Тора Бора

-- С каких это пор американские журналисты стали впадать в мораль? И что значит "причастен"? -- Пристально посмотрел Лари.

Он за это время тоже изменился. И хоть выглядел по-прежнему подтянуто, где-то в глубине глаз затаилась растерянность.

-- Я навел кое-какие справки, кое-что сопоставил. И пришел к выводу, что мой друг Лари что-то скрывает. Он делал мне накануне одиннадцатого намеки, которых я сразу не понял. Он слишком спешно уволился из своего секретного ведомства. Он слишком легко извлек меня из лап похитителей, странных похитителей, которые не предъявляли никаких претензий, не требовали выкупа. Я думал, меня с кем-то спутали, черта с два. Меня взяли из-за тебя, твоего появления... Лари, во имя нашей прежней дружбы, -- ты что-то знал?..

-- У тебя воспаленное воображение.

-- Лари, воображение здесь ни при чем. Ты связан каким-нибудь обязательством? Распиской, клятвой или как у вас там?

-- Глупости.

-- Я не отстану, Лари. Тебе есть что рассказать, либо я даром двадцать с лишним лет ел журналистский хлеб. Ты с самого начала выбрал меня в качестве... В каком качестве, не знаю, но ты хотел открыться, и сейчас хочешь, но не решаешься.

Лари сцепил за спиной руки.

-- Ты один, и в тебе слишком многое накопилось. Давай, Лари, говори!..

-- Отстань! Мне нечего тебе рассказать. И мне уже некогда. Извини, что не провожу. Занят...

-- Чем ты занят, Лари? Ловишь террористов?!

Уэлс повернулся, чтобы уйти. В тот же миг он почувствовал, как Витус его поймал за плащ. Поймал и дернул так, что треснул шов.

-- Иди! Вали к чертовой матери! И передай вот это своим новым хозяевам! -- Он совал Лари майку и руки его ходили ходуном. -- Сволочи! Ублюдки! Вы все одним миром мазаны. Заигрались настолько, что не понимаете, что происходит! Высшие интересы, национальные приоритеты, судьба Америки!.. Гробите тысячи живых душ и миллионы калечите!..

Его прорвало. Недели напряжения, страха, сомнений выплеснулись неконтролируемой истерикой. Вот он, вчерашний друг. Как он мог считать его другом?! Он оборотень. Его ничем не проймешь. Как и все остальные, этот гадкий парень обляпывает какие-то свои дела. И ему плевать, к каким чертям катится жизнь.

-- Витус, успокойся. Возьми себя в руки! -- схватил его за плечи Лари.

Мимо текли люди. Если раньше такая сцена зацепила хотя бы несколько зевак, то сейчас прохожие не останавливались, проходили, проскальзывали мимо. Больше всего Лари боялся, что эта спонтанная истерика внешне благополучного человека может спровоцировать еще кого-нибудь. Сколько сейчас тех, чье состояние психиатр определил бы как пограничное? Лари и сам готов был сорваться.

-- Витус, хватит!..

-- Ненавижу! Господи, как я вас всех ненавижу!..

Потом они сидели в какой-то забегаловке. Витус напротив Лари, с закрытыми глазами, с пластиковой кружкой в подрагивающих руках. Его только что перестал бить нервный озноб.

Лари, должно быть, выглядел не лучше.

-- Не ты один сейчас на грани помешательства. Если хочешь, можешь сходить с ума, но хоть не провоцируй других. У меня последние месяцы тоже крыша едет. Знал я или нет? Знал, Витус, ты прав. Но я все время вспоминаю одного великого итальянца. Люди очень редко могут поступать, говорил он, совсем плохо или совсем хорошо. Это обо мне, Витус...

Факт за фактом Лари поведал историю, которая в пересказе выглядела еще более нереальной, чем ранее представлялось.

Подавленный его рассказом более, чем своим недавним срывом, Витус молчал. Он поймал себя на том, что уже окончательно не может воспринимать, чему можно в этом мире верить, а чему нет. Явь, похожая на фантасмагорию, и фантасмагория, похожая на явь, слились.

-- Сенатор Коллинз. -- Очнулся он. -- Ты сказал, он уберег тебя. Ты ему веришь?..

-- Знаешь, чего мне больше всего сейчас хочется? -- Отвечал вопросом на вопрос Лари. -- Чтобы кто-то мне сказал, кому можно верить? Я хочу верить, Витус. Я никогда так не хотел этого...

23 сентября 2001 года, где-то под Вашингтоном

Все дни траура были заполнены сумасшедшей работой. Аппарат Буша, Госдепартамент, управления спецслужб не знали ни дня, ни ночи. Не говоря уже о Пентагоне. По давешнему выражению министра обороны Рамсвелла, рыли, как никогда.

Собственно, и траур продлили, чтобы иметь еще несколько дней для работы. Как только траур закончится, нация спросит: что дальше?

Прежде всего пришлось разобраться в терминах, которыми до этого оперировал президент в своих публичных речах. "Безграничное возмездие" по сути было верно, но эта суть слишком многое сообщала миру... Информационникам и идеологам пришлось перебрать десятки вариантов, прежде чем остановились на "неотвратимой свободе". И по смыслу, и по грамматике, конечно, абракадабра, но звучит не столь истерично.

Полиция, ФБР, юстиция занимались национальной "зачисткой". Им был дан карт-бланш с прозрачным предупреждением генеральному прокурору Джону Эшкрофту: не найдете улик и виновных, последствия в личном плане ждать себя не заставят. За несколько дней было арестовано свыше шестисот "террористов".

-- Мы уверены, что все эти люди действительно причастны к "Аль-Каеде". -- Выступал по SNN Эшкрофт. -- И мы в рамках закона используем все имеющиеся в нашем распоряжении средства, чтобы террористы оставались в тюрьмах...

Еще столько же людей пополнили тюрьмы по обвинениям в нарушении эмиграционного режима -- свой вклад вносила Служба иммиграции и натурализации.

Все это было, как выразился кто-то из присутствующих, звоном пустых бутылок. Словно предвидя такие выпады недоброжелателей, жаждавших его крови, Эшкрофт заявил, что более ста задержанным предъявлены обвинения. Он был вынужден добавить -- по уголовным статьям.

-- Но главное в том, -- возвысил прокурор голос, -- что аресты предотвратили новые теракты...

Выключив телевизор, Вашингтон молчал. Молчали и те, кого он пригласил собраться в его резиденции.

-- Вот в этом, -- кивнул на погасший экран один из присутствующих, -- и состоит главная цель случившегося. Перед нами Америка, которой мы еще не знали. С нее слетает мишура, одежды цивилизованности, и мы предстаем голые. Подобное происходило в крепостях, осажденных гуннами. Страх властвует всеми, но у каждого свой страх.

-- Я не удивлюсь, если завтра Эшкрофт объявит пособником террористов кого-нибудь из личных врагов. И сверстает на него такие улики, что парню не отвертеться от электрического стула...

-- Претендентов на электрический стул найдется немало. Например вы, Боби. -- Обернулся к шахматисту человек, лицо которого знала вся нация. -Угораздило вас в прямом эфире приветствовать удар по Нью-Йорку...

-- И не жалею. Скажу больше, если бы мне пришла в голову эта гениальная идея, то обязательно бы заручился местом в кабине "боинга". Я знаю эту позицию! -- Ткнул в сторону телевизора шахматный чемпион. -- Америка сильно переоценивает свои силы. Она сейчас на ста досках ведет сеанс одновременной игры и цена каждой партии -- жизнь. Нет гениальных игроков, которые бы победили на всех ста досках. Даже при условии, что противники сами играют одновременные сеансы друг с другом. Меж собой, смею уверить, они пока договорятся на ничью. Их давно тошнит от нашей самоуверенности, нашей логики, правил, которые мы им навязываем. Они с нами расправятся и я, повторяю, буду счастлив!

-- Америка, не будем забывать, сильнейшая ядерная держава.

-- Чепуха! И сентябрь это уже доказал. Ядерное оружие ничего собой уже не представляет!.. Не более, чем психологический барьер. Его уже перешагнули, а значит, с ядерными бомьами можно не считаться. Эпоха ядерного устрашения кончилась, нас не боятся.

