Торквемада

Духовник инфанты Изабеллы

Заметим все же, что это не был чистой воды альтруизм. Выбор Торквемады совсем не случаен. Более того, политически это очень верный ход, так как маленький монастырь Санта-Крус часто посещали представители высшего кастильского[11] общества, в том числе королева-мать Изабелла Португальская с маленькой Изабеллой, ее дочерью от умершего в 1454 году короля Хуана II Кастильского. Своим милосердием и крайним аскетизмом Торквемада произвел на мать юной Изабеллы такое впечатление, что его вскоре, в 1459 году, назначили духовником принцессы. С этого момента воспитание и образование венценосного ребенка находилось в его руках.

Поначалу казалось, что назначение вроде бы не выглядело очень привлекательным, ведь у юной Изабеллы не было никаких шансов на корону. Но Торквемада, как потом окажется, все видел несколько иначе. Он всегда что-то знал, чего не знали другие, а когда не знал — гениально предвидел. Вообще предвидеть — значит управлять. Это сказал французский философ Блез Паскаль, живший в XVII веке. Но именно поэтому, задолго до Паскаля, Торквемада буквально вцепился в этот статус духовника принцессы Изабеллы, и то, как он всю оставшуюся жизнь именно через нее осуществлял свое решающее влияние на политическую жизнь объединившихся Кастилии и Арагона, наглядно доказало его способность к трезвому политическому расчету.

Подробно об этом будет рассказано ниже, а пока хотелось бы подчеркнуть: не стоит думать о Торквемаде как о человеке, охваченном исключительно верой и религиозными чувствами. Таких людей в XV веке было немало, но этих качеств недостаточно для того, чтобы войти в Историю. В Торквемаде же, помимо всего этого, был развит очень разумный и жесткий политический расчет. Руками Изабеллы, через влияние на нее, он смог продвигать свои идеи, а посему можно смело утверждать, что в 1459 году, став духовником семилетней инфанты, скромный монах-доминиканец Торквемада шагнул из монастырского затворничества в большую политику, постепенно обретая власть, которой ни до того, ни после того не было ни у кого из испанских Отцов Церкви.

Девочка, лишенная детства

Волна сострадания и нежности к маленькой Изабелле буквально захлестывала грудь Торквемады.

Она была прекрасным светловолосым ребенком с серо-зелеными глазами. Родилась 22 апреля 1451 года в укрепленном замке Мадригал-де-лас-Альтас-Торрес, что возле Авилы. Что представляла собой ее жизнь после рождения? Сначала — уютная колыбель, потом — кружева, шелка, меха и много-много внимания вокруг. Это и понятно, все-таки это была инфанта, дочь короля Хуана II Кастильского и его второй жены Изабеллы Португальской, на которой он женился после смерти первой жены, Марии Арагонской.

Ее отец Хуан II Кастильский, уже изрядно потрепанный жизнью человек, имел от первого брака взрослого сына двадцати шести лет, который остался в истории с малоприятным прозвищем Энрике Бессильный (El Impotente).

Ее мать, Изабелла Португальская, дочь герцога де Бежа, хотя и очень молодая, имела более стойкий характер, чем ее муж. После того как она сумела обеспечить преемственность власти, родив в 1453 году второго ребенка, на этот раз сына, названного Альфонсо[12], она сумела заставить осудить и обезглавить в июне того же года дона Альваро де Луна, опасного фаворита короля и фактического правителя Кастилии, подозревавшегося в отравлении Марии Арагонской.

Подобные картины насилия, свидетельствовавшие о непрочности королевской власти, не могли не быть замечены юной инфантой. Напротив, они должны были ей внушить и внушили ответную защитную реакцию в виде бессознательного стремления к жесткости и репрессиям.

Дальнейшее развитие событий не оставило Изабелле времени для полноценного детства и юности, о которых она могла мечтать: 20 июля 1454 года умер ее отец.

После этого Изабелла Португальская, став вдовствующей королевой, погрузилась в черную меланхолию. Она замолчала и практически все время проводила одна в своей комнате.

Энрике, сын короля от первого брака, тут же взошел на трон, став популярным благодаря всеобщей амнистии и возобновлению войны против мавров, которые, впрочем, занимали тогда лишь район Гранады, ведя себя достаточно миролюбиво (по крайней мере по сравнению с тем, как они вели себя раньше).

Положение детей, происходивших от второго брака умершего короля, было затруднительным и даже опасным для Энрике. Дело в том, что некоторые богатые гранды, наглые, заносчивые и всегда готовые бунтовать против существующей власти, вполне могли воспользоваться этими детьми, в частности, мальчиком Альфонсо, чтобы отстранить нового правителя от трона.

Поэтому вдова Хуана II Изабелла Португальская, все еще остававшаяся значительной персоной из-за своих детей, и ее маленькая семья были сосланы в замок Аревало, что находился близ Авилы, без всякой надежды хоть когда-нибудь выйти оттуда. Зато в Аревало вдовствующая королева находилась в безопасности, могла спокойно переживать свое вдовство и воспитывать детей вдали от неспокойного двора своего приемного сына.

Итак, свое детство Изабелла провела в почти монашеском уединении в Аревало, в горной Кастилии, вместе с матерью и младшим братом Альфонсо. Вдовствующая королева посвятила себя общественной деятельности, заботе о бедных и больных.

Однако время от времени мать Изабеллы снова и снова погружалась в черную меланхолию, которая в конце концов полностью овладела ею.

От монастыря Санта-Крус до Аревало — около 50 километров, а посему Томас де Торквемада считал своим долгом регулярно посещать вдовствующую королеву.

Лоренс Шуновер по этому поводу пишет: «Монахи, жившие под его строгим руководством, очень радовались, когда он уезжал. Кроме того, они считали эти визиты проявлением благотворительности, так как никаких выгод от своего внимания к вдовствующей королеве он не получал. Монахи отмечали, что брат Томас, никогда не позволявший им использовать мулов для поездок, был так же суров и к самому себе: он шел пешком все 30 миль до Аревало в одиночку через дикую и опасную страну, даже не взяв с собой куска хлеба. Казалось, брату Томасу одинаково были безразличны жара, холод, голод, усталость и дикие звери, которые жили в пустынных районах между Сеговией и Аревало.

Его бы очень рассмешило, если бы ему кто-то сказал примерно следующее: „Брат Томас, вы святой человек, живущий в воображаемом мире, забывая о реальном и оставляя все на волю Бога“. На самом деле, он обладал большим здравым смыслом. Он ходил пешком, потому что это было хорошим примером для других и потому что он был молод и силен. Он не брал с собой еды, потому что привык поститься — он не помнил вкуса мяса, которого не ел уже больше десяти лет, — и хроническое чувство голода было для него настолько привычно, что он его просто не замечал. Что же касается диких зверей: кабанов, медведей, кошек, — то он брал с собой крепкую палку. Звери, так же как и язычники, в сущности, трусы, их можно ошеломить внезапным нападением; они страшны только в том случае, если люди теряют бдительность».

Поскольку маленькую Изабеллу не рассматривали в качестве наследницы престола, ее воспитание не сопровождалось целенаправленным королевским образованием. Жизнь девочки протекала в спокойной, насыщенной религиозностью атмосфере.

Огромную роль в ее формировании играл Томас де Торквемада, который был ее духовником и наставником. Подобный вывод можно сделать хотя бы на основании того, что Изабелла, помимо фанатичности в религиозных вопросах, оказалась значительно более образованной, чем ее будущий супруг, принц Фердинанд Арагонский. В те времена, когда даже среди знати хватало неграмотных женщин, образованность Изабеллы просто поражала.

Юная Изабелла оказалась весьма прилежной ученицей. Более того, во всем королевстве едва ли нашлась бы хоть одна другая принцесса, равная ей в желании перенять взгляды своего духовного наставника, научиться у него христианским заповедям и добродетелям.

Как пишет историк Эжен Франсуа Россев Сент-Илер, «голос Торквемады Изабелла с детства привыкла принимать за голос Бога».

Она была очень довольна своим духовником, ему тоже не приходилось жаловаться на нее.

Он рассказал ей о своем великом желании увидеть торжество христианства в стране и во всем мире. А однажды в порыве чувств он попросил ее встать на колени и пообещать, что в свое время, придя к власти, она обратит Кастилию в католичество. Поддавшись душевному порыву, Изабелла дала клятву при первой же возможности воплотить в жизнь заветы своего учителя.

Торквемада высоко ценил достоинства Изабеллы. Она, в свою очередь, восхищалась им и уважала его жизненные принципы. В мире, где ее окружали в основном одни лишь льстецы и угодники, он и вправду был заметной фигурой.

Конечно же, Торквемада был не единственным наставником Изабеллы. Инфанту все же обучали чтению, письму и хорошим манерам. Вышивка, которую она лучше всего освоила, стала для нее впоследствии любимым отдыхом от изнурительных государственных дел. Многое ей довелось узнать и из книг, хранившихся в библиотеке покойного отца.

С другой стороны, маленькая инфанта, ведя в своей ссылке жизнь действительно суровую, сделалась поистине железной женщиной. Физические упражнения не были ей запрещены. Со своим младшим братом она вдоволь набегалась по окрестным холмам и приобрела там крепость здоровья и неутомимую стойкость, что не было характерно для королевских дочерей, обычно более привычных к шелесту платьев и светской болтовне. Такое детство также развило у Изабеллы глубокую религиозность, усиленную молитвами, ежедневными мессами и исповедником, строго наказывавшим ее за малейшую провинность. Позже, став королевой, она уже не склонялась ни перед кем и ни перед чем, разве что перед самим Богом.

Иногда приходили новости от кастильского двора, и они возрождали некоторые надежды: король Энрике женился на инфанте Бланке Наваррской, дочери Хуана II Арагонского, но не имел потомства и, как поговаривали, даже не удосужился лишить супругу девственности. После аннулирования этого стерильного союза он в 1455 году выбрал себе другую жену, принцессу Жуану, сестру короля Афонсу V Португальского, но опять не сумел получить наследника, полностью оправдав свое прозвище El Impotente.

И все же в 1462 году при дворе Кастилии наконец-то появился ребенок. Радости 47-летнего Энрике Бессильного и Жуаны Португальской не было предела, ведь, как известно, и король и королева становятся сильнее, когда у них появляется наследник или наследница. Однако очень быстро заговорили (конечно же, не очень громко), что девочка, которую назвали Хуаной, вовсе не была дочерью короля. Ее прозвали ла Бельтранеха (La Beltraneja), по имени дворянина дона Бельтрана де ла Куэва, фаворита короля Энрике, которого все не без оснований считали любовником королевы.

Слухи, по всей видимости, ходили не напрасно, так как сразу же после рождения долгожданного ребенка король сделал своего фаворита графом де Ледесма, что еще больше возмутило часть придворных.

Перед лицом негативной реакции на все это некоторых грандов королевства король Энрике струсил и счел за лучшее призвать ко двору Изабеллу и Альфонсо, чтобы исключить возможность их использования против себя. По официальной версии, как заявил сам Энрике, он хотел, чтобы «их образование было более полным». На самом же деле они должны были публично засвидетельствовать свою преданность новой инфанте, чтобы ни у кого не оставалось никаких сомнений, что они теперь исключены из списка возможных наследников.

