут сосны на вершинах,
Пни обрубленные скачут.
Дéвы Калевы и жены,
В хижинах шитье оставив,
Как река с горы, бежали,
Как поток весенний, мчались.
Шли, танцуя, молодицы,
Шли степенные старухи —
Вейнемейнена послушать,
Похвалить его искусство,
Рокот струн звонкоголосых.
Из мужчин, кто был поближе, —
Шапку снял и слушал тихо.
Женщины стояли молча,
Подперев руками щеки.
Девушки роняли слезы,
Головы склонили парни
И внимали вечным рунам,
Пенью нежному березы.
Все уста одно шептали,
Языки одно твердили:
— Никогда никто не слышал
Музыки такой приятной
С той поры, как светит солнце,
Золотится в небе месяц!
Далеко, за шесть селений,
Пенье кантеле звучало.
И селенья опустели.
Все, что было там живого,
Побежало слушать гусли,
Струн приятное звучанье.
Слушали не только люди, —
Звери дикие лесные
На своих когтях сидели,
Пенью кантеле внимая,
Удивляясь нежным звукам.
Опустились с неба птицы
И расселись на деревьях.
Разные морские рыбы
К берегам подплыли близко.
И бесчисленные черзи
Из земли ползли наружу,
Чтобы слушать, изгибаясь,
Гусель нежное звучанье,
Радость струн звонкоголосых.
Тут уж старый Вейнемейнен
Показал себя на славу.
Он сыграл им хорошенько,
Очень чисто и красиво.
День играл, другой и третий.
Все в один присест играл он,
Обуви не сняв ни разу,
Пояса не распуская.
Он играл в своем жилище,
Между стен своих сосновых,
И гудела крыша дома,
Сотрясались половицы,
Окна весело смеялись,
Потолки и двери пели,
Каменная печь плясала,
Притолочный столб качался.
Поднял гусли Вейнемейнен
И пошел зеленым лесом,
А потом сосновым бором.
Ели низко наклонялись,
Сосны головы сгибали.
Шишки с них валились градом,
Сыпались дождем иголки.
А пошел он через рощи,
По лесным побрел полянам, —
Рощи радовались гуслям,
И поляны веселились.
А цветы медовой пылью
Усыпали путь-дорогу.
Золотая дева
Безутешный Ильмаринен
Горько плачет вечерами.
По ночам не спит, а плачет,
Белым днем не ест, а плачет.
Жалуется ранним утром,
На закате причитает.
Нет его супруги юной,
Спит красивая в могиле.
Позабыл он свой тяжелый
Молот с медной рукоятью.
Кузница его умолкла
Не на день — на целый месяц.
Вот идет второй и третий,
Настает четвертый месяц.
Встал могучий Ильмаринен,
Золота достал из моря,
Серебра — со дна морского,
Съездил в лес тридцатикратно,
Множество свалил деревьев
И пожег стволы на угли.
Славный мастер Ильмаринен
Золото бросает в пламя,
На огне расплавил слиток
Серебра величиною
С зимовалого зайчонка
Иль осеннего барашка.
Рукавиц не надевая,
Не прикрыв от жара плечи,
Он в огне мешает угли,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.
Из огня овца выходит,
Выбегает из горнила.
Треть руна ее из меди,
Треть из серебра литого,
Треть, как солнце, золотая.
Все любуются овечкой.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:
— Волку надобна овечка,
Ильмаринену — подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.
Он овцу бросает в пламя,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.
Конь из пламени выходит,
Выбегает жеребенок.
Блещет грива золотая,
Серебром сверкает шея,
А копыта — красной медью.
Хвалят люди жеребенка.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:
— Волку нужен жеребенок.
Ильмаринену — подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.
Он коня в огонь бросает,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Мех кузнечный раздувает,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила, —
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.
Из огня выходит дева,
Среброликая, как месяц,
С волосами золотыми,
Заплетенными в косички,
И с красивым, стройным станом.
Задрожал народ от страха,
Но не дрогнул Ильмаринен.
Он берется за работу,
Он кует свое изделье.
Ночь кует без передышки,
День кует без остановки.
Ноги девушке он сделал,
Сделал ноги, сделал руки,
Но ходить не могут ноги,
Обнимать не могут руки.
Сделал уши Ильмаринен,
Но не могут слышать уши.
Сделал он уста на славу,
Чудные уста и очи,
Но уста молчат, не дышат,
Но в глазах не видно ласки.
И промолвил Ильмаринен:
— Славная была бы дева,
Если бы заговорила,
Кабы дать ей ум и голос!
Он понес свою невесту
На пуховые подушки,
Под шелковые покровы,
Под цветной широкий полог.
Славный мастер Ильмаринен
Натопил пожарче баню,
Вовремя запасся мылом
И водой наполнил кадки
Да связал зеленый веник,
Чтобы пуночка купалась,
Подорожничек помылся,
Смыл серебряную накипь,
Накипь золота и меди.
Сам он выкупался тоже,
Всласть попарился, помылся
И улегся с девой рядом
На пуховые подушки,
Под цветной широкий полог.
В этот вечер Ильмаринен
Приготовил одеяла,
Две иль три медвежьих шкуры,
Шесть платков из мягкой шерсти,
Чтобы спать с женою рядом,
С золотой своей супругой.
У него был этой ночью
Бок один теплей другого.
Бок, укрытый одеялом,
И платками шерстяными,
И густым медвежьим мехом,
Хорошо нагрелся за ночь.
Но зато другой, который
Прикасался к золотому
И серебряному телу, —
Белым инеем покрылся,
Толстой коркой ледяною,
Стал холодным, точно камень.
И промолвил Ильмаринен:
— Не жена мне эта дева.
В Вейнеле ее свезу я
Вейнемейнену в подруги.
В Вейнеле отвез он деву
И, вручая свой подарок,
Говорил такие речи:
— Слушай, старый Вейнемейнен,
Я привез тебе подругу.
Хороша она собою,
А мешать тебе не будет,
Потому что не болтлива.
Старый, вещий Вейнемейнен
Взглядом девушку окинул
И сказал такое слово:
— Для чего привез ко мне ты
Это чудо золотое? —
Отвечает Ильмаринен:
— Угодить тебе хотел я
И привез тебе в подарок
Среброликую супругу
С золотыми волосами.
И промолвил Вейнемейнен:
— Ах, кузнец, мой братец младший,
Растопи ты эту куклу,
Наготовь изделий разных.
А не то свези к соседям
Или в дальний край немецкий.
Много там людей богатых
На нее польститься может.
Непристойно в нашем роде,
Мне подавно не пристало
Брать невесту золотую,
На серебряной жениться!
Заповедал Вейнемейнен,
Завешал Сувантолайнен
Внукам, правнукам растущим,
Многочисленным потомкам,
Людям будущего века:
Золоту не поклоняться,
Серебру не быть слугою.
Он сказал такое слово:
— Бедные сыны и внуки,
Удальцы времен грядущих,
Будет ли у вас достаток,
Иль совсем его не будет —
До тех пор, пока сияет
В небе месяц златорогий,
Пуще смерти берегитесь
Брать в подруги золотую
И серебряную деву.
Сердца золото не греет,
Серебро морозом дышит.
Айно
Айно, дева молодая,
Прутья в рощице ломала,
Веники в лесу вязала:
Батюшке родному — веник,
Матушке родимой — веник.
И еще связала веник
Своему красавцу брату.
Возвращалась к дому Айно,
Шла домой через ольшаник.
Ей в дороге повстречался
Óсмойнен, идущий с поля,
Кáлеванин из подсеки.
Увидал он в роще деву
В пестрой юбочке нарядной
И сказал слова такие:
— Не для всех, краса девица,
Для меня, моя невеста,
Ты носи на шее бусы,
Надевай свой крест нагрудный,
Заплетай тугие косы,
Шелком их перевивая.
И ответила девица:
— Нет того на белом свете,
Для кого ношу я бусы,
Шелком косы обвиваю!
Крест с груди она сорвала,
Кольца с рук швырнула наземь,
Ожерелье — с белой шеи,
С головы — цветные нити —
Матери-земле в подарок,
Лесу темному на память.
А сама вернулась, плача,
В дом родной — на двор отцовский.
Был отец в то время дома,
У окна сидел на лавке,
Украшая топорище.
— Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, девица, плачешь?
— Как мне, батюшка, не плакать,
Не печалиться, родимый?
Мой нагрудный крест потерян,
Кисти пояса пропали,
Крест — из серебра литого,
Кисти пояса — из меди.
Брат у изгороди частой
Дерево тесал на дуги.
— Ты о чем, сестрица, плачешь?
Что горюешь, молодая?
— Как не плакать, милый братец,
Не печалиться, родимый?
Лучший перстень мой потерян,
Бусы лучшие пропали —
Золотой, как солнце, перстень
И серебряные бусы.
На мостках сестра сидела,
Золотой вязала пояс.
— Что горюешь ты, сестрица?
Отчего, меньшая, плачешь?
— Как, сестрица, мне не плакать,
Не печалиться, родная?
У меня в лесу сегодня
Золото со лба скатилось,
Серебро с волос упало,
Синий шелк с лица сорвался,
Красный шелк расплелся в косах.
Мать у погреба сидела,
С молока снимала сливки.
— Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, бедняжка, плачешь?
— Как мне, матушка, не плакать,
Не печалиться, родная?
В роще я ломала прутья,
Веники в лесу вязала.
А когда я шла обратно, —
Повстречался мне дорогой
Óсмойнен, идущий с поля,
Кáлеванин из подсеки.
Он сказал такое слово:
«Не для всех, душа-девица,
Для меня ты носишь бусы,
Крест серебряный нагрудный,
Ленты шелковые в косах».
Я сорвала крест нагрудный,
С пальцев — перстни золотые,
С белой шеи — ожерелье,
Синий шелк — с лица сорвала.
Красный шелк, вплетенкый в косы,
Матери-земле в подарок.
Лесу темному на память!
Дочке матушка сказала:
— Ты не плачь, моя дочурка,
Не тоскуй, ребенок милый,
В молодости мной рожденный.
Год кормись коровьим маслом,
Будешь статной и высокой.
Год кормись свининой белой,
Будешь резвой и веселой.
Год — лепешками на сливках,
Всех подруг нежнее будешь.
Да пойди на горку, Айно,
Отопри амбары наши,
В самом лучшем из амбаров
На ларце ларец увидишь,
Сундуки под сундуками.
Ты открой сундук заветный.
Под его узорной крышкой
Есть полдюжины блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.
Дочь луны сама их шила,
Солнца дочь их вышивала.
Ты повяжешь косы шелком,
Золото на лоб наденешь,
Шею бусами украсишь,
Драгоценным ожерельем.
Подбери себе рубашку
Белой ткани полотняной,
Натяни на бедра юбку
Самой лучшей синей шерсти,
Поясок надень нарядный,
На ноги — чулки из шелка,
Башмачки — из тонкой кожи,
На руки надень запястья
Да на пальцы по колечку.
А вернешься из амбара
На порог избы отцовской, —
Всей семье отрадой будешь,
Роду-племени утехой!
Ты по улице пройдешься,
Как цветок благоуханный,
Словно ягода-малина.
С каждым днем прекрасней будешь,
С каждым вечером милее!
Так сказала мать родная
Дочери своей любимой.
Но не стала слушать дочка
Утешений материнских.
Плача, по двору бродила,
Шла по улице, рыдая,
И, тоскуя, говорила:
— Что за мысли у счастливых?
Что за думы у блаженных?
Верно, мысли у счастливых,
Верно, думы у блаженных
Так и плещут, точно волны,
Волны малые в корыте.
— Что за мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных?
Верно, мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных,
Как сугробы под горою,
Как вода в колодце темном…
Целый день вздыхала Айно,
Целый вечер горевала,
И спросила мать родная:
— Отчего ты, дочка, плачешь?
У тебя жених на славу,
Муж великий на примете.
У окна сидеть он будет,
Разговаривать с роднею.
Но в ответ сказала Айно:
— Ах ты, матушка родная,
Вот о том-то я и плачу, —
О красе своей невинной,
О косе своей девичьей,
О волосиках коротких,
Что растут большим на смену.
Целый век я буду плакать,
Тосковать о красном солнце,
Вспоминать про ясный месяц,
Край оплакивать родимый,
Дом родительский, откуда
Ухожу еще ребенком,
Поле, где мой брат работал
Под окном избы отцовской.
Оттого я буду плакать,
Что дитя свое родное
Старику ты обещала,
Посылаешь молодую
Быть для дряхлого опорой.
Для отжившего утехой,
Для трясущегося нянькой,
Для бессильного защитой.
Лучше б ты меня послала
С берега крутого в воду
Быть сигам родной сестрою,
Рыбам вод морских подругой!
Тут пошла она на горку,
Дверь амбара отворила
И, открыв сундук тяжелый,
Пеструю откинув крышку,
Отыскала шесть блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.
Это платье дорогое
На себя надела Айно,
Золото на лбу связала,
Серебром одела темя.
Синий шелк прикрыл ей щеки,
Красный шелк обвил ей косы.
И пошла она печально
Вдоль одной лесной поляны,
Поперек другой поляны.
