Трое в новых костюмах

1

В баре «Корона» тихо. Людно здесь только в обед. А сейчас двадцать минут до закрытия. Немолодая барменша, эвакуированная в Лэмбери из Лондона, когда летали самолеты-снаряды, и теперь озабоченная главным образом тем, как выбраться обратно, протерла стойку и смотрит через раскрытую дверь на Базарную площадь, залитую мягким светом весеннего солнца. Посетителей осталось всего четверо: пожилой мужчина с газетой, которую он сложил во много-много раз в крохотный квадратик, словно для конспирации, и неуверенно в него поглядывает; еще один пожилой мужчина, вон курит трубку, вперив глаза в стену; и две девушки за угловым столиком, в брюках и ярких платочках, смеются оживленно и довольно развязно, должно быть, с авиационного завода. Наверно, из-за того, что барменша сама с нетерпением ждет закрытия, ей чудится, будто и всё вокруг — четверо посетителей, стойка, весь бар «Корона», и Базарная площадь, и целый город Лэмбери, и даже солнечный свет, — все охвачено ожиданием. Ожиданием чего? Кто его знает. Не поймешь. Но ощущение именно такое, и настолько сильное, что надо будет рассказать подруге в пять часов за чаем. Возможно, это оттого, что конец войне. Была, была война — и кончилась. А что дальше? В том-то и дело: что дальше?

Одна из девушек, похожая на испаночку, в темно-желтом платочке и с ярко намазанными губами, встретилась с ней взглядом и подмигнула. Барменша по долгу службы заученно улыбнулась в ответ. И тут же решительно отвела глаза. Не о чем им перемигиваться. Наоборот, барменша многое в этой красотке не одобряет. Например, как она всю зиму что ни вечер появлялась в баре то с одним, то с другим, каких только с ней не было, лакала джин с лаймом и разговаривала в голос, тоже мне кинозвезда. Ну, да их уже начали понемногу рассчитывать на авиационном заводе. Эти две тоже, поди, на очереди. Теперь особенно не разгуляются. И хорошо, им только полезно. Барменша спохватилась, что рассуждает как старая, нудная брюзга, и ей стало обидно: на самом деле она ведь не такая.

На площади, тарахтя и лязгая, притормозил грузовик, а потом взвыл мотором и укатил дальше. Снова наступила глубокая, бездонная тишина. В бар просочился запах выхлопных газов. Пожилой посетитель с газетой уставился перед собой невидящими глазами, как будто раз и навсегда утратил интерес к газетам. Две девицы перестали шептаться и хихикать, у одной лицо сделалось рассеянным, у другой грустным. Барменша поставила на стойку пухлый локоть, подперла щеку и снова погрузилась в ожидание.

Внезапно все переменилось. Вошли три парня в новых костюмах. Костюмы отличались цветом: синий, серый и коричневый, но были одинаково скупо, даже убого скроены и все три — совершенно новые. Парни, на которых они были надеты — и видно, надеты только что, — друг на друга не походили: один высокий, красивый блондин, другой такого же роста, но черный и носатый, а третий коренастый, дюжий, топорный; но при всем том между ними ощущалось определенное сходство, как между людьми, которые приехали откуда-то, где были вместе и делали одно общее дело. Они принесли с собой мужской закаленный дух, и он сразу подействовал на девушек, точно тычок под ребра. Барменша тоже ощутила его влияние, но реагировала неоднозначно. Она осторожно улыбнулась.

— Что пьем? — спросил высокий красивый блондин в синем. У него был интеллигентный голос, похоже — офицер.

— А что у них есть? — поинтересовался коренастый в коричневом. Этот говорил по-местному.

— Темного пива? — предложила барменша.

— Три полпинты, — заказал брюнет в сером. У него тоже был местный выговор, но не такой грубый. Зато глаза на носатом лице, маленькие, глубоко посаженные, смотрели неприятно. Она повернулась спиной и, пока нацеживала три кружки пива, слышала, как девушки с авиационного завода разговаривают и пересмеиваются в голос, внимание привлекают. Это уж обязательно.

— Ну вот, — проговорил блондин в синем костюме, — вот мы и в Лэмбери.

— Вернулись, — это носатый.

— Точно! — поддакнул коренастый в коричневом, оглядываясь по сторонам.

Барменша поставила перед ними три пенящиеся кружки.

— Вы, ребятки, только из армии?

— Точно, — повторил коренастый в коричневом, на этот раз в ответ на ее вопрос.

Больше, даже если и было что к этому прибавить, никто ничего не сказал.

— А как поживает наш Лэмбери? — спросил блондин, посмеиваясь своими яркими голубыми глазами.

