Туман войны

Именно этим объяснялся эффект исчезновения аппарата в одной точке и появления его мгновение спустя в километре, а то и паре десятков от нее.

Американцам повезло больше: их аппараты появились в небе гораздо раньше, но успехов в воспроизведении они тоже не добились. По данным разведки, в их распоряжении было шесть дисколетов второго поколения, не оснащенных оружием, по классификации самих немцев — «Хонебю-2», для полетов внутри атмосферы. На Склад попали более совершенные аппараты «Хонебю-3» для межпланетных перелетов, но в очень плохом состоянии. Экипаж едва не погиб во время испытательного полета, и попытки выйти за пределы земной атмосферы были прекращены. Оружие на трофейных дисколетах тоже было безнадежно испорчено. Ученые до сих пор бились над тем, как бы снова оживить странные, практически целиком состоящие из того самого минерала полуметровой длины приборы, по виду — обычные среднего диаметра трубы, о которых пока можно было с уверенностью сказать только одно — это, несомненно, лучевое оружие. Последнее заключение, не колеблясь, дали эксперты Академии наук, целый месяц водившие хороводы вокруг устройства, снятого с дисколета.

Наряду с проблемами теоретическими возникали и вопросы, связанные с эксплуатацией аппаратов. Пилоты сходили с ума, не выдерживая нагрузок, а также подвергаясь облучению неизвестным видом энергии. Смерть наступала спустя полгода после появления на теле красных пятен ожогов, всегда в одном и том же месте — в районе солнечного сплетения. Иногда удавалось скрыть факт смерти, замаскировав ее под несчастный случай. В конце семидесятых годов путем проб и ошибок был выверен график полетов: ожоги не появлялись и пилот выживал, если общая продолжительность полета не превышала двух с половиной суток в неделю.

Василий Иванович сознавал, что сидит на куче непонятных и почти бесполезных диковин со всех концов света, не приносящих стране практически ни грамма пользы. Но в то же время он понимал, какую пользу со временем эти осколки неизвестно чего могут принести. Да, Северской в этом убедился в тот день, когда совершенно поседевший Зайцев привез на Склад молодого капитана погранвойск КГБ. Это был улыбчивый парень лет двадцати пяти с коротко стриженными, зачесанными направо вихрастыми волосами. Голубые, с лукавой смешинкой глаза смотрели на полковника с некоторой толикой любопытства. Парень не козырнул, не отдал рапорт, поскольку на Складе это было не принято, а просто протянул крепкую небольшую ладонь, представляясь:

— Капитан Возницын. Рад, что будем вместе служить, товарищ полковник.

— Надеюсь, что сработаемся, капитан.

Северской даже не мог представить, насколько знаковым оказалось прибытие этого простоватого на вид человека с прямым открытым взглядом и оригинальной манерой выражаться. Возницын всегда начинал разговор как бы издалека, но, вопреки нелюбви Василия Ивановича к долгим речам, капитана он всегда слушал с интересом, сам не понимая почему. Молодой зам недолго осматривался на новом месте и на третьи сутки попросил о личной встрече. Полковник уже было подумал, что вот сейчас на стол к нему ляжет рапорт с просьбой о переводе, но…

— Василий Иванович, как вы относитесь к качеству работы нашей ЭВМ?

Вопрос явно был с подвохом. Но Северской, не колеблясь, выдал все, что думал о программистах и кибернетике в частности:

— Место она зря занимает, а толку чуть. Работает дня два, вычисляет медленно, жалоб от смежников выше головы. Счеты обычные, и то лучше. А что, есть предложения?

— Есть. — Молодой капитан вынул из скромной, обтянутой «чертовой кожей» красной папки два листа машинописного текста и положил на стол перед полковником. — Помните объект за номером 1380?

Северской глянул в мелкий текст и сразу вспомнил странную по свойствам буддийскую мельницу. Ее привезли из аларского дацана, порушенного в тридцатые годы далеко в Сибири. Барабаны мельницы вращались сами по себе, и никто не мог уловить, как и в какой момент знаки на них менялись, настолько быстро и незаметно это происходило.

— Помню. А что, удалось понять, что это за штука?

— Как ни странно, удалось. — Возницын обошел стол полковника справа и, перелистнув страницы, очеркнул ногтем часть текста. — Это своеобразная вычислительная машина с заложенными в нее прогностическими функциями.

— А если без умных слов и ближе к сути?

— Этот артефакт может предсказывать ближайшее и весьма отдаленное будущее. Наши криптографы расшифровали язык ввода данных. Мы теперь можем получать достаточно точные прогнозы на пять-десять лет. Погрешность в прогнозах исчезающее мала. Более долгосрочные предсказания не так точны, но и они не идут ни в какое сравнение с тем, что нам дает традиционная наука.

— Что вы предлагаете?

— Наша ЭВМ плюс этот древний камень могут составить конкуренцию любому из мировых аналитических агентств…

Северской представил себе, как доложит куратору проекта о том, что они получают информацию от буддийской мельницы, и его мысленно передернуло. Но с другой стороны, каждый день соприкасаясь с неведомым, он научился доверять своей интуиции, памятуя, что не все можно обмерить с помощью аршина. По крайней мере, теперь можно будет предъявить какие-то ощутимые результаты.

Финансирование давно перестало быть проблемой для Склада: кучи всяких технических патентов с лихвой покрывали расходы на исследования и содержание бункера. Да и различных безделушек, не имеющих особой цены для исследований, скапливалось после экспедиций в разные уголки мира предостаточно. КПК и лично товарищ Зайцев были очень довольны, ни один из сотрудников Склада не бедствовал, хотя куда тут тратить деньги. Впрочем, грядущие события заставляли задуматься об использовании немалых финансовых активов. Зайцев еще в далеком пятьдесят четвертом предельно ясно дал понять, что война может принимать совершенно различные формы. Тогда, в один из своих нечастых визитов на Склад, он вызвал Северского на откровенный разговор, многое прояснивший в плане расстановки сил, так сказать, в мировом масштабе:

— Товарищ Северской, вы, молодой коммунист, как себе представляете международную обстановку и расклад сил в мировом масштабе?

— Англия уже не та, что до войны, она оказалась на дне глубокой долговой ямы. Армия слаба, флот тоже постепенно хиреет. Британцы активно сдают свои позиции на Ближнем и Среднем Востоке, а также в Индии. Американцы пока еще неопытны в такого рода имперских играх, но это скоро пройдет.

Лицо куратора исказилось в недовольной гримасе, и он негромко хлопнул рукой по столу (он тогда еще сидел на месте будущего командира части), прерывая речь Северского.

— Верхушка айсберга, вот что такое все эти подковерные игры! — то был единственный раз, когда Зайцев повысил голос. — Миром правит банда семей капиталистов, разжиревших на банковских махинациях, ограблении стран Третьего мира и поставках оружия. Почти все они родом с этого прогнившего острова, который они гордо именуют «Туманный Альбион». Их люди спровоцировали отделение американских колоний, чтобы самим в свою очередь освободиться от влияния королевской власти. Америка стала для кучки нуворишей чем-то вроде плацдарма, где, словно на полигоне, можно обкатывать новые идеи по управлению людьми, которых они иначе как стадом не именуют. США — это дутое государство, ширма, скрывающая настоящий механизм управления не только отдельным государством, но и доброй третью всего земного шара. Эти же люди инициируют большинство финансовых кризисов и военных конфликтов. Они именуют себя просто — «Консорциум». Собираются они раз в три года, перед выборами американского президента, в одной из нейтральных стран, но никогда эта встреча не проходит дважды в одном и том же месте. Признаков несколько: частная охрана, уединенный дорогой особняк и никакой прессы, но влиятельные фигуры страны пребывания обязательно спешат туда с визитом, дабы засвидетельствовать свое почтение или получить указания из первых рук, без ненужных посредников.

— Значит, и последняя война — это работа Консорциума?

— Война идет всегда, только ее ветер иногда стихает, чтобы потом обрушиться на Землю с новой силой. И нет таких понятий, как «первая» или «последняя», просто война, и все. — Зайцев отер лицо широкой, в шрамах заживших ожогов, ладонью, как бы сгоняя тень усталости, и продолжил: — А что касается Гитлера… Мир в конце двадцатых годов содрогался от последствий первой волны финансового кризиса, творцами которого были доверенные лица Консорциума. Большинство известных сейчас стратегий войн капиталов были тогда на стадии становления, и что-то пошло не так, как планировалось — кризис стал пожирать собственных создателей, а Европа, со своей достаточно мощной финансовой системой, была пока еще недосягаема для интервенции. Для того чтобы проникнуть в святая святых Старого Света, то есть участвовать в распределении финансовых потоков, требовалось крайне жесткое воздействие, сиречь война. Конфликт должен был по масштабности не уступать первой грандиозной бойне, во время которой Консорциуму удалось просунуть носок лакированного штиблета в чуть приоткрытую дверь финансовой империи Старой Европы. Отдача от займов и военных заказов, размещенных в США, позволила запустить первую фондовую пирамиду, но чего-то не учли, и все рухнуло, чуть было не уничтожив все государство. Чтобы поправить дела, война нужна была как воздух. Кроме того, необходима была сила, способная уничтожить такой неучтенный фактор на политической карте мира, как Советский Союз. Большевизм пугал своим презрением к частной собственности и индивидуализму, красные отрицали власть денег, что для Консорциума и остального «свободного» мира было вообще сродни сумасшествию. Как их припекло тогда! Но руки были коротки!

Западный мир исповедует крайний индивидуализм: толкни слабого — стань сильнее. Мы же предлагаем отличную от их собственной систему ценностей. Согласно ей, человек человеку не волк, а друг, товарищ и брат. И все делается прежде всего в расчете на общество в целом, в результате чего блага доходят до каждого конкретного индивидуума. Запад тоже скоро придет к пониманию, что такой способ управления — благо для всех: и для тех, кто правит, и для тех, кто подчиняется. Но на Западе вряд ли смогут принять такое положение вещей и вновь скатятся к олигархической диктатуре. Противостояние систем началось в тот самый момент, когда знамя Революции стало официальным символом России, а потом и Союза. Ресурсы нашей страны огромны, но мы почти все время воюем, даже если взять и царские времена. Остальной мир боится нас, оттенки у этого страха разные — от неприкрытого ужаса до брезгливого презрения. Неизменно лишь одно: нас хотят уничтожить как вид, чтобы и следа от нации не осталось, а была лишь земля на другом краю света, которую можно превратить в помойку.

Нет и не может быть мира, в котором Запад и Восток не попытались бы уничтожить друг друга, помни это, Василий. Единственный вариант для обеих систем — буферная зона и четкий раздел сфер влияния, но и это лишь временное решение, передышка, пока одна из сторон не решит, что получила преимущество перед другой. Антагонизм, вечный и неизбывный. Но покуда западные страны сами были слабы (англичане еще не оправились от мировой войны, а военная мощь Америки еще даже не начиналась), нужен был сильный человек, харизматичный лидер. Причем народ должен был быть обозлен на весь мир, лишен инстинкта самосохранения, чтобы захотеть воевать вопреки здравому смыслу. Не важно, с кем, но весьма важно, за что. Необходима была униженная нация, бредившая реваншем, ведь за корку хлеба голодный и отчаявшийся народ готов на многое. Месть чаще всего способствует обдумыванию способа, но никогда толком не позволяет просчитывать последствия. Конечный результат — вот самое слабое место реваншистов.

Все было продумано: немцы истребляют славян, славяне сопротивляются. А мудрые англосаксы вместе с «нейтралами» стоят в сторонке и возводят очи горе, не забывая снабжать обе воюющие стороны всем необходимым для взаимной резни. Но бесноватый лидер немецкой стороны стал кусать руку, кормящую его, и всерьез принялся за «посредников», пробуя играть самостоятельно. Вот тут-то и случились «второй фронт» и временный пакт о взаимопомощи. До этого были только слова и поленья «союзнической помощи», щедро подбрасываемые в костер конфликта. Другие договоренности оставались лишь на бумаге. Кончилось все скверно для игроков Консорциума: русские не только выиграли войну, но еще и стали сильней, чем были. Все попытки помешать СССР получить законное место в ряду сильнейших мировых держав успеха не имели. И вот теперь мы снова на позициях восемнадцатого года: «цивилизованный мир» против «большевистских орд». Пока мы сильны, так будет всегда, когда ослабнем — исчезнем бесследно, как и планируют стратеги Консорциума. Вот такая карусель получается, Василий Иванович…

…Северской вновь поднял глаза на своего теперешнего собеседника, сидевшего на том самом месте, что и полковник много лет назад. Воспоминания не повлияли на его восприятие услышанного.

— И что же говорит этот камень, есть результаты?

— Все как обычно: войны, катаклизмы. Для нашей страны перспективы не слишком радужны, но остальным в итоге придется еще хуже. Американцы влезут в большую войну в Азии, скорее всего это будет Вьетнам. Нам готовят ловушку в другом месте, но это будет не так позорно, как у янки, хотя Бон…

— Так, я понял, вы назвали новую э… вычислительную машину?

— Так точно, товарищ полковник. Но это не мы, он… Сам. — Лицо Возницына слегка вытянулось, видимо, он тоже не мог свыкнуться с мыслью, что в мире существуют говорящие камни.

— Это как?

— Машина начинает любое свое общение с некоей формы приветствия. Обычно это «Бон говорит» или «Бон видит». И, что самое главное, артефакт откликается, только если обратиться к нему по имени.

— Шут с ним, пусть будет кем хочет. На всякий случай не трогайте наших электронщиков, но запустите среди них слух, что у них есть конкуренты. Пусть стараются, всегда полезней иметь два источника информации, нежели доверяться одному.

