Трагические самоубийства

Глава 5 Цена поражения – жизнь

С самых древних времен борьба за власть или поражение в войне приводили тех, кто проигрывал и терпел полное фиаско, к самоубийству. По крайней мере, такое случалось с большей частью проигравших. Еще известный византийский историк Лев Диакон в повествовании о тавроскифах (так называл историк южных славян – росов) писал, что эти отчаянные люди «никогда не сдаются врагу, даже побежденные, когда уже нет надежды на спасение, они пронзают себе мечами внутренности и таким образом сами себя убивают. Они поступают так, основываясь на следующем убеждении: убитые в сражении неприятелем становятся после смерти и отлучения души от тела рабами его в подземном мире. Страшась такого служения, гнушаясь служить своим убийцам, они сами причиняют себе смерть».

В текстах договоров князя Игоря с греками тоже упоминается о смерти от собственного оружия. Самоубийство являлось в данном случае возмездием за вероломство.

Известно несколько подобных случаев в истории Китая. В Х веке во время междоусобной войны один из императоров, находясь в осажденном здании лоянского дворца, сжег себя со всей своей семьей и ценностями, чтобы ничего не досталось врагу: ни его жена, ни его дети, ни его богатство.

Самоубийством заканчивали жизнь многие военачальники античных времен. Среди наиболее прославленных – Ганнибал, знаменитый полководец древности. Потерпев поражение в борьбе с Римом, он предпочел принять яд, дабы избежать позорного пленения.

У римских императоров, а также высших сановников, потерпевших поражение в борьбе за власть, по традиции было принято кончать жизнь самоубийством. Подобной участи не избежали императоры Отон, Нерон и триумвир Марк Антоний. Необычным самоубийством закончила жизнь и царица Египта Клеопатра. Военачальник Александра Македонского, Антипатр, спустя несколько лет после его смерти увидел, что империя, некогда созданная Александром, разваливается. Не в силах вынести этого, он отравился, приняв яд.

На протяжении всей истории человеческого общества можно найти массу примеров, когда мужественные правители и прославленные полководцы, не желая мириться со своим поражением, предпочитали смерть. XX век не является исключением. После поражения второй армии российских войск во время Первой мировой войны генерал Александр Самсонов, стоявший во главе окруженной части, застрелился. Алексей Каледин, атаман войска Донского и генерал, после того как казацкое восстание против большевиков потерпело крах, пустил пулю в висок.

Октябрьская революция, как, впрочем, и любая другая, отвергавшая всяческие религиозные установки, породила целый сонм самоубийц, действовавших во имя высоких идеалов. Причем среди них были не только высокопоставленные лица, как, например, молоденький 17-летний комсомолец, покончивший с собой в знак протеста против нэпа, введенного Лениным. «Правда» от 20 мая 1922 года довольно высокопарно сообщала по поводу этой смерти в некрологе: «Часто приходилось от него слышать, что прежде всего надо быть коммунистом, а потом уже человеком». И таких героев было достаточно много в то время. В газетах периодически появлялись сообщения о добровольно ушедших из жизни коммунистах, которые совершали самоубийство в знак протеста против «измены революционным идеалам». Для них самоубийство служило своеобразным письмом к миру, последней надеждой привлечь всеобщее внимание и быть услышанными…

Некоторые революционеры-активисты или же социалисты и прочие борцы за справедливость уходили добровольно из жизни, когда понимали, что сил для дальнейшей активной партийной деятельности у них не хватает. Так, выдающийся французский социалист Поль Лафарг, зять Карла Маркса и его внучатый племянник, посвятивший всю свою жизнь служению во имя торжества социализма, когда на склоне лет осознал старческую беспомощность, вколол себе синильную кислоту. Его верная супруга, Лаура Маркс, последовала за мужем.

Жертва собственных амбиций Александр Керенский, бывший глава Временного правительства, когда оказался вместо обычной больницы в клинике для абортов, куда его поместили для лечения, отказался принимать лекарства, выдирал из руки иголки от капельницы, пока не умер. Он боялся, что его противники будут смеяться над ним: «Сперва бегал в женском платье, потом умер в клинике для абортов». Но, к несчастью, все именно так и случилось.

Борьба за идеалы революции – мотив для самоубийства, весьма схожий с борьбой за свободу родины. Причем этим мотивом руководствуются граждане не только тоталитарных государств, но и демократических. В качестве примера можно привести трагические события в Литве и Ирландии.

В Литве в самый разгар брежневизма, в 1972 году, в центре Каунаса, столицы Литвы, бывший студент политехнического института Ромас Калантас облил себя бензином и поджег, совершив акт публичного самосожжения. Позже в его дневнике была обнаружена запись, где молодой человек говорил о необходимости добиться независимости Литвы. На месте его самосожжения также была найдена записка. В ней Ромас Калантас с жаром говорил о своей родине и о том, что ненавистный Советский Союз оккупировал Литву. Вскоре примеру патриота последовали другие. Ранней весной 1990 года в самом людном месте Москвы на глазах пораженной публики сжег себя Станиславас Жемайтис. В предсмертном послании он писал: «Жить больше не могу, оккупанты перекрывают краны, бесчинствует десант, люди остаются без работы (из-за экономической блокады, которую объявил тогда Литве Горбачёв – ред. )». В ходе расследования выяснилось, что его отец в послевоенное время ушел в леса с «зелеными братьями» (группа, боровшаяся за независимость Литвы). Чтобы избежать ареста органами НКВД – МГБ, Жемайтис сжег себя.

Что касается высокопоставленных лиц, то мотивом их самоубийства нередко становится страх быть разоблаченными и осужденными. Так, в марте 1917 года, спустя всего неделю после Февральской революции, застрелился бывший начальник Особого отдела Департамента полиции жандармский полковник С. В. Зубатов. Он опасался привлечения к суду.

Немало высокопоставленных самоубийц было в годы сталинских репрессий: кто-то из них под давлением был вынужден расстаться с жизнью, другие выбирали смерть, лишь бы не испытать чудовищных истязаний в застенках НКВД… Для одних самоубийство являлось делом чести, защитой собственных идеалов, для других было единственным способом избежать дальнейшего позорного судилища, а у кого-то просто не оставалось выбора.

Видные партийные, военные и государственные деятели кончали с собой, когда предвидели, что им грозит арест по ложным обвинениям. Порой сами чекисты, приходившие их арестовывать, советовали несчастным выбрать именно такую смерть. Среди тех, кто в 1930-х годах, спасаясь от репрессий, застрелился, были Евгения Ежова (Хаютина) – жена «разоблаченного» шефа НКВД, прославившегося ранее своей жестокостью; заместитель наркома обороны Ян Гамарник и многие другие. Некоторым опасность быть репрессированными явно не грозила, но их самоубийство служило своего рода вызовом. Так выглядела смерть Надежды Аллилуевой, жены генсека, и его близкого друга – наркома Серго Орджоникидзе. Жена Сталина, видимо, поняла, с каким чудовищем связала свою жизнь, и предпочла умереть, чем оставаться рядом с ним, тем самым показав ненавистному супругу, что даже смерть ей милее его общества…

Прославленный карфагенский полководец Ганнибал (Аннибал) Барка родился в 247 или 246 году до н. э. в семье талантливого военачальника и государственного деятеля Гамилькара Барка, прозванного «молнией» за быстроту в принятии важных решений.

Будучи представителем знатного рода и человеком высокообразованным, Гамилькар стремился дать своим сыновьям хорошее образование (под словом «хорошее» в то время понималось формирование всесторонне развитой личности по греческому образцу). Ганнибал вместе с братьями посещал лучшие школы в городе, где старательно постигал все премудрости ораторского искусства, учился чтению, арифметике, музыке.

Будущий полководец рано познал все «прелести» военной жизни, поскольку, соблюдая древнюю традицию, был вынужден сопровождать отца в его частых походах.

Так, Ганнибал и его братья Гастурбал и Магон приняли участие в походе на Испанию во время Первой Пунической войны 264–241 годов до н. э. Наряду со взрослыми мужчинами, они сражались с римлянами, отстаивая право Карфагена на обладание плодородной Сицилией и господство на Средиземном море. Вероятно, именно с этого времени Ганнибал начал ненавидеть Рим, он даже поклялся отцу посвятить всю свою жизнь борьбе с этим государством.

Братья Барка становились достойными преемниками своего отца. Однако, когда Гамилькар погиб в схватке карфагенян с одним из иберийских племен, главнокомандующим карфагенской армии был назначен его зять Гаструбал, а не сын Ганнибал.

Ганнибал сильно переживал это, как ему казалось, несправедливое назначение. Он был готов сам выступить в роли главнокомандующего, однако власти Карфагена предпочли молодому горячему юноше более опытного и рассудительного мужчину. И Ганнибал решил доказать всему миру, что он способен самостоятельно воевать с ненавистными врагами.

В возрасте 22 лет Барка получил новое назначение и стал командующим карфагенской конницей. Вскоре об успешных выступлениях возглавляемого Ганнибалом отряда заговорили не только в Карфагене, но и в Древнем Риме. Дальновидные римские политики увидели в лице отважного полководца опасного противника, способного сломить мощь республики.

Через несколько лет (в 221 году до н. э.) Ганнибал все же стал главнокомандующим армии Карфагена, сменив на этом посту погибшего зятя. Кандидатуру сына легендарного Гамилькара Барки предложили военные чины, а народное собрание Карфагена утвердило армейского избранника в должности.

Полководческий талант Ганнибала и способности к объективной оценке внешнеполитической ситуации в наибольшей степени проявились во время подготовки и ведения карфагенянами Второй Пунической войны 218–201 годов до н. э.

Подготовка к войне велась очень тщательно. В тылу противника бы‑ ла проведена разведка, изучены все маршруты предстоявшего продвижения, наняты опытные проводники. На юге Испании удалось создать опорную базу из враждебных Риму племен, а военные действия перенести на территорию Римской республики, отдалив арену сражений от карфагенских границ. Естественно, римляне не ожидали подобной наглости от Карфагена и его умного, дальновидного и изобретательного главнокомандующего.

Причинами начала Второй Пунической войны стали неудовлетворительные результаты первой войны. Утрата практически всех сицилийских территорий и монополии на торговлю в Средиземном море негативно отразилась на экономическом благосостоянии Карфагена. Когда положение стало совершенно нестерпимым, армия Ганнибала, нарушив соглашение, подписанное противниками после Первой Пунической войны, вторглась на Пиренейский полуостров.

В 219 году до н. э. карфагеняне напали на союзный римлянам испанский город Сагунт. Осада продолжалась 8 месяцев, затем город был взят приступом и разрушен. С этого трагического события началась Вторая Пуническая война.

Римляне рассчитывали вести военные действия на подвластных Карфагену африканских и испанских территориях, но Ганнибал нарушил их планы. В 218 году до н. э. вместе с многочисленной, хорошо вооруженной и обученной армией наемников он совершил величайший по тем временам переход через Трансальпийскую Галлию (современная Франция) и Альпы и вторгся на территорию Италии.

Последующие за этим сражения при реках Тицина и Требий и у Тразименского озера оказались победоносными для Ганнибала. Слава о военных успехах карфагенян способствовала тому, что некоторые союзные римлянам италийские племена и города, в том числе Капуя в Кампании и Сиракузы на Сицилии, перешли на сторону Ганнибала.

Успехи карфагенян во многом объяснялись полководческим талантом их главнокомандующего. Стратегия Ганнибала строилась на четкой организации продолжительных переходов армейских частей, создании опорных баз на пути движения войск и на завоеванной территории (это позволило свести к минимуму зависимость Ганнибаловой армии от Карфагена) и умении использовать в своих интересах недовольство Римом его италийских союзников. Важную роль в стратегических проектах полководца играло изучение данных, полученных разведкой.

Особенности имела и тактика Ганнибала. Основой армии для военачальника являлось сухопутное войско, а его главной ударной силой – многочисленная маневренная конница, действовавшая совместно с пехотой и боевыми слонами.

Ганнибал хорошо знал тактику противника и старался никогда не вступать в бой, если местность не была достаточно изучена, а войска не в должной мере подготовлены к сражению. Использование эффекта неожиданности и хитрости, смелый маневр на поле боя и решительный удар – вот характерные черты тактики Ганнибала.

В полной мере полководческий талант прославленного карфагенянина проявился в 216 году до н. э. во всемирно известной битве при Каннах, в которой римляне потерпели сокрушительное поражение.

Это сражение ознаменовало собой новый этап в развитии военной тактики: впервые в истории войн сокрушительный удар по противнику был нанесен с двух флангов наиболее боеспособными частями атаковавшей армии, в результате чего неприятельские войска оказались в плотном кольце окружения.

Ганнибал надеялся своими победами внести разлад в римско-италийский союз и добиться его распада, однако этим надеждам не суждено было сбыться. Его настойчивые просьбы прислать из Карфагена свежие силы оставались без ответа, а действующая армия, истощенная кровопролитными столкновениями с римлянами, уменьшалась день ото дня.

В 212 году до н. э. римлянам удалось перехватить тактическую и стратегическую инициативу и одержать ряд побед в Сицилии, Испании и Италии над некогда несокрушимой карфагенской армией. Видимо, счастливая звезда отвернулась от Ганнибала.

Ганнибал обратился за помощью к брату Гастурбалу, командовавшему карфагенскими войсками в Испании, но в ответ получил лишь его отрубленную голову с запекшейся на висках кровью. Столь извращенный способ отмщения и угроз придумали римляне, устроившие шедшим на подмогу к Ганнибалу частям засаду у реки Метавр. Это трагическое обстоятельство лишь усилило ненависть полководца к заклятому врагу – Риму – и придало новые силы для борьбы. Тем не менее положение Барки оставляло желать лучшего. В 204 году до н. э. он получил известие о том, что римские войска под командованием молодого полководца Публия Корнелия Сципиона высадились в Африке. Некогда победоносный военачальник был вынужден покинуть Италию и вернуться в Карфаген.

Собрав новую армию, Ганнибал предпринял последнюю попытку отмщения ненавистным римлянам. В марте 202 года до н. э. в грандиозной битве при Заме Ганнибалово войско потерпело сокрушительное поражение, и Карфаген был вынужден принять продиктованные Римом условия мира.

Согласно подписанному в 201 году до н. э. договору, карфагеняне теряли все свои заморские владения, флот и большую часть сухопутной армии, на них возлагалась обязанность выплачивать Риму огромную денежную контрибуцию, а главное, была утрачена свобода внешней политики: с этого времени Карфаген мог объявлять войну лишь с согласия Рима.

Ганнибал Барка, занявший в 201 году до н. э. должность суффета, стал первым лицом в родном отечестве. Благодаря его дальновидной политике была приведена в порядок финансовая система Карфагена и обеспечена уплата первоочередных платежей, наложенных Римом.

Однако мысль об отмщении не давала Ганнибалу покоя. В поисках союзников для новой антиримской войны он обратился к сирийскому царю Антиоху III и, заручившись его поддержкой, начал готовить боеспособную армию.

Вскоре о замыслах Ганнибала Барки стало известно Риму: враги полководца донесли на него, и римляне потребовали выдачи опасного противника. Ганнибал был вынужден бежать в Сирию, где стал военным советником Антиоха III. Сумев уговорить последнего поднять оружие на Рим, полководец обратился с подобной просьбой и к карфагенскому сенату, но получил решительный отказ.

Война Сирии с Римом длилась четыре года (192–188 годы до н. э.) и закончилась поражением Антиоха III. Подписание мирного договора предусматривало обязательную выдачу сирийской стороной римлянам Ганнибала Барки. Последний был вынужден покинуть страну. Как метко заметил тогда полководец, «не Рим, а карфагенский сенат победил Ганнибала».

Некоторые источники свидетельствуют, что прославленный военачальник нашел пристанище при дворе армянского царя Артаксия и в благодарность за оказанную милость основал для него город Арташат на реке Аракс.

Следы пребывания Ганнибала обнаружены и на острове Крит, откуда, по-видимому, престарелый полководец отправился к вифинскому царю Прузию. Здесь Ганнибал в последний раз вступил в борьбу с ненавистными римлянами, вернее, их союзником, пергамским царем Эвменом, возглавив военный союз между Прузием и правителями соседних территорий. В сражениях на море и на суше войска Ганнибала по-прежнему одерживали победы, и, вероятно, талантливому полководцу удалось бы вновь развязать войну с Римом, если бы не измена Прузия…

В 183 году до н. э. вифинский царь, не желавший ссориться с могущественной державой, начал переговоры о выдаче Ганнибала римским властям. Узнав об этом, 64-летний военачальник покончил с собой, приняв яд, который всегда носил в перстне. Это была тихая безболезненная смерть.

Согласно некоторым источникам, прежде чем принять яд, Ганнибал произнес следующую фразу: «Надо избавить римлян от постоянной тревоги, ведь они не хотят слишком долго ждать смерти одного старика». Позорному пленению прославленный представитель славного рода Баркидов предпочел смерть.

Полководца обнаружили, когда он уже был мертв. Бездыханный, с бледной кожей, закрытыми глазами и приоткрытым ртом, он лежал на диване, свесив к полу безжизненную руку.

Возможно, кто-то скажет, что самоубийство Ганнибала было не чем иным, как страхом за собственную жизнь. Ведь, окажись прославленный карфагенянин в руках римлян, ему не миновать смертной казни. Таким образом, у Ганнибала не было иного выхода, он оказался в роли загнанного в угол зверя, утратившего последнюю надежду на спасение. Но справедливости ради стоит отметить, что не каждый человек решится на подобный поступок и отважится расстаться с жизнью. Это под силу только сильным личностям, к коим и относился прославленный карфагенский военачальник.