Барменша не собиралась связывать свою жизнь с Лэмбери. Она сама из Лондона и надеется туда возвратиться при первой возможности, так она им и сказала. Кому, может, в Лэмбери и нравится, но ей нет.

— А нам нравится, верно, ребята?

— И вообще, чем он плох? — чуть ли не грубо спросил носатый.

— Я и не говорю, что плох, — поспешила с ответом барменша. — А вы что, живете здесь?

— Нет. У нас ферма, под Кроуфилдом.

— А я как раз там и живу, в Кроуфилде, — прибавил коренастый, грубовато сколоченный парень в коричневом.

— Туда автобус ходит по-прежнему? Ближайший — через десять минут? — спросил носатый, который оказался фермером, хотя по виду и не скажешь.

Барменша не знала и ответила не без столичного высокомерия, что расписание местных автобусов ей не известно.

— А нам известно. Мы как раз этого автобуса ждем.

Это сказала бойкая черноглазая девица в желтом платочке, она подошла к стойке якобы для того, чтобы купить пачку сигарет, а в действительности, барменше это ясно, чтобы завязать разговор с новыми посетителями.

— Это наш автобус, — продолжала девушка, — он проходит мимо завода, где мы работаем. Остановка на той стороне площади.

И смерила всех троих по очереди довольно нахальным взглядом. Они тоже разглядывали ее во все глаза, точно моряки на дальнем тропическом берегу.

Голубоглазый парень в синем, тот, что недурен собой и, видно, у них за главного, первым нашелся и сказал:

— Большое спасибо. Мне-то самому не в ту сторону, это вот им. А вы тоже едете этим автобусом?

— Мы тоже.

Она кивнула на вторую девушку, которая сидела за столиком с самым неприступным и заносчивым видом.

— Ну вот вам и компания, Герберт и Моулд. Будете попутчиками. Разрешите вас угостить? Как раз успеете.

Он обернулся ко второй девушке, приглашая и ее, но она выпятила нижнюю губу и покачала головой.

— Ты как хочешь, Иди, а я выпью, — крикнула подруге чернявенькая. — Пожалуйста, джин с лаймом, маленькую.

И протянула им купленную пачку сигарет.

— С авиационного завода? — строго спросил носатый.

Она с вызовом встретила его взгляд.

— Да, а что? Есть возражения?

— Нет, конечно. С чего бы?

— Ну, не знаю, вы так посмотрели, как будто мне бы надо прощения попросить, что ли. Может, вы думаете, мы тут сидели, ногти маникюрили и за здорово живешь получали по двенадцать фунтов в неделю?

Тот, что в коричневом костюме, от неожиданности разинул рот. Синий костюм усмехнулся, даже, кажется, подмигнул. Но носатый в сером глядел все так же сердито, не сводя с нее маленьких глаз.

— Я так не думаю, — ответил он ей. — Не было еще времени подумать. С чего это вы взъелись?

— Ну ладно, ладно. — Тот, что в синем, улыбаясь, обвел всех приветливым взглядом, перед которым не устояла даже барменша. — Чур не задираться. Нам, может быть, скоро придется кое с кем поцапаться, но не стоит с этого начинать. Позвольте представить вам нашу компанию. Вот этот строгий гражданин, который служил капралом в Бэнфордширском пехотном полку, а теперь возвращается на отцовскую ферму, — Герберт Кенфорд. Этот, тоже из Бэнфордширского полка, — Эдди Моулд, женатый, между прочим, а, Эдди? Герберт, кстати, холост, потому-то он, должно быть, так строго с вами и разговаривал. Сам я в счет не иду — если все будет в порядке, я уеду в Суонсфорд на машине, — но так или иначе, меня зовут Алан Стрит…

— Так вы живете в Суонсфорд-Мэнор? — неожиданно спросила черненькая. — Офицер?

— Нет, сержант. Вот уж не думал, что вы знаете наше семейство.

— Я и не знаю. Просто слышала. Меня зовут Дорис Морган. А мою подругу — Иди Янг.

— Ну вот дело и сделано, — любезно заключил Стрит. — Теперь мы все знакомы.

— Фермеры, между прочим, неплохо заработали, — сказала Дорис, с вызовом глядя на Герберта Кенфорда, словно все это время между ними не прекращался безмолвный, но яростный спор. — Некоторые нагребли золотые горы. А я никаких двенадцати фунтов в неделю не получала. Только ногти до мяса ломала, и все.

— Не по адресу нападки, — откликнулся Герберт Кенфорд. — Я тут ни при чем, это вы себя же опровергаете. Не пойму, что вы на меня взъелись?

— Да-да, мы вас не понимаем, Дорис. — Стрит притворно вздохнул. — Перед вами три парня, которым ничего не нужно, только немного мира и покоя, — три вполне безобидных парня.