— Есть запустить дезу, товарищ полковник!

— И вот еще что, капитан. — Северской поднялся и в три шага догнал у дверей молодого помощника. — Чувствую, мы с вами сработаемся, поэтому отныне без чинов, только по имени-отчеству, лады?

— Хорошо, Василий Иванович.

С тех пор прошло без малого тридцать лет, а они так и служили вместе. Для страны настали плохие времена: новый генсек ездил по миру с речами, повторяя, словно заклинание, зловещие в своей непостижимости термины: «новое мышление» — «гласность» — «перестройка». В его окружении появилось много агентов влияния, толкавших недалекого в своей жадности, простоватого ставропольского мужичка на фактическое предательство интересов страны. Ему потакали западные «либералы», жали руку и говорили, фальшиво скалясь фарфоровыми протезами в объективы теле — и фотокамер, о появлении чуть ли не нового русского мессии, способного примирить Запад с его врагом, иногда по старинке именуемым Московией.

Один за другим сворачивались перспективные проекты в оборонном ведомстве, срывались договоры по разоружению, когда генсек подписывал преступные по степени уступок соглашения с Западом. Падали, словно карточные домики, союзные СССР режимы в Латинской Америке, на африканском континенте и уже здесь, под самым боком, в щедро политой кровью советских солдат Европе. Худшие предсказания Бон сбывались: держава умирала, но Северской и Возницын, в отличие от безумцев, пытавшихся урвать друг у друга взбесившееся кормило власти, знали, что смута будет недолгой. Все, что требовалось от хранителей Склада, — это выиграть несколько месяцев и замести следы. Василий Иванович подтягивал кадры со всех концов Союза и из-за его пределов, готовил объект к частичной консервации. Предстояло скрыть, уберечь одно из главных вместилищ государственных секретов от алчных рук предателей, растаскивающих политое потом и кровью советских людей государство.

Кто и как сумел развалить, сбросить с шахматной доски мощнейшую державу, было понятно. Почти все, сказанное куратором, подтверждалось информацией, накопленной за годы работы в самом сердце государственной машины — в ее секретохранилище. Вот уже почти семьдесят лет агенты организации, объединяющей большинство крупнейших банков, концернов и корпораций, ищут брешь в обороне ненавистного им коммунистического режима. Они уже пытались сокрушить молодое советское государство с помощью военной силы, но, получив пинка, на время отступились. Потом были экономическая блокада и политический бойкот, однако снова потребность в русском золоте и хлебе пересилила острое желание Консорциума стереть с карты РСФСР. Потом была новая война, и вновь русские перехитрили всех, неожиданно оказавшись на самой вершине пищевой цепочки. В который уже раз Консорциум получил по рукам, тянущимся к горлу истекавшей кровью страны.

Теперь же они сменили тактику, пустив в ход средство, старое как мир и почти безотказное: подкуп. Само собой, всех купить не получилось, но крыса всегда прошмыгнет там, где забуксует самый современный танк. Вот уже последний неподкупный лидер страны убит, а на его место пришел невнятный старик, просто занимавший кресло генсека и через совсем непродолжительное время как-то незаметно сгинувший. А нынче трон занимает недалекий в своей алчности и жажде популярности плешивый человечек с приметным родимым пятном на голове. Ушли с ключевых постов последние стражи Империи — кто добровольно, а кого-то пришлось и устранить. И вот, ворота страны оказались открыты, а ее мощная армия разлагается изнутри, а гончие псы отравлены и крутятся на месте, потеряв след врага. Тихий решающий бросок на Восток в третьей по счету мировой войне начался.

СССР изначально находился в меньшинстве, ведя войну против сытого и консолидировавшегося вокруг Англии и США остального мира. Слабые и мятущиеся народы стран Африки и Латинской Америки не могли всерьез противостоять консорциуму транснациональных корпораций, опутавших практически весь мир. Без ориентира, каким для них был Советский Союз, они быстро захиреют и умрут. Но и в нашей стране люди вновь начали гибнуть, и уже не от рук врага. На этот раз граждане ненавистной Консорциуму Империи убивают друг друга, не видя истинного лица противника, чей коварный лик скрыт под маской напускной печали и участия. Счет жертв пошел на тысячи, тогда как страны Консорциума не потеряли ни единого человека. Свершилась их мечта — противник убивает сам себя, братья уничтожают друг друга с особым остервенением, ибо нет сильнее чувства, чем ненависть, взращенная из любви. Этот раунд несомненно остался за «свободными». Но Северской знал, что отмщение за каждую загубленную жизнь будет страшным, капиталисты и зажравшееся стадо их послушных рабов ответят за все. Сил и средств накоплено предостаточно, но сейчас не время для ответного удара. Пока не время…

— Василий Иванович, — голос секретаря прервал невеселые размышления полковника, — к вам Андрей Михеевич Возницын.

— Пригласи, я жду его.

С помощником Северской уже давно был на «ты» и величал Возницына, теперь уже майора Возницына, только по имени. Доверие между ними установилось, понимали они друг друга с полувзгляда, лишь изредка сбиваясь на привычный официоз. Несведущим людям казалось, что эти двое пожилых уже мужчин просто общаются телепатически: начинал мысль один, и ее тут же подхватывал второй. Майор стал сед, в уголках тонких губ залегли глубокие складки, но глаза смотрели все с той же веселой хитринкой.

Пройдя через весь просторный кабинет начальника Склада, майор кивком приветствовал полковника и присел за длинный, в форме русской буквы «Т», стол справа. Андрей Михеевич положил перед собой красную папку и вопросительно глянул на полковника. Тот приглашающим кивком головы поощрил майора к началу давно намеченного разговора. Кашлянув в кулак, Возницын открыл папку и, еле слышно шурша листами, начал негромко, но внятно докладывать.

— Василий Иванович, положение стабильно ухудшается, как и предсказывал Бон. К середине сентября следующего года к власти в стране придут ставленники Консорциума. К счастью, в их рядах достаточно наших агентов влияния. Мы будем препятствовать развалу страны чем только сможем.

— Сколько мы потеряем территориально и по населению?

— До сорока процентов территории Союза, и до тридцати миллионов человек умрут в ближайшие пять лет, если не помешаем. А возможности теперь будут весьма ограничены: при попустительстве органов госбезопасности агентура разведсообществ стран НАТО ведет себя все более нагло. Если обнаружим себя раньше времени…

Северской скривился, грудь пронзила острая игла болевого спазма. Полковник вспомнил голодное блокадное детство, вспомнил, как мечтал только о двух вещах: чтобы перестали бомбить и чтобы отец вернулся домой живым и принес вдоволь хлеба… Но впереди еще лежал долгий путь, состоящий из множества маленьких шажков, которые придется сделать, стиснув зубы и не оглядываясь на ту вакханалию, сквозь которую вновь предстоит пройти разъединенным народам Союза, сейчас вовсю готовящимся к кровавой междоусобице.

— Это точно?

— Бон редко ошибается на таком коротком отрезке времени. — Голос майора был глух от усилий, которые он делал, чтобы сохранить ровный, деловой тон. — Погрешность не более полутора сотых процента. План консервации уже запущен, агенты на своих местах, многие уже приступили к работе, информация поступает непрерывно. Пока Бон не ошибается.

— Хорошо. — Северской поерзал в кресле и, хлопнув ладонью по столешнице, начал вставать. — Будем прятаться… Отслеживайте всех агентов влияния, важно не пропустить никого, даже самую мелкую плотвичку нужно загнать в наши сети.

— Уже составляем схему инфильтрации, через месяц будет готова действующая модель структуры госаппарата новой страны и отколовшихся союзных республик. Аналитическая группа майора Молдаванова уже работает… Есть еще кое-что, товарищ полковник. — Андрей Михеевич своей фразой невольно остановил движение начальника, и тот снова опустился в кресло, с недоумением глядя на майора. — Бон и наша служба дальнего обнаружения засекли четкий сигнал «глобуса». Артефакт сейчас в активной фазе работы, излучает, как сумасшедший. Сигнал очень четкий, мы точно определили его местоположение: он в Колумбии.

Северской нахмурился, подвинув к себе листы доклада. Артефакты, о которых говорил Андрей, были очень редки, и ни один из них в руки агентов Склада еще ни разу в целости не попадал. Разведка сообщала только об одном функционирующем «глобусе», найденном американскими конкурентами Склада, сейчас работавшими под крышей АНБ. Кроме отрывочных сведений, полученных из древних египетских и ацтекских рукописей, ничего о свойствах артефакта известно не было. Больше всего информации содержали рукописи, вывезенные конкистадорами из Перу и Боливии сразу после начала экспансии на континент. Рукописи эти содержали массу туманных намеков на огромное могущество, которым будет обладать владелец сферы благодаря содержимому крохотного, не больше крупной горошины, артефакта. В семидесятые годы пара таких сфер попала на Склад, но обе они были серьезно повреждены. Исследователям удалось только выяснить, что артефакты имеют внеземное происхождение, и датировать их возраст — не менее чем сорок тысяч лет для каждого образца. Такая цифра уже давно не смущала экспертов, работавших в лабораториях Склада, более того, они настаивали на уточнении, поскольку артефакт был изготовлен из того же минерала, что и линзы оптических систем дисколетов.

Платон в своих записях лишь один раз упомянул «глобусы», и сделал он это в той части своих трудов, в которой говорилось об атлантах и их загадочном острове. Хитрый грек только вскользь упомянул это устройство в связи с развитым ремеслом картографов Атлантиды, да и то это было воспринято как неверный перевод, и в дальнейшем любое упоминание о таинственных сферах вымарывалось из официальных научных исследований трудов греческого философа.

Северской придвинулся ближе к собеседнику, в голове полковника уже зрел план:

— Андрей, кто у нас работает в том регионе?

— Резидентура ПГУ, наши люди есть в нейтральных водах, на океанографическом судне. Трое в группе боевого обеспечения, внедрены в подразделение боевых пловцов. Куратор группы — второй помощник капитана корабля, но действия агентов затруднены: без санкции московского Центра они не могут покинуть корабль.

— Приказ я организую.

— Обстановка в зоне обострилась, и думаю, что это связано с активностью артефакта.

— Есть жертвы?

— Группа диверсантов пропала в стокилометровой зоне, где излучение артефакта было локализовано. По данным местного резидента, наши военспецы подверглись нападению неизвестного противника.

Северской до хруста в суставах сжал кулаки: если американцам удалось извлечь информацию и применить ее так успешно, это серьезно перекосит баланс в будущей схватке. Нужно срочно принимать меры, но что делать, если агенты заперты в недрах плавучей железной бочки и вынужденно бездействуют?

— Василий Иванович, — Возницын, понимая состояние начальника, говорил как можно более нейтральным тоном, — а что если использовать местные силы, ну вот хоть этих спецов? Раз они выбрались живыми из одной передряги, то…

— Рискованно, — полковник разжал кулаки, он уже обдумывал вариант, предложенный майором. — Но ты прав, следует задействовать все ресурсы, «глобус» нужно добыть любой ценой. Никто не знает, что конкретно удалось выудить из него американцам. Какие данные у нас есть по сложившейся ситуации?

— Подробностей немного. — Возницын сверился с записями и продолжил: — Группа диверсантов в момент проведения боевой операции подверглась нападению неизвестного противника. Трое разведчиков погибло во время боестолкновения, один тяжело ранен. К сожалению, это был командир. Сейчас остатки группы идут в точку эвакуации, с ними проводник из местных.

— Отлично, Андрей! — Полковник воспрянул духом. — Значит, янки что-то криво исполнили, иначе никому бы не уйти. В каком состоянии наши головорезы?

— Командует, по словам резидента, молодой лейтенант. Но, судя по действиям группы во время отхода, это вполне грамотный офицер. Положение осложняется высокой активностью подразделений колумбийской армии в том районе. Американцы постараются убрать свидетелей, поэтому у диверсантов мало шансов выйти в точку рандеву.

— Чепуха! — Северской махнул рукой и победно ухмыльнулся. — Уж кого-кого, а головорезов у нас готовят знатных. Как только диверсанты раздобудут артефакт, пусть любой ценой доставят его на борт исследовательского судна. Худший вариант развития событий: если военспецы провалят задание, придется работать самостоятельно.

— Шифровка с заданием уйдет нашему человеку в ПГУ через полчаса. Я подготовлю материалы для передачи непосредственным исполнителям. Как всегда, залегендируем под пропавший контейнер с редким микрочипом?

— Само собой, Андрей, само собой.

Когда дверь за помощником закрылась, полковник откинулся в кресле и принялся обдумывать ситуацию заново. Итак, американцы заполучили редкий артефакт и смогли вытащить из его содержимого нечто полезное. Более того, это воплощено в некой технологии. Но подспудно закрадывалось сомнение: правильно ли заокеанский соперник понял, что попало к нему в руки? Такой уверенности не было. Время, сейчас все решит только время.

Земля. Республика Колумбия. 19 февраля 1990 года, 23:32 по местному времени. Ущелье Теней, северо-западное направление. «Товарищ Мигель» — старший лейтенант Егор Шубин, военный советник.

Ждать, догонять и прятаться — вот три основных занятия, которым разведчика учат прежде всего. Я могу просидеть в засаде, не шевелясь, ровно шесть часов, по методике, которой обучал дед. Штука тут в том, чтобы незаметно напрягать и расслаблять разные группы мышц и правильно дышать.

