Три талера

Глава 13. Шалаш

Шалаш был сделан на высоте метров четырех, в кронах среди переплетенных ветвей дуба и толстенной ольхи, что росли вместе на обрывистом берегу реки. Вода тихо плыла внизу, иногда закручиваясь в водовороте, и тогда волны шлепали в берег, лизали желтый песок, вымывая обломанные, голые корни деревьев.

Место для шалаша где-то с месяц назад случайно нашел Чэсь. Тогда, в конце апреля, когда все вокруг было уже достаточно зеленым, припекало солнце; рыба, крупная плотва, нерестилась, поднимаясь из своих темных глубоких ям к поверхности, заходила в прибрежную шепотливую траву, на мель, где хватает еды и где совсем тепло, где можно даже вздремнуть, вяло шевеля плавниками.

На удочки, однако, рыба клевала слабо, Чэсь с Михалем с полдня таскали мелким старым дырявым Михалевым бреднем, потом тут же, у берега, купались, пытаясь в мутной воде ловить плотвичек руками… уставшие, замерзшие, поленились нести домой мокрый, тяжелый бредень — все равно, если такая погодка постоит еще, завтра снова захочется порыбачить. В прибрежных кустах оставлять бредень, каким бы старым и дырявым он ни был, не решились. Чэсь задрал голову, полез по кривой, жирной, без ветвей снизу ольхе, добрался до густой кроны, нырнул туда… и пропал.

— Эй, сюда! — послышался сверху голос. — Да тут дом можно построить, в зарослях!

Оказавшись наверху, Михаль тоже не смог сдержать восторга:

— Вот удивительно — ветви сами так растут, что как будто шалаш. И видно отсюда все. А тебя, Чэсь, даже снизу, в двух шагах никак не было видно.

Смело оставив здесь, в «шалаше», бредень, на второй день ребята пришли на это место не с пустыми руками. Они притащили несколько дощатые коробок, которые нашли на свалке за местным магазином; кроме того, сверток мягкой алюминиевой проволоки, молоток, гвоздики и кусок рубероида. В тот день им было даже не до рыбы. Кипела работа. На нижние параллельные ветви положили доски, обмотали проволокой — получился «пол», втащили наверх рубероид — отличный «потолок». Вот только на стены не хватило досок. Но ничего, дней впереди много, как много и коробок у магазина…

На выходные приезжал с близкого поселка Березы Михалев и Чэсев друг, Дмитрок. У его родителей в Поплавах была дача, только не в «низине», у реки, а под лесом. Дмитрока парни всегда охотно брали в свою компанию-потому, что он городской, а не задается, и потому, что он безотказный, со всем соглашается и слушается всегда как старшего Михаля, так и более молодого Чэся.

Теперь, когда наступали выходные, уже все втроем, связанные, конечно, строжайшей тайной, устраивали шалаш. И шалаш понемногу приобретал все более обжитый, даже уютный, как парням казалось, вид. Появились «стенки», сделанные из тех же досок от ящиков. На «пол» наслали мягкого мха. Внутри шалаш оказался довольно большой, вместительный — всем трем хватало места, еще и оставалось; можно было лежать, можно даже вставать во весь рост. Правда, высокому Михалю приходилось пригибать голову. В углу при «стенках» прибили две полочки, на которых разложили мелочи (что за жилье без кое-каких вещей?): удочки, коробочки с крючками, олово на грузики, котелок, отчищенный песком и все равно со следами копоти на боках, чайник, стаканчики с солью, перцем, бумага, спички, нож, даже жирная парафиновая свеча. На второй полке — оружие: охотничий нож, самопал — прикрепленные к деревянному ложу медные трубки, заклепанные на концах. Под полками в углу — выцветший до белизны походный рюкзак, который отдал парням Михалев отец, бредень, спиннинг, резиновые сапоги с высокими голенищами. Были в шалаше и «двери» — густолистная ветвь дуба, которая полностью закрывала вход. Ветвь пружинила: отогнешь ее, пролезешь в шалаш, а она — раз назад, и «дверь закрылась». И вот ты в шалаше. Так здорово здесь. Внизу течет, плещется о берег вода. По эту сторону видно дорогу, Чэсев дом и огород, другие близкие дома и огороды, памятник на холме. Ты все и всех видишь, а тебя никто. Никто и не догадывается, что ты здесь, на деревьях, живешь, словно птица или зверь. А всего интересней, когда дождь (только без молний, ​​в грозу с молниями под дубом опасно): сидишь себе тихо в шалаше, капли шлепают о рубероид и о листву… А тут сухо, тепло, ты забыт всем миром, отрезан от людей, от привычной жизни…

Вскоре шалаш превратился в «штаб». И старший Михаль, и младшие Чэсь с Дмитроком — все были одновременно и «рядовыми бойцами» и «начальниками штаба». Дело в том, что вот-вот наступят летние каникулы. Надо обсудить и утвердить «план действия». План прост: не ходить же все лето, задрав головы, посвистывать, купаться, загорать и ловить рыбку. Одно, что надоест, а второе — одиннадцать — двенадцать лет самый возраст, чтобы понять, что в жизни далеко не последнее место занимают деньги. И богатым быть совсем неплохо. Особенно, если это не родительские, а твои собственные деньги. И ты можешь тратить их на все, что захочешь, не спрашивая ни у кого разрешения.

Тройка друзей собралась в шалаше-«штабе». Михаль даже прихватил тетрадь и огрызок карандаша, чтобы записывать самые интересные и, главное, наиболее реальные предложения. Каждый должен был выступить на тему: «Как им за лето заработать денег и разбогатеть?»

Первый выступил Дмитрок. Михаль записей:

1) Дмитрок. Мыть машины, желательно иномарки, на автозаправке под березой. Дмитрок уже пробовал. Положительное-если повезет, можно за раз получить до десяти долларов. Недостатки — мыть нужно быстро и аккуратно, к тому же унижаться, всем угождать. Конкуренты — местные и из Березы — чужеземцев не подпускают и близко. У Дмитрока отобрали ведро, надавали оплеух и пообещали, что, если увидят его еще раз, оденут ведро с мыльной водой на голову.

— И ты так ничего и не заработал? — спросил Михаль.

— Не успел… Одному так вымыл его «Вольво», что даже блестела — не дал ничего. Второй дал какую-то мелочь, кусок мыла больше стоит. Только две машины и успел помыть.

— Да откуда у нас взяться тем иномаркам или богатым людям! — отозвался Чэсь. — Город маленький, это не то, что в Минске, вот там можно было бы заработать!

Михаль обозначил внизу: машины — на крайний случай. Чэсь предложил свой, самый надежный вариант:

— Будем собирать грибы, ягоды, орехи, ловить рыбу, возить в город на базар и продавать. Деньги держать в одном месте, а в конце лета разделить поровну.

— Ягоды появятся в лучшем случае через месяц, — сказал Михаль, — грибы при такой жаре будут ли вообще, орехи в конце лета, да и с рыбой не каждый раз удача. К тому же рыбы всегда полно в городе на базаре.

— Тогда не знаю.

Михаль записал: 2) Вариант Чэся. Положительное — надежность. Недостатки — трудно, долго, нудно, мало денег.

— Я предлагаю вот что, — сказал Михаль. — Вы заметили: к деду Макару весь последний месяц начали приезжать какие-то люди из Минска — геологи, как он говорит. Двое мужчин. Они ставят в его дворе машину, обедают, иногда ночуют. Неужели им не нужны помощники?

— А что они делают? — спросил Дмитрок.

— Ходят возле речки, у памятника, по лугу, что-то измеряют, записывают… В последнее время начали ходить даже по огородам, и к нам приходили. Объясняют хозяевам, что им нужно брать на пробу землю и воду из разных участков нашей окрестности…

— Все понятно — нефть ищут, — вмешался Чэсь.

— Может, нефть, может, другие полезные ископаемые… У них такая штука, похожая на миноискатель — палка с дугой на конце. Я предлагаю подойти к ним и попроситься на работу: что-то подносить им, подавать рулетку, держать спицы-фиксаторы… Если хоть одного из нас возьмут, и то хорошо. Если не примут, тоже не беда, мы ничего не теряем, а вот попробовать стоит.

— Быть «на подхвате», на побегушках? — скривился Чэсь.

— Тогда иди машины мыть.

— Машины мыть — ты сам себе хозяин, хочешь моешь, а хочешь — нет, а тут будешь бегать, как собачка, никакой свободы… Но пусть: я согласен. Только расчет — долларами, и в конце каждого дня, — сказал Чэсь.

— Это само собой. А люди они не бедные, по машине видно. Кроме того, они часто уезжают в Минск и работа у них стоит. А они могли бы на это время давать нам задание — например, измерить участок, набрать тот же земли на пробу.

— Решено — записывай.

— Итак, третий пункт, — записывал и вслух читал Михаль. — Положительное-наличные деньги в конце дня. Недостаток — нужна ли им помощь?

— И не опередили ли нас, — сказал Дмитрок, который всегда говорил мало, но метко. — О Курте забыли?

При слове «Курт» поморщились все втроем. Это был внук деда Макара, который жил и учился в школе в Березах, а на выходные, как и Дмитрок, приезжал к деду в Поплавы. Трем друзьям он приносил много неприятностей, особенно когда вовлек их в одну историю, о которой и теперь им стыдно было вспоминать.

Михаль почесал кончиком карандаша затылок:

— Этот везде влезет… Но все же он городской, а мы местные с Чэсем, живем здесь и больше знаем.

— Ничего, — сказал Дмитрок, — через неделю каникулы, он тоже будет жить у деда. Геологи у них остановились, обедают, его они и возьмут. Зачем им мы, чужие?

— Значит, нужно попробовать его опередить. И пункт четвертый, — подытожил Михаль, — постараться где-либо найти деньги. Пристальнее присматриваться возле магазина, возле автозаправки, особенно в городе на вокзале и вообще на улицах… Это тебя больше, Дмитрий, касается.

— Ага, — иронично улыбнулся Чэсь, — там лежит среди улице кошелек, ждет меня не дождется.

— Раз кто-то теряет деньги, значит, кто-то должен их и находить, — спокойно ответил Михаль. — Запишем, как вариант. Чэсь и Дмитрий не имели ничего против такой логики.

Глава 14. Геолог и дед Макар

— Теперь надо записать в тетрадь: пункт пятый — поиски клада, — сказал Чэсь, развлекаясь монетою. — Хоть и мало верится, если честно.

Они с Михалем лежали на траве за Чэсевой поленницей, разомлевшие на солнышке, лениво осматривали луг, речку, холм с памятником.

— Вечером узнаем, что за сокровище, — Михаль зевнул. — В любом случае сокровище — это серьезно. Что нашел, все твое, сразу капитал. Это тебе не машины мыть и не чернику продавать.

— А что до вечера делать? Может, в шалаш сходим? — предложил Чэсь.

Михаль, не отвечая, повернул голову, прислушался. Во дворе послышался голос Чэсевой матери, затем шаги, и из-за поленницы вышел Дмитрок. Как всегда серьезный, чистенький, подстриженный, в отутюженном штанах, новой рубашке, начищенных ботинках.

— Вот где вы! А я уже и в шалаше вас искал. Привет, — спокойно подал руку одному, другому, словно не виделись не целую неделю, а всего несколько часов, и улегся рядом.

— Когда ты приехал? — спросил Михаль.

— Только что, дневным автобусом.

— Ну, и какие новости? — Чэсь с Михалем перемигнулись. — Что слышно про кошелек с деньгами? Нашел ли?

— Нет, — серьезно ответил Дмитрий.

— Ты, наверное, слабо присматривался.

— Присматривался хорошо… А у вас что слышно?

— Есть кое-что, — Чэсь подбросил монету и поймал ее, успев, пока она была в воздухе, хлопнуть в ладоши. — Вечером узнаешь.

— Что, геологи берут на работу? — небрежно спросил Дмитрок.

— Почему ты так подумал?

— Так ведь видел их сегодня. Шел с автобуса и видел: стоит машина у деда Макара во дворе.

Чэсь с Михалем, не сговариваясь, вскочили.

— И он молчит! Разлегся спокойно тут!..

— Откуда я знал? Вы же здесь живете, все видите, я думал, вы сходили давно… Кстати, Вова-Курт приехал тем же автобусом, что и я.

Чэсь присвистнул.

— Ну, тогда можно и не ходить!

— Нет, пойдем, что мы теряем?

Михаль вспомнил про велосипед, хотел было во двор. Чэсь опередил его:

— Огородами ближе.

Помчались друг за другом узкими чужими огородами, переступая границы, минуя заборчики и заграждения. Вскоре выбрались на улицу, параллельную той, где жил Чэсь.

Двор деда Макара было окружен «забором» — прикрепленной к столбам металлической сеткой, через которую все видно. Во дворе стояла темно-синяя машина-иномарка.

Возле нее ходили дед Макар и один из геологов, высокий мужчина в белой рубашке. Он что-то объяснял деду, стучал ногой в колеса, похлопывая ладонью сверху по кабине. Дед кивал ему на каждое слово, изображая на лице то удивление, то согласие, то почтительность. Второй геолог, в шапке-каскетке и в темных круглых очках, голый до пояса, сидел возле дома на опрокинутой, почти обветшалой лодке, которая до половины вошла в землю и служила деду лавкой. Раскинул руки — загорал.

Ребята остановились у низкой калитки, с улицы, и начали перешептываться, толкаться, не решаясь зайти. Со двора их увидели. Дед Макар сразу согнал с лица почтительность, стал почему-то строгим, даже сердитым. Легко, молодо ступая ногами в своих кирзовых сапогах, которые носил и в снег, и в летнюю сушь, и в весеннюю и осеннюю слякоть, дед подошел к калитке. Осмотрел каждого из ребят по очереди, сказал:

— А, пионерия, — сами, значит, прибыли?

