Трагедия маршала Ахромеева

Государственный деятель

Сергей Федорович Ахромеев был выдающейся личностью. Но есть важная черта, которая отличает маршала С.Ф. Ахромеева от многих военных деятелей. Он был человеком и военачальником высокой чести и достоинства, до конца верным присяге и своему долгу.

Он — государственный человек. Не в смысле его последних должностей, а по своему существу, по собственному пониманию нужд своего Отечества, своего народа. Как личность, в высшей степени незаурядная, он обладал всеми необходимыми качествами военного деятеля, человека, гражданина. Это пытливый, творческий ум, необыкновенное трудолюбие, железная воля, высокое понятие чести, благородства. «Как кадровый офицер, я горд тем, что принес и приношу пользу нашей армии, нашей Родине во время войны и в мирные дни», — говорил Ахромеев в начале 80-х.

В своей служебной деятельности Ахромееву приходилось нередко решать важнейшие государственные вопросы в критических экстремальных условиях. У деятеля такого масштаба не все шло тихо и гладко. Мало кому известно, что он был против ввода войск в Афганистан, куда был потом направлен для оперативного руководства в должности первого заместителя начальника Генерального штаба. В Афганистане, который граничил с СССР, в 1970-х годах был совершен правительственный переворот офицерами, ранее учившимися в советских военных училищах. Они стали учить афганцев социализму, который народ Афганистана не принял. Наши партийные идеологи (Суслов, Пономарев) в Афганистане видели еще одну будущую социалистическую страну, «перепрыгивающую» из феодализма в социализм. Положение в Кабуле было крайне неустойчивым, и новое правительство (Тараки. Амин) обратилось к Косыгина, а затем к Брежневу о присылке советских войск в Афганистан. Просьба была отклонена.

Позже по каким-то обстоятельствам Громыко, Устинов и Андропов заколебались в Афганском вопросе. И кто именно, Андропов или Устинов, изменил свою точку зрения и сказал «да» в пользу ввода войск, можно сегодня только догадываться. Ясно, что они уже вдвоем «дожали» Громыко. Чего они боялись? Или присутствия впоследствии США в Афганистане у границ СССР или опасности «потерять» перспективную социалистическую страну? Может, того и другого. Решение было окончательно принято вечером 12 декабря 1979 года узкой группой высших руководителей (5–6 членов Политбюро), решение по существу антиконституционное, которое затем без всякого обсуждения принято на Пленуме ЦК КПСС в июне 1980 года. Об этом пленуме члены ЦК не любили вспоминать.

Вот оценка Ахромеевым тех событий: «Война в Афганистане нанесла ущерб авторитету советских Вооруженных сил. Им была поставлена неправомерная и нереальная задача — военным путем заставить народ, численностью 17 миллионов человек, подчиниться непопулярному правительству, опирающемуся во многом на советские штыки. Задача эта оказалась невыполнимой в принципе. Она была непосильна и армии численностью 75 тыс. человек, увеличенной затем до 108 тыс. Советским войскам пришлось втянуться в дсвятилетнюю кровавую авантюру. Авантюра срывалась и выплывала наружу, правда за авантюру следовало отвечать, требовалось найти виновника. В лице армии искали «козла отпущения».

В должности начальника Генерального штаба маршал Ахромеев координировал усилия всех округов по ликвидации последствий чернобыльской катастрофы и был ведущим организатором этих невиданных по своему масштабу и сложности работ в условиях радиации.

Какого напряжения, каких организаторских усилий требовало от него все то, что предстояло сделать в сжатые сроки в Чернобыле! Сосредоточить из военных округов необходимую группировку войск, оснастить ее техникой, создать нормальные бытовые условия для личного состава. О чернобыльской трагедии Ахромеев напишет: «Ее первый день отпечатался в моей памяти, как начало войны с фашистской Германией — 22 июня 1941 года. За мою жизнь были две всенародные трагедии, в которых мне пришлось активно участвовать, — Великая Отечественная война и чернобыльская катастрофа. Та и другая затронули целиком весь народ. Обе они произвели переворот в умах и душах советских людей. Мне пришлось на первые две недели переселиться в здание Министерства обороны, здесь не только работать, но и жить». После оценки обстоятельств этой тяжелой аварии Генеральным штабом был разработан широкомасштабный план действий по ликвидации ее последствий и оказанию помощи населению. Предстояло крупное мобилизационное развертывание войск с их перевозкой по воздуху и железной дороге в район бедствия практически со всей европейской части страны. Тогда из запасов Вооруженных сил и государственных резервов изымались любые средства и ресурсы для обеспечения работ и размещения ликвидаторов аварии. Уже к середине мая группировка военных насчитывала свыше 30 тысяч человек и свыше 5 тысяч единиц специальной техники. В короткие сроки было эвакуированы 50-тысячное население города Припять и жители населенных пунктов, попавших в зону заражения, всего свыше 120 тысяч человек». Ахромеев вместе с академиками Александровым и Велиховым на месте решали сложнейшие вопросы выхода из ситуации. В реакторе оставалось более 180 тонн урана, и последствия могли быть ужасными.

Мне позже пришлось в течение трех месяцев возглавлять в Украинской зоне 35-тысячную группировку войск из девяти военных округов, которые занимались дезактивационной работой на разрушенном энергоблоке и в населенных пунктах. Для ликвидации последствий аварии ежедневно привлекалось около пяти тысяч машин и различных механизмов. Все бригады и полки были хорошо обустроены, ни в чем не испытывали нужды. И немалая заслуга в этом С.Ф. Ахромеева. Сейчас такое при необходимости осуществить не представляется возможным даже в самом приближенном виде.

Он один из немногих был против выбора места для нового города энергетиков Славутича (вместо Припяти), где он сейчас построен. Тогда без тщательной разведки по решению центра начали ударное строительство кварталов города всеми союзными республиками. Мне неоднократно пришлось бывать в Славутиче, и я видел, как проводили дезактивацию в кварталах нового строящегося города, как солдаты очищали стволы сосен от зараженной цезием коры и вывозили от детских садов радиоактивный грунт.

Известно, что С.Ф. Ахромеев, будучи начальником Генерального штаба, а затем советником Президента СССР, принимал активное участие в подготовке и ведении совете ко-американских переговоров, связанных с сокращением вооружений, положивших «конец» холодной войне. Росли его разногласия с Горбачевым. Он высказывал свое несогласие с военной реформой по развалу армии и ослаблением военной мощи государства, в связи с чем «ушел» в отставку.

