Три версии

18 мая 1978 г., четверг, 12 часов 25 минут

В прокуратуру я возвращался на автобусе. Он был старенький, изношенный, то и дело его подбрасывало, и тогда меня прижимало к плотному мужчине, который неодобрительно морщился, но молчал. Ничего не поделаешь, придется и мне и ему потерпеть. Когда едешь в таком автобусе лучше всего думать о чем-нибудь, не столь заметен в этом случае “комфорт”. Мне было о чем подумать. Что же удалось узнать за то время, что идет расследование? Есть ли какое-нибудь движение вперед? Меня все больше интересует фигура самого Никиты Гладышева. И Николая Терехова. Особенно после встречи с Ромашиной и Михаилом Тороповым. По словам Елизаветы Павловны, Никита был личностью в классе притягивающей к себе остальных ребят. Лидер класса. Так сказать, интеллектуальный лидер. И был другой ученик, тоже претендующий на лидерство, Николай Терехов.

Николай Терехов. По определению директора Румянцева, “шпанистый”. Мнение Ромашин: “сорвиголова”. “С “хвостом” парнишка. Три привода в милицию имеет. Состоит на учете в ИДН…” — проинформировал лейтенант Самсонов. “Он здоровый очень, — сказал о нем Торопов. — Железки всякие поднимает, перед девчонками фасонит. И еще психованный какой-то”.

Так-так… Поставим этих двух подростков рядом, сопоставим. Никита — отличник, художник, общественник. Нужно ему было утверждать себя в глазах соучеников? Пожалуй, нет. Все, что он умел, чему научился, чем обладал утверждало его.

Николай слабо успевает в учебе, никакими художественными талантами не блещет, в смысле “интеллекта” тоже ничего выдающегося. Но к лидерству он стремится, следовательно, не лишен честолюбия. Для него спорт, усиленные занятия “с железками” — путь к самоутверждению, а через него — к утверждению в классе. По принципу: пусть не уважают, но пусть боятся!

Два таких антипода в одном классе — Никита Гладышев и Николай Терехов — рано или поздно не могут между собой не столкнуться. К личной неприязни и озлобленности — брошен отцом! — может еще добавиться откровенная ненависть матери к отцу Никиты, потому что она убеждена: муж не ушел бы из семьи, если бы вмешался, помешал Федор Борисович Гладышев.

Юношеская ожесточенность остра, непримирима.

Да могло между Николаем и Никитой произойти столкновение. Оно и произошло, кода Никита вступился за Мишу Торопова…

А для чего я все это раскладываю по полочкам? Понятно, для чего: чтобы выстроить версию, по которой Николай Терехов был непосредственно замешан в смерти Никиты Гладышева.

А где факты? Нет их у меня. Во всяком случае, пока инспектор уголовного розыска лейтенант Самсонов не сообщит, что он выяснил по поводу Егора Горохова и Павла Злобченко, с кем приятельствовал Николай Терехов и с кем вместе был задержан во время драки на стадионе “Буревестник”. Игорь Демьянович обязан непременно узнать, что делали Горохов и Злобченко 14 мая вечером, где и как они провели вечер. А я постараюсь выяснить, что делал в это вечер Николай Терехов. До тех пор, пока я не узнаю всего этого, моя версия построена на песке.

Идем дальше. Семья Никиты Гладышева. О матери ничего не знаю, кроме того, что она сама сказала об отношениях с сыном: “Он никогда ничего от меня не скрывал…” Матери всегда может казаться, что ее ребенок с ней откровенен, а на повepку часто оказывается, что это далеко не так. “Никита вообще не любил о своих делах рассказывать”, — заметил Миша Торопов. А ведь с друзьями бывают более разговорчивыми и откровенными.

В моем распоряжении еще два факта свидетельствующие о том, что Никита не столь уж и откровенным был с матерью. При нем обнаружили чьи-то очки и крупную сумму денег. Екатерина Ивановна ничего не смогла сказать по их поводу, объяснить их происхождение. Следовательно, не знала?