-- Это серьезное заявление, мистер Фишер. Не могу не признать ваш гений. -- Поприветствовал шахматиста Вашингтон стаканом с виски. -- Браво. Но у Америки есть и другие аргументы...

-- Имеете в виду доллар? О, да! Перед долларом и я благоговею. И не только я, мы ведь все здесь его поклонники? Деньги -- субстанция магическая, а доллар обладает супермагией. Американский, а точнее сказать, еврейский финансовый гений в том и состоит, что доллар возведен в ранг религии. Но мистика кончается, если нет новых чудес. Можно еще какое-то время держать мир под гипнозом, но что-то подсказывает, что это время кончается.

-- Две тысячи вторым годом, как мы все это знаем. -- Заметил кто-то из затемненной части комнаты. -- Евро прорвется в мир. Запущенный в Югославии кризис на какое-то время задержал этот процесс, но теперь Штаты будут не в состоянии что-либо здесь предпринять.

-- Европе на руку, что происходит с Америкой. Более того, Европа постарается всерьез помочь Штатам увязнуть на Ближнем Востоке. Поддержит, даже направит в залив корабли, но останется на второй линии. Очень выгодная позиция...

-- Россия?

-- Ее молодой президент это серьезно! За ним пока ни одной ошибки. Добрые слова Бушу и Буш -- инструмент России в решении и афганской, и чеченской проблемы. При этом Россия ничем не рискует в арабском мире. Напротив, все симпатии на ее стороне. На ее месте я был бы даже заинтересован в ударе США и по Ираку. Это прямой путь Америке в политические мертвецы...

-- Доллар еще поживет, его хоронить рано. -- Вернулся к теме Вашингтон. -- Люди неохотно расстаются с мифами. Тот, кто занимается политикой, я имею ввиду мировую политику, знает, насколько инертен мир. Звезда на небе гаснет, но мы еще века видим ее свет. Так и сознание людей. К тому же американская имперская триада имеет еще одну составляющую. Ту, что именуют информационной...

Он хотел двигаться дальше. И глянул на Фишера. Мастер парадоксов не отреагировал.

-- Пользуясь вашим сравнением, еще одна магия. -- Продолжил Вашингтон. -- Разве не так?..

-- Нет. -- Было ответом. -- Как раз этому человек вполне в состоянии противостоять. За исключением придурков.

Вашингтон хмыкнул. Этот человек не отличался хорошими манерами. Но слушать его было полезно.

-- Вот пульт, -- кивнул чемпион на дистанционный выключатель на столике перед Вашингтоном. -- Вы выключили телевизор, как только услышали идиота. Вас можно принудить поверить ему? Хорошо, есть более искусные проходимцы. Но вы только отметите их искусность. Неискушенные народы? На информацию у Штатов нет монополии. И не будет. Маленькая телестанция в Эмиратах информационно обанкротила Белый Дом. Пустила по ветру миллиарды долларов, выброшенные Америкой на глобальные информационные коммуникации. Более того, заставила их работать на себя. Когда в каждый американский дом явился Бен Ладен, Буш, я уверен, забился в судорогах. Этот спокойный бородатый одиночка был праведен, точен. Ему нечего предъявить. Невиновен -- сквозило в каждом его слове и жесте.

-- Другими словами?..

-- Правда проста, ее всякий узнает сразу. Более того, я бы сказал, ее знают заранее. И всякий человек проходит нехитрый, но страшный тест -- кто он, к какой стае относится, насколько развратен, боится ль греха, изощрен ли во лжи и чего хочет...

-- В таком случае, вы тоже характеризуете себя, а не суть вещей.

-- Согласен с вами. -- Развел руками Боб Фишер. -- Почему бы нет. Как говорится в таких случаях, время рассудит...

-- Я хочу высказать мысль, которая все время витает над нами. -- После паузы заговорил шахматист. -- Как не парадоксально звучит, Америка -банкрот. Не в том смысле, что исчерпаны возможности для материальной жизни, хотя и здесь много тревоги. Достаточно двух цифр -- мы составляем пять процентов населения планеты, а хотим потреблять около половины мировых энергоносителей.

-- Это говорит лишь о могуществе страны. -- Прозвучали чья-то реплика.

-- Скорее, о зависимости. -- Парировал выступающий. -- Нам бы не понадобилась концепция глобализации, если бы ее выдвинули, скажем, советы, два десятилетия назад. Мы резко выступили бы в этом случае с позиций антиглобализма. Но благо ли для Америки, что именно в ее руках оказалась инициатива? Как идти к единой мировой интеграции? Под какими идеями? На каких принципах? На принципах золотого миллиарда? Я задаю эти вопросы и не знаю на них ответа. Вряд ли кто-нибудь знает, кроме этого сумасшедшего поляка, забыл как его...

-- Збигнев Бзежинский.

-- Да. Странно, что это имя всегда у меня выпадает из памяти. Словно хочет остаться за рамками сознания. Вряд ли кто-нибудь еще решится на столь откровенный цинизм во имя безумных идей. Это глобальная авантюра, господа. Я бы сказал, Америке следует умереть, если она пойдет по такому пути. И, боюсь, это произойдет...

-- Не будем заниматься пророчествами. -- Словно очнулся Вашингтон. -Спасибо за то, что откликнулись на предложение встретиться...

Проводив гостей, он пошел спать.

7 октября 2001 года, Оманский залив

Подводная лодка класса "Лос-Анджелес" приняла приказ следовать в Персидский, а затем в Оманский залив две недели назад. По нынешним временам не самая современная, она тем не менее приняла перед выходом полный запас крылатых ракет "Томагавк". Первый отсек лодки был заполнен ими -"Томагавки" выстреливаются из торпедных аппаратов...

-- Обратно побежим налегке. Уже завтра-послезавтра. -- Похлопывал ракету по боку капитан Марлоу. Эта самая ближняя к проходу ракета была расписана белой краской: "Бен Ладену из США!", "С исламским приветом..." -Эх, люблю я служить в американском подводном флоте!

-- Что это тебя разобрало, Марлоу? -- Вечно всем недовольный старший помощник нырнул в отсек через комингс люка. Без пилотки его лысина отражала свет каждого плафона.

Строго по уставу и тем безумным наставлениям, которые так любят сочинять наверху, Марлоу доложил обстановку в отсеке. Далее он следовал за старшим начальником. Как и положено, в полушаге.

-- Воздух среднего давления в норме?.. -- спросил Лысый.

-- Проверили. Норма, сэр.

-- Пломбы...

-- Куда им деваться, сэр! Виноват, пломбы в порядке.

Задав еще пару таких же вопросов, старпом дошел до первой ракеты. Той, что была расписана капитаном с такой любовью. Баночка с краской и кистью стояла тут же.

-- Что это, капитан? -- Старпом уставился на Марлоу в упор.

-- Во имя скорой победы, сэр! -- Рявкнул командир ракетно-торпедной группы.

-- Кто приказал? -- Наливался красным старпом.

Личный состав отсека замер. Марлоу попытался улыбнуться.

-- Я знаю чему вы радуетесь, Марлоу. -- Свирепо задышал старпом. -Тому, что пятнадцать лет назад ваш отчим сдал вас, слабоумного, на полный пансион в военно-морские силы США. А не в танкисты и не в десантники. Жаль, я не был в тот день извещен об этом прискорбном приобретении. Уж я бы нашел способ переубедить вашего многомудрого отчима, что такие герои, как вы, нужны исключительно в пехоте. Чтобы там демонстрировали свой боевой дух. Когда их выкинут на песок в том же Афганистане. А мне здесь герои не нужны. Вы меня поняли?!

-- Да, сэр!

-- Мне не нужны художники!

-- Да, сэр!

-- Мне нужны обыкновенные, тупые ребята, которые в гробу видели всякую политику!

-- Да, сэр!

-- Которые палец о палец не ударят, пока их не пнешь, не то, чтобы изводить краску в патриотическом припадке!

-- Да, сэр.