Ахромеев пишет: «Те проблемы, связанные с армией, которые влияли прямо на обстановку в обществе, расстановку политических сил в стране, он со мной не обсуждал. Думаю, это не случайно. Ему было известно мое определенно критическое отношение к тому, что он не всегда использовал полномочия Президента, которые ему конституцией СССР были представлены, для поддержания законности и порядка в стране. Сдержанно он относился и к моим многочисленным просьбам, чтобы он выступил лично как Президент и осудил антиармейскую кампанию, проводимую в стране «новыми демократами». Нередко он говорил военным так: «Защищайтесь. Выступайте в печати».

В конце декабря 1988 года Ахромеев сдал дела и должность в Генеральном штабе и приступил к работе как советник Горбачева, тогда Председателя Президиума Верховного Совета и Верховного Главнокомандующего Вооруженными силами страны. Ахромеев неоднократно выступал на заседаниях Съезда народных депутатов и в Верховном Совете, а также в печати со статьями, где говорил об опасности быстрого завоевания СССР странами НАТО.

В этот период наиболее ярко раскрылся характер С.Ф. Ахромеева, как государственного деятеля и дипломата. Обладающий высоким интеллектом, прекрасной памятью и обширными знаниями в военной области, он умело и гибко ведет переговоры с американцами, отстаивая интересы обороноспособности государства.

В июле 1988 года состоялся визит делегации Вооруженных сил в США, которая посетила военные базы, присутствовала на учениях сухопутных войск, вела переговоры по сокращению вооружений.

В заключение визита Ахромеев был принят президентом Р. Рейганом. Он так описывает эту встречу: «До этого мне довелось с ним встречаться и кратко беседовать в Рейкьявике, Вашингтоне и Москве. Не мне судить о компетентности Рейгана в проблемах внутренней политики США, о его способностях их решать, но есть основания полагать, что он был в этом отношении подготовленным и опытным государственным руководителем. О внешнеполитических же проблемах (в этом я имел возможность убедиться лично) он имел только общие представления. Вести переговоры и беседы даже на встречах с М.С. Горбачевым он, как правило, поручал госсекретарю Дж. Шульцу. Но меня поражала естественность и непринужденность поведения этого человека в процессе переговоров даже тогда, когда он не знал в деталях рассматриваемый вопрос. Он, видимо, считал как бы совершенно нормальным, что президенту США нужно знать только существо проблемы. Остальное сделают его помощники. Рейган был неизменно корректен, доброжелателен и подтянут.

Официальные беседы, подобные той, которую он провел со мной, продолжались (меня предупредили об этом) обычно 30 минут и очень часто завершались рассказом Р. Рейгана о каком-то подходящем к встрече случае. Так оно было и на этот раз. После моего 10-минутного рассказа о поездке по стране и пребывании в войсках он в течение 10–12 минут задавал мне вопросы, делился со мною воспоминаниями о недавно состоявшемся майском его визите в Москву, а в заключение рассказал… анекдот. Р. Рейган спросил, знаю ли я, что с фортом Худом, в котором я был на войсковом учении, тесно связана была деятельность генерала Паттона при подготовке войск в состав экспедиционных сил в Европу. (Паттон — известный американский генерал Второй мировой войны, большой мастер маневренных операций танковых войск.) Я ответил, что о воинском мастерстве генерала Паттона в ходе войны в Европе знаю хорошо, но как он готовил войска на территории США. не знаю.

Тогда послушайте, сказал Рейган. В 1943 году генерал Паттон закончил формирование и подготовку армейского корпуса, которым он командовал, к переброске в Европу. Осталось провести только итоговое корпусное учение. Он начал его проводить. Но на учении, как это у вас, военных, нередко бывает, события развивались совсем не по плану. Вскрылось много недостатков. Войска проявляли медлительность в выполнении задач, действовали недостаточно организованно, плохо взаимодействовали с авиацией, командиры опаздывали с донесениями и даже неправдиво докладывали о складывающейся обстановке. Генерал Паттон нервничал, делал внушения подчиненным, но недостатки исправить не удавалось. В конце суток, ночью, он собрал командный состав в штабной палатке, провел разбор, некоторых командиров наказал и разгневанный вышел из палатки. За ним вышли подчиненные командиры. При выходе он увидел, что часовой, который охранял палатку, где подводились итоги учения за сутки, спит. Часовой заснул на посту — этого только не хватало! Генерал Паттон тронул часового стэком, разбудил его и. сдерживая гнев, спросил: «Что ты здесь делаешь, сынок?» Часовой настолько растерялся, что даже не встал и, лежа на земле, ответил: «Я сплю, сэр». Тогда генерал Паттон, повернувшись к командирам, сказал: «Спасибо хоть этому солдату. Во всем бедламе, который происходил на этом поле сегодня, только он один сказал мне правду».

На этом мы распрощались с президентом Р. Рейганом. И хотя беседа с президентом закончилась этим шутливым офицерским анекдотом, в целом визит имел большое значение как для нас, так и для американского военного руководства. Мы поняли, что непроходимой пропасти между нами нет. Сложилось убеждение, что при желании могут добиться договоренностей не только политические руководители, но и военные. Между военными СССР и Соединенных Штатов возникло и стало укрепляться взаимопонимание и определенное доверие».

В переговорах с США С.Ф. Ахромеев упорно отстаивал интересы государства, грамотно обосновывал свои методы. Даже американцы, имевшие с ним дело, стали уважать его за высочайший профессионализм.

Тогда наиболее серьезные и напряженные переговоры шли по поводу советской ракеты «Ока», именовавшейся на западе «СС-23». Это была новейшая ракета конструктора С.П. Непобедимого.

Американцы настаивали на включении в договор ракеты «Ока», хотя она под условия договора не подпадала.

Ликвидации подлежали ракеты средней (от 1000 до 5500 км) и меньшей (от 500 до 1000 км) дальности. Максимальная испытанная дальность «Оки» была 400 километров. И все же она попала под уничтожение.

Ахромеев предложил: «Давайте по-честному — запретим все ракеты не с пятисот, а с четырехсот до тысячи километров». Тогда бы была поставлена преграда для создания модернизированной американской ракеты «Ланс-2» с дальностью 450–470 км. Паритет был бы сохранен.

