Тридцать лет спустя

Шестидесятые! Годы окончания волюнтаризма и начала застоя! Период, когда анекдоты про Хрущева уже заканчивались, а анекдоты про Брежнева только начинались. Десятилетие, когда кончили сажать кукурузу и начали сажать диссидентов. Время очередного пересмотра истории, когда выяснилось, что решающий удар по фашизму был нанесен не под Киевом, а на Малой земле.

В этот бурный исторический период вряд ли кто-нибудь заметил появление новой пары соавторов-юмористов, выпускников инженерно-строительного института А. Курляндского и А.Хайта.

Тем не менее мы появились и даже заняли свое место. Кстати, в отличие от многих государственных деятелей, мы свое место знали.

В этот раздел вошли произведения, написанные мною совместно с Л. Курляндским. Они были опубликованы в “Юности", "Литературной газете", "Неделе". Сценки и пародии исполнялись в студенческом театре МГУ, артистами эстрады Лившицем и Левенбуком и пародийным ансамблем Дома журналистов “Верстка и правка".

СЛОН

В квартире зазвонил телефон. Человек снял трубку.

— Алло, — сказал незнакомый мужской голос, — с вами из зоопарка говорят.

— Да-да, я слушаю.

— Вы это… наберите в ванну воды. Сейчас к вам слона приведут купать.

— Какого слона? — удивленно спросил мужчина.

— Обыкновенного, африканского.

— A-а… почему именно ко мне?

— Потому что у нас в зоопарке вода кончилась.

— Но он же у меня не поместится. У меня, знаете, ванна маленькая, сидячая.

— Ничего, посидит. Он у нас дрессированный.

— Ну что ж, — вздохнул мужчина, — делать нечего, ведите.

— Сейчас, — радостно сказал голос, — уздечку надеваем.

— Простите, — снова спросил мужчина, — а воду какую наливать: горячую или холодную?

— Кипяток! Чтоб, как в Африке, было.

— Ну хорошо, я тогда пойду.

— Куда?

— Ванну наливать.

Наступила пауза.

— Ты чего, — спросил голос, — и правда поверил?

— Да, а что?

— Вот чудак. Это же я шучу.

— Зачем?

— Чтоб весело было.

— Значит, не приведете?

— Конечно, нет. Где я тебе слона возьму?

— Но вы же в зоопарке работаете.

— В каком зоопарке? Это же я тоже пошутил.

— Не понимаю, — сказал мужчина, — вы что, передумали?

— Кто передумал, я? Я и не думал.

— Зачем же вы тогда звонили?

— Фу ты, господи! Я же сказал: чтоб пошутить.

— А что здесь смешного?

— Да ты сам подумай, голова садовая, разве можно слона в дом привести? Он же на лестнице застрянет.

— А мы его на лифте поднимем.

— Такую махину никакой лифт не потянет.

— А мы его за два раза.

— Слушай, — сказал голос, — брось меня разыгрывать. Я же знаю, что ты не веришь.

— Почему?

— Да потому, что слонов в зоопарке купают.

— А если вода кончилась?

— Нет, я не могу, — сказал голос, — ты что, издеваешься?!

— Я же хочу как лучше, чтобы чистый был.

— Слушай, — сказал голос, — ты что хулиганишь? Ты зачем мне звонишь?

— Это вы звоните…

— Я?! Я сейчас еще в милицию позвоню, — пообещал голос, — чтоб тебе, хулигану, телефон отключили.

— За что?

— За слона!

— Но ведь вы его не привели.

— Послушай, — жалобно сказал голос, — что я тебе сделал? Я же только позвонил, пошутить хотел.

— А откуда вы мой телефон знаете?

— Не знаю я никакого телефона. Это я случайно. Всем звонил, вот и к тебе попал.

— А откуда у вас столько слонов?

— Слонов?! — взорвался голос. — Ну погоди. Я тебе сделаю. Я тебе настоящего слона приведу. Есть не буду, пить не буду. Слона куплю. Мы к тебе придем, мы тебе устроим…

В трубке раздались короткие гудки.

— Разъединили, — подумал мужчина. — Ну ладно, пойду на всякий случай ванну наполню.

РЕКОРД ПО ПИВУ

Прочел я недавно в журнале, что какой-то английский моряк выпил за один присест двадцать четыре бутылки пива и тем самым установил новый мировой рекорд. Очень меня задело это сообщение. Мало того, что мы отдаем иностранцам рекорды в беге или там в плавании, но пиво, можно сказать, исконно наш вид спорта, а мы и тут позади.

Нет, думаю, так не пойдет. Надо возвращать рекорд обратно, на родную землю. Утереть нос англичанам и разным прочим шведам.

Сказано — сделано. Надел я белую нейлоновую рубаху навыпуск, ботинки начистил и прямым ходом к овощному, где стоит пивная цистерна.

Народу около цистерны — тьма. Хвост за угол заворачивает.

— Товарищи, — обращаюсь я к людям, — будьте добры, пропустите без очереди. У меня дело чрезвычайно серьезное.

— А что случилось? — спрашивает какой-то мужчина. — Умер кто?

— Нет, отвечаю, все, слава богу, живы. Просто я рекорд устанавливаю.

— Какой еще рекорд?

— По пиву. Хочу англичан переплюнуть.

— Ну и переплевывай себе на здоровье в порядке общей очереди.

— У меня вон жена больная, — сказал мужчина в пижаме, — температура сорок, а я и то стою.

— И я стою. На работу опаздываю, а стою. Потому что людей уважаю.

— Да поймите, — говорю я, — мне положено без очереди.

— Это почему же положено? — поинтересовался старичок в пенсне. — Ты что, депутат Верховного Совета?

— Нет.

— Ну тогда стой со всеми, пока не выбрали.

Пришлось стать в самый конец. Что поделаешь, если у людей сознательность отсутствует.

Минут через сорок подошел. Взял несколько кружек, выпил одну, другую, третью… и чувствую, что-то не то. Вроде я мировой рекорд не по пиву, а ло воде устанавливаю.

— Гражданка, — спрашиваю я продавщицу, — вы меня, конечно, извините, но мне интересно, насколько вы пиво водой разбавляете.

— Ах ты хулиган! — отвечает она. — Да я сроду не разбавляла!

— Вы не обижайтесь. Просто мне для мирового рекорда надо точно знать, сколько лишних кружек выпить.

— Ну, если для рекорда, так тебе кружки три надо лишние выпить. Если его, конечно, еще на базе не разбавляют.

— Спасибо, говорю, наливайте еще.

И выпиваю четвертую. Тут очередь заволновалась:

— Хватит с него! Больше четырех не давайте!

— Товарищ, — говорю, — мне четырех мало. Мне для мирового рекорда теперь двадцать восемь надо.

— Не давайте! — кричат. — Пусть снова в очередь становится!

— Товарищи! Где ваша сознательность?

— Какая может быть сознательность, если пива не хватит.

Ну что за люди! Занял я снова очередь, а сам пока домой побежал, за бидончиком. Прибегаю, а мне говорят: “Вы здесь не стояли. Тут другой стоял”.

— Как, — говорю, — другой? Это же я! Видите, и рубашка моя и ботинки…

— Ботинки и рубашка действительно, как у того. Но только тот был без бидона.

С трудом уговорил, и то, потому что бидон за спину спрятал.

Подошел я с бидоном, взял туда восемь кружек, стою у цистерны, пью. Из бидона в кружку переливаю, чтоб со счета не сбиться. Смотрю — странное дело. Когда она в бидон наливала, вроде восемь было, а когда я из бидона — то уже семь.

— Гражданочка, говорю, вы мне кружку не долили. Вы мне налили восемь, а получается семь.

— А я тут при чем? Я ж не виновата, что у тебя бидон худой.

Осмотрел я бидон, вроде целый. Но на всякий случай попросил девять налить. Пью — опять семь. Что такое? Может, и правда что-то с бидоном?

Отставил я его в сторону и начал опять из кружек пить. Пью, а сил уже нет. Трудно все-таки без закуски. А рядом со мной как назло мужчина газетку разложил и воблу обдирает. И еще штуки три из кармана торчат.

— Послушайте, — говорю я ему, — товарищ, вы меня воблочкой не угостите?

— Зачем мне тебя угощать? — говорит он. — Ты мне что, кум? Купи, если хочешь.

— Почем? — спрашиваю.

— Пятьдесят копеек.

— Штучка?

— Не-е, лизнуть.

“Ах ты, думаю, такой-сякой! Человек за других жизнью рискует, а ты ему рыбий хвостик жалеешь”. Отвернулся я, чтоб больше его не видеть, вдруг у меня кто-то кружку — хоп! Смотрю — продавщица.

— В чем дело? — спрашиваю.

— Все, — говорит, — закрываю.

— Как — закрываю?! А рекорд?

— Много вас тут, рекордсменов. Вон один уже лежит.

— Гражданочка, — говорю, — товарищ продавщица. Всего минуточку.

— Тебе минуточку, а мне еще кассу сдавать и до Перхушково добираться.

Тут я не выдержал, пиво в голову ударило.

— Не дам, — кричу, — закрывать!

Шум, крик. Продавщица свисток достала да как засвистит. Сразу же милиционер:

— В чем дело? Почему шум?

— Вот, — говорит продавщица, — англичанин хулиганит.

— Не слушайте ее, — говорю, — не англичанин я, а рекордсмен.

— Вижу, — говорит милиционер, — пройдемте.

Тут я взмолился:

— Товарищ милиционер, разрешите сначала три кружки допить. До рекорда.

