– А вот знаешь, что, Серый ты гад, – начинает она с порога, еще не видя меня, и уже по голосу я слышу, что сестра прилично нажрата.
Когда успела-то?
Минут пятнадцать же прошло с тех пор, как домой усвистала?
Или у нее на старые дрожжи?
– Ты не имеешь права мне указывать, понял! Не имеешь…
Тут она видит меня, выходящего из спальни, и запинается, глядя расширенными глазами на мою голую грудь, облизывает губы и заканчивает уже не так уверенно:
– Права…
– Ты где взяла выпивку, коза? – я суров и внушителен. По крайней мере, стараюсь таким выглядеть. И руки на груди складываю.
Какого хера даже штаны не натянул, дурак?
Но так быстро все произошло, не успел просто. И вот теперь стою, под ее медленным взглядом, голый. В одном полотенце. Попробуй тут внушительно и серьезно выглядеть, при таком раскладе!
Ситуация, бл*.
– Мне уже год как спиртное продают! – хрипит она, потом оглядывается невольно, делает шаг назад, к двери.
Ну надо же!
Весь запал куда-то испарился!
А чего так, а?
Я делаю шаг к ней, надеясь, что сестра испугается и свалит к себе, избавив нас обоих от неловкости.
Но она только опирается спиной на дверь, бессильно свешивая руки по бокам.
И смотрит на меня, смотрит. Смотрит!
Да бл*!
Ну невозможно же, когда так смотрят! Ну можно же с ума сойти!
Не смотри так, дура!
Не смотри!
Я делаю еще шаг, она поднимает упрямо подбородок. Я вижу, что в ноздре у нее сережка. Еще одну дырку сделала, идиотка.
С прошлого года она как с цепи сорвалась.
Я ее тогда, после выпускного, откуда она исчезла все с тем же дегенератом, от которого я отгонял ее весь последний школьный год, еле нашел.
И в каком виде, бл*!
Нет, признаю, тогда был мой косяк.
Я отвлекся немного.
Но это лишь потому, что смотреть на нее не мог. Слишком она была кукольная. В этом пышном платье, с этой прической красивой, кудряшками, вся тонкая, воздушная. Фея.
Я знал, что она нарочно так оделась, чтоб меня позлить. Нарочито невинной. Нарочито девочкой.
После произошедшего между нами недо-разговора с ее недо-признанием, мы больше не возвращались к этой теме.
И очень долго старались не пересекаться в квартире.
Я плюнул на все и стал приводить к себе Варьку. Чтоб уж окончательно.
И одновременно усилил контроль над сестрой.
Плотно поговорил с мелким утырком, подкатывающим к ней яйца.
И просил передать остальным результаты беседы и свои выводы по ситуации. Судя по окосевшим глазкам, все всё поняли прекрасно.
Татка, скорее всего, узнала о происходящем, но дулась и ничего мне не говорила.
А потом и некогда стало особо. Последний год в выпускном классе – это, знаете ли. Не самое веселое время. Их запрягали по полной. И нас, родителей и опекунов, тоже. Потому что ценник, озвученный на выпускной еще в сентябре, в начале учебного года, был конским и со временем только рос.
Но я платил. У Татки все должно быть самое крутое. И дал карт-бланш на покупку платья и всех остальных, так сильно нужных для девочек приблуд.
Что характерно, Татка спустя полгода примерно вроде как оттаяла.
А, может, это было связано с тем, что я отправил Варьку на вольный выпас? Как только мне эта мысль пришла в голову, я тут же исправил ситуацию, притащив домой другую бабу.
Татка утром выглядела не очень. Я тоже, потому что секс был отстойным. Но в целом все вроде наладилось.
Мне удалось доказать девчонке, что я мудак и что на меня вообще не надо смотреть, как на мужчину.
Ей удалось доказать мне, что она в это верит.
Мой внутренний мерзкий голос был с этим всем категорически не согласен, но его я удачно затыкал.
На выпускном, охерев от ее длинных ног, пышной юбки и масляных взглядов мелких утырков, считающих себя очень даже взрослыми, я махнул лишнего и отвлекся на ее класснуху. Чисто на поболтать, не денегерат же я, в конце концов! Хотя бабенка была, мне кажется, не против.
И проморгал сестренку.
Свалила с этим придурком!
Как только я просек свой проеб, тут же рванул искать.
Малыша нашел в школе, в одном из кабинетов, в соплях и слюнях.
Применив особые методы допроса, выяснил, что ничего не было, и Татка отправилась гулять.
А потом были самые весёлые несколько часов в моей жизни, когда я ее искал.
Тогда и начал седеть, наверно.
И в итоге нашел.
Сидящую на бордюре, с бутылкой в руке.
Зареванную, в порванном платье. И с обрезанными волосами.
Она поднялась с бордюра и посмотрела на меня своими огромными глазами с потекшей косметикой.
Нереально красивая.
Нереально.
Я не удержался тогда.
Тяжелая ночь, напряг, нервы – все дало о себе знать.
И вылилось в то, во что не должно было выливаться.
Я не должен был ее трогать.
Нельзя мне ее трогать. Пользоваться ее раздаём, ее первыми, такими искренними чувствами. Не мог я этого себе позволить.
Но позволил. Мудак. Эгоист.
Я целовал ее грязно, по-взрослому, так, как только и умел. Так, как хотел всегда. Сжимал ее, трогал, кажется, везде, жадно задирал порванную пачку, добираясь до крепкой красивой попки, стискивая ее с такой силой, что она застонала мне в губы. Мягко и жалобно. И вы думаете меня это остановило?
Нихера!
Она вцепилась мне в волосы своими тонкими пальчиками, повисла на шее, словно ноги не держали. А я держал. Просто на весу держал и буквально пожирал ее. Не знаю, был ли у нее первый поцелуй или нет, но ее точно нельзя было целовать так, как я делал. С ней нельзя было обращаться так, как я хотел. Дико, до боли в яйцах, хотел.
Нельзя. Не заслуживала она такого. И мыслей моих грязных. Пошлых. Не заслуживала. И животного этого поцелуя.
Она сама не понимала, на что меня толкает. Что может в итоге случиться.
Она не понимала.
Я понимал.
И потому умудрился остановиться тогда.
Так и не осознал все еще, каким образом.
И, кстати, до сих пор внутри сжимается от дикого неудовлетворения и жадности, когда вспоминаю я этот наш поцелуй.
Я отстранил ее, накинул свою куртку и отвез домой.
Холодный душ, старательно смотрим в сторону, потом в постель.
И все.
Дверь на замок.
И свою – тоже.
Потому что, если она придет ко мне ночью… Я не смогу. Не железный.
Она не пришла.
На следующий день я вручил ей ключи от квартиры.
Татка остро глянула на меня, выхватила из рук связку и хлопнула дверью.
И ровно с этого момента начался самый веселый год в моей жизни. Нереальный просто по своей тупости. И своему экстриму.
И теперь, я вспоминаю это все, глядя в ее огромные темные глаза, на подрагивающие губы.
И думаю, что с меня, пожалуй, хватит всего этого дерьма.
И, наверно, надо уже как-то проучить ее.
Раз уж она утверждает, что вся из себя такая взрослая стала.
Пусть учится разгребать последствия своих поступков.
По-взрослому.