Трагедии

Вот дом царя Адмета, где, бессмертный,

Я трапезу поденщиков делил

По Зевсовой вине. Когда перуном

Асклепия сразил он,[4] злою долей

Сыновнею разгневанный, в ответ

Я перебил киклопов, ковачей

Его перуна грозного; карая,

Быть батраком у смертного отец

Мне положил: и вот, на эту землю

Сойдя, поднесь стада на ней я пас

И дом стерег. Слуга благочестивый,

¹⁰ Благочестивому царю я жизнь,

Осилив дев судьбы,[5] сберег коварством:

Мне обещали Мойры, что Адмет,

Ферета сын, приспевшего Аида

Избавится, коль жертвою иной

Поддонных сил он утолит желанья;

Царь испытал всех присных: ни отца,

Ни матери не миновал он старой,

Но друга здесь в одной жене обрел,

Кто б возлюбил Аидов мрак за друга.

Царицу там теперь в разлуке с жизнью

²⁰ И ноги уж не носят. Подошла

Преставиться ей тяжкая година...

Пора и мне излюбленную сень

Покинуть — вежд да не коснется скверна.[6]

Уж вот он, смерти демон, этот жрец

Над трупами. В чертог Аидов он

Ее повлечь готов. Как сторож зоркий,

Пройти не даст он роковому дню.

А!.. Ты... опять... Аполлон?

³⁰ Что забыл? Ты зачем у чертога

Бродишь, Феб, и опять

У поддонных дары

Отнимаешь, обидчик, зачем?

Или мало тебе, что Адмету

Умереть помешал, что искусством

Дев судьбы осилил коварным?

Что рукою за лук берешься?

Разве Пелия дочь не сама

Умереть желала за мужа?

Дерзай: за честь и правду речь моя.

3а правду, да? А этот лук зачем?

⁴⁰ Его носить велит привычка, демон.

Чтобы домам, как этот, помогать,

Хотя бы против правды, бог, не так ли?

Мне тягостно несчастие друзей.

И ты лишишь меня второго трупа?

Я силою и первого не брал.

Он на земле однако ж, не в могиле.

Сменен женой... И ты пришел за ней.

Да, чтоб увлечь ее в земные недра.

Бери; мне трудно убедить тебя.

Брать то, что надо? Так мне долг велит.

⁵⁰ Нет, тех, что медлят у порога смерти.

О, я для них всегда к твоим услугам.

До старости ты ей не дашь дожить?

И смерти мил бывает дар почетный.

Но жизнь одну, не больше ж ты возьмешь.

Нам жизни дар отраднее цветущей.

А у старухи роскошь похорон?

Иль твой закон рассчитан на богатых?

Вот тонкий ум... Кто мог бы ожидать?

До старости от Смерти откупаться...

⁶⁰ Итак, Алкесты мне ты не отдашь?

Да, не отдам. Ты мой характер знаешь...

Для смертных яд, остуда для богов.

Недолжного с меня не взять словами.

Как ни жесток ты, демон, ты уступишь...

Такой сюда от Еврисфея муж

Дорогою зайдет,[7] за колесницей

К фракийцам направляясь, чтоб коней

Царю добыть, из края зим суровых,

И принят здесь, в Адметовом дому,

Он у тебя царицу силой вырвет.

⁷⁰ Бессмертному ты отказал. А все ж

По-моему ты сделаешь. И прибыль

Тебе одна — мое негодованье...

Так много слов и даром... И жена

В Аидов дом сойдет... Я к ней приближусь

И до нее мечом коснусь... а чьих

Мой черный меч волос коснется, ада

Уж посвящен властительным богам.

Какой тишиною чертог объят!..

Как немы палаты Адмета.

⁸⁰ Нигде... ни души... Скажите ж:

Мне оплакать ли Пелия дочерь,

Иль царица Алкеста жива еще,

И лучи еще видят солнца

Ту, которой из жен для мужа

Благородней в мире не знаю?..

В чертоге не внемлешь ли стонам?

Иль скорби ударам глухим?..

Там стон не сказал ли: «Свершилось?»

⁹⁰ Слуги у ворот

На страже не вижу... Безвестьем

Томлюсь я... Но бедствия волны

Не ты ль, о Пэан,[8] рассечешь?

Над мертвой бы там не молчали...

Она умерла...

Ее унести не могли же.

Как знать?.. Сомневаюсь и страшно...

Но что ж ободряет тебя?

Ужели б Адмет

Безлюдным бы выносом тело

Любимой жены опозорил?

В воротах чертога не вижу

Обряда воды ключевой.[9]

¹⁰⁰ Покойника не было в доме.

Я сбритых волос,[10]

Что в скорби с голов упадают,

Не вижу... Там юные руки

О перси в печали не бьют...

Но день роковой наступил ведь!

Какие слова!

Землей ей сегодня покрыться.

По сердцу и мыслям провел ты

Мне скорби тяжелым смычком.

И как не болеть

¹¹⁰ Давнишнему верному другу

О доброго мужа кручине?

Куда бы ни слать корабли[11]

С дарами по влажному лону,

К святыням ликийской земли,[12]

К безводному ль Аммона трону, —

Напрасно бы длился их путь...

Уж к солнцу души не вернуть

Со скал неприступно-отвесных...

¹²⁰ Какого ж мне бога молить,

И крови овечьей полить

Кому на алтарь из небесных?

О, если бы солнца лучи

Рожденному Фебом светили,

Алкесту из адской ночи

Ворота б теперь отпустили.

Имел воскресителя дар

Асклепий... Но тяжкий удар

Перуна небес огневого

Уносит и мощь и красу...

К кому же теперь вознесу

¹³⁰ С надеждой молящее слово?

Все было сделано царем...

Тут были жертвы без числа,

И кровь пред каждым алтарем

Без меры чистая текла,

Но исцеленья нет от зла.

Постойте... Вот выходит из чертога

Прислужница в слезах... Какую весть

Она несет? Печалию облечься

Простительно пред царскою бедой.

Жива ль она, царица, или смертью

¹⁴⁰ Осилена?.. Мы бы хотели знать...

Считай ее живущей и умершей...

Иль человек умерший видит свет?

Она томится расставаньем с жизнью.

Адмет, Адмет! Кого теряешь ты?

Лишь мертвую ее Адмет оценит.

Спасти ее надежды больше нет?

Сужденный день творит над ней насилье.

Как? Иль на смерть ее сбирают там...

Уж и наряд готов, в чем муж схоронит.

¹⁵⁰ О, славная решимость умереть,

О, лучшая из жен под солнцем дальним!

Да, лучшая. Кто станет возражать?

Иль что же сделать надо, чтобы лучшей

Из женщин быть? И если кто умрет

За мужа, разве можно предпочтенье

Ему ясней воздать?.. Но это весь

Уж город знает... Ты ж послушай лучше

И подивись, что было в доме, старец...

Когда свой день последний между дней

Она узнала, то водой проточной

Умыла кожу белую... Потом

¹⁶⁰ Из сундука кедрового достала

Одежду и убор и убралась

Так хорошо. И, став у очага,

Взмолилася владычице:[13] «Богиня,

Меня Аид в свой темный дом берет.

И я теперь в последний раз припала

К тебе: храни моих сирот, молю.

Ты сыну дай жену по мысли, мужа

Дай дочери достойного, и пусть

Не так, как мать, без времени, а в счастье,

Свершивши путь житейский и вкусив

Его услад, в земле почиют отчей».

¹⁷⁰ И сколько есть в чертоге алтарей,

Все обошла с молитвой и листвою

Венчала их зеленою она

И свежею от мирта! Но ни стона,

Ни плача бог не принял, и над ней

Нависшая гроза не омрачила

Ее красы сиянья благородной...

От алтарей в венчальный свой покой

Она вошла, и здесь, увидев ложе,

Заплакала царица и сказала:[14]

«О ложе, ты, что брачный пояс мой

Распущенным увидело — прости!

Я не сержусь, хоть только ты сгубило

¹⁸⁰ Меня: тебе и мужу изменить

Боялась я, и видишь — умираю.

Другой жене послужишь ты — она

Верней меня не будет, разве только

Счастливее». И, на постель припав,

Лобзаньями ее царица кроет,

И реки слез сбегают на постель.

Потом уж ей и плач насытил сердце,

А с ложем все расстаться не могла.

За дверь уйдет, оглянется и снова

И снова в спальню кинется. А тут

За пеплос ей цеплялись дети с плачем,

¹⁹⁰ И на руки брала Алкеста их:

То дочь она, то целовала сына,

Благословляя их, — и сколько нас

В Адметовом чертоге, каждый плакал,

Царицу провожая. А она

Нам каждому протягивала руку;

Последнего поденщика приветом

Не обошла, прощаясь, и словам

Внимала каждого. Вот повесть зол

Адметовых. Ему и в смерти гибель

И в жизни мука; о, такая мука.

Ее вовек уж не избудет он.

О, сколько слез сегодня им прольется!

²⁰⁰ Легко ль жену такую потерять?

Из рук ее, любимую, не хочет

Он выпустить. И на руках его,

Томимая недугом, тихо тает

Алкеста — сил у ней уж больше нет,

А все-таки, пока еще дыханье

В груди не прекратилось, поглядеть

Ей хочется на солнце.[15] Но вернусь

И расскажу, что ты пришел, — владыкам.

²¹⁰ Увы! Не все так близки, чтоб в беде

Сочувствие высказывать, — ты ж верный

И давний друг моих господ, — я знаю.

Где ж выход, о Зевс, из этого зла, где выход найду я?

И царскому дому узла

Ужель не развяжешь ты, бог?

Но выйдет ли кто? Не время ль ножу

Коснуться волос, и черным

Мне скорби одеться покровом?

Близок уж, близок конец:

Все же молиться, друзья,

Будем молиться:

Сила безмерна богов.

²²⁰ О владыка Пэан,

Ты защиту царю обрети.

И подай ее, боже, подай...

Будь и ныне, Пэан, как тогда,

Избавителем наших царей,

И да сгибнет кровавый Аид

Перед силой твоею, Пэан.

Увы![16]

Как будет сын Ферета жить?

С ним нет благородной жены.

Не нож ли его достойно прервет

Удел, иль в воздухе петля

²³⁰ Адметову шею обымет?

Не дорогую жену,

Ту, коей нету дороже,

В день этот тяжкий

Мертвой увидит Адмет.

О, гляди же, гляди:

Из чертога выходят... идут...

О, стенай: возопи, о земля,

Вы оплачьте, ферейцы, жену,

Что, недугом томимая злым,

Из чертогов царя перейдет

В подземелье Аидово днесь.

Нет, никогда не сочту

Радостей брака сильнее

Тяжкой его печали.

Участь царя Адмета

²⁴⁰ Ярче, чем старый опыт...

Как, о, как будет жить он

В этих пустых чертогах?

Солнце веселое, здравствуй!

В вихре эфирном и ты,

Облако вольное, здравствуй!

Пусть видит нас обоих несчастливцев:

Богов ничем не оскорбили мы.

Ты, о земля, и чертог наш,

Девичий терем и ты,

²⁵⁰ Город мой отчий... простите!..

Приободрись, несчастная, не выдай!..

Властителей небесных умоляй!..

Уж вот они... вот... на воде...

Челнок двухвесельный, и там

Меж трупов Харон-перевозчик,

На весло налегая, зовет...

«Что медлишь?

Что медлишь? — кричит. — Торопись...

Тебя только ждем мы... Скорее!»

О, горе нам! Печальный этот путь

Зачем себе сулишь? О, горе, горе!

Уводит... Уводит меня.

²⁶⁰ Не видишь ты разве? Туда,

Где мертвые... Пламенем синим

Сверкают глаза... Он — крылатый.

Ай... Что ты?

Оставь нас! В какой это путь

Меня снаряжаешь?.. Мне страшно...

То скорбный путь... О, как теперь он детям

И мне тяжел!.. Печаль одна у нас...

Оставьте, оставьте... меня...

Стоять не могу... Положите...

Аид надо мною...

Ночь облаком глаза мои покрыла...

²⁷⁰ О, дайте мне детей моих, детей...

Нет матери у вас, нет больше мамы...

Прощайте... Пусть вам солнце светит, дети...

Увы мне! Увы мне... Слова

Такие мне смерти больнее...

О нет, дорогая, о нет...

Ты нас не оставишь...

Ну, ради детей...

Неужто сирот ты покинешь?

О, будь же добрее... Тебя

Не станет... и я не жилец ведь,

В тебе наша жизнь, наша смерть.

Любовь твоя — это алтарь мой.

²⁸⁰ Еще живу, Адмет... Ты видишь, как?

Последнюю пора поведать волю:

Я жизнь твою достойнее своей

Сочла, Адмет, и чтобы мог ты видеть

Лучи небес, я душу отдала.

О, жить еще могла бы я и мужа

В Фессалии избрать себе по мысли,

С ним царский дом и радости делить.

Но мне не надо жизни без Адмета

С сиротами... И юности услад

Я не хочу, с тобой не разделенных...

²⁹⁰ Отцом и матерью ты предан... А они

До старости уж дожили в довольстве,

Ты был один у них. И умереть

Они могли бы честно, уступивши

Тебе сиянье солнца: на других

Детей у стариков ведь нет надежды...

И я могла бы жить, да и тебе

Оплакивать жены б не приходилось,

С сиротами вдовея... Видно, так

Кто из богов судил... Да будет воля

Его... А мне одно ты обещай.

³⁰⁰ О мзде прошу неравной: ведь ценнее,

Чем жизни дар, у человека нет...

Ты скажешь сам, Адмет, что справедливо

Желание мое... Люби детей,

Как я люблю их! Ты ж их любишь? Правда?

Ведь не безумец ты... О, сохрани

Для них мой дом! Ты мачехи к сиротам

Не приводи, чтоб в зависти детей

Моих она, Адмет, не затолкала,

Не запугала слабых... И змея

³¹⁰ Для пасынков ее не будет злее.

Пусть сын в отце защитника найдет.

Но ты, дитя, когда невестой будешь,

В жене отца найдешь ли мать? Тебя

Убережет ли чистой?.. Доброй славы

Твоей не опорочит ли и брак

Не сгубит ли надежду целой жизни?

Увы! Не мне невестой жениху

Тебя вручать, и в муках материнства

Не мать тебя поддержит, — а милей

Нет никого родимой в этих муках.

³²⁰ Я умереть должна... И смерть придет

Не завтра... мне и дней считать не надо...

Минута, и Алкесту назовут

Средь тех, кто жил. Да будет счастье с вами!

С тобой, Адмет: ты добрую жену

Имел, — гордись. Вы ж, дети, материнской

Живите славой, светлы на земле...

Спокойна будь, царица. Если разум

В нем есть, жены исполнит волю царь.

О да, о да! Все сделаю, не бойся!

Ты мне была женою на земле

И под землей схоронишь это имя.

³³⁰ Нет, ни одна из фессалийских дев

Не назовет меня супругом. Разве

Рождением иль красотою кто

Из них дерзнет с тобою спорить? Дети —

Довольно их с меня. О них богам

Молиться мне, коль не сберег тебя я.

А по тебе я траур и не год,

Всю жизнь носить, Алкеста, буду, сколько

Пошлют мне боги дней; отца ж и мать

Родимую век ненавидеть буду.

Их на словах любовь была, а ты,

³⁴⁰ Ты жертвою великой сберегла

Душе моей отрадное дыханье...

О, мне ли, мне ль не плакать, потеряв

Любовь такой жены?.. Пиры и шутки,

Веселый круг друзей забуду я

Увенчанных, и Муз, царивших в доме...

И никогда до струн уже рукой

Я не коснусь... души ливийской флейтой

Не облегчу унылой, — ты взяла

Из этой жизни радость... Мастерам же

Я закажу, чтоб статую твою

Мне сделали, и на постель с собою

³⁵⁰ Ее возьму, чтоб ночью обнимать,

Звать именем твоим, воображая,

Что это ты, Алкеста, что тебя

Я к сердцу прижимаю... Это — радость

Холодная, конечно, все же сердцу

С ней будет легче. В грезах, может быть,

Ко мне сойдешь ты, утешая. Сладко

Увидеться друзьям, хотя бы в сонном

Мечтании, и каждая минута

Им дорога свидания. О, если б

Орфея мне слова и голос нежный,

Чтоб умолить я Персефону мог

³⁶⁰ И, гимнами Аида услаждая,

Тебя вернуть. Клянусь, ни Кербер адский,

Ни на весло налегший там Харон

Желаний бы во мне не охладили,

Пока б тебя я солнцу не вернул...

Ты будешь ждать меня? Не так ли? Дом ты

Для нас там приготовишь, чтоб его

Делить со мной, когда умру? А в мире

В один кедровый гроб похоронить

Обоих нас велю я. С милой рядом

В нем лягу я, и смерть не разлучит

С подругою меня неизменившей...

И я с тобой покойную, и я

³⁷⁰ Оплачу, царь: она достойна плача.

Вы слышали, о дети, ваш отец

Не женится. Он женщине над вами

Чужой не даст хозяйничать — меня

Не обесчестит он, — он обещал мне...

И повторю: я выполню, о да!..

Детей из рук моих прими — я верю.

О! Милый дар и из любимых рук.

Ты замени им мать отныне, бедным.

Придется быть... без матери... за мать.

О дети, жить хочу... Темна могила.

³⁸⁰ А я, увы! Как буду жить... теперь?

Года залечат рану, — что нам мертвый?

Возьми меня с собой, молю, возьми...

Довольно с них одной меня, с подземных.

Кого от нас, кого берешь ты, бог!

Глаза мои под игом ночи тяжкой...

Погиб тобой покинутый, погиб...

Меня уж нет... Ничто я... Нет Алкесты.

Приподними лицо, хоть для детей.

Я не могу, Адмет. Прощайте, дети!

³⁹⁰ Взгляни на них, взгляни...

Алкесты нет.

Что делаешь? Уходишь?

Да.

О, горе!

Нет меж живых Адметовой жены.

Горе, о, горе мое![17]

В землю родная ушла.

В темной могиле, отец,

Солнцу ее не согреть.

Сыну ж зачем сиротой,

Злая, велела ты жить?

О, посмотри на нее:

Веки запали, и рук

Страшен холодный покой.

Мать, послушай меня,

⁴⁰⁰ Сына послушай, молю.

Это к холодным губам

Твой детеныш припал.

Не слышит нас она, не видит, дети...

Мы тяжкою поражены бедой.

Рано я стану, отец,

В доме твоем сиротой,

Я ведь один у тебя...

Сколько я видел уже

Страшного в жизни, отец.

Бедствия вместе со мной

⁴¹⁰ Ты выносила, сестра,

О, не на радость себе

Сватал жену ты, отец;

Старости вместе достичь

Вам не пришлось, и теперь

С той, что покинула нас,

Гибнет старинный наш дом.

Адмет, терпеть злосчастье нам неволя:

Не первый ты, и не последний ты

Достойнейшей лишаешься супруги:

Держи в уме, что мы и все умрем.

⁴²⁰ О, это зло обрушилось не сразу.

Я знал о нем и раньше и давно.

Терзался я, к нему готовя мысли.

Но мертвой мне устроить вынос надо,

Останьтесь здесь. И богу адских сил

Сухой пэан[18] воспойте вы ответный.

Я подданных в Фессалии моих

Сим разделить прошу со мною траур:

Отрежьте кудри, черное наденьте,

Четверкам же и одиночкам гривы

Прошу скосить железом, — и ни флейт,

⁴³⁰ Ни лиры шум да не наполнит улиц,

Двенадцать лун[19] покуда протечет...

Покойника милее не придется

Мне хоронить... Не заслужил никто

Передо мной почета высшей жертвой.

О Пелиада, радость

В дом принеси Аида,

Лика не зревший солнца,

Ты же, Аид черновласый,

⁴⁴⁰ Ты, угрюмый кормчий,

Мертвых в ладье еловой

Тяжким веслом влекущий,

Знайте: волна Ахеронта

Лучшей жены не видала.

Часто тебя любимцы

Муз семиструнной лирой,

Часто без лир восславят.

Память воздаст тебе в Спарте

⁴⁵⁰ Свет луны карнейской.[20]

Будут тебя и Афины

Ясноблаженные славить.

Сколько певцам благородных

Песен Алкеста оставит!

О, если бы мог я, о боги!

К свету вернуть царицу

Из теремов Аида,

От стонущих струй Кокита.[21]

⁴⁶⁰ Нет тебе равной в женах,

Нет той любви больше,

Если в юдоль мрака,

Мужа сменив, сойдешь ты...

Да будет легка над тобою

Земля, царица, а муж твой,

Коль ложе возьмет иное, —

Как детям твоим, он будет

И нам всегда ненавистен.

Ни матери не было воли

Сына спасти, в землю

Кости свои сложивши,

Ни воли на то отцовской

Смертью спасти родного.

⁴⁷⁰ А ведь как лунь седы.

Ты же, как цвет вешний,

В землю пошла за мужа.

Вот если б такою подругой

Украсить мог бы я век свой.

Увы! То не частая доля,

Не знали бы с ней мы горя,

Покуда бы дни делили.

Почтенному ферейскому гражданству...

Застану ль я Адмета во дворце?

Он дома, сын Феретов. У Геракла ж

В Фессалии, конечно, дело есть,

⁴⁸⁰ Коль к городу ферейскому подходит?

Да, от царя тиринфского наказ.

Куда ж, Геракл, в какой ты путь снаряжен?

За четверней фракийца Диомеда.

Но как возьмешь? Скажи, фракийца знаешь?

Нет, не бывал в стране я Бистонийской.[22]

Без боя там коней тебе не взять.

Но как же мне от дела отказаться?

Убьешь его иль мертвый ляжешь сам...

Не в первый раз в глаза глядеть и смерти.

⁴⁹⁰ Но и царя убьешь... Что пользы в том?

Его коней отдам я Еврисфею.

Узду на них накинуть не легко.

Не пламенем они ж, надеюсь, дышат?

Их челюсти жуют мужей, Геракл.

О хищниках ты говоришь нам горных?

Покрыты кровью ясли их, герой.

Но чей же сын их вырастил, скажи?

Арея сын, златых щитов державец.

Да, такова судьба моя, — суров

⁵⁰⁰ Геракла путь, все круче путь мой тяжкий.

Ужели ж бой со всеми на роду

Написан мне, рожденными Ареем?

То Ликаон, то Кикн,[23] а вот еще

И третий сын, коневладыка этот,

Которого я должен одолеть.

Но не видать лучам, чтоб сын Алкмены

От вражеской десницы убегал...

А вот и сам хозяин, из чертога

Выходит царь Адмет, наш повелитель.

О, радуйся, сын Зевса, Персеид.[24]

⁵¹⁰ Ты радуйся, владыка фессалийский!

О, пусть бы так, товарищ, пусть бы так.

Ты в трауре... Острижен... Что причиной?

Сегодня мне придется хоронить...

Не из детей кого? Избави, боже...

Рожденные Адметом живы все.

Отец для смерти зрелый... Уж не он ли?

И он, и мать моя еще живут.

Но не жена, конечно ж, не Алкеста.

Я надвое могу сказать о ней.

⁵²⁰ Жива она иль умерла, скажи мне?

Жива и нет — об этом скорбь моя.

Я ничего из слов твоих не понял.

Ты о судьбе ее, скажи, слыхал?

Что за тебя на смерть решилась? Слышал.

Тогда могу ль сказать: «Она живет»?

Оплакивать как будто все же рано.

Кто смерть принять готов, уж не жилец.

Но быть или не быть одно ль и то же?

Ты судишь так, я иначе, герой.

⁵³⁰ Но плачешь ты? Иль ты утратил друга?

Ты о жене спросил? И здесь жена!

Она была чужая иль из кровных?

Чужая, да! Но близкая семье.

Но здесь, у вас, как дни пришлось ей кончить?

Нам от отца досталась сиротой.

Ты в трауре... Мне очень жаль, Адмет...

К чему, скажи, ты эту речь склоняешь?

Пойду искать другого очага.

О, это — нет... Недоставало горя...

⁵⁴⁰ Печальному, Адмет, не сладок гость.

Усопшему — земля, а дом — для друга...

Средь плачущих зазорно пировать...

Покой тебе особый отведу.

Уйти мне дай — на век меня обяжешь...

Нет, не бывать тому, чтоб очага

Ты шел искать другого.

Чужестранца

На тот конец проводишь, дальний зал

Ему открыв гостиный, ты прикажешь

Служителям пришельца угостить

По-царски, раб.

