Катажина, в который уже раз за сегодняшний вечер, стояла у окна и пристально смотрела в темноту. Услышав негромкий стук профессора, она обернулась и села на подоконник, опершись спиной о стекло.
— Располагайтесь, пан Гавроньский, — сказал Вечорек. Он стоял у двери ванной и машинально водил пальцем по раме картины, изображающей муки святого Себастьяна.
Профессор тяжело опустился в кресло и, подняв голову, посмотрел усталыми глазами на капитана.
Катажине показалось, что с того момента, как они познакомились, Гавроньский постарел лет на пятнадцать, а ведь миновало всего несколько часов.
— Я не могу в это поверить. Не могу. Я знаю, что это правда, но все еще надеюсь, что проснусь — и кошмар рассеется...
Он замолчал. Вечорек развел руками в знак того, что эти надежды, увы, уже не сбудутся.
— За что?! — Гавроньский посмотрел на Катажину, как будто ждал от нее ответа на свой вопрос. — Господи, ну за что? Мы дружили с ним со студенческих лет. Это был самый лучший, самый честный, самый трудолюбивый человек из всех, кого я знал. Конечно, о мертвых — хорошо или ничего, но поверьте мне, он и в самом деле был таким. Вот вы говорили о смертельном враге. Но это немыслимо! У него просто не могло быть врагов. Владек никогда в жизни даже мухи не обидел...
— И тем не менее его убили, — вмешалась Катажина. — Должен же найтись какой-то мотив! А вы не думаете, что здесь может быть какая-то связь с картиной?
— С картиной? Вы имеете в виду «Черного короля»?
— Да.
— Нет, картина тут совершенно ни при чем. Это дело рук какого-то сумасшедшего!
— И кто же он, по-вашему? — спросил Вечорек.
— Не знаю... даже не догадываюсь. Но Владек убит! Да еще этой жуткой стрелой! Нормальный человек никогда бы не пошел на такое.
— Почему же? У арбалета, если, конечно, уметь с ним обращаться, есть определенные преимущества, скажем, перед пистолетом. Он бесшумен, а убивает, как мы убедились, столь же эффективно.
— Вы... для вас все так просто и ясно... как будто такое случается ежедневно... А для меня... для меня все это невероятно... такое не может, не должно происходить в нормальном мире нормальных людей. Я не верю, не в силах поверить! Не в силах...
Он закрыл руками лицо, но вскоре овладел собой и даже заставил себя выпрямиться в кресле.
— К сожалению, пан профессор, вы неправы. Преступления совершаются во всяком обществе. Неверно приписывать их проявлению безумия — даже если они так непостижимы, как это. И неверно, что мертвых всегда поминают только добром. Это кого как. Например, я не убежден, уместно ли это в отношении вашего коллеги. Многое говорит за то, что он был преступником.
— Кем?! — Гавроньский даже привскочил от неожиданности. — Преступником?! Да вы отдаете себе отчет?
— Отдаю, — спокойно ответил Вечорек. — Отдаю, хотя пока не вправе ничего утверждать с уверенностью. К сожалению, приходится считать хранителя музея Янаса преступником, ибо этой ночью, незадолго до его смерти, я видел, как он менял картины. Я видел у него в руках копию «Черного короля», видел, как он вошел в библиотеку и как он, сняв со стены картину, повесил на ее место другую, принесенную им с собой...
Гавроньский попытался вмешаться, но капитан остановил его движением руки.
— Теперь я уже могу сообщить вам и то, что тогда же у главных ворот Боров появилась машина с погашенными фарами, а моя коллега видела человека, который крался от дома к воротам. Коллеге не удалось узнать его, но в свете того, что я вам только что сказал, это был не кто иной, как Янас. Очевидно, заменив картины, он отнес ту, которую считал оригиналом, в машину.
— Но ...
— Минутку, пан профессор. Вскоре после этого хранитель погиб, следует думать, от руки своего сообщника внутри замка. Во всяком случае такова моя первая, предварительная гипотеза. Возможно, сообщник не доверял Янасу или хотел один заграбастать те деньги, которые предназначались обоим. Если все обстоит именно так, как я говорю, то нам остается найти этого сообщника. И найдем мы его быстро, потому что наши люди установили наблюдение за машиной, в которой едет картина, так что птичке не ускользнуть.
