Тополя нашей юности

ПАМЯТЬ СЕРДЦА

У поколения писателей, к которому принадлежит Иван Науменко, писателей очень разных, есть одна общая особенность. Их произведения современны по звучанию, подчеркнуто современны. И почти все повернуты, как направленная антенна, в далекое, и с каждым днем все более далекое прошлое — туда, где была «самая большая война». Сначала это расстояние было в десять лет (почти все они всерьез начинали писать в середине 50-х годов), затем в двадцать — двадцать пять, а сегодня уже и все тридцать пять лет отделяют нас от тех событий. Но сила памяти, сила чувства от этого, кажется, только возрастает, — в произведениях Василя Быкова, Григория Бакланова, Даниила Гранина, Владимира Богомолова… В рассказах, повестях, романах Ивана Науменко.

В 1958 году «Литературная газета» напечатала рассказ Ивана Науменко «Дом над морем» — это было его первое произведение, переведенное на русский язык. Вообще газета для Науменко — знакомый, даже привычный «плацдарм» еще со времени корреспондентской работы на Полесье в 40–50-е годы. Правда, ранние его газетные очерки были еще несовершенны в литературном отношении. Но сами впечатления от поездок по деревням, сноровка газетчика остались, продолжают работать и на писателя, художника.

Вот он, корреспондент газеты «Звязда», заочник Белгосуниверситета, поселившийся на время в общежитии, слышит, как допоздна, шумно, танцуя, по-студенчески беззаботно живет журналистская смена… Под аккомпанемент веселья за стеной ложатся на бумагу простые, щемящие фразы про то, как «жили» в вилле над морем бойцы — белорусы, чуваши, русские. Пришедшие в Восточную Пруссию в победный сорок пятый из трагического сорок первого, из огненно-кровавого сорок второго…

«Термос с супом принес нам вечером старшина Низколобов.

Синяя фуфайка и бриджи старшины были в песке: открытый пляж обстреливали…»

«Женатых среди нас не было. Трое кавалеров „Славы“ еще ни разу не целовали девчат».

«С утра, отдежурив свое на наблюдательном пункте, Булавенко спать не мог. Он был возбужден и весел. В то время, как все спали, он писал письма…»

«Идти в штаб попросился Булавенко. Через несколько минут его убило осколком снаряда под самыми окнами белого дома, на песчаном пляже…»

Отвечая на анкету, предложенную автором этой статьи, И. Науменко пишет: «Рассказ для меня всегда начинается с настроения». И это действительно ощущаешь, читая его лучшие рассказы. Они организованы ритмически, они пульсируют, как живое сердце…

В рассказах и повестях И. Науменко («За махоркой», «Роман с эпилогом», «В бору на рассвете» и др.) человек возвращается в прошлое, в места былые, вслед за своей памятью. Как в рассказе «Синий снег».

«— Вы не только в город приехали, — тихо сказала соседка. — У вас что-то неладно… Может, в семье, может, на душе. Я по себе знаю. Находит такое, и хочется вырваться из привычного…»

Что же ищет лирический герой многих рассказов Науменко, когда снова и снова бродит по местам своей памяти — довоенной, военной?

«Тембр, ритм рассказа, — говорит И. Науменко, отвечая на анкету, — рождался из жизненного материала, который я видел, ощущал, когда писал рассказ. Разумеется, не только из „видимого“ материала возникает произведение, но также из невидимого, из того, что называется идеалом, порывом души писателя».

«Я напечатал первые рассказы в 1955 году, — писал Науменко, — в атмосфере, когда мы отказывались от многих представлений, что не выдержали проверки временем».

По складу таланта, по характеру литературной деятельности Иван Науменко не принадлежал к тем, кто искал ответов резко, публицистически — как Валентин Овечкин или Владимир Тендряков: для этого он слишком лирик. Но его никогда не оставляло тревожное раздумье о душе человеческой, где все копится с самого детства, с самых ранних впечатлений. И очень опасно, если культивируется в юной душе бездушное и жестокое.

