Он на деревне первым парнем был
Он на деревне первым парнем был,
и загрустили ленские смуглянки,
когда он в партизаны уходил,
с двухстволкой за плечами и тальянкой.
И сколько раз у дымного костра,
в кругу темнобородых и чубатых,
гармоника, как меньшая сестра,
им напевала и звала куда-то.
Любил мой дед тех звуков глубину…
уже в плену, в бревенчатом сарае,
сказал он конвоиру своему:
«Ты разреши, так я тебе сыграю».
Привычно пробежал по голосам,
привычно помолчал перед началом,
вздохнул, откинул чуб и заиграл,
с волнующим размашистым накалом,
Себе, живому, всласть и вся беда,
душе своей быть может пред расстрелом,
ах, как гармошка плакала тогда,
ах, как она прочувствованно пела!
Смягчился и безусый конвоир:
«Гармонью при себе держи покеля»
И вместе с пленным молча закурил,
и был прекрасен краткий этот мир,
воскресший в звуках песенной метели.
Вечорка
Как пошла она по кругу
Пораскинув крылья-плечи,
Полушалевую фугу
Подхватил закатный вечер.
Брызнул искрами летуче
В створ ресниц, как в синь речную,
Над черемуховой кручей
Поднял замять снеговую
Гармонист, солдат бывалый,
Той вечорки властелин,
Воевал с её Иваном,
А вернулся вот один…
Только вырвалась на люди
Из тоски сё душа.
Ах, что было, ах, что будет,
Ах как пляска хороша!
И счастливость дня, и горе
Всё в движениях смешала,
Словно вдовью свою долю
Отряхнуть во прах мечтала.
Как дурное наважденье
На неё, красивую,
Как напраслины гоненье
На любовь счастливую.
Сникли, спрятались морщинки
Дышит все лицо огнем…
Только вдруг из глаз слезинки
Светлым, солнечным дождём.
Кто-то охнул. Тише стало
На суглинистом яру,
Та гулянка понимала,
Понимала, что к чему.
Шапку оземь старец древний
Вкруг поплыл, скликая всех
И пошла плясать деревня…
Знай, мол, наших, знай, мол. Эх!
Рвет солдат меха гармошки,
Пальцы мечутся в ладах,
Дотлевает папироска
На закушенных губах…
Гимн бездомным собакам
Попрошайки мои лохматые, рёбра кожей тугой обтянуты.
В том, что голодно, холодно, слякотно вы без всякой вины виноватые.
Эти факты забвением покрылись в нашей памяти дыроватой:
Ваши предки под танки ложились, опоясанные гранатами.
Ваши братья спасают тысячи из завалов глубинно-снежных.
Вы одни на земле заявители обоняния могучего, нежного.
Это качество-дар для каждого, оно зреет щенку невдомек.
И на кончике носика влажного распускается, как цветок
Это дар- человеку оружие против многих паскудных дел.
С честью, с верностью в вечной дружбе наш вертлявый пушистый пострел.
Только жизнь воссияла движением, чем-то вроде "съезжаются крыши»
И чиновничий мир с упоением вам законы тюремные пишет.
И пугаемся так для начала, будто только вчера из города:
«Ах, какой это ужас, право: по деревни собачья свора»
Все не в счет, хоть служение Отчизне для прислужников новизны
Им извечные правила жизни деревенской теперь не нужны.
А закон до бессмыслия жесткий,
Чтоб его не вертеть так и сяк
И намордниковой решеткой делать пугало из собак
Пусть ватага ребячья узнаёт, что стрелять в них нельзя из пушки.