Но зверь — это вам не человек, и почуять засаду он может только в одном случае из пяти. Позицию я выбрал удачно: от тропы она закрыта тремя валунами, привалившимися друг к другу, а густая завеса из воздушных корней скрадывает мой силуэт на фоне то появляющейся, то исчезающей за облаками луны. Спецы появились спустя минут двадцать после того, как мы сели на тропу. Сначала, как и положено, прошли двое дозорных: парни были почти одного роста, вооружены амеровскими короткими «кольтами»,[56] причем у обоих присутствовали сдвоенные двадцатипатронные магазины. И это правильно, поскольку амеровское оружие лучше не баловать «тридцатками», если хочешь жить. Этот недостаток отмечали сами янки, так ничего толком и не придумав взамен: хартфордские оружейники рекомендовали солдатам поменьше стрелять.

Лица диверсантов были по всем правилам размалеваны полосами камуфлирующей краски, из специально нашитых петель на «разгрузках», рукавах курток и штанах торчали стебли травы. Панама одного и кепи второго тоже были ими утыканы, словно клумбы возле дворца пионеров. Шли парни осторожно, но быстро, и миновали мою лежку буквально за пару минут. Потом один из них вернулся обратно, вероятно, для связи с основной группой — доложить, что впереди все нормально. Про себя я отметил, что поставь мы вдоль тропы мины, в такой темноте эти вояки их вряд ли бы обнаружили. Но, как я говорил раньше, в нашем деле лучше без особой надобности не рисковать.

Спустя еще минут пять подтянулись и остальные участники наших посиделок — шестеро плюс тот парень в кепке, что был в дозорной группе. В неярком свете луны я стал всматриваться в силуэты вновь прибывших, чтобы понять, что у них за экипировка и вооружение. Короб рации у предпоследнего в цепочке бойца, скорее всего, тоже амеровский, ничего необычного. Пулемет… Черт, плохо видно! Опа, вот и засек… Бельгийская десантная «машинка», с коробом на двести патронов.[57] Остальные все с «кольтами», снайпера в группе нет, а снаряга говорит о правильности моих предположений — группу десантировали у входа в ущелье, все диверсы прут на себе трехдневный рацион, загрузились для короткой операции.

Высмотрев в цепочке того, что нес на спине небольшой короб рации, я убрал «калаш» и вынул пистоль. Поскольку без шума нам не обойтись, нужно попробовать запутать командование федералов. Темнота отступала, когда из-за облаков высовывался овал луны. Я осторожно вышел вперед, слегка раздвинув заросли рукой. Спустя мгновение впереди слева глухо ухнул разрыв гранаты, потом еще два, и застучали автомат Лиса и «ручник» Дуги. В какой-то момент все смешалось, ущелье наполнилось треском ветвей, визгом осколков, криками раненых и скороговоркой перестрелки. Как я понял, первыми погибли дозорные и пулеметчик, шедшие впереди, — именно на них пришелся динамический удар и град осколков. Остальные «коммандос» бестолково шарахались из стороны в сторону, попав под перекрестный огонь. В этой суматохе я в три прыжка догнал расстроившуюся колонну, походя врезал радисту по затылку рукоятью пистолета и волоком потащил обмякшее тело в направлении валунов, за которыми прятался до начала представления. Воздух гудел от звуков боя, пулеметные и автоматные очереди поднимали тучи щепок, каменной крошки и пыли.

Когда я уже почти дотащил слабо отбрыкивающегося радиста до валунов, из кустов выскочил ошалевший десантник, на ходу полосующий пространство перед собой очередями из своей короткой «трещотки». Три пули прошли у меня над головой, одна чиркнула по камню возле лица справа. Не задумываясь, я вскинул ПБ и три раза нажал на спуск. Две пули пробили левое легкое и шею противника, а последняя легла точно над правой бровью. Боец осел на тропу, опустив автомат, но не переставая давить на спусковой крючок оружия. Пули подняли тучу брызг вокруг оседающего тела, почти полностью скрыв его и меня неким подобием дымовой завесы. Не останавливаясь ни на мгновение в течение всего короткого эпизода, я затащил наконец уже почти пришедшего в себя радиста за валун и снова от души приложил его в челюсть рукоятью пистоля. Боец выключился, обмяк совершенно, поза его говорила, что в таком состоянии он пробудет еще минут двадцать.

Я стреножил пленного и рванул к месту сшибки, чтобы быстрее прекратился шум, поднятый нами. Если все пройдет, как я задумал, радист окажется нам очень полезным. Спрятав пистоль в кобуру, взял АКМ и осмотрел пространство впереди через «ночник». Картина получилась довольно оптимистичная: на ногах оставались как максимум двое — командир группы и еще один стрелок. Слева мелькнул силуэт между деревьями, я повел его плавно, выбирая люфт спуска, но не торопясь с выводами. Мелькнуло кургузое мурло «кольта» в руках скачками несущейся по тропе фигуры, и я не колеблясь дал по согнувшемуся в три погибели колумбийцу короткую очередь в четыре выстрела. «Калаш» едва ощутимо дернулся, фигура упала ничком, выпустив оружие и раскинув руки в стороны. Лица у бедолаги, скорее всего, нет совершенно, пара пуль как раз попала в затылок.

Тут же слева грохнула звонкая очередь, выбившая щепу в стволе довольно широкого дерева у меня над плечом. Колумбийцев хорошо обучили: только по небольшой засветке, почти в полной темноте и наверняка раненый, боец чуть было не продырявил меня. Уйдя в полуприсед за кусты левее того места, где только что был, я затаился, прислушиваясь. Но все зря: с позиции Дуги короткой очередью огрызнулся пулемет, после чего тишину ночи пронзил долгий, истошный крик боли. Не теряя времени, я встал и вслепую выпустил длинную, почти в десять патронов, очередь на звук. Крик оборвался на высокой ноте, на несколько томительных секунд воцарилась тишина. И вот уже снова лес наполнился звуками возвращающихся к своим занятиям насекомых и птиц. Сельва никогда не лжет: кто бы ни был этот крикун, теперь он уже никогда не подаст голоса, местная фауна безошибочно определяет, когда люди так или иначе выбывают из игры.

Приложив руки к губам, я два раза ухнул по-совиному, обозначая свое местоположение для бойцов. Первым примчался Лис, знаком показывая, что не ранен, через пару минут за ним спустился Дуга. Левая рука у него была обмотана куском ткани, но здоровой рукой он сделал успокаивающий жест, давая понять, что рана не серьезная.

Я загнал в автомат новый «рог» и, передернув затвор, пошел к укрытию, где уже должен был прийти в себя пленник. Бойцы нашей невеликой команды пошли за мной следом, но поскольку на счету была каждая минута, я решил иначе:

— Саня, — обернулся я к пулеметчику, — собери все оружие, какое найдешь, его нужно заныкать. Возьми с собой местного, пусть помогает. Отбери четыре «ствола» и сними с «тушканчиков» сбрую, нужно все это надежно спрятать. Остальное бросьте вон в ту канаву, — стволом «калаша» я показал в сторону небольшой промоины справа от тропы, — и уничтожьте. Напоказ уничтожьте, чтобы никто не додумался захоронку с трофеями искать. У тебя есть минут двадцать на все дела, в темпе давай.

Дуга кивнул и в то же мгновение скрылся в густой темени, причем практически бесшумно.

— Лис, — радист как-то нервно оглядывался по сторонам, его необходимо было чем-то занять, — иди к Бате, проверь, что там и как, начинай готовить его к движению. Посматривай по тылам, лады?

— Нас услышали, скоро тут будет вся местная рать. Можно было затаиться…

— Само собой. Иди к раненому, позже поговорим.

Лис тоже ушел. Что я мог ответить на его резонное, в общем-то, замечание? Ну прав он кругом, если бы дело касалось решения задачки по тактике где-нибудь в тихой и светлой аудитории. Но фактически раненый не только замедлял наше продвижение вперед, но и лишал возможности маневрировать. Сейчас как никогда важны были скорость и отсутствие преследователей, дышащих нам в затылок или, не исключено, ожидающих нас где-то на выходе из ущелья. Поэтому я решился на небольшую радиоигру, чтобы увести погоню как можно круче в сторону от маршрута группы.

Радист уже пришел в себя, но еще толком не начал соображать, что было весьма кстати. Я снова без замаха врезал ему по морде. Удар был сильный, но сознания от такого не потеряешь. Развязал парню ноги и, срезав с них «берцы», оголил ступни, придавив их коленом к земле.

— Солдат, — начал я на родном для пленника языке, которым теперь довольно неплохо владел, — ты попал в плен, но тащить тебя с собой я не могу. Мне придется тебя убить.

— Гринго, проклятый коммуняка!.. — начал срывающимся голосом радист, но я заткнул парню рот пучком травы и, вынув клинок, отрезал ему мизинец на левой ноге. Тут же пережал рану его же носком. В полумраке лицо пленного потемнело от натужного, рвущегося наружу крика, а потом побелело, глаза стали закатываться, голова завалилась набок.

— Вставай, солдат! — тыльной стороной ладони я привел в чувство впечатлительного радиста. Похоже, парень боялся вида собственной крови. — Нет времени изображать из себя маленькую сеньориту. Я все знаю про таких, как ты: вы любите лить чужую кровь, но вид своей собственной пугает до усрачки, верно?

— Ты… Я ничего тебе не скажу…

Радист был испуган, запахло мочой. Момент, когда парень из храброго вояки превратится в поющего, словно курский соловей, марьячи, похоже, уже наступал. Искусство допроса предполагает некоторые нюансы; мало сделать человеку больно, важно дать ему понять, что помимо угрозы потерять, скажем, пару пальцев у него в перспективе — мучительная и довольно длительная смерть. В любом, даже самом тренированном солдате прячется подсознательный страх смерти, по-другому никак, ведь отморозки сидят по тюрьмам, а в десант маньяков, лишенных инстинкта самосохранения, не берут. Конечно, и в десантуре всегда имеется какой-то процент тех, у кого протекает крыша, и их в конце концов списывают, но в действующей части весьма редко можно встретить маньяка, ну разве что по прозвищу, не отражающему реальных психических кондиций.

Именно на это нацелена методика, которую я с успехом применил сейчас. Моя задача заключалась в том, чтобы сорвать слой за слоем весь опыт, вдолбленный в пленника инструкторами, и вытащить наружу задыхающееся от страха и жажды жизни человеческое естество. Рано или поздно все рассказывают то, что требуется, и лишь немногим удается соскочить в безумие или умереть от болевого шока. В кино и книгах в сознание читателя внедряется мысль, что агентов учат останавливать сердце. Но никто не упоминает о препаратах, довольно распространенных и простых, с помощью которых можно запустить сердце вновь и не позволить хитрецу дважды сесть в один и тот же поезд. Пара уколов, острый нож, и вот уже самый крепкий и хитрый «джеймс бонд» продает родимую державу со всеми потрохами, лишь бы побыстрее получить заслуженную пулю в лоб и выбраться из океана боли на серую сушу вечного забытья. Что уж тут говорить о малограмотном парне из сельской глубинки, пошедшем в армию за парой крепкой обуви и бесплатной трехразовой кормежкой, — он тем более скажет все. Вот для чего разведчик всегда имеет один патрон для себя или заветный кругляш гранаты: мы не хотим переносить пытки, потому как так или иначе, но говорят все. Только мертвец никогда и никому уже не может навредить, поэтому мы в плен не сдаемся.

Пленный радист, захлебываясь соплями и обильно выделявшейся слюной, поведал об отдельном батальоне под грозным и вычурным, как все здесь, названием — «Черные ягуары». Парней отбирали по всей стране и свозили в тренировочные лагеря недалеко от побережья, где за них принимались американские военные инструкторы из 82-й дивизии ВДВ — так называемые «зеленые береты». По словам пленника, инструкторский состав по-испански говорил довольно плохо, большей частью полагаясь на переводчиков. Колумбийскую десантуру натаскивали на борьбу с партизанами, вооружали новейшими образцами оружия, придавая современную технику и средства связи. Скорее всего, «ягуаров» хотели использовать как некий мобильный резерв, на случай, если руки самих американцев в той или иной ситуации окажутся связаны. Но все это было не так интересно, как то, что пленник рассказал напоследок. Где-то неделю назад в расположение батальона прибыл некий гринго-американец в форме колумбийских парашютистов, имевший звание майора. Гринго постоянно жевал мятную жвачку, а взгляд его черных глаз был способен убить на месте, поражая своим мертвящим холодом. Сам полковник Руис, командир батальона «ягуаров», заискивающе отдавал ему честь и исполнял малейший каприз гостя. Потом в казармах прошел слух, что американец отобрал взвод лучших бойцов, преимущественно хорошо знающих местность, и больше ни его, ни тех парней никто на базе не видел…

Глянув на часы, я понял, что нужно закругляться, и перешел к сути своего плана. Поставив перед пленным короб рации и сверившись с блокнотом-памяткой, отобранным у радиста при обыске, я настроил рацию и надел ему на голову гарнитуру с наушниками и микрофоном.

— Сейчас, — начал я проникновенно, поигрывая ножом так, чтобы парень его все время видел, — ты свяжешься со своими и доложишь, что вы наскочили на минное поле, а партизаны тут не появлялись. Спросят командира — скажешь, что серьезно ранен, попросишь помощи. Не финти, я знаю ваши «дистресс кодс»[58] и успею оборвать передачу, а в сельве полно голодных муравьев. Все понял?

Парень закивал и, вслушиваясь в треск статики, забормотал фразу вызова. Само собой, точных сигналов, принятых у них в подразделении, я знать не мог, но тут мне на руку был мой иностранный акцент. Парня приучали к мысли, что гринго всегда и все знают, авторитет иностранных спецов был непререкаем. Поэтому радист просто выполнил то, чего я от него и добивался. Деза ушла по назначению, а парню я просто свернул шею и, разбив рацию, сбросил его в заросли слева от тропы.

