Туда, где ждут тебя...

Три… Грейптадор

Ветер.

Он поднимается снизу, чуть вороша перья. Если наклониться и не смотреть, то почти представляешь, как летишь. Не вниз. Вниз как раз просто. Шагнуть — и всё.

Вверх. К вершине. К солнцу. К небу, будь оно проклято!

Почему небо? Почему именно оно тянет нас? Эта бесконечная синь цвета слез камня. Она ждет нас. Ты провожаешь взглядом птиц и мечтаешь полететь так же. Свободно и гордо. Туда, где никого нет. Где никто не досаждает мелкими придирками и глубокими намеками. Где ты будешь один.

Птицы.

Жалкие пародии. А ведь кто-то верит, что они — наши души. Души погибших. Кто-нибудь видел, как рождается птица? Кто-нибудь из вас?! Я скажу вам. Все видели, как падальщики слетаются к нашим мертвым телам внизу. Это не освобождение души. Это — смерть тела. Но этого мало. Вы же не знаете, куда несет мясо птица и кого кормит в гнезде. Вы даже не знаете — что в нем. Ну да, дом для души. Круглый, пушистый… Сплетенный из острых веток и покрытый грязью. А что находится в доме? Маленькие падальщики, которым мать приносит пищу в клюве, отрыгивает и кормит их. Как они появляются? Вот оно — откровение! Рождение души! Я вам отвечу. От падальщика может родиться только падальщик. Ничего более. Так же как и всё вокруг — подобное рождает подобное.

Нет у нас души. А если и есть, то не там, среди птиц. Она — внутри. То, что тянет нас вверх, в небо. Почему я не могу подпрыгнуть, оторваться от камня и хотя бы на мгновение зависнуть в воздухе? Почему на мгновение? Навсегда. Мгновение — это просто. И даже больше. Десять ударов сердца, пока летишь вниз. Хотя, говорят, сердце бьется быстрее, когда летишь и знаешь, что скоро конец.

Зачем мне вниз, если я хочу вверх? Зачем мне этот острый и твердый камень, о который размажется моя плоть? Зачем? Ветер зовет. Он дышит мне в лицо, теребит перья. «Пойдем, — говорит он, — ты будешь счастлив». Великий обманщик — ветер. Сначала он обещает держать тебя, а потом пугается своих обещаний и свищет в уши, крича, что он не виноват, что ты сам, что он просто хотел поиграть… Так говорят. Никто не знает точно.

Проверить легко. Шагнуть. Оттолкнуться от края и лететь… Кто мешает? Никто. Наоборот, все кричат, что надо испытать себя, свои силы, свой дух. Если же разобьешься, значит, твой дух не так уж и крепок. А они? А что они? Им еще рано. Они растят свой дух, еще идут по пути просветления. Им еще долго… Почему же тогда они выбирают достойного? Какое у них право на это?

Нет прав только у стоящего на краю. Не важно, по какой именно причине их выбор пал на тебя. Чем ты не угодил им. Важно, что они ждут твоего шага.

Нет, они не будут толкать тебя в спину. Они уверены, что ты сам шагнешь. Запоешь песню смерти, нелепо подпрыгнешь, в тщетной попытке удержаться за ветер, и полетишь вниз, как многие другие до тебя. Больше того. Ты сам уверен, что будет так.

Они не торопят тебя. Всегда есть время. Сколько раз ударит сердце прежде, чем ты решишься сделать последний шаг? Для того, кто уверен, что он действительно последний, — очень мало.

Почему они всегда побеждают? Что дает им власть? Не успеть найти ответ и не нужно. Я готов. У обреченного нет выбора. Но даже сейчас я не собираюсь петь — и меня нельзя заставить поверить в их бредни.

Я уйду молча. Лишь ветер будет свистеть и просить поиграть с ним. Злой, бездушный ветер.

Это всего лишь страх. Надо забыть о нем, свыкнуться с тем, что должно произойти. Оттолкнуться, расправить руки и лететь, лететь… Все десять ударов сердца.

Кто-то держит меня. Не отпускает, вцепившись в плечо. Я смотрю вправо. Я удивляюсь. Голые пальцы.

Это человек держит меня.

И первая мысль: «Как же они наносят краску, если им не на что ее наносить? Как определяют клан, к которому принадлежат? Как же неудобно жить им без наружного покрова, скрывающего твои мысли и чувства? Как сложно быть человеком…»

Я поворачиваюсь и смотрю в голое лицо. Хотя… Я не прав. Если внимательно присмотреться, то и на пальцах, всё еще не отпускающих меня, и на лице растут тонкие редкие шерстинки — память о том, от кого они произошли. На верху же головы, как и у всех людей, этой шерсти много. Она лежит неровными прядями и волнами, закручиваясь в разные стороны. И, как почти у всех людей, она темная и однообразная.

— Стой! — говорит человек.

Я жду, что он еще хочет сказать. Ведь не так просто человек остановил прыжок приобщения к духам. Может, мне предстоит иная судьба? Нет. Эту мысль, которая пробирает безумной радостью, надо загнать глубже и не давать ей воли. Те, кто ушел — ушли. Им нет пути назад.

— Почему ты стремишься умереть?! И почему вы не остановите его?! — гневно продолжает человек, обращаясь ко всем вокруг, с укором смотрящим на него.

— Человек. Ты лишний здесь, — бесстрастно говорит Чтец душ. — Уходи. Не мешай тому, что должно свершиться.

— Не-е-е-т. Я останусь. Уйдете вы. Вы все. Теперь это мое место.

Да, такие речи не для наших старейшин, у которых даже перья покрыты мхом от старости: весь ствол до очина. Никакой краской не заглушишь, всё равно зелень лезет. Как и их упрямство. И всё, что не так, как они хотят, отметается сразу. Они даже не думают — с чего бы человеку говорить такие слова. Вдруг, в чем-то он прав? И нам всем придется уйти отсюда.

Люди считают, что бумага дает им право на многое. У нас нет бумаг. Но и скалы, и ветер, и даже небо помнят, что это место наше. Всё, куда упал наш взгляд, всё, что мы видим вокруг, — наше. За теми вершинами — уже чужое. Это знают все. Но не люди.

Если раньше они лепили свои жилища вдоль моря, то теперь пришли сюда. И собираются выгнать нас. Нам некуда идти — это понятно всем. Так что уйти придется человеку. Но уйдет он не с пустыми руками: люди никогда не уходят без добычи. Но этот раз добыча — я. Здесь выбор прост: отдать никому не нужного возмутителя незыблемого или скалу приобщения к духам. Цена ухода мала. И только я знаю — человек вернется.

Они всегда возвращаются.

Если кто-нибудь думает, что я предпочел бы спрыгнуть со скалы, — он ошибается. Конечно, я радовался избавлению от смерти. Конечно, был напуган неизвестностью дальнейшего. Неизвестность всегда пугает больше. И могу спорить: человек впервые видел грейпа и не понимал, чего ждать от этой встречи. Возможно, он боялся не меньше меня. Возможно. Но ведь что-то заставило его остановить мой прыжок и пойти против многих. Он же не мог знать, что его не убьют тут же за святотатство.

Это не мои мысли. Это мысли его, человека. Сергея. Таково его имя.

Мы сидели у бездымного костра, и Сергей рассказывал и рассказывал, ничего почти не спрашивая. А если спрашивал, ответы мои были уклончивы. Я слушал.

Странна жизнь людей, прилетевших к нам в металлических кораблях и прилетающих каждодневно. Они прилетают к морю. Им нравится здесь: вода теплая, климат умеренный, нет штормов и затяжных дождей, нет зимних холодов. Поэтому внизу их всегда много. Но никто не поднимается вверх, на скалы: люди не могут жить на них. Им нечего делать на голых камнях.

«Так почему же, — спросил я Сергея, — почему пришел к нам ты?»

Я узнал, что он не собирался делать этого. Узнал о его жизни. Узнал, что заставляет его делать невозможное. Не знаю — осознаёт ли это он сам. Кажется, ему всё равно. Он не хочет вспоминать, но всё равно — помнит. Ему нужно спокойствие, найти которое невозможно.

— Зачем ты остановил меня? — спросил я.

— Я видел неправильность. Чуждость какую-то. Не знаю, с чем сравнить, чтобы ты понял.

— Не сравнивай, говори, как есть. Я понимаю тебя, хотя ты и говоришь через коробочку. Все люди говорят так.

— Ну, хорошо. Прилетел я на Грейптадор еще вчера, ознакомился с планами, на которых участки разбиты и полез в горы. Полез, это так, для красного словца. На самом деле меня флаером закинули на ровную площадку и обещали забрать дня через три, когда я их вызову. Если не вызову — они сами прилетят, проверят, что я, да как. Еды оставили, снаряжение походное, топливо для костра, — Сергей кивнул на пламя. — Я посидел и вверх отправился: снимки снимками, а вживую оно всегда по-другому выглядит. Вот так и вышел на вас. На грейпов. Понимаешь, никто не будет за просто так в пропасть прыгать. Ни у нас, ни у вас. Не принято это у разумных. Будь они в чешуе, шерсти или перьях, как ты. Жить всем хочется. Ну, может, и не всем, но ты явно хотел. Или я ошибаюсь?

— Не ошибаешься. Всё так. Но я не понял о планах людей.

— Планы? Они колоссальны. Привлечь как можно больше людей на планету. Заработать как можно больше денег. Выжать из Грейптадора всё, что он может дать и сверх того. Вряд ли президент нашей компании в курсе, что здесь живут разумные. Он просто купил по дешевке никому не нужные обрывы со скалами. Я даже не знаю — у кого именно.

— Это наши скалы. Их нельзя купить.

— Вам надо говорить не со мной. Но — можно. И они куплены. Теперь я буду строить здесь дома.

— Дома? Ваши человеческие дома? Даже я понимаю, что это невозможно.

— Я покажу, — ответил Сергей.

Это было странно и просто.

Он доставал из своего мешка зеленоватые камни, клал на скалу, садился рядом и смотрел. Первый раз мое сердце отсчитало шестьдесят четыре удара, прежде чем начал расти дом. Что вырастет именно дом — я еще не знал. Но он рос, как выбирается из морской расселины головоногий, выставляя щупальца с присосками, неторопливо оглядываясь в поисках добычи или опасности. Убедившись, что всё спокойно, что добыча не обращает на него внимания, а опасности не предвидится, головоногий прыгает вперед, отталкиваясь задними щупальцами, а передними жадно хватая добычу. И замирает. Он сделал то, ради чего ждал.

Точно так же дом полз по скале, спуская вниз и в стороны отростки, впиваясь в каменный склон, растворяя его и вырастая. Развернувшись вширь и укрепившись на обрыве, дом почти сразу выбрасывал вверх этажи: несколько ярусов, поддерживаемых изогнутыми резными колоннами, свитыми в пружины. Стены его оживали рельефами необычных животных, прорастали невиданными листьями и стеблями. Живой камень. Живее наших деревьев, которые за год вырастают на ладонь, а за десять лет — в рост человека. Медленно и незаметно корни впиваются в трещины, проталкиваются глубже и глубже и разрушают горы.

Дом ничего не разрушил. Он был одно со скалой, на которой стоял. Из которой вырос. Словно всегда находился здесь, прячась от назойливых взоров. Пришел Сергей и сказал: «смотри», снимая прозрачную завесу. И все увидели.

Это ли не цель — показать всем то, что они не видели раньше?

Второй дом Сергей построил быстрее. И третий, четвертый…

Они немного отличались один от другого. И снаружи, и изнутри. Цветом, размерами, формой, рисунками на стенах, стеклами на окнах. Иногда изменения были настолько малы, что не сразу понимал — чем же дом отличается от своего собрата, стоящего неподалеку. Словно люди в толпе. Где все на одно лицо, и только приглядевшись, находишь отличия в глазах, лицах, жестах.

Сергей позволил зайти. Ему самому было интересно, что он сотворил. Мне — тоже.

Теплый на ощупь пол, теплые стены и потолок. Прозрачные окна. Тонкая резьба снаружи и внутри, по которой хочется провести рукой, чтобы ощутить рельеф под пальцами. Сгладить его или углубить. Рисунок, приносящий покой и умиротворение.

Не хотелось выходить. Но следующий дом ждал, когда человек дотронется до его стены, чтобы отозваться неслышной музыкой ветра. И мы шли дальше, цепляясь за камни, потому что дорог не было. Из любого дома можно было бы спуститься по большой трубе вниз, к морю. Но позже, когда смонтируют подъемник. Сейчас же дома были отрезаны друг от друга. Они были как крепости, окруженные со всех сторон врагами: неприступные и одинокие.

Сергей одинок, и создаваемое им становится похоже на него. Он не слушает моих слов. И отвечает непонятно.

— Что такое сорок одиноких берез? Это — лес, общность. Деревья поневоле вступают в контакт друг с другом, хотят они того или не хотят. Их никто не спрашивает. Так же и мои дома. Скоро они составят поселок, в котором будут жить люди. Хотя, почему только люди? Кто угодно может жить в этих домах!

— Мы — не будем, — резко сказал я.

— Почему? Они тебе не понравились?

— В них слишком много от человека.

— Расскажи мне о себе. Я построю дом для тебя.

Этим предложением Сергей ошеломил меня. Неужели возможно построить дом для чужого? Не для того, чтобы тому стало плохо, а совсем наоборот. Неужели люди не видят отношения к ним?

— Мой дом — мои горы.

— А мой дом — Земля, ну и что? Я же не в глобальном смысле имею в виду. Не думаю, что найдется разумный, который откажется прийти после трудового дня в свой уголок, растянуться на лежанке, какой бы она ни была, и предаться отдыху.

— Ты не знаешь, как относятся к вам грейпы. Совсем не так, как думают люди.

— Да понятно всё! — отмахнулся Сергей. — Кому нужны чуждые пришельцы, занимающие места под их солнцем? Так было всегда. И редко когда удавалось прогнать незваных гостей, поселившихся в чужом доме, как в своем. Для этого надо иметь много сил, и не только физических. Но здесь немного не так. Люди живут на побережье, а вы — в горах. Мы не лезем к вам, а вы не спускаетесь к морю, за исключением некоторых. Кстати, кто они?

