Три года одной жизни

Глава первая

От Москвы до Прозоровки — сорок верст, а поезда тащились чуть ли не полдня. Обветшали за годы войны железнодорожные пути, не хватало угля, паровозы топили дровами; их и рубили зачастую на перегонах — сырые, они плохо разгорались, чадили...

В клубах дыма и пара надсадно пыхтит старый локомотив «овечка». Тяжел для «овечки» состав. На платформах, вагонах — надписи: «Победили Антанту, победим и голод», «Поможем голодающим Поволжья!» В вагонах зерно, мякинная мука, чечевица — то, что удалось выделить из скудных запасов перебивавшихся еще кое-как центральных губерний.

Тащится тяжелый состав мимо заросшего соснами оврага, мимо пруда, взбухшего от полой воды. Облепили берег пруда убогие домишки — Батрацкие выселки. Когда-то они были приписаны к имению князей Прозоровских. Промотавшийся князь проиграл их в карты хозяину Московско-Казанской железной дороги фон Мекку. Живописный лес, родниковый пруд — предприимчивый немец решил превратить Батрацкие выселки в «Подмосковную Швейцарию». Возвел на берегу четыре добротных дома, хотел даже покрыть их по швейцарскому образцу черепицей, но не успел — началась революция. Так и остались в соседстве с Батрацкими выселками недостроенные дома фон-мекковской «Швейцарии».

У семафора эшелон остановился — дальше исправна была лишь одна колея, приходилось ожидать встречного.

На тупиковой ветке стояли теплушки — здесь жили семьи железнодорожников. Машинист дал короткий свисток. В дверях одной из теплушек появилась женщина в накинутом на плечи платке, с узелком в руках. Следом за ней, путаясь в непомерно большом фартуке, выбежала девочка.

С паровоза спустился машинист, спрыгнул мальчуган лет двенадцати.

— Ну, как вы тут? — кивнул машинист жене. — Управляетесь?

Женщина развязала узелок — в нем было два ломтика хлеба, пяток мелких, как орехи, не остывших еще картофелин.

— Вот... Все, что удалось выменять сегодня.

— Ничего, обойдемся. Володька дале не поедет.

— Почему? — встревожился мальчик.

— Матери надо подмочь! — строго сказал машинист. — Дров, поди, уже нету. Сбегаешь в лес, наломаешь сушняка.

Отец и сын сели перед паровозом на рельс, быстро управились с немудреной едой.

Посмотрел машинист на вымазавшегося у топки помощника, улыбнулся.

— С Володькой нашим, мать, теперь не шути — пионером стал, при депо организацию создали.

— Это что же такое?

— Пионер-то? Тоже, значит, партейный. Галстук, видишь, на шее. Спрятал только, чтоб не измазать, под рубаху. О трех концах он у них, галстук-то. Единство, стало быть, трех поколений — пионер, комсомолец, коммунист.

Мать прижала голову сына к груди.

— Неужели и их мобилизуют куда-нибудь... партейных таких?

— Все, мать, мобилизованные сейчас, нельзя иначе...

Машинист ссыпал в рот оставшиеся на ладони крошки хлеба.

Прошел встречный поезд. Машинист поднялся на паровоз, помахал жене и детям картузом, дал сигнал отправления.

Отдуваясь паром, вновь потащила «овечка» тяжелый состав.

Провожая отца, Володя пробежал до леса рядом с паровозом. У опушки остановился и вдруг увидел на крыше одного из вагонов трех одетых в лохмотья парней. Через открытое вентиляционное окошко они силились вытащить крюком мешок зерна.

Владимир крикнул, но парни не обратили на него ни малейшего внимания. Вскочив на подножку проходившего мимо вагона, Володя перебрался на тот, где орудовали воры, влез на крышу. Одному с троими, конечно, не справиться, но помешать можно.

— У кого воруете?! У голодающих ведь!

— А тебе что?.. Охранять приставили? — обернулся один из парней.

— Не смейте! — Володя вцепился в мешок, свесившийся уже из окна.

Парень замахнулся крюком. Владимир увернулся от удара. Вагон резко качнуло на стрелке. Оказавшиеся на краю крыши Володя и парень с крюком не удержались и вынуждены были спрыгнуть под откос — хорошо, что паровоз только еще набирал скорость.

Парень с крюком поднялся первым и сразу кинулся на Володю. Вырвал Володя у него крюк. Парень схватил камень... Тут из леса с лаем выбежала собака, раздался звонкий голос:

— Взять его, Джек, взять! Дядя Тарас, сюда!

Увидев собаку, вор с руганью бросился на другую сторону насыпи.

На опушку вышла девочка — белая панамка, туфли с бантиками... Ни на Батрацких выселках, ни в Прозоровке Володя таких франтих не видел.

Девочка подбежала к Владимиру, схватила его за руку:

— Бежим, а то вернется... Вон он дылда какой!

По узкой лесной тропинке добежали до оврага. Остановились, перевели дух.

— А где же... дядя Тарас? — спросил Володя.

Девочка рассмеялась:

— Дома дядя Тарас... Пугнула я просто дылду этого...

— А он кто?

— Дылда?

— Нет, твой дядя Тарас...

— Пчеловодом у Прозоровских был…

— А теперь?

— Занимается пчеловодством сам. Флигель в лесу знаешь?

— Буржуйский?

— Какой же он буржуйский? — усмехнулась девочка. — И прежде-то в нем прислуга жила да тетя моя — гувернантка.

— А это... что?

— Гувернантка-то? Ну та, что детей учит... французскому, немецкому...

— И тебя учила?

— И меня.

— Знаешь по-французски?

— И по-французски, и по-немецки.

— А ну, скажи что-нибудь…

— Парле ву франсе?

— Это что же такое?

— Говорите ли вы по-французски? — улыбнулась девочка. И тут же спросила сама: — А почему на тебе галстук? Ты что — пионер?

Володя смерил «барыньку» недоверчивым взглядом:

— Небось и не знаешь, что это значит?