Да двери затворите

Срединные. Стенанья портят пир,

⁵⁵⁰ А огорчать не подобает гостя...

Что ты творишь, Адмет? В такой беде

И принимать гостей — ты помешался?

Спрошу и я: а прогонять гостей

Из дома и из города похвальней?

Иль, может быть, тем горе облегчу,

Что я к гостям черствее сердцем буду

И к бедствию домашнему придам

Молву о том, что в Ферах нравы дики?

Небось судьба в безводную когда

Меня страну аргосскую приводит,

⁵⁶⁰ Приветливый хозяин мой — Геракл.[25]

Но для чего ж, коль это друг надежный,

От пришлеца ты горе утаил?

Как для чего? Да если б бед моих

Хоть часть он знал, ужели б он порога

Переступил черту? Я знаю сам,

Что он безумным так же, как и ты,

Меня бы счел, но дом Адметов гостя

Ни выживать, ни оскорблять не даст.

Слава, слава тебе, о свободных мужей чертог открытый!

⁵⁷⁰ Лиры нежно звучащей царь,

Сам тебя бог юдолью,

Бог избрал пифийский...[26]

Здесь он, овцехранитель,

Пастырь меж скалоизломов,

Тешил тебя свирелью,

Стадо на луг сзывая.

Чар мелодии ждали пятнистые рыси там, бывало.

⁵⁸⁰ Офрис[27] горный кидали львы;

Грив золотых султаны

Мерно к тебе склонялись.

Чащу елей зеленых

Пестрая лань покидала,

Звукам свирели рада,

Робкая, здесь резвилась.

Где овец бессчетных поят

⁵⁹⁰ Волны светлые Бебиды,[28]

И до тех пределов дальних,

Где в эфирный мрак на отдых

Ставит Гелиос усталых,

Заморившихся коней, —

Что ни вспаханное поле,

Что ни тучный луг зеленый

От Молосского предела[29]

До Эгейского прибрежья,

Где ладьи не знают волны,

Где царит высокий Пелий, —

Все — Адметово наследье.

И теперь пред гостем дальним

Распахнул он двери дома,

⁶⁰⁰ Хоть туманятся слезами

Над покойницей недавней,

Над Алкестой, сердцу милой,

Очи светлые царя.

Благородный дух и в горе

Чести голосу послушен.

Будьте добрыми — и мудрость

Вы найдете. Я дивлюся,

И надежда в сердце крепнет,

Что богов служитель верный

От богов заслужит милость.

Мужи ферейские! Вы все, кого

Сочувствие сзывает к скорби нашей!

Покойницу убрали, и сейчас

Ее несут в могилу. Чтя обычай,

Последнее скажите ей «прости»

⁶¹⁰ Перед ее последнею дорогой.

Но посмотри — дрожащею стопой

Сюда отец спешит твой. Следом свита

Убор несет, усладу мертвецов.

Делить печаль твою, дитя, пришел я.

Покойница — возможны ль споры тут? —

Была женой примерной, ты супруги

Лишился целомудренной. Увы,

Рабам судьбы не сбить упорством ига...

Прими убор вот этот — пусть идет

С усопшею в могилу. Как же праха

Той не почтить, которая твою

⁶²⁰ Ценою дней своих нам жизнь купила,

Дитя мое, которая дала

Остаток дней и мне прожить спокойно

В сознании, что я отец? Тот подвиг

Был столь велик, что им и прочих жен,

Дитя мое, славнее стала жизнь.

О спасшая Адмета и его

Родителей подъявшая из праха,

Привет тебе! Да благо снизойдет

На дивную в Аидовом чертоге.

Сокровище — в подобных: на иной,

Поверьте мне, не стоит и жениться...

Незваный гость на скорбном торжестве,

⁶³⁰ Среди друзей считать тебя не смею, —

Возьми назад убор свой. Никогда

С покойницей он не сойдет в могилу.

С сочувствием ты опоздал. Когда

Над головой висела смерть моею,

Ты не пришел, старик, ты пожалел

Остатком дней пожертвовать. Зачем же

Над юностью, загубленной тобою,

Теперь приходишь плакать? Обличен

Перед людьми достаточно, едва ли

Ты даже был моим отцом, старик[30].[31]

⁶⁴⁰ О, средь мужей запятнан ты навеки

Бездушием отныне. Осушить

Свой кубок и жалеть последней капли,

Чтобы спасти родного сына... Да,

Вы с матерью дозволили спокойно

Чужой жене вас заменить. Так пусть

Отца и мать в ней хороню сегодня.

⁶⁵⁰ Твой век так мал уж был. Какой бы мог

Ты совершить своею жертвой подвиг,

Приобрести какую славу... Здесь

Ты испытал все счастье человека:

От молодых ногтей ты был царем,

Наследника имел ты. За тобою

Все не пошло бы прахом. Не дерзнешь

Ты утверждать, конечно, чтобы старость

Я оскорблял твою, что не был я

⁶⁶⁰ Почтителен. О, за мои заботы

Вы с матерью мне заплатили щедро...

Поторопись, пожалуйста, родить

Еще детей, старик, не то кто будет

Тебя кормить и, если наконец

Умрешь, твой труп кто уберет, кто вынос

Устроит твой? Не я же, не Адмет...

Он для тебя давно в земле. И если

Еще он видит солнце, то кормильцем

И сыном быть обязан не тебе...

О, старики так часто смерти просят,

⁶⁷⁰ А стоит ей приблизиться — никто

Уж умирать не хочет. Старость тотчас

Становится отрадною для них.

Ну, будет же. Как будто мало горя

Того, что есть, — не раздражай отца!

Но что за тон, мой сын! Себе лидийца

Иль ты раба фригийского купил?

Советую припомнить: фессалиец,

Свободный сын свободного отца

Перед тобой. Слова ж твои ребячьи

⁶⁸⁰ Меня задеть не могут. Я родил

И воспитал тебя, чтоб дом отцовский

Тебе отдать, а вовсе не затем,

Чтоб выкупать тебя у смерти жизнью.

Обычая между отцовских я

Такого не припомню и как эллин

Всегда считал, что, счастлив кто иль нет, —

Таков удел его. Мой долг исполнен:

Над многими ты царь, твои поля

Умножились. Отцовское оставлю

Я полностью Адмету. Чем, скажи,

Обижен ты? Чего лишил тебя я?

Просил ли я, чтоб ты заменой был

Мне в доме том бессолнечном? Нимало.

И ты меня о том же не проси.

⁶⁹⁰ Сам любишь жизнь ты, кажется. В отце

Зачем признать любви не хочешь той же?

А право, как подумаешь, что век

В земле лежать, так этот промежуток

Короткий здесь еще дороже станет...

Тебя ль учить мне, впрочем? За него

В борьбе с судьбой, Адмет, ожесточившись,

Не пощадил жены... Но как же он

Клянет мою, своей не видя, трусость,

Во цвете лет женою побежден.

Придумано отлично... хоть и вовсе

Не умирай, сменяя верных жен...

⁷⁰⁰ И у тебя других хватает духа

За то, в чем сам виновен, упрекать.

Молчи, дитя: жизнелюбивы все мы...

На брань твою — вот строгий мой ответ.

Отец и сын, вы перешли границу.

Но перестань, старик, его бранить.

Пусть говорит; сказал и я: коль правдой

⁷¹⁰ Затронут он, зачем топтал ее?

Я б растоптал ее, коль точно б жизнью

Своей купил тебе я жизнь, Адмет.

Смерть старика и юноши равны ли?

Жить всем нам раз приходится, не дважды.

Переживи ж хоть Зевса, коли так...

Но клясть отца за что же, не пойму я.

В тебе желанье жизни — это все.

А там кого ж Алкеста заменила?

Ты видишь там свою вину, старик.

Иль за меня ее хоронят, скажешь?

Понадоблюсь и я тебе, надеюсь.

⁷²⁰ Почаще жен меняй, целее будешь.

Тебе ж стыдней. Зачем себя щадил?

О, этот факел бога так прекрасен.

И это муж? Позор среди мужей...

Посмешищем я б стал тебе, умря.

Умрешь и ты — зато умрешь бесславно.

До мертвого бесславье не доходит.

Такой старик... И хоть бы тень стыда...

Вот в этой был и стыд, да без рассудка.

Уйди, молю. Дай схоронить ее.

⁷³⁰ Не задержусь. А ты, женоубийца,

Алкестиной поплатишься семье:

Среди мужей Акаста хоть не числи,

Коль за сестру тебе не отомстит.

Проклятье вам — тебе и сень с тобою

Делящей; пусть при сыне вы живом

Бездетными на старости слывете.

А мой чертог — отныне вам закрыт.

И если б чрез глашатаев пришлось мне

Порвать навек с отцовским очагом,

Не откажусь. Но горе нас торопит.

⁷⁴⁰ Почившую святить огнем пора.

Тело поднимают.

Преступная дерзость. Увы!

А ты, между жен благородных

О лучшая, ныне прости нам,

Да благ тебе будет Гермес

И мрачный Аид, а если

Там добрым бывает награда,

С могучей Аида супругой

Дары разделяя, воссядь.

Гостей видал я многих. Приходили

Из разных стран к Адмету и за стол

За пировой садились. Но такого

⁷⁵⁰ Мне не пришлось еще у очага

Сажать... Царя он в трауре находит

И все-таки идет в его чертог.

Мы подали что есть: другой бы, скромный,

Уважив горе, голод утолил

Поставленным на стол... А этот просто

Нас загонял... Ну, кончился обед —

Берет он кубок емкий: чистым даром

Земли его он наполняет черной

И пьет, пока огонь вина по жилам

Не побежал. Зеленой веткой мирта

Тогда чело он увенчал хмельное

⁷⁶⁰ И начал петь. То был какой-то лай...

И странно так мешались звуки: горя

Адметова чуждаясь, песню гость

Выкрикивал, мы ж, челядинцы, выли

По госпоже, не смея пришлецу

Глаз показать заплаканных — то воля

Адметова была. И вот теперь

Какого-то проныру, вора, плута,

Грабителя, быть может, угощать

Я должен, не почтив царицы мертвой

Ни плачем, ни руки благословеньем.

⁷⁷⁰ Ведь мать была покойная рабам

И сколько раз от тягостного гнева

Спасала нас Адметова. Ну что ж?

Иль я не прав, что этот гость не в пору?

Ты! Что глядишь угрюмо, что тебя

Заботит, раб? Когда гостям ты служишь,

Печальным их лицом ты не смущай,

Приветлив будь. Перед тобой товарищ

Хозяина, а ты надул лицо,

Нахмурился — беда чужая мучит...

Иди сюда, учись, умнее будешь:

⁷⁸⁰ Ты знаешь ли, в чем наша жизнь? Поди

Не знаешь, раб? Куда тебе! Ну что же,

Узнай: нам, смертным, суждена могила,

И никому неведомо из нас,

Жив будет ли наутро. Нам судьба

Путей не открывает: ни наукой,

Ни хитростью ее не купишь тайн.

Сообрази ж и веселись. За кубком

⁷⁹⁰ Хоть день да твой, а завтра, чье-то завтра?

Ты из богов почти особо, друг,

Сладчайшую для смертного, Киприду.

И — в сторону все прочее! Моим

Словам, коль прав тебе кажусь я, следуй.

А, кажется, я прав... Пойдем со мной,

Венками мы украсимся, и живо

От мрачных дум веселый плеск вина

О кубка борт тебя, поверь, отчалит.

⁸⁰⁰ Спесивому ж да хмурому, коль суд

Ты примешь мой, не жизнь, а только мука.

Все это нам известно. Но теперь

Не до вина и не до смеху в доме.

Но умерла чужая ведь. Чего ж

Вам горевать, когда свои-то целы?

Кто цел? Беду-то нашу ты забыл?

Скажи: не знал, коли Адмету верить...

К гостям-то он не в меру добр, Адмет.

⁸¹⁰ Из-за чужих же мертвых нам не плакать!

Чужих? Уж то-то очень не чужих.

Он от меня не скрыл беды, надеюсь?

Иди, пируй. Господ мы делим горе.

Иль речь идет не о чужой беде?

Когда бы так, ужли б я стал сердиться?

Иль надо мной хозяин подшутил?

⁸¹⁷ В печальный дом ты б не вошел, пожалуй[33][34]

⁸²⁰ Старик отец иль из детей кто умер?

Адметова жена скончалась, гость.

Что говоришь? Я пировал у мертвой?

Дверь от тебя стыдился он закрыть.

Проклятие! Такой жены лишиться...

Всех нас она сгубила в доме, всех.

В глазах его, конечно, были слезы:

Печаль лица и стрижки он не скрыл...

Но объяснил, что в землю опускают

Чужого человека. И, прогнав

Сомнения, в распахнутые двери

⁸³⁰ Вошедши, пил под кровом друга я,

Пока он здесь стонал. И до сих пор я

В венке... И ты виновен в этом, раб!

Зачем беду таил? Но где ж царицу

Хоронят? Где найду ее, скажи?

Дорога здесь прямая на Лариссу:

Как выйдешь из поселка, гроб ее

Ты отличишь по вытесанным камням.

Ты, сердце, что дерзало уж не раз,

Ты, мощная десница: вам сегодня

Придется показать, какого сына

Тиринфская Алкмена родила

⁸⁴⁰ Царю богов. Жену, что так недавно

В холодный гроб отсюда унесли,

Я в этот дом верну на радость другу.

Я в ризе черной демона, царя

Над мертвыми, выслеживать отправлюсь,

Его настичь надеюсь у могил:

Там пьет он кровь недавнего закланья.

Я пряну из засады, обовью

Руками Смерть. И нет руки на свете,

Чтоб вырвала могучую, пока

Мне не вернет жены. А коль охота

⁸⁵⁰ На демона не сладится, и он

Кровавого вкусить не выйдет брашна,

Я опущусь в подземное жилье,

В тот мрачный дом царя глубин и Коры...

Я умолю, уговорю богов;

И мне дадут Алкесту, чтоб в объятья

Адметовы я мог ее вернуть.

Тяжелою десницей пораженный

Судьбы, меня он пира не лишил,

Он чтил во мне так благородно гостя.

В Фессалии, во всей Элладе кто

В радушии сравнится с ним? Но мужа

⁸⁶⁰ Не слабого, клянусь, и он ласкал.

Увы! Увы! О, ужас возвращенья!

О, вид постылый! В доме опустелом

Так страшно. Горе, горе надо мной.

Куда же пойду я? Где стану?

Что словом оплачу? Что молча?

На злую рожденный судьбину,

О, лучше б я умер!

Жребий почивших завиден,

Темный покой их так сладок.

Солнца мне тяжко сиянье,

Тошно мне двигать ногами.

Смертью в борьбе непосильной

Вырван из рук заложник;

⁸⁷⁰ Лучший заложник жизни

Там, в плену у Аида.

Пройди ж и затаися

В покое отдаленном.

Ой, лихо мне!

Да, жребий твой достоин слез.

О, тяжко мне!

Твой путь через страданье,

Я знаю это.

Да, увы!

Но мертвой не поможешь ты.

Увы! Увы!

Не видеть никогда

Черты лица любимого так горько...

Сердце мое ты ранишь словами:

Мужу верной жены

Есть ли потеря ужасней?

⁸⁸⁰ Лучше бы с нею чертога

Мне не делить было,

Жребий безбрачных, жребий

Мне бездетных завиден.

Из-за души единой

Легче им скорби бремя.

Невыносимо видеть

Этих детей болящих,

Видеть на брачном ложе

Это насилие смерти.

Жизнь скоротать легче

Людям, коль брака чужды.

Судьбой необоримой

Настигнут ты, судьбою!

Ой, тяжко мне!

⁸⁹⁰ И бедствиям предела нет.

О, горе мне!

Но силы для терпенья

Нужны тебе.

Увы! Увы!

Мужайся! Ты ль один терял...

Увы! Увы!

Жену? Людей несчастье никогда

Не пощадит, но, настигая, душит.

О, долгая скорбь о друге,

В землю от нас ушедшем!..

О, для чего ж ты мне не дал

С ней остаться в могиле?

Мертвому, хладное ложе

С лучшей из жен разделить мне?..

Вместо одной Аиду

⁹⁰⁰ Две бы досталось тени,

В лодке Харона дружных,

В доме его слитых...

Истинно слез достойный

Случай у нас был: умер

Юноша, был у отца он

Только один. Но стойко

Нес отец свое горе;

А сединою волос

Был у него подернут:

⁹¹⁰ Жизнь уже шла к закату.[35]

В дом этот страшно войти мне.

Как буду жить в нем? Иная

Доля мне выпала. Помню,

Факелы с высей пелийских

Путь нам сюда озаряли,

Брачные песни помню...

За руку вел жену я,

Светлый шел хор следом,

Славил меня с Алкестой.

⁹²⁰ Знатны мы. Сколько было

Блеска в вельможной свите!

Плач погребальный лики

Брака сменяет... Черной

Ризою блеск покрылся.

И на пустое ложе

В дом одиноко влачусь я.

Мимо тебя покуда

Горе всегда проходило, —

Слыл ты, Адмет, счастливцем,

Что ж? Ты сберег и ныне

Жизни дыханье. Нежно

⁹³⁰ Мертвой красу любил ты...

Но и других демон

Милой жены лишает!

Друзья мои! Почившая счастливей,

Чем муж ее. Что солнце? Что Аид?

Уж никогда и никакое горе

Алкесты не коснется: от забот

Свободная, она приемлет славу

Великую. А что дала Адмету

⁹⁴⁰ Такой ценой им купленная жизнь?

Вот я сейчас ступлю за эти двери...

И кто же мне навстречу выйдет? Кто

Мне на привет ответит? А куда же,

Коль не домой, идти? Войду, и дом

Меня сейчас назад погонит; кресло,

Кровать ее увижу, неметеный

Порог, детей, которые, ко мне

В колени прячась, мать зовут и плачут...

Я стоны слуг услышу, что такой

⁹⁵⁰ Им не видать царицы. Трудно дома,

Не веселей и в людях. Или брак,

Иль общество веселое, где жены

Напомнят мне Алкесту — и домой

Потянет, в этот дом?.. А то приятель

Какой, меня увидев, скажет: «Вот

Позором жизнь себе купивший! Смерти

Он избежал, отдав свою жену

Аиду. Что ж родителей корит он,

Коль струсил сам?» О, новая молва,

Привесок к злу Адмета! Для чего ж,

⁹⁶⁰ Скажите, жить еще, когда ни счастья,

Ни славы мне уж доброй не вернуть?

Музам послушный,

К звездным вздымался я высям,

Многих наук причастен,

Но ужасней Судьбы я

Силы не знаю, — средства

Нет от нее на досках,

Что покрыла для смертных

Вещая речь Орфея.[36]

И от нее лекарства,

⁹⁷⁰ Фебу послушны, не крошат

Асклепиады[37] прилежно.

Ни алтарями,

Ни в изваянье не чтима,

Жертвы она не просит.

Мне ж, царица, молю я,

Будь ты такой, как прежде.

То, что угодно Зевсу,

Через тебя ведь творится.

Ломишь железо даже —

⁹⁸⁰ Славу, Судьба, халибов.[38]

И сожаленье чуждо

Воле твоей холодной.

И тебя, о Адмет, захватила Судьба

В необорные руки свои.

Но дерзай — ведь плачем к солнцу

Ты усопшей не воротишь...

И богов сыны вкушают

Мрак могильный. Нам Алкеста

⁹⁹⁰ Здесь была всех жен милее.

Мы ее и в царстве мертвых

Чтим любовно. Благородней

Жен не знало ложе брака.

А могила ее не на смертную стать,

Как божественный будет алтарь...

Точно храм скитальцу будет,

Для нее с пути склоняясь,

¹⁰⁰⁰ Так иной промолвит путник:

«Умерла она за мужа,

А теперь среди блаженных

И сама богиней стала,

Дай нам счастья, Алкестида!»

Вот, Адмет, царицы слава.

Но посмотри: как будто сын Алкмены

Сюда идет... к тебе, конечно, царь!

Я не люблю, Адмет, гостя у друга,

Гнев на него в молчании копить.

Скажи мне, царь, иль я достоин не был

¹⁰¹⁰ С тобой делить, как друг, твою печаль?

Ты от меня зачем-то скрыл, что в доме

Лежит Алкеста мертвая, сказав,

Что умерла чужая, и за пир

Заставил сесть, свершая возлиянье,

Увенчанным средь траурных палат...

Негодовать я должен бы, открывши

Обман, но зла к беде твоей, Адмет,

Не приложу. А для чего вернулся,

¹⁰²⁰ Узнайте все. Вот женщина — ее

Не откажись сберечь, пока обратно

Не буду я из Фракии, царя

Бистонского убийца и властитель

Его лихих коней. Избави бог,

Не ворочусь — а лучше бы вернуться, —

Рабой тебе пусть остается, царь.

Больших трудов мне стоила. На играх,

Предложенных атлетам, получил

Я этот славный приз. Сначала были

Там состязанья легкие, коней

Давали победителям, труднее

¹⁰³⁰ Была борьба и бой кулачный — тут

Осилившим стада быков давали.

Последний приз была жена. Не взять,

Раз случай есть, мне стыдно показалось,

Такой награды дивной. Сбереги ж

Ее, Адмет, когда-нибудь потом

Сам, может быть, ты мне спасибо скажешь.

И в помыслах Геракла оскорбить

Я не держал... Такой ли враг бывает?

Нет, если скрыл я смерть жены, так только,

Чтоб нового страданья не принять,

¹⁰⁴⁰ Чужой очаг указывая другу.

Я не искал товарища беду

Домашнюю оплакивать. Но эту

Другим отдай, пожалуйста, герой,

Которым жен сегодня хоронить

Не приходилось, между фессалийцев.

Не береди мне раны. На нее

Без слез глядеть не мог бы я... В чертоге

Несчастий мне довольно и своих...

Судьбой и так подавлен я... И где ж бы

Я поместил ее? Так молода...

¹⁰⁵⁰ О, молода, конечно... Что за пеплос!

Какой убор! Среди мужчин ее

Не поместишь... Да между них вращаясь,

И чистой не остаться б ей. Ведь юных

Удержишь разве! Здесь я о тебе,

Конечно, думаю... Иль ей открыть

Покой жены? Но разве ж я дерзну

Алкестино отдать рабыне ложе?

Посыплются упреки на меня,

Пойдет молва, что, верно, изменяю

Я той, которая меня спасла...

¹⁰⁶⁰ Да и самой царицы память надо

Мне чистою среди людей хранить.

Ее ль забыть? О нет! А ты, рабыня,

Не знаю, кто ты? Но Алкесту мне

Напоминаешь. Тот же рост и стан.

О, горе мне!

Ради богов, скорее

С глаз уведи ее моих: того,

Кто уж убит, не убивай вторично.

Я будто тень Алкесты увидал:

Мутится ум, и слез бегут потоки,

И рана вновь открылась. Пожалей...

¹⁰⁷⁰ Благословлять судьбу не предлагаю,

Но если бог что дал тебе — носи...

О, если бы такую мощь имел я,

Чтоб из глубин земли на божий свет

Жену тебе, Адмет, вернуть на радость!

Ты бы желал, я знаю. Только где ж?

Здесь, на Земле, людей не воскрешают...

Смиряй себя и свой удел носи...

Терпение, герой, трудней совета.

Из слез нам, царь, не выковать судьбы.

¹⁰⁸⁰ Конечно, нет. Но их любовь рождает.

Да, мертвого нельзя любить без слез...

Нет слов, Геракл, обнять мою утрату.

Ты потерял примерную жену...

А с ней навек и радости супруга.

Скорбь, что сейчас в цвету, смягчат года.

Зачем года?.. Скажи короче — смерть...

Тоски жена убавит молодая...

Что говоришь? Молчи. Не думал я...

Не женишься? Вдоветь покинешь ложе?..

¹⁰⁹⁰ Избранница моя не родилась...

Что ж? Мертвую ты ублажаешь этим?

Где б ни была, ее я должен чтить.

Хвалю в тебе супруга, не безумца...

Безумец, пусть. Но только не жених.

Ты — верный друг покойной, очень верный.

И смерть меня накажет, если я

Ей изменю, хотя она в могиле.

Прими ж ее в свой благородный дом.

Нет, нет, отцом тебя молю я, Зевсом.

Ты пожалеешь, царь, что отказал.

¹¹⁰⁰ Приняв ее, я сердцем истерзаюсь...

Послушайся. Сам будешь рад потом.

Увы! Зачем ты брал награду эту?