Шла по рощам, перелескам,
По прогалинам, болотам,
По лесным дремучим чащам.
По пескам она бродила
И печально напевала:
— Рано мне приходит время
С белым светом распрощаться,
В Мáнала уйти навеки,
В дом подземный удалиться.
Плакать батюшка не станет,
Матушка рыдать не будет,
Не прольет мой брат слезинки,
Не вздохнет по мне сестрица,
Если с берега я кинусь
В море, где гуляют рыбы,
Где большие ходят волны
Над глубоким темным илом!..
День была она в дороге
И другой была в дороге,
А на третий день к закату
Ей в пути открылось море,
Камышом шумящий берег.
Плакала весь вечер Айно,
Горько жаловалась ночью
На прибрежном сером камне,
Где залив вдается в берег.
На рассвете рано-рано
Айно в море посмотрела,
Поглядела в ту сторонку,
Где конец виднелся мыса.
Там купались три девицы,
В море весело плескались.
Айно к ним пошла четвертой,
Веточка лесная — пятой.
Бросила у моря Айно
На ольху свою сорочку,
Юбку синюю — на иву.
На земле чулки остались,
Башмачки — на сером камне,
На песке — цветные бусы,
Перстни светлые — на гальке.
Высился утес над морем,
Пестрый камень золотистый.
Поплыла к утесу Айно,
На скалу она взобралась
И уселась на вершине.
Но качнулся пестрый камень,
Быстро в воду погрузился
И ушел на дно морское.
Вместе с ним исчезла Айно,
Айно — вместе со скалою!
Так в волнах погибла дева,
Тихая лесная пташка.
Кто ж теперь доставит слово,
Весть печальную доставит
Роду-племени девицы,
Знаменитому в округе?
Эту весть доставил заяц,
Быстрый заяц длинноногий.
Он принес родному дому
Весть о гибели девицы:
— Ваша дочь погибла в море
С ожерельем оловянным
И серебряною пряжкой.
Отстегнулся медный пояс,
И ушла девица в воду,
В мокрое упала море,
Чтобы стать сигам сестрою,
Рыбам вод морских — подругой!
Услыхала мать родная,
Залилась слезами тихо,
А потом заговорила:
— Матерям скажу я слово:
Не качайте ваших дочек,
Не баюкайте малюток.
А когда придет им время,
Замуж их не выдавайте
За немилых против воли,
Не губите понапрасну
Так, как я сгубила дочку,
Айно, пташечку лесную!
Так рыдала мать родная,
И текли ручьями слезы
Из очей глубоких, синих
По страдальческим морщинам,
По щекам ее увядшим.
Вот слеза, другая, третья
По щеке ее скатилась,
Пала светлою росою
На подол ее одежды.
Вот слеза, другая, третья
На подол ее скатилась,
А с подола пала наземь —
Матери-земле на благо,
Канула в морскую воду —
Морю синему на благо.
Но еще струились слезы,
И бегущие потоки
Три реки образовали.
А на тех горючих реках —
По три огненных порога.
И у каждого порога
По три отмели песчаных.
А на отмели песчаной —
По холму по золотому.
На холмах растут березы.
И у каждой на верхушке
Три кукушки золотые.
Первая из трех кукушек
«Любит, любит!» — куковала.
А вторая из кукушек
«Милый, милый!» — напевала.
А последняя кукушка
«Радость, радость!» — повторяла.
Первая из трех кукушек
Куковала вешний месяц,
И второй, и третий месяц —
Для девицы, что лежала
Без любви в холодном море.
А вторая из кукушек
Вдвое дольше куковала
Над печальным, одиноким
Женихом девицы юной.
А последняя кукушка
Никогда не умолкала,
Матери несчастной пела,
Навсегда забывшей радость.
И сказала мать родная,
Услыхав напев кукушки:
— Мать, утратившая дочку,
Не должна кукушку слушать.
Чуть кукушка закукует, —
Сердце матери забьется,
По щекам польются слезы,
Капли слез крупней гороха,
Тяжелей бобовых зерен…
Укорачивает горе
Век ее на целый локоть,
Отнимает четверть жизни,
Изнуряет скорбью тело.
Нет, не слушайте весною
Пенья звонкого кукушки!
Шотландские народные баллады
Верный сокол
— Недаром речью одарен
Ты, сокол быстрокрылый:
Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой!
— Я рад снести ей письмецо
По твоему приказу.
Но как мне быть? Ее в лицо
Не видел я ни разу.
— Легко ты милую мою
Отыщешь, сокол ясный.
Среди невест в ее краю
Нет более прекрасной.
Пред старым замком, сокол мой,
Садись на дуб соседний.
Сиди и пой, когда домой
Придет она с обедни.
Придет с подругами она —
Их двадцать и четыре.
Нет счету звездам, а Луна
Одна в полночном мире.
Мою подругу ты найдешь
Меж дев звонкоголосых
По гребням, что сверкают сплошь
В ее тяжелых косах.
______
Вот сокол к замку прилетел
И сел на дуб соседний
И песню девушкам запел,
Вернувшимся с обедни.
— За стол садитесь пить и есть,
Красавицы девицы,
А я хочу услышать весть
От этой вольной птицы.
— Свою мне песню вновь пропой,
Мой сокол сизокрылый.
Какую весточку с тобой
Прислал сегодня милый?
— Тебе я должен передать
Короткое посланье.
Твой друг не в силах больше ждать
И молит о свиданье.
— Скажи: пускай хлеба печет,
Готовит больше солода
И пусть меня на свадьбу ждет,
Покуда пиво молодо.
— Залога просит твой жених,
Он чахнет в ожиданье.
Кольцо и прядь кудрей твоих
Пошли в залог свиданья!
— Для друга прядь моих кудрей
Возьми, о сокол ясный.
Я шлю кольцо с руки моей
И встретиться согласна.
Пусть ждет в четвертой из церквей
Шотландии прекрасной!
К отцу с мольбой пошла она,
Склонилась у порога:
— Отец, мольба моя — одна.
Исполни, ради бога!
— Проси, проси, родная дочь,—
Сказал отец сурово,—
Но выкинь ты из сердца прочь
Шотландца молодого!
— О нет, я чую свой конец.
Возьми мой прах безгласный
И схорони его, отец,
В Шотландии прекрасной.
Там в первой церкви прикажи
Бить в колокол печальный.
В соседней церкви отслужи
Молебен погребальный.
У третьей дочку помяни
Раздачей подаянья.
А у четвертой схорони…
Вот все мои желанья!
В светлицу тихую пошла
Красавица с поклоном,
На ложе девичье легла
С протяжным, тихим стоном.
Весь день, печальна и бледна,
Покоилась в постели,
А ночью выпила она
Питье из сонных зелий.
Исчезла краска нежных губ,
Пропал румянец алый.
Три дня недвижная, как труп,
Красавица лежала…
Сидела в замке у огня
Столетняя колдунья.
— Ох, есть лекарство у меня! —
Промолвила ворчунья.
— Огонь велите-ка раздуть,
А я свинец расплавлю,
Струей свинца ожгу ей грудь
И встать ее заставлю!
Ожгла свинцом колдунья грудь,
Ожгла девице щеки,
Но не встревожила ничуть
Покой ее глубокий.
Вот братья дуб в лесу густом
Сестре на гроб срубили
И гроб дубовый серебром
Тяжелым обложили.
А сестры старшие скорей
Берутся за иголку
И саван шьют сестре своей,
Рубашку шьют из шелку…
_______
— Спасибо, верный сокол мой,
Мой вестник быстрокрылый.
Вернулся рано ты домой.
Ну, что принес от милой?
— Принес я прядь ее кудрей,
Кольцо и обещанье
Прибыть к четвертой из церквей
Шотландских на свиданье.
— Скорее, паж, коня седлай,
Дай меч мой и кольчугу.
С тобой мы едем в дальний край
Встречать мою подругу!
_______
Родные тело в храм внесли
И гулко отзвонили,
К другому храму подошли
И мессу отслужили.
Вот в третьем храме беднякам
Раздали подаянье.
Потом пошли в четвертый храм,
Где милый ждал свиданья.
— Эй, расступитесь, дайте путь,
Вы, родичи и слуги.
В последний раз хочу взглянуть,
В лицо моей подруги!
Но лишь упала пелена
С лица невесты милой,
Она воспрянула от сна
И с ним заговорила:
— О, дай мне хлеба поскорей,
О, дай вина немного.
Ведь для тебя я столько дней
В гробу постилась строго.
Эй, братья! Вам домой пора.
Погромче в рог трубите.
Как обманула вас сестра,
Вы дома расскажите.
Скажите всем, что не лежу
Я здесь на ложе вечном,
А в церковь светлую вхожу
В наряде подвенечном,
Что ждал в Шотландии меня
Не черный мрак могилы,
А ждал на паперти меня
Избранник сердца милый!
— Недаром речью одарен
Ты, сокол быстрокрылый:
Снеси письмо, а с ним поклон
Моей подруге милой!
— Я рад снести ей письмецо
По твоему приказу.
Но как мне быть? Ее в лицо
Не видел я ни разу.
— Легко ты милую мою
Отыщешь, сокол ясный.
Среди невест в ее краю
Нет более прекрасной.
Пред старым замком, сокол мой,
Садись на дуб соседний.
Сиди и пой, когда домой
Придет она с обедни.
Придет с подругами она —
Их двадцать и четыре.
Нет счету звездам, а Луна
Одна в полночном мире.
Мою подругу ты найдешь
Меж дев звонкоголосых
По гребням, что сверкают сплошь
В ее тяжелых косах.
Вот сокол к замку прилетел
И сел на дуб соседний
И песню девушкам запел,
Вернувшимся с обедни.
— За стол садитесь пить и есть,
Красавицы девицы,
А я хочу услышать весть
От этой вольной птицы.
— Свою мне песню вновь пропой,
Мой сокол сизокрылый.
Какую весточку с тобой
Прислал сегодня милый?
— Тебе я должен передать
Короткое посланье.
Твой друг не в силах больше ждать
И молит о свиданье.
— Скажи: пускай хлеба печет,
Готовит больше солода
И пусть меня на свадьбу ждет,
Покуда пиво молодо.
— Залога просит твой жених,
Он чахнет в ожиданье.
Кольцо и прядь кудрей твоих
Пошли в залог свиданья!
— Для друга прядь моих кудрей
Возьми, о сокол ясный.
Я шлю кольцо с руки моей
И встретиться согласна.
Пусть ждет в четвертой из церквей
Шотландии прекрасной!
К отцу с мольбой пошла она,
Склонилась у порога:
— Отец, мольба моя — одна.
Исполни, ради бога!
— Проси, проси, родная дочь,—
Сказал отец сурово,—
Но выкинь ты из сердца прочь
Шотландца молодого!
— О нет, я чую свой конец.
Возьми мой прах безгласный
И схорони его, отец,
В Шотландии прекрасной.
Там в первой церкви прикажи
Бить в колокол печальный.
В соседней церкви отслужи
Молебен погребальный.
У третьей дочку помяни
Раздачей подаянья.
А у четвертой схорони…
Вот все мои желанья!
В светлицу тихую пошла
Красавица с поклоном,
На ложе девичье легла
С протяжным, тихим стоном.
Весь день, печальна и бледна,
Покоилась в постели,
А ночью выпила она
Питье из сонных зелий.
Исчезла краска нежных губ,
Пропал румянец алый.
Три дня недвижная, как труп,
Красавица лежала…
Сидела в замке у огня
Столетняя колдунья.
— Ох, есть лекарство у меня! —
Промолвила ворчунья.
— Огонь велите-ка раздуть,
А я свинец расплавлю,
Струей свинца ожгу ей грудь
И встать ее заставлю!
Ожгла свинцом колдунья грудь,
Ожгла девице щеки,
Но не встревожила ничуть
Покой ее глубокий.
Вот братья дуб в лесу густом
Сестре на гроб срубили
И гроб дубовый серебром
Тяжелым обложили.
А сестры старшие скорей
Берутся за иголку
И саван шьют сестре своей,
Рубашку шьют из шелку…
— Спасибо, верный сокол мой,
Мой вестник быстрокрылый.
Вернулся рано ты домой.
Ну, что принес от милой?
— Принес я прядь ее кудрей,
Кольцо и обещанье
Прибыть к четвертой из церквей
Шотландских на свиданье.
— Скорее, паж, коня седлай,
Дай меч мой и кольчугу.
С тобой мы едем в дальний край
Встречать мою подругу!
Родные тело в храм внесли
И гулко отзвонили,
К другому храму подошли
И мессу отслужили.
Вот в третьем храме беднякам
Раздали подаянье.
Потом пошли в четвертый храм,
Где милый ждал свиданья.
— Эй, расступитесь, дайте путь,
Вы, родичи и слуги.
В последний раз хочу взглянуть,
В лицо моей подруги!
Но лишь упала пелена
С лица невесты милой,
Она воспрянула от сна
И с ним заговорила:
— О, дай мне хлеба поскорей,
О, дай вина немного.
Ведь для тебя я столько дней
В гробу постилась строго.
Эй, братья! Вам домой пора.
Погромче в рог трубите.
Как обманула вас сестра,
Вы дома расскажите.
