Три сказки, записанныя въ Колымскомъ краѣ.

Морской поскакунчикъ

Живали, бували старикъ со старухой. У нихъ два сына. Большой сын-отъ большой сталъ. Отецъ заставилъ его топоръ точить. Тотъ топоръ точилъ, точилъ, брусъ переломилъ. Брусъ переломил; началъ отецъ его бить пальменным[2] ратовьемъ. До рукъ выломалъ ратовье. Этотъ сынъ его со злости меньшому братишку сталъ лучокъ, да тамарчикъ дѣлать. Лучокъ да тамарчикъ доспѣлъ. — Если ты тосковать станешь, этимъ лучкомъ да тамарчикомъ стрэляй! — Самъ пошелъ. Шелъ, шелъ, долго-ли, коротко-ли, вечеръ сталъ. Меньшой парнишко заплакалъ. Отецъ говоритъ: — Пошто плачешь? — Я, — говоритъ, — батѣ[3] тоскую. Батя куды ушелъ? Батя говорилъ: я долеко уйду, долго не буду. — Старикъ на старуху сказалъ: — Старуха, принеси мой о́буй! — Та принесла ему о́буй. Онъ наделъ обуй, погонилъ сына. Гонилъ, гонилъ сына. Сынъ шелъ, шелъ, лѣсъ только сталъ, вышелъ на тундру. Старикъ вышелъ на тундру, на лѣсину послѣднюю попалъ, сталъ реветь, — у сына только пустой паръ видитъ, пустой паръ видитъ и сталъ кричеть: — Сынъ мой, воротись, воротись! Не ворачивасся, такъ хоть ты послушай! — Сынъ его остановился, сталъ слушать. — Ну, — говоритъ, на́ моро ты выйдешь, черезъ моро пойдешь, станетъ моро ломать, станешь ты съ ледину на ледину скакать, по ту сторону мора дойдешь, только у теба сила станетъ, черна из-подъ нутра послѣдня ледина выплыветъ, на ніи как-нибудь скачи. Как-нибудь на ніи скачи, да говори: «Сто ледина, ледина, донеси мене до берегу!» Не бойся! Перейдешь черезъ моро, выдешь на берегъ, хоть пэтишечка[4] прилетитъ, (в)се убивай, да ѣшь, (в)се сладко будетъ; хоть кукша[5] прилетитъ, (в)се убивай да ѣшь, — (в)се сладко будетъ. Не бойся, за моромъ олени по человѣчьи баютъ.