Госсекретарь Шульц, в 1987 году приехав в Москву, ставит перед Шеварднадзе вопрос о подведении «СС-23» под понятие «ракеты меньшей дальности» (500-1000 км) И получает ответ: «Для нас это не будет проблемой. Давайте попросим экспертов заняться этим вопросом. Повторяю, за нами дело не станет». На встречу экспертов, состоявшуюся в тот же вечер в МИДе, представителей Генштаба даже не пригласили.

На следующий день Горбачев и Шульц в беседе говорили об «СС-23» уже как о «ракете меньшей дальности». Американцы были приятно удивлены. Вопрос решили без всяких оговорок, «почти походя». Вот как вспоминает об этом факте в своей книге «Сугубо доверительно» бывший посол России в США А.Ф. Добрынин: «В апреле 1987 года в Москву приехал госсекретарь США Шульц для переговоров по евроракетам. Горбачев попросил маршала Ахромеева и меня подготовить для него памятную записку с изложенными рекомендациями. Мы это сделали. Ахромеев специально подчеркнул, что Шульц, видимо, будет опять настаивать на сокращении ракет «СС-23» и что на это нельзя соглашаться. Ахромеев не случайно настаивал на этом — наши военные знали, что Шеварднадзе был склонен уступить американцам в вопросе о ракетах «СС-23» ради достижения быстрейшего компромисса, хотя прямо на Политбюро он так вопрос не ставил, но за кулисами обрабатывал Горбачева.

После длительного разговора Шульц сказал Горбачеву, что он может, наконец, твердо заявить, что оставшиеся спорные вопросы могут быстро решены в духе компромисса и что он, Горбачев, может смело в ближайшее время приехать в Вашингтон (как это давно планировалось) для подписания важного соглашения о ликвидации ракет средней дальности, если он согласится включить в соглашение и ракеты «СС-23». После некоторых колебаний Горбачев, к большому нашему изумлению — Ахромеева и моему, заявил: «Договорились»… Что делать? Решили, что Ахромеев сразу же пойдет к Горбачеву. Через полчаса он вернулся явно обескураженный. Когда Ахромеев спросил Горбачева, почему он так неожиданно согласился на уничтожение целого класса наших новых ракет и ничего не получил существенного взамен, Горбачев вначале сказал, что он… «видимо, совершил тут ошибку». Ахромеев тут же предложил сообщить Шульцу, благо он еще не вылетел из Москвы, что произошло недоразумение, вновь подтвердить нашу старую позицию по этим ракетам. «Ты что, предлагаешь сказать госсекретарю, что я, Генеральный секретарь, некомпетентен в военных вопросах, а после корректировки со стороны советских генералов я теперь меняю свою позицию и отзываю данное уже мною слово?» Попытки военных вернуться к вопросу об «Оке» до подписания договора всячески пресекались, вплоть до угрозы привлечения к партийной ответственности военнослужащих — участников переговоров, которые критиковали этот промах; военным пришлось просто отступить. Когда Шеварднадзе спросили, почему «Ока» попала под уничтожение, то он не захотел дать прямой ответ, сославшись на то, что это вопрос «сложный и деликатный».

Конечно, со стороны Михаила Горбачева это никакой ошибкой не являлось, а было преднамеренным актом предательства. Вопреки советам и рекомендациям Генерального штаба он. в угоду США, принял решение о ликвидации важнейшей составляющей обороноспособности страны — ликвидации современнейшей ракеты «Ока».

Вот что напишет об этом сам маршал Ахромеев: «На состоявшейся двадцать третьего апреля беседе М.С. Горбачева с Дж. Шульцем мое участие не планировалось, и первая половина ее прошла без моего участия. Однако в середине их беседы я совсем неожиданно был вызван Генеральным секретарем для выяснения некоторых обстоятельств переговоров в Рейкьявике в составе рабочей группы Нитцке — Ахромеев. Я дал необходимые разъяснения и был оставлен на беседе, где пошел разговор о конкретных вопросах будущего договора по сокращению СНВ. Об окончательном решении по ликвидации ракет «Ока» я узнал на следующий день из газет, прочитав сообщение о встрече М.С. Горбачева с Дж. Шульцем, да еще с указанием, что на беседе присутствовал начальник Генерального штаба. Военное руководство было возмущено случившимся». Вот так по существу обманули его и всех.

Ракетный комплекс «Ока» появился в конце 80-годов. Это могучее детище конструктора С.П. Непобедимого совершенствовалось четырнадцать лет. Над воплощением идеи трудились тысячи человек, десятки предприятий, пока в 1989 году этот оперативнотактический комплекс не приобрел недосягаемые для вооружений других стран характеристики. Оружие такого уровня неизбежно влечет за собой политические последствия, меняет расстановку сил на мировой арене.

Последняя усовершенствованная разработка «Ока-У» заставила НАТО задуматься над созданием системы противоракетной обороны для Западной Европы, на что требовалось около 100 миллиардов долларов.

С подачи Шеварднадзе и с согласия Горбачева «Оку» пустили «под нож». Это предательство государству обошлось в 7 миллиардов долларов. Было уничтожено 360 ракет и 160 пусковых установок. Маршал Ахромеев и генеральный конструктор С.П. Непобедимый резко выступили против этого, но Горбачев слушал иных советников, и первое слово здесь принадлежало Шеварднадзе. Многолетний интеллектуальный труд Непобедимого был отнят и разрушен. Это принесло ему и всему коллективу, работавшему над «Окой», моральные страдания, свело к нулю усилия 120 фирм, 500 институтов, работавших по этой тематике.

С 28 мая по 2 июня 1988 года был официальный визит Р. Рейгана в Москву, где состоялся обмен ратификационными грамотами по Договору между СССР и США о ликвидации ракет средней и меньшей дальности. Договор вступил в силу официально, и с 1 августа 1988 года ликвидация этих ракет странами началась.

Сергею Павловичу Непобедимому 13 сентября 2001 года исполнилось 80 лет. Это им разработаны противотанковые и зенитные комплексы, а также ракетные установки, известные всему миру, — «Малютка», «Шмель», «Стрела», «Точка», «Хризантема» и «Ока».

В оценке пережитого в связи с уничтожением «Оки» в день своего юбилея Сергей Павлович сказал просто: «А я живу ради своей страны. Мы трудимся, не жалея сил, поэтому у России должно быть будущее». В этом он и Ахромеев похожи друг на друга.