-- А теперь за растворитель, и чтобы через три минуты этого!.. -- Палец старпома стучал по буквам, по "Томагавку" так, что эхо шло по отсеку: казалось, может сдетонировать боевой заряд. -- Не было! Три минуты, Марлоу! Время пошло!..

-- Все в порядке? -- Спросил командир атомохода, когда старпом вернулся в центральный. -- Все готовы к стрельбе?

-- Все в порядке, сэр. Корабль к стрельбам готов. -- Вытирал от краски руки старпом.

Ракеты, вырвавшись на поверхность, какое-то время словно раздумывали -отправляться им по назначенным в Афганистане целям или завалиться здесь и сейчас, в красные от закатного солнца волны залива. Но включались маршевые двигатели и "Томагавки" уходили вверх.

ТОРА БОРА

Часть третья

Не зря говорят: чтобы понять, что впереди, нужно оглянуться назад. Ничто не ново на белом свете. Всякое событие случалось. Все на земле делается людьми, а люди редко изобретают нечто действительно новое. Все самое славное в истории было. И самое бесславное. У людей одни и те же стремления, одни мотивы, будь то три тысячи лет до рождества Христова или две тысячи -- после.

Еще легче предвидеть будущее народа, если ты этот народ знаешь. Характер народа изменениям не подвержен, менталитет -- категория сакральная. Если какому-то народу, стране присуще миссионерство, надчеловеческое знание "как лучше", желание нести это "знание" другим народам и странам с помощью огня и меча, или другими, более современными технологиями подчинения, то вряд ли стоит ожидать чего-то иного.

Соединенные Штаты Америки с некоторых пор осознали себя такой страной. И на протяжении всего 20 века добивались одной цели -- стать вождем всех других народов. И с началом нового века, тысячелетия эта цель, похоже, начала сбываться. Миру была явлена новая империя, единственная из оставшихся. США -- Новый Рим.

В каждом времени существует своя Империя, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Римская империя -- высшая из ранее существовавших. И не только в славе, но и в падении...

10 ноября 2001 года, Новый Афон

Что заставило его отправиться именно в Грецию и вот сейчас стоять на палубе катерка, который ходко бежал к оконечности полуострова Айон-Орос, к куполам церквей, ничем не разнящихся с такими же московскими, российскими? Есть хороший ответ -- Бог весть.

После Лубянки Михеев появился в особняке, а на его столе лежал белый конверт. Михалыч развернул его и обнаружил билет, визу, туристическую путевку на свое имя.

-- Сережа, откуда?

-- Я думал, Михалыч, ты заказал. -- Растерянно смотрел Сергей. -Привезла какая-то девочка, сказала передать. Я хотел оплатить, оказалось, что все оплачено...

Там, где кем-то что-то оплачено, мистики не бывает. Кто-то хотел его видеть, назначил встречу именно в Греции и именно на Афоне. Хорошо, он поедет. Тем более, что настроение вполне способствует ни к чему не обязывающему путешествию.

Его отношение с религией... Какие они, эти отношения? Какие вообще они могут быть у сорокавосьмилетнего человека, который большую часть своей жизни не был ни гностиком, ни агностиком? Он даже узнал о том, что крещен, в тридцать три. Узнал совершенно случайно, на улице районного центра с бурятским названием Усть-Уда.

Перед самой смертью, в восемьдесят шестом отцу припекло ехать в Сибирь. "Поеду с Юрием", -- сурово осадил поднявшуюся было жену, которая поругивала "старого дурня" за вечные его сумасбродства. И Юрий поехал. Тем более, что там была все-таки его родина.

Отец с матерью вернулись из Сибири в Москву в пятьдесят четвертом, ему был год. Обычная история. Тоже факт -- питая его во младенчестве семейными преданиями, ни отец, ни мать ни разу не обмолвились о том, что были репрессированы. Он знал только, что встретились они в Сибири, хоть оба и из Москвы.

Отца по возвращению в первопрестольную реабилитировали сразу, он даже дослуживал, как тогда говорили, в органах. Мама на реабилитацию не подавала -- ни тогда, ни позже. Отмахивалась: зачем это ей, если и без того люди знают, что и как...

А в Усть-Уде первая же встреченная на улице женщина -- пожилая, в фуфайке и вязаном платке -- оказалась его... крестной матерью.

Ее остановил отец и та долго не могла взять в толк "чьих они", а когда признала отца, обрадовалась, как родному.

-- А это чей? -- Глянула она на Юрия.

-- А это мой сын, Юрий...

-- Надо же, крестник, значит. Вот как Бог привел свидеться...

У Клавдии Ивановны они и остановились. И прожили три дня, за которые отец отвел душу в разговорах и воспоминаниях.

Что-то еще случилось в Сибири, в этом богом забытом селе. Ах да! Отец... Он ведь всерьез собрался помирать после поездки. И почему-то очень хотел отыскать могилу какого-то неведомого Степана, товарища по ссылке.

-- Пустое это, -- все уверяла его Клавдия Ивановна. -- Ведь и кладбище-то другое. Старое ушло под воду еще когда ГЭС строили. А кто будет переносить могилу поселенца, если и своих-то не всех перенесли?..

Но кто и когда мог переубедить отца?

-- Оденьтесь хоть по нормальному. -- Принесла им крестная два свитера, полушубка, валенки.

Собрались, пошли. Проползали по кладбищенским, не тронутым следами сугробам, можно сказать, полдня. Мороз осел куржаком на бровях и шапках. И не нашли могилу.

-- Знать, не судьба, -- наконец сдался отец. -- Прости, Степан Васильич, что не случилось...

-- Помянем? -- Предложил Юрий.

-- Давай, устроимся вон там и помянем...

Смахнув снег с поваленной лиственницы на краю кладбища, он усадил на ней выбившегося из сил отца. Вытащил из кармана чекушку, краюху хлеба, пополам с набившимся снегом, пару луковиц. Разлили по стопкам, предусмотрительно сунутых в карман полушубка Клавдией Ивановной

-- Что за человек был Степан Васильевич? Ты мне ничего о нем не рассказывал...

-- Человек, как человек. -- Ответил отец. -- Дай Бог ему царствия небесного...

Странен этот русский обычай -- поднимать стопку водки за давно умершего человека, которого ты мог даже не знать. Горчит водка, а на душе светло. И луковица с хлебом сладка на морозе.

-- Хорошо здесь -- Огляделся отец по заснеженным верхушкам дерев. Знаешь, я тебе так много хотел рассказать в эту поездку, все на нее откладывал. А сейчас вроде и рассказывать нечего. Спасибо, что поехал со мной... Вот ведь странно: жизнь заканчивается, а рассказать нечего...

-- А и не надо. -- Снова разлил Юрий. -- Я и без того знаю, какой ты у меня, батя..

А ведь он и впрямь собрался помирать, вдруг со всей ясностью почувствовал тогда Юрий. И коль собрался, кто и как его остановит?..

-- Пожил бы еще. -- Вырвалось как-то само собой.

Отец глянул на него, на кресты и звезды над снежной поляной, вздохнул:

-- Нечем, сынок...

Помолчав, он словно набрался сил. -- Вот ты спросил, что был за человек... Обычный в общем-то человек. Такой же доходяга, какими мы все тогда были. Он мне жизнь спас. Когда на меня на участке пошла вот такая лесина, -- отец положил руку на лиственницу, -- он ко мне бросился. С шестом... Я не видел, как она шла, а он бросился, кричит... А шест... Что шест, как спичка...

Я совсем недавно понял одну вещь, сынок. Как-то перебирал в памяти прошлое и понял. Это был единственный за всю мою жизнь человек, который за меня жизнью пожертвовал. Тоже, считай, за незнакомого ему человека. Давай, за Степана Васильевича...

Снег. Тишина. Рядом родной, бесконечно близкий и бесконечно далекий человек -- отец. Таким он его еще не видел.

-- Ты знаешь, -- продолжил отец. -- Мне вдруг подумалось, что мы неправильно умираем.

-- То есть?

-- Смерть должна быть точкой, а не многоточием. Вот тогда правильно. А мне, видно, придется многоточием. Хотя жизнь и предлагала возможность. Такого вот, чтобы пришлось заслонить кого-то, -- нет, но сколько раз было по-другому, когда надо бы было встать...

