Ты моя судьба

7

Джереми подбросил монетку: в какой ресторан — китайский или греческий — отправиться за едой. Победила греческая кухня. И, слава Богу — этот ресторан ближе.

Подумать только, размышлял Джереми, роясь в бумажнике, чтобы оплатить счет, она выставила меня на пять миллионов, да плюс еще этот обед!

Мейбел вызывала у него восхищение, хотя Джереми скорее согласился бы быть истертым в порошок, чем честно признался бы в этом неожиданно открывшемся ему, совершенно новом восприятии бывшей жены. Попроси Мейбел несколько миллионов для себя, он назвал бы ее хищницей, был бы немного разочарован, но не удивлен.

С другой стороны, Джереми понимал, почему она думает, что имеет право на такую кучу денег. Когда они сидели в том темном баре, Мейбел не шутила, говоря, что в течение их короткой совместной жизни они перебивались с бобов на рис. И хотя временами Джереми это отрицал — даже в мыслях, — но без нее вряд ли преодолел бы последний семестр. Так что, в конечном счете именно Мейбел он обязан в значительной степени своим преуспеванием, что, без сомнения, отметит ее адвокат, если до этого дойдет.

Но попытаться выставить его на семь миллионов… Если бы эта сделка не попахивала вымогательством, Мейбел можно было бы назвать лучшим предпринимателем года.

Жаль только, что она старается ради этого Хораса.

— Сэр, — окликнул его официант, — вы забыли вино!

Джереми перехватил пакеты поудобнее, так, чтобы можно было ухватить бутылку за горлышко, и, готовый взорваться, потащил все это к машине.

Когда он вернулся в коттедж, Мейбел уже переоделась в джинсы и в светло-зеленую футболку с желтой эмблемой университета и расставила на маленьком столике тарелки, подложив под них яркие многоцветные салфетки. Она придержала дверь, которую Джереми открыл ногой, и забрала у него пакеты.

Джереми смотрел, как она вынимает коробки, открывает их, расставляет на столе, и думал: у этой женщины до сих пор соблазнительная фигурка.

— Этот столик, накрытый на две персоны, выглядит очень по-домашнему, — заметил он.

Мейбел пожала плечами.

— Не жди, что я зажгу свечи. Но за пять миллионов я готова накрывать стол без особых жалоб.

Не дожидаясь, пока он выдвинет для нее стул, Мейбел села и принялась накладывать еду на свою тарелку. Джереми тем временем открывал бутылку вина.

— Я тут кое о чем подумала. Пока тебя не было, — сказала она, не глядя на него.

— Звучит прямо-таки зловеще, — заметил Джереми, садясь за стол.

— Мне кажется, я должна знать о твоем бизнесе, хотя бы в общих чертах.

— А почему бы и нет? Что именно ты хочешь знать? — спросил он, беря нож и вилку.

— Одну вещь. Почему Лорин страстно желает его приобрести?

— Потому что это очень прибыльная производственная линия, которая прекрасно вписывается в ее стратегические планы. Мы делаем переключатели, Лорин — машины, вполне разумно соединить эти два производства.

Мейбел нахмурилась.

— Так в чем же особенность этих твоих переключателей?

Джереми объяснял все так, как оно есть, — совершенно честно и откровенно, потому что еще не забыл особенность Мейбел задавать вроде бы бессмысленные, не относящиеся к делу вопросы, но ухватывать суть проблемы.

— Не хочу, чтобы звучало так, будто бы я хвастаюсь…

— О, не стесняйся, хвастайся сколько угодно. Обещаю не воспринимать тебя всерьез.

Это было сказано совершенно спокойно, без всякого саркастического подтекста.

Должно быть, теперь это обычная ее манера разговора, отметил Джереми. Она стала значительно ровнее.

— Ну и не надо. Мне совсем не хочется, чтобы ты вообразила меня каким-то гением. Несколько лет назад я разработал новые триггеры к электрическим переключателям самого разного типа. Ничего подобного раньше не было.

