Тропою волка

Глава 4. Плаха атамана

В бордовом кунтуше и плоской, соболиного меха магерке с пером, приколотым серебряной брошью, на стене у амбразуры стоял подстароста Старого Быхова Константин Богушевич. Сентябрьский холодный ветер, дующий с полувысохшего Полесского моря, трепал его ржаного цвета пышные усы. Внизу, под стенами, на расстоянии мушкетного выстрела стояли три конных казака. Один бил в литавры, второй размахивал белым флагом.

– Эй, там! В крепости! – кричал третий казак, размахивая сжатым в руке бумажным свитком. – Вам тут лист от самого царя московского! Отчиняй ворота!

Богушевич окликнул шляхтича в медной каске, притаившегося возле пушки: – Микита Рагоза! Возьми двух офицеров и поезжай, прими грамоту! А вы держите казачков на прицеле! Вдруг провокация! – кивнул он мушкетерам.

Рагоза с двумя немецкими офицерами выехал навстречу парламентерам. Ответ обещали дать на следующий день. Богушевичу принесли запечатанную гербовыми сургучными печатями свернутую в трубку грамоту. Подстароста небрежно сорвал сургучные печати с двуглавым орлом. Он сгорал от любопытства: чем же вызвал столь «лестное» внимание царя к его скромной особе. Царь лично предлагал Старому Быхову и Богушевичу «государские милости к себе поискати и город Старый Быхов сдати». Писал также, что городу «помощи… ниоткуда не чаять, гетманы со всем войском побиты и столица Великого княжества Литовского город Вилна за нами». Богушевич лишь усмехнулся в усы.

– Не дождетесь! – процедил он.

За осадой небольшого, но крепкого, как орех Старого Быхова Алексей Михайлович наблюдал лично. Его очень огорчал факт, что казаки никак не могут взять этот упрямый днепровский городок, постоянно жалуясь, что терпят большие потери от вылазок. Захваченные быховцами «языки» рассказывали обо всех планах, а «быховские осадные люди дороги все отняли и многих государевых людей в дороге побивают и в полон емлют». Даже сам полковник Курбацкий «от Быхова отступил и стоит неведомо где».

Цель царского похода, казалось бы, была достигнута: захвачена Литва, литвинская столица… Царская армия остановилась, но Трубецкой, как и казаки Золотаренко и Черкасского, все еще не знал отдыха. Черкасский захватил Троки и плохо защищенное Ковно, а позже нападению и захвату подвергся Гродно. Казаки, направляющиеся для поддержки Трубецкого в Понемонье, пошли вниз по реке, обрушившись на Мерач, Ивье, Липнишки, Олькеники, Любчу, атаковали Мир, где подожгли Радзивилловский замок, сожгли и Кареличи, разгромили Яремичи, Рубяжевичи, Свержень, Столбцы… Но Старый Быхов, укреплением стен которого в свое время руководил сам Богуслав Радзивилл, отбивал пока все атаки царских войск. Золотаренко после ряда неудач ушел от стен города. Муры Старого Быхова обложили запорожские казаки полковника Ивана Касинского и пехотный полк армии Трубецкого под началом наемного полковника Якуба Роната. Но с разрешения царя теперь и Золотаренко возобновил осаду.

На следующий день после получения царской грамоты все тот же Рагоза вручил казакам лист с убедительной рекомендацией Богушевича больше никогда таких грамот от царя не присылать, «бо ўзяць Стары Быхаў ён можа толькі праз меч». Взбешенный Золотаренко ответил: «Коли вас достанем праз меч – и малого дитяти живити не будем!» Наказны гетман, вдохновленный успехами своих головорезов, был полностью уверен, что стены Старого Быхова долго не выдержат.

7-го октября Золотаренко повел своих казаков на штурм. Богушевич и защитники фортеции ждали у амбразур. Бойницы четырех нижних ярусов были узкие, щелевидные, расширяющиеся внутрь, завершались полуциркульными арками. С таких бойниц стрелять было удобно, а попасть в них – почти невозможно. Правда, Богушевич знал, что подобные бойницы в Каменецкой башне не спасли город. Но лишь потому, что знаменитая Каменецкая башня была единственным каменным строением Каменца.

Ратники Богушевича, припав к мушкетам, ждали. С фитилями застыли канониры. – Огня! – скомандовал Богушевич. Ударили десятки пушек, и стены выдохнули облака дыма. Снова и снова стреляли пушки, дым клубами плыл над кватерами крепости, а раскаленные ядра обрушивались на головы врага. Смертоносный свинец отбросил казаков, но те, пользуясь временем, пока защитники перезаряжаются, с ревом бросились на стены вновь. Однако просчитались – теперь залп дала вторая смена мушкетеров и канониров, расстреливающих атакующих картечью из тюфяков. Этот трюк быховцы уже отлично отработали. Атака закончилась. Казаки, унося раненых и убитых товарищей, спешно отходили, беспорядочно отстреливаясь. Но их командир готовил уже новый приступ.