— Пионер? — лукаво переспросила девочка. — А сам-то знаешь?

— Как-нибудь, — с достоинством ответил Володя. — Тоже, значит, партейный. Поняла? — спрятал выбившиеся концы галстука за ворот рубахи.

— Получается, что знаменитый мореплаватель Христофор Колумб, который жил четыреста лет назад, был «партейный»?

— Четыреста лет! Да тогда и партии не было...

— Но его тоже называли пионером, — стояла на своем девочка. — Вот и жаль, что не знаешь по-французски.

— Это еще зачем?

— А затем, что «пионер» — слово французское и означает: первооткрыватель, — пояснила «барынька» — И галстуки, если хочешь знать, примерно такие же носили еще при революции во Франции.

— А она там была?!

— Сто лет назад, — авторитетно заявила девочка. — Не как у нас, конечно, но тоже устраивали баррикады и сажали «деревья свободы». Знаешь что, — предложила вдруг она, — давай и мы посадим дерево!

— Зачем?

— Ну просто так... В честь твоего вступления в пионеры. А потом, когда разрешат вступить и мне, посадим второе... Говорят: «Посадившего дерево поблагодарят внуки». Пусть поблагодарят и нас.

Володя посмотрел на девочку внимательнее.

— А тебе разрешат?

— Посадить дерево?

— Вступить в пионеры?

— Не знаю, — вздохнула девочка. — Дядя — за революцию... Тетя — не очень...

— А ты?

— Я, конечно, за! Про Овода читал?

— Про муху, что ли?

— Про героя. Подожди минутку.

Девочка убежала и скоро вернулась с двумя книжками.

— Вот тебе и про Овода, и про Христофора Колумба. Эти прочтешь, еще дам. У нас книг много.

Книги Володя любил.

— А когда прочту, куда принести?

— Во флигель.

— В буржуйский дом не пойду! — отрезал мальчик.

— Ну хорошо. Принеси сюда, вон хоть в дупло положи, — показала она на кряжистую иву.

Домой Володя вернулся уже в сумерках. Не так-то просто было наломать связку сушняка — в лес ходил весь поселок, подбирали все начисто. В оконцах теплушки было темно: экономя керосин, спать ложились пораньше. Чтобы никого не будить, Владимир прошел мимо сестренки и младшего брата босиком, но мать услышала:

— На печке, Володик, картошка... Теплая еще.

Гулко тикали на стене ходики. В печурке тлели угли. Володя раскрыл дверцу печки, вынул из-за пазухи книги.

Тлевшие угли стали покрываться пеплом, Володя с трудом различал буквы. За оконцем светила луна, она висела на звездном небе как большущий фонарь. Володя взял зеркальце, направил лунный луч на страницу. Бегая по строчкам, световой зайчик дрожал, но читать все-таки было можно.

Остыл картофель, почернели в печурке угли, гулявший по теплушке ветер разнес по полу пепел. Петухи пропели второй раз. А Володя не мог оторваться от чтения...

Прочитав обе книжки за три дня, отнес их в условленное место. Через день, отправившись за сушняком, заглянул опять в дупло ивы. Книжки лежали еще там. Шли дожди, и книги подмокли. Делать нечего, пришлось идти во флигель.

Вдоль забора с лаем носился Джек. Володя окликнул его, но пес не признал знакомого.

На лай собаки вышла высокая дама в пенсне, сказала с крыльца:

— Бог подаст!

— Я не за милостыней, — нахмурился Володя. Вынул из-за пазухи книги: — Вот, ваши...

Женщина удивилась:

— Как они к тебе попали?

Володя запнулся — ведь он не знал даже имени девочки.

— Мне... дали их почитать...

— Наташа?

— Я должен был их оставить для нее...

— Где?

— В дупле ивы.

Дама всплеснула руками:

— Совсем как в «Дубровском»... Ах, Натали, Натали! — Взяла книги, сухо сказала: — Наташа больна... И вообще... я запрещаю ей дружить с кем попало!

Володю бросило в жар. Резко повернувшись, он ушел.

За флигелем начиналась огороженная со всех сторон пасека. Сплошной тесовый забор был обит колючей проволокой. Обогнув пасеку, Володя свернул уже на лесную тропинку, как вдруг раздался короткий свист. В заборе раздвинулись две доски, и в образовавшемся лазе показалась голова парня — того самого «дылды», с которым у Володи была схватка за мешок с зерном. Глаза вора,. не моргая, уставились на Владимира.

— Ты-ы?

Он вылез, огляделся по сторонам, протянул ехидно руку:

— Ну, здоро́во!

Володя молчал.

Тогда «дылда» дернул его за конец галстука. Володя отпихнул вора.

— Ошейник повесил красный, а у бар в холуях?

Угрожающе наступая на Володю, хулиган свистнул. Владимира схватили сзади за руки.

— Жмурик, останешься на шухере! — бросил «дылда» остролицему парню в облезлой женской кацавейке.

Володю подтащили к сосне, прикрутили веревкой.

— Заткните кляпом орало, чтоб не пищал, — продолжал распоряжаться главарь.

Чьи-то руки грубо всунули в рот Владимиру тряпку.

Раздвинув оторванные снизу доски, жулики опять полезли на пасеку.

Володя осмотрелся. Кроме трусливо озиравшегося по сторонам парня в кацавейке, рядом никого не было. Попытался избавиться от кляпа — закашлялся, заметался, лицо покрылось багровыми пятнами.

— Но-но, — не на шутку испугался беспризорник, — еще задохнешься! Кричать не будешь — выну. Не будешь?

Володя кивнул головой.

Парень вынул кляп.

— Что это он тебя Жмуриком зовет? — спросил через некоторое время Володя.

— Собака тут бродила, — нехотя отвечал парень, — слепая, бездомная. Жмуриком прозвали.

— Где же она теперь?

— Живодеру, гады, сплавить хотели, я отбил... Пристроил у старухи одной... Хожу, когда добуду что, подкармливаю... Вот и дразнят Жмуриком.