— Это что, закрытые разработки?

— Не совсем. Но, чтобы объяснить, как они действуют, придется потратить чуть ли не всю ночь.

— Ничего страшного. Нам предстоит убить как-то три месяца, так что мы вполне можем потратить одну ночь на курс популярной механики, — совершенно спокойно сказала Мейбел.

Джереми смотрел, как она подцепила на вилку кружочек помидора и поднесла ко рту. Голова ее склонилась над тарелкой, каштановые волосы, которые были туго собраны сзади, когда она вернулась с работы, теперь свободно раскинулись по плечам. В свете единственной лампы, смягченном золотистым абажуром, они отливали темной медью, а тонкая кожа, которую не брал загар, казалась особенно бледной — возможно, из- за неяркого освещения. Интересно, ее волосы все так же мягки на ощупь?

«Как-то убить три месяца», — сказала она. Джереми мог бы придумать гораздо лучшие способы провести эти девяносто дней, чем обсуждать законы механики. Он мог бы, пожалуй, составить целый список вариантов.

Мейбел подняла голову.

— Джереми! — В голосе ее слышалась подозрительность, и он заставил себя вернуться к настоящему.

— Не хочу усыплять тебя всеми подробностями дела, но суть сводится к тому, что Лорин хочет иметь патент на мое изобретение и потому — для начала — покупает меня.

— А почему ты сам не хочешь запатентовать свое изобретение? Ты ведь наверняка уже многого добился.

— Бизнес — это тяжелый труд, Мейбел. И не каждому он нравится.

— Ну да, ты ведь предпочитаешь валяться на солнышке. — Она задумчиво сжевала листик салата. — Но скажи, почему ты думаешь, что Лорин поверит в наш безоблачно счастливый брак, если она никогда обо мне раньше не слышала? Как и где, например, мы могли встречаться?

— Ну, скажем, когда я наезжал к заказчикам. — Джереми подпустил тоски в свой голос. — Изумительная ночка, незабываемый денек- другой, томительное ожидание, иногда ты вырывалась ко мне — упоительное счастье и каждый раз мучительное расставание. Душа рвется на части…

— И так далее, и тому подобное, — безжалостно закончила Мейбел. — И ты думаешь, что она купится на эту сентиментальную чепуху?

— Ты не знаешь жизни, до… Ох, извини, я забыл, что тебя может называть так только Хорас. Так вот, время от времени ты наверняка слышишь рассказы о каком-то парне, который в течение многих лет имеет две семьи, и жены даже не подозревают об этом. Почему же я не мог держать в секрете одну-единственную жену от той женщины, с которой у меня даже не было любовных свиданий?

— Потому что, если бы у вас с ней эти свидания были, вот тогда тебе и пришлось бы держать мое существование в секрете.

— Если у тебя есть идея получше, любовь моя, самое время сказать о ней.

— Ну, я предложила бы что-нибудь более близкое к реальности. Скажем, мы переживали трудные времена, вот почему ты молчал о моем существовании: тебе было слишком больно говорить об этом. Но теперь мы… — Голос Мейбел пресекся.

— Что же дальше?

— В общем, все это неубедительно. Лорин тебя сразу раскусит. Да и кто поверил бы, что ты продаешь процветающий бизнес ради моей карьеры?

— Я делаю это потому, что ты упрямая, либерализованая маленькая феминистка и ни за что не соглашаешься отказаться от работы.

— И потому, чтобы я могла управлять Культурным центром, ты выкладываешь несколько миллионов долларов? Есть уйма работы такого же типа, даже здесь, в нашем городе.

Джереми пожал плечами.

— Ты привязана именно к этой работе, особенно с тех пор, как появилась возможность построить новое здание.

— А почему бы тебе не перевести капиталы сюда?

— Слишком сложно. Кроме того, мне не хочется лишать своих сотрудников куска хлеба. Хотя, полагаю, продажа компании все же внесет кое-какие изменения в их судьбу.

Мейбел вздохнула.

