Трипольская трагедия

В засаде

Надвигалась ночь, мрачные тени гор, окружающих долину, в которой лежит Триполье, таили, казалось, неведомую опасность.

И вот две роты маршируют туда, в эти горы.

В засаду.

Мы последуем за ними.

Вскоре донесся грохот перестрелки с правого и левого флангов. Она становилась все взволнованнее и учащеннее.

«Предстоит серьезная операция, нужно ждать распоряжений командования», напряженно думали комсомольцы в серых шинелях, с тревогой посматривая на своих соседей, — проявлявших больше страха, чем готовности к бою.

«Да, это ненадежные резервы, но тем ответственнее наша задача, — решили про себя вчерашние делегаты комсомольского съезда, — быть цементом, соединяющим эти рыхлые куски»…

Следить, быть готовыми ко всему…

…— Связь с правым флангом прервана! — словно единым вздохом пронеслась по цепи тяжелая неожиданная весть.

Началась паника. Пули засвистели за спиной отряда, сидящего в засаде.

В чем дело, что это может означать? Глухо долетало громовое «ура».

В Триполье — неладно.

Послышался топот бегущих стремительно ног.

— Стой! Кто идет?

— Братцы, братцы, — растрепанный, с прилипшими ко лбу волосами, бежал красноармеец и, еле переводя дыхание, прокричал:

— Братцы, зеленовцы в селе!.. Безжалостно расстреливают и убивают всех наших…

Подробности этого странного и страшного, но верного сообщения выяснились уже потом.

Перед нашим левым флангом, расположенным в окопах перед селом, показалась внезапно человеческая цепь.

Люди двигались ползком, прячась за естественные прикрытия.

«Зеленовцы», сообразили красноармейцы.

Началась беспорядочная стрельба.

— Где командир? Почему нет команды?! — неслись отовсюду встревоженные голоса.

Ротного командира не было.

— Огонь, стреляй по бандитам! — пытался командовать совсем растерявшийся полуротный.

Но бандиты выбирали хорошие позиции, они прятались за бугры, за кусты, заползали в ложбинки и подползали все ближе и ближе.

— Пали! Стреляй по ползущим! — истерически прокричал полуротный и внезапно, выскочив из окопа, бросился бежать обратно, в село.

Вконец растерявшиеся красноармейцы последовали за ним.

Вот они уже подбегают к селу. Там весело полыхало зоркое пламя ночных костров; вокруг, непринужденно развалившись, сидели ничего не подозревавшие бойцы, — им также никто не подал команды. Многие разбрелись в поисках пищи.

Внезапно на горе, где находился наш правый фланг, они увидели толпу стремительно бегущих красноармейцев, спешивших за храбрецом полуротным, а за ними, преследуя их по пятам, мчались зеленовцы.

— Тревога! К ружьям!

Но было поздно. Зеленовцы уже не ползли, — о нет, — они даже не бежали: это были неизвестно откуда взявшиеся всадники.

Словно повинуясь безмолвной команде, отовсюду — из погребов, чердаков, сараев — вылезали, выпрыгивали спрятавшиеся там бандиты. Мужики с лицами, перекошенными злобой и ненавистью, старики с развевающимися трясущимися бородами, вооруженные топорами, вилами, просто дубинами, как саранча, налетали, неслись отовсюду, и страшный звериный крик их: «Ур-р-р-а!.. Ур-р-р-а-а!..» сливался с сотнями истерических голосов женщин, стоявших у дверей своих хат и поощрявших мужей на безумную расправу.