Был он жилистый, сухой, быстрый на движения. Разговаривая с кем-то, всегда трогал седую бородку и усы, порыжевшие от табака.

— А я к вам сам собирался было наведаться, вот как.

Ребята переглянулись. Что такое? Сам хотел искать их — зачем? Разве что сами геологи попросили его найти им помощников? Но почему он такой сердитый? Обычно он любил пошутить с ними, поговорить, они этим гордились — еще бы, лучший в поселке рыбак оказывает им внимание, никогда не прогоняет от себя, даже раз под хорошее настроение подсказал им, где на обычных луговых кузнечиков «в проводку» (без поплавка и грузика) берутся язи, и они действительно поймали в том месте пять штук и отведали язевой ухи… Что же сегодня с ним случилось? Может, Курт приехал и что-то о них наговорил, оклеветал? …

— Ну, пионеры, что молчим? — допытывался дед Макар. Он и раньше называл их «пионерами», но не таким голосом, как сейчас, а шутя, добродушно. А таким серьезным ребята деда еще никогда не видели. Не понимая, что они должны говорить и в чем их вина, Михаль все же решил держаться того тона, который был между ними раньше.

— Мы не пионеры, дед Макар, — сказал он весело, открыто глядя деду в глаза. — Пионеров сейчас нет.

— Оно и видно, — проворчал дед.

— Мы не пионеры, мы бой-скауты! — поддержал Михаля Чэсь. Правда, он и сам толком не знал, что это за «бой-скауты», случайно услышал от старших ребят: якобы есть такая детская международная организация вроде бывшей пионерской.

— Оно и видно, — опять повторил дед, трогая свою бороду и усы, — не пионерия — вот и разболтались без присмотра. Пионеры были, так не делали, как вы делаете. Нехорошо это.

— Да что мы делали?

— Вы сами знаете. Вы потому и пришли.

— Не знаем мы ничего!

— Вы вчера мой «телевизор» вытащили, у обрыва. Хотели рыбы? — Ну и забрали бы рыбу, я рыбу никому не жалею, а «телевизор» надо было обратно поставить. Новенький «телевизор», — укоризненно сказал дед.

Вот оно что! Да как он мог подумать? В поселке такого и случая не было, чтобы кто-то положил глаз на чужие рыболовные снасти!

— Не брали мы, — угрюмо сказал Чэсь.

— А где же он делся? Кому он нужен из взрослых, у взрослых свое есть. Кроме вас — некому.

— Мы ни вчера, ни позавчера даже не были у обрыва!

— Обманываете, как не стыдно? Вы там каждый день крутитесь, я же знаю, видел. Принесите сами, — предупредил дед, — иначе будет хуже. Родителям пока вашим говорить не буду, не принесете — скажу.

— Может, вы привязали слабо? — вежливо вмешался Дмитрий, не подумав, что обижает этим замечанием старого рыбака.

Дед Макар фыркнул носом и не счел нужным даже отозваться на это.

— Что такое, Макарыч? — крикнул геолог, который загорал на опрокинутой лодке. Поднялся, помахал руками — делал зарядку, лениво подошел к ним, поднял на ребят свои темные очки.

— Да вот, «телевизор» стащили, сорванцы, — пожаловался дед Макар. — Еще и не признаются.

— В чем признаваться, если мы даже не видели вашего «телевизора»? — сказал Михаль.

— Что? — геолог сразу напрягся, начал шарить защелку калитки. — Телевизор? Вот эта шпана? А в милицию?

Ребята уже готовы были дать стрекача. Но старик схватил геолога за руку:

— Нет, нет, какая милиция!.. Свои люди… Вы же не думайте: не тот телевизор, что кино показывает! «Телевизор» по-нашему — такая сеточка… сеть, метра полтора.

— А, сеть, — геолог сразу остыл.

— Да! Снизу грузик — какой-нибудь металлический прут, а сверху-поплавок, палка орешниковая… И эта сеточка стоит в воде торчком, вертикально, рыба запутывается, поэтому и «телевизором» называем…

Глава 15. Курт

Устроились, называется, на работу… Ребята, повесив носы, молча развернулись и побрели по улице.

Но тут хлопнула дверь дедового дома, оттуда выскочил Вова-Курт, бросился к калитке.

— Ребята, подождите!

Они остановились. Курт, немного косолапя, подбежал к ним. На ходу он дожевывал что-то. Маленький, черноволосый, но такой же, как и дед, быстрый, подвижный. Глубокие хитрые глазки бегают и постоянно мигают. Одним словом, «куцый», «курт»… Кличку эту, сам о том не догадываясь, придумал внуку его дед Макар. Как-то у речки просил ребят: «Приняли бы вы моего Вовку к себе в компанию! А то куцый он какой-то, один и один, никто с ним не хочет дружить». Так и пошло — Курт. В компанию его не приняли. Может, дед им за то и мстит, выдумывает какие-то «телевизоры»?..

— Привет! С тобой, Дмитрок, виделись уже.

Михаль и Чэсь неохотно пожали с ним руки.

— Твоему деду что, делать нечего? — сказал Чэсь. — Кому надо его «телевизор»?

Курт заморгал глазами, оглянулся почему-то на калитку. Геолог стоял и стоял, дымил сигаретой. А дед Макар вернулся снова к машине.

— Ребята, при чем здесь я? — Курт приложил к груди руки. — Я сам только что приехал, вот Дмитрий может подтвердить.

Но вид у него был такой, будто Курт знает не только о злосчастный «телевизор», аи еще кое о чем.

— Уж не твоих рук это дело? — подозрительно вглядываясь в него, спросил Чэсь.

— Какая работа?

— Наплести деду, что мы могли посягнуть на его «телевизор».

— Нужно мне очень, — обиделся Курт. — Говорю же, приехал только.

— Ну, смотри!

— Играй, Вова.

Они снова повернулись, чтобы уходить.

— Эх, вы, — сказал им в спины Курт. — А я хотел… Я, может, работать буду у геологов! Не верите?

Никто не обернулся.

— Вам же разбогатеть надо, — вдруг сказал Курт. — Были бы хорошие, я попросил бы геологов, и вас бы взяли.

Чэсь с Михалем почти споткнулись. Вытаращились на Дмитрока. Надо же, вот так молчун-тихоня! Умудрился разболтать Курту их планы, пока ехал с ним в автобусе!

— Что еще за новости? — прошипел на Дмитрока Чэсь. — А ну, вернемся.

Курту только это и нужно было. Заинтересовал, вернул. Пусть не задаются, теперь вынуждены будут считаться с ним.

— Десять долларов в день обещали, — похвастался Курт и сплюнул под ноги.

Ребята даже остолбенели. Такая цифра заставила их даже забыть измену Дмитрока. Десять долларов в день — это сумма.

— Врешь, — сказал Чэсь.

— Я? Спросите у лысого… ой, я хотел сказать у дяди Жоры… Дядя Жора! — оглянувшись, крикнул он вдруг, — нет выбрасывайте!

Он подбежал к калитке и осторожно принял из рук геолого окурок, затянулся.

— Они не верят, что вы мне по десять долларов в день платить будете.

— Буду, — подтвердил геолог.

— Они сами к вам наниматься пришли, — льстиво заглядывая геологу в темные очки, хихикнул Курт, — да опоздали!

Но геолог вдруг проявил интерес:

— Это правда, ребята? Вы хотите помогать нам?

— Хотели. Какая теперь разница? — сказал Михаль.

— Ну, почему. Может, и вам занятие найдется. Зайдите через неделю, когда у вас каникулы начнутся. Мы здесь все лето будем.

Работать вместе с Куртом? С этой лисой — подлизой? Как ни звучало в ушах у каждого «десять долларов в день», как ни заманчиво это было, ребята твердо знали, что к геологам больше не придут.

— Кстати, чьи это сотки внизу, у самого памятника? — спросил геолог.

— А что? — отозвался Чэсь. — Ну, мои.

— Ничего. Земли оттуда требуется будет взять на пробу. Геолог зевнул:

— Так через неделю ждем вас, — поплелся обратно во двор, загорать.

Курт побежал следом. Наконец ребята остались одни. Михаль с Чэсем дали себе волю, накинувшись на покрасневшего, растерянного Дмитрока.

— Откуда этот Курт знает, что мы приходили искать работу?

— Откуда знает, что мы собрались разбогатеть?!

— Спросите у него сами.

— Допустим, про геологов он сам догадался… но о нашем «разбогатеть» — откуда?

— Ребята, вы можете не верить мне, — справившись с собой, спокойно ответил Дмитрок, — можете не дружить со мной. Но в автобусе я не сказал ему ни слова. «Привет — привет», вот и все.

— Ага, значит, сказал! «Привет» сказал же?

— Не молча же ехать. Впрочем, думайте что хотите, — махнул рукой Дмитрок.

— Хорошо. С этим мы еще разберемся… — Михаль взглянул на солнце, которое постепенно садилось за рекою. — Теперь разбегаемся завтракать, а вечером — сбор возле Оксаниного дома.

Глава 16. Офицер наполеоновской армии

Улица утопала в ранних сумерках. С низменности, от реки, тянуло ночным легким ветерком. «Толкла мак», звенела мошкара — настырный гнус не боялся ни ветерка, ни сумерек. Целые тучки его вились над головами парней, Оксаны и ее отца. Разве что немного помогали ветки сирени, которыми обмахивались, да еще «курение дыма» — кучка горящего старого тряпья, ветхого дерева, коры… Копоть потому так и называется, что не столько горит, сколько дымится и одурманивает гнус.

Отец с Оксаной сидели на маленькой скамеечке под забором, Чэсь, Михаль и Дмитрок — полукругом напротив, прямо на траве. В центре дымился, вспыхивал редкими огоньками дымокур. Отец подшуровывал его прутиком.

Только что отцу пришлось коротко повторить парням то, о чем уже знала Оксана: о Великом княжестве, испанской чеканки талерах, о беспутном шляхтиче Трушке и его родовой коллекции монет…

— Вы, может, не знаете, что наш памятник на холме около Березины, — показал отец прутиком себе за спину, — просто символ. Это просто знак памяти солдатам всех войн, которые затронули нашу обитель: наполеоновской 1812 года, Первой мировой, гражданской, Второй мировой… А непосредственно захоронения были, конечно, в самых разных местах. Например, первое захоронение, еще со времен отступления французской армии, было куда дальше от реки — приблизительно там, где сейчас Чэсевы сотки, а может, и еще выше, вот здесь, где мы сидим.

Чэсь уздрыгаув. Самые невероятные предположения кружили ему голову. Он слушал, забывая отмахиваться от мошкары, ловил каждое слово. В кармане он сжимал найденный на своих сотках талер.

— Тогда как хоронили? — неторопливо рассказывал дальше отец. — Часто всех вместе — русских и французов, красных и белых, советских воинов и гитлеровцев — всех в одном месте, ставили один крест на могиле. Все люди, каждому страшно умирать, каждого где-то в Рязани, или в Мозыре, или в Париже кто-то ждет, молится, чтобы миновала близкого человека беда… И вот какая выходит интересная история. Вскоре после окончания войны с Наполеоном царь издает два указа, в которых гражданские власти обязуются собирать брошенную неприятелем амуницию, оружие и другие трофеи. Все это не бесплатно. Например, пушка стоила аж пятьдесят рублей, ружье — пять, холодное оружие — сабли, тесаки-немного дешевле… Собрать амуницию было, конечно, куда сложнее-крестьяне еще ​​раньше растаскали. И долго после войны белорусские крестьяне форсили в сапогах и в головных уборах всех европейских армий, входивших в состав Великой наполеоновской армии. В деревнях на путях отступления, то есть и в наших Поплавах, долго не покупали железо, из сабель и палашей местные кузнецы делали ножи и серпы, из кирас — сковородки, кружки… Пуговицы, на которых часто были выгравированы номера полков, и через сто лет после французского нашествия украшали пальто и дубленки белорусов.

Ища трофеи, заодно раскапывали старые, наспех сделанные могилы, перезахоранивали их уже в других местах, торжественно, с почестями, молебном… Присутствовали и местные власти. Так была вскрыта могила в Поплавах. В могиле нашли останки трех русских солдат и французского офицера. Свидетели из местных крестьян показали: действительно, осенью 1812 у самой деревни, на опушке, наткнулись на «пранцуза», раненого, обмерзшего, бессознательного, обвязанного женской платком, в каких-то лохмотьях сверху порванного вдрызг мундира… «Пранцуза» внесли в ближайшую дом, пытались выходить, но тщетно. Раненый даже не шевелился, очень много потерял крови на морозе. Ночью в Поплавы подошел обоз русских. На лафете везли трех мертвых солдат. За ночь тихо, не произнеся ни слова, скончался и француз. Чуть рассвет, обоз тронулся дальше, оставив своих покойников, и местные крестьяне похоронили их вместе с французом.

И вот после войны, при раскопке той могилы, находят медную начинавших пластинку, на которой едва-едва можно-разобрать: «Anrі-В…n іngenіr…», два талера испанской чеканки, а также кусок обычной бересты, в которую талеры были завернуты. Береста хотя и изменилась от времени, потемнела, потрескалась, но сохранилось еще довольно хорошо. На ней можно было разобрать какие-то линии, сделанные рукой человека. Но главное, из-за чего потом все и закрутилось — это разборчиво, глубоко вырезанные ножом латинские буквы: «CLAD…» — «Клад». И сверху над словом — маленький крестик.