– Вперед! Вперед! – махал саблей Золотаренко, посылая новых людей на смерть. В красных шароварах, в синей свитке с красной лентой через плечо и в большой папахе, сидя на вороном коне, он сам, однако, держался вне досягаемости прицельного мушкетного выстрела. С презрительной усмешкой атаман бросил взгляд на упавшее ядро, черным закопченным яблоком медленно подкатившееся прямо к копыту его коня.

– Кишка тонка вам достать Золотаренко! – крикнул атаман, грозя саблей в сторону городской стены. – Не родился еще тот ни лях, ни литвин, чтобы сразить Золотаренко!

– Ну-ка, дай мне свой мушкет! – Богушевич подошел к стрелку с нарезным мушкетом – подарком Богуслава Радзивилла… В задачу двух «нарезных» стрелков входил отстрел сигнальщиков и офицеров, которые обычно не приближались к стенам на расстояние пушечного выстрела, но из нарезного ствола достать их можно было – такой мушкет бил почти в полтора раза дальше. Сам хороший охотник и стрелок, Богушевич вскинул мушкет, проверил порох на полке, удобно прижал приклад к плечу, сделал скидку на сравнительно легкий ветер, прицелился в маленькую фигурку человека в огромной папахе и красных шароварах верхом на коне. Это был явно кто-то из командиров казаков: он сидел на добром скакуне цвета крыла ворона, размахивая поблескивающей с дальнего расстояния саблей. Подстароста с легкостью определил, что это не кто иной, как казачий атаман. Богушевич прицелился и плавно нажал на спуск. Хрустнуло колесо затвора, мушкет вздрогнул, из ствола и замка вырвались две светло-оранжевые вспышки, бахнул выстрел, обзор заволокло белым дымом. «Нет, далековато», – покачал головой подстароста и, отворачивая лицо от порохового дыма, опустил мушкет, возвращая его стрелку. В прошлый раз он с такого расстояния дважды выстрелил – в знаменосца и в казака с литаврами, но пули прошли мимо… «Хотя тогда ветер с моря дул почти штормовой», – смекнул Богушевич и вновь всмотрелся. Кажется, все-таки промазал… – Попали! Ей-богу, попали, пан подстароста! – радостно выкрикнул стрелок, поворачивая счастливое лицо к Богушевичу.

– Что? – Богушевич недоверчиво обернулся, осторожно выглянул из-за зубца стены.

– А ну, дай-ка мне подзорную трубу! – протянул он руку, дрожа от нетерпения.

Казачий атаман, кажется, продолжал сидеть в седле, но уже не размахивал саблей, а как-то согнувшись, припадая к шее коня медленно падал. – Верно! Попал, черт меня дери! – усмехнулся Богушевич, весело оборачиваясь на ратников, стоящих за его спиной, и возвращая подзорную трубу. – Но не сильно. Подранил слегка, вроде.

Со стены продолжали палить пушки, тюфяки и мушкеты быховцев по вновь бегущим к стенам казакам с приставными лестницами. Атака захлебнулась. Уволакивая раненых и убитых товарищей, казаки вновь отступали.

В это время Золотаренко, а именно в него целился быховский командир гарнизона, еще несколько мгновений назад орущий своим казакам: «Вперед, хлопцы! Возьмите крепость! Всех под меч! Никого не жалейте! Помните о павших товарищах!», с перекошенным от боли лицом, выронив саблю, медленно вываливался из седла на протянутые руки двух казаков. Рука атамана, липкая от крови, сжимала окровавленное бедро – кровь из раны била фонтаном. Уже оказавшись на земле и наступив ногой на каменистую почву, Золотаренко вновь громко вскрикнул и потерял сознание, обвиснув вялой куклой на руках казаков. – Носилки! Носилки! – кричали казаки. – Атамана ранило! Позовите галдовника*! Кровь свищет как из фонтана!

– Да вроде и не слабо я его подранил, – пробурчал Богушевич, прикладывая ладонь козырьком к глазам, видя, что подстреленного им казака на носилках уносят прочь.

– Никак самого Золотаренко, – усмехнувшись, пошутил кто-то, сам не зная, что прав. – Вот так и стреляй! – крикнул Богушевич «нарезным» мушкетерам. – По командирам да по знаменосцам и сигнальщикам. Сегодня, слава Нептуну, ветра сильного нет.

Константин Богушевич еще не знал, что смертельно ранил самого Ивана Золотаренко, раздробив ему кость бедра. Эта рана окажется роковой для жаждущего крови атамана. Еще немного, и наказны гетман умрет от заражения крови, и повезут его овеянное славой и залитое кровью тело хоронить в Корсунь.

