Трудные страницы Библии. Ветхий Завет

Исторические документы и библейский рассказ

67. Повествования о реальных событиях составляют значительную часть Библии, и это не просто некая данность, а также и (по преимуществу) следствие причин принципиального порядка. В самом деле, Библия — книга божественного Откровения, которое не является собранием абстрактных сведений и нравственных предписаний, вырванных из исторического контекста. Оно состоит из вмешательств Бога в ход истории и толкований, которые этим вмешательствам дает слово Божие. Этот вопрос следующим образом освещается в Конституции о божественном Откровении II Ватиканского Собора: «Таким образом, невидимый Бог по обилию любви Своей, говорит людям, как друзьям и с ними беседует, чтобы приглашать их к общению с Собой и принимать их в это общение. Это домостроительство откровения совершается действиями и словами, внутренне между собой связанными, так что дела, совершаемые Богом в истории спасения, являют и подтверждают учение и все, что знаменуется словами, а слова провозглашают дела и открывают тайну, содержащуюся в них» [225].

Поэтому уже в Ветхом Завете появилась в относительно древнюю эпоху самая настоящая историография. Под историографией понимается не простая хроника событий, а рассмотрение событий в свете руководящей идеи философского и религиозного порядка. В Вавилоне и Египте историографии не было, существовали только памятные надписи, анналы и царские летописи. Не было там такой идеи, которая могла бы объединить события и придать смысл чреде сведений. В Греции историография возникла благодаря Геродоту, после того, как неоднократные попытки персов завоевать Грецию привели к осознанию различными греческими родами собственного национального и культурного единства, противостоящего культуре «варваров».

Израиль рано осознал себя народом, непохожим на другие, постоянно живущим под водительством Божьим. Поэтому этот народ ощутил потребность записать события прошлого, основополагающие для его существования как народа Божьего, те события, которые прежде передавались устно в племенных преданиях и культовых церемониях. События благоприятные сменялись невзгодами, и размышления над ними рождали необходимость в установлении связи между этими фактами и требованиями, налагаемыми особыми отношениями с Богом — союзом, божественными обетованиями, будущим нации. Иными словами, возникала потребность в написании истории народа, чтобы растолковать смысл этих событий и объяснить, каким образом общенародные бедствия могут оставлять надежду на лучшее будущее.

С этой точки зрения работа историографов была сродни трудам пророков, которыми они и вдохновлялись. Именно поэтому книги Иисуса Навина, Судей и Царств в еврейской Библии числятся среди пророческих книг и называются «Ранние пророки». Эта преимущественно пророческая задача определяет одну из характерных черт библейской историографии, которые отличают ее от современной историографии. Более всего древнего историка заботила та весть, которую он хотел донести до своего народа, а что касается летописных деталей, то он мог обойтись использованием доступных средств информации, со всей их ограниченностью, причем в некоторых случаях он мог следовать схематичному видению фактов в соответствии с особыми критериями. Из документов светской истории нельзя вывести ничего противоречащего библейскому рассказу. Кажущиеся противоречия легко устраняются, как часто случается в исторических исследованиях, если прибегнуть к сопоставлению двух описаний одного и того же факта, излагаемого в двух различных документах с двух различных точек зрения. Такие вопросы рассматриваются подробно в комментариях к отдельным книгам Библии и в научных трудах по истории Израиля [226].

Здесь мы ограничимся несколькими общими замечаниями, которые могут быть полезны читателям Библии для правильной оценки событий. С этой целью мы делим библейскую историю на три периода: 1) эпоха Царей и более поздний период; 2) эпоха от Моисея до Давида; 3) история Патриархов.

Эпоха Царей и более поздний период

Этот исторический период, описанный в книгах Царств, Паралипоменон, Ездры и Неемии, по мнению ученых, описывается авторами священных книг на основании хроник, исторически совершенно достоверных. Эти хроники, часто цитируемые дословно, составлялись главным образом царскими летописцами (или писцами), которым было поручено записывать выдающиеся события царствования. Историческая достоверность этих записей может быть проверена по современным им ассирийским и вавилонским документам, которыми располагает сегодняшний историк. Действительно, в этот период маленький еврейский народ впервые вступил в соприкосновение с великими державами Востока. И поэтому, к удивлению даже тех, кто всегда верил в историчность Библии, в этих клинообразных письменах вдруг ожили и заговорили, после долгих веков забвения, те восточные цари, о которых никогда не переставала говорить Библия:

Тиглат-Паласар (4 Цар 15, 29; 16, 7.10): Тукулпш-аnал-eшappa III,

называемый также вавилонским именем Фул (4 Цар 15, 19): Фулу.

