Тринадцатый апостол

Глава 13 ТАЕЖНЫЙ РАЙ

Семенов в жизни вообще мало чего боялся, ну разве что зубных врачей. А уж на Поездке, где он был, что называется, и царь и бог, и подавно. Но порой и ему приходилось прятаться. Вот и сегодня он, словно нашкодивший мальчишка, скрывающийся от злой училки, потихоньку, мелкими перебежками пробирался в свой вагон, моля Бога, чтобы тот сжалился и дал бы наконец Семенову выспаться. Чтобы хозблок не прислал опять ходоков с жалобой, чтобы начальник охраны не вздумал именно сейчас, глубокой ночью, сдавать оружейку охране под именную семеновскую печать, чтобы женсовет Поездка не подкараулил бы его в тамбуре с петицией по поводу добавочного «банного дня».

Господь все-таки послал Семенову «испытание» в лице завхоза с кипой отчетов и бланков на подпись, но Семенов препятствие это на пути к вожделенной койке преодолел на удивление легко. Он лишь глянул на завхоза невыспавшимся зверем, тот все понял и моментально испарился.

Перед тем как нырнуть под одеяло, Семенов с трудно поддающимся описанию наслаждением выдернул из сети вилки селектора и внутреннего телефона. А потом торжественно поклялся, что никакие причины, никакие силы, никакие события на земле, под землей, в небесах и в космосе не заставят его сегодня пожертвовать сном. Пусть все летит к чертям, пусть спецконтингент устроит драку, пусть охрана перепьется, пусть хозвагон загорится, Семенов будет спать. До девяти утра, нет, даже до полдесятого. Он заслужил это время, ведь может же он спокойно выспаться хоть раз в неделю, ведь должна же быть в мире хоть какая-то справедливость?!!

Но выспаться Семенову так и не довелось. Буксы вагонов истошно завизжали, как сотня дисковых пил, включенных одновременно в сопровождении хора из тысячи сексуально озабоченных котов, тут же визжание перешло в загробный скрежет. От таких звуков и мертвый проснулся бы, но Семенов лишь перевернулся на другой бок, и даже когда от резкого торможения с верхней полки на него посыпались папки с документами и разное личное барахло, он лишь натянул одеяло на голову.

Но тут затренькал сотовый телефон — экстренный вызов. Просто человек Сергей Семенов мысленно плюнул и продолжил дрыхнуть, но старый служака, старший апостол и начальник поезда майор Семенов, чертыхнувшись, засунул руку под подушку, вытащил черную коробочку мобильника, вытянул зубами антенну и процедил в «говорилку»:

— Начальник поезда Семенов. Кто у аппарата?

В трубке затрещало, и взволнованный голос зачастил:

— Товарищ майор, ой, господин, ой, това… тьфу. Сергей Михайлович, это дежурный ночной смены, лейтенант Кривин.

Семенов едва удержался, чтобы не сделать разнос дежурному за внеуставное обращение, но передумал. Сам не раз путался, с начальством общаясь. У них там чуть ли не каждый месяц распоряжение новое, как по-уставному обращаться: то по-старому — товарищ, то по-новому — господин, то снова товарищ, то вот какой-то мудрец «ваше высокоблагородие» даже предложил. Охранники целый месяц выговаривать учились, пока новое распоряжение не пришло…

— Ну что там, Кривин, у тебя стряслось? Почему поезд встал?

— ЧП у нас, товарищ майор, танк на рельсах!

— Ты что, сдурел?!! — гаркнул Семенов, на самом деле понимая, что Кривин врать не будет, и раз говорит, на рельсах танк — значит, на самом деле танк. Просто ему нужно было пару секунд паузы, чтобы сообразить, что делать.

— Ей-богу, господин майор, танк! Т-72, прямо на разъезде, пушкой в нашу сторону.

— А семафор?

— Семафор разбит.

— Станция?

— Не отвечает!

— Тогда какого хрена! — Семенов в бешенстве едва «говорилку» не оторвал. — Караул в ружье.