При дворе Изабелле было запрещено сидеть за главным обеденным столом. Ее перевели за другой стол, который находился на ступень ниже королевского. Возмущенный Альфонсо тоже решил расположиться рядом с сестрой. Дон Альфонсо Каррильо де Акунья, архиепископ Толедский, заметив публичное унижение инфанты и инфанта, тоже решил не сидеть за королевским столом…

Малолетний король-марионетка

Для Изабеллы это был моральный шок: внезапно вырванная из своего монашеского существования в Аревало, она оказалась погружена в обстановку коррупции и интриг, где люди, которых она считала чуть ли не святыми, показывали себя отнюдь не последними в погоне за роскошью и сексуальным удовлетворением. Все, что было ей дано ее строгим учителем Торквемадой, бунтовало против этого мира адюльтера и разного рода пороков.

— Бедная наша земля, — обычно говорил ей Торквемада. — Она всегда была колыбелью христианских добродетелей. И королей здесь всегда звали «отважными», «мудрыми» и «добрыми». А что теперь? Как же она могла пасть так низко, что ею правит человек, заклейменный прозвищем «Бессильный»?.. Что будет с нашей страной, если при дворе творятся такие безобразия? Очень боюсь, прекрасная донья Изабелла, что это не доведет ее до добра…

Духовник Изабеллы как в воду глядел. Очень скоро, а именно 5 июня 1465 года, уставшие от выходок Энрике гранды собрались в Авиле. Возглавлял недовольных дон Альфонсо Каррильо де Акунья, застарелый в заговорах. Его активно поддерживали дон Родриго Пиментель, граф де Бенавенте, а также дон Альваро де Суньига и дон Диего Лопес де Суньига.

В конце концов, всеобщее возбуждение достигло таких масштабов, что собравшиеся предались мятежной церемонии: они бросили к подножию трона чучело, украшенное знаками королевского достоинства, и стали выкрикивать самые страшные из оскорблений. Сделано все это было «с театральным великолепием», о котором свидетельствовали многие описания. В результате король Энрике Бессильный был низложен, а маленький брат Изабеллы Альфонсо (ему было тогда всего двенадцать лет) был провозглашен королем при звуке труб и под верноподданнические клятвы. «Кастилия! Кастилия! Для короля Альфонсо!»

Это послужило причиной многолетней войны и имело очень большое значение для дальнейшей истории Кастилии. Страна распалась на две части, а двор — на две фракции. Южные области с городами Бургосом, Толедо, Кордовой и Севильей поддержали двенадцатилетнего Альфонсо, а северные остались верны сорокалетнему Энрике Бессильному. Дон Альфонсо Каррильо де Акунья, архиепископ Толедский, и его сторонники навлекли на себя гнев короля Энрике, что очень обрадовало королеву и дона Бельтрана де ла Куэва, которым был на руку такой поворот событий.

Какой же это был урок для Изабеллы! И это новый король? Марионетка, которой управляли гранды и священнослужители! А Кастилия? Отдана в руки интриганов и честолюбцев!

Чтобы нейтрализовать возмущенную Изабеллу, ее решили выдать замуж за дона Педро Гирона, одного из самых богатых и влиятельных вельмож Кастилии, старого развратника, хотя и священника, великого магистра тогда фактически расколовшегося католического военного ордена Калатрава, основанного в середине XII века. Узнав об этом ужасном проекте, Изабелла почувствовала себя в ловушке: два дня и две ночи она ревностно молилась. Ее подруга детства, Беатрис де Бобадилья, даже дала ей кинжал, чтобы убить подлого претендента. Но судьба — или рука, враждебная этому проекту, — заставила ненавистного жениха умереть недалеко от города, где должна была состояться свадебная церемония; таинственная боль в горле свела его в могилу за три дня.

Перед смертью дон Гирон успел юридически передать власть над орденом своему восьмилетнему (незаконному) сыну Родриго Гирону, и впервые в истории ордена Калатрава реальная власть перешла к четырем официально утвержденным рыцарям-регентам.

Очень скоро случилась новая смерть, также весьма странная. 5 июля 1468 года внезапно умер юный Альфонсо. Произошло это при непонятных обстоятельствах: он съел форель, провалился в глубокую кому, не приходил в себя и ни на что не реагировал, а его почерневшие губы свидетельствовали об отравлении. Эта явно не случайная смерть навсегда удалила этого претендента от кастильского трона.

Временный союз Изабеллы и Энрике

Могла ли шестнадцатилетняя Изабелла надеяться сама стать королевой Кастилии? Вряд ли. И она поспешила удалиться от двора, уехала в Авилу, где затворилась в монастыре Санта-Ана. Там она с утра до вечера молилась, заставив всех врагов, окружавших ее, забыть о своем существовании. Но главным образом она анализировала новую ситуацию, выгодную и опасную одновременно.

Со своей стороны, ее сводный брат Энрике оказался в такой же большой опасности. Он рисковал быть отстраненным от власти кланом, возглавляемым доном Альфонсо Каррильо де Акунья и его сторонниками. И Энрике решился на официальную встречу с Изабеллой. Она имела место в сентябре 1468 года. На этой встрече Энрике признал молодую инфанту принцессой Астурии[13] и наследницей двойной короны Кастилии и Леона, а также, что очень важно, отказался от того, чтобы навязывать ей жениха. Она обосновалась в своем новом положении с солидной пенсией, двором, формально владея несколькими городами (Авилой, Мединой-дель-Кампо и др.).

Но, несмотря на это, Изабелла, молодая и очень одинокая в этом мире непрерывных интриг, прекрасно понимала всю непрочность своего положения. Ей была нужна поддержка, то есть муж, и закрепление ее прав, то есть дети. Именно об этом не уставал говорить ей ее духовник Томас де Торквемада, не оставивший инфанту в ее непростом положении.

Поясним, что Энрике, сводный брат Изабеллы, был королем Кастилии, но в то время государства с названием Испания не существовало. Нынешняя территория этой страны делилась на четыре королевства: Кастилию — самое большое, Арагон — в северо-восточной части современной Испании, Гранаду — на юге и Наварру — на севере.

После договора с Энрике Изабелла, которая стала наиболее вероятной наследницей престола Кастилии, превратилась в фигуру международного значения, в богатейшую наследницу в Европе, и всевозможные принцы дружно принялись добиваться ее руки.

Сам Энрике планировал выдать свою еще до конца не повзрослевшую, но уже очень привлекательную сводную сестру за португальского короля Афонсу V. Афонсу был сыном короля Дуарти, умершего в 1438 году, и Элеоноры Арагонской, дочери короля Арагона Фердинанда I. А еще он был старшим братом королевы, супруги Энрике Бессильного. Последняя делала на этот союз большую ставку, так как Афонсу был очень богат, а ее муж — очень беден и даже не мог вовремя платить своим солдатам. К счастью (для Изабеллы, конечно), брак этот так и не состоялся из-за большой разницы в возрасте (на момент их первой встречи инфанте было 13 лет, а претенденту — 32 года).

Другой нежелательный для Изабеллы брачный проект, как мы уже говорили, сорвался из-за скоропостижной смерти жениха, дона Педро Гирона, друга детства Энрике (официально считается, что он умер от воспаления аппендицита). После этого английский король Эдуард IV предлагал в качестве возможного супруга Изабеллы своего младшего брата. Не остался в стороне и французский король Людовик XI, тут же предложивший в качестве кандидата своего брата Шарля, герцога Беррийского.

Короче говоря, претендентов хватало по всей Европе. Биограф Изабеллы Лоренс Шуновер называет происходившее «расчетливой политической игрой с утомительными и сложными подводными течениями», в которой тело Изабеллы «служило пешкой, разыгрываемой участниками». Однако все варианты были ею отвергнуты. Как видим, характер будущей королевы Кастилии давал о себе знать с самого раннего возраста. Всем претендентам в конечном итоге был предпочтен арагонский принц Фердинанд[14].

Арагонский принц Фердинанд

С самого юного возраста в характере Изабеллы все отмечали упорство, основательность и богобоязненность, но в то же время — самонадеянность. Во внешности ее особо выделяли зеленовато-серые глаза, характерные для представителей рода Трастамара. Нежный цвет лица и золотистые волосы заставляли забыть о невысоком росте и не особенно изящном телосложении. Вероятно, в ее облике были некое врожденное благородство и достоинство, что и привлекало к ней людей.

Отец Антуан Турон в своей «Истории знаменитых людей доминиканского ордена» пишет: «Много лет этой принцессе предлагали различные партии, но они мало подходили для нее. Гранды королевства оказывали на нее сильное давление, чтобы вынудить ее согласиться на брак с теми, к кому она испытывала одно лишь отвращение. Во всех этих затруднениях, часто доставлявших ей боль и досаду, она нуждалась в утешении; и после Бога она в наибольшей степени находила его в советах своего духовника: она ценила его познания, его честность, усердие и привязанность, подтверждения которым он давал постоянно и в любых обстоятельствах».

Несчастная девушка. Конечно, замужество — это лотерея, в которой каждая сторона надеется на большой выигрыш. Так было всегда, но не всегда и, конечно же, не всем доводилось испытывать в связи с этим такое давление со стороны близких людей, видевших в ее браке лишь способ решения своих личных проблем и удовлетворения своих личных амбиций.

Некоторые биографы Изабеллы полагают, что решающей причиной упорства Изабеллы в вопросе о выборе жениха было гипертрофированное представление о своей будущей миссии, внушенное ей Торквемадой.

В частности, епископ Валентин Флешье в своей «Истории кардинала Хименеса», опубликованной в 1693 году, отмечает: «Торквемада был духовником Изабеллы с самого ее рождения, и он внушил ей, что Бог возведет ее однажды на трон, что ее главным делом будет наказание и уничтожение еретиков, что чистота и простота Христианского Вероучения являются основой правления, что средством установления мира в королевстве должны быть Религия и Правосудие».

Надо сказать, что Торквемада и сам проводил день за днем в попытках найти разгадку подобного жребия. При этом, упрекая себя в гордыне, он не раз отвергал единственное лестное для себя объяснение, приходившее на ум. И все же долгие размышления в конечном итоге укрепили его в мысли о том, что именно на него возложена некая святая обязанность и она предъявляет к нему требования, соответствующие ее исключительному значению, и все это просто обязано быть оправданным его деяниями. Отчетливо понимая, что обязан святой Церкви больше, чем любой простой христианин, он пришел к выводу, что спасение не может быть не чем иным, кроме как плодом многотрудного служения вере. А раз так, подводил он итог своим раздумьям, необходимо почитать свой долг исполненным не ранее, чем будут наказаны и уничтожены все, кто оскорбляет католическую церковь и разжигает ересь.

Настроенная именно таким образом, Изабелла всеми силами хотела избежать политической опеки какого-нибудь старого и опытного супруга. Она мечтала сама решать все вопросы и не быть лишь бессловесной тенью своего мужа. В этом смысле больше всего ей подходил принц Фердинанд, сын короля Хуана II Арагонского. Он родился 10 марта 1452 года и был почти на год младше Изабеллы. Как известно, мужчины и женщины взрослеют в разное время, а посему Изабелла была уже почти зрелой женщиной, а Фердинанд еще выглядел мальчиком. Скорее всего, именно поэтому Изабелла, мечтавшая стать самодержавной королевой Кастилии, и увидела в нем мужа, не способного оспорить ее права на самостоятельное правление.