— Что ж, придется придерживаться этой версии, пока ты не сочинишь что-нибудь еще.

— Слишком поздно сочинять что-то другое. Я позвонил в свой офис и сказал, что буду руководить делами отсюда. И объяснил почему.

Мейбел уронила вилку, но даже не заметила этого.

— Все, как мы договорились, — заверил Джереми. — Теперь мне можно не съезжать от тебя.

— Проклятье, — тихо пробормотала Мейбел.

— Мейбел, если ты собираешься сказать мне, что тебе неудобно прямо с сегодняшнего дня задвинуть Хораса куда подальше на целых три месяца, то ты немного опоздала.

— Не в этом дело. Я просто поняла, что мне следовало настаивать на семи миллионах. И тебе не оставалось бы ничего другого, как согласиться.

Джереми усмехнулся.

— Настоящий пират ни за что не упустил бы такой возможности.

Он сходил в кухню и принес Мейбел другую вилку.

— Как быстро ты собираешься построить свой Культурный центр?

— Используя твой щедрый дар, — Мейбел нежно улыбнулась, — очень быстро.

— У тебя много работы?

— Когда мы получим новое здание, работы будет невпроворот. А сейчас мы можем проводить только небольшие мероприятия. Вот почему я подменяла заболевшего дворецкого в Круксбери-Хилл.

— Неужели ты и дальше собираешься заниматься всем сразу? Боюсь, у тебя останется слишком мало времени для Хораса. Ты пошла работать в Круксбери-Хилл из-за него или встретила его уже там?

Мейбел ответила не сразу, и Джереми стало любопытно: почему она не взорвалась, как должна бы, а, похоже, собирается ответить всерьез. Нет, Мейбел определенно изменилась.

— Я работала там еще до него, — спокойно сказала она. — Мы хотели создать в Круксбери-Хилл некое подобие Культурного центра, пока не отстроим новое здание.

— Кроме того, как мне кажется, так легче убедить людей делать пожертвования на строительство Рэнсом-Холла. Я прав?

Легкая улыбка скользнула по губам Мейбел.

— И этот фактор тоже присутствует.

— Значит, ты вернулась сюда не очень давно, верно?

— Да, примерно полтора года назад. Я работала в Сиднее воспитателем в католическом колледже при университете. Потом услышала об этой вакансии и приехала посмотреть, что и как.

Мейбел отодвинула тарелку. Джереми понял, что больше от нее ничего не услышит.

И тут он заметил, что Мейбел почти не притронулась к еде. Неудивительно, что скулы у нее стали еще выразительнее и еще пикантнее обозначилась ямочка у основания шеи. Готов биться об заклад, подумал Джереми, она за весь день не выкроила времени даже на ланч. А впрочем, мне-то какое дело? — оборвал свои мысли Джереми.

Мейбел составила все на поднос, унесла в кухню и долго мыла посуду, чтобы не оставаться наедине с Джереми в тесной гостиной. Затем под предлогом, что ей нужно подумать, как отметить победителей предстоящей олимпиады, ретировалась в свою спальню.

— Конкурсные выступления начнутся прямо с утра, — пояснила Мейбел. — А мне нужно будет прийти на час раньше, чтобы показать моим добровольным помощникам, что делать. Программа олимпиады очень сложная: она включает и спортивные выступления, и вопросы по литературе, по истории и даже по математике.

Джереми смотрел на нее так, будто не верил ни единому ее слову.

— Чувствуй себя как дома, — доброжелательно предложила Мейбел и подумала: как будто он уже не чувствует себя как дома. — Кажется, я дала все необходимое. Надеюсь, тебе будет удобно на кушетке.

— Ничего ты не надеешься, — услышала она бормотание за своей спиной.

Мейбел рассчитывала, что ее комната станет для нее чем-то вроде заповедника, в котором можно ощущать себя в полной безопасности от внешнего мира. От того, что происходит за дверями этой заповедной зоны. Но не тут-то было. Похоже, на удобной кровати можно иногда чувствовать себя ничуть не лучше, чем на узкой кушетке, с усмешкой подумала Мейбел.

