Твой дядя Миша

Действующие лица

Педро Коррильо — полковник, командир одной из частей республиканской армии.

Микаэла — жена Коррильо.

Рафаэль, Фелиппе — их дети.

Мануэлита — родственница Педро Коррильо.

Перрико Наварро — тореадор, капитан республиканской армии.

Регино де Маранья — актер, лейтенант республиканской армии.

Томас Мансо — крестьянин, капитан республиканской армии.

Маленький Хосе — сын Мансо.

Пронико — капитан республиканской армии.

Фредерико Гарсиа Кастро — поэт, капитан республиканской армии.

Марианна Санчес — девушка, лейтенант республиканской армии.

Сант-Яго — лейтенант республиканской армии.

Мангада-Амбоу — рабочий из Толедо.

Хосе Урбан.

Диего — перебежчик из Толедо.

Военный почтальон.

Врач.

Прадос — фашистский генерал.

Полковник, Капитан, Адъютант — офицеры штаба генерала Прадос.

Гедо — капитан штаба Прадос.

Порфирио — настоятель монастыря Санта-Мария.

Гауптман — немецкий офицер.

Председатель и члены правительственной комиссии, солдаты республиканской армии, горожане, крестьяне, попы, офицеры мятежников.

Акт первый

Перрико. Смотри, шпагу держать надо вот так… (Показывает.) Встречаешь нападение так… И сразу взглядом лови глаза противника. Смотри в них пристально и прямо — держи, не отпускай. Удар стремительно наносишь и шпагою и взглядом.

Кастро. Постой, я буду нападать, ты защищайся. (Нападает.)

Перрико (увлечен песней; небрежно отбивая удары Гарсиа, кричит). Эх, хорошо, друзья! Мне жизнь отдать не жалко за такую песню. Давай, давай! (Запел.)

Кастро. Эй, берегись, Перрико, защищайся! (Наносит удар.) Тебя я ранил в руку!

Перрико (прерывает пение). Не ты, не ты, поэт, а песня ранила меня. Но если уж на то пошло — держись! Я покажу тебе, как надо нападать! (Переходит в нападение.) Эх, поэт, хорошие слагаешь песни ты, но шпагою владеешь плохо!

Смех.

Кастро (в беспомощном положении). Я ведь не дикий бык, Перрико, чтобы сверлить меня таким ужасным взглядом!

Перрико (поднимает шпагу и возвращает ее Кастро). Бык, Фредерико, и прям и честен; он этим отличается от нашего врага, который подл, бесчестен и коварен.

Регино. Дай руку, дорогой…

Рукопожатие.

Перрико. Летая в облаках, они с немецких самолетов бросают бомбы в женщин и детей и прячутся в бою за спины марокканцев.

Сант-Яго. Насчет фашистов и быка ты прав, Перрико, а вот бахвалишься немножко рано. (Берет шпагу у Кастро.) Попробуй-ка со мной сразиться!

Перрико. Давай, Сант-Яго! Но ты напрасно надеешься на свой гигантский рост. Не в росте дело. Защищайся! (Нападает.)

Сант-Яго (отступал). Шпага, шпага у тебя длиннее, чем моя! Нечестно это!

Смех.

Перрико. На, возьми мою ты шпагу. И дай сюда твою, короткую. Не я, а ученик мой Кастро с тобою будет драться. (Кастро.) Поэт, сражайся с лейтенантом!

Смех.

Регино. Сант-Яго, как не стыдно!

Перрико (Регино). Следи за боем, лейтенант, и доложи о результате.

Регино. Есть, капитан!

Перрико (подсаживаясь к Марианне, которая чистит винтовку). Эх, руки золотые у тебя, Марианна.

В группе, окружающей сражающихся Кастро и Сант-Яго, взрыв смеха.

Что случилось?

Регино (смеясь). В бедро Сант-Яго ранен, капитан.

Смех.

Перрико. Я же сказал тебе, Сант-Яго, не в росте дело!

Кастро. Куда мне до Сант-Яго! Он просто пощадил меня, как капитана… и поэта.

Смех.

Перрико. Щадить в бою не следует — опасно! Вчера, когда сошлись мы в рукопашном, я с мавром встретился одним. Он на меня как буря налетел. Не человек— гора, как Алто де Лион. Я отбивал его удары и любовался ростом мощным и красотой. Вдруг сзади офицер. Пришлось мне повернуться и шпагою проткнуть молодчика. Вот в этот самый миг красавец мавр чуть не отправил меня к праотцам. Я взвыл и в грудь ему всадил полметра шпаги. (Пауза.) Курчавый мавр упал на землю. От боли он мычал и черными глазами на меня смотрел, как мой последний бык, которого в июле убил я на арене цирка. Он словно говорил глазами, этот мавр: «Зачем с тобою я сражался? Чего с тобою я не поделил?»

Марианна (с увлечением слушает Перрико). Перрико, в твоих боях с быками на арене цирка ты часто жизнью рисковал. Скажи, с тобою не было, чтоб дрогнула рука иль сердце?

Перрико (вплотную подходит к Марианне). Ни разу, Марианна, никогда! В каком бы положении ни застигал меня взбешенный бык. А когда ты так смотришь на меня, дрожит мое, Марианна, сердце и рука дрожит.

Марианна (укоризненно). Перрико… как тебе не стыдно? Вокруг народу столько.

Смех.

Перрико. Любить не стыдно, Марианна. (Смотрит вокруг, нет ли в траве цветка; не находит.) Цветы растоптаны войной. Ты разреши мне подарить тебе вот эту вещь. (Вынимает из кармана, маленький маузер.) Это трофей мой, в бою жестоком взятый у врага.

Марианна (радостно). Спасибо.

Кастро (задумчиво повторяет). «Цветы растоптаны войной».

Сант-Яго. Здорово, Кастро! Люблю я твои песни. Пьянят они меня, как Каталонии родной вино, ласкает душу и сердце наполняют радостью борьбы. Эх, если бы я мог так петь стихами!

Регино (вздохнув). Стихи, друзья, стихи, поэзия… Смотрите, какой покой вокруг. Спокойное какое небо. Спокойная река… И мы сидим спокойно, в дружеской беседе проводим мирный час. Кто скажет, что только два часа назад здесь бушевал кровавый смерч и смерть заглядывала нам в глаза? Кто скажет, что будет через час вот с этим голубым покоем неба?.. Останется оно таким иль снова будет буйствовать и грохотать? Кто знает, кто из нас вот в это время завтра будет еще жив? (Пауза.) В пьесах Лопе де Вега и Шекспира играл героев я на сцене королевского мадридского театра, и никогда не думал я, что жизнь не бутафорское, а настоящее оружие из стали даст мне в руки и буду я им вправду убивать врагов.

За сценой голоса Педро и солдат: «Салют! Салют! Салют!»

Перрико. Командир!

Сант-Яго. Командир идет!

Голос Педро за сценой: «Салют!» И голоса: «Салют!»

Педро входит, за ним Томас Мансо с сыном — маленьким Хосе, десяти лет.

Педро. Салют!

Все. Салют, командир!

Педро. Что скажете, товарищи, горячий был денек?

Перрико. Горячий бой был, командир. Бои такие часто не бывают.

Педро (хлопает по плечу Перрико). Только нельзя, Перрико, забываться так в бою — легко и голову сгубить.

Перрико. Случайно это, командир, сам понимаешь— уж больно мавр красивый был.

Педро (обнимает Регино). Я-то понимаю, но знать хочу я мнение Регино. Скажи, Регино, разве можно так в бою играть собою, как Перрико?

Регино молчит.

Как раненые?

Регино. Отправлены все в госпиталь, товарищ командир.

Педро (Кастро). Как самочувствие? Устали, капитан?

Кастро. Счастье, радость и победы не утомляют человека, командир.

Педро (Марианне). Слова какие золотые сказал поэт. (Берет в руки винтовку Марианны, вынимает затвор и просматривает канал ствола; удовлетворен.) Вот если б за винтовкой каждый так ухаживал боец!

За сценой звучит труба горниста.

Сант-Яго. Обед, обед, друзья!

Перрико. Покушаем… барашков галисийских и жареных индеек в масле.

Смех. Все идут на зов трубы. Остаются только Педро и Томас с маленьким Хосе.

Томас. Иди, сынок, иди… поешь.

Педро. Да, Томас, мы сильны. И весь фашизм испанский давно бы стерли мы с лица Испании родной, не будь ему поддержки из Рима и Берлина. А так придется нам повоевать немало. Это надо знать. Победа не дается даром.

Томас. Все это верно, Педро, — мы победим. Да только крови льется много и загнивает кровью человеческой земля. Еще от предков среди нас поверие идет, что крови человеческой земля не принимает и, кровью напоенная, дает безвкусный плод. И дед мой сказывал, что после битв наполеоновских в Испании пятнадцать, а то и двадцать лет земля рожала прелый, как солома, хлеб. Янтарное вино прекрасной Каталонии мутнело, плесневело и пахло трупами. А мериносы галисийские давали нам не шелковую шерсть, а жесткую щетину.

Педро. Кровь, Томас, разная бывает и всходы разные дает. За что кровь проливается — вот в этом дело. Наша борьба расцвет природе даст и принесет богатый, сочный, вкусный плод.

Томас. Да, голову ты ясную имеешь, Педро. А мне вот трудно… Все гнет проклятый… Ведь от рожденья до седин я был рабом сеньора де Валера. Рабом помещика-сеньора и его земли. Эх, судьба крестьянская такая…

Педро. Судьбу делают люди, Томас. В борьбе жестокой разгромим фашистов — иная будет у тебя судьба… И светлая, как там, в далекой, но родной Стране Советов.

За сценой шум и голоса: «Стой! Стой, говорю!» Выстрел. Педро встает. На сцену вбегает усталый, истерзанный Диего. За ним Перрико, Сант-Яго, Пронико, Кастро, Марианна, солдаты.

Сант-Яго (преграждает путь). Куда ты и кто такой?

Диего. Педро Коррильо мне нужен, ваш командир!

Пронико. Чего от командира тебе надо?

Диего. Я из Толедо.

Педро. Ты из Толедо?

Диего. Да.

Перрико. Зачем же ты бежал от наших часовых?

Диего. Когда бежишь, так трудно разбираться — все часовые фашистскими казались мне.

Сант-Яго. А если бы тебя они на мушку взяли?

Диего. Я смерти не боюсь. Я спрашиваю, кто Коррильо, ваш командир?

Педро. Я Коррильо и командир.

Диего. Педро Коррильо! (Поспешно ищет что-то в кармане.) Я вам принес письмо от Микаэлы…

Педро взволнован, берет письмо, отходит в сторону, читает.

Кастро. Как тебя зовут?

Диего. Диего.

Кастро (тихо). Так, значит, живы еще жена и мальчики его?

Диего. Да, живы. Фашисты держат их в монастыре Санта-Мария. Я тоже там был заключен. Сидел в одном подвале с ними.

Кастро. Да?! А как удалось тебе бежать?

Диего. Вчера ночь темная была и паника от боя…

Марианна. Верно, вчера ночной был бой.

Диего. За монастырь фашисты группами водили заключенных и там… расстреливали их. Рабочих с оружейного завода погибло много в эту ночь…

Пронико. Но самому как удалось тебе уйти?

Диего (раздраженно). Я же рассказываю. Нас было трое: я и два рабочих оружейного завода. Мы спасти решили Микаэлу и ее детей. Как вдруг ее от нас забрали. Успела только передать письмо. А ночью…

Педро кончил читать письмо. Безвольно опустилась рука, отсутствующий взгляд.

Кастро (осторожно). Педро… что пишет Микаэла?

Педро (пришел в себя, прячет письмо). Особенного ничего. Жива, здорова. Дети тоже. (Смотрит па Диего.) Как удалось тебе бежать?

