Трафальгарский ветер

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Стук в дверь прервал воспоминания Хорнблоуэра. Он отвернулся от окна и крикнул: «Войдите!», ожидая увидеть сеньора Миранду, но, к его удивлению, в дверном проеме возникла не столь рослая фигура сержанта Рикардо Перейры. Появление этого человека удивило капитана еще и потому, что всего несколько минут назад он видел его входящим в трапезную вслед за ринувшимися туда легионерами. Вряд ли сержант успел поесть за столь короткое время. Следовательно, он предпочел остаться голодным — временно, во всяком случае, — чтобы увидеться с Хорнблоуэром. Вот только зачем? Происходящее начинало интриговать его все сильнее, тем более, что на обветренной физиономии молочного брата дона Франсиско Горацио успел заметить выражение явного смущения, а также настороженности. Похоже, Перейра забрел в спальню гостя не по приказу начальства, а по своей собственной инициативе. Мало того, — он, кажется, был здорово озабочен тем, чтобы начальство, то есть граф Миранда, осталось в неведении относительно этого визита.

Дальнейшее поведение и слова Перейры не замедлили подтвердить первоначальные предположения капитана. Воровато оглянувшись, посетитель прошмыгнул в комнату и тут же поспешно и бесшумно притворил за собой дверь. Воцарилось молчание. Сержант лихорадочно облизывал губы, но пока что не произнес ни слова. Пауза явно затягивалась, вызывая у Хорнблоу-эра чувство неловкости и начиная действовать ему на нервы. Чтобы разрядить обстановку, он решил взять инициативу на себя, так как сержант находился в очевидном затруднении.

— Доброе утро, сеньор Перейра, — сказал он самым дружелюбным тоном. — Рад видеть вас в добром здравии и прощу извинить меня за затрапезный вид. Я только что проснулся. Чем обязан вашему посещению?

Разумеется, Хорнблоуэр никогда в жизни не позволил бы себе разговаривать подобным образом с обычным армейским сержантом, а уж тем более называть его сеньором, да еще извиняться за недостатки в туалете. Но Рикардо Перейра отнюдь не был простым сержантом. Собственно говоря, он вовсе не был сержантом. Его испанский мундир с соответствующими нашивками представлял собой такую же бутафорию, как и полковничьи эполеты графа Миранды. Накануне Барроу, среди прочих сведений, сообщил Хорнблоуэру, что граф покинул французскую армию в чине поручика. В испанской армии он никогда не служил, следовательно, его высокий ранг имел под собой столь же шаткое юридическое основание, что и графский титул. Хорнблоуэру, впрочем, не было до этого никакого дела. Он вовсе не собирался подвергать сомнению права дона Франсиско ни на первое, ни на второе. Пусть называет себя как ему угодно, хоть генералиссимусом, лишь бы это делу не вредило. Хорнблоуэр так никогда и не узнал, что эта его мысль оказалась пророческой: всего семь лет спустя во время второго восстания за независимость от испанского владычества граф Франсиско Миранда был провозглашен генералиссимусом и диктатором Венесуэлы.

Сержант Перейра был ближайшим помощником Миранды, да еще и лучшим другом. Без всякого сомнения, Рикардо Перейра имел немалое влияние на Миранду. Капитан не забыл вчерашнего фамильярного обращения сержанта с графом, как и твердого отказа последнего дать согласие, не посоветовавшись предварительно со своим заместителем.

Таким образом, Хорнблоуэр имел все основания желать возможно лучших отношений с Перейрой и вовсе не стремился вступать с ним в конфликт. К тому же — черт их знает, этих испанцев, — у сержанта вполне могло быть за душой какое-нибудь захудалое дворянство — они ведь там все называют себя идальго, в крайнем случае, через одного. По всем этим причинам Хорнблоуэр еще накануне, во время обеда, твердо решил для себя обращаться с Рикардо как с равным. Что-то подсказывало ему, что в предстоящей операции от этого человека будет зависеть не меньше, если не больше, чем от самого Миранды. Так что слова «сеньор Перейра» слетели с языка Хорнблоуэра легко и непринужденно, равно как и последующие фразы.

— Доброе утро, сеньор Хорнблоуэр, — сержант Перейра наконец справился с волнением и сумел произнести первые слова. По-английски он говорил неплохо, хотя и много хуже графа. «Хорнблоуэр» в его произношении превратился в «Орблера», но к этому капитану было не привыкать: еще в испанском плену он пришел к глубокому убеждению, что ни один уроженец Иберии просто не в состоянии правильно произнести его фамилию. Даже говорящий практически без акцента граф Миранда и тот спотыкался, как бы проглатывая первую букву. Уж не поэтому ли он предложил вчера называть капитана доном Горацио? А почему, собственно, не поступить так же с Перейрой?

— Зовите меня дон Горацио, сеньор Перейра, — любезно предложил он. — Мы договорились об этом вчера с графом. Полагаю, такое условие должно распространяться и на вас, как на брата сеньора графа и его ближайшего сподвижника.

— Буду очень рад, дон Горацио, — с видимым облегчением согласился сержант. — А вы зовите меня просто Рикардо, и не надо, прошу вас, никаких «донов» или «сеньоров». А на людях — Рикардо или сержант Перейра. Меня никогда не величали сеньором, и, признаться, от этого слегка коробит.

Да, знатным происхождением тут не пахло. Накануне капитану показалось, если судить по поведению и небрежному обращению сержанта как с Мирандой, так и с его гостями, что истинная сущность этого человека далеко не соответствует его облику и положению. Сейчас же перед ним стоял обыкновенный солдафон, как две капли воды похожий на других сержантов, в основном морских пехотинцев, с которыми Хорнблоуэру не раз доводилось сталкиваться за время службы во флоте. Это впечатление усиливал и подчеркивал военный мундир, в который был облачен Перейра. Кричащие цвета и варварская пышность формы резко контрастировали со вчерашним изящным и живописным костюмом. Да и речь сержанта отдавала чем-то деревенским, нисколько не напоминая резкие, хлесткие фразы, бьющие прямо в цель, во время вчерашнего обеда. Что-то здесь было не так. Хорнблоуэр редко ошибался в оценке людей по первому впечатлению от встречи с ними. Так какой же из двух сержантов Перейра настоящий? Сегодняшний или вчерашний? Одно было совершенно ясно: в какую бы игру ни пытались втянуть Хорнблоуэра, ему во что бы то ни стало необходимо было не торопиться с выводами, тем более с действиями, а придерживаться нейтральных позиций.