-- Ладно, батя. Чего ты на самом деле? А война, служба? Тебе ли говорить такое?

-- Я о другом. О другом...

-- Ты слишком крут к себе. -- Все же остановил он отца. -- И что-то перемудрил.

Остатки, говорят, сладки. Но что-то уж очень горьким показался Юрий последний глоток.

Возвращаясь в Москву, Юрий глядел в иллюминатор самолета на заснеженные просторы под крылом и чувствовал себя совсем другим человеком, чем улетал в Сибирь. Словно там отец что-то передал ему, не очень определенное, но важное. Отец спал рядом в кресле, словно человек выполнивший главную в жизни работу. Его ноша была теперь у сына, и Юрию она не казалась тяжкой. Жизнь была проста и никогда еще не была такой ясной. Как этот солнечный день за бортом...

Катерок прижался к причалу и богомольцы потянулись к сходне. Каждого привело сюда что-то свое, а что вело им, Михеевым?

Странно, как обстоятельства властвуют над человеком, несмотря на то, что он стремится к обратному. Кажется, у Макиавелли он встречал: люди могут лишь содействовать осуществлению уготованного, но не могут препятствовать этому, могут предпринимать попытки оказать судьбе сопротивление, но не способны одержать над нею победу. Установить, к чему стремится судьба, невозможно, она идет к цели своими путями.

На пристани его ждали. Михеева издалека заметил в толпе сходящих с катера седой человек лет сорока. И приветственно поднял руку.

12 ноября 2002 г., Нью-Йорк

-- Мне нужен Бен Ладен...

Сенатор давно привык к экстравагантным пожеланиям Вашингтона, но сейчас, показалось, ослышался.

-- Вы не ослышались, Коллинз. Я должен встретиться с этим человеком.

-- Его телефон не отвечает. -- Попытался отшутиться сенатор.

-- Тогда пошлите курьера...

17 ноября 2002 г., Вашингтон

Никогда еще Витусу не работалось так легко. Сразу после возвращения из Нью-Йорка он засел за рукопись, которую начал, можно сказать, в самый день атаки.

Последняя встреча с Лари словно открыла какой-то шлюз -- все разрозненные записи, заметки, сообщения информационных агентств, газетные материалы, которые он по не ведомой еще для себя причине собирал все последние месяцы, вдруг стали востребованы, каждый из документов находил свое место сразу.

Это будет книга. Самое сложное: решиться на нее -- позади.. Слишком много времени он потерял, не доверяя собственным открытиям, интуиции, знанию жизни. А теперь пелена спала и стало легко.

Хроника событий сентября стала своего рода стержнем в его исследованиях. Когда-нибудь эта хроника будет дополнена, выстроена с большей точностью, но сегодняшняя, непричесанная, она давала читателю значительно больше информации, чем будет давать приведенной в порядок официальными историками.

За событиями прорисовывались характеры главных лиц, действующих и бездействующих, героев и антигероев, жертв и статистов Великой американской трагедии -- так Ламберт определил название будущей книги.

Он торопился. Не разделял дня и ночи. Окружающая жизнь интересовала его ровно настолько, насколько она сообщала ему новую, нужную для его работы информацию. Не только последних месяцев, не только последних лет. Иной раз его откидывало к истокам, черт те в какие перипетии прошлого. И это оказывалось даже важней дня нынешнего.

Он даже с удовлетворением воспринял факт, что наконец-то и до их редакции дошел пресловутый конверт с белым порошком. На этажах появились микробиологи в марсианском облачении, объявили карантин, всех сотрудников обязали сдавать анализы, но Витус ускользнул от процедур и исчез из редакции. Двое суток работал дома, но его достали и здесь. Без объявления и без звонка к нему явилась бригада все тех же медиков, которые занимались редакцией. Пока доктора или как их там, разбирали привезенные с собой приборы, снова облачались в доспехи, Витус, прихватив ноутбук, вышел через заднюю дверь своего дома и был таков.

Сейчас он устроился у своего старого приятеля, который был далек от средств массовой информации, журналистики и прочих общественно значимых дел. Он работал в Луна-парке, заведовал павильоном Ужасов.

-- Устраивайся, если подходит. -- Приятель впустил Витуса в одну из выгородок, которая являлась... чревом космического монстра. -- Ничего другого, извини, предложить не могу. Этот сектор на ремонте, приступят в следующем месяце.

-- Великолепно. Как раз то, что нужно.

-- Если возьмешься дежурить по ночам, могу даже приплачивать.

Словом, он устроился комфортно. Протянул в чрево переноску, установил стол, нашлась и раскладушка. На кредитной карточке оставалось достаточно денег, чтобы не отказывать себе в питании в ресторане "У Бэтмана", что обнаружился в двух шагах.

Все это, впрочем, перестало иметь значение, как только он вернулся к рукописи и приступил к разделу "Аналитика кризиса". Многие вещи стали открытием для него самого. Мало сказать, что после атак Америка очутилась в новом измерении, как примерно он -- в чреве монстра, но она еще и обнаружила, что в этом положении имеет множество преимуществ.

В чем же?. Поставленные в безвыходное положение, Штаты могут все. Собственно, это всегда и было вожделенной целью Америки, ее лидеров. Абсолютная свобода принимаемых решений. Тот факт, что это несвобода других, ее не волнует. Доверие или недоверие, это тоже дело десятое. С начала времен мир считается только с силой, причем не столько с силой идей, нравственных и моральных основ, а с грубой физической -- силой кулаков и пудовой дубины.

Чего-чего, а этого Америке не занимать. И искушать ей тоже не привыкать -- чем не идеи? Она, правда, слегка раздобрела, расползлась, расслабилась, но вот прекрасная возможность обновить смысл, вернуться к основам, заставить нацию сбросить жирок, привести ее в соответствие с временами.

Если бы Бен Ладена не существовала, его нужно было бы выдумать.

Эта неожиданная мысль заставила Витуса вздрогнуть. Если вернуться к рассказу Лари... К той предопределенности, неотвратимости, что было в нем главным. Ему вдруг показалось, что более убедительных причин, чем сама суть Америки, не существует. Нет, Бен Ладена никто не выдумывал. И не сам он вершил свой суд, если это совершил он. Он лишь рука Бога. И вели его силы с иными возможностями, чем все возможности американских спецслужб.

От этого между лопатками Витуса пробежал холодок. Если это действительно совершил Ладен, силы защитят его. Они не отдадут Бен Ладена в руки Америки. А если Ладен вообще не причастен?

-- Тем более. -- Произнес он вслух. -- Вот тебе, Витус, тест на существование высших сил...

Его слова дробила на осколки железная утроба монстра.

10 ноября 2001 г., Новый Афон

Вот уж кого не ожидал здесь увидеть Михеев. Да еще в монашеском одеянии. Иван Мороз, пропащая душа...

Они обнялись.

-- Ну и дела! -- Только и мог вымолвить потрясенный Михеев.

Всегда почему-то смущенная улыбка бывшего коллеги, лет на восемь младше, была до боли знакомой. Лейтенантом Мороз начинал в их отделе и пропал с горизонта в девяносто третьем -- капитаном.

-- Слухи ходили, ты погиб в Белом Доме.

-- Бог миловал.

-- А здесь ты, Ваня, какими судьбами?

-- Все расскажу, коль вы здесь, пойдемте...

В гостинице при монастыре Иван открыл ключом одну из светелок.

-- Располагайтесь.

Как не хотелось забросать Мороза вопросами, Юрий решил не торопиться.

-- Как там, в России? -- Спросил Иван.

-- Улетал -- дождило. А так осень стоит сухая. Подмосковье, говорят, нынче без грибов. Зато с яблоками. Лето было жаркое, в Москве асфальт плавился...

Иван внимательно слушал. Как самые важные новости. Юрий по себе знал, сколь важно вдали от Родины услышать примерно такое, самое обычное. Это для всякого русского важно.

-- А как к тебе, отче, теперь обращаться?

Иван улыбался:

-- Как и раньше. К тому ж, я не отче. В постриге -- брат Иван.

-- Брат Иван. -- Попробовал на звук Юрий -- Подходит...