Диего. Вели нас ночью на расстрел. Решил: ведь погибать мне все равно — и бросился без размышленья в темноту. Стрельба поднялась, суматоха, а я бегу. На Оружейной на патруль нарвался марокканский, пришлось вбежать в какой-то двор. Через забор — опять на улицу. Тут офицеры налетели на меня, погнали к берегу. Скалистый берег — десять метров. Но высота его меня не устрашила — я прыгнул… и волны Тахо бурно приняли меня. Плавать я умею хорошо. Плыл по теченью до утра. А днем скрывался по кустарникам в долине. Потом — сюда.

Педро. В Толедо много войск?

Диего. Я до ареста побродил по городу немало. Город забит войсками. Полки легионеров, марокканцы и батальоны юнкеров. Бронемашины, танки. А летчиков немецких — как собак. На площади стояла артиллерия — так негде яблоку упасть. Командует толедским фронтом Прадос… генерал.

Пронико. Это мы знаем.

Диего. Расстрелы — день и ночь. Грузовики на свалку возят трупы беспрерывно. Порфирио и все его попы без устали шныряют по дворам, из дома в дом и намечают жертвы. (Пауза.) Трудно победить их, командир.

Кастро. Ты не грусти, Диего. Поверь, что львам шакалы не страшны, в какие стаи ни собирались бы они.

За сценой в глубине крики: «Вива ля республика! Да здравствует единый фронт!» Входит солдат.

Солдат. Товарищ командир, комиссия приехала.

Педро. Перрико, к себе возьми Диего. А ты у аппарата подежурь, Пронико!

Все, кроме Пронико и Сант-Яго, уходят.

Сант-Яго (подсаживается к Пронико). Скажи, Пронико, комиссия вот эта — чего ей надо?

Пронико. Не все ведь наши командиры — наши. Комиссия вот эта ездит по фронтам и проверяет командиров.

Сант-Яго. Я что-то не пойму. Предателя на месте, как собаку, надо убивать. Зачем комиссия?

Пронико. Но раньше надо выявить его.

За сценой крики: «Салют! Салют!» Входят председатель и три члена правительственной комиссии в сопровождении Педро, Кастро, Перрико, Томаса, Регино, Марианны и других.

Педро (входит на бугорок, поднимает руку) Смирно!

Тишина.

Товарищи, вы про комиссию по чистке командиров уже слыхали. Работу сложную комиссия проводит. Мы ей должны помочь. (Председателю комиссии.) Товарищ председатель, прошу!

Голоса: «Вива ля республика! Да здравствует единый фронт!» Председатель поднимает руку. Тишина.

Председатель. Испании свободной дочери и сыновья, бойцы и командиры! В боях с фашизмом решается судьба испанского народа, решается вопрос: быть или не быть Испании свободной? И судьбы человечества зависят от исхода наших битв. Враг наш коварен, подл, бесчестен и хорошо вооружен. Борьба с ним наша не легка. Но лучше стоя умереть, чем ползать на коленях— сказал наш вождь…

Крики: «Да здравствуют коммунисты Испании!»

И в этих огненных словах — душа Испании и воля непреклонная во что бы то ни стало победить.

Крики: «Вива ля республика! Да здравствует единый фронт! Вива!»

Наша комиссия к вам прислана правительством. Перед единым фронтом и республикой обязан каждый говорить в лицо о командире все, что знает он или слыхал о нем. Мы от удара в спину охранить должны бойца на фронте. (Садится.)

Педро (солдатам). Товарищи, давайте ближе!

Сцена заполняется солдатам и. Члены комиссии устраиваются на ящиках.

Первый член комиссии (достает список, читает). Педро Коррильо, полковник.

Педро выходит вперед.

Председатель. Вы можете нам кратко рассказать, кто вы? Откуда?

Педро. Я из Астурии. Горняк района Лонгрео. Мне тридцать лет. Войне в боях учился. Отец мой был шахтер. Дед тоже…

Второй член комиссии. Вы были когда-либо под судом?

Педро. Был.

Председатель. Когда?

Педро. В тридцать четвертом. Я астурийского восстания участник.

Председатель. Мы слушаем.

Педро. Как командир отряда горняков района Лонгрео, я был приговорен к расстрелу…

Солдат. А как, полковник, уцелели вы?

Педро. В бою был ранен тяжело. В тюрьме они меня лечили, чтоб мог я хоть стоять. А дальше обстановка изменилась. Поднялась пролетарская волна протестов против казней. Расстрел мне вечной каторгой был заменен.

Председатель. Какой вы партии?

Педро. Я коммунист.

Председатель. Ваш стаж?

Педро. С двадцать четвертого я в комсомоле, с двадцать восьмого — в партии.

Солдаты. Довольно! Хватит! Да здравствует наш командир! Вива Коррильо!

Председатель. Полковник вы свободны.

Один из членов комиссии уступает место Педро.

(Первому члену комиссии.) Давайте дальше.

Первый член комиссии. Перрико Наварро, капитан.

Перрико (выходит вперед и начинает, не ожидая вопросов). Я сын крестьянина. Кастилец. Пятнадцать лет мне было, когда отец меня привез в Мадрид и показал мне бой быков в мадридском цирке. На этом я погиб. Вот шпага. (Вынимает шпагу из ножен.) Я с ней не расстаюсь. Ее нашел мой прадед в долине Лас-Новас-Дитолоса. Много веков назад между кастильцами и маврами в долине этой грозный совершился бой. На шпаге есть насечка. (Читает.) «Без повода не обнажай, не опускай без славы. В Толедо выкована я». Когда я возвратился из Мадрида, украл я эту шпагу у отца, и в тот же день я трех быков помещика свалил на землю, на лугу…

Председатель. Ваша профессия?

Перрико. Тореадор.

Диего. Скажите, капитан… Известно, что многие тореадоры, и даже меньше знаменитые, чем вы, — вы сами знаете их имена — сражаются в рядах фашистов против нас. Что вас заставило пойти в ряды республиканцев?

Перрико зло посмотрел па Диего, молчит.

Председатель. Ответить надо, капитан. Перрико (после паузы). Матадор Антонио Галаи в Мадриде фабрику табачную имел… А Валентино имел игорный дом для офицеров гвардии. А я…

Диего. Вы разве собственного дома не имели?

Перрико смущен, молчит.

Имели или нет?

Перрико. Имел. Дом я имел и больше ничего. При чем здесь дом?.. Ведь дом — не фабрика… не банк… Я жил в нем — только и всего.

Диего. Вы все же не ответили, что привело вас к нам, в ряды республиканцев?

Перрико (председателю). Чего он хочет от меня?

Председатель (Диего). Товарищ, вы знаете о капитане что-нибудь, что следовало б знать и нам?

Диего. Нет, я не знаю, но…

Председатель. Но что? Слыхали что-нибудь о нем?

Диего. Нет, я ничего о нем не слышал… Знаю только, что Наварро — прославленный тореадор, и преданность его республике мне подозрительна…

Председатель. Нам недостаточно одних лишь голых подозрений.

Педро. Боец Перрико превосходный. И в рукопашных схватках он наша верная рука. Вот (улыбается) недолюбливает только огневого боя…

Перрико. Трусость человека, его боязнь смотреть врагу в глаза придумала оружье огнестрельное… Оно мне ни к чему. Предпочитаю шпагу.

Председатель. Ваша партийность, капитан’

Перрико. Я анархист.

Голос: «Вива капитан Наварро!»

Председатель кивком отпускает Перрико.

Первый член комиссии. Марианна Танчес, лейтенант.

Голоса: «Вива Марианна! Вива лейтенант!»

Марианна. Дочь булочника я. Жила в достатке, хотя бывали перебои. Училась. Закончила в июле. Диплом врача имею. На фронте…

Председатель. Но почему не врач, а командир вы? Фронт так нуждается в работниках врачебных!..

Марианна (смущенно). Я полагаю, что в бойцах нуждается фронт больше. Пусть лечат раны старики и те, кто не способен с оружием в руках сражаться и раны наносить врагам. А я здорова, владеть оружием умею, стреляю хорошо и, говорят, командую не плохо. Прошу…

Крики: «Вива лейтенант! Вива Марианна! Вива!»

Председатель. Партийность ваша?

Марианна. Социалистка.

Председатель. Пожалуйста, вопросов больше не имею.

Марианна отходит.

Первый член комиссии. Фредерико Гарсиа Кастро, капитан.

Кастро выходит вперед, стоит, ждет вопросов, молчит. В массе возникает песня «Единый фронт», она крепнет, ширится, распространяясь в глубину, за сцену. Поют все на сцене. Члены комиссии встали, тоже поют. Кастро стоит, смущенно опустив взгляд. Когда песня окончилась и члены комиссии сели па свои места, Кастро поднял взгляд па председателя.

Кастро. Я больше ничего сказать вам не могу.

Взрыв: «Вива Фредерико! Вива поэт! Вива! Вива! Вива капитан!»

Член комиссии. Пронико, капитан.

Пронико (подходит). Мне двадцать восемь лет. Я из крестьян…

Председатель. Ваша партийность?

Пронико. Коммунист.

Треск полевого телефона.

Один момент, товарищи… (Идет к телефону, берет трубку.) Двенадцать тридцать четыре слушает. Кто говорит? Так. Слушаю.

Пауза.

Есть лично командира. Товарищ командир, вас лично.

Педро (берет трубку из рук Пронико). Педро Коррильо. Да… да… да… да… да…

Пауза.

Есть! (Кладет трубку.) Пронико, сбор!

Пронико уходит.

(Идет к комиссии.) Вы извините нас, товарищи, я вынужден прервать работу вашу.

За сценой труба играет сбор. Солдаты расходятся.

(Председателю.) Получен боевой приказ в семнадцать тридцать наступать на Толедо!

Перрико (подходит к Марианне). Кто знает, Марианна, быть может, никогда уж больше не повидаться нам с тобой… И все же до свиданья, Марианна! (Прощается.)

Педро (на ходу вынимает карту из полевой сумки). Перрико и командиры все, ко мне! (Комиссии.) Товарищи, правительству и героическим всем гражданам Мадрида наш передайте боевой привет. Мы до последней капли крови сражаться будем, но возьмем Толедо.

Звучит труба. Командиры окружают Педро.

Акт второй

Диего. Товарищ капитан, из-за угла наш лейтенант с разведкой показался, идут сюда.

Перрико. Ладно. (Продолжает изучать карту.)

Регино появляется на баррикаде со стороны противника. За ним три солдата.

Регино (идет к Перрико). Перестаю я понимать, Перрико. Прошел я шесть кварталов — пусто!

Перрико. Не все понятно также мне. Но командир мне приказал: остановиться здесь и укрепляться. А дальше — ни на шаг. Ты отпусти людей.

Регино (солдатам, ходившим с ним в разведку). Идите отдыхать, товарищи!

Солдаты уходят. Входят Педро, Кастро, Сант-Яго.

Педро. Как у тебя, Перрико, все спокойно? Перрико. Спокойно, товарищ командир. Как на арене цирка после представленья.

Диего (вскидывает винтовку). Стой! Руки вверх!

Педро. Что там?

Диего. Люди какие-то, товарищ командир.

Педро. Давай сюда!

Диего. Сюда идите!

На сцену входят с поднятыми вверх руками девушка и два горожанина.

Девушка (увидев Педро, опускает руки и бросается к нему). Дядя! Дядя Педро! (Прижимается к Педро.)

Педро (гладит девушку по голове). Мануэлита, маленькая… как ты узнала, что я здесь?

Мануэлита. Весь город знает, дядя Педро, что ты республиканский командир.

Педро (отводит Many элиту в сторону). Ну как отец? По-старому все молится, ворчит…

Мануэлита (сдерживая рыдания). Папу… папу…

Педро. Что с ним случилось?

Мануэлита. Он каждый день из дому уходил к монастырю Санта-Мария. Ходил там под оградой, все думал, как-нибудь удастся ему взглянуть на Микаэлу. (Всхлипывает.) Ее так мучают!.. Вчера, когда республиканцы стали занимать Толедо, его схватили под оградой юнкера и тоже… тоже расстреляли…

Педро (застыл). Как «тоже»? А Рафаэль и маленький Фелиппе?