Для Ахромеева было очевидным, что Горбачеву его советы были явно не нужны, и он в сентябре 1989 года написал рапорт об освобождении его с поста начальника Генерального штаба. Горбачев просьбу его удовлетворил и совершенно неожиданно предложил Ахромееву стать его военным советником. Кто знает, как бы развивались события и дальнейшая история, если столь честный, решительный и ответственный человек, единственный из советников Горбачева, поддержавший создание ГКЧП в августе 1991 года, имел возможность реального руководства армией?

После прихода к власти Горбачева в стране начались политические и экономические преобразования, которые потом приняли стихийный и разрушительный характер. Государство и общество двигались к опасному кризису. Началось непродуманное одновременное проведение реформ политической власти и ломка системы управления экономикой. Вместо здравомыслия Горбачевым был взят на вооружение лозунг Наполеона: «Ввяжемся в драку, а там видно будет». В результате система государственного управления рассыпалась. Наступил паралич власти. Ахромеев пишет: «Как это ни тяжело признавать, но на протяжении шести с половиной лет перестройки в действиях тех, кто ее направлял и осуществлял, было гораздо больше разрушительного, ниспровергающего, чем созидающего. В перестройке было не обновление социализма, а его демонтаж». Тогда из состава СССР вышли прибалтийские республики, распался Варшавский договор. Перемены нарастали лавинообразно и в самой армии и на флоте: сокращение численности Вооруженных сил на 500 тыс. человек, вывод советских войск из Восточной Европы, их развертывание заново на своей территории, построение по-новому обороны страны на случай возможной агрессии. Преобразования происходили такие крутые и настолько стремительно, что высшее военное руководство часто само не успевало их осмыслить, наметить и осуществить необходимые меры».

В 1985 году Ахромеев поддержал изменения в обществе. Сейчас можно задать вопрос: если бы он тогда знал, в какой ситуации окажется страна к 1991 году, поддержал бы он перестройку в ее начальный период?

Он ответил: «Это самый трудный вопрос. Но человеку не дана от природы возможность в деталях предвидеть будущее и в зависимости от этого определять свою политическую позицию. Но вопрос допустимо поставить и по-другому. Сегодня, в 1991 году, уже зная, в каком положении находится наша страна, поддержал бы я перестройку, начавшуюся в 1985 году? Ответ будет таков. Со взглядами на развитие нашего общества и государства, которых я придерживался в 1985 году, нет, не поддержал бы. Более того, наверное, выступил бы против такой перестройки. В 1991 году — я остаюсь и останусь впредь коммунистом и выступаю за социалистический выбор. Но мои взгляды на развитие общества и государства за последние шесть лет изменились. Теперь обратного пути нет. Нужно идти вперед и бороться за интересы людей труда, за социализм».

Будучи военным советником Горбачева, Ахромеев чувствовал себя довольно неуютно в компании Генсека. Тогда уже началось наступление «демократов» на подрыв устоев страны изнутри. Оно не было военным. Ему дали название «Перестройка». И никто не говорил, что цель начатого — уничтожение Отчизны. Ахромеев всячески пытался воспрепятствовать этому курсу и не оставлял надежды вывести Генсека из прозападного влияния. Только через десять лет Горбачев признается, что уничтожение социализма было целью его жизни. А тогда звучали хорошие лозунги: «Ускорение и эффективность», «Больше демократии — больше социализма», «Возвращение к Ленину». Затем постепенно стало проясняться, что социализма не должно быть совсем. Более того, не должно быть и Советского Союза.

Мы сейчас хорошо помним, как начались массированные атаки на главные духовные и государственные опоры — на нашу историю, на армию. Все это было хорошо спланировано и щедро финансировалось из-за рубежа. Но тогда не все понимали цель этих наглых психических атак, и немногие встали против них. Очернялось все прошлое и настоящее. Чернились и шельмовались целые поколения советского народа. Наиболее оголтелым нападкам подвергалось поколение, вынесшее на своих плечах Гражданскую войну, индустриализацию, коллективизацию, чьим трудом, потом и кровью Советский Союз был превращен в великую индустриальную державу. Злобной клевете подверглись поколения, победившие в Великой Отечественной войне и отдавшие за победу десятки миллионов жизней. Отечество срамилось и позорилось, предатели и изменники возводились на пьедестал. Средства массовой информации действовали в разрушительном направлении под руководством членов Политбюро, секретарей ЦК КПСС Яковлева и Медведева.

В октябре-декабре 1989 года начались необратимые события в Чехословакии, Венгрии, Болгарии и Румынии, которые привели к смене режимов в этих странах. Горбачев тогда постоянно совершал визиты в Европу (апрель, июнь, июль, октябрь), и в декабре встретился с Бушем на Мальте. Он ни с кем не советовался, боялся, что военные поставят вопрос, а какова же будет судьба наших групп войск в союзных странах. Поэтому военных держали подальше от возможных событий в Европе. Потом военных поставили перед фактом немедленного вывода 500-тысячной группировки и их размещения на своей территории. На Мальте в декабре 1989 года Горбачев фактически сдал последние позиции. Этому в большой степени способствовал Шеварднадзе. В ГДР 18 марта 1990 года состоялись выборы, к власти пришло новое правительство, а через полгода, 3 октября, прошло объединение двух Германий.

Маршал Советского Союза С.Ф. Ахромеев одним из первых почувствовал, что над Родиной нависла угроза. Но вряд ли и он тогда полагал, как велики масштабы этой угрозы.

Особенно коробили его публикации, связанные с фальсификацией Великой Отечественной войны, молча терпеть их он не мог. Появились его статьи в газетах «Правда» и «Красная звезда», где Ахромеев давал отповедь обнаглевшей «демократической прессе». Это тогда он напишет: «Они осуществляют вполне определенную политическую линию. Все наше прошлое перекраивается. А ведь без достойного прошлого страны не может быть и нормального настоящего, не может быть будущего. Дорого обойдется Отечеству разрушительная работа новоявленных демократов».

Сегодня это пророческие слова. Теперь многим очевидно, что мы действительно лишились нормального настоящего и не видим перспективы будущего. Против маршала ополчились газеты «Известия», «Аргументы и факты», журнал «Огонек» и другие издания.

Ахромеев пишет: «По отношению ко мне органы печати, начиная с газеты «Известия» до «Литературной газеты», развернули настоящее преследование, изо дня в день пишется заведомая неправда. Совершенно бесполезно говорить о какой-то справедливости. Шабаш преследования можно сравнить с кампаниями. Цель одна — заставить меня замолчать. Не удастся — скомпрометировать». Как он тогда мешал и был неугоден!

