Трудно быть чёртом

Глава 2

Конечно, началось всё около восьми. Долго собирался народ, да и в восемь не сказать, что битком. Игорь, как и положено, слегка припоздал, но найти свободный столик проблемы не составило. Далековато, конечно, от сцены… впрочем, оно и лучше. Тем более что сперва зачем-то выпустили певицу. Дама второй свежести и третьей молодости, вся увешанная синими блёстками, металась из угла в угол и под аккомпанемент худосочного парнишки-скрипача выла какие-то куплеты. На отделанных серебристым металлом стенах – видимо, намёк на дюралюминий – грозовыми сполохами сверкали вспышки светомузыки.

Знакомых тут было едва ли не ползала. В первом ряду, нахохлившись филином, взирал на сценическое безобразие известнейший поэт Бирюков. Весь он был какой-то лохматый и квадратный, наливался цветом перезрелой сливы и всем своим телом демонстрировал скуку. Игорь помнил, что лет тридцать назад у Бирюкова – тогда он ещё печатался под псевдонимом Волколак – случались неплохие стихи. Но потом – одна за другой книжки, участие в президиумах, членство в жюри расплодившихся, как мухи, премий… последнее, чем порадовал публику Большой Поэт, было:

Он действительно женился в начале девяностых на симпатичной голливудской актрисе и обосновался в штате Калифорния, но каждую осень его неудержимо рвало на родину. Тем более, публиковаться надо. Интересно, подумал Игорь, само всё получилось, по Волколаку никто ведь не работал. Впрочем, слишком давно он разменивал свои дроби.

Через два ряда – Гуськова, седовласая редакторша «Буквицы». Седина искусственная, почтенной даме и пятидесяти нет, но образ язвительной литературной гарпии выбрала точно. Елена Никоновна кусает метко и нередко. Молодые дарования мечтают заручиться её поддержкой. Безопасна.

А вот и молодое дарование Митя Глушко, немало с ним было выпито текилы, граппы и кальвадоса. Митя лысоват, скандален и к своим тридцати пяти годам ничего не построил, не вырастил и не посадил. Пишет странно. Ну как относиться, например, к такому?

На всякий случай Игорь к нему присматривался.

После Мити глаз выхватил из зала ещё с полдесятка звёзд современной поэзии, нескольких рок-бронтозавров и целое скопище подающих надежды девиц. Некоторые из них гордились ночами, проведёнными с Игорем. Да уж, спалось им сладко.

Между тем певица, ко всеобщему облегчению, со сцены слиняла, и ведущая вечера, очкастая критикесса Виктория Люманш, объявила, наконец, дальнейшую программу – то есть кто за кем читает.

Ага, вот и Миша Беломорцев. Человек-луна, как порой мысленно называл его Игорь. Светит отражённым светом – но отражает действительно интересных людей. Мише за сорок, он закончил физфак МГУ и даже подбирался к диссертации, но что-то не сложилось, да и иная муза мяукнула, пошли первые публикации в разной толщины журналах. Сейчас он считается довольно авторитетным поэтом, не первой величины звезда, но легко заметная невооружённым глазом. Живёт, конечно, не на редкие гонорары, а просто повезло – покойная бабушка оставила ему трехкомнатную квартиру, которую он весьма выгодно сдаёт, а сам ютится с женой и двумя близняшками-пятиклассницами в двухкомнатной хрущобе в Измайлово. Приятный парень, общительный, а что в разведку с ним не пойдёшь, так Игорь вообще мало бы с кем пошёл бы.

Вечер, оказывается, начался с Миши. Придётся слушать, на фуршете же тот обязательно поинтересуется мнением. Почему-то считается, будто журналист Ястребов – тонкий ценитель поэзии. Игорь, конечно, знал почему, но за пользу приходилось расплачиваться.

вещал со сцены Беломорцев. Его глубокий, нутряной бас производил впечатление. Стихи Игорю не нравились. С такими не берут в менестрели. Искорки нет. Но девицы, гляди-ка, в восторге. А уж сколько восторгов изольётся на Мишу, когда вся эта словесная заволочь кончится и начнётся главный пункт программы – фуршет!

Игорь вспомнил, как это было в июне.

Клуб другой – «Коржики», а лица почти всё те же. Вечер белорусского гостя, Пети Хворостыли – действительно неплохого, на вкус Игоря, поэта. Искорка имелась. Знал он и то, что Петя – под наблюдением, хотя никаких выводов на его счёт пока не сделано.

Фуршет закатили славный, у Пети, видать, нашлись состоятельные поклонники. Впрочем, не в закусках дело – Миша Беломорцев в любом случае догнал бы по алкоголю.

И вот тогда-то, у подоконника, на котором заботливо стояло блюдечко для окурков, в ранних сумерках, где летящий тополиный пух притворялся снежными хлопьями, у них и вышел тот разговор.

