Третий период

Глава IV УРОКИ ВЫСШЕЙ ШКОЛЫ

Уроки, полученные мной в сборной команде страны. Выступления на различных турнирах самого высокого ранга. Это и есть высшая школа большого хоккея.

В первый раз меня включили в сборную РСФСР, которая отправилась на игры с так называемыми полупрофессиональными клубами в Англию. В то время англичане задавали тон в европейском хоккее, их сборная даже владела титулом победителя континента. «Международная биография» отечественного хоккея в 1957 году еще только начиналась. Да и моя хоккейная биография тоже.

Мне, 19-летнему пацану, ничего в общем-то не видевшему до этого, кроме своего Автозавода да хоккейных коробок некоторых других городов, было чрезвычайно лестно играть в одной команде с такими асами советского хоккея, как Альфред Кучевский, Юрий Крылов, Михаил Бычков, уже носившими звание чемпионов мира и Олимпийских игр. Играли тогда и будущие звезды, с кем позже мы бок о бок сражались в сборной страны: Эдуард Иванов и Виктор Якушев. Рядом в той поездке был и мой ближайший друг Лев Халаичев.

Это придавало мне уверенности. Взяли меня запасным вратарем. Я понимал, что взяли авансом, потому что особых заслуг у меня не было. А первым голкипером в той команде считался ленинградец Станислав Литовко.

...И вот – Лондон.

Нас поселили в отеле близ Гайд-парка, куда мы наутро побежали на зарядку.

Первые мои впечатления об Англии настолько яркие, что кажется, как будто это все было вчера. Меня многое удивляло, хотя я не показывал виду. Удивило правостороннее движение. И то, что полицейский, когда мы переходили улицу, перекрыл движение транспорта.

После завтрака мы пошли на знаменитый «Уэмбли» посмотреть коробки, где предстоит играть. Они были узкие, яйцеобразные, непривычные. Но первый матч с «Уэмбли лайонз» мы все равно выиграли – 2:1.

А вскоре я потерял своих ребят и заблудился в Лондоне. Мне стало не по себе: один в чужом мире. Не в чужом городе, а именно в чужом мире! Помню, вышел на знаменитую лондонскую площадь (как потом уже мне объяснили) Пикадилли: куда же я, думаю, попал? И неприятный холодок прошелся по спине... Когда недалеко от отеля встретил своих ребят – отлегло.

Однажды после игры к нам с Литовко (мы со Станиславом и жили в одном номере) привязался какой-то корреспондент, говорил, что Краснов – брат белого генерала Краснова. Все интересовался, почему мы, украинцы, играем за РСФСР. Еле отвязались.

Приходя каждый раз к себе в номер, мы включали приемник и слушали Москву – становилось как-то легче на душе: чужой мир отодвигался от нас, и мы чувствовали себя спокойней, ближе к Родине.

В Англии мы впервые увидели европейских канадцев. Было интересно – их манера игры здорово отличалась от нашей. Во встрече с ними – это была команда «Харрингей рейсерз» – меня поставили на последние десять минут. В последнюю десятиминутку мы сравняли счет, я не пропустил ни одной шайбы, и матч закончился вничью. А игра эта запомнилась мне еще и тем, что один из канадцев так щелкнул по воротам, что пробил мне ловушку. «Вот это удар!» – подумал я тогда с восхищением.

Пять игр сыграла сборная России с пятью различными клубами в Лондоне, Ноттингеме, Брайтоне и Глазго. Три матча мы выиграли, один проиграли и один, как я говорил, свели вничью.

И хотя это была еще не высшая школа, а как бы подготовительный курс, впервые я испытал, какая ответственность ложится на спортсмена, когда он выступает за рубежом. Даже на словах это трудно передать.

Возможно, не было бы у меня такой уверенности в том первом матче с канадцами из «Чатам мэрунс» в Москве, о котором я уже рассказывал, если бы не поездка в Англию. Впрочем, эти события разделяют ровно три года. За это время я уже утвердился на первых ролях в «Торпедо», опыта вратарского набрался в играх с лучшими командами страны.

А если говорить о самом первом уроке в высшей школе, то это была поездка по Соединенным Штатам, открытие хоккейной Америки. Да и Америка-то, по сути, открывала для себя советский хоккей. Понятным было и внимание к нашей молодежной команде со стороны местных газетчиков. Они неотступно следовали за нами, интересовались буквально всем.

Прилетев в Нью-Йорк, мы попали на матч профессиональных команд «Детройт ред уингз» – «Нью-Йорк рейнджерс». Игра нас потрясла. Причем не только откровенной грубостью, хотя мы подобного прежде не видели, но и отточенностью действий, великолепной игрой вратарей. За ними я следил особенно пристрастно. Да и потом долго вспоминал хоккей в исполнении профессионалов. Постепенно, с годами, присмотревшись к ним основательно, я понял, что нам вполне по силам сражаться с ними и даже побеждать. Что и доказали первые же матчи со сборной НХЛ в 1972 году.

Очередной матч проводили в Миннеаполисе, с университетской командой. Тренировал ее в то время известный в прошлом американский хоккеист Джон Мариуччи. В его команде канадцев не было. Но после того, как ребята Мариуччи уступили нам довольно много – 2:10, тренер пошутил с горечью: «Все-таки лучше, когда играют канадцы».

Там, в Миннеаполисе, и встретили Новый год. Впервые так далеко от дома. Собрались в ресторане, тренеры поздравили ребят, а Николай Семенович Эпштейн приготовил нам сюрприз: на огромном подносе принесли что-то завернутое в фольгу. Мы ожидали увидеть нечто необычное, но в фольге оказалась... обыкновенная печеная картошка. Весело было – в бокалах молоко, а на тарелках – печеная картошка... Потом много раз встречал самый домашний и веселый праздник на чужбине, иногда даже в самолете. Но впечатления от той встречи Нового года за океаном запомнились больше всего.

Вручили мне в Миннеаполисе новогодний подарок: вратарскую ловушку. Это было приятно – получить столь необходимый каждому вратарю атрибут, да еще «фирменный», да еще из рук Джона Мариуччи, человека добропорядочного и доброжелательного.

Почему именно ловушку? Тут дело вот в чем. В то время качественного хоккейного инвентаря у нас не хватало даже для всех команд мастеров. Что уж говорить о молодежных составах, пусть даже молодежной сборной страны. Разумеется, полевые игроки в меньшей степени ощущали недостаток защитной амуниции – они делали щитки из дюралюминия, что-то подкладывали, сшивали, сваривали. В общем, как-то выходили из положения. У нас же, вратарей, дефицитным было все, за что ни возьмись: и перчатки, и ловушки, и клюшки, и ботинки, и щитки... Тогда Богинов и решил приобрести мне настоящую ловушку. Узнал об этом Мариуччи – особого труда для этого не требовалось: слишком живо интересовался советский тренер хоккейным снаряжением в спортивных магазинах. Вот и решил сделать для команды – не для меня персонально – рождественский подарок.

Я гордился им и в следующем матче надел ловушку. Было это уже в Колорадо-Спрингс, а играть предстояло со сборной США.

Накануне покатались с гор – они там чертовски красивые. И узнали, что США – это не только 50 штатов, но и еще одно удельное княжество. Это княжество – курорт Колорадо-Спрингс, князь – мистер Татт, хозяин курорта. Те, кто с деньгами, найдут у мистера Татта все: отель, мотель для автотуристов, бассейны (открытый и закрытый), каток с искусственным льдом, прекрасную лыжную базу с установками искусственного снега, зверинец в горах и даже аэродром. Мистер Татт плохо разбирался в хоккее, но что на хоккее можно сделать неплохой бизнес, понял быстро. Он не только предоставил нам возможность сыграть два товарищеских матча с американской командой, он пригласил в Колорадо-Спрингс мировой чемпионат 1962 года.

Впрочем, дела мистера Татта нас интересовали меньше всего. Волновались за исход предстоящих встреч с хоккеистами США. Но матчи оказались не из трудных, счет говорит сам за себя – 8:3 и 10:1.

Вот только по окончании последней игры в Колорадо-Спрингс, когда подошел поздравить меня мэр города Денвер, нехорошо получилось. Он протягивает правую руку, а я ему левую даю. Американские газеты потом мусолили этот эпизод. Задавались вопросом, почему русский вратарь подал господину мэру левую руку. Что хотел этим подчеркнуть? Возможно, это знак неуважения? А все проще простого было: ловушку с левой руки мне снять было легче, а к правой у меня «блин» был привязан веревкой! Мне неудобно было ее отвязывать. Так что никакого неуважения я не выказывал. В тот довольно сложный период взаимоотношений между нашими странами мы были приятно поражены и теплым приемом, и тем искренним интересом, какой проявили к нашей стране простые американцы. А один известный американский баскетболист пригласил нас домой и устроил в нашу честь прием после последнего матча, кстати, выигранного нами – 6:3.

В хоккейных справочниках фигурирует дата моего первого выступления за сборную в официальном турнире – 2 марта 1961 года. Откуда взялась эта цифра, не знаю. Если уж быть точным, то это 5 марта того же года. Правда, никаких приятных эмоций с этой датой у меня не связано. Скорее, наоборот. Но точность есть точность. В тот день игрался матч 27-го по счету и первого для меня чемпионата мира в Швейцарии между командами СССР и Финляндии.

Меня включили тогда в сборную основным вратарем. А приехал я в Женеву... запасным. Бывает, оказывается, и такое. И всему виной моя слабая игра уже в Швейцарии накануне чемпионата с посредственной командой «Шо-де-Фон». Сам объяснить не могу, что тогда случилось. Отчасти ловушка новая мешала. Та самая, американская, – не успел я к ней привыкнуть, приспособиться. Месяца два-три для этого надо. Дома-то я с ней не играл – берег, предпочитал свою старенькую, испытанную. А вот на чемпионат повез. Корил я себя потом за это. Это была типичная ошибка неопытности: откуда я мог знать, что и такие мелочи могут играть важную роль!

Пропустил я с «Шо-де-Фоном» шесть шайб и перекочевал со льда на скамейку запасных. Вот уж чего никогда терпеть не мог – это сидеть на скамейке. По мне, уж если не играть, так лучше и не раздеваться. Постою за воротами или, на худой конец, на трибуне займу местечко. Но только не на скамейке запасных. Нервничаю я там гораздо больше, чем на площадке. Вижу ошибки своего коллеги, а вот помочь, увы, не в силах. И это меня бесит. И ведь не подскажешь вратарю по ходу игры.

Вместо меня ворота защищал Владимир Чинов, московский динамовец. Тоже дебютант такого турнира. В первых играх неплохо отстоял, ничего не скажу. И этот матч с финнами начал уверенно. После первого периода мы ведем – 5:0. И вдруг Аркадий Иванович Чернышев в перерыве говорит:

– Сейчас выйдешь.

«Вот тебе раз, – думаю, – я уж "пригрелся" на скамеечке-то». Сразу как-то не по себе стало. Привык, что если и меняют вратарей, то большей частью после второго периода.