Шестнадцатилетний Фердинанд был вполне достойным молодым человеком, и у него имелись все необходимые качества, чтобы понравиться честолюбивой будущей королеве: в тот момент он являлся лишь королем Сицилии, это был тогда ничего не значащий титул, который не мог соперничать с тем, что обещали Изабелле. Еще один важный момент — его, помимо верного советчика Торквемады, поддерживал дон Альфонсо Каррильо де Акунья, враг ее сводного брата Энрике.

В самом деле, Фердинанд, красивый, сильный, полный жизненных сил и честолюбивых планов, вполне устраивал Изабеллу в качестве супруга — даже больше, чем просто устраивал. Правда, его самого положение просто супруга правящей королевы не очень радовало, ведь он рассчитывал на власть в соседней Кастилии, и это было ясно. Но Изабелла сама намеревалась со временем устранить причину возможных семейных конфликтов. Их с Фердинандом брак должен был стать во всех отношениях идеальным союзом двух людей, облеченных правом распоряжаться судьбами своих подданных. Она решила, что будет во всех вопросах советоваться с мужем, а если он в чем-либо не согласится с ней, то она была готова тактично переубеждать его до тех пор, пока их мнение не станет единым.

Фердинанд был худым юношей, полным энергии и задора. У него были очень красивое смуглое лицо, карие глаза и черные волосы. Его довольно-таки экзотическая внешность, по-видимому, почти магнетически притягивала к себе, в первую очередь особ женского пола. Уже в отрочестве Фердинанд прослыл настоящим воином и ловеласом. По слухам, у него уже было два незаконнорожденных чада. Конечно, это были лишь слухи, но они не только не остановили, но обрадовали Изабеллу: поглощенный битвами и страстями, он не будет иметь достаточно времени для игр с властью.

Брачный договор с принцем Фердинандом

Свита жениха прибыла в Кастилию, переодевшись безобидными купцами. Эта удивительная поездка за невестой не обошлась без опасных приключений. Так, перед воротами города Эль-Бурго-де-Осма путешественников засыпали градом камней, приняв их за обычных бродяг. Наконец, 14 октября 1469 года Фердинанд, следуя по правому берегу реки Дуэро, благополучно добрался до Вальядолида. Там, в доме Хуана де Виверо, жених и невеста впервые встретились в присутствии дона Альфонсо Каррильо де Акунья, архиепископа Толедского. Разумеется, это было не романтическое свидание, а чисто деловая встреча. А еще через пять дней архиепископ совершил обряд венчания, без обычной королевской пышности, в тесном кругу самых близких и доверенных людей.

До свадьбы, 7 января 1469 года, Фердинанд подписал договор, по которому давал обязательство тесно сотрудничать с Изабеллой, совместно с ней принимать все решения, подписывать все указы вместе с королевой и признавать законной носительницей Кастильской короны только ее. Таким образом, Фердинанду Арагонскому отводилась в Кастилии роль принца-консорта, то есть просто супруга, сотоварища правящей королевы.

Помимо прочего, он обязался никогда не вывозить за пределы Кастилии свою жену и будущих детей, а также продолжать священную войну против мавров. И все это без всяких претензий на наследование.

Лоренс Шуновер называет этот брачный договор «шедевром государственной мысли, полным противовесов», четко разграничившим права обеих сторон.

Отметим, что бракосочетание Изабеллы и Фердинанда состоялось тайно, без согласия римского папы и действующего короля Энрике.

Узнав о свадьбе, Энрике IV Бессильный, естественно, пришел в ярость. Он объявил о решении вернуть престолонаследие своей дочери Хуане, а Изабеллу лишить соответствующих прав. После этого Изабелла и Фердинанд решили перебраться в Медину-дель-Рио-Секо под защиту верховного адмирала Фадрика де Энрикеса, одного из самых могущественных грандов Кастилии, деда Фердинанда (его дочь была замужем за королем Арагона).

Отметим также, что Томас де Торквемада сыграл в происходящих событиях весьма важную роль.

М. В. Барро в своем очерке о Торквемаде пишет: «В награду за труды ему предлагали место архиепископа Севильи, но он отказался, как ни упорно упрашивали его Фердинанд и Изабелла».

Как видим, честолюбие было совершенно чуждо натуре Томаса де Торквемада, он думал только о благе государства, достоинстве религии, спокойствии народов и спасении душ правоверных христиан.

Но Торквемада не просто способствовал заключению брака Изабеллы с Фердинандом Арагонским. Очень скоро, благодаря своему суровому и непреклонному характеру, религиозному энтузиазму и богословской начитанности, он стал оказывать на последнего не меньшее влияние, чем на Изабеллу.

Принято считать (хотя документы не очень-то подтверждают его участие), что Торквемада сплел целую сложную интригу, чтобы возвести свою духовную дочь на престол. Он агитировал дворян, чтобы они поддержали «Изабеллу Добрую», и именно для этого организовал ее тайное венчание с Фердинандом.

Он же взял на себя и решение весьма деликатного вопроса с Римом. Дело в том, что Изабелла и Фердинанд доводились друг другу кузиной и кузеном[15], а значит, заключение их брака требовало особого папского разрешения. Но папа Павел II не рискнул его дать, так что посланник короля Хуана II Арагонского вернулся ни с чем, так и не уладив дела. Однако инициаторы брака, к которым обычно относят Хуана II Арагонского, отца жениха, Торквемаду и дона Альфонсо Каррильо де Акунья, архиепископа Толедского, этим совершенно не смутились. Они возлагали на этот брак такие большие надежды и строили в отношении него такие великие планы, что, недолго думая, сфабриковали необходимый документ в расчете получить папскую печать задним числом. Так оно, впрочем, и произошло в декабре 1471 года, но уже в папство Сикста IV, так как неуступчивый папа Павел II, известный коллекционер-нумизмат и собиратель драгоценных камней, умер 26 июля 1471 года.

После того как Сикст IV (в миру — Франческо делла Ровере) дал особое папское разрешение на брак Изабеллы и Фердинанда, король Энрике, сводный брат Изабеллы, почувствовал себя осмеянным. Полный ярости, он решил еще резче поставить под вопрос ее качество наследницы, стараясь при этом еще больше усилить значимость своей дочери, маленькой ла Бельтранехи. Он стал подыскивать ей мужа.

А что делал в это время Торквемада? Отец Антуан Турон в своей «Истории знаменитых людей доминиканского ордена» пишет об этом следующее: «Он очень редко появлялся при дворе, да и то лишь тогда, когда его звали; почти все время проводя у себя, он лишь изредка сопровождал инфанту то в Вальядолид, то в Авилу или в какой-то иной город Кастилии».

Изабелла — королева Кастилии

В самом деле, чтобы избежать королевского преследования, Изабелла вынуждена была скитаться. При этом 2 октября 1470 года она родила своего первого ребенка — дочь Изабеллу — и смогла наконец получить разрешение нового папы Сикста IV, который не являлся сторонником короля Энрике, на свой брак. Кстати сказать, в архивах Ватикана копии разрешения на брак от его предшественника так потом и не нашли, а ведь она должна бы существовать, если то разрешение было подлинным.

Энрике IV Бессильный, как мы уже говорили, пребывал в ярости. Он, поддавшись на уговоры супруги и дона Диего Лопеса Пачеко, маркиза де Вильена, выступавшего за скорейшие действия, даже задумал убить ребенка Изабеллы, спутавшего все его планы, но, как всегда, в последний момент заколебался.

Надо сказать, что условия для столь кардинального решения проблемы складывались в тот момент просто идеальные: Фердинанд отсутствовал физически (он был в Арагоне, помогая отцу отражать нападение французов). Советники давили на короля Энрике, и он уже почти было решился, но тут, 1 ноября 1474 года, в кресле брадобрея вдруг умер старый маркиз де Вильена (перед смертью он успел получить от короля титул герцога де Эскалона). А потом, 11 декабря 1474 года, испытывая ужасные боли, испустил последний вздох и сам Энрике Бессильный.

Он был капризен и нерадив. Подобно своему отцу, не имел ни энергии, ни твердости характера. Неспособность к решению серьезных вопросов лишила его всякого авторитета, а неудачная супружеская жизнь сделала посмешищем в глазах современников.

Лоренс Шуновер по этому поводу пишет: «На время страна замерла. Согласно традиции, монархи Кастилии всегда оставляли завещание и определяли основные направления политики, которая должна быть продолжена после их смерти. Хотя и не облеченные силой закона, эти документы всегда с уважением воспринимались и выполнялись до тех пор, пока отвечали практическим интересам страны. Но король Энрике, до конца последовательный в своей нерешительности, не оставил никакого завещания своим сторонникам. В наследство он оставил неопределенность — единственную постоянную черту своего характера».

Смерть Энрике IV Бессильного была столь быстрой, что снова заговорили об отравлении. С его уходом из жизни пресеклась мужская линия кастильского королевского дома.

Изабелла скрывалась тогда в Сеговии. На следующий день, 12 декабря 1474 года, посланник кардинала де Мендоса сообщил Изабелле о кончине ее сводного брата. В этой щекотливой ситуации Изабелла поступила следующим образом: одетая в горностаи и сверкая бриллиантами, с распущенными по плечам длинными светлыми волосами, она выехала верхом на лошади перед восхищенной толпой. Затем она распорядилась отслужить по усопшему мессу, а 13 декабря поднялась на быстро сколоченную трибуну и сама себя короновала.

Собравшийся городской совет Сеговии тут же провозгласил ее новой королевой. Толпа ликовала, а Изабелла произнесла первую в своей жизни тронную речь, которая завершалась словами: «Изабелла, королева Кастилии, и Фердинанд, ее законный супруг».

Затем она послала в разные концы королевства гонцов с этой новостью и угрозами, предназначенными для ее противников. Одновременно с этим она подумала и о том, чтобы предупредить обо всем своего мужа, находившегося в то время в Сарагосе, столице Арагона.

Такая стремительность ошеломила не только часть кастильской аристократии, но и самого Фердинанда. Под предлогом того, что женщина не может сидеть на троне, он тоже провозгласил себя королем Кастилии, как самый близкий родственник умершего короля. 2 января 1475 года Фердинанд въехал в Сеговию, где Изабелла устроила ему праздничный прием. В последующие дни между супругами и их сторонниками вспыхнул острый спор о правах королевы и ее супруга. Считая себя обделенным, Фердинанд стал угрожать отъездом. После этого последовала бурная сцена, из которой Изабелла, поддерживаемая Торквемадой, конечно же, вышла победительницей.

Чтобы закрепить договоренность, Педро Гонсалес, кардинал де Мендоса, и архиепископ Альфонсо Каррильо де Акунья составили так называемый «Сеговийский договор» от 15 января 1475 года. По нему Фердинанду был гарантирован королевский титул, однако Изабелла была объявлена не просто королевой, но и «владелицей» государства и за ней было закреплено исключительное право наследования. Кроме того, за Изабеллой были признаны верховная военная власть, регентство и руководство гражданской администрацией. В отсутствие Фердинанда ей предстояло самолично определять правовую и внутреннюю политику. Впрочем, внешнюю политику Изабелла передала в ведение своего супруга и сделала это без сожалений, так как в те времена, по арагонской традиции, эта политика концентрировалась главным образом вокруг Южной Италии. И хотя благодаря таким компромиссным решениям Фердинанду удалось избежать унизительного положения принца-консорта, все же Изабелла осталась единоличной владычицей Кастилии.

Отметим, что Торквемада и здесь сыграл весьма важную роль.