Пересказывая свою одиссею, Иван не переживал ее заново. И не пережимал. Действительно, был в здании Верховного Совета. Когда начали гвоздить танки, он был в комнате, в которую влетела болванка. Всех рядом насмерть, на нем ни царапины. Получил только контузию, перестал слышать. Спустился в вестибюль, навстречу спецназ. Добавили, поскольку он -- с автоматом. Ребята опытные, не стрельнули. Потом он вышел из здания и, отмахнувшись от оравшего что-то омоновца, пошел в сторону Баррикадной...

-- Уехал на Истру. Уже там что-то стало со мной твориться. Думал, свихнусь на дедовой даче. Било меня, в горячке метался, хотел с жизнью счеты свести. Спасся тем, что молился. А дальше просто. Зачем-то ведь Он меня уберег...

Они говорили долго. Иван рассказал, как отправился в Оптину пустынь, как стал послушником, потом, было, вернулся в мир. Приехал в Москву, к семье, всех перепугал, его уж оплакали. Встретился с дружком, тот хохотнул, что и в "конторе" его давно "списали в потери".

Воскресать из "мертвых"? Зачем? С тремя сотнями долларов, занятых у друга, он улетел в Грецию. Почему именно в Грецию? Может быть потому, что еще в Оптиной пустыне многое слышал об Афоне.

Сказано, какие бы бури не бушевали в мире, Афон, имея над собой вышний покров, стоит среди сущего, как столп веры. И будет стоять до тех пор, пока хранит его Божья Матерь. Иверская икона Божьей Матери хранится здесь и хранит Афон, ее последний земной удел. И будет так, пока она не покинет Святую гору.

Будет же это перед концом света...

-- Зачем я здесь? -- Спросил Михеев.

В это время ударил колокол. В раскрытое окно хлынули его дрожащие звуки.

-- Мне на молитву. -- Поднялся монах...

1 декабря 2001 года, Багдад

Третий раз судьба вела его в этот город. На этот раз Лари добирался до него со значительно большими трудностями, чем прежде. Ирак ожидал войны и это бросалось в глаза -- солдаты с оружием на дорогах, зенитные установки с обеих сторон мостов, кое-где на второстепенных дорогах приземистые силуэты танков...

Колонна с гуманитарным грузом двигалась из Дубаи. Вместе со всеми, то и дело предъявляя документы на блок-постах, маялся в дальней дороге ничем не примечательный мелкий сотрудник комиссии ООН по поставкам продовольствия Ханс Мидель.

Никакими особыми полномочиями наделен он не был, ни за что особо не отвечая, вез для согласования в министерство торговли Ирака никому не нужные графики поставок и прочие рутинные бумаги. Увы, в Багдаде безобидному датчанину предстояло пропасть. В первый же день, при невыясненных обстоятельствах.

Невелика птица. Две-три заметки в европейских газетах да официальная нота Дании, которую никто не заметит.

Когда покрытые пылью грузовики один за другим втягивались в ворота гуманитарной миссии в Багдаде, датчанин еще присутствовал. Его хватились часа через полтора на обеде. Дежурный по миссии успокоил старшего, что этот чудик решил самостоятельно добраться до министерства, вышел через КПП и остановил такси.

-- Он сказал, что к вечеру будет. Эти датчане... Самый нормальным среди них был безумный Гамлет...

Таксисты в Багдаде по-английски понимают три слова -- "хау мач?", "О,кей" и "Саддам". Остальное они добирают интуицией. Эта же интуиция помогает им прибегнуть к тормозам в самое последнее мгновение, когда, кажется, столкновение с таким же отчаянным водителем уже произошло.

Потому, когда Лари оказался рядом с той мечетью, которую хранил в памяти с прошлого приезда, его изумлению не было предела. Они не только никого не протаранили, но и его записка с названием улочки по-английски возымела действие.

Рассчитываясь, ему пришлось пересмотреть в корне свое отношение к багдадским драйверам. Приняв пять долларов, таксист явил пример подражания его американским коллегам:

-- Сенкью, мистер! Гуд бай...

Встреча с аль-Басри... Лари волновался, как пройдет она, примет ли его старик, окажет ли помощь. Почему-то казалось, что даже если встреча и состоится, то пройдет холодно, не так, как предыдущие встречи. Он чувствовал какую-то вину за все, что произошло не только в Америке, но и потом -- в Афганистане, где сейчас военные силы его страны перешли уже к ковровым бомбежкам. Он не смог, ему ничего не удалось предотвратить...

Тем не менее встреча состоялась. Старик не только оказался в Багдаде, не только находился в мечети, где в прошлый раз заповедал его искать, но вышел сразу, как только Лари назвал подошедшему к нему человеку в сутане свое имя. Это выглядело так, словно аль-Басри ожидал его.

-- Я рад видеть тебя. -- И снова Лари с удивлением отметил про себя, что время не властно над проповедником. Он протянул для рукопожатия руку и Лари ощутил старческую прохладу его узкой ладони. Мир и покой шли от этой ладони.

-- Дороги снова привели меня к вам, учитель.

Он впервые назвал так аль-Басри. И это произошло непроизвольно. Услышал новое слово и аль-Басри. Это было понятно по его мгновенному взгляду.

-- Люди встречаются трижды. -- Произнес старец. -- Чтобы после этого либо никогда больше не встречаться, либо никогда не расставаться.

В этих словах звучала мудрость, и снова мелькнула тень тайны, которая звала к себе, приглашала шагнуть навстречу. Надо только задать вопрос "Почему, учитель?" и ты пойдешь новым путем.

Но еще до встречи Лари дал себе слово: он будет говорить лишь о деле. Только о том, чтобы старик помог ему выйти на Бен Ладена. Он, Уэлс, выполняет задачу, которая, насколько он понимал, важна для будущего Соединенных Штатов. Он в самом деле хотел бы стать учеником прорицателя, но...

Словом, он не знал, как вести себя перед старцем -- старик представлялся способным делать с ним все, что хочет. Скажем, превратить его в камень, который потом столетия будет лежать у входа. Даже захватившая ранее Уэлса задача казалась уже неважной, возможно, он потому так горячо взялся за поручение Коллинза, что оно сулило свидание с аль-Басри....

Отогнав наваждение, Лари перешел к делу.

-- Я рассчитываю на вашу помощь, учитель. Мне нужна встреча с человеком, который сегодня является носителем важной для меня информации. И не только для меня. Для моей страны...

Он собирался назвать имя, но старик остановил его.

-- Я знаю, о ком ты говоришь. Наверное, ты прав и выполняешь действительно важную миссию. Но ты появился не там, где нужно. Отсюда ты не найдешь тропы к этому человеку. Ее здесь нет.

-- Как нет? -- Растерялся Лари.

Почему-то он даже тени сомнения не допускал, что именно сч помощью старца быстрее всего достигнет цели. Что этот человек поможет ему, даст совет, может, назовет город и место, куда Лари нужно попасть. А может, просто даст провожатого и вскоре встреча состоится.

Старик покачал головой:

-- Мне не интересен тот, о ком ты приехал узнать...

Это было сказано так, что Лари опять почудилась тень другого мира...

Он снова перешагнул тайну:

-- Он интересен мне...

Некоторое время оба молчали. Наконец аль-Басри разомкнул уста:

-- Я не могу помочь так скоро, как ты хочешь. Более того, я не понимаю целей, не вижу смысла. Ты говоришь, этот человек обладает информацией, которая нужна твоей стране. Возможно. Но дело в том, что твоей стране не нужна информация. Нужен ли ей сам этот человек?..

На некоторое время старик снова замолчал.

-- Если и нужен, -- снова заговори он, -- то лишь тем, кто вольно или невольно приведет твою страну к открытиям, от которых она не оправится. Ты с ними? И к этому готов?

-- Я хочу верить. -- Произнес Лари слова, которые недавно говорил Ламберту. -- Очень хочу...

-- Верить можно в то, что знаешь. Вера из желания веры -- путь к бездне. Вера -- не цель, а только помощник. Она приходит сама, когда действительно необходима. В чем твое знание? Твоя цель?

-- Это большой разговор, учитель. Сейчас у меня есть задача...

