Туманная страна Паляваам

Редкий отдых

В пятницу, под вечер, дверь управления вытолкнула меня на улицу и хлопнула за спиной. Так.

Я глотнул мокрый воздух. Воздух был первобытно чист, его приносил с Чаунской губы спокойный бриз…

«Отвечать придется!» За что, интересно? Спрятал я эти запчасти? И в глаза-то не видал… Э-эх! Мотаешься по приискам круглый год, а вместо благодарности — «отвечать»… Ну ладно. До понедельника еще два выходных. Отдохну пока, а там как-то образуется. Пойду домой, завалюсь на диван. «Крокодил» вчера ребята дали, подшивку за прошлый год. Вот и буду развлекаться. Только в магазин надо — ужин сообразить.

В магазине у гастрономического отдела стоял Василий Жуканов, водитель вездехода. На прилавке лежал рюкзак. Василий укладывал в него банки, сверточки, бутылки. Собирается куда-то.

— Салют! — сказал я.

Василий повернул тонкое смуглое лицо.

— О, привет!

— Никак, в дорогу?

— На рыбалку! — Он подмигнул и заулыбался. — Днями мотор купил. «Вихрь»! Уже опробовал.

— Конец рыбьему племени. А далеко?

— На Тайкуль, к Егору. Бывал?

— А как же! Далековато…

— Народу меньше.

— Тоже верно.

— Хочешь, поедем? Чего в поселке торчать?

— На вездеходе?

— Конечно.

— Хорошо вам. Когда вернетесь?

— В понедельник, к семи утра — как штык! Не застрянем, не бойся.

— А мне некого бояться!

— Ну и отлично. У меня не машина — зверь! Всю неделю готовил. Начальник говорит, бери, разрешаю. Это как премия за хорошую работу.

— Один едешь?

— Зачем один? С приятелем. И бухгалтер еще напросился. Пусть едет, не жалко. В тундре сейчас — благодать!

Может, правда поехать?.. Запчасти… А что, они найдутся, если я два дня на диване проваляюсь?.. Едем!

— На! — Я сунул руку в карман, извлек десятку. — Возьми на мою долю, что надо. А я переоденусь.

— Давай. И прямо к нашему гаражу. Только шустрее.

…Мы с Жукановым обитали в соседних домах. Не друзья, но знакомы были, как знакомы все люди, живущие много лет в небольших поселках. Летом после работы он вечно возился у дома с различными рыбацкими снастями, мастерил фанерные лодки. А осенью прошлого года торжественно привез из магазина дюралевую.

Теперь вот «Вихрь» купил. Умеют отдыхать люди…

Я прибежал домой, надел ватные брюки, свитер и штормовку, натянул болотные сапоги… Так, ничего не забыл? Сигареты и спички тут… Побежали.

У гаражной стены на ребре стояла лодка. Блестели серебряные борта. Хороша!

Брезент сзади у вездехода был отстегнут. На земле лежала груда вещей: рюкзак, спальные мешки, палатка, телогрейки. Рядом стоял пожилой, массивного вида мужчина. Вроде куба из шлакоблоков. Присядет, возьмет одну вещь и осторожно подаст в кузов. Как ведомость на зарплату в окошечко. Конечно, бухгалтер. Вот и у нас похожий. Скучно у таких просить аванс в нужную минуту.

Из гаража, вытирая масленой тряпкой руки, вышел Василий.

— Готов? Порядочек. Познакомьтесь, Андрей Иванович. — Он кивнул на меня. — Сосед мой.

Белесые глаза скользнули по мне моментальным, как зрачок фотокамеры, взглядом. А челюсть! Прямо кварцевая глыба. И кожей обтянута, как на барабане, аж блестит. Не видел я еще такой кожи…

— Приятно весьма. — Бухгалтер опять отвернулся к вездеходу.

Вежливый! Точно, как наш: «Сожалею, молодой человек, но стоимость вычтем из зарплаты — вы отвечали за разгрузку…»

Василий подошел к лодке и крикнул:

— Сань, рюкзак не ударь, там стекло.

Из кузова вывалился широкоплечий парень в дерматиновом замызганном плаще и рыжей зимней шапке с кожаным верхом. Одно ухо шапки было оторвано, второе засунуто за отворот.

— Саня умный, Саня знает, Саню нечего учить! — подмигнул он.

Вчетвером мы подняли лодку, уложили на стойки кузова и привязали к крюкам на борту вездехода.

— Все, — сказал Василий. — Поехали.

Через кабину я и Саня пролезли в кузов, постелили полушубок и уселись. Рюкзак Саня поставил на телогрейки.

Бухгалтер расположился рядом с Василием, в кабине. Мотор взревел.

— Врубай четвертую! — заорал Саня.

Вездеход, рыча, перебрался через заезженный кювет и загрохотал по серой трассе. ЗИЛы и КрАЗы с грузами для приисков обгоняли нас, пыль висела над дорогой. Ветер уносил ее длинными шлейфами в тундру, но машины поднимали новые завесы. Сквозь щели она набилась в кузов, дышать стало нечем. Только через час мы свернули с трассы и прямо по тундре покатили к морю. Пыль исчезла, на мягких кочках гусеницы перестали грохотать.

Потом и кочки кончились.