Глава 17. Все сходится!

— Почему же крестьяне не забрали эти вещи? — воскликнул Чэсь, облизывая от волнения губы. — Еще тогда, когда подобрали этого француза раненого?

— У такого бедолаги? — Оксана поддернула плечами, то ли от вечернего холода, то ли от жалости к француза.

— Действительно, человек в таких лохмотьях — что ценного при нем может быть, — подтвердил отец. — Видимо, просто в голову не пришло обыскивать беднягу. А может, постеснялись обыскивать, все же умирает человек.

— А при перезахоронение? — вмешался Михаль. — Вот когда раскопали могилу, неужели никто не позарился на монеты?

— Крестьяне-то и позарились бы, все же серебро. Но на радость или на горе поздних искателей скарба при раскопке оказался чиновник из местного отделения полиции, некий Понятовский, верный с Поплавы царю и Отечеству… Он, конечно, не мог допустить, чтобы даже крошка «добра российского» миновала государственную казну. Две монеты, медная пластинка, береста, даже пара уцелевших пуговиц с мундира были исправно упакованы и вместе с подробной описью — при каких условиях и где все это было найдено — отправлено в Санкт-Петербург…

Отец подложил в дымокур кусок коры, подул, чтобы тот разгорелся и задымил. Было уже темно, только окна в домах светились, словно ориентиры, обозначая улицу. Отец снял пиджак и накинул на плечи Оксане.

— Дальше, папа! — нетерпеливо попросила девочка.

— Ну, а дальше и раскрутилась карусель… Береста своими потрескавшаяся-линиями напоминало топографическую карту, потом — магическое слово «клад», крестик… Француз был инженер — значит, разбирался в топографии и мог указать на бересте какой-то географический маршрут. Рассматривали, изучали бересту и так, и сяк-ничего не получается. Для топографической карты на бересте не указан ориентиры — привязки к конкретной местности-такие как дерево, река, камень. Для обычной карты не указано, где север, где юг — словом, крути эту бересту, как хочешь. Начали судить, не в монетах ключ к разгадке этой «карты»? Действительно, рубцы монет были искромсаны ножом; несомненно, они как-то связаны с берестой. Начали крутить монеты, и тем и другим стороной прилагать к бересте… тот же результат! Ничего не понятно, ничего не выходит. Тогда взялись за пуговицы, на которых был выгравирован номер полка, и вдруг совпало, что это тот самый полк, куда поступил на службу белорусский шляхтич Трушка, и монеты — те самые, с его родовой коллекции…

— Но ведь монет было восемь! — Оксана быстренько подсчитала: — Пять нашли на месте фольварка, две — у офицера, а где еще ​​одна?

— Как раз в цель, — похвалил отец. — В том-то и дело, что у французского офицера было не две, а все три монеты. Как они к нему попали — неизвестно, но факт фактом. И шифровал он свою «карту» — бересту также при помощи всех трех талеров. Соответственно, таким же образом эта «карта» и должна разгадываться. Это как игра в кубики: одного не хватает — и слова никак не сложишь.

— И… не нашли? — Чэсь проглотил слюну. — Третью монету?

— Нет. Хотя искали ее не один год, перерыли здесь все окрестности, опрашивали здешний люд… Не раз раскапывали и саму могилу — тайно, ночью. А француз, словно мстя за свои страдания в этом мире, с того света посмеивался над живыми: «Ищите, ищите! Вот загадал вам загадку». Еще до революции объявили немалую награду тому, кто найдет и передаст властям этот третий талер. Тогда же и появились монеты-подделки. Правда, их легко было «раскусить»: фальшивомонетчики не могли знать, что на настоящих талерах — сделанные ножом насечки на рубцах. Кстати, Оксанин талер, скорее всего, как раз и есть одна из тех дореволюционных подделок.

— Не может быть! — обиделась за подругу Оксана. — Катин папа не стал бы держать у себя фальшивую монету.

— Возможно. Ну, вот такая история, — неожиданно закончил отец. — Стемнело совсем, и мошки нас загрызли, и дымокур наш погас.

— Это все? — в один голос воскликнули Чэсь с Михалем.

— Вот так всегда! — Оксана от обиды даже отодвинулась от отца на край лавочки. — Третий раз берешься рассказывать, и все что-то мешает!

Отец удивился:

— Это, правда, все, что я знаю.

— Не все, мы и того не знаем! — возразила Оксана.

— Так спрашивайте, я постараюсь ответить.

Чэсь с Михалем начали перешептываться.

— Скажите, а где сейчас те две монеты и береста? — вдруг спросил Дмитрок.

Отец рассмеялся:

— А, вон оно что! Сами, значит, решили попробовать? Что ж, попробуйте… Только знайте — непросто вам будет, поэтому начинайте готовить себя к возможным горечи и разочарованиям…

— Лучше научи, папа, что нам прежде всего делать? — сказала Оксана.

— Прежде всего, когда приедешь в Минск, узнай у Катиного папы, откуда у него этот талер, не фальшивый ли он. Потом у вас, в Поплавах, в школьном краеведческом уголке, насколько мне известно, хранится копия бересты…

— У нас? Здесь? — даже не поверил Михаль.

— У вас или в городском краеведческом музее. Там все сотрудники знают об этой истории.

— А монеты?

— Должны быть и копии монет. Дел тем, что перед войной из Ленинграда в наш Минский архивный музей были переданы эти два талера и точная копия бересты — от самой бересты, конечно, уже ничего не осталось. А из Минска копии рассылались во все краеведческие музеи, которые делали запросы.

— Неужели так просто все? — поразился Чэсь.

— Если было бы просто, эту тайну давно раскрыли бы, — заметил отец, — а так с каждым годом, с каждым десятилетием все вертится, словно колесо: не хватает самого главного — третьей монеты. Где потерял или спрятал ее раненый француз — кто знает…

«Я знаю! Она у меня в кармане!» — Чуть не вскрикнул Чэсь. Во время всего вечера он хотел признаться в этом, похвастаться своей находкой. Но каждый раз он чувствовал на своем локте твердое, решительное пожатие Михаловой руки.

«Молчи» — значило пожатие.

— В крайнем случае, — продолжал отец, — если вас постигнет неудача в школьном или краеведческом музее, могу посоветовать вам вот что. Я уже рассказал Оксане — заведующим в Минском архивном музее работает знакомый Оксаниного учителя истории, Бориса Григорьевича. Я могу позвонить ему или написать записку, Оксану пустят в архивный музей, она посмотрит все своими глазами и выпишет, что нужно.

— А не могли бы мне на время дать эти монеты? — спросила Оксана.

— Если только на месте, в архиве, под наблюдением заведующего… Ага, и еще! — схватился отец. — Я забыл сказать вам, что настоящий талер остался только один-другой пропал во время войны, осталась лишь копия.

— Как… исчез?!

— Да, очень просто. Мало ли что пропадало из наших музеев и во времена оккупации, и после оккупации… Вот видите, — заключил отец, — какие препятствия вас ждут? Если даже допустить самое невероятное: что у Оксаны настоящий талер, второй — в архиве — все равно не хватает третьего.

Чэсь с Михалем едва сдерживались, чтобы сейчас же не спеть, не закричать, и не заплясать от радости. Теперь они знали все.

Глава 18. «Сказочки»

Вдруг кто-то кашлянул в темноте, потом раздался голос:

— Сказочки рассказываете, Иваныч?

Оксана от неожиданности невольно вскрикнула. Ребята вскочили на ноги.

От забора отделилась фигура, шагнула ближе. Все, узнав, вздохнули с облегчением. Это был дед Макар. Как он умудрился так тихо подойти, что никто не услышал? И сколько времени стоял так, молча, слушая? Зачем ему это?

— Что же вы детей испугали, — недовольно сказал отец.

— Детей? Это хорошие дети…

Дед Макар покосился на парней. Видимо, ему хотелось рассказать про угнанный «телевизор». Но промолчал. Присел на корточки, отыскал в потухшим дымокуре кусочек коры, долго дул на нее. Добился-таки искорки, прикурил. В огоньке сигареты на миг блеснули его глубокие глаза.

Оксана прижалась к отцу.

— Слышал я, — проговорил дед, попыхивая дымом дешевой сигареты. — сказочка все это… Зачем морочить малым голову? Пусть бы лучше работу какую делали, родителям помогали… Польза была бы и не шатались бы где попало.

— Сказочки? — переспросил отец. — Вот такой же мальчик, как эти, из-под Борисова, как-то заметил птицу, которая носила в свое гнездо что-то блестящее. В гнезде оказалось груда монет шестнадцатого века — прусских, польских и российских. Второй такой же мальчик — с Новогрудчины — случайно копнул землю палкой и наткнулся на клад польско-литовских монет семнадцатого века. Вот вам и сказочки.

— Так и у нас копают, как кроты, — а что толку? Одно, не дают землице покоя… Вот она и родить перестает, земля наша.

— Что вы, дед Макар — возразила Оксана. — Наоборот! Земле чужого не надо, она выталкивает из себя различные камни, железо… Правда же, папа?

Но отцу, видимо, не очень хотелось вступать в полемику с незваным гостем. Он неохотно подтвердил:

— Правда… Все, дочка, пора спать, — и поднялся.

— Грех землицу трогать, — гнул свое дед. — Роют, роют. Каждое лето — а чего роют, что ищут? Все чего-то не хватает людям. А я так думаю: если бы было что, в землице нашей, давно нашли бы. Правильно я понимаю?

Никто ему не ответил.

— Иванович! — обратился вдруг дед к отцу. — Вот вы, я знаю, обижаетесь на меня. Поговорить не хотите. Детям и то внимание оказали, а я, значит, ничего не понимаю, старый пень… Так, выходит?

— Нет, не так, — ответил отец. — Если бы вы не стояли втихаря у забора, а подошли к нам, и вы послушали бы. Да вы и так слушали…

— Обижаешься, — повторил дед. — А за что? Забор вашей матери сделал? Сделал. Дровами помог? Помог. Рыбкой, грибами…

— За это я вас уважаю, — сухо ответил отец, — а обижаюсь немного только за одно: вы делаете все это, а потом похваляетесь всему поселку, который вы хороший.

— А как же иначе? — удивился дед Макар. — Я же старый, вот и люблю поговорить. И вы, Иванович, будете старым, и они, дети… Тогда увидите, что за радость.

— Спокойной ночи, — бросил отец. — Пойдем, Оксана. Отец пошел во двор.

Чэсь бросился, перед калиткой поймал за руку Оксану и шепнул:

— Выйди завтра на улицу… Мы покажем тебе шалаш. У нас есть третья монета!

Глава 19. Планы

День обещал быть приветливым.

На чистом синем небе ни облачка. Солнце поднялось уже довольно высоко, а на траве, на стволах деревьев, на листьях — все еще роса. Сияет, переливается, вспыхивает в лучах мириадами звезд-капелек по всей пойме. В низинах, около приречного кустарника, еще синеют остатки ночного тумана.

Тихая, медленная, полусонная вода Березины плещется о берег. От реки веет утренней свежестью. То тут, то там слышатся тихие звуки: чпок! буль! чпок! — словно кто-то бросает в воду маленькие камешки. Это небольшие рыбки охотятся на насекомых. Недогадливая мошкара толчется над самой водой серыми облаками, радуется солнцу, утру и даже не подозревает, что служит кому-то всего лишь завтраком…

Чэсь с Оксаной остановились на обрыве, под самыми ольхой и дубом.

— А теперь посмотри внимательно, — сказал Чэсь. Оксана огляделась:

— Ну и что? Давай, веди. Где ваш шалаш?

— А мы пришли. Он над твоей головой.

— Там? На деревьях? Вот это здорово… В жизни никогда не догадалась бы.

Вверху, в кронах деревьев, что-то зашуршало.

— А как взбираться? — спросила Оксана.

— По этой кривой ольхе. Хочешь, подсажу? — покраснев, предложил Чэсь.

Девочка сердито сверкнула на него глазами:

— Еще чего!

Как кошка, обхватила она гладкий, отполированный ногами ствол, и вмиг оказавшись наверху, скрылась в листве.

Радостное настроение в Чэся вдруг пропало от этого сердитого «еще чего». А так хорошо началось было утро! За ночь опухоль прошла, щеки стали одинаковыми. Он мог уже не стесняться Оксаны. Он даже приготовил ей подарок, который, завернутый в плотную бумагу, лежит в нагрудном кармане рубашки… И вот — «еще чего»… Чэсь неуклюже, стараясь не прижиматься к ольхи грудью, вкарабкался следом за девочкой.

Ребята оба были уже здесь. Дмитрок лежал на мягком мху, подперев локтем подбородок, и флегматично наблюдал через сеть листвы за восходом солнца. Михаль выглядел обеспокоенным. Он стоял на коленях в углу возле полочек и перебирал их сокровища.

— Кажется, здесь был чужой, — сказал он Оксане и Чэсю вместо приветствия. — А все на месте…

— Да говорю же тебе, я это был, — отозвался Дмитрок. — Вчера, когда приехал из города, искал вас, и в шалаш забирался.

— Ну, хорошо, — сказал Михаль. — устраивайся, Оксана! Как тебе здесь нравится?

— Здорово! Просто чудо какое-то, — Оксана, правда, была в восторге. — Даже не верится, что ты на дереве, высоко над землей… А сколько разного добра у вас тут!.. Чайник даже есть. Неужели и чай здесь греете?

— Зачем здесь? Спускаемся вниз, к реке, там костер, и хвороста сухого полно, — ответил Михаль.