— Хватит с вас на сегодня.

— Нет, говорю, не хватит. Я считал.

— А я говорю — хватит!

Положил он мне руку на плечо и повел. Я вырываюсь, кричу про Англию, про пиво, про спортивную доблесть, а он не слушает, знай себе ведет. Так и сорвал рекорд.

Не переплюнул я англичан, не утер нос шведам. А все почему? Из-за нечуткого отношения, из-за несознательности нашей. И пока не изживем мы эти недостатки, пока не научимся любить и уважать друг друга, рекорда по пиву нам не видать! Как своих ушей.

УКРАЛИ ЖЕНУ

У Петра Матвеича украли жену. Еще утром она бегала по комнате, жарила котлеты, мыла посуду, а вечером ее не стало.

Пришел Петр Матвеич с работы, а в почтовом ящике записка: “Если вы к завтрашнему дню не положите на черном ходу под батарею пятьсот рублей, не видать вам больше своей жены никогда в жизни”. А внизу — приписка: “И не вздумайте заявлять в милицию. Не то будет хуже”.

Сначала Петр Матвеич подумал, что это шутка. Где это видано, чтобы среди бела дня в самом центре города у человека жену крали. Добро бы еще автомобиль или холодильник, а то женщину. Да еще не первой молодости.

Но прошел час, другой, а жены все не было. Тут Петра Матвеича охватило сомнение. А что, если это правда? Мало ли жулья на белом свете? И потом, если подумать, им ведь не старуха моя нужна, а деньги. И притом немалые, пятьсот рублей. Вот злодеи! Нет, чтобы у профессора какого украсть или у писателя. Им пятьсот рублей выложить, что раз плюнуть! А я эти деньги, может, всю жизнь копил. Нет, не отдам!

Петр Матвеич встал со стула. “Ну хорошо, не отдам. А если они… того? Что тогда? И, главное, посоветоваться не с кем. Была бы жена, надоумила”.

Петр Матвеич вышел в коридор и постучал соседу. — Михалыч, не спишь?

Он вошел в комнату соседа и в нерешительности сел на стул.

— Понимаешь, какое дело. Беда у меня. Жену мою… украли.

— Че-го?!

— Вот тебе и чего. На вот… читай.

Сосед надел очки и, не торопясь, смакуя каждое слово, прочел вслух записку.

— Да, — сказал он, снимая очки. — Ну и что ты надумал?

— Пока ничего. Может, оно обойдется?

— Вряд ли. У них, у жуликов, разговор короткий. Жизнь или кошелек.

Петр Матвеич глубоко вздохнул:

— И ведь деньги-то какие. Шутка сказать — пятьсот рублей. Баба узнает — съест.

— Да, — подтвердил сосед, — немалые. Почти что цветной телевизор.

— Так, может, не давать?

— Дело хозяйское.

— А если случится чего?

— Вполне возможно. Для них человеческая жизнь — тьфу! Они на нее в карты играют.

Соседи помолчали.

— Конечно, если разобраться, — сказал Петр Матвеич, — она этих денег стоит. И постирать может и сготовить. Да и выглядит еще ничего, не хуже молодой.

— Все они не хуже, — сказал сосед. — Только бить их некому. Я тебе так скажу: баба она и есть баба. Укради кто мою, я б и сотни не дал.

— Сравнил. Я за твою и десятки б не дал.

— Ну вот что, — сказал сосед. — Ты говори, да не заговаривайся. Это еще надо поглядеть, чья лучше.

— А чего глядеть? Ясно, что моя. Воры — они тоже не слепые. Разбираются.

— Ну, если твоя лучше, ты и выкладывай деньги. А я со своей плохой и так проживу. Бесплатно.

Петр Матвеич хлопнул дверью и, не попрощавшись, ушел в свою комнату.

Всю ночь он ворочался. Без жены спать было холодно и неуютно. “Заплачу, — твердо решил он. — Черт с ними, с деньгами. Мы себе еще наживем. А старуха у меня одна. Я ее ни на какую молодую не променяю”.

Угром Петр Матвеич достал из комода сберегательную книжку, пошел в сберкассу и снял пятьсот рублей. Потом, оглядываясь по сторонам, побежал домой, завернул деньги в тряпочку, вышел на черный ход и сунул их за батарею.

Весь день он не мог работать. Он ужасно беспокоился, как бы чужие жулики не узнали, куда он спрятал деньги, и не украли бы эти деньги у его жуликов. Сразу после работы он кинулся на черный ход и запустил руку за батарею. Все в порядке: денег не было.

Немного успокоившись, он поднялся к себе. Прибрал комнату, постелил чистую скатерть, заварил чай и стал ждать жену.

Часов около девяти хлопнула входная дверь. Петр Матвеич, опрокиыдвая стулья, кинулся в коридор.

В дверях стояла незнакомая женщина в высоких лакированных сапогах и пятнистой синтетической шубе, перехваченной кожаным поясом.

— Петя, — сказала женщина, — не узнаешь?

Петр Матвеич захлопал глазами.

— Маша?

— Я, — сказала женщина и заплакала.

— Да погоди ты, не плачь. Все позади. Лучше скажи, чего это ты напялила?

— Шубу… французскую.

— Откуда? Тебе ее что, жулики дали?

— Нет, я сама ее купила. В магазине.

— А деньги? Где ты деньги взяла?

— За батареей.

И тут до Петра Матвеича наконец дошло:

— Это что же получается? Вроде не они… а ты… жулик?

— Я не жулик, — всхлипнула жена. — Я всю жизнь о такой шубе мечтала. Который год в драном пальто хожу. Ну что смотришь? Хоть скажи — нравится?

— Нравится, — сказал Петр Матвеич. — Как на корове седло.

— Петенька, не сердись. Бог с ними, с деньгами. Чего их копить? У нас сыновья есть. Понадобится — пришлют.

— От них дождешься. Какая мать, такие и сыновья.

Чай они пили молча. И только поздно вечером, когда ложились спать, Петр Матвеич спросил:

— Ты хоть скажи, кто тебя надоумил?

— Никто, — сказала жена. — Это я по радио слышала. Как у одного миллионера жену украли.

— Вот дура! Нашла миллионера.

Ночью, лежа рядом с теплой, мирно посапывающей женой, Петр Матвеич вспоминал их долгую, совместно прожитую жизнь. И сколько он ни вспоминал, сколько ни напрягал память, он так и не мог припомнить, чтобы дарил своей старухе цветы, духи или другие красивые вещи. Ничего этого она не видела. А так и прожила всю жизнь немодно одетой, в стоптанных туфлях и потертом пальто. А рядом по улице ходили шикарные дамочки и пахло от них заграничными духами. “Нет, — подумал Петр Матвеич, — мы им еще нос утрем”.

Утром он взял в сберкассе оставшиеся деньги и пошел в комиссионный магазин. Там, не обращая внимания на цены, он купил жене нейлоновый полупрозрачный халат, туфли с золотыми пряжками и длинные накладные ресницы. По пять рублей штука.

ШЕСТОЕ ЧУВСТВО

Петр Семенович Блинов начал воспринимать абцилохордию окружающего мира. Еще вчера, как и всякий нормальный человек, он обладал только пятью органами чувств. Сегодня же к ним прибавилось еще и шестое — абцилохордия. И все предметы, знакомые ему с детства: столы, стулья, тапочки, троллейбусы — стали обладать каким-то новым, незнакомым ему ранее качеством. Трудно сказать, что это было. Может, электромагнитные волны или какое-нибудь особое, неизвестное науке излучение, но факт остается фактом: у Петра Семеновича появилось чувство абцилохордии.

Об этой удивительной новости первой узнала жена.

— Абцилохордия, — спросила она, — это что такое?

— Не знаю, — сказал Петр Семенович. — Ничего не знаю. Только чувствую все время что-то такое…

— Как же так, — сказала жена, — чувствуешь и не знаешь что?

— Нет, я-то знаю, но объяснить не могу.

— Значит не чувствуешь.

— Да ты пойми, — сказал Петр Семенович. — Вот стул, например. Что он: мягкий, серый… Ну, что еще?

— Деревянный.

— Правильно, деревянный. А я еще чувствую, что у него большая абцилохордия. Мне даже сидеть на нем противно.

— Ну и не сиди, — сказала жена и, обидевшись, ушла на кухню.

Жена никогда не понимала Петра Семеновича, и в таких случаях он шел к своим приятелям. Так он сделал и на этот раз.

— Вот лавочка… Что она? Мокрая, грязная. Это все видят. А я вот еще чувствую, что у нее абцилохордия.

Приятели переглянулись.

— Ну да, абцилохордия. И у лавочки, и у воздуха, и у деревьев…

— И у собачки?

— Да, и у собачки.

— И у кошечки?

— И у нее. У всех есть.

— Ты бы, Петя, шел домой, — сказали приятели. — Отдохнул бы, проспался.

— Да нет же… Ну, как вы не понимаете. Абцилохордия это… Ну, это…

— Ну, ну?

— Нет, это нельзя объяснить.

— Ну, что она, твоя абцилохордия: горячая, холодная или пахнет как?

— Нет, все не то.

— А что?

— Другое.

Приятели засмеялись.

— Ну что вы смеетесь? Я же чувствую.

— Интересное дело, — сказали приятели. — Он чувствует, а мы, стало быть, дураки.

— Нет, вы не дураки. Просто вы не чувствуете.

— Ну и не надо, — сказали приятели. — Нам и так хорошо.