Вездеход бежал у самой кромки воды. Зеленые ряды волн опрокидывались прямо под брюхо машины на серую гальку. Словно сто лет дома не были, а вот увидели родной берег и кланяются в пояс. Небо было тоже зеленым, и отделяла его от моря только розовая полоска льдов у горизонта.

Саня хлопнул меня по плечу и показал на бухгалтера:

— Зови сюда!

Пока тот протискивался в дверной проем, Саня расстелил в ногах газету, выложил хлеб, оленью колбасу, соленые огурцы. Потом извлек бутылку «Зверобоя» и стаканчики. Делал он все капитально и с таким удовольствием, что я почувствовал голод. Пить только не хотелось, но необходимо соблюсти этикет рыбацких поездок. Первая стопка в этом этикете уничтожает, конечно символически, бывшие служебные ранги. Вторая дает право полновесного голоса в любом рыбацком вопросе. После нее царит равенство, и что ты за человек там, в поселке, — не важно. Важно, как ты покажешь себя теперь.

— Ух! — опорожнив стаканчик, дохнул Саня. — Дикая лошадь!

— Весьма! — подтвердил бухгалтер, размалывая огурец.

— Не очень, Санька! — крикнул через плечо Василий.

— Да мы по крапочке, Вась! — Саня изобразил пальцами дозу.

Впереди открылась красноватая, в фиолетовых пятнах, тундра. Увалы и ложбины уходили далеко-далеко, туда, где все красится одним синим цветом. Из хаоса ложбин вытекла речка Млелювеем и перегородила дорогу. Вездеход медленно сполз в воду, поворчал несколько секунд, словно принюхиваясь, и тихо поплыл. Бухгалтер наклонился к моему уху:

— Как полагаете, ушицей побалуемся?

— Судя по времени и погоде — должны, — ответил я. — Голец зимует в речных ямах, а как раз в июне скатывается в море.

— Не приходилось гольцовой ухи отведывать, — сказал бухгалтер. — А вяленым Василий Михайлович угощал — отменная штука!

— Отведаем, — успокоил я его. Недавно, наверное, в наших краях, если ухи из гольца не пробовал.

Галька кончилась, под гусеницы мягко стелился песок. Промелькнула расколотая баржа, кругом торчали выбеленные водой и солнцем бревна и ржавые бока бочек. Уютное покачивание, приглушенный песком грохот располагали ко сну. Я начал дремать.

— Любовь у меня — Нинка звать — в Магадан укатила с одним парнем, — неожиданно сказал с другого бока Саня. — Друг-приятель был. Случается так, а?

— Все бывает, — сказал я. Вовсе не хотелось разговаривать.

— А чего ей не хватало? Четыре сотни зарабатываю — понял, нет? Шубу из нерпы сшил, чукча Вальгыргин по дружбе настрелял. На, говорю, Нинка, носи на страх и погибель окрестным бабам. Пусть млеют в тоске и печали — понял, нет? Спасибо, отвечает, Саня, век не забуду… На крыло — и в Магадан. Письмо прислала: неответственный, мол, ты, потому и уехала. Прости за шубу…

Я долго слушал его рассказ. Наболело у человека. Понятно, чего уж тут. Любовь — не запчасть…

Вездеход оборвал бег неожиданно.

— Приехали, — сообщил Василий.

Ноги затекли, и мы прыгали на песок тяжело.

Вдаль уходила светлая коса шириной метров тридцать. Слева вдоль косы нес воду Тайкуль, справа ворочалось море.

Вездеход стоял посреди косы, а прямо перед ним из песчаного бугра торчала избушка. Как старый гриб подберезовик. На ржавых костылях в плавниковых стенах избушки висели обручи от бочек, гнилая веревка, проволока. На крыше лежали нарты.

Тишина кругом патриархальная.

— Егора-то не видать, — сказал Василий. — А всегда встречает.

— Сейчас посмотрим. — Я вошел в сени. Там валялась драная сеть и песцовые капканы. Дверь из сеней в комнату подперта палкой. От песцов. Где же Егор? Я убрал палку и открыл дверь. В крохотной комнате печь, у противоположных стен нары, застеленные оленьими шкурами. Между ними, под окошком, стол. Все окошко — в две ладони…

Я вышел на улицу. Ребята уже разгрузились.

— Нет Егора. Наверное, в совхозе.

— Нет и не надо. Сань, тащи шмотки в избу и займись хозяйством. Чаек там, поесть сооруди.

— А мы? — спросил бухгалтер.

— А мы — на воду! — Василий поплевал в ладони и схватил мешок с сетями. Я и бухгалтер двинулись за ним.

Коричневая вода плыла на широком плесе. Река несла с верховьев много ила: июнь — месяц половодья.

Нагруженный спальными мешками, от вездехода завернул Саня.

— Есть тут рыбка, есть! — ликующим шепотом сказал Василий.

— А куда ей деваться? — подтвердил Саня.

— Вода грязновата, — с сомнением покачал головой бухгалтер. — Едва ли тут есть рыба.

— А откуда ей взяться? — опять весело подтвердил Саня.

Мы засмеялись.

Василий достал из мешка две аккуратно собранные сетки. Посмотрел, подумал, достал третью. Потом подогнал вездеход ближе к берегу. Мы сбросили лодку в воду и начали укладывать в нее сети. Я и Василий, а бухгалтер смотрел.

— Коротковаты у тебя сетенки, — удивился он.

