Троя (S-T-I-K-S) [огрызок]

Глава 15. По Муровской дороге

Дорога открылась в сотне метров от места неудачной высадки. Лена тупо повернулась в сторону далекого стаба, хотелось есть, пить, руки после перенесенного кошмара заметно подрагивали. По уму о ночлеге бы задуматься, но навалилась такая апатия, что просто побрела, загребая ногами пыль.

Чем больше размышляла над странностями, творившимися в стабе, тем больше появлялось вопросов, а задать некому. Несколько групп со своими интересами. Первая кучка: Хазаль, Коль, Филин. Бармен Каток тоже с ними. Внешняя безопасность, суровая и беспощадная с финансовым воротилой. Только нет больше олигарха. Умка с Челубеем отдельно, внутренники, похоже про Лео знают что-то. Умка тоже кончился. Военные с гламурной бабой себе на уме, свое расследование, с дрона наблюдали. Что со Спарапетом случилось — вопрос, за полчаса до смерти был живее всех живых, чуть в подсобку не затянул. Про старлетку чернявую и не вспоминать лучше. На зеркале явный намек, из стаба ушла, чтобы монстры сожрали. Значит точно внутри искать надо. Надо назад в стаб, все концы там.

На задворках сознания скрипнуло, — это что получается, я знахарь теперь? Глянула на руки, изодранные в кровь, часа же не прошло, от царапин ни следа, даже ноготь сорванный отрос. Себя лечить значит сразу могу, клиентов вроде тоже, но условия нужны особые, и жрать нормально надо. Проверим, не вопрос. Знахари же не только лечить могут, еще и дары открывают и течение энергии внутри видят. Как бы живого знахаря встретить, всю душу бы из него вытрясла.

Звук приближающейся техники застал врасплох. Девушка так погрузилась в мысли, что не услышала колонну машин, ревущих как стадо бегемотов. Мгновенно развернулась, выставив ногу и большой палец. Прикинула, как выглядит со стороны, картина не очень, перемазана опять не пойми чем. Выпятила вперед грудь. Ох, нечего больше выпячивать. Не колонна, пара машин всего, но страшные, щетинятся пулеметами, бугрятся железными листами и арматурой.

Броневик тормознул с визгом. Из перекрестья пулемета выглянула рожа в шапке-ушанке с красной звездой.

Лена помахала, крикнула, чтобы переорать рев двигателя, — Приветик, подвезете девушку?

Дверь откинулась, народ посыпался диковатый, пуганый, четверо суровых мужиков с бегающими глазами мигом взяли на прицел все окрестные кусты. Тормознула буханка, основательно изуродованная, но все же знакомая, родная. Сердце забилось сильнее. Муры, те самые, машинку починили, далеко забрались. Страшные муры, а какая разница, мужики, они мужики и есть.

Из буханки выкатился пузатый рейдер с бородой ниже пояса, заплетенной в неопрятную косу. Вытянул руку, деревянная кобура на поясе распахнулась сама и в лицо уставился толстенный черный ствол.

— Кто такая? Откуда?

— Лена, новенькая я, ну почти. Уже неделю в Улье.

Пистолет сам скакнул, Гном и не такое показывал. Или почудилось, или перед началом движения уши мура в самом деле чуть шевельнулись.

— Сколько вас? Где остальные?

— Ни сколько, одна я, вот.

Мур хохотнул, — Бакланишь, что одна девка посреди леса без оружия гуляет? За лохов нас держишь? — Приблизил лицо так, что дохнуло перегаром и нечищеными зубами, — Учти, мы информацию очень быстро выбиваем, а из бабы это на раз два.

— Я не гуляю, я в рейде, на зараженных охочусь, сама. Недавно в лесу лотерейщика и пару бегунов распотрошила. В стабе была, не понравилось там. Гнилой народ, не мужики, а тряпки. Туда не ходи, это нельзя, подраться в кабаке нормально и то не дали.

Слова девицы мура неслабо озадачили.

— Это из Тихого что ли? Чингачгук, бродяга, а ну живо по следам метнись.

Чингачгук с двумя перезрелыми томагавками, в тельняшке и трениках, вытянутых на коленках, двинулся по следам, точно повторяя каждый шаг. По дороге понесся быстро, как скипидаром смазанный. За минуту превратился в точку, в нужном месте свернул в лес и углубился в чащу.