М. В. Барро констатирует: «В это смутное время Торквемада принимал живейшее участие в провозглашении Изабеллы наследницей Кастилии».

Стоит отметить, что Изабелла воспитывалась под влиянием матери, которая просто помешалась на религии (ныне она была так погружена в свои печальные мысли, что даже перестала узнавать дочь), и Изабелла в значительной степени переняла у нее эту фанатичность. А Торквемада, отказываясь от предлагавшихся ему постов и назначений, ухватился за это и пробыл в роли ее духовного наставника до конца своей жизни. Безусловно, влияние на Изабеллу он имел сильнейшее. При этом, будучи фанатичной католичкой, Изабелла видела в Торквемаде нечто большее, чем просто монаха или священнослужителя.

Жозеф Лавалле в своей «Истории инквизиций Италии, Испании и Португалии» пишет: «Ему несложно было ею управлять: невинность этой принцессы, чистосердечие ее возраста, горячность, такая естественная для юной девушки, занятой лишь религиозными мыслями… способствовали тому, что Торквемада овладел ее сознанием, не позволяя ей колебаться».

Это факт, как говорится, исторический — Томас де Торквемада сохранил влияние на Изабеллу, сначала инфанту, а после и королеву Кастилии, на всю жизнь. Именно он воодушевил ее на мятеж против сводного брата, короля Энрике Бессильного. Именно он искусно разжег в ней симпатию к принцу Фердинанду Арагонскому. Когда Изабелла по его наущению подписала брачный контракт, не уведомив короля, Торквемада устроил ей побег из-под надзора. Он привез Изабеллу в Вальядолид, город, в котором власть Торквемады была особенно сильна — ведь его род был едва ли не самым знатным в округе. Позже именно он помог принцу Фердинанду, наследнику Арагонской короны, тайно прибыть в Кастилию для венчания.

«В ходе роскошной церемонии введения во власть, которую все невольно сравнивали с печальным спектаклем коронации Альфонсо, — пишет Лоренс Шуновер, — и мятежные, и сохранившие верность Энрике гранды поспешили оказаться в первых рядах, чтобы поцеловать руку Изабелле и принести ей клятву верности. Звенели колокола на церковных башнях, на улицах сверкали фейерверки, и простые люди до хрипоты кричали о любви к принцессе, принесшей им мир».

С воцарением Изабеллы Томас де Торквемада стал настоящим «серым кардиналом»[16], по сути, истинным повелителем страны. Но он предпочел, как и подобает серому кардиналу, держаться в тени, прикидываясь скромным духовником и настоятелем монастыря Санта-Крус. При этом королева была целиком под его влиянием и не принимала ни одного решения, не посовещавшись с ним. Такую же власть, как мы уже говорили, Торквемада вскоре приобрел и над королем Фердинандом.

Война с Португалией

Договор с Фердинандом был нужен Изабелле, чтобы противостоять многочисленным опасностям. Дело в том, что после того, как в декабре 1474 года умер король Энрике IV Бессильный, архиепископ Альфонсо Каррильо де Акунья вдруг решил присоединиться к официальной наследнице, малышке Хуане ла Бельтранеха, которую король Португалии Афонсу V задумал взять замуж для того, чтобы захватить титул короля Кастилии.

Афонсу Португальский был очень сердит на Изабеллу. Он прекрасно помнил, как ездил в Кастилию, чтобы сделать ей предложение, а потом получил отказ, да в такой форме, что ему пришлось чуть ли не в тот же день собираться в обратный путь. Это было оскорбление, которое король Португалии не мог ни простить, ни забыть.

Вот почему теперь он с превеликим удовольствием отобрал бы корону у Изабеллы и водрузил на голову юной Хуаны ла Бельтранеха. Что же касается брака с ней, то тут все сомнения развеяла его сестра.

— Подумай, — сказала она, — если моя маленькая Хуана станет королевой Кастилии и твоей женой, ты будешь полноправным хозяином этой страны.

— Но она же моя родная племянница…

— Ну и что? Его святейшество без колебаний благословит этот брак — особенно после того, как увидит, на что способна наша армия.

— Но ей всего двенадцать лет! — продолжал Афонсу.

— Послушай, разве можно жениху сетовать на молодость своей невесты…

Все для себя решив и хорошенько обдумав, Афонсу V Португальский, располагавший большой и сильной армией, перешел границу Кастилии.

Узнав об этом, а также об измене дона Альфонсо Каррильо де Акунья, Изабелла воскликнула:

— Не могу в это поверить! Ведь прежде он твердо стоял на моей стороне и всегда помогал мне.

— Не спорю, дочь моя, — сказал ей ее духовник и всегдашний советчик Торквемада, — вы многим обязаны этому человеку. Но ведь помогал он вам только потому, что намеревался подчинить себе и от вашего имени править королевством.

— Увы, брат Томас. Честолюбие — слабое место архиепископа Толедского.

— Надо отличать честолюбие от гордыни и кичливости. Остерегайтесь таких людей.

— Я запомню ваши слова, — сжав кулаки, сказала Изабелла.

На самом деле поступок дона Альфонсо Каррильо де Акунья, вдруг решившего поддержать малышку Хуану ла Бельтранеха, понять несложно. Он и сам очень хорошо помнил, как в прошлые времена Изабелла искала у него заступничества. Ведь это он привел на кастильский трон ее брата Альфонсо, когда еще был жив король Энрике Бессильный. Он после смерти Альфонсо помог Изабелле стать королевой, хотя это было весьма и весьма непросто. И что же теперь? Похоже, Изабелла поднялась слишком высоко и забыла, чем была ему обязана…

По правилам, корона Кастилии должна была наследоваться по праву первородства, причем потомки мужского пола пользовались преимуществом над потомками пола женского. Но король Хуан II был женат дважды. От первого брака он имел сына Энрике, а от второго — дочь Изабеллу и сына Альфонсо. В своем завещании Хуан II четко определил порядок наследования престола: наследниками первой линии были Энрике и его дети, второй — Альфонсо и его дети, третьей — Изабелла. Но у Энрике была только одна дочь, Хуана ла Бельтранеха, законность рождения которой оспаривалась. Юный Альфонсо, как мы знаем, умер в 1468 году. Сразу же после этого оппозиция, успевшая провозгласить его королем, выступила за Изабеллу. Но Энрике настаивал на том, что его дочь Хуана ла Бельтранеха является законной, несмотря на все слухи о его импотенции. Аргументы самой Изабеллы против соперницы строились на том, что брак Энрике со своей кузиной был недействительным, а посему и дети от этого брака должны быть исключены из числа престолонаследников.

В данном случае дон Альфонсо Каррильо де Акунья поступил чисто практически — он выбрал сторону более сильного и, как ему казалось, более перспективного. К тому же в 1474 году умер старый маркиз де Вильена и всё во враждующих кастильских группировках перемешалось (сын маркиза присоединился к Афонсу Португальскому). В этой ситуации архиепископ Толедский подумал, что сила явно находится на стороне Афонсу, Хуаны ла Бельтранеха и ее матери. Дальнейшие события покажут, что он серьезно ошибся.

Ход начавшейся войны выглядел следующим образом.

В июне 1475 года армия португальского короля Афонсу V и католической знати, боровшейся за восшествие на престол Хуаны ла Бельтранеха, подошла к кастильскому городу Торо, находившемуся в 60 километрах от границы. Город открыл им ворота, но стоящий на высокой горе замок отчаянно сопротивлялся. 16 июля португальский король занял соседнюю Самору, сданную ему сторонниками Хуаны ла Бельтранеха. Изабелла с Фердинандом вышли на помощь осажденным в замке из Вальядолида и подошли к Торо 23 июля, но противник не принял боя в открытом поле, укрылся за мощными стенами, и их армии пришлось отступить. Замок в Торо, не дождавшись помощи, сдался в конце июля.

В начале августа Фердинанд отправился осаждать крепость Бургос, находившуюся в руках сторонников Афонсу Португальского и Хуаны ла Бельтранеха. Португальский король двинулся на помощь осажденным в начале сентября. Обойдя Куэльяр, он подошел к Пеньяфьелю, который находился во власти его союзников. 18 сентября у Бальтанаса Афонсу разбил сторонников Изабеллы.

Положение стало отчаянным. Однако, хотя Изабелла и была вновь беременной, она поскакала от одного города к другому, чтобы вербовать солдат (так, кстати, она и потеряла этого ребенка). Фердинанд сделал то же самое. Они расплавили ценности, собранные в церквях и монастырях, чтобы раздобыть необходимые суммы для сбора настоящей армии.

Тем временем Афонсу V Португальский принял решение не продолжать движение к Бургосу, а возвращаться в Самору, куда он и прибыл в октябре.

В ноябре Афонсу взял крепость Канталяпьедра. В конце этого месяца Фердинанд двинулся к Саморе, где произошло восстание против захватчиков; восставшие открыли ворота Фердинанду, и он вошел в Самору 5 декабря 1475 года, однако замок Саморы остался во власти португальцев.

Восемнадцатого января 1476 года Изабелла двинулась от Вальядолида к Бургосу, который сдался 28 января, и 10 февраля королева вернулась в Вальядолид.

В феврале 1476 года португальская армия сконцентрировалась в Торо, собираясь оказать помощь Саморе. Фердинанд двинулся было от Саморы к Торо, но не стал принимать сражение, а отступил обратно к Саморе, куда 19 февраля подтянулись португальские войска. С юго-востока, от Алаэхоса, подошли войска Изабеллы и атаковали португальцев. Афонсу V Португальский отступил к Торо, где кастильцы и нанесли ему поражение 1 марта 1476 года.

В этом сражении Изабелла сидела верхом на коне — по-мужски, но в широкой юбке поверх штанов, дабы не быть обвиненной в совершении греха (ношение мужской одежды, кстати сказать, было одним из пунктов обвинения Жанны д’Арк, сожженной на костре за 45 лет до этого). Специально для нее сделали шлем, под который можно было спрятать ее длинные волосы, и кирасу, удобную для ее груди. Она сама вела в бой своих солдат, понимая, что от победы или поражения зависит все.

В сражении при Торо армия приверженцев Изабеллы под командованием короля Фердинанда одержала победу над португальскими захватчиками и кастильскими сторонниками Хуаны ла Бельтранеха под командованием Афонсу V Португальского, кровавую победу, после которой десять тысяч человек навсегда остались на поле боя и еще примерно столько же было покалечено. Но это была очень важная победа.

Девятнадцатого марта замок Саморы сдался кастильской армии.

В апреле 1476 года Фердинанд перешел в наступление от Медины-дель-Кампо на Канталапьедру, и эта крепость сдалась королю. Афонсу оставил Вильяльбу, Портильо и Майорху, после чего на шесть месяцев было заключено перемирие. Вслед за окончанием перемирия Фердинанд 19 октября взял Торо, что, по сути, означало конец войны.

В честь победы при Торо Изабеллой и Фердинандом был основан францисканский монастырь Сан-Хуан-де-лос-Рейес, предназначавшийся для королевской усыпальницы. Поэтому стены главной монастырской церкви украшены гербами и геральдическими щитами королей; однако сами они потом были похоронены в Гранаде.