— Все по рыбнадзоровской норме. Андрей Иванович, — десять метров на брата, — возразил Василий. — Так сказать: чти закон, и он тебя полюбит! Вы, пока не у дел, принесите три камешка — вон под берегом лежат.

Пока тот таскал тяжелые голыши, мы перебрали и уложили сети.

— Поплыли. — Василий шагнул через борт. — Мотор не берем, тут поблизости хорошие ямки.

Бухгалтер опустился на корму, и нос лодки подскочил.

— О-го-го! — сказал он. — Не потонем?

— Выживем! — Василий махнул мне, приглашая за весла, сам лег на нос, придавив сети.

Я погнал лодку вдоль берега. Давно не греб. Последний раз выезжал на рыбалку два года назад. А потом все некогда было.

Причалили недалеко от избушки, за песчаным мысом. Василий, прихватив шнур от первой сети, выпрыгнул на песок, обмотал конец за ивняковый кустик, вернулся обратно.

Я осторожно повел лодку от берега. Веревка натянулась, и сеть заскользила в воду. Тихо булькали грузила. Сеть кончилась, и Василий тихо опустил привязанный к концу камень.

Метров через сто поставили вторую сеть, за ней третью.

— Порядочек! — Василий вытер руки и достал папиросу. — Давай к избе, только держи у того берега, подальше от сетей.

К избушке мы вернулись около двух ночи. С песчаного бугра хорошо были видны цепочки белых пластмассовых поплавков. Синие тени бродили по тундре.

В избушке было тепло, попискивал чайник, прикрытый консервной банкой. В банке томился индийский чай.

— Благодать! — Бухгалтер скинул ватник и протянул руки над печью. — Продрог, холодноваты ночи. Что ни говори, — север… А может, годы… Бывало, на фронте месяцами в холоде, слякоти — и ничего. Да-а… А Сашок-то спит, как младенец.

— Пусть, — Василий осторожно подвинул его, сел рядом.

Мы поужинали, налили чая. После тряской дороги, возни с сетями и плотного ужина тепло землянки наливало мышцы приятной усталостью. В ушах позванивала дистиллированная тишина.

— Как расположимся? — спросил бухгалтер.

— Вы ложитесь рядом, нары широкие, Егор с запасом делал, на гостей, — ухмыльнулся Василий. — А я тут, с Саней… Да, сети хорошо поставили. Прошлой весной я там девять штук гольцов взял, да чира с муксуном десятка четыре… А у Егора есть секретные ямы. Рыбы там! Но ставить в тех ямах неудобно: он-то рыбу ловит для работы, песцов подкармливать…

Несколько минут я лежал с закрытыми глазами. Сквозь веки сочился розовый свет. Веселый и легкий свет.

Нащупав лежащие рядом, на столе, часы, я открыл глаза. Девять. Солнце через окошко набросало по полу золотых бликов, играло на лице бухгалтера. Он сидел напротив, собирал спиннинг.

— Доброе утро, — сказал я.

— Пр-ри-ветствую! — прорычал он с невероятной бодростью. — Каковы были сны?

— Никаких.

— Вот-вот! У меня аналогично. Удивительный здесь сон — никаких видений, а ведь желудок вчера перегрузил! Даже кредиты не беспокоили. — Он весело хохотнул. — Что значит обстановка, а? Да-с. Вы не посоветуете, какую блесну лучше поставить?

— Желтую, — сказал я. — Голец берет на нее.

— Желтую? Ну, так и сде-ла-ем! — вдруг пропел он. Полированный подбородок так и засверкал розовым лаком, и на нем обозначилась белесая рельефная паутина. На шее она уходила за расстегнутый ворот байковой рубахи. Ожог, что ли, у него?

— Встали, Андрей Иванович? — спросил за стеной Василий.

— Точно так! — отчеканил бухгалтер. — Чайку выпьем и идем.

Ветер утих. Небо было чистым. Только далеко на склонах сопок болталось несколько облачков. Как мокрые простыни на неровном заборе. За песчаными буграми сверкало море. По берегу шагал Василий и что-то высматривал в воде.

— Ну, как? — спросил я.

— Пусто. Видишь, поплавки торчат. Попади что — хоть один да утонет. Переставлять надо.

— Переставим.

Когда мы втроем собрались у лодки, откуда-то выскочил Саня. Он тащил за шею крупного гуся гуменника.

— Во, лапчатый! — крикнул Саня. — Тяжельше тамбовского индюка!

— Ты где взял? — ошарашенно уставился бухгалтер.

— За избой пасутся, — сказал Саня шепотом. — Заходи слева, наматывай шею на руку!

Бухгалтер присел и посмотрел в сторону избушки древним охотничьим взглядом. Мы прыснули.

— Да в леднике у Егора он взял, — сказал Василий. — С весеннего перелета настреляны. Там еще штук пять.

— Ох! — Бухгалтер выпрямился. — Грех, Санек, шутить над стариком… А ругаться этот Егор не будет?

— Нет, еще похвалит, что взяли. Он такой — все отдаст.

— Сань, потроши гуся — и в котел, — сказал я, еще смеясь.

— Как мимолетное виденье! — потряс гуся Саня.

Две сетки мы переставили к противоположному берегу. Пока возились с ними, в третью попала гагара, накрутила на лапу толстый моток дели. Василий приподнял сеть и положил птицу на колени. Гагара зашипела и стукнула его клювом в кисть. Он со смехом выругался:

— Вот зараза, больно долбит!