Он разложил на коленях тетрадь, достал карандаш, принял важный, даже торжественный вид.

— Да, Чэсь, Оксана, давайте сюда талеры… Ну, вот. Теперь ты поняла, Оксана? Вчера Чэсь вовсе не зарился на твою монету, у него своя была, почти такая же на вид. Он нашел ее на своих сотках, как раз на том месте, где могло быть первое захоронение французского офицера. Видишь, как похожи?

— Правда, — прошептала Оксана. — Мальчики, да это же значит…

— Это значит, сокровище наше, — угрюмо перебил Чэсь. — Достаем копию бересты, ты просишь в архиве на время третий талер — и все.

— И все! — не в силах сдержать радость, Оксана обняла всех разом.

Угрюмость с Чэся как рукой сняло.

— Почему же вы вчера вечером молчали? Нужно было рассказать обо всем папе, — решила Оксана, — он посоветует…

Все трое вскочили:

— Ну, сейчас!

— Они, взрослые, сто лет искали, не нашли!

— Расскажем, а сюда наедет различных экспедиций, выкопают золото, а нам и спасибо никто не скажет!

— Хорошо, хорошо, — покорно согласилась девочка-Я же ничего… Если вы все против, давайте искать сами.

— Так, — сказал Михаль, — я люблю во всем порядок и ясность… Давайте прежде всего запишем… пункт пятый, главный и основной: поиски клада.

— А что за пункты? — заинтересовалась Оксана. — И почему пятый? А какие еще ​​четыре?

— Так, мелочь…

Михалю сейчас просто стыдно было за те четыре «метода извлечения денег». Особенно за «пункт четвертый», который придумал он сам. Подумать только, какое глупость — «постараться найти деньги на улице»!..

— Оксана, — строго, чтобы скрыть неловкость, обратился к девочке Михаль. — Мы приняли тебя в компанию. Теперь ты знаешь, где шалаш, можешь приходить сюда в любое время, когда захочешь, и становишься, как и мы, полной хозяйкой всего здесь. Дай слово, что будешь молчать, как рыба. Никто — ни отец, ни бабушка, ни самая близкая подруга не должны знать ни о шалаше, ни о сокровищах.

— Даю слово, — сразу же легко согласилась Оксана.

— Тебя это тоже касается, молчун ты наш.

Дмитрок только махнул рукой. Мол, что напрасно оправдываться, все равно не поверите, что ничего он Курту не говорил…

— Да, расписываем каждому заданию. Сегодня-двадцать пятого мая. Я думаю, до каникул нечего рыпаться. Надо спокойно доучиться эту неделю. Сокровище, можно сказать, у нас в руках, никуда не денется. Рано или поздно его выкопаем — не так важно.

Чэсь предложил:

— Михаль, может, сразу подумаем, как будем делить?

— Конечно, поровну! — сказала Оксана. — И еще Кате.

— Какой Кате?

— Подруге. Она подарила мне талер, с этого все и началось.

— Оксана, ты дала слово! — напомнил Михаль. — Никаких подруг! Делить будем на четыре части. Три части — Чэсю с Оксаной, одну четвертую — нам со Дмитроком. Талеры ваши, это будет справедливо. А потом каждый может распоряжаться своей судьбой, как захочет, в том числе и делиться с Катей.

Никто не возразил. Все с уважением посмотрели на Михаля. Не часто приходится видеть людей, которые с такой решимостью готовы обделить сами себя.

— Значит, — сказал Михаль, — начнем по алфавиту. Оксана, тебе самое трудное и самое важное задание. Первое — расспросить, откуда талер, ты заберешь его с собой в Минск. Второе — сходишь в архивный музей, узнаешь все подробно по возможности и возьмешь копию бересты. Хотя с копией, я думаю, проблем не будет, раз она есть даже в нашем школьном музее… Желательно было бы как-то выпросить в архиве на неделю-другую их талер.

— Я попробую, — кивнула Оксана.

— Дмитрок — то же самое. Сходишь в городской краеведческий музей, узнаешь все подробно, попробуешь выпросить у них копии. Мы с Чэсем будем крутиться здесь, на месте, и ждать вас. Все ясно? Кто еще хочет сказать?

— Я, — Оксана, как на уроке, подняла руку. — Когда мы ехали с папой сюда, в Червене на автостанции у меня хотели отобрать талер. Я… просто достала его из кармана. А они заметили.

— Кто они?

— Двое мужчин. Одного зовут Сева, а второй — лысый. У них еще машина. И они ехали за нашим автобусом до самых Поплав.

— Я думаю, ничего страшного, — сказал Михаль. — Если эта история с талерами такая известная, то ничего удивительного, что многие интересуются ею… Однако бдительность не повредит. Впредь ни Оксана, ни ты, Чэсь, никогда не доставайте монеты без надобности. И еще: чтобы к нам не возникало подозрений, будем говорить: «Нам дали на лето задание — собирать материалы об истории Поплав». Все понятно?

— Понятно.

— Тогда — купаться! — весело закончил Михаль. — У берега вода уже теплая.

Быстро спустились вниз Оксана вдруг остановилась:

— Нет, я не могу. Я забыла купальник.

— Сбегай, мы подождем.

— Да в Минске забыла! Думала, еще холодно купаться, и не взяла…

Чэсь удивленно взглянул на нее.

— Хочешь — отойди ниже, за поворот, — сказал он. — Мы не будем подглядывать, честное слово.

— Нет, в другой раз выкупаюсь.

Михаль со Дмитроком, на ходу сбрасывая одежду, бросились к реке. Чэсь задержался. Достал из кармана подарок, протянул Оксане:

— Это мед. Тебе.

— Правда? — она быстро развернула бумагу и увидела совсем черный, круглый, как яйцо, шарик. Это были соты, полные янтарного ароматного меда.

— Неужели от тех ос? — поразилась она.

— От ос. А ты не верила… Нет, шучу! — засмеялся Чэсь. — Это отец вчера нашел на лугу. Шмелиный мед.

— Что у вас за семья, одни пчеловоды какие-то…

Оксана вдруг вспомнила, что она некрасивая, и замолчала.

— Благодарю, — сухо сказала она. — Побегу, собираться надо. До встречи через неделю.

— Оксана! — позвал Чэсь вслед. Девочка остановилась:

— Что?

— Нет, ничего… Пока!

Глава 20. Лето

Последняя неделя тянулась, как никогда. И вот наконец — лето! Каникулы! Целых три месяца: июнь, июль, август! Даже сами слова эти звучат, как музыка. За одно лето ты взрослеешь на целый год. Ты сдаешь в школьную библиотеку учебники, к которым так привык за девять месяцев. Прячешь на дно шкафа старый дневник и стопку тетрадей с диктантами и сочинениями. В первый же день каникул обуваешь кеды или кроссовки, надеваешь какие-нибудь шорты, сделанные из старых джинсов, майку — и все это будет с тобой целое лето, обносится, станет любимым… И в этой удобной, легкой одежде, которую не боишься замарать или порвать, ты радостно переходишь межу и вступаешь на территорию другой страны, с коротким названием Лето. Страны яркого солнца, теплых дождей и гроз, грибных туманов, страны футбола, утренней и вечерней рыбалки, орехов и ягод, походных костров, страны интересных книжек и первой любви, страны загадок и открытий…

Михаль с Чэсем вылезли из речки, оставляя за собой на мокром побережье глубокие узкие следы, которые сразу же наполнялись водой. Упали на горячий песок. Сразу же кожа у обоих начала покрываться пупырышками. По телу пробегала дрожь.

— Сегодня… третьего… июня, — сказал Чэсь непослушными от холода губами, — а ни Оксаны… ни Дмитрия.

— Зато… Курт… заявился день в день, — с готовностью отозвался Михаль. — Сегодня я видел… коз пас на выгоне…

Дед Макар держал козу с козленочком; они всегда паслись и приходили домой сами, а тут Курт, видимо, ради «спортивного интереса», вдруг загорелся за ними присматривать.

Михаль с Чэсем давно выполнили свое «задание». Или, лучше сказать, они его не выполнили. Ничего не удалось добиться. Школьный «историко-краеведческий уголок» оказался шкафом с большим навесным замком. Шкаф стоял в глухом конце коридора, и на него никогда не обращали внимания. Молодая, только что из университета, учительница истории долго не могла понять, чего от нее хотят.

— Нам на лето задали задание, — объяснял Михаль, — узнать как можно больше об истории нашего поселка.

Начали искать ключ от замка. Он оказался у школьной уборщицы бабы Нины. Отперли-шкаф, поверх груды пыльной, пожелтевшей макулатуры лежала папка с надписью — «Наши славные земляки». В папке-несколько газетных вырезок об участниках Великой Отечественной войны, уроженцев этих мест.

— И это все, весь музей? — разочарованно спросил Чэсь. Учительница почему-то обиделась:

— А что вам еще нужно?

— Что-то более давнее, связанное с историей, — сказал Михаль.

— Это и есть история вашего поселка, — ответила учительница. — Что вам еще нужно?

Вмешалась баба Нина. Она, с ключом в руке, стояла рядом и ждала, когда папку положат на место, и снова можно будет нацепить на «школьный музей» замок.

— А вы сходите к Ирине Леонидовне, — посоветовала она. — Старая учительница, уже десять лет на пенсии. К ней все ходят, кому история нужна.

Сходили к Ирине Леонидовне, которая жила одна в доме в самом конце Поплав, возле леса. Учительницу не застали дома. Соседка объяснила нам, что она поехала в гости к сыну, вернется где-то через неделю.

Вот и все. Оставалось только одно — ждать Оксану, Дмитрока, а теперь уже и учительницу Ирину Леонидовну.

На четвертый день каникул приехал, наконец, Дмитрок.

— Ничего не получилось, — спокойно объявил он. — Краеведческий музей не работает, закрыто на ремонт.

— И на сколько?

— Они сами не знают. Сказали — надолго. Там здание старое, еле держится, все стены потрескались.

— И ты молча повернулся и ушел?

— Нет. Начал просить: говорю, мне на лето задали задание по истории Поплав, про памятник…

Дмитрок замолчал, вспоминая.

— Да не тяни ты! А они?

— Посоветовали съездить в Поплавскую школу, в вашу, значит. Там, сказали, хороший школьный музей.

— Здравствуйте, — засмеялся Чэсь. — Видели мы тот музей… А может, нам не все показали, Михаль?

— Зачем им что-то скрывать, — ответил Михаль. — Скорее всего, та единственная папка и есть вся «история».

Глава 21. Шпион

За поселковой магазином была свалка. Здесь ребята находили коробки для строительства шалаша. А за свалкой — пустырь, заросший по краям бурьяном и крапивой, в центре утоптанный копытами коров, которых гнали через этот пустырь на пастбище. Сюда Курт выводил и своих коз.

Козы не обращали на пастуха никакого внимания, ходили, где хотели, а Курт с важным видом, с кнутом в руке шагал следом, покрикивая на них. Видно, ему, городскому мальчишке, виделась в этом занятии даже какая-то романтика. Да и что ему еще делать? Плавать он не умеет, в компанию не принимают… хваленые геологи, что обещали ему работу, поехали в Минск.

Чэсь, Михаль и Дмитрок сидели возле магазина, на травке. Они потягивали из бутылок теплую «Фанту» и обсуждали Курта и его коз. Удивительно было, что тот совсем не стеснялся. Не боится еще одной клички, которая может прилипнуть к нему. Хотя что ему терять, все равно никто не дружит с ним… Чэсь даже пожалел его.

— Вова! — крикнул он, чтобы завязать разговор. — Сколько долларов ты уже заработал? На «Фанту» хватит?

Курт щелкнул кнутом — научился! Спокойно ответил:

— Приедут геологи — заработаю. И не только на «Фанту», «Фанты» я вашей не видел, счастье такое!..

— А когда они приедут? Когда коза на выгоне свистнет? — не унимался Чэсь.

— Не трогай, ну его, — сказал Михаль. Курт прищурился:

— Приедут, если вы сокровище свое ​​найдете! «Искатели»… Бересту они ищут, талеры… Лучше «телевизор» верните! — и, оглядываясь, быстро подался ближе к огородам.

Михаль с Чэсем аж подавились «Фантой».

— Черт возьми, Дмитрок, как это понимать? — Михаль, кашляя, схватил Дмитрия за воротник чистенькой рубашки.

— Отпусти, — спокойно, твердо попросил Дмитрок. — Вот так… И вот что я вам скажу: если не будете верить мне, останетесь вдвоем.

— Напугал!

Чэсь вдруг покачал головой, сказал с укором:

— Все понятно… Не трогай его, Михаль. Ты сам во всем виноват.

Михаль задохнулся:

— Я?

— Ты. Ты же всегда любишь порядок, чтобы все было подробно расписано… Ну, догадался?

Михаль уставился на Чэся чумными глазами, тряхнул чубом.

— Тетрадь, — подавлено сказал он. — Айда в шалаш!

В шалаше все вроде бы лежало так, как парни и оставляли в последний раз. Но Михаль до мелочей знал здесь место каждой вещи. Он сразу бросился в угол.

— Тетрадь разворачивали… Спиннинг исчез, нож охотничий… остался. Кажется, все на месте.

— Хорошо, что монету здесь не оставили, — сказал Дмитрок. Чэсь напомнил:

— Вот откуда он знал, что мы хотели разбогатеть — помните? И что к геологам придем проситься.

— Но погодите, — сказал Михаль. — Значит, он уже давно знает, где шалаш?

Теперь настала очередь покраснеть Дмитроку.

— Это я виноват, ребята, — покорно склонил он голову. — Я искал вас тогда, когда из города приехал, и в шалаш лазил… А Курт, видно, меня выследил.