Наши же игроки, посчитав, что дело сделано, расслабились. Чуть ли не полпериода в численном большинстве провели, а шайбу так и не забросили. Да и в защите «пенок» пускали достаточно. А к концу матча финны агрессивнее заиграли: на три их шайбы ответили двумя. Мы выиграли встречу. Но я был недоволен своим дебютом. Тренеры, судя по всему, тоже. Во всяком случае это было мое первое и последнее появление на швейцарском льду в том чемпионате.

Я сильно переживал неудачу.

Тогда я понял, что нужно уметь быть готовым вступить в игру в любой момент. Ведь полевые игроки умеют это. Но до конца своей спортивной карьеры так этому и не научился. Моему характеру, видно, больше подходит другой принцип: уж если играть, так «от и до»!

Правда, после обидного проигрыша чехословацким хоккеистам хотели тренеры доверить место в воротах мне в следующем матче. Но я сам отказался. Предстоял матч с канадцами. Я их успел уже изучить, наверное, сыграл бы лучше, чем Чинов. Но... Я был, конечно, не прав – самолюбие взыграло, однако тогда решил так: с сильнейшими пусть стоит сильнейший, каким считали тренеры Чинова.

Вручили нам европейское «серебро» и мировую «бронзу». Но медали меня не радовали. Потому что я к ним, как говорится, руки не приложил.

Позже, анализируя выступления сборной СССР в швейцарском чемпионате, специалисты отмечали на редкость слабую игру вратарей. И были абсолютно правы.

«Волнение, неумение обуздать нервы в трудную для команды минуту – все это результат нехватки опыта молодых вратарей советской сборной, – делали заключение газеты. – Оба они имели право претендовать на место в воротах сборной, но только в качестве второго номера. Первым же, конечно, должен был быть наш первый вратарь Николай Пучков».

Но Пучкова не взяли в Швейцарию. Почему? Я об этом расскажу дальше.

Впрочем, нет худа без добра. И если уж не довелось испытать самому силу канадских и чехословацких игроков на ответственнейшем соревновании года, то со стороны нагляделся на них вдосталь. Изучал излюбленные приемы лучших зарубежных мастеров, манеру действий ведущих вратарей мира. Мотал, как говорится, на ус. В общем, по большому счету, там, в Лозанне и в Женеве, мне удалось пройти курс вратарского искусства.

«Дебют Коноваленко на чемпионате мира 1961 года был, мягко скажем, неудачным. Как правило, такие срывы означают пожизненное отлучение от сборной. Никто не любит вратарей-неудачников.

Но именно после швейцарского фиаско волжанин по-настоящему показал свой характер. Увидев на чемпионате мира, какие огромные требования предъявляются к тем, кому доверяется защита ворот национальных сборных, Виктор не струсил, не согласился с ролью отверженного, а поставил перед собой цель подняться в своем мастерстве, вырасти а игрока высокого международного класса.

Мне, говорили ребята из "'Торпедо", что, начиная с весны 1961 года, Виктор резко изменил отношение к тренировкам, вдвое и втрое повысил нагрузки.

В том же самом году Коля Пучков во время одной из наших встреч, весь сиял (он всегда сиял, когда речь шла о хоккее, его успехах, о появлении новых талантов), показал мне письмо, полученное им от Коноваленко. Письмо было очень коротким, без всякой лирики. Без излишних сентенций волжанин просил практических советов.

– Знаешь, из него, наверное, выйдет толк, – радостно говорил Пучков, – он становится таким же фанатиком, как и мы.

Да, Коноваленко стал фанатиком, стал работать, подкреплять огромным трудом свой природный талант. И только это, а не что иное обеспечило ему возвращение в сборную и ту громкую славу, которой он окружен вот уже много лет».

Всеволод Бобров. «Звезды спорта»

Теперь все зависело от меня самого. И я рвался в бой, надеясь вновь занять место в сборной команде уже к следующему первенству мира. Но в 1962 году в знак солидарности с хоккеистами ГДР, которым американские власти отказали во въездных визах, сборные СССР и Чехословакии не поехали в Колорадо-Спрингс. Пришлось ждать еще год...

В ноябре 1962 года меня вновь включили в сборную для поездки на родину хоккея.

Работая над этой книгой, я обнаружил вырезку из газеты «Ленинская смена», в которой делился впечатлениями об этом первом для меня визите в Канаду. Должен сказать, что в то время мы все еще открывали для себя Канаду и канадский хоккей. Поэтому многое из того, что сегодня нам кажется естественным, двадцать с лишним лет назад было в диковинку. Но я хочу, несколько сократив, привести здесь эту статью. Называется она «20 дней на родине хоккея».

«...Наконец настала и моя очередь охранять ворота. Это случилось в матче с печально для нас известным клубом "Китченер датчмен". Когда советские хоккеисты гостили в Канаде в первый раз, эта команда заставила наших ребят мечтать о реванше. И вот он состоялся – через пять лет... Матч был трудным. Мне, хотя и сопутствовала удача, пришлось три раза вынуть шайбу из ворот. Но мы победили – 5:3.

Вы, конечно, ждете рассказа о том, как популярен в этой стране хоккей. Приведу лишь один пример, который скажет о многом. Перед одним из матчей мы посмотрели отличную игру в хоккей канадских мальчишек лет восьми – десяти. Одетые по всей форме, они были миниатюрной копией старших. И уже настоящие канадцы: как и взрослые, они вовсю применяли силовые приемы, а потом, к восторгу зрителей, организовали небольшую потасовку.

Настоящую серьезную драку мы увидели во время матча профессионалов Бостона и Монреаля. Когда игра вдруг прервалась, судьи были оттеснены в один угол, а спорщики, побросав клюшки на лед, сосредоточились на другом. Там, подбадриваемые трибунами, они в течение десяти минут увлеченно махали кулаками.

Вообще канадский хоккей с шайбой отличается от европейского своей жесткостью, обилием силовых элементов. Наша команда тоже обладает всем арсеналом силовых приемов, и это, кстати, обескураживало наших соперников. Игры получались резкими. Словом, скамья оштрафованных не пустовала. Так было во всех встречах, но особенно в матчах с любителями, юниорами клуба "Гамильтон ред уингз", усиленного восемью профессионалами, которые играют во второй лиге. Эта лига похожа на наш класс "Б" – резерв команд высшей лиги. В начале матча я пропустил шайбу. Но нашу команду нелегко вывести из колеи. Итоговый счет – 9:5, а заголовки отчетов о турне сборной СССР в канадских газетах стали крупнее и тревожнее. Нам переводили: "Русские неуязвимы, честь хозяев под угрозой", "Нужна победа".

И то ли наша бдительность была успокоена, то ли мы просто устали (играть приходилось через день), но следующий матч в Виндзоре с местными "бульдогами" мы проиграли – 2:9. Обидно, потому что "бульдоги" не очень сильно кусались, зато мы не показали зубов.

Затем защищал ворота в матче с лучшими молодыми хоккеистами Канады в Торонто. Юниорам явно не хватало скорости и выносливости, а главное – опыта. Об этом говорит счет – 6:0. Зрители, конечно, огорчались, но отлично понимали хоккей и на каждую удачную комбинацию нашей команды восторженно свистели и аплодировали.

И опять мы перебрались в Монреаль. Нас встретили, как знакомых, улыбками, словом "аутогрэф" и... самоотверженной игрой юных хоккеистов клуба "Монреаль канадиенс". Они являются сменой профессионалам, и поэтому их подготовка очень высока. Но мы победили – 5:2.

Предпоследний пункт нашего турне – город Тимминс. Матч с местной командой был интересным и важным, потому что наши соперники – одни из претендентов на участие в "белой" Олимпиаде. Победить канадцев было необходимо, в этом случае мы одержали бы и психологическую победу с далеким прицелом. Ребята постарались: они забросили восемь шайб – в два раза больше, чем пропустили Зайцев и я, игравший последние два периода.

Финалом выступлений в Канаде советской сборной была победа в Виннипеге над местной командой "Марунс". Не раз мне пришлось отбивать атаки опытных хозяев поля, можно сказать, даже "пожилых" хоккеистов. Но все окончилось благополучно – 3:0...

Итак, первая репетиция перед будущими сражениями мирового чемпионата прошла для советской команды успешно: из девяти матчей она выиграла восемь, забросив в ворота канадцев 47 шайб и пропустив 29».

Своим выступлением в турне я остался доволен. Но последнее слово, как известно, всегда за тренерами. Впервые к мировому первенству сборную готовили Чернышев с Тарасовым. До этого каждый из них порознь стоял у руля команды. Теперь же перед двумя лучшими тренерами страны стояла задача – вернуть советскому хоккею лидерство.

Памятуя о неудаче в Швейцарии, Чернышев с Тарасовым до последнего момента решали, кому доверить место в воротах сборной. На тренировочный сбор они пригласили всех сильнейших, по их мнению, хоккеистов. В том числе и Николая Пучкова. В глубине души я считал, что уже почти ни в чем не уступаю прославленному ветерану. Но одно дело, как думаю я...

Провели товарищеский матч между двумя составами сборной. Ворота команды А охраняли я и динамовец Борис Зайцев, а команды Б – Пучков и Евгений Палеев из «Локомотива». Первый состав оказался гораздо сильнее – 9:2. Чаша весов начала склоняться в мою сторону, но все же решили еще раз предоставить Пучкову возможность проявить себя. Теперь уже во встрече со сборной США в Москве. В первом матче с американцами 8 февраля играл я, а на следующий день – Пучков. Не буду подробно останавливаться на разборе встреч – это не столь важно. Назову счет – 12:0 и 12:3. Это все и решило.

«...Пучков почти не утратил силу и сноровку и мог еще довольно хорошо играть во внутреннем календаре, во всяком случае он желал играть.

Однако в сборной страны были свои требования, и мы, естественно опасались, что Николай, поддавшись пессимизму, не сможет принести пользу нашей команде, которую мы начинали формировать на принципиально новой основе: приглашались люди молодые, не испорченные славой, готовые принять спартанские условия жизни, хотя, разумеется, оставляли мы и ветеранов.

Пучков, выслушав наши соображения, сказал, что мы совершаем непоправимую ошибку, что сегодня нет более сильного, нежели он, вратаря. Николай отчасти был, пожалуй, прав: по технико-тактическому мастерству равных ему действительно не было. Но в то время уже появились талантливые молодые вратари, в том числе и Виктор Коноваленко, в которого мы особенно верили. Тренеры сборной знали, что нашим защитникам с ним проще.

Более часа убеждали мы тогда своего опытного вратаря, что решение наше продиктовано не капризом, а интересами дела».

Анатолий Тарасов. «Путь к себе»

В Стокгольм поехали я и Зайцев. С Борисом мы общий язык нашли быстро. Он нравился мне своей простотой, скромностью. И на сборах мы были не разлей вода, да и в Стокгольме нас поселили вместе.