— Изгои. Про них не говорят. Их забыли. Никто не примет их обратно, если они захотят вернуться. Но ты противоречишь себе, Сергей. Ты — первый, кто поднялся к нам в горы. Нет, до тебя восходили и другие. Они смотрели, любопытствовали и уходили. Так и мы иногда спускаемся вниз, чтобы поглазеть на вас и понять, что плохого вы нам принесете в ближайшее время. Но ты остался. Ты здесь надолго. И я знаю: люди останутся здесь навсегда.

— Навсегда — не навсегда, — сумрачно ответил Сергей. Редко кто из людей может скрыть свои эмоции. — Ты же знаешь — я лишь исполнитель.

— Ты — исполнитель, да. Поэтому отвечать — тебе. И ты один за всё ответишь. Я не знаю, что придумают старейшины. Но обязательно нечто такое, что заставит уйти именно тебя.

— Какой вам прок в моем уходе?

— Какой нам прок в том, чтоб ты остался?

Сергей не нашел ответ на мой вопрос. Он предпочел забыть его, выкинуть из памяти, как досадную мелочь. Такую же мелочь, как колючее семечко дергея, забившееся между перьями и прильнувшее к ости. Оно чувствуется лишь тогда, когда хочешь расправить перья, царапая кожу и вызывая нестерпимый зуд. Ты никогда не найдешь семечко на спине, сколько не вычесывай перья, сколько не перебирай их пальцами. Нужен кто-нибудь, кто поможет тебе.

Невозможно выжить одному.

Сергей говорил: «Можно». Он говорил это не словами, но поступками. Не просил помощи, не искал сочувствия. Жил. Строил. И отвечал на мои вопросы:

— Ты не прав. Нет одиночества. Достаточно изменить точку зрения, и ты поймешь, что рядом с тобой множество людей, желающих быть рядом. Интересно, это я тебя убеждаю, или себя?

— Тогда почему одинок ты?

Сергей промолчал и на этот раз. Еще одно семечко в перьях. Он не знает, что после сезона дождей дергей прорастает, где бы он не находился. На земле, так на земле. В перьях, так в перьях. И если дергей не вытащить заранее, корешки растения запросто пробьют кожу, врастая в тело. Даже скала не может остановить безумный рост зеленого дьявола. Я видел изгоев, которые полностью скрывались под низенькой зеленой порослью и кричали, кричали. Даже если сдирать слабые стебельки, то рубиновые корни всё равно останутся, продолжая прихотливо углубляться сквозь ткани, выбрасывая новые ростки.

Всегда должен быть тот, кто вытащит коварное семечко. В этом я мог довериться только Сергею. При всей своей чуждости, он понимает. Видимо, страх смерти присущ всем живым существам, даже прилетевшим к нам с далеких звезд. Но искать дергей у себя он не захотел. Сказал, что для него трава не опасна, что она умрет раньше, чем нанесет ему существенный вред. Он даже продемонстрировал это: нашел семечко, положил себе на руку и полил водой.

Дергей прорастает не сразу. Ему надо вспомнить свое предназначение. Что он такое, чтобы забывать? Я с ужасом смотрел, как просыпается семя, выпуская клубок корешков, похожих на красные ножки ядовитых фаланг, беспрерывно бегающих в поисках жертвы. Корешки тыкались в кожу Сергея, пробуя ее на вкус и мягкость, и каждый раз избегали соприкосновения, как человек отдергивает ладонь от пламени костра. Растение не может бегать. Оно должно укорениться там, где проросло, иначе умрет. Дергей тоже цепляется за жизнь, как и мы. Как бы ни была ядовита почва, выбирать не из чего.

Корешки еще немного подергались и нехотя погрузились в ладонь, держащую их. Кончики рубиновых корней тонки, иначе им не прорезать камень, и человек не чувствует ничего. Но потом они расширяются, набирая питательные вещества, набухают кровью и доходят до костей. Кости — то, к чему стремится растение. Именно из минералов, что их составляют, дергей строит свой организм. Когда корешки дробят кости, тогда приходит боль.

Она пришла. И Сергей улыбнулся.

— Боль доказывает мне, что я еще жив, — сказал он.

— Ты не веришь словам других?

— Нет. Обман люди усвоили лучше всего. Он привычен. Все слова — обман. Все чувства — обман. Человек — это ходячая ложь.

— Ты не любишь людей, — сказал я. — Зачем ты строишь для них?

— Я строю для себя.

Разговоры отвлекают от боли, уводя ее от нас. Дают надежду. Растягивают время. Я не заметил момента, когда листья дергея на руке человека начали буреть и скручиваться. Он еще пытался выжить, выдергивая корешки из, казалось, гостеприимной плоти. Но яд человеческого тела убивал быстро. Растение рассыпалось прахом, и Сергей сдул его с руки.

Там, где дергей пытался укорениться, остался темно-багровый шрам открытой раны.

И почему-то мне подумалось, что мы ничем не отличаемся от этого примитивного растения, которое не понимая, что грозит ей смертью, упорно поглощает яд чуждого организма. Земля с радостью дает нам этот сладкий яд: всё больше изгоев уходит вниз. И еще подумал я, что даже если мы станем противодействовать, то конец будет тем же. Может, агония будет дольше, а на теле Земли появится маленький шрам, который зарастет через восемь дней. Но разве это цель разумного — продлевать свою агонию?

Наглядный пример.

Я хотел подтверждения своим мыслям.

— Ты доказал, что ты иной. Я это знал и так. В чем цель демонстрации?

Сергей приподнял плечи и опустил их.

— Во мне сейчас ничего нет. Я пуст. Только тогда, когда я строю, что-то появляется внутри, но сразу уходит, едва дом построен. Мне безразлично, кто поселится в этих домах, и что с ними станет дальше. Я живу, когда строю. А это… Всего лишь попытка наполнить себя чем-нибудь еще.

— Глупо. Неужели нет ничего другого?

— Предложи.

— Я всегда хотел летать…

Почему эти слова вырвались у меня? Ведь это мои желания, а не желания Сергея. Что ему до них?

Чтобы летать, надо иметь крылья. Чтобы не падать, надо знать, как ходить. Чтобы жить, надо иметь цель. Простые истины, которым сложно следовать. Мы пытаемся взлететь, мы падаем, спотыкаясь, мы бесцельно тратим время. Мы. Все.

Например, я. Что дала мне отсрочка? Смерть всё равно придет за мной. Хотя ее лицо может быть различным, но оно будет лицом смерти.

— У тебя будет такая возможность, — сказал Сергей.

Надо было подняться выше в горы. Зачем? Сергей не стал объяснять. Сказал, что узнаю потом, и что он не станет лишать меня радостной неожиданности. Он мог прерваться в работе. Вопреки своим словам, Сергей любил жизнь.

Человек не чувствует гор. Он не видит — куда можно безопасно поставить ногу, чтобы в следующий миг не свалиться со скалы. Человек слишком уверен в своих силах. Его уверенность глупа. Я не могу предупредить его — окрик лишь собьет с шага, и Сергей оступится. Уж лучше идти сзади в надежде, что успеешь подхватить падающее тело, и оно не собьет тебя в пропасть.

Собьет. Это — закон. Надо делать шаг в сторону, когда на тебя падает человек. Тогда это не повредит ни тебе, ни ему: люди всегда применяют веревки, чтобы удержаться на скале. Все, кроме Сергея. Он поднимается легко, четко, одним движением, не раздумывая, не отрывая больше одной конечности от скалы. Мы называем это «лететь над скалой». Но скоро Сергей устанет. И сорвется. Это неизбежно, как рождение солнца.

Куда мы поднимаемся? Я не раз бывал на маленькой плоской площадке на вершине этой скалы. Там ничего нет, я знаю. Ветер, пыль, голый камень. Даже дергей избегает этого места. Непонятны мысли людей, не ясны их цели.

Мы добрались. Никто не упал. Я обдумаю это позже. Сергей стоит на краю скалы и смотрит вниз, в сторону моря. Может, он вспоминает, как там хорошо, тепло и влажно? Жалеет о том, что он сейчас не там? Я не собираюсь расспрашивать об этом. Я жду, что он скажет сам. Человек молчит, подставив лицо ветру, который выдувает жидкость из его глаз. Он ждет. Я уже вижу — что.

Летательная машина землян. Как они ее называют — «флаер». Неужели Сергей мог подумать, что я полечу в их машине? Тогда он ошибся во мне. А я — в нем.

Флаер задирает нос, чуть не сбрасывая нас с площадки, и косо садится на камни. Поднимается дверца, приглашая Сергея. Он подходит к человеку, который сидит внутри, и негромко говорит с ним. Я не прислушиваюсь, но слышу.

— Зачем ты меня сюда вызвал? Еле сел. Не мог к месту высадки прийти?

— А потом тащить его сюда? Кстати, привез?

— Привез, конечно! За кого меня принимаешь? Только опять же не пойму — для чего он тебе?

— Летать, конечно, — Сергей усмехается.

— Летать… А флаер на что? Надежная машина. А это… Пленка одна. Порвется, я тебя по ущельям разыскивать не буду.

— Будешь, — улыбка не сходит с лица Сергея. — Да и не порвется.

Он берет из рук прилетевшего на флаере небольшой сверток, машет ему рукой, и машина резко поднимается в воздух. Зависает на время удара сердца, разворачивается на месте и устремляется прочь.

Мы опять вдвоем. Двое живых и ветер, свистящий нам в уши.

Сергей бережно распаковывает сверток, придерживая края рвущейся по ветру ткани.

— Держи здесь, — указывает он, и я послушно хватаюсь за край. Материя под пальцами мягкая и упругая, прочная и невесомая. Материя Земли. Сергей встает рядом со мной и одним взмахом расправляет ткань.

Получается нечто темно-синее, серповидное, выгнутое в широкой части, рвущееся из рук.

— Это крыло. Странно, что никто из отдыхающих не пользуется им. Ветер хорош, подъемная сила будет приличной, — говорит Сергей, видя непонимание во мне.

— Птицы. Они не любят чужих в воздухе. Нападают. Возможно, об этом знают там, внизу, — я киваю на море.

— Возможно, — легко соглашается Сергей. — Но ты ведь свой. Что тебе птицы? Ты сам — как птица.

— Не говори так. Птица — вестник смерти. И вестник новой жизни. Чтобы родиться, надо умереть.

— Философы, понимаешь, — непонятно высказывается Сергей. — Не можете воспринимать мир, как он есть.

— Мир таков, каким мы его видим, — ответил я.

— Я и говорю — философы. Вам бы преподавать в земных университетах, — Сергей вдруг воодушевляется высказанной идеей. — Хочешь, отвезу тебя на Землю? Познакомишься с нашим ученым людом?

— Нет, — только и отвечаю я.

— Твое дело. Возьми крыло. Оно поможет полететь тебе. Претворить мечту в реальность.

Как завороженный я наблюдаю за движениями Сергея, прикрепляющего крыло над моими плечами, пристегивающего его к рукам и поясу. Он заканчивает, придирчиво осматривает меня и с небольшим сомнением говорит:

— Вроде, всё. Ну, как, не жмет где? Боишься?

Я не боюсь. Ветер не обманет меня на этот раз. Он будет служить мне без всяких обязательств. Потому что я сильнее его.

Толчок от скалы подбрасывает меня вверх. И я застываю в воздухе, раскинув руки по крылу.

Странно и пугающе не чувствовать прочной опоры под ногами. Знать, что внизу ничего нет, кроме воздуха, который не станет тебя держать. Он — враг. Но он и друг. Вернее, временный союзник, который в любой момент откажется и от тебя, и от клятвы, и от взятых обязательств. Ошибись и узнаешь, с каким злорадством он будет кричать тебе в уши, радостно вопить в предвкушении твоей смерти. Но сейчас он молчит и держит тебя, надменно не замечая твоих усилий. Ты — гость. Незваный гость. Тебя не будут выпроваживать, но всеми силами дадут понять, что никому ты не нужен, что зашел сюда по ошибке, что будет лучше, если ты уйдешь. Как можно скорее. Тебя подтолкнут в спину, несильно ударят в грудь, потреплют по плечу, взъерошат перья на голове. «Прощай, мы не ждем тебя снова!»

Я смотрю вниз. Никто и никогда не видел скалы отсюда. Полет стоит того, чтоб увидеть. Когда видишь — понимаешь, каков твой мир. Он входит в тебя, и ты становишься его частью. Ты уже забыл, что мир отверг тебя. Что жизнь твоя — из милости человека. Не надо помнить плохое. Оно всё равно вернется к тебе, когда ты встанешь ногами на камень и будешь вновь учиться ходить.

Я лечу… Я — лечу!! Нет большего счастья. И нет большего горя. Потому что полет не может длиться бесконечно. Он закончится, и я умру. Чтобы снова родиться. Многократно. Смешать жизнь со смертью, что может быть сладостнее? Я могу наслаждаться каждым мгновением, но я помню — чем я заплачу. Жизнью. Полет — всего лишь отсроченная смерть. Я уже понял. Устремляясь в небо, я перестал быть живым. Полет — последнее счастье, что выпадает грейпу. Его нельзя переживать много раз. Безумие приходит к тому, кто пытается обмануть смерть. Я — обманул.

Ветер смирился с моим присутствием. Он даже может поиграть со мной. Повернуть в одну сторону, закружить в другую. Приподнять, резко опустить так, чтоб захватило дух, и ты не мог бы издать ни единого звука. Я чуть наклоняюсь и делаю разворот. Теперь видно место, с которого я взлетел. Одинокой фигуркой стоит Сергей и машет мне. Надо возвращаться. Время ограничено. Даже у мертвеца.

Самое сложное — посадка. Надо угадывать с порывом ветра, чтобы он смягчил удар, а не пропахал твоим лицом по каменной крошке. Чтобы он не подхватил тебя еще раз, не перевернул и не ударил спиной, рассекая земную ткань. Чтобы не бросил тебя на край скалы, за который сложно зацепиться пальцами.