— Това… тьфу, Сергей Михайлович, я хотел, но они требуют с вами связи. Лично!

— Кто они? Какой связи? Ты толком объяснить можешь?

— Да ни хрена он не может! — вдруг раздался в трубке хриплый голос. — Капитан Семенов, будьте на месте, никуда не выходите, за вами сейчас придут. Командование Поездком беру на себя я. Не дергайся, капитан!

— Майор, — совершенно ошалело поправил Семенов, судорожно цепляя на себя кобуру с «бульдогом».

— Майор?!! — взорвалось в трубке. — Ну, блин, Серега, поздравляю! Пузырь с тебя! Да не ссы, Ивин это, Вовка Ивин. Не узнал? Богатым будешь! Я тут твой Поездок захватил, ты уж дай команду, чтобы твои орлы не палили. Свои мы, свои! Сейчас у тебя буду…

Ивин… Вовка Ивин. Семенов бросил в угол кобуру и безвольно упал на койку. Нет, третьего захода с Ивиным Семенов не вынесет, если только прикинуться «зашитым»?

Он подключил селектор, вызвал все посты и объявил: «Учебная тревога, огня не открывать». Через пару минут по коридору уже грохотали сапоги, дверь с грохотом сдвинулась (Ивин ничего не мог делать тихо), пахнуло запахом мороза, сосны и можжевеловой водки.

— Сережка! Друган! Зайка мой! Майор, надо же, майор! Поздравляю! Ганка, тащи же поросенка. Серега, ну где же стаканы?!!

Родина позвала Владимира Ивина исполнить свой долг, сняв с бабы. В буквальном смысле! Ивин — красавец отставник, руководитель крупного мясомолочного предприятия только-только «уговорил» молоденькую практиканточку-зоотехника и, накачав коньяком, страстно отлюбил ее в сауне, расположенной почему-то в телятнике.

Там-то его и взяли. Трое ребят в камуфляже и черных масках долго и настойчиво стучались, затем выбили дверь сауны. И тут же почтительно отошли, пропустив долговязого блондина в кожаном плаще и ковбойской шляпе. Тот по достоинству оценил позу и азарт, с которыми Ивин пользовал юную специалистку по части звериных душ, тактично прикрыл дверцу, вежливо попросив:

— Владимир Палыч, закончите с обсуждением этого серьезного вопроса, будьте добры на пару минут для беседы. Я жду вас в машине…

Ивин, надо отдать ему должное, дело до победного конца довел, оделся, галантно поцеловал даме ручку и вышел на мороз. Больше его в родном хозяйстве не видели, той же ночью он был доставлен в Москву в очень солидную контору. Там седой щупленький дядя в очках, буквально утопавший за огромным столом красного дерева, с ходу предложил Ивину два варианта: либо 10 лет лагерей за приписки, самоуправство и прочие злоупотребления (все документы и улики были предъявлены), либо Ивин немедленно едет на БАМ и организует… новую русскую каторгу. И указал на большую служебную записку, отправленную год назад Ивиным президенту. В ней аргументировано доказывалось, что главные богатства России лежат за Уралом и если не валять дурака, а правильно использовать рабочую силу…

— Зайка мой! — заорал Ивин и кинулся через стол обнимать очкарика. — Да что ж ты, лапа, раньше молчал?! Зачем же меня под конвоем везти, ты бы свистнул, я б сам прискакал. Так это ж мечта моя. Я ж — сибиряк!

