Тринадцатая рота (Часть 2)

13. КОНТОРА ЦАПЛИНА ДЕЛАЕТ ПЕРВЫЕ УСПЕХИ. ТРАУРНАЯ ВЕСТЬ ИЗ ИМЕНИЯ БАРОНА

Тяжело копать могилы летом, но во сто крат тяжелее зимой. Попробуй-ка выдолби в промерзшей на метр земле три аршина. Сколько пота с тебя сойдет, сколько набьешь кровавых мозолей! А тут вдруг такое облегчение, такое любезное одолжение. Войди в одну из дверей со светящейся рекламой "Бюро свадеб и похорон", напиши заявку, уплати пошлину — и получай готовую могилу.

Нет, какой же бургомистр, староста или начальник полиции откажется от такой блестящей возможности, пройдет или проедет мимо светящегося гроба, опускаемого на веревках в свежую могилу. Ведь в Смоленске и его окрестностях каждый день кого-либо да убивают из нового начальства. Надо быть дубиной или олухом круглым, чтоб отказаться от добрых услуг похоронного бюро.

"Бюро свадеб и похорон" в отличие от конторы Трущобина было оборудовано в западноевропейском стиле. Просторная комната с тремя низенькими столиками по углам. Два для посетителей. Одно — начальству похоронного бюро. На столиках для посетителей бланки заказов, чернильница, несколько школьных ручек. Приходи, садись на крохотный, на трех ножках, стульчик и пиши. На столе начальника бюро горшок с цветами, телефон. Справа в простенке меж окон, задрапированных черным тюлем, стенд под стеклом. На стенде макеты одиночных и групповых могил с указанием их стоимости. Через весь зал, как и в конторе Трущобина, черное полотнище на веревках. На нем четверостишие: "Полицай и староста! Экономь день, силу. Закажи, пожалуйста, хорошую могилу".

Заказчиков любезно встречал сам начальник бюро Цаплин, одетый в строгий черный костюм и белую рубашку с черным галстуком.

— Честь имею. Что вам угодно? — говорил он, слегка привстав и поклонившись. — Одиночная? Групповая?

— Одиночная, господин начальник. На одного, — отвечал мужчина с шишкой на лбу. — Помощника моего во время стычки с партизанами убили.

Цаплин покачал головой:

— А-я-яй, какое горе! И чем же его, имею честь спросить?

— Шел по улице — и кто-то камнем по голове.

— Да что вы говорите? Какое безобразие? Таких людей и камнем… Извините, длина его?

— Камня-то?

— Нет, убитого. Какую изволите копать могилу? Длинную, короткую?

— Метра полтора, не более.

— Извольте, — записывая размер могилы, кивал Цаплин. — Где будете закапывать? Адресок? Место захоронения?

Заказчик назвал адрес, место для могилы. Цаплин быстро сделал в карточке необходимые уточнения и сунул ее заказчику:

— Прошу вас поставить подпись и уплатить пошлину в фонд фюрера.

Заказчик достал из бокового кармана фуфайки набитый деньгами бумажник.

— Сколь прикажете?

— Пустяк, любезнейший. У нас могилы очень дешевы. За вашего покойника как налог за двух собак.

— Пятьдесят рублей, значит?

— Совершенно верно. Имею честь получить наличными. Можно и натурой. Салом, мясом, мукой…

Заказчик отсчитал деньги. Цаплин сунул их в сейф, стоявший за спиной, элегантно поклонился:

— С прискорбием, до свидания.

У столика появился новый заказчик — толстая молодящаяся дама лет пятидесяти пяти с черной вуалью, приспущенной с темно-синей шляпы на плечи тронутого молью и дурно пахнущего нафталином пальто. С крашеных облинялых ресниц ее стекали черные слезы.

— "Бюро свадеб и похорон" к вашим услугам, мадам, — чуть поклонясь, представился Цаплин. — Что изволите заказать? Одиночную? Групповую?

— Кутю. Кутика моего убили, — захлюмала в хвост вуали дама. — Племянничка. Наследничка золотого.

— Его чин, ранг, должность?

— Ах, не успел он, не успел получить ни чинов, ни рангов. Негласно при полиции состоял. Повышать его за старания хотели. Железный крест обещали… мне хорошую корову. И вот… Самого. Самого Кутеньку моего привезли вчера вместо коровы. Шесть пуль в голове. Одна в лопатке. Ах, Кутенька мой разнесчастный!

Цаплин покачал головой:

— Ай какая жестокость! Семь пуль в одного. Будто одной не хватило б…

Тетка сыщика Кути, приняв иронию за сочувствие, вздохнула:

— Ах, если б одна. Бог дал бы, выжил. Он таким сильным был, таким здоровым. В двух тюрьмах сидел и в двух руками выломал решетки. А какой умница был! Какой даровитый!

— Неужели? А-я-яй! — закачал головой Цаплин.

— Ни столечки не вру, ваше сиятельство. Кутенька был необычайно талантлив. Он все схватывал на лету. Решительно все. За два месяца выучил двадцать семь немецких слов. Вы представляете? Двадцать семь!