Расчет был прост: скажи радист о том, что партизаны уничтожены, сюда тут же слетится хренова туча федералов и обнаружит обман. Совсем другое дело, если поисковая партия сама стала обузой, перестав приносить пользу. Помощь невезучим, конечно, окажут и пришлют вертолет, но сделают это не сразу, а лишь по окончании прочесывания района. Более того, поняв, что в ущелье есть минные поля, сюда вряд ли сунутся без сопровождения саперов другие поисковые группы. Нас тут тоже искать не станут, но на месте охотников я бы оставил заслоны на входе и выходе из ущелья. Таким образом, мы получаем часа два передышки, за которые можно спокойно просочиться между заслонами. В том, что это осуществимо, я не сомневался, ведь федералам станет известно про минные поля, а значит, никто караулить надежно перекрытое минами направление особо не захочет.

Спустя неполные тридцать минут наша потрепанная группа собралась на западном склоне, в десятке метров выше высохшего русла реки, и двинулась вперед. Состояние раненого командира было стабильно скверное. Рану Лис снова прочистил и прижег, прекрасно осознавая, что вечно так продолжаться не может. Дорога довольно неохотно отдавала нам километр за километром, но все-таки впереди, в нарождающемся предрассветном небе, показались пологие склоны гор — выход из ущелья Теней.

На этот раз впереди шли Лис и Симон. Парень вымотался, это было заметно невооруженным взглядом: под глазами черные круги, лицо осунулось. Двигался он порывисто, казалось, что вот-вот споткнется, повалится в заросли и больше не встанет. Когда долгое время живешь под угрозой смерти, но не знаешь, откуда она придет, усталость накапливается быстрее обычного. Постепенно возникает ощущение безразличия к тому, что будет дальше. Вот тогда-то и приходит то, что на казенном языке называется «случайная смерть». Человек либо сам совершает глупый, необдуманный поступок, либо неумышленно способствует тому, что подобное совершают его товарищи и гибнут или калечатся с ним за компанию. Спустя час быстрой ходьбы, подозвав к себе на коротком привале Лиса, я указал глазами на проводника:

— Следи за парнем, похоже, он выдыхается.

— Так вижу ж я. — Боец отстегнул с пояса флягу в матерчатом чехле, сделал скупой глоток воды и, прополоскав рот, сплюнул влагу. — Пока что он держится хорошо, но это ж пацан совсем, я в его годы еще из рогатки по крысам шмалял.

— Приглядывай, короче. — Я указал стволом «калаша» вперед и влево. — Вон по той ложбинке пойдем. Если кто тропу и сторожит, там, скорее всего, только пару сигналок поставили. Место глухое, для прохода с грузом неудобное.

— Трудно пройти будет. — Лис разглядывал место прорыва в бинокль. — Там метров тридцать полоса открытого пространства, да камни со склона осыпаются.

— Знаю. Придется рывками перебегать. Ну, давай, пошли, а то скоро утро, нужно успеть проскочить до того, как свет включится. Тронулись помаленьку.

Благодаря мягким предрассветным сумеркам и скрадываемой зарослями заре все вокруг стало неповторимого серо-сизого цвета. Время для рывка я выбирал не специально, но по опыту охотника знал, что в такое время чувства обманывают даже зверя, не обладающего разумом и слепо следующего инстинкту. Шанс проскочить мы не упустили: двигаясь быстро, но осторожно, след в след, наш маленький отряд через сорок минут вышел по ложбинке к северному склону ущелья и, не замеченный никем, скрылся в сельве. Спустя еще час мы остановились на дневку: настало время сеанса связи, да и от точки эвакуации нас отделяло каких-то десять километров. Люди устали, дорога вымотала нас до последней степени, все мечтали хоть на полчаса замереть в полной неподвижности.

Лис накинул на сук антенну и взялся за свою шарманку, прослушивая полный треска статических помех и бормотания множества голосов эфир. Взгляд у него стал отсутствующим, движения затормозились — теперь придется приглядывать еще и за ним, парень совсем скис. Обойдя по периметру стоянку, я отошел от ребят метров на сорок, затаился возле группки тоненьких древесных стволов и прислушался, стараясь вычленить чуждые утренней какофонии джунглей звуки. И… услышал уханье филина, что для джунглей так же необычно, как если бы человек запел в голос.

Вскинув автомат, лишенный теперь за ненадобностью ночного прицела, я повел стволом вправо и увидел машущего оружием Детонатора. Славка! Живой и невредимый стоял в просвете между древесными стволами, а у его ног кулем валялся наш бегунок — Пако. Осмотревшись и не заметив ничего подозрительного, я вынул из кармашка «разгрузки» камешек и кинул его в сторону «певца». Его заливистую арию мог услышать не только я. Камешек летел Славке ровно в середину груди, но он ловко отбил его автоматом. Тихо звякнул металл, сапер, улыбаясь, зашагал в мою сторону. Подгоняемый пинками, впереди довольно шустро, несмотря на подбитый глаз и пару ссадин на унылой физиономии, семенил абориген. Когда живописная парочка приблизилась ко мне метров на десять, я выступил ей навстречу. Пако шарахнулся было назад, но Детонатор ловко подсек ему ноги, и жирный родственник команданте снова рухнул в траву.

— Салют, брателло Мигель! Смотри, кого я тебе приволок… Se levanta, la mierda![59]

Славка пнул поскуливавшего местного, тот поднялся и потрусил вперед, а неунывающий Детонатор стал вполголоса рассказывать мне историю поимки беглеца:

— Ты как в поиск подался, этот хмырь жирный все на месте не сидел. Понял я, что свинтить чурка хочет, и автомат у него отнял. Так он чего удумал: нажрался ягод каких-то и ну воздух портить… У, падла! И вот тут я сплоховал, отпустил его, когда он в кусты запросился. Но, веришь, камрад, вонища такая стояла, что глаза резало. Потом оглушил он паренька нашего и деру дал. Причем хитро так след путал, но, видно, ягод своих пережрал, я его по кучам говна и нашел. Потом на место нашей последней стоянки прихожу, смотрю: нету никого, а под камнем весточка лежит. Правду говорят, что нет хуже занятия, чем ждать и догонять. Это ты опять шухер среди местных навел? Ползают по округе, как вши перед банным днем, еле протащил «пассажира» в лес.

— Ущелье шерстят?

— Уже нет. Трупы в вертушку подняли на тросах. Потом со своими у северной горловины перетерли, а те побожились, что не проходил мимо них никто.

— А ты все сидел и слушал.

— А че?! — вскинулся Детонатор и с нотками обиды в голосе продолжил: — Кабы они сказали, что вот, мол, проходили тут советские военные специалисты да привет вам передали, то всяко разно облава бы уже в лесу шерстила. А так — покрутились возле горловины и назад повернули, подумали, что вы обратно ушли, не смогли пост тихо обойти.

— А сам-то почему вслед за федералами не пошел? — подначивал я подрывника, чтобы проверить, не врет ли, но делал это автоматически, по привычке. — Или…

— Да иди ты! Совсем-то за дурня не держи. Если знаешь, что до точки рандеву в обход пилить и пилить, то найдешь лазейку. Вот я и подождал, когда ищейки отойдут подалее, и по ложбинке слева проскочил. Увалень этот мешал, конечно, но как только я пообещал ему яйца отрезать, то аж впереди меня стал ломиться, вот так и дошли.

— Ладно, Слава, не серчай. — Я хлопнул приятеля по плечу и пошел к рации. — Все на нервах сейчас. Привяжи кабана этого и отдыхай. Скажи Дуге, что его очередь в караул садиться.

В эфире ничего необычного мы не услышали и спустя еще двадцать минут двинулись к точке эвакуации. Место это лежало в двух часах хорошей ходьбы от нашей стоянки, но, учитывая состояние раненого, который уже почти не подавал признаков жизни, я приказал увеличить темп марша. Мы добрались до приметной скалы, откуда удобно будет забирать и нас и носилки, за семьдесят одну минуту. В глазах темнело, пот уже не струился, а капал из пор, словно мы были сочащимися влагой губками. Постоянно слышался гул патрульных вертушек, операция по нашей поимке не сбавляла оборотов. Мы вповалку лежали на горячих камнях, как вдруг Лис выпучил глаза и, сорвав с головы наушник, передал его мне.

— Стрекоза — Мигелю! Стрекоза — Мигелю! Как прием, как прием?

Это был позывной нашей вертушки, но вот только сеанс получился внеплановый: время подлета было оговорено заранее, и выход в эфир означал экстренную ситуацию. Я взял мокрый от пота наушник с микрофоном.

— Здесь Мигель, говори, Стрекоза.

— Меня обстреляли. Машина повреждена! — Голос пилота был спокоен, но сквозь вой помех я различил надсадное завывание двигателя вертолета. — Всех на борт принять не смогу. Подниму максимум двоих-троих.

— Понял тебя, Стрекоза. — Блин, да что ж это за неделя-то такая выдалась. — Возьми раненого и двоих наших.

— Понял. Троих возьму. Подлетное время — двадцать минут.

— Ждем. Не свались по дороге…

Обернувшись к бойцам, я окинул взглядом все мое воинство. Ребята были на пределе, израсходовав второе, третье и даже десятое дыхание. Да и я сам представлял собой, наверное, зрелище более чем жалкое: измочаленная одежда, грязь и травяной сок по всему телу. Короче, приходите и берите нас тепленькими.

— Дуга, Славка, Симон — идете со мной. Лис, на тебе Батя и этот жирдяй-побегунчик. Мне некого больше отправить, боец, не серчай.

Радист посмотрел на меня с укором, но промолчал. Мы оба знали расклад: с Батей обязательно должен быть кто-то из наших, а Лис, как самый молодой, мог надломиться в самый неподходящий момент. Да и он сам знал, что в ущелье дал волю приступу малодушия и потому не имеет права настаивать на том, чтобы остаться.

С севера, чадя дымным шлейфом, приближался надсадно воющий движком вертолет. Это был американский «ирокез» без опознавательных знаков и какого бы то ни было бортового вооружения. Я запалил дымовую шашку, чтобы обозначить нашу позицию. Вертушка зависла метрах в двадцати над скалой и сбросила с обоих бортов тросы и корзинку для раненого. Когда я привязывал Серебрянникова к хромированной корзине, он неожиданно пришел в себя и что-то прошептал. Я наклонился к самому его лицу, но ничего расслышать не получилось. Я ободряюще похлопал его по руке и подал сигнал на подъем. Остальные поднялись на борт без видимых усилий, даже Пако шустро перебирал конечностями, предвидя скорую безопасность и, возможно, повышение по службе.

Вертушка развернулась носом на юго-восток и, чуть вихляя, стала удаляться, набирая скорость. Я обернулся к оставшимся бойцам и хрипло проговорил:

— Фора по времени у нас минут пятьдесят, может, чуть больше. Погонятся за вертушкой или нет, для нас не имеет значения, район будут шерстить плотно, раз идет войсковая операция. Наша задача — выйти за пределы оцепленного района в направлении северо-северо-восток. Там болота, и есть вероятность, что не все выходы оттуда перекрыты. Пойдем быстро, привала в ближайшие десять часов не ждите. Принять стимуляторы. Задача ясна?

В выборе я не прогадал: три пары глаз смотрели на меня с усталым безразличием, но без отчаяния. Никто не проронил ни слова, ответом на мой вопрос были только еле уловимые кивки. Построившись в походную колонну, группа перешла на волчий шаг и вскоре вышла на звериную тропу, ведущую к болотам.

Планета Гелион. Первый день первого месяца года 5690 от окончания Передела, 12:38 по местному времени (соответствует примерно 06:00 10 февраля 1990 года по земному летоисчислению). Понт Эвксинский, дворец Гелиофор — главная резиденция правителя острова Эвксин. Митридат II Бессмертный.

…Ему снова виделся тот же сон, вернее даже греза, когда бодрствуешь, но настоящее не занимает тебя так, как произошедшее много лет тому назад. В этом сне отец, сильный и красивый, в окружении гвардейцев и высших офицеров замер у командно-штабной машины, а перед ними на портативном планшете пляшет во всполохах помех тактическая карта восточного побережья. Аккадцы уже высадились, их винтокрылые коптеры и боевые авионики утюжат форты понтийского укрепрайона. Эвксинские войска повсеместно гибнут, даже на пути их отступления точно работает аккадская артиллерия, сжигая технику и людей смертоносным дыханием плазменного всепроникающего огня. Днем ранее исчез в вихре коричневой чумы прекрасный Понт Эвксинский, мать Митридата и троих его братьев болезнь пожрала за считанные часы.

Самого Митридата спас раб-ромуланец, воспитывавший его с раннего детства. Рослый и умелый воин, Луций, попав в рабство к аккадцам, был выкуплен отцом царевича много лет назад. Он учил Митридата драться без оружия и с оным, а позже обучал тактике и стратегии, приличествующей будущему правителю и полководцу. Когда же началась бомбежка и люди, словно безумные, стали срывать с себя покрывающуюся коричневой пеной плоть, воспитатель не растерялся. Он стащил с манекена легкие доспехи, предназначавшиеся для него самого, быстро облачил в них мальчика и до последнего вздоха тащил его к тайному тоннелю в подвале дворца. По пути им попадались слуги и стражники, корчившиеся в судорогах на полу или бестолково мечущиеся по коридорам и залам дворца. Митридат хотел увидеть мать, искал ее взглядом, не замечая, что у него кружится голова и нечем дышать; наномехи уже разъели дыхательные фильтры брони, попали в кровь и начали свою разрушительную работу.