Командир продолжал допрос, дуло пистолета смотрело прямо в лицо, — Рейдер значит, и чем ты зараженных мочишь.

— Да что под руку подвернется, огнестрел не выношу, тяжелый, громкий. Ножи недолюбливаю, некультурно это, да и порезаться можно. Первого рубера, можно рюкзачок снять? Вот этим, как талисман ношу.

Из пикапа показался еще один мур, вылез, переминаясь с ноги на ногу, выссался на дорогу, повернулся, на ходу застегивая штаны. О морда знакомая, точнее не морда, а другая часть. Любитель яблок и уединения на свежем воздухе.

Мур, пошел полуприсядом, растопырив руки и растягивая слова, — Какая цаца, — рванул не до конца застегнутую ширинку, — А у меня тебе гостинец.

Глаза типичного отмороженного садиста не сулили ничего хорошего. Взгляд расфокусированный, смотрит куда-то сквозь. Грязь, боль, озлобленность на весь мир и блудливая полуулыбка.

— Остынь, Дрег, видишь, мы беседуем.

— Бля, Карабас, дай покажу, как с такими базарить. С ними проще надо, сначала на четыре кости, а вопросы потом.

— Сказал засохни, спрячь причиндалы, забыл, как два месяца зубы отращивал.

— Ой, а вы те самые знаменитые муры, от которых рейдеры в Тихом по углам ссутся? А правда вы настоящего внешника видели?

— Карабас, бля буду, пургу в уши льет.

— Сам вижу, вопросы тут я задаю, еще раз рот без спроса откроешь, зубы в глотку вобью, они теперь тебе без надобности.

Прискакал Чингачгук, появившийся с другой стороны леса, двигался с такой скоростью, как человек вообще не должен. Ага, спидер и следопыт. Если такой еще и сенсом окажется, командиры отрядов в драку должны. Чингачгук остановился, ничуть не запыхавшись, — Карабас, дивны дела наши. Побоище знатное. Лотерейщик реально красиво привален, одним движением палкой в глаз. Удар на клокстоперский похож, кто еще так лихо? Но они, сколько видел, в затылок бьют, чтобы наверняка. Прямо в морду сунуться, яйца стальные нужны и дар раскочегаренный. У бегуна шея свернута, опять движением одним. Кроме ее человеческих следов на четыре километра нет. Еще кое-что, — следопыт наклонился к уху командира, — След элитника свежий, прямой, как лазер. Глубокий, тварь под тонну весом. На берегу болота обрывается, как сквозь землю провалился.

— Ты, значит, не простая баба, лотерейщиков голыми руками ломаешь.

— Карабас, реально мутная девка, давай развлечемся по-быстрому и к ибиням прирежем.

Повинуясь едва заметному жесту рейдеры сместили оружие. Ощущать себя в перекрестье четырех автоматов было не очень комфортно, — Фу, какой грубый, не получится быстро, я барышня долгоиграющая, с лотерейщиком повезло просто.

— Согласен, пацаны, валить ее надо, но так тело не довезем, стухнет. Говорил, контейнеров больше бери.

— Да кто же знал, что такая группа сочная попадется. До этого неделю порожняком мотались.

— Эй, куда вали, мы же в некотором роде коллеги, вот вы как к стронгам относитесь?

При упоминании ненавистного племени муры заскрипели зубами. Карабас вытащил мясницкий нож, — Мы к ним не относимся, тварь, мы их на такие части кромсаем? — приблизил к лицу зазубренное лезвие, — И тебе щас язык укоротим.

— Вот, вы просто отрезаете, а я отрываю, с корнем.

Лена протянула телефон, — Вот фото, смотрите, чей это член? Емели, знаете такого? Оторвала.

Имя стронга подействовало на муров как матерное слово на старушек в церкви. Только креститься и причитать не начали.

— Когда? Откуда Емеля тут? Тот, из банды Викинга? Не может быть, пурга, чес голимый, у них же война на западе.

— Ну вы чудите, у вас что своего человека в стабе нет?

Судя по тому, как муры переглянулись — однозначно есть, но или ненадежный или на расслабоне.

Врать у Лены всегда получалось отменно, но сегодня похоже настал звездный час.

— Пару дней назад, и Викинг, и Емеля, такой отряд приехал, что в Рубероид дополнительные столы заносили. Танками все дороги исковыряли.

— А зачем приехали? Слышала?

