Между радостью и счастьем

Мне был задан вопрос, как соотносятся и чем отличаются друг от друга счастье и радость. Какую можно увидеть связь между радостью и страданием? Как относится христианство к радости?

Все эти проблемы, признаюсь, привели меня в трепет душевный, потребовав недельного напряжения мысли (чуть было не сказал: планомерной работы), в результате чего — увы — как мыслитель я вынужден объявить фиаско.

В моем восприятии, а точнее сказать, в соответствии с моим жизненным опытом, три центральных понятия христианства — любовь, страдание и счастье — находятся в отношениях полного равноправия и взаимности. Взаимность этих отношений нерушима, что означает: ни одно из них не может быть заменено другим. После констатации этого факт культуры мне, в поисках места, которое можно определить для понятия «радость», остается только блуждать в потемках довольно неясных чувств.

Ибо я полагаю, что по отношению к этому понятийному триединству понятие «радость» играет роль подчиненную, в лучшем случае — соподчиненную, то есть между счастьем и радостью, радостью и страданием обнаружить какие-либо отношения взаимности (взаимосвязи либо противоположности) не удается.

Ведь радующийся человек вовсе не обязательно счастлив, в то время как человек счастливый непременно переживает и радость. Страдающий тщетно пытается искать облегчения в радости, ибо спасение можно обрести только в счастье. В свою очередь, счастье — это не кульминация радости, не полное отсутствие страдания, а наиболее полное воплощение любви.

Однако если я положусь на ту часть своего личного опыта, которую питают иные культурные корни, на все то, что в нас осталось от эллинско-римской культуры, то осмелюсь ли я заявить, что между любовью и радостью, любовью и наслаждением нет прямой связи?

И могу ли я, далее, утверждать, что христианство, которое, по большому счету, зародилось в лоне различных культур и религий, по сути своей не связано с принципом радости, не говоря об иудаизме, который не связан с ним по определению.

И могу ли я утверждать при этом, что христианство не связано с этим принципом не в силу культурных корней, а в силу того, что радость не может являться ни предпосылкой, ни средством, а только последствием счастья, которое, будучи в неразрывной взаимосвязи с несчастьем, страданием, находит свое воплощение лишь в самой высокой любви.

Могу ли я утверждать, что радость — всего лишь одно из естественных человеческих чувств и как таковое, хотя и играет определенную роль в культуре, не имеет конкретного религиозного содержания, поскольку не входит в число понятий, имеющих для культуры мифологическое значение.

Могу ли я вследствие этого утверждать, что наблюдаемые в обыденном языке попытки смешать понятия счастья и радости относятся к ряду явлений, способствующих расшатыванию культуры двадцатого века.

И не стала ли подмена, размывание, синонимическое или даже антонимическое употребление этих понятий самым обычным — осознанным или неосознанным — способом избежать страдания?

Иными словами, возможно ли положить принцип радости в основу культуры, для которой он не является центральным понятием?

Я лишь задаю вопросы, ибо не в силах что-либо утверждать или констатировать. И снова из ясного мира понятий соскальзываю в призрачную сферу чувств.

(1989)

Загрузка...