Чтоб верный друг со мной ее делил.

Хвалю тебя. Но удали добычу!

Коль надобно. Но надо ли, скажи.

Не гневайся. Я уверяю — надо.

Упорствуя, я тоже ведь не слеп.

Я уступлю тебе, но без желанья.

Потом меня похвалишь: покорись.[39]

¹¹¹⁰ Эй! Проводить в чертоги эту гостью!

Я бы рабам ее не поручал.

Тогда введи ее хоть сам, пожалуй.

Тебе хочу с рук на руки отдать.

Я не коснусь ее: сама пусть входит.

Деснице я твоей ее вверял.

Насилье, царь. Тут воли нет Адмета.

Коснись до ней, ты только прикоснись.

Ну, вот моя рука. Но, право, будто

Мне голову рубить Горгоне надо.

Взял за руку?

Держу.

И береги,

¹¹²⁰ А Зевсова отныне числи сына

Ты благородным гостем. Погляди ж.

Что? На кого похожа? Вытри слезы.

О боги... Нет... Иль это чудо? Нет...

Передо мной Алкеста. Не глумится ль

Над горьким бог какой-нибудь, скажи?

Нет, точно здесь жена твоя, Алкеста.

Не призрак ли ее, смотри, Геракл!

Не заклинатель душ твой гость, Адмет.

Не сам ли я Алкесту хоронил?

¹¹³⁰ Уверься, друг... Хоть, точно, это странно.

Живой касаюсь? Говорю с живой?

Чего желал, ты всем теперь владеешь.

О милые черты! О нежный стан...

Мечтал ли я, что вас опять увижу?

Она — твоя. Богов, однако ж, бойся

Завистливых...

О благородный сын

Великого Кронида, будь же счастлив.

Да сохранит тебя отец за то,

Что ты один и нас и дом восставил.

Но как же ты ее добился воли?

¹¹⁴⁰ Затеял бой я с демоном-владыкой.

Ты с демоном сражался смерти, точно?

Над самою могилой оцепил

Его руками я, засаду кинув.

Но отчего ж она молчит, скажи?

Богам она посвящена подземным,

И, чтоб ее ты речи услыхал,

Очиститься ей надо, и три раза

Над ней должно, Адмет, смениться солнце.

Но в дом веди ее. А сам всегда

Будь справедлив и гостя чти. Простимся.

Мне предстоит работа: для царя

¹¹⁵⁰ Свершу ее, рожденного Сфенелом.

Останься здесь: будь гостем дорогим.

Нет, до другого раза. Дело ждет.

Ну, добрый путь тебе, возврат счастливый!

Вы, граждане тетрархии моей[40]

И города, почтите хороводом

Счастливый день, и жир на алтарях

Пускай, дымясь, богам отраден будет!

Я зависти небесной не боюсь

И солнцу говорю: «Гляди — я счастлив».

Многовидны явленья божественных сил;

¹¹⁶⁰ Против чаянья, много решают они:

Не сбывается то, что ты верным считал,

И нежданному боги находят пути;

Таково пережитое нами.

О, для чего крылатую ладью

Лазурные, сшибаяся, утесы[41]

В Колхиду пропускали, ель зачем

Та падала на Пелий, что вельможам,

Их веслами вооружив, дала

В высокий Иолк в злаченых завитках

Руно царю Фессалии доставить?

К его стенам тогда бы и моя

Владычица не приплыла, Медея,

Ясона полюбив безумно, — там

Убить отца она не научала б

Рожденных им и нежных Пелиад,

¹⁰ И не пришлось бы ей теперь в Коринфе

Убежища искать с детьми и мужем.

Пусть гражданам успела угодить

Она в изгнанье, мужу оставалась

Покорною женой (а разве есть

На свете что милей семьи, где с мужем

Живет жена согласно?), но удел

Медеи стал иной. Ее не любят,

И нежные глубоко страждут узы.

Детей Ясон и с матерью в обмен

На новое отдать решился ложе,

Он на царевне женится — увы!

²⁰ Оскорблена Медея, и своих

Остановить она не хочет воплей.

Она кричит о клятвах и руки

Попранную зовет обратно верность,

Богов зовет в свидетели она

Ясоновой расплаты. И на ложе,

От пищи отказавшись, ночь и день

Отдавши мукам тело, сердцу таять

В слезах дает царица с той поры,

Как злая весть обиды поселилась

В ее душе. Не поднимая глаз

Лица к земле склоненного, Медея,

Как волн утес, не слушает друзей,

В себя прийти не хочет. Лишь порою,

³⁰ Откинув шею белую, она

Опомнится как будто, со слезами

Мешая имя отчее и дома

Родного, и земли воспоминанье,

И все, чему безумно предпочла

Она ее унизившего мужа.

Несчастие открыло цену ей

Утраченной отчизны. Дети даже

Ей стали ненавистны, и на них

Глядеть не может мать. Мне страшно, как бы

Шальная мысль какая не пришла

Ей в голову. Обид не переносит

Тяжелый ум, и такова Медея.

И острого мерещится удар

⁴⁰ Невольно мне меча, разящий печень,

Там над открытым ложем, — и боюсь,

Чтобы, царя и молодого мужа

Железом поразивши, не пришлось[42]

Ей новых мук отведать горше этих.

Да, грозен гнев Медеи: не легко

Ее врагу достанется победа.

Но мальчиков я вижу — бег они

Окончили привычный и домой

Идут теперь спокойно. А до муки

И дела нет им материнской. Да,

Страдания детей не занимают.

Старый дядька ведет двух мальчиков.

О старая царицына раба!

⁵⁰ Зачем ты здесь одна в воротах? Или

Самой себе ты горе поверяешь?

Медея ж как рассталася с тобой?

О старый спутник сыновей Ясона!

Для добрых слуг несчастие господ

Не то же ли, что и свое: за сердце

Цепляется оно, и до того

Измучилась я, веришь, что желанье,

Уж и сама не знаю как, во мне

Явилось рассказать земле и небу

Несчастия царицы нашей.

Плачет

Поди еще?..

Наивен ты, старик,

⁶⁰ Ведь горе-то лишь началось, далеко

И полпути не пройдено.

Слепая...

Не про господ будь сказано. Своих,

Должно быть, бед она не знает новых.

Каких? Каких? О, не скупись — открой..

Нет, ничего. Так, с языка сорвалось.

О, не таи! Касаясь бороды,

Тебя молю:[43] открой подруге рабства.

Ведь, если нужно, мы и помолчать

Сумели бы...

Я слышал, — но и виду

Не подал я, что слышу, проходя

У Камешков[44] сегодня, знаешь, где

Старейшины сидят близ вод священных

Пирены. Кто-то говорил, что царь

⁷⁰ Сбирается детей с Медеей вместе

Коринфского лишить приюта. Слух

Тот верен ли, не знаю; лучше б, если

Неверен был он.

Что же, и Ясон

До этого допустит? Хоть и в ссоре

Он с матерью, но дети ведь его же...

Что ж? Новая жена всегда милей:

О прежней царь семье не помышляет.

Погибли мы... коль, давешней беды

Не вычерпав, еще и эту впустим...

⁸⁰ Все ж госпоже ее не время знать:

Ты затаишь мои слова покуда.

Вот, дети! Вот каков отец для вас!

Но боги да хранят его! Над нами

Он господин, — хоть, кажется, нельзя,

Чтоб человек больней семью обидел.

В природе смертных это. Человек

Всегда себя сильней, чем друга, любит.

Иль новость ты узнала, удивляюсь...

И должен был для этого Ясон

Пожертвовать детьми утехам ложа?..

Идите с богом, дети, — все авось

⁹⁰ Уладится. А ты, старик, подальше

Держи детей от матери — она

Расстроена. Запечатлелась ярость

В ее чертах — и как бы на своих

Не вылилась она, увы! Не стихнет

Без жертвы гнев ее — я знаю. Только

Пускай бы враг то был, а не свои...

Увы!

О, злы мои страданья. О!

О, смерть! Увы! О, злая смерть!

Началось... О дети... Там мать,

Ваша мать свое сердце — увы! —

Мечет по воле и гнев

Ярый катает... Подальше

¹⁰⁰ Затаитесь, милые. Глаз

Не надо тревожить ее...

Ни на шаг к ней ближе, о дети:

Вы души ее гордой, и дикой,

И охваченной гневом бегите...

О, скорее, скорее под кровлю...

Это облако стона сейчас

Раскаленная злоба ее

Подожжет... Где предел для тебя,

О сердце великих дерзаний,

Неутешное сердце, коль мука

¹¹⁰ Тебя ужалила, сердце?

О, горе! О, муки! О, муки и вы,

Бессильные стоны! Вы, дети...

О, будьте ж вы прокляты вместе

С отцом, который родил вас![45]

Весь дом наш погибни!

На голову нашу — увы! —

Слова эти... Горе, о, горе!

Что ж сделали дети тебе?

Они за отца в ответе ль? Что мечешь

Ты гнев на детей! О милые, я

Боюсь за судьбу вашу, дети.

Ужасны порывы царей,

Так редко послушных другим,

¹²⁰ Так часто всевластных...

Их злобе легко не уняться...

Не лучше ли быть меж листов

Невидным листом?

О, как бы хотела дождаться

Я старости мирной вдали

От царской гордыни...

Умеренность — сладко звучит

И самое слово, а в жизни

Какое сокровище в нем!

Избыток в разладе с удачей,

И горшие беды на род

¹³⁰ С божественным гневом влечет он.

Я слышала голос, я слышала крик

Несчастной жены из дальней Колхиды:

Еще ли она, скажи, не смирилась?

Скажи мне, старуха...

Чрез двери двойные[46] я слышала стон

И скорби семьи сострадаю,

Сердцу давно уже милой.

Той нет уж семьи — распалась она:

¹⁴⁰ Мужа — ложе тиранов,[47]

Терем жену утаил,

Царицу мою с тающим сердцем,

Лаской ничьей, ни единого друга

Лаской она не согрета...

О, ужас! О, ужас!

О, пусть небесный перун

Пронижет мне череп!..

О, жить зачем мне еще?

Увы мне! Увы! Ты, смерть, развяжи

Мне жизни узлы — я ее ненавижу...

Ты внял ли, о Зевс, ты, матерь-Земля, ты, Солнце,

Стонам печальным

¹⁵⁰ Злосчастной невесты?

Безумны, уста, вы — зачем

Желанье холодного ложа?

Смерти шаги

Разве замедлят?

Надо ль молить ее?

Если твой муж пожелал

Нового ложа, зачем же

Гневом бедствие это

Хочешь ты углубить,

Частое в мире? Кронид

Правде твоей поможет:

Только не надо сердце, жена,

Сердце в слезах не надо топить

По муже неверном...

¹⁶⁰ Великий Кронид...[48] Фемида-царица!

О, призрите, боги, на муки мои!

Сама я великой клятвой

Проклятого мужа

Связала с собою, увы!

О, если б теперь

Его и с невестой увидеть —

Два трупа в обломках чертога!

От них обиды, от них

Начало... О боги... О ты,

Отец мой, о город, от вас я

Постыдно бежала, и труп

Родимого брата меж нами.

Слушайте, что говорит,

Вопли мечет какие

Фемиде, обетов царице,

¹⁷⁰ И Зевсу, кравчему клятвы.

Ужасной, ужасной она

Местью насытит сердце.

Зачем же она явить нам лицо не хочет?

Слух не преклонит

На нежный мой голос?

Безумную злобу ее,

Души ее темное пламя,

Может быть, я

И утишила б

Словом и лаской.

Пусть же любимые мной

Видят желание сердца...

¹⁸⁰ К ней в чертог не войдешь ли?

Пусть она выйдет к нам...

Медлить не надо... Скорей!

Может сейчас несчастье

В этих стенах произойти...

Страшен порыв гнева и мести,

Отчаянье страшно.

Пойти я готова... Но только

Царицу смогу ль образумить?

Труда ж и желаний не жалко...

Как львица в муках родильных,

Так дико глядит она, если

С словами на робких устах

Приблизится к ложу рабыня...

О да, не будет ошибкой

¹⁹⁰ Сказать, что ума и искусства

Немного те люди явили,

Которые некогда гимны

Слагали, чтоб петь за столами

На пире священном иль просто

Во время обеда, балуя

Мелодией уши счастливых...

Сказать, что никто не придумал

Гармонией лир многострунных

Печали предел ненавистной,

Печали, рождающей смерти,

Колеблющей ужасом царства,

Печали предел положить...

Лечиться мелодией людям

²⁰⁰ Полезно бы было, на пире

Напрасны труды музыканта:

Уставленный яствами стол

Без музыки радует сердце.

Я слышу опять

Плачущий голос ее.

Ее протяжные стоны.

На мужа проклятьями с ложа

Воздух пронзая,

Вопли несутся. Фемиду зовет

Несчастное чадо Колхиды,

Зачем увлекала ее

Чрез моря теснину на брег

²¹⁰ Эллады, туда,

Где волны катает

Пучина, и нет ей предела.

О дочери Коринфа, если к вам

И вышла я, так потому, что ваших

Упреков не хочу. Иль мало есть

Прослывших гордецами оттого лишь,

Что дом милей им площади иль видеть

Они горят иные страны? Шум

Будь людям ненавистен, и сейчас

Порочными сочтут их иль рукою

Махнувшими на все. Как будто суд

Глазам людей принадлежит, и смеем

²²⁰ Мы осудить, не распознав души,

Коль человек ничем нас не обидел.[49]

Уступчивым, конечно, должен быть

Меж вас чужой всех больше, но и граждан

Заносчивых не любят, не дают

Они узнать себя, и тем досадны...

Но на меня, подруги, и без вас

Нежданное обрушилось несчастье.

Раздавлена я им, и умереть

Хотела бы — дыханье только мука:

Все, что имела я, слилось в одном,

И это был мой муж, — и я узнала,

Что этот муж — последний из людей.

²³⁰ Да, между тех, кто дышит и кто мыслит,

Нас, женщин, нет несчастней. За мужей

Мы платим[50] — и не дешево. А купишь,

Так он тебе хозяин, а не раб.

И первого второе горе больше.

А главное — берешь ведь наобум:

Порочен он иль честен, как узнаешь.

А между тем уйди — тебе ж позор,

И удалить супруга ты не смеешь.

И вот жене, вступая в новый мир,

Где чужды ей и нравы и законы,

Приходится гадать, с каким она

²⁴⁰ Постель созданьем делит. И завиден

Удел жены, коли супруг ярмо

Свое несет покорно. Смерть иначе.

Ведь муж, когда очаг ему постыл,

На стороне любовью сердце тешит,

У них друзья и сверстники, а нам

В глаза глядеть приходится постылым.

Но говорят, что за мужьями мы,

Как за стеной, а им, мол, копья нужны.

²⁵⁰ Какая ложь! Три раза под щитом

Охотней бы стояла я, чем раз

Один родить. Та речь вообще о женах...

Но вы и я, одно ли мы? У вас

И город есть, и дом, и радость жизни;

Печальны вы — вас утешает друг.

А я одна на свете меж чужими

И изгнана и брошена. Росла

Меж варваров, вдали я: здесь ни дома,

Ни матери, ни брата — никого,

Хоть бы одна душа, куда причалить

Ладью на время бури. Но от вас

Немногого прошу я. Если средство

²⁶⁰ Иль путь какой найду я отомстить

За все несчастья мужу, — не мешайтесь

И, главное, молчите. Робки мы,

И вид один борьбы или железа

Жену страшит. Но если брачных уз

Коснулася обида, кровожадней

Не сыщете вы сердца на земле.

Все сделаю, Медея, справедливым

Желаниям и скорби не дивлюсь

Твоей, жена, я больше. Но Креонта,

Царя земли, я вижу этой, — он

²⁷⁰ Не новое ль объявит нам решенье?

Ты, мрачная, на мужа тяжкий гнев

Скопившая, Медея, говорю я

С тобой и вот о чем: земли моей

Пределы ты покинешь, взяв обоих

Детей с собой, не медля... а приказ

Исполнишь ты при мне, и двери дома

Своей я не увижу прежде, чем

Не выброшу тебя отсюда, слышишь?

Ай! Ай! Несчастная, я гибну. Недруг

Весь выпустил канат, и мне на берег

От злой волны уже спасенья нет...

²⁸⁰ Но тяжкая оставила мне силы

Спросить тебя: за что ты гонишь нас?

О, тайны нет тут никакой: боюсь я,

Чтоб дочери неисцелимых зол

Не сделала ты, женщина, моей.

Во-первых, ты хитра, и чар не мало

Твой ум постиг, к тому же ты теперь

Без мужа остаешься и тоскуешь...

Я слышал даже, будто ты грозишь

И мне, и жениху с невестой чем-то.

Так вот, пока мы целы, и хочу

Я меры взять. Пусть лучше ненавистен

Медее я, чем каяться потом

²⁹⁰ В мягкосердечии.

Увы! Увы!

О, не впервые, царь, и сколько раз

Вредила мне уж эта слава: зол

Она — источник давний. Если смыслом

Кто одарен, софистов из детей

Готовить он не будет. Он не даст

Их укорять согражданам за праздность...

И что еще? И ненависть толпы

Они своим искусством не насытят.

Ведь если ты невежд чему-нибудь,

³⁰⁰ Хоть мудрому, но новому, обучишь,

Готовься между них не мудрецом

Прослыть, а тунеядцем. Пусть молвою

Ты умников, которых город чтит,

Поставлен хоть на палец выше будешь —

Ты человек опасный. Эту участь

Я тоже испытала. Чересчур

Умна Медея — этим ненавистна

Она одним, другие же, как ты,

Опасною ее считают дерзость.

Подумаешь: покинутой жене

Пугать царей?! Да и за что бы даже

Тебе я зла хотела? Выдал дочь

Ты, за кого желал: я ненавижу,

³¹⁰ Но не тебя, а мужа. Рассуждал

Ты здраво, дочь сосватав, и твоей

Удаче не завидую. Женитесь

И наслаждайтесь жизнью, лишь меня

Оставьте жить по-прежнему в Коринфе:

Молчанием я свой позор покрою.

Да, сладко ты поешь, но злая цель

И в песнях нам мерещится: чем дольше

Я слушаю, тем меньше убежден...

Ведь от людей порыва остеречься

Куда же легче нам, чем от таких,

³²⁰ Как ты, жена, лукаво-осторожных.

Ну, уходи! Все высказала ты,

Но твоего искусства не хватает,

Чтобы сберечь нам лишнего врага.

О, я молю у ног твоих — ты нас

Не высылай, хоть ради новобрачных!

Ты тратишься без толку на слова.

О, пощади... К мольбам моим склонися!

Своя семья Медеи ближе нам.

О, край родной! Ты ярко ожил в сердце...

Милее нет и нам — после семьи.

³³⁰ Какое зло вы сеете, Эроты!

Ну, не всегда — зависит от судьбы.

Виновному не дай укрыться, боже.

Не будет ли, однако? От себя

И болтовни освободи нас лучше...

Освободить?.. Кого и от чего?

Ты вызволи нас, царь, из этой муки...

Ты, верно, ждешь расправы наших слуг?..

О нет, о нет, тебя я умоляю...

Угрозы мало, кажется, тебе?

Я не о том молю тебя, властитель.

Пусти меня... Чего ж тебе еще?..

³⁴⁰ Дай день один мне сроку: не решила,

Куда идти еще я, а детей

Кто ж без меня устроит? Выше этих

Забот Ясон. О, сжалься, царь, и ты

Детей ласкал. Тебе знакомо чувство,

Которое в нас будит слабый. Мне

Изгнание не страшно... Если плачу,

То лишь над их несчастием, Креонт.

Я не рожден тираном. Сколько раз

Меня уже губила эта жалость.

³⁵⁰ Вот и теперь я знаю, что не прав,

Все ж будь по-твоему. Предупреждаю только,

Что если здесь тебя с детьми и завтра

В полях моих увидит солнце, смерть

Оно твою осветит. Непреложно

Да будет это слово... До утра...

О, злая судьба!

Увы, о жена, что бед-то, что бед!

Куда ж ты пойдешь? У кого ты

Приюта попросишь? Где дом

³⁶⁰ И где та земля, Медея?

В море бездонное зол

Бросил тебя бессмертный.

О да! Темно на небе... Но на этом

Не кончилось! Не думайте: еще

И молодым счастливцам будет искус,

И свату их довольно горя... Разве

Ты думала, что сладкий этот яд

Он даром пил, — все взвешено заране...

³⁷⁰ Он с этих губ ни слова, он руки

Единого движенья без расчета

Не получил бы, верьте... О, слепец!..

В руках держать решенье — и оставить

Нам целый день... Довольно за глаза,

Чтобы отца, и дочь, и мужа с нею

Мы в трупы обратили... ненавистных...

Немало есть и способов... Какой

Я выберу, сама еще не знаю:

Чертог поджечь невестин или медь

Им острую должна вогнать я в печень,

³⁸⁰ До ложа их добравшись? Тут одна

Смущает вероятность. По дороге

До спальни их или за делом я

Захвачена могу быть и злодеям

Достаться на глумленье. Нет, уж лучше

Не изменять пути прямому нам,

И, благо он испытан, — яд на сцену...

Так, решено.

Ну, я убила их... А дальше что ж?

Где город тот и друг, который двери

Нам распахнет и, приютив, за нас

Поручится? Такого нет... Терпенье ж

Еще хоть не надолго. Если стен

³⁹⁰ Передо мной откроется защита,

На тайную стезю убийства молча

Ступлю тотчас. Но если нам одно

Несчастье беспомощное на долю

Останется, я меч беру открыто

И дерзостно иду их убивать,

Хотя бы смерть самой в глаза глядела.

Владычицей, которую я чту

Особенно, пособницей моею,

Родной очаг хранящею, клянусь

Гекатою, что скорбию Медеи

Себе никто души не усладит!..

Им горек пир покажется, а свату

⁴⁰⁰ Его вино и слезы мук моих...

За дело же! Медея, все искусство

Ты призови на помощь, — каждый шаг

Обдумать ты должна до мелочей!..

Иди на самое ужасное! Ты, сердце,

Теперь покажешь силу. До чего,

О, до чего дошла ты! Неужели ж

Сизифову потомству,[51] заключив

С Ясоном брак, позволишь надругаться

Над Гелиевой кровью? Но кому

Я говорю все это? Мы природой

Так созданы — на доброе без рук,

Да злым зато искусством всех мудрее...

⁴¹⁰ Реки священные вспять потекли,

Правда осталась, но та ли?

Гордые выси коснулись земли,

Имя богов попирая в пыли,

Мужи коварными стали...

Верно, и наша худая молва

Тоже хвалой обратится,

И полетят золотые слова

⁴²⁰ Женам в усладу, что птица.

Музы не будут мелодий венчать

Скорбью о женском коварстве...[52]

Только бы с губ моих эту печать,

Только б и женской цевнице звучать

В розовом Фебовом царстве...

О, для чего осудил Мусагет[53]

Песню нас слушать все ту же?

В свитке скопилось за тысячи лет

⁴³⁰ Мало ли правды о муже?

О, бурное сердце менады![54]

Из отчего дома, жена,

Должно быть, пробив Симплегады,

Несла тебя злая волна.

Ты здесь на чужбине одна,

Муж отдал тебя на терзанье;

И срам и несчастье должна

Влачить за собой ты в изгнанье.

Священная клятва в пыли,

Коварству нет больше предела,

Стыдливость и та улетела

⁴⁴⁰ На небо из славной земли.

От бури спасти не могли

Отцовские стрелы Медеи,

И руки царя увлекли

Объятий ее горячее.

Не в первый раз я вижу, сколько зол

Влачит упорство злобы. Ты и город

Могла б иметь, и дом теперь, царей

Перенося смиренно волю. Если

В изгнание идешь ты, свой язык

⁴⁵⁰ Распущенный вини, жена. Конечно,

Мне все равно — ты можешь повторять,

Что низость тут виной моя; но меру

Возмездия за то, что ты семье

Властителя сулила, ты, Медея,

Должна считать за благо. Сколько мог,

Я гнев царей удерживал, оставить

Тебя просил я даже — ни к чему

Все это было... У безумья вожжи

Совсем ты распустила — злых речей

Поток не умолкал, и город наш

Тебе закрыт отныне. Но в заботах,

Как верный друг, я устали не знаю.

⁴⁶⁰ Я хлопочу о вас, чтобы нужды

Не испытать жене моей и детям,

Без денег не остаться. Мало ль зол

Увидишь на чужбине... Ненавистен

Тебе Ясон, но, право ж, не умеет

На вражеский себя настроить лад.

