Томка и блудный сын

1

– Бедная… я тебя никогда не забуду.

Томка держит сачок над унитазом. В сетке – самка гуппи. Несчастная сегодня мучилась: лежала на дне аквариума, всплывала из последних сил и вновь опускалась. То ли объелась, то ли оголодала, я точно не знаю, но агония продолжалась целый день. В конце концов, я предложил Томке проявить акт гуманизма – побыстрее прикончить бедную рыбку. Дочь согласилась утопить ее в унитазе.

И вот теперь она честно пытается исполнить свой долг перед природой. Я терпелив.

– Бедная, – повторяет Томка. Сачок покачивается в руке. – Мне будет тебя не хватать. Жила ты себе жила и вот, не дожила. Плыви себе на небо.

Слез, разумеется, нет (какие слезы у этого шестилетнего чертика!). Особого сожаления тоже не вижу.

– Прощай, ставридка, – со вздохом заканчивает дочка свою речь и переворачивает сачок. Тельце исхудавшей гуппешки летит вниз.

– Ой, пап!!! Смотри! Смотри быстрее!!!

Я смотрю… и брови мои взлетают: гуппи нарезает круги в унитазе. Она еще жива и отчаянно борется с судьбой.

– Папа, давай вытащим ее и унесем обратно!

– Нет.

– Ну, па-ап!

Томка никогда не реагирует на первый запрет. Чтобы категоричное «нет» впечаталось в мозг, нужно произнести его, по меньшей мере, раз десять.

– Пап, она еще может поплавать, смотри, как она радуется!

– Она не радуется, доченька, поверь мне.

– Нет, ей хорошо!!! Смотри, смотри!

Я непреклонен. Если врач сказал «в морг» – значит, в морг. Я и так сделал все возможное. Вынимать рыбу из унитаза, прерывая ее последний путь на небо, не собираюсь.

Я хладнокровно нажимаю кнопку слива. Гуппи исчезает в пучине.

Томка застывает с раскрытым ртом. Я с волнением жду вердикта.

И дожидаюсь:

– Балин, пап… мы ее потеряли!

Если мы с вами еще не знакомы, то разрешите представиться: Антон Данилов, 38 лет. У меня есть собственное детективное агентство (а чем еще заниматься бывшему оперуполномоченному уголовного розыска, ушедшему в отставку ввиду эстетических разногласий с системой? тапочки шить?). В агентстве у меня в подчинении состоят полтора десятка оболтусов, вполне, впрочем, толковых и готовых вести самостоятельную работу без оглядки на начальство. Еще у меня есть четырехкомнатная квартира с гостиной и рабочим кабинетом, две машины: одна, новенькая «хонда», на ходу, а вторая, старая отечественная «десяточка», ржавеет в дальнем гараже на окраине. Еще у меня осталось много друзей в органах, с которыми я иногда встречаюсь, чтобы выпить кружку пива (признаться, чаще использую их в своекорыстных целях).

Но это все мелочи. Главное – у меня есть дочка Тамара. Непотопляемый резиновый утенок. Ей шесть лет, она любит тяжелый рок («AC/DC», «Guns’n’Roses», Роб Зомби, Мэрилин Мэнсон – вот далеко не полный перечень ее любимчиков), фильмы ужасов, экзотических животных. Она хорошо танцует и умеет воспроизводить услышанные мелодии. Она, как уже упоминалось, почти никогда не плачет, ее трудно вывести из себя. Некоторые знакомые экстрасенсы утверждают, что в ней заложено что-то необычайное. Не смею возражать.

Мы живем вдвоем. Мать Томки и моя жена Марина Гамова бросила нас год назад. Это долгая и довольно грустная история, которую я, кстати, уже рассказывал. Моя матушка Софья Андреевна Данилова, в прошлом учительница физики и очень мудрый человек, говорит, что у некоторых женщин отсутствует материнский инстинкт. Я верю ей на слово, хотя до сих пор не могу смириться с мыслью, что из сотен тысяч женщин детородного возраста, живущих в нашем городе, я выбрал именно ту, у которой вместо сердца – замороженное филе трески.

Но мы с Томкой не в обиде. Нам хорошо вдвоем. Дочка, конечно, первое время страдала, но, как я уже говорил, она похожа на резиновую игрушку: сожмешь ее в кулаке – крякнет, но вскоре примет прежние формы. Тамарка привыкла к отсутствию матери, теперь ее семья – это я.

Все просто…

…Утопив в унитазе несчастную гуппи, мы отправляемся спать. Точнее, я укладываюсь рядом с дочкой на ее тесной кроватке в детской комнате. Балансирую, чтобы не упасть. Одна половина моего тела висит над полом. Томыч натягивает одеяло до подбородка.

– Пап, расскажи про Зайку и Самолетика.

– До конца дослушаешь?

– Постараюсь. Ты же знаешь, я не могу обещать.

Мне трудно удержаться от улыбки. Иногда Тамара ведет себя слишком взросло.

– Ладно, ты уж постарайся. Не хочется трещать вхолостую.

Томка почти не проявляла интереса к сказкам в купленных книжках, но, испытывая вполне объяснимую потребность общаться с дочерью перед сном, я сочинил для нее несколько собственных историй о трусоватом Зайке, который жил в дремучем лесу и никогда не видел неба, и его друге Самолетике. Однажды они встретились на опушке, познакомились и подружились.

По-моему, неплохая сказка получилась. По первому образованию я филолог, если кто запамятовал.

Я расправляю на коленях листы с отпечатанным на принтере текстом и начинаю читать.