— Дон Горацио, — снова заговорил Перейра, — я приношу вам свои извинения за беспокойство в столь ранний час, но поверьте, у меня не было другого выхода. Мне крайне важно поговорить с вами наедине.

Хорнблоуэр слегка нахмурился. Обсуждать что-либо с подчиненными Миранды за его спиной он не собирался. Но не выгонять же посетителя. Да и любопытство разгорелось.

— Слушаю вас, сержант Перейра, — ответил он как можно суше, нарочно употребив такое обращение.

— Нет-нет, дон Горацио, вы меня не поняли. Сейчас у меня нет времени. Я должен вернуться к товарищам, иначе Гонсалес непременно доложит дону Франсиско о моем отсутствии. В моем распоряжении всего пара минут, а разговор предстоит долгий.

— Чего же тогда вы от меня хотите? — спросил Хорнблоуэр все так же сухо.

— Сущей безделицы, дон Горацио. Для вас это не составит труда. Минут через десять Гонсалес пригласит вас на завтрак в покои дона Франсиско. А после завтрака, на котором буду присутствовать и я, будет вполне естественным, если вы изъявите желание прогуляться по окрестностям и заодно обдумать планы будущей кампании. Я предложу сопровождать вас, что тоже не вызовет подозрений. Тогда мы и поговорим.

— Не уверен, что ваше предложение мне нравится, сержант.

— Клянусь вам, дон Горацио, у меня нет намерений хоть в малейшей степени скомпрометировать вас! Вы сами поймете все во время прогулки. Более того, вы не только убедитесь в моей полной преданности Франсиско и нашему общему делу, но и в том, что мои действия имеют самые серьезные основания и служат не только общей, но и лично вашей выгоде.

Горацио сделал вид, что обдумывает предложение, хотя для себя уже решил принять его. И все же сержанта следовало еще немного подержать в напряжении — вдруг проговорится в спешке о чем-нибудь полезном.

— Должен сказать вам, Рикардо, — начал он после продолжительной паузы, — что нахожусь в большом затруднении. Если ваша просьба имеет целью только общее благо, как вы утверждаете, то мне непонятны требования соблюдения секретности. Я уважаю дона Франсиско и считаю, что у меня нет морального права действовать или сговариваться с кем-то за его спиной. Пусть и из самых лучших побуждений.

Слова капитана не на шутку встревожили собеседника. Он сделал шаг вперед, подойдя почти вплотную к туалетному столику, на который опирался Хорнблоуэр во время всего диалога, и заговорил страстно и убежденно:

— Умоляю вас не отказываться, дон Горацио! Мне очень жаль, что я не в состоянии все объяснить сейчас, но если вы откажете мне, то поставите под угрозу все ваши планы.

Это уже походило на шантаж. Вместе с тем, любопытство капитана оказалось разогретым до последней степени, да и разве не должен он всеми силами стремиться именно к сотрудничеству с этими инсургентами для конечного успеха предприятия? Пришла пора соглашаться.

— Пусть будет так, как вы хотите. Я выслушаю вас, Рикардо. Но предупреждаю: если ваши доводы не убедят меня, я оставляю за собой право поставить в известность о вашем поведении графа Миранду.

— О большем я и не прошу, дон Горацио! — обрадованно воскликнул Перейра. — Благодарю вас от всего сердца за ваше решение. А теперь мне надо побыстрее убираться отсюда. До встречи, сеньор капитан!

Сержант моментально исчез за дверью, а Горацио занялся утренним туалетом.

Как и говорил Рикардо, минут через десять или пятнадцать в дверь постучали. Это оказался Гонсалес. Повар-камердинер пригласил его от имени «Его Сиятельства» на завтрак и не удержался — заранее сообщил меню:

— Пальчики оближете, сеньор капитан, — оживленно болтал жизнерадостный Гонсалес, пока «сеньор капитан» старался сбрить щетину в наиболее недоступном месте — под скулами. — Я сегодня приготовил английский завтрак в вашу честь. Овсянка с деревенским маслом, великолепный окорочок, свежие овощи, творог, сливки, яйца прямо из-под курочки… А еще земляничный джем, сеньор! Сам собирал ягоды, сам варил — язык проглотить можно.

— Благодарю вас, Гонсалес, — кивнул Горацио, вытирая полотенцем остатки мыльной пены с лица. — Буду рад оценить ваши кулинарные изыски. Вчерашний обед был выше всяких похвал.

Одобрение со стороны английского капитана заставило расплыться в довольной улыбке пухлую физиономию повара.

— О, сеньор! — воскликнул он. — Я вижу, что вы настоящий ценитель, не то что вся эта деревенщина, которой все равно чем брюхо набить. А Его Сиятельство никогда не похвалит, даже если ему все по вкусу. Побудьте у нас еще немножко, сеньор капитан, а я обещаю, что питаться вы будете лучше самого короля Георга.

— Отлично, Гонсалес, — рассмеялся Хорнблоуэр. — На таких условиях я согласен остаться здесь до конца жизни. Боюсь только, это не слишком понравится вашему хозяину.

— Ну что вы, сеньор капитан! — обиделся Гонсалес. — Его Сиятельство обожает гостей. У нас тут такие важные люди бывали… Графы, герцоги, даже Его Королевское Высочество однажды пожаловать изволили… напились, правда, сильно и после до самого отъезда с похмелья мучились. Да вот и сегодня дорогой гость ожидается. Молодой лорд Байрон. Не знаете его? Очень благородный юный джентльмен. С виду тощий, костлявый, а в кулачном бою его и троим здоровякам не одолеть! Ему сам Том Крибб давал уроки бокса.

Вот уже второй раз за последние несколько дней Хорнблоуэр сталкивался с этим именем. Судя по всему, это был один из кулачных бойцов-профессионалов, весьма популярных среди черни. Странно, что молодой лорд Байрон (где же он слышал эту фамилию?) тоже увлекается «боксом», как все чаще стали называть в последнее время кулачные бои. Впрочем, до Хорнблоуэра доходили слухи, что эта забава приобрела неслыханную популярность среди знати. Поговаривали, будто сам принц Уэльский отдает дань новой моде. Хотя от принца всегда можно было ожидать любого сумасбродства, как, впрочем, и от его венценосного родителя.