Дальнейшее он помнил смутно: вот упавший, потерявший человеческий облик Луций вталкивает его в открывшуюся дверь потайного хода, вот незнакомые воины с эмблемами «Вечного пламени» — личные телохранители отца — срезают с него изъеденную наномехами броню, приклеивая к коже, покрывшейся коричневой коркой нарывов, оранжевые блоки медицинских анализаторов. Потом — забытье, и вот он уже видит озабоченное лицо отца, который, вполоборота бросив что-то стратегу Хавларию, быстрым шагом идет к нему. Митридат не мог сказать ни единого слова из-за трубок во рту, но отец успокаивающе приложил палец к губам и сам начал говорить:

— Сын, мы с тобой остались вдвоем. Твои мать и братья погибли, мы не смогли пробиться в столицу вовремя и спасти всех вас. Ты болен, и болезнь эта неизлечима. Пока неизлечима. Нужно выжить, сын. Я верю, Арес не откажет тебе в праве на месть. Тебя отправят в катакомбы Малиариса, на север, а потом…

Потом был новый артудар, и Митридата спас только захлопнувшийся люк бронемашины. Отец сгорел в плазменном огне, как и последние из совета архонтов, командовавших остатками разгромленной в считанные часы армии маленького, утопающего теперь в огне пожаров Эвксина. Больше некому было отдавать приказы. Превозмогая боль, Митридат вырвал трубку изо рта и хриплым шепотом приказал растерянно глядевшему на него пилоту:

— В катакомбы. Нам еще нельзя умирать, солдат…

Очнувшись от воспоминаний, Бессмертный увидел величественный зал отстроенного заново Гелиофора, где все было восстановлено по старым чертежам и воспоминаниям самого царя. Три тысячи лет черного сна, похожего на смерть, и почти триста лет лишений и упорного труда… Сколько еще страданий и притворства, как долго еще терпеть этих надменных и лживых толстосумов из Конфедерации?.. Опустив взгляд, он увидел склонившегося в глубоком поклоне посла и окончательно сосредоточился на настоящем. Путь к мести был длинным, а шаги тяжелы…

— Мой повелитель, посланник александрийской колонии комес Калистрат прибыл для вручения личного послания от своего господина Феоктиста Александрийского, — к нему приблизился прислужник в синем камзоле, расшитом золотым позументом, мягко ступая по сияющему зеркальными отражениями купола тронной залы полу.

Царь любил выступающих с особым достоинством высоких и статных ромулан. Этот раб не был исключением: в традиционном камзоле, бриджах и высоких, с круто загнутыми кверху носами, сапогах без каблуков, он смотрелся очень величаво. Бронзовая маска на лице прислужника изображала полуулыбку, не вязавшуюся с черными бусинками глаз — фотоэлектронных умножителей. Белый кудрявый парик скрывал шевелюру, совершенно обезличивая ромуланина, отнимая даже толику индивидуальности.

Прислужник встал слева от замерцавшего сиреневыми всполохами деактивируемого на короткое время защитного экрана, склонившись перед вошедшим в зал послом в легком полупоклоне. Митридат всем давал понять, что ни один правитель Элисия, будь он хоть трижды олигархом или, не приведи Олимпийцы, самозваным императором, не стоит поясного поклона самого ничтожного раба эвксинского царя. Где уж этим однодневкам тягаться с ним, прожившим три с лишним века, видевшим гигантские ковчеги Ура, отплывавшие от пылающих берегов того, что теперь именуется единственным островком цивилизации. Он помнил железную поступь легионов Ашшурты, на фоне которых меркнет мощь всех армий известного мира. Царь до сих пор чувствовал ужас, заставлявший тревожно перемигиваться датчики в левом нижнем углу монитора, зависшего перед внутренним взором Бессмертного теперь уже навсегда. Синтеты дали ему бессмертие и почти полную неуязвимость, но у всего есть цена: он не мог больше видеть свободное от непонятных ему символов окружающее пространство, все было подернуто паутиной координатной сетки и мигающих таблиц и цифр.

Синтеты обещали, что попытаются убрать это ненужное ему сочетание цифр и графиков, охватывающих видимое пространство цепкими зеленовато-желтыми нитями. Боль, поселившаяся в теле почти три века назад и сжигавшая кожу, превратившуюся в подобие темной прожаренной шкуры цыпленка, теперь ушла. Сейчас Митридат не чувствовал абсолютно ничего: даже самое малое беспокойство исчезло совершенно. Теперь царь не нуждался в сне, пище и мог неделями заниматься своим любимым детищем — приземистыми «асписами».[60] Новые танки били на полигонах и в мелких стычках имперские «ирбисы»,[61] заставляли пятиться даже тяжелые «сциллы»[62] аргосских еретиков. С таким оружием царь заставит чванливых конфедератов и этого молокососа в остроконечной тиаре, именующего себя императором всего известного мира и сыном Бога Солнца, скулить и умолять о пощаде. Но пока это только планы. Теперь же придется заняться послом, который вот уже долгих пять минут стоит на коленях в десяти метрах от низкого ложа, на котором сидит Митридат.

Посол замер под прицелом десятка телохранителей-синтетов, облаченных в боевую броню и небрежно поводящих стволами «круверов».[63] Но оружие у этих солдат всегда деактивировано, о чем никто, кроме самого Митридата и двух его самых доверенных людей, не знает. Мало подавить покушение, гораздо важнее предотвратить его. Поэтому под сводами зала пряталась самая совершенная в обитаемом мире охранная система, не убивающая, а лишь парализующая убийцу или убийц с помощью скорострельных иглометов и стазис-ловушек, невидимой сетью опутывающая жертв необоримыми гравитационными лучами. Игла с ядом парализует, а гравитационная сеть удерживает на месте. А затем служба охраны выступает из-за потайных стен зала, чтобы тут же на месте вживить дерзким преступникам аксон подчинения. Более того, теперь Митридат стал совершенно неуязвим, поскольку его мозг покоился в резервуаре с питательной жидкостью в подземелье эвксинского дворца, а кибернетическое тело лишь управлялось нервными импульсами, передающимися по выделенному каналу к послушной кукле, которую все считают Бессмертным. Когда случались дальние походы, мозг в бронированном контейнере помещался в один из шагающих танков, что на фоне их слабой уязвимости было вполне разумно…

— Бессмертный и величайший, — начал свою речь хорошо поставленным голосом александриец после разрешающего кивка головы Митридата, — мой господин, автарх…

— Я знаю, как зовут твоего хозяина, раб. — Голос нового тела оказался приятным басом. Посол вздрогнул и замолчал. — Говори, чего хочет Феоктист, но не увиливай, мое время хоть и бесконечно, но весьма ценно, раб.

— Мой господин, — голос Калистрата дрожал от волнения, — хочет предложить тебе, Бессмертный царь царей, союз от имени Конфедерации семи городов Элисия.

Дипломат замолчал, думая, что его опять прервут, но ошибся. Митридат не страдал манией величия, просто ему не хотелось показывать всем свое истинное лицо. На самом же деле Бессмертный давно пытался угадать, кто же из кичливых автархов Семиградья первым прибежит к нему на поклон. Этот плод селекционных браков внутри своего семейства, Флоксис, давно уже напрашивается на хорошую трепку. Загвоздка в том, что выступи Митридат теперь, у всех появится повод забыть старые распри и объединиться против монстра, каковым его считают все без исключения СМИ на Элисии. С Флоксисом, этим полоумным щенком, разговаривать бесполезно — он и шагу не ступит без своих триумвиров и сотни-другой принесенных в жертву Осирису девственниц. Но обладая огромной, хорошо оснащенной армией и вторым по численности флотом, можно иметь некоторые экстравагантные привычки. Кроме того, Флоксис коварен и легко может ударить в спину, чего нельзя ожидать от разобщенных, но таких гордых аристократов Конфедерации. Эти будут блюсти букву договора и скорее отдадутся Митридату в рабство, нежели нарушат клятву…

— А с чего это твой господин решил, раб, что я хочу заключить с теми, кто считает меня богохульником и порождением бездн Аида, какой-либо договор? Оглянись вокруг, — Митридат повел рукой, и правая стена залы исчезла, открыв встроенный в нее голографический экран, — мое царство велико, а армия непобедима. Вы не нужны мне, смертные. Это я и мои фаланги необходимы вам как воздух!

Бессмертный поднялся с низкого, стоявшего на полутораметровом возвышении ложа, устланного шкурами горного барса, спустился по ступеням и оказался рядом с александрийцем. Без видимых усилий он поднял посла с колен и развернул в сторону экрана, высившегося от пола до купола зала (двенадцать с половиной метров в высоту и сорок метров в длину). Карта отображала остров Эвксин с мигающими пурпурными значками крупнейших полисов — Тавриды и Понта Эвксинского. Также на ней отображались кусок северного побережья Аларнийского океана и восточная часть Аргосского полуострова.

— Смотри, раб: пурпур — это я. — Повинуясь мысленной команде Митридата, весь Эвксин, сорокамильная зона океана вокруг него и большая часть северо-западного побережья Элисия окрасились в багрянец. — Сине-белый — это твой господин и другие толстосумы-конфедераты.

На экране загорелся обширный кусок суши, простирающийся от юго-восточного побережья до отрогов Родопских гор. Изрезанная внутренними границами Конфедерация не производила впечатление надежного монолита. Придворные картографы постарались выразить все презрение эвксинского деспота к этому слабому, аморфному государственному образованию. Бессмертный продолжал свой монолог, нисколько не сомневаясь, что посол ловит каждое его слово:

— А вот ваш самый злейший враг, — Митридат снизошел до того, чтобы указать на юго-восточную часть суши, окрашенную в коричнево-золотые цвета — громадный кусок Элисия, вдвое перекрывавший все остальные цвета на карте, — щенок Флоксис и его осиный рой!..

Царь отпустил посла, вернулся на ложе, уселся на нем, закинув ногу на ногу. Митридат был одет в темно-бордовую тогу с золотой оторочкой, голову венчал венец из червонного золота с граненым, в форме восьмиконечной звезды, крупным сапфиром, на ногах — мягкие сафьяновые сапоги с загнутыми носами, в которые были заправлены черные, отороченные золотым же позументом бриджи. Тело, данное царю синтетами, внешне ничем не отличалось от обычного человеческого. Оно могло бы принадлежать высокому, под два метра ростом юноше лет двадцати. Правильные черты овального лица, прямые, коротко стриженные черные волосы, высокие скулы, серые внимательные глаза, прямой, словно вычерченный по лекалам, нос, бронзового оттенка кожа там, где ее не скрывала одежда. Но вот выражение лица было застывшим, его не искажала ни одна эмоция: гнев, радость или малейшее волнение на нем не отражались, словно это была статуя кого-то из Олимпийцев. Бессмертный единственный не носил маски. На всем Эвксине было принято скрывать свои лица, подобно жрецам, но Митридата почитали, словно живого бога, сошедшего на землю.

Посланник александрийского автарха Калистрат снова опустился на колени, смиряя гордыню, и продолжил свою речь. Трудно было произносить слова послания, текст которого ему передали лишь за час до начала аудиенции у деспота, ведь Митридат не признавал суверенитета посольств. Последним, кто вызвал неудовольствие своенравного властителя, был имперский адат (так в Ра называли послов и наместников), осмелившийся назвать своего господина императором во время вручения верительных грамот, хоть это и было в перечне запретных выражений, доводимом курией иностранных дел до всех представителей суверенных держав при царском дворе. Имперца поджарили живьем путем облучения микроволнами в огромной дворцовой печи, казнь длилась трое суток, с шестьюдесятью реанимациями сошедшего с ума от боли человека. Прекратилось истязание лишь тогда, когда Митридату надоело слушать вопли, транслируемые в тронный зал вместе с картинкой процесса. Запись была отослана Флоксису.

Говорят, молодой император оценил изобретательность Митридата и повелел сконструировать у себя нечто похожее. Агенты александрийской разведки в имперском дворце доносили также, что молодой монарх в бессильной злобе изрубил в покоях троих прислужников и свое золоченое ложе из драгоценных пород древесины. Ведь казнить в ответ послов Митридата и тем самым дать повод воздушному флоту эвксинского тирана сравнять с землей Гизу он не мог. Воздушная армия Митридата уступала только аргосским ВВС, да и то, так это или нет, проверять еще никто не решался. Диктатор Константин далеко не так глуп, чтобы обескровить свою армию в боях с равным по силе противником…

Долгая жизнь дала Митридату власть над остатками технологий ушедшего на другой конец света народа Ура, о котором мало что известно вот уже более пяти веков. Мобильное и неуязвимое войско эвксинского деспота громило врагов с пугающей быстротой и эффективностью. Предок нынешнего императора, Селевк IX, потерял весь флот, включая два новейших на тот момент авианосца, полторы тысячи танков и три тысячи отборной пехоты в попытке открыть военные действия против Митридата. В течение двух суток имперские войска и корабли просто перестали существовать. Волны Торгайрского пролива, отделяющего Эвксин от материка, просто расступились, и весь имперский флот провалился в гигантскую воронку: вода, словно не выдержав веса многотонного груза, ушла из-под килей судов эскадры, в считанные мгновения сомкнувшись над головами почти сорока девяти тысяч человек. Никто так и не выплыл на поверхность, поскольку глубина пролива исчисляется тремястами тысячами метров в самом мелком месте. Жадная Торгайра никого не выпустила из своих цепких объятий. Больше никто не решался нападать на оставшегося в своих границах эксцентричного… Какими словами можно описать существо, живущее вечно и лишенное всех человеческих слабостей, кроме тщеславия? «Богохульство» так и просится на язык, но Калистрат сдержал себя:

— Автарх Феоктист предлагает тебе, Бессмертный царь, легитимность и готов воздать тебе почести, достойные Олимпийцев.