Все участники чемпионата остановились в одном отеле. И организаторы, дабы уберечь хоккеистов от излишних и нежелательных контактов с болельщиками, представителями прессы, ввели жесточайший режим: в 11 часов вечера входные двери «задраивались», и пройти в гостиницу, даже если ты там жил, было невозможно. Лишь для советских игроков двухметровый гигант-швейцар почему-то делал исключение. Правда, мы особо не злоупотребляли его снисходительностью к нам. Но бывало, что чуть-чуть опаздывали со своих традиционных прогулок перед сном. А с другими швейцар был строг. Особенно с американцами. Они очень неудачно проводили все игры чемпионата, больше половины встреч проиграли с двузначным счетом. И совсем «отбились от рук» – на замечания тренеров внимания не обращали, нарушали режим. В один из вечеров, точнее, в одну из ночей, заявился в совершенно непотребном виде один из лучших нападающих команды США, Джонсон, известный нам еще по чемпионату мира 1961 года. Швейцар, понятно, преградил дорогу и... оказался в нокауте – он никак не ожидал, что американец набросится на него с кулаками. Но и хулигану все это с рук не сошло: на следующий же день он был отправлен в США.

А вспомнилась мне эта неприглядная история с американским игроком вот в какой связи. Это был наглядный пример, как команда, некогда один из лидеров мирового хоккея, олимпийский чемпион 1960 года, столкнувшись с возросшей конкуренцией со стороны европейских сборных, утрачивала из года в год свои позиции, теряла престиж. И, несмотря на то, что по своему составу американцы мало в чем уступали остальным командам, как коллектив, единое целое они ничего собой не представляли. Потом на протяжении десяти лет сборная США так и не сумела создать настоящую сборную и составить конкуренцию ведущим командам мира. Отсутствие игровой дисциплины в хоккее, как цепная реакция, влечет за собой и нарушение дисциплины за пределами ледового прямоугольника.

Свой первый матч в чемпионате мы играли против команды Финляндии. Невольно вспомнился мой неудачный дебют двухлетней давности. Но это лишь еще больше разозлило и подзадорило меня. Отыграл я тогда нормально. Со счетом 6:1 победила наша команда. Тогда мы еще не знали, что результат этот сыграет не последнюю роль при распределении высших наград. Ну а пока нас ждали испытания посерьезнее первого.

На следующий же день мы играли со шведами. «Тре Крунур» вышла на матч в звании чемпиона мира. Этот титул был завоеван на первенстве в Колорадо-Спрингс, в котором, как я уже говорил, не участвовали ни советские, ни чехословацкие хоккеисты. Понятно, нынешние хозяева чемпионата хотели во что бы то ни стало на глазах у своих зрителей доказать неслучайность прошлогодней победы.

Мы предполагали, что будет нелегко. Но наш соперник провел игру на таком подъеме, что «спокойной жизни» у меня вообще не было. Плохо еще, что бросков по воротам было не так уж и много. Опасных моментов? Да, хватало. Но бросками они завершались нечасто. А это для меня – сплошная нервотрепка. Объясню почему. Каждый бросок по воротам – это завершенность действия, какой-то результат и значит, разрядка – не физическая, а психологическая. А когда броска нет – напряженность беспрерывно возрастает, усиливается, и от этого устаешь быстрее.

Даже после того, как в середине первого периода Старшинов открыл счет, характер матча не изменился. Затем шведы сравняли счет. И вдруг... Наши ребята увлеклись атакой, покатили в чужую зону и защитники. А Нильс Нильссон, реактивный Нильссон, признанный на Олимпиаде-60 лучшим нападающим турнира, на какое-то мгновение оказался без своего опекуна Кузькина. Потеря шайбы – молниеносная передача на выход шведскому нападающему, – и вот, словно исполняя буллит, Нильссон беспрепятственно двигается на ворота. Черт меня дернул выкатиться ему навстречу и попытаться в падении своей клюшкой выбить шайбу у шведа. Какие-то сантиметры не рассчитал – не дотянулся до шайбы самую малость. Наказание последовало незамедлительно – Нильс хладнокровно закатил шайбу в пустые ворота...

Больше двадцати лет прошло с тех пор, а я все нет-нет да прокручиваю в памяти каждое свое движение. Ошибся – факт. Если бы не сдвинулся с места, не бросился навстречу, еще неизвестно, как бы закончился наш поединок с глазу на глаз. Но задним умом все мы сильны.

Утром на разборе проигранного матча все получили свое. Тарасов и Чернышев не искали какого-то одного виноватого, разобрали допущенные всеми ошибки. Но смысл разговора сводился к главному – мы не только можем, но и обязаны бороться за победу. Несмотря на неудачу. Уверенность тренеров передалась всем нам. Остальные матчи команда провела на подъеме и все выиграла, в том числе и у сборной ЧССР – 3:1. Однако вопрос о победителе не был ясен буквально до финальной сирены заключительного матча.

Многое, если не все, зависело от результата матча Чехословакия – Швеция. Хозяева до этого последнего матча шли без поражений, и их вполне устраивала даже ничья. Но они ее не добились – 2:3. И хотя тренеры наложили строжайший запрет – ни в коем случае не смотреть эту встречу, – разве можно было удержаться и не поинтересоваться, как же все для нас складывалось!.. В общем, мы ехали в «Юханнесхоф» на решающий матч с канадцами, четко зная, что нас устраивает либо победа со счетом 1:0, либо выигрыш с преимуществом в две шайбы.

Что это была за игра! Я уже говорил, что за несколько месяцев до чемпионата мы провели полезное турне по Канаде. И закончили его – впервые! – с прекрасным балансом в нашу пользу. Короче, никакой боязни, никакого «канадского» комплекса никто из наших ребят не испытывал. Мы ошеломили соперника с самого начала. К середине матча счет уже был 4:0. Но когда время матча уже было на исходе – оставалась минута, всего минута, отделявшая нас от таких долгожданных золотых медалей! – ребята успокоились, забыв, что канадцы, даже проигрывая с большим счетом, продолжают борьбу до финальной сирены. И за 43 секунды счет становится 4:1.

Что тут началось! Шведские болельщики и без того неистовствовали весь матч, поддерживая канадцев, а теперь за гулом трибун не слышно было судейских свистков. Только по жестам арбитров можно было догадываться, что игра остановлена... Удаляется вначале Иванов, а затем Старшинов. Соперники снимают своего голкипера Мартина: шестеро канадцев против троих обороняющихся и вратаря. Секунды ведь, считанные секунды остаются до конца! Но они-то как раз и стоят порой целого матча, даже всего турнира... 4:2!

Теперь нас четверо. Ребята успокаивают меня, я не смотрю на табло – четыре секунды. В тот момент не думал даже, что канадцам и ничья ничего не давала – впервые за всю историю чемпионатов мира они остаются без наград. Но борются так, словно каждая заброшенная шайба делает их чемпионами мира. Вот это характер! Вот это по-спортивному!

«Есть нервы и у него, но он умеет действовать внешне так спокойно, что кажется, будто их нет. Есть у него и свои слабости, но он умеет их скрывать или делать незаметными.

Много, очень много написано о невозмутимости и спокойствии Виктора. Но нигде я не встречал достойного описания того, что составляет существо этого человека – его необыкновенное искусство перевоплощения в игре.

Посмотрите, вот он стоит в своей обычной стойке, когда атака катится в чужую зону. Он стоит спокойно, не шелохнувшись, не делая ни одного сколько-нибудь заметного жеста, ни одного движения.

– Ну, прямо чемпион флегматичности, – охарактеризовал его Евгений Бабич.

– Похоже, – согласился бы любой.

Но вот соперник пересек наши границы, бой разгорелся в нашей зоне. Атака слева, атака справа. Карусель за воротами. Бросок. Еще бросок...

Вы следите в эти мгновения за шайбой, за форвардами. Но посмотрите на Коноваленко. Куда девалась его статичность! Перед нами человек, резкости которого, быстроте и точности движений, скорости мысли и скорости действий может позавидовать любой боксер. Да, в эти мгновения он напоминает мне великих мастеров ринга. Вот нырок к правой штанге, мгновенное перемещение к другой. Вот он отражает сильнейший удар, произведенный с дистанции нескольких метров, тут же парирует второй, третий...

Боксер? Нет, боксеру легче. Перед ним на ринге всего один соперник, вратаря пытается "нокаутировать" вся команда соперников. Но Виктор из тех, кто умеет увидеть направление каждого удара даже тогда, когда их множество, и не только увидеть, но и отпарировать, отвести их от своих ворот».

Всеволод Бобров. «Звезды, спорта»

Те четыре секунды показались больше иного часа. Но мы выстояли. Я увидел радостные лица товарищей, тренеров, и до сознания стало доходить: мы – чемпионы мира!

Через семь лет мы вернули себе титул сильнейших хоккеистов мира. До 1972 года не уступали мы его... А тогда, стоя на пьедестале, слушая гимн Советского Союза, я впервые почувствовал свою причастность к победе и законную гордость за советский флаг, поднимающийся по флагштоку, за советский спорт...

По итогам сезона меня признали лучшим вратарем страны. Потом еще шесть раз я удостаивался этого почетного звания. Но для меня еще более знаменательным было то, что после того проигрыша шведам – 8 марта 1963 года – на протяжении пяти лет сборная СССР не знала поражений на чемпионатах мира и Олимпийских играх.

На Олимпиаду в Инсбрук мы отправлялись фаворитами. А для меня это был олимпийский дебют. Теперь уже от нас ждали победы, и мы не имели права отступить даже на шаг. И хотя не такими уж легкими были те турниры для нас – соперники выходили теперь играть не просто против сборной СССР, а против чемпионов мира, – осечек мы не допускали Это если судить по общим результатам. Но в отдельных матчах игра все же не складывалась.

Самыми неудобными соперниками лично для меня теперь стали чехословацкие хоккеисты. Даже затрудняюсь, чем это объяснить. В том же Инсбруке я пропустил в матче с этой командой пять шайб – такого прежде не бывало. Да и в дальнейшем, на всех прочих чемпионатах, в которых участвовал, такое число голов пропускал только от тех же чехословаков. Мы выиграли на Олимпиаде-64 у команды ЧССР – 7:5, но я был очень собой недоволен.

А решалось все в заключительный день турнира. И опять же в игре с канадцами. Но это была уже совсем другая команда – не та, что выступала в 1963 году в Стокгольме. Впервые за многие годы на Олимпиаду приехала сборная этой страны, возглавляемая патером Дэйвом Бауэром, протестантским священником. В ней были собраны все лучшие игроки канадского любительского хоккея. Выглядели они впечатляюще, да и в тонкостях игры разбирались досконально. Перед каждым матчем канадцы проделывали один и тот же ритуал: они отправлялись по настоянию своего тренера в церковь и молились в надежде, что всевышний ниспошлет им свое благословение и поможет одержать победу. Но на хоккейной площадке действуют свои законы: канадцы опять оказались только четвертыми. Хотя последний матч был для них не из легких: победа делала чемпионами соперников, проигрыш отбрасывал канадцев с первого места за черту призеров.

По ходу игры наша команда все время отыгрывалась. Но решающее слово было все же за нами. Мы победили с весьма скромным счетом – 3:2. Но ведь победили же! И стали олимпийскими чемпионами.

«Виктор Коноваленко не просто хороший вратарь, но и хороший человек, он умеет по-настоящему радоваться успеху товарищей, для него высшая радость в спорте – не личный успех, а победа команды».