Похоронили Ганнибала Барку вдали от родины, в Либиссе, на европейском берегу Босфора. Лишь на 37 лет Карфаген пережил своего прославленного деятеля, оставившего заметный след в мировой истории военного искусства.

Об этом легендарном человеке писали в свое время многие древнеримские историки: Корнелий Непот, Полибий, Тит Ливий, Аппиан. Корнелий Непот отмечал, что Ганнибал свободно говорил на греческом и латинском языках и даже написал несколько книг на греческом.

Восхищением полководческим дарованием опаснейшего врага Рима пронизаны следующие строки Полибия: «Шестнадцать лет воюя в Италии против Рима, ни разу не уводил войска с поля битвы». Все древние историки отмечают, что карфагенский военачальник старался делить со своими солдатами все тяготы военных походов, он «никогда не приказывал другим делать то, чего не смог бы или не захотел бы сделать сам».

Тит Ливий в своей «Римской истории от основания города» писал о Ганнибале так: «Он одинаково терпеливо переносил жару и холод; меру еды и питья он определял природной потребностью, а не удовольствием; выбирал время для бодрствования и сна, не отличая дня от ночи; многие часто видели, как он, завернувшись в военный плащ, спал на земле среди воинов, стоявших на постах и в караулах. Он далеко опережал всадников и пехотинцев, первым вступал в бой, последним покидал сражение».

В то же время Ганнибал не был лишен тщеславия, о чем свидетельствует сохранившийся в источниках полулегендарный рассказ о встрече прославленного карфагенянина с римским полководцем Сципионом Африканским, находившимся в составе римского посольства, направленного в 193 году до н. э. ко двору вифинского царя Антиоха III.

Согласно документам, на вопрос Сципиона о том, кого Ганнибал считает величайшим полководцем, карфагенянин ответил: «Александра Македонского, эпирского царя Пирра и себя». При этом он добавил, что если бы ему удалось одержать победу над Римом, то первое место по праву принадлежало бы ему. И вероятно, в этих словах была доля истины, поскольку Ганнибал Барка вошел в мировую историю как один из величайших полководцев Древнего мира.

Антоний и Клеопатра – эти два имени навечно вошли в историю как некий символ красивой, страстной и трагической любви. Любовь и политика – две вещи несовместимые, возможно, поэтому жизнь двух пылких влюбленных, посмевших пренебречь своими государственными обязанностями, оборвалась так внезапно.

Правительница Египта Клеопатра происходила из знаменитой греческой династии Птолемеев. После смерти Птолемея XI Авлета в июле 51 года до н. э. престол перешел к его старшим детям – 16-летней Клеопатре и 13-летнему Птолемею-Дионису, которые, согласно египетским традициям, немедленно вступили в брак друг с другом. Клеопатра получила прекрасное образование: хорошо знала литературу, играла на нескольких музыкальных инструментах, изучала философию, изъяснялась на многих языках, обладала поистине политическим умом. Кроме того, Клеопатра обладала невероятной магией очарования. Не удивительно, что ее образ вот уже более двух тысяч лет волнует воображение писателей, поэтов и других почитателей женской красоты. Хотя, по свидетельству современников, она не отличалась яркими внешними данными, однако, по мнению тех же современников, могла в считаные минуты обратить любого мужчину в своего вечного раба. Тайну ее колдовского обаяния пытались объяснить многие.

Плутарх тоже попытался в «Сравнительных жизнеописаниях» исследовать феномен воздействия Клеопатры на окружающих, и, надо заметить, ему удалось написать вполне законченный портрет царицы: «Красота этой женщины была не тою, что зовется несравненною и поражает с первого взгляда, зато обращение ее отличалось неотразимой прелестью, и потому ее облик, сочетавшийся с редкой убедительностью речей, с огромным обаянием, сквозившим в каждом движении, накрепко врезался в душу. Самые звуки ее голоса ласкали и радовали слух, а язык был точно многострунный инструмент, легко настраивающийся на любой лад – на любое наречие, так что лишь с очень немногими варварами она говорила через переводчика, а чаще всего сама беседовала с чужеземцами – эфиопами, троглодитами, евреями, арабами, сирийцами, мидийцами, парфянами…»

Клеопатра в полной мере владела искусством очаровывать и подчинять себе людей, иначе зачем истории так трепетно хранить ее имя, ведь ничего такого выдающегося эта дама не совершала. Ничего, кроме того, что сумела удержать престол в своих руках на протяжении довольно-таки длительного времени и довести до безумия, практически погубить двух величайших политиков Древнего Рима. Клеопатра всегда умела добиваться своего. Историк Гуго Вилльрих писал по этому поводу: «У нее, как у настоящей дочери Птолемея, не было ничего женственного, кроме тела и хитрости. Свою наружность, таланты, всю себя Клеопатра всегда подчиняла холодному расчету, постоянно имея в виду интересы государства, или, вернее, свои личные выгоды».

Вступив на престол вместе с братом-супругом, юная Клеопатра прекрасно понимала, что от ее дальнейших действий будет зависеть не только ее высокое положение, но и сама жизнь. Любая ошибка может привести к гибели – слишком высоки ставки. Она никогда не забывала о казненной по приказу Птолемея XII сестре Беренике. «Горе побежденным!» – таков главный принцип земного правителя. Поэтому поспешила воспользоваться всеми своими талантами, дабы удержать власть в руках.

Воспитателем ее брата-супруга был умнейший царедворец Потин. Этот человек обладал не меньшим честолюбием, чем царица, и с не меньшим рвением желал власти. Потин надеялся, что будет править от лица своего воспитанника, поскольку 13-летний Птолемей был слаб не только здоровьем, но и умом. Оставалось лишь устранить с пути Клеопатру. На него совсем не действовали чары царицы, причем по самой простой причине – он был евнухом. Можно представить, в каком смятении находилась царица, лишенная всяческой возможности применить хоть малую часть своих великолепных способностей. Возможно, Потину и удались бы его коварные замыслы, но он не учел, что Клеопатра, в отличие от брата, обладала и умом, и женской привлекательностью.

В 48 году до н. э. Потин обвинил царицу в том, что она стремится к единодержавию и ради этого готова призвать на помощь римские легионы. Евнух также поспособствовал распространению слухов о том, что царица якобы уже кое-что успела предпринять в этом направлении. А именно – отдалась Гнею Помпею, в то время сыну римского правителя. Клеопатра действительно провела несколько ночей с Помпеем-младшим и совершенно его очаровала. Семь лет назад властитель Римской империи помог укрепиться на египетском престоле ее отцу, и Клеопатра не сомневалась, что подобную помощь Рим окажет и ей. Оскорбленные жители столицы государства – Александрии – были напуганы и возмущены до крайности. Жизнь царицы была в опасности, и она решила бежать в Сирию.

Помпей, на которого она возлагала большие надежды, потерпел полное поражение во время Фарсальской битвы (48 год до н. э.). Теперь власть в Риме прочно утвердилась за Юлием Цезарем. Сам Помпей, ища спасения, бежал в Египет, но, увы, здесь его встретил один лишь коварный Потин. Вскоре Цезарь отправился в Александрию под предлогом получения денежного долга, который Египет непременно должен был вернуть Риму. Злобный евнух в знак величайшего почтения преподнес ему голову Помпея. Узнав о распре в царской семье, Цезарь, пользуясь правом сильного, повелел и Клеопатре, и Птолемею распустить свои войска, а затем явиться к нему в Александрию для личной беседы. Птолемей немедленно явился к римскому правителю, но отсутствие Клеопатры вызвало у Цезаря некоторые подозрения, и он отправил к ней в Пелузу гонца.

Оказалось, что хитрый Потин передал царице только первую часть приказа, поэтому-то Клеопатра и не спешила в Александрию, хотя прекрасно понимала, насколько важно было встретиться тет-а-тет с новым правителем Рима. Едва гонец открыл ей истинное положение дел, Клеопатра тут же собралась в путь. Опасаясь козней Потина, Клеопатра переоделась простолюдинкой и на рыбачьей лодке добралась до столицы Египетского государства. Чтобы беспрепятственно проникнуть в покои Цезаря, ей снова пришлось прибегнуть к хитрости: преданный раб по имени Апполодор завернул царицу в кусок пестрой материи, перетянул ремнем, взвалил драгоценную ношу на плечи и, благополучно достигнув покоев римского властителя, возложил к его ногам сей дар.

То, чего больше всего боялся Потин, свершилось – несравненная Клеопатра покорила Цезаря. Их первое свидание продлилось до раннего утра, и Клеопатра уже не сомневалась в том, кто будет править Египтом. Наутро Цезарь заявил Птолемею, что должен помириться с супругой и разделить с ней престол. Юный царь, несмотря на свое слабоумие, узрел подвох (видимо, сказалось длительное влияние Потина) и с криками «Измена! К оружию! Измена!» бросился вон из покоев римского правителя. Взбудораженная придворная челядь поспешила на помощь Птолемею, но Цезарю удалось убедить народ не ссориться с сильными мира сего; редкое хладнокровие спасло жизнь и ему, и Клеопатре.

Но волнения не утихали. Однажды дворец, где двое влюбленных предавались утехам, был окружен целой толпой возмущенных и уже готовых к бою египтян во главе с евнухом Потином. На этот раз ситуацию спасли вовремя подоспевшие римские войска. Рим одержал очередную победу, Потин погиб, а несчастный Птолемей XIII бросился в Нил. Эта небольшая стычка между египтянами и римлянами вошла в историю под названием «война Клеопатры». Царица торжествовала, ведь Цезарь сражался только ради нее, к тому же она наконец-то избавилась от своего главного врага – Потина.

Египет лежал у ее ног, но, чтобы не вызвать новой вспышки недовольства среди египтян, Клеопатра, следуя совету Цезаря, вышла замуж за второго своего брата, 16-летнего слабоумного Птолемея XIV. Конечно, этот брак был фиктивным и преследовал исключительно политические цели. Клеопатра по-прежнему оставалась любовницей Цезаря и единолично правила Египтом, опираясь на поддержку Рима.

Между тем в Риме начались беспорядки, и диктатора вызвали в столицу империи для наведения порядка. Но великий Цезарь никак не мог покинуть свою возлюбленную, забыв и о гражданском долге, и о своих обязанностях. Отрешившись от реальных забот, игнорируя ту ответственность, которая возлежит на властителях мира сего, они, словно два безумца, планировали совершить романтическое путешествие по Нилу. Лишь недовольство римских легионеров немного отрезвило диктатора и заставило его заняться своими прямыми обязанностями.

Спустя несколько месяцев после отъезда Цезаря Клеопатра родила сына и назвала Птолемеем-Цезарионом, обнародовав таким образом свои отношения с правителем Рима. Цезарь, не выдержав длительной разлуки с возлюбленной, вызвал ее в Рим. В середине 46 года до н. э. Клеопатра вместе с сыном, фиктивным мужем и в сопровождении огромной свиты пожаловала в столицу великой империи. Египетская царица устроила настоящее триумфальное шествие, помпезность и грандиозность которого поразили даже уже видавших немало величественных торжеств римлян. Между прочим, среди пленниц, которые следовали за колесницей Клеопатры, находилась и ее младшая сестра – Арсиноя, попавшая в опалу после того, как восставшие египтяне пытались, свергнув Клеопатру, возвести ее на престол.

Цезарь поселил свою драгоценную царицу в одном из лучших дворцов на берегу Тибра и все свое свободное время проводил с ней, чем вызвал всеобщее недовольство. В принципе римляне не придавали особого значения любовным связям императора, но на этот раз Цезарь зашел слишком далеко. Он публично признал Клеопатру своей любовницей, воздвигнул в храме Венеры ее золотую статую и заставил почтенных граждан воздавать ей божественные почести. Кроме того, римляне не без основания опасались, что своим наследником Цезарь объявит Цезариона – сына Клеопатры. Эти опрометчивые действия, по мнению Кассия, вдобавок к прочим поступкам диктатора, во многом поспособствовали сокращению его жизни.

15 марта 44 года до н. э. Клеопатра получила страшное известие – сенат восстал, Цезарь убит, ей самой угрожает опасность. Царица вновь вынуждена бежать. Она вернулась в Александрию, а через год умер ее супруг Птолемей XIV. Юный отпрыск царского рода добровольно принял яд, не выдержав бесконечных унижений и намеков на свое странное положение. Некоторое время в его смерти обвиняли Клеопатру, но, поскольку доказать это не удалось, она осталась полноправной властительницей Египта. Царица незамедлительно объявила своим наследником сына, к тому моменту достигшего 4-летнего возраста.

Тем временем в Риме продолжалась война, и враждующие партии поочередно требовали военной помощи от Клеопатры. Целых два года ей приходилось лавировать между противниками, ловко избегая крайностей. Наконец цезарианцы одержали победу, и правителем азиатских провинций был назначен один из триумвиров – Марк Антоний. Клеопатра вновь обрела уверенность в себе, ведь теперь она знала, против кого можно обратить свое оружие, чтобы заручиться поддержкой всесильного Рима. Марк Антоний в то время был одним из наиболее влиятельных лиц Римской империи.

После победы над Брутом в 42 году до н. э. он отправился в Грецию и Малую Азию для сбора контрибуции. Повсюду его встречали с восторгом, чествуя как победителя. Только одна царица Египта словно игнорировала нового правителя и не спешила с поздравлениями. Самолюбие Антония было уязвлено, ведь красивый, удачливый и доблестный воин привык пользоваться успехом у женщин. Он мечтал видеть гордую Клеопатру у ног, тщетно вымаливающей прощения, но вместо этого…

Во время расправы над преступниками на главной площади Тарса Марк Антоний услышал восторженные крики, доносившиеся с берегов реки Кидна. Заинтригованный, он спросил, что там происходит, и льстивые киликийцы сказали: «Сама Венера, для счастья Азии, плывет на свидание к Бахусу» (Антоний частенько называл себя этим именем). Подойдя ближе к берегу, он увидел великолепную картину, которую как нельзя лучше описал Вильям Шекспир:

Клеопатра нашла самый верный путь к сердцу легкомысленного сластолюбца, ответив на приглашение Антония своим приглашением. Когда он явился в назначенный час во дворец царицы, то был окончательно покорен и представшей перед его взором роскошью, и великолепно приготовленными блюдами, и, конечно же, неотразимым очарованием Клеопатры. Гордый римлянин готов был подарить царице весь мир, только бы добиться ее любви. Но она скромно попросила всего лишь о двух вещах – признании Цезариона наследником Римской империи и избавлении от младшей сестры Арсинои, которая все еще претендовала на египетский престол. Сгорая от страсти, безумец немедленно исполнил оба ее желания. Рим признал ее сына, а младшая сестра, скрывавшаяся в храме Дианы в Милете, была коварно убита. Антоний получил желаемую награду – Клеопатра отныне принадлежала ему безраздельно. Хотя на самом деле все выглядело наоборот. Не случайно Октавиан назвал его «рабом царицы» и изменником Римской империи.

Если триумвир до встречи с Клеопатрой собирался в поход против парфян, то теперь, поспешно отложив поход до весны, удалился с возлюбленной в Александрию. О любовных утехах Клеопатры и Антония написано немало, их жизнь протекала в бесконечных удовольствиях и наслаждениях. Рядом с Цезарем Клеопатра всегда неизменно оставалась остроумной и очаровательной скромницей; близость с Антонием быстро превратила ее в сладострастную вакханку, которая с удовольствием разделяла все, даже самые вульгарные, а порой и опасные, развлечения любовника. Их внезапно вспыхивающие ссоры нередко сопровождались площадной бранью и потасовками, после которых страсть разгоралась с еще большей силой, и размолвка заканчивалась бурным примирением.

Одно из любимейших развлечений «неподражаемых» (так называли друг друга одержимые любовники) – переодевшись в служанку и матроса, разгуливать по темным улицам ночного города. Очень часто такие прогулки заканчивались драками со случайными прохожими или пьяницами из притонов. И хотя оба порой бывали жестоко побиты, но возвращались во дворец абсолютно счастливые и довольные. Добропорядочные египтяне вскоре узнали о тайных проделках высокопоставленных особ, поэтому при встрече старались избегать откровенных стычек и потасовок. Удовольствие утратило свой пикантный привкус, но любовники были неутомимы по части изобретения новых забав и развлечений.

Рано или поздно это бездумное веселье должно было закончиться, поскольку, упиваясь страстью друг к другу и соревнуясь в собственных фантазиях, влюбленные забыли о своих прямых обязанностях. Чрезмерная самоуверенность лишила их бдительности и осторожности, в то время как в Риме приемный сын Цезаря – Октавиан – серьезно и основательно готовился к войне. Он публично обвинил Антония в измене интересам Рима, слишком уж демонстративной была его связь с Клеопатрой. Жена Антония – Фульвия – потеряв всякую надежду вернуть мужа и избавить его от влияния этой «александрийской проститутки», затеяла против него перузинскую войну. Только после этого Марк Антоний вернулся в Рим, где узнал о кончине супруги. Пытаясь вернуть расположение Октавиана, он раскаялся и женился на его сестре Октавии.

Три года провел Антоний вдали от своей возлюбленной, пытаясь вернуть свой прежний политический авторитет. Все это время Клеопатра страдала и мучилась сознанием того, что ее бросили. Это было не просто оскорбленное женское самолюбие. Она действительно любила Антония, хотя и старалась всем своим видом выказать окружающим спокойствие и равнодушие. Но, видимо, не случайно говорят, что настоящая любовь обладает удивительной магией, и какие бы обстоятельства ни развели влюбленных, их с невероятной силой будет тянуть друг к другу.