О низкий... о негодный... я не знаю,[55]

Как выразить сильнее языком,

Что ты не муж, не воин, — хуже, злее

Нельзя уж быть, чем ты для нас, и к нам

Ты все-таки приходишь... Тут не смелость...

Отвага ли нужна, чтобы, друзьям

⁴⁷⁰ Так навредив, в глаза смотреть? Иначе

У нас зовут такой недуг — бесстыдство.

Но все ж тебе я рада... сердце я

Хоть облегчить могу теперь и болью

Тебя донять... О, слушай... Как начну?

Вот первое из первых... Я тебя

Спасла — и сколько эллинов с собою

На корабле везли тогда мы, все

Свидетели тому, — спасла, когда ты

Был послан укротить быков, огонь

Метавших из ноздрей, и поле смерти

Засеять. Это я дракона, телом

⁴⁸⁰ Покрывшего в морщинистых извивах

Руно златое, умертвила, я,

Бессонного и зоркого, и солнца

Сияние глазам твоим вернула.

Сама ж, отца покинув, дом забыв,

В Фессалию с тобой ушла, — горячка

Была сильней рассудка. Пелий, царь,

Убит был тоже мною — нет ужасней

Той смерти, что нашел он — от детей!

И все тебя я выручала, — этим

От нас ты не побрезгал, а в награду

⁴⁹⁰ Мне изменил. Детей моих отец,

Ты брак затеял новый. Пусть бы семя

Твое бесплодно было, жажду ложа

Я поняла бы нового... А где ж?

Где клятвы те священные? Иль боги,

Которые внимали им, теперь

Уж не царят, иль их законы новы?

Ты сознаешь — нельзя не сознавать,

Что клятву ты нарушил... Сколько раз

Руки искал ты этой и колени

Мне осквернял прикосновеньем! Все

Обмануты надежды. Что же друга

В тебе вернет Медее, ждать чего ж

⁵⁰⁰ Могла бы от тебя она? Но сердце

Мне жжет еще уста — ясней позор

Твой обличить вопросами... Итак,

Куда же нам идти прикажешь? Или

К отцу, домой? Тебе в угоду дом

Я предала. К несчастным Пелиадам?

У них отца убив, конечно, буду

Я принята радушно. О друзьях

Подумаю ли старых, — ненавистна

Я стала им, а те, кому вредить

Пришлося мне — не для себя — в угоду

Тебе ж, Ясон, теперь мои враги.

О, горе мне! Так вот она, та слава,

Блаженство то меж эллинов, что мне

⁵¹⁰ Тогда сулил ты лживо... Да, гордиться

Могу я верным мужем, это так...

И славою счастливый младожен

Покроется не бледной, если, точно,

Извергнута из города, одна

И с беззащитными детьми, скитаясь,

И с нищими та, что спасла его,

Пойдет дивить людей своим несчастьем.

О Зевс, о бог, коль ты для злата мог

Поддельного открыть приметы людям,

Так отчего ж не выжег ты клейма

На подлеце, чтобы в глаза бросалось?..

⁵²⁰ Неисцелим и страшен гнев встает,

Когда вражда людей сшибает близких.

Кто не рожден оратором, тому

Теперь беда. Как шкипер осторожный,

Я опущу немножко паруса

Надутые, иначе, право, буря

Злоречия и эти вихри слов

Потопят нас, жена. Свои услуги

Ты в гордую сложила башню... Нет,

Коль мой поход удачен, я Киприде

Обязан тем, Киприде меж богов

И меж людьми Киприде, — может быть,

Та мысль иным и не по вкусу будет.

Но оцени в ней тонкость: если кто

Одушевлял Медею на спасенье

⁵³⁰ Ясоново, то был Эрот... Зачем

Рассматривать в деталях дело? Да,

Я признаю твои услуги. Что же

Из этого? Давно уплачен долг,

И с лихвою. Во-первых, ты в Элладе

И больше не меж варваров, закон

Узнала ты и правду вместо силы,

Которая царит у вас. Твое

Здесь эллины искусство оценили,

⁵⁴⁰ И ты имеешь славу, а живи

Ты там, на грани мира, о тебе бы

И не узнал никто. Для нас ничто

И золото в чертогах, и Орфея

Нежнее песни голос, по сравненью

С той славою, которая меня

Так дивно увенчала. О себе

Упомянул я, впрочем, лишь затем,

Что этот спор ты подняла. Отвечу

По поводу женитьбы. Поступил,

Во-первых, я умно, затем и скромно,

И, наконец, на пользу и тебе,

⁵⁵⁰ И нашим детям. Только ты дослушай.

Когда из Иолка цепью за собою

Сюда одни несчастия принес я,

Изгнаннику какой удел счастливей

Пригрезиться мог даже, чем союз

С царевною?.. И ты напрасно колешь

Нас тем, жена, что ненавистно ложе

Медеи мне, и новою сражен

Я страстию, или детей хочу

Иметь как можно больше... Я считаю,

Что их у нас довольно, и тебя

Мне упрекать тут не за что. Женился

Я, чтоб себя устроить, чтоб нужды

⁵⁶⁰ Не видеть нам — по опыту я знаю,

Что бедного чуждается и друг.

Твоих же я хотел достойно рода

Поднять детей, на счастие себе,

Чрез братьев их, которые родятся.

Зачем тебе еще детей? А мне

Они нужны для пользы настоящих.

Ну, будто ж я не прав? Сказала б «да»

И ты, когда б не ревность. Все вы, жены,

Считаете, что если ложа вам

⁵⁷⁰ Не трогают, то все благополучно...

А чуть беда коснулась спальни, нет

Тут никому пощады; друг ваш лучший,

Полезнейший совет — вам ненавистны.

Нет, надо бы рождаться детям так,

Чтоб не было при этом женщин, — люди

Избавились бы тем от массы зол.

Ты речь, Ясон, украсил, но сдается

Мне все-таки, меня не обессудь,

Что ты не прав, Медею покидая.

О, я во многом, верно, от людей

И многих отличаюсь. Наказанью

Я высшему подвергла бы того,

⁵⁸⁰ Кто говорить умеет, коль при этом

Он оскорбляет правду. Языком

Искусным величаясь, человек

Такой всегда оденет зло прилично...

Под маской же на что он не дерзнет?

Но есть изъян и в мудрости, увы!..

Ты, например, и тонкою и хитрой

Раскинул сетью речь, а поразить

Нам ничего тебя не стоит. Честный

Уговорил бы близких и потом

Вступал бы в брак, а ты сперва женился...

Скажи тебе заранее, сейчас

Ты так бы и послушалась, — ты злобу

⁵⁹⁰ И до сих пор на сердце бережешь.

Другого ты боялся, чтоб женатым

На варварской царевне не остаться:[56]

Вам, эллинам, под старость это тяжко.

Пожалуйста, не думай, что жена

При чем-нибудь в моем союзе новом;

Я говорил уже, что я тебя

Спасти хотел, родив единокровных

Твоим сынам царей, опору дома.

Нам счастия не надо, что ценой

Такой обиды куплено; богатства,

Терзающего сердце, не хочу.

⁶⁰⁰ Моли богов, желания иные

Влагая в грудь Медее, умудрить

Ее, чтоб ей полезное — обидой

И счастие не грезилось несчастьем...

Глумись... тебе приюта не искать.

Изгнанница пред вами беззащитна.

Твой выбор был — других и не вини.

Так это я женилась, изменяла?

Безбожно ты кляла своих царей.

И твоему проклятьем дому буду.

На этом мы и кончим. Если вам —

Тебе иль детям нашим — деньги нужны

⁶¹⁰ Ввиду пути, прошу сказать теперь;

Отказа вам не будет. Я и знаки

Гостиные[57] могу послать друзьям,

Помогут вам... Не хочешь брать? Напрасно.

Открой глаза, не гневайся, тебе ж,

О женщина, поверь — полезней будет.

Твоих друзей не надо нам, и денег

Я не возьму — не предлагай, — от мужа

Бесчестного подарок руки жжет.

Богов беру в свидетели, что пользы

⁶²⁰ Я всячески и детской и твоей

Искал, жена, но доброты не ценит

Надменная моей, — и ей же хуже.

Ступай. Давно по молодой жене

Душа горит — чертог тебя заждался.

Что ж? Празднуй брак! Но слово скажет бог:

Откажешься, жених, и от невесты.

Когда свирепы Эроты,

Из сердца они уносят

Всю сладость и славы людям

⁶³⁰ Вкусить не дают. Но если

Киприда шлет только радость,

Нет богини прелестней...

Ты мне никогда, царица,

Стрел не мечи золотых

И неизбежных в сердце,

Полных яда желаний.

Скромной ласки хочу я:

Нет дара бессмертных слаще.

О, пусть никогда Киприды

⁶⁴⁰ Ужасной не слышу в сердце,

С грозой ее ярых ударов,

С бурей ссор ненавистной,

С желаньем чужого ложа!

Спальню, где нет войны,

Ложе, где жены не спорят,

Славить гимном хочу я.

Родина, дом отцовский, о, пусть,

Пусть никогда не стану

Города я лишенной...

Злее нет горя в жизни

Дней беспомощных.

Смерти, о, смерти пускай

⁶⁵⁰ Иго подъемлю, но только

Дня изгнанья не видеть...

Муки нет тяжелее,

Чем отчизны лишиться.

Вижу сама — не люди, увы,

Сказку сложили эту!..[58]

Города ты лишилась,

Друг состраданьем муки

Не облегчает,

Неблагодарный... Пускай

⁶⁶⁰ Сгибнет, коль друга не чтит он.

Сердце чистое должен

Он открыть ему, сердце:

Друга иного не надо.

Приходит Эгей.

О, радуйся, Медея! Я люблю

Приветствовать друзей таким желаньем.

Привет тебе, о Пандиона[59] сын

Премудрого, Эгей! Откуда к нам?

Я навещал оракул Феба древний.

Зачем тебе был серединный храм?[60]

Детей иметь хотел бы я, Медея.

⁶⁷⁰ Ты до сих пор бездетен, боже мой!

То демона какого-то желанье.

Но ты женат или не ведал ложа?

От брачного ярма я не ушел.

И что ж тебе поведал бог о детях?

Увы! Его не понимаю слов.

Услышать их могла ль бы я?

Еще бы.

Тут именно и нужен тонкий ум.

Так передай их нам, коль не зазорно.

Мол, «из мешка ноги не выпускай».

⁶⁸⁰ Пока чего не сделаешь? Иль в землю

Какую не придешь? Должно быть, так?

В отцовский дом покуда не вернешься.

А ты сюда-то прибыл для чего ж?

Нам нужен царь Питфей, земли трезенской.[61]

Сын набожный Пелопов, так ли, царь?

Я сообщить ему хочу оракул.

Да, мудрый муж — в оракулах силен.

А мне к тому ж он и соратник близкий.

Дай бог тебе и счастия, Эгей,

И всех твоих желаний исполненья.

Ты ж отчего скажи, Медея, так

Осунулась в лице, глаза потухли?

⁶⁹⁰ Муж у меня последний из людей.

Скажи ясней причину огорченья.

Оскорблена я им — и ни за что...

Да сделал что ж Ясон? Скажи мне прямо.

Взял женщину — хозяйку надо мной.

Он не посмел бы, нет. Постыдно слишком.

Вот именно он так и поступил.

Влюбился, что ль, или ты ему постыла?

Должно быть, страсть, — измена ж налицо.

Так бог же с ним, коль сердцем он так низок.

⁷⁰⁰ К царевне он присватался, Эгей.

А у кого? Хотел бы я дослушать.

Коринфский царь Креонт — ее отец.

Вот отчего ты к сердцу принимаешь.

И мужа нет, и гонят — все зараз.

То новое несчастие — откуда ж?

Все от того ж коринфского царя.

С согласия Ясона? Что за низость!

Послушаешь его, так нет: Ясон

Желание свое по принужденью

Чужому исполняет. Но, Эгей,

⁷¹⁰ Ланитою и святостью колен

Тебя молю: о, сжалься над несчастной

Изгнанницей покинутой, прими

Ее в страну, ей угол дай. За это

Тебе детей желанных ниспошлют

Бессмертные и славную кончину.

Ты каяться не будешь, и, поверь,

Ты не умрешь бездетным. Знаю средства

Я верные, чтобы отцом ты стал.

Тебе помочь хочу, ради бессмертных,

⁷²⁰ Жена, и это главное, но нам

Заманчиво и обещанье сделать

Меня отцом. Я весь ушел душой

В желанье это, им я весь захвачен.

А для тебя я постараюсь быть

Хозяином радушным; брать с собою

Тебя, пожалуй, было б не с руки;

Но если ты сама придешь в Афины,

Я дам тебе приют и никому

Тебя не выдам — можешь быть покойна.

Но этот край покинешь ты без нас.

⁷³⁰ Рассориться с друзьями не желал бы

Из-за тебя я — прямо говорю.

Пусть так оно и будет. Но поруки

Ты не дал нам. Могу ль покойна быть?

Так разве мне не веришь ты, Медея?

Я верю, да. Но у меня враги:

В Фессалии и здешний царь. И если

Ты будешь связан клятвой, в руки к ним

Не попаду, я знаю, а без клятвы,

Лишь посулив спасенье, разве ты,

Их осажден герольдами и дружбой

Подвинутый, не можешь под конец

И уступить? Я тоже друг, положим,

⁷⁴⁰ Но слабый друг, а против нас — цари.

Ты, кажется, уж слишком дальновидна.

Но, если так тебе душа велит,

Отказа нет тебе от нас и в этом.

Да, может быть, и нам всего верней

Перед твоим врагом сослаться будет

На то, что мы клялись... Тебе ж — залог...

Ну, называй богов, какими клясться.

Клянись Земли широким лоном, Солнцем,

Отцом отца Медеи и богами...

Всем родом ты божественным клянись.

Что сделаю или чего, жена,

Не сделаю, сказать я, верно, должен?

Что сам Медеи не изгонишь, если ж

⁷⁵⁰ Кто из врагов потребует меня,

Покуда жив — и волею не выдашь.

Святынею Земли и Солнца, всеми

Богами я клянусь не изменить.

Так хорошо, а если ты изменишь...

С безбожником да разделю конец.

Ну, в добрый час, Эгей, и добрый путь!

Я — следом за тобою, — только раньше

Готовое на свет явлю, и пусть

Желанное свершит судьба Медее.

Сын Майи,[62] божественный вождь,

⁷⁶⁰ Да к дому приблизит Эгея!

И все, что задумал ты, царь,

Пускай совершится скорее.

Рожденья высокого знак

Ты в сердце зажег восхищенном...

О, Зевс! О, правда Зевса! Солнца свет![63]

Победой мы украсимся, подруги,

Победою. Я знаю наконец,

Куда мне плыть. И гавань перед нами

⁷⁷⁰ Желанная открылась. Стоит нам

Туда канат закинуть, и Паллады

Нас примет славный город. А теперь

Решение узнай мое, не думай,

Что я шучу, пожалуйста. Сюда

Рабыня к нам потребует Ясона

От имени Медеи. Он найдет

Здесь ласковый прием и убедится,

Что я на все согласна и что мил

Нам приговор Креонта. Лишь о детях

⁷⁸⁰ Его молить я буду, чтобы их

Оставили в Коринфе. Не затем

Я этого хочу, чтоб меж врагами

Оставить их, — но мне убить царевну

Они помогут хитростью, чрез них

Я перешлю дары ей: пеплос дивный

И золотую диадему. Тот

Чарующий едва она наденет

Убор, погибнет в муках, — кто бы к ней

Потом ни прикоснулся — тоже: ядом

Я напою дары свои, жена.

⁷⁹⁰ Об этом слов довольно... Но, стеная,

Я передам теперь, какое зло

Глядит в глаза Медее после... Я

Должна убить детей. И их не вырвет

У нас никто. Сама Ясонов с корнем

Я вырву дом. А там — пускай ярмо

Изгнания, клеймо детоубийцы,

Безбожия позор, — все, что хотите.

Я знаю, что врага не насмешу,[64]

А дальше все погибни. Точно, в жизни

Чего жалеть бы стала я? Отчизны?

Родительского крова? Ведь угла,

Угла, где схоронить мои несчастья,

Нет у меня на свете. О, зачем

⁸⁰⁰ Я верила обманам, покидая

Отцовский дом, и эллину себя

Уговорить позволила? А впрочем,

Мы с помощью богов свое возьмем

С предателя. И никогда рожденных

Медеею себе на радость он

Не обольет лучами глаз, невеста ж

Желанная других не принесет.

Ей суждены, порочной, только муки

От чар моих и в муках — злая смерть.

Ни слабою, ни жалкою, наверно,

В устах людей я не останусь; нас

Не назовут и терпеливой; нрава

Иного я: на злобу я двумя,

А на любовь двойною отвечаю.

⁸¹⁰ Все в мире дети славы таковы.

Посвящена в твой замысел и только

Добра тебе желая, не могу

Я все ж забыть о Правде, — солнце миру, —

И говорю тебе одно — оставь.

Мне поступить нельзя иначе. Муки ж

Не испытав моей, тебе, жена,

Понять мои желанья тоже трудно.

И ты убьешь детей, решишься ты?

Чем уязвить могу больней Ясона?

Несчастием еще ль ты не сыта?

Пусть гибнет все... А вы, уста чужие,

Свое уже сказали.

Ты ступай

⁸²⁰ И приведи Ясона к нам; коль верной

Потребует судьба у нас слуги,

Кого назвать другого? Ничего

Не говори ему о наших планах.

Но госпожу ты любишь, и сама

Ты женщина. Нас, верно, поняла ты.

О Эрехтиды древле блаженные,[65]

Дети блаженных богов!

Меж недоступных хранят вас холмов

Нивы священные.

Там славы жар вам в жилы влит,

⁸³⁰ Там нега в воздухе разлита,

Там девять чистых Пиэрид

Златой Гармонией повиты.

Дивной Киприды прикосновение

Струи Кефиса златит,

Ласково следом по нивам летит

Роз дуновение.

Благоухая в волосах,

⁸⁴⁰ Цветы не вянут там свитые,

И у рассудка золотые

Всегда Эроты на часах...

Тебя ж те чистые волны,

И город, и друг,

Скажи мне, принять

Решатся ли, если

⁸⁵⁰ Детей ты погубишь?

Представь себе только

Весь этот ужас...

Раны на детях!..

Видишь, твои

Я обняла

В мольбе колена...

О, пощади,

Не убивай,

Медея, милых.

Откуда же дерзость рука

И сердце возьмут,

Скажи мне, скажи,

Зарезать малюток?

⁸⁶⁰ Лучи, упадая

Из глаз на дрожащих,

Выжгут ли слез

Детскую долю?

Нет, никогда

Руку в крови

Детей молящих

Ты не дерзнешь

Свою смочить

В гневе безбожном.

Я приглашен... и хоть враждебно ты

Настроена, но выслушать хотел бы

Желания, о женщина, твои.

Прощения за то, что здесь ты слышал,

⁸⁷⁰ у тебя прошу, Ясон, — любовь

Жила меж нас так долго, что горячность

Мою поймешь ты, верно. Я же, царь,

Додумалась до горького упрека

Самой себе. Безбожница, чего ж

Беснуюсь я, и в самом деле злобой

На дружбу отвечая, на властей

И мужа поднимаясь? Если даже

Женился муж на дочери царя

И для детей моих готовит братьев,

Так я должна же помнить, что для нас

Он это делает... Неужто гнев

Так дорог сердцу? Что с тобой, Медея?

Да разве все не к лучшему? Иль нет

⁸⁸⁰ Детей у нас, а есть отчизна, город?

Иль все мы не изгнанники, друзей

Лишенные? Все это обсудивши,

Я поняла, что было не умно

Сердиться и напрасно. Я тебя

Хвалю теперь... И точно, долг и скромность

Тобою управляли, о Ясон,

Когда ты брак задумал новый; жалко,

Самой тогда на ум мне не пришло

Войти в твой план советом... и невесте

Прислуживать твоей, гордясь таким

Родством... увы! Но что же делать? Все мы

⁸⁹⁰ Такие женщины — будь не в обиду вам.

Но ты, Ясон, не станешь слабым женам

Подобиться, не будешь отвечать

Ребячеством на женскую наивность...

Я рассуждала плохо, но мои

Решения переменились. Гей!

О дети милые! Вы обнимите крепче

Отца и вслед за мною повторяйте

С приветом и любовью, что беречь

На друга зла не будем... Восстановлен

Мир, гнев забыт. Держитесь, дети, так,

Вот вам моя рука... О, горе, горе!

⁹⁰⁰ Над вами туча, дети... а за ней?

И долго ли вам жить еще, а мне

Глядеть на ваши руки, что во мне

Защиты ищут... Жалкая душа!

Ты, кажется, готова плакать, дрожью

Объята ты. Да, так давно с отцом

Была я в ссоре вашим, и теперь,

Когда мы помирились, слез горячих

На нежные ланиты реки льются.

Да, свежая и у меня бежит

Вниз по лицу слеза. Довольно бедствий!

Мне нравятся, Медея, те слова,

Которые я слышу, — улетевших

Я не хочу и помнить. Гнев у жен

Всегда кипеть готов, когда мужьям

⁹¹⁰ Приходится им изменять на ложе.

Да, хоть не сразу, все-таки пришла

Ты к доброму решению. И скромность

В Медее победила... Вам же, дети,

При помощи богов я доказать

Свои заботы долгие надеюсь...

Когда-нибудь меж первыми людьми

Увижу вас в Коринфе... через братьев,

Которые родятся. А пока

Растите, детки, — дальше ж дело бога,

Коль есть такой, что любит вас, и наше;

Даст бог, сюда вернетесь в цвете сил

⁹²⁰ И юности и недругам моим

Покажете, что расцвели не даром.

Ба... ты опять за слезы... Не глядишь...

И нежные от нас ланиты прячешь...

Иль я опять тебе не угодил?

⁹²⁵ О нет, я так... Раздумалась о детях.

⁹²⁹ Несчастная, иль думать значит плакать?

⁹³⁰ Ведь я носила их... И вот, когда

Ты им желал подольше жить, так грустно

Мне сделалось; то сбудется ль, Ясон?..

⁹²⁶ Смелей, жена! Что сказано, устрою.

О, из твоей не выйду воли я.

Мы, жены, так и слабы и слезливы...

⁹³² Ну, будет же об этом... а теперь,

Вот видишь ли... Царям земли угодно

Меня отсюда выслать, и для нас

Такой исход, пожалуй, не из худших...

Тебе и им помехою, Ясон,

Не буду я, по крайней мере, — тяжко

Быть в вечном подозренье. Парус свой

Сегодня ж поднимаю. Но Креонта

⁹⁴⁰ Ты упроси, чтоб дал хоть сыновьям

Он вырасти у их отца, в Коринфе.

Что ж? Попросить, пожалуй, я не прочь.

Жене вели просить, чтобы малюток

Не удалял отец ее твоих.

Да, да, его мы убедим, конечно...

Коль женщина она, одна из нас...

И я приду на помощь вам — подарки

Твоей жене пошлю через детей,

Я знаю: нет прекрасней в целом мире...

⁹⁵⁰ Постой... сейчас... Рабыни, кто-нибудь,

Там пеплос тонкий есть и диадема.

Да, благо ей на долю не одно,

А мириады целые достались:

На ложе муж, такой, как ты, вельможа,

А с ним убор, что Гелий завещал,

Отец отца, в наследье поколеньям...

Берите вено это, дети, вы

Блаженнейшей царевне и невесте

Его снесете. О, завиден дар!

Мотовка! Что нищишь себя? Иль мало

⁹⁶⁰ Там пеплосов в чертогах у царей

Иль золота? Прибереги на случай...

Коль сами мы в какой-нибудь цене,

Твои дары излишни, я уверен.

Не говори... Богов и тех дары,

Я слышала, склоняют. Сколько надо

Прекрасных слов, чтоб слиток золотой

Перетянуть... к счастливице невесте

И мой убор пойдет... Так молода —

И царствует... О, чтоб остались дети,

Что золото? Я отдала бы жизнь...

Ну, дети, вы пойдете в дом богатый,

К жене отца и молодой моей

⁹⁷⁰ Царице, так смотрите ж, хорошенько

Ее вы умоляйте, чтобы, дар

Уважив мой, оставили с отцом вас...

А главное, глядите, чтоб убор

Она сама взяла... Ну, поскорее.