Краснозобая гагара. Красивая птица, в пепельном оперении с оранжево-красным пятном на груди. Постепенно гагара успокоилась, и Василий положил ее на скамью. Я смотрел, как он раздергивает ячейки сети, и вдруг обратил внимание на глаза гагары. Изогнув шею, она водила клювом у самых пальцев. А в глазах, похожих на две капли густого меда, засветилось доверие к этим пальцам. Птица следила за рукой, как человек с больным зубом за щипцами врача. Когда Василий дергал нитки слишком сильно, она шипела, словно просила быть осторожнее.

Наконец Василий снял последнюю петлю. Гагара лежала свободной и все смотрела на него. Василий засмеялся, поднял ее и перебросил через борт. Кончики крыльев застучали по воде, и следом стремительно побежала рябь.

— Гуляй! — крикнул Василий.

Саня сидел на берегу и, увидев нас, закричал:

— Небось намокли! Быстрей в избу, там печь прямо хохочет!

Запах гусиного бульона и укропного масла растекался вокруг землянки. Когда Саня ухитрился приготовить обед — непонятно. Дура Нинка, убежала от такого парня.

Мы выхлебали заправленный сухим луком и вермишелью бульон, а гуся осилили наполовину.

— Отродясь так не едал, — вздохнул бухгалтер. — Как бы чего…

Все За свой желудок беспокоится. Просидел небось всю жизнь за дубовым столом, одна забота — не простыть, не заболеть…

— Покурим, — сказал Саня. Отвалившись в угол, почиркал спичкой, прикурил папиросу и тут же уснул.

Василий и бухгалтер, прихватив телогрейки, ушли на улицу. Папироса в зубах у Сани дымилась. Спалит избу. Я потянул мундштук, но зубы были крепко стиснуты. Пришлось оторвать…

Бухгалтер и Василий сидели против избушки, на песке.

— Легко привыкает глаз к стенам вокруг тебя, — говорил бухгалтер. — А тут от простора просто теряешься. Выскочишь вот так и от обилия бесконечных линий забываешь, кто ты есть. Нет, Василий Михалыч, вы уж извините, а я теперь ваш попутчик на все лето. Не обессудьте.

— Об чем речь, Андрей Иваныч? Место в машине всегда найдется…

Я вышел к морю на прибойную полосу.

Тих и пустынен был берег. Недалеко от землянки, зарывшись в песок, лежал старый вельбот. Доживает свой век. Пока плавал, был нужен, а теперь кто о нем вспомнит?.. Так и со мной будет. Возьмут да уволят… А-а-а… Залягу, как этот вельбот, где-нибудь на берегу. Морской капустой обрасту. Камбала будет глаза таращить. Кулики прыгать… Учитель приведет первоклассников на экскурсию: «Вот лежит уволенный человек… Слушайтесь старших, дети… Не теряйте запчасти…»

Ох, этот контейнер!.. И где его разгрузили? Одно ясно — на территории конторы технического снабжения, а точно не знает и сам товарищ Смирнов, начальник данной конторы, мастодонт снабженческих дел. Не помнит. И немудрено: территория конторы — квадратный километр. А угол поближе к сопке еще под метровым слоем снега. Там мы транспортерную ленту разгружали, скрубберы к промывочным установкам, детали от бункеров и что-то еще. Может, там?.. Может… Что-то далеко я забрел, пора возвращаться.

Вся компания сидела, привалившись спинами к стене избушки. И Саня проснулся. Бухгалтер держал спиннинг. Скучает народ.

— Ну как? — спросил я бухгалтера.

— А, ерундистика! — Он подвинулся на телогрейке, и я сел рядом, — Откуда тут быть рыбе? Ну, посудите сами — ни заводинок с кустиками, ни зарослей камыша. Голый берег, все илом забито…

— Мура все это, — лениво сказал Саня. — Размышления. А кашлык — он свое дело знает. Он давно в море чилима лопает — понял, нет?

— Позвольте, — сказал бухгалтер. — Что еще за кашлык?

— Слово такое международное, чукча Вальгыргин придумал, — пояснил Саня. — Это еще когда я сюда, на Чукотку, за монетой приехал. Давно, сопливый я был. Ну, бич один, босяк-поденщик, подвернулся, советует: «Езжай на лето в поле с геологами, там этих монет — Братскую ГЭС пруди. Шестьсот в месяц на каждое приезжее рыло. Дай пятерку». Ну, дал за совет. И поехал.

Вот топаю раз в маршруте, задумался и утопал вперед. Вдруг слышу — ребята орут. Поворачиваюсь, а рядом медведь. Стоит на задних лапах, как в этом… в цирке. Не гора, конечно, — чего врать. Но с эту избу. Бельмами ворочает, рожа довольная и меня когтем манит: иди сюда, мол, насыплю я тебе монет!

Гляжу я на его рожу и все понемногу забываю. Хочу вспомнить, где родился, — туман. Кто мама — не знаю. Зачем тут стою — непонятно. Ну, ухлопали ребята зверя, спасли меня. Сообразили костер, жарим свежатину. И как раз по тундре Вальгыргин с оленями шлепает. «Сто делаис? — спрашивает. «Шашлык жарю. Угощайся». Попробовал. «Осень, говорит, вкусный кашлык!» С тех пор, как ни встретимся, смеется: «Тафай кашлык шарить». Рыба у него стала кашлык, и гусь — тоже. Понял, нет? Могучее слово. И голец, между прочим, самый что ни есть — кашлык. Важная рыба. В нем одного мнения больше, чем в начальнике геологоразведки.