Мануэлита. Нет, дядя Педро, нет… Ее там только мучают…

Педро. Ты знаешь хорошо, что Микаэла жива еще?

Первый горожанин. Жива, и дети с нею.

Второй горожанин. Я видел их сегодня, Микаэлу и детей. Вели их юнкера в штаб генерала Прадос. Фелиппе маленький узнал меня, он крикнул и побежать хотел ко мне. Но юнкер, тот, который сзади шел, винтовку вскинул на меня, и я… я, Педро, убежал…

Педро. Дети… мальчики мои… И Микаэла, бедная моя… О человеческая подлость!

Входит Пронико.

Пронико. Товарищ командир, к нам в штаб явилось двести девушек и юношей Толедо. Оружия все просят и чести стать республиканской армии бойцами.

Педро. Я с ними буду говорить. Пока раздай оружие.

Пронико уходит.

Мануэлита. Мне можно, дядя Педро?

Педро (задумался). Перрико, к себе возьми Мануэлиту и воспитай бойца.

Первый горожанин. А нам куда, товарищ Педро?

Педро. С Мануэлитой здесь, у Перрико, оставайтесь.

Перрико (Мануэлите). С винтовкой обращаться ты умеешь?

Мануэлита. Нет.

Перрико. Регино, научи!

Регино. Пойдем, Мануэлита. (Горожанам.) И вы, товарищи…

Регино, Мануэлита и оба горожанина уходят.

Перрико. Мне не совсем понятно, командир, зачем меня ты здесь остановил? Я мог бы захватить еще кварталов восемь.

Входит Марианна.

Марианна. Товарищ командир, в районе моста, у Пяти углов, противник производит накопленье сил. Шумят грузовики, бронемашины, танки. Сейчас там установлено присутствие легионеров — не меньше двух полков. Правее моста, в улицах, скопленье марокканцев.

Педро (Перрико). Теперь тебе понятно, что здесь ты должен был остановиться и сгоряча не совать голову в капкан?

Перрико (взглянул па Марианну). Командир, позволь и мне отправиться туда, к Мансо или Пяти углам.

Педро (решительно). Не позволяю! Ты головой мне отвечаешь за штаб на телеграфе и этот перекресток. (Уходит вместе с Кастро, Сант-Яго и Марианной.)

Перрико. Марианна?!

Марианна. Увидимся, Перрико. (Уходит.)

Входит Регино.

Регино. Смышленая девчонка, капитан…

Перрико. Что? О ком ты это?

Регино. Забыл? О девушке Мануэлите. Всего лишь пять минут, и уж с винтовкою запанибрата.

Перрико. А-а!

Входит Мануэлита.

Мануэлита (берет винтовку к ноге, вытягивается). Товарищ капитан, вчера, когда вы с боем брали город, по улицам бежали в беспорядке марокканцы и бросили тут недалеко пулемет. Я и подружка приволокли тот пулемет во двор и спрятали. Вот тут, за баррикадой, всего лишь два квартала. Позвольте сбегать и притащить сюда.

Перрико. Одной опасно. Диего, возьми двух человек, пойдешь вот с девушкой, — она покажет. Притащишь пулемет сюда.

Диего. Слушаюсь, товарищ капитан. (Берет двух солдат и уходит вместе с Мануэлитой.)

Регино. Перрико, видишь? Посмотри — вон дом с колоннами. А дальше — вывеска. Это кафе, что носит имя Сервантеса. Видишь? В нем Сервантес досуг свой проводил и создавал своих героев.

Перрико. Вижу. Да, да. Но, дорогой Регино, пройдись-ка по участку и лично посмотри, как укрепились люди и хорошо ли за врагом ведется наблюдение.

Регино. Есть, капитан. (Уходит.)

За баррикадой несколько коротких выстрелов.

Солдат (на баррикаде). Товарищ капитан, Диего!.. Бежит Диего!..

Диего (вбегает,). Товарищ капитан, в ловушку мы попали… убиты все… Мануэлита…

Перрико. Что с Мануэлитой?

Диего. Убита наповал.

Солдат (на баррикаде). Женщина ползет из-за угла… с винтовкой…

Диего повернулся, вскинул винтовку, целится.

Перрико (рукой схватывает за дуло и опускает винтовку Диего к земле). Ты что? Ведь это же Мануэлита.

Диего (всматривается). Нет, это не она! Нет, не она!

Перрико. Ты что, ослеп или сошел с ума? За мной! (Бежит за баррикаду вместе с солдатом.) Санитары!

Перрико вносит Many элиту. Она без сознания. Один из солдат убегает.

Мануэлита (на момент приходит в сознание). Дядя Педро… (Ищет его глазами, не находит.) Капитан, товарищ капитан… (Снова теряет сознание.)

Перрико (склоняется над нею). Мануэлита, Мануэлита…

Входят санитары с носилками и врач.

Мануэлита (открыла глаза, пытается поднять руку). Капитан… (Умирает.)

Диего. Бедная Мануэлита…

Регино входит, растерянно обводит всех взглядом.

Врач. Смерть!..

Регино. Бедная Мануэлита…

Врач. Был в спину выстрел сделан.

Перрико. Ты что дрожишь, Диего?

Диего. Мануэлита!.. Сжимается от боли сердце… Бедная Мануэлита…

За сценой слева в отдалении вспыхивает стрельба. Мануэлиту выносят на носилках.

Перрико. Не надо командиру говорить сегодня. Регино. Какая девушка! Если бы видел ты, Перрико, как вспыхнули ее глаза, когда давал я ей винтовку!

Шум боя усиливается.

Перрико. Бойцы, на линию огня!

Вбегают солдаты, среди них девушки. Занимают места на баррикадах. За ними маленький Хосе.

Маленький Хосе. Дядя Перрико!

Перрико. Что, маленький?

Маленький Хосе. Меня прислал отец. Сказал: «Беги и передай, что тяжело и просим помощи…»

Перрико (нервничает). Регино, побудь здесь за меня. Я мигом! (Убегает вместе с Хосе.)

Диего (ворчит). Не вовремя уходит капитан. Как трус…

Голос (угрожающе). Ну, ты, поосторожней!

Сразу на участке возникает бешеная пулеметная стрельба.

Голоса. Наступают! Наступают!

Регино. Огонь!

Огневой бой.

Диего (срывается с места, бежит к Регино, кричит). Не удержаться нам! Не удержаться, товарищ лейтенант!

Регино. Марш на место! Огонь!

Диего возвращается на место. В шум боя слева врывается рокот танков. Слева вбегает солдат.

Солдат. Товарищ лейтенант, на Оружейной танки растоптали баррикады и движутся на нас, обходят слева.

Диего (вскочил, истерически). Танки! Танки!

На баррикадах возникает замешательство.

Регино. Гранатометчики, ко мне!

Диего (истерически). Где капитан? Где капитан? (Взмахнув руками, роняет винтовку и падает как подкошенный.)

Бой усиливается.

Регино (вбегает). По одному… очистить баррикаду…

Солдаты по одному оставляют баррикаду. Врываются и пробегают сцену фашисты. Около Диего через баррикаду вбегает фашистский полковник, за ним капитан.

Диего (вскакивает на ноги). Господин…

Полковник (направляет револьвер на Диего). Руки вверх, мерзавец!

Диего (подняв вверх руки). Толедский меч!

Полковник. Ты кто?

Диего. Юнкер Диего. Скорей на телеграф! На телеграф! Там штаб Коррильо!

Полковник (капитану). В кольцо взять телеграф! И взять живым Коррильо!

Капитан убегает.

(Диего.) Я полагаю, что встреча даже с пленным командиром небезопасна для вас, юнкер. Идите в тыл!

Диего уходит. За сценой возникает бурная короткая перестрелка. Входит капитан.

Капитан. Позвольте доложить вам, господин полковник, — телеграф взят. Штаб оказал сопротивление. Мы захватили пленных. Один — по найденным при нем бумагам — капитан, поэт Фредерико Гарсиа Кастро, другой — Сант-Яго, лейтенант. И первый и второй с ранением тяжелым…

Пауза.

Полковник. Я жду, вас, продолжайте, капитан.

Капитан. Педро Коррильо… ушел. Прорвался, господин полковник.

Полковник (саркастически). Благодарю вас, капитан. (Идет к выходу.)

Капитан. Еще позвольте доложить вам, господин полковник…

Полковник. Я слушаю.

Капитан. Среди бумаг, захваченных на телеграфе, я обнаружил телеграмму: на усиленье войск Коррильо идет бригада астурийских горняков. (Дает телеграмму.)

Полковник (читает). Бригада астурийских горняков. (Задумывается.)

Прадос. Скажите, неужели в бою в момент движения иль суматохи вы не могли полезно применить вашу винтовку, юнкер?

Диего (вздрогнув, вытягивается еще болыие). Не мог, ваше превосходительство. Он окружен всегда бойцами. Во время боя он носится, как метеор, с участка на участок. Восторженные крики: «Вива Педро, вива командир!» — его в пути сопровождают.

Прадос (презрительно). Командир? Бродяга астурийский, командующий сбродом. (Пауза.) Продолжайте — кто еще?

Диего. Тореадор Перрико. Он капитан и правая рука Педро Коррильо.

Адъютант входит, вручает генералу какую-то бумагу.

Прадос. Плохой вы тактик, юнкер.

Диего. На выпускных экзаменах по тактике был удостоен высшим баллом, ваше превосходительство. Присутствовавший генерал Франко за мой по тактике ответ пожал мне руку, ваше превосходительство.

Прадос. Я, юнкер, удивлен: у вас длинней, чем полагается, язык.

Диего. Слушаюсь, ваше превосходительство.

Пауза.

Прадос. Я возвращаюсь к тактике. Без огнестрельной раны не мыслю ваше возвращение к республиканцам. Оно способно заронить в них подозренье.

Диего. Если так думает ваше превосходи…

Прадос. Довольно! Вы свободны. О родине вам думать надо, юнкер.

Диего. Я жизнь готов отдать, ваше превосходительство. (Поворачивается, четко щелкнув каблуками, и строевым шагом выходит из кабинета.)

Прадос (адъютанту). Дайте мне тысяч шестьдесят таких молодцов, и язву революции я выжгу до кости (Вскочил.) Узнайте, что случилось!

Адъютант выбегает из кабинета. Прадос стоит, ждет.

Входит адъютант.

Адъютант. Юнкер Диего выстрелил себе в плечо, ваше превосходительство!

Прадос (раздраженно). Молокосос! Не мог найти другого места. (Садится.)

Дверь открывается от грубого толчка. В кабинет врываются три иностранных офицера: два немецких, Гауптман и оверлейтенант, и один итальянец, лейтенант. Прадос встает.

Гауптман. Что здесь творится? Пивнушка коммунистов это иль генерала Прадос штаб?

Прадос. Зачем вы говорите так со мною, repp Гауптман?

Гауптман. Где это видано, чтоб из револьвера палили в штабе?

Прадос. Неопытного юнкера случайный выстрел, repp Гауптман.

Гауптман. Случайностей у вас уж слишом много, герр генерал! Людей здесь лишних много болтается по штабу. Не забывайте, вы отвечаете не только за собственную жизнь.

Прадос. У нас все учтено, герр Г ауптман.

Гауптман. Не знаю, что учтено у вас, а что не учтено. Но штаб с сегодняшнего дня поступит под охрану моих людей. Без пропуска моей комендатуры никто сюда уж больше не войдет. (Пауза.) Меня интересуют результаты боя.

Прадос. Со стороны Пяти углов нанес удар я в тыл республиканцев. Мы захватили телеграф. Республиканцы отступили.

Гауптман. Потери?

Прадос (смущен). Выясняются, герр Гауптман. Далась победа нам с трудом, и дорогой ценой успех наш куплен. (Пауза.) Нужны мне подкрепления, герр Гауптман.

Гауптман. Могу порадовать. В Севилье выгружается бригада итальянцев. Вся будет брошена сюда.

Прадос. А самолеты, герр Гауптман?

Гауптман. Летят еще семь «юнкерсов». Сегодня в Саламанке будут. (Пауза.) О «юнкерсе-двенадцать» что слышно, герр генерал?