Ответа я нетерпеливо жду,

И доброго, конечно. С богом, дети!

О дети! Уж ночь вас одела.

Кровавой стопою отмщенья

Ужасное близится дело:

Повязка в руках заблестела.

⁹⁸⁰ Минута — Аидом обвит,

И узел волос заблестит...

Но ризы божественным чарам

И розам венца золотого

Невесту лелеять недаром:

Ей ложе Аида готово,

И муки снедающим жаром

Охватит несчастную сеть,

Гореть она будет, гореть...

⁹⁹⁰ Ты, о горький жених, о царский избранник,

Разве не видишь,

Что нож над детьми заносят,

Что факел поднес ты к самым

Ризам невесты?

О, как далек ты сердцем,

Муж, от судьбы решенной!

Вместе плачу с тобою, вместе, Медея,

Детоубийца,

О горькая мать Леонидов!

Ты брачного ради ложа

Крови их хочешь

¹⁰⁰⁰ За то, что муж безбожно

Взял невесту другую.

О госпожа! Детей не изгоняют.

Дары от них царевна приняла

С улыбкой и обеими руками,

С малютками отныне мир. Но, ба!

Что вижу? Это счастие Медею

Расстроило...

Ай-ай-ай-ай-ай-ай...

К моим вестям слова те не подходят.

Ай-ай-ай-ай...

Я возвестил беду,

¹⁰¹⁰ Считая весть отрадною, должно быть...

Ты передал, что знал, ты ни при чем...

Но в землю ты глядишь и слезы точишь?

Так быть должно, старик, — нам это бог

И умысел Медеи злой устроил...

Не падай духом, госпожа, авось

Через детей и ты сюда вернешься.

Других верну я, горькая, сперва.

Одна ли ты с детьми в разлуке будешь?

Для смертного тяжелой муки нет.

Да, это так... Но в дом войди и детям.

¹⁰²⁰ Что нужно на сегодня, приготовь.

О дети, дети! Есть у вас и город

Теперь и дом, — там поселитесь вы

Без матери несчастной... навсегда...

А я уйду в изгнание, в другую

Страну и счастья вашего ни видеть,

Ни разделять не буду, ваших жен

И свадеб ваших не увижу, вам

Не уберу и ложа, даже факел

Не матери рука поднимет.[66] О,

О горькая, о гордая Медея!

Зачем же вас кормила я, душой

¹⁰³⁰ За вас болела, телом изнывала

И столько мук подъяла, чтобы вам

Отдать сиянье солнца?.. Я надеждой

Жила, что вы на старости меня

Поддержите, а мертвую своими

Оденете руками. И погибла

Та сладкая мечта. Чужая вам,

Я буду дни влачить. И никогда уж,

Сменивши жизнь иною, вам меня,

Которая носила вас, не видеть...

Глазами этими. Увы, увы, зачем

¹⁰⁴⁰ Вы на меня глядите и смеетесь

Последним вашим смехом?.. Ай-ай-ай...

Что ж это я задумала? Упало

И сердце у меня, когда их лиц

Я светлую улыбку вижу, жены.

Я не смогу, о нет... Ты сгибни, гнет

Ужасного решенья!.. Я с собою

Возьму детей... Безумно покупать

Ясоновы страдания своими

И по двойной цене... О, никогда...

Тот план забыт... Забыт... Конечно... Только

Что ж я себе готовлю? А враги?

¹⁰⁵⁰ Смеяться им я волю дам, и руки

Их выпустят... без казни?.. Не найду

Решимости? О, стыд, о, униженье!

Бояться слов, рожденных слабым сердцем...

Ступайте в дом, вы, дети, и кому

Присутствовать при этой жертве совесть

Его не позволяет,[67] может тоже

Уйти... Моя рука уже не дрогнет...

Ты, сердце, это сделаешь?.. О нет,

Оставь детей, несчастная, в изгнанье

Они усладой будут. Так клянусь же

Аидом я и всей поддонной силой,

¹⁰⁶⁰ Что не видать врагам моих детей,

Покинутых Медеей на глумленье.

Все сделано... Возврата больше нет...

На голове царевны диадема,

И в пеплосе отравленном моем

Она теперь, я знаю, умирает...

Мне ж новый путь открылся... Новый... Да...

Но только прежде... Дети, дайте руки,

¹⁰⁷⁰ Я их к губам прижать хочу... Рука

Любимая, вы, волосы, вы, губы,

И ты, лицо, какое у царей

Бывает только... Вы найдете счастье

Не здесь, увы! Украдено отцом

Оно у нас... О, сладкие объятья,

Щека такая нежная, и уст

Отрадное дыханье... Уходите,

Скорее уходите... Силы нет

Глядеть на вас. Раздавлена я мукой...

На что дерзаю, вижу... Только гнев

Сильней меня, и нет для рода смертных

¹⁰⁸⁰ Свирепей и усердней палача...

Люблю я тонкие сети

Науки, люблю я выше

Умом воспарять, чем женам

Обычай людей дозволяет...

Есть муза, которой мудрость

И наша отрадна; жены

Не все ее видят улыбку —

Меж тысяч одну найдешь ты, —

Но ум для науки женский

Нельзя же назвать закрытым.

Я думала долго, и тот,

¹⁰⁹⁰ По-моему, смертный счастлив,

Который, до жен не касаясь,

Детей не рождал; такие

Не знают люди, затем что

Им жизнь не сказала, сладки ль

Дети отцам, иль только

С ними одно мученье...

Незнанье ж от них удаляет

Много страданий; а те,

Которым сладкое это

Украсило дом растенье,

¹¹⁰⁰ Заботой крушатся всечасно,

Как выходить нежных, откуда

Взять для них средства к жизни,

Да и кого они ростят,

Достойных людей иль негодных,

Разве отцы знают?

Но из несчастий горше

Нет одного и ужасней.

Пусть денег отец накопит,

Пусть дети цветут красою,

И доблесть сердца им сковала,

Но если налетом вырвет

Из дома их демон смерти

¹¹¹⁰ И бросит в юдоль Аида,

Чем выкупить можно эту

Тяжелую рану и есть ли

Больнее печаль этой платы

За сладкое право рожденья?..

Я заждалась, подруги, чтоб судьба

Свое сказала слово — в нетерпенье

Известие зову я... Вот как раз

Из спутников Ясоновых один;

¹¹²⁰ Как дышит трудно, он — с недоброй вестью.

Беги, беги, Медея; ни ладьей

Пренебрегать не надо, ни повозкой;

Не по морю, так посуху беги...

А почему же я должна бежать?

Царевна только что скончалась, следом

И царь-отец — от яда твоего.

Счастливое известие... Считайся

Между друзей Медеи с этих пор.

Что говоришь? Здорова ты иль бредишь?

¹¹³⁰ Царев очаг погас, а у тебя

Смех на устах и хоть бы капля страха.

Нашелся бы на это и ответ...

Но не спеши, приятель, по порядку

Нам опиши их смерть, и чем она

Ужаснее была, тем сердцу слаще.

Когда твоих детей, Медея, складень

Двустворчатый и их отец прошли

К царевне в спальню, радость пробежала

По всем сердцам — страдали за тебя

Мы, верные рабы... А тут рассказы

¹¹⁴⁰ Пошли, что ссора кончилась у вас.

Кто у детей целует руки, кто

Их волосы целует золотые;

На радостях я до покоев женских

Тогда проник, любуясь на детей.

Там госпожа, которой мы дивиться

Вместо тебя должны теперь, детей

Твоих сперва, должно быть, не видала;

Она Ясону только улыбнулась,

Но тотчас же фатой себе глаза

И нежные ланиты закрывает;

Приход детей смутил ее, а муж

¹¹⁵⁰ Ей говорит: «О, ты не будешь злою

С моими близкими, покинь свой гнев

И посмотри на них; одни и те же

У нас друзья, не правда ли? Дары

Приняв от них, ты у отца попросишь

Освободить их от изгнанья; я

Того хочу». Царевна же, увидев

В руках детей убор, без дальних слов

Все обещала мужу. А едва

Ясон детей увел, она расшитый

Набросила уж пеплос и, волну

¹¹⁶⁰ Волос златой прижавши диадемой,

Пред зеркалом блестящим начала

Их оправлять, и тени красоты

Сияющей царевна улыбалась,

И, с кресла встав, потом она прошлась

По комнате, и, белыми ногами

Ступая так кокетливо, своим

Убором восхищалась, и не раз,

На цыпочки привстав, до самых пяток

Глазам она давала добежать

Но зрелище внезапно изменилось

В ужасную картину. И с ее

Ланит сбежала краска, видим... После

Царевна зашаталась, задрожали

У ней колени, и едва-едва...

¹¹⁷⁰ Чтоб не упасть, могла дойти до кресла...

Тут старая рабыня, Пана[68] ль гнев

Попритчился ей иль иного бога,

Ну голосить... Но... ужас... вот меж губ

Царевниных комок явился пены,

Зрачки из глаз исчезли, а в лице

Не стало ни кровинки, — тут старуха

И причитать забыла, тут она

Со стоном зарыдала. Вмиг рабыни

Одна к отцу, другая к мужу с вестью

О бедствии, — и тотчас весь чертог

¹¹⁸⁰ И топотом наполнился и криком...

И сколько на бегах возьмет атлет,[69]

Чтоб, обогнув мету, вернуться к месту,

Когда прошло минут, то изваянье,

Слепое и немое, ожило:

Она со стоном возвратилась к жизни

Болезненным. И два недуга враз

На жалкую невесту ополчились:

Венец на волосах ее златой

Был пламенем охвачен жадным, риза ж,

Твоих детей подарок, тело ей

Терзала белое, несчастной... Вижу: с места

Вдруг сорвалась и — ужас! Вся в огне,

¹¹⁹⁰ И силится стряхнуть она движеньем

С волос венец, а он как бы прирос;

И только пуще пламя от попыток

Ее растет и блещет. Наконец,

Осилена, она упала, мукой...

Отец и тот ее бы не узнал:

Ни места глаз, ни дивных очертаний

Не различить уж было, только кровь

С волос ее катилась и кипела,

¹²⁰⁰ Мешаясь с пламенем, а мясо от костей,

Напоено отравою незримой,

Сквозь кожу выступало — по коре

Еловой так сочатся слезы. Ужас

Нас охватил, и не дерзали мы

До мертвой прикоснуться. Мы угрозе

Судьбы внимали молча. Ничего

Не знал отец, когда входил, и сразу

Увидел труп. Рыдая, он упал

На мертвую, и обнял, и целует

Свое дитя и говорит: «О дочь

Несчастная! Кто из богов позорной

Твоей желал кончины и зачем

Осиротил он старую могилу,

Взяв у отца цветок его? С тобой

¹²¹⁰ Пусть вместе бы убит я был». Он кончил

И хочет встать, но тело, точно плющ,

Которым лавр опутан, прирастает

К нетронутой одежде, — и борьба

Тут началась ужасная: он хочет

Подняться на колени, а мертвец

Его к себе влечет. Усилья ж только

У старца клочья мяса отдирают...

Попытки все слабее, гаснет царь

И испускает дух, не властен больше

Сопротивляться муке. Так они

¹²²⁰ Там и лежат — старик и дочь, — бездушны

И вместе, — слез желанная юдоль.

А о тебе что я скажу? Сама

Познаешь ты весь ужас дерзновенья...

Да, наша жизнь лишь тень: не в первый раз

Я в этом убеждаюсь. Не боюсь

Добавить я еще, что, кто считает

Иль мудрецом себя, или глубоко

Проникшим тайну жизни, заслужил

Название безумца. Счастлив смертный

Не может быть. Когда к нему плывет

¹²³⁰ Богатство — он удачник, но и только...

Да, много зол, заслуженных, увы!

Бог наложил сегодня на Ясона...

Ты ж, бедная Креонта дочь, тебя

Жалеем мы: тебе Ясонов брак

Аидовы ворота отверзает...

Так... решено, подруги... Я сейчас

Прикончу их и уберусь отсюда,

Иначе сделает другая и моей

¹²⁴⁰ Враждебнее рука, но то же; жребий

Им умереть теперь. Пускай же мать

Сама его и выполнит. Ты, сердце,

Вооружись! Зачем мы медлим? Трус

Пред ужасом один лишь неизбежным

Еще стоит в раздумье. Ты, рука

Злосчастная, за нож берись... Медея,

Вот тот барьер, откуда ты начнешь

Печальный бег сейчас. О, не давай

Себя сломить воспоминаньям, мукой

И негой полным; на сегодня ты

Не мать им, нет, но завтра сердце плачем

Насытишь ты. Ты убиваешь их

¹²⁵⁰ И любишь. О, как я несчастна, жены!

Ио! Земля, ты светлый луч,

От Гелия идущий, о, глядите,

Глядите на злодейку,

Пока рука ее не пролила

Крови детей...

О Солнце, не давай,

Чтоб на землю кровь бога[70]

Текла из-под руки,

Подвластной смерти;

Ты, Зевса свет, гони

Эринию[71] из этого чертога,

Которой мысли

Наполнил демон мести

¹²⁶⁰ Кровавыми парами.

Напрасно ты из-за детей

Страдала и напрасно их рождала.

Те синие утесы,

Как сторожей суровых миновав,

Медея, мать

Несчастная, с душой,

Давимой гневом тяжким,

Зачем влачишься ты

К убийству снова,

Едва одно свершив?

Безумная! О, горе смертным,

Покрытым кровью.

К богам она взывает,

¹²⁷⁰ И боги щедро платят...

Голоса детей... Послушай,

О преступная! О, злой

И жены ужасный жребий!

Один детский голос

Ай-ай... о, как от матери спасусь?

Другой

Не знаю, милый... Гибнем... Мы погибли...

Поспешим на помощь, сестры;

В дом иду я.

Детские голоса

Скорее, ради бога, — нас убьют...

Железные сейчас сожмут нас сети.

Ты из камня иль железа,

¹²⁸⁰ Что свое, жена, рожденье,

Плод любимый убиваешь?

Мне одну хранила память,

Что детей любила, мать,

И сама же их убила...

Ино[72] в безумии божественном, когда

Ее скитаться осудила Гера.

Волны моря смыли только

Пятна крови,

Она ж, с утеса в море соступив,

Двух сыновей теперь могилу делит.

Ужас, ужас ты предельный!

¹²⁹⁰ Сколько зерен злодеянья

В ложе мук таится женских...

Вы, жены, здесь уже давно, не так ли?

Злодейка где ж? В чертоге заперлась?

Или в бегах Медея? Только ад,

Иль неба высь, да крылья птицы разве

Ее спасти могли бы. За тиранов

Она иначе роду их ответит.

Иль, может быть, убив царя земли,

¹³⁰⁰ Она себя считает безопасной,

Коли ушла отсюда?.. Но о ней

Я думаю не столько, как о детях:

Ее казнить всегда найдутся руки.

Детей бы лишь спасти, и как бы им

Креонтова родня за материнский

Не мстила грех — вот я чего боюсь.

О, ты, Ясон, еще не знаешь бедствий

Последнего предела; не звучат

Они еще в твоих словах, несчастный.

Так где же он? Иль очередь за мной?

Детей твоих, детей их мать убила.

¹³¹⁰ Что говоришь? О, смерть, о, злая смерть!

Их больше нет, их больше нет на свете.

Убила где ж, при вас или в дому?

Вели открыть ворота — сам увидишь.

Гей! Вы! Долой запоры, с косяков

Срывайте двери — два несчастья видеть

Хочу я, двух убитых и злодейку.[73]

В ней Медея с телами детей.

Не надо дверь ломать, чтобы найти

Убитых и виновницу убийства —

Меня. Не трать же сил и, если я

Тебе нужна, — скажи, чего ты хочешь.

¹³²⁰ А в руки я тебе не дамся, нет:

От вражьих рук защитой — колесница,

Что Гелий мне послал, отец отца[74]

О, язва! Нет, богам, и мне, и всем,

Всем людям нет Медеи ненавистней,

Которая рожденью своему

Дыханье перервать ножом дерзнула

И умереть бездетным мне велит...

И ты еще на солнце и на землю

Решаешься глядеть, глаза свои

Насытивши безбожным дерзновеньем.

О, сгибни ж ты. Прозрел я наконец.

Один слепой мог брать тебя в Элладу

¹³³⁰ И в свой чертог от варваров... Увы!

Ты предала отца и землю ту,

Которая тебя взрастила, язва!..

Ты демон тот была, которым боги

В меня ударили... Чтобы попасть

На наш корабль украшенный, ты брата

Зарезала у алтаря. То был

Твой первый шаг. Ты стала мне женой

И принесла детей, и ты же их,

По злобе на соперницу, убила.

Во всей Элладе нет подобных жен,

¹³⁴⁰ А между тем я отдал предпочтенье

Тебе пред всеми женами, и вот

Несчастлив я и разорен... Ты львица,

А не жена, и если сердце есть

У Скиллы,[75] так она тебя добрее.

Но что тебе укоры? Мириады

Их будь меж уст, для дерзости твоей

Они — ничто. Сгинь с глаз моих, убийца

Детей бесстыжая! Оставь меня стонать.

Женой не насладился и детей,

Рожденных мной, взлелеянных, увы,

¹³⁵⁰ Не обниму живыми! Все погибло.

Я многое сказала бы тебе

В ответ на это. Но Кронид-отец

Все знает, что я вынесла и что

Я сделала. Тебе же не придется,

Нам опозорив ложе, услаждать

Себе, Ясон, существованье, чтобы

Смеялись над Медеей. Ни твоя

Царевна, ни отец, ее вручавший,

Изгнать меня, как видишь, не могли.

Ты можешь звать меня как хочешь: львицей

Иль Скиллою Тирренской; твоего

¹³⁶⁰ Коснулась сердца я, и знаю — больно...

И своего. Тем самым — двух сердец.

Легка мне боль, коль ею смех твой прерван.

О дети, вы злодейкой рождены.

И вас сгубил недуг отцовский, дети!

Моя рука не убивала их.

Но грех убил и новый брак, невинных.

Из ревности малюток заколоть...

Ты думаешь, — для женщин это мало?

Не женщина, змея ты, хуже змей...[76]

¹³⁷⁰ И все ж их нет, — и оттого ты страждешь.

Нет, есть они, и матери грозят...

Виновника несчастий знают боги...

И колдовство проклятое твое.

Ты можешь ненавидеть. Только молча...[77]

Не слушая. Иль долго разойтись?..

О, я давно горю желаньем этим...

Дай мне детей, оплакав, схоронить...

О нет! Моя рука их похоронит.

В священную я рощу унесу

Малюток, Геры Высей, и никто

¹³⁸⁰ Там вражеской десницей их могилы

Не осквернит... В Сизифовой же мы

Земле обряд и праздник установим,

Чтоб искупить невинную их кровь...

Я ухожу в пределы Эрехтея...

И с сыном Пандиона разделю,

С Эгеем, кров его.[78] Тебе ж осталось

Злодейскую запечатлеть свою

Такой же смертью жизнь, а брака видел

Ты горького исход уже, Ясон...

О, пусть

За детские жизни казнит

¹³⁹⁰ Тебя Эриния кровавая и Правда!

Кто слышит тебя из богов,

Ты, клятвопреступник, — кто слышит?

Увы! Увы! Детоубийца!

В чертог воротись. Хоронить

Ступай молодую жену.

О дети, о двое детей,

От вас ухожу я.

Не плачь еще: рано —

Ты старость оплачешь.

Любимые дети!

Для матери, не для тебя.

Убийце... нет![79]

Да, и тебе на горе...

О, как горю я

К устам прижаться,

¹⁴⁰⁰ К устам их детским.

Ты оттолкнул их...

Теперь и ласки

И поцелуи...

О, ради богов... О, дай мне

Их нежное тело

Обнять... только тронуть.

Ты просишь напрасно.

Зевс, о, ты слышишь ли,

Как эта львица,

Грязная эта убийца,

Что она с нами

Делает; видишь ли?

¹⁴¹⁰ Свидетелем будь нам,

Что, сколько я мог

И слез у меня

Сколько хватало,

Я умолял ее.

Она ж, убив их,

Нас оттолкнула;

Рукой не дала мне

До них коснуться,

Похоронить их...

О, для того ль,

Дети, рождал вас

Я, чтоб оставить

Мертвых убийце?

На Олимпе готовит нам многое Зевс;

Против чаянья, многое боги дают:

Не сбывается то, что ты верным считал,

И нежданному боги находят пути;

Таково пережитое нами.

Додумался давно я до сознанья,

Что праведный для ближнего рожден.

Напротив, кто корыстию охвачен —

Нет от такого городу поддержки;

С ним тяжело и ведаться: себя

Лишь бережет он. Не со слов чужих

Сужу об этом. Как покойно б мог я

Жить в Аргосе! Но нет: любовь, и честь,

И память о родстве хранил я свято —

И вот, покуда с нами жил Геракл,

Его труды делил я, как никто;

¹⁰ Теперь он в горних — я же охраняю

Крылом его детей, пожалуй, сам

Нуждаяся в охране. Казни нашей,

Едва отец их умер, Еврисфей

Потребовал, но безуспешно: жизни —

Изгнание спасло нам. С той поры

Мы города меняем, бесприютны...

И Еврисфей придумал муки нам

Украсить униженьем. Где бы угол

Мы ни нашли, — уже послы его

²⁰ Нас требуют, нас гонят; то аргосской

Грозят они хозяину враждой,

То дружбою его великой манят,

Ссылался на то, что Еврисфей —

Могучий царь. Хозяин видит старца

Бессильного, детей-сирот — и нас

Властителю в угоду изгоняет.

Скитания делю и я с детьми,

Я муку их делю, блюдя им верность.

Не ждать же мне, что скажет кто-нибудь:

«И видно, что Геракла нет: роднею

Приходится сиротам Иолай, —

³⁰ А помощи небось им не окажет...»

Отвергнуты Элладой целой, здесь,

У алтарей сидим мы марафонских,

Богов моля о помощи. Страну

Тесеевы два сына получили,

Как долю из наследья Пандиона.[80]

В них кровь одна с Геракловым потомством;[81]

И вот зачем к Афин пределу славных

Мы подошли, под Марафона сень.

Нас двое воевод, и оба старых:

⁴⁰ Я опекаю сыновей Геракла,

А дочерей — их бабка бережет

Под кровом храма этого, Алкмена.

Нельзя девиц пускать в толпу, сажать

Боимся их у алтаря мы даже.

Из сыновей же старший, Гилл, и те,

Что возрастом ему поближе, вышли

На поиски угла, куда склонить

Нам голову, коль силой и отсюда

Нас удалят... О дети, дети, живо!..

Сюда, ко мне, держитесь за меня...

Глашатай Еврисфея![82] Царь микенский

⁵⁰ По всей земле гоняет нас!.. Чума!

Ты сгинешь ли, и царь, тебя пославший,

С тобою! Ненавистный, сколько раз

Твои уста и славному отцу,

И им уже страданье возвещали!

Ты думаешь, конечно, что нашел

Убежище надежное и город

Союзников... но ты ошибся! Кто

Не предпочтет тебе, старик и дряхлый,

Такого друга, как аргосский царь!

Все хлопоты напрасны. В путь скорей!

⁶⁰ Заждался град каменьев[83] Иолая!

Ну, нет! Алтарь — защита нам; земля

Свободная под нашими ногами!..

К насилию ты приглашаешь нас?

Нет, ни меня, ни этих ты не тронешь!

Увидишь сам, что ты плохой пророк...

Пока я жив, ты не возьмешь нас силой!

Прочь, говорю... Ты можешь не желать...

А все-таки отдашь их: Еврисфею

Принадлежат бежавшие рабы...

Все жители исконные афинской

Земли, спасите нас! У алтаря

⁷⁰ Кронидова на площади насильем

Пятнается повязка на руках

Просителей, поруган город древний,

Бессмертные унижены! Сюда!..

Гей, гей! Что за крик окружает

Наш алтарь? И какую беду

Этот шум откроет?

О, глядите... слабый старик...

На земле простертый... О, горький!..

Кто оскорбил тебя, несчастный старец?

Вот дерзостный, который силой нас

Со ступеней Кронида увлекает...

⁸⁰ Откуда ж ты в Четырехградье к нам,

О старик? Иль брега Евбеи

На ладьях покинул? За море

Переплыв, ты сюда явился?

Не островом питаем, трачу дни;

Микены я сменил на землю вашу.

А по имени как старика

Величает народ микенский?

Соратник я Гераклов, Иолай,

И вам мое не безызвестно имя...