Анатолий Тарасов. «Совершеннолетие»

В Инсбруке я еще больше осознал свою роль в коллективе. Не только в хоккейной команде – в сборной страны вообще. Олимпиады – соревнования, ни с чем не сравнимые. Впервые я встретился в одном доме, под одной крышей с представителями всех зимних спортивных дисциплин, принимал участие в объединенном партийно-комсомольском собрании всей советской делегации. В свободное время, хотя его было не так уж и много, мы переживали вместе со всеми, наблюдая за блистательным выступлением Лидии Скобликовой на конькобежной дорожке, поддерживали наших лыжников и биатлонистов, радовались первым победам фигуристов. Открывали для себя доселе незнакомые виды спорта. Такие, как бобслей, например.

Чувство локтя, ощущение поддержки друзей просто необходимы в ответственных соревнованиях. А уж на Олимпиадах и подавно. Мне вообще-то грех жаловаться на отсутствие товарищей. Хоккей – игра коллективная. И даже если вратарь по сути своей специальности и одинок, это не значит, что он один. И замыкаться, уходить в себя не имеет права. Он – член команды. Такой же, как защитники, как нападающие.

В хоккее давно заведено разделение на пары защитников, ТРОЙКИ нападающих, пятерки полевых игроков. Им иной раз присваивается нумерация – «первая», «вторая» либо за отдельными звеньями закрепляются буквы – А, Б и т. д. Вратарь же должен ощущать себя полноправным членом каждого из звеньев. Только в этом случае он способен сыграть именно так, как того требует ситуация на площадке. И тогда ты чувствуешь себя сопричастным к забитому твоими товарищами голу, также как и они разделяют ответственность за пропущенную шайбу.

Для этого надо быть не просто единым коллективом на льду, но и вне его. Тренеры сборной команды должны обладать способностями дирижера, чтобы заставить оркестр играть в унисон. А также даром педагога, воспитателя и в большей степени психолога, чтобы объединить представителей различных клубов, которые еще вчера соперничали между собой. И если случались прежде взаимные обиды, мы оставляли их в прошлом, забывали. Надев свитеры с буквами «СССР» на груди, мы обретали единую цель – победа советского спорта.

У каждого из нас тем не менее имелись свои симпатии. Мне, например, всегда были ближе ребята из ЦСКА. Они казались мне проще, с ними я быстрее сходился. И с теми, с кем довелось играть в одном-двух турнирах, и с кем прожил долгие десять лет в сборной.

Я, например, всегда высоко ценил Ивана Трегубова. И не столько за игровые качества – за человеческие. А ведь с ним, с этим великим защитником, мне выпало сыграть совсем немного в том печальной памяти швейцарском чемпионате 1961 года. Я был новобранцем, совсем еще необстрелянным юнцом. Трегубов же в то время слыл уже одним из лучших защитников мирового хоккея, его называли «Иваном Грозным». Но ни менторского тона, ни демонстрации своего превосходства он себе не позволял. Наоборот, тактично и рассудительно указывал на ошибки, подсказывал. А со мной он занимался чаще других. И мне было приятно «брать уроки», как говорят фехтовальщики, у маститого спортсмена.

Да и своим партнерам на площадке Трегубов никогда не указывал на ошибки по ходу игры. Потом – другое дело. Да и то в дружеской беседе, без каких-либо претензий.

Жаль, что мало довелось с ним играть. Зато с его преемниками – Александром Рагулиным, Эдуардом Ивановым, Виктором Кузькиным – не один пуд соли съели.

С Рагулиным жил в одном номере на чемпионате 1961 года. Он видел все мои мучения, сочувствовал, старался поддержать. С ним я только и делился тогда своими мыслями. Большой, сильный, словно созданный для хоккея, Саша был в то же время искренен и добр. В жизни добр. В игре этого про него не скажешь. Да и можно ли в современном хоккее с его жесткой, силовой основой вообще быть «добрым»! Нет, конечно. А уж защитнику-то и подавно. Но за рагулинской спиной я чувствовал себя спокойно, как за каменной стеной: огромной «разрушительной» силой обладал Саша. Соперники, как правило, старались избегать столкновений с Рагулиным. Но и обвести его было непросто. А еще владел он высокой точностью паса. Что такое пас в хоккее – известно, но важность самого первого паса не идет в сравнение с прочими. Первый пас – начало атаки.

В 1966 году Александра Рагулина признали лучшим защитником чемпионата мира. По праву. А двумя годами раньше такой титул получил Эдик Иванов. Правда, при не совсем обычных обстоятельствах.

Директораты хоккейных чемпионатов мира начали определять лучших игроков турниров с 1954 года. Тогда лауреатом назвали Всеволода Боброва. Но вот в 1968 году, когда после долгого перерыва наша сборная вновь стала сильнейшей в мире, организаторы не смогли назвать в числе лучших ни одного из советских игроков. Это вызвало естественное недоумение специалистов. Последовал ответ: в команде СССР все настолько хорошо играют, что выделить кого-либо одного трудно. Спустя год, в Инсбруке, члены директората олимпийского турнира пошли по пути наименьшего сопротивления, объявив лучшим вратарем канадца Сета Мартина, а защитником – Франтишека Тикала из сборной ЧССР. Они решили передать третий приз для вручения одному из советских игроков – на усмотрение команды. Получал награду капитан сборной Борис Майоров, и кое-кто из журналистов поспешил передать, что именно он лучший нападающий Олимпиады. Однако на собрании команды было решено отдать награду Эдуарду Иванову. Таким образом, в одном чемпионате сразу два защитника оказались лауреатами.

Вообще в сборной всегда преобладали армейцы. И каждый игрок был по-своему неповторим. Я рад, что мне пришлось выступать в одной команде с Константином Локтевым, Александром Альметовым, Вениамином Александровым, Анатолием Фирсовым, Владимиром Викуловым, Виктором Полупановым. При мне начали свое стремительное восхождение на хоккейный Олимп Валерий Харламов, Борис Михайлов, Владимир Петров.

Ближе всех в сборной тех лет мне был Виктор Якушев. Может, еще и потому, что он долгие годы в единственном числе представлял в сборной команде столичный «Локомотив», так же как я один – горьковское «Торпедо». Мы были с ним чем-то похожи: складом характера, молчаливостью, привязанностью к своему клубу.

Долгое время в сборной бытовало правило приглашать в состав уже хорошо сыгранные клубные звенья. Ну а Якушев был как бы на подхвате: кто-то травму получил, кого-то по другим причинам не взяли в сборную. И Виктор, словно палочка-выручалочка, играл на разных чемпионатах с разными партнерами. Но как играл! Он был настолько талантлив, настолько понимал игру, что ему было достаточно провести в новом сочетании несколько тренировок, чтобы не выпадать из ансамбля. И ни разу никто из его новых партнеров по звену не жаловался, что не понимает Якушева. Он был бесценным игроком для сборной. А в «Локомотиве» Виктор отметил на льду свое сорокалетие...

Хоккеисты московского «Спартака» появились в сборной одновременно со мной. До 1961 года на мировых чемпионатах этот клуб никто не представлял. И вот в команде появилась целая тройка интересных нападающих – братья Борис и Евгений Майоровы и Вячеслав Старшинов. Талантливые ребята? Безусловно. Но с непростым характером. Особенно братья. В чем в чем, а в активности, в отдаче им отказать было нельзя.

Вячеслав Старшинов был в сборной больше своих первых партнеров. Да и в клубе тоже. Он был талантлив, факт. Хоккеист от бога. На площадке – таран, сомнет всех и вся. И если сам не забьет, то уж пас-то отдаст точно. В конце своей спортивной карьеры он не поспевал, как в шестидесятые годы, за молодыми партнерами. Зато снабжал их такими передачами, после которых стыдно было не забить гол.

Борис Майоров долго носил капитанскую повязку в сборной. Причем мы всегда единогласно выбирали на эту почетную и ответственную должность столь принципиального хоккеиста. Знали, что он, если потребуется, если это будет необходимо команде, пойдет и у тренеров оспаривать какое-то, на наш взгляд, неверное решение.

Евгений же чем-то напоминал мне Роберта Сахаровского из нашей торпедовской команды. Хитрющий, место всегда правильно выберет, чтобы завершить атаку партнеров, часто решающие шайбы забивал.

Вспоминается случай в Колорадо-Спрингс, где мы играли в мемориале Брауна в канун чемпионата мира в Тампере, в 1965 году. Перед решающим матчем с канадцами я почувствовал недомогание. Сказал об этом на собрании – тренеры не поверили. И Женя Майоров говорит, что плохо себя чувствует. Определить наше состояние мог бы врач, но в той поездке его обязанности выполнял наш массажист – Авсеенко, Лаврыч. Но что он мог сказать? Дал градусник. Измерил я температуру – 37,8. Значит, дела мои плохи. Ведь у меня почти никогда температуры не бывает при простуде.

А раз поднялась, пусть и немного, – значит, точно болен. Дали градусник Майорову. У него температура была ниже, и он наотрез отказался играть.

Распустили нас по номерам. Через некоторое время ко мне целая делегация нагрянула. Надо, мол, Витя, сыграть против канадцев. Очень важная встреча. Раз ребята просили, я не мог отказать. Выиграли мы тогда тот матч. А Евгений уже больше никогда не выходил на лед в составе сборной – на чемпионат мира его не взяли.

Много лет спустя в книге Бориса Майорова я прочитал, что у Евгения тогда болело плечо – у него, как и у многих спортсменов, был так называемый «привычный вывих». Он не любил играть не в полную силу, но объяснить это команде не захотел.

Два последующих чемпионата мира свелись к принципиальному спору советских и чехословацких хоккеистов. Менялись города: в 1965 году турнир проходил в Тампере, в 1966-м – в Любляне. Разными были ситуации по ходу первенств: в одном случае нас устраивала ничья в главном матче, в другом требовалось обязательно победить команду ЧССР. Но мы неизменно выигрывали золотые медали, вновь подтверждая свою силу. Новый чемпионат должен был пройти весной 1967 года в Вене.

Мое будущее казалось безоблачным. К сезону готовился, как всегда, в составе «Торпедо». Нога побаливала, но я продолжал заниматься. И все же, судя по отзывам прессы, не очень-то впечатляла моя игра в начавшемся чемпионате страны. Причин тому было много. Как итог – меня не берут в сборную на матчи с хоккеистами Чехословакии и Швеции. И хотя игры были тренировочные, традиционные, обидно было, не скрою.

«– Почему ты не в сборной?

– Мне кажется, потому, что мой тренер Костарев был мной недоволен. Всем говорил, что я мало тренируюсь, что зазнался я... Но это уж зря...

– А насчет плохих тренировок – не зря? Было такое?

– Быть-то было, но надо же и спросить, почему было, правда?

– Хорошо. Почему было?

– Ну, начал я тренироваться, как всегда, в июле. Провел две тренировки на льду. Чувствую – нормально. А потом начались тренировки в лесу, в нашем лагере, и чувствую – не могу: нога болит страшно. Мениск. На льду еще не так, а по земле бежать совсем не могу. И сейчас не могу, честное слово.

– Так надо было лечиться летом и осенью.