— Байрон… Байрон… Что-то очень знакомое. Вы не знаете, Гонсалес, отец этого вашего молодого лорда во флоте не служил?

— Про отца не знаю, сеньор, — лорд Джордж никогда о нем не говорит, как будто бы стыдится чего-то. А вот дед его точно-так: был моряком, ходил в кругосветное плавание и помер в адмиральском чине. Про деда-то он много чего рассказывал. Слыхали про остров Разочарования? Так это он его открыл.

Гонсалес разглагольствовал с такой гордостью, словно это его дед обнаружил в бескрайних просторах океана жалкую кучку каменистых островков, бесхитростно нареченных островами Разочарования, так как желанная земля ничего иного не доставила морякам, много месяцев находившимся в плавании. Теперь Хорнблоуэр вспомнил адмирала Джона Байрона. Тот умер, правда, когда юному Горацио было лет семь или восемь, но его экспедиция на двух фрегатах и сделанные ею географические открытия в свое время вызвали пребольшой интерес публики. Помимо научной стези, Джон Байрон отличился и на военном поприще, особенно во время не столь давних событий в Северной Америке, когда тринадцать штатов взбунтовались и объявили себя независимыми от Английской Короны. Да, в Королевском Флоте это имя было хорошо известно и пользовалось заслуженным уважением.

Но Горацио знал о семействе Байронов несколько больше, чем Гонсалес. Теперь, когда он вспомнил историю деда, в памяти всплыл и громкий скандал, вызвавший немалую бурю и послуживший, по слухам, причиной преждевременной кончины старого адмирала. Его сын, тоже моряк, капитан Байрон, сделав многообещающую карьеру во флоте, вынужден был уйти в отставку в связи с подозрением в каких-то денежных махинациях. Он дважды был женат на очень богатых девицах из знатных семей, но всякий раз ухитрялся в кратчайшие сроки после женитьбы промотать приданое жен. Спасаясь от кредиторов, он вынужден был бежать во Францию, где и умер в нищете лет пятнадцать назад. Ничего странного, что сын не горит желанием рассказывать о таком отце.

— Благодарю вас, Гонсалес, — кивнул Хорнблоуэр, заканчивая завязывать шейный платок. — Вы свободны. Передайте господину графу, что я присоединюсь к нему через пару минут.

Гонсалес с поклоном удалился, а Хорнблоуэр со вздохом натянул мундир, давно нуждающийся если не в замене, то уж, во всяком случае, в перелицовке. Оглядев свою персону со всех сторон, он счел себя, наконец, готовым к исполнению светских обязанностей.

Как и было обещано, завтрак удался на славу. Ветчина, сыр, масло, свежайшие деревенские яйца, — все прямо так и таяло во рту. Насытившись, Хорнблоуэр откинулся на спинку кресла и поднес к губам чашечку удивительно ароматного кофе. Сидящий напротив граф прихлебывал маленькими глотками горячий шоколад, а пристроившийся сбоку сержант Рикардо предпочел чай. Во время трапезы изобилие и качество угощения не очень способствовали беседе, зато теперь настала пора для серьезного разговора.

— Ну что ж, дон Горацио, — нарушил молчание Миранда, — у нас остается всего два дня до назначенного господами из Адмиралтейства срока. Полагаю, у вас уже имеются определенные соображения — все же вы имели на раздумье больше времени?

— Разумеется, дон Франсиско, — ответил капитан, — но как руководитель операции, я предпочел бы сначала выслушать ваши рекомендации. И сержанта Перейры, конечно, — кивнул он в сторону невозмутимого Рикардо.

Если слова Хорнблоуэра и задели каким-то образом Миранду, на лице его это никак не отразилось.

— Вполне разумно, дон Горацио, — согласился он, ставя на блюдечко пустую чашку. — Беда только в том, что нам пока нечего предложить, за исключением самых общих мест. Я надеялся, что вы расскажете о предстоящем деле более подробно, чем сделал это вчера сеньор Барроу. Есть много вопросов, на которые я пока не знаю ответов, а строить планы вслепую, согласитесь, — занятие преглупейшее.

— Очень хорошо, — сказал капитан. — В таком случае я готов ответить на все ваши вопросы сейчас. Кстати, такой диалог может помочь и мне привести мысли в порядок. А потом я предлагаю всем хорошенько подумать, скажем, до обеда. За обедом мы снова соберемся все вместе и попробуем выработать окончательное решение.

— Годится! — воскликнул Миранда. Следующие полтора или два часа Хорнблоуэр рассказывал о событиях последних дней, ничего не скрывая от будущих компаньонов. Миранду особенно заинтересовала встреча капитана в Адмиралтействе с доктором Клавдием. Как выяснилось, его дядя, почтенный банкир, тоже пострадал от деятельности этого ловкого мошенника. В Лиме, Сантьяго-де-Чили, даже в Мехико, до сих пор имели хождение фальшивые векселя банка семейства Миранды, изготовленные непревзойденным мастером подделки ценных бумаг. Дон Франсиско был восхищен мужественным поведением Клавдия во время его свидания с Марсденом и сразу загорелся мыслью взять старого жулика в Испанию.

— Сами поразмыслите, дон Горацио, — с жаром убеждал он собеседника, — можно ли заранее предвидеть все повороты в политике Бони? Этот человек абсолютно непредсказуем! Если мы покинем Англию с заранее подготовленным текстом подложного приказа, не получится ли так, что его содержание уже не будет соответствовать текущему моменту? Что нам тогда делать? Зато, имея под рукой Клавдия, мы всегда можем состряпать новую бумагу, текст которой не вызовет подозрений у Вильнева. Бумагу и образцы печатей мы возьмем с собой…

— Не знаю, не знаю… — задумчиво протянул Хорнблоуэр. — Звучит ваше предложение заманчиво, но сможем ли мы ему доверять? Не сбежит ли от нас достопочтенный Клавдий при первом удобном случае?