— А матери, отца у тебя нету, что ли?

— Померли...

— С голоду?

— Мать с голоду, отец с тифу…

— У самого мать с голоду померла, а у голодающих воруешь... Помогал ведь тогда мешок-то тащить...

— Ну и помогал. А тебе что?! — огрызнулся беспризорник. — Протокол сымаешь?!

— Да нет, просто так я. По-настоящему-то зовут как?

— Коськой. А что это, правда, на шее у тебя?

— Галстук, — с достоинством ответил Володя. — Частица революционного знамени...

— Кто ж дал ее тебе, частицу эту?

— После клятвы вручают. На верность революции... Про пионеров слыхал?

— Кто такие? Прозоровские?

Володя улыбнулся:

— Первооткрыватели! Христофор Колумб, например, Америку открыл. Четыреста лет назад. Самый смелый мореплаватель. А теперь самые смелые коммунисты. Они тоже первооткрыватели. Мы их смена...

Снова раздвинулись доски забора. Костя торопливо сунул Володе в рот уголок тряпки. Воры выволокли улей. Встревоженные пчелы жужжали над ними, жалили то одного, то другого. Главарь ругал нерасторопных помощников:

— Сымай крышку!

— Ишь ловкий... Сымай сам!

Зло сплюнув, главарь сдвинул с улья верхнюю дощечку, выхватил рамку. Она оказалась пустой вощевкой. Выругался, выхватил другую — то же самое.

Пчелы кружили над ворами, запутывались в волосах, лезли под рубахи.

Пустой оказалась и третья рамка. Бросив ее, «дылда» кинулся в лес. Пустились наутек от растревоженных пчел и его помощники.

Топтался на месте только Костя — не знал, как поступить с привязанным к дереву Володей. Оставить — зажалят до смерти. Отмахиваясь от разъяренного роя, достал из кармана нож, полоснул острием по веревке.

— Беги! — крикнул он и скрылся в кустах.

Попробовал Володя освободиться от веревки — не тут-то было: впопыхах Костя разрезал не тот конец. Пчелы облепили Володе лицо, от боли защемило сердце. Ткнулся лицом в землю. Лежал так, пока не почувствовал, что кто-то подошел.

Поднял Володя запухшие глаза, увидел мужчину с сеткой на голове и дымарем в руках. Как видно, это был хозяин пасеки, дядя Тарас, которым Наташа пугала «дылду».

— Кто?! — кивнул он на выпотрошенный улей.

Володя с трудом пошевелил вздувшимися губами.

— Э-э, брат, да ты связан?

Пчеловод вынул из-за пояса кривой садовый нож, рассек узел веревки, скинул с себя куртку, прикрыв ею Володю, повел его к флигелю.

— Ксения Петровна! — крикнул он еще издали. — Помогите парню!

Провел Владимира в полутемную комнату, уложил на диван.

У Володи кружилась голова, дрожали ноги и руки. Вошла женщина, отдернула штору.

— Ты?!

То же строгое лицо, висящее на шнурке пенсне. Володя попытался было подняться, но женщина остановила его:

— Лежи! Столько укусов, опасно... Наташа! — крикнула она в дверь. — Принеси холодной воды и полотенце!

Через минуту с тазом в руках вбежала Наташа. От неожиданности она даже вскрикнула.

Женщина сняла с Володи рубашку, принялась смазывать места укусов чем-то липким, пощипывающим.

— Положи примочку, — сказала она Наташе.

Исполненная усердия помощница шлепнула на грудь Володе невыжатое полотенце. Владимира затрясло от холода.

— Тетя, его знобит!

— Не поливай так водой, крепче выжимай!

Женщина поднесла к дрожащим губам мальчика ложку с микстурой.

— Что это? — спросил, стуча зубами, Володя.

— Очень вкусная вещь, лекарство из меда. Пей!

Володя выпил. Боль от укусов стала постепенно запихать, и он, сам того не заметив, уснул.

Проснулся к вечеру. Рядом сидела Наташа. Попробовал встать — тело ныло, как от побоев.

— Лежи, лежи! — строго сказала девочка, подбежала к двери, крикнула: — Он проснулся, тетя!

— Сейчас иду! — послышалось в ответ.

Войдя, женщина проверила у Володи пульс.

— Все в порядке. Дай ему еще дядиной микстуры и пусть лежит. Почитай что-нибудь вслух, если уж он так любит.

Она посмотрела поверх пенсне на девочку, улыбнулась чему-то и, высоко держа голову, вышла.

— Что тебе почитать? — спросила девочка.

— Я лучше уйду, — хмуро пробормотал Володя, — нечего мне у господ делать.

— Это кто же господа? — обиделась Наташа. —Я... тетя... дядя?

Володе и самому стало неловко за сорвавшуюся грубость.

— Как не стыдно только, — продолжала девочка. — Тетя хоть и Прозоровская, а всю жизнь в гувернантках. Сладко, думаешь? А дядя, если хочешь знать, тоже пионер... Да, да!

Она порылась на этажерке, достала толстую тетрадь, полистала.

— Слушай! «Установлено, что ассирийцы знали какой-то звук, дававший им власть над пчелами, могли их выгнать и опять загнать в улей...» Исследователь дядюшка мой, вот кто! Занимается пчеловодством по-научному!

— Кому нужна наука такая?!

— Кому нужна?!

Девочка вынула из тетради какую-то бумагу:

— Вот кому!

Володя посмотрел на подпись: «Председатель Совета Народных Комиссаров Ульянов (Ленин) ».

Пробежал текст: «Земотделы обязаны оказывать всяческое содействие всем организациям и лицам, желающим заниматься пчеловодством...»

Еще раз посмотрел на подпись. Сомнений не было: «Ульянов (Ленин)».

— Вот, — сказала Наташа. — А дядю обворовывают... в третий раз. Из милиции привели ищейку. До железной дороги довела, и все... Укатили воры поездом...

Володя приподнялся на локтях.

— А Джек твой следа не берет?