— Конечно слышала, весь вечер между ними сидела. На муров охота будет. Но не на вас, вы хорошие, на плохих муров, которые в каких-то яблочных садах девок пасут.

— А когда, когда нападение будет, слышала?

— Точной даты не было, слышала, Викинг хвастался, городской кластер перегрузится, все муры там будут, типа ждут сволочи, что Тихий отбивать припрется. А мы без палева на их главную базу.

Лицо Карабаса заметно побледнело, — Слышишь, а не было с ними такого чахлого как кощей, на башке дыра, два кулака влезет?

— А Пикап, конечно был, скотина редкостная, утром стронги на разведку, а он им «Не берите эту бабу, плохо будет». Они и брать не хотели, но я глазки строила, еле упросила. Они же меня сюда и подбросили, не сама же от стаба топала. Вот на обувь мою посмотрите, кроссовки почти новые.

Муры уставились на голые ноги, прямо как бараны на новые ворота.

— И че прям по этой дороге разведка проехала? Утром? Сколько их?

— Человек тридцать, вездеходик набился, как селедки в бочках, я в машинах не разбираюсь, еще несколько следом. И мотоцикл один точно был. Ревел так — кох, кох, кох.

— Оружие, какое, сколько, пулеметы были?

— Да я в оружии тоже не очень, цвет волос видели? Емеля на крыше одной рукой штуку жуткую держал, какую трое затягивали. Еще стволы большие черные и трубы зеленые на плечи и ящики ни пойми с чем.

В воздухе ощутимо завоняло говном, кажется, кто-то из муров был чересчур впечатлительным.

— Чучуй, паскуда, опять обосрался, нет тут стронгов только лажа бабская.

— Бля, прости, Карабас, гадом буду, у меня же эта, болезнь медвежья.

Начальник бултыхнул фляжку, от души приложился, занюхал бородой, — Чингачгук, по дороге что? Следы есть?

— Точно был кто-то, в течение суток. Урал проходил, груженый, протектор ни с чем не спутать. След от Харлея тоже видно. По дороге выше километра полтора притормаживал и там следы этой начинаются.

Карабас рявкнул, — По машинам босяки, вроде не врет эта нечисть, когти рвать надо. Тут где-то элита шныряет, и колонна стронгов с тяжелыми калибрами. Прирезать успеем, руки свяжите от греха. Ментату покажем и этому новенькому Провалу, чтоб его хрен поразил.

Разворачивай на точку связи, по дороге нельзя, стронги примут. На точке заночуем, маляву пустим, вторую фазу отменять надо.

Карабас распахнул дверцу розового салона, приглашающе махнул, — Настоящие джентльмены никогда не оставят девушку в затруднительном положении. Дрег, присмотри, чтобы гостья ни в чем не нуждалась.

— Тихушники, принимайте пополнение, ждут тебя тут друзья, из Тихого.

Сзади пихнули, руки охватила пластиковая стяжка, забросили в салон как мешок с картошкой.

Машина внутри преобразилась, комфортных кожаных сидений не было, выкинули нафиг. Ровная будка, уставленная контейнерами, от которых несло тревогой, опасностью и смертью.

На полу валялась пара рейдеров, связанных и избитых до состояния котлеты. Один без сознания, ноги переломаны, согнуты пополам, кости наружу. Второй, тоже не целый, вяло дернулся, поднял голову, глянул одним заплывшим глазом. Филин, козлиную бородку ни с чем не спутать.

— Вижу, признала крысеныша? Это Филин, ментат из твоего стаба.

— Как ни признать, эта скотина мне семь споранов торчит.

Филин шевельнул разбитыми губами, — Фесть, фука.

Дрег кинулся к филину, задрал голову, ковырнул ножом под глазом, — Ты че, фраер, про стронгов молчал.

Филин завыл и заголосил нормальным голосом, — Вы не спрашивали. У вас все вопросы про караваны, конвои и охрану стаба. Я все честно отвечал.

— Отвечай, гнида, правда стронги приехали?

— Да-а-а, Викинг с группой.

— Танки видел?

— Видел, у стаба один.

Дрег саданул булькающего Филина под ребра, смачно хрустнуло. Карабас повернулся с переднего сиденья, — Надо же тебе похоже верить можно, тебя как кличут?

— Лена, — вот, имя спросил, дело двинулось.