— Жаль, Михайла тебя не слопал, — задумчиво сказал Василий.

— Не, Вась, у меня еще судьба впереди была: с Нинкой знакомства разводить, крутить любовь. Много всяких событий… — Саня замолчал и задумался.

В пяти метрах от наших ног все так же равнодушно и лениво нес воду Тайкуль. А далеко за ним и за просторами тундры из-за синих вершин Анадырского хребта поднималось большое золотистое облако, отороченное розовой бахромой.

Солнце скатывалось в облако, и по тундре бежали к нам коричневые тени.

— Красота несусветная. — Бухгалтер глубоко и свободно вздохнул. — А тихо-то, тихо! До колокольного звона…

— Рыбы нет, — сказал Василий.

— И не будет, — кивнул я. — Зря Млелювеем переехали. Неделю назад ребята с гидробазы оттуда полмашины приволокли.

— Врут гидробазовские, — отмахнулся Василий.

— Чего — врут! Мне приятель рассказывал, как они у своего дома улов делили. По два большущих таза каждому, а всего шесть человек было.

— И приятель врет! — убежденно сказал Василий. — Вот позапрошлый год ребята из морпорта на реку Чаун махнули — это да! У них получше вельбота посудина. И мотор автомобильный. Приплыли, значит, завели невод, а вытащить не могут. Кипит! Кое-как на мелководье подтащили и давай руками выгребать. Голец, чир, муксун, селедка! Они и обалдели. Завели еще: то же самое. Третий раз — опять! Можно еще ловить, да борта вровень с водой, а обратно-то по морю идти. Так механик у них, Гришка Копейко — я его хорошо знаю, — сел на берегу и заплакал. Вот как иные рыбку-то ловят…

— Н-да-а, — протянул бухгалтер. — А не враки?

— Гришка врать не будет. Да и бабы портовские хвалились… Это вам север, а не заводи с кустиками. Тут не то бывает… Или еще: недавно вертолетчик знакомый рассказывал. Неделю назад летали они к геологам. Идут обратно. Туман. Командир дает радио, ему порт отвечает — обойди слева. Как раз там долина, река течет, а в верховьях реки, значит, озеро. Большое, километров пять. Там сроду никто не был, геологи не в счет, какие они рыбаки — у них работа… Да… Ну, вертолетчикам интересно, опустились, пошли над водой, у берега. Вода, говорит знакомый, прозрачная, даже не видно ее. Только дно — песок. А над песком прямо висят гольцы. По метру штука. Косяками. Через сто метров. И так вдоль всего берега. Ну, думают, сядем на полчасика, закидушки всегда с собой. А командир дрожит весь от страсти, но говорит: «Нельзя. Горючего до порта не хватит». Так и пострекотали домой…

Василий замолчал и осуждающе посмотрел на поплавки.

Мы долго сидели молча. Облако рассосалось, а солнце набухло и покраснело. Ночь уже глубокая…

— Лень какая, — наконец тихо сказал Саня. — Гуся разве кончим?

— Недурно придумал, — оживился бухгалтер.

Ишь, забыл про свои болезни на свежем воздухе. И то сказать: наверное, впервые в жизни попал на природу.

Мы, потягиваясь, встали.

— Пойдем, Вась, — мягко сказал Саня.

— Иди к черту со своим гусем! — Василий подскочил и зашагал вдоль берега.

Сам себя разбередил рассказами. Ну, нет рыбы — что же сделаешь? Гусь зато есть…

Спать Василий не ложился. Все скрипел дверью, вздыхал. Я из-за этой двери заснуть не мог. Зато Саня уютно посвистывал носом, а бухгалтер отвечал ему: «Г-рр-ы-ы-хоп!»

Тлели и тихо пощелкивали плавниковые поленья.

Часов в пять я тоже вышел на улицу. Дремала на сопках и в долинах прозрачная июньская ночь.

Тянул предутренний ветерок. На озерах, за рекой, сонно покрякивали утки…

Вот уволят меня за эти самые запчасти, пойду к Егору в напарники. А что? Ему одному скучно. Капканы научит ставить. Будем вдвоем песца ловить, весной гусей стрелять… И рыбу с Егором поймаем… Спокойно… А тот суматошный мир пропади пропадом… Хоть завтра провались он весь под землю — пальцем не пошевельну. Лишь бы эта долинка осталась… Я зажмурился, представляя себе такую расчудесную жизнь, и от радости даже задрожал, вернулся в избушку, лег и сразу уснул. Крепко и до глубокого утра.

Разбудил меня густой аромат жареной оленины и крики.

— Ва-ся! — тянул за стеной Саня. — Иди оленя есть! Перепреет!

У стенки заворочался бухгалтер и спросил:

— Какой олень? Откуда олень?

— Арканом изловил — понял, нет? — сказал за стеной Саня.

— Слушайте вы его! — засмеялся я. — Небось у Егора в леднике.

— Догадливый, — восхищенно сказал Саня, появляясь в избушке. — Медаль тебе дадут. Олимпийскую.