— Только за котами гоняться ему да за галками, — махнула рукой девочка.

— А если подучить? — Володя окинул взглядом полки с книгами: — Может, есть что тут и про дрессировку?

Подтащили к стеллажу библиотечную лесенку. Пересмотрели десятки книг, но ничего подходящего не нашли. Взялись за словари, отыскали слово «дрессировка». Прочитали, что она должна «строиться на деловом контакте между дрессировщиком и дрессируемым животным» и что приемы ее зависят «от темперамента дрессируемого животного». Темперамент в словаре подразделялся на четыре вида: сангвинический, холерический, меланхолический и флегматический.

Ничего из этого ребята, конечно, не поняли, но решили все-таки попробовать.

Вывели вечером следующего дня Джека на опушку. «Деловой контакт» должного эффекта не возымел. Команды, поданные спокойным тоном, Джек не воспринимал, а на строгость отвечал внушительным оскалом зубов. Куда более действенным средством оказался прихваченный Наташей из дому сахар. За него Джек готов был сделать все и наверняка изловил бы хоть сотню бандитов, если бы понял, что от него требуется... Но этого-то он и не понимал.

Наташа указывает место, где топтались накануне воры, а он лезет мордой ей в карман. В конце концов стал все же принюхиваться к траве, но вдруг жалобно взвизгнул, кинулся в сторону и принялся отчаянно тереться мордой о землю: ужалила запутавшаяся в траве пчела. Овчарка стала похожей на бульдога.

Дальнейшая дрессировка была бесполезной.

Володя решил попросить ищейку в Раменском отделении милиции.

— Нету нас ищейки, — сожалеюще ответил дежурный, — бандиты в схватке прирезали... В Прозоровке же у вас питомник ЧК, сами часто за собачками к чекистам обращаемся. Туда и иди. Могу, если хочешь, позвонить...

Снял телефонную трубку, долго крутил ручку аппарата. Наконец дозвонился, назвал кого-то по имени и отчеству, изложил просьбу Володи.

— Взяли бы шефство над ребятами. Как-никак пионеры, публика организованная... Да, вот стоит... С галстуком.

Милиционер прикрыл трубку рукой, спросил Володю:

— У вас что, организация?

— Да, — не задумываясь, ответил Володя.

Милиционер передал ответ мальчика, снова прикрыл трубку ладонью:

— У самих-то собачки хорошей на примете нет?

— Есть вообще-то, — ответил Володя, имея в виду Джека.

— Породистая?

— Вроде овчар.

Передал милиционер и это, за что-то кого-то поблагодарил, повесил трубку, похлопал Володю по плечу:

— Берут шефство над вами. Раз есть у вас уже целая организация и породистая собака есть — выделят инструктора.

— А когда он придет? — спросил Володя, теребя и без того сломанный козырек картуза.

— Этого знать не могу, — развел руками дежурный. — Может, завтра, может, сегодня... В общем, объявляй организации своей сбор! — С подчеркнутой серьезностью добавил: — На станции, в магазине, орудуют воры, а рядом, оказывается, целая пионерская организация — и бездействует. Непорядок!

Не предполагал Володя, что так обернется дело. «Целая организация!» А в поселке пока пионер он один...

В смятении шел мальчик домой.

Неподалеку от пасеки кто-то шмыгнул в кусты. Володя насторожился.

— Не бойся. Это я.

На тропинку вышел Костя. Под глазами — кровоточащие ссадины.

— Кто это тебя?

— Видели, гады, как разрезал за спиной у тебя веревку, вот и дали. — Потрогал вздувшуюся скулу. — Свинчаткой. — Помолчал, добавил доверительно: — Уйду от них.

— Куда?

— К вам.

— К нам? — не понял Володя.

— Ну к вам... к открывателям!

Вот уж не думал, не гадал Володя, что таким окажется первый вовлеченный им пионер. А вовлечь хотелось, очень хотелось. Двое — уже не один!

— Возьмете?

— При условии... — стараясь быть строгим, ответил Володя. — Укажешь милиции, где прячется шайка.

— Подлюгой не был и не буду!

Володя подошел к беспризорнику ближе.

— Хлеб у голодающих воруют... Они не подлюги? Может, из-за таких и мать-то твоя с голоду померла: сколько банд эшелоны грабят...

— Мать не трожь, говори, что надо.

— Шайку выловить поможешь?

Беспризорник мялся.

— А что с ними сделают?

— В трудколонию направят. Людьми сделают.

— А там кормят?

— Ясное дело. Воровать не придется. — Володя заглянул беспризорнику в глаза. — Может, и ты пойдешь? А? В трудколонию... Нет же у тебя никого, кто кормить-то будет?

— Не-е, — заметал головой Костя. — Бабка есть у меня. Хоть и чужая, а когда захожу, кормит, даже одевает. Вот, —он тряхнул полами своей кацавейки.

— Н-да-а, — озадаченно протянул Володя.

— Что?

— Хотел тебе первое пионерское поручение дать...

— Ну и давай! — с готовностью отозвался Костя. — Что делать-то?

— Ребят кой-каких собрать.

— Ну и соберу.

— Да видик у тебя... Лошади и те, наверное, шарахаться будут!

— Вид обнакновенный. — Костя прикрыл полами кацавейки голый живот.

— Посиди-ка! Я мигом...

Володя убежал. Вернулся со свертком, из которого вынул залатанные отцовы брюки, старую куртку.

— Одевай!

Оборванец прикинул одежду, довольно хмыкнул, стал переодеваться.

— А это, — Володя протянул беспризорнику ломтик хлеба и несколько картофелин, — от моей матери.

Новая одежда парню понравилась. Брюки, правда, оказались велики, но он подпоясал их веревкой. Прошелся, вспомнил вдруг:

— А эту? — указал на Володин галстук. — Частицу?

— Частицу потом, — рассмеялся Володя. — После торжественной клятвы.

Скомкал Костя прежнее свое тряпье, протянул несмело Володе:

— Возьмешь, может, взамен?