В конце 36 года до н. э. римские легионы во главе с Марком Антонием были направлены на войну с Сирией. Как только Антоний ступил на азиатский берег, он немедленно отправил гонца за Клеопатрой. Любовь вспыхнула с новой силой, но вскоре Антоний получил приказ из Рима отправиться в Азию. За несколько дней он покорил Армению и пленил царя, стремясь поскорее вернуться в объятия Клеопатры. Свой триумф Антоний решил отпраздновать в Александрии, в который раз потеряв голову от любви. Сенат и римский народ уже не могли простить Антонию новой измены. Хотя сам полководец нисколько не смутился, проигнорировав мнение сограждан.

В настоящий момент его куда более волновала судьба Клеопатры и их общих детей – трех близнецов: Александра, Клеопатры и Птолемея. Антоний смело одарил их завоеванными землями, посодействовал тому, чтобы Клеопатре официально было присвоено имя «Новой Изиды», приказал чеканить монеты со своим профилем и профилем своей возлюбленной и в довершение всех безрассудств повелел на щитах своих воинов выбить имя египетской царицы.

Октавиан, возмущенный поведением своего шурина, объявил войну Клеопатре как главной виновнице всех бедствий. Антоний был абсолютно уверен в победе, поскольку его армия вместе с египетской по численности во много раз превосходила армию противника, но…

В 31 году до н. э. при Акциуме состоялось решающее морское сражение, в ходе которого неопытная воительница Клеопатра, не сумев понять стратегического замысла Антония, в самый ответственный момент бежала с места сражения вместе со всем своим флотом. Октавиан одержал полную победу. Разгневанный глупостью Клеопатры, Антоний несколько дней провел взаперти в своих покоях, не желая встречаться с виновницей позорного поражения. Он никак не мог принять настоящее положение дел. Возможность вернуться в Рим и занять там достойное положение была навсегда утрачена, его честь воина, привыкшего к безоговорочным победам, была попрана, к тому же он подозревал Клеопатру в измене. Антоний был полностью деморализован; его существование утратило всякий смысл, и он искал спасения лишь в вине.

Царица действительно еще пыталась спасти ситуацию и для этого использовала все возможные средства. Вначале собрала нечто подобное «народному ополчению», куда записала даже своего сына Цезариона для поднятия морального духа воинов. В это же время у нее появилась мысль о самоубийстве. Клеопатра, так любившая жизнь, боялась смерти, но она надеялась найти самый безболезненный способ самоубийства. По ее приказу на рабах, приговоренных к смертной казни, начали испытывать действие различных ядов. Царица лично присутствовала на этих церемониях и мрачно наблюдала за действием каждого яда. Наконец, был найден наиболее «безобидный» из них – укус небольшой змейки аспида оказался самым безболезненным и самым смертельным. В это же время для царицы начали возводить усыпальницу на берегу моря, где по ее повелению подданные должны были сжечь свою правительницу вместе со всеми ее сокровищами.

Однако надежда на спасение еще не оставила Клеопатру. Она переправила к берегам Красного моря свои корабли на случай бегства, но они были сожжены арабами. В это время Антоний примирился с Клеопатрой, влюбленные нарекли себя «неразлучными до смерти».

Царица все еще искала пути спасения. Она решилась на отчаянный шаг – послала Октавиану втайне от Антония гонца с богатыми дарами, надеясь задобрить его и спасти собственную жизнь и жизнь своих детей. При этом участь любовника ее, вероятно, мало беспокоила. Октавиан отверг все ее предложения. Царица получила известие, что император расположился с войском недалеко от Александрии. Антонию удалось обратить римлян в бегство, но в помощь Октавиану двинулось войско из города Кирены, и в армии Антония начались волнения, обещавшие перейти в открытый бунт. Сам полководец метался по городу в отчаянии, тщетно надеясь разыскать свою возлюбленную. Клеопатра же вместе со своими верными прислужницами удалилась в только что отстроенную усыпальницу. Антоний, узнав об этом, решил, что царица уже мертва. С ее именем на устах он бросился на свой меч, повторив пример Брута и Катона.

Клеопатра, ошеломленная этим известием, потребовала, чтобы ей немедленно доставили любимого, живым или мертвым. И хотя рана Антония была смертельной, он истекал кровью и еле дышал, но радость, что любимая жива, придала ему нечеловеческих сил. Он так хотел умереть в ее объятиях, поэтому перенес даже мучительный подъем в усыпальницу царицы. Дело в том, что Клеопатра, страшась измены, не стала открывать двери, а спустила из окна своего нынешнего укрытия веревки, к которым и был привязан умирающий Антоний. Вместе с преданными служанками она с трудом втащила окровавленное тело все еще живого Антония наверх и, разрыдавшись, припала к его груди. Последнее желание Антония исполнилось – он умер в объятиях своей возлюбленной.

К этому времени Октавиан уже занял Александрию и захватил в плен детей Клеопатры. Теперь и она, и ее несметные сокровища безраздельно принадлежали ему, он мог диктовать любые условия. Октавиану нужны были богатства царицы, чтобы щедро наградить своих воинов. Кроме того, ему нужна была сама Клеопатра для участия в победном шествии. Царица вернулась во дворец, где ее окружили привычной роскошью, но на самом деле она оставалась пленницей Октавиана. К тому же один его приближенный проговорился, что император планировал отвести далеко не самую приятную роль для царицы в торжественном шествии. Он хотел приковать Клеопатру золотыми цепями к колеснице и в таком виде провезти по всему Риму, дабы посрамить любовницу Цезаря и Антония, эту «египетскую блудницу», перед народом и тем самым лишить ее сына Цезариона права на наследование римского престола.

Выхода у царицы не оставалось. Но ей следовало быть крайне осторожной, ведь Октавиан бдительно следил за каждым ее шагом. Клеопатра устроила роскошный пир в знак прощания и для отвода глаз отправила Октавиану послание, в котором говорилось о том, что она желает быть похороненной рядом с Антонием. После того как гости разошлись, она оделась в лучшие одежды, в это время крестьянин, по договоренности, принес ей корзину с фруктами. Стражники позволили Клеопатре принять эту корзину, не подозревая, что на самом ее дне среди винных ягод притаилась небольшая змейка. Вместе со своими прислужницами Клеопатра удалилась в спальню, опустила руки в корзину и уколола аспида золотой шпилькой…

Едва Октавиан получил послание от царицы, он бросился во дворец, но к этому времени Клеопатра уже была мертва. Мрачная картина предстала его взору: прекрасная египтянка раскинулась на богато убранном ложе, одна из прислужниц в застывшей позе склонилась в ногах госпожи, другая, чуть дыша, расправляла волосы своей любимой хозяйки. Как ни был раздосадован Октавиан, но величественная кончина царицы смутила и восхитила его. Он выполнил ее последнюю волю и с почестями похоронил рядом с Антонием. И если по его приказу статуи Антония были немедленно убраны из Александрии, то мраморные изваяния Клеопатры остались нетронутыми. Правда, сын Клеопатры Цезарион все-таки был казнен, ведь он оставался наиболее вероятным претендентом на трон. Детей Антония от первого брака Октавиан также лишил жизни. Троих же близнецов египетской царицы и Антония Октавиан пощадил.

Так закончился земной путь прекрасной египтянки, любовь которой погубила мудрого Цезаря и мужественного Антония, но эта же любовь подарила ей жизнь вечную в произведениях искусства. Созданный А. С. Пушкиным восхитительный образ Клеопатры – пожалуй, один из самых роковых и пленительных из когда-либо созданных поэтическим воображением:

Брут и Кассий – главные заговорщики убийства Цезаря – покончили с собой, потерпев полное поражение в битве с цезарианцами Октавианом, Антонием и Помпеем, которые вместе составляли триумвират.

Марк Юний Брут(85–42 до н. э.) был римским сенатором. Чтобы понять этого человека, убившего Цезаря, следует обратиться к его родословной. Дело в том, что на протяжении нескольких поколений в семье Брута сознательно культивировался дух свободы, защиты республиканских прав. Тираноборчество стало своего рода традицией для этой семьи. Со стороны отца наиболее знаменитым предком был Луций Юний Брут, который участвовал в свержении Тарквиниев в 509 году до н. э. Со стороны матери среди его предков отличился Гай Сервилий Агала: в 439 году до н. э. он собственноручно убил Спурия Мелия, добивавшегося диктаторской власти. Правда, историки сомневаются по поводу такой роскошной родословной, поскольку в действительности род Брутов прослеживается лишь до конца IV века до н. э.

Известно, что отец Брута в 77 году до н. э. был коварно убит Помпеем Великим. После этого маленького мальчика Брута взял в свою семью брат его матери – Квинт Сервилий Цепион. Этот достойный римлянин усыновил ребенка, которого в литературе тех лет нередко называли Квинтом Цепионом Брутом. Впервые его имя упоминается современниками в период правления первого триумвирата, созданного в 60 году до н. э. Цезарем, Помпеем и Крассом. Брут к тому моменту уже являлся видной политической фигурой, ему было предъявлено серьезное обвинение в подготовке покушения на Помпея (59 год до н. э.), оказавшееся впоследствии недоказанным. В 58 году до н. э. Брут отправился на Кипр в свите еще одного своего дяди – Марка Порция Катона. На деле это путешествие означало изгнание. Историки предполагают, что к этому периоду относится документ, свидетельствующий о предоставлении Брутом займа под проценты этой самой провинции.

В 53 году до н. э. Брут отправился в новое путешествие – на Восток. На этот раз он сопровождал проконсула Киликии в Малой Азии Аппия Клавдия, своего тестя. Возможно, поездка тоже была связана с финансовыми операциями, хотя доподлинно это не известно.

Когда между Цезарем и Помпеем в 49 году до н. э. развязалась гражданская война, Брут, как ни странно, встал на сторону Помпея, убийцы своего отца. Скорее всего, он просто последовал примеру дяди Катона, предпочитавшего оставаться в лагере Помпея. Во время сражения при Диррахии (Адриатическое побережье современной Албании) Брут даже отличился. Удивительно, что после разгрома армии Помпея при Фарсале (в Северной Греции) в 48 году до н. э. Цезарь, несмотря на явное противостояние Брута, сохранил ему жизнь. Мало того, Брут после этого получил несколько ответственных должностей. В 46 году до н. э. он был назначен проконсулом Цизальпийской Галлии, в 44 году до н. э. – городским претором в Риме. Далее, в 43 году до н. э., Цезарь планировал назначить Брута правителем Македонии, провинции к северу от Греции, а затем и консулом, но, увы, этим планам не удалось свершиться.

Император выказывал Бруту явные знаки своего расположения, но тот оставался равнодушным. И вместо благодарности Брут ответил подлым предательством. Его заинтересовало предложение Гая Кассия Лонгина умертвить великого диктатора. Вскоре Брут стал главой заговора, а затем и главным участником жестокой расправы. Официальная версия, описывающая обстоятельства убийства, обессмертила горестное восклицание божественного: «И ты, Брут!». Не ожидал Цезарь увидеть среди нападавших на него сенаторов с обнаженными клинками своего любимца Брута.

Несмотря на то что большинство сенаторов были недовольны последними действиями Цезаря, после его трагической смерти имя императора было возвеличено, некоторые его реформы остались в силе и нашли дальнейшее развитие. На торжественных похоронах Цезаря его ближайший соратник Марк Антоний произнес проникновенную и пламенную речь. Вождей заговора римляне осудили, и им ничего не оставалось делать, как покинуть столицу.

В сентябре 44 года до н. э. Брут отправился в Афины, потом на север – в Македонию (именно эту провинцию назначил ему Цезарь). Квинт Гортензий, проконсул этой провинции и сын знаменитого оратора Гортензия, уступил свое место Бруту, сочтя его притязания вполне законными. Таким образом, Брут вскоре получил и провинцию, и ее армию.

Но в Риме своевольное проконсульство Брута вызвало не‑ одобрение. Кроме того, Антоний, имеющий больше прав, сумел добиться у сената этой должности для себя, а вернее, для своего брата Гая. В марте 43 года до н. э. Гай отправился в Македонию через Адриатическое море. Но как только он сошел на берег, войска Брута принудили его сдаться, а затем заперли в Аполлонии. Сенат был вынужден утвердить Брута в должности проконсула этой провинции. Когда же в апреле 43 года до н. э. Антоний потерпел поражение в битве при Мутине в Северной Италии, Брут, теперь уже вместе с Кассием, был назначен главнокомандующим войсками всех восточных провинций. Обладая такой мощной армией, Брут не замедлил снарядить поход в основном ради добычи, выбрав для этих целей фракийцев.

Тем временем в Риме был создан второй триумвират. В ноябре 43 года до н. э. Марк Антоний, Октавиан (будущий Август) и Марк Эмилий Лепид объединили свои армии для борьбы против прочих претендентов на римский престол. Брут входил в число противников и прекрасно понимал, что ему придется воевать с коалицией. Он поспешил перебраться в Малую Азию, где надеялся сформировать достойную соперника армию: набрать побольше людей, организовать флот, а главное – собрать необходимые для всего этого денежные средства. После этого Брут планировал присоединиться к армии Кассия. Но, пока он занимался сбором денег (для этого ему пришлось побывать в Ликии на побережье Малой Азии, на острове Родос, а также у берегов), драгоценное время было упущено. Лишь во второй половине 42 года до н. э. армии Брута и Кассия воссоединились и двинулись на запад.

К этому времени Антоний и Октавиан сумели как следует подготовиться. Встреча противников произошла в Македонии. В первом бою Брут одержал победу над Октавианом, но Кассий не выдержал накала битвы; в один из моментов ему показалось, что сражение проиграно, и он в отчаянии покончил с собой. Кассий бросился на свой меч (такую же смерть позже принял Марк Антоний). Три недели спустя состоялось второе сражение, и тоже при Филиппах. На этот раз Брут, убитый горем после смерти Кассия, был повержен, а его армия разгромлена. Оставшиеся в живых солдаты разбежались, Бруту оставалось только последовать примеру своего почившего товарища. Как утверждают некоторые источники, доблестному воину не хватило отваги самому кинуться на меч, и он попросил одного из своих солдат заколоть его. Так или иначе, но 23 октября 42 года до н. э. Брута не стало.

Историки, летописцы, писатели и поэты традиционно изо‑ бражали Брута человеком строгих правил, борцом за республиканские свободы, избегавшим крайних мер и излишних кровопролитий. Сам он был хорошо известен как человек ученый и книжник. Писатель, политик и великий оратор Цицерон назвал его именем один из своих лучших трактатов, несколько других, не менее важных, были также посвящены Бруту. Шекспир называл его «благороднейшим из римлян», но, по сути, Брут оставался типичным сенатором-аристократом, который всеми средствами отстаивал узаконенные привилегии своего класса. Класса, который традиционно на протяжении нескольких веков находился у власти. Стремление Брута быть проконсулом одной из римских провинций свидетельствует лишь о том, что он был абсолютно уверен в своем праве на это. Ведь люди его класса рождены, чтобы править и использовать государственный аппарат в собственных интересах. Однако сам Брут совершенно не был подготовлен к такой ответственной миссии.

Возможно, участвуя в заговоре против Цезаря, Брут действовал из искренних побуждений, не в состоянии примириться с присвоением всей полноты власти одним человеком. Греческие философы оправдывали убийство тирана. Но у него могли быть и другие, не менее значимые для него лично доводы. Известно, что Цезарь соблазнил мать Брута – Сервилию. По этому поводу даже ходили слухи, что и сам Брут незаконнорожденный сын Цезаря, иначе почему тот так благоволил к римлянину? Несомненно, личный мотив присутствовал в совершении кровопролития: Брут мстил за свою мать, за свою репутацию и за столь откровенные знаки внимания Цезаря… Но главенствующими оставались все-таки мотивы гражданского характера – Цезарь был виновен в том, что принял должность пожизненного диктатора (dictator perpetuus).

Дядя Брута, Катон, как и многие другие высокопоставленные римляне, был крайне возмущен этим фактом, попиравшим республиканские идеалы Рима. Брут же не только находился под влиянием Катона, но и откровенно восхищался моральными качествами своего дяди. Ради того, чтобы приблизиться к своему кумиру, он даже пошел на развод с женой Клавдией, а затем женился на дочери Катона – Порции. Правда, уже после его смерти, но тем яснее проступает искренняя преданность Брута этому человеку. Доказательством такой преданности служит и панегирик, сочиненный Брутом в честь Катона. В Риме среди высокопоставленных чиновников уже давно сложилось непреклонное убеждение, что господствовать должно все сословие сенаторов, а не отдельно взятый человек, пусть даже и наделенный невероятными талантами. Брут говорил: «Я воспротивлюсь любой силе, которая поставит себя выше закона».

Как бы ни были высоки идеалы этого достойного римлянина, но он проиграл, так же как и его ближайший соратник – Кассий. «Горе побежденному!» – главный принцип власть имущих. Если они не имели жалости к проигравшему Цезарю, то не было у них жалости и к себе.

Отон Марк Сальвий (32–69 н. э.) в январе 69 года сверг императора Гальбу, который в свою очередь поверг Нерона и занял римский трон. Увы, царствовал он недолго: в этот же год другой претендент на императорский престол, Вителлий, одержал победу в сражении с войсками Отона. Солдату, который принес весть о поражении в Рим, сначала никто не поверил. Все обвинили его в трусости и назвали лжецом. Доблестный воин, чтобы доказать свою правоту и спасти честь, на глазах императора бросился на острый меч, скончавшись затем прямо у ног Отона. Император был шокирован и поступком солдата, и страшной вестью о своем поражении. Для него все было кончено и оставалось только готовиться к смерти.