Салманасар (4 Цар 17, 3): Шулману-аширеду V (727–722).

Сеннахерим (4 Цар 18, 13–19, 36): Син-аххе-ерба (705–681).

Мардук Палладии (4 Цар 20, 12): Мирдук-бал-иддина 11, царь Вавилона (721–711), впоследствии претендент на вавилонский престол (соперник — Сеннахерим).

Ассархаддон (4 Цар 19, 37; Езд 4, 2): Ашур-ах-иддина (680–669).

Навуходоносор (4 Цар 24–25 сл.): Набу-кудурри-узур II (605–562).

Евилмеродах (4 Цар 25,27): Амел-Мардук (562–560).

В клинописных документах нашлись кроме того имена царей иудейских и израильских с рассказами о событиях, связавших их тем или иным образом с восточными властелинами. И только эти находки дали возможность установить с достоверностью некоторые даты, имеющие отношение к библейским царям:

854 — Салманасар III разбил при Каркаре Бенадада II Дамаскского, союзника Ахава (Ахаббу) Израильского.

842 — Салманасар III получил дань от Иегу (Науа) «сына», т. е. преемника Омри (Хумри)

738 — Тиглатпаласар III получил дань от Менаима (4 Цар 15, 19), царя Самарии (Минихиме Самеринай) и Рецина (Разунну), царя амаскского (4 Цар 16, 5).

733/2 — Тиглатпаласар III получает дань от Ахаза (Иаухази), царя Иудейского (4 Цар 16, 7).

732 — Тиглатпаласар III утверждает Осию (Аусия) преемника Факея (Факаха) на израильском престоле (ср. 4 Цар 17, 1–3).

722/1 — Саргон II завладевает Самарией. В Библии это завоевание и последующее изгнание отнесено к царствованию его предшественника Салманасара V, погибшего во время осады [227].

701 — Сеннахерим осаждает в Иерусалиме Езекию (Хазакиау), царя иудейского (Иаудаи): 4 Цар 18, 13–19, 36.

597 — Навуходоносор опустошает Иерусалим и осуществляет первое насильственное переселение (2 Цар 24, 10–17). Сообщает об этом событии неовавилонская летопись, так называемая Летопись Виземана.

587/6 — Навуходоносор разрушает Иерусалим и осуществляет второе насильственное переселение. Нсовавилонская летопись обрывается, не дойдя до этого события [228]. Но дату можно установить, потому что еврейские летописцы (4 Цар 25, 8) позаботились обозначить ее сообразно с годами царствования Навуходоносора [229].

68. В историческом плане при изучении этой эпохи определенную трудность представляют собой хронологические данные, связанные с постоянной синхронизацией периодов царствования царей Иудеи и Израиля в 3 и 4 книгах Царств. Эти книги отчасти искажены по вине переписчиков; кроме того, по-видимому, часто употребляются одновременно обе системы подсчета продолжительности царствования (см. прим. 3), так что год смерти царя считается дважды: целиком зачисляется в царствование умершего и целиком — в царствование его преемника. Это объясняется тем, что по представлениям евреев меры времени были нераздельны. Не существовало года или дня, который можно было бы сосчитать абстрактно, не обращая внимания на начало года или дня. Если двенадцать месяцев, или даже меньше, истекали после начала нового года, то они считались не за один год, а за два. Поэтому продолжительность голода, разразившегося во времена Илии (3 Цар 17), исчисляется тремя годами, тогда как на самом деле речь идет только о девятнадцати или двадцати месяцах [230].