– Он действительно гений, – Миша держал в правой пустой бокал, а левой отмахивался от дыма, не замечая, что гонит его на Игоря. – Понимаешь, Игрек, такие вообще раз в столетие рождаются. Если не реже. Я, конечно, никакой физик, меня из аспирантуры вышибли, но такие вещи я на раз чую. Ты, Игрек, не представляешь, какой у меня на это нюх!

– А степень-то у гения есть? – хмыкнул Игорь. Ему не слишком нравилось сокращение «Игрек», но обижаться не стоило.

– Старик, слушай, тебе-то какая разница? – осклабился Мишка. – Ты что, впрямь веришь, будто доктор умнее кандидата, а кандидат умнее аспиранта?

– Мне-то лично по барабану, – признался Игорь, – но редактору нужно. Типа целевая аудитория не поверит эксперту без громких регалий. Маразм, но у них в «Импульсе» так принято.

– Утешься, Игрек. Федька ещё в восемьдесят восьмом кандидатскую защитил, и докторская почти написана, мы с ним в марте созванивались, такие дела. Фигня в том, что теперь вообще непонятно, где ему защищаться.

Миша говорил напористо, словно купец в лавке, нахваливая товар. В каком-то смысле так оно и было.

– А в чем именно он гений? – недоверчиво хмыкнул Игорь. – На пальцах объяснить можешь?

– Хм… на пальцах… – Миша глубоко зевнул и с грустью осмотрел пустой бокал. – На пальцах сложно.

– А надо. – Игорь подбавил в голос твёрдости. – Мне ж в статье тоже на пальцах придётся, у нас читатель массовый, это значит, плохо помнит школьный курс. И не больше! И вообще, это ж банальная истина – если учёный настоящий, он пятикласснику на пальцах должен уметь разъяснить свои открытия…

– Ты это кому, старичок? Мне? Я-то не настоящий, имею право без пальцев. С формулами, с терминами… Но если в двух словах, то я даже не знаю, как ты воспримешь. Начнёшь пальцы гнуть, что ты типа не жёлтая пресса…

– Ты за меня не бойся, – успокоил его Игорь. – Приходилось и мне желтопрессить, не так страшен чёрт…

Мишка вздохнул, затушил сигарету о блюдечко.

– В общем, Игрек, можешь считать меня психом, а можешь пьяной свиньёй, но Федька теоретически обосновал иные миры. Понимаешь, как в тупой фантастике. Нашёл такое решение уравнений Хельвига-Брайна. И мало того, что обосновал… теоремы существования обычно мало чего дают… короче, он понял даже, при каких условиях возможны обратимые переходы…

– Ишь ты, – присвистнул Игорь. – А действующую модель портала он, часом, не создал? Такую, чтобы в карман умещалась? Или хотя бы в чемодан…

– Я ж говорил, будешь смеяться, – неожиданно трезво сказал Беломорцев. – Я бы на твоём месте тоже смеялся.

– Мишка, не держи меня за дурака, – вежливо попросил Игорь. – Кто я такой, чтобы судить о вашей физической зауми? У меня в аттестате по физике тройка, если хочешь знать. Но ты пойми, я журналист. Мне надо написать, во-первых, понятно, а во-вторых, интересно. Уравнения Хельвига с этим, как его… О’Брайеном – это неинтересно, а вот зримая модель… мне плевать, действующая она или бездействующая… главное, чтобы сфоткать можно было. В «Импульсе» статьи без фоток не берут. И одной фотки этого твоего Федьки мало… кстати, напомни, фамилия-то у него какая?

– Таволгин, – Мишка уже забыл, что до того называл великого физика Федьку исключительно по имени. – Таволгин Фёдор Глебович.

– Ага, понятно. Слушай, короче, всё это интересно, надо бы действительно с ним поконтачить, глядишь, и нарисуется очерк. А «Импульс» – издание уважаемое, интеллигентное, научную репутацию этому твоему Федьке всяко не ухудшит. Только я этим после отпуска займусь, на свежую голову. Глядишь, за лето он и чего новое откроет. – Игорь коротко хохотнул. – Короче, у нас пусто, пойдём наполнять ёмкости, – кивнул он в сторону изрядно уже оскудевших столов.

Интересно, вспомнит ли сегодня Беломорцев о том разговоре? Или постарается как можно быстрее нарезаться в сосиску?

К ночи изрядно посвежело. Облака, пролившие днём на город сколько-то миллиметров сверх месячной нормы, чего-то всё-таки испугались и утянулись под изрезанный крышами горизонт. Но звёзды всё равно были тусклыми. Что поделаешь – город, бензиновые пары, фонари…

Водила-бомбист, пойманный в ста метрах от «Дюралюминия», оказался не в меру болтлив. Сходу рассказал грустную свою историю, как бросила его вторая жена, какой моральный урод – великовозрастный балбес-пасынок, сколько стоило получить временную регистрацию, как достали чёрные, красные и голубые. Полненький, рыжеусый, с беспокойными глазками-бусинками, он казался не то гномом-изгнанником, не то разъевшейся крысой. Игорь беседу не поддерживал, делая вид, будто сильно поклёван птичкой «перепил».