В воскресенье, 14 мая, в гостях у подруги, Екатерина Ивановна дважды звонила домой, разговаривала с Никитой, а он ей ни словом не обмолвился, что собирается куда-то уходить. То есть в его планы не входило посвящать мать, что он собирается на разрушенный причал? Допустим, не сказал, потому что не хотел ее волновать. Но меня сейчас этот эпизод занимает лишь с той точки зрения, что не права была Екатерина Ивановна, уверяя будто сын никогда ничего не скрывал от нее!

Что за человек она — Екатерина Ивановна Гладышева? Терехова анонимно позвонила и сказала ей, что у Федора Борисовича роман с секретаршей Ниной Доценко. И как отреагировала Екатерина Ивановна? Она ответила: “Меня подобные сплетни не интересуют!” И не захотела больше продолжать разговор. На этот факт можно посмотреть двояко. С одной стороны, она любит своего мужа, верит в его чистоту и порядочность и поэтому пресекает малейшие попытки опорочить его. Хотел бы я знать, рассказала ли она Федору Борисовичу об этом телефонном разговоре.

Но с другой стороны, если права Терехова и Федор Борисович и в самом деле изменял жене, о чем та догадывалась или даже знала, то поведение Екатерины Ивановны может быть расценено иначе. Она зачеркнув для себя в душе этого человека, могла просто сохранять видимость нормальных отношений в семье. И тогда вовсе не было “прекрасных семьи” Гладышевых, как считает директор Румянцев. Да и Федор Борисович вряд ли о этом случае “милейший человек”. Наконец, Никита действительно мог быть свидетелем семейных ссор, виновником которых становился его отец.

Зато Михаил Торопов уверен, что Никита “жил дружно” со своим отцом, с нетерпением ждал, когда тот вернется из Москвы.

Много противоречий, много… Однако прежде всего надо попытаться выяснить, верно ли, что у Федора Борисовича была другая семья, проживающая ныне в Кудринске, жена и дочь?

Что еще? Отношения Никиты Гладышева и Ромашиной. Почему у него резко изменилось отношение к Елизавете Павловне, почему он внезапно чуть ли не мстить стал ей? За что, в чем причина? Имеет ли она хоть какое-то отношение к случившемуся с ним? Не из-за четверки же, в самом-то деле, изменились их отношения, как полагает Миша Торопов!

Заколдованный круг! А в конце концов все может оказаться прозаически простым, как чаще всего и бывает. Но в этой простоте развязки заключена вся сложность. Истину ищешь в одном месте, а она порой прячется совсем в другом.

Следствие — это всегда беспощадный поединок бескомпромиссный. С самим собой. С другими. С истиной, наконец, которая как капризная женщина, хочет, чтобы ее завоевывали постепенно, чтобы она могла вдоволь насладиться своим поражением.

И все же… И все же я могу быть доволен: кое-что серьезное мне удалось узнать. От Михаила Торопова. Он сказал, что у Никиты Гладышева две недели назад испортилось настроение.

Это уже не абстракция, а конкретность, ибо появляется возможность сузить границы времени.

Ну вот и подошли, может быть, к главному вопросу на данном этапе расследования: что же экстраординарного произошло две недели назад с Никитой Гладышевым, заставившее его погрустнеть, опечалиться?

На работе мне нужно было сделать кое-какие дела, связанные с ранее закончившимся расследованием. После этого я мог встречаться с Николаем Тереховым.

Через полчаса я позвонил директору Румянцеву, и он сказал, что 9 класс “Б” сейчас находится на стадионе “Труд”, который арендует школа № 47.

18 мая 1978 г., четверг, 14 часов 30 минут

9 “Б” играл в футбол с 9 “А” — в рамках чемпионата школы. На трибунах сидело много ребятишек, шумно реагировавших на игру. Я подсел к веснушчатому мальчонке, который, кажется, особенно бурно “болел”.

— Ты за кого переживаешь? — спросил я его, увидев как мальчонка буквально съежился, стоило мячу перелететь на левую половину футбольного поря.

— За девятый “А”! — буркнул он. — За кого же еще! Там мои брат учится. Проигрывают они. Опять Терех гол забил. Он в каждой игре забивает.

— Какой Терех? — спросил я. — Где он?

— Да вон! — махнул рукой мальчонка. — На правом краю бегает дылда.

Трудно было поверить, что этому мощному парню всего 16 лет. Играл Николай Терехов отменно. Как-то совсем не по-мальчишески. Не суетился, выжидал, ловко “финтил”. Я люблю футбол и полагаю, что разбираюсь в нем. Впрочем, трудно найти болельщика, который сказал бы, что не разбирается в футболе!