— Не сбежит! — уверенно заявил Миранда. — От меня еще никто не убегал. И к тому же, можно поставить его в такие условия, что бегство станет невыгодным. Впрочем, это уже будет целиком и полностью зависеть от доброй воли господ Марсдена и Барроу.

Капитан вопросительно взглянул на собеседника.

— Что вы имеете в виду, дон Франсиско?

— Взять хотя бы такой вариант: Клавдию обещают за содействие не просто помилование, а свободу. Плюс домик с участком земли где-нибудь в колониях и некоторую толику денег. Разумеется, под другим именем. Вот тогда Клавдий пойдет на все, лишь бы выполнить свою часть договора. Если же он сбежит, ему до конца дней придется скрываться от английской полиции. Я уверен, что у мистера Первого Секретаря хватит влияния дать и исполнить подобное обещание. Обещал же он ему жизнь. Так почему бы не добавить к ней свободу и относительный достаток? В интересах дела, конечно.

Что ж, в рассуждениях графа трудно было отыскать слабое место. Если все обернется так, как он предлагал, Клавдий вполне может сделаться самым ревностным союзником. Неизвестно было, правда, как тот отнесется к риску быть удавленным в Испании вместо того, чтобы оказаться повешенным в Англии, но человек, поставивший уже однажды на кон свою жизнь в присутствии Хорнблоуэра, просто не мог, по твердому убеждению последнего, оказаться трусом. Да, пожалуй, следует предложить м-ру Марсдену включить в состав отряда еще и доктора богословия.

— Очень хорошо, — кивнул Хорнблоуэр. — Позже мы вернемся к этому вопросу. А сейчас я бы не прочь немного прогуляться после завтрака и поразмыслить на досуге. Если, конечно, вы больше не желаете меня о чем-либо спросить, дон Франсиско. Миранда отрицательно покачал головой.

— Пока мне больше не о чем вас спрашивать, дон Горацио. Ну, разве лишь о том, чего бы вы хотели отведать за обедом. Вам приятно было бы сейчас прогуляться, если я правильно понял?

— Да. Но я, к сожалению, совсем не знаю окрестностей.

— Позволь мне сопровождать сеньора капитана, Франсиско, — вмешался сержант Перейра. — Заодно я могу рассказать ему все, что он только пожелает узнать.

Хорнблоуэр ожидал от Перейры чего-то в этом роде и даже сам облегчил ему задачу, обронив фразу в незнании местности.

— А кто же будет заниматься с парнями? — удивленно вскинул брови Миранда. — Быть может, мне самому стоит пройтись с вами, дон Горацио?

— Не думаю, что это разумно. Лучше будет, если мы соберемся с мыслями порознь, дон Франсиско. Вместе мы неизбежно станем влиять на суждения друг друга. Пусть сначала каждый определится сам, а уж после можно будет все детально обсудить.

— А за ребят не волнуйся, — добавил Рикардо, — Алонсо справится не хуже меня. Я уже велел ему погонять их на плацу и получше отработать штыковой бой. Ты же знаешь, Франсиско, что в этом искусстве равных ему и в гвардии Бони не найдется.

— Ну что ж, тогда все в порядке. Вы можете идти.

Миранда встал и повернулся к окну, но Хорнблоуэр успел перехватить быстрый косой взгляд, брошенный на сержанта. Граф что-то заподозрил — это не вызывало сомнений. Должно быть, ему показалась странной настойчивость, с которой Перейра стремился непременно послужить гидом гостю. Да и сержант, похоже, допустил ошибку, заранее поручив какому-то Алонсо исполнение своих обязанностей. Но Миранда ничего больше не сказал, решив, очевидно, отложить выяснение отношений с братом на более поздний срок.

— Жду вас к обеду в половине шестого, друзья, — бросил он на прощание выходящим из комнаты Хорнблоуэру и сержанту.

— Благодарю вас, дон Франсиско, — откликнулся Хорнблоуэр и аккуратно затворил за собой дверь.

Не успели они еще дойти до лестницы, как чуть не столкнулись с коротышкой Гонсалесом. Тот пролетел мимо, что-то буркнув на ходу, остановился у входа в апартаменты Миранды и мгновение спустя был впущен внутрь. Хорнблоуэр готов был поклясться, что повар не успел постучать. Выходит, граф сам вызвал его и ожидал с нетерпением, ловя звук шагов в коридоре и заранее приоткрыв дверь. Рикардо также заметил эту деталь, и лицо его омрачилось.

— Нам лучше поторопиться, сеньор капитан, — сказал он и ускорил шаг.

Хорнблоуэр не стал задавать вопросов. Все и так было ясно. Миранда в чем-то засомневался и решил проверить свои подозрения, послав за гостем и его сопровождающим надежного соглядатая. Он последовал совету сержанта и прибавил шагу, заодно решив про себя держаться открытых мест, где разговор будет труднее подслушать.

Они пересекли пустынный двор и вышли из ворот монастыря. За мостом через ров Перейра остановился и широким жестом обвел вокруг рукой.

— Куда предпочитаете отправиться, дон Горацио? Хорнблоуэр огляделся. Прямо перед ним тянулась полузаросшая дорожная колея, уходящая через несколько сот ярдов в лес. Он сразу отказался от этого направления. В лесу Гонсалес или другой шпион мог с легкостью подкрасться достаточно близко, чтобы услышать каждое произнесенное слово. Направо вела вдоль рва утоптанная тропинка. Оттуда, из-за угла монастырской стены, доносились отрывистые команды на испанском. Неведомый Алонсо занимался с легионерами маршировкой и штыковым боем. Муштра пехотинцев никогда не привлекала Хорнблоуэра. Нет, туда идти тоже не стоит. Завтра Миранда обещал показать стрелковую подготовку и какого-то искусника, попадающего в пенни за сто шагов. На это зрелище будет любопытно взглянуть. Ну а сегодня на плацу ему делать нечего. Хорнблоуэр решительно повернул налево.

— Если не возражаете, сеньор Перейра, я хотел бы пройтись вдоль реки. Надеюсь, там не очень заболочено?

— Рикардо, дон Горацио, Рикардо, — с мягкой укоризной напомнил сержант.

— Ах, да. Прошу прощения, Рикардо. Так как же, пройдем мы там?

