Томас из Рэдинга

ГЛАВА ВТОРАЯ.Как Вильям из Вустера, Грэй из Глостера и старик Коль из Рэдинга встретились в Рэдинге, и их разговор на пути в Лондон.

Когда Грэй из Глостера и Вильям из Вустера прибывали в Рэдинг, они обыкновенно проездом захватывали Коля, с тем, чтобы он проводил их до Лондона. Коль, со своей стороны, достойно праздновал их прибытие, угощая их прекрасным завтраком. Когда они достаточно подкрепляли свои силы, они садились на лошадей и отправлялись в город.

Во время пути Вильям из Вустера спросил своих спутников, не слыхали ли они о том, что граф Мортань покинул страну.

-- Неужели он, действительно, бежал? -- спросил Грэй.

-- Меня это очень удивляет, -- сказал Коль, -- так как у короля он был в большом почете. Но знаете вы, почему он удалился? -- Ходит слух, -- сказал Грэй, -- что жадный граф, побуждаемый своими хищными наклонностями, постоянно требовал от короля то того, то другого. Когда ему было отказано в исполнении одной из его просьб, он сам осудил себя на изгнание и покинул Корнваллис с клятвой никогда больше не возвращаться в Англию. Говорят, что он вместе с недавно изгнанным графом Шрусбэри перешел на сторону герцога Роберта и стал противником короля. Король был так разгневан их поведением, что он выгнал из жилищ их жен и детей, которые, по слухам, блуждают теперь отверженные, без средств, без друзей, под открытым небом. Многие их жалеют, мало кто решается им помочь.

-- Печальная история, -- сказал Вильям из Вустера. Взглянув как раз в это время в сторону, они заметили Тома Дува и других своих друзей, которые готом были к ним присоединиться. Очутившись вместе, они повели веселый разговор, который сократил им длинный переезд до Кольбрука, где они постоянно обедали на пути в Лондон. По обыкновению им подали обед тотчас же, как только они прибыли, так как суконщики были наиболее желанными проезжими посетителями и пользовались не меньшим доверием, чем любое парламентское постановление. Тому Дуву для еды была необходима музыка, а для питья -- женщины. А потому развеселая хозяйка приглашала для развлечения суконщиков двух или трех своих соседок, и еще задолго до конца вечеринки те бывали уже сильно навеселе.

Так как эти пирушки повторялись при каждом проезде суконщиков, то, в конце концов, у мужей появилось подозрение... Они затевали сильные ссоры с своими женами. Но чем более те встречали препятствий для осуществления своих желаний, тем сильнее они хотели их осуществить.

-- Неужели, -- говорили они, -- нужно дойти до такого порабощения, чтобы нам не позволяли даже пойти выпить со своими друзьями? Уж эти ваши желтые штаны {Широкие желтые штаны до колен, обычный костюм того времени являются эмблемой ревности во многих тогдашних балладах.}! Или никакой другой цвет к вам не идет? Мы столько времени были вашими женами, и вы нам не доверяете! Вы слишком солоно едите, это портит вам характер. Кто страдает от печени, тот думает, что и все другие страдают тем же. Но вам не удастся взнуздать нас, как ослиц, о, нет! Мы отправимся в гости к нашим друзьям, когда они нас пригласят, а вы поступайте, как знаете.

-- В таком случае, -- говорили мужья, -- раз вы все такие упрямые, мы покажем вам ваше место. Честные женщины должны повиноваться своим мужьям-

-- А честные мужья должны уважать своих жен. Но разве не сами мужья роняют их в глазах друзей, обвиняя их в том, что они улыбаются лишь для того, чтоб обольщать, а подмигивают, потому что они коварны? Если у них печальный вид, это значит, что они дуются, если они проявляют самоуверенность, это значит, что они мегеры, а если сдержанны -- значит, глупы. Если жена домоседка, вы говорите, что она чуждается общества, и если она любит прогуляться, то значит -- потаскушка. Вы называете ее пуританкой, если она держит себя строго, и распутной, если она любезна. Нет ни одной женщины в мире, которой вы были бы довольны. Проклянешь всякий брак, когда приходится жить среди таких стеснений. Эти суконщики, в обществе которых вы нам запрещаете бывать, насколько мы знаем их, -- люди почтенные, вежливые и много побогаче вас; так почему же вы запрещаете нам видаться с ними? Неужели их доброе расположение может нас опозорить? Когда женщина хочет завести любовника, увы, боже мой, неужели вы думаете, что вы можете помешать ей это сделать? Нет, мы утверждаем, что стеснять ее свободу -- это значит толкать ее на путь разврата. Если к ней нет доверия со стороны мужа, стало быть, он ее не любит, а если он ее не любит, так зачем же ей его любить? Итак, господа мужья, измените ваши убеждения и не создавайте себе лишних огорчений, роняя нас в глазах других. Суконщики -- славные малые, но если бы мы были с ними нелюбезны, они презирали бы наше общество.