Вслед за этим Афонсу V, отказавшись от претензий на кастильский престол, вернулся в свою Португалию. Вскоре он развелся с Хуаной ла Бельтранеха, ставшей ему ненужной, и та удалилась в монастырь. После этого все сочли, что она, укрытая за его мощными стенами, уже никогда не причинит никому беспокойства. В самом деле, разве она не дала монашеский обет, запрещавший ей участвовать в мирской жизни…

Предавший Изабеллу архиепископ Альфонсо Каррильо де Акунья вновь бессовестно переметнулся к победителям, после чего также был вынужден уйти в монастырь, где и умер в июле 1482 года. Запоздалую клятву верности Изабелле и Фердинанду принес и сын маркиза де Вильена.

Отметим, что 13 июня 1475 года вдруг умерла Жуана, сестра короля Афонсу Португальского и супруга короля Энрике Бессильного (ей было всего 36 лет, и она пережила своего мужа лишь на пол года). Все это говорит о том, что на этот раз Изабелла и Фердинанд окончательно и бесповоротно стали хозяевами Кастилии. Теперь Изабелла везде стала подписываться: «La reina», что значило — «Королева».

Совет Филиппа де Барбериса, поддержанный Торквемадой

В 1477 году Филипп де Барберис, инквизитор с Сицилии, которая долгое время находилась под властью королей Арагона, приехал в Севилью, чтобы получить от Изабеллы и Фердинанда подтверждение дарованной сицилийской инквизиции привилегии, в силу которой инквизиторы вступали в обладание третью имущества осужденных еретиков. Изабелла подтвердила эту привилегию 2 сентября 1477 года, а Фердинанд сделал это через полтора месяца, 18 октября того же года.

Получив то, что требовалось, Филипп де Барберис на прощание посоветовал королевской чете создать новую активную инквизицию и в их королевстве, доказывая, что ее деятельность сможет лишь послужить укреплению их власти. Особенно он давил на Фердинанда, прекрасно понимая, что уговорить его на подобное гораздо проще, чем более мягкую и совестливую по натуре Изабеллу.

Хуан Антонио Льоренте по этому поводу пишет: «Барберис из рвения к интересам папы и в качестве должностного лица инквизиции постарался убедить короля, что христианская религия извлечет большие выгоды из святого трибунала благодаря страху, который внушали ее судебные приговоры».

Предложение Филиппа де Барбериса живо поддержал Альфонсо де Охеда, приор доминиканского монастыря в Севилье и неистовый защитник христианской веры, который потребовал учреждения инквизиции для борьбы с «новыми христианами», в первую очередь с евреями по происхождению. Всеобщее недовольство ими было очень велико.

— Эти иудеи, они повсюду! — говорил Альфонсо де Охеда. — Они заполонили Севилью, да и все города Кастилии. И денег у них больше, чем у всех остальных подданных Короны. При этом они притворяются добрыми христианами. Однако, выдавая себя за истинных католиков, они на самом деле продолжают справлять свои отвратительные ритуалы — разумеется, по ночам, когда их никто не видит.

Артюр Арну в своей «Истории инквизиции» по этому поводу пишет: «Народное недоброжелательство часто проявлялось по отношению к ним. Христиане, бывшие зачастую их должниками, поднимали восстания, благодаря которым они, с одной стороны, удовлетворяли свой фанатизм, а с другой — не опустошая своего кошелька, избавлялись от долгов с помощью еврейских погромов.

Эти зверства и постоянная угроза смерти, витавшая над головами евреев, принудили многих из них креститься. В короткий срок более ста тысяч семей, то есть примерно один миллион населения, пожелали креститься. Но такого рода насильственные обращения в христианство не могли быть искренними, и многие из вновь обращенных, — они получили название марранов, — в глубине души оставались верными закону Моисея и тайно продолжали следовать его велениям».

На это-то и особенно усердно указывал Альфонсо де Охеда.

За введение инквизиции горячо ратовал и папский нунций (от лат. nuntius — вестник, постоянный дипломатический представитель) Николо Франко, который очень надеялся на этом деле погреть себе руки.

Хуан Антонио Льоренте рассказывает: «Тогда начали распространять молву, что во многих местах королевства новохристиане вместе с некрещеными евреями издеваются над иконами Иисуса Христа и даже распинают христианских детей, чтобы представить страдания и смерть, которым был подвергнут Спаситель мира. Альфонсо де Охеда рассказал Фердинанду и Изабелле, что один рыцарь из семьи де Гусман, тайно спрятавшись в семье одного еврея, дочь которого он любил, видел там совершение этого преступления».

После разговора с Альфонсо де Охеда Изабелла и Фердинанд обратились к Торквемаде за советом.

— «Конверсос» живут в каждом городе Кастилии, — сказала Изабелла. — Многие из них состоят у меня на службе, и мне приятно то, что они стали добрыми христианами. Мне бы хотелось, чтобы и все остальные мои подданные последовали их примеру.

— Большинство «конверсос», — ответил ей Торквемада, — лишь изображают добрых христиан, а на самом деле они по-прежнему тайно исповедуют иудаизм.

— Такое положение дел меня не устраивает, брат Томас, — нахмурилась Изабелла.

— Ваше величество, не следует ли мне заключить из этого, что вам будет угодно положить конец этому безобразию?

Изабелла задумчиво кивнула.

— А у вас, брат Томас, есть какое-то конкретное предложение? — спросила она.

— Некоторое время назад в Кастилии работала инквизиция, и теперь было бы уместно вновь учредить эту организацию.

Изабелла посмотрела на Фердинанда. Его глаза блестели, и она догадывалась почему. В Арагоне инквизиторы не прекращали свою работу. Вероятно, в эту минуту Фердинанд думал о деньгах. При мысли о них он всегда оживлялся.

— Я подумаю об этом, — сказала Изабелла.

— Полагаю, возрождение священного трибунала инквизиции в Кастилии — это дело первостепенной важности, — заявил Фердинанд. — Соответствующее решение нужно принять как можно скорее.

Торквемада сосредоточил внимание на Фердинанде, в котором он сразу увидел своего союзника, и начал говорить о совершаемых иудеями ритуальных убийствах.

Выслушав, Фердинанд воскликнул:

— Это же чудовищное злодейство! Расследование по всем этим делам нужно начать немедленно…

— Но нам потребуются неоспоримые улики против этих людей, — спокойно сказала Изабелла. — Иначе мы не сможем вынести им какое-либо обвинение.

Фердинанд резко повернулся к ней, и Изабелла вновь отметила блеск в его глазах, на сей раз — совсем недобрый, почти фанатичный. Она нежно улыбнулась ему:

— Мне кажется, король полностью согласен со мной. Не правда ли, дорогой Фердинанд?

— Расследование для того и начинают, чтобы доказать вину подозреваемого, — дрожащим от гнева голосом произнес Фердинанд.

— Вот об этом нам и предстоит серьезно подумать…

Совершенно очевидно, что Фердинанд был весьма расположен немедленно начать в приобретенных им владениях репрессии против «новых христиан». По словам Хуана Антонио Льоренте, инквизиция, о которой шла речь, «ему предоставляла легкую возможность увеличить свои сокровища посредством конфискации громадных богатств, принадлежащих евреям, и тем самым получить преимущество перед другими королями». Короче говоря, он не просто не возражал, он был обеими руками за учреждение новой инквизиции. Единственным препятствием, которое ему надо было как-то преодолеть, было сомнение его супруги относительно того, что предполагалось создать в ее родной Кастилии.

Изабелла, как утверждает Хуан Антонио Льоренте, «не могла одобрить то средство, которое открыто претило мягкости ее характера». Пришлось, как обычно, обращаться к своему духовнику, мнению которого она бесконечно доверяла. Как пишет Жозеф Лавалле в своей «Истории инквизиций Италии, Испании и Португалии», «Изабелла с детства была очарована Торквемадой и слепо следовала его зловещим советам». И Торквемада быстро дал ей понять, что «при сложившихся обстоятельствах мера эта была для нее религиозным долгом». Ее духовник прекрасно знал, как воздействовать на эту молодую женщину, которой в апреле 1477 года исполнилось лишь 26 лет, ведь он еще задолго до окончания борьбы за престол вынудил Изабеллу пообещать, что, как только она станет королевой, она посвятит себя «искоренению ереси во славу Божию и для преуспеяния католической веры».

Кардинал Педро Гонсалес де Мендоса, архиепископ Севильи, был человеком, любившим комфорт, не чуждым развлечений и посвятившим немало времени переводам Овидия и Вергилия.

В 1385 году король Хуан I Кастильский даровал Педро Гонсалесу де Мендоса, его деду, обширные земли в благодарность за то, что тот предоставил ему свою лошадь, когда кастильская армия была разбита португальцами и король вынужден был бежать с поля боя. Отцом кардинала был маркиз Диего Уртадо де Мендоса, поэт, друживший с лучшими испанскими литераторами той эпохи.

В книге Вилльяма Прескотта «История правления Фердинанда и Изабеллы Католической» о кардинале сказано так: «Педро Гонсалес де Мендоса, архиепископ Севильи и кардинал Испании, был прелатом, высокое положение которого в Церкви подкреплялось талантами высшего порядка. Его амбиции вели его, как и многих священнослужителей того времени, к активным занятиям политикой, к которой он был прекрасно адаптирован благодаря своим знаниям и рассудительности характера».

При этом кардиналу, поэту и сыну поэта, известному своим пристрастием ко всему утонченному и не терпевшему разного рода одержимых, была отвратительна мысль о любом насилии над людьми. Будь его воля, он постарался бы решать все государственные вопросы, не прибегая к угрозам (сам он, чтобы переубедить кого-то или увлечь за собой, обычно полагался на силу примера, на свое обаяние и терпимость в обращении с окружающими).

Безусловно, кардинал восхищался целеустремленностью Изабеллы, ее выдержкой и уверенностью в своей правоте, но при этом считал ее обычной женщиной, не обладавшей свойственной ему самому широтой взглядов. Исходя из всего этого, Педро Гонсалес де Мендоса собирался, в меру своих возможностей, конечно, воспрепятствовать возрождению инквизиции в Кастилии. Дело это было непростое, и тут он, безусловно, во многом уступал таким убежденным энтузиастам священного трибунала, как Томас де Торквемада. Мендоса был человеком совершенно иного склада. Однако попытаться что-либо сделать он считал себя обязанным.

Он сказал Изабелле:

— Ваше величество, к этой серьезной проблеме следует отнестись с величайшим вниманием. По-моему, прежде чем принимать какое-либо решение, мы должны уведомить севильцев о той опасности, какой они себя подвергают, отворачиваясь от истинной веры.

Изабелла ответила:

— Мы подготовим манифест, в котором будут изложены обязанности каждого доброго христианина. Этот документ будет вывешен во всех храмах Севильи и зачитан на всех городских площадях.

— Очень мудрое решение, — одобрительно закивал головой кардинал. — Пусть все вероотступники знают, какие мучения их ждут после смерти.

— Надеюсь, этого будет достаточно, для того чтобы вернуть жителей Севильи на праведный путь, — сказала Изабелла.

— Будем вместе молить Бога о том, чтобы наши усилия не пропали даром, — кивнул кардинал. — Угодно ли будет вашему величеству разработку этого манифеста поручить мне?

— Полагаю, с этой задачей никто не справится лучше вас…

Удовлетворенный состоявшимся разговором, Педро Гонсалес де Мендоса откланялся и вышел из королевских покоев.

Вскоре в Севилье был распространен документ, в заглавии которого стояло — «Катехизис христианина». Под документом — подпись кардинала де Мендоса. Как пишет Хуан Антонио Льоренте, «этот прелат опубликовал его в своем дворце в 1478 году и особенно рекомендовал всем приходским священникам пользоваться им, чтобы часто и с величайшим старанием объяснять неофитам на особых собраниях христианское учение».