Одним словом, приятели тоже ему не поверили. А Петр Семенович действительно чувствовал… Ну, как бы вам объяснить, что это за абцилохордия, которую чувствовал Петр Семенович. Абцилохордия это… Это… Нет, это невозможно объяснить. Нельзя объяснить другому то, что он никогда не чувствовал. Это все равно что рассказывать глухому, как поют птицы, или слепому, какого цвета закат. Вот так и все люди по отношению к Петру Семеновичу были слепыми и глухими в области абцилохордии.

Скоро это понял и сам Петр Семенович. И он перестал рассказывать людям, что он чувствует, глядя на простую пепельницу или прислушиваясь к выключенному радиоприемнику. Потому что Петр Семенович Блинов пришел к выводу, что обладает таким чувством, которое людям на данном этапе еще недоступно.

И тогда он ушел в себя. Мир, в котором он жил отныне, был не только цветным, звуковым и объемным — он стал еще и абцилохордическим. Он наслаждался абцилохордическими снами, улыбался абцилохордическим прохожим и по-детски радовался обыкновенному листу бумаги, если от него исходила хорошая абцилохордия. Правда, ему трудно было находиться в комнате с чересчур абцилохордическими стенами или выходить на улицу во время абцилохордически плохой погоды, но предложи ему кто-нибудь избавиться от этого чувства, он бы ни за что не согласился. Потому что благодаря ему жизнь Петра Семеновича стала совершенно необыкновенной и увлекательной.

Однажды Петр Семенович сидел в столовой. Теперь он редко обедал дома, потому что приготовленная женой еда, обычно вкусная и питательная, не всегда отличалась нужной абцилохордией.

Он грустно смотрел в тарелку с пельменями, не замечая окружающих, не слыша звона ножей и грохота подносов. Ему было тоскливо и холодно. Он уже выпил компот и собирался уходить, как вдруг почувствовал, как что — то приятное и радостное обволакивает его с ног до головы. Он поднял глаза. К его столику протискивался пожилой человек. В руках он держал пластмассовый поднос, на котором стояли удивительно правильно подобранные абцилохордические блюда.

— Разрешите? — спросил человек.

— Пожалуйста, — сказал Петр Семенович.

Человек сел за стол. На нем был приятный абцилохордический костюм, серый абцилохордический галстук, а из нагрудного кармана торчал слегка надушенный абцилохордический платок. Человек внимательно посмотрел на Петра Семеновича. Петр Семенович улыбнулся. Человек — тоже.

— Хорошо здесь, — сказал человек.

В душе у Петра Семеновича все запело. Потому что было здесь неуютно и тесно и кормили не бог весть как, а только была по-настоящему хорошая абцилохордия.

— Конечно, хорошо, — сказал Петр Семенович, — просто замечательно. То есть вообще-то не очень. Но уж больно приятно… с этой точки зрения.

— Вы про что? — спросил незнакомец.

— Я? Про это.

— Неужели про это?!

— Да, про это!

— Значит, вы чувствуете?

— Конечно. Еще как чувствую.

— И я чувствую, — сказал незнакомец. — Вот уже двадцать лет.

— Милый вы мой! — воскликнул Петр Семенович. — Значит, есть она. Есть абцилохордия чувств.

— Есть, дорогой! Конечно, есть!

Они заговорили наперебой. Каждый рассказывал о том, как трудно ему оыло, как плохо, когда тебя никто не понимает, и как это прекрасно воспринимать абцилохордию окружающего мира.

— Нет, — сказал незнакомец, — это событие нельзя не отметить. Хоть это и банально, но я предлагаю по рюмочке.

— С удовольствием, — сказал Петр Семенович.

Он побежал к буфету и принес бутылку портвейна.

— Давайте, — сказал Петр Семенович, разливая вино в стаканы, — за нее!

Незнакомец удивленно посмотрел на вино.

— Как, — спросил он, — вы собираетесь пить это?

— А что? — испугался Петр Семенович.

— Но ведь у него же липотапия.

— Какая липотапия?

— Пониженная.

— Что-то я не понимаю, — сказал Петр Семенович. — О чем это вы?

— О липотапии. Вы же знаете. Ну, эта, которая…

— Абцилохордия?

— Нет, абцилохордия — это ясно. А то липотапия.

— Не понимаю я, — сказал Петр Семенович. — Что это еще за липотапия?

— Но как же… ведь вы…

— Что я?

— Ведь вы же чувствуете.

— Нет, — сказал Петр Семенович. — Вы уж меня извините. Зрение, слух, абцилохордия — это пожалуйста. А липотапия? Как говорится, не доросли.

Незнакомец растерялся.

— Но ведь она же есть.

— Не думаю, — сухо сказал Петр Семенович,

— Но я же чувствую.

— Тогда объясните.

— Ну, это… как бы сказать… Нет, это невозможно!

— Знаете что, гражданин, — сказал Петр Семенович, — я думал, вы действительно… А вы… Я теперь сомневаюсь, что даже абцилохордию чувствуете.

— Как вам не стыдно!

— Нечего, нечего. Ишь какой нашелся. Он один чувствует, а все, значит, нет.

Незнакомец поднялся.

— Прощайте. Нам не о чем больше говорить.

— Привет, — сказал Петр Семенович. — Кланяйтесь липотапам.

Он проводил взглядом незнакомца, затем взял стакан с вином и блаженно зажмурился. Все в порядке. Абцилохордия была нормальной.

ТИПОВАЯ БАШНЯ

(Рассказ прораба)

Говорят, что у хирургов есть такое правило, чтобы своих знакомых или родственников никогда не оперировать. Я, конечно, не хирург, но в том, что это правило справедливое, на своей шкуре убедился.

А дело было так. Строили мы обыкновенную двенадцатиэтажную башню. Ну, сделали мы ее на совесть. Все двенадцать этажей возвели. Ни одного не забыли. Звоню я в исполком:

— Все в порядке, — говорю, — можете комиссию назначать.

— Хорошо, — говорят. — И у нас радостная новость. Решили квартиру вам дать.

— Спасибо, — говорю, — товарищи. А что за квартира?

— Да в том же доме, что строите. Двухкомнатная, первый этаж.

— А номер, номер-то какой?

— Номер семь. В общем, поздравляем.

Положил я трубку и бегом в седьмую. Ну, квартира, в общем, как квартира. Пол, стены, потолок — это все на месте. Ну, а что касается, чтоб двери закрывались или там из батареи не текло, об этом, как говорится, мечтать не приходится. Одним словом, хорошая квартира, если ее менять или под склад приспособить.

Вызываю я бригадира и говорю:

— Это что?

Он по сторонам поглядел:

— А что?

— Ты что, первый год работаешь? Не знаешь, что потолок надо белить, а обои — не надо?

— Да ладно вам, — говорит, — я думал, у вас дело какое.

— Дело, говоришь? А то, что у тебя плитка отскакивает, это, по-твоему, не дело?

— Вы по ней пальцем не щелкайте, вот она и не отскочит. А ежели не нравится, вызовут человека, он им за трешник все поправит.

— А откуда его взять, этот трешник? Тут, может, будет жить такой же рабочий человек, как и ты. Что он, эти трешники печатает?

Короче говоря, согнали на мою квартиру весь участок: плиточников, маляров, сантехников. Выправили положение. Финские обои наклеили, в ванной цветную плитку положили. В общем, конфетка получилась, а не квартира. Звоню в исполком, а мне говорят:

— Тут, знаете, один инвалид приходил, просил первый этаж. Ну мы решили вашу квартиру ему отдать, а вам его — на третьем. Такая же, двухкомнатная.

Что ж, думаю, конечно, жалко такую квартиру незнакомому человеку отдавать. Да уж бог с ним, инвалид все-таки.

Прибегаю я на третий — мать моя родная! О потолке или обоях я уж не говорю. Но унитаз! Полтора метра над полом. Почти что вровень с умывальником. Вызываю опять бригадира.

— Ты что же, — говорю, — подлец, соорудил? Что ж на него со стремянкой лазить?

А он смеется:

— Ничего. Приспичит, так залезут.

— Прощайте. Нам не о чем больше говорить.

— Привет, — сказал Петр Семенович. — Кланяйтесь липотапам.

Он проводил взглядом незнакомца, затем взял стакан с вином и блаженно зажмурился. Все в порядке. Абцилохордия была нормальной.

ТИПОВАЯ БАШНЯ (Рассказ прораба)

Говорят, что у хирургов есть такое правило, чтобы своих знакомых или родственников никогда не оперировать. Я, конечно, не хирург, но в том, что это правило справедливое, на своей шкуре убедился.

А дело было так. Строили мы обыкновенную двенадцатиэтажную башню. Ну, сделали мы ее на совесть. Все двенадцать этажей возвели. Ни одного не забыли. Звоню я в исполком:

— Все в порядке, — говорю, — можете комиссию назначать.

— Хорошо, — говорят. — И у нас радостная новость. Решили квартиру вам дать.

— Спасибо, — говорю, — товарищи. А что за квартира?

— Да в том же доме, что строите. Двухкомнатная, первый этаж.

— А номер, номер-то какой?

— Номер семь. В общем, поздравляем.

Положил я трубку и бегом в седьмую. Ну, квартира, в общем, как квартира. Пол, стены, потолок — это все на месте. Ну, а что касается, чтоб двери закрывались или там из батареи не текло, об этом, как говорится, мечтать не приходится. Одним словом, хорошая квартира, если ее менять или под склад приспособить.

Вызываю я бригадира и говорю:

— Это что?

Он по сторонам поглядел:

— А что?

— Ты что, первый год работаешь? Не знаешь, что потолок надо белить, а обои — не надо?