Михаль махнул зажатой в руке, свернутой в трубку тетрадью:

— Да что уж теперь… Ну, не важно. Важно, что ты не предатель и не болтлив, как мы на тебя подумали.

Все равно у всех было отвратительно на душе. От недавнего присутствия здесь чужого человека сам шалаш казался каким-то чужим. Даже если бы Курт ничего не взял — и тогда было бы неприятно. А тут — воровство среди бела дня… Как это гадко, стыдно.

Чэсь нарушил тишину:

— Самое обидное — мы ничего не можем доказать. Ну, пойдем мы к деду Макара разбираться. Курт скажет, я вашего шалаша в глаза не видел, а вот вы «телевизор» украли!

Глава 22. Месть

Михаль упруго встал, оглядел стены шалаша, провел рукой по рубероидной «крыше».

— Жаль шалаша… Теперь мы не сможем прятать здесь ничего ценного… Вот что, ребята, — сделаем так. Только помогите мне. Я хочу забраться в дедов сарайчик и сделать там ревизию. Все его рыболовные снасти в сарайчике. Я знаю, — в доме он даже крючка не держит. Может, найду нож и спиннинг. А главное, хочу найти тот проклятый «телевизор». Тогда не постесняюсь — пойду в дом и брошу ему под ноги…

— А чем тебе помогать? — спросил Чэсь.

— Будете следить за Куртом и дедом. Надо подкараулить, когда их не будет дома, хотя бы на часок…

— Согласны.

Случай выпал дня через два, под вечер.

Михаль помогал отцу делать летнюю кухню. Его отец, веселый, крепкий, практичный человек, казалось, совсем не переживал, когда вместе с семьей выселился после радиации из родной деревни на Гомельщине. Он и здесь, на новом месте, быстро привык, полюбил эти места, Березину, здешних людей. Обживался надолго, все делал по-крестьянски неспешно, но кропотливо и основательно. Особенно ему нравилось разное строительство во дворе. На работу был падок и настолько привык справляться со всем один, что даже немного ревновал к этой работе помощников. Поэтому у Михаля всегда было много свободного времени.

Иногда мать корила:

— Ты же большой уже, сын, — помог бы немного отцу!

Отец решительно заступался за сына:

— Что мне помогать — пусть лучше уроки учит или поиграет. На его век работы хватит, — и направлялся в сарай, где у него был целый склад разных инструментов.

Сегодня, под вечер, отец закончил класть нижний сруб кухни. Теперь обтесывал бревно для второго ряда, вкусно гэкая топором. Весь войдя в работу, напевал себе под нос.

Михаль стоял рядом. Его «помощь» заключалась в том, чтобы собирать и складывать под поленницу дров длинные щепки, что вылетали из-под топора.

Чэсь со Дмитрока вбежали во двор. Они хорошо знали Михалового отца и не боялись его. Михаль подошел к ним.

— Дед с Куртом собираются вечером на рыбу! — задыхаясь сообщил Чэсь. — Дед конопатит лодку около мостика…

— А Курт копает на выгоне червей, — добавил Дмитрок.

— Давай, когда стемнеет, возьмем фонарик и пойдем все втроем, — предложил Чэсь.

— Нет, одному удобнее. Пойду один и сейчас. Отец! — позвал Михаль. — Может, ты сам справишься? Мы за рыбой сходим!

— Конечно, идите, — ответил отец, не отрывая глаз от топора, — тут мне и одному нечего делать.

Он похлопал ладонью по гладкому, равно обтесанному боку бревна, полюбовался, затем начал перебивать скобу, чтобы перевернуть бревно.

Ребята пошли по улице. У поворота в переулок, ведущий к Макаровому дому, Михаль остановился.

— Будьте здесь, дальше я пойду один. Если что — свистите. Я постараюсь быстро.

Он медленно, словно на прогулке, поглядывая по сторонам, отфутболивая с дороги камешки, подался в конец переулка. Ребята видели, как он некоторое время постоял возле калитки. Потом быстро отбросил защелку и шмыгнул во двор.

— Смотри! — вдруг воскликнул Чэсь.

Из-за поворота выскочила темно-синяя машина. Парни засвистели. Машина приблизилась, притормозила возле них, повернула в проулок.

— Что же делать? Как его предупредить?..

Свист сливался с гулом мотора. Из-под колес вылетали камешки, стучали в дно кабины. Машина остановилась у дома.

— Может, они ненадолго, Чэсь?

— Какое ненадолго — вон ворота открыли, машину во двор загоняют… Вот поймают его, что будет? — сокрушенно произнес Чэсь.

Но это было еще не все. К дому с другого конца переулков, от реки, спешили дед Макар с Куртом.

Глава 23. Ловушка

Михаль не успел осмотреться в сарайчике, как услышал гул мотора. Бросился назад к двери. Поздно! Машина въехала во двор.

Мальчик притаился возле косяка, осторожно выглянул. Как раз в это время из машины вылез геолог, который обещал взять их в помощники. В тех же темных круглых очках, но теперь без шапки-каскетки… и совсем лысый! От гладкой, будто полированной головы, казалось, даже отражается яркое заходящее солнце…

«Один — Сева, второй — лысый, — мгновенно всплыли в памяти Оксанины слова. — Ехали за нами до самых Поплав!..» Как же они раньше-то не догадались? «Геологи»… Все что-то ищут… Спрашивали, чьи сотки возле памятника… А Чэсь талер нашел на том месте…

Сева — высокий, в джинсах и белой рубашке — потрогал замок на двери дома.

— Где его нелегкая носит? Сказано же было, вечером приедем!

— Подождем, — ответил лысый. Посмотрел через очки на солнце, примостился на своем любимом месте — на опрокинутой лодке.

В сарае, когда привыкли глаза, было не так уж и темно. Заходящее солнце сочилось сквозь щели дверей, через неровно подогнанные доски, через дырявую, крытую рубероидом крышу. Чтобы не терять времени, Михаль решился обследовать сарайчик — нет ли где второго выхода?

Посередине, от двери до стены — узкая полоса глиняного тока. Слева сено. Сейчас, весной, его осталось мало, всего на какой-то метр от пола… Справа — стена из нечесанных бревен, из щелей торчит мох… В стене — дверка, это конура для козы с козленком. К стене приставлена ​​лестница. Михаль осторожно поднялся, заглянул на чердак. Вышки пустые, голые жердочки, ни снопов, ни сена… Хотя, если бы захотеть, в том темном углу можно спрятаться…

Михаль слез, осмотрел левую часть сарайчик, где было сено. Также стенка из таких же нетесаных бревен, но невысокая, как раз в край с сеном. Если бы сена было больше, под самую крышу, можно было бы залезть наверх и попробовать выломать пару тонких досок, выбраться на крышу свинарника… А так — высоко. В углу на сене что-то белеется. Михаль пощупал — подушки, одеяла, покрывало…

На току сваленные в кучу рыбацкие принадлежности: топтуха, вентери, бредень, «льдина»… К стене приставлено штук двадцать длиннющих сухих удилищ, рядом — весла… На вбитых в стену гвоздях висят сети, и внизу валяются сети…

Со двора послышался голос. Михаль снова шагнул к приоткрытой двери, прижался к щели.

— А, гости дорогие!

Дед Макар, и «геологи», и Курт… У Михаля пробежала по спине дрожь. Вот так выбрал время «делать ревизию» в сарайчик!.. Вот тебе и никого нет дома. Чэсь с Дмитрием тоже хороши, не смогли как-то предупредить… Теперь думай, как отсюда выбраться!

— Как раз подгадали приехать, — говорил дед Макар. — Все готово!

— Что готово? — спросил Сева.

— Лодка, сеточка, живцы, червей накопали… Все, как договаривались.

— Я и забыл уже.

— Ну, как же: вы прошлый раз просили, чтобы я рыбалку вам устроил…

Вмешался лысый:

— Да нет, мы же шутили. Не до рыбалки сейчас. Работы много, завтра вставать с утра.

— Ночевать у меня будете?

— Будем.

Вот так попал! Что же делать? Неужели они так и будут торчать здесь, во дворе, до самой ночи?.. Разве не зайдут в хату, хотя бы поужинать?

Михаль лихорадочно обдумывал, как быть. Даже если они зайдут в дом — из окон просматривается весь двор… Его, Михаля, когда он попытается только высунуться из хлева, сразу увидят и узнают. Значит, нужно дожидаться сумерек. Недолго осталось, солнце скоро сядет. В сарайчике уже темно.

Около калитки замекала коза — просилась домой.

— Вова, загони!

Михаль засуетился. Ток весь открыт. Сначала подскочил к лестнице, ведущей на чердак, потом передумал, полез на сено, где была постель «геологов».

Курт щелкнул защелкой, прикрикнул на коз. Загнав, почему-то постоял, словно прислушиваясь к чему-то. Потом вышел.

Через секунду Михаль уже стоял на своем «наблюдательном пункте» у двери.

— Дед, а почему дверь в сарайчик была открыта? — крикнул Курт.

Дед Макар с Севой заходили в хату. Дед приостановился:

— Может, ты сам и не закрыл.

— Закрыл, я помню.

— Так что, воры залезали? — засмеялся дед. — Что там брать? Ну, иди глянь, все ли на месте.

Ах, чтоб тебя!.. Опять надо прятаться! Только не в угол — этот проныра все рассмотрит… На вышки — поздно, да и тоже опасно… Через край нижней стенки свешивалось сено, почти до самого тока. Не долго думая, Михаль опустился на четвереньки, подполз под сено, лег. Затаился, как мышь.

Но Курт почему-то не пошел проверять. Возможно, чувствовал что-то, и просто испугался.

«Набраться наглости — и выйти сейчас к ним! — думал Михаль. — Скажут-вор, мало того, что «телевизор» украл, так еще и по чужим хлевам лазит! И как потом ребятам расскажешь? Растерялся, не выдержал… Нет, надо терпеть, лежать здесь хоть до утра… И не просто лежать, а слушать. Когда еще такой случай представится?»

Однако к двери подходить больше не решился. Подтянул кучу старых сетей, подмастив их под себя. Хотя жестковато, но все же удобнее, чем на голом холодном току.

Со двора потянуло сигаретным дымом.

— Ну, что у твоих друзей новенького? — донесся голос лысого. Оказывается, и здесь неплохо слышно, и к двери подходить не надо! — Уже нашли клад?

Курт льстиво захихикал:

— Нет! Если бы нашли, в тетрадь записали бы.

«Вот гад, шпион! Мало того, что сам читает, так еще доносит совершенно чужим людям! Хорошо, хватило ума не записать, что у нас есть две монеты… А сейчас — пусть ищут!» — Со злорадством и про Курта, и про «геологов» думал Михаль.

— Они не сокровище, а какую-то бересту ищут… Написали, найти ее можно в школьном музее или в городе в краеведческом.

Лысый закашлялся от дыма:

— Даже… Кхэ-кхе… так?

— Так было написано. А вы обещали мне десять долларов, — напомнил Курт.

— Десять? А может, сразу сто? — иронично спросил лысый.

— Тогда я не буду вам ничего рассказывать! — обиделся Курт.

— Хорошо-хорошо, я шучу. Читай их тетрадь и дальше. И если что новое — сразу к нам, понял?

— Понял. А теперь дайте десять долларов.

— На… вот, один доллар. Пока хватит с тебя.

Глава 24. Ночь в сарайчике

Стемнело, появились комары. Михаль лежал в своем «логове», время от времени пробирался к двери и смотрел.

Зашли в дом «геологи» — Курт крутится во дворе… Исчез Курт — топает к сарайчику дед Макар, доить козу… Назад в тайник, под сено!..

Зацыркало молоко в пустой подойник. Коза, видимо, слышала, что в сарайчике чужой и не хотела стоять.

— Да не вертись ты, — говорил дед. — Чужих слышишь, не нравятся гости… Они и мне не нравятся. Но что тут поделаешь — деньги дают? Дают. Вот куплю тебе хлеба, муки… Козленок твоему тоже. На пенсию не проживешь… А гости уедут быстро, не пугайся… Найдут, что им нужно, и уедут…

Вышел дед — и снова шаги, на этот раз «геологи». Начали стелить постели. Включили фонарик. В сарае посветлело. Михаль напрягся. В любой момент он готов был броситься в приоткрытую дверь — туда, в темноту, где двор и свобода…

Послышался шлепок ладони по щеке.

— Комары проклятая! Спать не дадут… Михаль угадал голос Севы.

— Иди в машину, — отозвался лысый.

— Нет, тут хоть вытянуться можно. Проживем как-нибудь.

— Я не наелся, — сказал лысый. — Одна рыба и рыба у этого деда.

— Консервы открой.

По сарайчику поплыл запах килек в томате. У голодного Михаля потекли слюнки. Ел лысый долго, чмокал, высасывал остатки пищи из зубов… Наевшись, бросил прямо на ток пустую жестянку.

— Живем, как собаки, — проворчал Сева, — ни поспать, ни поесть по-человечески… Только мотаемся между Минском и этими Поплавами, чтоб им провалиться!

Лысый засмеялся:

— Ничего, потерпи! Откопаем золото, махнем сразу в Польшу, оттуда — по всей Европе… Там и выспимся, и наедимся, и нагуляемся.

— А Пауку?

— Пауку? Зачем ему золото, деньги — инвалиду-то? Да и что с него толку? Мы тянем всю черную работу, даже малую вон отыскали с талером… А Паук сидит себе в Минске в тепле, в добре.

Сева возразил:

— Неправда — он, небось, больше нас разбирается во всем этом деле. Умный, бестия.