Скажите всем, что не лежу
Я здесь на ложе вечном,
А в церковь светлую вхожу
В наряде подвенечном,
Что ждал в Шотландии меня
Не черный мрак могилы,
А ждал на паперти меня
Избранник сердца милый!
Томас Рифмач[11]
Над быстрой речкой верный Том
Прилег с дороги отдохнуть.
Глядит: красавица верхом
К воде по склону держит путь.
Зеленый шелк — ее наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня.
Ее чудесной красотой,
Как солнцем, Том был ослеплен.
— Хвала Марии Пресвятой! —
Склоняясь ниц, воскликнул он.
— Твои хвалы мне не нужны,
Меня Марией не зовут.
Я — королева той страны,
Где эльфы вольные живут.
Побудь часок со мной вдвоем,
Да не робей, вставай с колен,
Но не целуй меня, мой Том,
Иль попадешь надолго в плен.
— Ну, будь что будет! — он сказал.
Я не боюсь твоих угроз! —
И верный Том поцеловал
Ее в уста краснее роз.
— Ты позабыл про мой запрет.
За это — к худу иль к добру —
Тебя, мой рыцарь, нá семь лет
К себе на службу я беру!
На снежно-белого коня
Она взошла. За нею — Том.
И вот, уздечкою звеня,
Пустились в путь они вдвоем.
Они неслись во весь опор.
Казалось, конь летит стрелой.
Пред ними был пустой простор,
А за плечами — край жилой.
— На миг, мой Том, с коня сойди
И головой ко мне склонись.
Есть три дороги впереди.
Ты их запомнить поклянись.
Вот этот путь, что вверх идет,
Тернист и тесен, прям и крут.
К добру и правде он ведет,
По нем немногие идут.
Другая — горная — тропа
Полна соблазнов и услад.
По ней всегда идет толпа,
Но этот путь — дорога в ад.
Бежит, петляя, меж болот
Дорожка третья, как змея,
Она в Эльфландию ведет,
Где скоро будем ты да я.
Что б ни увидел ты вокруг,
Молчать ты должен, как немой,
А проболтаешься, мой друг,
Так не воротишься домой!
Через потоки в темноте
Несется конь то вплавь, то вброд.
Ни звезд, ни солнца в высоте,
И только слышен рокот вод.
Несется конь в кромешной мгле,
Густая кровь коню по грудь.
Вся кровь, что льется на земле,
В тот мрачный край находит путь.
Но вот пред ними сад встает.
И фея, ветку наклонив,
Сказала: — Съешь румяный плод —
И будешь ты всегда правдив!
— Благодарю, — ответил Том,—
Мне ни к чему подарок ваш:
С таким правдивым языком
У нас не купишь — не продашь.
Не скажешь правды напрямик
Ни женщине, ни королю…
— Попридержи, мой Том, язык
И делай то, что я велю!
_______
В зеленый шелк обут был Том,
В зеленый бархат был одет.
И про него в краю родном
Никто не знал семь долгих лет.
Над быстрой речкой верный Том
Прилег с дороги отдохнуть.
Глядит: красавица верхом
К воде по склону держит путь.
Зеленый шелк — ее наряд,
А сверху плащ красней огня,
И колокольчики звенят
На прядках гривы у коня.
Ее чудесной красотой,
Как солнцем, Том был ослеплен.
— Хвала Марии Пресвятой! —
Склоняясь ниц, воскликнул он.
— Твои хвалы мне не нужны,
Меня Марией не зовут.
Я — королева той страны,
Где эльфы вольные живут.
Побудь часок со мной вдвоем,
Да не робей, вставай с колен,
Но не целуй меня, мой Том,
Иль попадешь надолго в плен.
— Ну, будь что будет! — он сказал.
Я не боюсь твоих угроз! —
И верный Том поцеловал
Ее в уста краснее роз.
— Ты позабыл про мой запрет.
За это — к худу иль к добру —
Тебя, мой рыцарь, нá семь лет
К себе на службу я беру!
На снежно-белого коня
Она взошла. За нею — Том.
И вот, уздечкою звеня,
Пустились в путь они вдвоем.
Они неслись во весь опор.
Казалось, конь летит стрелой.
Пред ними был пустой простор,
А за плечами — край жилой.
— На миг, мой Том, с коня сойди
И головой ко мне склонись.
Есть три дороги впереди.
Ты их запомнить поклянись.
Вот этот путь, что вверх идет,
Тернист и тесен, прям и крут.
К добру и правде он ведет,
По нем немногие идут.
Другая — горная — тропа
Полна соблазнов и услад.
По ней всегда идет толпа,
Но этот путь — дорога в ад.
Бежит, петляя, меж болот
Дорожка третья, как змея,
Она в Эльфландию ведет,
Где скоро будем ты да я.
Что б ни увидел ты вокруг,
Молчать ты должен, как немой,
А проболтаешься, мой друг,
Так не воротишься домой!
Через потоки в темноте
Несется конь то вплавь, то вброд.
Ни звезд, ни солнца в высоте,
И только слышен рокот вод.
Несется конь в кромешной мгле,
Густая кровь коню по грудь.
Вся кровь, что льется на земле,
В тот мрачный край находит путь.
Но вот пред ними сад встает.
И фея, ветку наклонив,
Сказала: — Съешь румяный плод —
И будешь ты всегда правдив!
— Благодарю, — ответил Том,—
Мне ни к чему подарок ваш:
С таким правдивым языком
У нас не купишь — не продашь.
Не скажешь правды напрямик
Ни женщине, ни королю…
— Попридержи, мой Том, язык
И делай то, что я велю!
В зеленый шелк обут был Том,
В зеленый бархат был одет.
И про него в краю родном
Никто не знал семь долгих лет.
Из поэмы «Калевала»
Рождение кáнтеле (Из руны 44)
Старый, вещий Вейнемейнен,
Проходя опушкой леса,
Услыхал: береза плачет,
Дерево роняет слезы.
Он подходит к свилеватой,
Тихо плачущей березе
И такую речь заводит,
Говорит слова такие:
— Что ты, дерево, тоскуешь?
Что ты плачешь, белый пояс?
На войну тебя не гонят,
Воевать не заставляют.
Тихо молвила береза:
— Людям может показаться,
Будто я смеюсь на солнце,
Будто весело живу я.
Мне же, слабой, не до смеха.
Веселюсь порой от скуки,
Глупая, от горя плачу.
Как не плакать мне, бессильной,
Не томиться, бесталанной!
Кто удачею богаче,
Тот надеется на лето,
Красное, большое лето.
Я же, бедная, тревожусь,
Чтоб кору с меня не сняли,
Не срубили тонких веток.
Краткою весной к березам
Резвые приходят дети,
Режут нас пятью ножами,
Добывая сок прозрачный.
Летом пастухи-злодеи
Белый пояс мой сдирают,
Чтоб сплести кошель и ковшик
И для ягод кузовочек.
Подо мной, березой белой,
Под листвой моей кудрявой,
Девушки в кружок садятся,
Игры девичьи заводят
И зеленый веник вяжут
Из моих душистых веток.
А порою ствол березы
Подсекают для пожоги,
Разрубают на поленья.
Трижды этим жарким летом
Подо мною дровосеки
Топоры свои точили,
Чтобы стройную березу
Подрубить под самый корень.
Вот что лето мне приносит,
Таковы его подарки.
А зима не лучше лета,
Снег и стужа — не милее.
Грусть меня зимой сжимает.
Я сгибаюсь от заботы,
И лицо мое бледнеет.
Злую боль несет мне ветер,
Иней — горькую обиду.
Буря с плеч срывает шубу,
Стужа — платье золотое.
И тогда я, молодая,
Сиротливая береза,
Остаюсь под ветром голой,
Неодетой, неприкрытой.
Дрожью я дрожу от вьюги.
Слезы стынут на морозе.
И промолвил Вейнемейнен:
— Перестань грустить, береза,
Полно плакать, белый пояс!
Скоро ты дождешься доли,
Лучшей доли, жизни новой.
Ты от счастья плакать будешь
И смеяться от веселья!
С этим словом Вейнемейнен
Взял плакучую березу.
Целый день ее строгал он,
Долгий день над ней работал.
Кáнтеле построил за день,
Сделал гусли из березы
На мысу среди тумана,
На пустынном побережье.
И промолвил Вейнемейнен:
— Сделан короб деревянный,
Вечной радости жилище.
Славный короб — весь в прожилках,
Весь в разводах и узорах.
Где же я колки достану,
Где достану я гвоздочки?
Дерево росло на воле —
Дуб высокий на поляне.
Ветви дружные вздымались.
Желуди на каждой ветке
В золотых росли колечках,
И на каждом из колечек —
Голосистая кукушка.
Чуть кукушка закукует,
В пять ладов несутся звуки, —
Золото из клюва каплет,
Серебро из клюва льется.
Вот для кантеле гвоздочки!
Вот колки для звонких гусель!
Есть гвоздочки золотые
И колки для звонких гусель.
Но теперь нужны и струны.
Целых пять достать их надо,
А без струн играть не будешь.
Старый, вещий Вейнемейнен,
Он искать пустился струны,
Струны тонкие для гусель.
И дорогою в долине
Молодую видит деву.
Девушка не плачет горько
И не слишком веселится.
Просто — песню напевает,
Чтоб скорее минул вечер
И пришел ее любимый.
Старый, вещий Вейнемейнен
Сапоги свои снимает
И, подкравшись к юной деве,
Говорит слова такие:
— Пять волос твоих, девица,
Дай для кантеле на струны,
Добрым людям на утеху!
И без ропота девица
Пять волос дала тончайших,
Пять иль шесть нежнейших прядей
Вейнемейнену на струны,
Добрым людям на утеху.
Вот и кончена работа, —
Вышло кантеле на славу.
Вещий, старый Вейнемейнен
Сел на плоский серый камень,
На гранитную ступеньку.
Взял он гусли осторожно,
В руки взял земную радость,
Выгибом поставил кверху,
А основой — на колени.
И настраивает струны,
Согласует их звучанье.
Наконец, настроив струны,
Короб кантеле кладет он
Поперек своих коленей,
Нáискось слегка поставив.
Опускает он на струны
Ногти рук своих проворных.
Пять его искусных пальцев
По струнам перебегают,
Перепархивают ловко.
Так играет Вейнемейнен,
Отогнув большие пальцы,
Струны чуть перебирая.
И откликнулась береза,
Дерево заговорило
Всей листвой своей зеленой,
Всеми гибкими ветвями,
Звонким голосом кукушки,
Нежным волосом девичьим.
Заиграл он побыстрее —
Громче струны зазвучали.
А кругом трясутся горы,
Валуны, катясь, грохочут,
В море падают утесы,
Мелкая скрежещет галька.
Пляшут сосны на вершинах,
Пни обрубленные скачут.
Дéвы Калевы и жены,
В хижинах шитье оставив,
Как река с горы, бежали,
Как поток весенний, мчались.
Шли, танцуя, молодицы,
Шли степенные старухи —
Вейнемейнена послушать,
Похвалить его искусство,
Рокот струн звонкоголосых.
Из мужчин, кто был поближе, —
Шапку снял и слушал тихо.
Женщины стояли молча,
Подперев руками щеки.
Девушки роняли слезы,
Головы склонили парни
И внимали вечным рунам,
Пенью нежному березы.
Все уста одно шептали,
Языки одно твердили:
— Никогда никто не слышал
Музыки такой приятной
С той поры, как светит солнце,
Золотится в небе месяц!
Далеко, за шесть селений,
Пенье кантеле звучало.
И селенья опустели.
Все, что было там живого,
Побежало слушать гусли,
Струн приятное звучанье.
Слушали не только люди, —
Звери дикие лесные
На своих когтях сидели,
Пенью кантеле внимая,
Удивляясь нежным звукам.
Опустились с неба птицы
И расселись на деревьях.
Разные морские рыбы
К берегам подплыли близко.
И бесчисленные черзи
Из земли ползли наружу,
Чтобы слушать, изгибаясь,
Гусель нежное звучанье,
Радость струн звонкоголосых.
Тут уж старый Вейнемейнен
Показал себя на славу.
Он сыграл им хорошенько,
Очень чисто и красиво.
День играл, другой и третий.
Все в один присест играл он,
Обуви не сняв ни разу,
Пояса не распуская.
Он играл в своем жилище,
Между стен своих сосновых,
И гудела крыша дома,
Сотрясались половицы,
Окна весело смеялись,
Потолки и двери пели,
Каменная печь плясала,
Притолочный столб качался.
Поднял гусли Вейнемейнен
И пошел зеленым лесом,
А потом сосновым бором.
Ели низко наклонялись,
Сосны головы сгибали.
Шишки с них валились градом,
Сыпались дождем иголки.
А пошел он через рощи,
По лесным побрел полянам, —
Рощи радовались гуслям,
И поляны веселились.
А цветы медовой пылью
Усыпали путь-дорогу.
Старый, вещий Вейнемейнен,
Проходя опушкой леса,
Услыхал: береза плачет,
Дерево роняет слезы.
Он подходит к свилеватой,
Тихо плачущей березе
И такую речь заводит,
Говорит слова такие:
— Что ты, дерево, тоскуешь?