Вопреки ожиданиям александрийца, деспот не рассмеялся, а благосклонным кивком головы предложил говорить дальше.

— Александрия берет на себя посреднические обязательства, во исполнение коих ты станешь полноправным членом Совета олигархов Элисия с правом равнозначного запрещающего голоса. Ты станешь равным среди… равных. — Тут посол запнулся, но, снова увидев разрешающий жест Бессмертного, продолжил, глотая окончание неудобной фразы: — Более того, Олимпийская курия и Совет жрецов признает твой божественный статус. А в Пантеоне будет воздвигнуто подобающее изваяние.

Александрийский посол закончил, и в зале повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь работой сервоприводов боевой брони синтетов. Приготовившийся к любому развитию событий Калистрат неожиданно услышал негромкие хлопки и смех. Глянув в зеркальную поверхность плит пола, он увидел, что царь смеется и хлопает в ладоши:

— Правильно ли я понял предложения Феоктиста, раб? Ты говоришь, что твой хитроумный господин сможет даровать мне власть, сравнимую по полномочиям с непримиримым Павлантием, моим извечным гонителем? И жрецы воскурят жертвы мне, как одному из Олимпийцев?

В голосе Митридата не слышалось недоверия. Скорее, возникало нехорошее чувство, что это существо заранее знало, что хотел передать через своего посла Феоктист.

— Точно так, Бессмертный царь, — александриец согнулся в низком поклоне, коснувшись лбом отполированной обсидиановой поверхности пола.

Митридат на мгновение замер, ни единым движением не выдав своих эмоций, и без того недоступных для прочтения никакими методами, коим Калистрата, как всех представителей дипкорпуса, обучали в «Янусе». Мгновения тянулись, словно застывающая патока, заставляя посла внутренне содрогаться в предчувствии ожидающей его участи. Будь его воля, близко бы он не подплыл к Эвксину! Ну почему его жребий оказался так жесток? Сидел бы в тихом болотце консульской службы где-нибудь в Фивах, попивал тамошнее охлажденное вино…

— Не терзайся страхом, раб, — громоподобно раскатился по залу голос царя, вновь ставшего похожим на свои изображения. Эвксинские фарты с голографическим изображением сидящего на троне Митридата были самой ходовой валютой на Элисии. — Я не казню почтительных послов вроде тебя. Приходи завтра на праздник Диониса, там я и дам тебе ответ.

Мгновенно возле посланника оказались двое дюжих прислужников в синих камзолах, чьи лица были скрыты за масками черненого серебра. Это были личные телохранители царя. Их набирали из числа наиболее отличившихся офицеров отдельного корпуса морской пехоты «Посейдон», где служили только ветераны, прошедшие через большие и малые войны, которые вел их повелитель.

— Проводите посла до ворот, вручите ему триста солариев в знак того, что мы удовлетворены его поведением и выказанным почтением. Не благодари меня, раб! Будь ты хоть каплю менее вежлив, твоим уделом стала бы жаровня на моей кухне. Передай своему господину, что малейшая ложь с его стороны обернется для него лично и для его города неисчислимыми бедами. Ступай, и да пребудет с тобой милость Олимпийцев.

Дождавшись, когда посла выведут, Митридат дал охране знак удалиться. Затем неспешно поднялся и прошел в дальнюю часть зала, задрапированную тяжелыми, черного бархата портьерами. За ними открылась небольшая, только-только по росту царя, потайная дверь, в которую Митридат привычно скользнул, растворившись для сенсоров охранной системы дворца. Зная, что синтеты тоже захотят быть в курсе всех его дел, Бессмертный не переходил в кибернетическую оболочку насовсем. Свои истинные мысли и дела он открывал лишь двум доверенным советникам, чей необычный вид мог бы напугать рядового жителя континента.

Скоростная платформа, окруженная слабо мерцающим ореолом защитного силового поля, опустила царя на пять километров ниже уровня поверхности. Тут, в естественном лабиринте скального основания острова, располагалось жилище Митридата. Три десятка комнат и никакой охраны, только возведенная группой казненных позже инженеров и строителей автономная система безопасности и жизнеобеспечения. Царь прошел в изолированную комнату с единственным ложем на невысоком постаменте и возлег на него. Глаза его потускнели, тело дернулось и застыло…

Но теперь у него было очень много глаз, он слышал и знал все, что происходило в бункере, и одновременно не мог двинуться с места. Бронированный танк с множеством нитевидных световодов, опутывающих комок серого вещества, парящего в питательном растворе. Вот каково было истинное лицо повелителя Эвксина. Механическая кукла синтетов осталась в надежно экранированной каверне у входа в истинное убежище Бессмертного.

— Мой грозный господин, спектакль, который вы разыграли для александрийских шпионов, выше всяческих похвал, мы с Дарнуром до сих пор под впечатлением.

Эти слова принадлежали странному существу, более всего похожему на рептилию, вставшую на задние лапы и отбросившую хвост. Плоская, треугольная голова его чрезвычайно напоминала змеиную. И если бы не большие ярко-голубые глаза и широкая, полная немаленьких клыков пасть, существо вполне могло бы походить на ящерицу. Но очертания тела под мешковатой черной рясой с откинутым за спину капюшоном говорили о том, что существо вполне способно быстро двигаться на двух ногах.

— Варуна, старый друг, — прошелестел из упрятанных под потолком динамиков искусственный тихий голос, — иногда мне кажется, что люди испытывают потребность в преклонении перед тем, кого я им показываю. Они хотят видеть грозное и спесивое божество, я им его даю.

Варуна, а таково было имя рептилии в черной хламиде, испустил тонкий свистящий выдох и проворно оказался возле низкого секретера. Проведя пятипалой когтистой рукой над поверхностью резной столешницы, он дискантом продолжил:

— Повелитель, мой народ рассказывает о людях много разных гадостей, но ни один дагонит[64] не заподозрит вас в самоуничижении.

— Ладно, оставим это для долгих вечеров сезона штормов. Что нам известно относительно предложения александрийца? Феоктист действительно готов выполнить все то, о чем говорит через своего посланника?

— Так, — пальцы Варуны порхали над сенсорной виртуальной клавиатурой, а голубые глаза с совершенно обычным, почти человеческим зрачком впивались в голубоватую мешанину цифр и текста, ежесекундно всплывающих и исчезающих на голоэкране его персональной консоли. — Миссия комеса Калистрата имеет высший приоритет секретности, никто, даже консул Ипатий, не знает о содержании его беседы с тобой.

— Бедняге промоют мозги по возвращении или тихо умертвят. — Голос царя прошелестел совершенно бесстрастно.

— Тебе жаль этого чиновника, Бессмертный владыка?

— Да.

— Но его коллегу-имперца ты зажарил в печи, да еще сокрушался, что для репликации не осталось подходящего генетического материала, чтобы повторить это на празднике плодородия. Как тебя понять?

— Варуна, имперец пытался подкупить гвардейцев, чтобы поставить прослушку в моих покоях. Прихвостни этого потомка кровосмесительных связей не могут забыть своего поражения и толкают императора на любую авантюру, лишь бы во вред мне. А посол александрийского автарха пришел ко мне с открытой душой…

— Они просто знают, что прочитать вас с помощью их физиогномической программы невозможно, — перебил царя раздраженный его кажущимся легкомыслием секретарь. — А другие методы они уже использовали. Все они жаждут вашей гибели, повелитель!

В голосе слышались нотки неуверенности: царь на добрую сотню лет был старше, да и опыта в политических баталиях ему было не занимать. В ответ, словно шорох гонимой листвы пронесся по залу, голосовой интерпретатор изобразил укоризненный вздох Митридата.

— Он честный человек, старый друг. А это редкое среди дипломатов качество души. Мне нравятся прямые, откровенные речи, поскольку обычно только ты и твой брат говорите со мной без уверток. Пожалуй, я спасу этого чиновника от промывки мозгов. Отпущу его с тем условием, что Феоктист оставит его в ранге посредника.

— Это блажь, господин. Чем нам может пригодиться мелкий чиновник, к тому же из псарни этого александрийского олигарха с вуайеристскими наклонностями?.. Но воля ваша, я всего лишь секретарь.

— Ладно, давай о другом, — синтетический голос стал сух и деловит. — Каков прогноз дальнейшего развития ситуации?

— Все, как мы предполагали, мой царь: александриец потащит вас на нейтральную территорию в Дельфы, где потребует встречи с глазу на глаз. Затем начнет торговаться, требуя для себя особого статуса, но это сверхзадача. — Голубые глаза дагонита недобро прищурились. — Конфедераты слишком напуганы угрозой геноцида в случае полномасштабного конфликта с империей Ра. Феоктист пойдет на любые уступки, кроме потери собственного статуса.

— Жажда жизни… — голос Митридата вновь стал задумчив. — Я тоже был готов на все, но не потерял рассудка в критический миг, поэтому и обрел вечность. Надеюсь, что нам удастся получить доступ к Оракулу — информация о том, кто сидит у жрецов в подземелье, будет весьма кстати. Переговоры — хорошая маскировка. Как думаешь, александриец в отчаянии?

— Он человек, а люди импульсивны, мой господин. — Дагонит лишь на миг замедлил бег пальцев над клавиатурой, слова слетали с его языка неохотно. — Мы поклялись служить только тебе, потому что ты единственный из людей, приходивших к нам, смог возвыситься над своим естеством. Дагон учил, что нет рас и наций, есть лишь сияние разума, а ты явил единение с ушедшим богом и стал равен ему, поэтому мы с тобой. А этот человек, — Варуна презрительно оскалил желтые клыки, и голос его стал похож на рычание, — всего лишь слабая тень того, кем он желал бы стать. Нет, он не поставит разум выше животного начала. Сокруши его, повелитель.

— Так и поступлю, старый друг, так я и поступлю…

Эскорт из двух звеньев стремительных «хэтатлей»[65] прянул верх, уходя в стратосферу, где их принял в свои недра «Райес» — корабль-матка ВВС Эвксина. Шесть конусообразных полупрозрачных теней скользнули вверх и растворились за считанные мгновения, оставив тяжелый транспортный «борт» плавно опускаться на летное поле закрытого сектора дельфийского аэропорта. Теперь огромный сигарообразный силуэт «Райеса» будет нарезать широкие круги в черном пространстве высоко над полисом, готовый мгновенно высадить десант и подавить любое поползновение войти в воздушное пространство Дельф без запроса и проверки. У эвксинских ВВС было десять таких монстров, приземлявшихся для регламентных работ только раз в десять лет. Чем-то их функции были схожи с авианосцами империи Ра, только используемые технологии синтетов позволяли воздушным кашалотам без посадок обогнуть Гелион триста раз, не экономя ресурсов. Помимо истребителей, корабль-матка нес еще один транспортный самолет и две сотни тяжеловооруженных бойцов десанта. Транспортник был точной копией того, который сейчас опускался на летное поле дельфийского аэродрома.

Как только свист двигателей стих, по откинувшейся аппарели съехали один за другим четыре совершенно одинаковых пятиосных бронетранспортера, в доли секунды выполнивших построение в колонну по одному. Затем они споро заскользили на высокой скорости к мерцающим в предрассветных сумерках силовым щитам ограждения. Там их уже поджидали два антиграва[66] милицейского эскорта, и как только в защитном экране возникло хорошо подсвеченное дежурной иллюминацией КПП службы охраны аэропорта окно, они двинулись по гладкому дорожному полотну в сторону города.

Во втором бэтээре ехал, уверенно водя джойстиком управления, сам Митридат. Боевые машины типа «скарабей» всегда ему нравились за легкость в управлении и приличную скорость. К тому же, колесная машина была неплохо вооружена и, в случае чего, нападавшим бы сильно не поздоровилось: низкий силуэт не скрывал 72-мм орудие на плоской башне, рядом с которой спереди слева притаился спаренный «крувер», способный сбивать даже вертких дронов, так полюбившихся имперцам. Турель была сейчас выдвинута в боевое положение и плавно вращалась, ведя поиск целей в задней полусфере. Царь не терпел рядом ординарцев и охраны, но в такой машине ему вряд ли что угрожало. В отличие от допотопных изделий имперских инженеров, экипаж и десант «скарабея» был размещен в независимых бронированных капсулах, изолированных внутри корпуса бэтээра, поэтому саму машину вполне возможно было лишить подвижности и даже уничтожить, но экипаж и десант все равно спаслись бы благодаря экстренной системе катапультирования. Боекомплект — обычные болванки, без инициирующего облучения в оружейных контейнерах они не способны стать оружием и сдетонировать, а силовая установка прекратит синтез рабочего вещества, как только поступит приказ на блокировку альвиевого конвертера — сердца любой современной машины, будь это корабль, танк или самолет. Дым, рев двигателей вот уже почти пять сотен лет не оскорбляют ни слуха, ни обоняния людей. Альвий, этот серый камень, добываемый в полярных областях Гелиона и у южных предгорий Родопских гор, подарил человечеству свет, тепло и топливо для машин.