Она слышала каждый скрип и невольно пыталась определить природу этого звука: то ли проседает старый дом, то ли все еще расхаживает по гостиной Джереми — Мейбел вспомнила, что по своим биологическим часам он относился к «совам».

Вот, оказывается, еще одна проблема, вставшая перед ней.

Я не собираюсь лежать ночи напролет с открытыми глазами, раздумывая над ошибками моего замужества, попыталась внушить себе Мейбел. Я извлекла из своего прошлого все уроки и не намерена без конца возвращаться к нему, хотя рядом со мной, и поселился тот, кто грозит разрушить оборонительные сооружения моей надежной крепости.

И все же мысли о прошлом не покидали Мейбел.

Она была тогда совсем юной и очень романтичной. Она верила, что любовь способна побороть все трудности, стереть любое несходство характеров. А она, без сомнения, очень любила Джереми. В те годы он был очаровательным, милым, забавным и любящим — словом, обладал полным набором тех качеств, которые ей хотелось видеть в своем спутнике жизни. Но был он также упрямым, самонадеянным и раздражающе неуступчивым, по крайней мере, в отношении некоторых вещей. И, конечно, у него было свое представление о браке, резко не совпадающее с представлениями Мейбел. Если бы, прежде чем жениться, у них хватило тогда здравого смысла узнать друг друга поближе, они, вероятно, никогда не кинулись бы в этот брак, очертя голову.

Опять скрип. На этот раз сомнений не осталось: скрипел старый рассохшийся дубовый пол в гостиной. Значит, Джереми еще не расположился на ночь, если это вообще было возможно — спать на неудобной кушетке.

Однако это ее не касается. Пусть Джереми отправляется в гостиницу и устраивается там со всеми удобствами. Или возвращается туда, откуда приехал, и как угодно с кем угодно объясняется — лично ей все равно. Но на кон поставлены пять миллионов! — сразу взбунтовался ее разум. Да уж, за такие деньги можно в течение трех месяцев потерпеть Джереми в своем доме.

А может быть, подумала Мейбел, зевая, мне удастся не просто вытерпеть его присутствие, но и попытаться…

При этой мысли она вздрогнула и открыла глаза. Боже милостивый, что у нее в голове?! Ни за какие блага в мире она не хочет еще раз пройти через те же муки!

Правда, теперь она знает, где наделала ошибок, живя с Джереми. И все-таки в эту ловушку она больше не попадется: нет ничего глупее, чем дважды наступать на одни и те же грабли.

Но это не значит, что она должна отказываться от маленьких радостей жизни. Совершенно ясно, что Джереми все такой же очаровательный и забавный, каким был когда-то. Если бы у нее хватило ума не выходить за него замуж, возможно, они до сих пор оставались бы добрыми друзьями.

Так почему бы им не подружиться теперь?

Выставить его на пять миллионов долларов и при этом позабавиться — в этом есть нечто пикантное.

Может быть, завтра утром, думала Мейбел, покачиваясь на волнах сна, я спрошу его, не хочет ли он стать моим дружком.

Однако когда на следующее утро Мейбел встала, Джереми уже не было. Ушел он, по-видимому, совсем недавно, так как кофейник был еще теплым. И явно собирался вернуться, потому что оставил все свои вещи. Мейбел даже не поняла сначала, что ищет ее взгляд, пока не увидела под столом его чемодан.

Но почему, черт возьми, она почувствовала облегчение, обнаружив приметы того, что Джереми вернется?! Ей бы радоваться, увидев, что его след простыл. Ан нет.

С другой стороны, напомнила себе Мейбел, у меня есть пять миллионов причин желать того, чтобы он не удалялся слишком далеко.

Записки, само собой разумеется, не было. Впрочем, Джереми и не обязан отчитываться перед ней. В настоящее время он просто жилец, щедро — хоть и в кредит — оплачивающий свое проживание в ее квартире, а жилец вовсе не обязан сообщать хозяйке о своих передвижениях. Вот раньше, когда они были женаты, другое дело.