Армия Алексея Трубецкого все лето 1655 года действовала самостоятельно. Трубецкой успел побывать под стенами Старого Быхова, но, не добившись успеха, в конце июля увел свою двадцатитысячную армию к еще одной фортеции Богуслава Радзивилла – Слуцку. Под Быховом Трубецкой оставил лишь полк Якуба Ронарта. И вот на второй день сентября войско Трубецкого подошло к Слуцку, окружив город своими обозами. Защищали Слуцк не только сами обученные солдатскому делу горожане, но и профессиональные солдаты во главе с немецким полковником Волахом и немецким майором Яном Гроссом. После подписания Унии со Швецией Богуслав прислал в Слуцк шотландского наемника Вильяма Патерсона с небольшим шотландским корпусом солдат шведского короля…

В ночь на 3 сентября московские ратники пошли на штурм с криками: «Царев город!» Молчаливые стены Слуцка озарились вспышками и грохотом выстрелов, окутались облаками дыма. Первая атака Трубецкого, какой бы яростной она ни была, оказалась полностью безуспешной. Причем защитники потеряли в ту ночь лишь одного человека убитым – Игната Остаповича. Трубецкой же потерял убитыми без всякой пользы почти сотню человек. Московский воевода повторил штурм на следующий день. Слуцк вновь отбился. Обстрел из гаубиц и мортир ничего не дал – пожар в Слуцке так и не случился. Город с его отлично укрепленным валом и стенами, с яростной ответной стрельбой картечниц и тяжелых орудий выглядел неприступным. Поэтому уже 6 сентября Трубецкой снял осаду и пошел на Клецк, по дороге опустошая все деревни, сжигая все сено и иные конские корма. Как писал царю сам Трубецкой: «…и людей побивали, и в полон имали, и разоряли совсем без остатку, и по сторонам потому ж жечь и разорять посылали»…

Приближаясь к Клецку, Трубецкой захватил город Тимковичи. Пленные ему рассказали, что в Клецке много мещан и шляхты. Трубецкой велел стольнику Измайлову захватить Клецк. Но рать Измайлова, не дойдя до города, столкнулась с кинжальным огнем литвинов, которые вышли из леса навстречу врагу. Понеся потери, смешавшись, московиты затем опомнились, собрались и атаковали клецкое ополчение, разгромив его наголову. Теперь город был в руках врагов. Начались резня и пожары. Люди бежали за мост в Ляховичи, но Измайлов послал погоню, та настигла беглецов, и «тех клецких литовских людей побили многих и в языцех поимали».

В начале октября московское войско Дмитрия Волконского при поддержке запорожских казаков общей численностью в несколько тысяч человек на лодках выдвинулось от Киева вверх по Днепру и обрушилось на Полесье, первым делом захватив древний Туров. Затем нападению подвергся Давыд-Городок, а следом войско Волконского обернуло «в ничто» город Столин. Постояв два дня в веске Терабни Пинского повета, 5 октября московиты высадились на берег Пины и штурмом завладели Пинском. Маленький гарнизон города не смог оказать достойного сопротивления, но за нежелание сдаваться, и за отчаянное сопротивление пинчане подверглись пыткам и казням: «разными неслыханными муками мучили и на смерть позабивали». Уходя из города, захватчики подожгли Пинск. Как позже докладывал литвинский генерал Ян Анкудовский: «В Пинске только камины да печи стоят». Изуверы замучили и убили известного в Литве пинского иезуита и миссионера Андрея Бобола. Горожане нашли тело священника в куче мусора и похоронили в склепе иезуитов. Пинчане, еще пару-тройку лет назад, оплакивая погибших в полесских болотах от рук польского войска казаков Хмельницкого, распевая:

теперь уже пели на новый лад, вставляя вместо «ляхи» слово «моски», мечтая, чтобы кто-нибудь, пусть даже столь ненавистные недавно ляхи, помог изгнать супостата. Уже не виделись пинчанам казаки бедными несчастными родственниками. Те, кого недавно жалели в Пинске уже сами бесчинствовали по лесистым берегам Пины.

Боже праведный! За что ты учинил все эти муки мирному народу?! Что за грехи подвинули сей бич Божий?! Люди молились, но Бог был глух и нем к просящим, а может, ждал момента, чтобы исправить людей, научить их тому, что только Он сам и ведал на тот момент?

Но Радзивилл ничем не мог ответить на отчаянный призыв своего народа. Его положение было столь же беспросветным, как и положение его истекающей кровью страны. Однако Кмитич не опускал рук. Ему пришло письмо от Михала – простой бумажный лист с чернильными буквами, призванный многое изменить в этой войне.