Три жизни на двоих

1. Надя-Лиза

Прохладные пальцы прикасаются к моему запястью, и я открываю глаза. Надо мной – незнакомое мужское лицо. Из-под медицинской шапочки выбивается прядь тёмных с проседью волос, лоб пересекают две чёткие горизонтальные линии морщин. Узкие стёкла очков без оправы, профессионально невозмутимый внимательный взгляд.

– Ну вот, ты и снова с нами. Как самочувствие?

Я усмехаюсь (по ощущениям, кривовато).

– А сами-то вы как думаете, доктор?

Профессиональная невозмутимость уступает место вполне человеческому удивлению.

– Ого, она ещё шутить изволит! Ну, теперь я за тебя спокоен: выкарабкаешься. Как голова? Сильно болит?

Я морщусь. Не стоило ему привлекать моё внимание к ощущениям, от которых я изо всех сил стараюсь отгородиться.

– Не дождётесь!

Теперь реаниматолог откровенно радуется и даже веселится.

– Слава тебе, Господи! В кои-то веки послал бойца, не размазню. Ты не представляешь себе, как обидно, когда твои усилия летят псу под хвост просто потому, что пациенту неохота бороться.

Ваша правда, доктор, не представляю. Ещё месяц назад я сама была размазнёй, которая наверняка вас огорчила бы. Да что там месяц! Я не уверена, что стала бы бороться и сейчас – если бы была в том такси единственной пассажиркой. Странная штука: напутствие бедной Лизы, которая была едва ли не худшим бойцом, чем я, сделало то, чего не смог сделать психолог и потомок шаманов Алик – вызвало во мне волю к жизни. Я её должница. Нет, не так. Я теперь отчасти и есть она. Ни Надежды, ни Лизы больше нет, есть новое "я" – Надя-Лиза.

– Ну хорошо, с бойцовскими качествами у нас всё в порядке, давай проверим, как обстоят дела с памятью. Как тебя зовут, сколько тебе лет?

– … Лиза. Елизавета Рогалёва, шестнадцать лет.

Доктор хмурится, и я пугаюсь, что ответ неправильный. Нет, исключено: я помню перекрученное тело на заднем сиденье, видела его мельком, когда была ещё в нематериальном состоянии. Надя ожить не могла.

– Что-то долго ты думала. Пришлось вспоминать?

– Да. Нет. Не знаю. Голова болит.

– Ещё бы ей не болеть! Ты помнишь, что с тобой произошло?

– Помню. Какой-то псих на КамАЗе налетел сзади на наше такси и сшиб с моста. Скажите, пожалуйста, шофёр выжил?

– Выжил. Повезло водиле, отделался парой сломанных рёбер и небольшим сотрясением мозга. А вот даме… м-да… гхм. – Доктор сообразил, что известие о трупе попутчицы вряд ли улучшит состояние пациентки, и несколько суетливо закруглился: – Ну что же, я тобой доволен. Будешь хорошо себя вести, завтра переведу из реанимации в палату. Пойду, успокою твоих родителей. Второй день под дверью отделения дежурят, бедолаги.

"Раньше надо было уделять дочери внимание, глядишь, и не пришлось бы куковать под дверью реанимации", – думаю я с неожиданной злостью. А потом радуюсь, сообразив, что знаю о Лизе достаточно много, а значит, у меня не будет нужды изображать амнезию. Видимо, "танец пузырьков" – там, на мосту – дал эффект сродни взаимоиндукции. Во всяком случае, у меня теперь есть воспоминания не только Нади, но и Лизы. Не настолько полные, чтобы описать её жизнь в подробностях – сцена за сценой, но и не настолько куцые, чтобы таращиться недоумённо на её близких, гадая, кто бы это мог быть.

Кстати, КамАЗ – Лизино воспоминание. Она, в отличие от Нади, услышала рёв нагоняющей такси махины и успела обернуться. Мысленно воспроизведя эту сцену, я вдруг осознаю: а она ведь не шутила насчёт задуманного убийства! Авария не была случайной. Водитель КамАЗа либо поджидал нас перед мостом где-нибудь в лесочке, либо ехал сзади на большом расстоянии, а потом резко набрал скорость, чтобы нагнать и долбануть такси именно на мосту – потому что падение машины уменьшало наши шансы выжить.

Несколько минут я пытаюсь переварить это ошеломляющее открытие, а потом пульсирующая боль в голове становится совсем уж невыносимой. И я сдаюсь, позволяя мыслям свернуть в более спокойное русло. Думаю о новом перерождении, в котором получила неожиданный бонус – память сразу о двух прошлых жизнях и маленьком кусочке третьей. Правда, одна из них не совсем прошлая и не то чтобы моя, но кто сказал, что это плохо? У меня теперь юное тело и солидный жизненный опыт. Как там говорится? Если бы молодость знала, если бы старость могла? Я почти что воплотила вековую мечту человечества. И заплатила совсем недорого: проломленной головой и потерей подруги Ксеньки – единственной привязанности погибшей Надежды. Ксенька, наверное, здорово расстроится, но у неё много друзей, дети… погрустит годик-другой и перестанет.

Жаль Лизу, но она сама не захотела остаться. Я её должница, да. И долг постараюсь отдать – сделаю всё возможное, чтобы эта моя – наша – жизнь была счастливой… Да, но у неё была ещё одна просьба – найти убийцу. И с этого нужно начинать, потому что иначе моя новая жизнь может закончиться очень быстро. А как начинать, если я не знаю даже, кто был намеченной жертвой – Лиза, Надя, таксист? И вообще, что я могу сделать – одна, прикованная (надеюсь, временно) к постели? Мне нужна помощь, а обратиться не к кому. Ксеньке Лиза чужая, а открыть правду я не могу, если не хочу, чтобы меня до конца дней заперли в доме скорби. Как же мне быть?