– Пробовал. В Москву ездил. Лангет гипсовый там мне накладывали на две недели. Не помогает. Потом врачи говорят: "Тебе надо привыкнуть к этой боли ". Ну, я теперь и привыкаю, уже привык.

– А как сейчас себя чувствуешь?

– Вроде нормально, играю.

– Если бы тебе самому доверили поставить оценки за свои последние игры, то?..

– То была бы тройка.

– А случалось ли, что ты мог себе поставить за игру пятерку?

– Нет, всегда была тройка. Это только в газетах – или двойка, или пятерка.

– Выходит, что сейчас ты в нормальной форме?

– Выходит, что так.

– В таком случае правы ли были Чернышев и Тарасов, когда не поставили тебя играть с Чехословакией и Швецией?

– Конечно, я сам знал, что меня не поставят.

– Откуда такой пессимизм?

– Так Чернышев с Тарасовым тоже газеты читают.

– А когда все-таки окончательно ты узнал, что не будешь играть в матчах с Чехословакией и Швецией?

– Перед самой нашей игрой с динамовцами. Собирался на разминку, а мне говорят, что в сборную не берут. Ребята потом говорили, что это, наверное, мои нервы испытывают.

– И как, выдержали нервы?

– В "Советском спорте" писали, что вроде бы выдержали.

– В том матче с московским "Динамо" действительно выдержали. А вообще-то не дрогнул?

– Конечно, переживал. Особенно во время второго матча с чехословацкой командой.

– Ну вот, а говорят, что Коноваленко никогда не волнуется...

– Так это в воротах я не волнуюсь. А игру я смотрел по телевизору, дома. Вижу, Чинов растерялся. Конечно, переживал – еще ни разу мы столько от них не пропускали. А в игре что волноваться? Это игра, тут волноваться нельзя, "бабочек" напускаешь.

– Считаешь ли ты, что это было наказанием, когда тебя не взяли в сборную?

– Конечно, наказали.

– Говорят, что осенью и режим, случалось, нарушил?

– Было два раза. С досады это. И сразу на меня все шишки – и не тренируется, и режим нарушает. Я даже тогда решил вообще из спорта уходить. Чего, думаю, ждать, когда прогонят...

– А сейчас?

– А сейчас думаю - играть надо.

– И готов играть?

– Игры покажут, готов или нет. Надо бы провериться в большом деле, если, конечно, допустят.

– А если допустят, как думаешь сыграть?

– Гарантий никто не дает. Мне надо сыграть на две головы выше, чем всегда.

– Почему сразу на две?

– Защита сборной послабее стала – это раз, а потом... В общем, оправдывать надо, если доверят. Как раньше играл, теперь мало.

– Значит, урок впрок?

– Нормальный урок».

М.Марин. «Коноваленко говорит начистоту».

«Советский спорт», 1966, 15 декабря

В сборную меня взяли. Не знаю уж, мои ли откровенные ответы на вопросы Михаила Марина, опубликованные в «Советском спорте», произвели впечатление или сама игра.

Мы поехали в Вену на очередное первенство мира. Я уже был там три года назад. Только проездом, когда советская сборная направлялась на зимнюю Олимпиаду в Инсбрук. Но когда приезжаешь на турниры такого ранга, как чемпионаты мира и Европы, обычно не замечаешь достопримечательностей. Все мысли сосредоточены на предстоящем испытании. А турнир обещал быть не менее трудным, чем все предыдущие. Даже, наверное, потруднее. Да еще газеты разжигали страсти.

После долгого перерыва в очень сильном составе прибыли в Вену канадцы. Они призвали на помощь Карла Бревера и Джека Боуэна, экс-профессионалов – защитников экстра-класса! После некоторого перерыва ворота вновь защищал непревзойденный Сет Мартин.

Мы без особых усилий (внешних, разумеется, потому что каждая игра – пусть и со слабым противником – отнимает массу не столько физической, сколько нервной энергии) переиграли финнов, американцев, сборные ГДР и ФРГ. Даже со всегда неудобными для нас шведами теперь «рассчитались» за все предшествующие неприятности – 9:1! Канадцы выигрывали менее убедительно. А с чехословацкой командой сыграли вничью – 1:1.

Чтобы не думать о предстоящем поединке, немного отвлечься, тренеры с помощью сотрудников советского посольства устроили нам рыбалку. Я всегда любил ловить рыбу. Отдых что надо! Забываешь обо всем на свете, перед глазами лишь маленький поплавок на голубом фоне реки. Я не уронил репутацию заядлого рыболова и поймал довольно приличную щуку, не считая рыбешек поменьше. Неплохо «ассистировал» мне и в этом деле мой дублер – Виктор Зингер. Да и остальные ребята вполне справились с «заданием» – на уху хватило.

Вообще разрядки, подобные этой, в ответственных турнирах просто необходимы. И шутки, и товарищеские розыгрыши тоже всегда помогают снять стресс, нервное напряжение. И в нашей команде всегда царила веселая атмосфера.

«Коноваленко любит рассказывать веселые, не всегда правдоподобные истории. С удовольствием и вкусом, но и с неизменным добродушием разыгрывает тех, кто поддается на розыгрыш. Однажды в Стокгольме он поселился в одном номере с Виктором Толмачевым. Толмачев был в Швеции впервые и не знал, что в приемник, стоящий в их номере, вмонтирован будильник со звонком. И вот чуть ли не в первый вечер (вратари уже улеглись в свои постели) Толмачев начал было делиться первыми впечатлениями о шведской столице... Зазвонил звонок...

– Что это? – спросил армеец.

– Телефон... – невозмутимо заявил Коноваленко и, сняв трубку, протянул ее Толмачеву. – Наверное, у тебя хотят взять интервью... Узнали что приехал, и забеспокоились...

Толмачев нерешительно взял трубку. Долго еще в номере вратарей слышалось толмачевское "алло!!!". Видимо, молодому вратарю впрямь очень хотелось дать интервью.

Утром Коноваленко рассказывал эту историю несколько раз, каждый раз прибавляя забавные подробности. А Толмачев только покачивал головой.

– Разыграл!..»

Вячеслав Старшинов. «Я – центрфорвард»

Но вот настал день главного матча. Мы были уверены, что канадцы будут действовать жестко, и решили противопоставить им напор и скоростной маневр.

Тяжелее всего было в первом периоде, пока у канадцев не пропала свежесть. А тут еще судьи одного за другим наших ребят штрафуют – и по делу, и без дела. И вот когда мы были в меньшинстве, я среагировал на бросок – отбил шайбу, но Хакк все же подхватил ее и послал в ворота.

И ведь не скажу, что канадцы имели преимущество какое-то. Скорее, наоборот, мы атаковали чаще. Но результата не добивались. И тут счастливый случай помог. Мы заперли соперника в его зоне – это в середине второго периода, – шайбой Владели наши. Толя Фирсов бросил ее от самой синей линии в сторону ворот и тут же поехал меняться, не глядя даже, куда шайба полетела. Мы потом несколько раз смотрели этот эпизод в повторе. Меня спрашивали, почему Мартин на колени сел. Но я не мог объяснить его действия – канадские вратари вообще чаще, чем нужно, опускаются на лед. Короче, шайба, посланная навесом, скользнув по спине вратаря, опустилась в сетку. А счастливый автор долго не понимал, в чем же дело. Ведь это не бросок был, не передача, а такой неопределенный пас, чтобы выиграть время, успеть смениться.

Но гол есть гол – 1:1! Теперь уже канадцам было несладко. Но они защищались так самоотверженно, что, казалось, ворота защищает не один Мартин, а несколько вратарей сразу.

В перерыве решил про себя, что если не пропущу гол в первые десять минут последнего периода, то после смены ворот это сделает Мартин. Загадал: две первые шайбы влетели в правые от скамеек с игроками ворота, и третья должна в них же попасть.

Я и не пропустил, выстояли мы первые десять минут. А как только поменялись воротами, Майоров со Старшиновым ворвались в зону канадцев. Бросок капитана вратарь отбил, но Старшинов тут как тут – и своего шанса не упустил.

Что только не делали соперники в конце игры, чтобы отыграться! Но я же загадал, что левые ворота останутся невзятыми... Матч так и закончился с минимальным перевесом. Но какая разница – 2:1 или 5:0. Главное, что мы в пятый раз подряд стали чемпионами мира!

Последний матч – с командой Чехословакии – уже ничего не изменял. Но и его мы провели с подъемом и выиграли – 4:2. Впервые наша победа в чемпионате была столь безоговорочной.

«Мне немного обидно, что Международная федерация хоккея никак не может набраться прозорливости и наградить нашего стража ворот призом лучшего. А ведь он пятикратный чемпион мира! Да, действительно, внешне, так, чтобы заметили все зрители, Виктору проявить себя очень трудно, ведь он играет в сильнейшей команде. Но специалисты хоккея должны же отличаться от зрителей, должны уметь оценивать подлинный класс, суметь уйти от вкусовых, субъективных ощущений!»

Анатолий Тарасов. «Совершеннолетие»

Впервые и я был более или менее удовлетворен своей игрой. И тренеры тоже, и все ребята. А то, что не назвали меня тогда в числе лучших игроков турнира, не беда. Не могли же организаторы раздавать все призы только советским игрокам. И без того лучшим защитником был признан Виталий Давыдов, а приз лучшего форварда получил Толя Фирсов. Мы победили – это было важнее всего.

Новый сезон был олимпийским. И я готовился к предстоящим играм тщательнее обычного. Серьезной проверкой явился для нас впервые организованный в Москве международный турнир на призы Федерации хоккея СССР. Теперь он называется «Приз "Известий"».

В конце концов тренеры сделали свой выбор. На мой взгляд, он был не совсем правильным. Как ни пытался Анатолий Владимирович Тарасов объяснить и преподнести достоинства своего изобретения, так называемой цээсковской «системы» – тройки Ионова и защитников Ромишевского с Зайцевым, – ввод их в состав был ошибкой, которую потом все признали. Ничуть не умаляю и своей вины в том обидном проигрыше на Олимпиаде сборной Чехословакии...

Скандинавскую команду мы одолели не без труда – 3:2. Видно было, что у нас не клеилась игра. Но на встречу с чехословацкой командой ребята настроились как всегда, забыв про все прошедшие успехи. Но ведь и соперники готовились. И еще как! Отступать чехословацким хоккеистам было некуда – в пассиве уже значилось поражение от канадцев. Им нужна была только победа!

В боевом настроении приехали мы в ледовый дворец. Но перед самым выходом на лед оказалось, что кое у кого из ребят отсутствуют предохранительные пластмассовые наконечники. Пока утрясали этот вопрос, пока то да се, прошло больше двадцати минут. И я «перегорел».

Фальстарт! У спортсменов «настрой» перед игрой рассчитан очень точно, и двадцатиминутная задержка существенно влияет на состояние. Так получилось и со мной. Я, уже было разогревшись, поостыл. И никак не мог войти потом в игру. А может, это был специальный тактический ход? Прием, чтобы вывести соперника из формы? Кто теперь рассудит...

И хотя мы первыми открыли счет, первый период закончился в пользу сборной Чехословакии – 3:1. Причем дважды наши друзья-соперники использовали численное преимущество, а третий гол забили перед самым концом периода. Уж если не везет, то не везет!