Другую трудность, но уже не документально-исторического характера, можно увидеть в многочисленных чудесах, которые по утверждению книги Царств совершили Илия и Елисей. Тот, кто взялся бы отрицать историчность этих рассказов, считая их народными преданиями, не заслуживающими доверия, руководствовался бы не историческим критерием, а философским предрассудком, согласно которому чудо невозможно (см. пар. 72). Поэтому этот предрассудок и следует обсуждать в плане философском. Здесь достаточно отметить, что тот же автор, который сообщает такие достоверные сведения о царях Иудеи и Израиля, перемежает их историей Илии и Елисея, второй из которых принимал значительное участие в политической жизни. Если автор заслуживает доверия в первом случае, почему не верить ему во втором? Разве что можно бы было доказать серьезными аргументами, что священнописатель захотел здесь ввести в официальную летопись царства народные рассказы, которые он воспроизводит, не требуя к ним большого доверия.

В этой связи мы должны иметь в виду две отличительные черты так называемой «Девтерономической» («Второзаконнической») истории» [231]. Первая из этих черт связана с тем, что автор или составитель (именуемый «Девтерономом» [ «Второзаконником»], VI век до н. э.) книг Иисуса Навина, Судей и, применительно к интересующему нас периоду, книг Царств, вставляет в свое повествование более древние документы, причем их историческая ценность различна, поскольку принадлежат они к разным литературным жанрам (это и летописи, составленные при дворе, и народные предания, передаваемые и записываемые в кругах, близких к пророкам). Суть второй отличительной черты в том, что «Девтероном» использовал собственные источники, чтобы дать свое толкование истории в свете принципов, утверждаемых во Второзаконии.

Эти отличительные черты побуждают к применению разумной исторической критики: следует одновременно определять литературный жанр используемых источников, и выявлять идеи, введенные в текст Девтерономом. Это может привести к тому, что некоторые элементы или аспекты исторического повествования растворятся в ярком свете назидательной цели автора. Мы имеем в виду применение критерия, который обязывает экзегета распознавать намерение автора. Подобные критерии применяются для истолкования рассказов о войнах на истребление (см. пар. 100).

Эпоха от Моисея до Давида

69. Для освещения этого периода мы не можем найти вне Библии документов, которые подтверждали бы библейские сведения об отдельных событиях или личностях. В этом нет ничего удивительного. В Египте евреи никого не интересовали, а в Палестине до IX века они общались только с соседними народами, которые не оставили письменных памятников. Это был период упадка: в то время, как Египет теряет сферу своего влияния, все больше изолируясь, восходящая звезда Ассирии еще не воссияла над Средиземноморьем.

Однако история и археология дают возможность довольно точно воспроизвести картину того фона, на котором развивались судьбы Израиля в то время. При таком подходе выясняется, что данные библейские и внебиблейские в главном совпадают. Так, например, автор книги Исход настолько точен в своем рассказе о Египте, что не остается сомнений в его непосредственном знакомстве с жизнью этой страны [232]. Состояние Палестины до еврейского вторжения, как изображает его книга Иисуса Навина, представляется таким же, каким его рисуют знаменитые письма из Тельэль-Амарны (на восточном берегу Нила в Среднем Египте), которые посылали мелкие владетельные князья или палестинские чиновники Аменофису III и IV в XIV веке до Р. X. Новейшие раскопки пролили свет и на культуру хананеев, и на то, что сообщает нам о ней Библия [233].

Если оставить в стороне характерные чудеса книг Исхода и Иисуса Навина, на которых мы остановимся в следующей главе (см. пар. 76–79), то единственное серьезное затруднение, относящееся к этому историческому периоду, это слишком большое количество людей, засвидетельствованное переписями населения.