Узнав об издании «Катехизиса», Томас де Торквемада рассмеялся, что случалось с ним нечасто. Однако это был невеселый смех.

— Плохо же кардинал знает порочную человеческую натуру, — тихо сказал он.

Торквемада не сомневался в том, что севильские еретики постараются обмануть кардинала: вновь сделают вид, будто прилежно изучают его манифест, а в душе будут потешаться над ним, по-прежнему тайно совершая свои иудейские ритуалы.

— Такими методами Севилью от скверны не очистишь! — вдруг закричал Торквемада.

Упав на колени, он стал молить Пресвятую Деву Марию дать ему силы и указать, как изгнать ересь не только из Севильи, но и из всего королевства.

Настанет время, говорил он себе, и Господь вразумит королеву Изабеллу и наставит на верный путь кардинала де Мендоса — тот хоть и добрый католик, но все же весьма далек от праведной жизни. Все эти его надушенные платки, ванны с ароматическими эссенциями, пагубное увлечение фривольным сочинительством… «Воздержание ограничивает кругозор и иссушает душу» — таков был его жизненный девиз. Этими словами он успокаивал свою совесть. Да, на смертном одре Педро Гонсалесу де Мендоса придется просить прощения за великое множество проступков и грехов[17].

Томас де Торквемада двумя руками дернул воротник своего балахона вниз, отчего колючая власяница впилась в кожу на плечах и спине. Боль была пронизывающей, но он даже не поморщился. В душе он благодарил Господа за то, что тот сотворил его таким непохожим на остальных людей.

И в этот миг ему вдруг показалось, что он наконец-то окончательно прозрел Божественную волю. Скоро, очень скоро пробьет его час! Утонченный кардинал де Мендоса будет посрамлен, и тогда покаяние Кастилии будет зависеть только от него, от Томаса де Торквемада!

После этого Торквемада еще несколько раз разговаривал с королевой. Поодаль всегда, замерев, стоял Фердинанд. Он горел желанием основать в Кастилии новую инквизицию. Разумеется, Изабелла знала, что священный трибунал привлекал ее супруга не столько своими прямыми задачами, сколько возможностью пополнить королевскую казну за счет средств осужденных еретиков. Деньги и Изабелле были нужны как воздух, однако она слишком заботилась о своей чести и достоинстве, чтобы учреждать инквизицию исключительно ради материальных выгод.

Изабелла колебалась. Она прекрасно понимала, что в этот миг на весы было положено будущее ее страны.

Томас де Торквемада и Альфонсо де Охеда полагали, что только публичными наказаниями можно искоренить ересь, занесенную в их страну маврами и иудеями. В принципе Изабелла была согласна с этими двумя доминиканцами. Раз всем еретикам после смерти грозили вечные огни ада, то много ли значило небольшое огненное крещение, которое они собирались затеять на земле? Фердинанд тоже был полон решимости. Когда он думал и говорил о деньгах, его глаза блестели точно так же, как у Торквемады или Охеды, беспрестанно обсуждавших вопросы чистоты веры.

Изабелла не забыла, какую клятву она в детстве дала своему духовному наставнику. Единая и неделимая христианская Испания! По сути, это была и ее сокровенная мечта…

Изабелла повернулась к своему духовнику и Фердинанду.

— Мы обратимся к его святейшеству Сиксту IV с просьбой разрешить нам основать в Кастилии инквизицию, — тихо, но решительно сказала она.

Мужчины облегченно вздохнули. Изабелла решила судьбу королевства и участь тысяч своих подданных.

Через пару дней королева поручила своему послу дону Франсиско де Сантильяна ходатайствовать от ее имени перед Римской курией о булле для учреждения в Кастильском королевстве трибунала инквизиции. Торквемада лично составил обращение к Сиксту IV, переданное дону Франсиско де Сантильяна.

Эффективный династический союз

Так уж получилось, но именно с этого момента королевская чета изъявила желание во всех важных государственных делах выступать единым фронтом, как одна персона. Отсюда в народе появилась следующая присказка: «Tanto monta, montatanto, Isabel como Fernando». Ее можно перевести следующим образом: «Все едино, все одно, Изабелла как Фердинанд». Или, например, так: «Изабелла и Фердинанд равноценны и равнозначны». Очень скоро это изречение стало их символом, а еще больше подчеркивать мысль о единстве и неделимости должна была гербовая символика: пучок стрел, цепь, ярмо и гордиев узел.

На самом деле символ этот ничего не значил, потому что, по сути, формула «Tanto monta, monta tanto» относилась исключительно к Фердинанду, ведь, несмотря ни на что, Изабелла имела более высокий статус и большее количество прав.

Да, формально Кастилия и Арагон теперь были одним целым. Но в Арагоне зрело противодействие провозглашению наследницей престола женщины. По мнению арагонцев, Фердинанд должен был править объединенным королевством, а Изабелла — просто быть его супругой.

— Нет, — говорили арагонцы, — у нас женщины на троне не будет. Арагон будет поддерживать правителя только мужского пола. Вот если у Изабеллы родится сын, тогда совсем другое дело. Такое никого не обидит. Арагонская корона перейдет к потомкам Фердинанда, и его сын станет законным наследником.

Когда Изабелла забеременела, она лишь молила Бога:

— Сын… Пусть у меня будет сын…

Она прекрасно понимала, что, если ей удастся произвести на свет здорового мальчика, это внесет большие перемены в ее семью и в судьбу ее страны. Мальчик унаследует корону, негативно настроенные арагонцы останутся довольны, и они с Фердинандом станут самыми счастливыми и гордыми родителями в мире.

— Мальчик… — шептала она. — Здоровый мальчик, который объединит Кастилию с Арагоном…

Ей повезло. Через семь лет после рождения своего первого ребенка — дочери Изабеллы — королева, наконец, укрепила и усилила свой политико-супружеский союз рождением в 1478 году второго ребенка — сына, названного Хуаном.

Теперь супругам оставалось осуществить еще одно важное дело: сократить могущество региональных грандов и тем самым окончательно объединить государство.

Отметим, что именно это было главной целью и Томаса де Торквемада, который уже давно размышлял над тем, как прекратить смуты и установить в государстве строгий порядок. Именно для этого, собственно, он и организовал обручение Изабеллы с Фердинандом. По его мнению, лишь сокращение могущества региональных грандов, не желавших усиления центральной королевской власти, могло объединить королевство и утвердить в стране абсолютную монархию — оплот и украшение мирового порядка.

Для решения этой задачи Изабелла, следуя советам Торквемады, атаковала сразу на нескольких фронтах, и начала она с военно-религиозных орденов, которые были настоящими маленькими «государствами в государстве» с сильными замками и своими органами правосудия. Вся эта система, по словам Торквемады, давно нуждалась в реформировании. Духовнику королевы казалось прискорбным, что многие монахи перестали следовать законам, установленным святыми основателями орденов. Многие любили красиво пожить, часто пировали и пили доброе вино, любили женщин и даже, как кардинал Педро Гонсалес де Мендоса, имели незаконных детей. Это лишь увеличивало ярость Торквемады, который никогда не прощал чужих слабостей.

Поддержанная Торквемадой, Изабелла решила так: она назначила своего супруга начальником над всеми орденами, рассеянными по ее стране. Ненасытная натура Фердинанда, впрочем, нашла там добрую пищу, и эта операция лишь обогатила королевскую казну.

Теперь надо было заняться высшим дворянством, заговоры и аппетиты которого чинили препятствия всем инициативам коронованных супругов. Но, вместо того чтобы напрямую вступить в конфронтацию с крупными феодалами, Изабелла постепенно привела к управлению королевством тех, кого называли «летрадос» (исп. letrados, от letrado — ученый, грамотный), то есть людей, выходцев из городского сословия, имевших университетские дипломы. Чаще всего это были юристы, люди компетентные, ведущие жизнь без роскоши и преданные своей властительнице, которая давала им шанс для карьеры и успеха.

Диего Уртадо де Мендоса, автор книги «Война в Гранаде», дает следующую характеристику этой категории королевских слуг: «Католические короли отдали заведование юстицией и правительственную власть в руки законоведцев, то есть таких людей, которые занимали срединное положение между людьми знатными и незнатными и не могли возбуждать зависти ни у тех, ни у других. На них лежала обязанность исполнять законы, быть скромными и осмотрительными и говорить правду; в своем образе жизни они руководствовались старинными правами; они не делали никаких визитов, не принимали никаких подарков, не заводили слишком тесных связей, не носили роскошной одежды и не окружали себя роскошной обстановкой».

Постепенно высшая знать потеряла свою реальную политическую власть, но заняла формальнопочетное положение при дворе. При этом руководящая роль в управлении фактически перешла к новому служилому дворянству, получавшему это звание в силу актов «королевской милости».

Неудивительно, что и кортесы, игравшие такую важную роль в течение предшествующего периода, теперь стали созываться чрезвычайно редко и превратились в некое необязательно-совещательное учреждение при королевской особе. В первые годы Изабелла и Фердинанд еще созывали кортесы, но уже в промежуток времени с 1482 по 1498 год кортесы вообще ни разу не были созваны.

За это время окончательно сформировались органы центрального управления, делавшие созыв кортесов излишним.

Очень скоро королевский совет сосредоточил у себя все нити внутреннего управления и стал выполнять не только функции верховного суда, но и административные. Среди членов этого совета аристократия играла, по сути, только второстепенную роль, руководство же принадлежало «летрадос», являвшимся главными проводниками королевского абсолютизма. Президент этого совета занимал в государстве второе место после монарха. Так называемый государственный совет ведал преимущественно иностранными делами. Наконец, асиенда[18] сосредоточила в своих руках финансовую политику.

Одновременно с этим Изабелла сделала ставку на идальго (hidalgo), принадлежавших к сельскому мелкопоместному дворянству и не имевших больших состояний.

Она отобрала у могущественных грандов королевства ряд несомненных привилегий: закрыла их монетные дворы, сократила пенсии и королевские дотации. Затем, чтобы совсем их нейтрализовать, она начала развивать жизнь блестящего двора, создавая при нем весьма почетные рабочие места, которые закабаляли дворян и позволяли держать их под постоянным присмотром.

В то же время она реорганизовала учреждения страны, еще погруженные в феодальные привычки. Она пересмотрела практически все старые законы. Было сделано необходимое преобразование финансовой системы, покончившее с неестественным положением, когда более пятидесяти различных валют циркулировало по королевству, создавая препятствия торговле и экономическому росту. Такая же проблема имела место с мерами и весами. С новыми постановлениями все было упрощено и регламентировано. Реформа распространилась и на таможенные тарифы, и на налоги с продаж. Что касается учреждений, был осуществлен проект их очистки от старых кадров, погрязших в рутине и коррупции.

Это наведение порядка позволило Изабелле и Фердинанду сохранить целостность страны под своим бдительным взглядом.

Учреждение инквизиции в Кастилии

Историк Жан Севиллья пишет: «В 1478 году Изабелла Кастильская и Фердинанд Арагонский попросили у папы полномочий для учреждения специальной юрисдикции. Она должна была находиться под покровительством государства, а ее функция должна была состоять в борьбе с ересью, а в особенности с обращенными евреями, которые тайно продолжали практиковать свои иудаистские обряды, за что они считались еретиками. 1 ноября 1478 года булла „sincerae devotionis“ папы Сикста IV даровала это право. Так родилась испанская инквизиция».