-- Хорошо. Я дам тебе лишь совет. Искать следы нужно там, где они могут быть.

Тем и закончилась эта встреча. Встреча, которая случилась только потому, что люди встречаются трижды. Глядя в след американцу, старик с ним прощался. Он знал -- этот человек ищет не того, о ком спрашивает. Не Бен Ладена, случайную и бесконечно малую величину в железной воле событий. Он ищет себя. Но, он как и всякий из людей, не знает об этом...

10 ноября 2001 г., Новый Афон

Вершина Святой горы, увенчанная большим крестом, далась после тяжелого подъема. Михеев с трудом перевел дыхание и осмотрелся. На площадке, куда он поднялся, находились лишь этот крест из металла да совсем небольшой храм -Преображения Господня.

Контуры берегов таяли в голубой дымке, сливаясь на горизонте с морем.

Предоставленный на Афоне самому себе, ожидающий неизвестно чего, Михеев вот уже который день изучал остров. Пожалуй, до его обитателей ему не было дела. Жизнь монастырей текла размеряно, по раз и навсегда заведенному порядку, совершенно ему не интересному.

Встречаясь с братом Иваном, они говорили о вещах малозначащих. Странно, но большей частью о погоде.

Лишь однажды, как-то особенно пронзительно, Иван заговорил о доме. О том, что ему часто снится речка, похожая на Истру, но с берегами куда более крутыми. Он босиком с удочками бежит на речку по тропинке, и встречает поднимающегося на гору отца. Тот останавливается, снимает фуражку и вытирает пот.

-- Рыбачить бежишь?

-- Да.

-- Смотри, осторожней там, на берегу...

И спускаясь дальше, к серебряной от солнца воде, он чувствует, как отец провожает его взглядом. И даже когда отец уже не должен его видеть, он все равно чувствует этот взгляд...

-- Этот взгляд всегда меня заставлял чувствовать, что я в опасности. Даже когда ее не видишь, вдруг понимаешь, что вокруг что-то происходит. В Белом Доме я отошел от окна за мговение до того, как вместе с окном вынесло простенок...

Видимо, заново пережив ту минуту, Иван продолжил:

-- Это очень просто. Ты вдруг видишь, что мир совсем не такой, каким за минуту до этого тебе казался. Ты видишь все со стороны, издали, и словно вверх ногами. Нет, даже не так -- скорее наоборот...

Разговор происходил вечером, на берегу моря. Остро пахло йодом. Иван говорил нечто известное Михееву, с каких-то пор ставшее и его опытом, только Михеев этого не проговаривал, да и присутствовало это знание как-то исподволь, помимо сознания.

-- Ты вдруг осознаешь, что этот мир "наоборот" -- правильный. В том смысле, что он именно такой, а не тот, каким ты его знал. Все именно так и есть. И если ты сейчас чего-то не сделаешь, что-то случится. Страшное. И не столько для тебя, сколько для мира, который ты знаешь. А может, и для обоих миров, -- потому, что ты находишься одновременно как бы в двух измерениях. Чтобы этого не случилось, тебе тоже надо измениться, стать "наоборот", другим...

Слушая эту неожиданную исповедь монаха, Юрий подумал -- действительно наоборот.

Запах йода от залива словно подтверждал -- мир болен. Давно, безнадежно, и никакого йода не хватит, чтобы залечить его раны...

-- Этот сон -- мой самый давний кошмар. -- Рассказывал Иван. -- Детский еще кошмар. Мать рассказывала, что когда у меня в детстве поднималась температура, я в горячем бреду все порывался перевернуться, пытался встать на голову. Рвался из ее рук так, что она не могла удержать, плакала и молилась. Я тоже помню это. И помню почему это делал -- я должен был "стать наоборот"...

-- Почему ты мне это рассказываешь?

-- Должен. -- Просто ответил друг.

С северо-запада -- Юрий давно это заметил -- надвигался грозовой фронт. Он как бы охватывал Афон. Дальние вспышки молний озаряли тучи, линию горизонта, Сингитский залив, горный берег.

Здесь, на вершине, было пока тихо. Лишь время от времени слуха достигали раскаты дальнего грома.

Надо спускаться, подумал Юрий, будет гроза. Он двинулся было к тропе, ведшей вниз, но остановился: навстречу ему поднимался человек. Старик. Высокий и худой.

-- Останься. -- Поднявшись на площадку, сказал старик по-русски. -Коль скоро ты на Афоне, тебе не нужно бояться...

Налетел первый порыв ветра. Тяжелое черное одеяние монаха рвануло шквалом, заставило его наклониться вперед. И гром. Казалось, небо треснуло над самыми их головами. Фиолетовая молния ударила в крест, и в оплавленный громоотвод храма. Еще не было дождя, только разрыв молнии.

Юрию казалось, что он -- посредине битвы. Захватывающей сьтрашной. Битвы незримых сил, космических, вселенских. Будь он религиозным, наверняка, увидел бы за этим битву света и тьмы, жизни и смерти, добра и зла. Но и без того было не по себе -- от мощи природы, ее власти над всем живым. Человек -- что он перед этими силами? В его мечте обуздать их насколько можно его называть человеком разумным?

Начался сильный косой дождь. Юрий оглянулся, ему показалось, он остался один. Лишь при очередной вспышке молнии он сквозь пелену воды разглядел фигурку монаха. Тот стоял на коленях перед крестом и бил поклоны.

Этот, неведомый ему человек, словно не замечал происходящего. Кто он, этот монах? Почему здесь? Почему с ним он, Юрий? Или это он с Юрием?

Когда ударил град, крупный и хлесткий, Михеев кинулся к старику. Тот не собирался покидать место у креста. Он истово клал поклоны. Но Юрий не решился оставить старика одного, подхватил его и потащил его к храму...

Пока он снимал со старика одежду -- на том, как и на Юрии, не осталось сухого места -- старик не подавал признаков жизни. Он очнулся, когда Юрий бинтовал полосой от своей рубашки его разбитый не то градом, не то поклонами лоб.

Старик отвел руку.

Монах заговорил. О судьбах и временах, о сломе времен, который грядет. О жажде человека выйти за пределы человеческого. Человек рвется туда, куда ему нельзя, за грань. Человеческая природа уже почти не в состоянии этому противостоять. Она удерживает человека перед бездной из последних сил. Но есть силы, которые его толкают туда. Тьма выдает себя за свет. Ложь -- за правду. Бесы -- за праведников. Все уже не так в мире, как представляется человеку. Он заблудился. Не понимает, где Бог, где Сатана. И закрывает на это глаза. Он хочет, чтобы все было так, как хочется ему. Он хочет быть равен Богу, а прислуживает Сатане...

И грядет эра пустых душ, людей-- целей, людей-- программ. С ними бессмысленно говорить. Они не понимают слов. Они понимают знаки. И эти знаки им посылает кто-то...

-- Что делать, отец?

-- Он скажет. Останься наедине с Ним. -- Показал старик на образа. -- Я уйду, а ты оставайся...

Кто был этот человек? Аскет из афонского братства двенадцати, тех духоносных отшельников, о которых существует предание, что эти отцы получили дары Святого духа? Предание гласит: им известно будущее и они могут влиять на судьбы. Но по тому же преданию, эти люди невидимы, они никому не открывают себя. Незримые афониты -- земные Ангелы, как повествует православный миф, выходят из своего времени в вечность и могут возвращаются обратно. И вот в такие грозы служат Божественные литургии на Святой Горе.

Сейчас Михеев готов был поверить и этому.

Не защищенный от сквозняков и мыслей -- мокрая одежда сушилась на решетке окна -- Юрий остался в пустом храме.

Нет, он не молился. Он ничего не просил у Бога и ничего у него не спрашивал. Ему не надо было просить и спрашивать. Нет, он не стал больше или меньше христианином. Все происшедшее здесь не сделала его верующим больше, чем он являлся.

Одно ему не давало покоя.

С Иверской иконы Божьей Матери в почерневшем от времени окладе, здесь, вдалеке от затерянного незнамо в каких снегах сибирского райцентра, на него смотрели глаза женщины, которая им с отцом повстречалась на улице.

