Трест Д.Е. История гибели Европы

«Д.Е.»

Мы достаточно детально рассказали, какие усилия приложил неутомимый Енс Боот для организации «Треста Д. Е.».

Наконец 4 апреля 1927 года в отдельном кабинете первоклассного нью–йоркского ресторана «Миссури» состоялось собрание правления. Кроме Енса Боота, присутствовали мистеры Джебс, Твайвт и Хардайль. Собравшиеся беседовали о многом, главным образом о различных марках сигар.

Мистер Джебс предпочитал манильские, фабрики Лопадос, марка «Роза дель Оро», Мадуро.

Мистер Хардайль предпочитал гаванские, фабрики Ля Корона, марка «Ароматикос», Колорадо.

Мистер Твайвт предпочитал суматрские, фабрики Бэс и К°, марка «Флор фина», Кларо.

Енс Боот предпочитал шоколадные.

Впрочем, выяснив достоинства всех сортов сигар, члены правления около четырех часов утра постановили:

«Уполномочить Енса Боота приступить к осуществлению намеченного плана».

Утро 11 апреля того же года было справедливо названо нами историческим: три американца завтракали, Европа дремала в ванне, а Енс Боот отдавал приказания восемнадцати тысячам семистам шестидесяти агентам треста.

Последнее было почти столь же незримым и таинственным, как управление всемогущим господом богом вселенной. Причем у Енса Боота не было даже штата служащих, способных заменить ангельское воинство. В маленькой конторе «Треста Д.Е.», помещавшейся на тридцать втором этаже небольшого небоскреба, находилось всего семь человек: секретарь Енса Боота, две стенографистки, две телефонистки, бухгалтер и грум.

Разумеется, надо прибавить к ним самого Енса Боота, размахивавшего большим красно–синим карандашом, заменявшим ему дирижерский жезл Саваофа.

Контора состояла из трех комнат. На двери красовалась эмалированная дощечка:

ИНЖЕНЕРНЫЙ ТРЕСТ ДЕТРОЙТА

В первой комнате висели топографические карты Детройта, и машинистка переписывала сметы на постройку нового моста, соединяющего Детройт с Канадой.

Во второй комнате вторая машинистка выстукивала письма различным организациям, внешне не имевшим прямого отношения к постройке моста через Квебек. Телефонистки не переставая рассылали телефонограммы, смысл которых оставался им не совсем внятным. (Впрочем, эта профессия гордится скорее исполнительностью, нежели любознательностью.) Бухгалтер явно содержался для декорации. Он кротко записывал приходы и расходы небольшого инженерного треста, основной капитал которого едва равнялся миллиону долларов.

Что касается секретаря, то и он, несмотря на университетское образование, не имел никакого отношения к истинной деятельности «Треста Д.Е.». В его обязанности входили переговоры с администрацией Детройта, сводка курсов долларов на европейских биржах и приобретение для Енса Боота сигар как шоколадных, так и настоящих. Принимая во внимание последнее обстоятельство, легко понять, что грум, не имея уже никакого применения и сидя весь день на табурете, вскоре заболел преждевременным ожирением, явно неподобающим его нежному возрасту.

В третьей комнате находился Енс Боот. Перед ним висела большая карта Европы. Подобная вещь в инженерном тресте Детройта объяснялась географической любознательностью уважаемого директора. Имелись еще таблицы, чертежи, объемистые отчеты и проекты, но все они умещались в одном несгораемом шкафу, и никто не знал об их существовании.

Енс Боот сидел и помахивал красно–синим карандашом.

Помахивая, он отдавал приказания семнадцати организациям, не имевшим касательства к уничтожению Европы, но зато имевшим в своих названиях инициалы «Д.Е.».

Эти семнадцать организаций находились в различных штатах Америки. В свою очередь, они распоряжались судьбами трехсот четырнадцати учреждений, находившихся во всех государствах Европы и имевших восемнадцать тысяч семьсот шестьдесят служащих. Таким образом, одно движение красно–синего карандаша управляло поступками восемнадцати тысяч семисот шестидесяти человек, среди которых были короли, президенты республик, министры, владельцы крупнейших трестов, банкиры, начальники генеральных штабов, председатели политических партий, кардиналы и даже злоумышленники.

Конечно, ни один из этих восемнадцати тысяч семисот шестидесяти агентов «Треста Д. Е.» не имел о нем никакого представления и даже не подозревал, что он осуществляет чьи–то коварные замыслы. Различные тресты, общества, партии и союзы, к которым принадлежали эти лица, преследовали как будто совсем иные, вполне благонадежные цели. Они носили самые разнообразные названия, как–то, например: «Лига демократической эмансипации Европы», «О–во друзей евангелия» и т. п., но те же буквы «Д. Е.» стояли на их печатях или бланках, на плакатах и на фасадах домов.