Известный римский историк Светоний довольно подробно описывает события тех лет: «Брату, племяннику и нескольким друзьям он (Отон) посоветовал спасаться, кто как может, обнял их всех, поцеловал и отпустил. Оставшись один, он написал два письма – одно к сестре, с утешениями, и другое к Мессалине, вдове Нерона, на которой собирался жениться. Им он завещал позаботиться о его останках и памяти. Все свои письма он сжег, чтобы никому не причинить вреда от победителя; деньги, какие были, разделил между слугами.

Он уже решился и приготовился умереть, как вдруг послышался шум; ему сказали, что это тех, кто пытается покинуть войско и уйти, хватают и не пускают, как беглецов. Тогда он произнес: „Продлим жизнь еще на одну ночь“ – это его подлинные слова, – и запретил удерживать кого бы то ни было силой».

До поздней ночи спальня императора оставалась открытой, чтобы все желающие могли попрощаться с ним. Затем Отон затворил двери своих покоев, выпил холодной воды и взял два острых кинжала. Однако он медлил, вероятно решив, что утро вечера мудренее. Спрятав кинжалы под подушку, император решил дождаться утра. Удобно расположившись на своей кровати, он мгновенно забылся глубоким сном. Проснувшись на рассвете, Отон осознал всю тщетность своих надежд на спасение. Одним ударом острого клинка он поразил себя в грудь, в самое сердце, чтобы погибнуть наверняка. Невольно вырвавшийся стон привлек внимание челяди, и к постели умирающего императора сбежались люди. Отон умер на их глазах. Истекая кровью и прижимая к пораженной груди руку, он скончался как истинный герой, не проронив ни звука. Приближенные поспешили предать кремации тело своего господина, как тот и велел, чтобы не оставить врагу на поругание труп побежденного. «Это было на тридцать восьмом году его жизни, – пишет Светоний. – после 95 дней правления». Увы, даже за такой малый срок правления приходится порой платить самой дорогой ценой.

Император успел позаботиться и о своей благородной кончине, и судьбе своих близких, что свидетельствовало о небывалом величии духа. Как отмечает древний историк, поразительное мужество Отона совсем не сочеталось с его внешними данными и потому вызвало всеобщее удивление, смешанное с восхищением. «Был он, говорят, невысокого роста, – излагает историк, – с некрасивыми и кривыми ногами, ухаживал за собою почти как женщина, волосы на теле выщипывал, жидкую прическу прикрывал накладными волосами, приглаженными и пригнанными так, что никто о том не догадывался, а лицо свое каждый день, с самого первого пушка, брил и растирал моченым хлебом, чтобы не росла борода; и на празднествах Исиды он при всех появлялся в священном полотняном одеянии».

Именно эти подробности больше всего волновали и современников императора, и потомков – насколько не соответствовала его жизнь, полная забот о поддержании внешнего лоска, его смерти, исполненной драматизма. Конечно, солдаты Отона не могли оставаться равнодушными к замечательному мужеству, проявленному в критической ситуации. Воинственные римляне со слезами целовали руки покойного императора (и, как замечает Светоний, не обошлось без лобызаний ног божественного). Многие из них под воздействием всеобщей скорби и в порыве пламенного патриотизма кончали жизнь самоубийством прямо у погребального костра. Те же, кто не успел проститься со своим мужественным императором, услышав о его кончине, приходили в отчаяние и как безумные убивали друг друга, не желая подчиняться новому законному правителю.

С самого момента вступления на императорский трон Отон надеялся удержать власть без кровопролития. Воевал он лишь с целью отразить претензии прочих претендентов на престол. Ему удалось выиграть три первых несущественных сражения, но одно, самое главное и решающее, он все-таки проиграл.

И хотя самоубийство среди императоров и других высокопоставленных лиц для римлян не было диковинкой, однако героическая гибель Отона поразила всех. Дело в том, что у императора была достаточно сильная и преданная армия, к нему спешили присоединиться союзники, но благородный император заявил, что не желает больше кровопролитий, поэтому приносит себя в жертву во имя покоя в Римской империи. Тацит отметил: «Смерть Отона была столь прекрасна, что молва о ней распространилась очень быстро…», соответственно распространилась и слава этого удивительно гуманного правителя.

Казалось, злое проклятие тяготеет над Нероном с детства. Его матерью была Агриппина, которой пришлось много страдать в молодости. Ее отец, мать и братья погибли, став жертвами дворцовых заговоров и интриг. Братом Агриппины был римский император Калигула, сначала заставивший ее стать своей любовницей, а затем, когда Агриппина ему надоела, сославший ее на Понтийские острова. После Калигулы императором стал Клавдий, позволивший Агриппине вернуться в Рим, однако там ей пришлось вытерпеть множество унижений от Мессалины.

Агриппину выдали замуж без ее желания за Гнея Домиция Агенобарба, про которого известный римский историк Светоний говорил: «Человек гнуснейший во всякую пору его жизни». Агриппина родила сына, и множество друзей поздравляли ее со столь счастливым событием, однако муж заявил, что от Агриппины ничего хорошего родиться не может, а новорожденный станет для человечества воплощением ужаса и горя. Проклятие отца, вскоре после рождения Нерона скончавшегося, вероятно, и стало определяющим для всей дальнейшей жизни будущего императора.

С детства Нерона не интересовали мужские забавы: он не мечтал о славе на поле брани, не хотел обучаться искусству войны. Его влекли благородные науки, философия, живопись и музыка. Он сочинял стихи и пробовал заниматься чеканкой.

Однако Агриппина страстно мечтала о том, чтобы ее сын стал императором. Однажды, придя к гадалке и спросив о судьбе Нерона, она услышала в ответ: «Если он станет царствовать, то ты будешь его жертвой: он убьет тебя». Агриппина твердо на это ответила: «Пусть убьет. Только бы он был императором».

Агриппина приложила все силы к тому, чтобы стать женой Клавдия, хотя тот и приходился ей дядей и римские законы запрещали браки подобного рода. Но никакая сила не смогла бы остановить ее. По ее просьбе Клавдий усыновил Нерона, а потом скончался при таинственных обстоятельствах. По Риму ходили упорные слухи, что Агриппина отравила своего мужа, однако достоверно подтвердить или опровергнуть это никто не смог и по сей день.

Далее Клавдий был признан божественным, а 17-летний Нерон объявлен его преемником, признан преторианцами и сенатом. Он стал императором с громким именем – Нерон Клавдий Цезарь Август Германик.

Нерон был очень молод, да к тому же не испытывал ни малейшей склонности к занятиям государственными делами. Его манили театр и изящные искусства, поэтому юноша предоставил заниматься политикой вельможе и философу Аннею Сенеке и знатоку военного искусства Афраннию Бурру.

Что же касается простого народа, то приход Нерона к власти был встречен с энтузиазмом, как это часто бывает в подобных случаях, поскольку от молодого правителя люди обычно ждут перемен к лучшему. Первые реформы Нерона можно назвать либеральными. Он поклялся восстановить «древние обязанности сената», а сенат, в свою очередь, превознес правителя, позволив ему присутствовать на молебствиях в облачении триумфатора. Помимо этого, в храме Марса Мстителя была установлена статуя Нерона, отлитая из золота и серебра. Наконец, изменения претерпел даже календарь. Теперь год начинался с декабря, месяца, в который был рожден Нерон.

Некоторое время в Риме царили общее согласие и взаимное довольство, однако вскоре началась борьба за власть между двумя придворными группировками, во главе одной из которых стояла мать императора Агриппина, а в центре другой – Сенека и Бурр. Агриппина как мать правителя хотела играть решающую роль в управлении страной. Тогда Сенека и Бурр решили стравить между собой мать и сына. Нерон не обращал внимания на то, как Агриппина постепенно убирает всех, кто может хоть каким-то образом достичь императорского престола. Положение ее оставалось стабильным.

Впервые интересы матери и сына столкнулись, когда молодой император полюбил вольноотпущенницу Акте. Эта женщина настолько завладела его сердцем, что он открыто высказал желание жениться на ней. Естественно, Агриппина была недовольна, тогда как Сенека и Бурр поддержали Нерона в его решении. Сенека устраивал влюбленным встречи в доме своего друга, чем вызывал постоянный гнев Агриппины. Мать императора в порыве гнева напомнила, что без нее он никогда не получил бы власти и, не стесняясь, добавила, что ради него пошла на убийство. Наконец, она заявила, что гораздо большими правами на престол обладает законный сын Клавдия, 14-летний Британник.

Эмоциональный и вспыльчивый Нерон велел удалить мать из своего дворца вместе с ее телохранителями, а потом всерьез задумался над словами, сказанными о законном наследнике. Он принял решение отравить Британника и немедленно осуществил задуманное.

Следующий, решающий, конфликт между матерью и сыном произошел в 58 году. Нерон снова влюбился. На этот раз – в изысканную красавицу Поппею Сабину, жену Сальвия Отона. Мужа своей избранницы он отослал в провинцию, дав ему должность наместника, а сам начал приготовления к браку с Поппеей. Агриппина встретила новое известие с яростью. К тому же новая женщина императора не обладала смирением Акте и не собиралась уступать: светская львица, она знала, чего может добиться с помощью власти.

Изменился к этому времени и сам Нерон. В первые годы правления политика не была его стихией. Все свое время он посвящал конным состязаниям, театру и разнузданным оргиям, в которых участвовал весь высший свет Рима, в том числе и сенаторы. Казалось, Нерон в точности повторит правление Калигулы, однако этого не случилось. Постоянно подстрекаемый Поппеей, Нерон решил организовать убийство матери. Конечно, открыто исполнить задуманное казалось ему невозможным; кроме того, он знал, что слуги Агриппины неподкупны и не позволят даже волосу упасть с головы своей госпожи. Поэтому Нерон решил организовать убийство, которое выглядело бы как несчастный случай. Он велел построить корабль для Агриппины. Когда судно вышло в открытое море, оно просто развалилось на части. Тем не менее император не рассчитал, насколько сильной может быть воля к жизни у его матери. Она вплавь добралась до берега, и попытка убийства таким образом не удалась.

Однако отступать было поздно, и Нерон направил солдат на виллу Агриппины с целью ее убийства, что и было исполнено. Народ же получил свою версию: мать императора покончила с собой. Но в Риме никто этому не поверил, и это жуткое преступление подорвало доверие народа к правителю. Если человек перешагнул через самое святое – собственную мать, он может быть способен на все. Такой приговор вынесли Нерону люди и оказались правы. Нерон же хотел сделать своим соучастником все общество, весь римский народ. Он объявил, что мать готовила заговор против него и сената, а все продолжали приветствовать его, но только из страха. Однако доверия к Нерону больше не было.

Всеобщий ужас передался Нерону, он воспринял его, он оправдал ожидания тех, кто ждал от него новых преступлений. Он как будто переродился и сам поверил в то, что готов на все. Он стал рабом двух жутких чувств – страха и вседозволенности.

Больше всего на свете Нерон увлекался театром, особенно пением под кифару. Это было немыслимо, поскольку в римском обществе с пренебрежением относились к тем, кто занимается ремеслом актера, комедианта. Но Нерон не мог противиться своему естеству: его самым заветным желанием было выступать перед публикой, слышать восторженные крики. По мнению правителя, успех актера значил гораздо больше, нежели власть.

И Нерон осуществил свою мечту. При большом скоплении публики в Неаполе он пропел несколько арий. Скверное предзнаменование: едва император допел арию своим сиплым голосом, как произошло землетрясение. Театр шатало, но Нерон не останавливал своего выступления. К счастью, публика успела покинуть театр, когда он в результате мощных подземных толчков рассыпался совершенно. В тот раз никто не пострадал.

Сенаторы испытывали крайнюю неловкость оттого, что император поет как обычный актер. К тому же он выступил с еще одной оригинальной инициативой – устроил спортивные состязания, названные нерониями. Они должны были проходить по образцу Олимпийских игр, однако в центре внимания находились не поединки гладиаторов, а состязания ораторов, а проще говоря, соперничество в актерском искусстве. Сенат сделал отчаянную попытку удержать своего правителя от безумного шага. По словам Тацита, «еще до того, как начались… состязания, сенат, пытаясь предотвратить всенародный позор, предложил Нерону награду за пение и в добавление к ней венок победителя в красноречии, что избавило бы его от бесчестия, сопряженного с выступлением на театральных подмостках».

Тем не менее Нерон отказался, заявив, что желает стать победителем в честном поединке. Представление длилось невероятно долго – целый день и целую ночь, на протяжении которых Нерон упивался тем, что вновь и вновь демонстрировал перед публикой все свои дарования. За время выступления императора-актера многие люди были задавлены в толпе, а многие, не выдержав столь длительного сидения, заболели. Однако этим неприятности для народа не заканчивались, поскольку среди толпы бродили соглядатаи, посланные Нероном. Они запоминали лица тех, кто относился к выступлению правителя неприязненно. Многих из тех, кому представление не понравилось, впоследствии постигла казнь.

После этих выступлений Нерона его популярность стала стремительно падать. Склонность правителя к актерству называлась не иначе как «безобразием». Когда в 60 году на небе появилась большая комета, многие обрадовались, поскольку, говорили в обществе, небесное светило предвещает скорый конец властителя. И в самом деле, с тех пор неудачи преследовали Нерона. Сначала он серьезно заболел, в римских провинциях то и дело вспыхивали восстания, а кампания Рима в Парфии окончилась провалом.

В 62 году при невыясненных обстоятельствах умер Бурр, и говорили, что это дело рук Нерона. Сенека подал в отставку, а его место занял Тигеллин. В этом же году Нерон без каких-либо видимых причин убил свою первую жену Октавию, женщину очень добродетельную и любимую всем римским народом. Ей было выдвинуто обвинение в прелюбодеянии, после чего Октавию выслали из Рима и убили. В ответ на такую ничем не оправданную жестокость Сенека сочинил трагедию под названием «Октавия».

Нерон полностью попал под влияние Поппеи Сабины. Красивая, жестокая, беспринципная и лицемерная, она диктовала свою волю императору, а тот послушно выполнял все, что она желала, поскольку любил ее до безумия. Через год у Нерона и Поппеи родился ребенок, первое дитя императора. По этому случаю были устроены грандиозные игры и молебствия. Через четыре месяца ребенок умер.

Тем временем недовольство народа своим правителем достигло предела. Поворотным моментом можно назвать 64 год, год знаменитого пожара в Риме. Он бушевал почти девять дней и уничтожил большую часть великого города. Нерон не только вел борьбу с пожаром, но и сделал очень многое для возрождения Вечного города. Именно благодаря ему была улучшена система противопожарной безопасности и уборки мусора. Однако неприязнь в обществе была к нему настолько сильна, что правителя обвинили в причастности к поджогу Рима. Надо сказать, что уверенность в виновности Нерона в том бедствии сохранилась до наших дней.

Ответом на пожар стал заговор Пизона в апреле 65 года. Состав заговорщиков был довольно разношерстным, но всех их объединяло желание убить Нерона и заменить его другим правителем. Перед самым покушением один из заговорщиков донес императору о намечающемся убийстве, причем в числе прочих был назван и Сенека. В результате часть заговорщиков покончила с собой, не дожидаясь, пока за ними придут солдаты Нерона, прочих заставили лишить себя жизни своими руками, в том числе и Сенеку. Заодно Нерон уничтожил множество неугодных ему людей, не имевших никакого отношения к заговору Пизона, но позволявших себе проводить независимую линию поведения. Последовали массовые изгнания и ссылки интеллигенции.

Нерон наслаждался самоубийствами достойнейших и ни в чем не виноватых людей. Вот, например, как Тацит описывает некоторые эпизоды того времени, и в частности убийство аристократа Вестина, некогда связанного с Нероном узами дружбы: «Он (Нерон) посылает трибуна Гереллана с когортою воинов, приказав… занять его подобный крепости дом и подавить охранявшую его отборную молодежь… Завершив на этот день свои консульские обязанности, Вестин давал пиршество, ничего не опасаясь, когда внезапно вошедшие в покой воины сказали ему, что его призывает трибун. Вестин без промедления встает из-за стола, и все совершается мгновенно: он уединяется с врачом в спальном покое; надрезаются вены; еще полного сил, его переносят в баню и погружают в теплую воду, причем ни единым словом он не пожаловался на свою участь… Вслед за ним он (Нерон, вдоволь посмеявшийся над ужасом гостей Вестина) велит умереть Аннею Лукану. И когда тот, истекая кровью, почувствовал, что у него холодеют руки и ноги и жизненная сила понемногу покидает тело, хотя жар его сердца еще не остыл и сознание не утратило ясности, ему вспомнились сочиненные им стихи, в которых изображался умиравший такой же смертью раненый воин. Он прочел эти стихи, и то были последние произнесенные им слова».

Весь Рим был объят страхом. Сенат с перепугу объявил месяц разгрома заговорщиков (апрель) неронием и готов был назначить правителя богом, но тот сам отказался от подобной чести.

Сразу после казней устроили неронии, и вновь император выступал перед публикой в качестве актера, а вслед за этим умерла жена Нерона Поппея. Причиной ее смерти стала обычная семейная ссора. По свидетельству Тацита, муж убил беременную жену, в припадке ярости пнув ее ногой в живот. Тело Поппеи забальзамировали по восточному обычаю и поместили в гробницу Юлиев. Народ внешне скорбел по этому поводу, но внутренне радовался, поскольку это женщина осталась у всех в памяти как кровожадная и бесстыдная.