— Сколько времени до конца матча осталось? — снова спросил я мальчонку.

— Пять минут, — плаксиво ответил тот, поглядывая на часы, которые видимо передал ему брат-футболист на хранение.

В этот момент Николай Терехов подхватил мяч, сделал с ним обманное движение, проскочил защитников “синих” и, энергично работая руками, понесся в центр, прямо на ворота противника. В воротах заметался долговязым мальчишка в кепке, сдвинутой на самые глаза. Через несколько секунд все было кончено: Николай Терехов с ходу пробил и мяч врезался в сетку ворот, вызвав радостным клич на трибунах. Все, как на большом футболе.

Николай ленивой трусцой бежал центру поля.

Вскоре прозвучал свисток судьи, игра закончилась. Футболисты пошли в душевую, и я тоже двинулся к раздевалкам.

Терехов вышел минут через двадцать, уже одетый в школьную форму, аккуратно причесанный. В руке он держал спортивную сумку. Он шел, окруженный толпой ребят, громко смеялся. Что ж это был звездный час Николая Терехова, он чувствовал себя героем и не считал нужным скрывать перед остальными, что он и есть герой!

— Николай, — окликнул я его, — можно на минутку?

Все остановились и удивленно глядели на меня.

— Вы меня? — небрежно спросил Терехов.

— Да, — кивнул я. — Разговор есть.

— А-а… Ладно, пацаны, не ждите меня.

Я направился к опустевшей трибуне. Николай шел рядом, вразвалочку, помахивая сумкой.

— Здорово ты гол забил! — сказал я, когда мы сели.

— Какой? — явно рисуясь, уточнил он. — Первый или второй!

— Первого я не видел. А что, тоже красивый был?

— Да так себе. — Он хмыкнул. — Пшенка. И вообще-то сегодня хет-трик хотел сделать но не вышло.

Николай говорил, спета растягивая слова.

— А вы тоже пришли меня уговаривать? — оценивающе глянул он на меня.

— Уговаривать? — не понял я.

— Ага! — кивнул он. — Чтоб я за какую-нибудь команду играл. Ко мне уже приходили два тренера. Только неохота. Я штангу люблю, гири, а в футбол не очень. Ну, за класс еще ладно… Вы тоже тренер?

— Нет, — усмехнулся я. — Не тренер. Я следователь прокуратуры, Николай.

— Следователь?! — В его глазах про­мель­к­нул испуг. — Зачем же я вам понадобился?

— Скажи, Коля, в прошлое воскресенье, че­тыр­надцатого, ты Никиту Гладышева видел?

— Нет! — слишком поспешно ответил он, что­бы я поверил ему безоговорочно.

— А когда ты узнал о его смерти?

— Когда? Во вторник! — глухо бросил он.

Он лгал, ибо Клавдия Потаповна узнала о слу­чившимся в понедельник и сказала мне, что сы­ну об этом известно стало до нее. Правда, она тоже не очень уверенно ответила на мой вопрос.

— Значит во вторник, — задумчиво произнес я, внимательно глядя на парня. — Неувязочка по­лучается, Коля. Твоя мать узнала-то в понедельник.

— Ну и что? — буркнул Николай. — Она мо­гла узнать в понедельник, а я — во вторник.

— Согласен, — кивнул я. — И так может быть. Но видишь ли, она сказала мне, что ты раньше ее знал.

— Откуда ей знать! — с неожиданной злобой выкрикнул он.

— Действительно, — заметил я. — Откуда ей знать? Может ты уже в воскресенье знал, верно?

— Нет! — Он вскочил на ноги. — Не знал я!

— Да ты садись, — добродушно сказал я и по­тянул его за рукав. — Ну чего ты волнуешься?

— А чего мне волноваться! — огрызнулся он. — Нечего мне волноваться.

— И я так думаю, Коля. Все-таки когда же ты узнал о смерти Никиты Гладышева. Ты ведь жил в одном доме с Никитой, даже в одном подъезде.

— Что с того? — пожал он плечами. — Я пришел в понедельник поздно вечером и лег спать.

— А где была в это время твоя мать?