В кампании травли и клеветы «демократическая пресса» называла Ахромеева «военным преступником» и что его должна постигнуть «судьба Шпеера и Гесса». Это, конечно, за Афганистан, где около двух лет он был начальником штаба оперативной группы Министерства обороны, выполняя решение высшего руководства страны. «Скрывал данные о состоянии вооруженных сил в своей стране и раскрывал их в США». «Воришка, залезающий в карман государству».

Кристально честного человека «борцы с привилегиями» травили, как могли. Принципиальность маршала давно уже стала опасностью для него самого и благополучия его семьи. После опубликования в «Советской России» его статьи «Кому мешают генералы» ему звонили на работу и недвусмысленно угрожали расправой.

Для отвлечения народа от важных политических проблем демократы тогда использовали борьбу со льготами номенклатуры.

Из номенклатуры создали образ врага, особенно отдельных личностей. которые ездили на «Волгах».

Надо было видеть, с какой страстью телевидение освещало работу комиссии по привилегиям и проходящей распродаже со скидкой имущества на государственных дачах, которые арендовали высший командный состав Вооруженных сил. Газета «Известия» опубликовала сообщение, что 1981 году на каждой арендуемой даче имелось старой мебели на семь тысяч рублей. И теперь, через десять лет, эта устаревшая мебель продавалась с уценкой 70–80 %.

Насколько смехотворна была «роскошь» — обстановка в этих казенных дачах высшей военной номенклатуры (маршалов), — можно себе представить.

В 1976 году проездом через Москву я совершенно случайно побывал на квартире бывшего военного наркома обороны маршала С.К. Тимошенко на улице Грановского 3, где тогда жил его сын. Друг его курсантской юности Е. Москалев, с которым мы ехали на госполигон Эмба, пригласил меня навестить своего товарища. Я был удивлен убожеством той казенной мебели, которая стояла в довольно большой квартире: тяжелые угловатые диваны, на которых были приколочены квадратные металлические бирки с инвентарными учетными номерами; сверху диваны были накрыты серыми покрывалами, сшитыми из сурового полотна. Подобной была и остальная мебель. Все это напоминало быт мрачного военного учреждения.

И такие привилегии были предметом слушаний Верховного Совета СССР! Надо было это подать зрителям в виде некоего спектакля. Многие помнят, как тогда депутаты, а потом и журналисты травили по телевидению и в газетах престарелого маршала, которому удалось купить старый списанный холодильник «ЗИЛ» выпуска 1977 года за 28 рублей (цена нового — 300 руб.).

Разоблачение купившего холодильник шло параллельно с выступлением члена Политбюро А.Н. Яковлева, который был противником «системы уравниловки, порожденной нашей системой низких цен». Казалось бы, на фоне этой кампании против уравниловки всех должен возмутить как раз тот факт, что общество не нашло способа устроить старость десятка заслуженных маршалов так, чтобы им и голову не пришло выгадывать на покупке старого холодильника.

Извращенное сознание людей не позволяло сделать разумный вывод. Сразу же после репортажа об алчных маршалах на телеэкране появляется молоденький миллионер (некто Стерлигов), который излагает свои заповеди. Студент-недоучка, сколотивший за год махинациями свои миллионы, представлен тем телевидением как образ, достойный подражания, как духовный лидер, чьим советам мы должны внимать. Люди смотрят на экран, в подсознании происходит разрушительное столкновение двух образов. Потом по телевидению, извиняясь перед Ахромеевым. показали эту неуютную казенную дачу, полупустые комнаты, старомодный холодильник «ЗИЛ» и униженных клеветой членов семьи. Но грязное дело было сделано.

Многих возмущали привилегии высшей военной номенклатуры в то время, как обычный гражданин их не имел. Все стали мечтать о справедливости и равенстве, что будут лечиться в палатах кремлевской больницы вместе с Ельциным. Даже в среде научных работников бытовало мнение о несправедливом начислении жалования академикам — 800 руб., при зарплате старшего научного сотрудника 400 руб. Но те же интеллигенты с полным равнодушием восприняли сообщение, что оклад диктора телевидения и среднего госчиновника (директора РАО ЕС) составляет 22 тысячи долларов в месяц. Это примерно в 400 раз больше, чем у старшего научного сотрудника. И ездят они не на «Волге», а на «Мерседесах» с охраной. Эти новые привилегии почему-то оставили людей равнодушными.

Нельзя не сказать, что не привилегий, а настоящих заслуженных льгот теперь лишили и тех, у кого взамен этих льгот было отнято гражданское право не идти под пулю в Афганистан и Чечню, право отказаться от переезда в места с тяжелыми климатическими условиями и вместе с тем лишить жен с таким трудом приобретенной работы, а детей — теплых садиков и школ. Право не пойти в морские глубины Северного Ледовитого океана на трехмесячное боевое дежурство в подводной лодке. Защитник Отечества стал не нужен государству. Теперь он только безликий его символ, живущий в страхе за свою семью. И статистика самоубийств офицеров — яркий тому пример.

Мы потеряли ощущение реальности, не знаем, где правда, где ложь. Нам никто не объясняет, почему затонула атомная подводная лодка «Курск» и унесла с собой жизни более ста военных моряков, почему ракеты сбили гражданский самолет с пассажирами на борту. Мы можем только смотреть в телевизор и гадать.

Видя сегодня на телеэкране симпатичных ведущих, получающих в месяц за свое «вещание» по 15–20 тыс. долларов и лепечущих о социальной защите сирых и бедных, не имеющих в день и 50 центов, думаешь: неужели не видится по ночам тень маршала тем, кто виновен в его смерти? Человека, который, даже прощаясь с жизнью, не забыл, что он должен в столовую несколько рублей, и в одной из последних записок попросил вернуть долг, приложив деньги. Который, перейдя на должность советника президента, отказался от повышенного в полтора раза оклада. Того, который за величайшую скромность и аскетическую неприхотливость был в военной среде прозван спартанцем.

Теперь мы все отчетливо знаем, с кем так яростно боролся в последние годы жизни Ахромеев. Он пишет: «Мне понятно, что соответствующая пресса свое дело будет делать и дальше. Всегда найдутся бойкие перья, которые за хорошие деньги напишут любую гнусность, тем более что отвечать за это никто не будет. Есть политические силы, которые им эту гнусность закажут».