— Что там сети? — спросил бухгалтер.

— А-а-а, — Саня махнул рукой. — Как есть — пустыня. Измучился Вася, все по берегу лазит… Ладно, идите вывески ополосните, будем пищу принимать.

Пока мы умывались, пришел Василий. Саня поставил на стол огромную чугунную сковороду. Оленина так и таяла во рту.

— Вы, Василий Михайлович, не огорчайтесь, — как-то даже ласково сказал бухгалтер. — Что поделаешь, не бывает чудес на свете.

— Это точно, — кивнул Саня. — Чудеса — они раз в жизни случаются. Вот в прошлом году мне Нинка говорит…

— Заткнись с Нинкой! — Василий бросил вилку. — Плесни чаю.

— Давай, Вася.

Мы напились чаю, покурили.

— Ну, я на воздух, — поднялся бухгалтер. — Побалуюсь еще блесной.

— Может, сетки переставить? — спросил Саня.

— Переставил уже, — буркнул Василий. — Еще под утро.

— Один?

— Тебя, что ли, слона моржового, дожидаться?.. Но не в сетях дело. Фарт не вышел, вот что… Ничего, в следующую субботу…

— Кау! Ка-а-у! — вспыхнул за стеной тревожный и пронзительный крик. Чайка. Так они кричат, когда сильно взволнованы. Издалека на первый крик ответили другие птицы. Через минуту рядом с избушкой поднялся невероятный галдеж.

— Во открыли Содом на Гоморре! — сказал Саня.

Василий сел.

— Иди глянь, — кивнул он на дверь.

Саня вышел, а птицы кричали все громче. Откуда они налетели? Утром всего пара над рекой болталась.

— Обалдели эти сычи! — заорал за стеной Саня. — Прямо снег!

— Ага! — Василий соскочил с нар и схватил телогрейку.

— Что сие обозначает, Василий Михалыч? — спросил бухгалтер.

— Посмотрим, посмотрим. — Василий выбежал на улицу.

— Любопытно. — Бухгалтер пошел следом.

На улице творилось что-то невероятное. Я никогда не видел столько чаек вместе. Белыми вихрями они метались над рекой и так орали — хоть уши затыкай.

Василий уже сидел в лодке и махал нам. На корме поблескивал мотор.

— Давай садитесь! — крикнул он.

Бухгалтер, поднимая брызги, шлепнулся на переднюю скамью. Я толкнул лодку от берега и прыгнул на нос. Василий дернул шнур стартера, мотор выбросил облачко серого дыма и застучал. Лодка, задрав нос, понеслась вверх по реке. Низкие берега, заросшие кассиопеей и кедровым стлаником, убегали назад. В километре от избушки Василий заглушил мотор. Я переполз на весла.

— Почти все утоплены, — прошептал Василий.

Я осторожно подгреб, он ухватил сеть и приподнял верхний край. Вода плеснула, и большое серебряное тело перевалилось через борт ему на колени.

— Муксун! — Василий быстро распутал дель. — Держите!

Бухгалтер подпрыгнул и ухватил рыбу. Руки его дрожали, большие пальцы ушли под жабры и оттуда засочилась струйка крови. Муксун взмахивал хвостом, и при каждом его движении бухгалтер сильнее стискивал пальцы.

— Куда его? — севшим голосом спросил он.

— Сейчас — Я расстелил на пайолы кусок брезента. — Сюда!

— Держите! — опять позвал Василий.

Рыба за рыбой шлепались на брезент. Я машинально считал: «…пять… восемь… одиннадцать…», потом вспомнил — дурная примета.

— Все. — Василий дернул плечами. — Плывем дальше.

Едва он ухватил подбору второй сети, вода забурлила, и огромный коричневый хвост бухнул в борт. На нос посыпались брызги. Рыба рвалась из сети. Василий поймал пальцами жабры.

— Не, не уйдешь! — захрипел он. — Не туда попал! У нас строго!

Наконец сверкающая туша перевалилась через борт и замолотила хвостом по брезенту. Голец был огромен. А краски! Зеленая спина, желто-розовые бока и ярко-красное брюхо. На спине и боках переливались металлом розовые пятна. Добыча!

Вывалив гольца из сети, Василий потянулся дальше.

По берегу прибежал Саня, молча посмотрел на нас и убежал.

…Выбрав улов, мы поправили сети и поплыли к избушке. Куча рыбы шевелилась посреди лодки. Мы разглядывали ее и даже про мотор забыли. Я машинально греб. Вот тебе и пустой Тайкуль!

На губе Василия болталась докуренная папироса.

— Что я говорил! — шептал он.

— Есть рыбка, есть! — гоготал бухгалтер и вытирал покрытые слизью и чешуей пальцы о брюки. — Подумать только!

Саня поджидал на берегу. Расстелил чистый брезент. Мы причалили, он глянул в лодку и заахал:

— Во, дали! Во, нос утрем! Изобильный улов!

Рыбу выложили на брезент. Последним бухгалтер выволок того гольца и положил отдельно.

Мы стояли вокруг. Бухгалтер опустился на колени, шлепнул рукой по упругому красному брюху и подмигнул Сане:

— Кашлык, а?

— Натуральный! — подтвердил Саня.