— А что нам с его ума? — начал горячиться лысый. — Умный… И я был бы умен, кабы столько книг прочитал. Крутит он что-то, Паук этот! Почему он не показывает нам копию бересты? Может, талеры тут ни при чем, а вся разгадка в бересте.

— Ему лучше знать.

— Сева, послушай: не нравится мне все это! Зачем нам Паук? Копию бересты мы можем найти и без него. Этот Куцый, дедов внук, сказал, что копии есть даже здесь, в Поплавах, в школе. Может, никаких трех талеров вовсе не существует? Уже второй месяц ищем и никакого толку. Давай просто попробуем сами, без указов Паука?

— Попробовать можно, — согласился Сева.

— И еще: давай пока не говорить Пауку о малой с талером. Достанем бересту, съездим в Минск, найдем малую…

«Это они про Оксану!» — Вздрогнул Михаль в своем укрытии.

— А как ты ее найдешь, малую эту?

— Легко, через деда. Он знает ее бабушку, сходит, попросит адрес.

— Малая, она шустрая, — сказал Сева. — А если не захочет отдать?

— Прежде попробуем добром — вежливо попросим, ​​предложим деньги. Не получится — что ж, тем хуже для нее…

— Э-э, погоди! — встревожился Сева. — Такого уговора не было!

— Да не бойся. Я сам достану этот талер, — сказал лысый. Михаль боялся даже пошевелиться. Сеть намяла бока, комары обкусали лицо, руки, плечи… Когда уж они наговорятся, захотят спать?

— А что с сорванцами делать? — спросил вдруг Сева и засмеялся.

— Может, действительно взять их в помощники? Конкуренты, тоже золото ищут!

— Вот пусть сами и ищут. Нам же лучше — нашу работу делают.

— Зря ты так, малым везет… А что, если, допустим, найдут раньше нас третью монету?

— На здоровье. Найдут, запишут в тетрадь. Мы узнаем через Курта, покажем им долларов пять — десять, они нам эту монету в зубах принесут. А не принесут… а-а! — зевнул лысый, — придется немного напугать… Река близко, несчастные случаи бывают каждое лето. Лодка может опрокинуться, и в водоворот может затянуть…

Сева опять испугался:

— Ты меня в это не впутывай! Если что — не знаю ни тебя, ни Паука, сразу смываюсь!

— Сказал же, я беру все на себя… А-а-а! — лысый снова зевнул.

Оба замолчали. Через какое-то время Сева захрапел. Лысый крутился, шепотом проклиная комаров. Наконец к храпу присоединилось тонкое посвистывание носом. За стеной шумела соломой, вздыхала, словно человек, коза.

Михаль ползком добрался до двери, оглянулся. «Геологи» спали. Он тихонько приоткрыл дверь, выскочил на светлый от ясного месяца двор и со всех ног бросился домой.

Глава 25. «Конкуренты»

В доме горел свет. Никто не спал: отец, мать и даже младший брат Михаля сидели в веранде, ждали. Брат клюв носом. Мать бросилась к Михалю:

— Ты знаешь, который час?

Откуда он мог знать? Михаль пожал плечами, стараясь выдержать невинный вид.

— Где ты ходишь? Мы здесь Бог знает что передумали!

— На рыбу ходил…

— Я была у Дмитрия, была у Чэся! Они спят уже, сказали, не видели тебя!

«Вот дураки, не могли придумать что-то…»

— Я нашел… хорошее место, — сказал Михаль. — Не хотел делиться с ними, один решил…

— И где рыба?

— Не клевало.

— Тебе трудно было хоть предупредить?

Отец поднялся с табуретки, зевнул:

— Ладно, не пеняй уже так на него, мать. Пришел — и хорошо.

— Тебе все хорошо! Сам и распустил его…

Мать, однако, немного остыла. Покачала пальцем:

— Последний раз!

Михаль быстренько разделся, упал в удобную постель. Даже есть не хотелось… Заснул как убитый.

Назавтра с утра ребята встретились у речки. В шалаш не полезли — стояла такая погодка, что грех было пропускать солнце. Раздевшись, лежали на спинах на песке, загорали.

Сегодня был день Михаля.

— Тогда Сева спрашивает, — рассказывал он, невольно преувеличивая опасность, которая вчера висела над ним: — «А с сорванцами что делать?» А лысый достает нож… большой такой нож, с блестящим лезвием, длинным, острым…

— Как ты мог увидеть нож? — перебил Чэсь.

— Значит, увидел! Не верите — могу не рассказывать.

— Да верим, верим! Что дальше?

Михаль помолчал, вспоминая. Версию с ножом развивать не стал:

— Ладно, не важно… Главное, теперь знаем: это такие же геологи, как мы — бой-скауты. Ищут они сокровище. Дед Макар с внуком — из одной с ними компании, а главный у них — некий Паук. Знают они мало, этот Паук не показал им даже бересту. Согласия между ними нет. «Геологи» только и мечтают найти золото и, ни с кем не делясь, «сделать ноги» за границу.

Дмитрок улыбнулся:

— Прежде чем найти золото, им нужно найти три монеты. А монеты все — у нас.

— Ну, во-первых, пока не все, а только две. Во-вторых, они, «геологи», на все пойдут, даже на преступление, чтобы раздобыть Оксанин талер. Помните, она рассказывала про Червень? Ее надо предупредить, и я сам возьмусь за это. Чэсь поднялся на ноги и сказал быстро:

— Нет, я возьмусь за это!

Михаль насмешливо уставился на него:

— И как ты собираешься это делать? Ты что, знаешь ее адрес или номер телефона?

— А ты знаешь?

— Для меня проще простого узнать. Пойду к бабушке и спрошу. Свои люди. А ты сможешь пойти и спросить? Да она, смотри, тебя еще на порог не пустит, напомнит, как «ты внучку топил тем летом!»

Чэсь, обиженный, не ответил.

— А что с Куртом? — напомнил Дмитрок. — Надо, видимо, уничтожить тетрадь…

— Наоборот! — Михаль поделился с друзьями планом, который пришел ему в голову еще тогда, ночью, когда он прятался в сарайчик под сеном: — Не только не уничтожим, а будем делать записи каждый день и класть тетрадь на самое заметное место! Поняли? Мы же можем писать разную чушь и так их запутаем, что они не рады будут ни этому тетради, ни своему информатору — Курту!

— Действительно…

— Здорово придумано! — вынужден был похвалить и Чэсь, забыв обиду. — Например, запишем: «Клад лежит на кладбище под дубом». Курт прочитает…

— Нет, — вмешался Дмитрок, — лучше запишем: «Клад на дне Березины, в глубоком омуте…»

Михаль остановил их фантазии:

— Хорошо. Значит, завтра с утра я еду в город. Заодно спрошу у Оксаны, почему она так долго задерживается. Вы крутитесь у «геологов» и в Курта на глазах, купайтесь, ловите рыбу — как обычно… Только никуда не суйтесь сами, без меня, старайтесь не говорить с ними, чтобы даже случайно не проболтаться…

Михаль нарочно кое-что из вчерашнего от друзей утаил. В городе, после звонка Оксане, он собрался сходить в краеведческий музей и любыми правдами и неправдами испросить разрешения, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на копию бересты. Из головы не шли слова лысого, которые тот повторил аж дважды: «Может, талеры тут ни при чем?» И второй раз: «Да, может, никаких трех монет вовсе не существует?»

Михалю казалось, что главное в этой истории не столько монеты, сколько таинственная береста, на которой крестик и латинское слово «CLAD»… Чтобы хоть разок взглянуть на эту копию бересты, подержать в руках! Музей на ремонте — ну и что? Там же не одни рабочие. Должны быть и сотрудники, надо же кому-то хотя бы стеречь экспонаты.

Глава 26. «Самостоятельность» Дмитрока и Чэся

Вечером Михаль забежал к Оксаниной бабушки. Поздоровался, остановился на пороге, совершенно не зная, что придумать. Не придумал лучшего, как притворно удивиться:

— Разве Оксана еще не приехала?

— Нету, Михалка, — ни самой, ни письма, ни весточки! И почему она не едет, ведь уже лето давно!

— А вы напишите ей, спросите.

— Пока то письмо дойдет… — Вот если бы позвонить, — бабушка посмотрела на Михаля с надеждой. — Но ведь это в город надо ехать и заказывать, а с меня такая «заказчица»…

Вот так! Все само собой сделалось. Теперь не нужно ломать голову, можно сказать родителям правду. Сказать, баба Анна попросила, чтобы он съездил в город и позвонил Оксане.

Вскоре в Михалевом кармане лежала бумажка с шестью цифрами.

— Ох, спасибо тебе, внучек, — сделай ты мне такую ​​работу… Только он собрался выходить, как в веранде раздались тяжелые шаги. В дом заглянул дед Макар. Не ожидал увидеть здесь Михаля, неприязненно бросил на него взгляд.

Михалю захотелось сказать деду что-то едкое. Но, как назло, ничего не пришло на ум. Злясь на себя, вынужден был распрощаться.

— Я к тебе, Анна, с такой просьбой… — услышал он, когда закрывал за собой дверь.

Адрес пришел брать… Вот удивится баба Анна!..

Назавтра утренним автобусом Михаль отправился в город.

Без своего командира парням нечего было делать. Да еще погода испортилась: пасмурно, ни позагорать, ни искупаться. Прошлись туда-сюда по улице. Постояли возле пустой школы. На дверях — замок. От колодца идет с ведром воды школьная уборщица тетя Нина.

Чэсь толкнул Дмитрока в сторону, прошептал:

— А давай попросим ключ от шкафа? И еще раз хорошо там покопаемся.

— Михаль сказал, ничего без него не делать.

— Да что за командир Михаль? В конце концов, я, а не он, нашел монету. Он и так слишком много на себя берет, везде успеть хочет… А мы? Тетя Нина! — крикнул Чэсь. — Вы не откроете нам школу?

— Школу? — уборщица остановилась. — Зачем вам? Тоже придумали… Марш отсюда, играйте! То вас насильно в школу не загонишь, а то среди лета придумали…

Еще побродили по улицам. Спустились к реке.

— Когда знаешь, что этот Курт сюда лазит, — сказал Чэсь, указывая на скрытый в чаще шалаш, — то самому неохота в него влезать.

И действительно, в шалаше было темновато, сыро, как-то неуютно.

Чэсь был сердитый сегодня. Его словно все время подмывало доказать и себе, и Дмитроку, что они равны с Михалем, у них такие же права на поиски клада, как и у него. Подумаешь, забрался в сарайчик, подслушал «геологов»! Просто повезло.

Чэсь развернул тетрадь, взял карандаш, задумался.

— А Михаль сказал…

— Да что ты с этим Михалем! Я сам себе Михаль! — и написал: «раздобыть копию бересты, которая находится в шкафу, который стоит в углу школьного коридора».

Чтобы Чэсь знал, какой вред эта запись принесет всей компании, он, конечно, сейчас не улыбался бы так довольно:

— Пусть поищет!

Все, больше нечего было делать. Времени много — а толку?

— Пойдем пообедаем, а там видно будет, — сказал Чэсь.

Только Дмитрок вошел в свой ​​двор, как сзади послышался свист. Летит Чэсь:

— Учительница приехала! Не будем тратить время, позже пообедаем — вдруг она опять куда-то исчезнет?

Глава 27. Учительница

Худенькая, ростом не выше парней, учительница была совсем не похожа на деревенскую пенсионерку. В синем спортивном костюме, в кедах, на голове — прическа-завивка. Только морщинистая шея, узловатые натруженные пальцы, да еще беловатые, будто уставшие глаза, что вопросительно-строго уставились на парней, выдавали, сколько этой женщине на самом деле лет.

В меньшей доме, где стояли на пороге ребята, было чисто, светло и пахло почему-то больницей. Завешенная занавесками печь, побеленные стены, выскобленный пол. Из мебели-только тумбочка, стол около широкого окна и три табуретки. Над столом — два черно-белые портреты, Ленина и Машерова.

Не приглашая ребят, учительница присела сама, подперла голову кулачками.

— Я слушаю вас, — сказала строгим и вместе с тем приятным, как умеют только учителя, голосом.

Чэсю вдруг показалось, что его вызывали к доске, а он совсем не знает урока. Тряхнул головой, чтобы прогнать эту иллюзию, набрался решимости:

— Нам сказали… вы можете помочь по истории…

Учительница удивленно захлопала в ладоши:

— Я? По истории? Вот действительно история… Десять лет никому не нужно было — а тут… А в школе вам не могут помочь по истории?

— Там только шкаф, — почему-то виновато сказал Чэсь. — А в шкафу — тонкая папка.

— Значит, дожили. «Перестроились». Теперь и Ирина Леонидовна понадобилось. Конечно, при Ирине Леонидовне был не шкаф с папочкой, а такой краеведческий уголок, что даже из Минска люди приезжали, хвалили… Конечно, сейчас вам нужно к Ирине Леонидовне!

— А где живет эта Ирина Леонидовна? — ляпнул вдруг Дмитрок.

Чэсь аж закашлялся. Учительница сузила глаза:

— Не поняла.

Дмитрок наивно повторил:

— Ну, эта Ирина Леонидовна, о которой вы все время упоминаете, где она живет?

— Ирина Леонидовна — это я, — ледяным голосом ответила учительница.

Так все испортить! У Чэся чесались кулаки. Сейчас ему хотелось только одного: поскорее выйти на улицу и сорвать злость на Дмитроке.

А тот, как ни в чем не бывало, вежливо поправился:

— Простите, Ирина Леонидовна. Я не местный и не знаю здешних учителей.