Мужья, слушая, как ловко защищаются их жены, прямо и не знали, что отвечать им, но сказали им только, что это ляжет на их совесть, если они станут их обманывать, и предоставили им полную свободу. Одержав победу над супружеским гнетом, женщины, конечно, не хотели жертвовать в угоду брюзжанию мужей веселой компанией суконщиков. Так как Том Дув был самым любезным кавалером и пользовался наибольшим успехом, они сочинили для него такую песенку:

Том Дув, Том Дув, привет тебе и слава,

Тебе, что веселее всех!

Нам всем побыть с тобой приятно, право,

Дай бог тебе -- не счесть -- утех.

Чтоб ни случилось с нами -- счастье ль, горе,

Несчастны без тебя, когда мы в сборе.

Нам Тома ввеки не забыть, любя.

Пусть бог благословит тебя!

Эта песенка обошла всю страну и, в конце концов, сделалась припевом народного танца, а Том Дув стал повсюду известен благодаря своей веселости и добрым, товарищеским отношениям. Когда они прибыли в Лондон, Джаррет Великан принял их с радостью. Как только они сошли с лошадей, к ним тотчас явились засвидетельствовать свое почтение купцы, которые ожидали их прибытия и всегда угощали их дорогим ужином. Тут-то они главным образом и заключали свои сделки, и при каждой сделке купцы всегда посылали женам суконщиков некоторый задаток. На следующий день утром они пошли на суконный рынок, где они встретили суконщиков, прибывших с севера, которые их приветствовали.

-- Ну, господа с запада, рады с вами встретиться. Как поживаете?

-- Вашими молитвами, как шестами, подпираемся.

-- В таком случае вы поживаете чудесно.

-- Да, и если вам надоело наше общество, то до свиданья.

-- Ничуть не бывало, -- сказал Мартин. -- Не сыграть ли нам партию, прежде чем разойтись?

-- Ну, что же, сыграем до ста фунтов, -- сказал старик Коль.

-- Согласны, -- сказали они.

Затем Коль и Грэй начали играть в кости против Мартина и Ходжкинса, но так как Ходжкинсу везло, Коль начал сильно проигрывать.

-- Чорт возьми, -- сказал Коль, -- кошелек у меня съежился, как северное сукно.

После того как они проиграли некоторое время, Грэй занял место Коля и начал отбирать обратно деньги, которые тот проиграл. В то время как они играли, другие забавлялись совсем иначе, каждый по своему вкусу.

Том Дув потребовал музыку, Вильям из Вустера -- вина, Сэттон услаждался веселыми разговорами. Симон отправился на кухню и поднял крышку с горшка, так как он предпочитал хороший суп всякому паштету из дичи. Теперь, дорогой читатель, я должен вам сказать, что Кэсзберт из Кэндаля не сходился с ними во вкусе. Он предпочитал баранье мясо, мясо барана в красной юбке {Яркокрасная юбка была частью одежды служанок и работниц. Баранье мясо в тогдашнем простонародном языке значило -- тело проститутки.}.

Для игры в кости они всегда отправлялись в гостиницу Бузэма, она называлась так по имени того, кто ее держал. Бузэм представлял собою воплощенную болезнь -- нос, постоянно уткнутый в фуфайку, одна рука в кармане другая опирается на палку, ну, совсем дедушка мороз. так как он носил две одежды, одна на другую, две фуражки, две или три пары коротких штанов, пару сапог, на которые была натянута пара чулок на меху, и, несмотря на все это, он постоянно жаловался на холод. Его-то и звали Бузэм, а его дом -- гостиницей Бузэма.

Этот кусок льда был женат на молодой женщине, хитрость которой могла сравняться разве только с ее влюбчивостью, и Кэсзберт находил удовольствие исключительно в ее обществе. Чтобы лучше выразить ей свою любовь, он часто говорил ей:

-- Я не могу понять, моя добрая женщина...

-- Добрая, -- прерывала его она, -- один только бог добрый. А вы зовите меня хозяюшкой.