Одной из основных причин их конфликтов, припомнилось Мейбел, была склонность Джереми исчезать, иногда на несколько часов и неизвестно куда. Женатые люди не должны так поступать, пыталась она внушить ему. Что же, возражал Джереми, женатому человеку и дышать запрещается без особого на то разрешения жены? Такие споры возникали все чаще и разрешались на все более высоких тонах. Впрочем, подумала Мейбел, судя по теперешнему положению дел, спор этот так и остался не разрешенным.

Пусть это послужит тебе уроком, сказала себе Мейбел. Он по-прежнему такой же упрямый, ни с кем не считающийся эгоист.

Когда Мейбел вышла из дома, на подъездной дорожке она увидела «тойоту», но самого Джереми нигде не было видно. Интересно, куда он исчез? — подумала она, но тут же одернула себя: куда бы он ни исчез, ее это не касается.

Стояло прекрасное, еще не жаркое утро, будто предназначенное специально для пеших прогулок. Мейбел была уже на полпути к университету, когда услышала за собой тяжелое шлепанье ног по тротуару и машинально посторонилась, уступая дорогу бегуну.

Рядом с ней оказался Джереми. На нем были облегающие трикотажные шорты и легкий пуловер с закатанными по локоть рукавами. Чуть убыстренное дыхание свидетельствовало о том, что пробежал он уже немало. За ним трусила собака — большая собака странного окраса, с висячими ушами, огромным мокрым носом и короткими лапами.

— Доброе утро, — поздоровалась Мейбел, не замедляя шага. — Где ты взял эту подружку?

— Она появилась из ниоткуда, когда я пробежал уже несколько кварталов. На ней есть ошейник, но нет бирки, и, кажется, больше всего на свете она любит спортивные пробежки, поэтому тут же присоединилась ко мне.

— По-видимому, она решила, что это интереснее, чем гоняться за автомобилями.

— Если ты видела, как она гналась за автомобилем, то должна знать, кому она принадлежит.

— А разве не все собаки гоняются за автомобилями, когда им представляется такая возможность? — Мейбел посмотрела на собаку и покачала головой. — Нет, я бы ее запомнила, если бы видела раньше. Эту помесь лабрадора с таксой забыть невозможно.

— Шшш, ты ранишь ее чувства. Не слушай ее, Пятнашка, эта женщина просто невежлива.

— Но, если на ней нет бирки, как ты узнал ее имя?

— Мне кажется, оно само просится на язык. Я окликнул ее этим именем, и она отозвалась.

— Что-то говорит мне, если бы ты назвал его Пчелкой, она тоже отозвалась бы. Пчелка, ко мне!

Собака подняла голову, глаза ее заблестели, она завиляла хвостом и принялась выписывать круги вокруг Мейбел.

— Успокойся, дружок, — сказала она собаке и повернулась к Джереми: — Ты каждый день бегаешь?

— Нет, только когда не спится. Та кушетка, должно быть, самая короткая и самая комковатая во всем этом городе.

— Ты что, всю ночь подсчитывал комки?

— О нет, — протянул он. — А вообще-то, когда мне случается ночевать в гостях, я обычно провожу время не на кушетке. Что с тобой сегодня? А, догадываюсь: ты рвешь и мечешь, потому что я не оставил записки.

— Разумеется, не поэтому. Какое мне дело, куда ты уходишь? Хотя, если ты собираешься исчезнуть на пару дней или больше, лучше все-таки, дать мне знать, чтобы…

— … чтобы тебе не пришлось заявлять в полицию о моем исчезновении, — подхватил Джереми.

— Ошибаешься, — возразила Мейбел, мило улыбнувшись. — Я не решусь звонить в полицию, потому что не имею ни малейшего представления, какую фамилию им назвать. И даже не стану звонить в Армию спасения, чтобы приехали и забрали твои вещи. Все по той же причине: придется что-то объяснять. Кстати, ты мне так и не сказал, почему назвался в гостинице вымышленным именем.