Что ты плачешь, белый пояс?
На войну тебя не гонят,
Воевать не заставляют.
Тихо молвила береза:
— Людям может показаться,
Будто я смеюсь на солнце,
Будто весело живу я.
Мне же, слабой, не до смеха.
Веселюсь порой от скуки,
Глупая, от горя плачу.
Как не плакать мне, бессильной,
Не томиться, бесталанной!
Кто удачею богаче,
Тот надеется на лето,
Красное, большое лето.
Я же, бедная, тревожусь,
Чтоб кору с меня не сняли,
Не срубили тонких веток.
Краткою весной к березам
Резвые приходят дети,
Режут нас пятью ножами,
Добывая сок прозрачный.
Летом пастухи-злодеи
Белый пояс мой сдирают,
Чтоб сплести кошель и ковшик
И для ягод кузовочек.
Подо мной, березой белой,
Под листвой моей кудрявой,
Девушки в кружок садятся,
Игры девичьи заводят
И зеленый веник вяжут
Из моих душистых веток.
А порою ствол березы
Подсекают для пожоги,
Разрубают на поленья.
Трижды этим жарким летом
Подо мною дровосеки
Топоры свои точили,
Чтобы стройную березу
Подрубить под самый корень.
Вот что лето мне приносит,
Таковы его подарки.
А зима не лучше лета,
Снег и стужа — не милее.
Грусть меня зимой сжимает.
Я сгибаюсь от заботы,
И лицо мое бледнеет.
Злую боль несет мне ветер,
Иней — горькую обиду.
Буря с плеч срывает шубу,
Стужа — платье золотое.
И тогда я, молодая,
Сиротливая береза,
Остаюсь под ветром голой,
Неодетой, неприкрытой.
Дрожью я дрожу от вьюги.
Слезы стынут на морозе.
И промолвил Вейнемейнен:
— Перестань грустить, береза,
Полно плакать, белый пояс!
Скоро ты дождешься доли,
Лучшей доли, жизни новой.
Ты от счастья плакать будешь
И смеяться от веселья!
С этим словом Вейнемейнен
Взял плакучую березу.
Целый день ее строгал он,
Долгий день над ней работал.
Кáнтеле построил за день,
Сделал гусли из березы
На мысу среди тумана,
На пустынном побережье.
И промолвил Вейнемейнен:
— Сделан короб деревянный,
Вечной радости жилище.
Славный короб — весь в прожилках,
Весь в разводах и узорах.
Где же я колки достану,
Где достану я гвоздочки?
Дерево росло на воле —
Дуб высокий на поляне.
Ветви дружные вздымались.
Желуди на каждой ветке
В золотых росли колечках,
И на каждом из колечек —
Голосистая кукушка.
Чуть кукушка закукует,
В пять ладов несутся звуки, —
Золото из клюва каплет,
Серебро из клюва льется.
Вот для кантеле гвоздочки!
Вот колки для звонких гусель!
Есть гвоздочки золотые
И колки для звонких гусель.
Но теперь нужны и струны.
Целых пять достать их надо,
А без струн играть не будешь.
Старый, вещий Вейнемейнен,
Он искать пустился струны,
Струны тонкие для гусель.
И дорогою в долине
Молодую видит деву.
Девушка не плачет горько
И не слишком веселится.
Просто — песню напевает,
Чтоб скорее минул вечер
И пришел ее любимый.
Старый, вещий Вейнемейнен
Сапоги свои снимает
И, подкравшись к юной деве,
Говорит слова такие:
— Пять волос твоих, девица,
Дай для кантеле на струны,
Добрым людям на утеху!
И без ропота девица
Пять волос дала тончайших,
Пять иль шесть нежнейших прядей
Вейнемейнену на струны,
Добрым людям на утеху.
Вот и кончена работа, —
Вышло кантеле на славу.
Вещий, старый Вейнемейнен
Сел на плоский серый камень,
На гранитную ступеньку.
Взял он гусли осторожно,
В руки взял земную радость,
Выгибом поставил кверху,
А основой — на колени.
И настраивает струны,
Согласует их звучанье.
Наконец, настроив струны,
Короб кантеле кладет он
Поперек своих коленей,
Нáискось слегка поставив.
Опускает он на струны
Ногти рук своих проворных.
Пять его искусных пальцев
По струнам перебегают,
Перепархивают ловко.
Так играет Вейнемейнен,
Отогнув большие пальцы,
Струны чуть перебирая.
И откликнулась береза,
Дерево заговорило
Всей листвой своей зеленой,
Всеми гибкими ветвями,
Звонким голосом кукушки,
Нежным волосом девичьим.
Заиграл он побыстрее —
Громче струны зазвучали.
А кругом трясутся горы,
Валуны, катясь, грохочут,
В море падают утесы,
Мелкая скрежещет галька.
Пляшут сосны на вершинах,
Пни обрубленные скачут.
Дéвы Калевы и жены,
В хижинах шитье оставив,
Как река с горы, бежали,
Как поток весенний, мчались.
Шли, танцуя, молодицы,
Шли степенные старухи —
Вейнемейнена послушать,
Похвалить его искусство,
Рокот струн звонкоголосых.
Из мужчин, кто был поближе, —
Шапку снял и слушал тихо.
Женщины стояли молча,
Подперев руками щеки.
Девушки роняли слезы,
Головы склонили парни
И внимали вечным рунам,
Пенью нежному березы.
Все уста одно шептали,
Языки одно твердили:
— Никогда никто не слышал
Музыки такой приятной
С той поры, как светит солнце,
Золотится в небе месяц!
Далеко, за шесть селений,
Пенье кантеле звучало.
И селенья опустели.
Все, что было там живого,
Побежало слушать гусли,
Струн приятное звучанье.
Слушали не только люди, —
Звери дикие лесные
На своих когтях сидели,
Пенью кантеле внимая,
Удивляясь нежным звукам.
Опустились с неба птицы
И расселись на деревьях.
Разные морские рыбы
К берегам подплыли близко.
И бесчисленные черзи
Из земли ползли наружу,
Чтобы слушать, изгибаясь,
Гусель нежное звучанье,
Радость струн звонкоголосых.
Тут уж старый Вейнемейнен
Показал себя на славу.
Он сыграл им хорошенько,
Очень чисто и красиво.
День играл, другой и третий.
Все в один присест играл он,
Обуви не сняв ни разу,
Пояса не распуская.
Он играл в своем жилище,
Между стен своих сосновых,
И гудела крыша дома,
Сотрясались половицы,
Окна весело смеялись,
Потолки и двери пели,
Каменная печь плясала,
Притолочный столб качался.
Поднял гусли Вейнемейнен
И пошел зеленым лесом,
А потом сосновым бором.
Ели низко наклонялись,
Сосны головы сгибали.
Шишки с них валились градом,
Сыпались дождем иголки.
А пошел он через рощи,
По лесным побрел полянам, —
Рощи радовались гуслям,
И поляны веселились.
А цветы медовой пылью
Усыпали путь-дорогу.
Золотая дева
Безутешный Ильмаринен
Горько плачет вечерами.
По ночам не спит, а плачет,
Белым днем не ест, а плачет.
Жалуется ранним утром,
На закате причитает.
Нет его супруги юной,
Спит красивая в могиле.
Позабыл он свой тяжелый
Молот с медной рукоятью.
Кузница его умолкла
Не на день — на целый месяц.
Вот идет второй и третий,
Настает четвертый месяц.
Встал могучий Ильмаринен,
Золота достал из моря,
Серебра — со дна морского,
Съездил в лес тридцатикратно,
Множество свалил деревьев
И пожег стволы на угли.
Славный мастер Ильмаринен
Золото бросает в пламя,
На огне расплавил слиток
Серебра величиною
С зимовалого зайчонка
Иль осеннего барашка.
Рукавиц не надевая,
Не прикрыв от жара плечи,
Он в огне мешает угли,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.
Из огня овца выходит,
Выбегает из горнила.
Треть руна ее из меди,
Треть из серебра литого,
Треть, как солнце, золотая.
Все любуются овечкой.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:
— Волку надобна овечка,
Ильмаринену — подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.
Он овцу бросает в пламя,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.
Конь из пламени выходит,
Выбегает жеребенок.
Блещет грива золотая,
Серебром сверкает шея,
А копыта — красной медью.
Хвалят люди жеребенка.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:
— Волку нужен жеребенок.
Ильмаринену — подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.
Он коня в огонь бросает,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Мех кузнечный раздувает,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила, —
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.
Из огня выходит дева,
Среброликая, как месяц,
С волосами золотыми,
Заплетенными в косички,
И с красивым, стройным станом.
Задрожал народ от страха,
Но не дрогнул Ильмаринен.
Он берется за работу,
Он кует свое изделье.
Ночь кует без передышки,
День кует без остановки.
Ноги девушке он сделал,
Сделал ноги, сделал руки,
Но ходить не могут ноги,
Обнимать не могут руки.
Сделал уши Ильмаринен,
Но не могут слышать уши.
Сделал он уста на славу,
Чудные уста и очи,
Но уста молчат, не дышат,
Но в глазах не видно ласки.
И промолвил Ильмаринен:
— Славная была бы дева,
Если бы заговорила,
Кабы дать ей ум и голос!
Он понес свою невесту
На пуховые подушки,
Под шелковые покровы,
Под цветной широкий полог.
Славный мастер Ильмаринен
Натопил пожарче баню,
Вовремя запасся мылом
И водой наполнил кадки
Да связал зеленый веник,
Чтобы пуночка купалась,
Подорожничек помылся,
Смыл серебряную накипь,
Накипь золота и меди.
Сам он выкупался тоже,
Всласть попарился, помылся
И улегся с девой рядом
На пуховые подушки,
Под цветной широкий полог.
В этот вечер Ильмаринен
Приготовил одеяла,
Две иль три медвежьих шкуры,
Шесть платков из мягкой шерсти,
Чтобы спать с женою рядом,
С золотой своей супругой.
У него был этой ночью
Бок один теплей другого.
Бок, укрытый одеялом,
И платками шерстяными,
И густым медвежьим мехом,
Хорошо нагрелся за ночь.
Но зато другой, который
Прикасался к золотому
И серебряному телу, —
Белым инеем покрылся,
Толстой коркой ледяною,
Стал холодным, точно камень.
И промолвил Ильмаринен:
— Не жена мне эта дева.
В Вейнеле ее свезу я
Вейнемейнену в подруги.
В Вейнеле отвез он деву
И, вручая свой подарок,
Говорил такие речи:
— Слушай, старый Вейнемейнен,
Я привез тебе подругу.
Хороша она собою,
А мешать тебе не будет,
Потому что не болтлива.
Старый, вещий Вейнемейнен
Взглядом девушку окинул
И сказал такое слово:
— Для чего привез ко мне ты
Это чудо золотое? —
Отвечает Ильмаринен:
— Угодить тебе хотел я
И привез тебе в подарок
Среброликую супругу
С золотыми волосами.
И промолвил Вейнемейнен:
— Ах, кузнец, мой братец младший,
Растопи ты эту куклу,
Наготовь изделий разных.
А не то свези к соседям
Или в дальний край немецкий.
Много там людей богатых
На нее польститься может.
Непристойно в нашем роде,
Мне подавно не пристало
Брать невесту золотую,
На серебряной жениться!
Заповедал Вейнемейнен,
Завешал Сувантолайнен
Внукам, правнукам растущим,
Многочисленным потомкам,
Людям будущего века:
Золоту не поклоняться,
Серебру не быть слугою.
Он сказал такое слово:
— Бедные сыны и внуки,
Удальцы времен грядущих,
Будет ли у вас достаток,
Иль совсем его не будет —
До тех пор, пока сияет
В небе месяц златорогий,
Пуще смерти берегитесь
Брать в подруги золотую
И серебряную деву.
Сердца золото не греет,
Серебро морозом дышит.
Безутешный Ильмаринен
Горько плачет вечерами.
По ночам не спит, а плачет,
Белым днем не ест, а плачет.
Жалуется ранним утром,
На закате причитает.
Нет его супруги юной,
Спит красивая в могиле.
Позабыл он свой тяжелый
Молот с медной рукоятью.
Кузница его умолкла
Не на день — на целый месяц.
Вот идет второй и третий,
Настает четвертый месяц.
Встал могучий Ильмаринен,
Золота достал из моря,
Серебра — со дна морского,
Съездил в лес тридцатикратно,
Множество свалил деревьев
И пожег стволы на угли.
Славный мастер Ильмаринен
Золото бросает в пламя,
На огне расплавил слиток
Серебра величиною
С зимовалого зайчонка
Иль осеннего барашка.
Рукавиц не надевая,
Не прикрыв от жара плечи,
Он в огне мешает угли,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.
Из огня овца выходит,
Выбегает из горнила.
Треть руна ее из меди,
Треть из серебра литого,
Треть, как солнце, золотая.
Все любуются овечкой.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:
— Волку надобна овечка,
Ильмаринену — подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.
Он овцу бросает в пламя,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Раздувает мех могучий,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила,
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.
Конь из пламени выходит,
Выбегает жеребенок.