— Да ладно вам, — говорит, — я думал, у вас дело какое.

— Дело, говоришь? А то, что у тебя плитка отскакивает, это, по-твоему, не дело?

— Вы по ней пальцем не щелкайте, вот она и не отскочит. А ежели не нравится, вызовут человека, он им за трешник все поправит.

— А откуда его взять, этот трешник? Тут, может, будет жить такой же рабочий человек, как и ты. Что он, эти трешники печатает?

Короче говоря, согнали на мою квартиру весь участок: плиточников, маляров, сантехников. Выправили положение. Финские обои наклеили, в ванной цветную плитку положили. В общем, конфетка получилась, а не квартира. Звоню в исполком, а мне говорят:

— Тут, знаете, один инвалид приходил, просил первый этаж. Ну мы решили вашу квартиру ему отдать, а вам его — на третьем. Такая же, двухкомнатная.

Что ж, думаю, конечно, жалко такую квартиру незнакомому человеку отдавать. Да уж бог с ним, инвалид все-таки.

Прибегаю я на третий — мать моя родная! О потолке или обоях я уж не говорю. Но унитаз! Полтора метра над полом. Почти что вровень с умывальником. Вызываю опять бригадира.

— Ты что же, — говорю, — подлец, соорудил? Что ж на него со стремянкой лазить?

А он смеется:

— Ничего. Приспичит, так залезут.

— Ты зубы не скаль! Здесь, может, инвалид будет проживать, а ты ему такие козни строишь.

— Не понимаю, — говорит он. — Если вы за что на меня сердитесь, так прямо и скажите. А унитаз здесь ни при чем.

Пришлось опять согнать весь участок. Ванну голубую поставили, плиту югославскую. Довели и эту квартиру до уровня мировых стандартов. Звоню я в исполком, а у них опять новость:

— Вашу солнечную сторону многодетной матери отдаем, а вам ее — теневую, на шестом этаже.

— Да вы что, — говорю, — издеваетесь?

— Почему? Шестой даже лучше. Что у тебя, лифт не ходит?

Ходит-то он у меня, думаю, ходит. Даже до двенадцатого. Только на шестом не останавливается. Мимо проскакивает. Хотел я им сказать пару слой по-нашему, по-прорабски, но сдержался. Пять лет все-таки квартиру жду.

— Да вы не волнуйтесь, — говорят они. — Квартиры-то одинаковые.

Эх, думаю, приехали бы вы сюда, увидели, какие они одинаковые.

Прибегаю на шестой — картина, в общем, не для слабонервных. Особенно по части паркета.

— Это что, — спрашиваю я бригадира, — паркет или американские горки?

— Ничего, с годами уляжется.

— Бессовестный ты человек. Здесь, может, многодетная мать будет жить. У ней детишки первые шаги в жизни делают. Легко их делать по такому паркету?

— Знаете, — говорит, — вы как хотите, а лично я заявление подаю. Со многими прорабами работал, но с таким зверем…

Паркет, конечно, переложили. Но ребята на меня коситься начали.

— Не ожидали, — говорят, — от тебя, Митрич. Весь трест над нами смеется. На других участках пятый дом сдают. А мы все с этим колупаемся.

После этих разговоров я по стройке начал с опаской ходить. Не ровен час, труба на голову упадет или кирпич свалится. Чего на стройке не бывает.

В исполком я уже и не звоню — боюсь. Но они меня сами нашли.

— Понимаете, — говорят, — тут одна артистка приходила…

— Что? Опять?!

— Да… В общем, ей дали вашу — на шестом, а вам ее — на восьмом.

— Ну вот что, — говорю я, — хватит! Не нужна мне ваша квартира. Жил себе двадцать лет в коммунальной и еще столько лет проживу. А чтоб через вашу доброту инвалидом сделаться — это уж извините. Дураков нет!

Так что верно это придумали, что хирургам нельзя своих оперировать. Лично я бы это правило и для других профессий ввел. Потому что в наш век бурного роста производства нельзя человеку подсовывать то, что он для других делает. От этого ничего, кроме вреда, не получится.

ПОД ОДНОЙ КРЫШЕЙ

Сегодня утром, выходя из ванной, я случайно столкнулся с отцом.

— Мишенька, — обрадовался отец, — здравствуй, сынок!

— Отец! Здравствуй, родной!

Мы расцеловались. Отца я не видел давно. Кажется, что-то около года. А может, и больше. Все как-то не получается. Уж очень мы с ним занятые люди. Я работаю инженером на стройке, а он у меня актер. У отца — репетиции, концерты, шефские спектакли. Да и у меня дел хватает: то совещание, то заседание, то семинар по новой технике.

— Ну, как жизнь? — спросил отец. — Как учеба, как дела в институте?

— Спасибо, — ответил я, — хорошо. Закончил еще весной.

— Что ты говоришь? Ну молодец, поздравляю!

Дверь комнаты открылась, и в коридор вышла Сашенька.

— А это что еще за девочка? — спросил отец.

— Это? Это дочка моя, Сашенька.

— Как, ты и жениться успел?

— Конечно, еще в институте.

— Хорош, нечего сказать! Даже с женой не познакомил.

— А как вас познакомишь? Ее же дома почти не бывает. Врач она у меня. Днем по участку бегает, а вечером кружком медсестер руководит.

— Ну а сегодня? Что ж она у тебя и в воскресенье работает?

— Нет, по воскресеньям она не работает. По воскресеньям у них курсы усовершенствования.

— Жаль, — вздохнул отец. — Очень хотелось на нее посмотреть. Какая хоть она из себя?

— Ну как тебе сказать… Такая, среднего роста… Нет, чуть выше среднего. Глаза у нее голубые… Нет, вроде карие… А волосы… Какие же у нее волосы?

— Хорош муж, нечего сказать!

— Тебе легко говорить. А я ее после свадьбы всего раза три и видел.

— Да-а, стало быть, не знаешь, как родная жена выглядит?

— Почему не знаю? У меня фотография есть. Как забуду, всегда смотрю.

— А ну, покажи…О! Так я эту девушку знаю. Недели две назад она в коридоре пол мыла. Я еще думал, что ее мать позвала. Деньги ей предложил, а она обиделась.

— Что же ты мать не спросил?

— А мать-то сама знает, что ты женат?

— Думаю, знает, — неуверенно сказал я, — я же ей записку оставлял.

— Записку… А лично сказать не мог?

— А как ей скажешь? То она в магазине, то в прачечной, то в красном уголке дежурит.

— Соскучился я по матери, — грустно сказал отец. — Ты-то сам когда ее последний раз видел?

— Когда? Да так, приблизительно, с месяц.

— Ну как она, постарела?

— Честно говоря, не заметил. Я на лифте поднимался, а она вниз с сумками бежала.

— Папа, — заплакала Сашенька, — пи-пи хочу.

Я принес горшочек.

— Слушай, — сказал отец, — какая же это девочка? Это же форменный мальчик.

— Действительно, — согласился я, — похоже на мальчика.

— Что ж это ты, — спросил отец, — даже не знаешь, кто у тебя, девочка или мальчик?

— А откуда мне знать? Он же целую неделю в детском садике. Только и берем на воскресенье.

Часы пробили десять. Отец вздрогнул.

— Десять часов? Я же на репетицию опаздываю.

— Десять? И у меня сегодня экзамен по технике безопасности.

— Ну бывай, — сказал отец.

— Бывай, — сказал я. — Ты, если что, пиши.

— Жену увидишь — привет передавай.

— А ты матери кланяйся.

И мы разбежались в разные стороны.

Все-таки приятно было увидеться с родным отцом. И только одна мысль не дает мне покоя. Отец ли это был? Может, я вообще разговаривал со своим дядей?

ЗАКОН ПРИРОДЫ

В вестибюле родильного дома была довольно нервная обстановка: мужчины дружно курили, расхаживали из угла в угол и украдкой посматривали на дверь. Все ждали известий.

Наконец дверь открылась и в вестибюль вошла медицинская сестра. Наступила мертвая тишина.

— Товарищи, — громко сказала сестра, — кто здесь Сергеев?

Со стула поднялся плотный мужчина и, не спеша, загасил папиросу.

— Ну, я Сергеев…

— Поздравляю, — улыбнулась сестра. — У вас — девочка.

— Как это — девочка?

— Да, чудная девочка, три двести. Поздравляю.

— Постойте, — угрюмо сказал мужчина, — мне девочка не нужна. Мне нужен мальчик.

— В следующий раз обязательно будет мальчик.

— А сегодня что, ни одного не осталось?

— Нет, — засмеялась сестра, — всех разобрали.

Мужчина взял сестру за локоть:

— Девушка, я вас очень прошу, вы не можете мне заменить?

— Что заменить?

— Ну… девочку на мальчика.

— Да вы что?…

— Я все понимаю, — тихо сказал мужчина, — хлопоты, беспокойство… Но не волнуйтесь, я отблагодарю. В обиде не останетесь.

— Вы что, серьезно?

— Конечно.

— Ну, знаете, — сказала сестра, — первый раз такое слышу.

— Да ладно вам, — махнул рукой мужчина, — первый раз! Вон тому, в очках, устроили мальчика. И вон этому, с цветочками. Думаете, не знаем, как это делается.

— Постыдились бы, ведь взрослый человек.

— Мне стыдиться нечего! — отрезал мужчина. — Вы лучше скажите: поменяете или нет?

— Нет.

— Дайте жалобную книгу!

— У нас не магазин, — сказала сестра. — Нет у нас жалобной книги.