Прадос. «Юнкерс-двенадцать» вчера в пятнадцать тридцать на нашей территории посадку сделал, в районе Талаверы.

Гауптман. Я информацию иную, герр генерал, имею. Жерар Родриго, ваш знаменитый летчик, что пилотировал «юнкерс-двенадцать», вчера в пятнадцать десять в Мадриде спустился и перешел на сторону республиканцев.

Прадос. Мы это выясним, герр Гауптман.

Гауптман. Вам нечего уж выяснять, герр генерал. Все ясно! На наших самолетах летать немецкие команды будут. Испанский летчик — нет. Я моему правительству уж сообщил об этом.

Прадос (раздраженно). Известно ль вам, герр Гауптман, что ваши летчики сегодня Мадрид бомбили?

Гауптман. Известно, генерал.

Прадос. …И несколько из ваших бомб было наполнено воззваньями. Германские большевики к сопротивлению и борьбе мадридцев призывали и обещали помощь. Уверить смею вас, что бомбочки такие опаснее десятков самолетов, что могут перейти на сторону республиканцев. Я получил уже распоряженье генерала Франко внимательно немецкие все бомбы проверять.

Гауптман. Мне Франко не указ. Есть у меня свое правительство. Ему я подчинен.

Уходит вместе с обер-лейтеиаитом и лейтенантом.

Прадос (зло). «Свое правительство»! Мне попадись ты в руки, я покажу тебе, кому ты подчинен! (Адъютанту.) Вызвать капитана Гедо!

Адъютант уходит. Входит Гедо, молча вытягивается перед Прадосом.

Вы в Хетафе бывали, капитан?

Гедо. Родился я в Хетафе, ваше превосходительство. Отец— хетафский дворянин.

Прадос. Прекрасно! Есть задание, которое я поручить могу вам, капитан, и только вам!

Гедо. Польщен, ваше превосходительство!

Прадос. Не знаю, как — придумайте сами, — но до Хетафы вы должны идти пешком…

Гедо. Путь через фронт и самый центр расположения войск Коррильо?

Прадос. Вы совершенно точно маршрут определили, капитан. (Достает из бокового кармана полоску бумаги.) Вот адрес. Там найдете человека, который упомянут здесь. Ему сдадите результаты наблюдений и от него получите задание в обратный путь.

Гедо. Мне ясно все, ваше превосходительство!

Прадос отпускает Гедо. Гедо уходит.

Адъютант (входит). Отец Порфирио ждет разрешенья войти, ваше превосходительство!

Прадос. Просите.

Адъютант уходит. Входит Порфирио.

Порфирио. Благословенье господа над вами, ваше превосходительство.

Прадос. Желаю здравия, отец. Какие новости?

Порфирио. Гнев господа разит врагов его. С благословенья моего священники Толедо в нощи и денно допрос чинят и правят над безбожниками суд.

Прадос. Отец Порфирио, нам удалось взять в плен поэта Фредерико Гарсиа Кастро. В штабе Коррильо работал он и должен знать возможности и план бандита. Мне нужно развязать ему язык.

Порфирио. Закоренелый грешник Кастро, и против господа грехи его неисчислимы. И должно от него исторгнуть покаяние и кротость пыткой, ваше превосходительство.

Прадос. Но он поэт, и вряд ли пытка результаты даст.

Порфирио. Но пытка будет продолжаться, пока от господа не снидет на него смиренья дух и покаяние.

Прадос (после паузы). Как с биографией Педро Коррильо?

Порфирио. Ее как «Отче наш» теперь я знаю, ваше превосходительство.

Прадос (интимно). Я жду бригаду итальянцев. Мне надо, чтобы жена Коррильо письмо послала мужу своему. Ну, теплое такое, чтоб сердце тронуло, в смятенье душу негодяя привело и помогло нам оттянуть его удар последний по Толедо.

Порфирио. Распорядитесь ввести ее сюда, ваше превосходительство. Она письмо напишет. Не только сам Коррильо, но даже камни зарыдают.

Прадос (берет трубку телефона). Лейтенант! Микаэлу — в мой кабинет. Что? Дети? Нет. Одну.

Порфирио. В пустынных джунглях Индии охотники неплохо ловят тигров, ваше превосходительство. У западни они тигренка помещают. Щенок скулит. Зверь обезумевший на крик детеныша идет, бросается ему на помощь и гибнет в западне…

Адъютант (входит, останавливается у двери). Разрешите?

Прадос. Можно.

Прадос и Пйрфирио уходят.

Адъютант открывает дверь. Шум, крики Микаэлы: «Я не пойду одна! Я не пойду! Детей отдайте!» Конвоиры вталкивают Микаэлу в кабинет. Она падает. Пауза. Бросается к двери. Перед нею возникают конвоиры.

Микаэла. Дети… дети… мальчики мои… Куда их взяли от меня? Отдайте мне детей!

Конвоиры стоят как истуканы. Микаэла — сама безнадежность.

Отходит от дверей. Конвоиры скрываются.

Рафаэль, мой мальчик… и маленький Фелиппе… родные вы мои… (Пауза.) О, если б только кровью вашей матери насытились они и вас оставили в покое!.. Какая мука!.. Мой Рафаэль, услышь меня, услышь! Когда большим ты станешь, ты должен быть таким, как твой отец… Меня они пытали. Слышишь, Рафаэль? Ты помни это и никогда не забывай… Мой маленький Фелиппе… мне так нужны твои ручонки… коснись моих похолодевших щек… согрей меня, согрей, дай силу.

Порфирио. Благословенна будь, дочь Микаэла!

Микаэла. Зачем, святой отец, ты лицемеришь? Мое благополучие — твое несчастье!

Порфирио. Не говори так, Микаэла, и перед богом не греши. Не враг тебе я. Господь — свидетель мук моих за мальчиков твоих и за тебя. Кровь проливается, и неустанно воссылаю я молитвы к небесам, молю я бога, чтоб обратил он взор свой на тебя и на твоих детей. Но что с тобою, Микаэла, и почему молчишь? (Пауза.) В морщинах мук твои ланиты, тень смерти притаилась в них. Подумай и скажи, чем я могу помочь тебе… Ведь ты же веришь мне, Порфирио, отцу духовному?

Микаэла. Оставь меня, отец, мне ничего не надо, и ничего я не прошу.

Порфирио (благословляет.) Благословенье на тебе мое! Смирись, дочь Микаэла!.. И дьяволу безумия не дай ты овладеть твоей душой!.. Ты вспомни Педро своего, его любовь к тебе… Помнишь, как ты любила ласкать его и лаской Педро гордого покорным делать? Подумай, Микаэла, ведь страшно это: лежит твой Педро, раненный смертельно, на лбу его зияет рана… кровавая, глубокая… он истекает кровыо… и вороны клюют его глаза…

Микаэла. Оставь меня, отец! Не мучь! Оставь!..

Порфирио. Ты любишь Педро, Микаэла. И тело Педро помнит теплоту твоих ласк и бредит ими… Представь безумство боя. Богатую смерть собирает жатву. Взрывается снаряд, и тело Педро… любимое… рвет в клочья…

Микаэла (вскакивает,). Оставь меня, я говорю!.. Оставь!..

Порфирио. Дьявол безумия душою Педро овладел… И Педро осквернил твою любовь. Он сеет смерть на улицах Толедо, в тебя стреляет… и в твоих детей. Фелиппе маленького вижу я убитым пулей Педро… Мертвого его к своей груди ты прижимаешь, и по твоим рукам Фелиппе маленького кровь течет из раны… Снарядами разрушен монастырь, и под его развалинами погребен твой Рафаэль. Ты слышишь его стоны, изранены камнями твои руки, но ты бессильна камни сдвинуть с места…

Микаэла (истерически). Замолчи! Меня с ума ты сводишь… Я больше не могу! Не мучь меня… (Падает.)

Порфирио подхватывает ее, ведет к стулу, усаживает. Микаэла садится.

Порфирио (подсовывает ей бумагу). Должна ты Педро написать про свои муки и попросить его, чтоб сжалился он над тобою и пожалел твоих детей… (Дает ей в руки ручку.) Проси его, чтоб он о вас подумал…

Микаэла безучастно держит ручку, молчит. Пауза.

(Вкрадчиво диктует.) «Родной мой Педро, дорогой, любимый…»

Микаэла от этих слов приходит в себя. Смотрит на Порфирио. Порфирио благословляет ее и придвигает бумагу. Микаэла пишет.

(Продолжает.) «…Моя ты радость, моя жизнь…» Микаэла (повторяет), «…моя жизнь…» Порфирио. «…Два месяца прошло, как ты прощался с нами. Ты уезжал в Мадрид…»

Микаэла. «…Мадрид…»

Порфирио. «…Ты помнишь, Рафаэль хвалился, что начал азбуку учить, а маленький Фелиппе обнял тебя ручонками за шею, прижимался и повторял: „Я папку не пущу“. Он плачет и сейчас и все зовет отца…»

Микаэла. «…отца…»

Порфирио. «…От нас ты близко. Ты почти дома. Но между нами и тобою смерть. О нас подумай, и сжалься ты над нами. Педро, мой родной!..»

Микаэла. «…мой родной!..»

Порфирио. «…Если не будет нас, что жизнь твоя тебе? Что для тебя без нас твоя республика? От смерти нас спаси. Не убивай. Даруй нам жизнь, родной, любимый!.. Фелиппе маленький и Рафаэль в мольбе к тебе протягивают руки… Твоя Микаэла».

Микаэла. «…твоя Микаэла…»

Порфирио. О, будь благословенна, дочь моя! (Берег письмо. Делает знак адъютанту, что Микаэла ему больше не нужна.)

Адъютант уходит.

Твой муж во власти дьявола. На церковь поднял руку он, на бога поднял… Но о тебе поговорю я с генералом Прадос, молить его я буду, чтоб участь он твою смягчил.

Входят конвоиры и адъютант. Конвоиры уводят Микаэлу. Тотчас входит генерал Прадос.

Прадос. Актерский ваш талант мои все ожиданья превзошел, отец Порфирио!

Порфирио. Всё в воле господа, ваше превосходительство! Вот, слушайте. (Читает.) «Родной мой Педро, дорогой, любимый! Моя ты радость, моя жизнь! Мне лучше, чтобы ты смертельно ранен был, чтобы во лбу зияла рана… кровавая, глубокая… чтоб истекал ты кровью и вороны глаза твои клевали… чем знать, что трус ты жалкий и предатель».

Прадос. Что вы за вздор, отец Порфирио, несете? (Выхватывает письмо и читает сам.) «…Рафаэль и маленький Фелиппе гордятся, Педро, именем твоим… Победами гордятся над врагами… О нас не думай! И пусть не дрогнет рука твоя в бою. Будь беспощадным, Педро! Люблю тебя. И мужество твое пусть укрепит моя любовь, родной мой, дорогой, любимый. Твоя Микаэла».

Акт третий

Диего (рука его перевязана). Правду скажу, товарищи. Простой солдат я, но все же в делах военных малость понимаю. Так если можно, я скажу, что думаю…

Педро. Давай, Диего.

Диего. Товарищи, мне кажется, что если б мы дрались как следует на перекрестке, а не бежали кто куда еще до боя, сегодня бы Толедо был у нас в руках… Перрико. Что хочешь этим ты сказать?

Диего. Сказать что я хочу? А то, что если б ты, наш капитан, не струсил и оставался на своем участке, мы удержали б перекресток и командиру не пришлось бы туго в штабе… и Кастро б не погиб, не говорю уж про Сант-Яго…

Перрико (обнажая шпагу). Ах ты, собака!

Педро (вскакивает). Перрико!

Перрико останавливается, опускает шпагу.

Дай шпагу!

Перрико отдает шпагу.

Снимай оружье!

Перрико отдает оружие.

Продолжай, Диего.

Диего. Товарищи, простите мою вы откровенность, но больно мне. Отца и братьев двух моих фашисты расстреляли… Мне трудно говорить…

Педро. Мы слушаем тебя, Диего.