— И вы думаете, что можете получить вот сегодня мир и покой?

— Перестань, Дорис, — одернула ее подруга.

— Надеемся. Правда, Моулд?

— Лично я не откажусь, — буркнул Моулд, как видно, не краснобай.

Черненькая не обратила на него внимания. Она с вызовом смотрела на Кенфорда.

— Я вам скажу, почему я взъелась. Третьего дня сюда тоже зашли вот такие же парни, как вы, только что из армии, и стали невесть что из себя строить. Они-де за пару шиллингов выиграли войну, а мы все это время сидели и делали вид, будто работаем, а сами только дожидались гудка, чтобы подцепить первого попавшегося американца и с ним пуститься во все тяжкие, а за это загребали по десяти — двенадцати фунтов в неделю. Затвердили и слышать ничего не хотят. А как им втолкуешь, что нас уже рассчитывают на заводе, что мы там зарабатывали каждый грош своим трудом, что раньше я работала в магазине, а теперь его больше не существует, и что был у нас хороший дом в Кройдоне, и его тоже больше не существует.

— А у нас когда-то был хороший батальон, — сказал Стрит, и улыбка, которой он улыбнулся, уже не была ни приветливой, ни обаятельной. — Верно, Герберт?..

— Дай ей договорить, Алан. Я хочу знать, к чему она клонит и в чем ее обида.

Но она перевела взгляд на Стрита.

— Верю. Но ведь и мы, между прочим, не на луне жили. У меня было два брата…

— Понятно, — мягко сказал Стрит. — Но не надо вымещать на нас.

— А вам — на нас! Вот и все.

— Послушайте, — возразил Кенфорд с почти оскорбительным снисхождением в голосе, — мы на вас ничего не вымещаем. Никто вам слова худого не сказал. Похоже, у вас сегодня настроение плохое, вот вы на нас его и срываете. А зря.

Они смотрели друг другу в глаза, и девушка первая отвела взгляд. И даже покраснела. А потом нахмурилась и отвернулась.

— Ладно. Опять меня занесло, я понимаю. Но только… когда начнете думать, имейте это в виду.

— Что — это?

— Все. Сами увидите. Сейчас автобус подойдет, не пропустите. Пошли, Иди!

Как раз, когда она шагнула к выходу, на улице раздался скрежет старых тормозов, дверь распахнулась, и ворвался второпях крупный румяный мужчина в военном мундире. Девушки округлили глаза и проскользнули в дверь.

— Алан!

— Джералд! Мама получила мою телеграмму?

— В последнюю минуту. Я только-только поспел. Как насчет стаканчика перед дорогой?

— Если поторопитесь, — ответила барменша и поспешно налила ему двойную порцию виски.

— Это наши ребята, Джералд. Служили со мной все это время. Герберт Кенфорд. Эдди Моулд. Мой брат Джералд, до сих пор штабной майор, но нам теперь наплевать, верно?

Джералд широко улыбнулся, дружески потряс обоим руки и выразил общее и неопределенное пожелание, чтобы дома у них все оказалось в порядке.

— Нам пора на автобус, — сказал Кенфорд. — Побежали, Эдди. У нас на ферме есть телефон, Алан, если надумаешь повидаться.

— Обязательно, Герберт. И поостерегись той девушки, — посоветовал он вдогонку, — по-моему, ты ей приглянулся, хотя ума не приложу чем.

Эдди Моулд в ответ захохотал, но Герберт не отозвался. Джералд, ухмыляясь, смотрел им вслед, а потом обернулся к брату и барменше:

— Если эта черненькая в желтом платочке, то, по-моему, ему повезло. Не так-то плохо для начала, а?

— Но и не так-то хорошо, — ответила барменша, собирая стаканы. — Закрываемся, джентльмены. Время!

Они вышли, а она подошла к двери, чтобы запереть за ними, и сквозь дверное стекло, с которого уже почти облезла темно-синяя краска, видела, как они поспешно нырнули в машину, даром что майор такой грузный, не в пример своему стройному брату в новом синем костюме, и уехали. А на том краю площади как раз отходил автобус, увозивший двух парней и двух девушек. Стекло с остатками затемнения скрадывало оттенки и смазывало контуры. Как в старой кинокартине, подумалось женщине. В баре у нее за спиной уже воцарялась обычная послеполуденная одурь и скука. Женщина и сама чувствовала себя усталой, скучной. Почему-то ей даже стало грустно. Хотя это все-таки лучше, чем бросаться на людей, как некоторые. Надо поскорее возвращаться в Лондон, вот что в который раз подумалось ей. Здесь, в провинции, никогда ничего не происходит.