«Две ударные пятерки основательно измотаны, играя в меньшинстве и подолгу оставаясь на льду в минуты численного преимущества. Перед перерывом тренеры выпускают на поле "систему" Мишаков – Ионов – Моисеев, Ромишевский – Зайцев. Но эти хоккеисты явно уступали по пониманию и умению вести игру и своим товарищам по команде, и большинству соперников.

Несколько раз систему выручает Коноваленко, но на девятнадцатой минуте пропускает отнюдь не "смертельный" бросок Хавела. Накопилась усталость у вратаря и дала себя знать в самый неподходящий для команды момент.

Забегая вперед, скажу, что непредвиденная задержка начала матча более всего повлияла на Коноваленко. Сыграл волжанин хорошо, по все-таки пропустил четыре шайбы, как говорят в таких случаях, "не выручил". Такого с ним не случалось после Олимпиады в Инсбруке ни разу».

Владимир Дворцов. «Хоккейный репортаж»

Игорь Ромишевский – самоотверженный парень, этого не отнимешь. Готов лечь под любой бросок. Но делал он это в описываемом матче как-то неудачно, постоянно закрывал мне видимость. А если ты не видишь момент броска метров с пяти, то среагировать на него практически невозможно. И ведь говорил же Игорю не раз: «Рем, не садись ты перед самым моим носом!» Не специально, разумеется, желая помочь, он делал все наоборот.

Мы проиграли и уже не надеялись вновь выйти победителями. Нам предстояла встреча с канадцами, а хоккеистам ЧССР – со шведами. Сомнений в том, что чехословацкие спортсмены одолеют команду Швеции, почти не было. Они на подъеме. До олимпийских медалей им один шаг. Даже не шаг, как мы считали, а шажок: очень слабо провели весь турнир скандинавы.

Наслушался я в свой адрес после проигранной игры много нелестных слов. Представлял себе, что напишут обо всем этом.

«Неверно было бы свое поражение относить лишь на счет неудачной игры нашей команды в обороне, слабой игры отдельных звеньев или волевого спада вратаря Виктора Коноваленко. Почти всегда, если одна команда играет здорово и побеждает, то другая – по единственной справедливой шкале оценок – играет слабо и проигрывает. Здесь победитель всегда заставляет побежденного чувствовать себя не в своей тарелке, не позволяет полностью раскрыть свои сильные стороны, наоборот, обнажает слабые места и умело ими пользуется. В победе чехословацкой сборной следует видеть не только наши слабости; скорее, следует быстро и верно оценить достоинства противника».

Анатолий Тарасов. «Хоккей грядущего»

Но перед матчем с чехословаками нас успокаивали шведские хоккеисты: не расстраивайтесь, мы не проиграем, вот увидите. Со шведами мы всегда ладили. И они действительно не проиграли: встреча завершилась вничью – 2:2. Узнав результат, решил, что играть надо мне – Зингер мог переволноваться, не выдержать. Пошел к тренерам.

– Играть хочешь? – переспросил Тарасов.

– Хочу...

Ждал, что сразу скажут мне, буду стоять или нет. Но после минутного молчания Чернышев произнес:

– Ты же знаешь, мы такой вопрос сами решить не вправе. Надо посоветоваться с ребятами.

О том, что все-таки мне доверено охранять ворота, я узнал только в раздевалке перед разминкой. Обрадовался, не скрою.

Это был «наш» матч! Да и счет встречи сам говорит об этом – 5:0. Вновь победа! Но меня она не особенно вдохновила. До самой Москвы не прошло недовольство собой.

В Шереметьеве меня встречали Валентина с дочерью, Миша Марин и наш горьковский фотокорреспондент Иосиф Соборовер. Тогда, по горячим следам, и появилось мое интервью в «Ленинской смене».

«Первый вопрос обычно: как настроение? Но задал я его неспроста. Думаю, если ответит "нормально", разговора не получится.

Виктор впервые, пожалуй, за долгие годы нашего знакомства на этот обычный вопрос не ответил своим обычным "нормально". Он сказал: "неважное".

– Почему же?

– Устал, и настроение плохое.

– Ну, давай поговорим подробнее. Как ты оцениваешь победу нашей команды?

– Победа трудная. Но не должна была быть трудной. За шесть лет я не видел турнира слабее, чем в Гренобле: и канадцы слабее, чем всегда, и шведы, и чехословаки.

– Ну а наша команда?

– И наша команда самая слабая за все годы, которые я провел в сборной.

– В чем же слабость нашей команды?

– Тройка Ионова – не тройка. Она играла плохо. За весь турнир забила всего одну шайбу – в последнем матче с канадцами. Наша тройка – торпедовская – сыграла бы лучше.

– Но вратарь больше связан с защитными линиями.

– И защитники играли хуже, чем всегда. Только Рагулин с Блиновым еще ничего. Ну и Кузькин в конце... А остальные плохо играли.

– А как играл вратарь?

– Тоже плохо.

– Виктор, в матче с чехословацкой сборной ты пропустил пять шайб. Тут были споры, сколько из этих пяти на твоем счету. Мы все думаем, что третья и четвертая.

– Нет, все пять на моем счету. Я сыграл плохо.

– А чем объяснить твою плохую игру?

– Этого я и сам не понимаю. Я всегда очень настраивался на все матчи. Говорят, что я никогда не волнуюсь, но я волнуюсь перед игрой каждый раз. А тут я был очень спокоен и очень уверен в себе. Чувствовал себя хорошо. Но почти 30 минут мы ждали начала игры. Ждать надоело. Задор весь пропал, и поэтому, я думаю, играл плохо. И после игры мне все сказали, что я проиграл этот матч. Тренеры меня ругали, ребята со мной не разговаривали, газеты, говорят, обо мне написали плохо. Настроение было неважное. Решили меня на матч с канадцами не ставить. Это я теперь уже узнал, что там было. Тренеры собрали капитана Майорова, его ассистентов Александрова, Зайцева, Фирсова. Спросили у них: кого ставить на матч с канадцами – Зингера или меня? Но я об этом их решении до начала игры не знал. Мне самому хотелось играть с канадцами.

– А не пугала ответственность?

– Канадцы – моя команда. Нам говорили, что мы не должны смотреть матч чехословаков со шведами, боялись что мы перегорим. Но, я думаю, мы перегорели бы еще больше, если бы этот матч не видели. Я смотрел его по телевизору. И когда узнал, что ничья, решил, что мне надо играть.

– В прессе промелькнуло сообщение о том, что ты просил тренера поставить тебя на этот матч, а сам чуть ли не плакал.

– Я плакал в жизни всего один раз. А тут я не плакал. Сказал, что сыграю хорошо. Не пропущу. И меня поставили.

– Как ты оцениваешь игру в матче с канадцами?

– Нормально.

...Я взял еще два коротких интервью. Первое – у старшего тренера сборной СССР Аркадия Чернышева. Чернышев сказал: "Коноваленко сыграл хорошо, но матч с Чехословакией он проиграл".

Второе интервью – у специального корреспондента "Советского спорта": "Коноваленко сыграл в этом турнире хорошо. Но что значит хорошо? Вся наша команда играла хуже, чем всегда, и Коноваленко сыграл, может быть, хуже, чем год или два назад. Но на фоне игры команды он был едва ли не лучшим игроком. Ругать его нет никаких основании, что я и не сделал, передавая репортаж из Гренобля о матче СССР – Чехословакия"».

М. Марин. «Коноваленко говорит по существу»

«Ленинская смена», 1968, 25 февраля

Сгоряча, обозлившись на столь категоричную оценку моей игры, я даже заявил тогда, что играть в сборной команде больше не буду. За «Торпедо» постою еще год-другой, а за сборную – нет. Но, как всегда, наступил перерыв в чемпионате, потом стартовал новый хоккейный сезон. И все, казалось, пошло по давно заведенному распорядку: игры за свою горьковскую команду, вызов на сборы главной команды страны. Время прошло, обиды тоже. Да и на кого мне было обижаться? На самого себя?

Все шло своим чередом. До мирового первенства оставалось совсем немного времени... А потом произошла та накладка. Я уже рассказывал. И как был отчислен из команды, и про возвращение в сборную, в самый канун нового чемпионата мира.

«Положиться на него можно было всегда. Выходя на трудный матч, мы могли сказать про Виктора, как и друг про друга: "Не подведет".

Я до сих пор не могу понять, как это он все-таки подвел однажды сборную. За несколько дней перед отъездом на первенство мира 1969 года не явился на сбор. Отчислили его из команды правильно. Но уверен, если бы взяли, он бы там чудеса творил, чтобы свой грех искупить.

Впрочем, спустя год Коноваленко все-таки попал в Стокгольм, на чемпионат мира. Попал, и это был его лучший чемпионат. Преклоняюсь перед такой стойкостью и мужеством: ведь Виктор – мой ровесник».

Майоров. «Я смотрю хоккей»

Не упомянул я лишь об одной детали, о которой сам-то узнал совершенно случайно и много позже случившегося. Оказалось, что моя жена Валентина написала письмо Чернышеву, где брала всю вину на себя за мое опоздание на сбор. Мне она об этом ничего не сказала. Да и Аркадий Иванович признался уже спустя большой срок.

И вновь Стокгольм. Знакомые улицы, уютный «Юханнесхоф». Только живем мы в другом отеле – «Фламинго».

У меня новый дублер – Владик Третьяк. А может, я у него? Такая мысль и в голову не приходила. Мальчишка же совсем, хотя и молодец, умница. Поселились мы с Владиком вместе. Он от меня – ни на шаг. Внимателен и все на лету схватывает.

Давно он мне приглянулся, еще когда за молодежную команду ЦСКА играл. Данные хорошие. Дело за характером. Но и тут он оказался на высоте. Это я уже понял, поближе познакомившись со своим напарником. Невольно вспоминал и свой дебют в сборной. Эх, был бы тогда в Швейцарии рядом со мной Пучков, наверное, иначе бы мы тогда выступили, да и я быстрее уму-разуму поднабрался. Владик учился прямо по ходу игр. Выспрашивал, если что-то недопонимал. Я помогал, чем мог. Мы были на «ты». Хотя остальные молодые с тем же Рагулиным – Александр Павлович, не иначе. А я ведь был самый «старый» в тот год в сборной, а Третьяк – самый молодой. Он меня «батяней» называл.

«Из игроков сборной СССР моим первым наставником был замечательный советский спортсмен Виктор Коноваленко... В свои тридцать один авторитет он имел огромный.

...У него была прекрасная интуиция. И никогда его не покидало хладнокровие – вот что особенно важно. Только по какому-то обидному недоразумению Виктора ни разу не признавали лучшим голкипером мировых первенств. Ни один страж ворот в любительском хоккее не имел столько побед, сколько было у него.

Не помню, чтобы ребята в нашей сборной кого-нибудь уважали больше, чем Коноваленко. Его уважали за верность родному клубу. Его уважали за справедливость, за мужество и стойкость.

О скромности этого человека ходили легенды. Он никогда и ничего не просил, ни на что не жаловался, старался всегда и везде быть незаметным».