Евреев, вышедших из Египта, не должно быть очень много, так как сказано, что этот народ был меньше других (Втор 7, 1, 17; 9, 1) и не мог сразу завладеть всей Палестиной (Исх 23, 29). Однако, по результатам переписи, приведенным в книге Чисел 1; 2; 26, получается около 600 тыс. воинов, что дало бы общее число до трех миллионов человек. Многие комментаторы предполагают, что цифры были увеличены переписчиками. Нам же более обоснованным кажется следующее объяснение: евреи считали не всех, а только мужчин, способных носить оружие. Но в книге Чисел приводится не эта цифра, а приблизительное количество всего народа: число переписанных умножается на пять, и поэтому в число 600 тыс. входит весь народ, вышедший из Египта [234]. То же самое надо сказать по поводу переписи, произведенной Давидом (2 Цар 24), которая дает общую цифру 1300 тыс. «способных носить оружие». В действительности эта цифра означает количество всех граждан, на основании которого можно было высчитать количество мужчин, способных носить оружие, державшееся по стратегическим соображениям в тайне. Во всяком случае, тот факт, что в параллельном рассказе 1 Пар 21, 5 указаны иные результаты той же самой переписи, требует от нас осторожности по отношению к этим цифрам, быть может, просто переписанным с ошибками. Действительно, как гласит любой учебник по Введению в библеистику [235], божественный Промысел, в главном сохранивший в целости священные книги в течение веков, не препятствовал тому, чтобы при бесчисленных переписываниях текстов в них вкрались случайные ошибки или даже намеренные искажения, затрагивающие нечто не слишком важное: географические имена, генеалогические списки, числа, небольшие пояснительные вставки. Поэтому и существуют различные варианты, которые текстолог должен просеять, чтобы по возможности вернуть тексту первоначальную форму.

История патриархов

70. В достоверности событий эпохи патриархов также нельзя убедиться непосредственно по относящимся к тому же времени внебиблейским документам. В Библии говорится о событиях в одной семье или в одном маленьком клане, которые не представляли никакого интереса для великих держав Востока. Кроме того, об этом периоде истории Египта (Среднее Царство) вообще известно очень немногое, а к тому же, в официальных, чрезвычайно изысканных надписях, всегда все внимание сосредоточено на фараоне: для фигур второстепенных нет места. Следовательно, нельзя ожидать, чтобы такое лицо, как Иосиф, оставило след в египетских памятниках. Однако, в нравах и обычаях патриархов мы находим общее подтверждение историчности этих фактов. Мы видим, например, что в брачных обычаях они следуют нормам, сходным с древними законами Ассирии или с кодексом Хаммурапи. Если рассказ, написанный спустя много веков, верен в таких подробностях, он будет по аналогии верен и там, где его нельзя проверить документами.

Последние археологические раскопки и открытия, в частности, в Нузу (Йорган Тепе, с 1925 по 1931 г.) и в Мари (Телль-Харири, с 1933 по 1939 г. и с окончания войны до сих пор) дали возможность лучше определить место патриархов среди народов Среднего Востока во втором тысячелетии. Результаты еще не полны, так как ожидается опубликование множества документов [236].

Обратим внимание на некую двойственность в образе жизни клана патриархов. С одной стороны, они сохраняют следы долгой традиции кочевничества: жизнь в шатрах, поиски колодцев, периодические перемещения со стадами овец на новые пастбища, забота о сохранении чистоты крови (Быт 24, 3–4; 28, 1), чувство братской связи с группами общего происхождения (Быт 14, 1415), чувство коллективной ответственности (Быт 34, 25–26). С другой стороны, их поведение в юридических вопросах обнаруживает несомненные точки соприкосновения, судя по всему, не столько с кодексом Хаммурапи, сколько с юридическими документами оседлых племен, населявших в первой половине второго тысячелетия до Р. X. северные районы Месопотамии.

Все это соответствует положению Палестины в XIX–XVIII веках, когда по городам распространялись оседлые группы, пришедшие с Севера, в частности Гурриты (еврейское «Хорим», Быт 14, 6; 36, 29; Втор 2, 12; в других местах они обычно именуются Хиттитами), и в то же время оставалось свободное место для прохода и пребывания полукочевников, подобных тем, которые часто упоминаются в документах под различными именами (Ахламу, Хабири), как беспокойный элемент. Эти племена бродили на границе сиро-аравийской пустыни от Мари, вдоль Ефрата, то Харрана, распространяясь на юг к Дамаску, предки тех, кто позже стали известны как «арамеяне». Как раз в Араме Нахора («арамеяне из Месопотамии») (Быт 24, 10) близ Харрана жили родственники Авраама, и «праотец израильтян» был наречен «странствующим Арамеянином» (Втор 26, 5). Имена Авраама и Исаака действительно, были распространены среди людей, живших в этих краях в первой половине второго тысячелетия до Р. X., и не раз затем они повторяются в клинописных документах, между тем как у израильтян они остаются только именами древних патриархов и начинают употребляться как личные имена только после Вавилонского плена.