— Не знаю, — покраснел Николай. — Может, на кухне. Или к соседке ушла.

— Другими словами ты ее не видел, когда пришел домой?

— Не видел, — тихо ответил он.

— А почему ты пришел в понедельник поздно вечером?

— С Валькой Грошевым математикой занимался. У него дома.

— А в воскресенье когда ты вернулся домой?

— Тоже поздно. В кино был. Проверять будете?

— Непременно, Коля. Ты зря на меня обижаешься. Я тебе зла не желаю. Если пришел к тебе, значит, надеюсь на твою помощь. Понимаешь?

— Не понимаю! — неуступчиво ответил Николай. — Меня ваши дела не интересуют.

— Напрасно, Коля, — миролюбиво сказал я, — Потому что твои дела меня откровенно скажу заинтересовали. Объясни, почему вы однажды подрались с Никитой Гладышевым? Двадцать первого апреля?

— По глупости. Никита за Мишку Торопова заступился.

— Верно. Молодец, что не соврал.

— А чего мне врать! — уже увереннее сказал парень.

— Я слышал, что ты одно время “промышлял” запчастями к “Жигулям”, так?

— Я с этим порвал.

— Потому что тех “барыг” осудили? — Я в упор смотрел на него.

Николай не ответил, отвернулся.

— А с Егором Гороховым и Павлом Злобченко ты тоже порвал, Коля?

Он резко повернул ко мне голову, сказал с нескрываемым изумлением:

— Вы и о них знаете?!

— У меня профессия такая — много знать. Но ты не ответил на мой вопрос.

— Не хожу я с ними больше. Себе спокойно.

— Пожалуй, ты прав, — согласился я. — Ну а теперь все же ответь, почему ты не хочешь сказать мне правду: когда узнал о смерти Никиты Гладышева?

Его неожиданное упорство было для меня странным и непонятным. Если он причастен к происшествию с Никитой Гладышевым, то его больше должно беспокоить воскресенье 14 мая, а не понедельник, 15 мая. Между тем о воскресенье он говорил равнодушно. Почем же настаивает на вторнике?

Я не торопил. Прошло несколько минут.

— Ладно, — звонко произнес Николай. — В понедельник я не ночевал дома.

— Где же ты ночевал?

— У тетки своей! — выкрикнул Николай и вдруг заплакал, чего я от него никак уж не ожидал.

Он уткнул лицо в руки и ревел, как ребенок. Но, по существу, он и был еще ребенком, высоким, плечистым, сильным ребенком.

— Я пришел домой… — Он поднял на меня мокрое от слез лицо, давился словами. — А дверь закрыта… Я звоню, а она не открывает… Я слышу: музыка играет… и голоса… пьяные… Она, значит, и он… поют… Пьяные уже…

— Она — это твоя мать? — негромко спросил я.

— Ну, да! — Николай шмыгнул носом. — Со своим… хахалем.

— И часто случается, что тебе приходится ночевать в другом месте? Острая жалость к нему охватила меня.

— Бывает, — пробормотал мальчишка. — Но, кроме тетки, никто не знает. Противно очень. Они, когда напьются, сначала целуются, а потом дерутся… Раньше, при отце, у меня свой ключ был… А теперь мать отняла. Ему отдала!

Сколько обиды, даже ненависти прозвучало в голосе Николая, когда он сказал: “Ему отдала!” Что же мне сказать этому мальчику, который иной раз не может попасть в свою квартиру, потому что родная мать отдала его ключ чужому мужчине. Однако для него, Николая Терехова, он чужой, этот мужчина, а для матери, брошенной мужем, вовсе и не чужой. Из-за него она предает сына? Э-эх, легче всего со стороны осуждать ли кого, успокаивать ли. А жизнь — сложная штука, давно и всем известно. Некогда мои бабка говаривала: “У каждой божьей твари своя правда имеется. Потому волк овцу режет, а охотник волка стреляет!” Но как же тогда истину найти, если у каждого, у всех своя правда.

— Мать твоя давно начала пить? — мягко спросил я.

— Давно, — коротко ответил он. Потом горькая усмешка исказила его губы. — Думаете, не понимаю, почему вы меня все расспрашиваете о Гладышеве? Подозреваете меня… Ну, будто я… чего-нибудь такое… с Никитой… Да? Только неправильно вы подозреваете. Видел я Никиту в воскресенье, видел!