Ребята собрались выходить.

— Подождите, — смягчилась учительница. — Вы даже не сказали, что вы хотели.

— Копию бересты, найденную при раскопках, — сказал Чэсь. И, спохватившись, добавил: — Не навсегда, только посмотреть!

— Так я и знала! — воскликнула учительница. — Историей у нас начинают интересоваться только тогда, когда из этого можно иметь какую-то выгоду, когда деньгами пахнет. И что за времена такие настали? Почти сорок лет я учила детей, а теперь, может, вы, молодые люди, объясните мне: что происходит в мире?

«Молодые люди» не знали. Они молча стояли у порога. Ирина Леонидовна поднялась, распахнула дверь в другую, большую половину дома:

— Прошу вас.

Ребята зашли и ахнули. Они как будто попали в музей.

Вдоль всей глухой стены тянулись полки, заставленные и заваленные самым разным добром. На одной полке — посуда из потемневшей глины, горшка, миски, кувшины, целые и разбитые, и даже просто черепки… На второй-камешки, маленькие и большие, гладко-круглые и притупленные, серые, белые, желтые, голубые, с сверкающими нитями на разломах… На третьей полке — сохнущие пучки различных цветов, трав, листьев… Теперь ребята поняли, откуда в доме этот запах больницы.

На весь простенок, от окна к окну, красовалась карта Беларуси. Все шесть областей были раскрашены каждая в свой цвет.

Учительница подошла к полке с книгами, вытащила между книг какую-то толстую тетрадь. Полистала ее, потом вдруг схватила за «корешок» и потрясла. Из тетради вылетел лист бумаги и, медленно кружась, начал опускаться на пол. Учительница ловко подхватила его еще в воздухе.

— Вот ваша копия бересты. Возьмите. И не думайте плохого об Ирине Леонидовне…

Неужели все так просто? Чэсь осторожно, словно лист мог рассыпаться, взял его и сразу впился в него глазами:

— Что вы, как можно, — пробормотал он, не скрывая радости. — Так мы пошли… пошли, Дмитрок!

Он пятился к двери и тянул за собой друга. Но Дмитрок неожиданно проявил самостоятельность:

— Подожди, отпусти меня. Большое спасибо вам, Ирина Леонидовна, — вежливо сказал он. — Вы нас так выручили!

— Ничего, мне не жалко. Вы хорошо знаете эту историю с талерами и с факелом?

— Знаем, знаем… Пошли, Дмитрок!

— Тогда вы должны знать и то, — спокойно продолжала учительница, не замечая Чэсевого нетерпения, — что, чтобы отыскать этот самый «клад», нужны все три монеты. Без них копия бересты — обычная бумажка, не более…

— Мы знаем, Ирина Леонидовна! Пошли, Дмитрок!

— Да подожди ты. Скажите, Ирина Леонидовна, как к вам попала эта копия?

— Это вас не касается, — в голосе учительницы внезапно снова появились холодные нотки.

— Простите, — попятился Дмитрок.

— А впрочем… — Ирина Леонидовна прикрыла на миг ладонью глаза, словно вспоминая что-то очень давнее. — Впрочем, большой тайны тут нет. Ко мне почему-то редко кто заходит, и раз вы пришли и интересуетесь этим… До войны у меня был близкий друг. Мы вместе учились в педагогическом техникуме. После переписывались… Я работала здесь, учитель, а он — в Минском архивном музее. От него я и услышала историю с талерами, от него получила копию бересты и описание, как выглядят две монеты…

Чэсь с Дмитрием в один голос воскликнули:

— Где? Где это описание?

— Все погибло во время войны, — ответила Ирина Леонидовна. — Школа горела… да и вообще — война! — Тут не до краеведения. Только эта копия и осталась.

— Однако у вас тут целый музей, — заметил Чэсь, указывая на полки.

— Все это собиралось после войны. Было время, была молодая, каждое лето с мужем отправлялись в путешествие, обошли всю Беларусь. Нет такого района, где бы мы не побывали. Вот, к примеру… — Ирина Леонидовна взяла с полки обычный серый камень, — вот прославленный микашевичский гранит. Кто бы мог подумать, что у нас целые залежи этого гранита? А сейчас пол-Европы его покупает, все Минское метро им выложено…

— Простите, — перебил Дмитрок, — вы сказали — с мужем? Это тот самый… ваш друг?

— Нет, не тот, — коротко ответила Ирина Леонидовна.

— Ваш друг… погиб?

— Хуже.

Ребята переглянулись.

— При немцах он не эвакуировался, — пояснила учительница. — Не успел. У него была уже семья, он вынужден был ее кормить. Работал в Минске. После войны его арестовали как врага народа и, кажется, приговорили к высшей мере… И я испугалась, так как была близко знакома с ним. Я уничтожила все письма от него, фотокарточки, на которых мы были вместе… А при Хрущеве его реабилитировали. Он был, оказывается, ни в чем не виноват. Вот тогда мне стало стыдно и больно, как никогда в жизни; я поняла, что побольше бы таких «врагов», то народу и друзей не надо…

Старая учительница провела парней двор.

— А можно еще один вопрос? — сказал Чэсь. — Почему вы не сдадите свои экспонаты в школу? Пусть бы все смотрели.

— Чтобы в скором времени от этих экспонатов остался один шкаф с запыленной тяжелой папкой? Здесь надежнее. Я ничего ни от кого не скрываю. Вот вы захотели, пришли-и получили, что вам нужно. И каждый так может.

Глава 28. В городе

В это самое время Михаль на городском почтамте разговаривал по телефону с Оксаной. Кабинка была изолирована. Михаль не боялся, говорил громко. Однако старался не растягивать, чтобы хватило денег, говорил почти «телеграфным стилем»:

— Оксана, привет, это не геологи, а твои «Червеньские знакомые», они знают твой адрес, берегись сама и береги талер! Бабушка тебя не дождется, когда приедешь? Когда, говорю, приедешь?

Ответ поразил его. Беззаботный, веселый голос:

— Михаль, передай бабушке, что приеду быстро, сразу, как Катя выздоровеет!

— При чем тут опять Катя? Ты разве доктор?

— Михаль, как ты можешь? Мы вместе с ней приедем.

Главное, не было времени ни обидеться, ни обдумать все это.

— Ты была в архиве?

— Пока нет. Только не сердись, все будет хорошо. Папа завтра едет в экспедицию, он написал записку в архив, меня пустят туда. А вы чем во что играете?

— Оксана! — закричал Михаль. — Что ты говоришь, какие игры! Я нарочно звоню, чтобы предупредить тебя: берегись! Обещай, что не будешь держать при себе монету!

— Хорошо, не волнуйся. Папа завтра уедет, и я буду жить у Кати, пока она выздоровеет. Потом ее отец привезет нас машиной в Поплавы.

Одно только недоумение было на душе после этого разговора. Опять какая-то Катя!.. И Оксана — веселится, словно ребенок, словно не понимает ничего…

Вместе с тем Михаль не мог не признать, как значительна роль Оксаны во всей этой истории. Девочка должна сделать больше, чем они все вместе взятые: как-то раздобыть и привезти сюда два талера и копию бересты.

Михаль вышел из почтамта. Так и не прояснилось. Пасмурно, над городом низкие тучи, даже, кажется, понемногу начинает накрапывать дождик. Нужно быстрее решать все дела и возвращаться домой. Михаль сориентировался, в какой стороне улица, на которой располагается краеведческий музей. Дмитрок говорил, что недалеко от почтамта. Город небольшой, здесь почти все «важные» здания лепятся возле центральной площади. Нет, лучше не тратить зря времени, нужно спросить у кого-то.

Рядом, на скамейке у автобусной остановки, сидели какие-то мужчины. Громко разговаривали, курили… К таким лучше не подходить. На другой стороне площади был голубой киоск «Мороженое». Лучше спросить киоскершу.

Михаль пересек круглую мощеную площадь, и когда приблизился к киоску, увидел возле него мальчика и девочку примерно своих лет. Они покупали мороженое. Девочка была похожа на Оксану, только черноволосая, в синем платьице, с белой косынкой на голове. Высокий мальчик — в поношенном трико, обвисшем на коленях, в стоптанных кедах на босу ногу. Он неприязненно через плечо взглянул на Михаля.

Это были местные, городские дети (по-домашнему одеты — значит, живут неподалеку), поэтому Михаль и обратился к ним «по-городскому» — по-русски:

— Скажите, как пройти к краеведческому музею?

Мальчик облизал брикет мороженого, еще раз неприязненно оглядел Михаля.

— Вярніся назад да паштамта, завярні за вугал, — сказал он, — убачыш шпіль. Там твой музей. Толькі цяпер ён на рамонце.[1]

У Михаля вплоть отвисла челюсть. Во все глаза он смотрел на мальчика. Городские, а говорят чисто по-белорусски — это никак не укладывалось в голове…

— Табе паўтарыць?[2] — отставив руку с мороженым, так как с него капало, спросил мальчик.

Девочка засмеялась:

— Яму, відаць, перакладчык патрэбен![3] Вернись на ту сторону, за углом увидишь шпиль — пику такую. Там музей.

Облизывая мороженое, они пошли, как ни в чем не бывало, по улице. Даже не оглянулись на Михаля. А потому хотелось побежать за ними следом, познакомиться, расспросить… Кто они, где учатся?..

Но одумался: зачем? Пусть так и остаются незнакомыми. Что в этом, наконец, удивительного? Раз люди живут в Беларуси, значит, и разговаривают по-белорусски. А разве он, Михаль, или Чэсь в школе на уроках не отвечают на чисто белорусском языке? Отвечают. И никто этому не удивляется. Вот только на улице, вне стен школы… «Рэбята, зачэм драцца?..» «Чэсь, хадзі сюда, раскажу адну вешч»… Ужасно! Оксана минская, а и то разговаривает чище их, считай, деревенских.

«Приедет Оксана, предстоит договориться разговаривать так, как эти городские дети — на чистом родном языке» — подумал Михаль.

Он даже не подозревал, что позже именно этот эпизод станет главным для разгадки истории с талерами.

Глава 29. Участковый

Краеведческий музей, одноэтажное здание из красного кирпича, был весь оплетен лесами. На дверях табличка «Ремонт» и большой замок. Ни на лесах, ни вокруг не было ни одного человека. Михаль, удивленный, пошел в обход здания. Под ногами хрупал битый кирпич, осколки стекла, затвердевшие цемент и известь. И тут никого. Заросли крапивы и татарника, рядом — следы человеческих нечистот. Михаль брезгливо поморщился.

Вышел из-за угла, с другой стороны музея… и вдруг остолбенел, а потом скорее назад, за угол. У крыльца стояла темно-синяя машина «геологов». Лысый с Севой прогуливались рядом, задрав головы, рассматривали леса.

— С такими музеями, — услышал Михаль голос Севы, — нечего удивляться, что двести лет золото найти не могут!

— Да, этот ремонт надолго, — подтвердил лысый.

Сердце у Михала забарабанила, как и тогда, в сарайчике. А что, если они сейчас вздумают также пойти в обход? Куда бежать? Сзади высокий забор, слева глухая стена, впереди — улица, сразу увидят, догонят… «Несчастные случаи каждый год бывают!» — Вспомнил он слова лысого и похолодел.

Но у «геологов», видимо, не было времени.

— Поехали! — сказал лысый. — Теперь только школа остается.

— Школа. А не получится — потрясем Паука!

Хлопнула дверца машины, заурчал мотор. Поехали. Михаль вытер со лба холодный пот. «Что же мне так везет на встречи с ними? Хотя что: одно дело делаем, одно и то ищем, по одним местам ходим…»

Когда Михаль рейсовым автобусом вернулся в Поплавы, пошел мелкий дождь. Все небо было затянуто тучами, серое, без просвета. Михаль забежал к бабушке Анне, передал, что Оксана скоро приедет. Самому не терпелось встретиться с ребятами, рассказать последние новости. Но дождь усилился, полив как из ведра. Лужи пенились пузырьками, не лопались, — верный признак, что ненастье надолго.

Так Михаль никуда и не ушел. Просидел весь вечер дома, читал, смотрел телевизор. А на следующее утро, часов в восемь, его разбудил чужой мужской голос на кухне и стук тяжелых сапог о половицы. Отец на работе — кто это может быть? Михаль вскочил, поспешно оделся. Только успел зашнуровать кроссовки, как дверь открылась, вошел участковый в форме, а следом — встревоженная испуганная мать.

— А, не спишь? — сказал участковый, грузный седой дядька. Присел на табурет, уставился в Михала: — Где был сегодня ночью?

— Спал. А что?

«Дед Макар донес о «телевизоре»!» — мелькнула мысль.

— Спал он, правда! — заступилась мать. — Я могу подтвердить!

— А друзья твои?

— Какие друзья?

— Не прикидывайся — я задаю вопросы! — повысил голос участковый. — Чэсь и этот городской, Дмитрок. Что они ночью делали?

Михаль, который прежде не на шутку испугался, осмелел. Да какое он имеет право? Мать стоит, а он уселся здесь. Голос еще повышает…

— Идите спросите у них, — смело поднял он глаза. — А я их не видел с позавчерашнего дня. Я в город ездил, любой может подтвердить.

Участковый поднялся:

— Идем со мной.

— Что же это делается? — засуетилась мать. — Куда вы его? Я не пущу!

— Не бойтесь, сидите дома. А его заберу, — твердо сказал участковый. — Мне нужно провести один эксперимент.

Мать накинула куртку и выскочила вслед за ними.