Очкарик смущенно улыбнулся, потирая чуть придавленную гигантом шею, тут же заменил недоглядевшую охрану (уже на следующий день смена, дежурившая в кабинете, в полном составе отправилась на таджикскую границу). Но несмотря на экстренность, на БАМ Ивин поехал поездом. «Тайгу хочу посмотреть, — объяснил он, — какая она теперь, тайга…»

Он за полгода наладил систему новой русской каторги. И не только по БАМу, по всему Дальнему Востоку. Его боялись губернаторы, только от упоминания его фамилии падали в обморок мэры. На производствах Ивина летели ко всем чертям нормы и расценки, люди выдавали на-гора такие объемы продукции, что даже самые смелые экономисты верить отказывались. Но приезжали комиссии и убеждались, что все правильно. А потом…

Говорят, президент долго колебался… Ему было очень жалко Ивина. Но закон суров. Ивин набил морду начальнику КДВО, как-то так получалось, что интересы двух ведомств — МВД и МО — сталкивались даже на необъятных просторах Сибири. А потом прострелил ему ляжку на дуэли. Правда, перед этим трахнул его молодую супругу. А потом только в одном лагере неделю держал оборону против целого мотострелкового полка. Урки просили: «Палыч, дай нам стволы, мы их в капусту порубим». Но уркам оружия Ивин не дал, и когда мотострелки начали стрелять на поражение, приказал сдаться. Он не струсил, он не хотел, чтобы русские снова проливали кровь русских.

Его осудили, но нашли какие-то отмазки для амнистии и назначили начальником лагеря на реке Мультагай.

Там-то Семенов с ним и познакомился. Надо же, всего полгода назад, а кажется, столько времени прошло.

— Поверь мне, капитан, — втолковывал Семенову Ивин, развалясь на санях, — время вышек и колючей проволоки давно прошло. Нет Сталина, сдох он без покаяния, и система его сдохла. Да, у меня есть вышки, проволока есть, сам увидишь, но другое дело — как сделать и где поставить…

Семенов тогда гнал в лагерь №2017 на реке Мультагай две сотни «временно прописанных» — высланных из Москвы, Питера, Саратова и Нижнего Новгорода бомжей, проституток, прочих деклассированных элементов. Среди них — три десятка урок, ранее сидевших.

Семенову Ивин сразу понравился. Тот деловито прошелся вдоль шеренги люмпенов и, подобно Басову из фильма про Шурика, начал выкрикивать: «Плотники, штукатуры, слесаря, нормировщики, мотористы»… Он назвал штук двадцать разных профессий, но из шеренги вышло человек от силы тридцать.

Ивин ехидно улыбнулся. По взмаху его руки к вышедшим из строя тут же подбежали люди. На снег полетели зэковские шапки, фуфайки, стеганки. Через пару минут «добровольцы» были обряжены в яркие пуховики, унты и пышные енотовые шапки.

— Ну что ж, нет специалистов, будем учить, — подмигнул Семенову Ивин. — На первый-второй рассчитайся. Первые номера — в карьер, вторые — на лесоповал. Обед? Обед будет для тех, кто выполнит норму! Все, запомните, все остальные вопросы через бригадиров…

Ивин долго ходил вдоль шеренги отдельно построенных урок, интересовался статьей, сроками, запоминал. Потом лично, сам, снял с каждого наручники.

— У меня в наручниках не ходят, — объяснил он, улыбаясь. — Глупости это. Сейчас, братки, вы пойдете на взрывные работы. Бригадиры вас уже ждут. Там покажете свою крутость. И запомните: бежать отсюда невозможно, да и незачем. Впрочем, сами увидите…

Только в поселке Веселый, раскинувшемся на высоком берегу реки Мультагай, Семенов понял, почему Ивин совершенно не заботился об охране лагеря. Бежать здесь было некуда…

До ближайшей станции от КПП Веселого было ровно 280 км. Гражданин, замеченный за пределами лагеря на расстоянии 5 км в рабочее время, подвергался принародной экзекуции по филейным местам в размере 20 кнутов (по 4 кнута за каждый километр). Невыполнение плана на 10% каралось той же мерой. Зато перевыполнение…

На территории Веселого царил сухой закон. Нарушение его каралось жестко; гражданин, замеченный в потреблении любых спиртосодержащих веществ, сам шел на площадь, оголял задницу и укладывался на козлы. Врачиха, взяв кровь из вены провинившегося, определяла процент алкоголя в крови и выносила вердикт: 30 кнутов, 40, 70…