Резко критикуя перевертышей типа генерал-полковника Волкогонова, бывшего заместителя начальника Главного политического управления Вооруженных сил, он откровенно обвиняет его в предательстве: «Теперь генерал-полковник Волкогонов — антикоммунист. Сегодня он изменил делу КПСС и встал под знамена одного из бывших руководителей КПСС, а теперь воинствующего антикоммуниста Б.Н. Ельцина».

Никогда не менявший своих убеждений, Ахромеев в этот сложный исторический момент волею судьбы оказался в ближайшем окружении Горбачева. В книге «Глазами маршала и дипломата», которая написана в соавторстве с бывшим заместителем министра иностранных дел Г. Корниенко, он напишет о непростых отношениях с теми, в чью «команду» он входил. Нередкие столкновения были с министром иностранных дел Шеварднадзе по его самочинным действиям на переговорах по сокращению ядерного и обычного вооружения, по Афганистану, наносившим ущерб интересам страны. Нельзя назвать безоблачными и отношения по этим вопросам и с Горбачевым. Ахромеев пишет - «В связи с этим у меня с Генеральным секретарем ЦК КПСС состоялись две-три довольно острые беседы, которые не обошлись без внушений в мой адрес и соответствующих ответов и разъяснений с моей стороны. Эти пояснения руководству не всегда нравились. Я не стеснялся иногда свои нелестные суждения о работе Министерства иностранных дел высказывать вслух, в присутствии представителей нескольких ведомств. Словом, ситуация вокруг меня была не то чтобы накаленная, но и комфортной ее не назовешь».

Можно понять драматизм положения, в которое он был поставлен. Это драма честного человека, живущего по совести и не представляющего, что совесть может быть подобна дышлу, что можно думать одно, говорить другое, а делать третье. Поводов для мучений у Ахромеева возникало все больше. Ему уже было ясно, что дело не только в «новых демократах». Он видит своих противников уже в руководстве страны и называет их поименно: Яковлев, Шеварднадзе, Медведев. Тогда еще не говорит прямо: «Виноват Горбачев», правда, для Горбачева и близких к нему людей Ахромеев становится неприемлемым. Его статьи в «Правде» печатать отказываются. Оставалась только трибуна Верховного Совета да газеты «Советская Россия» и «Красная звезда».

«Как начальник Генерального штаба, я сразу это почувствовал, будучи вовлеченным в решение многих проблем по долгу службы. И через довольно короткое время мне показалось, что некоторые решения новым руководством недостаточно глубоко продумываются, слишком легко принимаются, проявляется при этом немалая самоуверенность. К советам осторожных и опытных людей новое руководство недостаточно прислушивается. А в целом программа действий его не сформирована и не сформулирована. Действует оно, исходя из отдельных, хотя и крупных, решений. Но это были первые впечатления, и я к ним старался относиться самокритично. Мало того, я подавлял их в себе».

«Как это ни тяжело признавать, что на протяжении всех шести с половиной лет перестройки в действиях тех, кто ее направлял и осуществлял, было гораздо больше, хотели они этого или нет. разрушительного, ниспровергающего, чем созидающего. В действительности получилось так, что мы, коммунисты, с ожесточением и настойчивостью, достойными лучшего применения, с подсказки деятелей, как теперь оказалось, далеких от социалистических идеалов, сами разрушали здание социализма, построенное ценой величайших жертв нами же, пусть с большими деформациями, изъянами и перекосами. При этом мы не знали и даже по-настоящему не понимали, что и как мы должны перестроить, каким это здание должно быть в будущем. Критикуя прошлое, нам явно недоставало и недостает сегодня смелости говорить правду народу и о настоящем, о себе, о своих ошибках».

«Оценивая ход перестройки, необходимо понимать и учитывать одну очень важную особенность. Структура и система власти в Советском Союзе, существовавшие до 1989 года, были совершенно уникальными. Такой власти не было больше никогда и нигде. Все в ней сверху донизу было пронизано влиянием Коммунистической партии. Фактическим высшим органом власти в Советском Союзе в течение 70 лет было Политбюро ЦК КПСС. Советское правительство являлось исполнительным органом, осуществляющим решения Политбюро. Верховный Совет СССР, официальный высший орган государственной власти, только оформлял постановления того же Политбюро, придавая им силу закона. Примерно таким же образом партийные комитеты республик, краев, областей, городов и районов направляли и контролировали работу соответствующих Советов, хозяйственных организаций, влияли на деятельность директоров заводов, совхозов и председателей колхозов. Ничего серьезного ни один Совет и ни один хозяйственник без согласия соответствующего партийного комитета сделать не могли».

«Большую часть своей жизни я был глубоко убежден, что советская система правильная. Когда она устарела — вопрос особый. Она была создана в течение многих десятилетий железной волей Сталина и его последователей, отработана и отлажена, имела многолетний опыт функционирования и подготовленные для управленческой деятельности кадры, обладающие огромным опытом работы. Сомнения у меня появились только в конце 70-х годов, после того, как поработал некоторое время в центральном аппарате и когда познал ее бюрократизм и неповоротливость на собственном опыте. К середине 80-х годов мы убедились, что эта система власти устарела. Она сдерживала развитие общества. Ее необходимо было менять. Но тот, кто решил эту систему радикально реформировать и на ее месте создать новую, должен был предельно ясно понимать последствия такой ломки, понимать, что от его решений и действий зависит благополучие сегодня, даже больше — будущее нашего народа. Понимать, что она, эта ломка, потрясет страну до основания. Более того, эта ломка решающим образом скажется на состоянии науки, культуры, образования и здравоохранения. Они в нашей стране существуют и развиваются только на государственные средства. А главное — нужно было учитывать, что невозможно в течение двух-трех лет создать хотя бы минимально приемлемую структуру власти и систему управления экономикой, которые могли бы заменить существующие. Ведь для этого нужно было подготовить новые кадры, их не было. Или хотя бы переучить кадры имеющиеся».

«Понимало ли все это Политбюро во главе с М. С. Горбачевым? Должно было понимать. Ведь члены Политбюро были сами порождением этой системы, людьми, руководившими в течение десятилетий крупными структурами партийной власти и хозяйственного управления. Ведь экономика страны обрекалась на разрушение. Вот к чему приводил лозунг: «Ввяжемся в драку, а там посмотрим».