В самом деле, 1 ноября 1478 года папа Сикст IV (человек, жадный до денег и такой развратник, что в его пользу, как отмечал испанский историк XIX века Эмилио Кастелар-и-Риполь, можно было сказать, что он «не имел позорных сношений только лишь со своими сыновьями») специальной буллой уполномочил Изабеллу и Фердинанда учредить инквизицию в Кастилии. Этой буллой инквизиции было дано право арестовывать и судить еретиков, а также конфисковывать их собственность в пользу Короны, папского престола и инквизиторов.

Жан Севиллья утверждает: «Фердинанд Арагонский колебался, Изабелла тоже. Они понимали, что евреи представляют собой прекрасных соратников монархии. Если они и пошли на это, то лишь для того, чтобы прекратить волнения и восстановить гражданский мир».

Далее этот историк отмечает: «Основанная в 1478 году инквизиция нацеливалась не только на евреев, но и на мусульман, так как ее задачей был контроль над чистотой веры и нравами крещеных. Сама эта организация заработала лишь через два года после опубликования папской буллы. В этот промежуток времени, путем пастырских писем, специальных нравоучений и визитов домой, Церковь предпринимала усилия для просвещения новых христиан».

В конечном итоге было решено, что два или, возможно, три священника будут назначены инквизиторами. При этом право назначать и смещать их было доверено не доминиканцам или какому-либо другому папскому институту, а лично Изабелле и Фердинанду.

Папская булла, по словам Хуана Антонио Льоренте, уполномочивала Изабеллу и Фердинанда назначить инквизиторами «архиепископов и епископов или других церковных сановников, известных своей мудростью и добродетелью… в возрасте не моложе сорока лет и безупречного поведения, магистров или бакалавров богословия, докторов или лицентиатов канонического права, после того как они выдержат полный экзамен».

Этим уважаемым людям должно было быть поручено обнаружение еретиков, вероотступников и пособников преступлений против веры. Сикст IV дал им необходимую юрисдикцию и позволил Изабелле и Фердинанду «отзывать их и назначать на их место других лиц».

Считается, что с этим решением связаны самые жуткие страницы истории, а также немыслимые по своей жестокости преступления святой инквизиции, получившие наибольший размах именно в годы правления Изабеллы Кастильской и Фердинанда Арагонского.

Об этом пишут очень многие. И. Р. Григулевич, например, в своей книге «Инквизиция» дает нам один из образчиков такого однозначно-осудительного словотворчества: «Испанская инквизиция! Ее мрачная слава затмила злодеяния инквизиторов в других странах. О ее кровавых деяниях написаны сотни книг, о ней пишут и будут писать как испанские историки, так и историки других стран, пытаясь не только рассказать в назидание потомству о ее жестокостях, но и объяснить их, разобраться в сложных корнях, породивших и питавших этот репрессивный орган на службе Церкви и испанской короны.

В Испании инквизиция достигла своей „высшей“ степени развития. Испанская инквизиция стала примером, эталоном для учреждений такого же рода во всем христианском мире.

И действительно, нигде инквизиция не действовала так жестоко и всеобще, нигде она не соединяла в себе в такой „совершенной“ форме черты церковной и политической (государственной) полиции, как это было в Испании, управляемой католическими монархами».

Даже утверждается, что в 1478 году Изабелла и Фердинанд воспользовались «этой изощренной машиной террора для укрепления своей единоличной власти и начала политического объединения Испании из небольших разрозненных феодальных королевств в мощную мировую державу».

В принципе так оно и есть. С одной лишь оговоркой, что невозможно строить единое государство без национализма, без кровопролития и без насилия над несогласными. В. И. Ленин любил повторять, что «любое государство есть угнетение», а он, как известно, хорошо знал, о чем говорил. С другой стороны, государство невозможно без контроля и органов контроля. В этом смысле стоит отметить, что слово «инквизиция» происходит от латинского «inquisitio» (в переводе означает «розыск» или «расследование»). Таким образом, это был всего лишь следственный орган.

Три инквизиции

Первоначально инквизиция вообще была временным учреждением, некоей комиссией, созываемой по конкретным поводам — чаще всего для борьбы с восстаниями еретиков. Лишь в XIII веке инквизиция приняла форму постоянных трибуналов и значительно расширила свои полномочия.

И. Р. Григулевич в своей книге «Инквизиция» пишет: «Заслуживает внимания то обстоятельство, что в Кастилии до второй половины XV века инквизиции как постоянного института вообще не существовало. Это объясняется тем, что Кастилия, возглавлявшая на протяжении столетий борьбу за освобождение Испании от мавританского владычества, не могла позволить себе иметь „священный“ трибунал, кровопускательные операции которого не только не укрепили бы, но значительно ослабили бы ее позиции по отношению к противнику. Что касается Арагона, то первый инквизиционный трибунал был в нем учрежден епископом Бернардом в Лериде в 1233 году. В 1238 году папа римский официально учредил инквизицию в Арагоне, которая особенно энергично действовала в примыкавших к Франции епархиях».

Историк Жан Севиллья предлагает нам вспомнить хронологию событий. В 1231 году папа Григорий IX разразился против еретиков буллой «Excommunicamus» («Отлучаем»), которая и стала актом основания инквизиции. Тогда, как пишет Жан Севиллья, «борьба с еретиками была официально делегирована тем, кто имел в этом опыт: нищенствующим орденам. Главным образом доминиканцам и францисканцам. После 1240 года инквизиция распространилась по всей Европе, исключая Англию».

Итак, инквизиция была основана почти за двести лет до рождения Томаса де Торквемада.

Жан Севиллья, говоря об инквизиции, утверждает: «На самом деле это слово покрывает совершенно разные события, продолжительность которых растягивается на шесть веков. Нет одной инквизиции, но есть три инквизиции: средневековая инквизиция, испанская инквизиция и римская инквизиция. С исторической точки зрения их смешение лишено смысла».

Юридически независимая, параллельная гражданскому правосудию средневековая инквизиция была церковным институтом, и ее служители зависели только от папы. При этом булла «Excommunicamus» не устанавливала четкой процедуры ее деятельности. Правила устанавливались эмпирически, разные на разных территориях.

Специально исследовавший этот вопрос Жан Севиллья пишет: «Миссия инквизитора была точечной. Приехав в назначенную ему местность, он начинал с общей проповеди, излагая доктрину Церкви… После этого инквизитор публиковал два указа. Первый, указ веры, обязывал верующих доносить на еретиков и их сообщников… Второй, указ милости, давал еретику срок от пятнадцати до тридцати дней для отречения, после которого его прощали. Когда этот срок истекал, упорствующего еретика передавали в трибунал инквизиции.

Вот тут-то историческая реальность переворачивается с ног на голову и наполняется всевозможными клише. Картина инквизиции так негативна, что создается впечатление, что это было царство произвола. На самом деле все было с точностью до наоборот: инквизиция была правосудием методичным, формалистичным и полным бумажной волокиты, часто значительно более умеренным, чем гражданское правосудие».

Обвиняемый имел право приглашать свидетелей для своей защиты, и отводить состав суда и даже самого инквизитора. Первый допрос обычно проводился в присутствии своеобразной «конфликтной комиссии», состоявшей из уважаемых граждан, мнение которых всегда учитывалось. Имена доносчиков держались в тайне (своеобразная защита свидетелей), но в случае лжесвидетельствования лжеца ждало суровое наказание, и все об этом знали.

Поначалу инквизиция даже не имела права выносить приговоры, но это упущение было потом исправлено. Однако буква закона, запрещавшая за духовные преступления назначать телесные наказания, соблюдалась. Инквизиторы приговаривали к различным видам епитимьи (к временному или пожизненному заключению, к штрафам, к изгнанию, к отлучению от Церкви и т. д.). Лишь много позже было разрешено применять пытку для допросов особо упорствующих подследственных, но на пытки существовало множество ограничений (по некоторым данным, только два процента арестованных испанской инквизицией подвергались пыткам, и те не длились более пятнадцати минут).

Ни к каким телесным наказаниям или тем более к смертной казни инквизиция приговорить не могла. Это была прерогатива светских властей. По словам Хуана Антонио Льоренте, «преступления, не имеющие никакого отношения к верованию, не могли сделать совершителей их подозреваемыми в ереси, и расследование этих преступлений принадлежало по праву светским судьям».

В каких же случаях преступника казнили? Только тогда, когда он не признавал за католической церковью права судить его, ибо к ней не принадлежал, или же, если он повторно впадал в ересь, уже будучи однажды осужден.

Не следует думать, что на кострах сжигались только такие люди, как Джордано Бруно или Ян Гус. Святая инквизиция преследовала не только за сознательное отклонение от догматов веры, но и за колдовство и ворожбу, причем около 4/5 приговоренных за последнее были женщинами.

Легко, живя в XXI веке, называть это мракобесием. Когда люди не верят в колдовство и порчу, «охота на ведьм» кажется им несусветной дикостью. Людям Средневековья было гораздо сложнее: лекарств почти не было, и эпидемии неведомых болезней уничтожали их тысячами. Тут невольно станешь суеверным. К тому же молва быстро распространяла секреты, выползшие за пределы колдовских кухонь. Разного рода ведьмы, хвастаясь своим искусством, сами убедили народ в своей реальности и в своем могуществе — и последовал ответ, последовала реакция общественной самозащиты…

Сжигали, конечно же, не только в Испании. Например, когда в 1411 году во Пскове началась эпидемия чумы, сразу же по обвинению в напущении болезни были сожжены двенадцать женщин. Просто люди искренне боялись нечисти и верили в реальность вреда от общения с ней. «Суд Линча» в таких случаях вспыхивал сам собой, и происходило это задолго до рождения пресловутого американского судьи Чарлза Линча. Инквизиторы же вырывали обвиняемого из рук озверевшей толпы и предлагали хоть какую-то формальную процедуру расследования, в которой, кстати сказать, можно было и оправдаться. И многие оправдывались…

Да, в эпоху Средневековья полыхали костры инквизиции, но, например, сторонников черной магии преследовали и гораздо позднее XV века.

Церковный собор в Валенсии, проходивший аж в 1248 году, отнес разного рода ведьм и колдунов к еретикам. В Средние века ересь была страшным уголовным преступлением.

Профессор Московской духовной академии протодьякон Андрей Кураев по этому поводу пишет: «На самом деле „нечистоплотно“ обвинять целую эпоху в истории человечества, никак не пытаясь понять мотивы действий тех людей…

Да, сжигать людей — мерзко. „Еретика убивать не должно“, — говорит святой Иоанн Златоуст… Но историк тем и отличается от моралиста, что он должен понимать логику событий и мотивы лиц, творивших нашу историю, а не просто выставлять им оценки за поведение…

Если же моралист осуждает одних преступников (инквизиторов) ради того, чтобы безусловно обелить другую группу преступников (колдунов), то здесь возникает вопрос — а есть ли у этого моралиста вообще нравственное право на то, чтобы считаться моралистом…

Так что вовсе не с наукой воевала инквизиция, а с магическим суеверием. Оттого и рождение науки пришлось на пору расцвета инквизиции».