— Даже не замочив ног. Весной в разлив здесь и впрямь сыровато, но сейчас лето, все давно подсохло, да и этот берег высокий. На другой стороне низина — вот там без сапог не обойтись. А тут трава, песочек, хорошая тропа. Вы сделали правильный выбор, дон Горацио: лучшего места для прогулки не найти.

Капитан слушал плавную, уверенную речь сержанта и дивился происшедшей в нем перемене. Куда девался грубоватый и недалекий вояка, заявившийся к нему поутру в спальню незваным и нежданным? Перед ним снова был вчерашний Перейра — умный, проницательный и ироничный собеседник, мало в чем уступающий самому Миранде. И лишь много позже, близко изучив характер этого человека, Хорнблоуэр сумел понять причины такой изменчивости. Рикардо Перейра принадлежал к тем редким натурам, которые полностью отдаются данному конкретному делу в данное конкретное время. Подобно хорошему актеру, такие люди временно отождествляют себя с выполняемыми ими обязанностями, как бы вживаясь в роль. Утром он явился к Хорнблоуэру сразу после довольно длительного общения с легионерами и еще не успел, что называется, «выйти из образа». Но прошло некоторое время, личина солдафона истаяла сама по себе, и сержант Перейра вновь превратился в джентльмена, на равных общающегося с другими джентльменами. В чем-то такая манера поведения напоминала мимикрию среди животных и насекомых. Можно было по-разному относиться к ней, но трудно было отрицать ее несомненную полезность для обладающего подобным свойством человека.

— А вот и наш друг Гонсалес, — произнес вдруг сквозь зубы сержант. — Нет, нет, не оборачивайтесь, дон Горацио. Идите спокойно, как будто ничего не замечаете.

Узкая тропка вела от моста к небольшой купе деревьев, полукругом обрамляющих речную заводь. Капитан и Перейра не успели пройти и половины расстояния, отделяющего их от воды, как за спиной послышался топот ног, сопровождаемый громким пыхтением бегущего человека. Спустя несколько секунд Гонсалес догнал их и остановился, шумно отдуваясь и вытирая рукавом пот с лица. В руках он держал вместительное ведерко и сачок, а через плечо была перекинута свернутая рыболовная сеть.

— Что случилось, толстяк? — саркастическим тоном осведомился сержант. — Неужели ты научился бегать? Если так, я с тобой с удовольствием займусь на следующей неделе. Мы с графом планировали тренировочный марш-бросок на тридцать миль в сторону побережья. Похоже, ты как раз созрел, чтобы принять в нем участие.

Гонсалес обиженно надулся.

— Вы все шутите, сеньор Рикардо, а ведь я для вас же стараюсь. И для нашего дорогого гостя, конечно, — поклонился Гонсалес в сторону Горацио.

— В самом деле? — удивленно протянул Перейра. — И давно в тебе проснулась такая горячая любовь к человеческому роду? Или она была внушена тебе свыше? Признавайся, старый плут.

— Ну да, да, это Его Сиятельство послал меня за рыбой, — нехотя признал повар. — Но это я ему предложил включить в меню обеда что-нибудь рыбное.

— А за нами зачем скакал, как молодой архар? Думаешь, мы тебе помогать станем?

Гонсалес замялся, покраснел и снова принялся вытирать, теперь уже сухой, лоб.

— Ну-у… я подумал, что в компании повеселей. А помогать мне не надо, я и сам справлюсь. Но если сеньор капитан пожелает развлечься рыбалкой, у меня в кармане есть леска и крючки. А удилище мы на бережку срежем…

— Благодарю вас, Гонсалес, но я не любитель рыбной ловли, — вежливо отказался Хорнблоуэр и чуть было не добавил: «И рыбы тоже», что было бы не совсем уместно при сложившихся обстоятельствах.

— Ну ладно, рыбак, не обижайся, помогу я тебе сетку поставить, — сменил вдруг гнев на милость сержант. — Но если не угостишь нас сегодня запеченной форелью, пеняй на себя. Понял?

— Со всей душой, сеньоры, — захныкал Гонсалес, — да только где же ее взять, форель-то? Ежели хоть одна рыбка попадется, так и то счастье. Вот у нас в горах форель — это да!.. По десять фунтов…

— Хватит врать, пузырь, — оборвал его Рикардо. — Десять фунтов! Это тебе должно быть акула попалась, а не форель. Ну хорошо, черт с тобой, согласен на линя или сазана, да и от жареной сомятины не откажусь.

— Вот это другой разговор! — заметно обрадовался Гонсалес. — Такого добра здесь хватает. Рикардо, голубчик, — горячо заговорил он вдруг, — вы уж побудьте со мной. Тут хорошо на бережку, тихо, никто не помешает. И мне сеточку пособите снять да вытрясти. А я уж расстараюсь, такое блюдо приготовлю — язык проглотите! И чего вам далеко-то ходить? Еще попадете в болото какое…

— Посмотрим… — туманно пообещал сержант и незаметно подмигнул Хорнблоуэру. — Ты веди, давай, на место поскорее. Где там у тебя прикормлено? Ребята давно твое местечко ищут.

— Вы же не скажете никому, правда? — умоляюще залебезил Гонсалес. — Эти оглоеды все мне испортят! И господин граф будут недовольны.

— Да не плачь, не скажу, пользуйся и дальше один, жадюга.

— Какой же я жадюга?! — оскорбленно взвился Гонсалес. — Разве я не для всех стараюсь? Мне что ли эта рыба нужна?

— Жадюга и есть, — спокойно возразил Рикардо. — Кто на прошлой неделе накляузничал дону Франсиско на Педро и Хуана? Скажешь, не ты? А они всего-то посидели пару часочков с удочками на ближнем затоне. Да ты всегда себя ведешь так, будто вся река и рыба в ней принадлежат тебе одному. Смотри, Гонсалес, начистят тебе парни в один прекрасный день твое круглое рыльце, да еще одно место крапивкой погладят. Забыл уже, как ходил три дня и не мог ни сесть ни лечь?

По лицу повара было видно, что перенесенная экзекуция еще свежа в его памяти. Он поежился и машинально потер зад. Сержант расхохотался.

— Что, до сих пор чешется? — спросил он с ехидцей, но Гонсалес ничего не ответил, только отвернулся с оскорбленным видом.

