Надвигалась ночь, мрачные тени гор, окружающих долину, в которой лежит Триполье, таили, казалось, неведомую опасность.
И вот две роты маршируют туда, в эти горы.
В засаду.
Мы последуем за ними.
Вскоре донесся грохот перестрелки с правого и левого флангов. Она становилась все взволнованнее и учащеннее.
«Предстоит серьезная операция, нужно ждать распоряжений командования», напряженно думали комсомольцы в серых шинелях, с тревогой посматривая на своих соседей, — проявлявших больше страха, чем готовности к бою.
«Да, это ненадежные резервы, но тем ответственнее наша задача, — решили про себя вчерашние делегаты комсомольского съезда, — быть цементом, соединяющим эти рыхлые куски»…
Следить, быть готовыми ко всему…
…— Связь с правым флангом прервана! — словно единым вздохом пронеслась по цепи тяжелая неожиданная весть.
Началась паника. Пули засвистели за спиной отряда, сидящего в засаде.
В чем дело, что это может означать? Глухо долетало громовое «ура».
В Триполье — неладно.
Послышался топот бегущих стремительно ног.
— Стой! Кто идет?
— Братцы, братцы, — растрепанный, с прилипшими ко лбу волосами, бежал красноармеец и, еле переводя дыхание, прокричал:
— Братцы, зеленовцы в селе!.. Безжалостно расстреливают и убивают всех наших…
Подробности этого странного и страшного, но верного сообщения выяснились уже потом.
Перед нашим левым флангом, расположенным в окопах перед селом, показалась внезапно человеческая цепь.
Люди двигались ползком, прячась за естественные прикрытия.
«Зеленовцы», сообразили красноармейцы.
Началась беспорядочная стрельба.
— Где командир? Почему нет команды?! — неслись отовсюду встревоженные голоса.
Ротного командира не было.
— Огонь, стреляй по бандитам! — пытался командовать совсем растерявшийся полуротный.
Но бандиты выбирали хорошие позиции, они прятались за бугры, за кусты, заползали в ложбинки и подползали все ближе и ближе.
— Пали! Стреляй по ползущим! — истерически прокричал полуротный и внезапно, выскочив из окопа, бросился бежать обратно, в село.
Вконец растерявшиеся красноармейцы последовали за ним.
Вот они уже подбегают к селу. Там весело полыхало зоркое пламя ночных костров; вокруг, непринужденно развалившись, сидели ничего не подозревавшие бойцы, — им также никто не подал команды. Многие разбрелись в поисках пищи.
Внезапно на горе, где находился наш правый фланг, они увидели толпу стремительно бегущих красноармейцев, спешивших за храбрецом полуротным, а за ними, преследуя их по пятам, мчались зеленовцы.
— Тревога! К ружьям!
Но было поздно. Зеленовцы уже не ползли, — о нет, — они даже не бежали: это были неизвестно откуда взявшиеся всадники.
Словно повинуясь безмолвной команде, отовсюду — из погребов, чердаков, сараев — вылезали, выпрыгивали спрятавшиеся там бандиты. Мужики с лицами, перекошенными злобой и ненавистью, старики с развевающимися трясущимися бородами, вооруженные топорами, вилами, просто дубинами, как саранча, налетали, неслись отовсюду, и страшный звериный крик их: «Ур-р-р-а!.. Ур-р-р-а-а!..» сливался с сотнями истерических голосов женщин, стоявших у дверей своих хат и поощрявших мужей на безумную расправу.