Колонна тронулась по дороге, но не набирая скорость, свернула на незаметную просеку, уверенно понеслась по дремучим зарослям, такими мудреными поворотами, что Лена оставила все попытки понять направление.

Взгляд Карабаса изменился, стал не таким подозрительным, скорее масляным, на губах заиграла улыбка, — Какие дары у тебя? Как лотерейщика завалила? — странная девка начинала нравиться все больше и больше.

— Похоже останавливать зараженных могу, ненадолго. С этим лотерейщиком первый раз и открылось. Застыл как в паутину влипший, размахнулась и ткнула палкой в глаз.

— А шею бегуну как сломала, тоже палкой?

— Не-е, на бегуна не хватило дара. На дерево залезла, еле успела. Пол дня сидела, пока он кору драл. В конце полез, не выдержал. Почти достал, бутылкой конька в голову швырнула, сорвался и шею на бок.

Из Лены начали изливаться такие подробности, что самой стало интересно, что в итоге из всего этого получится.

— А еще дары есть? Что умеешь?

— Еще я сенс начинающий. Только не живых чую, а вещи разные, например, где что спрятано. Обратилась к Дрегу, — Дрегушка, вот тебе сейчас чего бы хотелось?

— Че, че за фуфел, тебя разложить и трахнуть, так, чтобы ты кровавым поносом обосралась.

— Фу, как грубо, по-настоящему тебе расслабиться охота, я же чувствую. День то тяжелый был.

Лена закрыла глаза, начала эффектно водить связанными руками в воздухе.

— Так, чую, горячо, смотри внимательно, — прошлась, салону, наступила стонущему Филину на руку. В неприметном месте тронула розовую обивку, ковырнула, на свет появился небольшой сверток.

— Держи Дрег, это только тебе.

Удивленный Мур развернул скрутку, — Че за нафиг, — на руках лежал шприц, полный желтоватой мути, — Это че, спек?

— Не, не спек, чувствую, но это отличная добавка к спеку. Если пополам забодяжить, крышу так унесет, что за шиворот себе нагадить можно.

Глаза у Карабаса полезли на лоб, — Ты как это сделала?

— Говорю же, сенс начинающий. Скоро и клады и схроны открывать научусь.

Филин в очередной раз приподнял голову, плюнул на пол, — Подштилка мурофкая, — получил по морде ботинком и затих.

В сумерках подъехали к холму, муры долго откапывали вход, земли с метр в глубину сняли, потом матерились и затаскивали тяжелые контейнеры вниз. Загудел генератор, пленников тоже спустили под землю, заволокли в клетку и заперли. Уютный такой бункер, хитрая база, холодильник промышленный гудит, чтобы потроха не пропали, свет, вода. Ловко спрятано и прямо где-то посередь между стабами. Кластер не быстрый должен быть, иначе как такой комфорт держать.

Муры занялись хозяйственными делами, в клетку вошел Карабас с вездесущим садистом.

— Ну что, Лена, пора на вшивость тебя проверять, — протянул узкий длинный кинжал.

— Чикса, вижу у тебя за душой важные струнки. Муры тебе не рейдеры ссаные, мы тут братья все, абы какой фуфел не принимаем. Если ты баба правильная, покажи, что кишка не тонка. Говоришь, этот фраер тебе спораны торчит. Прирежь свинью и дело с концом.

Рука застыла от тяжести недоброго лезвия. Лена напряглась, вот так живого человека? А остается то что? Ладно бы может самооборона, безоружный же, связанный. Вспомнила унижение с термометром. Идти до конца, или по самому краю попробовать, нельзя, нельзя показывать слабость, — Карабас, дай живца хлебнуть.

Приложилась от души, закашлялась, согнулась пополам. Они его что, на чистом спирту делают?

Помощник осклабился, — Карабас, бля буду, зассыт.

Лена распрямилась, глянула твердо, — Фу, просто прирезать не интересно. Давай живьем на запчасти разберем. Можно я ему сначала уши отрежу?

Дрег криво усмехнулся, — Ну, ну, попробуй, а мы посмотрим.

А вот за этот взгляд я тебе прикончу, и точно спать потом спокойно буду.

Посмотрела Филину в отчаянные глаза. Не шевелись, Филюша, а то лишнего отхвачу.

— Не надо!

Взяла за ухо, оттянула, резким движением отсекла, Филин завопил, заколотился как припадочный.

Довольные муры переглянулись, — Магешь!

