Третий Полюс. Стихи и рассказы

Не верь, что небо всюду одно и то же,

В чужом краю оно суровее, строже,

В чужом краю оно бледнее и выше.

Взбираться тщетно на холмы или крыши —

Родней не станут обозримые виды

Красот, мозолящих глаза местным гидам;

Не надо строить вавилонские башни,

Вовсю подыгрывать, стараясь быть «нашим».

Ты вправе сохранять молчание, ворот

Подняв от стужи. Но прислушайся – город,

Куда ты заявился без спросу,

Себя высказывает ясно и просто

Шуршаньем шин, листвы, бумажного сора,

Базарным гамом, плачами «скорых»,

Гуленьем, ревом, перестуком, гудками,

Покачиваньем, дрожью, рывками,

Чем-то слепящим, быстрым, упрямым.

Тебя же ни о чем он не станет

Выпытывать.

…Будем пить испанское вино

и ходить на выставки Шагала,

под жужжанье старого метро

забывать, что родины не стало.

Всё как раньше. Дом – работа – дом.

Только ты купил табак покрепче.

И друг друга ловим на одном —

страх забыть звучанье русской речи.

Видишь пальмы вместо тополей,

а в прогнозе неизменно лето.

Но всего ужаснее, больней

пустота обратного билета.

Долетают из-за трёх морей

отголоски невесёлых хроник —

что случилось с родиной моей?

почему её живьём хоронят?

Этот город, встречая, душит тебя в объятьях

влажным запахом полутропических ярких растений,

чьи названия так же пестры, как восточные платья,

и лукавы, как вязь арабесок настенных.

Убежав от пустынь, он вплотную приблизился к морю

и навис над водой чередою ступенчатых кровель,

переливами лестниц, стремящихся вниз, в Старый Город,

где история с вечностью – квиты, если не ровня.

Здесь не старятся женщины.

Кофе готовят боги.

На прозрачных балконах нежится, дремлет

неспешное лето.

Научившись вычитывать улочек здешних неровные слоги,

только так и узнаешь и смерти, и жизни

простые приметы.

а и всей-то планеты – лишь пять континентов

пядь земли в океана водах

перелёт, переезд в безымянное «где-то»

ничего не убавят в твоей несвободе

изменяя язык и уклон горизонта,

номера, адреса, биографии карту,

понимаешь – условности стёрты,

у судьбы не бывает билетов обратных

ничего, поревёшь, покричишь по ночам

всё сильнее себя от себя отделяя

приучаясь к тому, что ты «здесь», а не «там»

те же солнце и небо, но жизнь —

совершенно другая

Действую наверняка, с другого материка

посылая нескладные строки

об искусстве реинкарнации в сжатые сроки,

о науке делить себя нацело наживую,

повторяя словно в бреду «элоhим… аллилуйя».

Ни о чем не прося, не веря в утраты,

осторожно гадаю по зернам граната.

Все дороги ведут – нет не в Рим, – на Голгофу,

хотя римляне здесь погостили неплохо.

Это помнят пустынные камни и небо,

город мира, где ты никогда еще не был,

слишком яркого солнца неровные блики

в беспокойного моря отраженьях двуликих

и морщины олив —

новой эры рожденья мотив.

Старая Сара,

та самая Сара, что живет в сердце Адара,

старая вдова Сара

каждый день с раннего утра

сидит на автобусной остановке

и каждому прохожему говорит одно и то же,

говорит:

«Я так устала… с тех пор, как его не стало».

Шаркает вдоль шоссе. Голосует

безнадежно, бесцельно, нелепо —

выходит на середину оживленной трассы,

желая сесть в автобус,

водители ругаются, жестикулируют,

мол, высадка и посадка пассажиров

вне остановки запрещена.

Пытается собраться с мыслями,

собрать воспоминания, вспомнить,

где же живут её дети, живы ли её дети,

кто они – её дети —

три взрослые дочери,

одна в Германии, другая в Штатах,

третья – в центре,

одна в Ницце, другая в столице,

третья в километре,

каждая сама по себе, сама в себе,

ведь никто никому ничего

и никого.

Старая безумная Сара

обматывает больные ноги тряпками,

ест холодные макароны, пьет холодный чай

на завтрак

ест холодные макароны, пьет холодный чай

на ужин,

смотря перед собой немигающим взглядом,

словно видит что-то по ту сторону мира,

по ту сторону жизни

включает телевизор,

смотрит в пустоту сквозь экран

смотрит внутрь себя

внутрь прошлого

пройденного

прошедшего безвозвратно

Каждый вечер

она превращается в маленькую девочку,

забирается на чердак Воспоминаний

и играет там ночь напролет

сколько чудесных неповторимых

интересных вещей есть там

сломанных пыльных заброшенных

никому не нужных

Мама-покойница зовет её:

«Сара, солнышко, слезай оттуда, иди кушать!»

Приходит сиделка, стучит в дверь, начинает волноваться,

трезвонит: «Сара, это я, открой же, Сара!»

Сара их не слышит.

Сара уже не дышит.

нечем прикрыть эту брешь

каждый миг ты уже не сейчас и не здесь

телесно-виртуальная взвесь

(мальчик-смерть вынимает занозу)

между тобой и тобой —

курганы лет, сведённых на нет,

эффект двойника, синдром Берлиоза

пепел Исаака стучит в тебе

золотым свечением анти-материи

просачивается, стекает

сквозь черную дыру циферблата

на мистическую кольцевую

Содом

у самого синего моря

горем,

мёдом и молоком

богата

земля Ханаанская

тогда

серый камень

зажатый в руке

начинает говорить на птичьем языке

трепыхается

бьется о небесную твердь

бешено колотится в груди

вторя перестуку копыт

безмолвию финикийской пустыни

песнопению песков

обращая кочевое упрямство взгляда

в торжество неизменности и пустоты

кто ты?

вот оно – потаенное ремесло —

слепки несказанных слов

распылять на песчинки

ибо нет господа, кроме страха

и камень – пророк его