Эти и другие подобные наблюдения лишают всякого правдоподобия мнение многочисленных библеистов, начиная с Ю. Вельгаузена (1876) до наших дней, согласно которому рассказы о деяниях патриархов это просто народные легенды, записанные не раньше IX века до Р. Х. В таком случае мы столкнулись бы с бессмысленным явлением: получается, что в самый разгар оседлой и монархической эпохи еврейский народ, очевидно незнакомый с археологией, сумел воссоздать культурную и социальную среду, совершенно непохожую на современную, чтобы вставить в нее легендарные приключения своих предполагаемых предков! Однако известно, что народная психология, даже передавая факты, действительно имевшие место в древности, не может избежать анахронизма и непременно придает им характерные черты более нового времени, единственного, известного самому народу. Народ не может создать силой собственного воображения среду, отличную от своей. Итак, если в рассказах о праотцах представлена культурная среда полукочевников второго тысячелетия, то связано это с тем, что эти рассказы передавались от поколения к поколению с такой неукоснительной точностью, что они сохранились в первозданном виде, несмотря даже на коренное изменение типа цивилизации, совершившееся с переходом израильских племен к оседлости.

Может возникнуть вопрос, а возможна ли вообще передача такой богатой подробностями истории на протяжении немалого отрезка времени, который отделяет XIX в. (по другим данным — XVIII в.), эпоху Авраама, от XIII в. вероятной эпохи Исхода. Заметим, что эта эпоха на Востоке полностью освещена историей, от нее до нас дошло значительное количество документов. Кроме того, в устном предании при благоприятных — как это и было в данном случае — обстоятельствах многие факты могли передаваться без изменения на протяжении веков, как семейное наследие, связанное с самой религией клана Авраама. Пользование памятью было вообще чрезвычайно развито на Востоке. Достаточно указать на то, что уже значительно позднее, в VII веке по Р. X. Коран был вверен не бумаге, но памяти лиц, которым специально было поручено помнить и повторять его. Так что, если даже живостью некоторых деталей рассказ обязан не устойчивости предания, а искусству повествования, как думают некоторые авторы [237], это не может уменьшить историчность фактов. Заметим все-таки, что однообразие уклада патриархальной жизни, и в наше время свойственного части бедуинов [238], достаточно объясняет, как могли запомниться столь живописные подробности (ср. Быт 24).

История патриархов сама по себе вполне правдоподобна и не обнаруживает следов легендарных дополнений. Патриархи совсем не идеализированы: часто они предстают перед читателем в ситуациях, выставляющих их в довольно неблагоприятном свете. Авраам женится на дочери своего отца (Быт 20, 12), а Иаков на двух сестрах (29, 23–28), что впоследствии было запрещено израильтянам (Лев 18, 9, 18). Сарра оказывается ревнивой и жестокой по отношению к Агари, которую защищает ангел Господень (Быт 16, 6–7; 21, 10–21). Об Исааке говорится очень мало: значит, предание не имело о нем достоверных данных и не сообщало вымышленных. Иаков описан со всеми его недостатками и невзгодами: ложь старику отцу, предпочтение, отдаваемое Рахили и Иосифу, приводят к целому раду домашних неурядиц. Исав, родоначальник ненавистного Едома, описывается, напротив, весьма сочувственно (гл. 22). Рувим теряет право первородства за кровосмешение (Быт 49, 4). Симеон и Левий порицаются за жестокость и убийство (Быт 49, 6–7; 4, 25–30), а все-таки Левий становится родоначальником колена священников. Иуда, родоначальник первенствующего колена, вел жизнь, достойную порицания (38, 1418). Возможно ли, чтобы израильтяне более позднего времени выдумали себе таких малопочтенных предков?