— Когда? В котором часу?

— Вечером. В половине восьмого.

— Где ты его видел, Коля? Пойми, дружище, это очень важно.

— По набережной они гуляли.

— Кто они?

— Никита и Андрей Александрович… Морозов. Наш учитель физики. Ребята часто с ним встречаются после уроков или в выходные дни. Говорят, что интересно с ним. Но я у него ни разу не был…

— Погоди, погоди, — перебил я. — Ты говоришь, что они гуляли по набережной. А они тебя видели?

— Не знаю. Они в мою сторону не смотрели. Да я и сам спешил. К Вальке Грошеву. Мы с ним договорились, что в кино пойдем в “Вымпел”. Там у него мать работает администратором. Она нам разрешила прийти на сеанс двадцать тридцать. Мы две серии “Они сражались за Родину” смотрели. И Вероника Георгиевна вместе с нами сидела. И домой мы потом вместе пошли. Я к себе в половине двенадцатого пришел. Ветер сильный был. А мать к бабке в деревню поехала, я один дома… Если не верите, можете у Вероники Георгиевны спросить, она вам скажет, был я в кино вместе с Валькой или нет, шли мы вместе домой или нет…

— Успокойся Николай, — строго прервал я его. — Не маленький. И не надо обижаться. Я хочу узнать, что произошло с твоим школьным товарищем.

— Я понимаю, — сникшим голосом произнес он. — Извините.

18 мая 1978 г., четверг, 16 часов 45 минут

То, что сообщил Николай Терехов, было в высшей степени важно, ибо не исключало, что учитель Морозов оказался последним человеком, кто видел и разговаривал с Никитой Гладышевым.

О чем они говорили?

Вошел Самсонов.

— Ну что с Гороховым и Злобченко? — нетерпеливо спросил я, жестом приглашая его сесть.

— Алиби у них, — ответил Самсонов. — Горохову двенадцатого мая сделали операцию. Аппендицит. До сих пор лежит в больнице. Злобченко четырнадцатого мая работал на фабрике. Там вышла из строя отопительная система. Собрали всех ремонтников упросили их поработать в воскресенье. Работали в две смены. С фабрики все, в том числе Злобченко уехали после двадцати трех часов на служебном автобусе.

— Хорошо. Алиби так алиби, — кивнул я. — Надо побывать в кинотеатре “Вымпел” и поговорить с администратором Вероникой Георгиевной. Поинтересуйтесь, действительно ли в воскресенье Николай Терехов и ее сын Валентин смотрели на сеансе двадцать тридцать кинофильм “Они сражались за Родину”? Я думаю, что так оно и было, но для формальности нужно проверить. А потом позвоните мне.

— Понятно, — сказал Самсонов.

— Как с поездкой в Черновин? Оправа от очков повисла у нас, Игорь Демьянович. Не передумали ехать? — пошутил я.

— Завтра с утра, — ответил Самсонов. — А сегодня встречусь с администратором “Вымпела”.

— Лады.

После его ухода я позвонил в справочную и попросил назвать мне номер домашнего телефона Андрея Александровича Морозова.

— Алло, Андрей Александрович?

— Да.

— С вами говорит старший следователь прокуратуры Красиков…

— Дмитрий Васильевич? — оживленно перебил меня низкий мужской голос. — Очень рад, что вы позвонили. Я сам собирался это сделать. Узнал у директора ваш номер телефона… Да вот некстати свалился.

— Что-нибудь серьезное? — забеспокоился я.

— Нет, нет!

— Андрей Александрович, вы, кажется видели вечером в воскресенье Никиту Гладышева?

— Совершенно верно.

— Не станете возражать, если я сегодня загляну к вам? К вечерку?

— Милости прошу! Комсомольская, дом восемнадцать, квартира тридцать.

— Благодарю. До встречи.

Едва я положил трубку, как телефон зазвонил.

— Красиков слушает.

— Я — Гладышев… Федор Борисович Гладышев. Мой жена сказали, что вы… расследуете… Я хотел бы с вами встретиться. Если можно, прямо сейчас.

— Жду вас, Федор Борисович. Пропуск будет заказан.

— Благодарю.