— Недавно ребята поймали этого толстяка поздно ночью за одной из больших палаток, — пояснил Рикардо, как бы отвечая на невысказанный вопрос Хорнблоуэра. — Вы же знаете, как это бывает, дон Горацио, — перед сном парни точат лясы, травят анекдоты, обсуждают девочек, ругают начальство, ну и тому подобное. А тут кто-то вышел по нужде и чуть не наступил на нашего любопытного друга. Естественно, в темноте перепугался и заорал. Все повыскакивали из палаток и здорово рассердились. Наушников никто не любит, а уж таких, кто занимается этим мерзким делом не по приказу, а ради собственного удовольствия, тем более. Как вы уже догадались, сеньор, ребята сняли с него штаны и крепко отхлестали крапивой. Благо, этого добра здесь предостаточно.

Горацио невольно улыбнулся, представив эту картину. В детстве ему тоже иногда доставалось от тетушки, у которой он несколько лет подряд гостил во время летних вакаций. За крупные прегрешения тетушка использовала розги, а за мелкие полагалась крапива. Честно признаться, последняя страшила юного Горацио куда сильнее, чем прутья. Тетка была женщиной пожилой, хрупкой, и удары ее не отличались большой силой. Зато крапива и в слабых теткиных руках не теряла своей жгучести, особенно зло жалила та, что росла в самом дальнем уголке сада, где сваливали навоз для удобрения грядок. Горацио чуть не последовал примеру Гонсалеса, когда у него внезапно зачесалось место, служившее объектом тетушкиных упражнений в педагогике.

Бодро шагая по тропинке, сержант Перейра не переставал время от времени подшучивать над беднягой Гонсалесом, что явно не доставляло тому никакого удовольствия. Он все больше мрачнел, замыкался, а под конец и вовсе отстал и тащился шагах в десяти сзади. Лишь на подходе к воде он несколько оживился и резвой трусцой вырвался вперед.

— Ступайте за мной, сеньоры, — донесся его голос из зарослей тальника, — чуть дальше по течению такое замечательное местечко, что и уходить не захочется.

Хорнблоуэр замедлил шаг.

— Итак, Рикардо, — заговорил он вполголоса, — вы, кажется, собирались поговорить со мной о чем-то серьезном и наедине, не так ли?

— Не беспокойтесь, дон Горацио, — широко улыбнулся сержант, — еще пять минут и мы избавимся от этого прохвоста.

— Надеюсь, вы не станете бить его по голове или связывать?

— Ну что вы, дон Горацио? Все будет тихо и не вызовет подозрений. Ручаюсь, вам понравится. Положитесь на меня.

Хорнблоуэр неопределенно хмыкнул, но от дальнейших расспросов воздержался. Судя по первым впечатлениям от знакомства с сержантом Перейрой, у этого человека не было недостатка в решимости и изобретательности. К тому же, он определенно обладал незаурядным чувством юмора, хотя южная кровь порой заставляла Рикардо несколько выходить за рамки.

Пройдя около сотни ярдов сквозь густой кустарник, они очутились действительно в чудесном уголке природы. Гонсалес не соврал насчет «замечательного местечка». Заросли ивняка резко обрывались, образуя довольно большую поляну, покрытую изумрудным ковром густой травы с пестрым орнаментом разнообразных цветов. Берег в этом месте был не таким крутым и спускался к воде уступами, по которым можно было без труда добраться до узкой отмели, покрытой, к удивлению Хорнблоуэра, крупным, серебристо-белым, перемешанным с мелкой галькой песком. Он привык видеть такой песок на побережье моря, но никак не ожидал встретить в глубине страны. Посреди поляны росли несколько дубов, возраст которых, судя по толщине стволов, исчислялся, по меньшей мере, парой столетий. В дальнем конце лужайки виднелись развалины какого-то сооружения, невесть когда сложенного из серого тесаного камня.

— Что здесь было? — спросил он у сержанта.

— Купальня, — коротко ответил тот. Происхождение морского песка на речном берегу прояснилось. Очевидно, один из прежних хозяев аббатства был в свое время достаточно богат и капризен, чтобы позволить себе устроить здесь пляж по всем правилам. Без сомнения, этот песок был доставлен за десятки миль с восточного побережья Англии. По привычке, Хорнблоуэр попытался прикинуть в уме, сколько же возов с песком потребовалось. Получилась колоссальная цифра. Она так его заинтересовала, что он пошел дальше и подсчитал приблизительную стоимость всего предприятия по существующим расценкам. Вышло больше десяти тысяч фунтов. Даже если принять во внимание то обстоятельство, что двести лет назад аббат монастыря скорее всего использовал бесплатный труд принадлежащих аббатству крестьян, результат все равно впечатлял. Из зарослей в дальнем конце поляны послышался голос Гонсалеса:

— Идите сюда, сеньоры. Здесь вам будет удобно! Перейра пошел на голос, Хорнблоуэр последовал за ним. Полоса кустарника, окаймляющая поляну со всех сторон, оказалась не очень широкой, хотя и довольно густой. Тропинка едва виднелась в высокой траве. Колючие ветки дикой малины и ежевики иногда задевали лицо и руки, оставляя неглубокие, но болезненные царапины. Продираясь сквозь заросли вслед за сержантом, Хорнблоуэр начал уже проклинать в душе затеянную авантюру. Но вот кусты расступились, и перед изумленным взором Хорнблоуэра предстала маленькая зеленая лужайка, на которой, на самом краю обрывистого берега, возвышалась чудесная крытая беседка, сложенная все из того же серого тесаного камня. Время оставило свои следы на выщербленных ступенях, покрытых резьбой перилах и выложенном мраморной плиткой полу, но в целом постройка сохранилась совсем неплохо. Река внизу резко расширялась, образуя почти круглую заводь, а затем также внезапно сужалась вновь. Теперь уже трудно было сказать наверняка, было это образование естественным или искусственным, но вид из беседки открывался поистине великолепный. Гонсалес уже расположил свое снаряжение на одной из каменных скамей, тянувшихся по обе стороны от входа вдоль ажурных стен. При виде вошедших он оторвался от дела, выпрямился и гордым жестом собственника обвел руками внутреннее убранство беседки, по правде сказать, довольно убогое. Посреди нее стоял неказистый деревянный столик с парой грубо сколоченных табуреток. Рядом притулилась видавшая виды жаровня, прикрытая от непогоды дырявым куском брезента. Еще в беседке под лавкой стояло несколько ведер, от одного из которых тянуло весьма неприятным запахом.