Блещет грива золотая,
Серебром сверкает шея,
А копыта — красной медью.
Хвалят люди жеребенка.
Недоволен Ильмаринен.
Он сказал такое слово:
— Волку нужен жеребенок.
Ильмаринену — подруга,
Златокудрая, как солнце,
Среброликая, как месяц.
Он коня в огонь бросает,
Золота кладет в придачу,
Серебра кладет вдобавок,
В пламени мешает уголь,
Мех кузнечный раздувает,
Чтобы сделать золотую
И серебряную деву.
Дунул раз, качнул еще раз,
А на третий наклонился
Посмотреть на дно горнила, —
Чтó из пламени выходит,
Чтó таится в огневище.
Из огня выходит дева,
Среброликая, как месяц,
С волосами золотыми,
Заплетенными в косички,
И с красивым, стройным станом.
Задрожал народ от страха,
Но не дрогнул Ильмаринен.
Он берется за работу,
Он кует свое изделье.
Ночь кует без передышки,
День кует без остановки.
Ноги девушке он сделал,
Сделал ноги, сделал руки,
Но ходить не могут ноги,
Обнимать не могут руки.
Сделал уши Ильмаринен,
Но не могут слышать уши.
Сделал он уста на славу,
Чудные уста и очи,
Но уста молчат, не дышат,
Но в глазах не видно ласки.
И промолвил Ильмаринен:
— Славная была бы дева,
Если бы заговорила,
Кабы дать ей ум и голос!
Он понес свою невесту
На пуховые подушки,
Под шелковые покровы,
Под цветной широкий полог.
Славный мастер Ильмаринен
Натопил пожарче баню,
Вовремя запасся мылом
И водой наполнил кадки
Да связал зеленый веник,
Чтобы пуночка купалась,
Подорожничек помылся,
Смыл серебряную накипь,
Накипь золота и меди.
Сам он выкупался тоже,
Всласть попарился, помылся
И улегся с девой рядом
На пуховые подушки,
Под цветной широкий полог.
В этот вечер Ильмаринен
Приготовил одеяла,
Две иль три медвежьих шкуры,
Шесть платков из мягкой шерсти,
Чтобы спать с женою рядом,
С золотой своей супругой.
У него был этой ночью
Бок один теплей другого.
Бок, укрытый одеялом,
И платками шерстяными,
И густым медвежьим мехом,
Хорошо нагрелся за ночь.
Но зато другой, который
Прикасался к золотому
И серебряному телу, —
Белым инеем покрылся,
Толстой коркой ледяною,
Стал холодным, точно камень.
И промолвил Ильмаринен:
— Не жена мне эта дева.
В Вейнеле ее свезу я
Вейнемейнену в подруги.
В Вейнеле отвез он деву
И, вручая свой подарок,
Говорил такие речи:
— Слушай, старый Вейнемейнен,
Я привез тебе подругу.
Хороша она собою,
А мешать тебе не будет,
Потому что не болтлива.
Старый, вещий Вейнемейнен
Взглядом девушку окинул
И сказал такое слово:
— Для чего привез ко мне ты
Это чудо золотое? —
Отвечает Ильмаринен:
— Угодить тебе хотел я
И привез тебе в подарок
Среброликую супругу
С золотыми волосами.
И промолвил Вейнемейнен:
— Ах, кузнец, мой братец младший,
Растопи ты эту куклу,
Наготовь изделий разных.
А не то свези к соседям
Или в дальний край немецкий.
Много там людей богатых
На нее польститься может.
Непристойно в нашем роде,
Мне подавно не пристало
Брать невесту золотую,
На серебряной жениться!
Заповедал Вейнемейнен,
Завешал Сувантолайнен
Внукам, правнукам растущим,
Многочисленным потомкам,
Людям будущего века:
Золоту не поклоняться,
Серебру не быть слугою.
Он сказал такое слово:
— Бедные сыны и внуки,
Удальцы времен грядущих,
Будет ли у вас достаток,
Иль совсем его не будет —
До тех пор, пока сияет
В небе месяц златорогий,
Пуще смерти берегитесь
Брать в подруги золотую
И серебряную деву.
Сердца золото не греет,
Серебро морозом дышит.
Айно
Айно, дева молодая,
Прутья в рощице ломала,
Веники в лесу вязала:
Батюшке родному — веник,
Матушке родимой — веник.
И еще связала веник
Своему красавцу брату.
Возвращалась к дому Айно,
Шла домой через ольшаник.
Ей в дороге повстречался
Óсмойнен, идущий с поля,
Кáлеванин из подсеки.
Увидал он в роще деву
В пестрой юбочке нарядной
И сказал слова такие:
— Не для всех, краса девица,
Для меня, моя невеста,
Ты носи на шее бусы,
Надевай свой крест нагрудный,
Заплетай тугие косы,
Шелком их перевивая.
И ответила девица:
— Нет того на белом свете,
Для кого ношу я бусы,
Шелком косы обвиваю!
Крест с груди она сорвала,
Кольца с рук швырнула наземь,
Ожерелье — с белой шеи,
С головы — цветные нити —
Матери-земле в подарок,
Лесу темному на память.
А сама вернулась, плача,
В дом родной — на двор отцовский.
Был отец в то время дома,
У окна сидел на лавке,
Украшая топорище.
— Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, девица, плачешь?
— Как мне, батюшка, не плакать,
Не печалиться, родимый?
Мой нагрудный крест потерян,
Кисти пояса пропали,
Крест — из серебра литого,
Кисти пояса — из меди.
Брат у изгороди частой
Дерево тесал на дуги.
— Ты о чем, сестрица, плачешь?
Что горюешь, молодая?
— Как не плакать, милый братец,
Не печалиться, родимый?
Лучший перстень мой потерян,
Бусы лучшие пропали —
Золотой, как солнце, перстень
И серебряные бусы.
На мостках сестра сидела,
Золотой вязала пояс.
— Что горюешь ты, сестрица?
Отчего, меньшая, плачешь?
— Как, сестрица, мне не плакать,
Не печалиться, родная?
У меня в лесу сегодня
Золото со лба скатилось,
Серебро с волос упало,
Синий шелк с лица сорвался,
Красный шелк расплелся в косах.
Мать у погреба сидела,
С молока снимала сливки.
— Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, бедняжка, плачешь?
— Как мне, матушка, не плакать,
Не печалиться, родная?
В роще я ломала прутья,
Веники в лесу вязала.
А когда я шла обратно, —
Повстречался мне дорогой
Óсмойнен, идущий с поля,
Кáлеванин из подсеки.
Он сказал такое слово:
«Не для всех, душа-девица,
Для меня ты носишь бусы,
Крест серебряный нагрудный,
Ленты шелковые в косах».
Я сорвала крест нагрудный,
С пальцев — перстни золотые,
С белой шеи — ожерелье,
Синий шелк — с лица сорвала.
Красный шелк, вплетенкый в косы,
Матери-земле в подарок.
Лесу темному на память!
Дочке матушка сказала:
— Ты не плачь, моя дочурка,
Не тоскуй, ребенок милый,
В молодости мной рожденный.
Год кормись коровьим маслом,
Будешь статной и высокой.
Год кормись свининой белой,
Будешь резвой и веселой.
Год — лепешками на сливках,
Всех подруг нежнее будешь.
Да пойди на горку, Айно,
Отопри амбары наши,
В самом лучшем из амбаров
На ларце ларец увидишь,
Сундуки под сундуками.
Ты открой сундук заветный.
Под его узорной крышкой
Есть полдюжины блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.
Дочь луны сама их шила,
Солнца дочь их вышивала.
Ты повяжешь косы шелком,
Золото на лоб наденешь,
Шею бусами украсишь,
Драгоценным ожерельем.
Подбери себе рубашку
Белой ткани полотняной,
Натяни на бедра юбку
Самой лучшей синей шерсти,
Поясок надень нарядный,
На ноги — чулки из шелка,
Башмачки — из тонкой кожи,
На руки надень запястья
Да на пальцы по колечку.
А вернешься из амбара
На порог избы отцовской, —
Всей семье отрадой будешь,
Роду-племени утехой!
Ты по улице пройдешься,
Как цветок благоуханный,
Словно ягода-малина.
С каждым днем прекрасней будешь,
С каждым вечером милее!
Так сказала мать родная
Дочери своей любимой.
Но не стала слушать дочка
Утешений материнских.
Плача, по двору бродила,
Шла по улице, рыдая,
И, тоскуя, говорила:
— Что за мысли у счастливых?
Что за думы у блаженных?
Верно, мысли у счастливых,
Верно, думы у блаженных
Так и плещут, точно волны,
Волны малые в корыте.
— Что за мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных?
Верно, мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных,
Как сугробы под горою,
Как вода в колодце темном…
Целый день вздыхала Айно,
Целый вечер горевала,
И спросила мать родная:
— Отчего ты, дочка, плачешь?
У тебя жених на славу,
Муж великий на примете.
У окна сидеть он будет,
Разговаривать с роднею.
Но в ответ сказала Айно:
— Ах ты, матушка родная,
Вот о том-то я и плачу, —
О красе своей невинной,
О косе своей девичьей,
О волосиках коротких,
Что растут большим на смену.
Целый век я буду плакать,
Тосковать о красном солнце,
Вспоминать про ясный месяц,
Край оплакивать родимый,
Дом родительский, откуда
Ухожу еще ребенком,
Поле, где мой брат работал
Под окном избы отцовской.
Оттого я буду плакать,
Что дитя свое родное
Старику ты обещала,
Посылаешь молодую
Быть для дряхлого опорой.
Для отжившего утехой,
Для трясущегося нянькой,
Для бессильного защитой.
Лучше б ты меня послала
С берега крутого в воду
Быть сигам родной сестрою,
Рыбам вод морских подругой!
Тут пошла она на горку,
Дверь амбара отворила
И, открыв сундук тяжелый,
Пеструю откинув крышку,
Отыскала шесть блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.
Это платье дорогое
На себя надела Айно,
Золото на лбу связала,
Серебром одела темя.
Синий шелк прикрыл ей щеки,
Красный шелк обвил ей косы.
И пошла она печально
Вдоль одной лесной поляны,
Поперек другой поляны.
Шла по рощам, перелескам,
По прогалинам, болотам,
По лесным дремучим чащам.
По пескам она бродила
И печально напевала:
— Рано мне приходит время
С белым светом распрощаться,
В Мáнала уйти навеки,
В дом подземный удалиться.
Плакать батюшка не станет,
Матушка рыдать не будет,
Не прольет мой брат слезинки,
Не вздохнет по мне сестрица,
Если с берега я кинусь
В море, где гуляют рыбы,
Где большие ходят волны
Над глубоким темным илом!..
День была она в дороге
И другой была в дороге,
А на третий день к закату
Ей в пути открылось море,
Камышом шумящий берег.
Плакала весь вечер Айно,
Горько жаловалась ночью
На прибрежном сером камне,
Где залив вдается в берег.
На рассвете рано-рано
Айно в море посмотрела,
Поглядела в ту сторонку,
Где конец виднелся мыса.
Там купались три девицы,
В море весело плескались.
Айно к ним пошла четвертой,
Веточка лесная — пятой.
Бросила у моря Айно
На ольху свою сорочку,
Юбку синюю — на иву.
На земле чулки остались,
Башмачки — на сером камне,
На песке — цветные бусы,
Перстни светлые — на гальке.
Высился утес над морем,
Пестрый камень золотистый.
Поплыла к утесу Айно,
На скалу она взобралась
И уселась на вершине.
Но качнулся пестрый камень,
Быстро в воду погрузился
И ушел на дно морское.
Вместе с ним исчезла Айно,
Айно — вместе со скалою!
Так в волнах погибла дева,
Тихая лесная пташка.
Кто ж теперь доставит слово,
Весть печальную доставит
Роду-племени девицы,
Знаменитому в округе?
Эту весть доставил заяц,
Быстрый заяц длинноногий.
Он принес родному дому
Весть о гибели девицы:
— Ваша дочь погибла в море
С ожерельем оловянным
И серебряною пряжкой.
Отстегнулся медный пояс,
И ушла девица в воду,
В мокрое упала море,
Чтобы стать сигам сестрою,
Рыбам вод морских — подругой!
Услыхала мать родная,
Залилась слезами тихо,
А потом заговорила:
— Матерям скажу я слово:
Не качайте ваших дочек,
Не баюкайте малюток.
А когда придет им время,
Замуж их не выдавайте
За немилых против воли,
Не губите понапрасну
Так, как я сгубила дочку,
Айно, пташечку лесную!
Так рыдала мать родная,
И текли ручьями слезы
Из очей глубоких, синих
По страдальческим морщинам,
По щекам ее увядшим.
Вот слеза, другая, третья
По щеке ее скатилась,
Пала светлою росою
На подол ее одежды.
Вот слеза, другая, третья
На подол ее скатилась,
А с подола пала наземь —
Матери-земле на благо,
Канула в морскую воду —
Морю синему на благо.
Но еще струились слезы,
И бегущие потоки
Три реки образовали.
А на тех горючих реках —
По три огненных порога.
И у каждого порога
По три отмели песчаных.
А на отмели песчаной —
По холму по золотому.
На холмах растут березы.