— Потому что не хотел, чтобы меня отследили.

— Отследили? Кто? Лорин? Ты ведь не думаешь всерьез, что она преследует тебя?

— Она не преследует, она наблюдает. Я подумал, было бы лучше, если бы никто — и, особенно, Лорин — не догадался, что я собираюсь заглянуть в нашу альма-матер до того, как мне удастся тебя найти.

— Мне кажется, у тебя ярко выраженный комплекс преследования. Ты боишься собственной тени, но если это делает тебя счастливым…

— О да, — заверил ее Джереми. — Больше всего я люблю плести интриги и организовывать заговоры.

— И чем ты намерен заняться сегодня? Я не имею в виду заговоры и интриги.

— Покупкой кровати.

— Но ее негде поставить!

— Место найдется, если оттащить эту кушетку на помойку.

— Ты не посмеешь этого сделать! Я люблю свою кушетку, и мне хотелось бы увидеть ее на месте, когда я вечером вернусь домой. — Они остановились у ступеней Рэнсом-Холла. — Ты понял, приятель?

— Да, мэм.

Джереми покорно наклонил голову. Мейбел резко повернулась, поэтому поцелуй не попал в цель и достался щеке, а не губам. Она в недоумении отпрянула.

— Что это ты делаешь?

— Демонстрирую свои чувства, хотя понимаю, что справиться с этой задачей будет нелегко, если ты собираешься каждый раз отпрыгивать от меня на несколько футов.

— Ты меня напугал, Джереми.

— Мы над этим поработаем.

— Над чем? Как лучше меня напугать?

— Нет, как лучше демонстрировать свои чувства.

Глаза Мейбел вспыхнули зеленым огнем.

— Даже не думай об этом. Нам такая практика не нужна.

— Но как мы будем создавать убедительную картину счастливой семейной жизни, если ты не выносишь моих прикосновений?

— Не волнуйся, я справлюсь с этим не хуже тебя.

Мейбел погладила Джереми по щеке, кончики ее пальцев скользнули за ухо, зарылись в волосах и успокоились на затылке. Затем она привстала на цыпочки и поцеловала его, скользя взглядом из-под полуопущенных век по чему угодно, кроме Джереми.

Примерно за три секунды — столько длился поцелуй — Мейбел убедилась, что может спокойно целоваться с ним, не теряя головы и не испытывая никаких особенных чувств. Я буду делать это столько раз, сколько потребуется, чтобы полностью убедить Лорин, решила Мейбел. Ничего особенного. Нужно только думать о пяти миллионах, и тогда у меня будет такой вид, будто кроме этих поцелуев для меня ничего на свете не существует.

Джереми как-то незаметно переменил позу, и так получилось, что Мейбел сразу перестала себя контролировать. Она не просто прильнула к нему — это еще можно было бы объяснить, — она повисла на нем, потому что мир вокруг нее закружился, и, чтобы не упасть, ей потребовалась твердая опора. Такой опорой стали объятия Джереми. Он прижал ее к себе, а его рот — о, этот рот! — он дразнил, мучил, терзал, обещал…

Легко понять, почему Мейбел растерялась вчера, когда Джереми поцеловал ее в кабинете: его поцелуй был для нее полной неожиданностью. Но сегодня… сегодня она первая и по своей доброй воле поцеловала его, и все же, как и накануне, почувствовала себя в его объятиях такой же беспомощной и такой же растерянной. А самое главное Мейбел почему-то ощущала: Джереми не станет удерживать ее, если она захочет освободиться. Но вот, поди ж ты — ей не хотелось!

Наконец Джереми оторвался от ее рта, но целовать не перестал. Его губы скользили по ее скулам, по пути они нежно сжали мочку уха и безошибочно нашли ту пульсирующую жилку на шее… Мейбел непроизвольно запрокинула голову, открывая себя поцелуям Джереми.