Перед взором царя, проецируемым в искусственный мозг, проплывали пустынные улицы. Дельфийцы, выказывая высшую степень почтения перед мощью Эвксина, расчистили широкую магистраль, ведущую к приземистому куполу храма Хроноса. Ни единой души не было на всем пути следования кортежа, хотя главная дорога к храмовому комплексу всегда была самой оживленной частью полиса. Там, на глубине шестисот метров, обретался Оракул — странное существо, способное провидеть будущее. Бессмертному была понятна цель Феоктиста, назначившего переговоры в присутствии Оракула. Страх за собственное положение толкнул автарха Александрии на еще одну глупость: в узких кругах все знали, что Оракул почти дословно передает информацию жрецам Пантеона, а те в свою очередь не стесняются торговать ею даже с борзописцами. Само собой, автарх надеется, что раз все писаки у него под крылом, а большинству толстосумов и правителей он заткнет рот компроматом, то огласка ему не грозит. Пусть тешится иллюзиями. Митридат мысленно оскалился, как в молодости, когда его тело еще не было поражено ужасной экземой, но красивое лицо царя не выражало ровным счетом ничего и сохраняло невозмутимое выражение.

Церемониальные ворота открылись, впуская кавалькаду машин во внешний двор, где тут же распахнулись ворота поменьше, созданные уже из многослойной броневой пластали, с невероятной быстротой сомкнувшиеся сразу за последним милицейским антигравом эскорта. Проехав еще метров триста вглубь и повернув два раза на хитрых развилках подземного защитного лабиринта, точно следуя указаниям головной машины дельфийцев, «скарабеи» остановились на обширной площадке перед еще одними воротами, распахнутыми настежь. Из трех бронетранспортеров высадились морские пехотинцы в тяжелой штурмовой броне, а из десантного отделения «скарабея», который пилотировал Митридат, выпрыгнули и стремительно заняли позиции на флангах оборонительного строя морпехов четверо синтетов с активированными пулеметами.

Синтеты почти на две головы возвышались над строем немаленьких, закованных в скорлупу доспехов людей. Но по большому счету разница меж ними была незначительной: и морпехи, и синтеты в своей громоздкой бронированной скорлупе напоминали выползших на берег раков, только люди сжимали в руках короткоствольные «ксифы»,[67] выглядевшие в их четырехпалых клешнях-манипуляторах словно игрушки, а киборги поводили перед собой массивными трехствольными пулеметами. Они были готовы в любое мгновение выплеснуть на врага рой стальных конических пуль, для которых преградой служила лишь компонентная броня[68] тех же «скарабеев». Поверхность доспехов меняла цвет, пока фигуры солдат не стали полупрозрачными, подстроившись под яркую иллюминацию помещения, вспыхнувшую тотчас же. Синтеты не утруждали себя маскировкой, поскольку в принципе люди не могли причинить им вреда: портативные генераторы силовых полей тонкой прозрачной дымкой окутывали киборгов с ног до головы. Эту технологию они скрывали даже от Митридата, но, судя по всему, секрет изготовления подобных полезных вещиц был ими полностью либо частично утерян. Киборги прикрывались индивидуальными силовыми щитами, это да, но вот их техника, созданная уже много позже бури Передела, такой защиты уже не имела. Шагающие танки, низкосилуэтные морские крейсера и подводные лодки, а также вся летающая техника пользовались традиционными средствами перехвата — противоракетами, мощными генераторами постановки помех и обычной компонентной броней.

Царь жестом отстранил гоплон-капрала,[69] пытавшегося закрыть Митридата от выступившего навстречу эвксинской делегации богато разодетого жреца. Тот был в маске Зевса и белой церемониальной тоге, надетой поверх белой же пиджачной пары. Бессмертный кивнул жрецу и первым спросил:

— Привет тебе, святейший. Скажи мне, сын Громовержца, почему меня встречаешь ты, где Стефаний, жрец всевидящего Хроноса?

Опешивший от такой бесцеремонности жрец Зевса не успел даже рта раскрыть, как тут же прозвучал зычный голос еще одного жреца, в багряных одеждах, не дав эвксинским морпехам поупражняться в стрельбе — дерзкий ответ Бессмертному карался на месте. А жрец и так нарушал вбитый в гвардейцев протокол, согласно которому царю нет равных и отвечать на его вопросы полагается, склонив голову и преклонив правое колено. Только гвардейцы пролитой кровью и верностью заслужили право обращаться к Митридату стоя и по прозвищу — они звали его «Бессмертный».

— Прости нашего Алка, Бессмертный властитель!

Софрон остановился ровно в трех шагах, упав на одно колено. Оптика маски показала, что он облучен системами наведения оружия эскорта Митридата. В горле у него сразу пересохло, но он тем же радушным тоном продолжал:

— Хлопоты, связанные с твоим визитом, задержали меня. Не гневайся и позволь проводить тебя в отведенные покои, автарх и его люди прибудут только через два часа.

— Разве стратосферные авионики[70] — не самый быстрый транспорт на планете? — Митридат позволил себе улыбнуться краешками губ. — Но время еще есть, мои люди осмотрят отведенные для нас апартаменты, веди, жрец.

С поклоном таксиарх-прелат поднялся на ноги и быстрым шагом пошел к роскошной прямоугольной плите подъемника, на которой при желании могли помимо охраны разместиться и все четыре бэтээра эскорта царя. Командир морпехов отдал по внутренней связи команду, и четверо из пятнадцати гвардейцев отошли к бронемашинам, задраив за собой люки. Машины, стоявшие в колонне, на миг ожили, башенки турелей повернулись, занимая каждая свой сектор обстрела. Теперь в случае непредвиденной ситуации они могли не только дать отпор, но и пробиться на помощь к пешему эскорту Митридата. Само собой, нападать вряд ли кто решится, но мир полон странных идей, одна из которых — убийство крупного политического деятеля или правителя с помощью террориста-смертника или группы таковых. Будь Митридат действительно заточен в теле киборга, такая акция безусловно могла иметь много шансов на успех, поэтому охрана Бессмертного и демонстрировала готовность отразить нападение. Но на этот раз царя охраняли не только его предусмотрительность и многовековой опыт. Улыбаясь про себя, он понимал, что нынче его защищают еще и жрецы, да что там лукавить: сам александрийский правитель нуждается в живом и здоровом безбожнике больше, нежели в мертвом.

«Сейчас, — думал царь с некоторой долей злорадства, — я нужен им как большое и страшное пугало. Внутренних оппонентов они заставят заткнуться, напугав их военной угрозой, и те проглотят наживку: мудрые правители стравили безбожника с варваром, война снова пройдет стороной».

Желание ослабить его и имперцев было сколь очевидно, столь же и глупо. Овцы пригласили в защитники волка, наивно полагая, что он будет грызться с шакалами за высохшую кость собственного тщеславия. А потом, когда все закончится и пыль осядет, можно будет надеяться, что волк уберется на свой остров, ничего не потребовав взамен. Пусть тешатся иллюзиями, до поры не стоит их разубеждать, роль тупого и тщеславного диктатора, однако, хорошо получилась.

Царь безразлично кивал в ответ на лесть жреца, ведущего его по роскошным залам Пантеона — обязательной части любого храма культа олимпийских богов. Главный такой храм находился в Медиолантии, но дельфийский комплекс был особенно богат: барельефы из розового мрамора, статуи божеств десятиметрового роста из редкого агносса. Камень, чьи залежи находятся так близко к запретному континенту Ма, был способен имитировать все, что пожелает скульптор, даже живую человеческую плоть. Залы поражали своим подавляющим величием и настолько натуралистическими голографическими фресками, что порой казалось, что боги вот-вот сойдут с куполов и стен на землю и до них можно будет донести любую просьбу смертного. Но Митридата не трогало искусство, слишком мало оставалось у правителя Эвксина времени, чтобы думать о развлечениях.

С тех пор, как он освободился от уз плоти и многих ее желаний, все его время занимал процесс достижения паритета с подданными Ашшурты, этого скрывшегося на запретных землях аккадского властителя, чье могущество уже два раза опрокидывало континенты и меняло местами полюса Гелиона. И оба этих раза нечто могущественное останавливало шумеро-аккадские войска, более того, стирало их почти в пыль. Ашшурта отступал, но снова поднимался, изобретая все новые и новые смертоносные машины, лепя орды существ, при одном взгляде на которых у обычного человека просто помутился бы рассудок. Долгое время Митридат искал врага, который столь успешно противостоял алчному до власти аккадцу, но по каким-то причинам не уничтожал его. Он опустился на дно океана, полагая, что дагониты — рабы бога водной стихии Дагона, — это и есть искомый союзник, но оказалось, что это не так. Впрочем, пройдя испытания старейшин умирающей расы земноводных, он, тогда еще сгоравший от страшной, насланной аккадцами на его Эвксин биологической заразы, обрел друзей.

Но снова все было тщетно: дагониты не воевали вот уже более чем десяток сотен лет, их раса вымирала в подводных городах, скрытых под пирамидальными куполами. Инженеры и собиратели знаний, рептилии не могли воевать, а лишь достигли невероятного искусства в умении скрываться на чудовищных глубинах океана. Однако их подарок новому повелителю пришелся как никогда кстати: болезнь пожирала Митридата заживо, плоть съежилась и пошла коростами. Царь не спал вот уже двадцать лет, потому что боль терзала его неустанно.

Подводные жители помогли ему в обретении бессмертия, дав командные коды, позволившие взять под частичный контроль расу синтетических воинов, разгромленных аккадцами еще во времена первых войн Передела. Синтеты прятались в северной части океана, на островах Арморского архипелага. Слухи об их главном убежище были весьма отрывочны: киборги встречались Митридату и его соглядатаям довольно редко, поскольку, частично рассеявшись по Элисию, они продавали свои услуги в качестве наемных воинов. Уход аккадцев за океан оставил в разоренных землях хаос, быстро переросший в неутихающую гражданскую войну. Каково же было удивление Главного контура — сорока оставшихся высших машинных ИИ, когда им по резервным частотам пришла команда на повиновение. Митридату удалось несколько обуздать хлебнувших воли киборгов и даже для острастки отключить двоих несогласных подчиниться. Синтеты признали его приоритет, и Главный контур согласился помогать ему в поисках неведомого Врага аккадцев. Но коды тут сыграли второстепенную роль: несмотря на терзающую Митридата болезнь, он проявил себя как опытный политик, заронив в сознание разумных машин искру надежды.

Перед тем, как послать команду на подчинение, царь с новыми союзниками — дагонитами долго блуждал по информационным сетям синтетов и обнаружил нечто вроде стихотворного пророчества. В длинном, изобиловавшем машинными аллегориями и иносказаниями тексте, расшифрованном дагонитами, говорилось о некоей обетованной земле, куда можно прорваться на космическом корабле. Машины не желали иметь с людьми ничего общего. Но доступ в космос был для них закрыт, а технология подпространственного прыжка утеряна. И тогда Митридат предложил машинам шанс найти утерянные технологии и, если уж они того желают, убраться с Гелиона так далеко, как им этого захочется. Но вот незадача — для этого требуется много времени, а он, увы, всего лишь покалеченный болезнью смертный правитель слабого островного государства. Дальше все было совсем просто, ведь, приученные служить и повиноваться, машины, даже очень умные, плохо умеют мыслить в категориях собственной выгоды.

Так царь обрел бессмертие и могущество, хотя и то и другое, как ему мыслилось сейчас, было тоже не навсегда…

Покои оказались действительно роскошны: шесть просторных залов, отделанных в коринфском стиле, с вычурными ионическими колоннами, барельефами, изображавшими подвиги неизвестных сейчас героев, и драпировками из лилового и коричневого бархата с вкраплениями шитого золотого орнамента. Митридат в молчании опустился на низкое отделанное золотистым медиолантским орешником ложе и пролежал без движения до тех пор, пока появившийся в дверях зала жрец, преклонив колено, не оповестил его о приходе Феоктиста.

— Я не буду встречать александрийца, проявившего ко мне дерзость и редкостное неуважение. — Голос царя был глух, и будь Стефаний моложе лет на тридцать, тон эвксинского владыки мог бы его напугать до дрожи в коленях. — Веди меня к Оракулу, жрец. Там мы и побеседуем с правителем Александрии.

Поклонившись, жрец шустро скрылся в дверях, а ухмыляющийся про себя Бессмертный поднялся с ложа и, проведя по коротко стриженной шевелюре пятерней, прошел к персональному подъемнику. Охрана, сократившаяся до пяти гвардейцев, последовала за ним, царапая полированный, глубокого синего оттенка, мрамор пола рифлеными подошвами сапог. Синтеты остались в покоях. Митридат не доверял киборгам до конца, предпочитая людей в качестве окончательных проводников своих самых деликатных приказов.

Спуск к обиталищу Оракула занял от силы пару минут, поскольку скоростные подъемники пролетели шестьсот метров практически незаметно для пассажиров. Когда плита подъемника, изукрашенная мозаичным орнаментом, мягко дрогнув, остановилась, эвксинцы без промедления ступили на пол огромного круглого зала, погруженного в полумрак. В центре на невысоком постаменте покоился прозрачный бак цилиндрической формы, до краев наполненный непрозрачной молочно-белой жидкостью. Верхняя оконечность этой огромной стеклянной колбы была закрыта массивной крышкой. Митридат, растянув в усмешке губы подвластного ему тела-конструкта, бросил через плечо подошедшему жрецу:

— Пусть принесут кресло, разговор обещает быть долгим.

— Но, великий царь, — Стефаний сам не заметил, как заговорил шепотом, — Оракул…

— Ничего, — раздался громкий скрипучий голос из-под сводов зала, — пусть Бессмертный царь сидит, если ему так хочется, я не в обиде, как бы сильно он ни желал унизить меня.

Митридат не успел и пальцем пошевелить, как морпех, стоявший за его правым плечом, вскинул автомат и тот коротко стрекотнул, выпустив короткую очередь, выбившую мраморную крошку в полу перед постаментом бака. Жрецы, коих в зале было пятеро, кинулись к выходу, но Стефаний остановил их окриком и, сдерживая ярость, обратился к Митридату:

— Царь, не забывайся в присутствии старейших, Оракул несет…

— Я почти равен вашему консервированному умертвию по годам, жрец. Кто бы он ни был при жизни, я никогда не позволю заспиртованным трупам обращаться ко мне прежде, чем я о чем-либо сам их спрошу. Распорядись принести кресло, пока я не огорчился окончательно. Мы оба знаем, что последствия могут быть плачевны.