Для того чтобы представить себе, как хорошо была организована деятельность «Треста Д.Е.», достаточно вспомнить панику, охватившую Европу 19 мая 1927 года. В этот день красно–синий карандаш Енса Боота, недвижный, как труп, лежал на письменном столе. Объяснялось это крохотной и скорее приятной катастрофой: Енс Боот с какой–то незнакомой мисс поднимался в лифте. Между двадцать седьмым и двадцать восьмым этажами произошла авария. Лифт остановился, электричество в нем погасло. Дом обслуживали семь лифтов, и швейцары, полагая, что в остановившемся нет людей, отнеслись к событию скорее флегматично. Никто не торопился приступить к ремонту. В темноте раздосадованная мисс сказала:

— Я теряю рабочий день. Это четыре доллара. Я предъявлю иск администрации дома на десять долларов. Вы меня поддержите? Енс Боот не отложил поддержку мисс на столь долгий срок.

Протянув руку, он поддержал негодующую особу и даже удержал ее.

Так как в лифте было темно, мы не можем сказать, была ли вполне счастлива американка.

Но время шло, красно–синий карандаш бездействовал, бездействовал телефон, и функционирование различных европейских органов было нарушено. На берлинской бирже доллар то падал на сто пунктов, то неслыханно рос. Датский премьер–министр заболел от нервного потрясения, так как ригсдаг в течение часа трижды проголосовал ему вотум доверия и трижды потребовал отставки кабинета. Сербские полки, сгруппированные у болгарской границы, исполняли фигуры древнего танца кадрили, проникая на вражескую территорию и снова ее очищая, — командующий армией генерал Иованович получил из Белграда шестнадцать депеш, каждая из которых отменяла все предшествующие.

Черная коробка висела между двадцать седьмым и двадцать восьмым этажами.

Енс Боот маленькой расческой оправлял волосы и думал об Европе. Правда, в эти минуты его мысли не были связаны с процветанием треста. Забыв о падающих марках, о кризисе кабинета в Копенгагене и о вторжении сербов в Болгарию, он думал о другой Европе, о нежной красавице, оплетавшей беспомощными ручками толстую шею красноглазого быка.

Мисс пахла чернилами, карболовым мылом и гарью. В Европе цвели анемоны и фиалки. Мадемуазель Люси Фламенго предпочитала всему духи Герлена. Кожа мисс — гусиная, шершавая, деловая кожа, скребла щеки Енса Боота, как наждачная бумага. Были нежны, очень нежны долины Иль–де–Франса…

Этой сравнительной этнографией занимался в темном лифте Енс Боот, пока рассеянные швейцары не заметили своей оплошности. В коробке вспыхнул свет. Мисс деловито взглянула на часики. Лифт подошел к тридцать второму этажу.

Прощаясь, Енс Боот сказал:

— Вы самая прекрасная женщина Нового Света, Но я археолог и во сне преследую финикиянку.

Мисс спокойно ответила:

— Это меня не касается. Кроме рабочего дня, я потеряла невинность, и я предъявляю вам иск на десять тысяч долларов.

Енс Боот, не зная официального курса на указанную добродетель, щедро вознаградил мисс. Выписав чек, он быстро прошел в свой кабинет и взял в руку красно–синий карандаш.

Телефонистки повисли над аппаратами.

Час спустя марка, упав, спокойно лежала: Германию следовало разорить. Датский премьер, торжествуя, закуривал первую за весь тревожный день сигарету: он отказал безработным в пособии, — значит, его надо было поддержать. Сербы, молодцевато заломив шапки, въезжали и пограничный болгарский городок: Енс Боот не был пацифистом.

Так было 18 мая. Но так было и 18 апреля и 18 июня. Так продолжалось изо дня в день.

Какие–то слюнявые философы лопотали «о роковой слепоте» европейских политиков, дельцов, дипломатов и капиталистов. Они были слепы сами, не видя за спиной этих восемнадцати тысяч семисот шестидесяти якобы всемогущих людей тени семнадцати скромных американских организаций, а за спиной семнадцати организаций — красно–синего карандаша директора захудалого «Инженерного треста Детройта».

А Енс Боот не был слеп. Он знал, что он делает. Он нагло солгал в лифте доверчивой мисс. Нет, не во сне, наяву он охотился за прекрасной финикиянкой!