Да, пить на земле Веселого, раскинувшегося по генплану на 280 гектаров, воспрещалось, но… А кто запрещал пить на воде? К пристани Мультагая днем был пришвартован списанный речной пароход. Откуда он здесь появился, когда и как — никто не знал. По крайней мере Ивин клялся, что выбрал под лагерь это место только благодаря этому пароходу. Так вот, в 20.00, как только местная кочегарка испускала победный вопль об окончании рабочего дня, к пристани летели толпы. Злые мужики, обряженные в пиратов (Ивин, блин, книжек начитался, вот и придумал), но с вполне современными автоматами на пузах проверяли входные билеты, подписанные лично начальником лагеря за:

трудовые успехи;

перевыполнение плана;

рационализаторство;

творческие находки;

товарищество;

решение бытовых проблем;

народное творчество, и т.д., и т.п.

В 21.00 пароход, пыхтя угольным дымом в девственное дальневосточное небо, отплывал на середину реки, и…

— Дорогие сограждане, — обычно «открывалку» — вступительную речь — говорил сам Ивин, редко упускавший возможность посетить пароход, — давайте отдохнем. Вы поработали, мы — оценили. Мы тоже работали, надеюсь, вы это тоже оценили. Так гуляй, братва!

В небо взмывала ракета, в тот же момент открывались бары, хлопали бутылочные пробки, пенилось в кружки пиво, столы ломились от закусок, выходили к мужчинам разодетые, как фотомодели, ослепительные дамы — бывшие вокзальные шлюхи… Бильярд, кегельбан, зал игровых автоматов, казино.

Всю ночь на пароходе гремела музыка и играл свет на зависть неудачникам, не заработавшим ударным трудом «проходок» на этот праздник жизни.

В 6 часов утра опять взмывала ввысь ракета. Сразу же закрывались все «источники», начинали работать сауна и вытрезвители. Ровно в 8 утра счастливчики возвращались на берег…

— Зайк, поверь мне. Я, честное слово, не понимаю, зачем Сталин морил голодом миллионы людей-зэков, — размышлял Ивин, почесывая пузо на полатях сауны. — Вот смотри, Семенов, у меня все сыты, у меня ж, если план выполняешь, — «шведский стол». И у меня все трезвы, днем по крайней мере, все вкалывают, кто как может. Я ж не заставляю слесаря валить деревья, а плотника точить железки. У меня для каждого есть работа и щедрая, очень щедрая оплата. Ты знаешь, чем забит мой служебный сейф? Баксами, марками, юанями и прочей ихней валютой. Потому что никакая валюта, окромя «ивинек», здесь не нужна. Только на мои «ивинки» они смогут оттянуться здесь по-человечески. И вот ходят они, ходят, меняют по курсу. А курс я устанавливаю. Сам! Ты думаешь, я сдам их государству? Фигушки! На эту валюту я такого здесь накуплю, я такой коммунизм здесь построю…

Вдруг Ивин посерьезнел. Он сел на лавку, окатил себя холодной водой и спросил:

— А ты знаешь, Семенов, что уже больше восьмидесяти человек, которые могут уже сейчас вернуться по месту прежней прописки в Москву, Питер, написали мне заявление на постоянную прописку. Здесь! В поселке Веселый на реке Мультагай. Восемьдесят! Слушай, а может, я правильно все делаю? Оставил бы ты мне пару сотен работничков получше. Да знаю я, что разнарядка у тебя. Ну придумай что-нибудь. Задумал я, понимаешь, пристань расширить и новый консервный завод построить, а рук рабочих не хватает. И баб, баб побольше, у меня мужики-красавцы в холостяках ходят, без баб дурить начинают. Хоть шлюх, хоть «венеричек», у меня знаешь какие гинекологи!

— Цыган возьмешь? — предложил Семенов. — Целый вагон даю! Лучший ансамбль в России, такую самодеятельность наладишь!