Диего. Вот мне в бою плечо фашисты прострелили, — могли и голову. Этим сказать хочу я, что мы на фронте, что здесь война, борьба кровавая, а не арена цирка, где расфуфыренный тореадор щекочет шпагой глупого быка…

Голоса:

— Ну, ну, загнул куда?

— Чего «загнул», — он много правды говорит.

Диего махнул рукой, повернулся, смешался с массой.

Перрико. Томас, ты почему молчишь? Ты почему не говоришь? Ведь ты прислал ко мне Хосе и помощи просил?

Томас. Да, верно это. Была нужна мне помощь. Марокканцы навалились на участок мой, и дело врукопашную пошло…

Перрико. Скажи, скажи им, Томас, кто привел в порядок бойцов, что дрогнули перед штыками марокканцев?

Томас. Ты, Перрико!

Перрико. Кто ввел их снова в бой? Чья шпага была в крови до рукоятки? Кто в бегство марокканцев обратил?

Голоса. Перрико! Перрико!

Перрико. Кто пел в бою?

Солдат (выскочив вперед). Товарищ командир, мне тоже разрешите…

Педро. Давай.

Солдат. В отряде я у Томаса Мансо. Нас марокканцы потеснили. И неизвестно, что было б с нами, если бы не он, не капитан Наварро. Он повернул нас, и мы снова захватили мост. Не захвати мы мост обратно, ждала б нас гибель всех и даже командира.

Томас. Вива!

Педро. Выходит, Томас, ты считаешь, что правильно Перрико поступил?

Томас, Я в тактике военной и писаных ее законах мало разбираюсь, Педро. Но много я в горах Бискайи на волков ходил. И умный зверь меня немало поучил: как действовать, дорогами идти какими, тропинку как прикрыть и помогать как надо. Скажу по правде, я не оставил бы участка своего.

Перрико. Так, значит, Томас, я не должен был идти к тебе на помощь?

Томас. А что же вышло у тебя? Участок потерял… Любимого поэта погубил… Сант-Яго тоже и командира фашистам в лапы чуть не отдал…

Голос. Участок оставлять не надо было, капитан!

Перрико (злится). Но трусость, трусость здесь при чем? Мне говорят, что струсил я. Пусть мне докажут это — и сам себя безжалостно проткну я шпагой. Я трусом не был никогда. Скажите, кто рядом с Педро был, когда ворвался он в Толедо первым?

Голос. Ты, Перрико!

Марианна (вскакивая). В храбрости твоей, Перрико, не сомневается никто. Не в этом дело. Задачу боевую отряда своего ты выполнял? И перекресток удержал твой батальон? Ну, отвечай нам прямо!

Перрико (смущенно). Нет.

Марианна. Что с пулеметчиком твоим ты сделал бы, когда, заслышав пулеметную стрельбу у моста, он снялся бы с позиций и побежал через полгорода к Мансо?

Перрико молчит.

Не дело это. И ты неправ, Перрико. (Садится.)

Голос. Марианна!

Педро (берет в руки газету). Товарищи, в моих руках мадридская газета. Восторгами победы нашей наполнена она. О неудаче Мадрид еще не знает. С Мадридом вместе рабочие всех стран взволнованно следят за нашими боями и знают наши имена. Перрико, капитана, знают, и капитана Томаса Мансо, и имя каждого из нас. Для них победа наша — радость, и иораженье наше — горе. Что скажут все они, когда узнают, что Мансо, имея тридцать пулеметов, не мог остановить атаку марокканцев… нуждался в шпаге капитана, чтоб удержать французский мост?..

За сценой шум и голоса: «Дорогу дайте! Пропустите! Мы к командиру Педро». И три вооруженные допотопными ружьями девушки-крестьянки вводят нищенски одетого крестьянина.

Первая девушка. Кто командир из вас?

Педро. В чем провинился он?

Марианна (смеется). Наверное, жену из ревности избил.

Маленький Хосе. Нет, нет, я знаю.

Регино. Что знаешь ты, Хосе?

Маленький Хосе. Наверно, леший он…

Хохот.

Педро (серьезно). Я — Педро. Говори!

Первая девушка. Вы Педро?! Да?.. Я все забыла… Так это вы? Вы сами? Педро?.. И другого нет?..

Смех, улыбки.

Педро (улыбается). Я Педро… сам… другого нет… Рассказывай.

Первая девушка (взяла себя в руки). Товарищ командир, там, за деревней, где расходятся дороги, сменяла женский пост я. Сусанна, вот она, заметила, что шевелится сено в стоге. Мы крикнули, никто нам не ответил. Тогда мы к стогу подошли — как будто никого. Дай, думаю, я ковырну штыком — и ковырнула. Ему попала в ногу, он вылез. Смешной такой и никудышный. Шутя спросила пропуск. Бормочет что-то, не поняла я даже. Ну, жалко стало, отпустили. Пошел и вдруг заторопился. Меня сомненье стало забирать. Я крикнула ему: «Эй, стой!» А он — еще быстрее. Еще раз крикнула, а он — бежать.

Смех.

Голоса:

— Бежать?

— Куда ему Пожать?!

— Он еле ходит!

Первая девушка. Да, да, бежать! Ну, мы за ним, а он давай стрелять…

Голоса:

— Стрелять?!

— Ого!..

Первая девушка вручает Педро револьвер.

Педро (крестьянину). Подними голову. (Пауза.) Кто ты такой?

Крестьянин молчит.

Ну, будешь отвечать иль нет? (Спокойно.) Возьми его, Пронико! Расстрелять!

Крестьянин (падает на колени). Товарищи… товарищи… за что? За что, товарищ командир?

Педро. Ну говори — кто ты такой?

Крестьянин. Солдат… фашистский я солдат, бежал из Талаверы… Жена и дети у меня в Мадриде… Измучился по ним и убежал… Рабочий я.

Педро. Пшеном ты этим корми своих цыплят. Рабочий! На руки посмотри — придумал неудачно. (Пауза.) Ну говори — кто ты такой?

Крестьянин. Клянусь, солдат я рядовой!

Пауза

Педро. Ты офицер?

Крестьянин молчит.

Советую тебе я прямо говорить… без выкрутасов. Правду скажешь — не расстреляю, отправлю в трибунал, Крестьянин. Я юнкер.

Педро. Врешь!

Диего (внимательно слушает. Солдату). Что? Что он сказал?

Солдат. Сам слушай. Не мешай.

Педро. Ты скажешь или нет?

Крестьянин. Если не верите — отправьте в трибунал, там разберутся, кто я.

Педро. Ты штаба генерала Прадос офицер!

Крестьянин. Если вы знаете, зачем же спрашивать меня?

Диего. Что? Что он сейчас сказал?

Солдат. Да не мешай, тебе я говорю!..

Педро. Пронико! Расстрелять!

Крестьянин (четко). Я Валентин Гедо, капитан из штаба генерала Прадос. Что вы хотите, господин полковник?

Диего. Негодяй!

Педро. Так лучше. (Дает Гедо карту.) Вот карта вам Толедо, капитан. Отметьте, где какие части, систему укреплений также.

Гедо (отмечает). Окрайна южная — бригада марокканцев и офицерский батальон.

Педро. Так. Знаю.

Гедо. Французский мост — две пулеметных роты.

Педро. Неправда.

Гедо. Что — неправда?

Педро. Два взвода пулеметных там.

Гедо (после паузы). Так точно, господин полковник. (Делает отметку.)

Регино (не сдержался). Что с пленниками, капитан?

Гедо смущен, молчит.

Педро. Ответить надо, капитан.

Гедо. Як пленникам прямого отношенья не имел… Они в распоряжении отца Порфирио…

Марианна. Но живы они еще иль нет?

Гедо (уклончиво). Не все… Я слышал по ночам расстрелы.

Движение. Гедо замолк.

Педро (возвращает Гедо к карте). Продолжайте, капитан.

Гедо. На запад от Толедо, по шоссе, от придорожного столба в полкилометре… аэродром бомбардировщиков…

Выстрел. Убитый наповал Гедо падает к ногам Педро.

Педро (взбешен). Кто выстрелил? Перрико, кто стрелял?

Тишина. Перрико бежит и толпу. Приводит Диего.

Очистить штаб!

Все уходят. Остаются только Педро, Пронико и Диего.

(Диего.) Зачем убил ты капитана?

Диего. Не мог стерпеть я, командир… наших товарищей расстреливают негодяи по ночам…

Педро. Зачем убил ты капитана? (Хватает Диего за грудь.) Говори!

Диего (истерически). Кровь за кровь… Я отомстил… Не мог я больше негодяя слушать, господин полковник…

Педро (отшвырнул Диего от себя). Смирно!

Диего вытягивается.

Кру-гом!

Диего повертывается, четко щелкнув каблуками.

Шагом марш!

Диего четким строевым шагом уходит.

(Задумчиво.) «Господин полковник»?! В чьем отряде он?

Пронико. В отряде у Перрико.

Педро. С сегодняшнего дня Диего перейдет в твое распоряженье. Посматривай за ним, Пронико.

Полковник (докладывает). Противник через мост прорвался, и марокканцы в панике бегут.

Прадос. Остановить мерзавцев пулеметами и Просить в контратаку третий полк!

Полковник молча откозырял, уходит. В сопровождении нескольких вооруженных священников входит Порфирио.

Порфирио. Благословенье господа…

Прадос (прерывает). Ну?

Порфирио (закончив благословляющий жест). Успели мы всех грешников из стен монастыря забрать и в Алькасар доставить.

Прадос. Кастро? Микаэла и ее щенки?

За сценой пулеметная стрельба.

Порфирио (поспешно). Тоже, тоже.

Прадос (адъютанту). Лейтенант!

Адъютант подходит, вынимает полевую книжку.

Записывать не надо. Передайте устно. Заложников всех поместить в один подвал… просторный, чтоб пулеметом действовать удобно было. Ясно?

Адъютант. Так точно! (Уходит.)

С ним уходят священники, кроме Порфирио.

Порфирио. Карающая длань господня настигла грешников.

Входит полковник.

Полковник (взволнованно). Конный отряд республиканцев в сопровождении танков прорвался к Талаверскому шоссе.

Прадос (раздраженно). Нам только этого и не хватало. Резерв, полковник?

Полковник. Резерв исчерпан. Имеется лишь рота юнкеров, что охраняет штаб.

Прадос. А третий полк?

Полковник. На мост он вами в контратаку брошен, ваше превосходительство.

Прадос (нервно). Э, черт! Отставить!

Полковник. Слушаюсь!

Быстро идет к выходу и сталкивается с входящим капитаном.

Капитан (тревожно). Атака третьего полка отбита, господин полковник…

Прадос (кричит). Где полк?

Капитан. Огнем республиканских самолетов рассеян третий полк и к площади отходит в беспорядке.

Порфирио молча крестится, целует распятие. Входит Гауптман в сопровождении обер-лейтенанта и лейтенанта-итальянца. Короткие безмолвные приветствия.

Гауптман. Обстановка, герр генерал?

Прадос (офицерам штаба и Порфирио). Прошу вас, господа, оставьте нас одних…

Офицеры штаба и Порфирио уходят.

Гауптман. Я слушаю, герр генерал.

Прадос. Окружены со всех сторон, герр Гауптман.

Гауптман. Это мне известно. Решение?

Прадос. Через восточную окраину попробуем прорваться к горам Сиерра Гвадаррама.

Гауптман. Толедо, значит, сдать республиканцам? Прадос. Иного выхода не вижу, герр Гауптман. Гауптман. А крепость Алькасар, герр генерал? Прадос. Для современной артиллерии это горшок, герр Гауптман.

Гауптман. У вас есть глина для того, чтобы горшок тот укрепить, герр генерал…

Прадос. Я не совсем вас понимаю, герр Гауптман. Гауптман. В руках у вас есть много детей и жен республиканцев. И можно взять еще…

Бой приближается. Долетают победные крики: «Вива ля республика! Ура!» Пули залетают па командный пункт. Беседа продолжается в быстром темпе.