Вотъ дослушалъ отца, пошелъ. Шелъ, шелъ, шелъ, шелъ, на моро вышелъ, черезъ моро пошелъ, стало моро ломать. Сталъ онъ съ ледина на ледину скакать. Ледина на ледину скакалъ, скакалъ, скакалъ; обезсилился. Из-подъ нутра черна ледина выплыла: коё-какъ на ніи скакнулъ. Стало ледину нажимать, да нажимать, на сухой берегъ вытолкало. Едва онъ вышелъ, то ись весь перемокъ, ло́пать развѣшалъ, лежитъ самъ у огоньчика; (в)другъ пэтишечка прилетѣла. Лукъ онъ схватилъ, эту пэтишечку убилъ: эту пэтишечку убилъ, вытеребилъ. На рожончикъ іи поставилъ. Жарилось, жарилось кругъ роженчику пуста пѣна только осталась. Бросилъ роженчикъ, говоритъ: Пэтишечка, такъ пэтишечка и есь. Кава́ у ніи и исти-то? На умъ ему пало: отецъ наказувалъ сто? Этотъ роженчикъ схватилъ, сталъ пѣну исти кругомъ роженчика, такая очутилась баранья грудина, жирная, только держись. Онъ поѣлъ и лежитъ, отдыхать. Прилетѣла ему кукша. Схватилъ онъ лукъ, стрѣлилъ, её убилъ. Убилъ іи, вытеребилъ: поставилъ опять на рожнѣ на жаркое. Самъ заснулъ. Пробудился: на рожнѣ такъ нихто нѣту, пуста опеть пѣна. Взялъ, бросилъ и говоритъ: чево іи исти-то? Какая то ѣда? — Лежалъ, лежалъ: на умъ ему пало опеть отцовския речи. Сталъ исти: (в)другъ очутился такой бараній бокъ жирной. Отдохнулъ онъ, высушился, собрался, пошелъ. Шелъ, шелъ, услышалъ: люди баютъ, дѣвушки баютъ, — слышно. Одна и справатъ: — Сестра, — говоритъ, — ты а йдѣ свою скобельну доску[6] покинула? — Я вотъ, — говоритъ, — на хребтѣ-тѣ покинула. — Друга-то у ніи спросила: — «Ты а йдѣ свой ши́вальный мѣшок[7] покинула?» — «Покинула я, — говорить, — подъ камнемъ. Этта вотъ!» — Онъ запалъ, смотритъ. Увидѣлъ: ва́женочий табунъ идетъ. Выбралъ важенку хорошую, потянулъ лукъ на ніи, стрѣлилъ. Вдругъ заскакала. — «Йо, бокъ болитъ, о, бокъ болитъ у мене!» — Стрелялъ, убилъ іи. Взялъ іи, опустилъ, разбилъ какъ слѣдуетъ, масо, развѣсилъ къ огню, штобу подсохло. Жирное мясо развѣшалъ, которое, какъ могъ самому себѣ — штобъ поднясти, унести, подсушилъ, завязалъ въ постелю, понесъ самъ себѣ на подорожну. Скоро сказка сказыватся, между тѣмъ много дѣла минуется. Шелъ, шелъ, пріоблегчилась эта у него котомка. Услышалъ, люди слышно опять баютъ, мужчины: — «Братъ, а ты а-йдѣ, — говорилъ, — свой лукъ покинулъ?» — «Я, — говоритъ, — вонъ за хребтом-тѣ покинулъ». — Братъ, а-йдѣ свой ты тулъ покинулъ? — Ну, я, — говоритъ, — вотъ это на долу-ту. — Онъ запалъ, глядитъ, караулитъ: каки́ же люди идутъ, — православные, или хто? Увидѣлъ: бычій табунъ идетъ. Выбралъ жирнаго оленя и потянулъ лукъ. Опеть заскакалъ: — «Йо! бокъ болитъ, бокъ болитъ!» — Стрѣлилъ, билъ его. Опустилъ его; мясо, которое хорошее мясо, развѣшалъ его, — какъ могъ подпясти, самъ себѣ. На край мора шелъ, вдругъ на моро рѣчка вышла. Перебродъ ему нигдѣ нѣту. И пошелъ онъ по этой рѣчкѣ, погонилъ эту рѣчку перебродъ искать. Недалеко по этой рѣчкѣ шелъ и увидѣлъ стоятъ двѣ вѣтки: одинъ каюкъ, друга вѣтка. Двѣ дѣвки ягоды собираютъ: одна воронья, другая князцовска[8] дочь. Взялъ онъ отъ этой, отъ князцовской дочери ягоды чистыя, поѣлъ много, а у вороньей каки чисты будутъ? Всѣ съ листами. Взялъ эту котомку свою, всѣ въ ветку положилъ, гдѣ чисты ягоды; а гдѣ сметьеваты ягоды, тутока мяско маленько да жирокъ положилъ. Воронья дѣвка увидала съ лѣсинѣ. — «Сестра, — говоритъ, — морской скакунъ пришелъ, котору-то изъ насъ замужъ (в)зясти хочетъ? Пойдемъ скорѣе домой», — говоритъ. — Пошли онѣ домой: прибѣжали (къ)вѣткам. — Сестра, — говоритъ — воронья дѣвка — чего у теба (въ)вѣткѣ есть? У меня, — говорить, — нихто нѣту. Ну, — говоритъ, — сестра, видно меня замужъ взясти хочетъ морской скакунъ, што менѣ (въ)вѣтку положилъ жиръ да мясо. Вотъ на проходъ погребли домой. Тотъ за ними бѣжалъ, шелъ, шелъ, само на эвой-тѣ сторонѣ тутъ домы-те, онъ пришелъ, князцу прамо вошелъ. У князьца одна дочи и три сына и онъ со старухой, князец-то. Эта дѣвка на проходъ бѣлу постелю возлѣ себа постелила и посадила жениха. Эта воронья дѣвка пришла, сяла возлѣ жениха, возлѣ этого. Та іи (в)зяла, выпинала. — «Уйди, — говоритъ, воронья дрыстунья, ты все мѣсто обгадишь!» Та ушла. Жили, жили. Этотъ отецъ вороньей дѣвки, какъ бу, эту обиду отворотить, дочерь что есть изжени́ли, князцовскому зятю говоритъ: — Пойдемъ охотничать за птицой, птицу промышлять. — Тотъ сказалъ ему: — Я, — говоритъ, — (въ)чемъ пойду? У меня вѣтка нѣту. — Тесть-то ему и сказалъ, князецъ: — Да вотъ есть вѣтка; — возьми, — говоритъ, — поди съ нимъ. Онъ хочетъ испытовать твое удальство дак… — Ну, вотъ пошли они. А гдѣ стадо найдут… это князцовской зять крупняков-то и убивать гусей. А этотъ воронъ все гагарленковъ гонятъ, цыпленочковъ. Тотъ вѣтку полонъ какъ наубивалъ князьцовской зять-отъ, возвратился назадъ. Пришелъ, эту птицу всю вытаскали. Тожно этотъ воронъ пришелъ. Ну, гагарленковъ, цыпленковъ наубививалъ, дакъ тѣ унесутъ домой, да (въ)пазуху́ назадъ принесутъ опеть (къ)вѣткѣ. Это воронья дѣвка-то. Тѣ взяли птицу вытеребили, всю её тамъ насушили. Ночь какъ стала, эта воронья дѣвка съ матерью стали шерсть таскать съ улицы-те. Эти перья (в)сѣ убрали съ улицы.