— Вам незачем так долго ждать, чтобы узнать, кто убедил хранителя заменить картину. Это был я!
— Вы, пан профессор?!
— Да. Я.
— А можете вы мне сказать, с какой целью?
— Конечно. Ввиду того, что вы мне тут поведали, я считаю своим долгом информировать вас обо всем... — он запнулся. — Признаюсь, даже после смерти Владека, то есть хранителя Янаса, я не хотел говорить вам... Если честно, то я вообще забыл о картине. Два этих события никак не связывались в моем сознании друг с другом. Как вы понимаете, я ничего не знал о машине. Впервые о ней сейчас слышал!
— Вот видите, пан профессор, я ничего от вас не скрываю. Не то что вы! Но я перебил вас. Продолжайте, пожалуйста.
— Значит, так... Как бы это сказать? Когда я зашел за вами, чтобы показать замок, и завел разговор об охране картины, я сделал вывод, что вы ничего... в общем, что вы не гарантируете сохранность «Черного короля», не гарантируете, что его не украдут и не повредят. Вы сами мне так сказали, припоминаете?
Вечорек молча кивнул.
— Вот именно. Я рад, что вы не забыли. После нашего разговора я растерялся. С одной стороны, уголовная полиция уведомляет меня о возможной попытке похищения картины какой-то таинственной международной бандой, а с другой — та же самая полиция, как мне казалось, не имеет никакого плана спасения «Третьего короля». Я получаю иностранные каталоги и знаю, сколько за последние годы было краж и на какие чудеса способны музейные воры, для которых никакие запоры, сторожа или наиновейшие системы сигнализации не помеха. Я колебался. Я помнил, что обещал вам ни перед кем ни словом не обмолвиться о готовящемся ограблении. Но сложилась такая странная ситуация... Понимаете, нас с покойным Янасом многое связывало с этой картиной. И я знал, вопреки вашим выводам, что ему я могу доверять как самому себе. Ведь это был хранитель Боров, директор музея, человек, отвечавший перед обществом за состояние сокровищ, которые находились тут под его попечительством. Поэтому я нарушил обещание, которое с меня взял ваш начальник, и сразу после наших бесед у камина заперся с Янасом и все ему открыл. Мы оба знали, что в запасниках музея хранится копия «Третьего короля», которую много лет назад мастерски изготовил известный вам пан Марчак. Он, кстати, лучший копиист во всей Польше. И мы с Владеком решили, что сами позаботимся о безопасности картины. Каким бы там ни был ваш план, нам показалось, что грабителям подойдет и копия, висящая на месте оригинала. На первый взгляд никто бы и не понял, что перед ним подделка. В кабинете Янаса стоит сейф. Мы договорились, что, когда все уснут, хранитель проникнет в библиотеку, заменит картины, повесит на стену копию, а оригинал запрет в сейф, ключ от которого есть только у него. Когда вы видели, как он несет копию и вешает ее на место подлинника, то это он просто приводил в исполнение наш с ним уговор, и действовал он не как преступник, а наоборот, как спаситель национальных ценностей! Он умер на своем посту. Вот вам вся правда. — Профессор перевел взгляд с Катажины на Вечорека. — Вы вправе упрекнуть меня в том, что я не сдержал слово, но поступить так был мой святой долг. Ведь вы сами, положа руку на сердце, не станете спорить, что полиция оказалась недостаточно сметливой в деле защиты «Третьего короля» от воров.
— Ясно, — сказал Вечорек. — Не буду оценивать ваши действия, тем более, что они кажутся до некоторой степени оправданными после всего, что вы тут говорили. Но позвольте мне задать вам один вопрос: осмотрели ли вы картину после убийства?
— После убийства? — Гавроньский покачал головой. — Не понимаю. Мы же с вами были там одновременно. Да, я видел картину, она висит на своем месте.
— Которая это картина?
— Как это — которая?