И тогда мы засмеялись и захлопали друг друга по плечам. Бухгалтер стал еще массивней, а Василий приосанился. Охотники, древние добытчики, кормильцы семей — вот кем мы бессознательно почувствовали себя. Степенно сели на песок вокруг брезента.

Бухгалтер достал пачку «Беломора» и всех торжественно угостил. И хотя у каждого было в карманах курево, мы взяли из его пачки. Саня поднес спичку. Все кивали и говорили: «Спасибо».

Ветер плескал водой в берег, на той стороне Тайкуля поблескивали озера. За косой шумело море.

— Чайки всегда провожают рыбу, — сказал Василий.

— Умная пичуга, — важно кивнул Саня. — Рыбу солить будем? У Егора в погребе чистая бочка.

— Ясно — солить, — подтвердил Василий. — Ты бочку возьми, потом вернем. И муксунов нажарь. Пошла рыба, пошла-а… Сейчас выпьем чайку и опять на воду, отдыхать много не придется.

— Давайте, Василий Михалыч, командуйте, — согласился бухгалтер. — Сегодня вы наш, как говорится, отец-командир.

Насквозь мокрые, мы гоняли лодку от сети к сети. Рыбу выбирали втроем. Гольцы тяжело стукались о брезент, словно позеленевшие слитки меди. Стало ясно, что мы попали на самый ход. Это был один из редчайших случаев, о которых потом среди рыбаков ходят легенды. Голец шел, и не видно было конца могучим косякам. Мы выхватывали из них мизерную часть, но и она была непривычно огромна. Какое-то откровение природы настигло нас. Говорили, Тайкуль пустой? Так вот — получайте…

Саня расположился у самой воды, соорудил из пустых консервных ящиков два стола. На одном стояла бутылка и сковорода с остатками жареной оленины, а второй был залит кровью. Там кончали жизнь рыбы. Саня вертелся между столами с охотничьим ножом в руках и орал во всю глотку:

— Хороший парень! — Бухгалтер даже головой завертел, хохоча.

— За ним глаз нужен и строгость, — сказал Василий. — С бабой тут одной связался, еле я ее выпроводил из поселка. Два раза замужем была — какой из нее теперь толк?

Ах, вот что с Нинкой! Святая простота, видно, этот Саня. Есть такие люди, что во всем без оглядки полагаются на друга, с годами это входит в привычку… Живет человек чужим умом, чужими радостями, вообще чужой жизнью, и никаких сомнений у него не возникает относительно правильности такого существования… Да, все бывает…

— Сказочные чудеса, — встретил нас из очередного рейса Саня. — Уже бежит кто-то, пронюхал, какая масть идет. Во-о-он…

Далеко, где кончалась коса и Тайкуль впадал в море, на той стороне реки брела черная фигурка. Испарения вытягивали ее в длинный восклицательный знак, потом сплющивали вопросом, превращали в точку, и она медленно приближалась к нам. Кто бы это?

— Егор, наверное, из совхоза, — сказал я.

— Скорей всего, — согласился Василий.

— За гольцами сбегается народ, — упрямо сказал Саня.

— Ладно, подождем, — решил Василий. — Санька, как там с рыбой и чайком?

— Да все готово, Вась, аж потеют муксуны от радости.

Мы закусили прямо-таки царской рыбой, запили чаем и вышли на улицу, когда человек подошел.

— Это не Егор, — приглядевшись, сообщил Василий.

— За гольцами, я ж говорил! — радостно закричал Саня.

— Пойду перевезу. — Василий зашагал к лодке.

Я вернулся в избушку, расшевелил притухшие головешки и долил чайник. Жилья тут поблизости нет, далеко человек идет, устал, проголодался. Ну, рыбы хватит, чай сейчас будет, стопка есть.

Все шумно ввалились в избушку.

— Остряки, на Ичуне ухитрились потонуть! — смеялся Василий.

Незнакомый парень пошмыгал длинным носом, снял шапку и провел ею по лицу, размазывая капли пота. Сказал хрипло:

— Ветер там… Народу много было. Ах вот оно что!..

— На вездеходе? — спросил я.

— Ага, — ответил парень.

— Все выплыли? — спросил бухгалтер.

— Да все. Которых мы с Егором вытащили, которые сами. Пацаны там, пять штук, так их мы сразу ухватили, а женщины держались, пока машина топла. Их потом.

Я налил парню чаю. Он выпил две кружки, попросил закурить:

— Наше-то курево все измокло. До вас терпел.

— Где же люди? — опять спросил бухгалтер.

— Изба там у берега, драная. Егор говорит: я на случай избу подлатаю, а ты дуй ко мне, сейчас день выходной, верняком поселковые рыбаки у меня сидят с вездеходами. Скажешь — зову.

— Так-с, — протянул бухгалтер. — История.

Значит, и Егор там. Ну, с ним народ продержится, тундровик старый, опытный… Я подвинул парню тарелку с рыбой.

— Ешь, — кивнул Василий. — Ешь, поспи, утром в поселок поедем, исполком вертолет даст.

— Вишь, дело в чем. — Парень стеснительно посмотрел на Василия. — Там с утра не емши. Да завтра день. Оно бы, конешно, ничего, мужикам-то, да вот пацаны…

— Эко дело! Главное по нашим местам — ночлег теплый. А его Егор организует, — Василий усмехнулся, — мастер он!