— Тогда директора позовите.

— И директора у нас нет.

— Да вы что, издеваетесь? — возмутился мужчина. — Директора у них нет, жалобной книги нет, и мальчиков тоже нет?! Что вы мне голову морочите?!

Из соседней комнаты вышел человек в белом халате.

— В чем дело? Что за шум?

— Да вот, Викентий Михалыч, — сказала сестра, — товарищ недоволен. Не хочет девочку брать.

— И не возьму! — подтвердил мужчина. — Я тут, понимаете, три часа отстоял, а она мне подсовывает.

— Успокойтесь, товарищ, — сказал врач. — Сестра здесь ни при чем…

— Знаю я вас! — закричал мужчина. — Все вы здесь ни при чем. Отъелись, халатики белые нацепили. Думаете, на вас управу не найдем?

— Товарищ, — попытался успокоить его врач, — мы ведь не виноваты. У одного — девочка, у другого — мальчик… Это же природа.

— А у вас самих кто?

— У меня… — замялся врач, — вообще-то мальчик. Но…

— Ясно, — сказал мужчина. — Как себе, так мальчика. Ну, ничего, я вас выведу на чистую воду. Я в газету напишу, я в “Фитиль” буду жаловаться! Я…

Тут дверь открылась и в вестибюль выбежала дру. гая сестра.

— Товарищи, кто здесь Сергеев?

— Ну я, — обернулся мужчина.

— Поздравляю, у вас мальчик.

— Как мальчик? Вот она же сказала, что девочка

— Сначала — девочка, а потом — мальчик. Двойня у вас.

Мужчина торжествующе обвел всех взглядом:

— Ага, испугались! А то, говорят, природа… Знаем мы эту природу. Пока за горло не возьмешь ничего не добьешься!

ВЗРОСЛЫЕ, КАК ДЕТИ

На сцену выходят двое актеров с большим надувным мячом. Размахиваются и бросают его в зал Некоторое время молча наблюдают, как зрители играют с мячом.

Первый. Ай-ай-ай!… Если бы ваши дети видели чем вы здесь занимаетесь! А ведь, казалось бы взрослые люди — отцы семейств, матери-героини… Товарищ, товарищ, не так сильно! Завтра другие зрители придут. Им тоже хочется поиграть. Сюда бейте, сюда! Вот спасибо!..

Как видите, все мы с вами взрослые — как дети. Как дети веселимся, как дети, расстраиваемся и даже сохраняем некоторые детские привычки.

Вот дети, например, любят меняться. Камешками значками, игрушками… Мы выросли, но привычка эта сохранилась.

— Петр Семеныч.

— Семен Петрович. Очень приятно.

— Может, телефончиками обменяемся?

— Давайте.

— Ух какой у вас карандашик красивый! Давайте меняться: вы мне карандашик, а я вам авторучку?

— Зачем мне авторучка? У меня есть.

— А я вам еще темные очки добавлю.

— Ну, это, наверное, слишком…

— Да ничего! Вы мне портфель дадите.

— Нет, я так не могу.

— Ну хорошо-хорошо, я вам тогда шесть томов энциклопедии прибавлю.

— Что вы! Мне уж и так некуда книги ставить.

— А я вам книжный шкаф дам.

— Ну, это, пожалуй, многовато…

— А вы мне телевизор.

— Нет, без телевизора скучно.

— Вам не будет скучно. Я вам рояль дам.

— Рояль ко мне в квартиру не войдет.

— Давайте и квартирами поменяемся. Вам и рояль перевозить не придется.

— Нет, у меня жена не согласится.

— Что?! У вас жена есть?.. И у меня есть!

— Да вы что?! С ума сошли?

— Э-э… Лучше бы сразу сказали, что вам карандашика жалко!

Второй. Дети очень любознательны. Они задают взрослым тысячи вопросов. “Почему то?”, “Почему это?” А взрослые?..

— Николай Сергеевич!

— Сергей Николаевич!

— Слушай, почему ты так плохо выглядишь?

— Потому что у меня язва.

— А почему ты ее не лечишь?

— Потому что не могу путевку в санаторий достать.

— А почему ты не можешь путевку достать?

— Потому что путевки другим отдают.

— А почему путевки другим отдают?

— Потому что другие пьют с председателем месткома, а я нет.

— А почему ты не пьешь?

— Потому что у меня язва.

Первый. Когда капризничает ребенок, то успокоить его очень трудно, потому что он даже не знает, чего он хочет. Когда капризничает взрослый, то успокоить его еще трудней, потому что он знает, чего он хочет.

— А-а-а! Уйду из вашей команды.

— Вовочка, успокойся.

— А-а-а! Не хочу с Петровым играть!

— Успокойся, мы его отчислим.

— А-а-а! И с Шуваловым не хочу!

— Но он же тренер!

— А-а-а!

— Хорошо, хорошо, его тоже отчислим.

— А я машинку хочу!

— Какую?

— “Волгу”, конечно!

— Нет у нас “Волги”.

— А-а-а! Уйду от вас! Постригусь! В ЦСКА уйду!

— Ладно, ладно, достанем “Волгу”.

— И книжечку хочу!

— Какую, мастера спорта?

— Не-е, эта у меня есть. Синенькую хочу!

— Какую синенькую?

— Что я институт кончил!

— Хорошо.

— А-а-а! В аспирантуру хочу!

— Хорошо, пиши заявление.

— А-а-а! Не буду!

— Почему?

— Я неграмотный.

Второй. Дети любят хвастаться своими родителями.

— А мой папа — ударник, — говорит один.

— А мой папа — маяк, он другим светит!

— А мой папа ка-ак засветит!

А когда встречаются родители…

— Мой Петька мысли великих людей выписывает.

— Твой чужие выписывает, а у моего свои есть. Меня за его мысли уже в школу вызывали.

— Тебя в школу, а меня в районо.

— Тебя в районо, а меня в гороно.

— Тебя в гороно, а меня в министерство!

— Подумаешь в министерство! Из-за моего скоро пленум собирается по вопросам среднего образования!

— Из-за твоего пленум, а из-за моего Генеральная Ассамблея ООН! Мне сам председатель звонил!

— Ну, это ты уже врешь! Не мог он тебе звонить.

— Почему?

— Не мог. У тебя телефона нет! Э-э!

— А он мне в дверь звонил! Э-э!

Первый. Как видите, взрослые не забывают детских привычек.

Вообще было бы хорошо, если бы взрослые почаще вспоминали свое детство. Защищали слабого, делились последней конфеткой, всегда говорили то, что думают, а не ждали, что скажет учитель. Мы за то, чтобы у всех взрослых были общие игрушки. Чтобы они все водились между собой и никогда не играли в войну. И тогда у взрослых наступит настоящее счастливое детство!

АКСИОМА

Учитель. А теперь запишите: через точку, лежащую на плоскости, можно провести прямую, параллельную данной, причем только одну. (Ученики склоняются над тетрадями.) Па-рал-лельную данной… причем… только… одну… Сидоров, а ты почему не записываешь?

— Я думаю.

— О чем ты думаешь?

— Почему только одну.

— Потому что все другие пересекутся. А две параллельные — нет!

— А почему они не пересекутся?

— Как — почему? Я же объяснил: потому что они параллельные.

— Значит, если их продолжить на километр, они тоже не пересекутся?

— Конечно.

— А если на два?

— Тоже нет.

— А если на пять тысяч километров продолжить, они пересекутся?

— Нет.

— А это кто-нибудь проверял?

— Это не надо проверять. Это и так ясно. Потому что это аксиома. Семенов, скажи нам, что такое аксиома?

— Аксиома — это истина, не требующая доказательств.

— Правильно, садись… Ну что, Сидоров, теперь понял?

— Это я знаю, только я не пойму, почему они не пересекутся.

— Потому что это и есть аксиома. Истина, которую не надо доказывать.

— Так это любую теорему можно назвать аксиомой и не доказывать.

— Любую нельзя.

— А почему эту можно?

— Фу, какой ты упрямый… Ну вот послушай, Сидоров. Тебе сколько лет?

— Одиннадцать.

— А на следующий год сколько будет?

— Двенадцать.

— А еще через год?

— Тринадцать.

— Вот видишь, с каждым годом человек становится на год старше. Это тоже аксиома.

— А если человек умрет?

— Ну и что?

— Он же тогда не станет на год старше.

— Это исключение. Ты меня на слове не лови. Я могу тебе и другой пример привести. Я мог бы тысячу примеров привести. И доказать. Только это не нужно. Потому что аксиому не надо доказывать.

— А если это не аксиома?

— А что?

— Теорема. Тогда ее надо доказывать?

— Тогда надо. Но это аксиома.

— Почему?

— Потому что это Евклид сказал.

— А если он ошибся?

— Ты что, может, думаешь, что Евклид глупей тебя?

— Нет, я так не думаю.

— Так что же ты споришь?

— Я не спорю. Я просто думаю, почему они не пересекутся.

— Потому что не пересекутся. Не могут они пересечься. На этом вся геометрия построена.

— Значит, если они пересекутся, то вся геометрия неправильная?

— Тогда да. Но ведь они не пересекаются… Вот видишь, я по доске веду… Ну что, пересекаются?

— Пока нет.

— Хорошо, смотри, вот я по стене веду… Пересекаются?

— Нет.

— Что тебе еще надо?

— А дальше, за стеной?

— Теперь я понял. Ты просто хулиган. Ты все прекрасно понимаешь. Ты назло мне не хочешь согласиться.

— Но я правда не понимаю.