И у каждой на верхушке
Три кукушки золотые.
Первая из трех кукушек
«Любит, любит!» — куковала.
А вторая из кукушек
«Милый, милый!» — напевала.
А последняя кукушка
«Радость, радость!» — повторяла.
Первая из трех кукушек
Куковала вешний месяц,
И второй, и третий месяц —
Для девицы, что лежала
Без любви в холодном море.
А вторая из кукушек
Вдвое дольше куковала
Над печальным, одиноким
Женихом девицы юной.
А последняя кукушка
Никогда не умолкала,
Матери несчастной пела,
Навсегда забывшей радость.
И сказала мать родная,
Услыхав напев кукушки:
— Мать, утратившая дочку,
Не должна кукушку слушать.
Чуть кукушка закукует, —
Сердце матери забьется,
По щекам польются слезы,
Капли слез крупней гороха,
Тяжелей бобовых зерен…
Укорачивает горе
Век ее на целый локоть,
Отнимает четверть жизни,
Изнуряет скорбью тело.
Нет, не слушайте весною
Пенья звонкого кукушки!
Айно, дева молодая,
Прутья в рощице ломала,
Веники в лесу вязала:
Батюшке родному — веник,
Матушке родимой — веник.
И еще связала веник
Своему красавцу брату.
Возвращалась к дому Айно,
Шла домой через ольшаник.
Ей в дороге повстречался
Óсмойнен, идущий с поля,
Кáлеванин из подсеки.
Увидал он в роще деву
В пестрой юбочке нарядной
И сказал слова такие:
— Не для всех, краса девица,
Для меня, моя невеста,
Ты носи на шее бусы,
Надевай свой крест нагрудный,
Заплетай тугие косы,
Шелком их перевивая.
И ответила девица:
— Нет того на белом свете,
Для кого ношу я бусы,
Шелком косы обвиваю!
Крест с груди она сорвала,
Кольца с рук швырнула наземь,
Ожерелье — с белой шеи,
С головы — цветные нити —
Матери-земле в подарок,
Лесу темному на память.
А сама вернулась, плача,
В дом родной — на двор отцовский.
Был отец в то время дома,
У окна сидел на лавке,
Украшая топорище.
— Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, девица, плачешь?
— Как мне, батюшка, не плакать,
Не печалиться, родимый?
Мой нагрудный крест потерян,
Кисти пояса пропали,
Крест — из серебра литого,
Кисти пояса — из меди.
Брат у изгороди частой
Дерево тесал на дуги.
— Ты о чем, сестрица, плачешь?
Что горюешь, молодая?
— Как не плакать, милый братец,
Не печалиться, родимый?
Лучший перстень мой потерян,
Бусы лучшие пропали —
Золотой, как солнце, перстень
И серебряные бусы.
На мостках сестра сидела,
Золотой вязала пояс.
— Что горюешь ты, сестрица?
Отчего, меньшая, плачешь?
— Как, сестрица, мне не плакать,
Не печалиться, родная?
У меня в лесу сегодня
Золото со лба скатилось,
Серебро с волос упало,
Синий шелк с лица сорвался,
Красный шелк расплелся в косах.
Мать у погреба сидела,
С молока снимала сливки.
— Ты о чем горюешь, дочка?
Отчего, бедняжка, плачешь?
— Как мне, матушка, не плакать,
Не печалиться, родная?
В роще я ломала прутья,
Веники в лесу вязала.
А когда я шла обратно, —
Повстречался мне дорогой
Óсмойнен, идущий с поля,
Кáлеванин из подсеки.
Он сказал такое слово:
«Не для всех, душа-девица,
Для меня ты носишь бусы,
Крест серебряный нагрудный,
Ленты шелковые в косах».
Я сорвала крест нагрудный,
С пальцев — перстни золотые,
С белой шеи — ожерелье,
Синий шелк — с лица сорвала.
Красный шелк, вплетенкый в косы,
Матери-земле в подарок.
Лесу темному на память!
Дочке матушка сказала:
— Ты не плачь, моя дочурка,
Не тоскуй, ребенок милый,
В молодости мной рожденный.
Год кормись коровьим маслом,
Будешь статной и высокой.
Год кормись свининой белой,
Будешь резвой и веселой.
Год — лепешками на сливках,
Всех подруг нежнее будешь.
Да пойди на горку, Айно,
Отопри амбары наши,
В самом лучшем из амбаров
На ларце ларец увидишь,
Сундуки под сундуками.
Ты открой сундук заветный.
Под его узорной крышкой
Есть полдюжины блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.
Дочь луны сама их шила,
Солнца дочь их вышивала.
Ты повяжешь косы шелком,
Золото на лоб наденешь,
Шею бусами украсишь,
Драгоценным ожерельем.
Подбери себе рубашку
Белой ткани полотняной,
Натяни на бедра юбку
Самой лучшей синей шерсти,
Поясок надень нарядный,
На ноги — чулки из шелка,
Башмачки — из тонкой кожи,
На руки надень запястья
Да на пальцы по колечку.
А вернешься из амбара
На порог избы отцовской, —
Всей семье отрадой будешь,
Роду-племени утехой!
Ты по улице пройдешься,
Как цветок благоуханный,
Словно ягода-малина.
С каждым днем прекрасней будешь,
С каждым вечером милее!
Так сказала мать родная
Дочери своей любимой.
Но не стала слушать дочка
Утешений материнских.
Плача, по двору бродила,
Шла по улице, рыдая,
И, тоскуя, говорила:
— Что за мысли у счастливых?
Что за думы у блаженных?
Верно, мысли у счастливых,
Верно, думы у блаженных
Так и плещут, точно волны,
Волны малые в корыте.
— Что за мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных?
Верно, мысли у несчастных,
У девчонок бесталанных,
Как сугробы под горою,
Как вода в колодце темном…
Целый день вздыхала Айно,
Целый вечер горевала,
И спросила мать родная:
— Отчего ты, дочка, плачешь?
У тебя жених на славу,
Муж великий на примете.
У окна сидеть он будет,
Разговаривать с роднею.
Но в ответ сказала Айно:
— Ах ты, матушка родная,
Вот о том-то я и плачу, —
О красе своей невинной,
О косе своей девичьей,
О волосиках коротких,
Что растут большим на смену.
Целый век я буду плакать,
Тосковать о красном солнце,
Вспоминать про ясный месяц,
Край оплакивать родимый,
Дом родительский, откуда
Ухожу еще ребенком,
Поле, где мой брат работал
Под окном избы отцовской.
Оттого я буду плакать,
Что дитя свое родное
Старику ты обещала,
Посылаешь молодую
Быть для дряхлого опорой.
Для отжившего утехой,
Для трясущегося нянькой,
Для бессильного защитой.
Лучше б ты меня послала
С берега крутого в воду
Быть сигам родной сестрою,
Рыбам вод морских подругой!
Тут пошла она на горку,
Дверь амбара отворила
И, открыв сундук тяжелый,
Пеструю откинув крышку,
Отыскала шесть блестящих
Поясов золототканых,
Семь хороших синих юбок.
Это платье дорогое
На себя надела Айно,
Золото на лбу связала,
Серебром одела темя.
Синий шелк прикрыл ей щеки,
Красный шелк обвил ей косы.
И пошла она печально
Вдоль одной лесной поляны,
Поперек другой поляны.
Шла по рощам, перелескам,
По прогалинам, болотам,
По лесным дремучим чащам.
По пескам она бродила
И печально напевала:
— Рано мне приходит время
С белым светом распрощаться,
В Мáнала уйти навеки,
В дом подземный удалиться.
Плакать батюшка не станет,
Матушка рыдать не будет,
Не прольет мой брат слезинки,
Не вздохнет по мне сестрица,
Если с берега я кинусь
В море, где гуляют рыбы,
Где большие ходят волны
Над глубоким темным илом!..
День была она в дороге
И другой была в дороге,
А на третий день к закату
Ей в пути открылось море,
Камышом шумящий берег.
Плакала весь вечер Айно,
Горько жаловалась ночью
На прибрежном сером камне,
Где залив вдается в берег.
На рассвете рано-рано
Айно в море посмотрела,
Поглядела в ту сторонку,
Где конец виднелся мыса.
Там купались три девицы,
В море весело плескались.
Айно к ним пошла четвертой,
Веточка лесная — пятой.
Бросила у моря Айно
На ольху свою сорочку,
Юбку синюю — на иву.
На земле чулки остались,
Башмачки — на сером камне,
На песке — цветные бусы,
Перстни светлые — на гальке.
Высился утес над морем,
Пестрый камень золотистый.
Поплыла к утесу Айно,
На скалу она взобралась
И уселась на вершине.
Но качнулся пестрый камень,
Быстро в воду погрузился
И ушел на дно морское.
Вместе с ним исчезла Айно,
Айно — вместе со скалою!
Так в волнах погибла дева,
Тихая лесная пташка.
Кто ж теперь доставит слово,
Весть печальную доставит
Роду-племени девицы,
Знаменитому в округе?
Эту весть доставил заяц,
Быстрый заяц длинноногий.
Он принес родному дому
Весть о гибели девицы:
— Ваша дочь погибла в море
С ожерельем оловянным
И серебряною пряжкой.
Отстегнулся медный пояс,
И ушла девица в воду,
В мокрое упала море,
Чтобы стать сигам сестрою,
Рыбам вод морских — подругой!
Услыхала мать родная,
Залилась слезами тихо,
А потом заговорила:
— Матерям скажу я слово:
Не качайте ваших дочек,
Не баюкайте малюток.
А когда придет им время,
Замуж их не выдавайте
За немилых против воли,
Не губите понапрасну
Так, как я сгубила дочку,
Айно, пташечку лесную!
Так рыдала мать родная,
И текли ручьями слезы
Из очей глубоких, синих
По страдальческим морщинам,
По щекам ее увядшим.
Вот слеза, другая, третья
По щеке ее скатилась,
Пала светлою росою
На подол ее одежды.
Вот слеза, другая, третья
На подол ее скатилась,
А с подола пала наземь —
Матери-земле на благо,
Канула в морскую воду —
Морю синему на благо.
Но еще струились слезы,
И бегущие потоки
Три реки образовали.
А на тех горючих реках —
По три огненных порога.
И у каждого порога
По три отмели песчаных.
А на отмели песчаной —
По холму по золотому.
На холмах растут березы.
И у каждой на верхушке
Три кукушки золотые.
Первая из трех кукушек
«Любит, любит!» — куковала.
А вторая из кукушек
«Милый, милый!» — напевала.
А последняя кукушка
«Радость, радость!» — повторяла.
Первая из трех кукушек
Куковала вешний месяц,
И второй, и третий месяц —
Для девицы, что лежала
Без любви в холодном море.
А вторая из кукушек
Вдвое дольше куковала
Над печальным, одиноким
Женихом девицы юной.
А последняя кукушка
Никогда не умолкала,
Матери несчастной пела,
Навсегда забывшей радость.
И сказала мать родная,
Услыхав напев кукушки:
— Мать, утратившая дочку,
Не должна кукушку слушать.
Чуть кукушка закукует, —
Сердце матери забьется,
По щекам польются слезы,
Капли слез крупней гороха,
Тяжелей бобовых зерен…
Укорачивает горе
Век ее на целый локоть,
Отнимает четверть жизни,
Изнуряет скорбью тело.
Нет, не слушайте весною
Пенья звонкого кукушки!
Стихи для детей
Угомон
Сон приходит втихомолку,
Пробирается сквозь щелку.
Он для каждого из нас
Сны счастливые припас.
Он показывает сказки,
Да не всем они видны.
Вот закрой покрепче глазки —
И тогда увидишь сны!
А кого унять не может
Младший брат — спокойный сон,
Старший брат в постель уложит —
Тихий, строгий Угомон.
Спи, мой мальчик, не шуми.
Угомон тебя возьми!
______
Опустела мостовая.
По дороге с двух сторон
Все троллейбусы, трамваи
Гонит в парки Угомон.
Говорит он: — Спать пора.
Завтра выйдете с утра!
И троллейбусы, трамваи
На ночлег спешат, зевая.
______
Там, где гомон, там и он —
Тихий, строгий Угомон.
Всех, кто ночью гомонит,
Угомон угомонит.
Он людей зовет на отдых
В деревнях и городах,
На высоких пароходах,
В длинных скорых поездах.
Ночью в сумраке вагона
Вы найдете Угомона.
Унимает он ребят,
Что улечься не хотят.
Ходит он по всем квартирам.
А подчас летит над миром
В самолете Угомон:
И воздушным пассажирам
Тоже ночью нужен сон.
Под спокойный гул моторов,
В синем свете ночника
Люди спят среди просторов,
Пробивая облака.
______
Поздней ночью
Угомону
Говорят по телефону:
— Приходи к нам, Угомон.
Есть у нас на Малой Бронной
Паренек неугомонный,
А зовут его Антон.
По ночам он спать не хочет,
Не ложится на кровать,
А хохочет
И грохочет
И другим мешает спать.
Люди просят: — Не шуми,
Угомон тебя возьми!
Говорит неугомонный:
— Не боюсь я Угомона.
Посмотрю я, кто кого:
Он меня иль я его!