Бури и моровые поветрия омрачили и без того богатый на казни и злодеяния 66 год. «Вся Кампания была опустошена вихрем, который, повсеместно сметая постройки, древесные насаждения и собранный в закрома урожай, донес свое неистовство до окрестностей Рима, где род человеческий истреблялся повальной болезнью, хотя и не было никаких заметных отклонений в погоде, – пишет Тацит. – Дома наполнялись бездыханными телами, улицы – погребальными шествиями; ни пола, ни возраста не щадила эта пагуба; смерть с одинаковою стремительностью уносила и рабов, и свободнорожденных из простого народа среди причитаний их жен и детей, которые, находясь при них, плача над ними, нередко сжигались на тех же кострах, что и они. Об умерших всадниках и сенаторах, хотя и их было великое множество, горевали меньше, считая, что, разделив общую участь, они упредили жестокость принцепса».

В этом году против Нерона был организован новый заговор, во главе которого стоял Анний Винициан. Лидеров заговора казнили, но Нерон этим не удовлетворился. Правитель, находящийся в состоянии постоянного опасения, не щадил ни в чем не повинных воинов, которые завоевали себе славу во многих сражениях. Так погибли Антей и Осторий. Антея заставили принять яд, но действие его было слишком медленным, поэтому воин сам ускорил свой конец, вскрыв себе вены. Что же касается Остория, то Тацит скупо сообщает об этой трагедии: «…преградив выходы из виллы Остория, центурион передает ему приказание императора. И Осторий обратил против себя ту самую доблесть, которую столь часто выказывал в битвах с врагами. Но так как из надрезанных вен вытекало малое количество крови, он воспользовался рукою раба, но лишь для того, чтобы тот неподвижно держал перед собою кинжал, и, ухватив его крепко за правую руку, приник горлом к кинжалу и поразил себя насмерть».

Всемогущий Тигеллин, воспользовавшись сложившейся ситуацией, приложил все силы к тому, чтобы убрать с дороги любимца императора Гая Петрония, служившего в те времена образцом вкуса и изысканности. Этот человек был истинным эпикурейцем. Днем он спал, а ночи проводил, исполняя свои обязанности при дворе или участвуя в шумных пиршествах. В отличие от многих, кто добыл славу усердием или славой, Петроний стал знаменит именно благодаря бесподобной в своем изяществе праздности. Конечно, он обожал красивых женщин, и оттого его считали распутником. Он любил роскошь, считался признанным ее знатоком и не жалел сбережений предков на то, что казалось ему прекрасным. Он был расточителен, однако безупречен во всем том, что было отмечено изысканностью.

Этот человек, простодушный и открытый, как ребенок, всегда говорил то, что думал. Все его речи дышали непринужденностью, и к ним относились благосклонно, как и к его небрежным поступкам. Петроний, однако, имел и должность – консул Вифинии – и вполне успешно справлялся со своими обязанностями.

Тацит сообщает о Петронии: «…он был принят в тесный круг наиболее доверенных приближенных Нерона и сделался в нем законодателем изящного вкуса, так что Нерон стал считать приятным и исполненным пленительной роскоши только то, что было одобрено Петронием. Это вызвало в Тигеллине зависть, и он возненавидел его как своего соперника, и притом такого, который в науке наслаждений сильнее его. И вот Тигеллин обращается к жестокости принцепса, перед которою отступали все прочие его страсти… Донос… поступает от подкупленного тем же Тигеллином раба Петрония; большую часть его челяди бросают в темницу, и он лишается возможности защищаться.

Случилось, что в эти самые дни Нерон отбыл в Кампанию; отправился туда и Петроний, но был остановлен в Кумах. И он не стал длить часы страха или надежды. Вместе с тем, расставаясь с жизнью, он не торопился ее оборвать и, вскрыв себе вены, то, сообразно своему желанию, перевязывал их, то снимал повязки; разговаривая с друзьями, он не касался важных предметов и избегал всего, чем мог бы способствовать прославлению непоколебимости своего духа. И от друзей он также не слышал рассуждений о бессмертии души и мнений философов, но они пели ему песни и читали легкомысленные стихи. Иных из рабов он оделил своими щедротами, некоторых – плетьми. Затем он пообедал и погрузился в сон, дабы его конец, будучи вынужденным, уподобился естественной смерти. Даже в завещании, в отличие от большинства осужденных, он не льстил ни Нерону, ни Тигеллину, ни кому другому из власть имущих, но описал безобразные оргии принцепса, назвав поименно участвующих в них распутников и распутниц и отметив новшества, вносимые ими в каждый вид блуда, и, приложив печать, отправил его Нерону. Свой перстень с печатью он сломал, чтобы ее нельзя было использовать в злонамеренных целях». Петроний Арбитр покинул эту землю как истинный эстет. Он умер так же, как и жил, изящно и легко.

Таким образом, безобразные распутства Нерона сделались известными многим. К списку злодеяний императора, помимо пожара Рима и невероятной растраты казны, прибавились описания его ночных безумств с новой любовницей Кальвией Криспиниллой и евнухом Спором.

Тем временем в Иудее шла война, а в Лугдунской Галии против Нерона восстал легат Юлий Виндекс, который происходил из царского рода Аквитании. К Виндексу присоединился испанский наместник Сервий Гальба. Узнав о восстании Виндекса, Нерон не предпринимал практически ничего; даже сообщение сенату он сделал только через восемь дней после случившегося. Восстание набирало силу, и вот уже на сторону Гальбы перешли преторианцы. Они присягнули Гальбе, а сенат во всеуслышание объявил Нерона врагом родины.

И вот ночью 9 июня 68 года бывший император проснулся и обнаружил, что оставлен даже телохранителями. Нерон испугался и вскочил с постели. Он звал друзей, но не получил ответа. В какую бы дверь он ни стучался, все они были крепко заперты. Нерон вернулся в спальню и обнаружил, что в его отсутствие слуги успели стащить даже простыни с постели и ларец с ядом. Император беспорядочно метался, надеясь найти опытного воина, чтобы принять смерть от его руки, но кругом было пустынно.

В какое-то мгновение Нерон захотел броситься в Тибр. «Неужели у меня нет ни друга, ни врага?» – закричал он, подбегая к воде. Но при взгляде на черные холодные волны его порыв отчего-то рассеялся. Ему захотелось собраться с мыслями, что-то еще доделать, что-то такое, о чем он забыл. Из темноты появились четыре человека. Значит, еще не все слуги покинули его. Среди них был евнух Спор и вольноотпущенник Фаон, который предложил Нерону спрятаться в его усадьбе, расположенной между Соляной и Номентанской дорогами, поблизости от Рима. Нерон не стал даже одеваться. Как был, в одной тунике и босой, император вскочил на коня. Один из слуг успел накинуть на его плечи черный плащ, и всадники вихрем понеслись по дороге.

Они не решились войти на виллу открыто и, отпустив коней у одной из неприметных тропинок, пошли через тростник, подстилая одежду под босые ноги Нерона. К задней стене виллы удалось подобраться с огромным трудом. Увидев яму, из которой черпали песок для строительных нужд, Фаон предложил Нерону спрятаться в ней на время. «Я не пойду живым под землю!» – с ужасом воскликнул Нерон. Тогда слуги начали рыть тайный ход на виллу, а император, укрытый плащом, изодранным терновником, сидел в раздумье у тропинки. Зачерпнув воды из грязной лужи, он проглотил ее со словами: «Вот напиток Нерона!». Он так устал, что еле держался на ногах. Когда лаз был вырыт, император на четвереньках пробрался на виллу и, зайдя в первую попавшуюся каморку, упал на жалкую, едва прикрытую старым плащом подстилку. Потом он попросил немного поесть и чего-нибудь выпить. Однако предложенный ему хлеб из грубой муки Нерон решительно отверг; ограничился только тем, что выпил совсем немного теплой воды.

Позор бывшего правителя Римской империи был поистине ужасен. Не в силах вынести подобного падения, слуги молили Нерона уйти как можно достойнее. Тот действовал как в тумане: приказал снять с него мерку и вырыть немедленно могилу. Он стоял и смотрел, как копают его могилу, постоянно всхлипывая и повторяя: «Какой артист погибает!».

Тем временем из Рима прибыл скороход с письмом, которое передал Фаону. «Что там?» – тревожно спросил Нерон. Не в силах далее выносить неопределенность, он вырвал письмо из рук слуги и прочел, что сенат объявил его врагом государства, который заслуживает смерти по обычаю предков. Не зная, что это за казнь, бывший император поинтересовался, что же его ждет впереди. Ответ был ужасен: его голову должны зажать в колодке и засечь до смерти розгами. Позорная, долгая и ужасная смерть!

Нерон в ужасе заметался. У него с собой было два кинжала. Император трогал то один из них, то другой, пробовал, какой острее, потом прятал и со слезами на глазах говорил, что такого быть не может, потому что он уверен: роковой час еще далек. Он просил Спора начать плач по нему, чтобы таким образом добавить мужества перед лицом смерти, он уговаривал и бранил самого себя: «Живу я гнусно, позорно. Не к лицу Нерону, не к лицу. Нужно быть разумным в такое время. Ну же, ну же, мужайся!». Пока он так терзал себя и окружающих, послышался топот коней. Это скакали римские всадники, получившие приказ доставить живым в Вечный город ненавидимого всеми тирана. Услышав стук копыт, Нерон задрожал и вскричал: «Коней, стремительно скачущих, топот мне слух поражает!». Эта фраза скорее напоминала сцену из театральной постановки, нежели слова мужественного государя.

Государственный советник Эпафродит понял, что следует помочь императору уйти достойно, раз он сам не в силах сделать это. Эпафродит прижал меч к горлу Нерона и тихонько подтолкнул его. Дальше было уже легче, поскольку враг государства наконец конкретно понял, что от него требуется. Острие свободно вошло в шею Нерона.

Когда в каморку зашел центурион, император был еще жив; он дышал и даже мог что-то говорить. Центурион зажал плащом рану. Со стороны казалось, будто он хочет Нерону помочь. Император прохрипел: «Поздно!». Еще он успел сказать безо всякого выражения: «Вот она – верность!». Это были его последние слова. Наклонившись, центурион понял, что Нерон не дышит.

Несостоявшийся бизнесмен, инженер и изобретатель Дональд Кроухерст после очередной неудачной попытки разбогатеть и прославиться решился на самоубийство, шагнув за борт своей яхты, дрейфовавшей посреди океана. Кроухерст был действительно талантливым инженером, но всю жизнь его преследовали неудачи. После многочисленных провалов и разочарований в бизнесе он предпринял последнюю попытку победить наконец свою неумолимую судьбу и взять реванш. Кроухерст подписался на участие в морской гонке. Соревнование предполагало многомесячное кругосветное плавание без остановок в портах. Таким образом, участники гонки лишались всякой помощи извне, общения с людьми. По условиям состязания лишь тот из них становится победителем, кто сумеет пройти положенный маршрут до конца (протяженность составляла 30 000 миль) и не нарушить установленных правил, т. е. в течение по меньшей мере 10 месяцев будет находиться в полной изоляции от окружающего мира. Победитель, конечно же, получил бы и почет, и славу, а помимо этого, и солидную награду.

Кроухерст был не очень опытным моряком; кроме того, судно, на котором он отправился в путешествие, было построено наспех и вряд ли могло тягаться с другими, более оснащенными судами участников соревнования. Но Дональд был уверен в победе, в своем успехе, хотя никто не мог понять, откуда взялась эта уверенность. Возможно, то была его последняя надежда, соломинка, за которую хватается утопающий.

Свой тримаран Кроухерст с гордостью окрестил «Тейнмаутским электроном». Однако «Электрон» не оправдал своего названия и оказался не таким скорым судном. Уже в первые дни гонки и конструкция тримарана, и его оборудование начали давать сбои. Кроухерст понимал, что если он срочно что-то не предпримет, то его участие в гонке на этом закончится. И он решил пойти на подлог.

Дональд завел второй судовой журнал, в котором описывал якобы проделанный маршрут, фиксируя по времени свои действия и местоположение. Этот журнал он планировал затем предъявить арбитрам гонки, естественно, после того, как с триумфом пересечет финишную черту.

Пока остальные участники соревнования сражались со стихиями в открытом океане, Кроухерст мирно дрейфовал вдоль берегов Южноамериканского материка, старательно скрываясь от проплывавших мимо судов. Никто и не догадывался об истинном положении дел. Весь мир, следивший за гонкой, был уверен, что тримаран Кроухерста опережает прочие на опасном маршруте и лишь судно Тетли составляет ему конкуренцию.

Тем временем Дональд решил пристать к берегам Южной Америки в местечке под названием Рио-Саладо. Он был вынужден сделать это, чтобы привести в порядок судно, произвести надлежащий ремонт и еще раз обдумать ситуацию. Его начинали одолевать сомнения: правильное ли он принял решение, отважившись на обман? Он не выходил на связь, надеясь все списать потом на неисправность генератора радиостанции. Однако сам он непрерывно следил за сообщениями о передвижении других участников гонки.

Так случилось, что его главный конкурент Тетли сошел с дистанции. Его судно попало в сильнейший шторм у Азорских островов и затонуло. Теперь неоспоримым лидером гонки оставался лишь Кроухерст. Он уже не мог проиграть, ведь находился впереди всех, но очень боялся разоблачения, поскольку судьи рано или поздно открыли бы обман.

Между тем в родном Тейнмауте уже вывешивали флаги в честь победителя, все горожане были оживлены предстоящим триумфальным возвращением Кроухерста, превратившегося в мировую знаменитость. Возможно, это всеобщее ликование еще больше усилило отчаяние Дональда: как он мог смотреть в глаза землякам, которых обманывал самым подлым образом?

Записи в бортовом журнале, сделанные в этот отрезок времени, свидетельствовали о том, что рассудок горе-мореплавателя окончательно помутился. Бредовые рассуждения о космосе и разуме перемежались с математическими вычислениями. Возможно, в этом и можно было обнаружить некий глубинный смысл, но тем не менее подобные пространные рассуждения не имели ни малейшего отношения к маршруту морской регаты. Специалисты, тщательно изучившие судовые книги Кроухерста, позже констатировали, что в период с декабря 1968 года по 30 июня 1969 года, более пяти месяцев, несчастный Дональд был вынужден вести двойную игру, тщательно скрывая от всего мира, что он давно выбыл из соревнования. Раздираемый противоречиями, Дональд окончательно запутался. Психическое напряжение достигло наивысшего накала, поэтому вполне допустимо, что в этот критический момент ему и пришла в голову шальная мысль шагнуть за борт, чтобы разом разрубить узел проблем.

До сих пор многие не верят в гибель Кроухерста, ведь его труп так и не был найден. В первых числах июля потрепанный тримаран «Электрон» был обнаружен в 700 милях от берегов Англии. Судно нашли британские ВМС. Спустя еще некоторое время весь мир узнал о великом обмане Дональда, после того как были найдены оба бортовых журнала. Сам же виновник громкого скандала словно в воду канул. Некоторые сострадательные земляки Кроухерста полагают, что находчивый инженер все-таки соорудил из обломков тримарана плот, еще находясь в Саргассовом море. На этом плоту он якобы пустился вплавь к островам Зеленого Мыса, дабы навсегда укрыться от людей и позора. Кое-кто, говорят, даже видел его не то на Канарских, не то на Азорских островах…

Жена изобретательного путешественника, между прочим, тоже так и не смирилась с гибелью любимого, поэтому долгие годы провела в томительном ожидании.

После поражения казацкого мятежа возглавлявший его генерал Каледин застрелился. А началось все в Петрограде…

Когда политическая обстановка уже не сулила счастливых перемен, генерал Алексеев вместе со своим адъютантом ротмистром Шапроном, согласно намеченному ранее плану, 30 октября 1917 года отправился на Дон. 2 ноября они уже прибыли в Новочеркасск. В этот же день генерал без промедления приступил к активным действиям по организации вооруженных сил, созданию мощной армии, на которую белогвардейские военачальники возлагали большие надежды.

Юго-восточный район России, в частности Дон, славился своими доблестными воинами. Здесь еще оставались преданные монархии офицеры, юнкера, ударники и солдаты. Алексеев и его окружение надеялись с их помощью навести в государстве порядок. Конечно, вряд ли казаки согласились бы спасать все Отечество, но генерал знал наверняка, что «собственное свое достояние и территорию казаки защищать будут». Однако обстановка на Дону сложилась не совсем подходящая и обнадеживающая. Казачий атаман Алексей Каледин, познакомившись с планами белогвардейского руководства, лишь посочувствовал. Но на просьбу «дать приют русскому офицерству» ответил вежливым отказом, поскольку знал, что настроения казаков были далеко не самыми лучшими в этом смысле. Каледин попросил Алексеева не задерживаться надолго в Новочеркасске и перенести всю свою деятельность куда-нибудь за пределы области. По его мнению, Алексеев мог благополучно перебраться в Камышин или Ставрополь.

К своему разочарованию, генерал Алексеев не получил на Дону ни теплого приема, на который так рассчитывал, ни материальной поддержки. Но данное обстоятельство не обескуражило генерала. Он немедленно телеграфировал в Петроград в одно благотворительное общество. В зашифрованном послании говорилось о переправке в Новочеркасск офицеров. Затем он выбил у мест‑ ного руководства помещение одного из лазаретов, расположенное на Барочной улице, которое превратилось в офицерское общежитие и собрало под своей крышей всех добровольцев. Вскоре в Алексеевскую организацию поступило первое пожертвование – 400 рублей. Благотворительное общество оказало некоторую поддержку, но, конечно, эти средства были мизерными для создания серьезной и мощной армии. Русское общество как будто игнорировало сложившуюся опасную ситуацию.