Глаза его крестной матери...

18 декабря 2001 года

И снова в центре все того же Нью-Йорка, на Манхэттене, звучали сирены пожарных машин и спасателей. Над городом поднимался дым. Это горел храм. Самый большой, главный храм Соединенных Штатов -- Святого Иоанна Богослова, названного так в честь единственного ученика Христа, который от него не отрекся.

Иоанна Богослова, который передавал Слово Божие:

"Неправедный пусть еще делает неправду; нечистый пусть еще осквернится; праведный да творит правду еще, и святый да освящается еще.

Се, гряду скоро, и возмездие Мое со Мною, чтобы воздать каждому по делам его"...

Пожар случился на девяносто девятый день со дня авиационной атаки на Всемирный торговый центр. Если первую дату -- одиннадцатое сентября -умножить на пифогорийскую сумму даты происшедшего, цифру 9, многое в пожаре покажется символичным.

Да и само событие из ряда мистических...

В этот же день завершился первый этап операции в Тора Бора, наиболее вероятном укрытии Усамы Бен Ладена.

Эта операция венчала всю цепь военных событий, была ее сутью, возможно, -- смыслом существования обитателей Белого Дома последние месяцы.

Операция велась с применением самых мощных боеприпасов и самых элитных подразделений США -- особого назначения.

Бен Ладена в Тора Бора не оказалось.

Между тем, даже мальчишки в Афганистане знали: он был там. И, рассказывают, не очень прятался.

Впрочем, это, наверное, уже из сферы легенд, преданий и мифов, которыми обрастет финал первого года нового века и нового тысячелетия. Их еще будет много, преданий и мифов. И пока они не заслонили истиной картины, отметим факт -- вместе с Бен Ладеном в сражении у Тора Бора участвовали не только преданные ему боевики.

Там был американец, который появился в окружении Ладена за несколько дней до штурма.

...Лари стоял перед человеком, который стал настоящим кошмаром Америки. В глаза бросался нездоровый цвет лица, мешки под глазами -- вспоминались слухи о болезни почек, результате одного из покушений на Бен Ладена.

А вот сами глаза... В них сквозила жизнь.

-- И зачем я понадобился Америке? -- Хороший английский, спокойный голос, ирония.

Лари в нескольких словах изложил цель своего появления в Афганистане.

-- Ваша безопасность гарантирована. С вами хотят встретиться те, кому небезразлична судьба Соединенных Штатов, кто хотел бы доподлинно восстановить картину трагических событий -- и в США, и в Афганистане. Кто не испытывает к вам и тени негативных эмоций.

-- Вы полагаете, я приму это приглашение?

-- Вы должны его принять.

-- Интересно знать, почему?

-- Это возможность предотвратить новые беды. Вы стали лидером сил, которые представляют большую опасность для сегодняшнего мира. Не только для США. Вольно или невольно вы явились тем злым гением, образ которого будет витать над планетой в дальнейшем. -- Лари решил говорить, как думает, начистоту -- только этим, чувствовал он, можно чего-то добиться. -- Не думаю, что вы сами об этом не знаете и не задумываетесь о последствиях. И не думаю, что вам, человеку блестяще образованному, это не кажется страшным.

-- Вы хотите, чтобы я выступил по американскому телевиденью и покаялся? -- Усмехнулся Бен Ладен. -- Снял с себя печать злого гения, как вы выразились, и призвал возможных последователей не ходить по этому пути? Это возымеет действие?..

-- Нет, я хочу другого. Вы должны встретиться с теми, кто меня послал. Это люди, хорошо понимающие тот факт, что Соединенные Штаты развиваются по гибельному пути. Они, думаю, так же, как и вы, знают, что у американского президента и вообще у Америки нет никаких прав на истину в последней инстанции. Они хотели бы изменить это. Но не теми способами, к которым прибегли вы...

-- Вы считаете, что именно такой смысл был вложен в одиннадцатое сентября? -- С интересом глядел собеседник.

-- А был другой?

Бен Ладен прошелся по небольшому помещению, которое представляло собой перегороженную каменной кладкой пещеру. Помещение освещалось электричеством, работала даже вентиляция.

-- То, что я сейчас скажу, заставит вас понять то, чего вы, как видно, не знаете. И это ваше незнание говорит, что я могу встать на путь, который вы предлагаете. Все дело в том, что человек, стоящий перед вами, не причастен к тому, что случилось в вашей стране три месяца назад. Я повторю: я не причастен к атаке на Нью-Йорк и Вашингтон...

Проговорив это, Бен Ладен наблюдал, какое впечатление произведут слова.

-- Не причастен?.. -- Это могло бы показаться эхом, если бы не вопросительные интонации.

-- Были минуты, -- кивнул собеседник, -- когда мне хотелось быть причастным. Очень хотелось. Когда в первые часы после атаки зазвучало мое имя, я оказался в положении, которого сразу и не осознать.

Я не привык оправдываться, но мне пришлось это делать. Я не привык выражать сочувствие Штатам, но я высказал. Я не умею лгать, но в самый пик истерии вокруг меня, я был готов взять это на себя... Единственное, что до сих пор удерживает меня от этого, -- невозможность. Это грех. И это дело других рук. Я не могу приписать себе чужого...

За перегородкой послышались голоса. Ладен замолчал. Снаружи явно что-то происходило.

-- Ведь вы из ЦРУ? -- Спросил вдруг Усама.

-- В прошлом. -- Не стал скрывать Лари.

-- Я это понял, -- Улыбнулся своей странной улыбкой Бен Ладен. -- Я вам верю. И знаете почему? Если бы вы явились от них, вы бы о факте моей непричастности тоже знали. И не стояли бы таким истуканом...

Они расстались до вечера. Несколько часов -- никем не контролируемый -Лари слонялся по подземной крепости. Время от времени то там, то здесь постукивали автоматные и пулеметные очереди, эхо бродило по склонам.

Настоящего боя не было. Его и невозможно было здесь вести -- все подступы простреливались.

Раз за разом прилетали бомбардировщики. Они бомбили отроги гор, взрывы вызывали лавины. Одна накрыла вход в пещеру неподалеку.

Это произошло на глазах Уэлса. Только что в пещеру спрятались люди, два боевика втащили установленный у входа АГС -- автоматический гранатомет -как сверху подалась гора. Вход в пещеру попросту просел.

Ближние к нему афганцы к этому зрелищу отнеслись спокойно. Никто не кинулся к входу, не стал разбирать завал. Что это, безразличие к смерти?

Поразмышляв, Лари успокоил себя мыслью, что у заваленной пещеры, должно быть, имелся и другой выход.

Его позвали к Бен Ладену, когда уже стемнело. Они проговорили ночь. Наутро, после серии взрывов какой-то совершенно особой мощности, от которых рушились перегородки и в галереях пещер погас свет, начался уже настоящий бой. Он длился несколько часов.

Куда после делся Бен Ладен и этот американец, никто рассказать не мог. Черный песок в окрестностях Тора Бора не умеет хранить следы...

20 декабря 2001 г., Вашингтон

К этому дню Ламберт закончил свою работу -- составление почти поминутной, почасовой хроники последних месяцев в Штатах. Он выжал из Интернета и многих закрытых корпоративных сетей все, что можно. Его компьютеры, что верный ноутбук, что тот, который был под черепной коробкой, временами зависали -- столь много несообразностей и противоречивых вводных пришлось переварить.

Его увезли медики, которые появились в Луна-парке внезапно и повели себя так, что впору было принять их за группу захвата из ФБР. Официально его обвинили в том что он не прошел карантинных процедур после обнаружения спор сибирской язвы в редакции. Изъяли ноутбук, но он уже запустил свою хронику в свободное плавание в безбрежный океан Интернета.

Ламберт не был помещен ни в один из противоинфекционных центров. Когда его извлекали из чрева космического монстра, он вел себя неадекватно -кричал, что не болен, что болен не он, а все они, кто хочет заставить его не думать. Больны американцы и Америка, верящие мифам и президенту. Никто не знает, что на самом деле происходит в этой стране. Он не будет молчать даже под страхом смерти...