— Нет уж, — отмахнулся Володя. — Закинь подальше!

Костя подкинул скомканное рванье, поддал ногой. Съел хлеб, картофель. Встал, довольный, перед Володей:

— Куда, за кем бежать?!

Собрались в овраге к вечеру. Где-то заунывно ухал филин. Развели небольшой костер. Отблески его плясали на сосредоточенных ребячьих лицах, на траве, и от этого все вокруг казалось особенно таинственным и тревожным. Говорили вполголоса. Организацию создать, конечно, надо. Отцы, братья ведут с контрой борьбу, не должны оставаться в стороне и ребята — они уже не маленькие. На полустанке орудует шайка, это та же контра. Надо помочь милиции изловить воров.

Расходились на всякий случай по одному, по двое, незаметно. Володя вышел из оврага последним и вдруг услышал:

— А я все видела!

Это была Наташа. Она будто выросла перед ним на повороте тропинки.

— А мне с вами в следующий раз можно? Так здорово... Темно... Костер. Я даже стихи сочинила...

— Стихи?

— Да. Слушай:

— Это ты прямо сейчас придумала? — удивился Володя. — Вот здорово!

— А ты попробуй сам! Получится и у тебя, я знаю.

— Почему знаешь?

— Ну, потому что ты вообще такой...

— Какой?

Она показала кончик языка и рассмеялась.

На крыльце флигеля появился кто-то с фонарем.

— Ой, это меня ищут, — спохватилась девочка и убежала.

Пошел домой и Володя.

«Попробуй сам, получится и у тебя...» А, может, верно? Он ведь никогда не пробовал. Вот бы начать следующий сбор стихами! Конечно, не о филине, а о чем-нибудь героическом...

Еще издали заметил он у теплушки какую-то суету, выносили узлы. Со всех ног бросилась навстречу ему сестра Иришка:

— А мы переезжаем... Папе бумагу дали на самый господский дом в Батрацких выселках...

Сколько лет ютились Молодцовы по каморкам, теплушкам. И вот, наконец, — в настоящий дом.

Не хлопотным был переезд, каждый нес свое. Только Иришке пришлось тащить за троих: за себя и за двух кукол.

Квартиру дали в одном из фон-мекковских домов. Крышу покрыли наспех старым железом. Комнаты показались детям огромными. Затеяли, конечно, беготню. Спать легли поздно. Встали чуть свет — и за работу. Отец, Володя и Коленька — за сооружение столов и кроватей, мать и Иришка — за мытье окон.

Работали весь день. То и дело посматривал Володя на тропу, по которой мог прийти из питомника инструктор. Придет, а организации нет. Никто из ребят не давал торжественного обещания, ни у кого нет галстука. Надо бы собраться еще, да поди теперь вырвись из дому.

Только к вечеру следующего дня отец разрешил Володе сбегать к ребятам. Все были оповещены, но на сбор явились только двое: Костя и Михаил Почаев, сын председателя местной потребительской кооперации.

— А Пашка, Серега и Федька не придут, — сообщил Михаил, — их и на улицу не пускают.

— За что же?

Михаил хихикнул и рассказал, что произошло утром в поселковой лавчонке.

А произошло следующее.

С ночи стояла за пайками хлеба очередь.

Подошел Павел, присоседился к кому-то у дверей. К Пашке пристроился Федька, потом Серега. Заскандалили женщины, выдворили из очереди парней, но через некоторое время те все же протиснулись в лавчонку и встали сбоку у пустых ящиков. Опять прицепились к ним женщины.

— Да не за хлебом мы, что всполошились-то, — огрызнулся Серега.

Тут и пошло:

— Ах вы грубияны, ах вы безобразники!

Пашку и Серегу вытолкали. Федька, воспользовавшись суматохой, залез в какой-то ящик, прикрылся рогожей.

Женщины постепенно успокоились. Через щели в ящике Федьке видно было все. Но ящик оказался из-под махорки. Махорочная пыль ела глаза, щекотала ноздри... Чтобы не чихать, Федька дышал через кулак, ерзал. Какой-то солдат с костылем заметил его, выволок за шиворот.

— Ишь, негодный... Это он высматривал, стянуть что-то хотел, — загалдели опять в очереди. — Так и шныряют, сорванцы.

Что мог сказать Федька в свое оправдание? Начал было насчет организованной борьбы с контрой, но солдат отодрал Федьку за ухо и выставил на улицу. На беду, у лавки сидел с кем-то Федькин отец. Пришлось Федьке отведать еще и отцова ремня. Тем и кончилась первая операция по борьбе с контрой.

Ребята условились хранить свои дела в тайне. Не мог выдать Федька тайну даже отцу и, действительно, сидел, наказанный, в чулане. Попало дома и Пашке с Серегой.

Володя хотел отправиться на переговоры с отцами, да раздумал. Взрослые никогда не относятся к ребятам всерьез. Посмеются, расскажут матерям, ну а женщины, известно, «по секрету всему свету». Не выловить тогда воровскую шайку. Лучше молчать.

Посидели в овраге, подождали на всякий случай еще. Не явился больше никто.

— Что будем делать? — спросил Володя.

— В кооперации в таких случаях говорят: «Нет кворума, — щегольнул мудреным словом Михаил, — собрание отменяется».

Разошлись.

Так и подмывало Володю добежать до флигеля. В этот раз предупредили о сборе и Наташу. Почему же не пришла?

Наташа сидела в саду за маленьким столиком. В ящичке перед ней разложены были тюбики красок.

— Рисуешь? — спросил Володя.

— Не рисую, а пишу. Так говорят художники... Пишу акварелью. Бывают краски масляные, бывают акварельные...

— Бывают девчонки серьезные, бывают болтушки. На сбор не пришла... Почему?

— Ой, — спохватилась Наташа, — забыла. В следующий раз приду... Обязательно!

Володя нахмурился.

— Не сердись! — примирительно добавила она. — Смотри!

Показала картинку. На ней была изображена женщина с младенцем на руках. Над головами у обоих — круги, как у святых.

