Три дня с миллиардером

Глава 3

Мне даже нечем потянуть время. Наелась до отвала, со стола убрала, в мобильнике нет симки, в квартире нет книжек, а по телевизору какой-то Тарантиновский боевик.

— Долго мяться будешь? — спрашивает Громов, развалившись в центре кровати.

— Если у тебя есть запасное одеяло, я могла бы…

— Нет у меня запасного одеяла, — перебивает, не отвлекаясь от экрана. — Гаси свет и ложись. Задолбался я с тобой, шары слипаются.

Говорит он негромко и даже незлобно, скорее — сыто, но утомленно. Щелкает пультом и, бросив его на пол, переворачивает себя на живот, освободив половину кровати. Отвернувшись, засовывает одну руку под подушку, другой натягивает на себя угол тонкого одеяла и, зевнув, отрубается. Чуть ли не по щелчку пальцев!

Я воровато смотрю на дверь. Мы одни. Его люди давно разъехались по домам. Меня никто не пасет. Я могу сбежать, укрыться где-нибудь на несколько дней, получить кольцо, толкнуть его каким-нибудь теневым скупщикам и вообще свалить из страны.

Ах, если бы все было так просто! Это только в кино лузерам везет. А меня уже за углом поймают и точно проведут полостную без анестезии.

Смирившись с бредовостью своих идей, гашу свет и осторожно укладываюсь на край кровати. Подмяв подушку, кладу ее повыше и смотрю на горящую огнями столицу. С таким видом из окна рука не поднимается задернуть шторы. Хочется любоваться и мечтать. На мгновенье придать себе какой-то значимости. Хотя бы той мыслью, что сейчас я стою на двадцать два миллиона дороже.

Интересно, что сделал бы Радик, если бы узнал, что я сейчас в роскошных апартаментах Москва-сити, да еще и в постели с миллиардером? Пожалел бы о нашем разрыве? Или убедился бы, что давно надо было меня бросить? Я вдруг понимаю, что совсем его не знаю. О чем он думает, чего хочет, к чему стремится. У него даже постоянной работы нет. Говорит, не нашел себя. Хорошо, что я так и не познакомила его с мамой. Наверное, в глубине души догадывалась — ничего путного из нашего романа не выйдет. Мы встречались раз-два в неделю. Чаще он бывал в компании друзей или банки пива. Постоянно мутил какие-то дела и точно мне изменял. Один из его дружков как-то проговорился о том, как жарко они провели прошлые выходные, и поинтересовался, как зовут ту телку, с которой Радик исчез в разгар вечера. Радик тогда заткнул ему рот, а мне сказал, чтобы не слушала эти пьяные бредни. С того дня все и пошло под откос. Я искала причины не встречаться, уворачивалась от поцелуев, а свой день рождения отметила с мамой, бабушкой и Сонькой. Надо было самой его бросить. Дождалась, пока это сделает он, теперь мучаюсь от чувства собственной никчемности. Если бы не кольцо с бриллиантом, придавшее мне хоть какую-то ценность, пусть даже временную, выла бы сейчас в подушку.

Прислушавшись к мерному дыханию зверя рядом, опасливо поворачиваю голову и прохожу взглядом по его мускулистой спине. В полумраке комнаты бугры кажутся еще массивнее. Руки, свитые из мышц, мощная шея, натренированные ноги… Увидев все это на странице журнала, поворчала бы, что несомненный фотошоп, таких крутых тел просто не бывает. Оказывается, бывают. Только не для таких убогих оборванок, как я. Мой предел — радики, чьи глаза на заднице!

От обиды слезы наворачиваются. Одним все — и внешка, и бабки, и забота. Вон как он психует, что Инесса без колечка осталась. Другим — пшик в виде Радика, небритого безработного неряхи и обманщика. Но и тот возле меня не удержался. Получу свои пятьсот баксов и уеду к бабушке в деревню.

Сглотнув застрявший в горле комок, отворачиваюсь, подгибаю ноги и прижимаю колени к груди. Брошенная, никому не нужная, отчужденная должница миллиардера. С моим везением мне и правда надо быть благодарной, что получила эти заветные три дня.

Засыпаю под тоскливые мысли о своем призрачном будущем. Во сне опять проглатываю кольцо. Задыхаюсь, кашляю, но продолжаю хлебать шампанское. Громов прав, ну и глотка у меня! Еще и проваливаюсь во что-то тесное, сжимающее. Сверху давит горячая тяжесть. Тугой обруч обвивает талию, перекрывая мне дыхание.

Кое-как соображаю, что это уже не сон, распахиваю глаза и вижу над собой громадную мужскую тень. Чужая ладонь уже лезет под мой халат, мнет бедро и продирается выше. Губы скользят по шее, обжигая ее своим жаром и прерывистым дыханием.

— Эй! — воплю, пытаясь оттолкнуть его. — Свали с меня!

Громов резко поднимает голову, хмурится, взглянув в мое испуганное лицо, и рычит:

— Какого ты тут делаешь?

— Я?! — Очередной тщетный толчок не отодвигает его ни на миллиметр. — Это ты полез ко мне!

Не отнимая от меня рук, молча вглядывается в мои глаза, медлит, смакуя мой страх, потом перекидывается на спину, позволив мне свободно задышать.

— Я привык перепихиваться с кобылками в своей постели.

— Я не кобылка! — запахивая халат, еще туже завязываю пояс. — Но на секундочку представь, если бы я согласилась!

— С пользой провели бы время, — вяло отвечает он и садится, потирая шею.

— Ты забыл о своей невесте?

— Кончай тарахтеть, — фыркает, как будто злится, что я прервала его чудный сон.

Я поджимаю губы. Смысла будить его совесть нет. Потому что у него нет совести. Он не извинится. Ясно же.