«Об опасности такого поворота событий Политбюро предупреждали. В 1989 году в ходе рассмотрения вопроса об управлении экономикой развернулась, без преувеличения, ожесточенная борьба. Многие партийные работники и хозяйственники — выступали с предостережением. Их не послушали. В начале 1990 года оправдались самые худшие опасения. Система государственного управления рассыпалась. Республики перестали выполнять решения союзных органов власти. В течение недель была разорвана система управления народным хозяйством, основанная ранее на централизации управления и снабжения. Наступил одновременно паралич власти и системы управления экономикой».

«В некоторых республиках, в которых к руководству пришли антисоветские силы, создалась самая благоприятная почва для роста сепаратизма и крайнего национализма. В них получила простор дискриминация граждан по национальному признаку, началось планомерное разрушение советского общества. Такой плачевный итог — не результат, порожденный прошлым. Главная причина происшедшего — ошибки руководства уже в период с 1985 года».

«Был ли возможен другой путь реформ? Теперь на этот вопрос ответа получить невозможно. Но в 1989 году на него немало профессионалов-политиков и хозяйственников, как в высшем эшелоне, так и в низовых звеньях давали положительный ответ, утверждая, что нужно начинать с введения рыночной экономики, не меняя пока радикально систему политической власти. Конечно, в жизни все было бы непросто, введение рыночных отношений — поворот огромный. Очевидно, он встретил бы большое сопротивление значительной части партийного аппарата и многих хозяйственников, темп преобразований замедлился бы. но реформы не захлебнулись бы вопреки тому, что утверждали противники последовательного двухступенчатого проведения реформ. Есть опыт других стран, подтверждающий это. Политбюро, а позднее и Президент (одновременно Генеральный секретарь ЦК КПСС) обладали огромной властью. Они имели возможность постепенно преобразовывать экономику. И только с внедрением рыночных отношений можно было начинать реформировать систему государственной власти. Такая последовательность в коренных преобразованиях заняла бы больше времени. Но она предохранила бы государственность страны от разрушения, а десятки миллионов людей — от крайней нужды, лишений и страданий. Почему руководство пошло по столь рискованному пути одновременных преобразований? Что толкало его на такой путь? Понимало ли оно всю ответственность, которую берет на себя? Ответ на это должен быть получен от тех людей, которые принимали и осуществляли это решение».

«Теперь очевидно, что одновременность преобразований системы политической власти, управления экономикой и преобразования экономических отношений была самой большой ошибкой в деятельности руководства Советского Союза во главе с М.С. Горбачевым в 1985–1990 годах. За эту ошибку страна и народ сегодня расплачиваются».

«Не утихают, а, наоборот, продолжают кипеть страсти вокруг нашей внешней политики периода перестройки. Общество в ее оценке раскололось. Некоторые оценивают ее как одно из самых весомых достижений перестроечных лет. Другие относятся к ней резко отрицательно, считают, что ничего, кроме потери авторитета, уменьшения роли и места Советского Союза в мире, утраты всего достигнутого огромной ценой в прошлом, эта внешняя политика не дала. Продолжать политику военного противостояния с США и НАТО после 1985 года Советский Союз не мог. Экономические возможности для такой политики были практически исчерпаны. При продолжении гонки вооружений и противоборства с Западом он неизбежно столкнулся бы через три — пять лет после 1985 года с не менее острым кризисом в экономике, чем сегодня, но в неизмеримо худшей для него международной обстановке».

«Внешняя политика Советского Союза, осуществляемая с 1986 года, могла быть понята и принята на Западе только при том условии, что мы откажемся от вмешательства во внутренние дела наших союзников — государств Варшавского договора. Многие этого стержневого положения не учитывают. Отказываясь впредь от такого вмешательства, советское руководство действовало в согласии с руководителями партий и государств этих стран. Решение это было нелегкое, в нем было уже заложено многое, что потом произошло в этих странах. Но у советского руководства возможности для маневра были ограничены, другого выхода не было».

«Перемены нарастали лавинообразно в армии и на флоте: сокращение численности на 500 тыс. человек, вывод наших войск из стран Восточной Европы, их развертывание заново на своей территории, построение по-новому обороны страны на случай возможной агрессии. Но ведь армия и флот состоят из живых людей. Преобразования происходили такие крутые и настолько стремительно, что высшее военное руководство часто само не всегда успевало их осмыслить, наметить и осуществить необходимые меры. А ведь нужно было действовать, реагировать на изменения позиций страны в мире, разъяснять генералам, адмиралам и офицерам, затем солдатам и сержантам суть происходящего, роль и место армии и флота в новых условиях».

«Не менее стремительно менялась обстановка и внутри страны. Общество стало многопартийным, преимущественное положение КПСС в армии быстро утрачивалось. Оппозиция развернула борьбу за власть, нередко применяя при этом неконституционные формы ее, с чем офицерский состав тоже сталкивался впервые. Мало того, «новые демократы» активно вовлекали в эту борьбу Вооруженные Силы. Однако армия и флот оставались верны конституционному долгу. Офицеры понимали, что Вооруженные Силы не являются политической силой и не должны участвовать в политической борьбе. Их дело — пунктуально выполнять решения высших органов власти государства и Президента СССР. Но такая позиция армии и флота никак не отвечала интересам оппозиционных сил. Поэтому против Вооруженных Сил ведется уже несколько лет антиармейская кампания по подрыву авторитета, сначала армейских руководителей, а затем и армии в целом».

«Но антиармейская истерия, развернутая в годы перестройки «демократической оппозицией», являясь по своей сути подрывом обороноспособности страны, ляжет позорным пятном на ее политическую репутацию. Выступление против защитников Отечества никогда и никого не красило».

«Межнациональные распри и вооруженные столкновения в Закавказье, а временами и в Средней Азии принимали такие масштабы, что Президент СССР для их пресечения был вынужден принимать решения о применении войсковых частей. Неисполнение рядом республик Закона СССР о всеобщей воинской обязанности и их прямые призывы к молодежи отказываться от службы в армии, издание в республиках законов, которые устанавливали различного рода дискриминацию по отношению к военнослужащим и их семьям, привели к обострению отношений между властями республик Прибалтики, Армении. Грузии и военным командованием».

«Таким образом, всесторонний кризис, охвативший наше общество, потребовал от офицеров армии и флота поиска ответов на вопросы, которые перед ними никогда раньше не стояли, и выполнения задач, которые они никогда раньше не решали. Но офицеры не растерялись».

