Тринкет

Глава вторая. Кража из «Лавки Древностей»

Приятно гулять по Бэттлсбриджу – сельской местности с извилистой широкой рекой, мостиками и деревенскими коттеджами. Но Джорджу не терпелось пойти к деревянному «небоскрёбу» с чайной на пятом этаже башни. Прежде в этом здании был элеватор для хранения зерна. С помощью транспортёра зерно спускали вниз и загружали на баржи, которые приплывали по реке. Теперь здесь, внизу, находился заветный для мальчишеского сердца магазин «Лавка Древностей».

Джордж ни с чем бы не спутал запах этой лавки – сладкий и тяжёлый одновременно от множества собранных здесь старых вещей, повидавших разных хозяев. У каждого предмета тут своя история, и все вместе они образуют одну большую – историю Англии.

Немногочисленные покупатели со знанием дела и благоговением ходят по комнатам, протискиваясь между старинными сундуками, комодами, зеркалами, картинами. Рассматривают столетней давности табакерки; надписанные в прошлом дамами любезные открытки; привезённые их кавалерами из дальних тропических стран затейливые восточные вещицы. В продаже имеются даже древнеримские монеты, зубы динозавра и трофеи Второй мировой войны.

Непостижимо, но сторожит всё это богатство один-единственный продавец. Да и у того сонный вид: подперев голову руками, он то ли дремлет с открытыми глазами, то ли слушает радиоспектакль. Рядом с продавцом стоит клетка, из неё таращит свои кроткие бусинки-глазки морская свинка. «Свинка не продаётся», – написано на бумажке, прикрученной проволокой.

Побродив по лавке, мама выбрала из расставленного вокруг добра старую садовую табличку с надписью: «Гусеницам и слизнякам вход воспрещён! Сад находится под охраной», – а также красивую металлическую банку и несколько старых открыток.

Детей заинтересовала игрушечная лошадка с повозкой и кучером. В спине у неё торчал ключ. Чей-то прадедушка заводил её, когда был мальчиком, и лошадка двигала передними и задними ногами. «99 фунтов. Уценка. Механизм неисправен», – значилось на картонном ценнике, который висел на шее кучера. Понятное дело, колёсики и зубчики износились за долгие годы.

А старший Скидмор задержался возле музыкальных тринкет-шкатулок викторианской эпохи[3]. Среди них попадались занятные – с фарфоровыми фигурками.

Долгий путь прошла эта белая глина – от первых слепленных проб до обжига в печи, через эмали, лаки, – чтобы стать раскрашенными фигурками играющих детей, собак и котят.

Мистер Скидмор склонился над тщательно вылепленным лопоухим человечком, который сидел в белом кресле с листком бумаги. Ноги человечка не доставали до пола, потому что кресло было ему велико. Но оно и не могло быть другим – как раз в его основании находилась шкатулка. Филипп Скидмор осторожно перевернул её, разглядывая клеймо мастера.

– Ммм… непонятно, что тут написано. – Он потянул человечка за туловище, и шкатулка открылась. – Хотя забавно… И камень зачем-то в неё положили.

Ларчик оказался с музыкой. Внутри что-то ожило – как будто железные бабочки заскребли крыльями, и усталый механизм выдал завораживающую своим однообразием мелодию. Джордж дожидался её окончания, поёживаясь от непонятно откуда налетевшего сквозняка и недоумевая про себя, как можно всерьёз интересоваться такими старушечьими вещами.

Мама с Брэндой всё любовались открытками. Джордж уже хотел потянуть отца в свой любимый отдел, где лежали окаменелости. Но вдруг заметил, что внутри шкатулки, которую отец не закрыв поставил обратно, лежит не простой, а удивительный камень.

Мальчик вынул его и внимательно рассмотрел. Справа камень казался красным. А если поглядеть слева, то он становился коричневым. Камень мерцал тёплым светом, словно подсвеченный изнутри огоньком. Покрывавшие его отпечатки древних растений напоминали рисунки и даже письмена. Как будто очень терпеливый мастер корпел над камнем месяцами, выбивая узоры. От него трудно было отвести взгляд.

– Ух ты! – сказал наконец Джордж.

Он долго лежал животом на витрине, она даже стала тёплой. В этот момент мальчик понял, что не хочет ничего другого, кроме этой окаменелости. Он готов был всю свою коллекцию за неё отдать!