-- Ну, так вот, моя прекрасная хозяюшка, я часто задавал себе вопрос: как это вы, такая хорошенькая женщина, решились выйти замуж за этого жирного и грубого увальня и сквернослова, за эту грязную кучу кухонных отбросов -- одним словом, за этого истинного выродка рода человеческого? Как он может вам нравиться, он, который не нравится ни одной женщине? Как можете вы любить такое отвратительное существо? Вы должны были бы стыдиться даже целовать его, а не то что спать с ним.

-- О-о, -- сказала она, -- да, действительно мне не повезло с моим браком, но он был решен моими друзьями. У меня нет ни привязанности, ни любви к нему: ни того, ни другого не было и не будет. А ведь до моего брака с ним у меня не было недостатка в красивых поклонниках, и каждый из них считал себя счастливым, когда он получал возможность побыть со мной. Это было мое золотое времечко, и в восторгах любви не было недостатка. А вот теперь настало время несчастий и забот, когда над всем царит печаль. Теперь никто меня не уважает и не ищет моего общества; если б даже кто-нибудь имел малейшее чувство ко мне, разве бы он осмелился в том признаться? Вот в чем моя сугубая беда. Бузэм так ревнив, что я не могу даже посмотреть на мужчину. Он обвиняет меня в неверности, а на то он не имеет никакого повода, ни основания.

-- Если бы я был на вашем месте, у него немедленно оказался бы повод и основание, -- сказал Кэсзберт.

-- Так же верно, как то, что я сейчас живу и дышу, так точно с ним и будет, если он не изменит своего поведения!

Слыша такие ее слова, Кэсзберт еще больше усилил свои домогательства с тем, чтобы довести дело до конца, заявляя, что он ничего больше так не желает, как стать ее покорным слугой и тайным другом. Чтобы лучше достигнуть своей цели, он делал ей различные подарки. Наконец, она стала с большим интересом прислушиваться к нему. Но, смакуя внутри себя его слова, она иногда резко отвечала на них и упрекала его. В конце концов, Кэсзберт совсем потерял от нее голову и сказал, что он утопится, если она будет упорствовать в своей суровости.

-- Нет, мой милый, -- сказала она, -- сохрани меня бог, чтобы я стала причиной смерти человека. Успокойся, дорогой Кэсзберт, прими от меня этот поцелуй в залог моих будущих знаков любви; но если ты хочешь заслужить мою полную благосклонность, то будь благоразумен и осторожен. Я хотела бы, чтобы ты перед моим мужем осуждал все мои поступки, бранил меня как плохую хозяйку, унижал мою личность, ворчал по всякому поводу, -- это ему доставит точно такое же удовольствие, какое Симону доставляет тарелка супа.

-- Моя милая, -- сказал он, -- я вполне буду вам повиноваться, только вы не принимайте моих шуток всерьез.

-- Твои самые неприятные речи, -- сказала она, -- я буду принимать как любезности; я буду считать за похвалы твои ругательства и буду придавать каждому слову обратный смысл. Ну, до свиданья, мой добрый Кэсзберт, час ужина приближается, а тут без меня уж не обойдешься.

Вслед затем спускается по лестнице старик Бузэм, зовя свою жену:

-- Эй, Винифред, готов ли ужин? Там, наверху, уже кончили играть. Прикажи служанке накрыть стол.

-- Сейчас, мой супруг, она уже пошла.

-- Итак, господа, -- спросил Кэсзберт, -- кто же выиграл?

-- Наши денежки утекают на запад, -- сказал Мартин. -- Коль выиграл у меня шестьдесят фунтов, и Грэю повезло не меньше.

-- По крайней мере, -- сказал Ходжкинс, -- они заплатят за ужин.

-- В таком случае принесите побольше мадеры, -- сказал Сэттон.

-- Пожалуйста, -- сказал Коль, -- я не рассчитываю увеличить свое состояние при помощи игры в кости. Заказывайте, что вам угодно, я плачу за все.

-- Правда? -- сказал Симон. -- Служанка, принесите мне тогда полную миску жирного супа.

Том Дув имел в своем распоряжении всех музыкантов. Они следовали за ним по городу, как цыплята за курицей. Он объявил, что в музыке не будет недостатка. В то время жил в Лондоне один музыкант, пользовавшийся большой известностью, по имени Рэйер. Он одевал своих людей {Служители, рабочие, люди, сотрудники -- эти слова употребляются в произведениях Делонэ без различия, как синонимы. Служить не считалось низким.} так богато, что им мог позавидовать любой принц. У всех одежды были одного цвета, и говорят, что впоследствии английская знать, которой понравилась эта мода, завела одинаковые ливреи для всех людей, служащих в каждом отдельном доме.