Я ошибся. Теперь крыло на спине — опасный лишний вес, которым ветер, всё-таки обманувший меня, никак не наиграется. Он мотает меня из стороны в сторону, подталкивает к гибели и шепчет: «Отпусти, отпусти». Еще немного, и я последую его настойчивой просьбе. Чуть погодя. После того, как я скажу Сергею несколько слов. Вот и он. Слушай…

Сергей не слушает. Он хватает мою руку, срывает остатки крыла и дергает меня вверх.

Я лежу на камне. Скала неподвижная и теплая, нагретая за день солнцем. Я понимаю, что не хочу уходить с этого места.

— Сколько раз я буду вынимать тебя из пропасти? — спрашивает Сергей у самого себя. Он не смотрит на меня — я никуда не денусь. — Когда-нибудь я улечу с Грейптадора.

Я не буду отвечать. Я не знаю. Некоторым суждено падать в пропасть. Другим — вытаскивать. Иногда они меняются местами и тогда могут ответить добром на добро. Как ответить добром врагу? Стать ему другом? Но перестанет ли он от этого быть врагом?

И главный вопрос: для чего я всё-таки остался жить?

Можно бесконечно сидеть на краю скалы и смотреть вниз. Видеть море, берег, где толпятся далекие люди и мои соплеменники, сошедшие к ним. Видеть их суету. Сознавать, что ты ее выше. И неспешно играть на флейте, выводя простой мотив. Такой простой, что забываешь, когда начал играть, и не в силах остановиться. Флейта становится частью тебя. Ты сам — песня. Каков ты — такова и она. Вы будете существовать вечно, пока вас не прервут, тронув за плечо.

Его перья гудят на ветру. Он силен, он значим. Зачем Цертисс пришел к отщепенцу? Ко мне.

— Кто он? — спросил Цертисс. — Почему ты не возвращаешься? Почему остался с ним? Почему играешь песню ветра?

— Зачем мне возвращаться? Чтобы взойти на скалу духов? Чтобы потом лететь вниз? По крайней мере, я жив.

— Если ты убьешь человека, никто не посмеет указывать тебе. Избавься от него — и станешь неподсуден. Ведь это просто. Люди не умеют лазать по скалам. Неосторожный шаг. Непрочный камень. Непротянутая рука. Даже в глазах их закона ты будешь невиновен.

— Что мне законы, Цертисс? Неужели ты думаешь, что я подниму руку на друга?

— Друга?.. Вот как… Ты пожалеешь. Запомни, для тебя один выход: смерть человека. Иначе ты умрешь вместе с ним. Времени на раздумья у тебя немного — мы видели, что творит этот человек.

Цертисс сделал шаг в сторону, вверх, еще вверх и скрылся в расщелине.

— Зачем он приходил? — спросил Сергей. — Это твой знакомый?

— Знакомый, да. Спрашивал, что я здесь делаю.

Сергей издал непередаваемый звук.

— И что ты ему сказал?

— Сказал, что живу здесь.

— Информативно, да.

— Ты многого не знаешь и не понимаешь.

— О, да! Куда уж мне. Да только как понять, если никто ничего не говорит? Если не понял, так это я про тебя.

— Они не хотят твоих домов, — сказал я прямо.

— Это не им решать. Как они могут помешать мне? Встать всем племенем вдоль участка, взявшись за руки? У вас столько людей?

— Да, нас мало, — признал я.

— Если же они просто встанут, мне достаточно сделать шаг в сторону и строить там. Место на Грейптадоре — не принципиально.

— Сколько всего будет домов?

— Сорок восемь. По крайней мере — таково задание. Столько у меня зурма.

Он думал об одном — как он будет строить. Недальновидно. Словно висящий на одной руке над пропастью вдруг задумается о состоянии прически: не истрепались ли волоски на перьях. Нет, перья в порядке. Они изломаются позже, когда разожмутся пальцы, и ты встретишься с дном ущелья. Лети.

Сергей редко обращал внимания на посторонние мелочи. Перед ним стояла задача построить, и он не отвлекался от нее. Лишь иногда садился отдыхать и смотрел вниз, на море. Искал вдохновения? Вспоминал о том, как раньше ему было хорошо здесь? Но после такого отдыха его дома становились иными, чем раньше. А может, он мечтал о полете? Ведь его крыло сломано и мечта недостижима. Мечта всегда такова. Если ее не добиться — мы страдаем. Если же она осуществляется, мы остаемся разочарованными. Даже не результатом, а тем, что мы что-то теряем внутри себя. Утрачиваем самую возвышенную часть души.

Моя мечта воплотилась.

Из меня выдернули самое главное — стержень, который не давал мне согнуться и стать как все. Что я теперь? Чем отличаюсь от остальных, никогда не поднимавших голову к небу, верящих в птиц и предначертанное? О чем теперь будут петь мои перья?

Я знаю, что такое полет. Знать и оставаться живым при этом — что может быть страннее?

А еще я знаю, как старейшины расправятся с нами. Я видел, куда шел Цертисс.

Просто отворить каменную жилу, если знаешь, где она проходит. Сложнее заставить ее служить тебе. Как управлять расплавленным камнем, хлещущим из разверзающейся ямы? Да, он течет вниз. Но куда? Я думаю, что Цертисс рассчитал правильно, и лава будет течь прямо на нас. Еще до заката она сожжет всё, что построил Сергей. Или уничтожит другим способом.

Огненная гора далеко, но я вижу раскаленный язык на ее вершине. Он вытягивается, извивается, с жадностью сластолюбца трогая скалы, и стремится вниз, чтобы растечься каменным озером и низвергнуться в море. Пока тихо. Но звук скоро придет, и Сергей увидит. Поймет тщетность усилий. Что он сделает? Быть может, вернется домой, раздавленный, как каменная ящерица под ногой? Или станет строить в другом месте, где ему опять помешают? Люди — странные существа. Никогда нельзя предсказать, как они поступят. Будут они бороться, несмотря на тщетность усилий, или сложат руки, хотя победу можно просто поднять из пыли?

Мрачный гул достиг нас.

— Что это, Хорц?!

Это мое имя. Я сказал его. Я должен ответить, ведь знающему имя нельзя возразить.

— Это смерть, Сергей. Моя. Твоя. Других людей. Смерть твоего дела.

— Извержение. Да, о такой вероятности я не подумал. Когда лава будет здесь?

— Скоро. Цертисс не ошибается.

— Это что — нарочно сделано? Но зачем?! Странные вы люди!

— Мы — не люди. Запомни, Сергей. Мы — другие. Неужели ты не понял этого?

— Да понял… Но ведь существуют общие принципы жизни. Общие для всего живого инстинкты. Общие страхи. Живое — оно всегда живое. Будь ты грейпом или человеком, инстинкт выживания всё равно заставит тебя поступать так, а не иначе.

— Ты когда-нибудь нес смерть другим? Знаешь, как это сладостно? Когда кровь врага стекает по твоим пальцам, застывая на перьях алыми пятнами? Когда враг захлебывается в мольбе о пощаде, лишенный языка? Когда извивается под твоей ногой, пробившей грудную клетку? Что ты можешь знать об этом? Ты — исчадие мира, где нет войн!

— Я помню о смерти. Я помню. И войны были у нас, не чета твоим. Ты не знаешь в чем сила. Думаешь, убив врага, ты победил его? Не-е-ет. Ты проиграл.

— Скажи это Цертиссу! Если он станет слушать тебя…

— Станет, — Цертисс появился перед Сергеем внезапно, и тот отпрянул.

— Мои доводы пусты для тебя, — Сергей начал почти сразу. — Останови лаву, тогда будем разговаривать.

— Разговор был нужен тебе, человек, — Цертисс смеялся. — Я могу лишь слушать. Говори. Последнее слово — священное слово.

— Ты меня рано хоронишь, грейп. Скажи, зачем ты сделал это?

— Наивные люди. Им всегда надо доискаться до причин. Думают, будто поняв, они смогут что-нибудь изменить. Поздно менять. Лава идет сюда.

— Как меня достали эти глубокомысленные разговоры! — Сергей с силой ударил кулаком в раскрытую ладонь. — Хочешь сказать — говори! Почему я должен искать второй слой?! Хочешь моей смерти, да? Жди! Не дождешься! Я еще не всё сделал, что собирался! Понял, грейп?!

Цертисс промолчал. Ему нечего было сказать. Он не торопился: отворивший жилу всегда знает — куда и когда уйти. По крайней мере, я видел, что Цертисс уважает врага, и это уже значило многое. Он не станет убивать Сергея руками. Станет ли Сергей сражаться? Не думаю. Это не его способ. Да и нет смысла в убийстве, когда неукротимый огонь стремится к тебе.

— Мы не можем договориться, — сказал я. — И не хотим. Нет смысла договариваться со стихией: она не ответит. Что бы ты ни думал, стихия сделает по-своему, как удобно ей.

— Ты про извержение? — спросил Сергей.

— Нет. Про вас, про людей.

— Ах, вот как! Ты считаешь, что с разумным человеком нельзя договориться? А ты пробовал? Пытался? Какие слова говорил?!

— Зачем слова? — Цертисс вступил в разговор. — Достаточно посмотреть на дела ваши. Что принесли вы нам, издавна живущим на этой земле? Хорошего — ничего. И если это не плохое, то уж точно — ненужное.

— Что хорошего вы ждали от нас? Скажи! Поведай тупому землянину! Чего вам не хватает, и какую подачку дать вам? Только не забудь: полученное без трудов — зло.

— Уходите. Это будет самым лучшим из того, что вы можете сделать.

— Куда? Куда мы уйдем?

— Откуда пришли.

Теперь Сергей не знал, что ответить. Я видел, что он принимает слова Цертисса, но возразить не в силах. Невозможно быть одновременно и с теми, и с этими. Внести разлад в мысли врага — первый шаг к победе над ним. И Цертисс умело воспользовался этим способом. Вот только смешно воевать с одним человеком, если идешь против всех людей. У землян никогда не найдешь того, кто принимает решения. Убивать исполнителей можно, но бесполезно: они ничего не решают. На смену одному придет другой. Может, слабее, может, сильнее, но тоже ничего не решающий. Людей слишком много. Этого Цертисс не понимает. Поэтому он проиграл.

Я понял это в тот момент совершенно ясно и четко. Нет смысла убивать, если этим не достигается победа.

— Цертисс, — сказал я. — Ты хочешь победить? Какой ценой? Чем ты поступишься ради победы? Не будет ли плата чрезмерной?

— Не будет. Нет такой платы.

— Посмотри здраво. Вокруг себя. Посмотри вниз — что ты видишь?

Цертисс посмотрел. Он видел тоже, что и я: маленькие домики у моря, толпы людей и других странных пришельцев, их машины. Можно залить лавой всё побережье. Можно взорвать все горы. Можно уничтожить жизнь. Но зачем? Придут другие люди, откопают из-под пепла свои дома, построят новые машины, начнут жить, как жили раньше. Будет лишь малое отличие от того, что есть сейчас: в этом мире не станет грейпов.

Ты же умный, Цертисс! Ты должен понять!

Он молчал дольше, чем требуется для подготовленного ответа. Цертисс действительно думал. Но о чем? О враге? О его силе? О своей слабости? Что возобладает — самоуверенность или осторожность? Каким путем пойдут грейпы по воле старейшин?

— Новый путь, Цертисс. Новый путь…

Мои слова вернули его в горячий день.

— Да, ты прав. Нужно искать новый путь. Я буду еще размышлять над этим. Не знаю сколько, но я найду решение. И тогда мы посмотрим, кто хозяева на Грейптадоре.

— Останови извержение! Ты же можешь!

Сергей ошибается. Остановить огненный камень не может никто. Его можно только направить. Либо повернуть. Либо дать ему течь, как вздумается. Я почти уверен, что Цертисс выберет последнее. Зачем мне понимание неизбежного? Оно дается тем, кто близок к смерти.

Цертисс не будет слушать просьбы врагов. Он говорит только то, что считает нужным:

— Пусть это будет вам уроком. Пусть. И уроком лично тебе. Я не буду размышлять — удастся вам справиться с огнем или нет. Я уже забыл об этом. Это твое дело. Дело людей.

Цертисс повернулся и полез на горячую скалу, цепляясь за выступы, которые видел только он. Знающий путь. И при этом предсказуемый в своих поступках. Он не страшен людям. Страшен будет тот, кто выйдет за грань привычного и увидит. Не уверен, что доживу до этого. Сейчас я не уверен ни в чем.

Огненная река подбирается к нам всё ближе. Нестерпимый жар опаляет кожу, заставляя волоски перьев скручиваться и зловонно чадить. Я не ухожу вслед за Цертиссом. Мне некуда идти — у меня нет своей воли. Воля Сергея непонятна, но я остался с ним разделить неизбежное. Он может одуматься и уйти. Может. Но не желает. Да, он не ценит свою жизнь — она пуста. Не ценит мою жизнь, которая есть лишь вырванный из небытия плевок. Но как же жизни других людей? Тех, что внизу?

Я спросил. Но разве ответит тот, кто не может совладать с внутренней болью? Для него вся жизнь — боль. А смерть — освобождение. Он не слушает здравых рассуждений. И не должен их слушать. У него свой мир. Только там он может найти ответ на вопрос, который задаст сам.

— Если б я мог… Если б я мог… — тихо говорил Сергей, глядя на раскаленную поверхность.

— Невозможно остановить ярость камня. Люди уйдут. Мы останемся.

Мои слова словно пробудили человека. Блуждающий взор стал цепким и злым. Всегда спокойное лицо исказилось, и он закричал:

— Нельзя?! Ах, вот как! Ошибаешься! Я смогу. Я выстрою стену. Лава не пойдет здесь. Ты увидишь.

Может, Сергей говорил это в запале. Может, тогда он еще не знал, как поступит. Всё может быть. Но как только он сказал, то стал действовать. Его решимости и точности действий позавидовал бы лучший воин, идущий на битву. Один удар — один противник. Шаг — удар — смерть. Зачем терять время на добивание? Так же и Сергей.