Сейчас Витус Ламберт находится в специальной, хорошо охраняемой психиатрической клинике некоего доктора Брокса. Можно привести ее название, но это ничего не даст. Вы ее не найдете даже по самому полному федеральному справочнику. И самого доктора Робертса можно найти только в файлах АНБ -также не афиширующей себя организации, которое в отличие от ФБР, ЦРУ и РУ МО, в сфере безопасности государства курирует вопросы лишь исключительной важности.

22 декабря 2001 г., пригород Нью-Йорка

После очередного совещания неформального клуба Вашингтона, сенатор Коллинз и отставной генерал Боб Хопкинс неторопливо беседовали у камина.

-- Как зовут ту богиню, покровительницу самоубийц? -- Вспомнил Коллинз.

-- Иштаб.

-- А вы знаете, генерал, что у древних обитателей Междуречья была богиня...

-- Иштар. Я знаю. -- Подтвердил Хопкинс. -- Богиня скорби и военных побед.

-- Вам не кажется странным такое совпадение?..

-- Я сам не раз думал об этом, сенатор. Такое приходит в голову, что мурашки по коже.

-- Одна богиня шумеров, другая -- майя. Два разных континента, но историк сказал бы -- одно имя...

-- И одна сфера -- смерть. Похоже, древние знали, что военные победы и самоубийства -- сестры...

-- В какое время, генерал, принимала свои жертвы ваша Иштар?

-- В то же, что и Иштаб, сенатор. Третье тысячелетие до нашей эры.

-- Что это может значить?

-- Все, что угодно...

Накануне сенатор встречался с еще одним своим знакомым. С тем, кого он знал уже десятилетия. Сначала как Джорджа Робертса, американского бизнесмена, который помог ему в политической карьере, потом как Юрия Михеева, опять бизнесмена, но уже русского.

Коллинз сам захотел встречи. По той причине, что вдруг испугался. Понял, что полученной от него Михеевым информации с лихвой хватит на то, чтобы о сентябрьских событиях люди вспоминали лишь как о прологе.

Они встретились в аэропорту Женевы, на открытой галерее аэровокзала. Их разговор писался на пленку. Вот его последняя часть.

-- Вы сказали, что не желаете зла Америке? -- Говорил Коллинз. -- Я готов в это поверить, но даже из нашей сегодняшней встречи с вами я могу сделать вывод, что у вас против Штатов существует план, который нельзя отразить. Я хорошо отношусь к вам, Юрий, но вы поймете мое беспокойство. Получилось, что я своими руками вооружил вас...

-- Что именно вас волнует?

-- Что это за план?

-- Я могу сказать только общими словами -- это не план против Америки. Во всяком случае, не против ее граждан. К Америке я отношусь с симпатией. Речь вообще не о ней. Речь о моей стране. О том, что она не может зависеть от чьих-то неуемных амбиций, жить, соседствуя с сошедшей с ума империей. Америка, а вместе с нею и все мы на грани значительно больших бед, чем можно предположить.

-- И все-таки, Юрий, это будет новый управляемый кризис?

-- Да, управляемый, то не мной.

-- То есть?

-- Сенатор, вы верите в Бога?

-- Я христианин, католик. А что вы хотите этим сказать?

-- Только то, что всем управляет лишь Бог.

-- Как это начнется? -- В голосе сенатора звучала неподдельная тревога.

-- Это пусть останется тайной.

После паузы Коллинз возобновил разговор:

-- Я думаю, в истории США не было излома страшнее, чем нынешний. Если начистоту, Америка сегодня в руинах -- я говорю даже не о Манхэттене, а о ее свободах, мечтах. Кажется, у вас в России есть поговорка: лежачих не бьют...

-- Спасибо за знание русского фольклора, сенатор. Но Россия тоже изрядно деградировала за последнее время. Сейчас у нас бьют и лежачих...

-- Значит, война?

-- Войны объявляют правительства. Речь о другом. Это не теракт, Коллинз. Это другое. Это касается душ...

Голоса на магнитофонной пленке перекрыл сначала звук взлетающего самолета, затем -- объявление диктора аэропорта о начале регистрации на какой-то рейс.

Человек, слушающий запись, чертыхнулся, начал крутить рычажки звука и тембра.

Голоса вернулись так же внезапно, как и пропали.

... -- Это возможно?

-- Да, сенатор.

-- Как это будет выглядеть?

-- Как говорится, есть варианты.

-- И когда это начнется?

-- Я бы увязал это с некоторыми обстоятельствами. Скажем, с тремя событиями.

-- Можете их назвать?

-- Два первых могу. Это покушение на Буша и появление новой геополитической доктрины, инициатором которой будет, скорее всего, Бзежинский...

-- Вы полагаете, Бушу следует опасаться за жизнь?

-- Во всяком случае, тем, кто играет эту игру, Буш уже не нужен. Это будет прологом к новой истории. Выстрел, как с Кеннеди, или что-то новенькое . Возможно, и -- компромат, обвинение в измене, в причастности к "черному сентябрю"...

-- А доктрина Бзежинского?..

-- Идеология новых Штатов. Глобализация по-американски. Вы откройте его последнюю книгу -- "Мировая шахматная доска". Единственное, чего не хватало для воплощения в жизнь идей этой книги -- одиннадцатого сентября. Он сделал заказ и этот заказисполнился. Новые идеи потребуют новых жертв...

-- И третье?

-- Боюсь, третье событие выходит за рамки как моей, так и любой человеческой компетенции...

-- Я вас не понял. Можете повторить?

-- И я здесь не все понимаю, Коллинз. Речь идет, я бы сказал, о мистике...

Снова включился трансляция аэропорта. Объявлялась посадка на рейс Женева-Дубаи...

-- Это мой рейс. -- Произнес русский. И закончил фразу. -- Далеко не все, сенатор, зависит от нас, людей. Есть еще что то. С одной стороны провидение, Божий промысел, С другой -- игры Диавола. Будет Знак...

-- Знак?..

-- Да, Знак. Поскольку не все поймут Слово.

-- А вы сами верующий человек?

Некоторое время Михеев молчал.

-- Еще некоторое время назад это был сложный для меня вопрос, -наконец заговорил он. -- Думаю, я относился к вере, как и вы. Но сейчас я отвечу вам утвердительно...

-- И что это будет за Знак?

-- Увы, я не знаю. Возможно, это будет явление новой звезды, может, что-то иное. Сказано: "И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует"...

-- "Он имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого..." -- Закончил Коллинз. -- Откровение Иоанна.

-- На Афоне мне было сказано: "Три события совпадут во времени. Два из них назовешь сам, если познаешь суть. Третье событие от людей не зависит"...

Шуршала в кассете пленка. Тишина -- и на пленке, и в комнате. Щелкнула клавиша магнитофона -- пленка стала.

Сидящий над магнитофоном человек выпрямился. Это был Вашингтон. Некоторое время он молчал. Слишком многое сейчас проходило перед его мысленным взором.

Взлетали в последний рейс самолеты. Возвращались из небытия ушедшие, казалось, навсегда болезни. Вырывалась из непрочных труб реакторов ядерная преисподняя. В лабораторной пробирке дергался неведомый клон. Шла по дуге к планете в белом сиянии пылающая комета...

О чем он думал? О том, что не все на свете решается волей людей, их решений, власти и денег. Есть еще что-то. Иначе почему столь часто все ставшее привычным, обиходным, в какой-то момент может сойти с ума, обрушиться, восстать, обратиться против людей, государств и правительств? Иначе почему нельзя предотвратить всего этого? Может, потому, что люди со времен Вавилона так и не научились слышать и понимать друг друга? Тогда что сегодня может заставить их слышать и понимать?

Каждому кажется, что лишь его не слышат, не понимают, но только он знает, как заставить мир жить правильно и счастливо. Заставить -- поскольку все остальное, кроме силы, почему-то представляется пустотой и миражем...

-- Он сказал, надо ждать беды. -- Произнес Вашингтон. -- И это очень похоже на правду. Вот только какова роль самого этого человека? Кто он мне, друг, или враг? Помогать ему или противодействовать? Шагнуть навстречу или пройти мимо? Протянуть ему руку или убить?..