— Иконка! — укоризненно бросил Володя. — Ни за какую, в общем, ты не за революцию... Болтала только!

— Да ты что? — рассмеялась Наташа. — Какая же это иконка?! «Мадонна» — шедевр Леонардо да Винчи!

Не знал Володя, ни что такое «шедевр», ни кто такой Леонардо да Винчи.

— Он что... поп?

— Художник, скульптор, архитектор, математик, физик, ботаник, — перечисляя, Наташа загибала на руке пальцы, — механик, астроном, философ. Самый выдающийся человек эпохи... Эх ты, «поп». Сказал тоже! Вот бы стать такой! Все знать, все уметь. — Посмотрела на насупившегося Володю, улыбнулась: — Хочешь, дам книгу про Леонардо?

Она открыла калитку, ввела Володю в знакомую уже ему комнату, заставленную книжными полками. Полезла искать книгу, но напала на ноты и потащила Володю в гостиную. Села за рояль, подняла крышку. Пальцы девочки быстро забегали по клавишам.

Оборвав вдруг игру, Наташа вскочила, схватила Володю за руки и, напевая, закружила в каком-то танце. Стараясь освободиться, Володя топтался на месте, пока не наступил ей нечаянно на ногу. Наташа вскрикнула, сказала сердито:

— Ничегошеньки-то ты не умеешь!

И ушла, прихрамывая, опять в комнату со стеллажами. Володя потихоньку вышел во двор, не скрипнув калиткой, ушел. Пусто, тоскливо стало вдруг у него на душе. «Ничегошеньки-то ты не умеешь». Да, не умеет. Ничему такому его и не учили... Буржуйских — тех, конечно, учат. Ну и пусть! Нечего ему с буржуями знаться!

Вернулся в овраг, к тому месту, где, казалось, еще теплились угли их первого костра.

Будто тень от огромного крыла наползли сумерки. Лишь вдали, за островерхими соснами, светилась узкая полоска заката.

Кто-то тихонько свистнул. Володя обернулся. Из ельника высунулась рыжеватая взлохмаченная голова.

— Федька! — обрадовался Володя.

Приставив к губам палец, тот подозвал Володю поближе, шепнул:

— У магазина ошиваются подозрительные.

— Ты был там? А Михаил сбрехал, что тебя заперли в чулан.

— В чулане я за себя братишку оставил, он там шебаршит, отец думает, что я... Магазин-то закрыт на учет, а они подле него шастают... Двое... Очень подозрительные...

— Федька! — донеслось гулко из поселка.

Федька даже присел.

— Отец! Подвел братишка — испугался, верно, крыс. Иду-у, батя!

— Может, мне поговорить с твоим отцом? — сказал Володя.

— Пошлет куда подале! И мне подкинет еще горяцих за заступника такого. Очень подозрительные, — деловито повторил Федор и пустился во весь дух домой.

«С кем же идти к магазину? — задумался Володя. — Одному нельзя. Костя — вот кто не сдрейфит».

Сбегал за ним.

У магазина, действительно, прохаживались двое парней. Заметив, что кто-то подошел, спрятались за деревья. То же сделали и Володя с Костей. Так прятались друг от друга до темноты. Сторож улегся спать, всхрапывания его были хорошо слышны.

— Подползем ближе! — предложил Костя.

Шмыгнули в канаву, поползли.

Добрались почти до крыльца, и вдруг как снег на голову навалились на Володю и Костю те двое...

— Кто такие?

— А вы кто? — спросил Володя.

— Натруль по борьбе с воровством и беспризорничеством, — ответил один из «подозрительных».

— Так мы и поверили!

«Подозрительный» отпустил руки Володи, чиркнул зажигалкой, показал какую-то бумагу:

— Грамотные?

Посмотрел Володя искоса: «Мандат»... Дальше было что-то неразборчивое и большая круглая печать.

— Ну и мы... тоже патруль, — заявил Володя.

— Кем уполномочены?

— А вы кем?

— Комсомольской организацией Раменского!

— А мы пионерской! — не сдавался Володя.

— Такой тут еще нет...

— А вот и есть. На, смотри! — Володя показал галстук.

— Глянь-ка... И верно.

Сели рядом на ступеньках крыльца.

— Когда же вы создали ее, организацию свою?

— По-честному?

— Ясное дело, по-честному.

— Не создали еще — создаем. Ждем инструктора.

— Откуда?

— Из питомника.

— Питомник организаций не создает, — насмешливо заметил парень, тот, что был, видимо, постарше. — К нам надо обращаться, в райком комсомола.

— Вот и обращаемся, — заключил Володя.

Расхохотались. Инцидент был исчерпан. Расстались друзьями.

Через день из питомника пришел инструктор.

— Ну? Где ваша собака?

— Сейчас приведем, — спохватился Володя, попросил инструктора немножко подождать, пустился со всех ног к флигелю.

Вот и пасека, палисадник, терраса... Запыхавшись, вбежал по ступенькам и... не поверил глазам: двери и окна флигеля были забиты досками. Обошел вокруг, постучался — никого. Не осознав еще толком, что произошло, опустился на ступеньку крыльца. Прибежал Костя, сел рядом, стал что-то говорить.

— О чем ты? — не сразу отозвался Володя.

— Может, говорю, Жмурика моего? Не видит ничего, а так чутьистый.

— Чутьистый, говоришь? — переспросил Володя.

— Подхожу к хате — визжит.

— Может, и подойдет... Для ищейки-то главное — нюх.

Помчались за Жмуриком. Привели. Собрались остальные ребята.

Поглядел инструктор на собаку, спросил:

— Злой?

— Как зверь, — принялся расхваливать вилявшего хвостом пса Костик. — Нёбо чернющее! — раскрыл Жмурику пасть. — Щенок еще, а за котами взрослыми гоняется.

— Н-да! — протянул озадаченно инструктор. — Кличут-то как?

Ребята переглянулись. Не могли же они сказать, что пса зовут Жмуриком. Сразу станет ясно, что слепой.