А, скажем, некий Белрамо Агости, бедный сапожник, в 1382 году в Италии был отправлен на костер за высказанные им богохульные слова во время азартной игры в карты. В самом деле, «нигде инквизиция не действовала так жестоко», особенно если сравнивать ее деятельность с репрессиями сталинского НКВД и нацистского гестапо…

Генри Чарлз Ли в своей «Истории инквизиции в Средние века» утверждает: «Стоит отметить, что во фрагментах инквизиторских процессов, попавших к нам в руки, упоминания пыток встречаются редко».

Жан Севиллья пишет: «Пытка? Все виды правосудия той эпохи прибегали к ней. Но руководство Николаса Эймерика[19] отводит ей лишь самые экстремальные случаи и ставит под сомнение ее полезность: „Вопрос этот обманчив и неэффективен“. Костер? Эмманюэль Ле Руа Лядюри[20] отмечает, что инквизиция редко прибегала к нему. Здесь тоже миф не выдерживает никакого экзамена… Исключительные меры наказания были редки. Жертвы в этом случае передавались в руки светской власти, которая практиковала костры. Эта казнь вела к смерти от удушения. Звучит ужасно, но смерть через повешение или через отрубание головы, что практиковалось в Европе до XX века, или смерть через инъекцию, применяемая в Соединенных Штатах, разве они более мягкие?»

Хуан Антонио Льоренте рассказывает: «Хотя папы, учреждая инквизицию, предполагали только розыск и наказание за преступление ереси (причем отступничество от веры рассматривалось как частный случай), однако с самого ее начала инквизиторам рекомендовалось старательно преследовать христиан просто подозреваемых, потому что это было единственным средством, которое могло привести к открытию настоящих еретиков. Плохая репутация в этом отношении служила достаточным прецедентом для обоснования дознания и обыкновенно давала повод к доносам».

Пока не существовало оформленного законодательства, четко регулирующего общественный договор граждан и властей, весь авторитет монархов и сеньоров держался на религии. Церковь объявляла королевскую власть данной от Бога. Она призывала народ именем Бога беспрекословно подчиняться сеньору. Римский папа, отлучая монарха от Церкви, тем самым освобождал его подданных от присяги и необходимости повиноваться. В судах клялись на Библии, а религия была чем-то вроде конституции.

Хуан Антонио Льоренте отмечает: «Евреи и мавры также считались подсудными святой инквизиции, когда они склоняли католиков своими словами или сочинениями принимать их веру На самом деле они не были подчинены законам Церкви, потому что не получили крещения; но папы пришли к убеждению, что они становились, так сказать, под каноническую юрисдикцию самим актом своего преступления».

Впадение в ересь и склонение к ереси разрушало устойчивые связи. Сменив веру, человек, по сути, отказывался от всех ранее данных клятв. Он переставал быть подчиненным своего сеньора и мог жить вне общего закона. Но тогда, соответственно, и сеньор был вправе обойтись с ним как с человеком «вне закона», что, собственно, и делалось.

Еретики, в свою очередь, тоже не отличались смирением. В Средние века мир не ведал полутонов и нейтралитета. Любой компромисс на деле оказывался уловкой, тактическим ходом, но вовсе не решением, устраивающим обе стороны. И надо отметить, что в большинстве случаев именно еретики выступали зачинщиками смут. Пользуясь невежеством основной массы людей, они страстно обличали погрязших в грехах правителей и церковников, которые, к слову, действительно были совсем не святыми. И одними обличениями дело не ограничивалось: вожди еретиков призывали к неподчинению грешникам и лицемерам, уверяя, будто их власть идет от дьявола, а вовсе не от Бога…

В Средние века это был страшный аргумент. Потому-то светские власти и не щадили еретиков, ведь каждый из них мог нести в себе зерно восстания — и это тогда, когда и так все было плохо, когда каждый год имели место то неурожай, то голод, то эпидемия, то война.

Жан Севиллья пишет: «Если судить инквизицию по интеллектуальным и моральным критериям, имеющим хождение в XXI веке, очевидно, что это система возмутительная. Но в Средние века это не возмущало никого. Не нужно забывать отправной точки этого дела: осуждение, вызванное еретиками, возмущение их деятельностью и их выступлениями против Церкви. Как это ни кажется удивительным, но люди XIII века рассматривали инквизицию как избавление. Средневековая вера не была индивидуальной верой: общество формировало органичное объединение, в котором все оценивалось в коллективных терминах. Отрицание веры, ее предательство или фальсификация представляли собой преступления, виновные в которых должны были отвечать перед обществом».

Режин Перну в своей книге «Чтобы покончить со Средневековьем» утверждает, что инквизиция — это «защитная реакция общества, для которого вера была такой же важной составляющей, как физическое здоровье сегодня».

Жан Севиллья делает вывод: «С точки зрения судебной методики инквизиция представляла собой прогресс. Там, где ересь провоцировала неконтролируемые реакции — народные возмущения или скорый суд, — инквизиция ввела процедуру, основанную на расследовании, на контроле правдивости фактов, на поиске доказательств и признаний, опиравшуюся на судей, которые противостояли страстям общественного мнения. Именно инквизиции было обязано своим появлением жюри, благодаря которому приговор исходил от совещания судей, а не от мнения одного судьи».

При этом, естественно, в своих истоках инквизиция была продуктом грубого, бесчувственного и невежественного мира. И нет ничего удивительного в том, что и сама она именно поэтому была грубой, бесчувственной и невежественной. Не более, однако, чем прочие институты того времени, так что ничья «мрачная слава» ничего особо не «затмила» и затмить не могла.

Итак, в христианских королевствах Пиренейского полуострова инквизиция была официально учреждена римским папой в первой половине XIII века, но сначала только в Арагоне. Поначалу она действовала бессистемно и неэффективно, а к началу XV века и вовсе практически бездействовала. В других местах — в частности, в Кастилии, Леоне и Португалии — инквизиция вообще появилась только к 1376 году, то есть спустя полтора столетия после ее прихода, например, во Францию.

К XV веку так называемая старая инквизиция уже практически изжила себя, и причиной тут был вовсе не рост терпимости к инакомыслию. Просто светская власть уже значительно окрепла и не нуждалась более в серьезной поддержке со стороны Церкви. Вот тогда-то и состоялось второе рождение инквизиции. Новой инквизиции на Пиренейском полуострове, на землях королевы Изабеллы и короля Фердинанда…

При этом, и даже Хуан Антонио Льоренте особо подчеркивает это, «испанская инквизиция не являлась новшеством королей Кастилии Фердинанда и Изабеллы, а возникла в результате расширения и переустройства старого управления надзора за чистотой веры, известного еще с XIII века».

Жан Севиллья дополняет эту мысль сравнением: «Во Франции конец инквизиции был связан со становлением государства. В Испании все было наоборот».

Мысль о том, что инквизиция существовала не пятнадцать-двадцать лет, а шесть веков, что было три совершенно разных инквизиции (средневековая, испанская и римская), смешение которых недопустимо, и что «нечистоплотно» обвинять людей XV века с морально-этических позиций людей XXI века, чрезвычайно важна. Мы еще не раз вернемся к ней при оценке деятельности Томаса де Торквемада.

Объединение Кастилии и Арагона

Для укрепления порядка в стране Изабелла создала нечто вроде специальной полиции, поддерживаемой каждым городом или деревней. Она хотела очистить страну от захлестнувшей ее преступности, которая всегда растет в кризисных условиях. И она быстро добилась этого, но какой ценой! За малейшую кражу отрубали руку или казнили. И трупы оставались висеть на деревьях в назидание другим. Королева не упускала случая председательствовать на процессах то здесь, то там.

В это время королева Изабелла говорила, что для нее приятнее всего четыре вещи: воин на поле битвы, епископ в соборе, красивая дама в постели и вор на виселице.

Но все это она делала уже одна, так как Фердинанд в это время находился в Барселоне, где 19 января 1479 года скончался его отец — Хуан II Арагонский — и нужно было позаботиться о получении причитавшегося ему трона.

В том же 1479 году Фердинанд стал королем, а Изабелла — королевой Арагона. С этого момента обе короны объединились в двойную монархию.

Историк Кристиан Дюверже дает нам следующие пояснения: «Фердинанд… занял трон Арагона. Две короны соединились. Помимо собственно Арагона с центром в Сарагосе его Короне принадлежали Каталония — бывшее королевство Валенсия, Балеарские острова и Сицилия. Эти территории с миллионным населением присоединились к Кастилии, в которой в 1479 году проживало четыре миллиона человек, не считая жителей Наварры и Гранады. Новое образование на карте Европы, ставшее Испанией Фердинанда и Изабеллы, пока еще мало что представляло по сравнению с Францией с ее тринадцатью или четырнадцатью миллионами жителей. Но Испания могла соперничать с Северной Италией (5,5–6 миллионов человек), Англией (3 миллиона) или Нидерландами (2,5–3 миллиона). Германия того времени демографически была незначительнее Португалии (около одного миллиона жителей).

Но хотя на бумаге Испания 1479 года, ставшая плодом удачного брака, наследства и победы в гражданской войне, обрела свое существование, она все еще была скорее абстракцией, нежели реальностью. И в Арагоне, и в Кастилии сохранялось собственное внутреннее устройство, и в пределах этих „границ“ каждая провинция стремилась подчеркнуть свою самобытность. В Кастилии сосуществовали Галисия, Астурия, Страна Басков, Леон, Эстремадура, Андалусия, Кордова, Хаэн, Мурсия и Толедо, которые составляли вокруг Бургоса, столицы Старой Кастилии, весьма неустойчивое образование. В Арагоне дела обстояли не лучше: каталонцы ревностно культивировали свой партикуляризм, тогда как в Валенсии, отличавшейся сильной концентрацией морисков[21], витал дух мятежа. К этому надо еще добавить независимую позицию и военную силу дворян, засевших в своих поместьях, экономическую мощь духовно-рыцарских орденов, вольности, дарованные городам, университетские свободы и безнаказанность разбойников с большой дороги… Что же еще осталось от королевской власти?»

У М. В. Барро в очерке о Торквемаде читаем: «Два самых больших королевства Испании соединились, таким образом, в одно политическое целое, хотя первое время номинально».

Этот же автор совершенно справедливо отмечает, что Томас де Торквемада — «главный виновник этой унии».

Тем не менее оба королевства еще определенное время продолжали сохранять автономию.

Историк Жан Севиллья по этому поводу пишет: «Кастилия и Арагон сохранили свои институты власти, свои деньги и свои языки (кастильский потом возьмет верх), и их короны оставались раздельными до XVIII века. Личная уния Изабеллы и Фердинанда, однако, стала пусковым механизмом для образования Испании. Именно Католические короли — это название было им даровано папой Александром VI — дадут стране усиление государства, внутренний мир, усмирение дворянства и новое социальное равновесие. Это решающие вещи, без которых продолжение испанской истории не могло бы быть написано».

Таким образом, сам по себе брак между Изабеллой и Фердинандом еще не был рождением национального государства Испании. И все же именно с этих пор большая часть Пиренейского полуострова оказалась объединена в двойную монархию с двумя равноправными правителями (в 1474 году Изабелла и Фердинанд стали королевой и королем Кастилии, а с 1479 года — королевой и королем Арагона и Валенсии, а также соответственно графиней и графом Барселонскими).

В этой двойной монархии Кастилия была лидером: в ней проживало намного больше жителей, на Кастилию приходилось 65 процентов совместной территории, да и жила королевская чета почти исключительно в Кастилии (для управления арагонскими делами назначался вице-король или регент, а с 1494 года также особый совет при дворе).