— Это верно — переспят, — согласился парень. — Хотя изба, конешно, — одна видимость…

Все молчали несколько минут. Я отвернулся. Бухгалтер чиркал спичкой, пытаясь прикурить. Головка у спички сломалась, вспыхнула и отлетела в угол, оставив посреди комнаты тонкую траекторию дыма. Она еще пошипела там, в углу, выхватив из тьмы всякий мусор: затоптанные бумажки, клочки шерсти, окурки — обычный мусор человеческого жилища.

— Ну ешь, отдыхай, — наконец сказал Василий. — Поднимайся, народ, не будем мешать.

Он вышел в дверь. Широкая спина на миг загородила весь проем. Саня непонятно посмотрел на меня, надел шапку, снял, опять надел. Потом зло хлопнул по верху, нахлобучив ее на самые уши. И вышел. Я следом.

Поднимался ветер. Тундра потемнела, небо наливалось темной синевой. Сверкающая рябь полосами чертила воду Тайкуля, а за косой беспокойно заворочалось море.

— Вы уж того, не серчайте, — сказал за дверью парень. — Я соображаю. Тоже не сладко вам целый год в поселке сидеть. Всех-то удовольствий — на охоту да рыбалку. Конешно, редкий отдых — соображаю, да… Малость передохну да пойду.

— Ну-ну, — сказал бухгалтер.

Ничего себе — пойдет! Километров тридцать оттопал да еще в два раза больше. Может, на Млелювееме кто из рыбаков сидит? Тогда доедет до поселка… А мы-то?..

— Давай скорей! — закричал Василий из лодки. — Андрей Иваныч чего тянет?

Я пожал плечами.

— Ну, пусть отдохнет, — махнул рукой Василий. — Возраст не тот — целый день мотаться… Санька, смотри, чтобы к нашему возвращению уха была чировая!

Хлопнула дверь, и появился бухгалтер. Он прошагал к лодке и сказал:

— Василий Михалыч, надо ехать за людьми.

— Что?! — повернулся Василий. — Куда ехать? Завтра их с утра вертолетом заберут — не первый случай. Об чем думать?

— Надо ехать, — словно не услышав его, повторил бухгалтер.

— Да вы что, чокнулись все? — вскипел Василий. — Да что тут событие разыгрываете?! Ждешь, ждешь этой субботы, а тут… А-а-а, да провались все пропадом! — Он схватил весло, с размаху пихнулся в берег, рванул шнур стартера.

Отличный мотор — «Вихрь»!

Василий положил лодку в крутой вираж, нос резанул воду, и она понеслась, распарывая усами волн крутую рябь.

Через минуту все проглотило молчание. Оно расползалось над берегом осязаемой вязкой тучей, и только в дебрях ее тревожной сиреной выл ветер.

— Так! — выдохнул, словно после удара топором, бухгалтер. — Ясно.

Что ему ясно?..

Нарыбачились… А такая благодать была… Эх, досада…

— Там мой рюкзак лежит, — сказал бухгалтер. — Соберите в него еду. Хлеб, консервы, чего там еще…

— Это зачем?

Я посмотрел на него. Что он придумал? Приготовиться хочет к возвращению Василия? Думает уговорить? Едва ли…

— Вы собирайте, — повторил он. — И несите в машину.

Действительно, уговорить думает. Ну, пусть, посмотрим. Рюкзак-то я могу собрать, это недолго. А там его дело, не ругаться же.

Я повернулся и пошел к избушке. Саня сидел у входа, привалившись спиной к раскрытой двери. Даже не глянул на меня. Я взял рюкзак, сунул в него пару буханок хлеба, банки, папиросы, вышел на улицу и заполнил свободное место рыбой.

Неожиданно на высокой ноте заворчал стартер вездехода.

Я повернулся.

Бухгалтер сидел в кабине, а пришедший парень стоял рядом, у открытой дверцы. Ничего себе! Он что, сам ехать хочет?!

Прогрохотал и с ревом разбился о берег первый штормовой вал. Соленая пыль махнула через косу, ожгла лицо.

С торжествующим ревом заработал мотор вездехода.

Я подхватил рюкзак и побежал к машине.

Парень все топтался рядом с бухгалтером, и я втиснул туго набитый рюкзак в противоположную дверцу.

— Дак чужая машина-то! — донесся до меня голос парня. — Нагорит за здорово живешь!

— Лезь, тебе говорят! — крикнул бухгалтер. — Ответим!

Парень, постояв с минуту, тряхнул головой и, перевалившись через бухгалтера, пролез в кузов.

Бухгалтер наклонился вперед, и луч солнца высветил блестящий подбородок, рельефную паутину на шее и распахнутой груди.

На берег одна за другой рушились стремительные волны, и грохот воды казался артиллерийскими залпами.

Бухгалтер крепко ухватил рычаги, машина задрожала.

Дрожь ее электрическим током резанула меня через ладонь, лежащую на борту дверного проема.

Там, за ним, в тесной дребезжащей кабине, не было места прошлому и моим идиллическим уютным мечтаниям, надеждам на счастливый покой и безмятежность… Но пальцы крепче стиснули металл, я поставил ногу на гусеницу и шагнул через борт. Вездеход дернулся, загремел траками и рванулся вперед, навстречу глухой канонаде.

А Саня даже не повернул головы. Он сидел, все так же привалившись к двери, и глядел на реку, тундру и далекий Анадырский хребет, затянутый фиолетовым маревом.