Со вздохом поднимается на ноги и шлепает на кухню, где наливает себе воду. Но до рта стакан не доносит. Замирает, как я. Оба переглядываемся и смотрим на дверь, в замочной скважине которой кто-то усердно копается.

Громов прикладывает палец к губам, чтобы я молчала, тихо отставляет стакан, выдвигает ящик и достает из него пистолет.

Молчать становится трудно. Я обеими руками зажимаю рот, наблюдая, с каким хладнокровием он прикручивает к стволу глушитель, и сползаю с кровати. Спрятавшись за ванной, втягиваю голову в плечи и дрожу, боясь, что мое сердце остановится раньше, чем некто ворвется в квартиру.

Одна, две, три… Я отсчитываю десять секунд и миллион ударов в груди, прежде чем позволяю себе одним глазком глянуть на дверь. Именно в тот момент она распахивается. В апартаменты осторожно входит двое громил в черном. Лица скрыты масками, в руках пистолеты. Переглянувшись, кивают друг другу и тихой поступью приближаются к кровати, не видя из-за барной стойки, что та пустая.

Я не двигаюсь, не дышу. Просто слежу за их приближением и молюсь не сдохнуть в эту ужасную ночь.

Как только они обступают кровать с двух сторон и соображают, что под одеялом никого нет, слышатся глухие хлопки. Всего два, но точно в цель. Бездвижная туша одного падает прямо возле меня, и под его головой растекается темная лужа. Второго отбрасывает в угол, где он сносит телевизор и, заорав от боли, прикладывает ладонь к груди.

В моем животе все скручивается одним протяжным, тугим спазмом. От паники темнеет в глазах. Во рту становится слишком сладко.

Попытавшись встать на онемевшие ноги, перекидываюсь через борт ванны и выблевываю весь ужин. В то время, как Громов абсолютно невозмутимо присаживается рядом с раненым корчащимся ублюдком, отнимает у него оружие и приставляет дуло к его виску.

— Заглохни, — шипит сквозь зубы. — Или твои мозги со стен соскребать будут.

Прокашлявшись, рукавом вытираю рот и спиной прилипаю к стене, как будто он это мне сказал. Спокойный, точный и даже кровожадный охотник. Удивительно, почему он меня так же не шлепнул?

— Кто послал? — спрашивает, содрав маску с перекошенного мужского лица. — Отвечай, гнида!

— Иди ты, Гром…

Ой, дура-а-ак… Я бы на его месте как орех раскололась!

— Мобилу, Катерина! — бросает он мне через плечо, не отнимая пистолета от головы истекающего кровью бедолаги.

— Че-го? — переспрашиваю с запинкой.

— Оглохла?! — рявкает сердито. — Мобилу мне дай!

Я лихорадочно обвожу комнату взглядом, вижу его айфон на тумбочке и исключительно из-за боязни быть пристреленной отлепляюсь от стены. Перешагивая через труп, опять закрываю рот рукой. Бегом пересекаю комнату, хватаю мобильник, подаю Громову и пячусь к двери.

— Даже не думай! — говорит мне, пригвоздив мои ноги к полу. Разблокирует экран, выискивает номер в списке контактов и подносит к уху. — Генрих, у меня тут вечеринка внеплановая. Гости готовые. Одного бы к предкам доставить. Уснул он. Другого бы опохмелить с утра… Жду… — Протягивает мобильник мне, из-за чего опять приходится подойти к нему. — Ты что же, падла, думаешь, я из тебя имя не вытяну? — усмехается, наслаждаясь мучениями страдающего парня. — Катерина, одевайся!

Немедля мчусь в туалет и кидаюсь к раковине. Тщательно отмываю ладонь от рвоты, полоскаю рот, умываюсь и, стуча зубами от страха, смотрю на свое отражение.

Он убил того парня. Просто застрелил. А второго ранил. Преднамеренно. Чтобы теперь мучить и выяснять, кто их нанял и для чего.

Подношу плотно сжатый кулак к груди и хватаю воздух ртом. Он ведь и меня так же шлепнуть может. Сегодня, завтра или после того, как получит свое кольцо. Я свидетель страшного преступления. Отпускать меня без гарантии неразумно. Проще избавиться и прикопать. Мама и бабушка не так дерзки и юридически грамотны, как Громов. Они угрожать следователю увольнением не будут. Не из того теста. Так что сейчас моя задача — не заработать пятьсот баксов, а выкупить свою жизнь.

Пока избавляюсь от халата и натягиваю на себя мокрое белье, а за ним брюки и блузку, приезжает Генрих. Берет раненого на себя, извинившись перед своим боссом за это «досадное недоразумение» и позволив тому одеться.

Все еще дрожа и помалкивая, я стараюсь не смотреть на труп, не реагировать на всхлипы второго парня. Нахожу свой смартфон, убираю в сумку, прижимаю ее к себе и жду дальнейших указаний.

— Демид ждет внизу, — сообщает Генрих. — Он отвезет вас в Росинку.

Застегнув брючной ремень, Громов набрасывает на плечи рубашку, берет в одну руку айфон, другой хватает меня за запястье. Будто раскаленные кандалы надевает с шипами вовнутрь. Вздрогнув, шарахаюсь от него, и он на секунду замирает, взглянув на меня.

— Испугалась, Катерина? Не ссы, я же уже дал тебе три дня. Генрих подтвердит, что я слов на ветер не бросаю.

— А если кольцо вернется раньше? — бормочу почти бессвязно.

Он делает шаг ко мне, подходит вплотную, рассматривает и скалится:

— С тобой интересно. Так что три дня со мной ты в любом случае проведешь.

— А п-потом? — смотрю на него затравленно снизу вверх.

— А потом посмотрим…