Он наклонился. Вынул кусок зурма из сумки, с которой не расставался, и метнул в сторону расплавленной огненной реки, текущей на нас. Он бросил далеко. Дальше, чем мог бы я. Дальше, чем мог он сам, когда был спокоен. Еще на лету камень поймал несколько огненных плевков, окутался дымом и упал на раскаленной берег алой реки. И тут же он начал расти, подниматься, вздыбливаться буграми. И ползти, обходя реку полукругом, запирая ее. Толстые и высокие каменные волны из холодного камня. Яростные горячие брызги расплавленной реки. Лава не знает преград. Она сжигает всё. Пробивает проходы сквозь камень. Она сама — камень. Ее не остановить. И только когда перестает течь из жерла, она успокаивается, затихает, покрывается ломкой пузырчатой корочкой, которая легко слезает, стоит наступить на нее незадачливому прохожему.

Камень против камня. Огонь против силы духа. Каменная стена росла и нагревалась. Жар шел от нее. Казалось, она не выдержит, треснет, и лава прорвется огненным слепящим водопадом. Чтобы растечься по склону и сделать то, к чему стремилась.

Я боялся. Смерть находилась прямо передо мной. Не какая-то далекая, незнаемая, от которой еще можно спастись, ухватившись в падении за цепкие корни скальной травы. Нет. Решительная, требовательная и насмешливая. Которая хохотала, бросаясь обжигающими камнями и дыша ядовитым воздухом: «Ты — мой. Беги, не беги, всё равно я догоню тебя. Не на первый твой шаг, так на второй. И конец твой будет ужасен!»

Невозможно противиться неизбежному. Можно лишь оттягивать его.

Сергей не понимал этого, суетился, старался избежать предначертанного судьбой. Это его путь. Мой путь проще. Сделать шаг и лететь.

Ветер подхватит меня.

Я — жертва.

Раскинув руки, как крылья, грейп падал. Красные перья на его руках вибрировали, гудели и, казалось, замедляли падение.

Не надейтесь. Всё равно кровь плеснет алым языком на серые камни, а изломанное тело будут клевать птицы смерти.

Вы в свадебное путешествие ездили? Нет? Повезло. А я вот поехал. Сам хотел, сам, никто не уговаривал. Да еще бесплатно, на средства компании, на модный курорт. Правильно. Что сейчас самое модное? Грейптадор, конечно. Нет, тут всё нормально. Жена тоже хотела. Она ж кроме своего Аллона нигде и не была. Командировка на Хрон не считается — никому нормальному в голову не придет там отдыхать.

Я тоже думал — отдохну. Да где ж вы видели, чтобы компания, посылая сотрудника отдыхать забесплатно, выгоды не поимела? Они мне целый список прислали — чего делать, на что смотреть, куда идти и как себя вести в том или ином случае. «Руководство: как отдыхать сотруднику компании». Про личную жизнь и мои интересы — ни слова. Конечно, кого они волнуют, кроме меня.

Нет, я всё прочитал. Даже выучил кое-что. А потом свое «Руководство» составил. Чтобы совместить их запросы с моими желаниями. Получилось, конечно, я ж профессионал, а не абы кто.

Кому вся эта рутина интересна? Ну, про перелет, про посадку, про станции пересадки, на которых даже искусственной гравитации нет, и приходится в чужих декомпрессионных костюмах париться. Про запахи я уж и молчу. Десять дней издевательств над людьми. Хорошо хоть время перелета не входит в отпуск.

Ну, да, перелет — не отдых. Хотя некоторые умудряются и в космосе всякие напитки распивать, которые на борту запрещены. Алкогольные. Не знаю, как они их протаскивают. Может, прямо в желудке. Наглотаются капсул с различным сроком растворения оболочки, а потом кайфуют. То одно в желудок выливается, то другое. А может, одинаковое — желудку-то без разницы, что в нем: мадера или чистый спирт этиловый. Со спиртом удобнее, наверно, — меньше тащить. Так вот напьется такой «умный», а потом в невесомость его. Ну, эффекты разные бывают, в основном неприятные для окружающих. С такими гражданами лучше не связываться и вообще каюту на запоре держать.

Нам, как молодой семье, это просто: высветил на двери табличку «новобрачные», фиг кто подкопается, даже ломиться не станут. Правда, по утрам подмигивания всякие и вопросики с намеками. Но их игнорируешь, намеки, и дальше завтрак ешь.

Так что без приключений добрались.

Грейптадор впечатляет, да. Когда выходишь и в первый раз вживую видишь… Это вам не голо-снимки. Это — настоящее. Нет, привыкаешь быстро. Дня через три и небо обычное, и трава, и море, и солнце, и туристы. Только чужая планета всякие сюрпризы каждый день подбрасывает.

Скажем, первый ужин. Прилетели мы поздно. Устали, конечно. А тут посадка, всё такое, таможенные проблемы, как без них-то. Мы ж в составе группы прибыли, которая заранее сформирована. Стоим, ждем. Есть хочется. После невесомости всегда есть хочется, проверено. Ну, гид и говорит. Дескать, сейчас поедем на место, там и поедим. По расписанию. Наверно, у них какое-то не то расписание было. Потому что на полчаса с ужином опоздали. А есть-то хочется — почти сутки голодные. Тут лишние пять минут — скрежет зубовный и в животах урчание.

Принесли. Никто, конечно, не понял, что это и из чего приготовлено. Но выяснять не стали. А то, как узнаешь, так вообще голодным останешься, и придется внутривенно жидкую пищу получать — какой-нибудь раствор глюкозы. Есть это блюдо можно было, у кого зубы хорошие. Потому как ножи почти не резали. Откусишь и жуешь, жуешь. Некоторые предположили, что это такая специальная жевательная еда — чтоб желудочный сок лучше вырабатывался. Ага, и чтобы язву поскорее себе нажить.

Ну, и конечно, у всех ночью нехорошо с внутренностями. Кто дезактиватор перед сном не принял. Надо рассказывать, кто самым умным оказался?

Что еда непривычная — это всем понятно, не на Земле ж. Даже на Земле, проедешь какую-то жалкую тысячу километров, тебя и не так накормят. Что все требуют чаевых — нас гид предупредил. Дескать, обычаи у них такие. Ну, ладно, обычаи уважать надо, кто ж спорит? А вот то, что почти за все экскурсии дополнительно пришлось оплачивать, — мне сильно не понравилось. Денег-то я мало с собой взял, только на сувениры. А Яся всё талдычит: «Давай, сюда сходим, давай, туда сходим…» Нет, сходили, конечно. Самому тоже интересно, как-никак. Хоть и курортная планета, а посмотреть есть на что. Всякие древности. Развалины там, пещеры с рисунками, камни с резьбой в раскопках. Сразу видно, где люди жили и чем занимались. Ну, не люди, конечно, но очень похожи. А куда делись и от чего ушли с этих мест — никто не знает. Ладно, наши ученые — они всегда не в курсе. Так даже в местных легендах ничего про это нет. Жили, а потом вдруг раз и ушли. Или померли все — такой вариант тоже где-то проскальзывал. В общем, таинственность. Тем и интересно.

Местные жители, конечно, чудные. Я сначала думал — на них украшения. Потом пригляделся и чуть не упал. Это всё на них прямо росло. Само по себе. Или выращивалось специально, не суть. Главное, что выглядели они совершенно невообразимо. С виду, вроде, обычные — это когда стоят и не двигаются. Ну, две ноги, там, две руки, голова, сама собой. Вот только одежды на них совсем нет. Но и не сказать, чтоб голыми были. Всё тело в перьях. Не так, чтобы очень длинных, скорее, даже, коротких. Но на голове прям гребнем стоят. И все разноцветные. Ни одного похожего нет. Ясно дело — красят.

Ну, я ж помню, что на корабле говорили, не тупой. Дескать, живут они в горах, вниз спускаются редко, только для покупок разных и потом сразу обратно. С людьми контачат не охотно. А тут — нате вам! Выстроились, как на парад. Или, там, на показ современной моды. Демонстрируют нам эксклюзивные фасоны носки перьев. М-да… Кто ж их оценит-то? Нет, может, какому дизайнеру это самое то — новые впечатления, новые идеи. А простым людям, что отдохнуть приехали, — поглазеть и забыть.

Но главное не в этом. Главное, что они вообще там находятся, где находиться не должны. А это — беспокойство. Непрогнозируемый фактор. Мало ли как он на отдыхе скажется. Ага, сказался. Еще как.

Нет, я по порядку буду, иначе сам запутаюсь. Мы ж позже, чем Сергей, прилетели — так и задумано было, чтоб не светиться лишний раз.

Встали утром. Первым делом, конечно, в душ! Вечером не до того совсем было — лечь и коньки отбросить, и чтоб никто не трогал. Только зубы почистили, а на местную сантехнику и не посмотрели. Мы ее утром во всей красе узрели. Времени немного было — едва к завтраку успевали. Вот я и предложил душ вдвоем принять — может, быстрее получится. Яся сразу в ванную пошла, а я чуть подзадержался. Слышу вдруг вопль какой-то, а потом ругань. Женским голосом. Я и не знал, что жена так ругаться умеет. «Что же это, — думаю, — ее до такого состояния довело?» Вбегаю. Картина интересная. Ты ванную видела? Видела, не отпирайся. Что там должно стоять? Нет, у всех по-разному, конечно, но основное-то! Ладно. Унитаз, раковина, ванна или душевая кабина. Для гостиницы вполне приемлемо. Всё это было. Только вместо ванны стояло неработающее биде, а душевая кабинка была размером полметра на полметра! В кабинке дверца такая отъезжающая. Яся разделась, внутрь попыталась забраться, а целиком не помещается. Либо левая половина, либо правая, либо вообще одна голова с грудью. Она втискивалась, втискивалась, дверцу закрыть попыталась, а она возьми и заклинься. Как раз посередине моей жены.

Если со стороны смотреть — смешно, конечно. Стоит голая девушка и ругается. А дверцу не может сдвинуть. Вот вы бы так попали — что делали? Хорошо хоть у нее был я. Который ворвался в ванную и вырвал жену из цепких объятий душевой кабинки. Смотрю, где нам мыться предстоит, и четко понимаю, что вдвоем точно не поместимся. Вот тебе и романтический душ… Можно было бы и по отдельности. Но почему-то душевая лейка была жестко закреплена где-то на уровне Ясиной груди. Это чтобы голову не мыли? Или ванная предназначена для низкорослых индейцев из амазонской сельвы? Если присесть, то колени либо в стенку упираются, либо за дверцу вылазят. Но это еще ничего. Вот с водой какие-то проблемы. Невозможно воду отрегулировать. Чуть заденешь кран — горячая хлещет, в сторону чуть сдвинешь — ледяная. А то и вовсе выключается. Супер-контрастный душ.

Вымылись, а что? Если по диагонали вставать — даже я умещаюсь, так это еще сообразить надо было. Я жене даже спинку намылил — ей самой не дотянуться было — локоть в стену упирался. Такая романтика. На завтрак успели, конечно. Я потом с гидом поговорил, объяснил ситуацию. Она к администрации сходила, выяснила — как же, претензии уважаемого туриста. Оказывается, нас действительно не в тот номер поселили. Не для человеков. Для инопланетников каких-то, я даже их видового названия не запомнил. Не произнести его по-русски.

Ну, там, поели, опять же по расписанию — на этот раз точно, наверно гид им часы синхронизировала. И на пляж. Загорать, купаться, кто умеет. Кто не умеет — тех в бассейн запустили. Но там совсем не то. Вода, хоть и проточная, да с подогревом, а какой-то химией отдает. Так что я разок окунулся, а потом в океан пошел плавать. Я ж помню — ничего опасного для человека там не бывает: ни рыб хищных, ни млекопитающих, ни птиц, ни даже беспозвоночных. Про бактерии не буду говорить, не запомнил. На этот случай таблетка есть одна. Принял — и сутки можешь не опасаться атак чужеродных микробов. Да нет, я в курсе, что человек им всё равно не по зубам и они сразу помирают. Это всё понятно. Вы для наглядности стаю собак представьте. Подбегает к вам каждая, куснет и брык на спину, сдохла значит. Так вам от третьего укуса поплохеет. А последняя собаченция будет уже хладный труп кусать. Ну, да, бактерии мелкие, так ведь их сколько! Несравнимо с собачьей стаей.

В общем, купаюсь в свое удовольствие, плещусь. Тут же и Яся рядом, наслаждается. Она в открытом море не новичок, ей можно. Но, говорит, что отличается вода. И теплее, и вкус у нее какой-то другой — приятнее, что ли. И вообще — тут классно! Ну, кто ж с этим спорит? На курорте всегда клёво.

Наслаждаюсь. Ну, и как на зло гид наша подбегает. «Вылазьте, — говорит, — пойдем новый номер смотреть». Пошли, конечно, а то опять подсунут невесть что — в который уже раз ругаться придется. Открыли двери, продемонстрировали и сразу закрыли, потому что, видите ли, у них плановая санитарная обработка. Перед закрытыми дверями потом и порассказали, что там в номере имеется. Впечатляюще. Я половины слов даже не понял.

И напоследок говорят, что номер для молодоженов, в качестве компенсации нам за доставленные неудобства. Ну, я и повелся. Одного не понял — сколько лет предполагаемым молодоженам должно быть? За сотню? Потому как кровати раздельные. Но это еще ничего, если б они не разъезжались. Самопроизвольно, внезапно и резко. Хочу, я, скажем, жену во сне обнять, тянусь к ней, обхватываю за плечи, и тут кровати начинают ехать. Причем, обе сразу и в противоположные стороны. Тут надо либо Ясю отпускать, либо один из нас точно на пол грохнется, а то и оба. Это еще ничего, когда просто спишь. Не так травматично. А если в этот момент сексом занимаешься? Да еще в какой-нибудь экзотической позе, из которой так просто и не выбраться? Или кровати должны блюсти целомудрие партнеров во время сна? Так что на кроватях пришлось только спать. А сексом в других местах заниматься. Ну, вы что не знаете? Никогда молодоженом не были?

И под луной в голом виде не плавали? Думаешь, что один на пляже, ан нет, глядь — уже компания. И не только из людей состоящая. Вроде и на берег не выйдешь, и в море не останешься — всё холоднее делается. Тут либо уплывать подальше, либо набираться храбрости и в таком виде выходить, будто так и надо. Вот ты бы что выбрала? Так выйти? Яся — тоже. Так вам есть что показать, можете гордиться. Не то, что мне. Стесняюсь.