— Да, да. Я понимаю, — поддакивал Цаплин, а сам, глядя на ошалевшую благодетельницу укокошенного Кути, думал: "Дура. Набитая мякинной трухой дура. Мешок бы тебе на голову, да в прорубь вслед за Кутей".

— А как он говорил по-немецки! Как говорил! — заламывая в горе пальцы, продолжала рассказывать дама. — Как скажет, бывало, «Брутер-мутер» или "Хынды хох!", так и хотелось воскликнуть: "Кутенька! Да тебе же только в Германии жить, в фюрерах ходить!" В кармане у него записку нашли. Завещание. Как чувствовал, что убьют. Просил, если что, похоронить по-церковному, с попом. А у вас в рекламе сказано, что "одиночек не отпеваем".

— Да, мадам, заявки на одиночек не принимаем, — подтвердил Цаплин. — Ведем только оптовый отпев, всех сразу. Но ради вас, мадам, ради такого случая…

— Спасибо. Пардон. Битте-дритте вам, — подхватилась, кланяясь, дама.

— Мерси. Не стоит, мадам. Простите, вы не уплатили пошлину.

— Ах, извините. Забыла. В волнении. — Дама щелкнула замком сумочки. Сколько я вам обязана?

— Недорого, мадам. Таких людей, как ваш Кутя, наша фирма отпевает дешево. Семьсот марок с протянутых ног.

Дама отсчитала деньги. Цаплин сунул их в сейф, поклонился:

— С прискорбием, до свидания. Пухом могила вашему племянничку, мадам.

В это время перед столиком уселся еще один претендент на дешевую могилу длинный, жилистый старик с холеным лицом, чисто выбритым и зашпаклеванным пудрой. На коленях он держал авоську, туго набитую рваными клочьями черного пальто.

— Чего изволите? — обратился Цаплин.

— Я управляющий барона Брюнтера-Грюнтера, пан Спичка, — начал старик, зашпаклеванный пудрой. — Точнее, покойного барона.

— Его длина, ширина? — без лишних расспросов сразу же начал заполнять бланк Цаплин.

— Тонкий, не слишком высокий. Аршина два с половиной, не более. Но, видите ли…

— Все видим, уважаемый, все понимаем. Он у вас убит, повешен, пристукнут или собственной смертью?

— Ни то, ни другое и ни третье.

— Простите, не понимаю.

— Дозвольте — объясню?

— Сделайте одолжение.

— С бароном произошла неслыханная, невероятная трагедия. Он погиб страшной, мучительной смертью.

— И какой же, осмелюсь вас спросить?

— Его, несчастного, заели кошки и собаки.

— Кошки и собаки? Да что вы говорите?! Это неслыханно. Ну, я понимаю — на барона напали волки, на худой конец голодные лисицы, но чтоб кошки…

— Да, но, к сожалению, это так, — вздохнул пан Спичка. — Его именно загрызли эти мерзкие кошки и собаки. Цаплин весь подался вперед:

— И как же… как же это они его? При каких обстоятельствах случилась эта страшная трагедия?

— Видите ли, господин начальник, этой трагедии могло и не быть, если бы покойный барон не был таким упрямым. К тому ж еще и склероз. В последнее время барон часто забывался. То оставит в туалете подтяжку, то спутает декабрь с маем и выбежит на улицу, как малое дитя, раздетым… Но это к слову, так сказать, пролог к трагедии, а все началось с налога. По приезде в свое новое имение вздумалось барону собрать налог за кошек и собак. Пятнадцать рублей за кошку и двадцать пять — за собаку, а денег у жителей нет. А возможно, и саботажничали, не платили. И тогда барон приказал конфисковать у неплательщиков всех кошек и собак и не возвращать их до тех пор, пока не принесут налог. И вот в один прекрасный день на дворе барона появилось ни много ни мало, а триста двадцать кошек и четыреста семьдесят пять собак! Поднялся невообразимый лай и мяв. Собаки кинулись на кошек, кошки — на собак. Я заткнул уши ватой, упал на колени перед бароном: "Ваше благородие! Опомнитесь. Что вы делаете? Выпустите эту свору. Они погубят нас. Мы все сойдем с ума". Но где там. Барон и слушать не стал. Деньги занимали его. По пятнадцать рублей с кошки и двадцать пять с собаки. Он ждал плату два дня, три… а на четвертый, забыв, что во дворе доведенная до озверения свора, барон вышел на крыльцо — и конец. Царство ему небесное! Даже костей не собрали. Остались только вот клочья от пальто.

— Да-а, — произнес Цаплин. — Вот это история! Из всех историй — история.

— Ах, и не говорите! Грустнее и глупее и быть не может. Принес вот клочья. Нельзя ли их отпеть? Вместо барона.

— Какой веры был ваш барон?

— Католической. С давних лет католик. Цаплин развел руками:

— С радостью бы отпели, но увы! У нас православный священник. Низко кланяюсь.

Пан Спичка, бережно неся останки пальто, вышел. Цаплин позвонил Гуляйбабке:

— Имею честь сообщить вам «горькую» новость: голодными кошками и собаками съеден его превосходительство барон Грюнтер-Брюнтер.