Тут с подоконника подала голос Катажина:
— В тот момент, когда пан Янас вошел в библиотеку, там находились два «Черных короля». Копия пана Марчака, которую хранитель принес с собой, и картина, висевшая на стене...
— Да-да, понимаю, — ответил ей профессор, но было видно, что он так ничего и не понял. — А в чем, собственно, дело?
— Сейчас же там находится только одна картина, — закончила мысль Катажина. — Вот мы вас и спрашиваем: где вторая?
— В сейфе, конечно. Янас повесил на стену копию, оригинал отнес в свой кабинет, запер его в сейф и...
— Вы видели, как он выходил из библиотеки?
— Нет.
— Следовательно, вы только предполагаете, что произошло именно так?
А разве могло быть иначе?
— Иначе? — тихо повторил Вечорек. — Могло. Хранитель мог войти в библиотеку, заменить картину и погибнуть от руки убийцы, который взял оригинал и оставил висеть на стене копию пана Марчака, точно так же, как собирались это сделать вы. Возможно, в этом и кроется истинная причина смерти хранителя. Преступник пришел за «Королем», увидел, как Янас меняет картины и понял, что нельзя терять ни минуты, иначе шанс может быть навсегда упущен. И тогда он взял в оружейной арбалет и выстрелил. Потом, оставив труп в библиотеке, убийца отнес картину в машину и преспокойно отправился спать... Ему ничто не угрожало, он ведь не знал, что нас предупредили о похищении.
— В этом случае, — добавила Катажина, — убийца взял ту картину, которую там повесил ты, как мы и планировали.
— Верно, — кивнул капитан. — И если вором был не пан Янас, а его убийца, то мы узнаем, кто это, как только будет задержан водитель машины. Он наверняка скажет, от кого получил «Короля»: ведь одно дело — простая кража, и совсем другое — соучастие в умышленном убийстве с корыстными целями. Тюрьма здорово отличается от виселицы.
— Вы сказали — «убийца взял ту картину, которую там повесил ты»? — Гавроньский встал. — Я не ослышался?
— Нет, пан профессор, вы не ослышались. — Вечорек еле заметно усмехнулся. — Нам тоже не нравятся хищения произведений искусства. Поэтому мы привезли в Боры копию «Третьего короля», выполненную по просьбе Интерпола, и заменили ею подлинник незадолго до того, как эту же операцию проделал хранитель.
— Значит, оригинал спасли вы?
— Да. Это и было нашим главным делом в Борах.
— Но где же он?
— Там!
И Вечорек показал на стоявший у стены чемоданчик.
— Неслыханно! — полушепотом отозвался профессор. — Значит, был еще и третий «Третий король»?!
Капитан перенес чемоданчик на стол.
— На всякий случай, учитывая, что эти «Черные короли» как-то подозрительно размножились, я просил бы вас взглянуть сейчас на картину. Замки этого чемоданчика нельзя открыть, если не иметь двух особых ключиков, так что картина теперь в полнейшей безопасности. Не думаю, что ей может угрожать еще что-нибудь. И все же мне будет спокойнее, если мы спрячем оригинал к хранителю в сейф. Пусть себе лежит там до полиции, которая отправит его под конвоем в Варшаву. Убийца все еще на свободе, мало того, он среди нас. Мы не знаем, кто это и что может взбрести ему в голову.
— Конечно, конечно... — Гавроньский с любопытством склонился над чемоданчиком и погладил пальцем замшу. Вечорек достал из кармана ключи, вставил их в скважины и повернул. Потом он не спеша поднял крышку и откинул предохраняющий картину кусок мягкой ткани.
— Вот он!
— Что... что это?! — отшатнувшись, хрипло прошептал Гавроньский.
Катажина спрыгнула с подоконника и подбежала к столу. Она заглянула в чемоданчик и глухо вскрикнула. Тогда наконец и капитан бросил быстрый взгляд на картину в футляре.
Она находилась все в том же положении, и на ней был изображен «Третий король», но вместо благочестивого черного лика с полотна смотрел череп, а в его пустых глазницах виднелись два маленьких золотых колокольчика.