Лирический герой большинства рассказов Ивана Науменко несет в себе совсем иные начала жизни — простая и нелегкая, даже голодноватая жизнь в богатой на детей семье жизнерадостного рабочего счастливо согрета в детстве светом мудрых книг и далеких звезд, мечтаний, первой любви… И все это имеет особенную цену в рассказах Науменко, потому что вслед за этим пришла война — самая большая и кровавая в истории. «…Я сам участвовал в подпольных, партизанских делах, — говорит писатель, — был на фронте, многие мои товарищи с войны не вернулись… Писал преимущественно про то, что пережил. Хорошо знал ребят и девчат чуть постарше меня и ровесников моих с их жизненными устремлениями… Уж если говорить о том, что́ в белорусской новеллистике мое, так это — рассказ об этих поколениях. Да, в жизнь — в отличие от отцов наших — они приходили через школу: наше детство, юность — школа. И на войну они пошли из школы, на войне проверили жизненность идей, которые почерпнули из книг».

Читая рассказы Ивана Науменко (а большинство из них это рассказы-воспоминания — таковы они по настроению, по тональности), заново открываешь для себя прием, очень характерный для прозы преимущественно лирической. Сила этого приема в том, что он основан на закономерностях человеческой психики, на законах памяти. Давнее, но всегда новое, если им пользуется талант. Ослепительная любовь к женщине, рождение ребенка… В этом тоже правда — психологии человеческой, и искусство эту правду давно утверждает.

Многие рассказы И. Науменко не о самой войне (о войне он выговорился сполна в романах — в трилогии «Сосна у дороги», «Ветер в соснах», «Сорок третий») — «Тополя нашей юности», «Год рождения — двадцать пятый», «Эхо далеких весен», «Роман с эпилогом», «В бору на рассвете»…

В неотступном следовании Василя Быкова воспаленной народной памяти — в этом большая правда и справедливость литературы.

Но и в рассказах Ивана Науменко — тоже правда и справедливость искусства и самой жизни.

«Она, ее любовь были для меня как бы про запас. Окончится война, и тогда придет все», — так думает, так чувствует герой повести «Трепет дубовой листвы». Он, как умеет, воюет, партизанит вместе со своими одногодками — война скидок на возраст не делала.

Окончилось главное, но оказалось, что и чувства, которые держались «про запас», — тоже важнейшее для человека. Война их даже не убила, они просто задохнулись, забытые… Все приходилось строить заново. Казалось бы, что все чувства людские перед грозными событиями эпохи? Но сила их в их вечности. Они были, есть и будут, «поглощая» события, как поглощает их река времени.

Самое трудное, самое сложное, но и самое главное в литературе — характеры.

Характеры, ясно очерченные, интересные, в рассказах и повестях Ивана Науменко присутствуют. Это и Рашель в «Переломном возрасте» — учительница, старшая сестра несчастного Пеки, бездумно жестокая его «воспитательница». Это и болезненно-гордая в своей неудачной любви Стася — из повести «В бору на рассвете», чем-то напоминающая «колючую розу Полесья» Ядвисю из романа Якуба Коласа «На росстанях». Подсветка оттуда — из мира писателя, особенно любимого Науменко, — ощущается. Но характер Стаси излучает правду прежде всего реальной, современной жизни. Великолепно выполнены образы солдат Козловых в рассказе «Сны». Старики солдаты, чуваш Егор и белорус Иван — «ездовые четвертой роты», идут через войну, как-то по-особому трогательно «прислоняясь» друг к другу. Рассказано об этом и об их общей смерти, о внезапной могиле-воронке просто, скупо, но оттого особенно проникновенно…

Самые интересные и притягательные характеры в рассказах Ивана Науменко — женские. Говорят, человек таков, каково его представление о счастье. У лирического героя Ивана Науменко, который (несмотря на расхождение в «анкетах» и «биографиях»), по сути дела, один и тот же во многих рассказах, состояние счастья, мечта о нем всегда овеяны памятью о первых чувствах, о первой любви: жизнь (чаще всего война) многое изменила и отменила, но по-прежнему радость воспоминания о них рождает в его душе щемящую, очищающую грусть…

Белорусский роман, белорусская повесть завоевали широкого читателя.

Современный белорусский рассказ — Ивана Науменко, Янки Брыля, Вячеслава Адамчика, Янки Скрыгана, Анатолия Кудравца, Алеся Жука и других — значительно расширяет представление о литературе, о духовной жизни нашего народа.

Алесь Адамович