— Теперь ты понимаешь, что я имею в виду? — осведомился Джереми, выпуская ее из объятий. — Мы должны поработать над тем, чтобы научить тебя не отскакивать от меня, когда я до тебя дотрагиваюсь.

Он свистнул собаке, и через минуту эта парочка потрусила вперед, вскоре скрывшись за углом.

Черт побери, подумала Мейбел, у него даже не сбилось дыхание!

Весь Рэнсом-Холл, включая кабинет Мейбел, был забит до отказа: больше двух сотен будущих студентов, университетские преподаватели, добровольные судьи и болельщики… Лишь ко второй половине дня напряжение заметно спало. Мейбел даже удалось выкроить время на небольшой перерыв. У нее разболелась голова, и Мейбел принялась рыться в столе, разыскивая аспирин. За этим занятием ее и застала Верджи.

— Что еще? — нахмурившись, спросила Мейбел.

— На этот раз — ничего. Соревнования идут к концу, многие команды уже ушли, так что можно с уверенностью сказать, что наше здание и на этот раз устояло. По крайней мере, до завтра, когда все вернутся на финальные игры.

— Да уж, как гора с плеч, — с облегчением выдохнула Мейбел.

— Если хочешь уйти пораньше, я побуду здесь, пока буря не уляжется окончательно. — Верджи взглянула на часы, висевшие за спиной Мейбел. — Примерно через час все отправятся праздновать победу или, наоборот, проливать горючие слезы.

Мейбел нашла, наконец, флакончик с аспирином и высыпала две таблетки на ладонь.

— А за это?.. — спросила она.

Верджи усмехнулась.

— Ну, ты же меня знаешь. Сегодня годовщина моей свадьбы, и мы с мужем собираемся поужинать в одном милом ресторанчике. Так что завтра, сама понимаешь, мне хотелось бы отоспаться.

— Идет, — согласилась Мейбел. — Завтра я буду здесь с самого утра, на случай какой-нибудь неожиданности. Но вроде бы ничего не должно случиться. Все получили исчерпывающий инструктаж. Судей и добровольных помощников более чем достаточно. Так что завтра приходи, когда выспишься.

Мейбел взяла сумочку и вышла.

На лестнице она встретила миссис Коннингтон. На ней был темно-розовый жилет, свидетельствовавший о том, что она тоже входит в команду помощников-добровольцев. Мейбел мельком видела ее, когда включала в комнатах свет, но впервые после вчерашнего чаепития в Круксбери-Хилл столкнулась миссис Коннингтон лицом к лицу.

Мейбел жизнерадостно поздоровалась с ней и хотела пройти мимо, но миссис Коннингтон преградила ей путь.

— Должна сказать вам, Мейбел, — холодно начала она, — я просто шокирована. Да, шокирована! Одна мысль о том, как вы обошлись с Хорасом…

Мейбел вовремя прикусила язык. Ей до смерти хотелось сказать этой даме, что, если бы Хорас поделился своими личными планами вначале со своей предполагаемой невестой, а уж потом с половиной университета, он не попал бы в глупое положение.

— Я страдаю, — патетически продолжала миссис Коннингтон, — да-да, по-настоящему страдаю за Хораса! Вы позволили ему увлечься вами, будучи замужней женщиной. Я поражена также, как мало, заботит вас репутация университета, если вы можете позволить себе то, что невольно видели мои глаза сегодня утром на ступенях Рэнсом-Холла.

Ну конечно, именно миссис Коннингтон должна была оказаться там, чтобы наблюдать, как мы целуемся, подумала Мейбел. Именно она. Кто же еще?

— Не могу, не согласится с вами, миссис Коннингтон, относительно того инцидента на ступенях, — мягко сказала она. — Совершенно недопустимо, что я позволила себе так забыться. Смею вас заверить, что впредь не позволю себе ничего подобного.

С этими словами Мейбел проскользнула мимо кипящей негодованием дамы и вышла на улицу.