Вот она и вышла. Чисто Афродита из морской пены. Знаешь такую? Богиня это, древнегреческая. Компания на нее уставилась, даже замолчала, а я быстренько вокруг, чтоб меня никто не заметил. Меня всегда люди поражают, которые естественно держатся, независимо от обстоятельств. Я про Ясю сейчас. Смотришь на нее, как она по пляжу идет на фоне луны Грейптадорской, спокойно, даже как-то неторопливо, лунный красноватый свет ее со всех сторон обволакивает силуэтом, а спереди она вся в тени, формы только угадать можно. И видишь как бы чужими глазами, со стороны. Тут-то и понимаешь, что идеальнее ее нет вовсе.

Ты бы что делала, если б богиню увидала? Зря спросил. У женщины другая реакция совершенно. А мужики эти, что на пляже собрались, рты пораскрывали, расступились и в спину ей смотрят. Я тоже смотрю, конечно. Красивая спина, ничего не скажешь. И ноги красивые. И всё остальное — тоже. Только подкрашено всё в красный цвет — из-за луны, понятно. Кровавый такой.

Тут инопланетник, что с мужиками был, завыл, на колени бухнулся и вопит, что вот не сойти ему с места, а это снизошла сама Трц-ала. После такого всё внимание, конечно, на инопланетника переключилось, а Яся, между тем, до тени дошла и в ней спряталась. Я одежду жены на берегу подобрал и тоже — к ней. А эти всё никак инопланетника успокоить не могут. Еле уговорили его алкоголя принять — верное средство для борьбы с духовными проявлениями. Только тогда он утихомирился и песню запел. Ну, местную, не на человеческом языке. Мне потом перевели. Очень неприличные слова, не буду смущать.

Вот почему большинство на отдыхе так напивается, что потом и не помнит, где они вообще были? Толку-то лететь за тридевять земель, когда своя выпивка рядом, под боком? Или просто стыдно перед своими? А чужие, дескать, дурного слова не скажут, а если скажут, так их куда подальше послать можно и больше с ними ни разу не встретиться. Так мало ли с кем мы встречаемся один раз в жизни? Каждый день — новые лица. На другой конец города съезди, таких отморозков увидишь, что какой-нибудь мальвин тебе красавчиком покажется.

Ну, как я объясню, кто такие мальвины? Их видеть надо. Ну, вот представь. Махина под три метра. Волосатый. Лицо, как у неандертальца, и зубы такие же. Иногда они даже одеваются. Некоторые продвинутые стараются человеку во всем подражать, даже зубы чистят, дескать, мы одной крови. Вот идет такой мальвин по пляжу, люди в стороны расступаются, потому что запах от него звериный, и по сторонам зыркает — чем бы таким интересным заняться. А для мальвина ничего интереснее нет, чем сломать что-нибудь. И чем оно сложнее ломается, тем интереснее. Так что непрочное он даже не замечает. Если заденет, так только случайно, по дороге. Конечно, потом они платят за ущерб, честь по чести. Вот администрация отеля на этот случай и расставляет по пляжу всяких железобетонные и чугунные балластные чушки. Ну, или какой другой мусор, который трудно уничтожить.

Насколько я понял, основное дело в свадебном путешествии — ничего не делать. А это еще уметь надобно. Вот попробуйте ничего не делать, да еще от этого удовольствие получать. Деятельные натуры тут же с ума сойдут. Ну, или, по крайней мере, будут как на гвоздях сидеть. Нет, гвозди им никто подкладывать на стул не будет. И раскаленные угольки тоже. Хотя, эксперимент можно провести: посмотреть — похоже или нет. Ладно, потом проведем, сейчас не к спеху.

Так что ничегонеделанию приходится долго и кропотливо учиться. Но тут другая сторона и открывается: только научился, а тебе работать уже пора. Вот облом-то, да? Знаешь, что я придумал? Притворяться. Ну, что ничего не делаешь. Делать вид, что бездельничаешь, так сказать. Потому что в любом деле лучше профессионалом быть, а не любителем.

А профессионалы на всех других с таким снисхождением смотрят, что сразу понимаешь — зря ты на свет появился. Лучше бы в виде микроба существовал. Ну, кому охота микробом быть? Поэтому пристраиваешься рядом и начинаешь всю эту повадку перенимать, чтобы хотя бы издали казалось, что ты самый что ни на есть бездельник. Да не простой бездельник, а при деньгах. Почему-то женщины на таких больше внимания обращают, чем на богатых, но работящих. Наверно потому, что работящие где-то там, на своей работе деньги делают, а эти — здесь лежат, на виду.

Но мне, сама понимаешь, всех этих жаждущих клещом вцепиться и даром не надо. У меня жена и так есть. Но всё равно некоторые особо ретивые так и норовят намекнуть, стоит Ясе отвернуться. Намекают, точно! Даже мне понятно. Например, лифчик непринужденно так развязывают, приспускают, чтоб грудь из него выпала, сосок двумя пальчиками теребят и подмигивают. Кто ж запрещать будет? У нас свобода нравов. А не нравится — не смотри. Пляж — такое место, где многое разрешается.

Насчет инопланетников не знаю. Мало ли у них какие расовые запреты. К ним лучше не лезть и вопросами не надоедать — гид такое наставление давала. На Грейптадоре много кто бывает. Потому что климат подходящий, и никто пялиться не будет. Впадаешь в такое расслабленное состояние и ждешь, что вокруг одни друзья.

В какой-то мере так оно и есть. Может, администрация в пищу какой-нибудь специальный препарат добавляет, который агрессивность снимает. Или сам воздух такой — чего не бывает. Только на местных он не действует. Сам видел, как двое грейпов подрались. Стояли друг с другом, разговаривали спокойно, потом как набросится один на другого — только перья полетели, чисто петухи. И потешно, и как-то странно. Нет, понятно, что они разумные и отношения выясняют определенным способом: рукоприкладством в основном. Или другими конечностями, не об этом я. Да только раньше мне представлялось, что это только людям свойственно, но никак не орнитовидным. Ну, прибежала охрана, грейпов растащила и увела, чтоб отдыхающих не тревожить. Лишила их зрелища, так сказать.

Да нет, зрелищ там много всяких: каждый день новенькое, а то и по два. Только от этого разнообразия голова кругом идет. Вот, скажи, зачем мне каждый день закат другого цвета? Они ж его искусственно подкрашивают! Рассеивают в атмосфере коллоид и нате вам, пожалуйста!

Так что мы с Ясей головами потрясли, чтобы дурь в мозги не лезла, и пошли на экскурсию записались. Древний город осматривать. В путеводителе он именно так назван. Только никакой это не город. Скорее, пещерная деревня, в которой древние грейпы жили. Причем, что интересно, они упорно этого не признают. Дескать, не наше это, и вообще сами люди всё это соорудили и показывают теперь. Вряд ли. Если б ради развлечения наши такое убожество соорудили, то наши же астроархеологи сюда бы не ездили и не изучали. Да и из туристов мало кто на экскурсию ходит — далеко идти и неудобно. Нет, не проехать. Даже флаер не посадить. Часа три идешь по скалам, спускаешься в расщелину на веревках, проходишь по подземной трубе и только тогда ты на месте.

Не ходила, нет? Ну, в следующий раз будешь на Грейптадоре, сходи обязательно! Такая красотища, когда из-под скал выбираешься! Дух захватывает, и вообще ничего сказать не можешь минут десять. Нет, изображения — всё не то. Я смотрел. Нет такого, чтоб вдохнул и выдохнуть не можешь. А на снимок смотришь — ничего особенного, полно таких мест: скалы голые, деревья кривоватые, трава кое-где цветет. Разными цветами, да. Лиловым, желтым и алым.

Насмотришься на эту красоту, и тебя в пещеры ведут, наскальную живопись рассматривать. Только никакая это не живопись. Я с одним ученым разговорился, так он сказал, что картинки эти — часть скалы. Ну, жилы кварцевые выходят и рисунок создают. Причем, и окраска у них тоже естественная. То есть жилы эти, по сути, из аметиста, цитрина и компастельского рубина. Ну, есть такой. Это тот же кварц, в красный цвет окрашенный.

А, ты тоже заметила? Ну да, по цвету один к одному, как те цветочки, что на склонах растут. Сами же рисунки вообще нечто непонятное. Столько разных сюжетов, что мне и не выдумать. Тут и люди, и инопланетники разные. Причем, даже такие, с которыми у людей либо контактов нет, либо вовсе неизвестные. С анатомическими подробностями и бытовыми сценами. Ну да, бытовые сцены с участием людей и других разумных. Как они совместно что-либо делают. Не станцию переброски нового типа, а, скажем, еду готовят. Руками. Это люди — руками, а другие — верхними конечностями. Не путай меня.

И главное — ни в одной сцене грейпов нет. Будто у художников запрет на изображение себе подобных. Либо, всё это действительно не местные жители создали. Тогда картины — еще более ценное, чем мы тут представляем. Послание неизвестного разума. Но кому? И с какой целью? Подготовить грейпов к многообразию проявления разума в Галактике? Слишком мудрено. Хотя, что мы можем знать об устремлениях неведомых инопланетников? Здесь и людей фиг поймешь, не то, что другой разум.

Я загадки люблю. Но так, чтобы в конце отгадка была. А тут только посмотреть, да подивиться на создание чужого разума. Аттракцион для туристов — он и есть. Туристам только такое и подавай: чтоб покрасивее и потаинственнее. Запастись впечатлениями, потом вернуться домой и взахлеб всем вокруг рассказывать — что видел, где был и на каком древнем камне свою роспись плазменным резаком оставил.

Если логично рассуждать, то кто с камнями дело имеет? Это я про пещеру, да. Ювелиры всякие. Кварц он, конечно, не драгоценный, но и с ним работать можно. Может, на Грейптадоре какие-нибудь будущие ювелиры технику отрабатывали. Остается этих мастеров поискать по Галактике, и сразу ответ получим. Мало ли, что сейчас мы о них ничего не знаем. Наверняка, они из тех, чей портрет на потолке имеется. Устроить целенаправленный поиск, и разгадаем тайну. Я ученому сказал про эту идею, а он так губами пожевал-пожевал и говорит, что раз я такой активный, то мне и карты в руки. Ну, галактические конечно, не игральные ж! Как будто у меня время есть по всем планетам путешествовать и портреты для опознания предъявлять. В сеть можно выложить, конечно, кто ж помешает. Только наша земная сеть, совсем не то, что инопланетная. Не пересекаются они. А нам туда доступа нет, самый крутые хакеры это признают. Так что лично лететь надо. Это, кроме времени, еще и средства. Задача для целой организации, а вовсе не для одинокого энтузиаста.

Я в таком ракурсе высказался, а ученый мне и говорит, что сейчас вся наука на энтузиастах. Никто платить за нее не хочет, и что дальше будет — совсем не понятно. При такой политике останемся мы без фундаментальной науки, которая никому и не нужна вроде. Я ж не про прикладную. Ну, вот скажи, какой толк будет, если мы еще одну цивилизацию найдем? Тепло от этого кому-то станет или радостно? Конечно, если они шибко продвинутые, мы сможем у них чего-то позаимствовать. А если они делиться не захотят? Или вовсе в том направлении развивались, которое люди вообще постичь не могут? И нет у нас с ними точек соприкосновения? Так что не всё так просто. Сложно, точнее. Нет, частных исследований никто не запрещал. Наоборот, поддерживают их. На свои средства если. Так что флаг в руки — и лети по Галактике. Кстати, состарюсь, выйду на пенсию — и полечу. Если их до этого, конечно, еще не найдут. Ну, других искать буду, какая разница? Галактика — она ж большая, на всех хватит.

Так что экскурсия эта у меня противоречивые мысли разбудила. А где мысли, там и действия…

Не знаю с чего решил вещи разобрать, с которыми приехали. Никогда не замечал за собой потребности в такой деятельности. Я ж помню, что брал из дома. Если что и забыл, так Яся напомнит, она наверняка это самое прихватила.

Много интересного обнаружил. Нет, не сувениры. Как же без сувениров? Сувениры — это самое главное. Как еще докажешь, что был на Грейптадоре? Предъявишь потом дома раковину какого-то моллюска и расскажешь с гордым видом, что сам, лично, выловил это животное в водах океана. Что оно безумно сопротивлялось, ухватив тебя всеми двадцатью щупальцами, и чуть не утащило тебя на самое дно. Но ты вырвался, скрутил его и добыл раковину. И вот теперь она на почетном месте стоит — как пример твоего беспримерного подвига. Хорошо сказал, да?

Ну, ладно, купил я ее, купил. Все покупают. Это ж бизнес — местным тоже надо на что-то жить. А так эти раковины с утра сетью гребут с мелководья, а на следующий день уже на продажу выставляют. Всем удобно. Сейчас расскажу. Вот представь, как бы я стал действовать, чтобы на самом деле раковину выловить. Во-первых, надо проникнуть на частную территорию, где моллюсков этих разводят. Там, конечно, электронная защита стоит от всяких хищников, которые на дармовщинку полакомиться хотят. Убить не убьет, а оглушит сильно. Если при этом в воду свалиться — считай, утонул.

Во-вторых, моллюска надо поймать. А они на своих щупальцах очень быстро перемещаются. Это единой сетью легко — всех сразу. Одного — побегать придется. И не забывай, раз уж я на площадку проник, значит, защиту отключил, а если она не работает, сразу хищники приплывут, чтобы поужинать. Кто лучшая пища — мягкий я или моллюск в жесткой раковине? Кого сжевать легче?

В-третьих, ну схватил я его за щупальца и даже не обжегся, потому что в перчатках был, на берег вылез, защиту обратно включил. Да, сигнализацию тоже отключал, чтоб не орала. Прямо, грабитель-профессионал. Теперь надо выковырять моллюска из домика. Мне его домик нужен — раковина, — а не он сам. Моллюск умный. Ну, не умный, а находчивый. Он, как из воды его вынимаешь, сразу отверстие затыкает, чтобы не помереть, значит, и долго там сидеть может. Недели две. Легче раковину расколотить, чем эту его пробку вытащить. Зачем мне осколки? Мне целая раковина нужна. А местные знают, какой ингредиент в воду добавлять, чтобы моллюск из раковины вылез и со страху убежал. Значит, мне ждать надо, пока он от голода внутри помрет и разлагаться начнет. Прямо в номере. Ага, запах, сообразила. Сразу все сбегутся. Хорошо, если штрафом отделаюсь за вред, нанесенный мной местной природе и окружающим отдыхающим. А если это какой-нибудь редкий вид? Могут и за контрабанду срок впаять. В общем, найдут к чему прицепиться.