— Барсом! — объявил Володя.

— Что ж, Барс, будем знакомы.

Инструктор кинул почти под нос псу корку хлеба — никакой реакции ни на кличку, ни на хлеб.

— Это как же понимать? — спросил инструктор. — На чужие подачки не реагируем? Так, что ли?

Володя хотел было подтвердить, что именно так, но пес учуял-таки хлеб и съел его прежде, чем ребята успели опомниться.

Инструктор будто не заметил вопиющей недисциплинированности Барса, обратился к ребятам:

— Что известно вам о вашем «звере»? Родителей знаете?

Володя уставился на Костика, Костик — на Володю.

— Родителей... нет, а вообще кое-что знаем. По характеру он, — Володя замялся перед мудреным словом, — сан...виник. Любит ласку и вообще...

— А, может, холерик? — усмехнулся инструктор. — Сами же говорите — за котами гоняется, большая, значит, возбудимость.

— Может, и холерик‚ — согласился Володя.

— Книжек, вижу, прочитано немало, — добродушно заметил инструктор. — Обойдетесь, может, без меня? Я ведь практик, в теории слабоват.

— Не-ет! —завопили ребята. — Вез вас не получится.

— Тогда приступим, — сказал инструктор.

Махнув рукой, велел всем уйти за изгородь, а собаке скомандовал:

— К ноге!

Дрессировка началась.

Вечером ребята всей ватагой провожали инструктора. Дорога к питомнику проходила мимо пасеки и флигеля, в котором жила Наташа. Не мог Володя не заглянуть туда еще раз. Может, кто-нибудь все же остался в доме. Хоть узнать, куда уехали.

Постучал в заколоченное окно — нет, никого. Вспомнил, что Наташина тетка заходила иногда к учительнице Ольге Федоровне. Может, она что-нибудь знает.

Ольга Федоровна сидела, по обыкновению, у открытого окна, читала. Подойдя к окну, Володя несмело кашлянул.

— Кто здесь? — выглянула Ольга Федоровна. — Молодцов? Что тебе?

Владимир почувствовал вдруг, как загорелись у него щеки, потупился. Поковырял башмаком сыроватую от дождя землю, спросил:

— Как вот, Ольга Федоровна, пишутся стихи?.. Как вообще их сочиняют?

— Вот оно что! Вообще-то я не специалист в этом вопросе, но... — С минуту подумав, она покопалась в книжном шкафу, дала Володе небольшую брошюрку. — Если уж так увлекла тебя поэзия, почитай вот это.

Володя спрятал брошюрку за пазуху и снова поковырял ногой землю.

— Хочешь спросить о чем-то еще?

Мальчик совсем было уже собрался задать вопрос о Наташе, но вспомнил почему-то Леонардо да Винчи, произнес мудреное имя невнятно, скороговоркой, так, что Ольга Федоровна даже переспросила:

— Кто, кто?

— Ну тот... математик, художник и вообще — который все знал, все умел...

— Леонардо да Винчи?

— Ага, — кивнул Володя. — Нет ли книжки о нем?

— Нет, дорогой, — улыбнулась Ольга Федоровна. — О Леонардо у меня ничего нет. Да и не за этим, видно, пришел... Давай выкладывай напрямик, — добродушно добавила она.

И Володя спросил наконец о Наташиной тетке.

— Уехали, голубчик, уехали. В Одессу, к родным... Что чужие-то хоромы стеречь — и самих за буржуев сочтут... Пасеку у Тараса Григорьевича разворовали. А в Одессе на государственную службу берут — вот и снялись без долгих раздумий.

Володя поблагодарил учительницу и опрометью кинулся домой. Не простилась даже. Вспомнились обидные слова Наташиной тетки: «Я запрещаю ей дружить с кем попало». Значит, и не было и не могло быть никакой дружбы...

Наступил сентябрь, в школе начались занятия. Нежданно-негаданно из Наробраза приехал инспектор — важный, лысоватый, с тонкими, как хлыстики, усами. Осмотрел классы, сделанные самими ребятами учебные пособия — макеты по сюжетам сказок Пушкина, недовольно поморщился:

— Сказочки, значит?

— Должны же дети знать литературу своей страны, — мягко ответила Ольга Федоровна.

Она и посоветовала ребятам делать макеты, и те не на шутку увлеклись. Лепили из глины фигурки, предметы обихода, раскрашивали их; просиживали целыми вечерами. И вдруг — выговор учительнице:

— Не тем занимаете детей. Хотят мастерить — пусть делают грабли, вилы. Пролетарскому государству не фантазеры нужны, а труженики.

— Человек без фантазии — птица без крыльев, — возразила Ольга Федоровна.

— Труд породил человека, а не фантазии! — резко оборвал ее инспектор.

На большой перемене ребята, как всегда, играли во дворе. Володя скрутил из травы тощий жгутик, прилепил его еловой смолой к верхней губе и, подражая инспектору, стал произносить речь:

— Конец — сказкам! Даешь грабли и вилы!..

Через раскрытое окно инспектор все видел и слышал. Побагровев, хлопнул калиткой, ушел.

Ольга Федоровна подозвала Володю, покачала головой:

— Надо знать, дорогой, меру. Твою выходку могут приписать нашему дурному влиянию.

Опасения Ольги Федоровны оправдались: инспектор сообщил о «старорежимных методах воспитания детей в прозоровской школе» не только в Наробраз, но и в райком комсомола.

Через два дня в школу пришли двое парней, попросили разыскать Молодцова. Володя сразу узнал в них комсомольский патруль, первое, не совсем солидное знакомство с которым произошло у сельской кооперации.

— Ну, пионер, — обратился к Володе старший из парней, — рассказывай!

— О чем?

— Как сказочки пропагандируете, инспекторов высмеиваете...

— В «Интернационале» как поется? «Весь мир насилья мы разрушим...» А вы за старье цепляетесь, — вступил в разговор второй парень.

Володя, опустив голову, молчал.