Размахнулась, резанула второе, не обращая внимание на скулеж и завывания.

Второй рейдер пришел в себя, приоткрыл глаза, быстро огляделся и быстро произвел верные выводы. Замер и сделал вид, что давным-давно умер, а здесь вообще лежит тряпичная кукла.

Филин извернулся, достал сломанной ногой в бок.

— Плохой мальчик, теперь я тебе член отрежу, уши не так интересно.

Распорола штаны, сдернула обрывки.

— Фто творифь, фука.

Хозяйство рейдера сморщилось до размера пипетки, сжалось, попыталось спрятаться. Ловкие пальцы нащупали, достали, вытянули страдальца. Лена взвизгнула от радости, — Ой, Карабасик, не против, я ему яйки отрежу.

Нетерпеливо затеребила тряпочку, — Какой смешной и маленький.

— Котик, так нечестно, он не стоит, — оттопырила губу, сказала плаксиво, — Хочу чтобы стояло. А чем я мастурбировать буду, я возбудилась.

Захохотала во весь голос, закружилась по комнате, начала танцевать, сжимая в руках отрезанные лопухи. Начадила отрезанные уши на лезвие, сунула Филину, — Чем пахнет?

— Карабас, мой леопард, а можно я эти и уши зажарю и съем.

— Бля, шеф, она в натуре отбитая, как Паровоз. Тот тоже запчасти воровал и жрал втихую, пока его внешники не спалили.

Стянула с себя шортики вместе со всем содержимым, откинула в сторону. Раздвинула ноги, перемазанные кровью, — Карабас, мой носорожек, не могу терпеть, ты не откажешься поиметь грязную девочку?

Карабас рыкнул помощнику, — Скрылся плесень, выволок мура в коридор и захлопнул дверцу.

Сходу накинулся на девушку, начал безумно шарить руками, целовать, облизывать лицо. Завалил на пол, прямо на Филина, лежащего в прострации. Схватил огненный мокрый член, вошел грубо сильно, до самого конца. Подмял под себя, ухватил и сжал груди.

Трахал он Лену долго с чувством, с расстановкой. Периодически вынимал член, возился руками, размазывая кровь лицу и всему телу. Разошелся так, что от спины повалил пар. Наслаждение, которое он испытывал было трудно описать. Он двигал и двигал тазом, приятные судороги проходили по телу, ноющее чувство внизу живота все нарастало и нарастало. Казалось, он мог сношать ее вечно. То медленно, то ускоряясь, то с бешенным остервенением, он никак не мог кончить. Это нельзя было назвать просто сексом — время от времени Карабас ее просто драл. Девушка стонала, скулила извивалась и закатывала глаза.

Кончал мур шумно, долго, казалось его судорогам и изливанию не будет конца. Наконец, выдохнул, шлепнул по заднице, — Девочка огонь.

Получилось, первый раз в жизни получилось. Меня поимели грубо, грязно с напором. Не кончила, как ни накатывало, как ни подпирало. Стиснула зубы, искусала язык, щеки, но выдержала, значит и дальше все смогу.

Мур в неизменной шапке-ушанке залетел довольный, заорал, — Карабас, антенну подняли, есть связь с хазой, — Бля, ты че, в одну харю бабу разложил, я тоже хочу.

— Сдриснули, тараканы, девка моя, — повернулся к Лене, — Ментата завтра на базе прикончишь, покажу, как правильно потроха вырезать.

Вышел из клетки, удалился за железную дверь, захлопнул плотно, но так орал в рацию, что доносились не только отдельные реплики, но и целые предложения.

— Какой нахрен Провал, инфа для Бура.

— Как нет больше Бура? Теперь ты за пахана? Сходка была?

— Стронги здесь, да, за базар отвечаю, из двух разных источников.

— Нет жопомордый второй день молчит, знаю, что тихушник.

— Полная группа с техникой, плохи дела и Пикап с ними.

— Через шесть дней город перегрузится, зуб даю, налет на базу будет.

— Баба на дороге попалась, по нашим понятиям, свояченицей готов назвать. На голову отбитая полностью и с дарами полезными.

— К утру будете? Добро.

Сели вечерять, Лену усадили за общий стол. Набросилась на еду так, будто голодала неделю. Старалась не выдать стучащие зубы и руки, играющие на балалайке. Муры обсуждали новости, но на девку недовольно покашивались.