Алексееву, который в былые времена располагал миллионной армией и миллиардами военного бюджета, теперь пришлось из кожи вон лезть ради того, чтобы добыть хотя бы десяток кроватей для своего общежития, несколько пудов сахара и хоть какую-то сумму денег для содержания бездомных офицеров, юнкеров, кадетов, которые стекались в Новочеркасск под крыло Алексеевской организации со всей страны. Бывшие белогвардейцы сначала приходили по одному, потом целыми группами. Кто-то бежал из советских тюрем, кто-то спасался от большевиков, кто-то искал прибежища после развала своей войсковой части – всех их объединяла ненависть к новому строю, к новому порядку, а вернее, беспорядку.

Казачий Дон превратился в своего рода маяк, к которому устремились все преданные павшей монархии офицеры, голодные, оборванные и обездоленные, но не павшие духом. Многие из них не имели ни малейшего представления о своей дальнейшей судьбе, они просто шли на Дон, ведь именно здесь была вековая колыбель казачьей вольницы и именно с Доном народная молва упорно связывала имена лучших белогвардейских и казачьих вождей.

Вскоре в Новочеркасск пришел небольшой Георгиевский полк из Киева. В конце декабря сюда же прибыл Славянский ударный полк почти в полном составе и немедленно восстановил с гордостью свое прежнее название – Корниловский. История этого полка трагична и необычайна. Генерал Корнилов простился с ним 1 сентября, отписав в приказе добрые, ничуть не официальные напутствия: «Все ваши мысли, чувства и силы отдайте Родине, многострадальной России. Живите, дышите только мечтою об ее величии, счастье и славе. Бог в помощь вам». Далее полк был направлен новым правительством на Юго-Западный фронт – в самую гущу озверелой солдатской народной массы. Во время сентябрьских и октябрьских бунтов комиссары нового правительства бросали полк на усмирение волнений, поскольку революционные войска, ими же созданные, утратили не только воинские честь и доблесть, но и вообще какое-либо человеческое подобие. Бывший же Корниловский оставался самым дисциплинированным и на редкость законопослушным, чем, впрочем, заслужил обвинение в контрреволюционности.

Когда в конце октября в Киеве вспыхнуло большевистское восстание, правительственный комиссар доктор Григорьев от имени Временного правительства обратился к корниловцам с просьбой поддержать власть. Полк, возглавляемый Григорьевым, отправился в Киев. Но, как позже будет отмечено, комиссар оказался неумелым и даже безграмотным полководцем. Корниловцы, защищая уже не существующее Временное правительство, а вместе с ними офицеры и кадеты из киевских военных училищ (Константиновского, Николаевского и Сергиевского) были вынуждены противостоять мощнейшей силе. Против них выступили украинцы во главе с генералом Петлюрой и большевики под предводительством комиссара Пятакова. Кроме того, чехи и донские казаки, которые раньше сохраняли нейтралитет, теперь не хотели идти против народа. Кровавый бой шел прямо на улицах города, и многие из числа правительственных войск, самые доблестные и стойкие, погибли. В разгар боя комиссар Григорьев объявил, что «выступление правительственных войск в Киеве против большевиков натолкнулось на национальное украинское движение, на что он не рассчитывал, а потому „приступает к переговорам о выводе правительственных войск“.

Так власть в городе перешла к Центральной раде и большевикам. Киевские военные училища выслали на Дон и Кубань, а Корниловскому полку Петлюра предложил остаться для охраны города. Конечно, корниловцы пребывали в подавленном состоянии и даже в отчаянии: старый мир рухнул, вокруг царили хаос и неразбериха. Ради чего погибали их однополчане, лучшие офицеры России, за что они сражались и что их ожидало впереди?

Возглавлявший полк Неженцев с большим трудом вывел войска из Киева, отправив немедленно в Ставку телеграмму, в которой просил спасти полк от истребления и отпустить его на Дон. Донское правительство не возражало, но Ставка боялась навлечь на себя подозрения и ответила категорическим отказом. Лишь накануне развала Ставки, 18 ноября, было наконец получено распоряжение передвинуть полк на Кавказ «для усиления Кавказского фронта и для новых формирований». К этому времени все пути, по которым можно было передвигаться, уже были заняты большевиками. Единственным средством добраться до Дона оставалась возможность присоединиться по частям к казачьим эшелонам, отправлявшимся на восток. Казачьи войска оставались неприкосновенными, поскольку сохраняли нейтралитет.

Всеми правдами и неправдами 19 декабря в Новочеркасск прибыл сначала один эшелон полка, к 1 января 1918 года здесь собрались по одному и небольшими группами другие офицеры и солдаты. В таких муках рождалась Добровольческая армия генерала Алексеева, хотя ни цели, ни лозунги этого движения пока еще окончательно не определились. Только имя генерала служило доказательством истинной политической направленности действий добровольцев.

Правда, для широких масс Донской области это имя было несколько одиозным, как и имена других известных всей России военачальников. У рабочих, в большей степени подверженных большевистской пропаганде, присутствие «контрреволюционного офицерства» вызывало и опасения, и недовольство. Среди них начались волнения, критическая ситуация возникла в Ростове и Таганроге. Казачество в сложившейся обстановке обвиняло в первую очередь непрошеных гостей – добровольцев-белогвардейцев. Донское правительство видело, что Добровольческая армия вызвала не только волнение, но и гнев со стороны советской власти. Местные революционные учреждения начали всерьез готовиться к активным военным действиям. Между тем донское правительство, не желая каких-либо осложнений, предполагало пойти на некоторые уступки и соглашения с представителями советской власти в области, дабы избежать тотального нашествия большевиков. Казаки устали от войны и потому враждебно относились к тем, кто мог разжечь новую бойню.

Интеллигенция, хотя и сочувствовала, но оставалась безгласна и малоактивна. Казачий генерал Каледин некоторое время оставался словно бы в стороне от происходивших событий, но постепенно давление на него извне возрастало, по мере того как увеличивался приток новых добровольцев. С одной стороны, он не мог отказать бездомным беглым офицерам в приюте, с другой – прекрасно понимал, как к этому относится казачество, доведенное до крайнего раздражения. Каледин несколько раз обращался к генералу Алексееву с просьбой перевести созданную им организацию в другой город, по крайней мере не делать никаких официальных заявлений и соблюдать максимальную осторожность.

В Новочеркасске находились два большевистских запасных полка, которые вызывали немалые опасения у казачьего атамана. Ни одна казачья часть не пожелала принять участия в разоружении этих полков и не подчинилась Каледину. Тогда он воспользовался силами Алексеевской организации и во главе небольшого офицерского отряда сумел добиться желаемого, правда, обстановка в городе по-прежнему оставалась крайне напряженной. Он понимал, что «казачество заболело, как и вся Россия».

После этих событий генерал Алексеев уехал на заседание правительства Юго-Восточного союза в Екатеринодар. Советская власть оказывала все возраставшее давление на правительство Дона. Крыленко направил на Дон карательные отряды с фронта; Черноморский флот прислал ультиматум, требуя «признать власть за Советами рабочих и солдатских депутатов»; Макеевский район был объявлен Донецкой социалистической республикой. Мало того, в Таганрог прибыл миноносец и несколько тралеров с большим отрядом решительно настроенных матросов на борту. Тралеры уже вошли в порт Ростова, после чего военно-революционный комитет города выступил с воззванием начать открытую борьбу с «контрреволюционным казачеством». А казаки воевать не хотели. Когда атаман Каледин обратился к своему полку с призывом защитить родную землю, один из казаков выкрикнул из толпы: «Да что там слушать, знаем, надоели!». А потом люди просто разошлись.

Каледин еще слушал доклады, разговаривал по телефону и отдавал распоряжения, но делал он это почти механически: «Отдаю распоряжения и знаю, что почти ничего исполнено не будет. Весь вопрос в казачьей психологии. Опомнятся – хорошо, нет – казачья песня спета». Он еще надеялся уладить ситуацию, если бы Добровольческая армия Алексеева покинула Дон и перебралась куда-нибудь на Кавказ или хотя бы в отдаленные кубанские станицы. Генерал Каледин хотя и обладал всеми надлежащими лидеру качествами, но в данный момент его поведение немногим отличалось от общего направления деятельности российской власти.

По словам его соратников, Каледин был «знающий, честный, угрюмый, настойчивый, быть может, упрямый» человек. В годы Первой мировой войны он проявил себя как спокойный, упорный и расчетливый полководец, по праву заслужив уважение и славу. Успехи на полях сражений тогда дали имя и ему, и его дивизии. Из воспоминаний людей, с которыми ему довелось вместе, бок о бок, сражаться против австрийцев, складывается героический образ доблестного казачьего атамана и российского генерала: «Каледин не любил и не умел говорить красивых, возбуждающих слов. Но когда он раза два приехал к моим полкам, посидел на утесе, обстреливаемом жестоким огнем, спокойно расспрашивая стрелков о ходе боя и интересуясь их действиями, этого было достаточно, чтобы возбудить их доверие и уважение».

Революцию Каледин категорически отвергнул, он органически не мог принять новых идей «демократизации», которые просто захлестнули армию. Как отмечает один из его современников: «Он резко отвернулся от революционных учреждений и еще глубже ушел в себя. Комитеты выразили протест, а Брусилов в середине апреля сказал генералу Алексееву: „Каледин потерял сердце и не понимает духа времени. Его необходимо убрать. Во всяком случае на моем фронте ему оставаться нельзя“. И для генерала Каледина, давшего армии столько славных побед, не нашлось больше места на фронте: он ушел на покой в Военный совет».

Позже ему предложили возглавить донское казачество, но он ответил: «Никогда! Донским казакам я готов отдать жизнь; но то, что будет, – это будет не народ, а будут советы, комитеты, советики, комитетики. Пользы быть не может. Пусть идут другие. Я – никогда». Но большинством голосов Каледина все-таки избрали на пост донского атамана, и генерал был вынужден сдаться, уступая требованиям большинства и, особенно, уговорам донского правления. Так, 18 июня на Дону вышло постановление: «По праву древней обыкновенности избрания войсковых атаманов, нарушенному волею Петра I в лето 1709 и ныне восстановленному, избрали мы тебя нашим войсковым атаманом…» Новый пост, новую власть Каледин принял словно тяжкий крест, как будто заранее зная свою будущую судьбу и судьбу казачества. «Я пришел на Дон с чистым именем воина, а уйду, быть может, с проклятиями…» – говорил генерал в те дни.

Каледин, как и генерал Алексеев или Корнилов, до конца оставался русским патриотом и мечтал об освобождении государства, но теперь на него возложили и другую миссию: став донским атаманом, он был обязан оставаться верным лидером казачества. Корнилов и Алексеев, в отличие от него, не были связаны подобными узами, они могли уйти вместе со своими армиями в любое место – на Кубань, Кавказ или на Волгу. Каледин тоже прекрасно видел всю сложность ситуации и предельно четко ставил перед собой государственные задачи, но он был выборным атаманом. К своему избранию он относился как к «некоему мистическому предопределению».

Теперь его жизнь была неразрывно связана с судьбой казачества Дона. И если он мог стремиться к общерусским национальным целям, то только вместе с доверенным ему Донским войском. Каледин пытался возбудить в казаках порыв сражаться за свою землю, он надеялся, что они поднимутся на его призыв, если не из государственных соображений, то хотя бы из чувства самосохранения. Несмотря на всякого рода подозрения и обвинения, до последней минуты он оставался лоялен и демократичен по отношению к воле казачества, а ведь такого отношения казаки не встретили ни от одного вождя революции, так страстно пропагандировавшего эти самые идеи «демократизации».

В последние дни своей жизни Каледин чувствовал себя совершенно одиноким и не ждал уже чудесного исцеления Дона. Когда вера в свои силы пропала, как и вера в разум и силы казачества, он выбрал смерть. Сложив с себя полномочия, Алексей Каледин застрелился. Чуть позже его могила была уничтожена большевиками.

«Русский патриот и донской атаман! – так пишет о нем один из известных военачальников тех лет. – В этом двойственном бытии – трагедия жизни Каледина и разгадка его самоубийства… В этом было его моральное оправдание и политическое бессилие. Он мыслил и чувствовал как русский патриот; жил в эти месяцы, работал и умер как донской атаман».

Один из талантливейших руководителей царской охранки Сергей Зубатов ушел из жизни на 53-м году жизни. Что заставило этого человека исключительных способностей, занимавшего самые высокие посты в Российском полицейском управлении, так внезапно оборвать свою жизнь? По мнению исследователей, первопричиной самоубийства стало столкновение Зубатова с твердолобыми царскими генералами, которых не устраивала кропотливая работа и всякого рода уступки рабочим – они предпочитали нагайки. Политика Зубатова не принесла желаемых результатов. В итоге он был отправлен в отставку.

Разве мог такой деятельный и инициативный человек вести размеренную и тихую жизнь в Замоскворечье, оставаясь в сторо‑ не, когда страна была буквально охвачена пламенем революции? Убежденный сторонник, а вернее, инициатор политики «полицейского социализма» на протяжении всей своей профессиональной деятельности искал пути мирного урегулирования конфликтных ситуаций политического характера. Он до конца надеялся, что монархическое правительство в лице Николая II сможет спасти Россию от страшной катастрофы, удержать на краю пропасти, избавить страну от ненужного кровопролития. Как истинный патриот своего отечества, он понимал, какие последствия может вызвать отречение императора от престола. Его жизнь, подчиненная интересам родины, в таком случае теряла всякий смысл.

Родился Сергей Васильевич Зубатов в семье обер-офицера, что и определило его дальнейшую судьбу. В юном возрасте он участвовал в различных нелегальных народовольческих кружках. Отец Сергея, дабы вырвать его из-под вредного влияния, добился того, чтобы мальчика исключили из 6-го класса. Видимо, эти меры были своевременны, поскольку позже Сергей Зубатов поступил на службу в тайную политическую полицию. До этого он успел поработать и в библиотеке, и на телеграфе, но работа в тайной полиции была действительно его призванием. С 1886 года он секретный сотрудник Московского охранного отделения; затем, через пять лет, стал чиновником по поручениям того же отделения; с 1894 года Зубатов был помощником начальника, а через два года – начальником.

Зубатов на свой страх и риск создал целую сеть легальных рабочих организаций, чем и стал знаменит. Но его идеи не встретили одобрения ни среди революционеров, ни среди промышленников и дворянства, ни у императорского двора. Тем не менее рабочие организации существовали по всей стране, а главные центры находились в Москве, Петербурге, Киеве, Харькове, Екатеринославле, Николаеве, Перми, Минске, Одессе и других городах Российской империи.

По инициативе Зубатова на многих предприятиях были созданы так называемые комитеты, которые занимались решением различных трудовых споров, проблем рабочих мирным путем, а не методом террора. Собственно, с этих комитетов и возникло в России профсоюзное движение. Гениальный сыщик надеялся, что организованное легальное экономическое движение рабочих будет полезным как им самим, так и государству. Он верил, что таким образом удастся избавить рабочих от губительного влияния революционеров.

В Москве на механическом производстве в 1901 году под контролем Зубатова была создана первая такая организация – Общество взаимного вспомоществования. Затем появились Совет рабочих механического производства г. Москвы, Общество взаимной помощи текстильщиков, Независимая еврей‑ ская партия и многие другие. В литературе левого толка эта деятельность начальника Московского охранного отделения называлась не иначе как «политика полицейского социализма» или проще – «зубатовщина». Но именно при Зубатове охранное отделение завоевало высокий общенациональный авторитет.

В 1902 году Сергей Васильевич был назначен заведующим Особым отделом Департамента полиции. 19 февраля 1902 года он сумел организовать многотысячную рабочую манифестацию в честь открытия памятника Александру II. Это явилось неким доказательством правильности действий Зубатова, показало, что его начинания нашли признание и со стороны властей, и со стороны либерально настроенных деятелей.

Увы, осенью 1903 года по личному распоряжению министра внутренних дел В. К. Плеве Зубатова отправили в отставку. Он был сослан во Владимир в чине надворного советника. Дело в том, что многие фабриканты были крайне недовольны «профсоюзной» деятельностью Сергея Васильевича и постарались организовать против него целую кампанию в верхах. Хотя официальная причина отставки талантливого руководителя охранки основывалась на том, что, дескать, его агенты участвовали в выступлениях рабочих. Среди прочего они принимали участие во всеобщей забастовке 1903 года. После устранения Зубатова с занимаемой должности почти все созданные им рабочие организации были закрыты. Правда, в 1904 году, после гибели Плеве, Зубатова «простили» и даже назначили пенсию за былые заслуги, но Сергей Васильевич так и не вернулся на службу.

Еще при жизни о нем слагались легенды, его меткие замечания и фразы становились всеобщим достоянием и передавались из уст в уста, иногда как анекдоты, а иногда… Например, однажды он обозвал эсеров «сентиментальным зверьем», что, естественно, не понравилось самим эсерам, но с тех пор многие именно так их и называли. Секретных сотрудников госбезопасности Зубатов называл кратко – «сексот». Он всегда оставался на высоте и при этом не терял чувства юмора. Отеческая забота Сергея Васильевича об агентах Московского охранного отделения стала легендарной.