Глава 30. Эксперимент следователя

Ночью дождь закончился. Теперь пахло утренней свежестью. Платы, трава, деревья — все было мокрое. Песок приставал к подошвам. Но Михалю было не до этого. Куда его ведут, как преступника? И мать, бедная, сзади… Хорошо, хоть улица пуста.

Зато возле школы уже стояли несколько человек. Михаль еще издали узнал Чэся, Дмитрока, Чэсеву матери, уборщицу тетю Нину…

— В школу лазил ночью? — тихо спросил участковый.

Вот оно что! Теперь Михалю все было ясно. «Но пока ни слова, молчи!» — Приказал он себе.

— Думайте что хотите.

Перед участковым все расступились. Утих гомон. Михалева мать поздоровалась, ей ответили все, кроме Чэся с Дмитрием. Те боялись оторвать от земли глаза.

Участковый огляделся:

— Эх, наследили!.. Просил же и близко к стене не подходить. Сейчас следов не найдешь.

— А никаких следов и не было, — сказал отец Дмитрока, которого Михаль сразу и не заметил. Такой же, как и сын, чистенький, аккуратный. В костюме с галстуком, в очках, с бородкой, стоит себе сбоку, будто его ничего не касается. — Какие следы могут быть после такого дождя?

Участковый искоса на него взглянул.

— Я вас тут всех собрал, — сказал участковый, — чтобы сообщить следующее. Сегодня утром уборщица, вот эта тетя Нина, что среди нас находится, заявила мне, что ночью кто-то лазил в школу. Вон через то окошко, над дверью, — участковый показал на окошко на высоте метра два с половиной от крыльца. — Стекло, сразу видно, вытаскивали. Пока неизвестно, что украли в школе. Вот сейчас это и выясним.

— В поселке полно детей, — и снова вмешался отец Дмитрия. — Почему вы подозреваете наших?

— Вы, гражданин, как я посмотрю, очень нетерпеливый. Всему свое время. Нина, — обратился участковый к уборщице, — расскажи, что было вчера?

— А что вчера? Иду, несу ведро с водой. А они стоят около школы, вот эти, Чэсь и… не знаю, как зовут, и говорят: «Откройте нам школу».

— А вы?

— Накричала на них. То, говорю, насильно не загонишь, а то летом школу вам нужно…

Михаля аж трясло от злости. Говорил же, просил — не суйтесь сами никуда!..

— Ах ты, гад, — Чэсева мать дернула сына за ухо. — А я было тебе поверила! Ты же был весь вечер дома — когда же ты успел?

— Не лазил я никуда, — угрюмо сказал Чэсь, потирая ухо. — Про школу спрашивал у тети Нины, но не лазил.

— Я своему сыну верю, — сказал отец Дмитрока, — и готов поклясться, что он ни вечером, ни ночью не отходил ни на минуту. И вообще: мой сын — и какое-то стекло, какая-то кража… Такое в принципе невозможно!

— И я готова за своего поклясться, — проговорила Михалева мать.

— Родители не могут быть свидетелями, — строго заметил участковый. — Сейчас я вам кое-что покажу, и вы сами убедитесь… Замок на дверях целый? — участковый поднялся на школьный крыльцо и потрогал замок. — Целый. Окна целы? Целые. Вопрос: если бы взрослый человек захотел проникнуть в школу? Конечно, он прежде всего попытался сделать это через двери и окна.

— Логика! — хмыкнул Чэсев отец. — Дети также могли бы пытаться через окна и двери.

— Вы напрасно, гражданин, веселитесь. Еще неизвестно, что там в школе украли. Итак, малому взломать такой замок просто не под силу, это первое. Второе — окна высокие, широкие, стекла большие. Не каждый взрослый такое стекло вытянет и удержит в руках, не покалечившись. А еще обратно поставить нужно… Дальше — смотрите: я мужчина высокий, а и то чуть-чуть дотягиваюсь до края, — участковый приподнялся на дыбы и действительно только тронулся кончиками пальцев рамы окошко, через которое, как он старался доказать, лазили в школу. — Я уже не говорю, что взрослый в такое узкое окно просто физически не сможет протиснуться.

— А как, по-вашему, дотянулись до него дети? — иронично спросил отец Дмитрока. — Лестницу принесли? Или подпрыгивали так высоко?

— Не лестницу. Делается это так, — сказал участковый. — А ну вы, трое, идите сюда.

Михаль, Чэсь и Дмитрок подошли.

— Так, ты, Михаль, самый больший, — нагнись. Упирайся руками в косяк. Чэсь, вытри хорошо ноги, насухо… вот так. Влезай на балясины, становись ему на спину. Ты, — ​​к Дмитроку, — вытер ноги? Видишь, сам догадался… Опять-таки давай на балясины, на спину Чэсю… Вот так… Ну?

Верхний, Дмитрок, оказался как раз на уровне окошка.

— Слезай, — скомандовал участковый.

Он высадил Дмитрия, Чэсь спрыгнул сам, Михаль выпрямился. Участковый, вытирая ладони, удовлетворено, победителем поглядывал на всех.

— Эта египетская пирамида еще ни о чем не говорит! — заявил отец Дмитрока. — Мы даже не знаем, в чем провинность наших детей? Даже в школу еще не зашли, а различные эксперименты здесь организуем…

— Тише, не надо горячиться. Нина, отпирай. Только осторожно, я зайду первый — там должны остаться следы.

Тетя Нина сняла замок, пропустила в коридорчик участкового.

— Темно, где тут выключатель… А, вот. Включилась свет. Из глубины, из коридора, пахнуло нежилым духом. Сбоку от двери, под, оконцем, стояли лестницы, заляпанные мелом, на полу лежали газеты.

— Это я белила потолок, — начала оправдываться тетя Нина, — не успела убрать…

Участковый огляделся.

— Действительно, в этой грязи слон мог бы пройти, и тот следов не оставил бы… Короче, ясно, — участковый посмотрел на ребят. — Тот, кто лез, повис на руках и спрыгнул на пол, а когда выбирался назад, подтянул под подоконник лестницу. Нина, проверьте, целы ли замки в кабинетах.

Уборщица пошла по коридору, дергая за ручки дверей классных комнат. Все двери были заперты. Участковый шел следом. В конце коридора, где стояла шкаф, тетя Нина ахнула:

— Вот, сюда!

Стекло в одной из половинок дверей шкафа-«музея» было выбито, видно, ударом ноги.

— Да! — участковый быстренько подбежал к шкафу, под башмаками захрустели осколки. — Сейчас будем составлять протокол! Нина, что здесь было, в этой шкафу? И что пропало?

Тетя Нина заглянула через дыру:

— Да, кажется, ничего… Вся макулатура на месте.

— Какая макулатура?

— Такая. Посмотрите сами. Здесь разная непотребщина лежит. Газеты отсюда беру, пол застилать… Ведро, швабру сюда ставлю, тряпки прячу…

Теперь настала очередь смутиться участковому. Он снял фуражку, вытер ладонью лоб и виски:

— Ничего не понимаю.

— Кража века! — насмешливо сказал отец Дмитрока.

Чэсь с Михалем, которые стояли позади всех, переглянулись. Едва шевеля губами, Чэсь прошептал «Папки нету!» Михаль приложил к губам палец.

— Все, теперь вы отпускаете наших детей? — спросила Михалева мать.

— Пока нет. Михаль, объясни, почему все же вы сюда лазили? Что искали?

— Мне все это надоело! — вдруг громко заявил Михаль. — Еще раз вам повторяем, при своих родителях и при тете Нине: мы никуда не лазили!

— Ишь ты, надоело ему… Нет лазили — докажите. Я показал там, на крыльце, как вы это делали!

И Дмитрок, и Чэсь подались было вперед, но Михаль остановил их:

— Я сам. Видите вон то окно в конце коридора, за шкафом?

— Ну-ну, не забывай, с кем говоришь, — сделал замечание участковый. — Ну, вижу.

Михаль подошел к окну:

— Тогда скажите, зачем нам рисковать, карабкаться друг другу на плечи, в темноте, в дождь, когда мы в любое время и очень легко могли бы залезть в коридор вот через это окно? Оно низко от земли, широкое. Смотрите, здесь нет шпингалетов. Достаточно пальцем толкнуть это окно с улицы — и оно раскроется настежь!

— Правда, оно легко открывается, — виновато подтвердила тетя Нина. — Сколько раз просила директора: сделайте вы этот шпингалет…

Участковому, под насмешливыми взглядами родителей, вновь пришлось снять фуражку и вытереть лоб. Дмитрок и Чэсь с гордостью смотрели на Михаля, своего командира.

— Подождите, тогда выходит…

— Выходит, в школу лазили чужие, кто не знал про окно, — закончил за участкового отец Дмитрока.

— Может, знаете кто?

— Не знаю. А может, вы знаете, когда наконец закончится этот «следственный эксперимент»? Наши дети здесь ни при чем, это доказано ими самими.

— Хорошо, — сдался участковый. — Хотя тут и хулиганство в наличии: разбитое стекло. Но раз ничего не украли, протокол составлять не буду. Вам, — повернулся он к тете Нине, — сегодня же договориться с директором, вставить шпингалеты, закрыть окошко над входом, заодно найти деньги на стекло в двери этого шкафа. Вам, — к ребятам, — делаю пока устное предупреждение!

Все трое вскочили:

— Почему?

— За что?

— Дыма без огня не бывает, — загадочно ответил участковый. — Теперь придется смотреть за вами пристальнее. То же самое предлагаю делать и гражданам отцам.

Глава 31. Что мы имеем?

Последние слова участкового наиболее пришлись по душе Чэсевой матери.

— Все, отгулялся, — заявила она дома сыну. — Теперь забудь об улице, будешь сидеть у меня как мышь под веником.

— Мама, ты же все слышала! Я никуда не лазил!

— Ну и что, что не лазил? За тобой не пропадет: еще успеешь и залезть. Вон ведро, носи воду и поливай гряды…

— Какие гряды? Вчера только дождь был!

— Тогда собирай из картофеля жуков колорадских.

Так Чэсь и не вышел в тот день играть. Не было его и на другой день, с утра.

Михаль со Дмитроком проверили шалаш, не подтек в случае дождя. Потом взяли удочки, разулись. Сидели на обрывистом берегу, свесив ноги. Хорошо, тепло…

У Михаля давно прошла вся злость на друзей. Он рассказал Дмитроку, как съездил в город, умолчав только о городских мальчике с девочкой, которые так свободно, так красиво разговаривали на родном языке.

— Я сразу понял, чьих это рук работа, — сказал Михаль. — Когда увидел, что участковый ведет меня к школе, так и стукнуло в голову — лысый сказал: «Сейчас только школа остается». Но вам почему не сиделось? — спросил он. — Я же предупреждал: ничего не делайте сами!

Дмитрок вздохнул виновато:

— Ты еще не все знаешь… Мы записали в тетрадь: «Копия бересты находится шкафу, что стоит в школьном коридоре». Курт, конечно, прочитал — и вот…

— Молодцы! С вами только сокровища искать.

— Почему — кое-что и мы раздобыли.

— Например?

— Копию бересты.

У Михаля чуть удилище не выпала из рук:

— Ну, молчун! Где, как?

— У старой учительницы, Ирины Леонидовны.

— И где копия?

— Всё у Чэся: и талер, и береста. Да мы пробовали уже — никак, ничего не понять. Нужно три монеты.

Михаль, однако, вмиг повеселел:

— Ну, это уже что-то… Чэся отпустит мать к вечеру или он сам уйдет… Тогда еще попробуем.

— Ага! — вспомнил Михаль. — Помнишь, вчера участковый сказал: «Докажите, что не вы лазили?» Почему ты собрался доказывать вместе с нами? Нам с Чэсем ясно было — мы знали об окне в коридоре. А ты?

— А я след видел.

— Какой след? Чей?

— Ну, когда вытирал ноги. Чтобы Чэсю на плечи залезть. Там при крыльце тряпка, она сдвинулась немного, а под ней — след огромного сапога.

— И что? Там столько людей топталась…

— Сапоги летом у вас только один человек носит, — важно сказал Дмитрок. — К тому же, над крыльцом — навес, значит, след остался с ночи…

— Дед Макар! — воскликнул Михаль и сразу напустился на Дмитрия: — И что из тебя все клещами надо вытаскивать! А если бы я не спросил, ты промолчал бы и про след, и о бересту?

— Не знаю, — пожал плечами Дмитрок. — Впрочем, еще не поздно — можно пойти и рассказать про след участковому.

— Ты серьезно?

— Почему нет? Тогда «сдадим» всех сразу: и деда с внуком, и «геологов» — никто нам больше не будет вредить.

— Послушай. Во-первых, само по себе это противно — «сдавать» кого бы то ни было… Во-вторых, ты, Дмитрок, человек городской, а здесь свои законы. Ты подумал, как после жить и смотреть этому деду Макару в глаза? А подумал ли ты, как собираешься рассказывать тому же участковому: о «геологах», что они здесь ищут, о талерах, бересте, сокровище…

Дмитрок виновато почесал затылок.

— Допустим, участковый нам поверит, — продолжал Михаль, — и всех их арестуют. Ну и что? В школе ничего не пропало, а более за ними никакого преступления нет! Составят протокол и отпустят. А мы таких врагов наживем, что мало не покажется…

— Тогда что делать? — спросил Дмитрок.

— Что делать? Ничего без Оксаны мы не сделаем… А когда она приедет и что там, в Минске, достанет — неизвестно, — Михаль вдруг широко улыбнулся: — Потому предлагаю — играть! Черт с ним, с этим сокровищем! Лето стоит! Будем играть в футбол, ловить рыбу, сходим в поход — не на одном кладе свет клином сошелся!