— Че там за тема с паханом? Куда Бур делся?

— Кончился Бур, сходка Провала поставила.

— Как могла новичка без роду, без племени. Кто за него слово сказал?

— Гнилые дела на базе.

Дрег ничего не жрал, все недоуменно крутил в руках подарок, — Не вздумай сейчас, уговор был в поле не ширяться.

— Да я ваще не буду эту дрянь, бля, Карабас, все равно не нравится мне эта блядь.

— А я вижу, что очень даже нравится, по глазам вижу. Даже не думай. Ша, после твоих игр товар даже на разборку не годен.

Карабас встал, нож выскочил из разгрузки сделал круг в воздухе и вошел в столешницу на треть. Рейдер в ушанке возмутился, — По беспределу, Карабас, бабы у нас всегда на общак шли. Ты че реально как этот, Степка Разин.

— Я сказал слово, кто бабу тронет, лично кишки выпущу.

Схватил Лену за щеку, сжал, — Все ясно?

Девушка облизнула ему большой палец, начала эротично посасывать, — Да, мой повелитель, только твоя, навеки.

Приволокли пару фляг с живцом и водкой, стакан за стаканом, началась обычная вечерняя попойка отморозков, которым на все насрать и терять нечего. Температуры общего настроения быстро поползла вверх.

— Ха, а покажи, чем ты рубера. Расскажи, ка ты его, в какой позе.

— Расскажи, как ты квазеныша, покажи фотку.

Когда шум достиг такого накала, что никто никого уже не слышал, выбралась в туалет, еле успела прислониться к двери, как сразу вырвало живцом и горячей тушенкой. Запруда на глазах лопнула, ноги подкосились, опустилась на пол, зарыдала, глядя в черную вонючую дыру.

Дверь распахнулась от мощного пинка. На пороге нарисовался ухмыляющийся Дрег.

— Я слежу за тобой, крыса.

Лена встретила кривляющегося мура прямым холодным взглядом, — Ты че из себя скорчил, блатного и нищего.

Судя по глазам, разговаривать с утырком было бесполезно. Ширнулся, подарком со спеком вместе. Подействовало знатно, мур периодически терял связь с реальностью, подпрыгивал.

— Вот ты где, падла, зашухариться вздумала.

Изо рта садиста вытекала слюна. Он периодически останавливался, зависая прямо во время фразы.

— Я тебя сука сразу раскусил, я тебе не Карабас, мне в уши не нассышь.

Хлестнул по лицу, щеку ожгло кипятком. Он питается болью и страхом. Он живет за счет ненависти, он должен нагибать и унижать. Нельзя издать ни звука, нельзя показать растерянность, страх.

— Вижу руками можешь, а как нормальный мужик трахнуть слабо.

— Я тебе покажу настоящего мужика, ударил еще, голова безвольно мотыльнулась, из разбитого рта брызнуло на стену.

— Бьешь как девочка, какой ты на зоне был. Позвал бы корешей, может в топку бы подбросили.

Мур зарычал и ударил со всей силы, еще, размахнулся и зарядил в корпус, отбивая костяшки. Ребра лопнули как переспелый арбуз, Лена физически ощутила, как осколки впиваются в легкие. Из горла толчками начала выбрасываться розовая пена. Осатаневший мур завалил на пол, начал месить ногами, вдавливая в пол.

В воздухе зазвенела невидимая струна. Внезапно мир распахнулся. Увидела себя со стороны, униженную, избитую, втоптанную в грязь. Боль отступила, оставив недоумение и легкую тревогу. Невыносимое отчаянье ушло. Мысленно прикоснулась к своей груди, увидела, порванные органы, сломанные кости. Почувствовала тоненькую серебряную нить, потянулась, прикоснулась. Кости, подчиняясь незримому приказу, мгновенно двинулись, осколки собрались и сомкнулись, порванные мышцы потянулись, начали утолщаться. Все пришло в движение, нервы, сосуды, организм бросился заживлять раны.

Глаза мура заволокло яростью, он захрипел, — Убью, сука, сдохни, сдохни, плесень.

Изменившийся голос насторожил, Лена попыталась вынырнуть в реальность и увидела оскаленную морду, лишенную всего человеческого. Никто, никогда и ни с чем не перепутает этот взгляд — глаза зараженного. Мур заурчал, упал на колени и стиснул челюсти на лодыжке.