Кому охота законы нарушать? Если можно сувенир просто так приобрести? Но я ж не сувениры в вещах искал. Про них я всё помнил, если, конечно, их Яся тайком от меня не купила. И не одежду перебирал — какая ношеная, а какая еще чистая. Я ж говорю — сам не знаю. Мало ли у кого какие развлечения бывают? У меня вот такое вдруг организовалось.

Значит, шурую и натыкаюсь на заметки, которые перед поездкой делал. Сам не знаю, зачем в ежедневник полез. Может, сигнал какой включился? Как бы о снижении эффективности мозговой деятельности. Типа: «глупеешь ты, Женя». Организм, может, не хочет глупеть. Он, может, предчувствует, что если я уровень интеллекта снижу, то не смогу удовлетворять потребности этого самого организма в самом насущном. Ну, зарплату мне урежут или с должности попрут, неужели не ясно? Поэтому организм борется — сигналы подсознанию посылает. А подсознание уже их в явный вид переводит. Дескать, читай и вникай.

Представляете, как отдыхом увлекся — вообще всё позабыл! Читаю свои записки и не понимаю — чего я хотел до себя донести. Про отдых — всё понятно, там вопросов нет, прямым текстом. А остальное? Шифр какой-то.

И тут до меня доходит, что надо бы и про Сергея начать узнавать, а не только о достопримечательностях. Как говорится, у дураков мысли сходятся. Это я к тому, что и жене та же идея в голову стукнула. Не случайно я на ней женился — сродство душ прямо разительное. Типа, интересуется она так невзначай, дескать, слышала краем уха, что Сергей Викторович как раз на Грейптадоре сейчас работать должен. Ага, краем. Но я виду не подаю, что раскусил все ее подвохи, и так натурально ей отвечаю: «Да ну? Вот это да! Здорово! Интересный человек, однако». Нет, про «интересного» я и на самом деле так думал. Человек эксклюзивным умением владеет, дома строит за полчаса. А то, что умение это вразрез идет с линией некоторых директоров — так что же? В общем, искренне так радуюсь.

Яся, конечно, слегка удивилась моему энтузиазму. Уж не знаю, на что она его списала. Наверно, на отпускную эйфорию. Ну, есть такая. Это когда в обычной жизни какой-то предмет или явление тебе совсем обычными кажутся, а на отдыхе — чем-то невероятно выдающимся. Ну, поудивлялась жена немного, зато узнавать про строителя нашего она сама взялась. Ей это как-то более естественно, всё ж они с Сергеем из нехилой переделки выбрались, а это, хочешь — не хочешь, сближает.

В общем, выяснила она кое-что. Что Комов Сергей Викторович прилетел на Грейптадор двадцать второго ноль восьмого сто семидесятого локального летоисчисления — стало быть, на два дня раньше нас. Что зарегистрировался в гостинице «Северная», но прожил там не более суток. Что услугами гида не воспользовался и ни к какой туристической группе не примкнул. Что местонахождение его отслеживается со спутника, как впрочем, и любого человека на Грейптадоре. Организм вышеозначенного гражданина функционирует в пределах нормы, поводов для беспокойства и вмешательства в личную жизнь нет.

Ну, да, это всё в свободном доступе лежит — местная справочная служба хорошо поставлена. Однако, точные координаты выдает в цифрах, а не с привязкой к местности. Это для службы спасения хорошо — им данные в комп ввел и лети, спасай. А простой человек ничего не поймет. И как узнать, где находится тот, которого ищешь? Ага, через справочную. Только справочная эта сразу же запрос пошлет тому человеку. Дескать, желаете ли вы вступить в контакт с гражданином имярек? Если желает, то всё нормально — выдают тебе поисковик и идешь, куда светлячок летит. А если не желает? Сразу отказ и предупреждение о невмешательстве в личную жизнь индивидуума. Справочная любит такие слова строгим голосом говорить, аж пугаешься, будто провинился чем.

Нет, я понимаю, что Сергей может и не отказать в контакте — всё ж знакомые, встречались. Но удивится, это точно. И тогда вся моя миссия — насмарку. Потому что не будет он при нас дома строить, как пить дать. Наобум же его не найдешь. Нет, я кое-что придумал. Не точный метод, но кое-что. Мало ли где Сергей на планете? Может, в другом полушарии, а мы — тут прохлаждаемся. То есть, греемся на солнышке. Так вот. Запросил Ясины координаты. Ну, мне всё про нее и выдали: когда прилетела, где поселилась, с кем живет. Ну, с кем живет, я и сам знаю — со мной. Глупый автомат, конечно. Впрочем, наши координаты от координат Сергея ненамного отличаются. В масштабах планеты — вообще одна точка, плюс-минус пять километров. Только эти километры — пересеченная местность. Это можно круги друг за другом целую вечность наворачивать, а так и не заметить знакомца за ближайшим деревом.

Ну, дерево я для примера привел, там всё больше скалы голые. Хотя не голых тоже много — даже дорожки проложены, чтобы отдыхающие ходить могли, целебным воздухом наслаждаться. После города или, там, стерильности космолета, конечно пробирает. Вдохнешь и выдыхать не хочется. Так с закрытым ртом и стоишь, как дурак. Потом вспоминаешь, что тебе не один глоток дали, а сколько хочешь. Быстренько выдыхаешь и опять вдох, да побольше, чтобы весь воздух без остатка твоим был. Бред горожанина, одним словом.

Ну, я про эту ситуацию запрос послал. Дескать, как быть? Где искать Сергея, конкретно. То есть, в каком месте планеты. Им же, на Земле, расшифровать координаты и на сетку их наложить — раз плюнуть. Вот пусть и помогут, раз хотят, чтобы я действовал, а не просто отдыхал. Хотя от отдыха я тоже не отказываюсь — кто ж от него откажется? Трудоголик, какой-нибудь, которому работа в удовольствие. Есть такие, я встречал.

А у меня — свадебное путешествие, если кто не понял. Нужно больше удовольствий получить всякого рода, пока серые будни не накатили. Вот и получаю.

Пять дней на пляже не пролежали — письмо. Конфиденциальное такое. Дескать, а не забыл ли я о взятых на себя обязательствах? И их идеи, как мне получше эти обязательства исполнить. У начальства всегда идей много. Только реализовывать они свои невозможные идеи не желают. А мне чего — я на отдыхе. Никуда Сергей не денется — они узнали. А гоняться за ним по горам смысла нет. Потому как он сегодня здесь, а завтра — там. Но что-то меня кольнуло. Нет, не растение местное. Они там без шипов растут — нам объясняли, почему, но я не стал всякую ерунду запоминать. Мысль. Что-то о горах и о письме.

Я сначала не сразу понял — в чем связь. Решил перечитать. А там написано «Сходить в горы». Сходить, значит, ага. Я Ясе говорю: «Ты в горах-то была? Может, сходим?» Она так обрадовалась, что вся прямо закивала. «Конечно, — говорит, — всю жизнь мечтала». Ну, бред же, да? Она ж эти горы в первый раз видит. Как можно мечтать о том, чего вообще не представляешь? Наверняка, ей тоже задание дали — за Сергеем следить.

Угадал. Потому что Яся сразу, без перехода высказалась, дескать, там как раз Сергей Викторович где-то работает, интересно посмотреть. Угу, интересно. Нет, интересно, конечно, кто спорит. Только интерес у нас какой-то не такой. Не любопытство, там, или пополнение знаний. А слежка. Самое то слово.

Нет, нормально, да? Менеджер второго звена, на заслуженном отдыхе, так сказать, занимается совершенно не свойственным ему делом, не укладывающимся в рамки его профессиональных и жизненных интересов. Видимо, в свое собственное удовольствие. Типа, хобби у него такое. В детектива играть. Приплыли.

Вернее, вскарабкались. В горы пошли. На пляже скучновато стало. Ну, лежишь, ну загораешь, воздухом этим морским дышишь, здоровье поправляешь, так сказать. Следишь только, чтоб этого здоровья чрезмерно не получить. Выставил таймер — он тебе напоминалку в ухо и зудит: «Время приема морских ванн закончено», или, там, «Общее количество освоенных ультрафиолетовых лучей близко к оптимуму». Это значит, что пора в одежку облачаться и с пляжа сваливать. Можно и дольше поваляться, так таймер не умолкнет, пока ты по-евонному не сделаешь. И всё вежливенько так, заботливо. И не сломать этот аппарат — противоударный. Небось, многие норовят таким способом от него избавиться. Почему-то никто не догадывается либо его вовсе с собой на пляж не таскать, либо просто не включать. Это ж дело добровольное — гробить здоровье или поправлять. Может, я не собираюсь до ста двадцати жить. Может, мне и ста десяти хватит. А может, я вообще в девяносто помру — от того, что мне на голову потолок упадет? И всего моего сбереженного здоровья не хватит, чтобы возродиться? А вдруг мне как раз пятнадцати минут на солнце не достанет, чтобы в радостное состояние прийти? Ну, в котором у меня будут полезные вещества всякие вырабатываться? Я буду раздраженным и от этого раньше помру, чем сберегу от того, что раньше с пляжа ушел?

Я понятно излагаю? Нет? Ну, неважно, это так, отступления от темы. Мне тут рекламой про эти таймеры все уши прожужжали. Сами таймеры и прожужжали. Они так настроены, что сами себя рекламируют. Рекламируется такой таймер, а потом незаметно так тебе в карман — шасть! И уже не выкинешь, потому что они сразу жаловаться начинают на несправедливость мира вообще и людскую неблагодарность — в частности. Их, чтобы отключить и избавиться, нужно в специальную мастерскую нести и доплачивать. Устроили бизнес, ничего не скажешь.

Я два раза ходил, прежде чем научился избегать мест их массового скопления, где они на людей цепляются. Хотя, если вникнуть, так аттракцион еще тот, из разряда «Ах, вы тут заскучали, мы вам сейчас проблемку и подкинем!» Ну, туристы, обычно, люди послушные. Полагается таймеры включать — включают. Полагается их слушать — слушают. Ведь все так делают, чем мы хуже? Не хуже, не хуже. Такие же. Охота вам такими же быть — да на здоровье! Мне вот — не очень.

Так что мы с Ясей в горы со спокойной душой пошли — никто не увяжется за компанию. Идем. Погода — хорошая, солнце местное припекает. И местные жители, грейпы, которые вдоль стен простаивают, нас так медленно взглядом провожают, но с места не сходят — вроде как по эстафете передают. Неприятное чувство, надо сказать. Вот чего не пойму — они либо наблюдатели, либо им просто делать нечего. Если наблюдатели, то их тактика — заставить нервничать предполагаемого объекта наблюдения. Или им просто местное руководство платит — за создание внеземного антуража? Вряд ли. И во всех брошюрах про них скупо написано, и гид ни полслова про местных не сказала.

И зачем я на почту заглянул? Привычка, наверно, уже такая, дурацкая, выработалась. Ну, и, конечно, письмо, само собой. С уточнением деталей и глубокими мыслями, которые я должен с этой глубины откапывать, на свет извлекать и от пыли веков отряхивать.

Еле прочитать успел — бумага вся расползлась. Нет, это специальная такая бумага — для защиты экологии планет, взятых под охрану. Чтобы, значит, не мусорить. А то, что при распаде какой-то газ образуется — так все молчат. Его ж не видно, газа-то. В глаза не бросается. Может, он и не вредный вовсе — я его состава не знаю.

Главное всё ж ухватил. Очередные указания — как же без них. Будто мной каждую минуту руководить надо. Будто я тупой и вообще первый день работаю. Не понравились мне указания, одним словом. Мелочные и обтекаемые. Чтоб я потом на них сослаться не мог.

Зря я в это ввязался. Ну, сами подумайте, что может означать: «противодействие деятельности объекта, выраженное через непреднамеренные возмущения аборигенов»? Это я, что ли, должен грейпов на восстание поднять? Нет, может, это технически и не сложно: описать, там, что их ждет, после того, как Сергей свои дома понастроит. А если они его пристукнут? Мне ж Яся не простит, если узнает. Хотя откуда узнает? Не от грейпов же. Я ей сам-то говорить не собираюсь, если только во сне. Тут надо выяснить, говорю ли я во сне, и, если да, то что именно. А то точно проболтаюсь. И меня за разжигание ксенофобических настроений — в тюрягу лет на пятьдесят.

С другой стороны — я ж правду говорить буду. Вот представьте, приедут в вашу квартиру какие-то посторонние, начнут вашу мебель выкидывать, а вместо нее свою ставить, а вас вообще на кухню выгонять, со словами, дескать, там теплее и вообще рядом жить приятнее. Вы ж возмутитесь, правда? И если не догадаетесь обратиться к силам правопорядка, то уж точно всё выскажете незваным пришельцам. А если какой-то из них случайно подвернул ногу, сбегая от вас по лестнице, так вы и не причем. Нечего было лезть, куда не надо.

Ну, успокоил совесть, значит. Хотя при чем здесь совесть? Я ж грейпов собираюсь спасать от произвола земных корпораций! Овацию спасителю разумных на Грейптадоре! Ага. Пришлют силы усмирения из метрополии, грейпам мало не покажется. Зато всё по закону. А если кто слегка пострадает в процессе — так это ж боевые действия, ничего не попишешь.

Тут я прямо сел. Это что ж получается — я стану причиной межзвездной войны? Кому она выгодна-то? Стал я пальцы загибать.

Земле? Ей, вроде, не выгодно. Пойдет шум, что земляне притесняют несчастных малоразвитых аборигенов, часть политиков уйдет в отставку, вместо них придут другие и думать забудут, что до их прихода было.

Тем, кто тут открыл курортный бизнес? Это вряд ли. Если война — то какой отдых может быть в боевых условиях? Нет, есть и такие экстремалы. Но их подавляюще мало среди простых туристов.