Несколько рекомендаций от Зубатова по поводу бережного отношения к сотрудникам секретной службы:

«Вы, господа, должны смотреть на секретного сотрудника как на любимую женщину, с которой находитесь в нелегальной связи. Берегите ее как зеницу ока. Один неосторожный Ваш шаг, и Вы ее опозорите. Помните это, относитесь к этим людям так, как я Вам советую, и они поймут Вас, доверятся Вам и будут работать с Вами честно и самоотверженно. Штучников гоните прочь, это не работники, это продажные шкуры. С ними нельзя работать. Никогда и никому не называйте имени Вашего сотрудника, даже Вашему начальству. Сами забудьте его настоящую фамилию и помните только по псевдониму. Помните, что в работе сотрудника, как бы он ни был Вам полезен и как бы честно ни работал, всегда, рано или поздно, наступит момент психического перелома. Не прозевайте этого момента. Это момент, когда Вы должны расстаться с Вашим сотрудником. Он больше не может работать. Ему тяжело. Отпускайте его. Расставайтесь с ним. Выведите его осторожно из круга, устройте его на легальное место, исхлопочите ему пенсию, сделайте все, что в силах человеческих, чтобы отблагодарить его и распрощаться с ним по-хорошему. Помните, что, перестав работать… сделавшись мирным членом общества, он будет полезен и дальше для государства, хотя и не сотрудником; будет полезен уже в новом положении. Вы лишаетесь сотрудника, но Вы приобретаете в обществе друга для правительства, нужного человека для государства».

Историк Леонид Петренко считал Зубатова умнейшим и достойнейшим гражданином России: «Разработанный им метод агентурной провокации в борьбе с преступным миром ныне широко используется правоохранительными органами всего мира. В силу своих служебных обязанностей, зная об упорной подготовке международными террористическими организациями революционного взрыва в Российском государстве, Зубатов предпринял гениальную попытку избежать жуткой катастрофы для народов России. К чему разрушать тысячелетнее государство, проливать потоки крови, если требуется лишь некоторое перераспределение национального богатства? Организуется легальное, мирное рабочее движение, то, что ныне называют профсоюзами. В это же время, используя служебный и личный авторитет, опираясь на поддержку Столыпина, Зубатов склоняет работодателей: „Пойти на уступки, чтобы не потерять все!“. На дикий российский капитализм надевается первая уздечка».

Далее Петренко довольно драматично описывал историю падения гения сыска: «Дело шло настолько успешно, что даже поджигателей фитилей российской бомбы бунта – большевистских агитаторов – рабочие сами изгоняли со своих собраний. И вот чудовищная провокация 9 января 1905 года – мирное шествие рабочих союзов с петицией на поклон к царю-батюшке. В далекой Женеве Ленин в это время пишет: „Сердце сжимается страхом перед неизвестностью, окажемся ли мы в состоянии взять хотя бы через некоторое время движение в свои руки. Положение крайне серьезное“. 8 января большевики выпускают в Петербурге листовку: „Ко всем петербургским рабочим“ с призывом к оружию: „Свобода покупается кровью, свобода завоевывается с оружием в руках, в жестоких боях. Не просить царя, а сбросить его с престола и выгнать вместе с ним всю самодержавную шайку – только тогда загорится заря свободы“. Чтобы призывать к крови и к не очень понятной свободе, нужна, как минимум, сама кровь. И кровь пролилась».

Многотысячные колонны рабочих заполнили Дворцовую площадь, и в этот момент раздались выстрелы. В толпу собравшихся на площади людей стреляли большевистские боевики, умело спрятавшиеся в ветвях росших поблизости деревьев. Жертвы были неисчислимы, первыми пали казаки и солдаты войскового оцепления. Началась паника, кто-то отдал приказ, и вот начался безумный расстрел и разгон ни в чем не повинных граждан. «И тут же чертиками из табакерки, – писал Петренко, – явились провокаторы-агитаторы с криками: „Наших бьют! Грабь награбленное!“». Так началась первая русская революция 1905 года.

Боевики партии социалистов-революционеров поймали, а затем казнили лидера первых русских профсоюзов – священника Георгия Гапона. Он был заклеймен позорным именем провокатора, и в советской политической мифологии легенда о «попе-провокаторе» занимает одно из «достойнейших» мест.

15 марта 1917 года во время обеда Зубатов получил известие о государственном перевороте, о свержении императора. Он вышел в соседнюю комнату и застрелился.

По мнению историка Петренко, Зубатов боялся мести своих противников. Возможно, именно этот страх, а также глубокое отчаяние – ведь все его благие начинания не привели к желаемым результатам – заставили Сергея Васильевича принять роковое решение. Тем не менее замечательный опыт Зубатова не был забыт: и по сей день профсоюзы широко используются во всем мире как средство спасения от социальных потрясений. Так что можно с полной уверенностью сказать, что его методы привели к процветанию отдельных государств.

Николай Ефимович Кручина был народным депутатом СССР от Горно-Алтайского территориального избирательного округа № 68, членом КПСС, а также управляющим делами ЦК КПСС. 26 августа 1991 года Николай Кручина выбросился из окна своей квартиры, расположенной на пятом этаже одного из престижных домов по Плетневу переулку. Смерть наступила около 5 часов 30 минут. Бывший управляющий в посмертных записках говорил, что честен перед партией и народом, перед страной и президентом. Он не считал себя преступником, но сам приговорил себя к смерти.

Незадолго до своей гибели, 23 августа, он вернулся домой со службы достаточно рано, около 7 часов вечера. На вопрос супруги Зои Ивановны Кручины: «Почему так рано?», ответил, что «уже отработал…». Хотя забот у Николая Ефимовича всегда было достаточно. Управляющему ЦК КПСС было вверено действительно немалое хозяйство: издательства, типографии, архивы, лучшие в стране административные здания и общественно-политические центры, больницы, санатории, гостиницы, секции магазинов, различные предприятия и производства, в том числе аффинажный завод, где изготавливались золотые изделия, и многое-многое другое.

Содержание представителей партийной верхушки, привыкших ни в чем не уступать зарубежным «коллегам», требовало больших расходов. Солидные суммы из партийной казны уходили на оплату командировок и поездок за рубеж. Но былые времена безмятежного существования партийцев канули в Лету. С начала перестройки число рядовых партийцев, регулярно пополнявших казну взносами, сократилось, как и уменьшилось количество партийных издательств и типографий, приносивших ЦК неплохую прибыль. Газеты и журналы взбунтовались, а рядовые граждане с легкостью забыли о своих некогда прямых обязанностях снабжать казну взносами. Мало того, если в былые времена четкой границы между партийными и государственными финансами не существовало, то теперь завхозу партийной казны приходилось частенько ломать голову, где раздобыть денег.

Если раньше никто и никогда не требовал от партии финансового отчета, то теперь Николай Ефимович Кручина впервые за всю историю КПСС был вынужден держать публичный отчет о доходах и расходах партии. Бесспорно, отчет мог носить весьма относительный характер на предмет его правдивости, ведь в то время общество не имело возможности проверить все предоставляемые для доклада данные. Однако сам факт вмешательства посторонних в столь интимную сферу деятельности партийной верхушки заставлял тревожиться. Прежний комфортный образ жизни партийцев, увы, был утрачен безвозвратно.

Вскоре среди подчиненных Кручины появились специалисты из «боевого отряда партии» – КГБ. Люди из ведомства Николая Ефимовича слабо представляли, как можно жить по-новому, а офицеры разведки прекрасно разбирались в хитростях западной экономики. Они должны были контролировать и координировать экономическую деятельность всех хозяйственных структур партии в самых непредвиденных условиях, другими словами, научить хозяйственников быстро зарабатывать большие деньги и умело их укрывать от постороннего глаза.

Очень скоро миллионы партии были обезличены, а проделывалось все это с помощью специально создаваемых фондов, предприятий и банков. Заграничные счета в спешке зашифровывались, был сформирован институт «доверенных лиц» – миллионеров-карманников от ЦК. Такие действия гарантировали в будущем партийцам стабильный и анонимный доход даже в самых экстремальных условиях, а в случае крайней необходимости эти средства могли обеспечить им жизнь в эмиграции или подполье. Так что на момент путча работа партийного хозяйственного ведомства уже принесла свои результаты.

Однако гэкачеписты нанесли сокрушительный удар по КПСС, и все старания партийцев оказались не только напрасными, но и приобрели совершенно иное значение. Если раньше все то, чем занимались хозяйственные структуры, в партийных отчетах называлось «коммерческой деятельностью», то теперь эта деятельность носила откровенно криминальный характер. Руководству партийной казны вменялось «контрабандное перемещение валютных ценностей через государственную границу (ст. 78 УК РСФСР), нарушение правил о валютных операциях (ст. 88) и умышленное использование служебного положения в конкретных целях, что вызвало тяжкие последствия для государственных и общественных интересов (ст. 170 часть 2)».

Рой Медведев, известный историк и член ЦК КПСС, свидетельствовал, что Михаил Сергеевич Горбачёв предупредил Кручину о своей отставке и попросил подготовить трудовые книжки всех партработников и выдать им зарплату. Но последняя просьба Горбачёва так и осталась невыполненной.

«…В воскресенье, 25 августа, Кручина возвратился домой в 21.30, – показывал на следствии Евланов, офицер охраны КГБ. – Обычно он человек приветливый, всегда здоровается. В этот раз был какой-то чудной. Я находился у входа в дом, на улице, когда подъехала его машина. Он вышел из машины, не поздоровался, ни на что не реагировал, поднялся к себе. Чувствовалось, что он чем-то расстроен. С утра вышел один человек, а возвратился совсем другой…»

Николай Ефимович в этот день уже никуда больше не отлучался, и никто с ним не виделся в течение вечера, кроме старшего сына. Ровно в полночь офицер охраны, дежуривший у дома, закрыл дверь, и, по его показаниям, никто не выходил из дома и не входил в него.

«…После 22 часов он велел мне идти спать, – рассказывала позже вдова Кручины, – а сам собирался еще поработать. Около 22.30 прилег на диван в своем кабинете и уснул. Я пошла к себе. Однако заснуть мне не удалось, так как на душе было неспокойно. Я не спала практически всю ночь. В 4.30 я посмотрела на часы и мгновенно уснула. Проснулась я от сильного стука в дверь. Когда я вышла из спальни, меня встретил сын Сергей и работники милиции».

Развитие событий в тот роковой день, а вернее, раннее утро, можно узнать из показаний того же офицера охраны Евланова: «…В 5.25, находясь внутри здания, я услышал сильный хлопок снаружи. Впечатление было такое, как будто бросили взрывпакет. Выйдя на улицу, я увидел лежащего на земле лицом вниз мужчину… Немного поодаль валялся сложенный лист бумаги…» Это была одна из двух оставленных Кручиной посмертных записок. В ней говорилось: «Я не заговорщик, но я трус. Сообщите, пожалуйста, об этом советскому народу. Н. Кручина». Вторая же записка была следующего содержания: «Я не преступник и заговорщик, мне это подло и мерзко со стороны зачинщиков и предателей. Но я трус». Последнее предложение Николай Ефимович, вероятно для большей убедительности, подчеркнул. Далее: «Прости меня, Зойчик, детки, внученьки. Позаботьтесь, пожалуйста, о семье, особенно вдове. Никто здесь не виноват. Виноват я, что подписал бумагу по поводу охраны этих секретарей. Больше моей вины перед Вами, Михаил Сергеевич, нет. Служил я честно и преданно. 5.15 мин. 26 августа. Кручина». Под секретарями Кручина подразумевал членов ГКЧП.

После проведенного осмотра тела и места происшествия следственная экспертиза пришла к заключению, что Н. Кручина никаким насильственным физическим воздействиям до смерти не подвергался. При обыске квартиры было установлено также, что никаких бумаг он не уничтожал, не сжигал и т. д. Все документы, относившиеся к секретным аферам партии, в том числе и финансовым, находились в квартире в целости и сохранности. Следует добавить, что в дальнейшем именно эти документы послужили поводом для расследования нового дела – о деньгах партии.

Но ответа на главный вопрос, чего же или кого так боялся Н. Кручина, следственным органам так и не удалось установить. Какие соображения и какие причины заставили по‑ следнего управляющего ЦК КПСС выброситься из окна своей квартиры ранним утром 26 августа? Возможно, это выяснится после того, как будет закончено расследование по делу о деньгах партии.

Сергей Фёдорович Ахромеев проделал долгий путь, прежде чем достичь вершины воинской карьеры. Он участвовал в Великой Отечественной войне начиная с 1941 года и по 1945. Причем воевал Сергей Фёдорович на самых опасных фронтах – Сталинградском, Ленинградском, 4-м Украинском и Южном. Маршальское звание он получил уже после войны. Когда Сергей Фёдорович вышел в отставку, то не остался в тени, как многие другие военачальники. По просьбе М. С. Горбачёва Ахромеев занял пост советника президента. Вероятно, жизненный путь Сергея Фёдоровича, так удачно складывавшийся до сих пор, закончился бы с тем же почетом, но…

19 февраля 1991 года маршал Ахромеев, находясь в отпуске вместе с женой и дочкой в Сочи, узнал о создании ГКЧП. В этот тревожный для всей страны момент Сергей Фёдорович принял роковое решение, которое практически перечеркнуло все его былые заслуги и привело к трагической гибели.

Спешно сменив гражданский костюм на маршальский мундир, Ахромеев отправился в Кремль, на место своей службы. Здесь его встретили сотрудницы Т. Шереметьева, Т. Рыжова и А. Гречанная, которые позже рассказывали, что маршал приехал в отличном настроении, был весел, бодр, полон сил и жаждал деятельности. Уже 20 августа Ахромеев диктовал Рыжовой план мероприятий, которые необходимо было провести в связи с введением чрезвычайного положения. Позже он уехал в министерство обороны, а когда вернулся, то на вопрос Рыжовой: «Как дела?», ответил, что плохо. Он собирался остаться в Кремле на ночь, поэтому попросил сотрудницу принести в свой кабинет раскладушку с бельем. На другой день настроение маршала еще более ухудшилось, а 22 августа он отправил на имя Горбачёва личное письмо, о содержании которого пока никто не знал.

Только 18 октября 1991 года следствие получило от секретариата Президента СССР ксерокопию этого письма. Написано оно было от руки, и почерк, как было позже установлено, действительно принадлежал Сергею Фёдоровичу. Маршал Ахромеев с солдатской прямотой излагал президенту свои переживания и действия в те жаркие августовские дни: Президенту СССР товарищу М. С. Горбачёву докладываю о степени моего участия в преступных действиях так называемого „Государственного Комитета по чрезвычайному положению“ (Янаев Г. И., Язов Д. Т. и другие).

6 августа с. г. по Вашему разрешению я убыл в очередной отпуск в военный санаторий г. Сочи, где находился до 19 августа. До отъезда в санаторий и в санатории до утра 19 августа мне ничего не было известно о подготовке заговора. Никто, даже намеком, мне не говорил о его организации и организаторах, то есть в его подготовке и осуществлении я никак не участвовал. Утром 19 августа, услышав по телевидению документы указанного „Комитета“, я самостоятельно принял решение лететь в Москву, куда и прибыл примерно в 4 часа дня на рейсовом самолете. В 6 часов прибыл в Кремль на свое рабочее место. В 8 часов вечера я встретился с Янаевым Г. И. Сказал ему, что согласен с программой, изложенной „Комитетом“ в его обращении к народу, и предложил ему начать работу с ним в качестве советника и. о. Президента СССР. Янаев Г. И. согласился с этим, но, сославшись на занятость, определил время следующей встречи примерно в 12 часов 20 августа. Он сказал, что у „Комитета“ не организована информация об обстановке и хорошо, если бы я занялся этим. Утром 20 августа я встретился с Баклановым О. Д., который получил такое же поручение. Решили работать по этому вопросу совместно.

В середине дня Бакланов О. Д. и я собрали рабочую группу из представителей ведомств и организовали сбор и анализ обстановки. Практически эта рабочая группа подготовила два доклада: к 9 вечера 20 августа и к утру 21 августа, которые были рассмотрены на заседании „Комитета“.

Кроме того, 21 августа я работал над подготовкой доклада Янаеву Г. И. на Президиуме Верховного Совета СССР. Вечером 20 августа и утром 21 августа я участвовал в заседаниях „Комитета“, точнее, той его части, которая велась в присутствии приглашенных. Такова работа, в которой я участвовал 20 и 21 августа с. г. Кроме того, 20 августа, примерно в 3 часа дня, я встречался в министерстве обороны с Язовым Д. Т. по его просьбе. Он сказал, что обстановка осложняется, и выразил сомнение в успехе задуманного. После беседы он попросил пройти с ним вместе к заместителю министра обороны генералу Ачалову В. А., где шла работа над планом захвата здания Верховного Совета РСФСР. Он заслушал Ачалова В. А. в течение трех минут только о составе войск и сроках действий. Я никому никаких вопросов не задавал.

Почему я приехал в Москву по своей инициативе – ни‑ кто меня из Сочи не вызывал – и начал работать в „Комитете“? Ведь я был уверен, что эта авантюра потерпит поражение, а приехав в Москву, еще раз убедился в этом. Дело в том, что начиная с 1990 года я был убежден, как убежден и сегодня, что наша страна идет к гибели. Вскоре она окажется расчлененной. Я искал способ громко заявить об этом. Посчитал, что мое участие в обеспечении работы „Комитета“ и последующее связанное с этим разбирательство даст мне возможность прямо сказать об этом. Звучит, наверное, неубедительно и наивно, но это так. Никаких корыстных мотивов в этом моем решении не было. Мне понятно, что, как Маршал Советского Союза, я нарушил военную присягу и совершил воинское преступление. Не меньшее преступление мной совершено и как советником Президента СССР».