— Ты что, прошлый улов забрать забыл? — поинтересовался Перейра, брезгливо сморщив нос.

— Нет, это у меня мясо маринуется для раков, — пояснил Гонсалес. — Вы же знаете, сеньор Рикардо, как господин граф уважают вареных раков. Да и вы, помнится, тоже не брезгуете…

— Ну ладно, только спрячь эту дрянь куда-нибудь подальше. И не смей называть меня сеньором, слышишь? Сколько я должен тебе повторять? Еще раз услышу, крапивой не отделаешься.

По тому, как засуетился Гонсалес, видно было, что угроза возымела нешуточное действие. Он мигом подхватил ведерко, скатился со ступенек и скрылся в кустах. Через минуту его круглая физиономия вновь возникла в дверном проеме.

— Все в порядке, сержант, — громко объявил он, вытянувшись на носках в тщетной потуге изобразить из себя человека военного. Его кругленькая фигура и заплывшая жиром физиономия вызывали, скорее, презрительную жалость и чувство невольного стыда за ту готовность, с которой он добровольно выставлял себя на посмешище, сам, быть может, того не сознавая. Хорнблоуэру вспомнился рассказ Миранды о причине появления повара в его отряде. Что ж, для подобного экземпляра человеческой расы яд являлся самым, пожалуй, подходящим орудием мести, хотя девяносто девять испанцев из ста на его месте выбрали бы нож или пистолет.

— Вольно, — небрежно кивнул Перейра. — Пойдем-ка лучше ставить твою сеть, коротышка. Я же обещал помочь, верно?

Гонсалес, конечно, не забыл слов Рикардо, действительно обещавшего десятью минутами ранее свою помощь, но по его изумленной физиономии можно было без труда понять, как мало он надеялся на такой исход. От удивления он просто онемел и лишь по прошествии некоторого времени смог выдавить из себя слова благодарности:

— Б-большое спасибо, сержант. Вы меня очень выручите. Вдвоем мы ее за пять минут натянем, а одному мне полчаса возиться.

— Кончай болтать, — нарочито грубо оборвал его Перейра. — Веди-ка нас лучше на свою ямку.

— Да-да, пойдемте, сеньоры, пойдемте, — подхватил льстивым голосом Гонсалес и первым устремился к выходу.

Пройдя по берегу еще ярдов тридцать или чуть больше, все трое очутились в овражке, полого спускающемся к воде. Речка в этом месте сужалась до восемнадцати или двадцати футов. Вода здесь была темной, что указывало на порядочную глубину, а течение быстрым. У самой воды росло высокое развесистое дерево. Ветви его, склоненные над водой, доставали до самой середины реки. Гонсалес нырнул куда-то за дерево и появился с толстой доской в руках. В ней было около пяти ярдов длины и дюймов пятнадцать ширины. Держа доску за один конец, он ловко прошелся по толстому суку дерева, нависавшему над водой почти под прямым углом к береговой линии. Находясь над самой стремниной, Гонсалес начал продвигать конец доски к противоположному берегу, с трудом удерживая другой на весу, чтобы не упустить ее в воду. Когда дальний конец прочно лег на землю, он аккуратно уложил другой среди веток и примотал для пущей верности куском проволоки, извлеченной из кармана. Вслед за этим он торжествующе взмахнул рукой и вернулся к ожидающим Хорнблоуэру и Рикардо.

— Вот видите, сеньоры, как все просто? Теперь мы вдвоем с сень… — Гонсалес прикусил язык и поспешно поправился, — вдвоем с сержантом растянем сеть, он закрепит ее на одном берегу, а я на другом. И все будет в порядке. Ловись рыбка, большая и маленькая…

Он уложил сеть на траву и принялся ее разматывать, но не до конца. Отмотав несколько футов, он крепко привязал верхний конец к корням дерева, а нижний, со свинцовым грузилом, утопил близ берега. Затем бросил взгляд на перекинутую через реку доску и вопросительно посмотрел на сержанта Перейру.

— Ну нет, пузан, ты меня не заставишь лазить по этой дощечке. Сам топай, а я лучше здесь подержу, — замотал головой Рикардо.

Вряд ли Гонсалес надеялся на что-то иное. Философски вздохнув, он закинул сеть на плечо и полез на дерево, осторожно разматывая ее по мере продвижения вперед. Добравшись до доски, он ступил на узкий мостик с уверенностью, доказывающей наличие прежнего опыта и практики в подобной операции. Оказавшись на другом берегу, Гонсалес закрепил противоположный конец сети за можжевеловый куст, но натягивать не стал. Под тяжестью грузил, расположенных через равные промежутки по всей длине снасти, она провисла в середине и целиком ушла под воду. Так и было задумано, поскольку крупная рыба ходит, главным образом, по дну. Все это время сержант исправно придерживал свой конец сети и послушно исполнял все команды Гонсалеса, чтобы сеть разматывалась равномерно, нигде не цеплялась и не запуталась. Но не успел повар затянуть последний узел, как Рикардо одним прыжком взлетел на дерево, пробежал несколько футов по суку, быстрым движением размотал проволоку и рывком дернул доску на себя. Ловко перебирая руками, он втащил ее полностью и аккуратно уложил среди веток, чтобы, не дай бог, не свалилась.

Пока сержант проделывал все эти манипуляции, ничего не подозревающий Гонсалес продолжал трудиться над креплением сети. Только когда Рикардо уже вернулся на берег, он разогнул спину, оглянулся и заметил, наконец, что путь к возвращению отрезан. Понадобилось не меньше минуты, чтобы в полной мере осознать все случившееся. На лице повара появилось такое растерянно-комичное выражение, что даже обычно сдержанный Хорнблоуэр не сумел удержаться от смеха, а громовой хохот сержанта чуть не обрушил каменные своды беседки. А на другом берегу метался и подпрыгивал, словно мячик, от обиды и злости незадачливый соглядатай. Рикардо прекратил хохотать и шагнул ближе к кромке воды. Гонсалес также остановился и впился глазами в лицо сержанта, безуспешно стараясь прочитать на нем ожидающую его участь.