В затылке бывшего мура расцвела рукоять знакомого ножа, из коридора рявкнул голос Карабаса, — Предупреждал, кишки выпущу.

— Вот же утырок конченый, добрался, он тебя не помял, девочка?

— Нет, Колбасик, напугал только, давай выпьем, а потом кому-нибудь уши отрежем.

Рация зашипела и посыпала искрами.

— Карабас, слышишь, Провал на связи.

— Карабас, выйди на связь, я не повторяю дважды.

Это не рация шипит, это голос тяжелый, шипящий, змеиный.

Лена очнулась, оглядела полумертвую комнату и залитые кровью руки. Ее вернул голос. Рация, голос. Знакомый голос. Знакомый змеиный голос, пробирающий до мурашек.

— Протодиакон Валентин, вы что ли?

На той стороне повисло тяжелое молчание.

— Это ты, ведьма, ты жива, отродье бисово?

— Вы тоже, слышу, неплохо устроились, отец Валентин, как дела ваши?

— Где мои люди, позови Карабаса, ведьма.

— Нет тут больше никого, они, чуть-чуть все умерли. Простите, отец Валентин, так получилось.

— Вот значит как? Тогда знай, нет больше Протодиакона Валентина, ведьма.

— Мое имя Провал Оскверненный. Суди, Господи, обидящыя мя, и повиснет в душе твоей черный дым. Я найду тебя, пусть для этого мне придется сжечь все стабы и войти в Пекло.

— Найду и вырву твое сердце. Проклинаю Тропарем Иуды и падет на твою голову Псалмокатара.

…

— Отец Валентин, удачи.

Решетка лязгнула с противным скрежетом. Филин сжался, ожидая новую порцию побоев и унижения. Вошла Лена пошатываясь, держась за стену.

— Живой Филин?

— Че надо подстилка, опять мучить пришла?

— Все родной, домой пора, сдохли муры.

— Что несешь, издеваешься?

— Нет, говорю, больше муров, кончились, перепились и сдохли.

От удивления Филин перестал шепелявить, — Сука, ты мне ухи отрезала, и трахалась с муром так, что у моего носа его яйца висели.

— А ты че предлагал? Надо было прирезать тебя совсем, как мур требовал? Не скули отрастут новые еще больше, чем прежде.

— Ухи плохо растут, медленно. Я видел, полгода с повязкой ходить придется. Стой. Как они могли перепиться, не бывают такого?

— Это Улей, детка. Слышал такую присказку. Сказала перепились. Хлопьями напоила, дождалась, когда вырубятся и прирезала к черту. Уходить сейчас надо, к утру тут толпа муров будет, рацию слышала.

— Как уходить, у меня нога перебита и ребра сломаны и ухи. Франц вообще в отключке, мы даже встать не сможем.

— Сможете, если все сделаешь правильно. Черт, вырубает меня, уплываю. Сама хлопьев наглоталась, на брудершафт пили. Бегом подтаскивай своего Франца, укладывай ровно, ногу нормально поверни.

Внимательно слушай. То, что сейчас произойдет, между нами должно остаться. Тебе придется поцеловать меня там.

…

Филин осторожно приблизился, все еще до конца не веря, что повелся на эту глупость. Прижался губами к бедру, осторожно двинулся выше, работая влажным языком. Лена вздохнула, задрожала, запустив руки в его густые волосы. Блин, только бы уши не тронуть.

Внутри она была как бархат, ничто не могло сравниться с этой мягкостью. Филин почувствовал, что обида и боль отступают, что он вот-вот взорвется, толком ее не распробовал.

Хотелось насладиться каждым мигом, начал отчаянно впитывал ее вкус. Последний раз коснувшись губами бедра, отыскал ее влагу и, раскрыв рот, коснулся языком самого центра, медленно и нежно. Когда девушка вскрикнула, его тело содрогнулось в ответ. Воодушевленный ее криком, он проник языком еще глубже. Застонав, Лена закинула руки за голову. Он даже представить себе не мог, что женщина может быть такой обжигающей, такой податливой.

Когда он прижал язык к распухшему маленькому бугорку, она изогнулась, хватая ртом воздух. Закричала, широко распахнула глаза, уносясь все дальше и дальше. Маленькое тело сотрясалось в его руках, бедра с такой силой стиснули многострадальные уши, что два крика слились в один. Перед глазами полыхнуло, и наступила темнота.