«Шесть лет перестройки для Вооруженных Сил были нелегкими и даже драматическими. Автор, как военный, еще в 1986 году, зная о круто меняющемся курсе нашей внешней политики и реформах в экономике, предполагал, что армии и флоту предстоят нелегкие дни и большие испытания. В годы переустройства общества социальная напряженность неизбежно возрастает. А значит, усложняются условия для поддержания нормального порядка и обеспечения безопасности граждан. Однако большинство из нас, военных руководителей, никак не предполагали, что перестройка примет такой стихийный разрушительный характер. Откровенно говоря, военное руководство не было должным образом подготовлено к тем испытаниям на прочность, которые приходится выдерживать Вооруженным Силам в связи с внутренним кризисом в стране. (Думаю, что руководители других ведомств растерялись даже больше.) Уверен, что полностью подготовиться было и невозможно. Кто мог предвидеть развитие событий, как оно происходило? Мы никогда не жили и не работали в таком политизированном обществе, в котором нам приходится действовать сейчас. Кроме того, жизнь потребовала участия армии и флота в решении совершенно новых задач, действий в совершенно необычных условиях. Новая внешняя политика и оборонительная военная доктрина, осуществляемые Советским Союзом с 1986 года, радикально изменили наши отношения с Западом. Снизилась напряженность в мире, уменьшилась военная угроза. Но крутой поворот в этих отношениях был небезболезненным. В короткие сроки, в течение трех-четырех лет, произошли огромные сдвиги не в пользу Советского Союза в соотношении политических и военных сил.

Сменились режимы в странах Восточной Европы, объединилась Германия, ликвидирована военная Организация Варшавского Договора, коренным образом изменилось стратегическое положение Советского Союза».

«В заключение со всей откровенностью хотел бы ответить на вопросы.

Почему я выступил тогда (в 1985 году) за те изменения в обществе, которые вскоре стали именоваться перестройкой?

Начало переустройства нашего общества в 1985 я поддержал активно и совершенно сознательно. Именно поэтому пошел за М.С. Горбачевым и вместе с ним. Жить по-старому было нельзя. Государство и общество двигались к опасному кризису.

Поддержал ли бы я перестройку, зная, в какой ситуации окажется наша страна сегодня?

Это самый трудный вопрос. Но человеку не дана от природы возможность в деталях предвидеть, знать будущее и в зависимости от этого определять свою политическую позицию. Он может только по мере развития общества участвовать в его жизни и меняться, если способен, сам. Но вопрос допустимо поставить и по-другому. Сегодня, в 1991 году, уже зная, в каком положении находится наша страна, поддержал ли бы я перестройку, начавшуюся в 1985 году?

Ответ будет таков:

Со взглядами на развитие нашего общества и государства, которых я придерживался в 1985 году: нет, не поддержал. Более того, наверное, выступил бы против такой перестройки.

В 1991 году я остаюсь и останусь впредь коммунистом и выступаю за социалистический выбор. Но мои взгляды на развитие общества и государства за последние шесть лет изменились. Теперь обратного пути нет. Нужно идти вперед и бороться за интересы людей труда, за социализм».

После посещения в Киеве Военной академии ПВО Сухопутных войск Ахромеев уехал в Молдавию, откуда был избран народным депутатом СССР. В его рабочих заметках появилась запись: «Люди потеряли веру в Президента и КПСС. Сломать все сломали — ничего не сделали. Нет сырья, нет комплектующих. Производство расстроено. Все продано в Румынию». Ему было совершенно очевидно, что власть бессовестно обворовывает свою страну и граждан. Выжимает последние соки, вплоть до гибели. Даже армии! Если в 1985 году в начале перестройки внешний долг практически отсутствовал, а золотой запас составлял 2 тысячи тонн, то в 1991 году долг составлял уже 120 млрд, долларов, а золотой запас упал до 200 тонн. За это время вооруженные силы не получили ни одного самолета и корабля.

Задолго до августа 1991 года еще весной, работая над выступлением в Верховном Совете, он записывает: «О М.С. Горбачеве. После шести лет пребывания М.С. Горбачева главой государства стало:

— как получилось, что страна оказалась на краю гибели, чему виной является политика и практическая деятельность Горбачева;

— кто и почему организовал антиармейскую кампанию в стране:

В 1985–1986 годах М.С. Горбачев, да и другие члены Политбюро вели себя как легкомысленные школьники. Словом, делалось все, чтобы кризис доверия в стране наступил. Ответ четкий: Путь Горбачева — не состоялся. Страна ввергнута в хаос».

За два месяца до трагической гибели Ахромеев подал Президенту заявление о своем уходе с поста советника, откровенно заявив, что в сложившихся условиях шельмования военных, поспешного и одностороннего разоружения он не имеет права занимать пост рядом с Президентом, отказывается участвовать в разрушении армии и Отечества. Горбачев на заявлении наложил резолюцию: «Подождем».

О событиях в Москве 19 августа 1991 года Ахромеев узнал из сообщений телевизионных каналов в Сочи, где отдыхал с женой, и в тот же день вылетел самолетом в столицу. В Кремле его встретили сотрудницы Т. Шереметьева, Т. Рыжова и А. Гречанная, которые позже рассказали, в каком отличном настроении приехал Сергей Федорович, был весел, бодр. Уже 20 августа Ахромеев работал в Кремле и здании Министерства обороны, диктовал Рыжовой план мероприятий, которые необходимо было провести в связи с введением чрезвычайного положения в стране. В ночь с 20 на 21 августа ночевал в Кремле. Из кабинета звонил дочерям и в Сочи жене. 22 августа направил на имя Горбачева личное письмо, в котором написал о намерениях ГКЧП и своей причастности к его руководству: «Почему я приехал в Москву по своей инициативе и начал работать в «Комитете». Никто меня из Сочи не вызывал. Был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а, приехав в Москву, еще раз убедился в этом. Дело в том, что начиная с 1990 года, я был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели. Вскоре вся она окажется расчлененной. Я искал способ громко заявить об этом. Посчитал, что мое участие в обеспечении работы «Комитета» и последующее, связанное с этим разбирательство даст мне возможность прямо сказать об этом. Звучит, наверное, не убедительно и наивно, но это так. Никаких корыстных мотивов в этом моем решении не было». 23 августа Ахромеев присутствовал на заседании Комитета Верховного Совета СССР по делам Обороны и госбезопасности.