Владислав Третьяк. «Когда льду жарко...»

На удивление трудно сложился наш первый матч с финнами.

Для меня это была вообще первая международная встреча после почти годового перерыва. Но я со своей стороны делал все, что мог. А вот что счет игры необычный – 2:1 – в большей степени вина полевых игроков. Не случайно тренеры после этого перекроили звенья. «Зубастые» оказались финны. Правда, надолго их не хватило.

Во втором матче – с командой ГДР – дебютировал Третьяк. Но матч не был трудным для нас, и счет это подтверждает – 12:1. Впереди нас ждала встреча с чехословацкой командой. У меня с ними «старые счеты» еще по Греноблю. Да и у всей нашей команды – на предыдущем чемпионате в Стокгольме сборная СССР уступила чехословакам обе встречи. Теперь требовалось доказать, что мы лишены всякого комплекса, что нам вполне по силам побеждать эту команду.

Накануне матча Владик устроил мне целый допрос: как играют чехи, сильно ли бросают, верхом или низом больше. Отвечать мне не хотелось – нужно было выспаться перед столь важной игрой. Важной для меня сверх меры. Поэтому завалились спать пораньше.

Поработать мне пришлось не на шутку, но игра как-то сразу сложилась по нашему сценарию. Соперники много переняли из тактики игры нашей сборной, поэтому мне не составило особого труда в большинстве случаев рассчитывать варианты их действий. Подробно об этом – в другой главе. А чехословацких хоккеистов мы победили – 3:1.

А потом был тот злополучный матч со шведами в «Юханнесхоф».

Опять мы первыми открываем счет. Потом проводим еще шайбу, но судьи ее не засчитывают, а с арбитрами не поспоришь. В первом периоде результат равный. А затем защитник Карлссон забрасывает вторую шайбу. Мы проигрываем, но это еще ни о чем не говорит – до конца еще достаточно времени. Игра у наших, как говорят, идет. И тут выкатывается на ворота шведский нападающий, не помню кто, я ложусь, отбиваю шайбу, но... получаю резкий и сильный удар по маске.

Очнулся, когда надо мной «колдовали» наш врач Олег Маркович Белаковский и целая команда медиков, как я потом узнал, из госпиталя святого Серафима. Уже в раздевалке это было. Боли особой не чувствовал – за долгие годы в хоккее привык к ней. Но понимал, что произошло нечто серьезное. И все же решил попросить у доктора разрешения вновь встать в ворота. Тот только заулыбался в ответ. На санитарном автомобиле меня отправили в госпиталь.

Там целый консилиум собрали, крутили-вертели так и этак. 37 рентгеновских снимков сделали! Потом начали шпильки вставлять – множественный перелом переносицы оказался. Швед на всей скорости врезался коньком. Врачи прописали постельный режим, но я настаивал, чтобы мы вернулись в отель. Шведские медики пожали плечами и сдали меня на руки Белаковскому.

После всех переживаний и экзекуций я уснул как убитый. Успел, правда, узнать счет: оказалось, проиграли мы – 2:4. Уверен, сказалось на игре ребят мое отсутствие – они это сами потом подтвердили.

В тот вечер, когда я уже спал, во «Фламинго» раздался неожиданный телефонный звонок из Горького. Земляки внимательно следили за всеми матчами по телевизору, видели, что произошло со мной, и решили узнать про здоровье. Звонил первый секретарь обкома партии Николай Иванович Масленников. Чернышев с Тарасовым успокоили, заверили его, что уже в следующем матче вновь буду стоять в воротах.

Чувствовал я себя на следующий день не очень хорошо, но упросил тренеров дать мне потренироваться со всеми. Правда, щитки не надевал – лишь катался в свое удовольствие. И потихоньку мысль вкралась: почему бы не сыграть в матче с финнами завтра? Последнее слово было за доктором Белаковским. Поймал Олега Марковича после тренировки:

– Доктор, можно вопрос задать?

– Говори, Виктор.

– С Финляндией-то надо бы постоять...

Белаковский недоуменно посмотрел на меня.

– И не знаю, что мне с вами делать. Первые дни все Фирсов приставал – пусти да пусти на лед, а у самого температура за 39... Теперь вот ты не можешь угомониться.

– Ну, пусть не весь матч – хоть период, хоть того меньше. Дома-то волнуются. Увидят в воротах – успокоятся. Да и соперникам показать не мешает – с вратарями у нас порядок.

Получил я докторское «добро». Мы вышли на матч, стремясь доказать, что минимальный выигрыш в первом круге – не более чем издержки старта. И еще как доказали – 16:1.

«Вечером... Коноваленко занял привычное место в воротах... Изумлению шведов не было предела. Еще через день газеты сообщили: "Персонал больницы потрясен мужеством русского вратаря..."

...В московском аэропорту Шереметьево нас встречали сотни людей – родственники, друзья, любители хоккея. Нас всех быстро растащили в разные стороны. Ко мне подошел радиорепортер:

– Какие уроки вы извлекли для себя а Стокгольме?

– Уроки? Благодаря Виктору Коноваленко я знаю теперь, что такое настоящее мужество».

Владислав Третьяк. «Когда льду жарко...»

После двух периодов счет уже был крупным. А в третьем – специально или невзначай – кто-то из финнов вновь бьет меня по маске. И опять смещение, опять эти проклятые шпильки... Когда Белаковский вновь сделал все, что требовалось по медицинской части, даже не стал его спрашивать, можно ли мне играть. Решил – и все тут: буду стоять. Главные-то матчи были впереди.

У чехословацкой команды выиграли еще увереннее, чем за несколько дней до этого, – 5:1. Но предстоял теперь главный матч – с хозяевами чемпионата.

Перед игрой приходили тренер шведской сборной Арне Стремберг и их врач, интересовались, как я себя чувствую. Похоже, искренне обо всем спрашивали. Во всяком случае весь решающий матч соперники провели очень корректно. Не из-за того, конечно, что увидели вновь меня в воротах. Просто в том первенстве мы часто наказывали соперников, добивались успеха, играя в большинстве. Вот и решили шведы, что, нарушая правила, нас не одолеть.

Как ни пытались они сбить темп – Холмквист то и дело ездил поправлять амуницию, смену составов производили медленнее обычного, – ничего у них не вышло. Лед «Юханнесхофа» вновь оказался для нас счастливым...

«Виктор Коноваленко, кстати сказать, самый старший среди нас по возрасту, семикратный чемпион мира. Мне довелось играть с ним на всех мировых чемпионатах, в которых он участвовал. Заявляю, что никогда наш вратарь не играл так сильно, как в этот раз в Стокгольме. С годами пришли мудрость и спокойствие. Как и я, и Рагулин, и Давыдов, убежден, что вратарь Коноваленко на стокгольмском льду как бы родился заново. И будь на то моя воля, я бы признал его лучшим вратарем чемпионата».

«Десятая высота», сборник.

Вячеслав Старшинов. «Капитан о своих товарищах»

Журналисты, аккредитованные на хоккейных чемпионатах мира – а их бывает обычно много, несколько сотен, – с 1965 года определяют тайным голосованием шестерку лучших игроков турнира. Мне было приятно, что на этот раз в шестерку включили меня, а также еще двух советских хоккеистов – Александра Мальцева и Анатолия Фирсова.

«Если бы игроков символической сборной мира или хоккеистов сборной СССР выстроить по ранжиру, место Коноваленко было бы на левом фланге. Да и в шеренге вратарей не стоять бы ему первым –ростом Коноваленко, пожалуй, не вышел. Однако журналисты абсолютным большинством голосов поставили его на правый фланг, причем поставили задолго до окончания чемпионата.

Еще после первого круга мы попросили некоторых журналистов назвать символическую сборную мира. И ни один из них не колебался в выборе лучшего вратаря. Вот что, например, заявил Владимир Малец (Братислава, ЧССР):

– Безусловно, лучший вратарь – Коноваленко. Я бы никогда не подумал, что игрок, не выступавший год в составе сборной, может играть так блестяще. Он стабилен. Да и с нервами у Коноваленко лучше, чем у других.

Ф.Люзингер (Цюрих, Швейцария):

– И Коноваленко, и Холмквист выступают достаточно уверенно.

Однако после недолгого колебания Ф.Люзингер все же отдал предпочтение вратарю сборной СССР:

– Холмквист где-то актер. Он играет иногда на публику. Коноваленко же ни о чем, кроме игры, не думает.

Сам-то Коноваленко лучшим вратарем турнира назвал Холмквиста. Почему? Не знаем. Хотя Холмквист, безусловно, классный вратарь. Только вот правильно подметил швейцарский журналист – актер он: то публике помашет, то вдруг начнет что-то картинно объяснять арбитру. Да и нервы Холмквиста порой подводят: в конце трудных встреч нередко поднимал он голову, поглядывая на часы, – мол, скоро ли все это кончится? А Коноваленко как встал на первой минуте матча, так уж и до конца ни о чем, кроме шайбы, не думал.

Хоккей – спорт мужественных. И говорить о том, что хоккеист имеет мужской характер, отнюдь не значит одаривать его комплиментами. И вот одна деталь. Ни у кого не повернется язык сказать, что Стернер – не боец, не мужественный хоккеист. Но после матча Швеция – ЧССР Стернера уносили на носилках. Каких только разговоров не было об этом в пресс-центре! Что чуть ли сломаны у Стернера все ребра, что вообще не играть ему в хоккей больше. Однако на следующий день знаменитый шведский нападающий уже выступал по телевидению как ни в чем не бывало. И про носилки не вспоминал. А ведь и для Коноваленко выносили на лед "Юханнесхофа" носилки – в матче первого круга со шведами. Травма у нашего вратаря, как потом выяснилось, была довольно серьезная – после таких не сразу в себя приходят. И мог бы он так же, как и Стернер, лежать себе на носилках. Только, очнувшись, убежал Коноваленко от санитаров. А на следующий день рвался провести полную вратарскую тренировку. Едва врачи сборной да тренеры его удержали. И после второй игры, с финнами, когда исход встречи был ясен уже во втором периоде, получив снова удар в переносицу, Коноваленко мог бы со спокойной совестью покинуть свое место. Но хотя кровь залила ему под маской лицо, никто об этом до конца матча так и не узнал – не подъехал Виктор к борту, не оказывали ему медицинской помощи, хотя, повторяю, судьба-то матча была уже решена».

«Десятая высота», сборник.

Александр Колодный, Дмитрий Рыжков. «Все звезды»

В тот раз я действительно удостоился самых больших почестей за все время выступления в сборной. Неужто стал лучше действовать в воротах? Опыта и до этого у меня было предостаточно. Возможно, произвело эффект, что выступал я после годичного перерыва? Не знаю. Но после того чемпионата впервые, наверное, задумался я о том, чтобы выступить на своей третьей Олимпиаде. Верил, что это вполне мне по силам. (И было ведь по силам!) Правда, вслух о своем желании говорил только очень близким людям. А Миша Марин к моему интервью в «Ленинской смене» придумал заголовок: «Может, в Саппоро встретимся...»

«– Никогда еще так поздно не приходил я в сборную перед чемпионатом мира.

– А верил, что придешь?