«Камень, хотя он и находился в шкатулке, наверное, можно купить отдельно», – подумал Джордж. Он уже решил, что дома положит его на самое видное место на полке – среди окаменелых трилобитов[4]. И обязательно похвастается им перед Питером Вэстом.

– Пап, а пап… Купи мне его на день рождения, – осторожно попросил мальчик.

– Булыжник? – пошутил Филипп. – Хорошая идея – недорого и сердито.

Они подошли к сидевшему за конторкой равнодушному продавцу.

– Ну, давай сам, – подтолкнул старший Скидмор сына.

Джордж спросил цену. «О Боже! Если бы я мог повернуть время назад, чтобы предотвратить это страшное злодеяние!» – прозвучал возглас из транзисторного приёмника. Продавец нехотя убавил громкость и ответил, что в лавке не торгуют подобным товаром.

– Да он вот тут лежал, – показал Джордж на шкатулку.

Продавец подошёл к витрине, раскрыл шкатулку, а затем с удивлением отдал камень Филиппу.

– Впечатляет, – сказал отец, взвешивая его в руке. – Почём у вас десяток таких?

Джордж счастливо рассмеялся – он уже держал наготове пакет, чтобы положить туда покупку. Но продавец задумался, как будто первый раз видел окаменелость, а затем назвал немыслимую цену.

– Сколько??? Сто пятьдесят девять фунтов?! Сто пятьдесят девять фунтов?! – страшным голосом переспросил отец, кладя камень обратно в шкатулку.

По его лицу Джордж понял, что вероятность покупки равна нулю.

– Пап, ну пожалуйста.

– Слишком дорого, – сердито ответил мистер Скидмор.

– Ну пап… – Слёзы уже готовы были закапать из глаз мальчика.

– Нет.

Джордж знал, что такое «нет» означает не «нет… хотя возможно», а именно окончательное «нет».

Подумаешь, сто пятьдесят девять фунтов, большие деньги! Он бы на месте отца не стал жадничать. Правильно тётя Мэри однажды сказала: глупо вкалывать с утра до вечера, если не можешь купить себе, что хочется. Мамина сестра – настоящая миллионерша, и притом не работает. Она знает, о чём говорит.

Как же заполучить камень? Похоже, в лавке этим товаром особенно не дорожат, хотя и запросили огромную цену. Джордж даже готов был украдкой сунуть его в карман, притом что в жизни не воровал.

И тут в магазине погасло электричество. Лавка погрузилась в полумрак, какой бывает дождливым днём в заставленных мебелью помещениях. Стало тихо и тревожно, только транзисторный приёмник еле внятно продолжал причитать: «Слишком поздно, и нет пути назад!» От волнения Джорджу померещилось, будто через зал пролетела и уселась на стену доисторическая птица с дамской шляпкой в клюве.

Потом свет вспыхнул с новой силой. Зажглись все выставленные на продажу старинные лампы на бронзовых ножках. Там, где Джорджу померещилась птица, оказался обыкновенный настенный светильник с абажуром.

И опять всё погасло.

– Ничего себе, иллюминация, – сонно заметил продавец и направился к электрическому щитку. Мигающий свет волновал его чуть больше, чем оставленный на прилавке товар.

– Филипп, мы с Брэндой выходим! – крикнула мама.

– Мы тоже! – И отец пошёл к выходу.

– Ещё разок только взгляну, – тихо сказал мальчик.

Он не мог найти в себе силы расстаться с камнем. Словно кто-то нашёптывал ему: «Возьми»…

– Джордж? Пакет у тебя? – Отец неожиданно повернул обратно.

– У меня, у меня…

Прыгающими от волнения руками Джордж подёргал крышку шкатулки с лопоухим человечком. Но она не открывалась, словно была заперта изнутри. Что теперь делать?..

– Догоняй! – Мистер Скидмор вышел из магазина.

Когда после этого они поднимались по крутым ступенькам в башню, отец заметил:

– Что-то пакет заметно потяжелел. – Его лысина блестела от капелек пота. – Прихватил камушек с собой?

Сердце Джорджа ухнуло и покатилось вниз по ступенькам. А что если отец заглянет в пакет прямо сейчас и увидит в нём даже не камень, а целую украденную шкатулку?

– Не расстраивайся. – Филипп Скидмор похлопал сына по спине. – Разбогатеем, все окаменелости на свете скупим.

Он даже не представлял, как близок был к истине, когда шутил минуту назад. Отец пребывал в глубокой уверенности, что Джордж на кражу не способен.

«Разбогатеем! Как же!» – едва не фыркнул мальчик.