— Ну хорошо, Евклиду ты не веришь. Его ты не знаешь. Но меня ты знаешь? Так вот, это я тебе говорю, что они не пересекутся… Ну, что ты молчишь?

— Думаю.

— Ну вот что, Сидоров. Или ты сию минуту признаешь, что они пересекутся, или я тебя выгоню вон из класса. Ну?

— Не могу я этого понять.

— Вон! Собирай портфель и — за родителями!

Сидоров, всхлипывая, собирает портфель и выходит из класса.

Учитель (успокаиваясь). Ну хорошо, продолжим урок. Запишите следующую аксиому: через две точки можно провести прямую и притом только одну.

В ЭЛЕКТРИЧКЕ

Контролер. Граждане, приготовьте билеты! (Медленно идет по вагону.) Ваш билет?… Пожалуйста… Ваш… Пожалуйста… Ваш билетик?.. Постойте, гражданин, что вы мне даете?

— Билет.

— Какой билет?

— На футбол, “Динамо” — “Спартак”

— Зачем он мне?

— Как? Вы же сами просили.

— Этот билет мне не нужен.

— А другого у меня нет.

— Значит, вы едете без билета?

— Здравствуйте! А что вы в руках держите?

— Билет на футбол, а мне нужен билет на электричку.

— Значит, я должен был взять два билета?

— Вы должны были взять один, на электричку.

— А разве по нему пускают на футбол?

— При чем здесь футбол?! Я спрашиваю, где ваш билет?

— Послушайте, что вы от меня хотите? Вы просили билет — я дал. Что вам еще нужно?

— По этому билету нельзя ездить на электричках.

— Почему нельзя? Разве на нем написано, что нельзя?

— Это и так ясно.

— Что — ясно? Если нельзя — должно быть написано. Вот здесь написано “не курить” — я и не курю.

— Послушайте, гражданин, в электричке надо брать билет. Вот если бы вы ехали на автобусе, вы бы взяли билет?

— Зачем мне брать два билета? И на автобус, и на электричку?

— Вам не надо брать на электричку.

— Вот я и не взял.

— Но вы же едете на электричке.

— Да, но я же еду не на автобусе, а на футбол.

— При чем здесь футбол?!

— Как — при чем? Если бы не было футбола, я бы ехал на стадион?

— Нет.

— Был бы у меня билет на футбол?

— Нет.

— А на электричку?

— Тоже нет.

— Так что вы ко мне пристали?!

— Но вы же едете?

— Куда?

— На футбол.

— Но я же еду с билетом?

— С билетом.

— Так что вам еще нужно?

— Мне?.. Мне ничего.

— Тогда что вы стоите?

— Я не стою.

— Ну и идите!

Контролер (растерянно пробивает билет компостером). Прошу (пошатываясь, идет к следующему пассажиру). Ваш билет?

— Пожалуйста.

— Что вы мне даете?

— Билет.

— Куда?

— На электричку.

— А на футбол у вас есть?

— Не-ет…

— Тогда прошу вас, гражданин. Пройдемте!

С ДОБРЫМ УТРЕЧКОМ! (Воскресная радиопередача)

Ведущая. С добрым утречком, дорогие друзья! Сегодня воскресенье, на улице хорошая погода, а мы начинаем свою передачу. Сегодня у нас в гостях известный исполнитель остроумных басен, артист малохудожественного театра Борис Петров. Все вы его хорошо знаете, потому что он зимой купается в проруби.

Артист. С добрым утром, товарищи! Вы еще только встаете, а я уже из проруби.

Ведущая. Неужели вы купались в такой холод?

Артист. Конечно. Купание в ледяной воде — мое хобби. Все свое время я делю между сценой и прорубью.

Ведущая. А если б вам пришлось выбирать?

Артист. Я бы выбрал прорубь.

Ведущая. Почему?

Артист. Там я собираю больше зрителей… Нет, серьезно, купание в проруби — редкое наслаждение. И поэтому сердце кровью обливается, когда подумаешь, сколько людей еще лишено этого в африканских странах.

Ведущая. Да, это действительно ужасно… Ну что ж, дорогой друг, будем надеяться, что скоро все прогрессивное человечество встретится с вами в проруби.

Звучит мелодия песенки архивариуса.

О! Здравствуйте, дорогой архивариус! Что вы нам принесли новенького?

Архивариус. Вы хотите сказать — старенького?

Ведущая.(смеется). Вы все шутите, дорогой друг.

Архивариус. А знаете ли вы, дорогая ведущая, что многие наши радиослушатели проснулись сегодня утром, не подозревая, что ровно четыреста тридцать шесть лет назад была впервые поставлена клизма! Ее изобрел бедный французский аптекарь Анри Клизмой. И не только изобрел, но и впервые испытал ее действие на себе. Но с тех пор, как говорится, утекло много воды, и ровно через двести шесть лет французские изобретатели братья Монгольфье построили первый воздушный шар.

Ведущая. Как интересно!

Архивариус. Но еще более интересно, что за восемьдесят три года до этого простой костромской мужик Иван Поперечный смастерил летательный аппарат из лыка и еловых шишек, взобрался на восемнадцатиметровую колокольню и пролетел по воздуху восемнадцать метров.

Ведущая. Удивительно!

Архивариус. Но еще более удивительно, что ровно через три года другой костромской мужик, Федор Продольный, с таким же летательным аппаратом взобрался на восемнадцатиметровую колокольню, прыгнул и пролетел по воздуху уже двадцать семь метров.

Ведущая. Но как же, дорогой архивариус?

Архивариус. Очень просто. Восемнадцать метров он пролетел по воздуху, а потом упал в девятиметровый овраг.

Ведущая. Потрясающе! А скажите, дорогой друг, что у вас лежит там, в правом внутреннем кармане?

Архивариус. О, это я коллекционирую шутки великих людей. Как известно, великий русский художник Илья Ефимович Репин отличался интеллигентностью и мягким задушевным юмором. Однажды к нему обратился богатый промышленник с просьбой написать его портрет. Илья Ефимович потребовал огромный гонорар — двести тысяч рублей. “За что?” — спросил промышленник. “Видите ли, — мягко улыбнулся художник, — это не совсем по моей специальности. Обычно я пишу портреты людей, а тут мне придется писать портрет осла!”

Ведущая.(сквозь смех). Поистине великому Репину не откажешь в остроумии.

Архивариус. Как известно, великий французский ученый Луи Пастер тоже был знаменит интеллигентностью и мягким, задушевным юмором. Однажды, когда он работал над созданием лошадиной сыворотки, к нему вошел молодой коллега. “Скажите, профессор, не могу ли я вам чем-нибудь помочь?” — спросил он. “Вряд ли, — мягко улыбнулся ученый. — Ведь для сыворотки мне нужна лошадь, а не осел”.

Ведущая.(сквозь смех). Да, поистине великому Пастеру тоже нельзя отказать в остроумии. А теперь, как всегда, в конце передачи — премьера песни. Она называется “А кто я есть?” Исполняет лауреат конкурса Иосиф Комбинезон!

Ведущая. Вы слушали очередную передачу “С добрым утречком”. Передача была организована всесоюзной редакцией “Сатирочки и юморочка”. Авторы шуток великих людей Иванов и Сидоров. Всего вам хорошенького!

ФЕСТИВАЛЬ СОБАКОВОДСТВА

Председатель. Дорогие товарищи! Все вы знаете, что в Москве проходит третий международный фестиваль служебного собаководства. Как известно, наш фестиваль является самым представительным, на нем присутствуют собаки более чем двухсот стран. Точнее, двадцати трех. Тут и английские бульдоги, и французские пудели, и немецкие овчарки, и даже одна кошка из слаборазвитой страны.

Сегодня проходит заключительное заседание жюри. Разрешите вас познакомить с составом жюри, которое тоже является самым представительным. Председатель жюри — товарищ Бобиков. Это я. Члены жюри: товарищ Дворнягин (город Тула) и Полкан-беков (Алма-Ата).

Уважаемые друзья! Сегодня решается вопрос о присуждении главного приза фестиваля — Большой Сахарной Косточки. У нас осталось два претендента: собака Джозефина (Италия) и Шарик (Советский Союз). Конечно, на первый взгляд итальянская собака выглядит лучше. На второй — тоже. Но, товарищи, дело не во взглядах. Взгляды у нас меняются каждый день, а премия всего одна. И кто ее достоин — не мне вам объяснять. Я кончил. Слово предоставляется товарищу Дворнягину.

Дворнягин. Мне, товарищи, как говорится, в жюрях сидеть не впервой. Я уже открывал конкурс балета, закрывал выставку абстракционистов и вот теперь здесь. Как говорится, по собачьему делу.

Товарищи, я, может, плохо разбираюсь в собаках, но в международной обстановке я разбираюсь хорошо. Вот я и хочу спросить: откуда к нам прибыла эта Жозефина? Она прибыла оттуда, где, как говорится, собака собаке волк. Что она нам несет, товарищи? Не знаю, как вам, а лично мне она не принесла ничего. Хотя у нас каждая собака знает: хочешь быть лауреатом — принеси чего-нибудь в жюри.

Вот тут некоторые утверждают, что их собака культурнее. Не спорю. Но, товарищи, эта Жозефина целый год бегает по заграницам. Она же все видит: Эйфелеву башню, Елисеевские поля, Собор Парижской, извиняюсь, богоматери. А что видит наш Шарик в своей Псковской области? Извиняюсь, кукиш с маслом. Причем кукиш постоянно, а масло иногда.