Маска не давала увидеть выражение лица Стефания, но по его дрожащим рукам и порывистой походке было понятно, что старый священник взбешен. Однако, смирившись, он подал знак, и вскоре резное кресло было принесено и поставлено напротив бака, где в молочной мути скрывался Оракул. После неудачного начала разговора он затаился, не произнося больше ни слова. Испугалось существо в баке или нет, определить было невозможно: тишину нарушало только легкое шуршание вентиляторов, нагнетавших свежий воздух в помещение.

Неожиданно послышался чмокающий звук, и в зал стремительно вошел плотный, невысокого роста человек средних лет с поредевшей шевелюрой неопределенного пегого цвета. Казалось, он просто катится по полу, словно гонимый ветром лист, по странному стечению обстоятельств летящий строго по прямой линии невысоко над землей. Одет человек был в серую, тонкой шерсти тогу и темно-серый же костюм, выгодно скрывающий полноту пришельца. Человек шустро докатился до кресла, в которое уже опустился Митридат, но, как будто спохватившись и суетливо хлопнув себя пухлой пятерней по широкому покатому лбу, откатился назад, бухнулся на колени в положенных десяти метрах от Бессмертного и произнес:

— Бессмертный владыка Эвксина, прости мне мою дерзость. Ведь твои корабли быстрейшие на Элисиуме, а я лишь управитель небольшого и бедного города. Прости, величайший, тысячу раз прости!..

Без сомнения, это был автарх Феоктист, чья манера поведения была широко известна, как, впрочем, и причуды Митридата. Происходя из бедной семьи письмоводителя курии иностранных дел Александрии, Феоктист еще в юности познал все тяготы и лишения карьеры чиновника. Благодаря своему холодному расчетливому уму безродный чинуша вознесся к вершинам власти. Показная скромность и дружелюбие не снискали автарху ни популярности, ни дружбы среди ему подобных. Богачи не принимали Феоктиста всерьез и немного побаивались его осведомленности в разного рода делах и делишках, о которых лукавый александриец имел весьма обширные сведения. Всем были известны коварство и воистину безграничное самообладание александрийского правителя. Вот и на этот раз он прибыл без свиты, подчеркнуто пренебрегая мерами предосторожности. Но лишь Митридат знал, что специалисты «Януса» взломали охранную систему храмового комплекса и сейчас пытаются глушить рабочие частоты эскорта эвксинцев, чтобы исключить риск удара с воздуха, буде Бессмертный пожелает поджарить дерзкого александрийца, захватив его в плен.

— Перестань паясничать, Феоктист, и прикажи своим ищейкам оставить мои линии связи в покое. Пожелай я видеть тебя хорошо прожаренным куском свинины, мне стоит только отдать приказ, и тебя не спасут ни твой ум, ни тем более переменчивая Фортуна. Говори, что хотел предложить, и пусть этот кадавр вынырнет из своего чана, раз уж взялся быть свидетелем нашего разговора.

Александрийский автарх, даже не изменившись в лице, вынул из внутреннего кармана пиджака инкрустированную золотом «табулу» и что-то тихо забормотал в пространство. Мгновением позже Митридат получил от своего начальника эскорта подтверждение, что атака взломщиков на коммуникационную сеть прекратилась. Нарочито суетливо спрятав коммуникатор в карман, Феоктист выпрямился, повинуясь разрешающему жесту Митридата, встал с колен и тем же вкрадчивым тоном проговорил:

— Светлейший владыка Эвксина, я от лица Совета олигархов и Олимпийской курии прошу о заключении союза между нашими государствами. Император Ра не оставляет нам выбора, армии Конфедерации не устоят в случае, если начнется война. Альвиевые залежи на севере истощены, Аргос отзовет своих наемников, как только прекратятся платежи. Константин не станет посылать воинов на бесплатную смерть. Все мы в лице твоего скромного слуги, — тут Феоктист, изображая искреннее отчаяние, словно хороший актер, приложил пухлые ладошки к груди, — уповаем только на мощь твоих армий. Останови Флоксиса, сотри с лица планеты его кровожадные варварские полчища. Ведь мы, по сути, не так уж и отличаемся друг от друга: эллин не должен отказывать другому эллину, когда тому грозят гибель и безвременье. Все делают ошибки, великий царь. Так не дай же нам упустить возможность их исправить. Демос по всей Конфедерации алчет твоего прощения, протяни нам руку помощи, Бессмертный Митридат!

Властитель Эвксина неопределенно пожал широкими плечами и нахмурился, намереваясь что-то сказать, но его опередил резкий шепот, исходивший, казалось, изо всех концов зала:

— Бессмертный, — в голосе Оракула не слышалось страха, словно говоривший бредил, торопясь облечь в слова переполнявшее его знание, — твоя хитрость не знает границ, но все закончится плачевно и бесславно, как только ты убьешь человека с тусклыми глазами, не пожелавшего встать на колени. Трон твой падет, царство скроют морские волны…

Голос утих, все, словно очнувшись от наваждения, стали переглядываться, лишь эвксинский правитель не шелохнулся, только перекинул ногу на ногу, а затем, словно ничего не произошло, обратился к Феоктисту совершенно будничным тоном:

— Этот кадавр несет чушь, мне надоело слушать его бредни. — И царь демонстративно поднял к потолку указательный палец правой руки. — Это научит вас ценить мое время.

Мгновением позже Стефаний вздрогнул от вибрирующего в кармане пиджака коммуникатора, одновременно и Феоктист вынул свою дорогую «табулу». Жрец и олигарх не сговариваясь повернулись в сторону Митридата. Тот невозмутимо продолжил:

— Два десятка ракет с плазменными боеголовками нашли цели в пределах ваших владений. Пока это пустоши, где нет ничего, кроме песка, моря и скал, но ваши системы обороны не смогли перехватить мои новейшие ракеты. Вода испарилась, а песок и камни расплавились. А ведь военные специалисты Аргоса наверняка уверяли вас, что их «Гидра» сможет перехватить любую воздушную цель, даже свободно планирующие бомбы. Но теперь вы задумаетесь: а стоит ли, заключив со мной сделку, пытаться потом обмануть доверчивого эвксинского Царя? Учите придворный протокол Эвксина, и останетесь в выгоде, господа. Теперь, даже в случае, если ваш кадавр произнесет еще одно лишнее слово и уважаемые жрецы не вразумят его заткнуться, следующие цели будут выбраны ближе к населенным районам. Я знаю, на простых людей вам наплевать, поэтому могу обещать, что пострадают те, кто вам дорог. Теперь к делу, — Митридат поднялся с кресла и приблизился к застывшим от ужаса людям. — Договор меня полностью устраивает, вы получите помощь, о которой просите. Взамен я получаю доступ ко всем библиохранилищам храмового комплекса и аналогичным архивам полисов Конфедерации. Место в совете будет весьма кстати, а божественного поклонения мне не надо. Ваши граждане боятся меня, вы тоже видели достаточно для того, чтобы воздержаться от двойной игры. Можете прекращать выплаты аргосцам, я отброшу войска этого щенка за Родопы уже через две недели после того, как наш договор ратифицирует Совет олигархов. Таковы мои условия.

На лицах жрецов ничего прочесть было невозможно, но Бессмертный буквально ощущал волну облегчения, исходившую от застывших в коленопреклоненных позах людей. Они уже мысленно прикидывали, что из хранимых данных можно припрятать, а что лучше оставить нетронутым. Феоктист же был потрясен не столько демонстрацией мощи эвксинского тирана, сколько той легкостью, с которой этот казавшийся до последнего мгновения глуповатым самодуром Митридат вычислил все меры предосторожности, с таким тщанием подготовленные лучшими александрийскими специалистами по инфильтрации. Подспудно в голову хитроумного мастера шпионажа закралась мысль, что даже нынешняя встреча была спровоцирована этим древним существом, помнящим еще монстров, порожденных Переделом. Мотнув головой, прогоняя вредные мысли, александриец низко склонился перед Митридатом и, пятясь, удалился вон из зала. Царь Эвксина медленно подошел к баку, в котором скрывался Оракул, и, положив правую ладонь на толстую поверхность стекла, начал что-то шептать. Молочно-белая жидкость вдруг потускнела и преобразилась в прозрачную, отливающую изумрудом морскую воду. По крайней мере, так показалось изумленным жрецам. Морпехи же оставались невозмутимыми, недаром их учили не удивляться при возникновении опасности, а лишь адекватно на нее реагировать. В данный момент по внутренней связи пришел приказ: «Ожидать дальнейших распоряжений».

Существо, явившее свой облик людям впервые за четыре века со дня своего рождения в их мире, не было похоже ни на одно известное ученым Элисия животное. Длинное и узкое, словно у змеи, тело без видимых половых признаков, увенчанное маленькой, похожей на женскую, головой. Вместо волос голову обрамлял клубок щупалец, оканчивавшихся острыми когтями. Лицо было безобразно. Узкий, безгубый рот иногда открывался, и обнажались удивительно белые, мелкие иглы зубов. Нос, приплюснутый и неразвитый, едва выступал вперед, а глаза, словно покрытые бельмами, смотрели в никуда. Двумя тоненькими пятипалыми ручками существо практически не пользовалось, лишь изредка гребя ими во время вялых передвижений. Оракул замер точно в центре бака, и по залу пронесся уже привычный свистящий шепот:

— Даже видя меня, ты ничего не добился, могучий Царь. Не бойся, твоих тайн никто не узнает, я буду молчать. Но другие… Те, кого ты так давно ищешь, все равно уже близко, и битвы не избежать…

— Где они, кадавр? Покажи мне, где!

Голос царя на мгновение выдал его волнение и тревогу, кулак с силой опустился на стекло резервуара, раздался глухой стук, но Оракул остался на месте, а динамики наполнились его срывающимся на визг криком:

— Все скрыто! Человек с тусклыми глазами… Если ты не убьешь его, то будешь жить еще очень долго!..

После последней фразы жидкость снова стала молочно-белой, утратив прозрачность. Динамики умолкли, даже шороха помех расслышать никому не удавалось. Круто повернувшись, Митридат быстро зашагал к подъемнику. В этот момент он вел интенсивный ментальный обмен с оставшимся на «Рейесе» дагонитом Варуной. Эскорт стремительно покинул пределы храмового комплекса и на предельной скорости устремился к аэродрому. Спустя еще полчаса Митридат уже сидел в комнате для совещаний на борту базового корабля. Такие помещения были на всех авианесущих кораблях класса «Райес», чтобы царь, всегда стремительно передвигавшийся вслед за своими войсками, ни на мгновение не терял нитей управления государством. Вдоль стен тянулись консоли управления, за которыми бессменно дежурили два десятка офицеров из числа отборных гвардейцев, а в центре зала было выделено специальное пространство с огромной голографической сферой в центре и всего двумя креслами и одним терминалом. Там обретались сам царь и его неизменный помощник, и ни единого слова не выходило за пределы этого скрытого туманной дымкой силового экрана, помещения в помещении. Сейчас Митридат сидел перед голоэкраном, на котором извивалось уродливое тело дельфийского Оракула.

— Что ты об этом думаешь, Варуна? — Царь, откинувшись в кресле, пристально всматривался в объемный снимок существа. — В наших базах данных есть что-либо похожее?

— Да, мой господин. Капрал Кальвист заслуживает награды, — дагонит оскалил пасть в улыбке, — он так натурально разыграл неконтролируемый гнев, стреляя по оскорбителю твоего величества, что датчики, зашитые в его пули, смогли разместиться достаточно близко от вместилища Оракула. Данных предостаточно, и мы с уверенностью смогли идентифицировать существо. Это кайт, пожалуй, одно из самых хорошо сохранившихся искусственно выведенных существ аккадцев.

— Расскажи подробнее, я не встречал в записях по войнам Передела упоминаний о кайтах.

— Зато ты смог на себе испытать последствия их службы Ашшурте. Именно такое существо отдавало приказ на использование той биологической заразы — «коричневой лепры», от которой…

— Замолчи! — восклицание вырвалось помимо воли, подлокотники кресла смялись под механическими пальцами царя.

Митридат отвернулся, воспоминания о гибнущих от упавшей с неба медленной смерти, сходивших с ума людях, сдиравших с себя гниющие лоскуты плоти, снова встали у него перед глазами, словно все это произошло только вчера. Варуна совсем тихим голосом продолжил:

— Прости, повелитель, но в забытьи нет пользы: деяния врага следует помнить.

Митридат кивнул, воспоминания снова ушли в глубину памяти, вернулась сосредоточенность. Уже спокойно он спросил дагонита:

— Эта тварь знает, где укрылся противник аккадского царя?

— Вряд ли: кайты — органические боевые вычислители. Их задачей было провидеть действия врага и принять превентивные меры к отражению атаки наиболее эффективным способом. Они сильные псионики и могут в некоторой степени предвидеть будущее. Но те, что отдавали приказ на бомбардировку Эвксина, были накрыты веерным обстрелом Врага вместе с остальными силами вторжения. Враг применил неизвестный вид наступательного оружия, и почти полумиллионная группировка аккадцев просто испарилась: только серый пепел и больше ничего. Может быть, в хранилищах жрецов есть что-то, способное пролить свет на те события. Сам знаешь, повелитель, они до сих пор хранят «глобусы» аккадцев, считая их военные отчеты и рапорты мистическими текстами.