______
Спать ложатся все на свете.
Спят и взрослые и дети,
Спит и ласточка и слон,
Но не спит один Антон.
В темноте не спит и слышит,
Как во сне другие дышат,
Тихо тикают часы,
За окошком лают псы.
— Спи, мой мальчик, — просит мама,
Но не спит Антон упрямый.
Вдруг часов раздался звон.
Появился Угомон.
Проскользнул он в дом украдкой,
Наклонился над кроваткой,
А на нитке над собой
Держит шарик голубой.
Да как будто и не шарик,
А светящийся фонарик.
Синим светом он горит,
Тихо-тихо говорит:
— Раз. Два.
Три. Четыре.
Кто не спит у вас в квартире?
Всем на свете нужен сон.
Кто не спит, тот выйди вон!
Перестал фонарь светиться,
А из всех его дверей
Разом выпорхнули птицы —
Стая быстрых снегирей.
Шу! — Над мальчиком в постели
Шумно крылья просвистели.
Просит шепотом Антон:
— Дай мне птичку, Угомон!
— Нет, мой мальчик, эта птица
Нам с тобою только снится.
Ты давно уж крепко спишь…-
Сладких снов тебе, малыш!
______
В лес, луною озаренный,
Угомон тропой идет.
Есть и там неугомонный,
Непоседливый народ.
Где листвою шелестящий
Лес в дремоту погружен,
Там прошел лесною чащей
Седобровый Угомон.
Он грозит синичке юной,
Говорит птенцам дрозда,
Чтоб не смели ночью лунной
Отлучаться из гнезда —
Так легко попасть скворчатам,
Что выходят по ночам,
В плен к разбойникам крылатым —
Совам, филинам, сычам…
______
С Угомоном ночью дружен
Младший брат — спокойный сон.
Но и днем бывает нужен
Тихий, строгий Угомон.
Что случилось нынче в школе?
Нет учительницы, что ли?
Расшумелся первый класс
И бушует целый час.
Поднял шум дежурный Миша.
Он сказал: — Ребята, тише!
— Тише! — крикнули в ответ
Юра, Шура и Ахмет.
— Тише, тише! — закричали
Коля, Оля, Галя, Валя.
— Тише-тише-тишина! —
Крикнул Игорь у окна.
— Тише, тише! Не шумите! —
Заорали Витя, Митя.
— Замолчите! — на весь класс
Басом выкрикнул Тарас.
Тут учительница пенья
Просто вышла из терпенья,
Убежать хотела вон…-
Вдруг явился Угомон.
Оглядел он всех сурово
И сказал ученикам:
— Не учи
Молчать
Другого,
А молчи
Побольше сам!
От одного до десяти
Веселый счет
Вот один, иль единица,
Очень тонкая, как спица.
А вот это цифра два.
Полюбуйся, какова:
Выгибает двойка шею,
Волочится хвост за нею.
А за двойкой — посмотри —
Выступает цифра три.
Тройка — третий из значков —
Состоит из двух крючков.
За тремя идут четыре,
Острый локоть оттопыря.
А потом пошла плясать
По бумаге цифра пять.
Руку вправо протянула,
Ножку круто изогнула.
Цифра шесть — дверной замочек:
Сверху крюк, внизу кружочек.
Вот семерка — кочерга.
У нее одна нога.
У восьмерки два кольца
Без начала и конца.
Цифра девять, иль девятка, —
Цирковая акробатка:
Если на голову встанет,
Цифрой шесть девятка станет.
Цифра вроде буквы О —
Это ноль, иль ничего.
Круглый ноль такой хорошенький,
Но не значит ничегошеньки!
Если ж слева, рядом с ним
Единицу примостим,
Он побольше станет весить,
Потому что это — десять.
______
Эти цифры по порядку
Запиши в свою тетрадку.
Я про каждую сейчас
Сочиню тебе рассказ.
1
В задачнике жили
Один да один.
Пошли они драться
Один на один.
Но скоро один
Зачеркнул одного.
И вот не осталось
От них ничего.
А если б дружили
Они меж собою,
То долго бы жили
И было б их двое!
2
Две сестрицы — две руки
Рубят, строят, роют,
Рвут на грядке сорняки
И друг дружку моют.
Месят тесто две руки —
Левая и правая,
Воду моря и реки
Загребают, плавая.
3
Три цвета есть у светофора,
Они понятны для шофера:
Красный свет —
Проезда нет.
Желтый —
Будь готов к пути,
А зеленый свет — кати!
4
Четыре в комнате угла.
Четыре ножки у стола.
И по четыре ножки
У мышки и у кошки.
Бегут четыре колеса,
Резиною обуты.
Что ты пройдешь за два часа,
Они — за две минуты.
5
Пред тобой — пятерка братьев,
Дома все они без платьев,
А на улице зато
Нужно каждому пальто.
6
Шесть
Котят
Есть
Хотят.
Дай им каши с молоком.
Пусть лакают языком,
Потому что кошки
Не едят из ложки.
7
Семь ночей и дней в неделе.
Семь вещей у вас в портфеле:
Промокашка и тетрадь,
И перо, чтобы писать,
И резинка, чтобы пятна
Подчищала аккуратно,
И пенал, и карандаш,
И букварь — приятель ваш.
8
Восемь кукол деревянных,
Круглолицых и румяных,
В разноцветных сарафанах
На столе у нас живут.
Всех Матрешками зовут.
Кукла первая толста,
А внутри она пуста.
Разнимается она
На две половинки.
В ней живет еще одна
Кукла в серединке.
Эту куколку открой —
Будет третья во второй.
Половинку отвинти,
Плотную, притертую, —
И сумеешь ты найти
Куколку четвертую.
Вынь ее да посмотри,
Кто в ней прячется внутри.
Прячется в ней пятая
Куколка пузатая,
А внутри пустая.
В ней живет шестая.
А в шестой —
Седьмая,
А в седьмой —
Восьмая.
Эта кукла меньше всех,
Чуть побольше, чем орех.
______
Вот, поставленные в ряд,
Сестры-куколки стоят.
— Сколько вас? — у них мы спросим,
И ответят куклы: — ВОСЕМЬ!
9
К девяти без десяти,
К девяти без десяти,
К девяти без десяти
Надо в школу вам идти.
В девять слышится звонок.
Начинается урок.
К девяти без десяти
Детям спать пора идти.
А не ляжете в кровать,
Носом будете клевать!
10
Вот это ноль, иль ничего.
Послушай сказку про него.
Сказал веселый, круглый ноль
Соседке-единице:
— С тобою рядышком позволь
Стоять мне на странице!
Она окинула его
Сердитым, гордым взглядом:
— Ты, ноль, не стоишь ничего,
Не стой со мною рядом!
Ответил ноль: — Я признаю,
Что ничего не стою,
Но можешь стать ты десятью,
Коль буду я с тобою.
Так одинока ты сейчас,
Мала и худощава,
Но будешь больше в десять раз,
Когда я стану справа!
Напрасно думают, что ноль
Играет маленькую роль.
Мы двойку в двадцать превратим.
Из троек и четверок
Мы можем, если захотим,
Составить тридцать, сорок.
Пусть говорят, что мы ничто, —
С двумя нолями вместе
Из единицы выйдет сто,
Из двойки — целых двести!
Вакса-клякса
Это — Коля
С братом
Васей.
Коля — в школе,
В пятом
Классе.
Вася —
В третьем.
Через год
Он в четвертый
Перейдет.
Есть у них
Собака такса,
По прозванью
Вакса-Клякса.
Вакса-Клякса
Носит
Кладь
И умеет
В мяч играть.
Бросишь мяч куда попало, —
Глядь, она его поймала!
______
Каждый день
Уходят братья
Рано утром
На занятья.
А собака
У ворот
Пять часов
Сидит и ждет.
И бросается,
Залаяв,
Целовать
Своих хозяев.
Лижет руки,
Просит дать
Карандаш
Или тетрадь,
Или старую
Калошу —
Все равно какую ношу.
______
Были в праздник
Вася с Колей
Вместе с папой
На футболе.
Только вверх
Взметнулся мяч,
Пес за ним
Помчался вскачь.
Гонит прямо через поле
— Получайте, Вася с Колей!
С этих пор на стадион
Вход собакам воспрещен.
______
Как-то раз пошли куда-то
Папа, мама и ребята.
Побродили по Москве,
Полежали на траве
И обратно покатили
В легковом автомобиле.
Поглядели: у колес
Рядом с ними мчится пес,
Черно-желтый, кривоногий,
Так и жарит по дороге.
Рысью мчится он один
Меж колоннами машин.
Говорят ребята маме:
— Пусть собака едет с нами!
Сел в машину верный пес,
Будто к месту он прирос.
Он сидит с шофером рядом
И дорогу мерит взглядом,
Хоть не часто на Руси
Ездят таксы на такси.
______
Было в доме много крыс.
Вор хвостатый щель прогрыз,
Изорвал обои в клочья,
Побывал в буфете ночью.
Говорят отец и мать:
— Надо нам кота достать!
Вот явился гость заморский,
Величавый кот ангорский.
Мех пушистый, хвост густой, —
Знатный кот, а не простой.
Поглядел он на собаку
И сейчас затеял драку.
Спину выгнул он дугой,
Дунул, плюнул раз-другой,
Замахнулся серой лапой…
Тут вмешались мама с папой
И обиженного пса увели на полчаса.
А когда пришел он снова,
Встретил кот его сурово,
Заурчал и прошипел:
— Уходи, покуда цел!
С той минуты в коридоре
Пса держали на запоре.
Вакса-Клякса
Не был плакса.
Но не мог от горьких слез
Удержаться бедный пес.
В коридоре лег он на пол,
Громко плакал, дверь царапал,
Проклиная целый свет,
Где ни капли правды нет!
Дети таксу пожалели,
Оба спрыгнули с постели.
Смотрят: лезет стая крыс
По буфету вверх и вниз.
Передать спешат друг дружке
Яйца, рыбу и ватрушки.
Ну, а кот залез на шкаф.
Сгорбил спину, хвост задрав,
И дрожит, как лист осины,
Наблюдая пир крысиный.
Вдруг, оставив хлеб и рис,
Разбежалась стая крыс.
В дверь вошла собака такса,
По прозванью Вакса-Клякса.
Криволапый, ловкий пес
В щель просунул длинный нос
И поймал большую крысу —
Видно, крысу-директрису.
А потом он, как сапер,
Раскопал одну из нор
И полез к ворам в подполье
Наказать за своеволье.
Говорят, что с этих пор
Стая крыс ушла из нор.
За усердие в награду
Дали таксе рафинаду,
Разрешили подержать
Прошлогоднюю тетрадь.
Кот опять затеял драку,
Но трусишку-забияку,
Разжиревшего кота
Увели за ворота,
А оттуда Коля с Васей
Проводили восвояси.
_____
Много раз ребята в школе
Говорили Васе с Колей:
— Больно пес у вас хорош!
На скамейку он похож,
И на утку, и на галку.
Ковыляет вперевалку.
Криволап он и носат.
Уши дó полу висят!
Отвечают Вася с Колей
Всем товарищам по школе:
— Ничего, что этот пес
Кривоног и длиннонос.
У него кривые ноги,
Чтоб раскапывать берлоги.
Длинный нос его остер,
Чтобы крыс таскать из нор.
Говорят собаководы,
Что чистейшей он породы!
Вероятно, этот спор
Шел бы в классе до сих пор,
Кабы псу на днях не дали
Золотой большой медали.
И тогда простой вопрос —
Безобразен этот пес
Иль по-своему прекрасен —
Сразу стал ребятам ясен.
Но не знал ушастый пес,
Что награду в дом принес.
Не заметил он того,
Что медаль из золота
На ошейнике его
К бантику приколота.
Барабан и труба
Жил-был на свете барабан,
Пустой, но очень громкий.
И говорит пустой буян
Трубе — своей знакомке:
— Тебе, голубушка-труба,
Досталась легкая судьба.
В тебя трубач твой дует,
Как будто бы целует.
А мне покоя не дает
Мой барабанщик рьяный.
Он больно палочками бьет
По коже барабанной!
— Да, — говорит ему труба, —
У нас различная судьба,
Хотя идем мы рядом
С тобой перед отрядом.
Себя ты должен, баловник,
Бранить за жребий жалкий.
Все дело в том, что ты привык
Работать из-под палки!
Угомон
Сон приходит втихомолку,
Пробирается сквозь щелку.
Он для каждого из нас
Сны счастливые припас.
Он показывает сказки,
Да не всем они видны.
Вот закрой покрепче глазки —
И тогда увидишь сны!
А кого унять не может
Младший брат — спокойный сон,
Старший брат в постель уложит —
Тихий, строгий Угомон.
Спи, мой мальчик, не шуми.
Угомон тебя возьми!
Опустела мостовая.
По дороге с двух сторон
Все троллейбусы, трамваи
Гонит в парки Угомон.
Говорит он: — Спать пора.
Завтра выйдете с утра!
И троллейбусы, трамваи
На ночлег спешат, зевая.
Там, где гомон, там и он —
Тихий, строгий Угомон.
Всех, кто ночью гомонит,
Угомон угомонит.