Далее. Некоторые говорят, что наш пес не умеет себя вести, что он поднял ногу перед столиком западных журналистов. Но он, товарищи, не просто поднял ногу, а потому что захотел. Захотел выразить свой протест против продажности западных писак. И тут я с ним солидарен. Я поднимаю свою руку за то, чтобы такие, как наш Шарик, могли всюду поднимать свою ногу.

Председатель. Спасибо.

Дворнягин. Не за что.

Председатель. А теперь слово предоставляется товарищу Полканбекову.

Полканбеков. Слушьте, я вообще не понимаю, о чем может идти спор? Ты посмотри, какой у них собак гордый, какой высокомерный. А наш собак самый верный, самый преданный. Вот мой друг, товарищ Туркумбулов, между прочим, большой человек, заведующий базой. Ушел на работу, своей собаке сказал: “Сидеть!” Вернулся через десять лет, она еще сидит. Он уже не сидит, а она сидит. Потому что преданный. Теперь я тебя спрашиваю: какой итальянский собака будет десять лет ждать товарища Туркумбулова? Никакой, клянусь честны слово!

Теперь уже так, совсем между нами. Кто такой наш Шарик? Мужчина. Говоря научно, кобель. А кто такой этот Жозефина?.. Не мужчина. Говоря научно, неудобно сказать при женщинах. Так неужели мы перед всем миром дадим первый место этот, извините, не кобель? Нет! Надо наш собак первый приз давать, а из их собаки надо мыло делать. Вот это будет настоящая дружба, клянусь честны слово!

Председатель. Ну что ж, друзья, я думаю, голосовать не стоит. И так все ясно. Главный приз фестиваля единогласно присуждается нашей собаке. Это справедливое решениееще раз подчеркивает девиз нашего фестиваля: “Не в службу, а в дружбу!” В заключение, от себя лично хотел бы добавить идущие от сердца строчки:

ХОЧУ ВСЕ СПАТЬ (Пародия на устный журнал)

Ведущий. Дорогие товарищи, поскольку в зале уже сидит несколько человек, мы решили начать наш устный журнал. Остальные подойдут попозже. Наш журнал открывает врач-терапевт, член редколлегии журнала “Знание — через силу”. Тема его выступления — старость и ее постоянные спутники. Прошу вас…

Терапевт. Добрый вечер, товарищи! Тема нашей сегодняшней беседы… ну, этот, как его…

Ведущий.{подсказывает). Склероз.

Терапевт. Да, и давно. Склероз это очень опасная болезнь. Особенно часто она бывает у этих… ну, этих, которые все время думают…

Ведущий. У писателей?

Терапевт. Да. Нет, у этих, у читателей. При склерозе человек должен… должен… Я вам ничего не должен?

Ведущий. Нет.

Терапевт. А вы мне?

Ведущий. Тоже нет.

Терапевт. Странно, откуда же у меня деньги?.. Ну ладно… {Пауза, осматривается.) Где это я? Ах да, на устном журнале… Так вот, каковы симптомы склероза? Прежде всего потеря этой… ну, как ее… полная потеря… Ну ладно, есть и другие признаки. Потеря этого… Ну когда без удовольствия… ешь. Ну, вы понимаете! Так вот, если полностью потеряно то, что я забыл, и нет этого, что без удовольствия, значит, у вас склероз.

Как вылечить склероз? Очень просто. Мед, мед, мед. Только мед. В нем сила. Но увлекаться нельзя… женщинам. Они такой народ, от них все несчастья. Поэтому надо себя ограничивать. Одна ложечка ме да мажется на это… натощак, и ешь его на здоровье, и тебе не страшен никакой диабет. Одним словом, товарищи, бойтесь… ангины! Потому что нет ничего страшнее, чем ревматизм.

Ведущий. Большое спасибо.

Терапевт. За что?

Ведущий. За ваше выступление.

Терапевт. А разве я уже выступал?.. Ах, да… Ну тогда я пошел. Где у вас это…

Ведущий. Выход?

Терапевт. Нет, бухгалтерия.

Ведущий. По коридору налево.

Терапевт. Мужская?

Ведущий. Нет, женская.

Терапевт. Ну, я пошла (уходит).

Ведущий. Наша следующая страничка посвящена изобразительному искусству. Некоторые считают, что это искусство доступно не каждому. Это неверно. Сейчас благодаря художественной лотерее изобразительное искусство стало доступно каждому, у кого есть пятьдесят копеек. Итак, позвольте представить нашего гостя, скульптора-монументалиста.

Скульптор. Я, товарищи, скульптор-крупноформист. Создаю произведения весом пятьсот тонн и выше. Мои творческие орудия: лом, кирка, кувалда. В особо монументальных случаях применяю порох и динамит.

Некоторые критики упрекают меня в примитивизме. Попробовали бы эти горе-критики поработать кувалдочкой на восемнадцатиметровой высоте. Тут уж, как говорится, не до искусства. Тут бы живым остаться.

В прошлое время все мое творчество было посвящено созданию одного образа. И этот образ вы могли встретить на станциях Курская, Таганская, Павелецкая, далее везде. Сейчас мой диапазон стал более широким. Я работаю над образами трижды Героев Социалистического Труда, дважды героев этого же труда и даже над образами простых лауреатов Государственной премии.

Ведущий. А над чем вы работаете сейчас?

Скульптор. Ну, работы хватает! С утра я обычно ваяю. А когда наваяю, сажусь за книгу воспоминаний “С кувалдой по жизни”

Ведущий. А что-нибудь крупномасштабное ваяете?

Скульптор. Конечно. Сейчас покажу.

Четыре человека с трудом вносят каменную глыбу.

Вы видите фрагмент из моей новой работы “Кочегар, читающий газету”. Перед вами нога кочегара. Но уже по этой ноге видны незаурядный ум и огромное духовное богатство этого обобщенного образа. Думаю закончить работу еще в этом десятилетии, если, конечно, хватит пороху…

Ведущий. Благодарю вас. Разрешите от имени редколлегии нашего журнала пожелать вам приделать к этой ноге все остальное. (Смотрит в зал)… Товарищи, товарищи, куда же вы все уходите? Подождите, у нас осталось всего две странички… Ну и ладно!

Продолжаем наш устный журнал. Наверное, многих из вас волнует вопрос: то ли мы пьем. К сожалению, люди часто пьют совершенно не то. Вы спросите, что же тогда то? Отвечу: это чай и кофе. Сейчас перед вами выступит наш гость, сотрудник института чаеведения, который расскажет об этих замечательных напитках.

Сотрудник. Чай — старинный русский напиток, завезенный к нам из-за границы. Но по-настоящему пить его начали только у нас, в России. Первые упоминания о чае встречаются еще в старинных народных былинах. Например: “А ты меня, князь Володимир, чай не помнишь?”

Для придания этому напитку аромата хорошо смешивать различные сорта чая. Например, индийский с грузинским или цейлонский с китайским. Некоторые продавцы гастрономов считают, что лучше всего смешивать первый сорт чая со вторым.

Чай придает людям бодрость. Недаром в народе говорится: “Тот, кто утром чай гоняет, целый день не уставает”.

Но разговор о чае был бы неполным, если бы мы не поговорили еще и о кофе.

Кофе — чудесный тонизирующий напиток. Родиной его считается Бразилия, но это ни о чем не говорит. Некоторые сорта кофе, например ячменный, желудевый и “Здоровье”, произрастают только у нас.

Кофе — один из самых популярных напитков. Достаточно сказать, что половина человечества по утрам пьет кофе. Другая половина его варит.

Существует много сортов кофе. Бывает кофе бразильский, бывает “Арабика”, бывает “Харари”, бывает растворимый. Правда, растворимый бывает редко. Недаром у нас говорят: “Тот кто утром кофе пьет, где-то кофе достает!”

Ведущий. Ну вот, друзья, мы и подошли к нашей следующей страничке. По традиции она посвящена эстраде. Сегодня у нас в гостях известный эстрадный коллектив “Вологодские ребята”. В ближайшее время этот коллектив отправляется в зарубежную поездку с довольно острым, специально написанным репертуаром. Мы не боимся выносить сор из избы. Пусть едут. Наша изба станет от этого еще чище.

Выходят "Вологодские ребята” в экспортном исполнении: в сапогах, косоворотках и бабочках.

Частушки-критикушки!

Ведущий. Наша заключительная страничка посвящена театру. У нас в гостях главный режиссер театра на Полянке — Лев Любимыч. Скажите, над чем сейчас работают актеры вашего театра?

Режиссер. В нашем театре нет актеров. У нас только режиссер.

Ведущий. Интересно. А как насчет драматургии?

Режиссер. А никак. Драматургов не существует.

На сцене, как и в жизни — все драма. И стихи, и басни, даже сводка погоды. Например, ждешь хорошую погоду, а она плохая. Разве не драма?

Ведущий. Пожалуй. Ну а что же все-таки главное?

Режиссер. Главное — это окунуть зрителя в атмосферу спектакля. Сейчас мы вам покажем отрывок из нашего нового спектакля “Десять дней, которые потрясли Детский мир”. Народная феерия в двух частях с пальбой, стрельбой, пушками и хлопушками. Мы покажем сцену в фойе, где зритель окунается в революционную атмосферу. Поскольку мы не захватили с собой зрителя, попрошу кого-нибудь подняться на сцену. Ну, смелей!..

На сцену поднимается зритель, которого у дверей театра встречают красногвардейцы — парень и девушка,

Парень. Кажи мандат!

Зритель. Какой мандат?

Парень. Ну билет, билет кажи!

Зритель. A-а! (Протягивает билет.)