— Сеньор Перейра, — завопил он, наконец первым не выдержав затянувшейся паузы, — вы не должны были так поступать. Его Сиятельство будет недоволен, когда узнает, как вы со мной обошлись!

Сержант пропустил мимо ушей скрытую в словах Гонсалеса угрозу, зато сразу уцепился за «сеньора».

— Разве я тебя не предупреждал, бурдюк вонючий, чтобы ты не смел меня так называть? — голос его звучал вкрадчиво, не очень громко, но с такой зловещей угрозой, что у стоящего рядом Хорнблоуэра мурашки побежали по коже. Гонсалеса же слова Рикардо повергли в совершеннейший трепет. Он сразу съежился, как проколотый пузырь, и как будто даже сделался меньше ростом. Лихорадочно облизав сразу пересохшие губы, бедняга запричитал жалобным голосом и умоляюще простер руки в сторону Рикардо.

— Не надо! Не делайте этого, сержант! Я ничего не скажу господину графу, только не обижайте меня, пожалуйста!

Словно в подкрепление своей мольбы, Гонсалес после этих слов пал на колени и покорно склонил голову, походя в это мгновение на преступника, которому судья вот-вот должен объявить смертный приговор.

— Так ты не скажешь? — прорычал Рикардо, стоя напротив жертвы со скрещенными на груди руками и вперив мрачный взор, мечущий молнии, в коленопреклоненную фигуру на другом берегу. (Только находящийся почти вплотную к сержанту Хорнблоуэр мог видеть, что под личиной напускного гнева тот с превеликим трудом удерживается от смеха.)

— Да-да, то есть нет!.. То есть я ничего не скажу… — отчаянно завопил повар.

— Прекрасно, — кивнул головой Рикардо, — в таком случае твоя «кормовая часть», как выразился бы, наверное, присутствующий здесь сеньор капитан, получит причитающееся ей в другой раз. А чтобы ты не слишком радовался, мне пришла охота немного пошутить. Ты ведь знаешь, где ближайший мост?

— Но до него же целых две мили, сержант, — заныл начавший, кажется, догадываться о характере «шутки» Гонсалес.

— Точно! — подтвердил с нескрываемым удовлетворением Рикардо. — И обратно столько же. Даю тебе ровно час. Если через час ты не вернешься сюда, но уже по этому берегу, обещаю тебе, что в ближайшие несколько дней тебе придется, скорее всего, спать стоя.

— Но я не успею! Мне не пройти за час четыре мили.

— А кто сказал пройти? — удивился сержант. — Пробеги!

— Я задохнусь, — заскулил Гонсалес, — у меня сердце остановится.

— Ладно, не хочешь бежать, так плыви. Можешь прямо сейчас. За каждую минуту выигрыша я разрешу тебе один раз назвать меня сеньором. Вернешься сюда через десять минут — пятьдесят раз, через полчаса — тридцать. Понял?

— Я же не умею плавать!

— Между прочим, три минуты уже истекли.

Прошлый опыт Гонсалеса научил его, что к словам сержанта следует относиться серьезно, даже если кажется, будто тот шутит. Решив больше не испытывать судьбу, он обреченно махнул рукой и затрусил вдоль берега к видневшейся в паре миль деревушке.

— Вернешься — как раз и рыбка в сеть наберется, — бросил ему вслед Рикардо и с улыбкой повернулся к Хорнблоуэру. — В нашем распоряжении уйма времени. Ручаюсь, что этот шельмец вернется не раньше, чем через час. А мы пока отдохнем и побеседуем.

Жестом пригласив Хорнблоуэра присесть, сержант нагнулся и сунул руку в ведерко, пошарил в нем и с торжествующим возгласом достал слегка запыленную бутыль. Осмотрев пробку, он удивленно присвистнул, потом пожал плечами и извлек откуда-то пару кружек.

— Вот же каналья, — заметил он, откупоривая бутылку, — коллекционное бургундское прихватил, мало ему простого. Да оно и к лучшему, раз выпьем его мы с вами, а не этот прохиндей.

Молча наблюдавшего за его действиями капитана занимали в этот момент две проблемы. Первая состояла в том, присоединиться ли ему к сержанту в уничтожении конфискованной выпивки или разумнее будет воздержаться. Немного поколебавшись, он решил все же пропустить стаканчик. Быть может, это сделает Рикардо более словоохотливым. К тому же, коллекционное бургундское стоило того, чтобы его попробовать. Вчерашний обед внушил Хорнблоуэру глубокое уважение к винному погребу Миранды. Вторая проблема непосредственно его не касалась и потому волновала меньше. Тем не менее, он спросил:

— Рикардо, вас не беспокоит Гонсалес?

— Гонсалес? — Сержант пожал плечами. — Нет. А почему, собственно, он должен меня беспокоить?

— Ну… Вы не боитесь, что он подстроит вам какую-нибудь пакость в отместку за сегодняшнее? Как я понял, этот человек мстителен и не отличается разборчивостью.

— А-а, вы про тот случай, дон Горацио. Нет, я не боюсь. Он меня слишком хорошо знает. В сущности, он не такой уж плохой малый. Просто по натуре он раб и льстец, а это накладывает определенный отпечаток. Но мне ничего не грозит. Гонсалес на четверть индеец, так же, как и я, ему известно, кто я такой, поэтому он никогда не осмелится поднять руку ни на меня, ни на Франсиско. Давайте лучше выпьем за будущий успех.

Хорнблоуэр не все понял в пояснениях Перейры, особенно странным показалось ему упоминание об индейской крови в жилах обоих, но тост был произнесен, и он покорно поднес к губам полный стакан. Как и ожидалось, вино оказалось выше всех похвал. На миг он позавидовал Гонсалесу, имеющему доступ к таким сокровищам. Но настало время переходить к делу. Хорнблоуэр отставив недопитый стакан в сторону и взглянул прямо в глаза сидящему напротив Перейре.

— О чем же вы хотели так безотлагательно поговорить со мной, Рикардо?

Сержант ответил не сразу. Он сделал большой глоток вина, повертел стакан в руке, поставил на стол, снова взял, допил вино и только тогда заговорил. Слова его были так неожиданны, что у Хорнблоуэра от изумления чуть не отвисла челюсть:

— Вы верите в пророчества, дон Горацио?