Решенье, герр генерал?

Прадос. В Алькасар! Полковник!

Входят офицеры штаба генерала Прадос.

Женщин и детей побольше в крепость… Побольше женщин и детей…

Полковник. Слушаюсь, ваше превосходительство! (Уходит.)

Прадос (идет к выходу). В Алькасар! (Уходит.)

За сценой крики: «В Алькасар! В Алькасар!» Крики покрываются шумом моторов в небе.

Обер-лейтенант. «Юнкерсы» идут бомбить восточную окраину, герр Гауптман.

Тотчас же возникает характерный шум полета истребителей.

Капитан. Три истребителя республиканских…

Слышны звуки воздушного боя. Шум вошедшего в штопор бомбардировщика.

Обер-лейтенант. Падает… Ну и пусть падает!..

Взрыв.

Гауптман. Бедная машина!

Шум второго сбитого бомбардировщика.

Капитан (с досадой). Уходят!

Взрыв. Шум уходящих бомбардировщиков. Вспышка наземного боя.

Крики: «Вива ля республика! Ура! Вива Педро Коррильо!» Вбегает полковник.

Полковник. Герр Гауптман, вам здесь опасно дольше оставаться!

Гауптман, раздраженно поправив фуражку, уходит. За ним остальные.

Некоторое время сцена пуста. За сценой истерические крики женщин и плач детей.

Голоса:

— Куда, куда нас гоните?

— Мама, мамочка!

— Боже мой!

— Беги, беги, мой мальчик!

Выстрел. Стоп: «А-а».

— Изверги!..

— Я не пойду, я не пойду!..

Подталкивая штыком, юнкер гонит на сцену женщину с грудным ребенком на руках.

Юнкер. Иди, я говорю тебе — иди!

Женщина (идет). Боже, боже мой!.. (И вдруг останавливается.)

Юнкер. Опять остановилась, стерва? Иди!

Женщина (не обращая внимания па крик). Родная моя крошка, жизнь моя… Пусть твой отец простит меня… И ты прости…

Юнкер (кричит). Иди! Не то я пристрелю тебя тут как собаку. Иди!

Женщина. Прости мне малодушие мое!.. (Повернулась к юнкеру.) Стреляй! Стреляй, бандит!

Юнкер вскидывает винтовку.

(Не выдерживает, отворачивается и, припае лицом к стене, истерически кричит.) Стреляй! Стреляй же, сволочь! Стреляй!

За сценой топот пробегающих людей. Крики: «Ура! Вива ля республика!»

(Истерически.) Стреляй! Стреляй!

Юнкер убегает.

Стреляй! Стреляй же, негодяй!

На сцену врываются Педро, Перрико, Регино, Марианна и несколько солдат республиканской армии. Перрико и солдаты пробегают через сцену на другую сторону.

(В том же положении.) Стреляй!

Регино спешит к женщине.

Педро (смотрит в сторону Алькасара). Взгляни-ка, Марианна, возможно, ошибаюсь я…

Марианна (смотрит в сторону Алькасара). Там у ворот толпа и паника… и много женщин и детей… Да, женщины и дети…

Педро. Беги и прекрати огонь!

Марианна убегает.

Женщина. Нет, нет! Ты так стреляй! Стреляй!..

Регино (женщине). Да что с тобою! Повернись!

Резкий свист и голос Марианны за сценой: «Прекратить огонь!»

Стрельба затихает. Регино берет женщину за плечи, хочет повернуть ее лицом к себе.

Женщина. Нет, нет! Ты так стреляй! Стреляй, бандит!

Педро (подходит). Опомнись. Что ты говоришь? Кто должен стрелять в тебя?

Женщина. Стреляй!

Педро. Регино, уведи и успокой ее.

Регино, взяв за плечи женщину, отводит ее.

Женщина. Я не пойду, я не пойду! (В прострации.) Куда меня ты гонишь? (Идет.)

Регино и женщина уходят. Вой затихает. Входит Пронико.

Пронико. Товарищ командир, остановил отряд я у ворот восточных Алькасара. Сейчас спокойно все. Вправо держу я связь с Перрико, влево — с Мансо. Педро. Потери?

Пронико. Семь убитых и тридцать раненых, но большинство — легко.

Педро (после паузы садится на ступеньку). Присядь, Пронико.

Пронико садится. Пауза.

Под вечер кухни подтяни… Горячей пищей надо накормить людей. И почту не забудь раздать. Которые в цепи— тем раньше. Трофеи есть?

Пронико. Девять пулеметов… и три орудия с запряжкой полной… два танка, сто винтовок, а дальше мелочь… Пойду я, Педро, — за всем ведь надо присмотреть…

Педро (жмет руку Пронико). Привет твоим ребятам передай, Пронико.

Пронико уходит. Педро сидит, задумался. Регино входит, расстроен, на глазах слезы.

Что с тобой, Регино? Ты плачешь?

Регино. Нет… (Смущенно вытирает кулаком слезы.) Это я так. (Пауза.) Да, Педро, зга женщина с грудным ребенком… Жутко! Ее угнать хотели в Алькасар.

Педро (задумчиво). Есть дети у тебя, Регино?

Регино. Нет, Педро, я один. Но понимаю я: любимая жена и дети от любимой — большое счастье… Да, Педро, женщина — биенье сердца нашего, биенье, дающее нам жизнь!

Педро. Как хорошо ты говоришь, Регино! «Любимая и дети от любимой, биенье сердца…» Вот (вынимает из кармана фотографию) это Микаэла и мальчики мои: Фелиппе маленький и Рафаэль. Ношу я их на сердце, они всегда со мной, на отдыхе, в бою… И вот они в плену… Биенье сердца моего — в плену! Регино, понимаешь? Биенье сердца — у врага в плену. Мальчики мои и Микаэла! Терзает враг их и может в час любой убить! Регино, понимаешь, как болит душа? Боюсь наедине я оставаться со своею болью. (Пауза.) Ты хорошо сказал— «биенье сердца».

Пауза.

Регино (растроганно). Только сейчас по-настоящему тебя я понял, Педро, и понял, что такое мужество.

Входит Томас Мансо, за ним маленький Хосе.

Томас. С победой, командир! Триста винтовок, пятнадцать пулеметов, три танка. Попорчены, правда, немного, но ничего, работать будут, и неплохо…

Педро. Потери, Томас?

Томас. Девять убитых и раненых двенадцать. Но то новых привалило. И молодцы — один в один!

Педро. Смотри, не увлекайся.

Томас. Мансо. Народ надежный, Педро.

Педро (гладит Хосе?го голове). А ты все за отцом?

Маленький Хосе. Патроны в ленты я помогал оставлять. А скоро сам стрелять из пулемета буду.

Педро (прижимая Хосе к груди). Завидую тебе я, Томас.

Марианна (входит). Товарищ командир, в кольцо зят Алькасар! Между частями связь людьми и телефонная.

Перрико (входит). У Санта-Круа пушки ставить невозможно, товарищ командир.

Педро. Нет, возможно, Перрико. Пойдем!

Уходит вместе с Перрико. За сценой возникает песня «Единый фронт». Сцена заполняется поющими солдатами республиканской армии. Вносят и устанавливают знамена.

Военный почтальон (входит, в руках посылка). Где маленький Хосе?

Маленький Хосе. Я здесь.

Военный почтальон. Тебе посылка, дорогой мой.

Движение.

Регино (берет посылку, читает). «Толедский сектор. Пятый полк. Бойцу Хосе Мансо». (Дает посылку Хосе.)

Томас. Давай, сынок, откроем. (Берет, осматривает. Гордо.) Да это из Мадрида. (Ножом вскрывает ящик.) Э, да тут есть и письмо. (Вертит в руках.) Прочти, Ретоно.

Регино (берет письмо, читает). «Наш дорогой, любимый маленький Хосе. Дети великого Советского Союза узнали из газет, что ты вместе со своим отцом храбро сражаешься на фронте против фашистов, и посылают тебе через нас этот подарок и пламенный пионерский привет. Вива наш маленький Хосе! Объединенный комитет коммунистической и социалистической молодежи Испании».

Марианна. Такой вот маленький, а уж прославленный ты человек, Хосе.

Маленький Хосе (извлекает из посылки пионерский галстук). Смотри, отец, вот красный флаг.

Регино. Нет, это пионерский галстук. Но прав наш маленький Хосе. (Повязывает галстук Хосе.) Да. Это флаг, товарищи, и знамя, с которым победим. (Поднимает Хосе.) Вот дети будущей Испании, свободной и счастливой.

Крики: «Вива!» Хосе передают из рук в руки и качают.

Акт четвертый

Сант-Яго. Эх, Фредерико, я думаю, если глаза мои когда-нибудь увидят солнца свет, они не выдержат и лопнут. Желудок мой так сморщился, что больше никогда уже не сможет выполнять своей работы.

Мангада. Ты, друг, большое и наивное дитя. Разве не видишь, как по ночам нас группами выводят… на допрос. Ха-ха! Такая штука, как человеческий желудок, для тебя уж бесполезный инвентарь. Напрасно ты волнуешься: фашисты не дадут работы твоему желудку… И глаз твоих не будет беспокоить светом солнце. Возможно, на момент тебе покажут звезды, а затем — отец Порфирио… и аллилуйя, аллилуйя… и упокой, господи, душу раба твоего, дорогой мой. Аминь!

Кастро. Послушай-ка, приятель, зачем хитришь и портишь парню настроенье? Тебе ведь по плечу его улыбка? Презренье к смерти в ней и вера в жизнь, победу!

Мангада (подчеркнуто). О, ты не говоришь, а пишешь. Уж не поэт ли ты? Жаль, что мало света и не могу я видеть твое лицо.

Кастро. Ты не без юмора, мой друг, и мне характер твой веселый по душе. Ты говоришь о смерти, но, поверь, с твоим характером не верится тебе, что ты умрешь в подвалах Алькасара.

Мангада. Кто ты такой? Дай разглядеть твое лицо!

Сант-Яго (шепотом). Это Кастро, Фредерико Гарсиа Кастро!

Мангада. Фредерико Гарсиа Кастро? Фредерико Кастро! Радость ты моя! Всю жизнь мечтал я встретиться с тобою. И даже мрак подвала Алькасара не омрачает радости моей… (Пауза.) «Андалузские вечера» и песнь песней «Единый фронт»! Дай мне обнять тебя, поэт!

Голоса:

— Наш Фредерико здесь!

— Фредерико Гарсиа Кастро!

Мангада. Какая честь темницам Алькасара!

Хосе Урбан (простодушно). Товарищ Фредерико… Ты разрешишь мне так назвать тебя?

Кастро. А как иначе? Ведь я не враг тебе, а друг, товарищ по борьбе и брат по классу.

Хосе Урбан. Товарищ Гарсиа, когда тебя на волю выпустят, ты напиши про нас, как нас здесь мучили, пытали и как мы даже под расстрелом верили, что победим.

Кастро. Ты ошибаешься, товарищ. Здесь с вами вместе я вашу участь разделю.

Хосе Урбан. Нет, Фредерико, нет. Убить тебя фашисты не посмеют.

Мангада. Ты прав, товарищ. Поэта расстрелять нельзя.

Топот ног у двери. Дверь открывается, входят несколько юнкеров, за ними офицер.

Офицер. Мангада-Амбоу!

Мангада. А, добрый вечер, капитан, вы что-то зачастили к нам! У генерала Прадос, надо полагать, печенка разыгралась?

Офицер. Встань, когда ты с офицером говоришь!

Мангада (оставаясь в том же положении). Простите, капитан, для этого характер у меня не подходящий.

Офицер (резко отвернулся). Хосе Урбан!

Хосе Урбан спокойно поднимается.

Оба — на допрос!

Мангада (иронически). На допрос? А прокурорами будут нам винтовки (показывает на юнкеров) этих молодцов? (Встает.) Я знаю, что ответить. До свиданья, товарищ Фредерико. Позволь мне поцеловать твой честный лоб. (Целует.) И если все-таки ты вырвешься отсюда, напиши, что здесь с тобой сидел рабочий оружейного завода Мангада-Амбоу. Ты напиши, что был он человек суровый, любил восходы и закаты солнца, стихи любил… любил Испанию и ненавидел рабство. В бою он храбро дрался и пулеметом сеял смерть среди фашистов.