Мейбел шла медленно, надеясь, что легкий бриз, чуть смиривший жару, поможет ей избавиться от головной боли перед встречей с Джереми — еще одной встречей, не обещающей никаких положительных эмоций. Но, как только она свернула за угол, головная боль снова ударила в виски.

Перед ее домом на подъездной дорожке лежала собака, которая сегодня совершала с Джереми утреннюю пробежку. Она лежала на прохладном бетоне, высунув язык. Перед ней стояли две миски из нержавеющей стали, предназначенные специально для собак: одна с водой, другая с хрустящим собачьим кормом.

Завидев Мейбел, псина поднялась и лениво зашагала вместе с ней к дверям, всем своим видом показывая, что хотела бы войти в дом.

Едва открыв дверь, Мейбел позвала Джереми.

— Я тут, на кухне! — откликнулся он. — Ширли учит меня готовить говядину в духовке.

Мейбел пришлось сразу же притушить свой гнев. Она глубоко вздохнула и медленно направилась в гостиную, где обнаружила огромную коробку, на боку которой была картинка, изображающая надувной матрас величиной, пожалуй, с эту комнату. Рядом с коробкой лежал насос, уже готовый к работе.

Мейбел стиснула зубы и простояла так какое-то время, не в силах отвести глаз от полосатой коробки. Затем, придя в себя от сильного запаха лука, пошла в кухню.

— Привет, Ширли, — бросила она.

Соседка, не поднимая головы от разделочного стола, улыбнулась и сообщила:

— Знаешь, из него получится очень домовитый муж.

На ближайшие шестьдесят секунд, не больше, мысленно ответила ей Мейбел. И то, если я не задушу его полотенцем.

Джереми, словно речь шла не о нем, возился с урчащей на плите сковородой.

— Ты не мог бы мне сказать, — вкрадчиво обратилась к нему Мейбел, — что делает перед домом эта собака?

— Караулит, — коротко пояснил Джереми, отправляя сковороду в духовку. — Я думал, ты и сама догадаешься.

— Понятно. Караулит свою миску. Почему она до сих пор здесь?

Ширли рассмеялась.

— Я же говорила, Джереми, чтобы ты ее не кормил.

Джереми пожал плечами.

— Я позвонил по всем телефонам, по которым принимают сообщения о пропаже собак, потом на местное радио. Дал ее описание.

— Остается только надеяться, что кто-то захочет получить это чудовище обратно! — фыркнула Мейбел.

— Но никто еще не звонил, а собака явно была голодна, пришлось ее покормить, — пояснил Джереми.

— И ты не поленился купить собачью посуду, — констатировала Мейбел.

— Я подумал, что тебе не очень понравится, если я воспользуюсь твоей.

— Ты правильно подумал, — не могла не согласиться Мейбел.

В дверь позвонили.

— О, должно быть нашелся хозяин! Хотя, возможно, эта красавица сама научилась нажимать кнопку звонка.

Джереми отложил ложку, которой помешивал соус, и последовал за Мейбел.

Она подозрительно взглянула на него.

— Если ты собираешься потребовать у этого человека доказательства его прав на собаку или захочешь убедиться, что он не собирается отправлять ее на живодерню, лучше забудь об этом.

Она широко распахнула дверь, и собака тут же проскользнула в кухню, едва не сбив Мейбел с ног. Придя в себя, Мейбел узрела стоящую в дверях хорошенькую брюнетку в легком шелковом костюме палевого цвета.

Странная у этой дворняги хозяйка, подумала Мейбел. Такой больше подошла бы персидская кошка.

Темные глаза брюнетки оглядели Мейбел, собаку, коробку на полу, насос, одеяла и простыни, лежащие на кушетке, и остановились на Джереми.

— Привет, Джереми, — сказала она. — Напомни, чтобы я купила вам в качестве свадебного подарка фартук. Боюсь, это произойдет еще нескоро, но, думаю, это самая удобная вещь, которую можно вам подарить, — надел и все. — Она протянула Мейбел руку. — Я Лорин Финли. А вы, должно быть, его малышка-жена?