Положение спасла Ольга Федоровна:

— Володя, конечно, вел себя несдержанно. Но ведь и рушить-то надо мир насилья, а не все подряд...

Она пригласила комсомольцев в учительскую и долго с ними разговаривала.

Ушли парни смущенные, молча.

Близились холода, а у Костика не было пальто. Володя выпросил у матери старую отцовскую телогрейку, но вата в ней скомкалась, выносилась. Не богаты теплыми вещами были и другие семьи Батрацких выселок. Предприимчивый Михаил Почаев сообразил: «В питомнике дрессируют собак в ватных стеганках, в таких, что не прокусить овчарке. Полы, рукава до земли — целая шуба. Может, выделят подшефным одну из списанных».

Договориться со взрослыми, что-то достать Михаил умел — унаследовал, видно, хозяйственную жилку от отца. Михаила и послали на переговоры с инструктором Солдатовым.

— Да куда же парню в нашей стеганке? — рассмеялся Солдатов. — Первый же постовой заберет, сразу видно: поработали собачки!

— Не все же они такие драные у вас, — стоял на своем Михаил.

Не просто было от него отделаться. Отправился Солдатов к начальнику — нашлась на складе приличная еще стеганка.

Когда Михаил принес ее Костику, тот даже не поверил, что это ему. Но Володя взял ножницы и без раздумий обрезал наполовину рукава и полы:

— Подошьешь, и будет что надо!

Постепенно у ребят с чекистами завязалась дружба. Прошедший дрессировку Жмурик и в самом деле оказался «чутьистым». После очередной кражи в магазине привел ребят по следу к заброшенной конюшне. Из-под соломы вылезли три беспризорника. Один из них был знаком Косте.

— Убери волкодава! Выйдем сами, — зло бросил он.

— Свисти милиционеру, а то холодно, — добавил другой, кутаясь в тряпье.

— Никому свистеть не собираемся, — сказал Володя.

— Сами, думаешь, в тюрягу пойдем?

— А мы вас вовсе не в тюрягу, в другое место сведем, — ответил Костя.

Беспризорник смерил его недоверчивым взглядом:

— А там что... ватники дают?

Костя хотел было разъяснить все по порядку, но Володя незаметно толкнул друга локтем, ответил за него:

— Дают!

— И кормят?

— И кормят.

В глазах беспризорника заиграл хитрый огонек:

— И одних куда хошь пускают?

— Как видишь.

Вор был сбит с толку. Перед ним и в самом деле стоял вчерашний беспризорник, тепло одетый, как видно, не голодный и никем не охраняемый.

— Можем, значит, явиться: примайте шмутки, гоните ватники. Нажраться — и бывайте! Так, что ли?

— Не так, — возразил Володя.

— Как же?

— Дисциплинированно, организованно... Отведем куда надо, поручимся...

Махнул рукой беспризорник:

— Черт с тобой, веди... Все одно зимовать надо где-то.

В лесу Костя спросил Володю шепотом:

— Куда же поведем?

Володя и сам еще не знал, куда вести. Решил посоветоваться с чекистами... В ограде питомника был лаз. Через него и провел Володя ребят.

Первым встретился им у вольера Солдатов. Вид чекиста чуть было не спугнул беспризорников, но Володя нашелся — громко, непринужденно спросил:

— Где тут трудколония?

— Что-о? — не сразу сообразил Солдатов.

Володя моргнул ему:

— Где одевают беспризорных?

На крыльцо вышел начальник питомника: поняв хитрость мальчика, указал на караульное помещение. Туда и повел ребят Володя.

— Этак они у нас все стеганки выудят, — рассмеялся Солдатов.

— Звони в Наробраз! — распорядился начальник.

Из Наробраза обещали прислать кого-нибудь, но в тот день так никто и не пришел. Солдатов позвонил назавтра. Ему ответили:

— Распределитель забит, нечем кормить! Подержите пока у себя.

Позвонил через неделю — ответ тот же:

— Не управляемся. Повремените!

Так и прижились ребята в питомнике. Ухаживали сначала за щенками, потом стали вместе с Солдатовым дрессировать собак.

Чекисты были довольны помощниками — публика хоть и своенравная, но сноровистая, толковая.

Наконец, из Наробраза прислали путевки в трудколонию. Солдатов молча положил их на стол перед начальником. Долго вертел тот в руках желтые бумажки, посматривая то на Солдатова, то на возившихся за окном ребят. Запечатал путевки в конверт и велел вернуть в распределитель. Ребят оформили учениками инструктора.

В один из осенних дней из Раменского прибыла комсомольская агитбригада. Привезли с собой знамя, барабан. Запылал в овраге костер. Искры летели выше сосен:

— Под знамя смирно! — командовала комсомолка в кожанке с портупеей через плечо.

По одному выходили к знамени ребята Батрацких выселок, повторяли слова торжественного обещания. Комсомольцы повязывали ребятам кумачовые галстуки. Стали пионерами Серега, Федька, Степан, Михаил. Надели «частицу» революционного знамени и Косте.

Под звуки горна и барабанный бой строем прошли по единственной тогда еще на Батрацких выселках улице.

Домой Володя вернулся к вечеру. Сел в палисаднике на лавочку. Теплый был день. По небу плыли легкие облака. И на душе у Володи было легко, радостно. Жалел только, что не было Наташи. «Легкомысленная, конечно, но девчонки все такие. А в душе, может, и за революцию».

Вспомнился первый их разговор: «Давай и мы посадим дерево. В честь твоего вступления в пионеры. А потом, когда разрешат вступить мне, — посадим второе. Говорят: «Посадившего дерево поблагодарят внуки».

Улыбнулся, взял лопату, прошелся по палисаднику, выбрал самое красивое, самое видное место, выкопал ямку. Отправился в лес. Принес оттуда стройную молоденькую березку и посадил ее. Отошел, полюбовался. Среди хвои она сверкала белизной ствола, казалась особенно юной и нарядной.

По небу плыли легкие облака. Края их розовели от заката.