Конвоиры хватают Мангаду.

Ты голос мой услышишь, когда начнут (иронически) допрашивать вот эти прокуроры. Испания услышит, Педро Коррильо и армия, что осаждает Алькасар, — весь мир услышит.

Офицер. Взять негодяя!

Конвоиры уводят Мангаду и Хоее Урбана. Микаэла в другом углу, в группе женщин. Рафаэль и Фелиппе спят у нее на коленях.

Микаэла. Спите, спите, мои родные. Я здесь, я с вами, здесь. Спите, маленькие, папа скоро возьмет Алькасар и прогонит фашистов. Далеко-далеко… прогонит и принесет вам воды… Спите, мои маленькие… И кушать принесет… Солнышко снова будет… Папа вас любит, очень любит… и прогонит фашистов, навсегда прогонит… И вы снова будете бегать по улицам Толедо… Спите, спите, мои родные. Папа уж близко. Педро, мой родной…

Первая женщина (истерически). Я не могу, я не могу! (Бьется об стену.) Пить! Пить! Изверги, пить!

Вторая женщина. Пусть она замолчит! Пусть замолчит! (В истерике.) Пусть замолчит! Воды, воды! Капельку воды!

Подземелье стонет.

Стоны:

— Убейте!..

— Маленькая моя, маленькая моя!

— Звери!

— Пить, пить!

Сант-Яго. Страшно, Фредерико… Могу сойти с ума я…

Кастро. Крепись, Сант-Яго… Думай о Мангаде-Амбоу…

Через стены подземелья врывается голос Мангады-Амбоу. Он поет «Интернационал».

Сант-Яго. Это он, это он, Фредерико! (Подхватывает слова «Интернационала», поет.)

Кастро встает. Залп за сценой прервал на момент голос Мангады-Амбоу, но затем он снова слышен.

Кастро. Класс наш расстрелять нельзя! (Подхватывает слова «Интернационала», поет.)

Звуки «Интернационала» ширятся. В них тонут и прекращаются стоны. Все поют. Поет все подземелье. «Интернационал» становится все более мощным. Поют все подвалы Алькасара.

Капитан (осмотрелся). Где генерал?

Адъютант (кивая в сторону двери). С полковником закрылся в кабинете. Оттуда, от Коррильо, лазутчик возвратился. И, видно, новости серьезные принес. Уж полчаса как совещаются.

Капитан. А ты скучаешь?

Адъютант. Почти.

Капитан. Да… (Садится.) Нельзя сказать, чтоб было основанье веселиться. Но все ж герр Гауптмана глина оказалась неплохой?

Адъютант. О чем ты это? О женщинах и детях?

Капитан. Да, да, о них. Но главным образом (подчеркнуто) — о женщине и детях, жене Коррильо и двух его щенках. Смотри, неделя уж прошла, как мы осаждены. И что ж — ни одного снаряда не послал на Алькасар Коррильо. Хотя имеет столько пушек, что в два часа разрушить может Алькасар и нас в его развалинах похоронить. А знает ведь, что итальянцы не сегодня-завтра подойдут и армии его придется биться на два фронта.

Адъютант. Ты знаешь, к старинному дворянскому принадлежу я роду. Не говорю уж об имениях, которые стоят на карте. Меня подозревать в сочувствии (презрительно) к ним просто неприлично. Но должен я сказать, что иногда я восхищаюсь их мужеством и… красотой души.

Капитан. Ты о вчерашнем случае, когда вот этот… как его?.. Мангада под расстрелом пел и взбудоражил все подвалы?

Адъютант. Да только ли подвалы? А что произошло в казармах? Пришлось ведь расстрелять пятнадцать человек, десяток марокканцев и даже юнкеров штук пять.

Из двери кабинета генерала Прадос выглядывает полковник. Офицеры встают.

Полковник. Отца Порфирио к его превосходительству.

Адъютант. Есть, господин полковник. (Уходит, затем возвращается.)

Офицеры снова садятся.

В моем присутствии отец Порфирио уламывал жену Коррильо предать его и побудить письмом к измене. До этого она прошла, конечно, пытку. Довел ее до исступления, подсунул ей перо, чернила и бумагу и начал осторожно диктовать. Она писала.

Входит Порфирио. Пауза.

Адъютант (к Порфирио). Генерал Прадос просит вас к себе.

Порфирио проходит в кабинет генерала Прадос.

Когда прочли ее письмо, я был взбешен и застрелить ее хотел на месте, как собаку. Но ночью, у себя, когда я сам с собою остаюсь, я, как испанец, восторгаюсь ею, как испанкой.

Капитан (встает). Восторги ваши, лейтенант, опасны. И если дальше так пойдет, боюсь, вы выстрелите в спину генералу Франко.

Входят Прадос, полковник, Порфирио. Офицеры вытягиваются.

Прадос (садится в кресло за столом). Садитесь, господа.

Все садятся.

Вам обстановка известна хорошо. И наш маневр понятен. Как только бригада итальянцев подойдет и под Толедо свяжет армию республиканцев боем, из Алькасара мы бьем республиканцам в спину, Коррильо мы уничтожаем и открываем дорогу на Мадрид. Для этого осталось ждать дня два иль три. Но… положенье осложнилось. Коррильо сошел с ума. Он колебаться перестал и изменил решенье. И завтра собирается подвергнуть Алькасар уничтожающей бомбардировке. Об этом мне известно достоверно.

Порфирио. В нем сердца нет! Безбожник! Изувер!

Прадос. Нам нужно оттянуть на два-три дня бомбардировку.

Капитан. На башни, бастионы, стены выставить всех заключенных женщин и детей.

Полковник (переглянулся с Прадосом). Разрешите, ваше превосходительство.

Прадос. Пожалуйста.

Полковник. Я вам скажу, но это надо удержать в секрете. Вчера, когда запел тот сумасшедший под расстрелом и взбунтовались все подвалы, мы пулеметами заставили их замолчать навеки. Случайно уцелел лишь Кастро. Оказалось, что этот великан… Сант-Яго прикрыл его своим гигантским телом и принял пули на себя. Понятно, капитан?

Капитан. Понятно, господин полковник.

Адъютант. Послать парламентеров, затеять болтовню о сдаче… протянуть день-два, а там уж итальянцы будут продолжать.

Прадос. Резон!

Полковник. Но надо обеспечить, чтобы Коррильо на эту удочку пошел наверняка.

Порфирио. Ценою жизни Кастро надо подкупить. Его присутствие среди парламентеров смягчит Коррильо и подозренье усыпит.

Пауза.

Полковник. Возможно и другое. Встречу парламентеров поэт использует, чтобы уйти к республиканцам.

Прадос. О нет. Мы так обставим встречу, что убежать поэту не удастся. (Адъютанту.) Распорядитесь привести его сюда.

Адъютант уходит.

А если не захочет…

Капитан. Пристрелить!

Порфирио. Еще попробовать исторгнуть покаяние и кротость пыткой.

Прадос. Но первая ведь результатов не дала?

Порфирио. Не дала первая, вторая может дать. Как приведут, вы предложите ему сесть, ваше превосходительство: от первой пытки сухожилия растянуты немного.

Конвоиры вводят Кастро. Он измучен, ступает осторожно, как больной. Но глаза горят, внутренне он собран, от лица веет несгибаемой волей. Последним входит адъютант.

Прадос. Садитесь.

Адъютант пододвигает стул. Кастро молча садится.

(Кивком приказывает конвоирам выйти.) Мы вам даруем жизнь, поэт!

Кастро (бросает внимательный взгляд на Прадоса. Пауза). Не надо!

Прадос. Так смерть?

Кастро. Смерть — закон природы, генерал. И разная бывает, как и жизнь. Обыкновенная смерть приходит, когда уж прожил век свой человек, ослаб физически и старческое тело покоя ищет и земли. Такая смерть законна и честна. Еще бывает честной смерть в бою, в неволе и под пыткой и когда за прогрессивную идею умирает человек. Одна из них мне суждена. Умру я честной смертью, и смерть мне не страшна! (Пауза.) Ты, генерал, умрешь бесчестной смертью. Кровь женщин и детей, расстрелянных тобой, — твой несмываемый, зловещий знак. Ты обречен, как обречен и класс, надевший эполеты на тебя.

Капитан (угрожающе, срываясь с места). Мерзавец!

Прадос. Капитан!

Капитан садится.

Порфирио (благословляя Кастро). Да снидет на тебя дух кротости и покаянья!

Кастро. Брось заклинанья, поп!

Прадос. Я честно жизнь вам предлагаю. Решили мы Коррильо сдать Алькасар. И шлем к нему парламентеров. Желательно, чтоб были вы… одним из них.

Кастро. Мне жаль вас, генерал. Парламентером вашим могу в аду лишь быть, куда святой отец Порфирио благословил меня еще под пыткой и где вас черти ждут и не дождутся. Я попрошу их, чтоб для вас они по рангу раскалили сковородки.

Прадос (вскакивает). Убрать!

Все встают. Конвоиры уводят Кастро.

Адъютант. Парламентеров все же стоит нам послать. Попробуем без Кастро.

Прадос. Послать! Не выйдет — предупредим письмом, что после первого снаряда, который будет послан в Алькасар, мы умертвим жену Коррильо и мальчиков его обоих. А Кастро к башне привязать! Он будет доказательством, что пленники еще живут и каждый взрыв снаряда средь них посеет смерть. На башню негодяя!

Томас (Пронико). А командира нет?

Пронико. Поехал. Батареи объезжает. Для каждой сам он намечает цель, количество и род снарядов.

Входит Регино.

Томас. Так, так! Стоит все, значит, на своем. Железный человек! Без ржавчины и вмятин!

Peгино. Его железо обручем мне голову и сердце давит. Безумие, безумие все это!

Пронико. Всю ночь наш командир не спал. Над картой просидел, все думал, думал, когда и как к Толедо итальянцы подойдут и как их отбивать и на Мадрид закрыть врагу дорогу.

Входят Перрико и Марианна.

Сказал, что Алькасар сегодня должен быть разрушен, и бросил, как судьбу, на карту карандаш.

Томас (садясь). Железный человек! И правильный!

Пронико. Под утро, как заснул, во сне метался и кричал. Все бредил Микаэлой и… детьми. По имени их называл, прощения просил и плакал — ручьями бежали слезы по суровому лицу.

Регино (закрывает лицо руками). Мне страшно!

Маленький Хосе. Зачем, отец, лопатку портишь?

Томас. Сынок! (Втыкает лопатку за пояс.) Не порчу я лопатку, берегу. Не вечно ж быть войне! Мы победим — в деревню возвратимся, к земле. Тогда увидишь, пригодится на виноградниках, сынок, лопатка эта из толедской стали. Состарюсь я, состаришься и ты, и даже перемрут все правнуки твои, мой маленький Хосе, а сталь толедская все будет жить. Из рода в род свободный человек взрыхлять лопаткой этой будет землю, чтоб легче дереву дышалось и лучше наливался виноград.

Входит Педро. Неловкое молчание. Его ощущает Педро, говорит, не поднимая глаз.

Педро. Хорошо, что вы все здесь. Я был на батареях — все готово. В два мы громим из пушек и штурмуем Алькасар.

Марианна. Все это так, товарищ командир, но разреши мне…

Педро. Не разрешаю!..

Регино. Опомнись, Педро!

Педро. Регино, здесь не театр, а фронт.

Марианна. Но, Педро, ты пойми…

Педро. Все понимаю. Мое решенье неизменно. Сегодня должен быть разрушен Алькасар… иль завтра будет поздно!

Диего (вбегая). Товарищ командир, из западных ворот парламентеры вышли… с белым флагом. У них завязаны глаза, их всех ведут сюда.

Регино. Ну вот…

Марианна облегченно вздохнула. Шум. Солдаты вводят парламентеров. Их двое: капитан штаба Прадоса и священник.