Люди заходили. Этотъ воронъ и хвастатъ и говоритъ: — Князцовской зять страшной кислякъ![9]. — Я, — говоритъ, — полонъ вѣтку набилъ, а онъ, — говоритъ, — насилу на ѣду-ту. За этаго кисляка я бу и дочерь не далъ замужъ. — Князецъ на это ничего не говоритъ, не скорбится, и ничего, зналъ, што онъ этакой удалой. Ну и сказалъ зятю. — Ну, — говоритъ, — зять, пора тебѣ отцу матеръ идти. — Ладно!.. — говоритъ. — По утру стану собираться. — Утромъ просныватся, слышно на дворѣ, чего-то какъ погода шумитъ. Вышел-дакъ, огромной табунъ оленей. Это ему тесть отъ зятю далъ съ невѣсткой кочевать, пригонили оленей. Покочевали они со-женой. Вотъ эдакую даль, — сказалъ къ ней. — До камня докочуй до этого, а тутъ ночуй. — Ну, докочевала до этого камня. Выгребла мѣсто, поставила руйту. Сама волчицей обернулася, ударилась объ сыру землю и вернулась домой по огонь. Огонь-отъ не булъ, — у мужа огниво-то. Пришелъ онъ. — огонь у ней горитъ. Сумлѣватся: огнива нѣту, откуль же огонь (в)зяла? Ночлегъ этотъ прошелъ, мужъ ничего не сказалъ. Утромъ стали, опеть покочевали. Кочевали, кочевали. Какъ съ полудня своротить, сказалъ: — Поди вотъ (въ)это мѣсто докочуй, да тутъ ночуй. — Та покочевала, въ томъ мѣстѣ стала, ночлегъ выгребла, руйту поставила. Какъ руйту поставила, ударилась объ сыру землю, обернулась волчицей, убѣжала на ночлегъ опеть по-огонь. Тотъ пришелъ, ужъ у ней и огонь горитъ. Мужъ на это досадился, откуль же она, усомнился, огонь беротъ? Хто ей, люди ходятъ, или какъ? — Ну, — сказалъ къ ней, — вотъ кочевать, — говоритъ — станешь, тепера на моро выдемъ, по мору покочуемъ. По мору недалеко откочуй, да тутъ ночуй. Самъ поѣхалъ попередъ да и запалъ тамо-ка. — О хто же огонь кладетъ къ ней? — Сталъ караулить. Та прикочевала, мѣсто выгребла, руйту поставила. Обернулася сама волчицей и побѣжала назадъ по огонь: — головешку схватила и бѣготъ. Вотъ выдернулъ онъ стрѣлу и направился, стобы её убить. Она если эдакъ, дакъ и мене погубитъ. Стрэлилъ іи, она головешку бросила и назадъ драла́. Не стала (жить), убѣжала, отцу, матери. И олени всѣ за ней убѣжали, табунъ весь. Самъ отцу ушелъ. Отецъ ему говоритъ: — А йдѣ баба? — Она говоритъ, — я еще опасенъ, она меня систъ чего-ли. Я іи хотѣлъ убить, она назадъ убѣжала. — Отецъ его назадъ послалъ. — Твоя мати, — говорить, — эдакая же була, а я её этто привелъ. Дома ничего у ней стало. Я откудь же твою матеръ досталъ. Ты пошто сталъ убивать? — Пошелъ назад.

Пришелъ онъ назадъ туды, этому князцу… Сялъ возлѣ невѣсты; невѣста скочила, убѣжала. — Почего, — говоритъ, — ты пришелъ? Ты, — говоритъ, — меня убить хотѣлъ! — Большой братъ сказалъ: Э, — говоритъ, чего! То, — говоритъ, — я всѣ это дѣлалъ, то естъ, стобу онъ тебе хотѣлъ убить, для това́ дѣлалъ больше, стобу сестру посмотрѣть. Если такъ, мнѣ больше сестру не увидѣть за моромъ, — намъ не дойти. Она на это смилосердилась, пустила его опеть. Переночевали и опеть назадъ покочевали. Если ужъ чего дѣлатъ, онъ ужъ и не шевелитъ. Эта обертывался волчицей, по огонь бѣгатъ, не шевелитъ ужъ іи. Такъ и отцу прикочевали. Съ тѣмъ у нихъ и конецъ.

Записано на урочищѣ «У двухъ високъ» на р. Большомъ Анюѣ отъ обрусѣлаго юкагира Митрофана Татаринова.

Сообщено В. Богоразомъ.