Это беспристрастие является одной из наиболее оригинальных черт, характеризующих всю библейскую историю. Она часто кажется историей, направленной против Израиля, — в таком неблагоприятном свете предстают провинности отдельных людей и всего народа. И все-таки она написана не врагами, а израильтянами. Это не творение какого-то одинокого пессимиста: сколько рук и сколько веков сотрудничали в создании этого произведения: поэты и законодатели, летописцы и пророки. Когда мы читаем летописи месопотамских и египетских государей, мы находим только похвалы правителям, восторг народа, бесконечные победы, совсем как в некоторых военных сводках. Когда же мы читаем историю израильтян, то перед нами только страдающие люди, даже если их имена — Самсон и Соломон, народ "жестоковыйный", переносящий бедствие за бедствием. И вспоминаются слова Бога, приведенные во Втор 31, 26: "Возьмите сию книгу закона, положите ее одесную ковчега завета Господа Бога вашего и она там будет свидетельством против тебя". Кроме писателей-евреев, есть Другой Некто, строгий и беспристрастный. Он написал без лести обвинительный документ против тех, кого любил.

В рассказе, в сущности, о вполне обычных обстоятельствах жизни патриархов не встречается и та любовь к чудесам, которую считают отличительной чертой народных легенд. Только явления Бога занимают там почетное место, но они или совершенно отвлеченны, так что читатель не может восстановить их черты, или совсем просты, как посещение трех ангелов в Быт 18.

Помещенные выше соображения о достоверности рассказов о патриархах носят общий характер. Данные археологии убедили нас в том, что эпизоды, запечатленные в книге Бытия, уходят корнями в очень далекое прошлое — в бронзовый век, и не могут являться позднейшими реконструкциями. В то же время эти научные данные усложнили проблему поиска тех преданий, которые стоят за письменными рассказами, слившимися воедино в окончательном тексте книги Бытия. Сейчас уже ни у кого не вызывает сомнений, что этот текст — своего рода инкрустация составителя, использовавшего различные уже написанные и частично параллельные рассказы. Но отличить эти документы один от другого, иногда с большим трудом, это значит только сделать первый шаг в работе по выявлению предшествующих, долитературных, т. е. устных этапов существования отдельных эпизодов, а также по сличению различных трактовок одного и того же эпизода в параллельных документах. Конечно, археология помогает, находя соответствия между некоторыми установлениями, формами мысли, литературными схемами (например, спор о первородстве, наследник, рожденный от бесплодной, оракул или благословение, определяющее будущее, вражда между братьями) и той или иной культурой примерно середины второго тысячелетия до Р. X. И все же мы далеки от решения всех этих проблем. Иногда даже создается впечатление, что авторы окончательной редакции точно передали и переписали повествования о событиях и подробностях, изначального смысла которых они не понимали, а мы теперь, похоже, начинаем понимать, опять же благодаря археологии и литературным памятникам, обнаруженным в ходе раскопок [239].

71. Впрочем, только этим таинственным общением с Богом первых предков израильтян можно объяснить достигнутый избранным народом уровень. Те, кто, отказываясь верить библейским рассказам, думают найти это объяснение в религиозном гении пророков, не принимают во внимание огромные трудности, с которыми столкнулись бы эти замечательные люди в борьбе с застарелыми суевериями народа, если бы не могли сослаться на более древнюю традицию. С их смертью суеверие продолжало бы торжествовать в Израиле, как везде [240].

Но, как мы видим из книги Бытия, божественное Провидение пошло по пути очень простому и эффективному. Бог обеспечил Себе верность одного человека, еще бездетною, освободил его от уз прошлого, удалив его из родного клана, и пожелал, чтобы он считал Его «своим Богом». После этого сыновья и сыновья сыновей должны были наследовать от этого наделенного особыми привилегиями человека вместе с кровью также и еданственное в мире религиозное достояние [241].

По мере того, как клан Авраама расширялся и двенадцать семей сыновей Иакова разрастались естественным образом, увеличивалось и число монотеистов. Таким образом, монотеизм, как бы украдкой вошедший в мировую историю, оказался национальным достоянием, самым драгоценным и самым бесспорным — несмотря на частые отпадения — целого народа. Только на такой традиционной основе можно постигнуть организационную структуру, созданную Моисеем, и проповедь пророков. Так Бог вселенной, не отказываясь от того, чтобы его признавали таковым, снизошел до того, чтобы его называли и считали Богом Авраама, Исаака и Иакова; Богом маленького клана полукочевников, затем — национальным Богом одного из народов Среднего Востока. И этот народ стал как бы Его генеральным штабом, на перекрестке Азии и Африки, омываемом Средиземным морем, для духовного завоевания человечества.