Этот Рэйер был лучший музыкант того времени и обладал большим состоянием. Между прочим, все инструменты, на которых играли его служители, были богато украшены серебряными, иногда даже золотыми, гвоздиками; точно так же смычки его скрипок были из чистого серебра. Благодаря своему уму он был призван к исполнению высоких обязанностей в городе и воздвиг на свои собственные средства в Лондоне больницу и приорию {Церковь при монастыре.} св. Варфоломея.

Так как его оркестр был лучшим из всех в городе, Том Дув удержал его с тем, чтобы он играл в присутствии молодых принцев {Возможно, что Делонэ написал этот отрывок о Рэйере для V гл. -- банкет с молодыми принцами -- и затем перенес его в III гл., не вычеркнув фразы о принцах. Но возможно также, что это просто искажение текста.}.

Когда ужин был подан, суконщики уселись за стол; тотчас же прибыл их хозяин и занял место среди них. Немного спустя появилась его милая супруга, в красной юбке и в корсаже, бела, как лилия, и промолвила:

-- Добро пожаловать, господа! Будьте как дома.

Тут они с полным рвением набросились на пищу и начали разговор лишь после того, как достаточно насытились.

Тут Кэсзберт:

-- Нечего сказать, хозяин, хорошая хозяйка ваша жена! Вот говядина, изготовленная по новому способу! Бог дает пищу, но дьявол посылает нам кухарок.

-- Что такое, -- сказала она, -- что вам тут не понравилось? Эта говядина вам не по вкусу? Самые богатеи довольны ей. Только вот нищие и жалуются.

-- Убирайся вон, стерва! -- сказал Кэсзберт. -- Ну уж и сокровище для муженька! Как это вы, пожилой и серьезный человек, могли связаться с этой нахалкой? Она такая же красавица, как хозяйка. Этим много сказано.

-- Правда? -- сказала она. -- Так как здесь присутствует мой муж, то мне не хочется его раздражать. А то я тебе показала бы, чего ты стоишь.

-- Что это на вас нашло? -- спрашивали остальные. -- Ты совершенно неправ, Кэсзберт, и придираешься без всякого основания.

-- Нет, я должен высказать, что я думаю, -- отвечал Кэсзберт, -- я не умею притворяться. Наш милый хозяин за это не рассердится на меня. А раз он хорошего мнения обо мне, мне нет никакого дела до того, что думает про меня эта грязная чертовка.

-- Довольно! -- закричал Том Дув. -- Пусть музыка заглушит эту ругань. Мы хотим забавляться, а не ссориться.

-- Ну, -- сказал старик Коль, -- послушай меня, Кэсзберт. Прежде чем нам расстаться, нужно, чтобы ты помирился с хозяйкой. Сударыня, пью за ваше здоровье. Не обращайте внимания на его слова. Куда бы он ни пришел, уже без того не обойдется, чтобы он не наговорил глупостей.

-- Ничто меня не может так огорчить, -- сказала хозяйка, -- как эти замечания на людях. Если он хотел в чем-нибудь упрекнуть меня, разве он не мог найти более удобного времени для того, чтобы об этом поговорить? Зачем наталкивать моего мужа на мысль о том, что я плохая хозяйка? Я и так живу не особенно в ладу с ним, что и говорить!

Потом она начала плакать.

-- Ну, Кэсзберт, -- сказали они, -- выпей за ее здоровье. Пожми ей руку. Будьте друзьями.

-- Ну, плакса, -- сказал он, -- я пью за ваше здоровье. Хотите вы помириться со мной и пожать мне руку?

-- Нет, -- сказала она, -- хоть бы ты издох! Пожать тебе руку! Это все равно, что дьяволу.

-- Ну, -- оказал шут, -- ты все-таки это сделаешь. Если ты ему не пожмешь руки, так я тебе сожму, как следует, шею. Ну, скорее, дура!

-- Что ж делать, муженек, -- сказала она, -- жена должна повиноваться своему мужу, и я пью за его здоровье.

-- В добрый час, -- сказали остальные.

Потом она поднялась из-за стола и спустилась вниз.

Несколько времени спустя они заплатили свои общие издержки и вернулись к Джаррету, у которого они остановились. На следующий день они отправились обратно домой. Когда они прибывали на ночлег в Кольбрук, Коль обыкновенно отдавал свои деньги на сохранение до следующего утра хозяйке гостиницы. Это и повело его к гибели, как о том будет рассказано впоследствии.