Он людей зовет на отдых
В деревнях и городах,
На высоких пароходах,
В длинных скорых поездах.
Ночью в сумраке вагона
Вы найдете Угомона.
Унимает он ребят,
Что улечься не хотят.
Ходит он по всем квартирам.
А подчас летит над миром
В самолете Угомон:
И воздушным пассажирам
Тоже ночью нужен сон.
Под спокойный гул моторов,
В синем свете ночника
Люди спят среди просторов,
Пробивая облака.
Поздней ночью
Угомону
Говорят по телефону:
— Приходи к нам, Угомон.
Есть у нас на Малой Бронной
Паренек неугомонный,
А зовут его Антон.
По ночам он спать не хочет,
Не ложится на кровать,
А хохочет
И грохочет
И другим мешает спать.
Люди просят: — Не шуми,
Угомон тебя возьми!
Говорит неугомонный:
— Не боюсь я Угомона.
Посмотрю я, кто кого:
Он меня иль я его!
Спать ложатся все на свете.
Спят и взрослые и дети,
Спит и ласточка и слон,
Но не спит один Антон.
В темноте не спит и слышит,
Как во сне другие дышат,
Тихо тикают часы,
За окошком лают псы.
— Спи, мой мальчик, — просит мама,
Но не спит Антон упрямый.
Вдруг часов раздался звон.
Появился Угомон.
Проскользнул он в дом украдкой,
Наклонился над кроваткой,
А на нитке над собой
Держит шарик голубой.
Да как будто и не шарик,
А светящийся фонарик.
Синим светом он горит,
Тихо-тихо говорит:
— Раз. Два.
Три. Четыре.
Кто не спит у вас в квартире?
Всем на свете нужен сон.
Кто не спит, тот выйди вон!
Перестал фонарь светиться,
А из всех его дверей
Разом выпорхнули птицы —
Стая быстрых снегирей.
Шу! — Над мальчиком в постели
Шумно крылья просвистели.
Просит шепотом Антон:
— Дай мне птичку, Угомон!
— Нет, мой мальчик, эта птица
Нам с тобою только снится.
Ты давно уж крепко спишь…-
Сладких снов тебе, малыш!
В лес, луною озаренный,
Угомон тропой идет.
Есть и там неугомонный,
Непоседливый народ.
Где листвою шелестящий
Лес в дремоту погружен,
Там прошел лесною чащей
Седобровый Угомон.
Он грозит синичке юной,
Говорит птенцам дрозда,
Чтоб не смели ночью лунной
Отлучаться из гнезда —
Так легко попасть скворчатам,
Что выходят по ночам,
В плен к разбойникам крылатым —
Совам, филинам, сычам…
С Угомоном ночью дружен
Младший брат — спокойный сон.
Но и днем бывает нужен
Тихий, строгий Угомон.
Что случилось нынче в школе?
Нет учительницы, что ли?
Расшумелся первый класс
И бушует целый час.
Поднял шум дежурный Миша.
Он сказал: — Ребята, тише!
— Тише! — крикнули в ответ
Юра, Шура и Ахмет.
— Тише, тише! — закричали
Коля, Оля, Галя, Валя.
— Тише-тише-тишина! —
Крикнул Игорь у окна.
— Тише, тише! Не шумите! —
Заорали Витя, Митя.
— Замолчите! — на весь класс
Басом выкрикнул Тарас.
Тут учительница пенья
Просто вышла из терпенья,
Убежать хотела вон…-
Вдруг явился Угомон.
Оглядел он всех сурово
И сказал ученикам:
— Не учи
Молчать
Другого,
А молчи
Побольше сам!
От одного до десяти Веселый счет
Вот один, иль единица,
Очень тонкая, как спица.
А вот это цифра два.
Полюбуйся, какова:
Выгибает двойка шею,
Волочится хвост за нею.
А за двойкой — посмотри —
Выступает цифра три.
Тройка — третий из значков —
Состоит из двух крючков.
За тремя идут четыре,
Острый локоть оттопыря.
А потом пошла плясать
По бумаге цифра пять.
Руку вправо протянула,
Ножку круто изогнула.
Цифра шесть — дверной замочек:
Сверху крюк, внизу кружочек.
Вот семерка — кочерга.
У нее одна нога.
У восьмерки два кольца
Без начала и конца.
Цифра девять, иль девятка, —
Цирковая акробатка:
Если на голову встанет,
Цифрой шесть девятка станет.
Цифра вроде буквы О —
Это ноль, иль ничего.
Круглый ноль такой хорошенький,
Но не значит ничегошеньки!
Если ж слева, рядом с ним
Единицу примостим,
Он побольше станет весить,
Потому что это — десять.
Эти цифры по порядку
Запиши в свою тетрадку.
Я про каждую сейчас
Сочиню тебе рассказ.
В задачнике жили
Один да один.
Пошли они драться
Один на один.
Но скоро один
Зачеркнул одного.
И вот не осталось
От них ничего.
А если б дружили
Они меж собою,
То долго бы жили
И было б их двое!
Две сестрицы — две руки
Рубят, строят, роют,
Рвут на грядке сорняки
И друг дружку моют.
Месят тесто две руки —
Левая и правая,
Воду моря и реки
Загребают, плавая.
Три цвета есть у светофора,
Они понятны для шофера:
Красный свет —
Проезда нет.
Желтый —
Будь готов к пути,
А зеленый свет — кати!
Четыре в комнате угла.
Четыре ножки у стола.
И по четыре ножки
У мышки и у кошки.
Бегут четыре колеса,
Резиною обуты.
Что ты пройдешь за два часа,
Они — за две минуты.
Пред тобой — пятерка братьев,
Дома все они без платьев,
А на улице зато
Нужно каждому пальто.
Шесть
Котят
Есть
Хотят.
Дай им каши с молоком.
Пусть лакают языком,
Потому что кошки
Не едят из ложки.
Семь ночей и дней в неделе.
Семь вещей у вас в портфеле:
Промокашка и тетрадь,
И перо, чтобы писать,
И резинка, чтобы пятна
Подчищала аккуратно,
И пенал, и карандаш,
И букварь — приятель ваш.
Восемь кукол деревянных,
Круглолицых и румяных,
В разноцветных сарафанах
На столе у нас живут.
Всех Матрешками зовут.
Кукла первая толста,
А внутри она пуста.
Разнимается она
На две половинки.
В ней живет еще одна
Кукла в серединке.
Эту куколку открой —
Будет третья во второй.
Половинку отвинти,
Плотную, притертую, —
И сумеешь ты найти
Куколку четвертую.
Вынь ее да посмотри,
Кто в ней прячется внутри.
Прячется в ней пятая
Куколка пузатая,
А внутри пустая.
В ней живет шестая.
А в шестой —
Седьмая,
А в седьмой —
Восьмая.
Эта кукла меньше всех,
Чуть побольше, чем орех.
Вот, поставленные в ряд,
Сестры-куколки стоят.
— Сколько вас? — у них мы спросим,
И ответят куклы: — ВОСЕМЬ!
К девяти без десяти,
К девяти без десяти,
К девяти без десяти
Надо в школу вам идти.
В девять слышится звонок.
Начинается урок.
К девяти без десяти
Детям спать пора идти.
А не ляжете в кровать,
Носом будете клевать!
Вот это ноль, иль ничего.
Послушай сказку про него.
Сказал веселый, круглый ноль
Соседке-единице:
— С тобою рядышком позволь
Стоять мне на странице!
Она окинула его
Сердитым, гордым взглядом:
— Ты, ноль, не стоишь ничего,
Не стой со мною рядом!
Ответил ноль: — Я признаю,
Что ничего не стою,
Но можешь стать ты десятью,
Коль буду я с тобою.
Так одинока ты сейчас,
Мала и худощава,
Но будешь больше в десять раз,
Когда я стану справа!
Напрасно думают, что ноль
Играет маленькую роль.
Мы двойку в двадцать превратим.
Из троек и четверок
Мы можем, если захотим,
Составить тридцать, сорок.
Пусть говорят, что мы ничто, —
С двумя нолями вместе
Из единицы выйдет сто,
Из двойки — целых двести!
Вакса-клякса
Это — Коля
С братом
Васей.
Коля — в школе,
В пятом
Классе.
Вася —
В третьем.
Через год
Он в четвертый
Перейдет.
Есть у них
Собака такса,
По прозванью
Вакса-Клякса.
Вакса-Клякса
Носит
Кладь
И умеет
В мяч играть.
Бросишь мяч куда попало, —
Глядь, она его поймала!
Каждый день
Уходят братья
Рано утром
На занятья.
А собака
У ворот
Пять часов
Сидит и ждет.
И бросается,
Залаяв,
Целовать
Своих хозяев.
Лижет руки,
Просит дать
Карандаш
Или тетрадь,
Или старую
Калошу —
Все равно какую ношу.
Были в праздник
Вася с Колей
Вместе с папой
На футболе.
Только вверх
Взметнулся мяч,
Пес за ним
Помчался вскачь.
Гонит прямо через поле
— Получайте, Вася с Колей!
С этих пор на стадион
Вход собакам воспрещен.
Как-то раз пошли куда-то
Папа, мама и ребята.
Побродили по Москве,
Полежали на траве
И обратно покатили
В легковом автомобиле.
Поглядели: у колес
Рядом с ними мчится пес,
Черно-желтый, кривоногий,
Так и жарит по дороге.
Рысью мчится он один
Меж колоннами машин.
Говорят ребята маме:
— Пусть собака едет с нами!
Сел в машину верный пес,
Будто к месту он прирос.
Он сидит с шофером рядом
И дорогу мерит взглядом,
Хоть не часто на Руси
Ездят таксы на такси.
Было в доме много крыс.
Вор хвостатый щель прогрыз,
Изорвал обои в клочья,
Побывал в буфете ночью.
Говорят отец и мать:
— Надо нам кота достать!
Вот явился гость заморский,
Величавый кот ангорский.
Мех пушистый, хвост густой, —
Знатный кот, а не простой.
Поглядел он на собаку
И сейчас затеял драку.
Спину выгнул он дугой,
Дунул, плюнул раз-другой,
Замахнулся серой лапой…
Тут вмешались мама с папой
И обиженного пса увели на полчаса.
А когда пришел он снова,
Встретил кот его сурово,
Заурчал и прошипел:
— Уходи, покуда цел!
С той минуты в коридоре
Пса держали на запоре.
Вакса-Клякса
Не был плакса.
Но не мог от горьких слез
Удержаться бедный пес.
В коридоре лег он на пол,
Громко плакал, дверь царапал,
Проклиная целый свет,
Где ни капли правды нет!
Дети таксу пожалели,
Оба спрыгнули с постели.
Смотрят: лезет стая крыс
По буфету вверх и вниз.
Передать спешат друг дружке
Яйца, рыбу и ватрушки.
Ну, а кот залез на шкаф.
Сгорбил спину, хвост задрав,
И дрожит, как лист осины,
Наблюдая пир крысиный.
Вдруг, оставив хлеб и рис,
Разбежалась стая крыс.
В дверь вошла собака такса,
По прозванью Вакса-Клякса.
Криволапый, ловкий пес
В щель просунул длинный нос
И поймал большую крысу —
Видно, крысу-директрису.
А потом он, как сапер,
Раскопал одну из нор
И полез к ворам в подполье
Наказать за своеволье.
Говорят, что с этих пор
Стая крыс ушла из нор.
За усердие в награду
Дали таксе рафинаду,
Разрешили подержать
Прошлогоднюю тетрадь.
Кот опять затеял драку,
Но трусишку-забияку,
Разжиревшего кота
Увели за ворота,
А оттуда Коля с Васей
Проводили восвояси.
Много раз ребята в школе
Говорили Васе с Колей:
— Больно пес у вас хорош!
На скамейку он похож,
И на утку, и на галку.
Ковыляет вперевалку.
Криволап он и носат.
Уши дó полу висят!
Отвечают Вася с Колей
Всем товарищам по школе:
— Ничего, что этот пес
Кривоног и длиннонос.
У него кривые ноги,
Чтоб раскапывать берлоги.
Длинный нос его остер,
Чтобы крыс таскать из нор.
Говорят собаководы,
Что чистейшей он породы!
Вероятно, этот спор
Шел бы в классе до сих пор,
Кабы псу на днях не дали
Золотой большой медали.
И тогда простой вопрос —
Безобразен этот пес
Иль по-своему прекрасен —
Сразу стал ребятам ясен.
Но не знал ушастый пес,
Что награду в дом принес.
Не заметил он того,
Что медаль из золота
На ошейнике его
К бантику приколота.
Барабан и труба
Жил-был на свете барабан,
Пустой, но очень громкий.
И говорит пустой буян
Трубе — своей знакомке:
— Тебе, голубушка-труба,
Досталась легкая судьба.
В тебя трубач твой дует,
Как будто бы целует.
А мне покоя не дает
Мой барабанщик рьяный.
Он больно палочками бьет
По коже барабанной!
— Да, — говорит ему труба, —
У нас различная судьба,
Хотя идем мы рядом
С тобой перед отрядом.
Себя ты должен, баловник,
Бранить за жребий жалкий.
Все дело в том, что ты привык
Работать из-под палки!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги