Три судьбы

Ни невесты, ни друга Омск, 1976—1980 гг

Алексей вернулся из армии, как и ушёл, в апреле. Как только он добрался до места службы, а попал он в Казахстан, при первой же возможности отправил письма маме, отцу, Владимиру, Сергею и Маргарите. От первых троих вскоре получил ответы, но второй друг и любимая девушка молчали. Впрочем, Мудров не удивлялся тому, что Скворцов не написал, этот парень не являлся любителем эпистолярного жанра и не считал себя должным делать то, чего ему не хочется, даже по дружбе. Но то, что Рита игнорировала его письмо, было обидно. Он никак не мог взять в толк: что такого страшного случилось в тот вечер, когда они виделись в последний раз? Как могло обыденное обещание парня ревновать свою девушку привести к полному разрыву отношений?

Во время своих проводов он всё названивал в квартиру её бабушки, надеясь, что они ещё увидятся, но никто не брал трубку. Так и уехал, не выяснив недоразумения и не простившись, но всё же предполагал, что девушка остынет от своей надуманной обиды, и они помирятся. Спросить в письмах маме и Владимиру, как поживает Рита, ему было неловко, ведь для всех она оставалась всего лишь школьной подружкой, и никто не знал об их любовной связи. В конце концов, Алексей решил, что либо девушка заскучает и напишет, либо всё определится, когда он вернётся в родной город. Они встретятся, взглянут друг другу в глаза, и станет ясно, быть им вместе или не быть.

Ответ на гамлетовский вопрос пришёл в конце июня, когда Владимир написал, что Маргарита и Сергей поженились, поселились в её квартире и ждут ребёнка. Так Мудров одномоментно лишился и любимой, и друга. В первые несколько секунд у него возникло то же ощущение, когда он в боксе пропускал удар под дых. Можно было сколько угодно утешать себя тем, что в жизни нередко случается, чтобы девушка «и башмаков не успела сносить», как нашла парню замену, и что «если к другому уходит невеста, то неизвестно, кому повезло», а всё же поначалу было очень больно. Эту душевную боль он вытеснял физическими нагрузками, стремясь, как в детстве, во всём быть лидером: первым пробежать кросс, сделать больше всех подтягиваний на турнике, показать лучшие результаты на стрельбах.

Конечно, даже самая сильная боль со временем притупляется, и в юности заживление ран происходит гораздо быстрее, чем в зрелом возрасте, когда счёт потерь идёт уже не на единицы, а на десятки. Тогда переживать их приходится всё дольше, и справляться с горем становится всё труднее.

Алексей уже через полгода сумел, если и не до конца понять, то принять как данность предательство близких людей, и уже почти не вспоминал ни Сергея, ни Маргариту. Даже сообщение Владимира о том, что у молодожёнов родился сын, и он будет его крестить, боец воспринял не столь стоически, сколь равнодушно, будто речь шла о посторонних для него людях.

Вернувшись два года спустя домой субботним днём без предупреждения и пообщавшись несколько часов с мамой, Мудров ближе к вечеру позвонил в дверь Леонтьева. Друг оказался дома, и они почти до утра проговорили у Лёши в кухне, попивая красное вино и поедая испечённые мамой пирожки с капустой и нажаренные сочные котлеты, по которым он так скучал в армии.

Владимир увлечённо рассказывал об учёбе в школе милиции и практике, которую слушатели проходили в отделах милиции.

– Знаешь, Лёха, и в теории, и на деле многое оказалось совсем не так, как нам представлялось в школьные годы, и как показывают в кинофильмах. Как бы тебе сказать? Прозаичнее что ли? Или грязнее? Хотя всё равно интересно. Впрочем, скоро ты сам всё оценишь. Если, конечно, ещё не передумал к нам поступать.

– Нет, не передумал. Наоборот, укрепился в своём решении. И теперь это уже не детская мечта, а взрослое решение.

– А знаешь, мне кажется, что Сергей разочаровался в профессии… Нет, не так. Скорее, он считает, что способен на большее, чем годами хулиганов на дискотеках приструнивать и мелких воришек ловить. Ему бы сразу в генералы.

– Володь, избавь меня, пожалуйста, от разговоров о нём.

– Да что такого случилось-то, что ты не хочешь ничего знать о друге? Он тоже не очень любит о тебе вспоминать. Это из-за Ритки, да? Ты ведь тоже был в неё влюблён? Да брось ты, найдёшь себе ещё хорошую девчонку.

– Найду, конечно. Сам-то ещё ни с кем не встречаешься?

– Встречаюсь с одной, Ленкой зовут, – смущённо улыбнулся Владимир. – Но посмотрим, что получится.

На рассвете друзья отправились кататься по пустынному городу на новой игрушке Владимира – вишнёвой Яве 360 модели с хромированным бензобаком и двухцилиндровым двигателем. Потом они ещё не раз проводили с другом время за беседами и выезжали прокатиться по Омску или за город. А с Сергеем ему довелось всего два раза столкнуться в стенах школы милиции, но оба сделали вид, что не знают друг друга, и не поздоровались.

Проведя несколько дней в родительском доме, Мудров уехал на целый месяц к отцу на Кубань, а, вернувшись, принялся готовиться к вступительным экзаменам. За время службы он стал кандидатом в члены КПСС и, как предрекал подполковник из мандатной комиссии, на льготных условиях поступил в Высшую школу милиции. К тому времени его бывшие школьные друзья уже окончили третий курс.

Когда Владимир и Сергей начали милицейскую карьеру, Алексею до исполнения мечты оставалось ещё три года. Но времени зря он не терял, упорно занимался, восстанавливая в памяти подзабытые за время работы на заводе и службы в армии знания, занимался общественной работой, и вскоре стал секретарём комсомольской организации курса.

Однако уже на первом курсе его едва не отчислили. Мудров активно занимался спортом, и его отправили на сборы. После очередной тренировки он пришёл на пляж. На лодочной станции расположились приятели, живущие по-соседству. Парни увлекались культуризмом, в семидесятых годах стало модным накачивать бицепсы, и культуристы котировались в городе как противовес преступному миру.

Когда Алексей подошёл к приятелям, они рассказали, что накануне подрались на танцах и отметелили нескольких слушателей школы милиции и студентов института физкультуры. И тут по ведущей к пляжу лестнице стали спускаться парни в спортивных костюмах. Мудров прикинул навскидку, что их больше двухсот. Одного из культуристов парни узнали, и вся эта толпа пошла на друзей стеной. Цель приближающихся была очевидна – поквитаться за вчерашнее, захватить, избить.

Драка началась практически молниеносно, и Алексей ввязался в неё без раздумий. Минут пять меньшинство, отступая к воде, отчаянно отбивалось от большинства подручными средствами – подобранными на песке бутылками и железными прутьями. Под мощным натиском врагов культуристам всё же удалось взобраться на спасательный катер и отчалить от пристани, несмотря на то, что в них продолжали бросать всем, что подворачивалось под руку. Чаще это были битые бутылки, и у Мудрова навсегда остался шрам на руке от пореза стеклом.

И тут друзья попали, как говорится, «из огня да в полымя». Им пришлось в сопровождении появившегося милицейского катера рулить к ближайшему отделению, где их, как были, в плавках, поместили в камеру для задержанных. Чем могло обернуться для Алексея это происшествие, было яснее ясного, и он объявил приятелям:

– Ребята, я подрываюсь, потому что мне вилы.

Понимая, что его проступок не совсем соответствует облику примерного блюстителя порядка, и отчисление из вуза, в который он так долго и упорно стремился, не за горами, Мудров быстро нашёл способ скрыться. Камера задержанных находилась рядом с помещением дежурной части, и пройти мимо сотрудника милиции незамеченным было практически невозможно. Алексей попросил разрешение выйти в туалет и обнаружил неподалёку от него какую-то дверь, запертую только на крючок. Подняв его, он выглянул наружу и понял, что за дверью – выход во двор, и далее – на улицу.

Назад, к лодочной станции, пришлось идти километра три в одних плавках. На песке, на месте былого побоища, он нашёл свои брошенные вещи, оделся и быстрым шагом вернулся в общежитие.

Конечно, вскоре в школе милиции стало известно, что Мудров находился среди семи задержанных у пристани парней, но конфликт удалось погасить. Руководство вуза проявило к курсанту снисхождение, оправдав проступок тем, что он не мог бросить на произвол судьбы шестерых друзей, когда на них напали более двухсот человек.

Позже, многократно прокручивая в голове этот эпизод, Алексей понял, что на момент начала драки ему было не важно, кто виноват, кто прав, но помочь друзьям выстоять против толпы он был просто обязан. Этот случай навсегда укрепил его во мнении, что когда люди находятся в трудной ситуации, сначала нужно найти способ им помочь, а уже потом разбираться, почему так вышло. Своих не бросают, и в этом он счёл себя правым. В некоторой мере, он тогда даже немного гордился собой: не струсил, не сбежал, не предал.

И он был благодарен своим наставникам за то, что поняли его поступок и не выгнали из лучшего в Советском Союзе вуза, где готовили кадры для милиции с высшим образованием. В Высшей школе преподавали и профессора, и практики, не имевшие научной степени, но обладающие большим опытом работы в милиции. Львиная доля часов отдавалась криминалистике и уголовному праву. Учили оперативно-розыскной деятельности – работе с негласным аппаратом, раскрытию преступлений по горячим следам, общей юриспруденции. Тренировались парни и физически, занимались боксом, самбо. Позже единоборства помогали им ловко задерживать преступников, длительное время сидеть в засадах, не обозначая себя, и вести слежку, не раскрываясь.

Два раза в неделю слушателей Омской Высшей школы милиции задействовали в охране общественного порядка, и парни ходили на танцы, дискотеки, праздничные мероприятия, в места массового скопления народа, нисколько не опасаясь, что с ними что-то может случиться. Выходили в рейды и с участковыми, и с членами добровольных народных дружин. В советское время сотрудников органов внутренних дел уважали, и даже где-то побаивались. Авторитет у милиции был непререкаемый, совсем не тот, что десятилетие спустя, в лихие девяностые – период бандитских разборок и «ментовских войн».

К курсантам не приставляли «нянек», и практику они зачастую проходили, выполняя работу участковых в населённых пунктах, где не было ни одного сотрудника ОВД. Слушатели принимали от граждан жалобы и заявления, разбирались в семейных конфликтах, утихомиривали дебоширов. Мудров постоянно приходил в отделение милиции помогать сотрудникам – отнести повестку по адресу, поучаствовать в задержании, взять объяснения у задержанных или потерпевших, послушать рассказы оперативников о недавно раскрытых преступлениях.

На территории, к которой Алексей на практике был прикреплён к старшему инспектору уголовного розыска, находился притон. Из «нехорошей квартирки» опера постоянно забирали подозрительных личностей и доставляли в отделение. Однажды он сам наведался по адресу и обнаружил восемь человек. Все ранее судимые, синие, в наколках. А он даже без формы пришёл, зато с удостоверением слушателя школы милиции. В ответ на предложение следовать за ним, Алексей услышал обращение одного из рецидивистов к своим дружкам:

– Да давай привалим его, он один.

– Я-то один, но там ещё пять человек вас внизу ожидают, – возразил будущий милиционер, – так что давайте, граждане, быстренько собрались и пошли.

– Я его знаю, – поддержал Мудрова хозяин притона, – он приходит с опером.

И жулики нехотя потянулись следом за парнем. В отделение он их доставил один, проехав в бандитской кампании две остановки на троллейбусе. Никто и не пытался убежать.

Как-то оперативники задержали семь человек с крадеными телевизорами, их поймали, когда они перекидывали технику через складской забор. Шесть человек сразу начали давать показания. Седьмому, особо опасному рецидивисту, опера показывают явки с повинной:

– Смотри, все уже всё написали, во всём признались, похищенное мы изъяли.

А он всё равно в отказ:

– Я ничего не совершал.

И тогда наставник Алексея принялся методично буцать задержанного резиновой дубинкой, да так увлёкся, что практиканту показалось, что вор вот-вот захрипит, но тут последний сказал:

– Ну, всё, ребята, хватит. Давайте бумагу, буду писать.

– А что же ты сразу не пошёл в сознанку? Для чего тебе надо было, чтобы тебя били? – возмутился оперативник.

– Ну, я всё же авторитет. Сейчас приду в камеру, а меня спросят: а ты чего дал показания? На тебе даже ни одного синяка нет.

В то время были чёткие понятия о том, как должен себя вести вор в законе, и он старался этим правилам соответствовать. А по-другому и не получалось, ведь советская система исполнения наказаний отнюдь не исправляла заключенных и не наставляла их на путь истинный. Лишь единицы из них после отсидки на зонах возвращались к нормальной жизни, зарабатывая хотя бы относительно законным путём. Сотни тысяч других, едва откинувшись на волю, вскоре снова оказывались за решеткой. В этом Мудров не раз убеждался на практике.

В десятом классе, помимо троих близких друзей, в круг его плотного общения входили ещё десять-пятнадцать живших в их микрорайоне ребят, которые зачастую вместе проводили свободное время. В один из вечеров Игорь Горелов, с которым они учились в одной школе, но в разных классах, предложил пойти ночью «на дело», снимать зеркала с только что выпущенных автозаводом ВАЗ Жигулей. Тогда их называли «единичка», а позже, когда модель перестала считаться престижной, к ней прочно приклеилось прозвище «копейка».

– Мы позавчера сняли шесть зеркал, – сообщил Игорь с бравадой, – продали их на рынке и получили неплохие деньги. Кто сегодня со мной?

Из пятнадцати парней шестеро подписались на это дело, а девять других отказались. Конечно, грезившим о милицейской карьере Алексею, Владимиру и Сергею и в голову не могло придти отправиться на ночную прогулку по окрестным кварталам, чтобы воровать с припаркованных во дворах Жигулей зеркала. Но Мудрова тогда неприятно поразил хищнический блеск, вспыхнувший на несколько секунд в глазах Сергея. Показалось, что и близкого друга заразила преступная идея совершить что-то противозаконное, дерзкое, опасное. При полном достатке в семье Скворцовых, парень получал всё, чего хотел, в карманных расходах он тоже не нуждался. Однако дух авантюризма у Сергея оказался настолько силён, что не выбери он профессию милиционера, непременно подался бы в преступники, причём, не наживы ради, а чисто из охотничьего азарта, подумалось тогда Алексею.

Через несколько дней после того вечера ребята узнали, что троих «зеркальных» воров поймали в ту же ночь на месте преступления, они тут же сдали своих подельников, и тех тоже взяли с поличным. Организатор подростковых краж Горелов получил два года условно. Когда Мудров на четвёртом курсе проходил практику в милиции, он присутствовал на допросе Игоря, который за шесть послешкольных лет умудрился заработать три судимости и снова находился под следствием за очередной грабёж. Им обоим было тогда по двадцать четыре года, но один ждал диплома об окончании Высшей милицейской школы, а второй – отправки на зону в четвёртый раз. И Алексею тогда подумалось, что каждый – сам творец своего счастья. И несчастья – тоже.