– Верить не верил, но мечтал, надеялся.

– Но я-то знаю, что, когда отчислили тебя из сборной в прошлом году, то хотел бросить хоккей.

– Были такие мысли.

– А когда прогнал их?

– Перед началом этого сезона.

– Совсем прогнал? И уже не думал, что бросишь хоккей?

– Нет, думал... Мы играли в Свердловске, с "Автомобилистом". Получил "Советский спорт", а там написано, что в московском турнире будут играть три вратаря за нашу сборную – Зингер, Третьяк и Шеповалов. Вот тогда и понял, что на первенство мира не поеду, и снова подумал: а не бросить ли мне играть? Диплом тренера у меня есть, может, тренер из меня получится, если вратарь не вышел.

– Вот ты был в сборной, стоял в воротах на стокгольмском льду. И мои коллеги-журналисты считают, что это был твой лучший чемпионат мира, что сыграл ты в Стокгольме так, как никогда!

– Нет, я считаю, что лучше всего сыграл в Вене и Гренобле, а в Стокгольме – это третий мой чемпионат по качеству работы. Своей игрой я не совсем удовлетворен. Не понравилось мне, как играл в двух матчах со шведами. А вот матч, который мы выиграли у чехов – 3:1, был самым счастливым для меня матчем во всех чемпионатах мира. Тут я сыграл нормально.

– Тебе, конечно, лучше знать, где и как ты сыграл. Но повторяю, что мои коллеги-журналисты считают стокгольмский чемпионат лучшим в твоей вратарской жизни. Однако хочу тебя спросить вот о чем: чемпионат в Стокгольме был первым чемпионатом мира, к которому ты не готовился в составе сборной страны, – не ездил в канадское турне, не участвовал в московском международном турнире. Как же ты готовился к этому чемпионату и почему сумел так хорошо сыграть? Кто был твоим тренером?

– Тренером моим была жизнь и прошлогодний урок. Я был очень хорошо готов физически.

– А морально?

– Тут просто не скажешь. Когда не взяли в сборную, ни в Канаду, на московский турнир, обидно было. А когда узнал, что взяли, –это знаешь какой был допинг!

– Ноя слышал, что в Стокгольм тебя взяли формально вторым вратарем, первым-то поехал Третьяк.

– Вот об этом я не знал. Если бы знал, то это было бы две дозы допинга. Когда меня взяли, я ни о чем не думал, кроме одного, – должен доказать, что умею играть в хоккей.

– И все-таки трудно, наверное, готовиться к первенству мира без единой международной встречи?

– Если играешь в горьковском "Торпедо", то нетрудно. В "Торпедо" каждый матч – большая работа.

– Третьяку легче жить в ЦСКА?

– И легче, и труднее. Я считаю, что Третьяк после нас, старичков, – меня, Зингера и Зайцева, – самый лучший вратарь в сборной страны.

– И он будет хорошим вратарем?

– Он будет отличным вратарем. У него для этого все данные: хорошая реакция, канадская манера игры, и парень он смелый.

– А как у него с нервишками?

– По-моему, у него хорошие нервы. Только вот в решающую минуту он волнуется больше, чем надо. Зато спит отлично».

М. Марин. «Может, в Саппоро встретимся...»

«Ленинская смена», 1970, 5 апреля

Спустя десять лет мне представилась возможность реабилитировать себя перед женевским зрителем. Чемпионат мира 1971 года проходил в Швейцарии. А может быть, больше не зритель местный меня волновал, а собственное самолюбие? Это вернее. К тому же десять лет – довольно круглая дата.

До отъезда на мировое первенство – ставшие традиционными турнир «Приз "Известий"» и товарищеские матчи с ведущими хоккейными сборными Европы и мира. На известинском турнире вновь осечка в матче с чехословацкой сборной. Прямо напасть какая-то. Не успокаивали меня и газетные выступления, будто защитники наши сыграли слабо и что, мол, чехословацкие нападающие имели из-за этого столько возможностей остаться один на один с Коноваленко, сколько у них не было во всех предыдущих матчах турнира.

Пришлось проходить через дополнительные испытания. Причем вопрос о поездке Третьяка уже не поднимался: он молодой, ему надо расти, набираться опыта. А вот кто будет «дядькой» приставлен к юному дарованию, должны были показать последние репетиции в Финляндии и Швеции. Туда направились я с Виктором Зингером. Мы с тезкой стояли поочередно. Но он, на мой взгляд, излишне нервничал, и это мешало ему показать даже свою игру, не то что превзойти себя. Все четыре встречи закончились нашей победой, теперь тренеры должны были сделать выбор. Но я уже чувствовал, что со мной все в порядке.

«Мы брали с собой в турне двух опытных вратарей – Зингера и Коноваленко. Кроме того, у нас есть Третьяк. Он молод, но, безусловно, вратарь с будущим, нам кажется, что уже скоро он должен стать основным вратарем сборной. Поэтому из двух ветеранов мы решили выбрать лучшего. В этом сезоне и тот, и другой играли неровно. Матчи со шведами и финнами показали, что Коноваленко сейчас в хорошей форме, и поэтому предпочтение отдали ему. Третьяка же берем в Швейцарию для того, чтобы этот молодой игрок набрался опыта, и поэтому будем давать ему возможность играть почаще».

А.Чернышев «Присядем, друзья, перед дальней дорогой»

«Советский спорт», 1971, 19 марта

Многое мне поначалу напоминало события десятилетней давности. И даже тренировочный матч в Шо-де-Фоне состоялся – как по заказу! Вот только сам я был уже не тот – за десять лет столько воды утекло! Да и стартовали мы не в Лозанне, как в 1961-м, а в Берне. Еще одно отличие состояло в отсутствии второй год подряд на чемпионатах канадцев – они, разобидевшись на ЛИХГ за запрет на участие в этих турнирах профессионалов, вообще решили игнорировать мировые первенства. Конечно, стало поскучнее. К тому же я всегда очень любил играть именно с канадцами.

Но и без них интрига чемпионата оказалась любопытной.

В первом круге мы вновь без потерь сыграли со сборными Финляндии, ФРГ и США. И опять (в который раз!) споткнулись на команде ЧССР. Нет, не проиграли – матч закончился вничью – 3:3, но по ходу игры все время «догоняли». В раздевалке не выдержал, что со мной бывает нечасто, и сказал вслух:

– Не выручил я сегодня.

Тренеры, почувствовав мое состояние, попытались успокоить:

– Но ведь и не подвел. Это тоже важно...

В последнем матче в Берне играли со шведами. Тут у меня все получалось как нельзя лучше. Да и вся команда сыграла на подъеме – 8:0.

«Оборона наша была надежна. Но все-таки лучшим был Виктор Коноваленко. Он сыграл с блеском, без единой ошибки».

Анатолий Фирсов. «Рекорд мастерства и мужества»

В Женеве, куда переехал чемпионат, все шло размеренным шагом. Даже неожиданно упорное сопротивление американцев только подогрело самолюбие ребят. Но предстоял второй матч с чехословацкими хоккеистами. Они уже успели растерять очки, проиграв шведам и американцам. Однако победа над нашей командой сохраняла шансы команды Чехословакии на первенство. И она выиграла игру.

О поражениях всегда не хочется говорить. Но в том матче мы действительно уступили более сильному. Повторяю, именно в том матче. Не скажу, что наши постоянные друзья-соперники вообще были сильнее в том чемпионате. Это будет неправильно. И чемпионами мы стали по праву. Но вот женевский лед во второй раз за десятилетие был для нас в играх с чехословацкими хоккеистами несчастливым. Два умело использованных удаления наших игроков дорого обошлись команде.

Все решала игра со шведами. И надо же такому случиться, что опять случай вмешался в ход встречи. Я даже вспомнил Гренобль и ту непредвиденную задержку. Здесь же заминка произошла в самом конце первого периода при счете 2:1 в нашу пользу. Вдруг не выдержал пластиковый борт катка «Вернэ» – треснул. Да, да, в отличие от общепринятых повсюду деревянных бортов коробки там были сделаны из прозрачного пластика.

Пока заменяли поврежденный блок, перерыв затянулся, и заметно уставшие шведы получили дополнительный отдых.

После неожиданно долгого и непривычного антракта наши ребята непростительно медленно втягивались в игру, и шведы провели две шайбы в ворота Третьяка. Только в третьем периоде все решилось в нашу пользу. Отличилась тройка Михайлов – Петров – Харламов: каждый забросил по шайбе. А последнюю точку в матче поставил Лутченко.

Мы – чемпионы мира в девятый раз кряду! Но вот с другим титулом пришлось расстаться – Кубок чемпионов континента на сей раз вручили чехословацкой команде. И так, оказывается, бывает: первые в мире – вторые в Европе.

Когда играли гимн Советского Союза, я еще не думал, что в последний раз слышу его в честь победы на мировых чемпионатах, стоя на льду в форме сборной СССР...

«Как горькую пилюлю, проглотил Коноваленко еще одну незаслуженную обиду. Кормчие олимпийской сборной предпочли ему Пашкова – вратаря, по выражению самого Тарасова, "опытного, но капризного", не отличавшегося высоким индивидуальным мастерством. Спортивный девиз: пусть играет сильнейший – на сей раз не восторжествовал. Верх взяли интересы ведомственные. Пашков, это понимали все, даже в дни мимолетных удач не играл сильнее волжанина.

Moжет, тренеры заглядывали в будущее и вместе с Третьяком ставили вратаря перспективного? Ничего подобного. На следующий сезон Пашков был списан с большого хоккейного корабля. Да и в своем «Динамо» он появлялся на льду чрезвычайно редко. Да и то сказать, роль динамовца в играх на Олимпиаде свелась к тривиальному сидению на скамейке запасных. Он стоял лишь в одном проходном матче с несильной командой Польши и, кстати, стоял неудачно, пропустил три гола, четвертую часть всех шайб в турнире. Такое с успехом мог сделать каждый. Разница заключалась в том, что Коноваленко получил бы высокую награду по праву».

Вячеслав Чингузов. «Мое сердце на льду».

Документальная повесть.

Но, даже не поехав в Японию, я еще некоторое время на что-то надеялся. Ну, не состоялась третья Олимпиада, так, может, удастся сыграть с настоящими профессионалами – об этом тогда велось много разговоров. Это было бы уже не высшей школой, а целой академией. Так я тогда думал. Впоследствии выяснилось, что не такие уж они «академики» во всех отношениях.

Жизнь расценила по-своему. Так и остался я без «академического» образования. Зато мои последователи разобрались с профессионалами и расставили все по местам. И рад я за них, что вышли из трудного испытания – и Третьяк, и Мышкин – со щитом, а не на щите. И если в бытность мою стражем ворот довольно часто приходилось слышать, что после Пучкова в советском хоккее не было хороших голкиперов – меня некоторое время всерьез не принимали, – то сам факт утверждения на первых ролях в мире Третьяка да, пожалуй, и Мышкина опровергает все утверждения скептиков. Не знаю, состоялся бы Пучков, не будь в нашем хоккее Хария Меллупса. Смог бы я стать, кем стал, не будь Пучкова. То же могу сказать и о Третьяке, и о тех, кто последует за ним.