Нашей компании? Которая накупила тут участков, и после событий так с ними одними и останется, потому что использовать их никак нельзя. Ну, потеря явно не велика, а всё ж обидно.

Да. Продавцам оружия выгодно. Но это как-то не очень гуманно. Это, выходит, я какому-то постороннему дяде подарок делаю.

Совсем они меня в ступор вогнали своим приказом. Потому что надо так сделать, чтобы только дома Сергея не строились, а строились вовсе обычные дома, которые тут поставить невозможно. Противоречие, да? А вот и нет. Если метод дискредитируется, то потери на Грейптадоре компенсируют другим строительством — на других планетах по обычной технологии. А президента нашей компании — в отставку, за принятие решения, приведшего к убыткам акционеров.

Ну, вроде разобрался. Так что можно и до войны довести, всё равно потери не у нас будут. Если кто не понял — я про денежные потери. Когда деньги считают, если кто не знает, об отдельных личностях не заморачиваются.

Пришел я к этому выводу и себя зауважал. На первое звено явно тяну. Как вернусь, можно будет заявление писать на продвижение по службе. А пока грейпа искать надо. И не абы какого, а того, который против строительства самый большой зуб имеет. Ну, или там, клюв, не знаю уж, как у местных говорят.

В общем, всё равно в горы идти, и так, и этак. Настоящие грейпы — они в горах. А внизу уж не знаю кто. Может, отщепенцы какие? Которых либо свои прогнали, либо они сами ушли — на заработки. Одним словом, потеряли дух истинного аборигена. И всё им у людей нравится. А ведь какие рисунки рисовали! У меня их творения почти всё время перед глазами стоят. Ну, когда на Ясю не смотрю. А что вы хотите? Молодая, любимая жена и чтоб я на нее не смотрел? Как же! Я что — извращенец какой?

Так что я не только на нее смотрю. В смысле, не только смотрю, а вовсе не как вы подумали, что глазею на других девушек. Я еще и действую разнообразно. Ну, это сами понимаете — личное. И в свободное время. То есть ночью. Удобнее так, да. Потому что этим делом можно в любое время заниматься, даже не в свадебном путешествии, а на всякие достопримечательности смотреть — только когда их видно. Днем, стало быть. Ночью туристам отдыхать от впечатлений полагается. Хотя, конечно, есть тут одно ночное мероприятие. Что-то типа лова креветок. Креветки эти, местные, в темноте светятся, так что море чуть ли не пылает. Тишина, ветра нет, спокойствие. Неторопливо плывут черные лодки, а горящая вода в стороны расступается. Зачерпываешь специальной сеткой в море, и огоньки уже у тебя в руках. Потом их на берегу на кострах жарят. Ну, креветок светящихся. Ничего, есть можно. Опять же, романтика. Девушки ее любят.

Отвлекся, да. Я про горы рассказывал. Ну, да. Где — горы, а где — море. Кстати, не так и далеко друг от друга. Недалеко нам с Ясей идти пришлось… Вам зачем лекция по географии? Причем, инопланетной. Ладно. Пляж представляешь? Около моря? Песок там мелкий, кое-где галька разноцветная — на любителя. Шириной метров сто, наверно. А длиной… Не знаю, не мерил. Говорят, вдоль всего материка пляж тянется. И вот по всему пляжу дома стоят для туристов. Разные, конечно. В основном, одноэтажные. Ну, кроме домов там и всякие развлекательные учреждения встречаются. А где пляж заканчивается, там сразу отвесная скала торчит. Гора. Где речки в море впадают, там расщелины. Вдоль них можно в горы немного подняться и посмотреть на сооружения местных мастеров. Как древних, так и современных… Ну, чего я вам путеводитель рассказывать буду? Закажите и сами почитайте!

Так вот мы вовсе не к расщелине пошли, а наоборот — к отвесному склону. Потому что именно там наша компания новый участок приобрела. Конечно, это секретная информация, мне ее в последнем письме прислали.

Ну, вначале он не такой и отвесный был — легко подняться можно. Метров на десять. Выступы, впадины — есть за что рукой ухватиться и куда ногу поставить. Поднялись. За гребень перевалил, а там площадка ровная вдоль склона — далеко, видать и в обе стороны. С пляжа-то ее не видно, но выглядит, как дорожка, которой постоянно пользуются. Ну, не на машинах, конечно. Может, вьючные животные какие-нибудь у грейпов есть — не знаю, не интересовался у гида. Может, они там пешком ходят. Только выглядит ухоженно. А еще вид на море красивый открывается.

Конечно, мы не для того пошли, чтобы видами любоваться. Но почему же не посмотреть? Когда еще полезешь на обрыв? Вряд ли сюда экскурсии водят. Нет, мы долго задерживаться не стали. У нас какая цель? Никто не забыл? Вот и мы о ней помним. Лезем вверх. Тропинку нашли и идем. Если здраво рассуждать, грейпы же как-то вниз спускаются. Не будут же они с круч прыгать. Почему-почему? Разобьются. Значит, какие-то дорожки вниз проложили. Одну? Ну, пусть одну, и мы как раз ее и обнаружили. Между прочим, ладно грейпы. Но Сергей же как-то наверх поднялся. Он же не взлетел. Я специально спрашивал — не брал ли он флаер в аренду. Нет, не брал. Значит, пешком поднялся, как и мы. А где он прошел, там и нам дорога найдется. Он же не супермен какой — понимать надо. Я, кстати, посильнее его буду, ага.

Тропинка попетляла, попетляла и вывела нас в очередное ущелье. Сколько ж их здесь-то! Так и заблудиться можно. Ну, да, совсем про маячок забыл — без него никто на чужой планете передвигаться не может. Он же на голую кожу лепится специальным клеем, чтобы не отодрать. Еще на космодроме, на таможне. И растворитель, чтоб снять эту гадость, только на таможне и есть. Нет, самому тоже можно. Но больно. Вам бы не больно было кожу по-живому сдирать, а? Вот налепил и забыл, потому что впечатлений море. Ну, и море, само по себе.

Ну, заблудиться — не заблудишься, а направление в этих скалах в два счета потерять можно. К тому же, кое-какая зелень вид иногда заслоняет. И чувствую, куда-то сворачиваем. Солнце местное уже не совсем нам в правый глаз светит, а как бы уже в затылок. Думаю, ну всё. Затянутся поиски. Нервничать стал, Ясю беспокоить дурацкими вопросами. Дескать, чего она за меня замуж вышла. Вот вы сами что бы ответили? Потому что люблю? Потому что вкусно готовит? Потому что секса хочется? Как будто всего этого и без свадьбы не получить. И любви, и секса, и еды вкусной. Я и говорю — дурацкий вопрос, сам понимаю. Но я ж не для того спрашивал, чтоб узнать. Меня спроси — я тоже не отвечу. Отвлекался. Беспокойство снимал.

Ну, и кроме говорения, мы, конечно, ищем. Поисками занимаемся. По сторонам глядим.

И чего я дергался? Не пришлось долго искать. Я про Сергея. Нет, не его лично. Но то, что он тут натворил, — раз-два и готово. Ну, вот представьте лошадь… Ага, земное животное такое. Неужели даже на картинках не видели? Вся лошадь нам не нужна, только ее нижняя челюсть. И из нее зубы торчат — вверх и вперед. Представили? Ну да, у людей тоже иногда бывает — потому так и называется. К чему это я? Ах, да. Так вот. Из горного склона, прям на манер таких зубов, домики выросли. Но не в ряд, а как-то вразнобой — один повыше, другой — пониже, а третий — вовсе в стороне. И так, что со стороны пляжа их точно не видно. А еще от них вниз странные наросты по скале. Будто вы кремом торт украшали, да много взяли, он возьми и потеки вниз такими сгустками толстенькими… Никогда не поверю, будто вы торт не пробовали. Ну, если так, то попробуйте — не пожалеете: вкусно невероятно! Особенно если специалист делал.

Ладно. Ну, увидели мы эти домики. Кстати, вполне себе ничего — четырехэтажные, с обзорной площадкой на крыше, радостной расцветки и выглядящие так, будто всегда тут стояли. Да, ничего не скажешь, умеет Сергей.

Кстати, там не только дома были. Мы чуть с целой толпой грейпов не столкнулись. Точно, как мы с Ясей — стоят, задрав головы, и смотрят. Только по их реакции непонятно — любуются или наоборот, осуждают земное зодчество. А еще мне непонятно — это верхние, нижние или вообще — вперемежку. Типа посоветоваться решили, как им с земной напастью справиться. Я б тоже сначала общее собрание организовал, чтоб обсудить насущный вопрос дальнейшего жития.

Видишь, как удачно всё сложилось? И домики Сергея, и тут же грейпы. Можно пропаганду начинать среди местного населения. Бороться с земным проникновением.

«Чего, — говорю, — ребяты, собрались-то? Может, делом займемся? Али как?» На их языке говорю, как же еще. Через авто-переводчик, конечно. Им все туристы снабжаются на всякий случай. Ну, если кто потеряется, чтоб у аборигена мог дорогу спросить. Или, там, поторговаться на рынке. Не будут же грейпы наш земной язык учить — их у нас столько, что мы сами не знаем точную цифру. Две тысячи точно есть. Ну, на которых еще разговаривают. Конечно, трудно предположить, что в тур-поездку какой-нибудь индеец из амазонской сельвы полетит — у него на это элементарно денег не хватит. Если хватит, так он свободно и на государственном языке разговаривает. Ну, вы сами понимаете, почему. Нет? Значит, так. Чтобы иметь достаточно денег на поездку, надо их заработать. Чтобы их заработать, надо получать достаточную зарплату. Такую зарплату платят либо в крупных частных организациях, либо в государственных. А там, не зная языка всеобщего общения, ты не продвинешься по служебной лестнице выше уборщика. Если ты владеешь еще и редким языком, тебе — плюс. Каким-каким? В России — норвежским или тайским. В Европе — русским или японским. А в Китае — испанским.

Да про другое я. Авто-переводчик всем дают. Он с родного вашего всё равно на язык грейпов переведет. Ага, с любого человеческого. Дошло, наконец. Я ж не виноват, что ты им не пользовалась.

Грейпы стоят, слушают, что им переводчик наболтает. Прослушали, головами синхронно кивнули, и один из них отвечает:

«Иди мимо, прохожий. Не лезь в дела наши».

Вежливые. Или это просто такие обороты переводчик подобрал, и вместо «прохожий» надо какой-нибудь «проходимец» в виду иметь. Ладно. Сейчас, думаю, узнают, как меня «прохожим» обзывать. Сейчас я им отвечу.

Ну, и ответил. Простыми словами: чего от них хочу, и чего с ними будет, если они меня не послушаются. Тут они слегка призадумались. Стали выводы делать и наводящие вопросы спрашивать. Дескать, не является ли тот человек, о котором я говорил, моим кровным врагом? «Конечно, является, — отвечаю, — еще каким!» «Тогда, — говорят, — мы тебе поможем. По-нашему. По-грейптадорски».

Значит, на тех грейпов попал, на которых надо. На настоящих. Которые старых традиций придерживаются. Яся, кстати, ничего этого не слышала. Она, пока я с аборигенами болтал, на дома смотрела. Наверно, выискивала, где там ее ненаглядный Сергей. Увидишь, как же. Наверняка, не там, где дома уже построены, а там, где их еще нет. Вот туда и надо смотреть. Направо. Либо налево. Это смотря откуда Сергей строить начинал.

«Так чего вы надумали? — у грейпов спрашиваю, пока Яся отвлеклась, — Что делать-то будете?» «Да как обычно, — говорят, — Раз вы сами против этих домов, так мы их запросто уберем. Один камень останется». И смеются. Нет, смеется, конечно, переводчик. А в натуре их смех вроде писка пронзительного — так что уши закладывает.

Собственно, я этого и добивался. Теперь можно на Землю рапортовать, что работа проделана. Качественно и без проблем с законом. Ну, не будут же под суд отдавать диких аборигенов, которые не являются гражданами Земли? А чтобы себе алиби обеспечить, надо быстрее в гостиницу возвращаться — до того, как грейпы начнут дома рушить.

Я жене и говорю. Дескать, на дома посмотрели? Посмотрели. Где Сергея искать не ясно? Не ясно. Грейпы к нему вести отказываются? Отказываются. Может, домой пойдем? «Так ты, — Яся отвечает, — об этом с ними говорил?» «Ну, да. О чем же еще?»

Подумаешь, чуть обманул. Для ее же спокойствия.

Ярослава девушка умная. Стал бы я другую замуж брать, тоже мне! Она подумала и согласилась, что с Сергеем можно и позже встретиться. У него же явно обратный билет уже куплен. Можно запрос послать и узнать — на какую дату. Когда он возвращаться будет, тогда его и подловить. Ну, для разговора, конечно, для чего же еще? Со старым знакомым чего не поболтать? А что к тому времени его домов, наверно, уже и не будет, так про то сейчас никто и не знает.

Ловко, да? Кстати, указание-то выполнили. В горы-то мы повыше иных местных жителей забрались. Я не про грейпов, а про нанятый на Земле персонал. В общем, руку на пульсе держим. Значит, со спокойной совестью можно дальше отдыхать.

Ну, я напоследок грейпам сказал, чтобы как какие новости — сразу мне говорили. На том и расстались. Обратно к группе вернулись — там даже не заметили, что мы отлучались. Всем уж всё по фигу. Есть ты, нет тебя… Может, ты с горы упал, а может в море утонул. Это в первый день еще волнуются, а на вторую неделю только о себе и думают. Спасать идиотов — работа специального контингента. А если твой сосед только к утру вернулся, так это его личное дело. Впрочем, если и соседка в то же время вернулась, то, вполне вероятно, они провели эту ночь где-то вдали от назойливых взглядов других отдыхающих. Наедине. Конечно, любопытно, чем они там занимались. Но с другой стороны — и так понятно. Сразу возникают фантазии, что вот если бы был на его месте, да как бы поступил, да как бы соседку ублажил. Ну, явно лучше, чем этот лысоватый толстячок с одышкой.