Капитан. Позвольте снять повязки.

Педро. Снимите.

Парламентеры снимают повязки.

Я слушаю.

Капитан. Генерал Прадос приказал нам передать вам, что склонен сдать Алькасар он и предлагает перемирие.

Педро. Приветствую решенье генерала. Оно разумно.

Священник. Отец Порфирио склонил его превосходительство к смиренным мыслям.

Педро. Но перемирие к чему, раз речь идет о сдаче?

Капитан. Мы полагаем, надо будет обсудить условия, порядок сдачи и ряд вопросов, обычных в случаях таких.

Педро. Но разговоры могут длиться бесконечно.

Капитан. Нет, нет, дня два или, быть может, три, не больше!

Педро. Понятно. Что еще?

Капитан. Всё!

Пауза.

Педро. Скажите генералу, что я согласен…

Томас. Педро!

Священник. О, как возрадуются матери и возликуют дети, которые нужду и страх осады с нами разделили. Ваш Рафаэль и маленький Фелиппе благословят отца…

Педро. Молчать! (Пауза. Спокойно.) Так вот я продолжаю. Времени у нас осталось мало. Даю я полчаса на перемирье, а дальше — сдача! (Смотрит па часы на руке.) В час тридцать из западных ворот штаб генерала Прадос, офицеры и духовенство все выходят без оружия. Жизнь сохранится всем, за это я, Коррильо, ручаюсь. Одновременно должны открыться все ворота Алькасара. Порядок входа в Алькасар и прочее определю я сам на месте.

Священник. Безумие!

Капитан. Суровостью условий вы отклоняете протянутую руку…

Педро. Мне нужен Алькасар, а не рука; и это не безумие, а ультиматум!

Священник. Вы ставите в опасность себя и жизнь своих детей…

Педро (взволнованно). Молчать! (Спокойно.) Вам следует поторопиться: в час тридцать истекает срок. Перрико, проводи их.

Парламентерам завязывают глаза, выводят.

О мальчиках моих напомнил мне… и словно нож воткнул мне в сердце… и дважды повернул… О негодяй! Воды, воды… нет, не воды — вина! Стакан мне крепкого вина!

Приносят вино. Педро пьет, приходит в себя. Тишина.

Ты почему так странно смотришь на меня, Марианна? А?

Марианна молчит.

И ты, Мансо, какой-то странный. Пронико тоже. А маленький Хосе расплакался. Иди ко мне, малыш!

Маленький Хосе подходит.

Ну, ну, не надо плакать. (Прижимает маленького Хосе к груди, гладит его.) Скажи мне — кто тебя обидел?

Маленький Хосе молчит.

Ты почему молчишь? Не любишь дядю Педро?

Маленький Хосе (сквозь слезы). Люблю… Перрико (входит, в руках пакет). Я проводил их, Педро. Когда расстались, обернулся капитан, меня окликнул и бросил этот вот пакет — тебе он адресован лично. (Вручает пакет.)

Педро вскрывает пакет, читает молча, вздрогнул, смял письмо в комок.

Томас (осторожно). Что пишут, командир?

Педро (уклончиво). Всё то же.

Регино. Но почему ты вздрогнул, Педро?

Педро. От возмущения, Регино.

Марианна (волнуясь). Товарищ командир, мне трудно говорить. Но высказаться я должна… Мне кажется, раз враг пощады просит и говорит о сдаче, переговоры надо нам продолжить и… подождать с бомбардировкой…

Регино. В переговорах можно попытаться совесть генерала Прадос разбудить и вырвать у него для женщин и детей освобожденье.

Томас. Обман все это и волчьи происки врага, чтоб время переждать и в спину нам ударить, как только итальянцы к Толедо подойдут.

Перрико. Мне говорить еще трудней, чем Марианне.

Пауза.

Но… командир наш прав. Нам медлить больше невозможно! Ударом верным мы замертво должны свалить быка, а нет, так бык растопчет нас ногами!

Марианна. Перрико!

Перрико. Да, Марианна!

Педро. Ты почему молчишь, Пронико?

Пронико. Ты мысли мои знаешь, Педро. Я думаю, как ты.

Педро. Так вот, идите по местам, и ровно в два — бомбардировка. Томас, пойди проверь еще раз батареи. Томас. Есть, командир!

Уходит вместе с маленьким Хосе.

Перрико. Есть! (Уходит.)

Пронико. Есть! (Уходит.)

Регино. Опомнись, Педро!

Марианна (снимает с себя оружие и швыряет его на землю). Я не могу участвовать в убийстве твоих детей и Микаэлы…

Педро (исступленно). Лейтенант Марианна Санчес!

Марианна не выдерживает взгляда Педро, вытягивается, опустив руки по швам, на глазах слезы.

(Спокойно.) Возьми оружие и приведи себя в порядок.

Регино поднимает оружие Марианны и помогает ей надеть снаряжение. Оба уходят.

Какая мука!

Входит Диего.

(Замечает его.) Диего?

Диего. Я к вам, товарищ командир, как делегат от нашей части.

Педро. Как делегат?! Так. Говори — в чем дело? Диего. Бойцы очень любят тебя, товарищ командир. И понимают твое горе… И говорят: переговоры надо продолжать… враг сдаст нам Алькасар без боя… Бомбардировку рано затевать. Нам командир дороже…

Педро. Довольно. Пока я командир, мое решенье для вас всех — закон и боевой приказ, который выполнить должны беспрекословно!

Диего. Но, командир, твои жена и дети…

Педро (исступленно). Молчать! (Пауза.) Как будто сговорились все терзать меня напоминанием о мальчиках моих. (Садится, опускает голову на руки.) Мне тяжело, Диего.

Диего вскидывает винтовку, целится в Педро. Выстрел. Педро вскакивает. Диего падает, роняя винтовку. Входит Пронико с маузером в руке. За ним Перрико, Марианна, Регино.

Зачем ты это сделал?

Пронико. Ты ж сам мне, Педро, приказал присматривать за ним. (Пауза.) Приказ твой выполнил я до конца. (Пауза.) Он застрелить тебя хотел — я пристрелил его. Предатель он, фашистская собака генерала Прадос!

Несколько разрывов шрапнели.

На ультиматум наш нам Прадос отвечает.

Педро. Убрать!

Солдаты выносят Диего. Входит Томас.

Томас. Товарищ командир, все батареи в полной боевой…

Педро. Прошу всех по местам!

Командиры уходят. Пропико уходит последним.

Пронико!

Пронико возвращается. Педро молча обнимает его Пронико уходит.

(Смотрит на часы.) Последние секунды. И каждая, как камень, падает на сердце… Два! Конец! (Ждет.)

Тишина.

Но почему все тихо? Орудия молчат. Не мог же Томас обмануть меня. Иль брежу тишиной я?

Тишину взрывают крики: «На башне — человек! Ведь это Фредерико, любимый наш поэт! На башне — Кастро!» Вбегает Регино.

Регино. На башне Фредерико Кастро, товарищ командир! Он чашу колебаний переполнил… Артиллеристы плачут! И выполнить не могут твой приказ. Я говорил тебе, что это невозможно! Безумие! У них перед глазами Микаэла и мальчики твои…

Педро. Молчать!

Все стихло. На сцене и за сценой мертвая тишина.

Я сам дам из орудий первый залп! (Выбегает.)

За ним — Регино. Сцена пуста. На фоне мертвой тишины слышится издалека голос Кастро.

Голос Кастро. Товарищи, я Фредерико Гарсиа Кастро, ваш капитан и ваш поэт… На башне я, а в башне штаб негодяев… Для пушек наших хороший я прицел. И пусть у вас не дрогнет сердце и рука. Обрушьте град снарядов на меня. Вернее цельте! В рядах передних с вами я штурмую Алькасар! Огонь!

Орудийный залп. Канонада Крики: «Вива ля республика! Вива!»

Штурм. Пробегают через сцену Педро, Марианна, Перрико, Пронико и Томас с маленьким Хосе.

Томас. Не отставай, не отставай, сынок! (Помогает маленькому Хосе перебраться через окоп.) Вот так!

Маленький Хосе убегает. Томас поднимается над окопом и падает, роняя карабин.

Хосе! Хосе! Возьми лопатку!.. (Теряет сознание.)

Маленький Хосе (возвращается, бросается к отцу). Отец! Отец!

Томас (приходит в себя). Не повезло, сынок… В какое время умираю… Лопатку не забудь, возьми… (Умирает.)

Пробегают Регино и солдаты. Движущееся вперед «ура».

Маленький Хосе (тормошит отца). Отец!.. Отец!.. (Хватает карабин отца.) Отец!.. (Бежит вслед за солдатами на Алькасар.)

Марианна. Где Педро?

Перрико (показывая на развалины). Там…

Марианна. Зачем его оставил одного?

Перрико. Он как безумный мечется среди развалин и беспрерывно шепчет имя Микаэлы и детей… Все ищет их…

Марианна. Ты не ответил мне на мой вопрос, Перрико.

Перрико. Меня прогнал он, Марианна.

Марианна. И ты ушел?

Перрико. Ушел.

Марианна. Нехорошо, Перрико!..

Перрико. Я тоже так подумал было, Марианна, потом решил, что я неправ. (Пауза.) Я никогда не видел, чтобы такие глыбы мог с места сдвинуть человек! И так от груды к груде…

Регино. Идет!

Входит Педро. Он весь измазан известью. Обводит взглядом бивуак. Все избегают его взгляда.

Педро. Вы как-то странно смотрите все на меня… Или не смотрите совсем… И все молчите… Почему молчите? (Громче.) Почему? (Кричит.) Молчите почему?!.. Ведь мы же победили!

Молчание. Педро замечает маленького Хосе. Около Хосе лопатка и карабин отца.

И ты, Хосе, не смотришь на меня? А говорил, что любишь дядю Педро…

Маленький Хосе всхлипывает.

Ты плачешь, маленький? (Подходит к Хосе.) Мой дорогой, родной… Мой маленький товарищ боевой… Не надо плакать! Ведь мы с тобой бойцы и победители… А плакать победителям негоже… Ну улыбнись! Ты маленький, а я большой… Тебе отцом я буду, хочешь? А ты мне сыном будь! Состарюсь я и буду хвастать, как мой Хосе, мальчонкой в десять лет, плечо в плечо с отцом в бои ходил и побеждал… А ты вдруг плачешь…

Маленький Хосе (вытирает кулаком слезы). Не буду больше плакать, дядя Педро.

Педро. Ты молодец, Хосе. (Обводит взглядом бивуак.) Все, нее молчите? Боитесь мне в глава взглянуть? (Кричит.) Почему молчите?!

Движение. Все взглянули на Педро и не отводят взгляда.

Теперь… иное дело… Я вижу взгляд героев… и лица победителей я вижу!

Марианна улыбнулась.

Хорошая улыбка у тебя, Марианна! Ты зашиваешь плащ… А чей он?

Регино (смеется). Конечно, плащ Перрико!

Педро. Регино правду говорит, Марианна?

Марианна (смущенно). Правду, Педро.

Педро. Да… У вас с Перрико, Марианна, почти уже семья! Семья! Какое теплое и ласковое слово… как шелк, как бархат золотистый…

Маленький Хосе подходит и прижимается к Педро.

(Медленно.) Семья…

Возникает шум моторов в небе. Самолет идет на посадку. Шум затихает. Входит Пронико.

Пронико. Товарищ командир, с разведки возвратилось летное звено.

Летчик (входит). Товарищ командир, по вашему заданию летал в разведку я на Талаверу. В двух переходах от Толедо — по шоссе — колонна итальянцев в сопровождении артиллерии и танков.

Педро. Товарищи, нам предстоит жестокий бой. В ружье!

Все, кроме Педро и маленького Хосе, уходят, и сейчас же за сценой горнист играет поход. Возникает песня «Единый фронт». Через сцену проходят в порядке отряды.

(Хосе.) Не отставай, сынок, не отставай!

Уходят.

1936

Перевод с грузинского В. Радыша