Ахромеев уже знал о неминуемом поражении гэкачепистов и в этом письме вынес самому себе приговор.

23 августа состоялось заседание Комитета Верховного Совета СССР по делам обороны и госбезопасности, на котором присутствовал и маршал Ахромеев. Стенографистка Сергея Фёдоровича позже рассказала, что в этот день маршал был в подавленном настроении. Обычно активный и выступавший на всех заседаниях, на этот раз Ахромеев не проронил ни одного слова. В течение всего заседания он оставался в одной и той же позе, ни разу даже не повернув головы.

Рядом с кабинетом Ахромеева в Кремле находился кабинет советника Президента СССР Загладина. На следствии он показал, что видел маршала в этот день последний раз и он был в крайне подавленном и каком-то нервном состоянии: лицо потемнело, руки дрожали. Когда Загладин спросил маршала, как тот себя чувствует, он ответил, что неважно, «переживает, много думает, даже ночевал в кабинете». Он рассказал также, что «было трудное заседание Комитета по обороне» и теперь он «не знает, как все будет дальше».

В ходе следствия была обнаружена рабочая тетрадь, где маршал делал записи во время заседания. Среди прочего там есть такие слова: «Кто организовал этот заговор – тот должен будет ответить».

Ближайшие сотрудники Ахромеева – Шереметьева и Гречанная – практически весь день 23 августа по долгу службы находились с ним в тесном контакте, поэтому могли заметить, что с маршалом происходит что-то неладное. На следствии они показали, что весь этот день Ахромеев писал какие-то бумаги, снимал копии, но старался делать все это незаметно и всякий раз прятал бумаги от внезапно вошедших в кабинет посторонних. Ничего подобного он никогда раньше не делал. Такое странное поведение Ахромеева и его угнетенное состояние даже пробудили неприятные подозрения: сотрудницы впервые подумали, что маршал намерен покончить жизнь самоубийством.

Что же касается родных, то гибель Сергея Фёдоровича явилась для них страшным ударом. Ни жена, ни дочь и представить себе не могли, что такое может случиться. Ведь они всегда знали Сергея Фёдоровича как жизнерадостного, волевого и твердого человека, ни при каких обстоятельствах не выказывавшего страха или сомнения. Маршал без колебания принимал ответственные решения в самые трудные минуты жизни, и именно так он поступил на этот раз.

Ночь накануне гибели он провел в семье дочери, Натальи Сергеевны. Позже она рассказывала: «Четыре вечера подряд я не могла с ним поговорить, так как он возвращался усталый, очень поздно, пил чай и ложился. Кроме того, мой отец был таким человеком, которому невозможно было задавать вопросы без его согласия на то. В пятницу, 23 августа, накануне его смерти, я почувствовала, что он хочет поговорить. Мы купили огромный арбуз и собрались за столом всей семьей. Я спросила у него: „Ты всегда утверждал, что государственный переворот невозможен. И вот он произошел, и твой министр обороны Язов причастен к нему. Как ты это объясняешь?“. Он задумался и ответил: „Я до сих пор не понимаю, как он мог…“ На следующий день перед уходом он пообещал моей дочке, что после обеда поведет ее на качели…» Ничто в поведении Сергея Фёдоровича не предвещало трагической развязки, поэтому-то у семьи возникли сомнения по поводу версии о самоубийстве маршала.

24 августа около 9 часов утра, по словам Натальи Сергеевны, Ахромеев отправился на работу. Примерно через полчаса она ему позвонила и сообщила, что мама вернулась из Сочи. По тону разговора Сергей Фёдорович показался ей, как обычно, веселым и бодрым, поэтому никаких подозрений о его возможной кончине у нее не возникло. Однако вечером этого же дня, в 21 час 50 минут, дежурный офицер охраны Коротеев, совершая обычный обход, обнаружил в кабинете № 19 тело – Маршал Советского Союза С. Ф. Ахромеев повесился.

«Труп находился в сидячем положении, – как свидетельствуют материалы следствия, – под подоконником окна кабинета. Спиной труп опирался на деревянную решетку, закрывающую батарею парового отопления. На трупе была надета форменная одежда Маршала Советского Союза. Повреждений на одежде не было. На шее трупа находилась скользящая, изготовленная из синтетического шпагата, сложенного вдвое, петля, охватывающая шею по всей окружности. Верхний конец шпагата был закреплен на ручке оконной рамы клеящей лентой типа скотч. Каких-либо телесных повреждений на трупе, помимо связанных с повешением, не обнаружено. Обстановка в кабинете на время осмотра нарушена не была, следов какой-либо борьбы не найдено. На рабочем столе в кабинете обнаружены шесть записок, написанных от имени Ахромеева».

Посмертные послания были рукописными. Первое датировано 24 августа. В нем маршал просил передать оставленные им остальные записки адресатам: Маршалу Советского Союза С. Соколову и семье. Записка Соколову была датирована 23 августа. В ней маршал просил Соколова, а также генерала армии Лобова помочь семье в хлопотах, связанных с похоронами, и выразил надежду, что они не оставят его родственников в одиночестве в эти тяжелые дни.

Письмо, адресованное семье, также датировано 23 августа. В нем Ахромеев сообщал, что принял решение покончить жизнь самоубийством. Следующая записка, безадресная и датированная 24 августа, содержала объяснение причин самоубийства. «Не могу жить, когда гибнет мое Отечество, – писал Ахромеев, – и уничтожается все, что считал смыслом моей жизни. Возраст и прошедшая моя жизнь дают мне право из жизни уйти. Я боролся до конца».

Далее следовала еще одна записка с просьбой оплатить долг в столовой с приколотой купюрой в 50 рублей. И наконец, в последней записке говорилось следующее: «Я плохой мастер готовить орудие самоубийства. Первая попытка (в 9:40) не удалась – порвался тросик. Собираюсь с силами все повторить вновь». Действительно, тросик, который порвался во время утренней попытки, был найден в пластмассовой урне под рабочим столом маршала. Вернее, были обнаружены куски синтетического шпагата, схожего по материалу с петлей, что подтверждало версию о самоубийстве. Кроме того, проведенная 25 августа 1991 года судебно-медицинская экспертиза показала, что никаких признаков, свидетельствовавших о насильственной смерти путем удавления Ахромеева петлей, обнаружено не было. На трупе покойного не было найдено и каких-либо телесных повреждениях, говоривших о борьбе и т. п., кроме странгуляционной борозды – последствия удушения. Та же судебно-медицинская экспертиза показала, что маршал незадолго до смерти спиртных напитков не принимал.

Проведенная 13 сентября 1991 года почерковедческая экспертиза доказала, что все записки, обнаруженные на столе маршала в рабочем кремлевском кабинете, были написаны Ахромеевым. Но тем не менее у многих оставались сомнения. Ведь по давно установленной традиции военачальники, особенно маршалы, в критических ситуациях стреляются, а не вешаются. В армии испокон веку приговаривали к казни через повешение лишь изменников и шпионов. Ахромеев же выбрал именно этот, далеко не маршальский способ самоубийства.

Как оказалось, у Сергея Фёдоровича не было пистолета: после ухода в отставку он сдал все личное оружие, в том числе и пистолеты, полученные в награду за долгую воинскую службу. По данному факту давал показания адъютант Ахромеева Кузьмичёв, допрошенный как свидетель в ходе расследования. Его показания были документально подтверждены.

Самое, пожалуй, удручающее во всей этой печальной истории то, что маршала не остановила даже первая, провалившаяся попытка. Казалось бы, судьба воспротивилась его смерти, но он все равно поступил так, как решил заранее. Смастерив петлю покрепче, он наконец добился приведения приговора, вынесенного самому себе, в исполнение.

Судьба одного из участников ГКЧП до 1991 года складывалась самым завидным образом. После окончания рижского политехнического института Пуго поступил на завод, где с энтузиазмом включился в комсомольскую работу. Сначала Борис был секретарем райкома комсомола, потом заведующим сектором ЦК ЛКСМ, первым секретарем ЦК ЛКСМ, секретарем ЦК ВЛКСМ, инспектором ЦК КПСС, заведующим отделом ЦК компартии Латвии и, наконец, первым секретарем Рижского горкома партии. В 1976 году Пуго работал в КГБ СССР и Латвийской ССР, а в 1980 занял пост председателя Комитета государственной безопасности Латвийской ССР. В период с 1984 по 1988 год Пуго – первый секретарь ЦК компартии Латвии, был депутатом Верховного Совета СССР одиннадцатого созыва. С 1986 года он член ЦК КПСС, в 1988 году избран председателем Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. 11 декабря 1990 года Пуго назначен министром внутренних дел СССР, а 4 февраля 1991 года ему было присвоено воинское звание генерал-полковника.

Но блистательная карьера видного партийца с политехническим образованием оборвалась с поражением гэкачепистов. Против Б. К. Пуго было возбуждено уголовное дело по обвинению в участии в антиконституционном заговоре. Другими словами, за организацию и членство в ГКЧП. Борису Пуго грозил арест, публичный судебный процесс. Но он не стал дожидаться решения своей участи новой властью и сам себе вынес приговор, который и привел в исполнение 22 августа 1991 года.

Сын Бориса Пуго, Вадим Пуго, говорил позже: «Я считаю, что они с мамой сделали все правильно. Я не представляю, как бы отец мог жить после августа 1991 года». Участие отца в августовском путче перевернуло жизнь и карьеру сына. В то время он работал в разведке, в Главном управлении КГБ. Карьера Вадима складывалась на редкость успешно, но… Он ушел из разведки, заняв, правда, далеко не самое худшее место под солнцем: Вадим стал вице-президентом фирмы по производству нефтяного оборудования.

Урна с прахом покончившего с собой Бориса Пуго полгода стояла дома у Вадима на подоконнике. Власти отказывались дать место для захоронения родителей после кремации, пока Вадим не добился этого разрешения.

Среди тех, кто общался с Борисом Пуго накануне его смерти, было много разных людей – друзья и недруги. Александр Гуров, начальник Бюро по борьбе с коррупцией в то время, один из тех, кто составлял близкое окружение Пуго, позже вспоминал последнюю встречу с министром: «Я был в отпуске и дал команду своему заму не вмешиваться ни в какие дела. Чутье подсказывало, что ожидается подстава. Пуго для меня был олицетворением высшей порядочности, чистоты и профессионализма. Увидев его среди путчистов, я даже опешил.

Приезжаю в МВД, а у нас был крупный успех – взяли 200 кг слоновой кости и иконы допетровских времен. Даже митрополит Питирим пришел на них посмотреть. Вдруг у меня в кабинете звонит телефон прямой связи. Я машинально поднимаю трубку и говорю: „Слушаю, товарищ министр“. Пуго просит зайти к нему. Захожу. Он стоял совершенно спокойный, в помятом костюмчике – у него всегда один и тот же костюмчик – и сам после бессонной ночи тоже выглядел помятым. „Что, идут громить МВД?“ – спрашивает. Я говорю: „Нет, люди ликуют, никто не идет“. Вдруг звонок телефона с гербом. Это из Кремля. Пуго кому-то отвечает: „Нет, я не поехал в Форос. А они поехали, кто каяться, кто оправдываться“, – кладет трубку. Затем говорит: „Ну что, Руцкой орал? Я же ему говорил: никто вас не будет брать. Если б надо было, «Альфа» взяла бы без проблем. А то, что кровь студентов пролилась, это ужасно. Я видел съемку“.

Мы взяли бутылку коньяка, бутылку водки, селедку, картошку. Выпили. Питирим рассказывал о том, что собирается строить деревни. Пуго сидит отрешенно и вроде ничего не слышит. Я ему: „Товарищ министр, ну вы же кровь не проливали, чего так волнуетесь?“. А он отвечает: „А я и вошел в ГКЧП, чтобы кровь не пролилась“. И Питирим стал его успокаивать.

Был момент, когда мне предложили „шестернуть“ и арестовать Пуго, но я возмутился и сказал: „Санкции нет, ордера нет. Это просто исключено“. Меня потом поразило то, что в Верховном Совете на трибуну выскочил Степанков, тогдашний генпрокурор, и радостно сообщил: „Только что застрелился Пуго“. Люди вскочили, начали хлопать в ладоши. Хасбулатов и Руцкой тоже искренне радовались. В 1993 году я спрашивал, когда уже их арестовали, почему же они не совершили такой джентльменский поступок, как Пуго?».

По поводу самоубийства Бориса Пуго сразу же возникли самые жаркие споры. Некоторые, кто поддерживал обвинения против президента в ходе импичмента, считали, что Пуго был убит по заданию сторонников Ельцина. Так, писатель Василий Белов с трибуны Госдумы, обсуждая деятельность президента Ельцина в 1991 году, громогласно вопрошал: «Почему никто не спрашивает, кто убил Пуго?» – и требовал разобраться с этим вопросом. Василий Белов известен как писатель и автор нескольких публикаций, защищающих интересы русских. Почему же у Белова возникли подобные вопросы и сомнения?

Дело в том, что в операции по аресту Пуго принимали участие четыре человека: Иваненко, председатель КГБ РСФСР; Ерин, первый заместитель министра внутренних дел республики; Лисин, заместитель прокурора республики; Явлинский, участник событий в российском Белом доме. Иваненко возглавлял этот квартет. Григорий Явлинский принимал участие в обсуждении плана арестов. То, что он примкнул к группе Иваненко, было одновременно и случайностью, и закономерностью. Позже Явлинский рассказывал, что накануне ареста никто не знал, где Пуго. Он пропал с утра 22 августа. Бориса Пуго разыскивали три часа, его местонахождение обнаружил Иваненко. Оказывается он «как-то хитро» позвонил, и Пуго снял трубку. До этого квартира Пуго была блокирована, и не было никакой возможности установить, там ли он. Между ними произошел разговор следующего содержания: «Борис Карлович, это говорит председатель КГБ России Иваненко. Я хотел бы с вами поговорить». Последовала длительная пауза, затем Пуго ответил: «Хорошо». «Мы сейчас к вам подъедем, вы никуда не уходите», – продолжал Иваненко. «Ладно».

Группа во главе с Иваненко немедленно отправилась на квартиру Пуго. Охрана сообщила, что из дома никто не выходил. Четыре участника операции поднялись на нужный этаж и позвонили в квартиру. Долгое время никто не отзывался, и у арестовывающих даже возникла идея ломать дверь. Но в этот момент она открылась, и взору посетителей предстал глубокий старик. Как позже выяснилось, это был тесть Пуго. Его спросили: «У вас произошло несчастье?». Старик ответил: «Да». После этого визитеры вошли в квартиру. Вместе с ними должна была действовать группа захвата, но, по словам Явлинского, автоматчики выехали немного позже и должны были прибыть на квартиру с минуты на минуту.

В квартире Пуго действительно произошло нечто ужасное. По Москве потом долгое время ходили слухи, что, прежде чем застрелиться, Пуго стрелял в жену. Но что же произошло на самом деле, по словам Явлинского, понять было трудно: «Она (супруга) была изранена, в крови. Лицо измордовано в кровь». И далее он отметил по поводу того, ножевыми или огнестрельными были ранения: «Там невозможно было разобраться. Она сидела на полу с одной стороны двуспальной кровати, а непосредственно на кровати с другой стороны в тренировочном костюме лежал Пуго. Его голова откинулась на подушку, и он дышал. Но внешний вид у него был как у мертвеца». Позже, как рассказывал Явлинский, на квартиру «пришла соседка, а затем приехала бригада врачей. Через некоторое время прибежал лечащий врач, вызванный соседкой. Удивительно, что врачи абсолютно не обращали внимания на искалеченную женщину, а занимались только Пуго».

Супруга Пуго находилась в состоянии невменяемости: ее речь была бессвязной, а движения нескоординированны. Охраны не было, поскольку ее сняли незадолго до трагедии. Группа во главе с Иваненко, находясь на лестничной площадке, никаких выстрелов не слышала, поскольку дверь в квартиру Пуго была двойной и с тамбуром, что гарантировало полную звукоизоляцию. Окна не зашторены, в целом все в квартире находилось в полном порядке: никаких следов обыска или пепла от сожженных бумаг. Однако можно было заметить, что Пуго еще совсем недавно работал за своим письменным столом в соседней комнате.

Как рассказывал Явлинский: «Я не профессионал и тогда не задумывался над обстоятельствами. Передо мной лежал государственный преступник. И только после того, как мы с Иваненко уехали, а Ерин и Лисин остались ждать экспертов, после того как я оказался в спокойной обстановке, помимо моей воли в голове нарисовалась картинка происшедшего. И память высветила два обстоятельства, которые я не могу объяснить.

Первое. Светло-серый пистолет аккуратно лежал на тумбочке. Причем так, как лежал Пуго, положить пистолет на тумбочку ему было бы очень трудно: как до выстрела, так и после (что само по себе абсурдно). Тумбочка стояла за головой, и, для того чтобы туда положить пистолет, надо было делать это либо через плечо, либо развернуться.

Второе. Были три стреляные гильзы».

По мнению Иваненко, который еще во время поисков министра высказывал предположение о его самоубийстве, Пуго вообще был самым циничным, жестоким и твердым человеком из восьмерки гэкачепистов. «Он нам может преподнести любой сюрприз», – сказал Иваненко в тот момент и добавил, что нужно быть готовыми к неожиданному повороту событий.

Результаты же следствия показали, что последней стреляла жена Пуго, она-то и положила пистолет затем на тумбочку. Бедная женщина не захотела расставаться со своим мужем и последовала его примеру, только стрелять ей пришлось дважды…