Противно было общаться. Рядом, за баранкой, сидело животное, только внешне напоминающее человека. Все его интересы – футбол, пиво, телевизор… ах да, конечно! Бабы. Последовательность эту можно тасовать как угодно – но ничего сверх того. Вот он, символ будущего. Магистральный путь человеческой цивилизации. Аплодисменты! Туш! Занавес!

Вылезая из машины, он неприятно удивил водителя, отсчитав оговоренную сумму десятками. Небось, на тысячную купюру надеялся – как же, клиент богатый и бухой, лопатник толстый, перец ясен… Но богатые тоже денежки считают.

Возле подъезда уже вторую неделю копали, так что высадиться пришлось за два дома. Ничего страшного, короткая прогулка под звёздами никому ещё не вредила.

Долго наслаждаться звёздами не пришлось. Едва лишь водила, резко ударив по газам, ушмыгнул на проспект, от стены ближайшего дома отлепились три чёрные тени. Неторопливо, даже с какой-то наигранной ленцой приблизились к Игорю, образовав вокруг нечто вроде равностороннего треугольника.

Не так уж и темно здесь было. В лиловом свете фонарей нежданные гости вырисовались во всей своей красе. Двое высоких парней в надвинутых чуть ли не до глаз вязаных шапках. Куртки из чёрного кожзаменителя, мятые спортивные штаны – китайский «Adidas», стоптанные кроссовки. Третий, вставший чуть справа, был явно постарше. Плотная фигура гнома, тёмно-синяя куртка, только капюшон сейчас надвинут на глаза. Ну, здравствуй, утренний доброжелатель!

– А чего у тебя, братан, шнурки неглаженые? – голос у того оказался скучным как наждачная бумага. Без огонька мужчина работает.

– Да я и без галстука, – расстроил его Игорь. – И вообще, пацаны, как-то неправильно начинаете. Ни тебе закурить попросить, ни червонец до метро. Не любим штампы, ищем новые ходы?

«Гном» если и смутился, то всего на секунду.

– Что-то больно ты, мужик, борзый, – вытекло из прокуренной пасти. – Короче, въезжай, ты не на того прыгнул. Не понял? Ща поймёшь.

Кто-то из парней услужливо хохотнул.

Ну и что должен в этой ситуации чувствовать простой российский журналист? Пусть даже не очень простой? Пусть даже раскрученный? Рейтинг не конвертируешь в «Макарова», гонорары не превратишь в наряд милиции… Да и армейской подготовки по нулям – отмазался в своё время Игорь Ястребов от действительной службы. И «чёрного пояса» у него нет, не тратил он в юношестве драгоценное время в мордобойных секциях для укушенных комплексами подростков. В общем, нехорошо должен чувствовать себя журналист.

Игорю было тускло. Всё, в общем, понятно, утренний инцидент сложился с ночным в очевидную сумму. Убивать его, конечно, никто не собирается. Да и тяжкие телесные сомнительны. Просто первый сеанс прессинга. Не очень больно, но очень обидно. А петровские, однако, всё-таки раскачались. Но до чего ж примитивно! Начали бы уж, как водится, с телефона, с почтового ящика…

Эх, чаю бы сейчас, сладкого, со смородиновым листом… и музыку, негромкое что-нибудь, доклассическое… лютню или волынку. А после – в сон, в простой человеческий сон… Увы – ночь, улица, фонарь, ублюдки. Он оглядел троицу карателей. Ну не бить же их, в самом деле? Не заслужили дырявки такой чести. Значит – волшебная сила искусства…

Игорь открыто, дружелюбно улыбнулся, задержал дыхание – и нырнул в Озеро Третьей Тени. Оттуда, из мутной воды, фигурки дырявок казались голубовато-серыми пятнышками. Они ещё ничего не поняли, из них ещё сочилась бурая, с желтоватым отливом, радостная жестокость. Ладно, будет им на ком размяться. Игорь дунул туда, вверх, сквозь толщу воды. Вот вам и отраженьице, резвитесь.

Из Озера он вышел метрах в пяти от своего подъезда. Как всегда, голову на мгновение пронзило тонкой болью, а после мир обрел здешние формы. Тянуло лёгким ветерком, каркала где-то спросонья ворона. А там, у соседнего дома, трое ожесточённо лупили друг друга. Каждому казалось, что один из оставшихся двоих – это борзый журналист Ястребов. Равносторонний треугольник с каждой секундой сжимался, вот – превратился в кучу-малу. Набирая входной код, Игорь пожалел, что заодно не заморозил им языки. Оставалось лишь надеяться, что женщины и дети давно спят и не слышат гнилую матерщину снизу.