⁹⁰ Да, я имя слыхал. А птенцы

У тебя-то, старик, это чьи ж,

Из какого гнезда, на руках?

Геракловы, о чужестранцы; вместе

Со мной они вас умолять пришли...

Но о чем? В беседу вступить

Ты с гражданством жаждешь афинским?

Мы не хотим, чтобы насильем нас

От алтарей влачили этих в Аргос.

Но для господ, которые нашли

¹⁰⁰ Вас здесь, — увы! — причины эти слабы!

И все-таки молящего уважь!

Ты не должен рукою дерзкой

Ступеней алтарных касаться:

Не потерпит богиня Правда...

Так возврати царю его людей,

И воздержусь я тотчас от насилья.

Но безбожно бы было гостей

Оттолкнуть молящие руки...

Для города — держаться в стороне

От разных осложнений — нет решенья

¹¹⁰ Разумнее, мне кажется...[84] Итак,

Детей я уведу, а вы — потише!

На это ты отважишься не раньше,

Чем объяснив властителю земли,

Зачем ты здесь; покуда ж чужеземцев

Не трогай, гость, свободный край почти!

А кто ж царит над городом и краем?

Сын честного Тесея, Демофонт.

Да, с ним бы мне и надо было спорить —

Был на ветер весь с вами разговор.

А вот и царь; с ним брата Акаманта

Я вижу; как поспешны их шаги!..

Пускай тебя послушают владыки...

¹²⁰ Ты упредил, старик, и молодых,

Спеша к огню Кронидову; какое ж

Событие собрало здесь толпу?

Геракловы птенцы алтарь венчают

Мольбой своих ветвей, а возле них,

О государь, оруженосец верный

Покойного отца их, Иолай...

Но этот плач пронзительный с чего же?

Вот этот муж хотел от очага

Их увести насильно: он и вызвал

Все крики, царь, он старика подшиб,

Старик упал... до слез мне был он жалок.

¹³⁰ Но, по одеждам судя и тому,

Как он их носит, это эллин... Странно!

Он поступил, как варвар.[85]

За тобой

Я очередь оставил, и не медли:

Пожаловал откуда, объясни...

Аргосец я — ты это знать желаешь?

А от кого я послан и зачем,

Я это сам тебе хочу поведать...

Микенский царь сюда нас, Еврисфей,

За ними вот направил; а для действий

И слов моих, о чужеземец, есть

Немало оснований, и законных:

Я в качестве аргосца увожу

¹⁴⁰ Аргосцев же, которые решеньем

Моей земли на казнь осуждены

И не дают исполнить приговора.

Свои у нас законы, и дела

Мы, кажется, решать могли бы сами...

Бежавшие у очагов иных

Убежища искали уж, и то же,

Что слышишь ты теперь, по городам

Мне объяснять иным уж приходилось;

Желания не выразил никто

Своей беды прибавить к злоключеньям

Аргосских беглецов; но иль слепцом

¹⁵⁰ Они тебя считают, или просто

С отчаянья на смелый шаг решились,

Не думая, удастся ль им иль нет.

Ведь странно же надеяться, что, разум

Не потеряв, решишься ты один

Перед лицом Эллады равнодушной

К их безрассудной доле снизойти...

Ты только взвесь, что выгодней тебе:

Впустить ли в землю их, иль нам дозволить

Их увести. От нас тебе награда —

Всего поддержка Аргоса, союз

С могучим Еврисфеем. А размякни

От жалоб ты и слов их, — и войну

Ты навязал себе на шею. Разве

¹⁶⁰ Ты думаешь, что мы окончим спор,

Не подкрепив желаний звоном меди?

И что ж своим ты скажешь? Где поля,

Которых ты лишен? Каких мы граждан

В полон афинских увели? Какие

Союзники твоей защиты просят?

Похоронить придется столько тел

На поле брани павших — и за что же?

Да, граждане тебя благодарить

Не будут за причину столкновенья;

Старик, который в гроб глядит, ничто,

И ребятишки эти... и за ними

Ты хочешь в омут? Лучшее всегда

Надежда нам рисует; но, поверь мне,

¹⁷⁰ И лучшему в надеждах не легко

Сравняться с настоящим. Эти дети,

Доросши до доспехов, не смогли б

Аргосцев одолеть, коли надеждой

На это окрылен ты; а покуда

Они растут, успеете вы все

Погибнуть... Нет! Послушайся... Не должен

Ты отдавать своих вещей, — позволь,

Чтоб мы лишь наше взяли, и Микены —

Твои. Не будь народу своему

Подобен, царь, предпочитая слабых,[86]

Когда к тебе идет могучий друг!..

Не выслушав обоих,[87] приговора

¹⁸⁰ Произносить не должен ты, судья!

Царь, в этом ведь страны твоей краса:

На слово словом здесь ответить равным

Позволят мне и не велят в молчанье —

Как в городах иных — оставить край.

У нас же с этим мужем общих уз

Уж нет. Ведь города постановленьем

Мы изгнаны, мы не микенцы боле —

Откуда же права его на нас?

Мы — чужестранцы для него. Иль тот,

Кто Аргосом был изгнан, сразу должен

¹⁹⁰ Изгнанником для всей Эллады быть?

Не для Афин же, царь; аргосский страх

Вас не заставит сыновей Геракла

Изгнать; ведь не в Трахине мы, не в граде

Страны ахейской, из которой ты, —

Не правдой, нет, а Аргосом пугая, —

Изгнанья их добиться, точно, мог,

Хоть алтари молящих осеняли...

Коль ты и здесь того ж добьешься, нет

Афин свободных больше. Но я знаю

Их чувства, их природу: умереть

²⁰⁰ Афиняне скорей бы согласились;

Ведь благородный человек и жизни

Не выкупит позором... Но довольно

О городе: ведь в похвалах претит

Излишество — по опыту я знаю,

И частому, всю тяжесть похвалы,

Когда она чрезмерна. Лучше будет,

Коль разъясню тебе я, почему,

Как царь Афин, ты выручить их должен.

Питфей был сын Пелопа; от него

Мать твоего отца Тесея, Эфра,

Произошла. Теперь мы проследим,

²¹⁰ Откуда Гераклиды. Был Алкменой

От Зевса их рожден отец; она

Дочь дочери Пелопа; твой родитель

Троюродным отцу их братом был,

Царь Демофонт... Но и помимо уз,

Скажу тебе, что ты у Гераклидов

Еще в долгу. Ведь сам оруженосцем

Я у Геракла был, когда в поход

С Тесеем он собрался, чтобы пояс

Добыть — побед бесчисленных залог.

Геракл затем из глубины Аида

Бессветной вырвал твоего отца:

Так молвит вся Эллада. Заплати ж

²²⁰ Им милостью за это, царь: молящих

Врагам не выдай, не дозволь злодеям,

Наперекор богам твоим, из края

Их увести. Какой позор бы был

Афинскому царю, когда б скитальцы,

Молящие, его родные, — силой

От алтарей увлечены бы были...

О, погляди на них, хоть погляди,

Как жалок вид их, умоляю!.. Руки

Тебя с мольбой обвили; бороды

Касаясь, заклинаю Демофонта, —

Не отдавай в обиду сыновей

Геракловых, прими их, будь родным

²³⁰ И другом их, явись отцом, иль братом...

Иль господином даже; ведь и это

Для сирых лучше, чем аргосский меч.

Как жалостна их участь, государь!

Я никогда не видел, чтоб судьбой

Был более унижен благородный!

Отцовское не охранило их

От незаслуженных страданий имя!

Мне указуют путь твой, Иолай,

Три довода, отвергнуть не давая

Твоих сирот. Превыше всех — Зевеса

Я чту алтарь, который осенил

Тебя с птенцами этими... Затем

Идет родство и их отца услуга,

²⁴⁰ Которую должны мы оплатить

Его семье... Но если что волнует

Меня, то это — высший довод: честь.

Ведь если я позволю, чтобы силой

От алтаря молящих отрывал

Какой-то иноземец, так прощай

Афинская свобода! Всякий скажет,

Что из боязни Аргоса — мольбу

Изменой оскорбил я. Хуже петли

Сознание такое. Да, с тобой

Мы встретились при грустной обстановке,

Но все-таки не трепещи: насильем

Не будете уведены ни ты,

Ни эти дети...

Ты ж отправься в Аргос

²⁵⁰ И Еврисфею это объяви;

Прибавь, что если в чем он обвиняет

Пришельцев — правды путь ему у нас

Открыт; но увести их ты не смеешь.

А если прав я? Если б ты склонился?

Ты прав — молящих уводя насильно?

Ну, мне и стыдно будет, не тебе ж...

Нет, мне, раз я насилье допускаю...

Ты выстави их только за предел

Твоей земли, а там уж наше дело!

Перехитрить богов? Совет не умный!

Ты наберешь в Афины негодяев!

²⁶⁰ Для всех людей защита — алтари.

Не убедят слова твои микенцев!

Но у себя дела решаю я.

Разумен будь — микенцев не гневи!

Пусть лучше вас гневлю я, но не бога.

С Микенами войны вам не желаю.

Зачем войны? Но не отдам гостей...

Я увожу своих — не помешаешь?..

Попробуешь, — но с Аргосом простись...

А вот сейчас попробуем — посмотрим...

²⁷⁰ Смотри, придется плакать[88] — и сейчас!

Ради богов! Глашатая не бей!

А если долг глашатай нарушает?

Уйди, уйди...

А ты посла не трогай!

Я ухожу. Что сделаешь один?

Но я вернусь с аргосскою дружиной.

Доспехи ей Арес ковал, и ждут

Нас тысячи аргосцев, опираясь

На тяжкие щиты. Сам Еврисфей

Ведет их в бой. Царь выдвинул дружины

На грань земли мегарской, чтоб от нас

Скорей узнать исход посольства. Пусть

Услышит он про эту наглость, — будем

²⁸⁰ Мы памятны тебе, и сонму граждан,[89]

И всей земле, и насажденьям вашим...

Зачем тогда и юношей растить

Нам тысячи в Микенах, коли даром

Сходило бы врагам глумленье их!..

Иди и сгинь, твой Аргос мне не страшен.

А этому не быть, чтоб опозорить

Себя я дал, дозволив вам гостей

Своих увесть. Не подчинен Аргосу

Мой город, нет: свободен он всегда.

Время не терпит... Пока

К нашим пределам враги

Не подступили... решить

Многое надо; могуч

²⁹⁰ Был у микенцев Арес —

Стал он теперь и свиреп...

Ведь у герольда в устах

Что ни огонь, то пожар...

Он ли в рассказе царям

Не разукрасит обид?..

Скажет: «Едва я ушел!

Смертью грозили послу!..»

Нет для детей отрадней дара, если

Они отцом и добрым рождены

И знатным, и от матери такой же.

Но если муж, желаньем покорен,

³⁰⁰ Берет жену безродную, — услада

Отцовская позором остается

Его семье. Удар судьбы — и тот

Скорее отразит благорожденный,

Чем тот, кто родом низок. Мы дошли

До крайней точки бедствия — и все же

Нашли себе друзей и братьев — их:

Они одни в Элладе многолюдной

Нас защитить решились и спасти.

Приблизьтесь, дети, протяните им

Вы руки правые — и вы, селяне,

Их приголубьте! Да, друзей, родные,

Открыл тяжелый опыт. Коль возврата

³¹⁰ В удел отца дождетесь вы, и дом,

И честь его вернете, почитайте

Спасителей в царях земли афинской

Навеки и друзей. И вот завет

Мой, дети, вам: чтоб вражеским копьем

Вы никогда их землю не громили, —

Нет, меж союзных чтили самой близкой...[90]

Венчайте уважением мужей,

Которые из-за бездомных нищих

Себе врагов бесчисленных добыть

И сильных не задумались в пеласгах,[91]

Которые не выдали детей

Геракловых и не прогнали.

Я же,

Пока я жив, да и по смерти, друг,

³²⁰ Хвалой тебя перед далекой тенью

Тесея возвеличу, услаждая

Ее рассказом о тебе. Как друг,

Ты принял нас, пригрел детей Геракла,

И отчую в Элладе славу ты,

Афинский царь, сберег. Тебя родившим

Не уступил ты в доблести — таких

Немного ведь. Один на сотню разве

Достоинством отцу подобен сын.[92]

Не в первый раз стоять земле афинской

³³⁰ За правду и несчастных; без числа

Она подъяла бед в борьбе за друга...

Такое ж состязанье предстоит...

Ты хорошо сказал, и я уверен,

Что так с детьми и будет: о моей

Они тогда услуге не забудут...

А я иду на совещанье граждан

Созвать и тем — дружиною отпор

Обильной приготовить; но сначала

Лазутчиков пошлю, чтобы врасплох

На город не напали, — ведь аргосцы

Все на подъем легки; да не забыть

³⁴⁰ Гадателей собрать, устроить жертву...

Ты ж во дворец отправься и возьми

С собой детей. Очаг не нужен Зевса

Моим гостям. Я ухожу, но вас

И без меня там примут. С богом, старец!

Нет, очага позволь не покидать...

Молящие, от алтаря взывая

К отцу богов, испросят счастья вам!

Когда ж исход борьбы благополучным

Окажется — твои мы гости, царь!

Да, не слабей аргосских наши боги:

Им помогает Гера, что с отцом

³⁵⁰ Бессмертных ложе делит; нам — Афина,

И право ж, это счастье, что она:

Паллада без победы не уходит.

Если кичлив ты, аргосец, —

Нам от того не больше,

О чужеземец, горя...

Грозной своею речью

Не ужаснешь ты сердца...

Так да не будет великим

Хорами славным Афинам,

³⁶⁰ Как говорил ты... безумен

Ты и властитель аргосский!

В город пришел ты свободный,

Силой Микенам равный,

Чтоб увлекать насильем

От алтаря молящих;

Сам чужеземец, в чести

Ты отказал властелинам,

Правды путем пренебрег ты!

Может ли быть у разумных

³⁷⁰ Слава деянью такому?

Мир мое сердце любит...

Все же, злобный владыка,

Слушай! В городе нашем

Встретишь прием ты немилый.

Иль у тебя лишь копья?

Войско в доспехах медных

Есть и у нас... Хоть друг ты

Шуму и сече бранной,

Все же совет мой: смуту

В город, Харитам милый,

³⁸⁰ Лучше вводить побойся!

Дитя мое, раздумье на лице

Написано твоем... Иль об аргосцах

Сообщено? Замедлился поход,

Иль здесь они? Иль новое услышал

Ты что-нибудь? Глашатая слова

Неложною угрозою звучали...

Царь Еврисфей, успехом окрылен,

Идет на город ваш, и это верно.

Но гордых дум не терпит царь богов...

Аргосцы здесь, старик, и с Еврисфеем,

³⁹⁰ Сам видел я царя... Ведь если кто

Быть воеводой истинным желает,

Не вестникам тот верит, а глазам.

Но все же он войска свои покуда

В равнину не спускает. Он засел

На вышине отвесной и, должно быть,

Высматривает путь, чтоб без отпора

Ему страну полками наводнить

И основаться в ней всего вернее.

В ответ и мы надежно снарядились:

Афиняне в доспехах, и стоят

⁴⁰⁰ Готовыми для жертвы козы. Всюду

Жрецы аргосцам молят лютой смерти,

А городу спасенья. Я велел

И вещунам собраться; сколько было

Таинственных оракулов и явных,

Сличили мы, подъявши пыль веков;

Немало в них открыли разноречий,

Но сходятся в одном гаданья все:

Деметриной в усладу дщери грозной,

Должны мы деву благородной крови

⁴¹⁰ Заклать... Ты видишь: вам помочь я рад,

Но дочь отдать я не решусь, и странно б

Насилием мне было отбирать

Рожденную в Афинах от ее

Родителей; а кто ж такой безумец,

Чтобы зеницу глаз своих охотно

На истребленье дать? И так уже

Афиняне волнуются, и споры

Наш город раздирают: кто со мною

Согласен и считает справедливым

Молящего почтить, а для иных

Мечтатель я. А если крови девы

Потребовать осмелюсь я — мятеж

Немедля вспыхнет. Что мне делать, старец?

⁴²⁰ Не сыщешь ли ты средства и себя

С детьми, и нас спасти, от осуждений

Афинского царя освободив?

Ведь я не варвар-самодержец: власти

Моей постольку граждане покорны,

Поскольку сам покорен правде — царь.

Помочь в нужде мы рады чужеземцам —

Да, видно, бог пути нам преградил.

О дети! Мы теперь, как мореходы,

Едва спаслись от яростной волны,

До гавани рукой подать, и вдруг

⁴³⁰ Безумный шквал... и где опять тот берег?

Земля от нас уходит эта, дети,

А славили спасенье мы!.. Себя

На суше мы считали... Ты, надежда,

Нас радостно дразнила, — для чего ж,

Коль милости к несчастным не таила

Твоя мечта? Могу ли на царя

Я гневаться, что он не отбирает

Афинских дев у граждан для ножа?

Своей хвалы я не возьму обратно

У города. Я все же твой должник,

О царь, хоть мой удел и жалок... Только

Для вас-то что ж придумаю, птенцы?

Куда еще идти? И есть ли боги,

⁴⁴⁰ Которых бы мольбою не венчал

Я алтарей? И где огонь очажный,

Который бы детей не озарил

Беспомощных?.. Нас выдадут микенцу...

И я умру... Ну что ж! Я одного

При этом лишь боюсь — его глумлений...

Но вас до слез мне жалко, малыши,

И старую Алкмену тоже жалко...

Твой долгий век, о горькая, каким

Венчается концом!.. И я, несчастный,

Трудился для чего же? Для того ль,

Чтобы, врагу попав позорно в руки,

⁴⁵⁰ Из жизни так печально выбыть? Царь,

Ты спрашивал, что делать... помоги ж нам

Теперь в одном... ведь на спасенье есть

Еще надежда детям: Иолаем

Ты замени Геракловых птенцов!..

Избегнешь ты опасности, и дети

Останутся в живых. А старику

Что в жизни за отрада? Бог же с нею!

Ведь более всего желал бы он

Гераклова соратника унизить:

Не благороден он. Молись, разумный,

С разумным чтоб вражда тебя свела:

⁴⁶⁰ Тогда и честь изведаешь и правду.

Ты прав, старик; сними же обвиненье

С земли афинской. Иначе падет

Укор на нас, хоть лживый, но позорный,

Что выдали Микенам мы гостей.

Слова твои при всем их благородстве

Нисколько не помогут нам. Сюда

Дружину царь не за тобой приводит...

И что ему прибавится, — умри

Действительно старик? Он хочет смерти

Гераклова потомства. Для врагов

Опасен благородный, вырастая,

Что юношей он станет и отца

Припомнит им он униженье. Это

⁴⁷⁰ И Еврисфей теперь предвидит, верно...

Нет, поищи другое что-нибудь...

А я ума не приложу, и страхом

Вещания мне сердце наполняют...

О, не считайте своевольем, мужи,

Что я ушла из храма — вас прошу

Об этом с первых слов. Я знаю, девам

Молчание, и скромность подобают,

И тишина жилища... Но твои

Я услыхала стоны, Иолай,

И хоть никто меня из Гераклидов

⁴⁸⁰ Не посылал, — какой-то голос тайный

Увлек меня. За братьев я болею,

Да и сама желаю я узнать,

Какой удар, в придачу к прежним, новый

Тебя поверг в уныние, старик?

Тебя всегда, дитя мое, хвалой

Среди сестер и братьев отличал я!

Наш бог, о дочь, отраду нам сулил,

И снова неудача. Этот муж

Гадания здесь передал: не телку

И не быка Афинам бог велит

⁴⁹⁰ Для дочери Деметры, а девицу,

И благородной крови, заколоть.

И выхода нет более ни в чем

Ни городу, ни нам — иначе гибнем...

Вот наше горе, дочь моя; ни царь,

Ни гражданин афинский не заколют

Своих детей — он это объяснил.

А значит... хоть не вымолвил он ясно,

Но все же понял я: «Ищите, мол,

Себе иной страны, свои ж Афины

Не волен я погибели предать».

И это — все?.. Условье счастья — в этом?

Да; более, дитя, задержки нет...

⁵⁰⁰ Тогда врагов и ратников микенских

Бояться не должны вы... Умереть

Готова я, старик! Сама я горло

Подставлю им, покуда мне никто

Не приказал еще жрецам отдаться...

И что сказать могли бы мы? За нас

Афиняне опасностей и муки

Подъемлют бремя тяжкое, а нам

Есть случай их спасти, и мы боимся

Пожертвовать собою... Не смешно ль?

Рожденные Гераклом — и в несчастье

Умеют только плакать да алтарь

С мольбою обнимать, как трусы! Разве

⁵¹⁰ Прилично это благородным? Или

Для дочери Геракла лучше будет —

Из города, который взят копьем

(Не станется ж от слова!), руки вражьи

Добычею украсить и, позор

Вкусивши, в ту ж сойти юдоль Аида?

Иль нам уйти отсюда?.. Что ж, опять

Скитания да речь еще вдобавок,

Которой не слыхали мы: «Опять

Вы с ветками молящих... Что вам надо?

Ступайте, жизнелюбцы, вы свою

Уж доказали трусость... помогать

Вам не хотим мы больше...» Но надежды

⁵²⁰ На счастие, останься я одна

Живой из Гераклидов, тоже нет!

А многие в такой надежде друга

Предать не побоялись. Кто бы взял

В супруги сироту, одну на свете,

И захотел бы от меня детей?

Не лучше ль умереть, чем этот жребий,

Столь недостойный нас! Другой, пожалуй,

Он и пристал бы — не в такой рожденной

Красе, как я. Веди ж меня туда,

Где с жизнью я прощусь... венком украсьте...

Волос моих железо пусть коснется,

Коль так велит обычай. Но врагам

⁵³⁰ Победы не давайте!.. Душу волей

Вам отдаю, никто не приказал,

И знайте все, что жертвою за братьев

И самое себя я умираю...

Я клад прекрасный обрела, любовь

Презревши к жизни — славной смерти клад.

О, что сказать мне? Гордой речи внял я

Из уст девичьих: умереть за братьев

Она горит. Кто мог бы благородней

Промолвить слово иль свершить деянье?

Мое дитя, поистине другого

Ты не могла быть дочерью, и дух

⁵⁴⁰ Божественный Геракла вместе с кровью

В твое вселился тело!.. Я словам

Внимал твоим, гордяся, но судьбою

Твоею я смущен. И справедливей

Поступим мы, коль соберем сюда

Твоих сестер — и пусть решает жребий,

Кому идти на смерть за целый род;

Отдать тебя, судьбы не испытавши, —

То было бы неправдой, дочь моя!...

О нет, оставь, старик... Я не хочу

Быть жертвою по жребию: иль этим

Стяжала бы любовь я?.. Если ж душу

Вы примете мою и умереть

⁵⁵⁰ Дадите мне за них по вольной воле,

Без всякого насилья, — я готова...

Еще прекрасней прежнего сказала

Ты слово, дева, — хоть и в том явила

Ты благородство полное. Дитя,

Отвагою отвагу превзошла ты

И добротою доброту. Просить

Тебя не смею я, — не смею также

И отговаривать... семью твою

Своею смертью ты спасешь, родная.

Благоразумен твой совет — от скверны

Уйдешь ты; смертью вольной я умру.

Но ты за мною следуй и дыханье

⁵⁶⁰ Мое последнее прими, покровом

Безжизненное тело осеняя.

Меча же не боюсь я, коль по праву

Геракла дщерью величаюсь я.

Нет, не могу твоей я казни видеть...

Тогда проси, чтоб не в руках мужей,

По крайней мере, а в объятьях женских

Мне дали жизнь окончить, Иолай!..

О девушка несчастная, исполню

Твои слова я свято... стыд бы был

Твоей не скрасить смерти: так велит мне

И наш закон, и рвение твое.

⁵⁷⁰ Да, самую печальную из всех

Я видел долей женских. А теперь

Будь ласкова, скажи привет последний

И братьям молодым, и старику.

Прости, старик, прости! И передай

Свой ум и этим мальчикам, способный

На все дела... умней тебя зачем

Им вырастать? И попытайся жизнь им

Спасти... да, впрочем, ты и так усерден:

Мы все равно что рождены тобой;

Мы на твоих руках росли. И я,

⁵⁸⁰ Цветущая невеста, не колеблюсь

За Гераклидов умереть. А вы,

Вы, что ко мне теснитесь, дети, братья,

Да будет счастье с вами: все дары,

Которые в моей таятся жертве,

На долю вам пусть выпадут! Старик

Вот этот и Алкмена там, во храме, —

Любите их... Афинян чтите, дети...