Парень(девушке). Нюрка, прочти.

Девушка. Мы гимназиев не кончали.

Парень. Ну цифирь, цифирь-то разбираешь?

Девушка. Цифирь можем (смотрит в билет). 15-й ряд, 6-е место.

Парень. Свой! Проходи, товарищ… (накалывает билет на штык).

Зритель входит в фойе. К нему подкрадывается бандит с наганом.

Бандит. Снимай пальто!

Зритель(испуганно). Что?

Бандит. Снимай говорю! (Зритель снимает.) На номерок!

Из кулисы выскакивает группа анархистов, окружает зрителя.

1-й анархист. Братцы, буржуй!

2-й анархист. Ишь ты, галстук начепил.

3-й анархист(дергает за галстук). Как на шпек-такль вырядился.

1-й анархист(свистит). Полундра! ЧК на горизонте.

Разбегаются. Зритель тоже хочет улизнуть, но его останавливают двое в кожанках.

1-ая кожанка. Вы кто будете?

Зритель пожимает плечами.

2-ая кожанка. За красных, за белых?

Зритель. Я — зритель.

1-ая кожанка. Сейчас, дорогой товарищ, зрителей быть не должно. Сейчас каждый человек за судьбу всей Рассей ответчик.

Поднимает ружье, стреляет. Зритель вздрагивает.

Кожанки(хором). Первый звонок! (Уходят.)

Со всех сторон выбегают спекулянты.

Спекулянт. Иглы для примуса нужны?

Зритель. Нет.

Спекулянт. Понятно (заходит с другой стороны). Валюта нужна?

Зритель. Нет-нет, что вы!

Спекулянт. Понятно… А бинокль не нужен?

Зритель. Что?

Спекулянт. Ну, бинокль. Ты в каком ряду сидишь?

Зритель. В пятнадцатом.

Спекулянт(распахивает пальто, под ним — форма гардеробщика, на шее висят бинокли). Тридцать копеек, одеваться без очереди.

Звуки "Аргентинского танго". Выходят двое. Судя по всему, переодетые белые офицеры.

1-й офицер. Довели Россию, сволочи!..

2-й офицер. Тише, Серж, тише…

1 — й офицер. Что — тише? Сволочи, довели Россию! (Подходит к зрителю.)

Милостивый государь, можете вы мне объяснить, зачем я в окопах три года вшей кормил?

Зритель. Э-э…

1-й офицер. Не можете… А можете вы мне объяснить, за что мужички мое имение сожгли?

Зритель. Э-э…

1-й офицер. Не можете… Эх, Николя, пойдем к девочкам. (Зрителю.) Пойдемте с нами, милостивый государь! (Тот мнется.) И этого вы не можете?.. Довели Россию, сволочи!

Выхватывает наган, стреляет в воздух. Зритель вздрагивает.

Офицеры(хором). Второй звонок!

Выбегают красногвардейцы, спекулянты, анархисты, беспризорники. На возвышение влезает матрос, перепоясанный лентами.

Матрос. Кончай базар! Зараз митинговать будем! (Шум стихает.) Братцы, настал час раздавить гидру Временного правительства!

Крики. Верно! Правильно! Давно пора!

Матрос. Все, кто могут держать в руках оружие — становись!

Матросы и красногвардейцы строятся.

Матрос(зрителю). А ты что же, с ними?

Зритель. Не-не, я с вами.

Матрос. Тогда держи, браток (кидает ему винтовку).

Из кулисы показывается борт крейсера. Оглушительный выстрел пушки.

Зритель(перепачканный копотью, ошалело глядит в зал). Братцы! Что же вы сидите? За мной, на штурм Зимнего! Ураа!!

Шум, крики, пальба, занавес.

Ведущий. Дорогие друзья! Поскольку в зале никого не осталось, я думаю, что очередной выпуск нашего журнала “Хочу все спать” можно считать закрытым. Спокойной ночи.

С АВТОРУЧКОЙ В ГЛУБЬ ВЕКОВ

Общеизвестно, что чем больший промежуток времени проходит со дня какого-нибудь события или факта, тем объективнее наше суждение о нем. Следуя этой логике, мы решили, что современные недостатки наиболее правильно смогут раскритиковать сатирики будущего. Оттуда им виднее. А мы в свою очередь должны гневно обрушиться на отрицательные моменты из жизни наших далеких предков. Тем более, что нас отделяет от них почтительное расстояние.

Переходя от слов к делу, мы решили выступить инициаторами нового сатирического движения под условным названием “С авторучкой в глубь веков".

Надеемся, что наш почин не будет подхвачен.

(I тысячелетие до н. э.)

Накануне похода полководец вызвал к себе звездочета.

— Готов гороскоп? — спросил он, поднимая глаза от карты.

— Готов, о храбрейший.

— Ну и?..

— Расположение звезд на небе в настоящее время не благоприятствует походу.

— Что?! — вскипел полководец. — Воинам пошиты мундиры, лошадям выдан фураж, все только и ждут сигнала, а ты… Может, ты не веришь в нашу победу?

— Но ведь гороскоп…

— Какой там еще гороскоп. Мы не можем ждать милостей от природы. Бери перо, бумагу. Сейчас мы с тобой мигом все звезды перетасуем… Значит так, — начал полководец, меряя комнату огромными шагами. — Пиши: звезды зовут нас в бой! Созвездие Легавых Псов…

— Гончих, о мудрейший.

— Хорошо. Созвездие Гончих Псов никогда еще не светило так ярко. О чем говорит нам его яркость? Она говорит, что выступать надо завтра на рассвете. Говорит или не говорит? Я тебя спрашиваю?

— Говорит.

— То-то. Все учить надо. Никто работать не хочет… Какая там у нас звезда дорогу на север показывает?

— Полярная.

— Видишь ее?

— Нет.

— А ты получше посмотри.

— Не вижу.

— Да, — вздохнул полководец, — стареть начал. Пора, видно, уступить дорогу тем. кто позорче.

— Вижу, — встрепенулся звездочет, — ей-богу, вижу.

— Так и быть, поверим на слово, — улыбнулся полководец. — Ну, а какое созвездие победу означает?

— Малая Медведица. Только она сейчас за горизонтом.

— Опять?

— Э-э… Была за горизонтом, а вот уже и показалась.

— Ну пиши, раз показалась. Нашу блистательную победу предсказывает Малая… да что там Малая, пиши уж Большая Медведица. Понял?

— Понял.

— Вот и молодец. Теперь подпись, число… Что ты мне бумагу суешь? Твоя подпись. Ты же гороскоп составлял.

На следующее утро войско выступило в поход и в первом же сражении было наголову разбито. По приказу полководца звездочета казнили как не справившегося с порученной работой.

(III–II века до н. э.)

…Вчера наконец приезжий скифский вождь сделал мне предложение. У него масса достоинств. Он знатен, богат и, главное, стар. Думаю, ждать недолго.

…Покидаю милую Грецию. У причала стоял Гектор, а в глазах его стояли слезы. Милый мальчик, будь он хоть чуточку богаче…

…Третьи сутки в море. Старичок выглядит уставшим. Жалуется на боли в сердце. Это уже что-то.

…Вот мы и дома. С мужем я не ошиблась. Даже едим на золоте.

…Вчера ездили собирать дань. Муж, кажется, слегка простудился.

…Все обошлось. Он по-прежнему здоров. Спрашивал, почему у меня плохое настроение.

…Объезжали стада. Боже, какое богатство! Неужели все это станет моим? Старичок что-то давно не жалуется на сердце.

…Вот уже три месяца, как я здесь, а сдвигов никаких.

…У мужа боли в сердце. Я уже думала, начинается, но врач дал ему каких-то травок и все обошлось. Дикие люди!

…Мой отличился. Подарил табун коней соседнему вождю. Так он меня по миру пустит. Новый Ротшильд нашелся.

…Ура! Свершилось. У мужа сердечный приступ. Но… возьмем себя в руки. Подождем, что скажет кардиограмма.

…Мужу все хуже и хуже. Плачу. Наверное, это от счастья.

…Врач сказал, что надеяться не на что. Интересно, почем сейчас лошади?

…Мой старичок совсем плох. Считаю минуты и драгоценности.

…Все. Финита ля комедиа. Прощай, моя любовь. Прощай навсегда. Я— владелица крупнейшего состояния. Все мое. Двенадцать табунов лошадей, триста рабов, сто килограммов золота, двадцать семь…

На этом записи обрываются. Согласно обычаю древних скифов, вместе с умершим вождем похоронили и его законную супругу.

(очень средние века)

По профессии он был дровосек. Аккуратный, исполнительный и трудолюбивый работник. Поднимался он чуть свет и, поцеловав спящую жену, уходил в лес. А когда возвращался домой, по черепичной кровле его хижины уже скатывались первые капли росы.

Он часто благодарил бога за свое хорошее место, за то, что семья живет в достатке, жена ходит в чистом белом передничке, а с розовых лиц ребятишек не сходят улыбки.

Правда, он не особенно разбирался в сортах древесины и никогда не задумывался, что находится дальше опушки леса, но зато мог с одного удара свалить самое крупное дерево, а его вязанки хвороста напоминали букеты цветов — такими они были изящными и красивыми.

Он выходил на работу в любую погоду. Даже сегодня, несмотря на холодный дождь и пронизывающий ветер, он, как всегда, точно в назначенное время, доставил на церковный двор аккуратные вязанки хвороста.

И благодаря его исполнительности ровно в восемь часов утра на городской площади был сожжен известный еретик Джордано Бруно.