Почему-то на женщин смотреть приятнее, чем на мужчин. Особенно на пляже. У большинства формы аппетитные, фигуры — достойные, взгляды — призывные. Не захочешь, а подмигнешь. А потом представляешь, куда бы ты с ней пошел и чего бы вы там с ней делали. Нет, у меня такие мысли не постоянно. К тому же жена под боком — идти никуда не надо, можно прямо на месте целовать.

Раньше так и делал. А теперь мысли так и бегают, мешают. Отдыхать мешают. Наслаждаться, понимаешь. Уже как-то всё тускло. Так и ждешь чего-то. Только неизвестно — чего конкретно. Будто сидишь в ожидании: то ли под тобой стул развалится, то ли по нему ток высоковольтный ударит, то ли он вообще вдруг самовозгорится.

Даже Яся заметила. «Ты чего, — говорит, — такой смурной? Отдыхать, что ли, надоело?» Надоело, как же. Неопределенность замучила. Конечно, этого любимой жене говорить не надо. Ей надо слова ласковые говорить и всё такое. Женщины внимание любят. А если сидишь мрачный в углу, ни на кого не смотришь — их это из себя выводит, и они всякие глупости тогда творят.

Отшутился, конечно. Типа, сюрприз готовлю. Как в воду глядел. Сюрприз еще тот получился. Через три дня, ближе к вечеру, какой-то грейп меня в сторону отозвал и говорит, дескать, раз я просил, то он и пришел.

«Ну, как, готово? Сделали?» — это я для порядка спрашиваю. Нецивилизованные люди обещания всегда выполняют, в отличие от нас, продвинутых.

«Сейчас услышите, — говорит, — приготовьтесь».

Тут-то оно и бухнуло.

Не знаю с чем сравнить. В общем, жуткий грохот. Я такого даже на концертах «Сворна» не слышал. Ну, которые хард панк-рок играют. Их даже в залы не пускают, потому что после концертов непременно ремонт делать надо — стены трещат. Только на открытых площадках где-нибудь за городом. Нет, не в лесу. Экологи не разрешают. На отвалах пустой породы, или на мусорных свалках. В общем, где цивилизация так природу убила, что ее там сто лет еще не будет, даже в виде бактерий.

Говоришь — себя не слышишь. То ли уши заложило, то ли голос слишком тихий. Скорей всего — и то, и другое. А спросить хочется — потому что непонятно — чего это у нас происходит, и что с этим делать. Хорошо хоть не долго гремело. Вернее, долго, но гораздо тише, чем первый взрыв. Точно! Взрыв! Только что взорвалось-то? Вернее, что это грейпы взорвали?

«Это что?! — спрашиваю, — Чего вы тут устроили?!»

А мне грейп спокойно так отвечает: «Как и заказывали. Кровная месть».

М-да. Ну, заказывал-то я вовсе не это. Не глобальный катаклизм.

Устроить извержение вулкана — вовсе не моя идея. Грейпы сами до этого додумались. Да они всегда таким образом друг с другом счеты сводят. Самое простое. Не нравится соседняя деревушка — мы на нее лаву. Вторая не нравится — мы на нее пепел. Третья не нравится — мы на нее газы ядовитые. В общем, веселая жизнь. Теперь понятно, чего они в горы из низин полезли. Жить под постоянной угрозой? Никто не выдержит. Либо невроз заработает, либо первым нападет. Наверху же никакое извержение не достанет. Ну, я искусственное имею в виду. А самим завсегда легко соседей прищучить. Извержение, как кровная месть. М-да. Горы… А что в горах? В горах надо за существование бороться, а не картины рисовать. Еду добывать, а не на флейте наигрывать.

Кстати, я одну такую флейту купил. Сувенир. Наигрываю иногда. Плохо получается, конечно. А ведь они так играли… Словно дыхание ветра у губ, словно его свист между скал, словно поцелуй жизни и стук сердец. Весь мир в этой музыке. Да, записи у меня есть, привез. Потом включу, послушаешь.

Почему наши историки ничего не понимали? Потому что фактов не имели. Про месть никто рассказывать не будет. А она на Грейптадоре оказалась основной движущей силой их существования. Слишком уж глобальной. Так, что даже прогресс замедлила. Хотя прогресс и ругательное слово, вы это верно подметили, но если он регрессом сменяется — еще хуже. Речь о выживании идет. Мыслящему уже вообще не до чего. Какое искусство? Какие науки? Прожил день — хорошо. Нашел подругу — отлично. Ребенка вырастил — замечательно! Для животного — самое то. Чтоб чего-то достичь, у человека должно быть немного свободного времени и сил. Какая разница — человек, грейп? Я об общих факторах. Они ко всем применимы.

Ну, в тот момент ни о чем таком не думал, конечно. Тут надо быстрее улепетывать, а не исторические заметки сочинять. А то умрешь — не заметишь. Спасательные службы? Разумеется, это их работа. Самая непосредственная. Думаешь, они когда-нибудь к извержению готовились? Самое большее — к спасению утопающих и сниманию со скал редких экстремалов.

А тут — катастрофа. Ну, мы пока все внизу стоим и смотрим. Любуемся. Типа, бесплатное приложение к туристическому круизу. Кто ж вообразит, что вулкан по-настоящему проснулся, и что скоро тут будет форменное безобразие по искоренению жизни. В первую очередь, конечно, человеческой. Человек крайне неприспособлен к буйству стихии. Слишком умный. Воображает, что укротил природу. Одной левой вулкан заткнет, одной правой — цунами сдержит, ну и всё такое. За что часто и платит. Жизнями, в основном.

Ну, как вам свадебное путешествие? Романтично?

Дальше еще романтичнее будет.

В общем, служба спасения быстро отреагировала. Пусть угроза и не отрабатывалась, но спасателей на любой случай натаскивают при обучении. Тут как раз стандартный — эвакуация при извержении вулкана. Главное, чтобы хватило средств эвакуации и времени на нее. А какие у нас средства эвакуации? Куда туристов везти? Правильно, подальше от вулкана, поближе к космодрому. Чтоб, уж если чего, так их и с планеты быстро отправить.

Космодром, если кто на Грейптадоре не был, у них водный. Ну, на поверхности моря, сама знаешь. Кстати, недалеко от того места, где мы тусовались. Там, чем к нему ближе, тем престижнее, уж не знаю почему. По идее, разница невелика — что тебя за пятнадцать минут до пляжа доставят, что за сорок пять. На мой взгляд, чем дальше, тем спокойнее и интереснее — меньше цивилизацией отравлено, всё натуральное. Доставляют на экранопланах — там море спокойное, можно.

В этом как раз и основная проблема. Потому как вместительность у них небольшая, и они по всему побережью разбросаны — кто на маршруте, кто в месте прибытия. Пока в нужном количестве прилетят, лава до моря дойдет, и будет у нас тут битва огня и воды. Баня раскаленная, если кто не понял.

Ну, спасатели всё понимают — профессионалы же. И сообщают нам и по громкой связи, и через таймеры напоминания, дескать, пройдите к посадочному причалу, мы вас сейчас эвакуировать будем.

До чего ж у нас люди несознательные! Все сразу врассыпную бросились, чтоб их не поймали. Я так понимаю, что все за свой отдых испугались. Подумали, что с Грейптадора по домам отправят, а доотдыхать не дадут. Вот когда у их ног лава заплещет, тогда только они образумятся и будут возмущаться — где же спасатели и почему к ним такое бесчеловечное отношение. Ага. А кто от тех же спасателей бегал? Кто прятался? В щель кто заползал? Теперь тебя оттуда попробую, выковори.

Только мы с Ясей никуда не бежим. За руку ее держу. Крепко. Паника — она ж последнее дело. И обычно — от незнания. А я ж понимаю — чего случилось-то. И из-за чего. Знание — великая вещь! Ну, или как его по-другому назвать? Стоим, ждем спасателей. А они, конечно же, за теми кинулись, кто от них убегал. Нас-то не надо ловить, мы — послушные. Нами можно и потом заняться. Да и самих спасателей немного — человек десять на мелких флаерах. Разлетелись по пляжу, туристов в стадо сгоняют. Ну да, именно так и выглядело. Типа, отара овец, а вокруг них несколько собак кружатся и отбиваться не дают. Дескать, жуйте свою траву, где вам указано. Большинство, конечно, смирилось. Против машин не попрешь. Да и чувство стадное действует: куда все, туда и я. Но за отдельными активными личностями пришлось погоняться.

Ладно, собрали. Теперь надо думать — куда именно людей выводить. Кто ж знает — в какую сторону лава пойдет? Прогноз он на то и прогноз, что с вероятностью исполняется. Нет, конечно, если девяносто процентов, за то, что опасность будет слева, так ты точно пойдешь направо. А если пятьдесят? А если шестьдесят, но там, где сорок — вообще не пройти? Компы они только рекомендации дают, а решения людям принимать. Мы-то люди маленькие, ответственных постов не занимаем. Но выбирать всё равно приходится. Вот ты, чем при выборе руководствуешься? Выбираешь, конечно. Желтый чайник в магазине взять или красный. Колбасу или котлету. Мороженое или пиво. Вот ты что больше любишь? Квас? А почему? Эх, ты, нравится. Подсознание выбирает. Оно тобой управляет. Мной тоже. Всеми. Так что если огонь горит, ты от него сразу в другую сторону побежишь, а не насквозь прорываться будешь. Хотя, если бы подумал и инстинкты преодолел — неизвестно, как поступил бы. Может, перед тобой фронт огня низкий и узкий, а если бежать, так огонь силу наберет и сожжет тебя нафиг, потому что ты в тупике окажешься.

Огонь вообще штука жуткая — да вы сами знаете. Даже сейчас не всех обгоревших спасают. А что в древности было — ужас! Города подчистую выгорали. Но зачем людей волновать? Захотят узнать — инфу запросят. А пугать почем зря — не приучен. Поэтому молчу и спокойствие сохраняю. Демонстрирую хладнокровие. Оказывается, оно тоже заразно. Болтовня вокруг меня стихает, и люди с надеждой во взоре начинают ко мне приглядываться. Типа, я знаю, как нам всем спастись, но почему-то молчу. Нет, я вовсе не собираюсь авторитет поднимать или самолюбие тешить. Это я просто тщательно скрываю — из-за кого весь этот ужас приключился.

К тому же нас потихоньку к причалу повели. Значит, если что — морем уходить будем. Вплавь. Вы в кипятке плавали? Я — нет. И не собираюсь. Сваришься же! Когда лава моря достигнет, тут такой супчик из морепродуктов организуется, что бери половник и хлебай. Ну, и если ты не снаружи будешь, а внутри, рискуешь его составной частью стать. Так что море — это хорошо, но на всякий случай запасной вариант иметь надо.

В общем, экранопланы за нами прислали. Аж четыре штуки. Все страждущие, конечно, не влезли. Локтями друг друга толкать не стали — всё ж, люди цивилизованные. Уселись на песочек, ждут. Разговаривают. А что делать-то? Только слышу, разговоры всё беспокойнее и беспокойнее становятся. Истеричнее. Дескать, когда же нас заберут, и что думает администрация, и какие иски о нарушении прав мы всем им выставим. Почему-то никто не интересуется — спасут ли нас вообще. Вот скажи, как ты иск выставишь, если тебя в живых-то не будет? Сначала о спасении думать надо, но паники не поднимать. В панику вообще не думаешь. Не мыслишь. Сплошные животные инстинкты. Ну, там, выживание любой ценой.

А настроение от одного к другому только так передается. Будь ты хоть со стальными нервами, а всё равно забеспокоишься, если вокруг тебя все во взвинченном состоянии. Вот и довели меня до терзаний. Типа, зачем я это делал, да почему не предвидел, что так получится, о других вообще не подумал… Вы с начальством часто спорите? Попробуйте. Интересные впечатления получите, даже если вас немедленно не уволят. Мы — люди маленькие, не в чинах. Но совесть у нас тоже есть. Как же без нее. Что я плох, я и сам знаю. Вот ты бы как поступила? Тебе семью не надо кормить? Человек — зависимое существо. Эх!..

За такими мыслями время быстро летит, на окружающее внимания не обращаешь. Да ничего особо и не меняется: лава течет раскаленным языком, деревья на ее пути вспыхивают, а ветер вниз пепел несет. Солнце садится. Люди вокруг чем-то занимаются. А мне тоскливо-тоскливо. Зря не веришь. Я ж тоже — человек.

Потом Сергей спустился. Его на флаере администрации забрали. Высадили рядом с нами и полетели паникеров переправлять. Тут, конечно, радость узнавания, встречи, всё такое, как дела… Как дела? И так понятно — как. Не очень. Если стена Сергея не выдержит, а флаеров не хватит, то нас тут в океан смоет лавой. Или мы сгорим вначале, а уж потом пепел в воде окажется? Только Ясю с Сергеем это как-то мало заботит. Им бы поговорить. Давно не виделись, типа. Ага.

Чует мое сердце, что Ясю опять к Сергею приставят. Компании всегда легче, когда служащие друг за другом следят. А тут уже привычно. Ясно — чего от клиента ожидать. Все его реакции заранее известны. И полетят наши голубки еще на какую-нибудь планету чего-то там строить, что компании захочется. Если выберемся, конечно, с Грейптадора.

А ведь выбрались. Не знаю, уж как Сергей рассчитал, но лава через его барьер не перехлестнула. Нас подняли выше ярко-алого озера, показали и быстро переправили к другому пансионату. Чтоб мы свой отдых продолжали без помех. Ну да, флаер прилетел. От администрации. Они прознали, кто их защитил от напасти, и все условия спасителю предоставили. Отдельное помещение, личный транспорт, любая экскурсия. Ну, и нас за компанию, как знакомцев Сергея.

Только мы уже ничего не хотели. Наотдыхались. И запах гари, словно застрявший в носу, и горький ком в горле… Да и пора уже было возвращаться. Работать, ага. Всем скопом и полетели.

А что там после нашего отлета было — только в новостях узнал. Оказалось, ничего страшного. Жертв — нет. Разрушений — нет. Отношения с грейпами миновали стадию напряженности. Тишь да благодать. И чего я туда летал? Что толку от моего вмешательства?

Ах, да! Это ж свадебное путешествие было! Закончилось оно. Семейные будни начались…