А если вам бессмертные предел

Положат испытаньям и отчизну

Когда-нибудь вернут, — не забывайте,

Как должно вам спасительницу вашу

Могилою почтить. А должно — всех

⁵⁹⁰ Прекраснее. Сестрою малодушной

Я не была у вас — за дом родной

Я умерла. Да будет же могила

Заменой мне детей не принесенных,

Девичества закланного навек...

Коль под землею что-нибудь от нас

Земное остается... Только лучше,

Чтоб не осталось ничего... Куда ж

Деваться нам с печалями, коль мертвым

Их не дано забыть? А говорят,

Что умереть и значит — исцелиться!..

О, нет тебя великодушней, нет...

И знай, пока ты дышишь и потом

Священнее тебя для нас не будет...

Прости... прости! Боюсь я оскорбить

⁶⁰⁰ Печальными словами ту богиню,

Которой ты начатки отдала.

О дети! Ухожу я... горе ломит

Состав костей моих... Я упаду...

Возьмите, посадите на ступени

Алтарные бессильного; ему

Вы голову покройте, дети. Тяжким

Мне давит сердце бременем ее

Погибель. Правда, если бы то слово

Вещания презрели мы — нам всем

Пришлось бы умереть, и чаша горя

Полней бы стала, — но полна и эта.

Нет без божественной воли блаженного мужа,

Нет и несчастных...

⁶¹⁰ Только не вечно вздымают и боги

Тех же людей; судьба нас качает

Вверх одного, книзу другого...

В бездну она низвергает счастливца,

Нищего в выси блаженства возносит.

Жребия ты не минуешь, а он над искусством смеется.

Труд и борьба — только лишние муки...

Встань, Иолай: покоримся божественной воле,

⁶²⁰ Не отдавайся

Этим порывам отчаянья, старец;

Та, что умрет за братьев и город,

Славы свою долю приемлет.

Девичье имя в устах не угаснет.

Доблести путь пролагает страданье,

Дева ж достойной отца и достойною рода явилась...

Славить хочу я славные смерти!..

⁶³⁰ О дети, радуйтесь... Где ж Иолай?

И мать отца куда же удалилась?

Я здесь, коль это точно прежний я.

Но ты лежишь, лицо твое в печали!..

Заботою измучен о своих...

Встань, Иолай, и подними лицо!

Старик я, и бессилен я, увы!

Но я принес тебе большую радость!

Но кто же ты и где встречались мы?

Из Гилловых людей я; не узнал ты?

⁶⁴⁰ Ты выручить из горя нас идешь?

Да, и теперь идут дела удачней.

О славного Геракла мать, Алкмена!

Приди, услышь счастливейшую весть!

Ведь уж давно ты в муках материнских

Свое крушила сердце об ушедших,

Сужден ли им возврат... Сюда, Алкмена!

Призывы дом наполнили... Скажи,

О Иолай, ужель опять микенский

Тебя теснит глашатай? Мало сил

Оставила нам старость, чужеземец,

⁶⁵⁰ Но увести детей тебе не дам,

Пока еще я матерью Геракла

Считаюсь... Только тронь их, и тебе

Бесславная борьба грозит — два старца...

О, разуверься, старая, и страх

Покинь; врага-глашатая здесь нет...

Но ты кричал, нам возвещая ужас...

Я вызывал тебя из храма только.

Я поняла не так... А это кто ж?

Он возвестил тебе прибытье внука.

⁶⁶⁰ Будь счастлив, гость, и ты за эту весть...

Но отчего ж, когда он в эту землю

Уже пришел, его не видим? Случай

Какой ему с тобою помешал

Порадовать мне сердце появленьем?

Он войско размещает,[94] что привел.

Об этом весть он, верно, шлет не нам.

Пусть не тебе, но все же мне.

Ответствуй!

Что именно хотел бы ты узнать?

Союзников привел сюда он много ль?

Я не считал, но знаю — много их.

⁶⁷⁰ Вожди Афин извещены, конечно?

Нам левое уступлено крыло.

А разве войско там готово к бою?

Уж жертвы ждут, поодаль от рядов.

А далеко ль от них аргосцев копья?

Ты б воеводы различил черты.

А чем же был он занят? Войско строил?

Должно быть, так: нам было не слыхать.

Но я пойду. Я не хочу оставить

Своих господ, когда вступают в бой.

⁶⁸⁰ И я с тобой. У нас забота та же —

Друзьям помочь, как требует наш долг.

Не след тебе пустое молвить слово.

⁶⁸³ А в бранном деле покидать друзей?

⁶⁸⁸ Не та, что раньше, сила Иолая.

⁶⁸⁵ Бессилен щит я поразить копьем?

Да, поразишь — и сам падешь на землю.

Мой взор один микенцев ужаснет!

⁶⁸⁴ Не ранишь взором, коль рука недвижна.

⁶⁸⁹ Но ведь числом враги нам не уступят?

Что ж? Перевеса нам и ты не дашь!

Не убеждай — решил сражаться я.

Сражаться не тебе — молиться разве.

Я не останусь — речь перемени...

Средь латников не воин — безоружный.

Вот в этом храме и оружье есть,[95]

Что было снято с пленных; нам послужит

Теперь оно, и если я живым

Вернуся из сражения, сюда же

Доставим мы доспехи; но и бог

С убитого не взыщет... В эти двери

Войди и, сняв с гвоздя, сюда доставь

Тяжелые доспехи, да скорее!..

⁷⁰⁰ Позор тому, кто дом свой охраняет

И робко ждет, в брань отпустив друзей!

Не увяло от времени сердце твое,

Оно бьется, как раньше, — но сила не та!

Не трудись же напрасно во вред самому

И без пользы для родины нашей, мой друг;

О, опомнись, старик, и несбыточных дум

Искушения брось:

Не видать тебе юности дважды!

Ты потерял рассудок... Иль меня

⁷¹⁰ С детьми одну покинешь? Сам подумай!..

Мужам война — а ты о них заботься!

Ну, а тебя убьют... спасемся как?

Придумают, коль уцелеют, внуки.

А — боже сохрани — на них беда?

На доброту друзей тогда надежда...

Одна и остается — нет другой...

Да о тебе, жена, и Зевсу думно...

Увы!

Но жалобы из уст моих Кронид,

Конечно, не услышит — сам он знает,

По правде ли со мной он поступил!..

⁷²⁰ Доспех готов, и полный. Поспеши же

Его надеть на тело. Близок бой,

И медлящий Аресу ненавистен...

Но если вес доспехов испугал

Тебя, старик, — их не бери покуда,

Иди как есть. На поле битвы ты

Наденешь их, я ж донесу до места...

Ты прав, возьми покуда наш доспех,

Но в руку дай копье мне и, под левый

Схвативши локоть, направляй меня.

Руководитель воину потребен?

⁷³⁰ Приметы ради — чтоб не оступиться.

Ах, если б с духом мощь твоя сравнялась!

Скорей! Позор на битву опоздать!

Да за тобой задержка — не за мной!

Мои ль не быстры ноги? Погляди...

Гляжу, что ты спешишь, да только в мыслях.

Вот грянет битва — и не то ты скажешь.

И что ж скажу? А впрочем — бог нам в помощь.

Что вражий щит пробил я — вот что скажешь.

Коль мы дойдем... Но вот дойдем ли мы?

⁷⁴⁰ О ты, рука моя, такой же верной

Союзницей мне будь, какой тебя

От юности хранит воспоминанье,

Когда с Гераклом Спарту я громил.[96]

Тогда мы тыл увидим Еврисфеев:

Подобного напора не снести

Трусливому. Но вот что худо: всем

Мерещится в удаче лживый призрак

Отважности, и склонны думать люди,

Что раз кто счастлив — все умеет он.

Ты, земля, ты, лампада ночей,

Вы, всесветлого бога

⁷⁵⁰ Нам горящие ярко лучи, —

Принесите мне радость

И по дальнему небу домчите ее

До владычного трона,

До дворца синеокой Афины!

Да! За отчую землю,

За очажное пламя

Должен медью сверкать я,

Потому что молящие — святы...

Хоть тяжело нам считать,

⁷⁶⁰ Что златые Микены,

Осененные славой побед,

К нам исполнены злобы —

Но стократ тяжелее гостей выдавать,

О защите молящих,

По приказу царя-лиходея.

Зевс за нас; мне не страшно:

Зевс за правду воздаст нам.

Выше божьего слова

Не поставлю я смертного волю.

⁷⁷⁰ А ты, о дивная!..[97] Тебе

Мы любим землю доверять,

Ты и царица ей и мать:

Не выдавай нас злой судьбе!

Неправда мощная врагов

Рукой преступною ведома, —

И я ль, боявшийся богов,

Лишусь родительского дома?

Не твой ли жертвами кишит

Приют, Афина? Не тебе ли

С тех пор, как город наш стоит,

Плясали хоры, девы пели?[98]

Тебе звучат их голоса,

⁷⁸⁰ И танец ноги выбивают,

Когда туманом небеса

И мраком выси одевают!

Я приношу тебе, о госпожа,

Известие, для языка и слуха

Приятное! Чтоб не тянуть, скажу:

С победой мы; из копий и доспехов

Твоих врагов уж строится трофей!

О друг, тебе за эту весть отрадной

Свободою заплатит день!.. Но нас

⁷⁹⁰ Не вызволил еще ты совершенно...

Боюсь я, живы ль те, кого люблю?

Они живут и славой увенчались.

Но Иолай, старик... Он тоже жив?

Особо он почтен богами даже...

В сраженье отличился он? Иль как?

Бессмертные ему вернули юность.

Чудесна речь твоя... Но передай

Мне первым делом ход борьбы счастливой.

Все объяснит тебе один рассказ.

⁸⁰⁰ Когда ряды гоплитов развернулись

Лицом к лицу, то с колесницы Гилл

Спускается и, став на вольном месте

Меж двух дружин, так говорит: «О вождь,

Из Аргоса пришедший! Отчего бы

Не пощадить нам эту землю? Зла

Большого и Микены не потерпят,

Коль одного лишатся мужа. Мы

На поединок выйдем; если боги

Дадут тебе убить меня, — детей

Геракловых ты уведешь; а если

Тебя убью, — пусть не мешают нам

⁸¹⁰ Забрать и власть, и дом отца, аргосец...»

И кликами венчали те слова

Ряды солдат: конец им полюбился

Страданья боевого — и отвага.

Но Еврисфей, людей не устыдясь,

Что Гераклида слышали, и трусость

Позорно выставляя, — воевода! —

На смелый вызов витязя смолчал.

И слабые такие помышляют

Геракловых детей поработить!..

Вернулся Гилл в ряды; тогда пророки,

⁸²⁰ Поняв, что брань закончить поединком

Не суждено, без промедленья жертвы

Ножом заклали. Падают — и кровь,

Потоками из раны хлынув, милость

Бессмертных возвещает. Колесниц

Ряды тогда наполнились, а тесно

Сплотившихся тяжелые щиты

Покрыли... Вождь афинский ободрял

Своих бойцов по-царски: «О мои

Сограждане! Земле, что вас родила,

Что вас любовно кормит, — ей теперь

Вы послужить должны!» А неприятель

Тем временем соратников молил,

Чтобы Микен они не посрамили

И Аргоса. Но яркая труба

⁸³⁰ Тирренская[99] призывом зазвучала,

И ты представь себе, какие вслед

Удары щит о щит, и крик, и стоны

Подъялись вихрем тяжким... И напор

Копейщиков аргосских очень скоро

Прорвал ряды афинские... потом

Враг отступил... но грудь на грудь вторично

Сошлися мы с аргосцами... И бой

Упорный загорелся. И убитых

Тут полегло немало. Два кругом

Носилося призыва в поле: «Аргос», —

⁸⁴⁰ «Афиняне», — «не посрамите стен

Отеческих!». С усильем, но микенцев

Мы все-таки прогнали. Иолай

Тогда старик является; десницу

С мольбою простирая к Гиллу, он

Себе на колеснице места просит;

И, вожжи взяв, за Еврисфеем вслед

Возница устремился. Дальше я

Со слов чужих могу поведать только

Движение событий.[100] Проезжая

Мимо холма Палленского,[101] что был

Афине посвящен, завидел старец

⁸⁵⁰ Аргосского царя... тогда мольбы

Он жаркие вознес к отцу бессмертных

И Гебе, чтоб ему на день один

Они вернули молодость и дали

Врагам отмстить... И тут готовься весть

О чуде услыхать, царица. Только

Окончил он молитву, — две звезды

Поверх ярма сверкнули, колесницу ж

Одела ночи мгла. Нам мудрецы

Так объяснили, что то были — Геба

И твой, царица, сын.[102] И вот внезапно

Рассеялся туман густой, и мы

Увидели того же Иолая,

Но только молодым героем, силы

Исполненным нетронутой. И горд

И смел, на Еврисфея прянув возле

⁸⁶⁰ Скиронских скал, он в плен его берет

И, оковав, тебе ведет — трофей

Блистательный — счастливого дотоле

Властителя. Какой урок для нас,

Чтоб зависти мы не питали к жизни,

Счастливой с виду, до конца ее:

Так скоротечны дни благополучья!

О Зевс, о бог-защитник! День, свободный

От ужасов, ты нам явил теперь!

О Зевс! Ты поздно взор свой обратил

На бедствия Алкмены; но тебя

⁸⁷⁰ Благодарю я все ж за милость. Знаю,

Что сын мой средь богов — да, ныне знаю;

А раньше мне не верилось. И вы,

О дети, вы свободны от страданий:

Бояться вам не надо Еврисфея!

Погибнет он постыдно, вы ж опять

Удел отца увидите, богам

Отечества вы принесете жертвы

Не на чужой земле, а на родной,

С которой вас прогнали, осудив

Скитаться средь несчастий и лишений.

Но объясни, понять я не могу,

Какой расчет заставил Иолая

⁸⁸⁰ Аргосского владыку пощадить?

По-моему, живым врага оставить,

Коль он у нас в руках, — одно безумье.

Хотел тебе доставить радость он,

Чтоб ты врагом плененным насладилась.

Противился микенец, не хотел

Ярма надеть и на глаза твои

Живым предстать за полученьем кары.

О старая жена, возвеселись,

Да не забудь, что первые слова

⁸⁹⁰ Прервала ты, свободу обещав мне...

В таких делах уста царей не лгут!..

Сладок нам танец и пир,

Прелестью флейты полный;

Чары Киприды нам

Негою сердце тешат;

Мило и счастье друзей,

Если придет нежданно...

Сколько у Мойры в руках

Пряжи, и сколько с нею

Времени сын Век

⁹⁰⁰ Нитей мотает...

Избран, о город, тобой

Праведный путь: вы бессмертных

Чтите, Афины, — так

Вечно творите. Ярок

Гибели вражьей пример.

Правду хотел безумец

Поколебать, и его

Боги казнили. Гордость

Мысли всегда бог

Смутой наполнит...

⁹¹⁰ На небесах твой славный сын,

Царица старая; не прав,

Кто молвит, что в Аиде он,

Оставив пепел на костре.

Там в золотом чертоге

Гебы дивное ложе

Делит он... О Гименей,

Браком связал ты славным

Зевсово чадо с чадом

Зевса навеки.

Как часто звеньями в цепи

⁹²⁰ Дела становятся! Отец

Малюток этих был спасен

Афиной, — город наш детей,

Славный народ Паллады,

Спас, надменность карая

Мужа, который закон

Буйно нарушил. Сердцу

Ярые страсти, гордость —

Будьте вы чужды...

Приходят слуги, ведущие с собою пленного Еврисфея.

О госпожа, хоть видишь ты, но все же

И я скажу: вот Еврисфей — тебе

⁹³⁰ Нежданный дар; судьбы такой, конечно,

Не ждал и он, особенно, когда

Он, бранные Микены покидая,

Вел рать свою надменно и мечтал

Афинские разрушить стены... разве

Он чаял быть в твоих руках? Но бог

Обратное его предначертаньям

Решил и дал событьям ход иной:

Царь Гилл, а с ним и Иолай почтенный

Крониду в честь победы приношенье

Готовят там и поручили мне

Отрадный дар доставить этот. Слаще

Для сердца нет, коль видишь ты врага,

⁹⁴⁰ Счастливого так долго, в униженье!

Так вот ты, ненавистный! Наконец

И до тебя добралась Правда! Ну-ка,

Гляди сюда, осмелься на врагов

Глаза поднять... Ты слушаться нас должен,

Не мы тебя!.. Неужто это ты

Действительно тот самый, что Геракла —

Того Геракла, сына моего,

Который средь богов теперь, — измучил?

Живым его в юдоль Аида даже

⁹⁵⁰ Сойти принудил, гидр и львов его

Губить себе в угоду заставлял?

Не говорю о хитростях иных,

Придуманных твоею злобой; был бы

Их список слишком длинен... Но тебе

И этого казалось мало, дерзкий:

Детей и нас по всей Элладе ты

От алтаря до алтаря скитаться,

И стариков и малых, осудил...

Вот наконец нашелся город, люди,

Которые свободу любят; ты

Их запугать не мог — и злую смерть

Ты обретешь. Ты выгадал и тут...

За бедствия, которые тобою

Принесены нам были, не одной,

⁹⁶⁰ А тысячи тебе бы казней мало!

Но все ж его не вправе ты казнить.

Тогда напрасно в плен его мы брали;

Но где ж закон, спасающий его?

Афинские владыки так решили.

Что это? Смерти предавать врага —

По мнению афинян, не прекрасно?

Нет, если взят живым он на войне.

А Гилл? Решенье он признал такое?

Что ж, быть ему ослушником Афин?

Что ж, быть живым и здравым Еврисфею?

⁹⁷⁰ Тогда неправдой был и плен его.

Еще не поздно ту неправду сгладить!

Нет здесь того, кто б мог его убить!

Здесь я! А я ведь — тоже некто, мнится.

Смотри! Бесславьем ты себя покроешь.

Люблю Афины я, люблю бесспорно;

Но Еврисфея — раз он мне достался —

Не властен вырвать из людей никто.

Кто хочет, пусть меня и дерзкой кличет

И преступившей женских чувств предел,

⁹⁸⁰ А месть свою я утолю всемерно.

Питаешь гнев ужасный ты, жена,

На Еврисфея; знаю — и прощаю.

Не мни, жена, что в жизнелюбья страсти

До льстивых слов унижу я себя;

Нет, трусостью уже не согрешу я.

Вражду на сына твоего воздвиг

Я не по доброй воле; был я братом

Двоюродным тебе, и общность крови

Меня с твоим Гераклом единила.

Но все равно, хотел иль не хотел я —

⁹⁹⁰ Внушила Гера эту мне болезнь,

Она ж была богинею. И вот я

Врагом себя Гераклу объявил.

А раз вступив на путь вражды жестокой,

Я много мук ему изобретал

И, Ночь советчицей избрав, немало

Ткал замыслов, чтоб, свергнув супостата,

Остаток дней безоблачно провесть.

Ведь достоверно знал я, что твой сын —

Муж настоящий, не пустое имя:

Ты видишь, хоть и враг он мне — за доблесть

Я на хвалу ему не поскуплюсь.

¹⁰⁰⁰ И вот он умер; что ж? Не знал я разве

Про ненависть ко мне его детей

И про вражды наследственность? И диво ль,

Что все пути я испытал, стараясь

Убить их иль изгнать? Иль средство было

Иное у меня, чтоб мне свое

Обезопасить царство? Ты сама бы, —

Когда бы жребии сменились наши, —

Детенышей разгневанного льва

Ужели злых терпеть бы стала, жить

Им в Аргосе дала б на воле? В этом

Ты никого не убедишь, жена!

Теперь — свершилось! Смерти жаждал я —

Меня живым оставили. Отныне —

¹⁰¹⁰ Так верует Эллада вся — никто

Меня без скверны уж убить не может.

Афины благочестье соблюли:

Не ставя гнева выше божьей воли,

Меня велели отпустить они.

Сказала ты — сказал и я. В дальнейшем

Уж нет врагов, а есть проситель скромный

И покровитель благородный. Впрочем,

Мне все равно: хоть смерти не желаю —

Без горечи расстанусь с жизнью я!

Внемли совету кроткому, Алкмена:

Почти наш город — мужа отпусти!

¹⁰²⁰ А коль убью его без ослушанья?

То было б лучшим; как же совместишь?

Сейчас поймешь. Его лишу я жизни,

А труп отдам родным, когда придут.

Так в отношенье тела волю граждан

Исполню свято, он же понесет

Из рук моих заслуженную кару.

Что ж, убивай... вымаливать себе

Спасения не буду. Град же этот,

За то что отпустил меня и верность

Просителю соблюл, получит дар

Великий от меня — вещанье Феба.

В цене высокой он с годами будет,

Не вздумать даже вам теперь. Меня

¹⁰³⁰ Похоронить прошу, где мне судьбою

Назначено, у храма Девы бранной

Палленского! Землей засыпан, гость

Афинского предела, я останусь

Хранителем для вас и другом верным,

А для потомства этих Гераклидов

Врагом непримиримым, коль придут

С дружиною бесчисленной в Афины,

Забыв о вашей ласке. Вот кого

Пригрели вы! Вы спросите, как мог я,

Оракулом владея тем, бесстрашно

Идти сюда? Увы! Я Геру мнил

Сильнее всех вещаний; не считал я,

Что нас она покинет! На моем

¹⁰⁴⁰ Не надо гробе крови, возлияний;

Довольно с нас и нашей мести, — я,

Несчастный, дам возврат им, а Афинам

Двойною пользой будет смерть моя:

Я им заступник — и врагам их враг!

Чего ж вам медлить? Смерть его отраду

И вам сулит, и вашим детям; сами

Вы слышали — убейте же его.

Он сам вам путь надежный указует:

При жизни враг он всем, по смерти — друг.

Итак, ведите, слуги, вы его,

А после казни труп похороните.

Того не будет, чтоб меня вторично,

Живой, изгнал ты из земли моей!

Мы согласны. Рабы, уведите его!

И не будет от нас

Государям страны оскверненья!

Полна земля молвой о нас, и ярок

И в небесах Киприды дивной блеск,

И сколько есть людей под солнцем дальним

От Понта до Атлантовых пределов,

Того, кто власть мою приемлет кротко,

Лелею я, но если предо мной

Гордиться кто задумает, тот гибнет.

Таков уж род бессмертных, — что дары

Из смертных рук сердцам отрадны нашим.

И правду слов я скоро здесь явлю.

¹⁰ Из всех один меня в Трезене этом

Тесеев сын, надменный Ипполит,

Могучею рожденный Амазонкой[103]

И благостным Питфеем воспоен,

Последнею расславил в сонмах дивных.

Он радостей и уз любви бежит,

А меж богов сестры милее Феба

И Зевсовой нет дочери ему...

И с чистою среди зеленой чащи

Не знает он разлуки. Своры он

По зверю там гоняет с нею рядом,

Сообществом божественным почтен...

²⁰ Нет зависти во мне: какое дело

Мне до того? Но в чем передо мной

Он погрешил, за то гордец ответит

Сегодня же... Нависла и давно

Лишь мига ждет, чтоб оборваться, кара.

Когда чертог покинул он Питфея,

Чтоб Элевсина таинства узреть,[104]

Священный град Афины посетил,

Там юношу увидела жена

Его отца, блистающая родом;

И чарами Эрота сердце в ней

В тот миг зажглось моей державной волей,

И ранее, чем уезжать сюда,

³⁰ Влюбленная, она скалу Паллады

С той стороны, что смотрит на Трезен,

Святилищем украсила Киприды,

И храм ее тоскующей любви

Так и прослыл «святыней Ипполита».[105]

Когда ж Тесей, чтобы себя омыть

От пролитой им крови Паллантидов,

В изгнание из Аттики с женой

Сюда, в Трезен, свой парус направляет

На целый год — несчастная, мечты

Безумные со стонами мешая,

Здесь от Эрота жала сохнуть стала.

Она молчит. Из челяди никто

⁴⁰ О тайне и не знает. Только страсти

Не суждено угаснуть без следа:

Отцу о ней я расскажу, Тесею,

И будет нам враждебный Ипполит

Убит его проклятьем. Царь глубинный,

Не даром же Тесею Посейдон[106]

Три посулил желания исполнить.

Прославлена — но все-таки умрет

И Федра. Пусть! Мне лучше, чтобы Федра

Погибла, чем, виновных поразив,

⁵⁰ Мне сердца, месть лаская, не насытить.

Но вот и он, вот Ипполит, Тесея

Надменный сын... Покинув лов тяжелый,

Сюда идет — я ухожу... Пора...

С какою он большой, веселой свитой.

Как ярко гимн их Девственной звучит,

Богине их отраден, Артемиде:

Не чует он, что Адовы врата

Уж для него открыты... и что солнца

Последнего он пьет теперь лучи...

О, восславьте гимном, други,

Золотую Дия дочь,

⁶⁰ Артемиду, нашу радость!

Дева-владычица,

Радуйся, сильная

Зевсова дочь!

Чада Латоны нет

В мире прекраснее.

О Артемида, нам

Нет и милей тебя:

В златом украшенных

Залах отца богов

Сколько чарующих,

Сколько небесных дев!

Ты между них одна

⁷⁰ Девственно чистая,

Солнца отраднее

Ты, Артемида, нам.

Прими венок, царица: в заповедном

Лугу, цветы срывая, для тебя

Я вил его... На этот луг не смеет

Гнать коз пастух, и не касался серп

Там нежных трав. Там только пчел весною

Кружится рой средь девственной травы.

Его росой поит сама Стыдливость.

И лишь тому, кто не в ученья муках,

⁸⁰ А от природы чистоту обрел,

Срывать цветы дано рукою вольной:

Для душ порочных не цветут они.

Но, милая царица, для твоих

Волос златисто-белых их свивала

Среди людей безгрешная рука.

Один горжусь я даром — быть с тобою,

Дыханьем уст с тобой меняться звучным

И голосу внимать, лица не видя...

О, если бы, как начинаю путь

И обогнув мету, все быть с тобою...

Царь!.. Для меня лишь боги господа...

Готов ли ты принять совет во благо?

⁹⁰ Конечно, да. Иль мудрости, старик,

Иначе мы сберечь могли бы славу?

Ты знаешь ли, что общий есть закон?

Какой закон? К чему ты речи клонишь?

Кто сух душой надменной, нам не мил.

Ты прав, старик: надменный ненавистен.

Лишь ласковый имеет дар пленять.

Он без труда друзей приобретает.

Не то же ли среди богов, что здесь?..

Раз их закон мы, смертные, приемлем...

С богинею зачем же ты так горд?

¹⁰⁰ С какой? Смотри — уста на грех наводят.

С Кипридою, хранящей твой порог.

Я чту ее, но издали, как чистый.

Особенно все люди чтут ее.

¹⁰⁶ Бог, дивный лишь во мраке, мне не мил.

Дитя, воздай богам, что боги любят.

¹⁰⁴ Кому один, кому другой милее,

И из богов, и меж людей, старик.

Умен ты, да... Дай бог, чтоб был и счастлив.

¹⁰⁸ Свободны вы, товарищи! В дому

Нам полный стол отраден после ловли,

¹¹⁰ Подумайте ж о пище — а потом

Вы кобылиц почистите. Вкусивши

Отрадных яств, — я их запречь велю,

Ристалищу свободно отдаваясь.

Вам много радостей, старик, с Кипридой!

Нет, с юных мы примера брать не будем,

Коль мыслят так. Но рабские уста

С молитвою к тебе я обращаю,

Владычица Киприда. Снизойди

Ты к юности с ее кичливым сердцем

И дерзкие слова ее забудь:

¹²⁰ Нас не на то ль вы, боги, и мудрее?

Холодна, и чиста, и светла

От волны океана скала,

Там поток, убегая с вершины,

И купает и поит кувшины.

Там сверкавшие покровы

Раным-рано дева мыла,

На хребет скалы суровый,

Что лучами опалило

Колесницы дня багровой,

Расстилая, их сушила:

О царице вестью новой

¹³⁰ Нас она остановила.

Ложу скорби судьбой отдана,

Больше солнца не видит она,

И ланиты с косой золотою

За кисейною прячет фатою.

Третий день уж наступает,

Но губам еще царица

Не дала и раствориться,

От Деметры дивной брашна,[108]

Все неведомой томится

Мукой, бедная, и страшный

¹⁴⁰ Все Аид ей, верно, снится.

Что нам думать? Уж не Пана ль

Гнев тебя безумит, Федра?

Иль Гекаты? Иль священных

Корибантов?[109] Иль самой

Матери, царицы гор?

Мнится, верней: Артемиду,

Лова владычицу, жертвой

Ты обошла нерадиво:

Властвует над побережьем,

И над пучинами моря,

¹⁵⁰ И над землею она.

Иль владыку Эрехтидов>

Благородного супруга,

Тайная в твоих хоромах

Связь пленила — и ему

Стала неугодна ты?

Иль из родимого Крита

В гавань, что гаваней прочих

Гостеприимнее,[110] прибыл

Вестник с посланием грустным

И приковала царицу

¹⁶⁰ Злая кручина к одру?

Жребий несчастный жен,

Разве он тайна мне?

Немощи робкие, сколько таится в них

Мрака душевного,

Сколько безумия —

Носят, как мать дитя... Этот порыв

Прихоти немощной в сердце и мне проник.

Но к Артемиде, деве небесной,

Стрелы носящей, я,

В родах хранящей, я

Громко взывала.

И Артемида мне между бессмертными

Всех и теперь милей.

¹⁷⁰ Вот старая няня...

За ней из дворца несут сюда ложе царицы.

Какая бледная! Как извелась,

Как тень бровей ее растет, темнея!

О, что с ней?.. Любовью тревожной полна я.

О, слабость людская, о, злые недуги![111]

Что делать я буду? Чего мне не делать, скажите?

И светлое солнце, и чистое небо,

¹⁸⁰ Дитя, над твоею недужной постелью...

Ты воли просила.

«На воздух несите», — рабыням твердила.

Минута, — и спальня нам будет милее.

Желанья что волны. Что тень твоя радость.

Что есть — надоело, не мило, а если,

Чего мы не видим, душа загорелась:

Скорее, скорее. Не лучше ль уж, право,

Больною лежать, чем ходить за больной?

Там тело страдает, а тут и душа

Твоя изболеет, и руки устанут...

Да, жизнь человека лишь мука сплошная,

¹⁹⁰ Где цепи мы носим трудов и болезней.

Но быть же не может, чтоб нечто милее,

Чем путь этот скучный, за облаком темным

Для нас не таилось. И если мерцанья

Мятежного ищем душой на земле мы,

Так только затем, что иной не причастны

Мы жизни и глаз человека не властен

Подземные тени рассеять лучами,

Что лживые сказки душою играют.

Подняться хочу я... Поднять с изголовья

Мне голову дайте... Нет силы... Все тело

²⁰⁰ Мое разломило... За белые руки

Возьмите меня вы, за слабые руки.

Долой покрывало! Мне тяжко, рабыни...

Пусть волосы льются и плечи оденут...

Немного терпенья, дитя, не мечись

Так дико... Собою владей, и недуг

Тебе покорится. Ты только подумай:

Ведь ты ж человек — обреченный страданью.

Мне ключ бы гремучий, студеный и чистый:

Воды бы оттуда напиться... я после

²¹⁰ В развесистой куще б улечься хотела,

Среди тополей и на зелени нежной.

Опомнись, опомнись,

Не стыдно ль желанья такие безумно

Кидать при народе...

Оставьте... Туда я... Я в горы хочу,

Где ели темней. Где хищные своры

За ланью пятнистой гоняются жадно.

О, ради богов...

²²⁰ Когда бы могла я живить ее свистом,

О, если бы дротик к ланите под сенью

Волос золотистых приблизить могла я...

Уж это откуда желанье, не знаю...

По зверю охота — твоя ли забота?

А если воды ключевой захотелось,

Ходить недалеко — источник у дома,

И пей себе, сколько душа твоя просит...

Туда, Артемида, царица приморья,

Где кони песчаные отмели топчут!

²³⁰ О, если б туда мне, в урочища девы,

И мне четверню бы венетскую[112] в мыле.

Чего еще просит? Безумные речи!

То в горы, по чаще лесистой с охотой

За ланью гоняться... то ей на прибрежье

Подай колесницу... Гадателя надо,

Чтоб бога нам назвал, которому в мысли

Пришло твой рассудок с дороги обычной

Увлечь в эти дебри. Здесь вещего надо.

Несчастная! Что я? Что сделала я?

²⁴⁰ Где разум? Где стыд мой? Увы мне! Проклятье!

Злой демон меня поразил... Вне себя я

Была... бесновалась... Увы мне! Увы!

Покрой меня, няня, родная, покрой...

Мне стыдно безумных речей...

О, спрячь меня! Слез не удержишь... бегут.

И щеки горят от стыда... возвращаться

К сознанью так больно, что, кажется, лучше,

Когда б умереть я могла, не проснувшись.

²⁵⁰ Закрыла... Чего уж? Самой-то в могиле

Скорей бы землею покрыться. Судьба ведь

За долгие годы чему не научит...

Не надо, чтоб люди так сильно друг друга

Любили. Пусть узы свободнее будут,

Чтоб можно их было стянуть и ослабить,

А так вот, как я эту Федру люблю,

Любить — это тяжкое бремя. На сердце

²⁶⁰ Одно, да заботы, да страхи двойные.

Вот подлинно — где ты уж слишком усерден,

Там много ошибок да мало утехи...

Всегда я скажу: ты излишнего бойся,

Все в меру — и мудрые скажут: все в меру.

Ты, старая и верная раба,

Вспоившая царицу! Видим, горе

Какое-то у Федры, но понять,

Какой недуг у ней, — не понимаем.

²⁷⁰ Душа горит твоих послушать слов.

Когда б сама я, жены, понимала...

Причину мук ты знаешь, может быть.

И тоже нет. Она давно таится.

А как слаба она... Как извелась...

Не ослабеть... как третий день без пищи!

В безумии она?.. Иль смерти жаждет?

Конец один. Причины ж я не знаю.

На мужа я дивлюсь... Что ж смотрит муж?

Я ж говорю тебе — она таится.

²⁸⁰ Но на лице нельзя ж не видеть мук.

Да, как на грех, и муж у ней в отъезде.

Но ты? Ужель на все ты не пойдешь,

Чтобы недуг ее разведать, тело

И душу ей снедающий недуг?..

Старалась уж, да никакого проку.

Но рук я не сложу — смотрите все

И помните, что господам в несчастье

Я верная слуга...

Дитя мое

Любимое, мы прежних лучше обе

Не будем слов и помнить... Ты смягчись

И не гляди так гневно... Я ж покину

²⁹⁰ Унылый путь, которым мрачный ум

Дошел до слов тяжелых, и другую

Речь заведу, получше. Если тайным

Недугом ты страдаешь, эти жены

Тебе помогут опытом, стараньем;

А если он таков, чтоб и мужам

Его открыть, — тебя врачи излечат.

Что ж ты молчишь, дитя? Хоть что-нибудь

Скажи, меня, коли не так сказала,

Оспорь, а не оспоришь, так признай,

Что я права, и поступи согласно

³⁰⁰ Моим словам. Открой же губы... Дай

Хоть посмотреть в глаза тебе... О, горе!

Вот, женщины... Вы видите? Опять.

Уж я ли не старалась?.. Все напрасно:

Как было, так и есть, и как тогда

Была глуха, так и теперь не внемлет.

Пойми ж ты хоть одно. К другому можешь

Ты равнодушней моря быть, но если

Себя убьешь, — ведь собственных детей

Отцовской ты лишаешь части этим.

Я царственной наездницей клянусь,

Что детям родила твоим[113] владыку,

Пусть незаконного, но с честолюбьем,

Законного достойным. Ты его

Отлично знаешь, Федра... Ипполита.

³¹⁰ Увы!

Коснулась я живого места разве?

Ты сделала мне больно... Я молю:

Не повторяй мне больше это имя.[114]

Вот видишь ты — сама ведь поняла;

Так как же, рассудив, не хочешь жизни

Своей сберечь для собственных детей?

Я их люблю, детей. Но в сердце буря

Мне жребием ниспослана иным.

Нет на руках твоих, надеюсь, крови?

Душа во мне... душа заражена.

Иль это враг тебе какой подстроил?

О нет, мы зла друг другу не хотим;

Но он убьет, и я убита буду.

³²⁰ Перед тобой Тесей не согрешил?

Мне перед ним не согрешить бы только.

Но что ж тебя в Аидов дом влечет?

Мой грех — тебя касаться он не может.

Конечно, нет. Но ты покинешь нас...

Оставь, оставь! Зачем к руке припала?

В мольбе твоих не выпущу колен.

Тебе же мука, коль узнаешь, мука...

Нет большей мне, как Федру потерять.

Она умрет, но не бесславной смертью.

³³⁰ А слава в чем? Хоть это мне скажи.

Ее добуду на стезе греха.

Откройся ж нам, — и слава возрастет.

Уйди, молю... Освободи мне руку...

Нет, ни за что... Молящий дара ждет.

И ты получишь этот дар молящих.

Тогда молчу... но за тобою речь...

Какой любви ты сердце отдавала,

О мать, о мать несчастная моя!

Ты вспомнила быка иль что другое?

О, бедная, и той же рождена

Для ложа Диониса Ариадна...

³⁴⁰ Опомнись, дочь... ты свой порочишь род.

Мне третьей быть добычей смерти, третьей.

О, ужас... О, куда ж ты клонишь речь?

Туда, где злой давно таится жребий.

Но в чем же он?.. Когда бы знать могла я!

О, горе мне... Когда б мои слова

Ты, женщина, сама сказать могла бы.

Я ж не пророк, чтоб чудом их узнать.

Ты знаешь ли, что это значит — «любит»?

Да, слаще нет, дитя, и нет больней...

Последнее — вот мой удел, родная.

³⁵⁰ Что слышу я? Ты любишь? Но кого ж?

Не знаю кто, но сын он амазонки.

Как... Ипполит?..

Он назван, но не мной.[115]

Не может быть, дитя. Ты убиваешь

Признанием меня. Для старых плеч

Такое иго, жены, слишком тяжко.

Проклятый день, проклятый свет очей...

Нет, в омут мне... Но только эту ношу

Берите прочь... На что ж и жизнь, когда

Порок возьмет насильем добродетель

Влюбленную? Киприда — ты не бог,

³⁶⁰ Ты больше бога. Кто б ты ни была,

Но Федру, и меня, и дом сгубила.

Вы слышали, подруги?

Из царских губ внимали ль вы

Неслыханным речам, речам ужасным?

О, лучше бы, о, лучше б умереть,

Покуда в грудь мою

Твои слова проникнуть не успели.

Всем горе, всем нам горе, всем нам горе!

Несчастная! Какой ужасный рок

Тобой владел?.. О, смертные!.. О, род,

На муки обреченный! Ты погибла,

Отдав лучам позор... Как этот день тебе

Короткий пережить еще?..

³⁷⁰ К концу идет с тобою царский дом,

И больше тайны нет, куда Киприды,

Тебя склоняя, воля губит,

О Пасифаи дочь несчастная, о Федра!

Вы, дочери Трезена, вы краса

Преддверия Пелоповой державы,[116]

Уже давно в безмолвии ночей

Я думою томилась: в жизни смертных

Откуда ж эта язва, что нас губит?

Природа ль разума виновна в том,

Что мы грешим? Не может быть: ведь многим

Благоразумье свойственно. Я так

Сужу: что хорошо, что нет — все это

³⁸⁰ Мы знаем твердо: лишь на деле знанье

Осуществить мы медлим. Почему?

Одним мешает леность, а другой

Не знает даже вкуса в наслажденье

Исполненного долга. Мир — увы! —

Соблазнов полн, и, если волны речи

Людской нас не закружат, — праздность нас,

За радостью гоняя, обессилит...

Ты скажешь, стыд?.. Какой? Есть два стыда:

Священный стыд и ложный, но тяжелый.

А будь меж них светла для света грань,

Они одним бы словом не писались...

И вот с тех пор, как тяжким размышленьем

Я различать их научилась, нет

Мне более к неведенью возврата,

³⁹⁰ И не могу не видеть я греха.

Но я хочу с тобою проследить

Решенья ход... Когда Эрота жало

Я в сердце ощутила, как его

Переносить, я стала думать честно...

И начала с того, чтоб затаить

Его как можно глубже. Проку мало

Для нас в речах. Пусть иногда язык

Поможет нам другого образумить,

Но раны нет больней, чем от него.

Я думала потом, что пыл безумный

Осилю добродетелью... И вот,

⁴⁰⁰ Когда ни тайна, ни борьба к победе

Не привели меня — осталась смерть.

И это лучший выход. Нет, не надо

Мне возражать. Для славы мы хотим

Свидетелей — для горя только тайны.

Я знала все — недуг, его позор,

И женскому я сердцу цену знала...

Пускай для той проклятий будет мало

Со всей земли, которая с другим

Впервые обманула мужа. О,

⁴¹⁰ Пойти с верхов должна была зараза.

Ведь если зло — игрушка знатных, разве

В толпе оно не станет божеством?

Проклятие и вам, чьи скромны речи,

Но чьи под кровом ночи черной дерзки

Преступные объятья... Как они

Решаются, о, пеною богиня

Рожденная, потом смотреть в глаза

Обманутым мужьям? Как им не страшно,

Что самый мрак их выдаст, что стена

Заговорит, внимавшая лобзаньям?

Я от одной бы мысли умерла,

⁴²⁰ Что мужа бы могла я обесчестить

Или детей. Нет, никогда! Они,

Свободные и гордые, на землю

Священную прославленных Афин

Вступая, нас не постыдятся вспомнить.

Ведь самый дерзкий клонит, точно раб,

К земле чело, когда при нем напомнят

Клеймо отца иль матери позор.

И если что-нибудь поспорить может

С желаньем жить,[117] так совесть, у кого

Она еще осталась... Слабодушным,

Как красной девице, когда-нибудь

Подносит время зеркало, но я,

⁴³⁰ Нет, я его не буду дожидаться...

Увы! Увы! Нет в мире ничего

Прекраснее, чем добродетель: смертных

Она дарит заслуженной хвалой...

О госпожа, когда завесу с бед

Ты сдернула так быстро, то, конечно,

В испуге я не выбирала слов

И лишнее сказать могла. Но дело

Совсем не так уж страшно... И всегда

Надежнее второе рассужденье.

Чего-нибудь неслыханного я

Покуда не узнала. Афродиты

Здесь чары несомненны. Любишь ты?

Но не одна ж. Другие тоже любят.

⁴⁴⁰ И убивать себя!.. Да разве ж всех,

Кто любит иль любви готов отдаться,

За это и казнить? Да польза ж в чем?

Или поток Киприды остановишь?

Ты уступи ему — тебя волной

Он ласково обнимет, а попробуй

Надменно или нагло спорить с ним, —

И что ж? Тебя не искалечит, скажешь?

И в высоте эфирной, и в морской

Пучине — власть Киприды, и повсюду

Творения ее. Она в сердцах

Рождает страсть, и все в ее кошнице

⁴⁵⁰ Мы зернами когда-то были. Кто

Истории читал седые свитки

Иль песни разучил поэтов, знает,

Как некогда Семелы царь богов

Безумно ложа жаждал, как Кефала

В чертог свой Эос увлекла для ласк,

Румяная. Среди богов и в небе

Они живут, однако ж, и теперь,

И страсти той несут покорно иго...

А ты, ты будешь спорить? Если так

Тебе одной тяжел закон богов,

⁴⁶⁰ То жаль тогда, что не по уговору

Особому отец тебя родил,

Что не другие над тобою боги

Владычат. Или мало здесь найдется

Таких мужей, что на грехи жены

Глаза благоразумно закрывают...

Я более скажу... Таких отцов,

Что сыновьям не прочь в делах любовных

Способствовать. Да умный человек

И всякий так рассудит, что дурное

Не напоказ. А жизни все равно

Не вымерять, как дома. И карниз

Ведь не всегда положишь по заказу...

⁴⁷⁰ Ужели же судьбы — да и какой

Еще судьбы! — теченье ты осилишь...

Ты — женщина,[118] и если ты могла

Быть честною не реже, чем нечестной,

Считай себя счастливой. Черных дум

Останови ж теченье! Это людям

Доступнее... А рваться одолеть

Богов, дитя, — поверь мне, только гордость.

Любить тебе велела Афродита...

А русло мы недугу твоему

Должны найти счастливое... Есть чары,

Соблазны слов... Подумаем — найдем

И от твоей болезни мы лекарство:

⁴⁸⁰ Мужчина бы не скоро отыскал,

А мы куда на выдумки горазды...

Ее слова страдальческой судьбе

Отрадное сулят успокоенье,

Но я несу, царица, восхищенье,

Пусть горькое, но все-таки тебе...

О, злая лесть — на сладостной облаве

Твоих сетей всегда обилен лов.

Я не хочу отрадной неги слов,

Пускай они мне говорят о славе...[119]

⁴⁹⁰ Да, музыка!.. Но эти ризы слов[120]

Узорные... зачем они? Ведь сердцу ж

Лишь Ипполита речь была б отрадна.

Зачем же прямо так и не сказать?

Тянуть зачем, когда вопрос поставлен

Решительный — о жизни? Будь сама

Женою ты разумной и спокойной,

Иль думаешь: тебе бы этот шаг

Я предлагать решилась... для утехи?

Но речь идет о жизни... И никто

Меня, надеюсь, жены, не осудит.

О, ужас, ужас!.. Замолчишь ли ты?

Иль ток речей позорных не иссякнул?..

⁵⁰⁰ Позорных! Пусть... Позорные слова

Теперь тебе полезней благородных...

Не лучше ль жизнь усилием спасти,

Чем славою венчать твою могилу?

О нет! О нет, ради богов. Права

Ты, да, я знаю... Но позор не меньше

От этого. Я цепь Эрота с честью

Еще носить хочу... Но ты ведь в бездну

Меня зовешь... О нет, о нет, о нет!..

Ну, рассуди ж... Кто спорит, было б лучше

Не полюбить. А полюбила ты,

Так не беда: найдем мы исцеленье.

Есть у меня и средство от недуга

⁵¹⁰ Любовного — ни чести не вредит,

Ни разума оно не потемняет...[121]

Питье иль мазь твое лекарство, няня?

В том пользы нет, что много будешь знать.

Но хитрости твои мне страшны... Нет ли

Дурного в них... Опасного чего?

Чего же ты боишься, не пойму я...

Речей твоих, чтоб о беде моей

⁵²⁰ Тесеев сын по ним не догадался...

И, полно... Все улажу я, дитя.

Ты только будь за нас теперь, Киприда,

Владычица морская... Остальное

Не перейдет за тесный круг друзей...

О Эрот! О Эрот!

На кого ополчился ты,

Тем глаза желанье туманит,

В сердце сладкая нега льется...

Но ко мне не иди, молю тебя,

Ни с бедой, Эрот, ни в ярости.

⁵³⁰ Нет такого огня, и лучи светил

Со стрелой не сравняются горние,

Что из рук своих мечет в нас,

Дия[122] сын, и стрелой Кипридиной...

Слепота! Слепота!

Гекатомбы кровавые

Мечем мы на бреге Алфея,[123]

Аполлону — в Пифийских храмах...

А Эрота, царя над смертными,

Ублажить, дитя Кипридино,

⁵⁴⁰ Не хотим. Пусть ее теремов любви

Он ключарь, но для нас он жестокий бог:

Сеет смерть и проклятия,

Куда ступит Эрот, Зевесов сын...

Ярма не познавшая дева[124]

И брачного чуждая ложа

⁵⁵⁰ В садах расцвела эхалийских...

Но, крови и пламени полны,

Дымятся палаты Еврита,

И терем пылает царевны,

И нимфу дрожащую сыну

Алкмены под адские гимны

Проклятий и смерти Киприда

Вручает для горького брака...

Ограда священная Фивы,

Диркеи[125] кипящая пена,

Вы ужасы миру о силе

Могли бы Киприды поведать.

Она, средь блистаний и громов

Склонивши на брачное ложе

⁵⁶⁰ Грядущую Вакхову матерь,[126]

В объятия кинула смерти,

О, страшная сила и сладость!

Пчела с ее медом и жалом!

Оставьте песни, жены... Я погибла.

Что ж страшного в чертоге слышишь ты?

Там голоса. Постойте, дайте слушать...

Начало страшное... Молчу... Молчу.

Ах-ах...

⁵⁷⁰ Несчастная! Чего же ждать еще мне?

Что ты слышишь? Чей же голос,

О любимая царица!

Что тебя, скажи, смутило?